Дневник, 1891 г.

[1891]

1. Января. Я[сная] П[оляна]. Приехал Количка. Всё такой же. Еще лучше. Ничего не писал в этот день.

2 Я. Я. П. 91. Приехала Соня, к[оторая] ездила крестить. Пришел Пастухов. — Много писем, к[оторые] надо ответить. 1) Панкову, 2) Попову, 3) Поше, 4) Чертк[ову] статью об искусстве, 5) Жиркевичу, 6) Калуженск[ому], 7, 8) шекерам. —

3 Я. Я. П. 91. Дурно спал. Почти не выходил. Два дня писал. Подвигаюсь, но не выбрался еще из церкви. Или не думаю, или забываю, чтó дума[л]. Был Давыд[ов].

4 Я. Я. П. 91. Если б[уду] ж[ив].

[5 января.] Вчера 4-е, писал довольно много. Подвигаюсь медленно. — Вечером начал было писать об искусстве, но не запутался, а слишком глубоко запахал. Попробую еще. Говорил радостно с Количкой. Целый день метель.

5 Я. Я. П. 91. Встал позднее. Ходил. Всё молюсь так же, и всё холоднее и холоднее. Писал довольно много. Кончаю, кажется, о церкви. Ездил с Количкой к Булыгину, вернулся, тут Раевские. Теперь 11 часов. Они поехали на Козловку, а я пойду наверх и спать.

6 Я. Я. П. 91. Е. б. ж.

6-го Января. Ничего особенного. Писал об искусстве.¹ Остановился. Сил мало. Приехал Булыгин. Хорошо.

7 Я. Я. П. 91. Почти не писал. Ходил навстречу.²

8 Я. Я. П. 91. Писал, поправляя старое. Вчера написал письма Попову, Панькову, Бирюк[ову], Страхову, Чертко[ву], Гольцеву. Нынче написал Хрипковой.

Записал: 1) Христианская истина открылась мне сознанием братства и моего удаления от него. Какая была радость и восторг и потребность осуществления!

2) Да, основная истина христианская есть сознание того, что жизнь эта плотская дана только для приобретения жизни истинной.

3) Любишь и радуешься. И стоит только подумать о том, как об тебе думают люди, чтобы любовь твоя перешла в злобу и радость в печаль.

4) Нынче 2-й раз думаю, молясь, о том, что сделать добро людям, т. е. увеличить любовь в них, нельзя без того, чтобы не увеличить любовь в себе, не вызвать умиления любви в себе, и наоборот — нельзя увеличить любовь в себе, не сделав поступк[ов] любви, не увеличив ее в людях. Думая это, я вовсе не думал о сущности жизни и о единстве ее во всех людях; а это более всего другого подтверждает, доказывает то, что то, чем мы живем, что и есть наша жизнь, одно во всех нас — любовь. Уменьшаясь или увеличиваясь в одном, она увеличивается во всех.

Что-то еще думал важное, хорошее, забыл. О детях и воспитании думаю чаще.

9 Я. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 15 Я. Я. П. 91. Все эти дни, за исключением одного, писал. Подвинулся несколько. Клобский был. Он хорош. Я мог, должен б[ы] б[ыть] лучше. Много думал об искусс[тве]. В мыслях подвинулось, но не на бумаге. — Думал: думать, что внешними условиями можно изменить свою жизнь, всё равно, что думать, как я бывало маленький, что, севши на палку и взяв ее за концы, я могу поднять себя.

Вегетарианск[ие] брошюры хорошие. Нынче писал письма Ч[ерткову], Лескову. — Тревожился тем, что С[оня] не дает права печатания моих сочинений, но когда вспомнил, что надо радоваться унижениям перед людьми — успокоился. Всё молюсь; не так действует, как прежде, но не могу оставить — нужно.

16 Я. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 25 Я. 91. Я. П. 9 дней не писал. Всё это время писал понемногу свою статью. Подвинулся. 6 глав, могу сказать, кончены. Два раза брался за науку и искусство, и всё перемарал, вновь написал и опять перемарал, и не могу сказать, чтобы подвинулся. — Два дня, вчера и нынче, ничего не писал. Читал за это время журналы, а главное Renan’a. Самоуверенность ученого непогрешимого поразительна. Между прочим: «la mort d’un Français c’est un fait moral, celle d'un Cosaque n'est qu’un fait physiologique».³

Писал письма кое-кому, между проч[им] Хилкову и Количке. Был в Туле. Посетителей никого заметных не было. Сережа и Илюша. С Сережей всё так же тяжело. Он всё более и более удаляется с своей службой, к[оторая] представляется ему делом. Илья, к[оторого] я отвозил, сказал мне: за что ты так Сережу преследуешь? — И эти слова его звучат мне беспрестанно укором, и я чувствую себя виноватым. Всё молюсь, но всё холоднее. Всё это последнее время нравственно отупел. Думал:

Кухаркин сын Кузька, ровесник Ванички, пришел к нему. В[аничка] так обрадовался, что стал целовать его руки. Так естественно радоваться всякому человеку при виде другого; естественно, увидав швейцара, отворившего дверь, так быть радым ему, чтобы целовать его руку.

Нынче, гуляя и думая о ворах, ясно представил себе, как вор, дожидаясь того, кого он хочет ограбить, и узнав, что он не поехал в этот день или поехал другой дорогой, сердится на него, считает себя им обиженным и с чувством сознания своей справедливости собирается за это отомстить ему. — И живо представив себе это, я стал думать о том, как бы я написал это, а потом стал думать, как бы хорошо писать⁴ роман de longue haleine,⁵ освещая его теперешним взглядом на вещи. И подумал, что я бы мог соединить в нем все свои замыслы, о неисполнении к[отор]ых я жалею, все, за исключением Алекс[андра] I и солдата: и разбойника, и Коневск[ую], и Отца Серг[ия], и даже переселенцев и Кр[ейцерову] Сонату,⁶ воспитание. И Миташу, и записки сумашедш[его], и нигилистов. И так мне весело, бодро стало. Но пришел домой, взялся за науку и иск[усство], помарал и запнулся. И целый день ничего не делал. Теперь 8-й час, иду наверх. Простительно, п[отому] ч[то] вчера б[ыло] сильное расстр[ойство] желудка.

26 Я. Я. П. 91. Ес. б. ж. Как бы я б[ыл] счастл[ив], если бы записал завтра, ч[то] начал большую худож[ественную] работу. — Да, начать теперь и написать роман имело бы такой смысл. Первые, прежние мои романы б[ыли] бессознательное творчество. С Анны Кар[ениной], кажется больше 10 лет, я расчленял, разделял, анализировал; теперь я знаю чтó чтó⁷ и могу все смешать опять и работать в этом смешанном. Помоги, Отец.

Нынче 6 Февраля 1891. Почти две недели не писал здесь, да и вообще не писал. Копался в статье о непротивлении и больше портил и путал, чем подвигался. Были за это время Стахович, с к[оторым] мне б[ыло] очень хорошо, и Дун[аев] с Алмаз[овым], с к[оторыми] б[ыло] неловко почему-то. Молюсь машинально. Мало думаю. Не живу. Желаю смерти — не страстно , но спокойно. И знаю, что это дурно. Написал письма: в Лонд[он] Камбелю ответы на вопросы, двум шекерам, Страхову, Лёве. — С С[оней] любовно. Как хорошо. —

7 Февр. 91. Если б[уду] жив.

[11 февраля]. Опять прошло 5 дней. Нынче 11. — Вчера писал о науке и искусстве. Мало подвинулся; но всё ясно. Нет энергии. За эти дни были всё статьи в газетах ругательные. О послесл[овии] Сув[орина]. О Пл[одах] Пр[освещения] в Берлине, что я враг науки. Тоже у Бекетова. И вчера coup de grâce⁸ — тем более, что я был не в духе (и как я рад этому! ) — в Open Court статья о Бутсе и обо мне, как об образцах фарисейства — говорить одно, а делать другое — говорить, что отдать всё нищим, а самому увеличивать именье продажей этой самой проповеди. И ссылаться на жену. Как Адам — жена дала мне и я ел. Очень больно было, и теперь больно, когда пишу. Но не следует, чтоб б[ыло] больно, и могу стать в то положение, чтоб не б[ыло] больно; но очень трудно. Я фарисей: но не в том, в чем они упрекают меня. В этом я чист. И это-то учит меня. Но в том, что я, думая и утверждая, что я живу перед Богом, для добра, п[отому] ч[то] добро — добро, живу славой людской, до такой степени засорил душу славой людской, что не могу добраться до Бога. Я читаю газеты, журналы, отыскивая свое имя, я слышу разговор, жду, когда обо мне. Так засорил душу, что не могу докопаться до Бога, до жизни добра для добра. А надо. Я говорю каждый день: не хочу жить для похоти личной теперь, для славы людской здесь, а хочу жить для любви всегда и везде; а живу для похоти теперь и для славы здесь. —

Буду чистить душу. Чистил и докопал до материка — чую возможность жить для добра, без славы людской. Помоги мне, Отец. Отец, помоги. Я знаю, что нет лица Отца. Но эта форма свойственна выражению страстного желания.

За это время писал письма Хилкову, Кудрявцеву, Страхову и еще кому-то. — Теперь 2-й час. Утром приехала Анненкова.

Сейчас перечитывал летний дневник Июля. Как я б[ыл] ближе к Богу. То же б[ыло] требование жить перед Богом, переноситься мыслью в судящего тебя Бога. Плох бы я б[ыл]. И как я благодарен тем ругательствам, к[оторые] заставили меня очнуться.

[14 февраля.] Опять неделя. Нынче 14 Февраля. Я. П. 91. Кажется, в тот самый день, как я писал последний дневник, опять стал читать дневник, к[оторый] переписывает С[оня]. И стало больно. И я стал говорить ей раздражительно и заразил ее злобой. И она рассердилась и говорила жестокие вещи. Продолжалось не более часа. Я перестал считаться, стал думать о ней и любовно примирился. «Нагрешили мы». Таня и Маша больны. Таня истерична — мила и жалка.

Все эти дни всё то же. Ничего не делаю — читаю. Апатия. Вчера получил от Ал[ександры] Анд[реевны] хорошее письмо. Немножко есть о Христе, как о лице — «с ним, к нему» т. п., но этот cant⁹ не мешает искреннему, настоящему религиозному чувству. Она пишет: главное — смирение: не задавать себе задачи сделать великое, а жить просто любя, и будешь делать дело большое, распространяя свет вокруг себя. Так она пишет или приблизительно это. Думал: Она хорошо говорит и чувствует, но что в этом чуждо мне? И отчего? А то, что она оправдывает свое положение. Можно и должно смотреть на свое положение, как на такое, в кот[орое] меня поставили родители, судьба рождения, воспитание; но нельзя и не должно смотреть на то, чтобы это положение было хорошо и должно б[ыть] таким, оставаться. А вот это-то делают люди. И это грех. Не спускать идеала. А усиливать силу нравственного зрения. Не двигать силой засорившуюся машину и не говорить, что такою засорившейся и должна быть машина, а не переставая чистить ее, смазывать, чтобы довести до того движения, к[оторое] ей свойственно.

Сейчас думал про критиков:

Дело критики — толковать творения больших писателей, главное — выделять, из большого количества написанной всеми нами дребедени выделять — лучшее. И вместо этого что ж они делают? Вымучат из себя, а то большей частью из плохого, но популярного писателя выудят плоскую мыслишку и начинают на эту мысли[шку], коверкая, извращая писателей, нанизывать их мысли. Так что под их руками большие писатели делаются маленькими, глубокие — мелкими и мудрые глупыми. Это называется критика. И отчасти это отвечает требованию массы — ограниченной массы — она рада, что хоть чем-нибудь, хоть глупостью, пришпилен большой писатель и заметен, памятен ей; но это не есть критика, т. е. уяснение писателя, а это затемнение его. —

Сейчас и нынче, как и все дни, сидел над тетрадями начатых работ о науке и иск[усстве] и о непр[отивлении] злу, и не могу приняться за них; и убедился, что это мой грех. От того, что я хочу, чтобы было то, чтó я хочу и как я хочу, а не то, чтó Он и как Он хочет. Праздность физическая от того, ч[то] прямо не в силах, праздность умственная преимущественно от того, что хочу по своему. Ну отрывки, ну без связи, ну неясно, но пусть будет то, что Он хочет и внушает мне.

Читаю Our destiny¹⁰ Gronlund’a. Много хорошего, н[а]п[ример] он говорит, что если бы люди были свободны волею совершенно, то это б[ыло] бы величайшее бедствие. Человек не может украсть так же, как не может полететь. Хорошо тоже, что равенство, он говорит, должно быть экономическое в пользовании, но неравенство в производстве. А при теперешнем порядке, напротив, устанавливается равенство в производстве — гениальный музыкант или поэт ткет на фабрике; а экономически два совершенно равные ничтожества разделены пучиной — один наверху роскоши, другой нанизу нищеты.

Хорошо тоже то, что я кажется давно уже где-то записал, что нелепо говорить об одинаковой обязательности условия, в кот[ором] на одной стороне выдача 0,00001 состояния (положим, поденная плата), с другой — целый весь день 14-часового труда, т. е., вся жизнь дня. Я писал и говорил, что правительство, которое требует с обеих сторон одинакового исполнения и казнит одинаково за неисполнение, прямо нарушает истинную справедливость, соблюдая внешнюю.

Gronlund полемизирует с Спенсером и со всеми теми, кот[орые] отрицают правительство или видят назначение его только в обеспечении личности. Gronlund полагает основу нравственности в общественности. Образцом, зародышем скорее, настоящего социалистического правительства ставит trade-unions,¹¹ кот[орые], насилуя личность, заставляя ее жертвовать своими выгодами, подчиняют ее служению общим целям. — Думаю, что это неправда. Он говорит, что правительство организует труд. Это было бы хорошо; но забывается то, что правительство всегда насилует и эксплуатирует труд под видом защиты. Так же оно будет эксплуатировать труд под видом организации его. Прекрасно бы было, если бы правительство организовало труд; но для этого оно должно быть бескорыстным, святым. Где же они эти святые? — Справедливо, что индивидуализм, как они называют, разумея под этим идеал личного блага каждого отдельн[ого] человека, есть самый пагубный принцип; но принцип блага многих людей вместе столь же пагубен; пагубность его только не видна сразу. — Достижение той кооперации,¹² коммунизма, общественности, вместо индивидуализма, получится не от организации, — мы никогда не угадаем будущей организации, — но только от следования каждым из людей незатемненному побуждению сердца, совести, разума, веры, как хотите назовите, закона жизни. Пчелы и муравьи живут общественно не п[отому], ч[то] они знают то устройство, кот[орое] для них самое выгодное, и следуют ему — они понятия не имеют о целесообразности, гармоничности, разумности улья, кочки муравейной, какими они нам представляются; а п[отому], ч[то] они отдаются вложенному в них (мы говорим) инстинкту, подчиняются, не мудрствуя лукаво, а мудрствуя прямо, — своему закону жизни. Я представляю себе, что если бы пчелы могли сверх своего инстинкта (как мы называем), сверх сознания своего закона, еще придумывать наилучшее устройство своей общественной жизни, они бы придумали бы такую жизнь, что погибли бы. В этом одном сознании закона есть нечто и меньшее и большее рассуждения. И только оно дано приводить на тот узкой единственный путь истины, по к[оторому] следует идти человеку и человечеству. — Это очень важно, и это-то хотелось бы мне сказать в моей статье. — Теперь 12-й час.

15 Ф. Я. П. 91.

[16 февраля.] Все та же усталость и равнодушие. — Начал шить сапоги. Разговор с Павлом напомнил мне настоящую жизнь: его мальчик с мастером, выстоявш[ий] 6 пар сапог в неделю, для чего работает 6 дней по 18 часов от 6 до 12. И это правда. А мы носим эти сапоги.

Сейчас, нынче 16 Ф. Я. П. 91, зашел к Василью с разбитыми зубами, нечистота и рубах и воздуха и холод — главное, вонь — поразили меня, хотя я знаю это давно. Да, на слова либерала, кот[орый] скажет, что наука, свобода, культура исправит всё это, можно отвечать только одно: «устраивайте, а пока не устроено, мне тяжелее жить с теми, кот[орые] живут с избытком, чем с теми, кот[орые] живут лишениями. Устраивайте, да поскорее, я буду дожидаться внизу». — Ох, ох! Ложь-то, ложь как въелась. Ведь чтó нужно, чтобы устроить это? Они думают — чтоб всего было много, и хлеба, и табаку, и школ. Но ведь этого мало. Серега, грамотный, украл деньги, чтобы съездить в Москву. Он б......, отец бьет. Конст[антин] ленится. Чтоб устроить, мало матерьяльно все переменить, увеличить, надо душу людей переделать, сделать их добрыми, нравственными. А это не скоро устроите, увеличивая матерьяльные блага. — Устройство одно — сделать всех добрыми. А чтоб хоть не сделать это, а содействовать этому, едва ли не лучшее средство — уйти от празднующих и живущих пóтом и кровью братьев и пойти к тем замученным братьям? Не едва ли, а наверно.

Вчера думал: 1) Я слабею умом, памятью, не могу писать. Не от того ли, что я не ем масла и того, из чего делается фосфор? Фосфор — мысль. Хорошо. А любовь какое вещество? Мыслей нет, а любви не меньше, а больше. Они правы, что мысль можно рассматривать как движение вещества, но любви — жизни — нельзя. — Что они делают, это всё равно, что то, что бы делал человек, рассматривая и изучая паровоз: движутся колеса от рычагов, рычаги от поршней, поршни от пара, пар от воды, вода от тепла... И если бы наблюдающий не мог видеть печки и дров, а хотел бы объяснить, он бы сказал: «а тепло от трения». Движение производ[ит] трение, трение тепло, тепло превращает воду в пар...

2) Читал R[eview] of R[eviews] (отвратительно), но там статья против стачек; доказывается, что в Австр[алии] капиталисты победили, стакнувшись. И в самом деле, как ясно, что против стачек стачки, и капитал[исты], т. е. те, кого защищает власть, сила, всегда будут сильнее.

Теперь 11-й час. Не записал самого дорогого: 3) Тяготишься, что не делаешь того, что задумал, что я не пишу свою статью о науке и искус[стве] и о непр[отивлении] злу; да кто же мне сказал, что в этом дело, заданное мне Богом? Разве я не видел, как какие-нибудь «Provinciales»¹³ Паскаля, писанные с такой любовью, не нужны, a Pensées¹⁴ — дело Божье. Самое опасное — усетиться на то, что именно это нужно писать, или еще хуже — думать. Это нужно для меня — это — я решил, а — не Бог. Это все равно, что наборщик, кот[орый] будет догадываться по смыслу, как ему кажется, а не буква за буквой. Шел по дороге и полетчики на шоссе укладывают камень. Я говорю: вы добавляете? «Нет, наше дело только сложить». Так каждому из нас только определенное дело, и чем меньше выходить из него и соображать общее (этого я никогда не соображу, а устроено так, что всё прид[ет] в свое место), и чем больше сосредоточиваться в одно свое определенное дело, тем радостнее и плодотворнее. Авраам занес руку на сына (прекр[асная] легенда), и от сына пошел род, как песок морской, так надо быть готовым сжечь, уничтожить всё, что затеял и любишь. —

<4) Свобода воли, говорится, в том, чтобы сознательно и свободно содействовать предустановленному порядку, закону. —

Я бы сказал: свобода воли состоит в том, чтобы не делать или делать то, что должно: быть пустоцветом или плодом. Свобода только в выборе между пустоцвет[ом] или плодом. Пустоцв[ет] долж[ен] б[ыть], и плод должен быть. И со стороны глядя на жизнь человеческую, как и на всякую жизнь, все совершается по законам, но из себя глядя как человеку, так и...>

Всё чепуха. Свободы не может быть в конечном, свобода только в бесконечном. Есть в человеке бесконечное — он свободен, нет — он вещь. В процессе движения духа совершенствование есть бесконечно малое движение — оно-то и свободно — и оно-то бесконечно велико по своим последствиям, п[отому] ч[то] не умирает.

17 Фев. Я. П. 91. Собрался вчера было ехать в Пирог[ово], да раздумал. Читал Montaigne и Эртеля. Первое старо, второе — плохо. Очень не в духе, но хорошо беседовал и с детьми и с С[оней], несмотря на то, что она очень беспок[ойна]. Сегодня приехал Ге с женой и картиной. Картина хороша. Что за необыкновенная вещь это раздражение — потребность противоречить жене. — Теперь 12-й час. Не начинал еще писать. Хочу писать, не поправляя до конца. С тем, чтобы потом всё поправлять сначала. Едва ли выйдет. В Р[усских] Ведомостях] статья Мих[айловского] о вине и табаке. Удивительно, чтó им нужно. Но еще удивительнее, чтó меня в этом трогает и занимает. Помоги, Отец, служить только тебе и ценить только твой суд. —

24 Февр. Я. П. Опять прошла неделя. 18-го приехал Ге с картиной и женой. Картина требует слишком много внимания. Пустое это дело. С женой у него постоянно пикировка. Это тяжело и поучительно. Необыкновенно типично. — Вчера приехала Анненкова из Москвы и то же рассказывает про Д[унаева] с женой. Дня 4 как приехал Горбунов. Очень мил мне. Я писал письма Поше, в Америку Weaver’y Knights of labour, Кузмину и др.

Бросил писать о науке и искусстве и вернулся к непрот[ивлению] злу. Очень уяснилось, но сил мало, ничего не сделал. Впрочем нарочно не пишу, когда не в силе. Молюсь лениво. Не злюсь только.

25 Ф. Я. П. 91. Если б[уду] ж[ив].

[25 февраля.] Жив. Анненк[ова] и Горбун[ов]. Говорю, думаю, но не работаю. Написал письма, ездил в Ясенки. Попробовал — ничего не пошло, а между тем уяснилось очень важное для ст[атьи] Непр[отивления]. Именно в изложении сущности учения.

Все учения до Христа, если они имели целью общую жизнь, как Моисей, Солон, Ликург, Конфуций, то требовали изменения форм жизни, требовали насилия, стремились к тому, чтобы жизнь шла бы так, как будто нет зла, чтобы злые, преступники были изгнаны, уничтожены, или, если они имели целью одну внутреннюю жизнь, как учение браминов, буддистов и всех аскетическ[их] учений, отрицали внешнюю общую жизнь, не хотели знать ее. Учение христианское церковное в связи с государством есть учение первого типа: жизнь учреждается так, как будто нет зла, или по крайней мере так, что не видно существующего зла: злодеи в изгнании и по тюрьмам или боятся отдаться явно своему злу и действуют хитростью. Христианство аскетическое есть учение второго типа. Люди, следуя этому учению, озабочены душою только своею и бросают развращенный мир и уходят из него. —

Учение Христа истинное соединяет оба, оно дает для осуществления наивысшей внешней справедливости, не кажущейся, но настоящей, средство, состоящее в совершенствовании личности каждого среди общества и для общества, только для общества.

26 Ф. Я. П. 91. Теперь 10 утра. Думал ночью и сейчас разговаривал с Горбуновым о науке и искусстве. Ход мыслей вот какой: Наука, то, что называют теперь наукой, пустое дело, п[отому] ч[то] оно всё исходит из ложного начала. Она признает реальность только за материальным миром. Я писал Страхову, с чем он согласен, противно утверждению Бекетова, что нравственность только может быть вредна для индивид[уума] и даже для рода — вредна, как вреден огонь для сала свечи. Если выгодно муравью, чтобы жить в государстве муравьином, подчиняться и смиряться — быть нравственным, то по отношению к другому мурав[ьиному] госуд[арству] это невыгодно, и ему надо быть безнравственным. Но если бы даже все муравьи сошлись в один муравейник, им для выгоды своей надо бы б[ыло] быть безнравственн[ыми] по отношению других животных. Но мало того: если бы даже считать небезнравственной борьбу с другими существами, никогда нельзя сказать, где конец муравьям и начало других существ. То же и с человеком: где кончается человек и начинается животное. Ренан говорит, что la mort d'un Français est un fait moral tandis que la mort d’un Cosaque n’est qu’un fait physiologique. Англич[анин] так думает про негра, индейца. И в самом деле, зулу и Балу два разные существа. Идиоты, дети, старики, выжившие из ума, люди ли? Границы нет. И я очень благодарен за это Дарвинизму. Нравственным нельзя быть относительно одного человека, нравственным необходимо быть относительно все[х] — нравственным быть — значит иметь любовь. Более любви, шире любовь, правильнее распределение предметов любви — более нравственно, и наоборот. Стало быть, нравственность нельзя вывести из борьбы. Нравственность вредна, нравственность есть жизнь реальная духа, питаемая веществом.

И вот наука нашего времени, признавая реальность только в том, чтó не имеет ее, утверждая про себя, что она единая истина, изучает тени, гоняется за призрака[ми], толчется на одном месте, сама чувствуя, что что-то неладно и что надо как-нибудь обосновать человеческую жизнь, кот[орая], при строгой последовательности мысли, вся уничтожается, старается самыми нелогичными рассуждениями сделать невозможное — материальными законами объяснить духовную жизнь. Все эти Фулье, Вунты, Летурно делают это самое.

Вчера прочел место Diderot о том, что люди будут счастливы только тогда, когда у них не будет царей, начальств, законов, моего и твоего. — Теперь 11-й час.

[1 марта.] 27, 28 Фев. 1-е Марта 91. Я. П. Третьего дня ездил верхом в Тулу за лекарством и вечером за Левой, Таней и Мам[оновой]. — Утром мало писал; но как будто уяснилось. Вчера. Ездил в Тулу, отвозил Горбунова. Очень б[ыло] хорошо и с ним и ехать. Б[ыл] у Раевских. М[аша] хорошо живет. Вчера получил хороши[е] письм[а]. Особенно письмо Рахманова, на к[оторое] отвечал и дал письмо Горб[унову].

Нынче — с утра, после дурной ночи, много и ясно писал о непр[отивлении] злу. — Подвигаюсь. Вечером спал и читал Ибсена и Гейне.

Думал: 1) Ничто так ясно не показывает того, что жизнь наша истинная в самоотречении, как потребность, испытываемая многими (и мною), в жертве, в страдании. Стремление это бывает временами (и половое — временами), но оно тем не менее искренно и сильно. То, что оно бессмысленно, часто тем более подтверждает его естественность. 2. (забыл).

2 Марта 91. Я. П. — Пл[охо] писал. Почти ничего. И осудил вчерашнее. Приехали Сережа и Илья и Цурик[ов]. Умный и симпатичн[ый] чел[овек]. Вчера, разговаривая с Мам[оновой], хорошо уяснил себе бесцельность всяких не только филантропических пальятивов, но и социалистич[еских] организаций, как рабочие союзы и т. п. Дело всё в тех бедняках, у к[оторых] нет работы,¹⁵ работа к[оторых] не дает им того, что им нужно для жизни. Это не попавшие на место, потерявшие место, дурные, ленивые, слабые, одержимые страстями, осрамившиеся работники. Это всё такие работники, к[отор]ым, при существующем положении рабочего рынка, нет работы, или нет нужной им платы за работу. Как ни поддерживай этих людей, их не удовлетворить, п[отому] ч[то] поддержка увеличивает их требования и самое число их (этих людей). Как ни улучшай положение рынка, т. е. как ни увеличивай плату за работу, их не удовлетворить и не уменьшишь их число. Эти люди суть те, к[оторые] при состязании остались за флагом. А пока будет состязание, будут люди, остающиеся за флагом, и потому всякие филантроп[ические] учрежден[ия] и улучшения положения рабочих не уничтожат этих остающихся за флагом. Чтобы их не б[ыло], нужно, чтобы не б[ыло] состязания: то, что я писал прежде, нужно, чтобы принцип борьбы заменился обратным: принципом жертвы — любви. — Теперь 12 ч[асов]. Л[ева] спит у меня; пойду спать.

3 М. Я. П. 91. Если б. ж.

[3 марта.] Жив. Много сплю. Не заболеть бы. И тупость мысли. Ничего не мог написать. Ходил гулять. Сыновья тут и Цурик[ов]. И скучно. Теперь 11 часов.

4 М. Я. П. 91. Если б. ж.

[4 марта.] Всё то же. Слабость и физич[еская] и умств[енная]. Даже и работать не хочется. Сапоги шить. Читал статью Чижа о нравственности сумашедших. Очень дурно написано, но с прекрасным настроением. Нравственность есть высшая способность. Строго говоря: высшая есть способность, так он говорит, видеть идеал и направлять к нему свою жизнь. Следующая есть способность альтруизма — опять его словами, следующая есть способность жертвовать сейчасной пользой, выгодой, будущей. — Ошибочно то, что он считает, что нравственность в зависимости от здоровья нерв и есть избыток силы. Это неправда: скорее можно сказать, что нравственная (духовная) сила дает силу, здоровье нерв. А откуда приходит эта сила? —

5 Мр. Я. П. 91. Встал рано, написал прошение Курзику. Ходил. Молюсь. Очень тяжело мне б[ыло] нынче. С[оня] говорит о печатании, не понимая, как мне это тяжело. Да, это я особенно больно чувствую, п[отому] ч[то] мне на душе тяжело. Тяжела дурная барская жизнь, в к[оторой] я участвую. — Ничего не писал. И не принимался. Читаю Grunland’a. Не дурно, но старо, пошло. Думал: Я читал статью Козлова против меня, и мне не б[ыло] нисколько больно. И думаю, это от того, что последнее время много мне б[ыло] уроков, уколов в это место: притупилось, замозолилось, или, скорее, я немного исправился, стал менее тщеславен. И думаю, как же благодетельна не только физич[еская], но нравственная боль! Только она и учит. Всякая боль: раскаянье дурного дела как нужно; если не мне уж самому, то другим, кому я скажу. Так это со мной. Все страдания нравственные я хочу и могу сказать людям. Думал о себе, что для того, чтобы выдти из своего тяжелого положения участия в скверной жизни, самое лучшее и естественное написать то, что я пишу и хочу, и издать. Хочется пострадать. Помоги, Отец. — Теперь 11. Иду наверх и спать.

6 Мр. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 9 Марта. Я. П. 91. Все три дня писал, хотя немного, но толково, и подвигаюсь. Кажется, кончаю 4-ю главу. Лева б[ыл], уехал вчера. Накануне его отъезда б[ыл] разговор о наследственности. Он настаивал, что она есть. Для меня признание того, что люди не равны в leur valeur intrinsèque,¹⁶ всё равно, что для математика признать, что единицы не равны. Уничтожается вся наука о жизни. — Всё время грустно, уныло, стыдно. Слава Богу, я начинаю опоминаться: чувствую, как я погряз в тщеславии. Писем выдающихся не было. Вчера ездил в Ясенки. Вчера же узнал, что мужики за березы не освобождены. Лопухин. Fiat justitia, pereat mundus.¹⁷ А ему столько же дела, как мне до его чулок. Читал хорошую книгу Our destiny Gronlund’a. Все мы идем к той же теме и подходим к ней с разных сторон и сближаемся. И это радостно. Думал два дня сряду по утрам, просыпаясь, а то гуляя.

1) Мне объяснилась вера слепая, вера в нелепость, вера в прошедшее, Соловьева, Трубецкого, Стаховича, Рачинского, кот[орой] я прежде не понимал. И понял я это на Рачинском, вспоминая, как он писал мне, что начинает уже не спорить с символом веры. Он воспитывал в себе веру, приучал себя к ней. Так он приучал себя, а другие, большинство людей, приучены к ней с детства. Есть две веры: одна — вера привычки, вера прошедшего, при кот[орой] разум употребляется на то, чтобы объяснить себе то, чему веришь по привычке, и вера разумная, та, кот[орую] определяет Павел — обличение невидимых, как бы видимых... вера разумная, вера в то, что не в силах еще выразить, обнять со всех сторон, но что уж верно знает разум, вера будущего. — Смешение этих двух понятий производит недоразумение.

Первая вера — вера мертвая, неподвижная, вторая вера живая, движущаяся.

2) Бросил щепку в водоворот ручья и смотрю, как она крутится. Пароход — только побольше немного — такая же щепка, земля — пылинка, 1000 лет, минута — всё ничто, всё материальное ничто, одно реальное, несомненное, закон, по кот[орому] всё совершается, и малое и большое — воля Божия. И потому, хочешь жить не мечтательно, а реально, живи в воле Б[ожией].

3) Читал прелестное определение¹⁸ Henry James (senior) того, чтó есть истинный прогресс. Прогресс есть процесс, подобный образованию, высеканию статуи из мрамора, elimination¹⁹ всего лишнего. Мрамор материал — ничто. Важно высекание, отделение лишнего.

4) Во сне видел: Правдиво только то (не истинно, а правдиво), что сам знаешь, испытал и говоришь о себе, своем опыте; всё остальное может быть ошибочно. Мне тогда-то там-то было больно. Это несомненно, если я умею различать свои ощущения. Но то, что земля кругла, вертится, не говоря уже о том, что все организмы развивались так-то, — никогда не может быть несомненно. То, что 2 х 2 = 4, или сумма □ катетов = □ гипотенузы, нельзя назвать правдивым или неправдивым, п[отому] ч[то] это только утверждение того, что я знаю. То же, что в воде есть столько-то водорода и столько-то кислорода, справедливо только в той мере, в к[оторой] это мой опыт.

5) Я молился сначала о избавлении от искушений похоти, потом тщеславия, потом нелюбви. Как будто к любви надо подходить через чистоту и смирение. Это неверно. Хотя я и писал, и думал, и думаю, что сущность жизни есть любовь, и что если ничто не препятствует любви, никакие соблазны, то она, как ключ, будет течь из души, — хотя я это говорил, и это справедливо, для возрождения к жизни мало избавляться от соблазнов похоти и тщеславия — это не восстановит любви. Скорее, наоборот, нужно изгнать из сердца злобу, и тогда отпадает тщеславие, а отпадает тщеславие — отпадает похоть. Ослабление начинается сверху: сначала засоряется любовь злобой, а как только явилась злоба, является тщеславие и за ним похоть. Так что исправлять надо не снизу, а сверху. — Неясно. Но я испытал и испытываю это.

6) Нынче думал о том, что все художественные произведения наши все-таки языческие — (буду говорить о поэзии) все герои, героини красивы, физически привлекательны. Красота впереди всего. Это могло бы служить основой целому большому худож[ественному] произведению.

Я нынче утром сказал С[оне] с трудом, с волнением, что я объявлю о праве всех печатать мои писанья. Она, я видел, огорчилась. Потом, когда я пришел, она, вся красная, раздраженная, стала говорить, что она напечатает... вообще что-то мне в пику. Я старался успокоить ее, хотя плохо, сам волновался и ушел. После обеда она подошла ко мне, стала целовать, говоря, что ничего не сделает против меня, и заплакала. Очень, очень б[ыло] радостно. Помоги, Отец. — Забыл что-то важное. Теперь 9-й час вечера, иду наверх. —

10 М. Я. П. 91. Е. б. ж.

[13 марта.] Нынче 13, ночь. Сейчас уехала С[оня] в Москву с Давыдовым. Нынче утром уехал Американец Creelman, от к[оторого] я очень устал. Поверхностный, умственно способный человек, республиканец, америк[анский] аристократ. Он приехал 3-го дня. И поглотил оба дня. В эти дни был еще Никифоров, с к[оторым] б[ыло] очень хорошо. И Вячеслав, приехавший 10-го. В этот день я немно[го] работал и ездил в Тулу к Давыдову узнать о деле мужиков. Можно устроить. С С[оней] очень хорошо. Нынче, смотрю, она разложила карточки всех детей, кроме Ван[ички], и гордится и любуется. Трогательно. Нынче пересматривал писанье, поправлял. Всё более и более уясняется. — Думал многое и забыл. Одно записано:

Люди мало знают, оттого что они или думают о том, чтó не дано их пониманию, недоступно им: Бог, вечность, дух и т. п., или о том, о чем не стоит думать: о том, как мерзнет вода, о теории чисел, о том, какие бактерии в какой болезни и т. п. То перехватят, то недохватят. Один узкий путь знаний, как и добра. — Знать нужно только то, как жить.

Получил Diderot. Много хорошего. — Что-то напечатано в R[eview] of R[eviews]. Come to your senses, oh men!²⁰ He знаю что.

14 Марта. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 17 М. 91. Я. П. Напечатанное в R[eview] of R[eviews] это Н. Палкин. — Все эти дни всё в том же упадке духа. Ничего не писал. Только пересматривал. С[оня] была в Москве, нынче вернулась. Получил письмо и Arena с перепиской Ballou. Очень хорошая.

Говоря с американцем, я сказал, что материальная жизнь есть только тень. Я сказал это на его слова о том, что если поразить известный центр мозговой, то изменится душа. Как же продолжить сравнение с тенью. А так: измененье положения той плоскости, на к[оторой] отражается тень, не изменит предмета. Материальные изменения — это изменения отражающей поверхности. Сравнение можно продолжить в том, что когда мы говорим, что уничтожение животной жизни — смерть — есть уничтожение души, всё равно, что говорить, что когда в наших глазах уничтожает[ся] тень, уничтожает[ся] и предмет. Тогда как уничтожение жизни тела может быть признак усиления жизни, так же как уничтожение тени может быть признаком увеличения света — света с новой стороны.

Теперь 10 часов. Здесь Варя. Иду наверх. Всё ноет под ложечкой.

18 М. Я. П. 91 г. Е. б. ж.

[18 марта.] Встал очень рано. Заснул. Не сказать, чтобы писал, а только перечитывал, поправляя. Поразительная слабость мысли — апатия. Искушение, как говорят монахи. Надо покориться мысли, что моя писательская карьера кончена: и быть радостным и без нее. Одно, что без нее жизнь моя в роскоши до того ненавистна мне, ч[то] не перестаю мучиться. Читал Autobiography of a shaker. Много прекрасного. Потом в Arena Abbot’a What is christianity,²¹ — прекрасно. Отчасти то, что я хотел сказать. — Вот сейчас думаю взяться за писанье и неохота, апатия. А сколько хороших художествен[ных] задач.

Вчера получил от Ч[ерткова] его статью — очень хорошо. Надо писать ему. Молюсь, но ни умственного, ни художеств[енного], ни духовно[го] движения — нет. Да будет воля Твоя, как на небе, т[ак] и на з[емле]. Не моя воля, но Т[воя], и н[е] к[ак] я х[очу], а к[ак] Т[ы] х[очешь], и не т[о], ч[его] я х[очу], а т[о], ч[его] Т[ы] х[очешь]. Помоги, Отец. Бывало, всё представляется важным, стоющим внимания — и дневник, и переписка, и работа — теперь всё не манит. Маша в Пирогове.

19 М. Я. П. 91. Е. б. ж.

[24 марта.] Нынче 24 М. Я. П. 91. Работал за это время, уяснил себе 3, 4 и 5-ю главу и дал переписывать. И взялся за 6-ю, к[оторая] тоже ясна в голове, но еще не написал. — За это время думал:

1) Есть расчет Гершеля, по к[оторому] выходит, что если бы человечество удваивалось каждые 50 лет, как теперь, то, считая 7000 лет, от 1-й пары теперь людей было бы столько, что если бы их ставить друг на друга по всей земле, то эта пирамида достала бы не только до солнца, но перешла бы это расстояние в 27 раз. Какой же вывод? Только два выхода: или допускать и желать моров, войн, или стремиться к половой чистоте. Только стремление к чистоте может уравновесить. Интересны бы статистика войн и моров и безбрачия — наверно в обратном отношении, т. е. что чем меньше губящих условий, тем больше безбрачных. Одно уравновешивает другое. Другой невольно представляющийся вывод, к[оторый] я еще не умею ясно формулировать, тот, что забота умственная, расчета, о сохранении жизни людской, неправильна. Правильна только любовь; а любовь не бывает одна, а всегда соединяется с чистотой. Представить себе человека, кот[орый] плодил бы людей и заботился бы о сохранении их жизней. Оба дела вместе безумны. Правильно, справедливо б[ыло] бы то, чтобы родить одного и по крайней мере убить одного.

Разумно одно: будьте совершенны, как отец ваш. Совершенство же это в чистоте, это потом в любви. Вывод. Прежде чистота, потом сохранен[ие] других жизней. А то наша научная холодная забота о сохранении жизней, при полном отсутствии, не говорю, любви, но первых требований нравственности — чистоты, благоволения.

Сохранять жизнь младенцев, больных, сумашедших. Зачем? Незачем. Не сохранять жизнь, а любить их, делать им добро.

2) Во сне видел тип неясности, слабости: ходит, спустивши кисти рук, мотает ими, как кисточками.

3) Попову писал письмо и не дописал вот чего: мы страдаем от недовольства собой. И слава Богу. Нельзя нам не страдать, и надо нам страдать, и хорошо нам страдать. — Утешенье то, что прежде в тех же условиях мы тоже страдали, но страдания наши были мучительны, страдания наши выражались недовольством другими, ненавистью; теперь же они выражаются недовольством собою, отвращением к себе. И это страдание носит в себе утешение, жить легче.

4) Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, и[бо] я к[роток] и с[мирен] с[ердцем], и н[айдете] п[окой] д[ушам] в[ашим], и[бо] и[го] м[ое] б[лаго] и б[ремя] м[ое] л[егко] е[сть]. Это самое говорит добрый хозяин лошади, запрягая ее, научая ее не биться, не торопиться, а мягко влегать в хомут и везти, п[отому] ч[то] хомут мягкий и воз нетяжелый. Ах! всё забываешь и всё бьешься!

5) Писал Файнерм[ану] и тоже не дописал о принципах, о разнице принципов и веры. Он писал про это, совершенно отвергая принципы, т. е. рассудочные определения жизни. Он не прав. Надо б написать ему: рассудочная деятельность, определение вперед поступков, правила жизни нельзя отвергать, как нельзя отвергать того, что для того, чтобы ходить, надо не только отталкиваться одной ногой, перенося тяжесть вперед, но надо прежде еще заносить вперед ногу. И то и другое нужно для движения. То же, что Ф[айнерман], пишет нынче и Б[ирюков].

6) Вчера, ехавши в Тулу, думал, и сам не знаю, грех ли то, что думал, — думал, что я несу тяжелую жизнь. Живу я в условиях, обстановке жизни чувственной — похоти, тщеславия, и не живу в этой жизни, тягощусь всем этим: не ем, не пью, не роскошествую, не тщеславлюсь — или хотя ненавижу всё это, и эта ненужная, чуждая мне обстановка лишает меня того, что составляет смысл и красоту жизни: общение с нищими, обмен душевный с ними. Не знаю и не знаю, хорошо ли делаю, покоряясь этому, портя детей. Не могу, боюсь зла. Помоги, Отец.

7) Как легко мы говорим, что простили²² обиды. 3-го дня Ваничка ударил К[узьку]. Я сказал, что он дурной мальчик. Он обиделся и был не в духе и стал избегать меня и говорить, что он не будет ходить со мной, не пустит меня в свою комнату. И что ж! Я оскорбился, во мне поднялось недоброе чувство к нему, желание сломить его. Я с видом игнорирования его нарочно прошел в его комнату, в к[оторую] он не пускал.

Нет, трудно нам, порченным гордецам, прощать обиду, забывать ее, любить врагов, даже таких, как милый 3-хлетний сын В[аничка].

8) Читаю письмо нынче еврея о своих гонениях, и он пишет: «Пора» оставить и т. д. Какой прекрасный, искренний оборот. Но стоит его высказать, и сейчас его подхватят и начнут употреблять неискренно, и пропала сила выражения. Прекрасно говорит Шопенгауер: Новое редко бывает хорошо, п[отому] ч[то] хорошее недолго остается новым.

9) Государственная форма теперь есть остаток приемов, кот[орые] нужны были прежде, но теперь уж излишни, в роде того как козлы влезают на стены, на столбы, что им прежде было, но чего им теперь уж не нужно.

10) Путешествия, чтения, знакомства, приобретения впечатлений нужны до тех пор, пока эти впечатления перерабатываются жизнью, когда они отпечатываются на более или менее чистой поверхности; но как скоро их так много, что одни не переварились, как получаются другие, то они вредны: делается безнадежное состояние поноса душевного — все, всякие впечатления проскакивают насквозь, не оставляя никакого следа. Таких я видел туристов англичан, да и всяких. Таковы герц[оги] разные, короли, богачи.

11) Хочешь ли, не хочешь, все-таки каждый из нас живет только для Бога и перед Богом, от к[оторого] он исшел и к к[оторому] пойдет. Все наши заботы о личной жизни, о славе людской, в[едь] это всё ничто иное, как свертки с дороги, по к[оторой] мы посланы, и увлечение, собирание по дороге цветов или ягод. Хочешь, не хочешь, придешь опять к хозяину и шел только по воле его.

12) Вчера читал Diderot о науках, о математике и естеств[енных], физических, как он назыв[ает], науках, и о пределах их, определяемых только полезностью, — прекрасно.

Теперь 12 дня. Хотел писать 6-ю главу, но едва ли успею. За эти дни писал письма Попову, Файнерману, Черткову. Нынче получил от Поши.

Чуть чуть поработал. Пошел ходить. Встретил Давыд[ова]. Целый вечер с ним. Играли petits jeux.²³

25 Марта. Я. П. 1891. Дурно спал. Надо кончить. Встал очень рано. Ходил гулять и очень, как редко, живо представил воспитание художественное. Лопухину. Мать. Вопрос матери. Записки матери. Много хорошего художественно лезло и лезет в голову. Потом писал 6-ю главу и кое-как кончил; отнес определение жизнепонимания в 7-ю. Очень ясно всё представляется. Теперь 12, иду завтракать. Наши все едут в Тулу.

Писал, гулял, спал. Вечером написал кучу писем: Страхову, Церт[елеву], Гольц[еву], Гроту.

26 Марта. Я. П. 91. Заснул поздно, встал рано и не было охоты писать; только напис[ал] еще три письма Попову, Поше и Файн[ерману]. Но зато уяснилось заключение статьи о том, что отрицать войну, т. е. признавать закон неубийства, могут только признающие закон половой чистоты.

Мальчики приехали. Теперь 1-й час, иду завтракать. — Приехала С[оня] с Ил[ьей]. И всё вздорили из-за денег. Мне б[ыло] очень грустно. Разговоры о лошадях, колясках, о деньгах, о продаже сочинений, XIII томе и еще неприятное. Я б[ыл] уныл и жалел себя: скверно. По крайней мере не осуждал других и уж видел свою вину.

27 М. Я. П. 91. Писал немного. Подвигаюсь, уясняется; но очень медленно. Вчера С[оня] с И[льей] помирились. Маша нездорова. Теперь скоро 3. Я всё читал свои маленькие записки 70-х годов — картины природы. Очень хорошо. Утром, гуляя, думал о записках матери. Всё яснеет. Не знаю, что будет. Газеты и журналы раздражают меня. Хочу не читать их вовсе. Записывал для статьи о непр[отивлении] з[лу] нас[илием].

1-е Апреля 1891. Я. П. Несколько дн[ей] не записывал, но не от того, что ленился; напротив, хорошо думается и работается, хотя и мало. — С[оня] уехала в Петербург 28. Ваня заболел оспой, вчера привозили Руднева. Нынче получил хорошие письма от Черт[кова], Поп[ова] и Горб[унова]. Вчера ответил Никиф[орову], Семенову и еще Гайдебурову. Сейчас ездил в Ясенки. Ответ неопределенный и надо везти больного в Тулу. 3-го дня ездил в Тулу к Рудневу о больном. Нынче приехал Сер[ежа], хочет ехать к Олс[уфьевым] говорить с Л[изой] о Т[ане]. Я одобрил. Он добродушен; но я недружелюбен к нему за его непонимание меня и как будто самоуверенное осуждение моих мыслей. Это скверное самолюбие. Пусть его думает, как хочет или, скорее, может, а мне надо любить его. А трудно. Все эти дни было неприятно от интимности девочек с И[ваном] А[лександровичем]. Тоже я виноват.

Думал: 1) сон, полный сон без сновидений, это жизнь в другом, ином мире — другая, иная жизнь; память той, иной жизни исчезает; но нравственные последствия той жизни остаются. Таково отношение наше к предшествовавшей этой — жизни. Такова будет и следующая жизнь: памяти об этой не будет, но будут нравственные последствия ее, т. е. станешь настолько лучше. Это пришло в голову, но я не верю в это. И это слишком определенно.

2) Великая истина Лао дзы Le non agir²⁴ — ничего не делать, не затевать, а только отдаваться тому, чему считаешь хорошим отдаваться — отдаваться тому, в чем совпадаешь с потоком, с волей Божьей. Если бы частицы потока воды стремились каждая по своему направлению, поток бы не имел силы и ничего бы не мог произвести. А какая страшная сила — стремиться самому туда же, куда тебя влечет. Илья Муромец сидел сиднем 30 лет. Так и надо сидеть, ожидая призыва от Бога. Делаешь зло и себе и людям, один раз от того, что не сделал, а 10 тысяч раз от того, что сделал.

3) К статье. Наборщики, не знающие языка, лучше набирают, не догадываясь по-своему смысла. Так надо и жить — не догадываясь о смысле того, что делаешь, — не угадывать дела, будто бы нужные Богу, а делать, одно за другим, то, что велит Бог — набирать букву за буквой, а смысл всему дам не я, а Он.

4) Бедность, страдания людей требуют не того, как это обыкновенно думают, чтобы стараться сделать жизнь этих страдающих лучше — это не в нашей власти, но того, чтобы самому жить так, чтобы свою жизнь сделать лучше. Это же улучшение своей жизни одно делает лучше положение страдающих. Улучшение своей жизни ведет к жертвам для страдающих.

5) Чтобы узнать волю Отца, надо узнать истинную, основную свою волю — она, сыновняя воля, всегда совпадает с отцовской.

Теперь 10-й час, хочется спать, пишу и сплю.

2 Апр. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 9 А. Я. П. 91. — Ничего особенного. С[оня] всё в Петербурге], меня иногда огорчает ее поездка, но нынче ночью проснулся, стал думать и досадовать, но сказал себе: это хорошо, мне хорошо, испытание. И сейчас же легче стало, исчезло лицо, а осталось дело — испытанье. И совсем легко стало, так легко, что заснул.

Вчера б[ыл] Мит[аша] с Исаковым, типа самоуверен[ного], высше[го] светск[ого] борова, распущенного, расслабленного и добродушного. — Я б[ыл] с ним не хорош, не достаточно помнил его пользу. Нынче приехал Попов. Письмо нынче хорошее от Исаака и от Анненк[овой] женское. За это время б[ыл] Лева. Очень приятен — растет. И было подряд два раздраж[ающие] и расслабляющие дела: статьи Рода и Страхова. Еще ругательства немцев. Это здорово, всегда здорово. Читал Diderot и кончил. Начал Guiyot. Плохо — неясность молодости. Записано ничего не было, кроме того, что к статье.

Вчера начал писать З[аписки] М[атери]. Написал много, но годится только для того, чтобы убедиться, ч[то] так не нужно писать. Слишком бедно; надо писать от себя. Нынче целый день болит под ложечк[ой]. Теперь 10 ч. веч.

10 Апр. 1891. Я. П. Е. б. ж.

Кажется 18²⁵ Ап. 1891. Я. П. С[оня] приехала дня три тому назад. Было неприятно ее заискиванья у Гос[ударя] и рассказ ему о том, ч[то] у меня похищают рукописи. — И я б[ыло] не удержался, неприязненно говорил, но потом обошлось, тем более, ч[то] я из дурного чувства б[ыл] рад ее приезду. Она стихийна, но добродушна ко мне, и если бы только помнил всегда, ч[то] это препятствие — оно, но не она, и что сердиться и желать, чтобы б[ыло] иначе, нельзя. З[аписки] М[атери] писал другой раз, на другой день, но с тех пор оставил. Очень занят своей статьей, но к несчастью всё опять переправляю, опять 3-ю и 4-ю главу. — Приехали Илья с Цуриков[ым] и Нар[ышкиным] и Сережа и Лёва, и они делились. Мне приходится отступить от прежнего намерения — не признавать свое право на собственность, приходится дать дарственную. Маша отказывает[ся], разумеется, и ей неприятно, ч[то] ее отказ не принимают серьезно. Я ей говорю: им надо решить: хорошо или дурно иметь собственность, владеть землей от меня? Хорошо или дурно отказаться? И они знают, ч[то] хорошо. А если хорошо, то надо так поступить самим. Этого рассуждения они не делают. А на вопрос о том, хорошо или дурно отказаться? не отвечают, а говорят: «она отказывается на словах, п[отому] ч[то] молода и не понимает». Как мне тяготиться жизнью, когда у меня есть М[аша]! Лёва и Таня тоже милы, но они лишены нравственно религиозного рычага, того, к[оторый] ворочает. — Ал[ексей] Митр[офанович] показывал мне диференц[иальное] счисление. Я понял, очень хорошо. Писем особенных нет. Все просят прислать запрещенные сочинения.

Записано: 1) Труд для других не тот, к[отор]ым воспользуются другие, а только тот, цель к[отор]ого служение другим. Только этот труд плодотворен, служит истинной жизни людей, тот, про к[отор]ый люди знают, что он по любви делается для них.

2) Прекрасное б[ыло] письмо Ч[ерткова]. Он писал о М[атвее] Н[иколаевиче], как он, добрый человек, сначала увлекся христианством, как чем-то родственным его душе; но когда он понял, что требование христианства — отдать всё, всего себя, и не чувствовать за это никакого достоинства, то он ужаснулся и отклонился. Но это только на время.

3) Лихтенберг говорит: люди — ученики, природа — учитель; ученики в состоянии понимать учителя, но они, вместо того чтобы слушать учителя, сдирают друг у друга, уродуя сдираемое ошибками. Прекрасно.

4) Разговаривал с Цуриковым о вере. Он повторяет ужасную фразу о том, что разуму нельзя доверять. — Не верить разуму — всё равно, [что] не верить обонянию и вкусу для пищи. Тот, кто, преподавая учение, говорит: принимайте его, не доверяя разуму, — делает то же, что говорит баба, подавая гнилой квас, говоря: не раскушивайте, т. е. не внюхивайтесь, не поверяйте вкусом. Разум, нужный на всё, на проверку всех житейских дел, и к[отор]ый мы старательно употребляем для проверки качества, количества покупаемого, продаваемого, самых неважных вещей, вдруг оставить, когда дело идет о всей жизни — по их понятиям даже и вечной жизни! Требование не доверять разуму может быть заявлено только теми, кот[орые] предлагают что-либо дурное, долженствующее быть отвергнуто разумом; так же как только квас гнилой баба советует не раскушивать.

5) Разум церковниками употребляется не на то, чтобы познавать истину, а чтобы то, что хочется считать истиной, выдать за таковую.

Теперь 11 час, иду наверх. На Козловку поехали за Дунаевым. Сейчас был в Бабурине у пьяного мужика и больной жены. Как не нужны деньги.

Лёвин рассказ в Роднике не дурен. Очень медленно идет работа. Это огорчает меня. Я совсем здоров.

19 Апр. Я. П. 1891 г. Е. б. ж.

[21 апреля.] 20 А. и 21 Апр. Я. П. 1891. За эти дни ничего не случилось. Несколько расстроил[ся] желудок. Дунаев приехал. Я с ним вчера и нынче пилил. Сережа тут. Был забавный разговор о том, отчего перед домом растут темные фиалки. Я сказал: от переноса газона; они, в особенности Сер[ежа], настаивали на том, что это особенный сорт, разведенный кем-то. Это поучительно, для того чтобы научиться не спорить. За эти дни два раза переставлял 7 главу: изложение сущности веры, и теперь решил выключить из 1-х глав. Много работал вчера и нынче, хотя и плохо спал. Кажется, ничего не записано. Сегодня чудный теплый день. Теперь 11 часов, иду спать. Вчера была в до[ме] всенощная. Я совершенно равнодушен.

22 Апр. Я. П. 1891.

[2 мая.] Не писал 10 дней. Нынче 2 Мая. Я. П. 91. — Всё время писал. Кажется, все дни, кроме сегодняшнего. И только кончил 3-ю и 4-ю главу, котор[ые] соединил из 5 и 6-й. Становится яснее. Лёва хочет выходить из универ[ситета], мне жалко его. Таня уехала в Москву. Здесь Илья. Грустно, как холодно с ним. Вчера б[ыл] Давыдов с смотрителем приюта и Львовым. Тут же сходка и приезд г-на Костерева, от Орлова. Г[осподин], к[отор]ому я не нужен и к[отор]ый мне не нужен. Тяжело, что не можешь обойтись любовно. С[оня] больна. Я молюсь. Читаю Ethics of diet,²⁶ прекрасно, и читал Платона Les lois.²⁷ Письма от Митрофана, хорошие, надо ответить, от Никифор[ова] и Диллона. Надо ответить Рахманову. О постниках статьи вместе с Ethics of diet, очень занимает об нашем обжорстве. Записано:

1) Тип самодовольный, искренно считающий себя нравственным — развратник, п[отому] ч[то] соблюдает семейные обряды, декорум.

2) Вера в Бога, настоящая, верная, только тогда, когда порвется вера в себя, в людей, в счастье здесь. Надо пробить верхний слой льда, чтобы стать на твердый.

3) Для чего правительство обеспечивает верность условий между частными людьми? Для того, что оно нуждается в обеспечении своих условий: оно главный заказчик. Не обеспечив условий между частными людьми, оно не могло бы требовать исполнения с своих подрядчиков; те бы сказали: мои подрядчики не исполняют условия. Подподрядчики взыскивают с своих, те с своих, и так далее, и доходит наконец до последнего, настоящего поставщика всего, до работника. И тут обеспечени[е], требовани[е] насильственное исполнения условий, является вопиющей несправедливостью. Подрядчик закладывает известн[ое] количество рублей, составляющих 1/100000 его имущества, а рабочий свою жизнь на год, месяцы, дни. Неисполнение условий с той и другой стороны наказывается одинаково.

4) Разговаривал вчера о воспитаньи. Зачем родители отдают от себя в гимназию? Мне вдруг ясно стало. Если бы родители держали его дома, они бы видели последствия своей безнравственной жизни на своих детях. Они видели бы себя, как в зеркале, в детях. Отец пьет вино за обедом с друзьями, а сын в кабаке. Отец на бале, а сын на вечеринке. Отец ничего не делает, и сын тоже. А отдай в гимназию, и завешено зеркало, в к[отором] себя видят род[ители].

5) Иду по жесткой дороге, в стороне с бойкой песней идут с работы пестрые бабы. Промежуток между напевом, и слышен мерный стук моих ног о дорогу, и опять поднимается песня, и опять затихла и стук шагов. Хорошо. В молодости, бывало, без песни баб, внутри что-то всегда или часто пело. И всё —и звук шагов, и свет солнца, и колебание висячих ветвей березы, и всё, всё как будто совершалось под песню.

Теперь 10-й час, иду наверх к Илюше. Ал[ександр] Пет[рович] уходит. Он очень мил.

3 Мая. Я. П. 1891 г. Е. б. ж.

Нынче 10 М. Я. П. 1891. Подвигался, хотя и медленно, в работе за это время. Два дня, вчера и нынче, совсем пропали — грипп сильнейший. За это время были Урусовы — мать с двумя дочерьми. Мэри играет на фортепьяно прекрасно. Но совсем затуманенная искусством девушка. С нею сделано то самое, чего боялся ее отец. Она не замечает, что она,²⁸ потратив столько жизни на искусстве, должна себя подстегивать, чтобы считать искусство чем-то возвышающим, небесным. И чем лучше, тем хуже — всё заслонено. Education dès le berceau²⁹ — книга Урусовой; в ней главное — развивать эстетическ[ое] чувство. Она, Мэри, машина для произведения щекочущих звуков. Иллюзия в том, что, так как ее хвалят, она уверена, что то, ч[то] она делает, хорошо. — Певцы. Мазини. —

Вчера был сельский учитель из Калужского уезда — наивный и разумный. Ничего не читал, но понимает, что критики обманывают. Хорошее б[ыло] письмо от Ч[ерткова], к[оторый] осуждает за резкость в статье. Вчера отвечал ему и написал Митрофану и Рахманову.

Думал: 1) Когда человек умирает, то сознание отделяется от него и, как созревшее, отпавшее семя, ищет зацепиться за что, прижиться к чему-нибудь, к нужной ей почве, чтобы начать жить снова. Если бы зерно, засыхая и отпадая, чувствовало бы, оно чувствовало бы прекращение жизни. Разве не то же самое чувствует человек, умирая?

2) Верить в то, что человеку, а потому и человечеству, как собранию людей, стоит только захотеть, чтобы с корнем вырвать из себя зло.

3) Главная забота людей и главное занятие людей, это не кормиться — кормиться не требует много труда, — а обжорство. Люди говорят о своих интересах, возвышенных целях, женщины о высоких чувствах, а об еде не говорят; но главная деятельность их направлена на еду. У богатых устроено так, чтобы это имело вид, что мы не заботимся, а это делается само собой. Все вообще, в среднем, едят, я думаю, по количеству втрое того, что нужно, и по ценности, по труду приобретения — в 10 раз больше того, что нужно. Это одна из главных перемен, к[оторые] предстоят людям.

4) Нравственный упадок, готовность подпасть соблазну — пасть — это большей частью состояние сомнамбулизма, т. е. такое состояние, в к[отором] бездействуют, спят высшие центры, душевные силы. Чтобы не подпасть, надо не бороться, придумывать средства против, всё это напрасно — надо понять, что спишь, и постараться проснуться. Помню, как я часто в такие минуты соблазнов физически встряхивал[ся], как бы желая проснуться. Надо сделать то, что делаешь во время кошмара: спросить себя: не сплю ли я? И тогда очнешься. Знать, что подпаден[ие] соблазну, к[оторый] ниже твоего среднего нравственного уровня, есть состояние ненормальное, сна — очень выгодно, дает новое и самое сильное орудие борьбы.

5) Le non agir³⁰ не есть слабость, покорность — напротив, это есть проявление высшей силы, это есть принятие в себе воли Божьей, замена своей воли волей Божьею. Суета жизни, энергичная деятельность житейская есть большей частью признак слабости, покорности. Нет более суетливых, деятельных людей, как придворные, и нет более рабского состояния.

Вот и всё. Теперь 9 часов, иду наверх.

11 Мая 1891. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 22 Мая. Я. П. 1891. 11 дней не писал. С тех пор вернулась из Москвы С[оня] с детьми, кажется, 13-го. Потом. У меня сделалось воспаление века. Три дня не выходил. Диктовал Тане начало Записок матери. Много, но не хорошо. Надо писать от себя. А то стеснительно. 16 приехали Кузминские и Эрдели. Незаметно.

Получил два письма от Аркадия Алехина и отвечал ему толково. Еще письмо от Мар[ьи] Алекс[андровны], Вас[илия] Ив[ановича] и Дилона. Всем отвечал нынче. Вчера писал Бидину и Зиновьеву в Ригу. В работе подвигаюсь медленно. Нынче уяснилось всё в целом и написал конспект 9 глав.

Маша 3-го дня уехала к приезжавшим за ней Философовым. Я с радостью чувствую, что люблю ее хорошей, божеской, спокойной и радостной любовью.

Думал: 1) Послесловие к послесловию: Так ли, не так ли я объяснил, почему нужно наибольшее половое воздержание, — не знаю. Но я знаю несомненно то, что совокупление есть мерзость, на которую можно смотреть, о к[отор]ой можно думать без отвращения только под влиянием похоти. Даже для того, чтобы иметь детей, не станешь этого делать над женщиной, к[отор]ую любишь. Пишу это в то время, как сам одержим похотью, с к[отор]ой не могу бороться.

2) Говоришь: хочу отвергнуться себя, взять крест свой на каждый день и идти за Христом, а сам думаешь: как бы поскорее кончить молитву, чтобы начать делать свою волю, то, что мне приятно.

3) Говоришь: это ненатурально, подразумевая, ч[то] т[ак] к[ак] это ненатурально, то этого и не надо делать. А не знаешь, что т[ак] к[ак] мы живем дурно, все привычки наши, всё, что сделалось для нас натурально, всё это дурно, то всякий шаг, к[оторы]м мы будем выходить, — из дурного. Ненатурально скорее признак доброго.

4) Для статьи: Люди, исповедующие христианскую веру, большей частью не имеют христ[ианского] жизнепонимания. А есть христианское, подлаженное к личному и к общественному жизнепониманию.

5) Если авторитеты церкви и науки не заслоняли бы от людей истинный смысл учения Христа, люди не могли бы быть так глупы, чтобы, нуждаясь в нем и имея его перед собой, не понимать его.

6) Говорят: веселость, радость хорошо, грусть, печаль — дурно. Неправда. В унылом настроении веселость так же неприятна — как в веселом настроении грусть; но с той разницей, что если появляется среди грусти веселость, то почти всегда — если только это не прелестные дети — противно.

7) Приближаюсь к старости, к смерти — силы слабеют, меньше жизни. — Это хорошо. Приближение к старости и смерти, это — приближение из душного помещения к двери, ведущей в цветущий сад. Мы приближаемся толпою, и чем ближе к двери, к выходу, тем больше давка, тем меньше свободы движений. Близко уже к простору и свету.

8) Запутавшийся юноша жил у приятеля: денег нет, места нет, приятеля утруждать совестно. «Я несчастный!» Зачем жить. Продал пальто, пошел в баню, взял номер с ванной и отворил себе вены бритвой. Пришли, он без чувств. Перевязали раны, стали лечить. Остался жив, но слепой и без владения рук и ног. Теперь дрожит за свою жизнь, и все силы его посвящены на поддержание здоровья. Если бы человек убивал себя не сразу, а ступенями, ступенями десятью, и так, чтобы на каждой ступени, т. е. отбавив жизни на известную долю, он мог бы спросить себя: продолжаешь ли хотеть умереть, то я думаю, чем больше бы отбавлял себе человек жизни, тем больше дорожил бы остатком и в каких-то огромных степенях, так что человек никогда бы не убил себя. (Это неясно.)

9) К художественному: Я не то что ем или пью, а я занимаюсь искусством, играю на фортепьяно, рисую, пишу, читаю, учусь, а тут приходят бедные, оборванные, погорелые, вдовы, сироты, и нельзя в их присутствии продолжать, — совестно. Что их нелегкая носит, держались бы своего места, — не мешали.

Такое явление среди еды, lown tennis и занятий искусством и наукой доказывает больше всяких рассуждений.

Забыл записать, что один из этих последних дней я писал Отца Сергия. Решил кончить всё начатое. Написал дурно, но пригодится. От Давыд[ова] получил очень хорошее дело для Кон[евского] рассказа. Теперь 11-й час, иду пить кофе.³¹

23 Мая. Я. П. 1891. Е. б. ж.

Нынче 27 Мая. Я. П. 1891. Ничего не писал. Холодно, расстройство желудка. Апатия. Дурно с[пал]. Противен сам себе. М[аша] уехала к Фил[ософовым]. Вчера уехали Л[ёва] и И[лья], к[оторый] приезжал два дня тому назад. Здесь Анненкова с учительницей. Получил 3-го дня письмо от Хохлова — хорошее. Надо отвечать, и вчера от Дудченки — пишет о гонениях; его развели с женою и хотят посылать ее этапом. Даже послали, кажется. Булыгин заявил, ч[то] он не признает себя военн[ым]. Вчера рассказывал Зинов[ьеву]. Вчера же от Ч[ерткова] получил письмо с выпиской из дневника H. Н. Муравьева о 6 солдатах, отказавшихся служить и сеченных за это кнутом и все-таки непокоряющихся. — Я не добр всё это время в душе, хотя внешне не грешу.

Да, от Поши хорошее письмо; и от англичанина из Египта. Книга о жиз[ни] помогла ему жить. — Еще приезжал из Технич[еского] училища из купцов — не глубокий.

Думал: 1) Молясь: только когда перестанешь жить для себя и людей, станешь жить для Бога.

2) Приезжал техник, говорит, что советоваться о том, как ему жить: на заводах, или при училище, т. е. быть полезным людям практич[еской] деятельностью или наукой. Какое заблуждение, во 1-х, в том, чтобы быть полезным людям, нам, к[оторые] так вредны людям. Прежде надо озаботиться о том, чтобы не быть вредным, а во 2-х: Почему ты хочешь быть полезным техником, учителем, доктором, земским начальником, помещиком? Во многих случаях тут противоречие: полезным земским — и помещиком — нельзя быть, а кроме того — главное — надо быть хорошим, т. е. не эгоистическим человеком. А то эгоистический техник, учитель, доктор хуже, чем ни то ни сё человек. А надо быть любящим чем придется, и тогда всё будет хорошо. Положение избирает за нас судьба; только деятельность в положении (если оно не злое) — наше дело.

3) Наследственность? Черты наследственности передаются по крайней мере 10-ю поколениями. В 10 поколениях 1000 предков (2 род[ителя], 4 деда, баб[ки], 8 прад[едов], праб[абок], и т. д., в 10 колене будет 1000), следовательно, свойство одного родителя дает только ¹/₁₀₀₀ шанса Да и это неверно. Тут вычисление очень сложное. Если допустить влияние только до 10-го колена, то прадед 10-го колена назад нес в себе уж 1000 возможностей свойств, также и прадед и прабабка 9-го колена, и т[ак] до последнего. Кроме того, многие из проявившихся возможностей свойств уничтожились в умерших бездетных членах рода. И уничтожились, по Дарвину, самые невыгодные для жизни проявления свойств. Так что каждое свойство родителя, чтобы влиять на потомка, имеет только — и то едва ли — ¹/₁₀₀₀ шанса. Следовательно, говорить о последствиях можно, но руководиться ими нельзя, как мы не руководимся в жизни соображениями о вероятностях, имеющих ¹/₁₀₀₀ шанса. — Ложь теперешних модных толков о наследственности состоит именно в том, что они хотят возвести в закон, из к[оторого] можно вывести руководящее правило, самое пустое соображение — праздного любопытства, из к[оторого] ничего вывести нельзя. Они ведь говорят: ведите себя хорошо, а то, если не будете, передадите свои пороки детям. Это всё равно, что сказать человеку, к[оторый] дерется с другим, ч[то] этого не надо делать, п[отому] ч[то] от этого запылится платье, т. е. для побуждения человека к воздержанию от известных поступков, причины для к[оторого] существуют огромные, придумывать побочное, пустейшее соображение.

4) Поша пишет превосходно, что нужна во всем мера — и в физической работе; а то физ[ическая] работа озверяет. Но зная, что она озверяет, он пишет, тем более мы не должны сваливать, ее на других. Как кратко и сильно.

5) Я стареюсь, слабею, болею, чувствую ослабление не только физических, но умственных сил. Как бы из моей формы жизни, из моего тела уходит вниз та сила, к[оторая] наполняла его — как бы тот дух, к[оторый] раздувал эту куклу. И я боюсь, и мне кажется, что уйдет, вот уйдет всё, и я останусь одна оболочка, одна шелуха, к[оторая] скорчится, сожмется, сопреет. И где же я? Но ведь тут ошибка в том, что я отожествил себя с этой оболочкой, а не с тем, что раздувало ее. Стоит отожествить себя с этим духом, с той силой жизни, к[оторая] двигала меня, с той силой, к[оторая] заставляла меня мечтать, любить, влюбляться, искать славы, и потом искать добра перед Богом, чтобы страх этот уничтожился. Дух жизни уходит из формы моего тела, и я ухожу с ним. С ним спускаюсь, умаляюсь, перехожу в бесформенность, но не отделяюсь от него, остаюсь с ним, не перестаю сознавать себя им. Нельзя духу жизни (к[оторым] был я) перейти в другую форму жизни иначе, как так, чтобы не перестать сознавать себя в этой форме. И он уходит, спускается, но я, сознание своего я, не разлучаясь, идет с ним. Я испытываю это, когда перестаю думать, желать, но сознаю себя в этом замирающем в этой форме духе. Один признак этого сознания есть мир, спокойствие. — С другой стороны то же самое: всё, что во мне, через меня, жило, это Бог (вечно разумное, любовное), начало жизни. Оно самое и есть я. Теперь это я изменяет свою форму, так что я доходит до не я, но оно есть, оно одно есть, было и будет.

Теперь 2-й час дня. Иду завтракать.

2 Июня. Я. П. 1891. Мало работал за это время; хотя подвинулся. Начинаю сомневаться в значении того, что пишу. Гостей было пропасть: Раевские, Фесенко, Анненкова, ее муж и Нелюбов, Самарин, Бестужев. За всё это время ничего не записано. Нынче утром что-то всплыло ясное и нужное — не к статье, но близкое, и забыл. Ходил в Тулу, был на бойне, но не видал убийства. В Туле же видел женщину; глаза близко и прямые брови, как будто готова плакать, но пухлая, миловидная, жалкая и возбуждающая чувственность. Такая должна быть купчиха, соблазнивш[ая] О[тца] С[ергия].

Нынче был немец от Левенфельда, очень тяжел. Нынче же приехали Маша и Лева. Обоим им очень рад. Лева хорошо рассказывал о братьях. Суд у него стал тверд.

³²Очень тяжело мне от С[они]. Все эти заботы о деньгах, именьи и это полное непонимание. Сейчас разговор о том, может ли человек пожертвовать жизнью скорее, чем сделать поступок, не вредящий никому, но противный Богу. Она возража[ла], я ей нужное [?] — ругательства. У меня были скверные мысли уйти. Не надо. Надо терпеть. Молюсь и будет спокойствие, и терпеть.

Письма от Дудченко и Хохлова, к[оторым] отвечал. Господи, помоги мне. Прости и помилуй, настави и утверди, т. е. чувствую свои грехи, свою гадость, не стою добра, к[оторым] владею, хочу истины и терпения. Должно быть, последний раз пишу в этой тетради.

3 И. Я. П. 91. Е. б. ж.

6 И. Я. П. 91. Всё в очень дурном духе и мало писал. Почти ничего не делал — слабость. Завтра хочу идти в Тулу на бойню и к Симонсон в острог — получил о ней письмо от Дудченко. Было письмо от Поши хорошее. Отвечал длинное письмо Буткевичу о деньгах. Получил от Черткова и Джунк[овского] с ответом Хилкова, к[оторый] до сих пор не прочел. Очень неясно мне мое писание. — Думал:

1) Женщина не верит разуму, не понимает, что нужно отвергнуться себя, что в этом жизнь; но когда надо отвергнуться себя — броситься в воду за утопающим, сделает это скорее мужчины.

2) Я скучаю, огорчен тем, что не пишется, что не произвожу ничего. Новое подтверждение того, что всё, что огорчает, все, всё на пользу. Неспособность писать исправляет заблуждение, что жизнь есть писание. Жизнь есть служение Богу, исполнение Его воли, в тысячах дел, кроме писанья.

Забыл: был нем[ец] commis voyageur,³³ не нужный. Лева мечтает о женитьбе и думает, что это нужно, ч[то] внешним образом — браком соблюдешь чистоту. Я говорю: отучишь драться тем, что руки свяжешь.

7 Июня 1891 г. Я. П. Е. б. ж.

[7 июня.] Вчера вечером вернулись Лева с Андр[юшей]. Приезжают все сыновья — раздел. Очень тяжело и будет неприятно. Помоги, Отче — держаться, т. е. помнить, ч[то] я живу перед Тобой.

Вчера в Open Court прочел прекрасную статью Макса Мюллера об учении Христовом сыновности Богу. Очень хорошо. Встал рано, поехал в Тулу с П[етей] Раевским по поезду. Был на бойне. Тащат за рога, винтят хвост, так что хрустят хрящи, не попадают сразу, а когда попадают, он бьется, а они режут горло, выпуская кровь в тазы, потом сдирают кожу с головы. Голова, обнаженная от кожи, с закушенным языком, обращена кверху, а живот и ноги бьются. Мясники сердятся на них, что они не скоро умирают. Прасола-мясники снуют около с озабоченными лицами, занятые своими расчетами.

Был в остроге — великолепные с резными украшениями дома смотрителя, контора; великолепные столы, чиновники, главный сам — пахнет вином изо рта. У Раевских б[ыл], на почте и у Щукиных. Не разберешь, в чем их интересы: кажется, ни в чем, кроме материального. — Приехал домой. Машинька. Прочел корект[уры] Лёвенфельда — вспомнил. У Миши К[узминского] боятся дифтерита. Ходил купаться. Домашние С[они] не приятны.

8 И. Я. Я. 91. Е. б. ж.

[8 июня.] К предисловию о вегетарианстве ἐγκρατεία³⁴ и замечание Лихтенберга о развитии умеренности в детях.

Приехали сыновья и вечером разговор о дележе. «Завтрак у предводителя». И не хороши были. Не ссорились, но приписывают важность столь пустому. Читал книгу душеспасительную Машинькину. Не дурно. Допускает, требует борьбы, говорит: когда уж возобладала страсть, все-таки не сдавайся.

[10 июня.] 9, 10 Июня. Я. П. 91. Совсем лето. Иван да Марья, запах гнилого меда от ромашки, васильки и в лесу тишина, только в макушках дерев не переставая гудят пчелы, насекомые. — Нынче косил. Хорошо. Работа письменная плохо идет. Толкусь на месте. А много художествен[ных] впечатлений. Нынче письмо от Ч[ерткова] с записками мыслей — есть очень хорошие.

1) Есть два средства не чувствовать материальной нужды: одно — умерять свои потребности, другое — увеличивать доход. Первое само по себе всегда нравственно, второе само по себе всегда безнравственно: от трудов праведных не наживешь палат каменных. —

2) К Коневск[ому] р[ассказу]. Играют в горелки с Катюшей и за кустом целуются.

И к тому же рассказу: Первая часть — поэзия материальной любви, вторая — поэзия³⁵, красота настоящей.

3) Я не делаю этого (н[а]п[ример], не избегаю прислуги), п[отому] ч[то] это малость, не стоит того. — Всё хорошее малость. Большую можно сделать мерзость, а доброе дело всегда мало, незаметно. — Добро совершается не по волканическ[ой], а по нептунич[еской] теории.

4) Я не делаю этого, п[отому] ч[то] это ненатурально. — Натурально? Да если мы живем в среде развращенной, то, живя в ней натурально и никого не шокируя, ты наверно не выступишь из нее. Живя в такой среде, все доброе, к[оторое] ты сделаешь, непременно будет ненатурально. Можно сделать ненатуральное и недоброе; но живя в развращен[ной] среде, нельзя ничего сделать доброго, чтобы оно не было ненатурально.

5) К О[тцу] С[ергию]. Он узнал, что значит полагаться на Б[ога], только тогда, когда совсем безвозвратно погиб в глазах людей. Только тогда он узнал твердость, полную жизни. Явилось полное равнодушие к людям и их действиям. Его берут, судят, допрашивают, спасают — ему всё равно. — Два состояния: первое — славы людской — тревога, второе — преданность воле Б[ожьей], полное спокойствие.

Теперь 12 ч. ночи. Зиновьевы дамы тут. Иду спать.

11 И. Я. П. 1891. Е. б. ж.

[17 июня.] Нынче 18 И[юня]. Я. П. 91. Вчера, 17, я вернулся из путешествия к Бутк[евичу]. Вчера же я вышел от него рано утром с Хохловым и Рощиным, к[оторые] провожали меня, Р[ощин] очень милый юноша (ему 26 лет), к[оторый] понемногу, начав с перемены внешней, пришел к сознанию христ[ианской] истины. У Булыги[на] жена его очень раздраженная на него, а он — на бабу, к[оторая] загнала его корову. Я отдохнул у них и вечером бодро, весело, переждав дождь, дошел до дома. В Крыльцове встретил Леву, Машу. Они везли сумашедшую. Они довезли меня. Дорогой мальчики с лошадьми. «Дедушка, и мне книжечку...»

Прекрасный пчельник под засекой. Больная женщина, месит ситники, заметает печку и ставит. — Боль желудка. Она думает, что ее испортили, и поправляется ветчиной и декоктом на водке.

В Крыльцове зашел в кабак. Кабачник, шурин его, жена и псаломщик пьют наливку и едят варенье с чаем. Они начинают только то, что мы кончаем. Телятинская баба, босиком, ходила раздобыться хлеба. Нет два дни, ребята просят.

Дома невесело — раздел. Вера побранилась с матерью, Таня с Машей поссорил[ись], М[арья] Ф[едоровна] мешает. Не весело.

[15 июня.] 17 И. 91. Одоевск[ий] уезд. Целый день у Буткевича. Прелестная засека. Она босиком и служит, но говорит, что вся эта жизнь ни за чем. В другой жизни смысла не вижу, но и в этой тоже. Неискренна. Отец старик на пчельнике, увлекающийся. Пошли купаться. Другие два брата — все хорошие. Анатолий, кроткий, вдумчивый, постоянный, и жена его серьезная.

[14 июня.] 16 И. Я. П. 91. Хотунка. Утро провел один, думал писать, но не думалось. Потом пошли, блудили, устали; но хорошо. Лугом хороша дорога.

[13 июня.] 15 И. 91. Я. П. Писал хорошо последнюю главу и решил идти с Олех[иным] и Хохловым. И пошли, и дошли весело до Булыгина. Бул[ыгин] читал сон смешного человека Дост[оевского]. Хорошо задумано, дурно исполнено.

[12 июня.] 14 И. Я. П. 91. Беседовал с Ал[ексеем] Алехиным и Хохловым, читал им 4-ю главу.

[11 июня.] 13 И. Я. П. 91. Вернулся с купанья, застал Ал[ексея] Ал[ехина] и Хохлова. Ал[ексей] Ал[ехин] очень хороший. Машинька здесь. 12 и 11. Особенного не помню. — Думал: —

1) Дети иногда дают бедным хлеб, сахар, деньги и сами довольны собой, умиляются на себя, думая, что они делают нечто доброе. Дети не знают и не могут знать, откуда хлеб, деньги. Но большим надо бы знать это и понимать то, ч[то] не может быть ничего доброго в том, чтобы отнять у одного и дать другому. Но многие большие не понимают этого, особенно женщины.

2) К О[тцу] С[ергию]. После того как он убил, сидит в темноте и вдруг видит, что заря занимается, светлеет и будет день — свет. Ужас.

3) Мода умственная — восхвалять женщин, утверждать, что они не только равны по духовным способностям, но выше мужчин, очень скверная и вредная мода.

То, что женщины не должны быть ограничены ни в каких правах, то, что к женщине надо относиться так же, с тем же уважением и любовью, как и к мужчине, что она равна в правах с мужчиной, в этом не может быть никакого сомнения; но утверждать, что женщина в среднем одарена тою же духовной силою, как и мужчина, ожидать встретить в каждой женщине то же, что ожидаешь встретить в каждом мужчине, значит умышленно обманывать себя, и обманывать себя во вред женщине. Если мы будем ждать от женщины того, чего ждем от мужчины, то и будем требовать этого, а не встречая требуемого, будем раздражаться, будем приписывать злой воле то, что происходит от невозможности.

Так что признание женщин тем, чем они есть, более слабыми духовно существами, не есть жестокость к женщине; признание их равными есть жестокость. — Слабостью или меньшей силой духовною я называю меньшую покорность плоти духу, в особенности — главная черта женская — меньшую веру велениям разума.

4) В числе новостей, с к[оторыми] меня встретили дома, было то, ч[то] садовница опять родила, опять приехала старуха и увезла ребенка неизвестно куда. Все страшно возмущены. Употребление средств для нерождения — ничего, а за это нет достаточно осудительных слов. Нынче узналось, что бабка вернулась и привезла назад ребенка. Дорогой бабка съехалась с другими, везшими таких же детей. Из этих детей одному дали слишком глубоко в рот рожок. Он втянул его в себя и задохся. В один день привезли в Москву 25 детей. Из этих 25 9-ых не приняли, п[отому] ч[то] законные или больные. Таня Андреевна ходила утром усовещевать садовницу. Садовница, горячо выгораживая своего мужа, говорила, что при их бедности и неопределенно[сти] жизни ей нельзя иметь детей. И грудь не берет. Одним словом, ей это неудобно. Перед самым же этим, я на качелях качал 3-х детей заброшенных, и встретился мне еще мальчик, Васин племянник. Вообще кишит детвора. Родятся, растут, чтоб сделаться пьяницами, сифилитиками, дикарями. При этом толкуют о спасении жизни людей и детей и об уничтожении их. Да зачем плодить дикарей? Что тут хорошего? Не убивать их, не перестать плодить их надо, а надо все силы употреблять на то, чтобы из дикарей делать людей. Только это одно доброе дело. И дело это делается не одними словами, но примером жизни. Теперь 2-й час. Все, томясь скукой, уехали к Зинов[ьевым].

19 И. 91. Я. П. Е. б. ж.

25 Июня. Я. П. 91. 6 дней не писал дневник. Нынче рано утром уехал И. И. Горбунов. Мне очень хорошо с ним было. Вчера мы много говорили с ним, и я прочел ему начало 6-й главы, а предшествующие он сам читал. Вчера же б[ыл] Илья. Все та же борьба с матерью. Я не возмущаюсь на их тупость. Как, живя в такой близости, не заразиться хоть немного. Ничего не писал.

23 И[юня]. С утра началась суета. Странницы с чаем, потом гимназист с кондитером, потом Романов. Вечером Языковы — очень чуждые — и почтовый ящик. Интересные разговоры с Романовым. Ему кажется, что надо отдать бедным — нищим, землю мужикам, а не отстраняться только, самому освободиться от собственности. Тут же разговор о личном Боге. Он чувствует потребность в вере в личного Бога. Точно как будто оттого, что хочется, это и будет. То и другое есть признак непережитого жизнепонимания общественного, языческого, в к[отор]ом побудительная сила — слава. Нужно сделать материальное, видимое, ощущаемое добро и получить ощущаемую, видимую награду.

22. Писал, привел в порядок начало 6-й главы. Утром приехала Рачинская, вечером гимназист 18 лет, Громан, идет в лаптях изучать народ, чтоб служить ему. Открытый, прямолинейный юноша, только что познавший красоту добра. Мы много говорили с ним. Я и Горбунов. Сошедшийся с ним в саду кондитер с костоедом в руке, скептик, но добрый и искренний, я дал им³⁶ адресы до Ге.

21. — Писал утро. Вечером приехал Горбунов.

20-го. Тоже писал и, кажется, ездил в Тулу. Не добился Ростовцева, но виделся с Лопухиным и просил о делах. Хочется писать Коневскую. Очень ясна в голове.

Нынче 25. Встал в 8. Дождь, ливень. Один пил кофе. Всё слабость — хотя нынче немного лучше. Еще ночью думал о предисловии к вегетар[ианской] книге, т. е. о воздержании, и всё утро писал не дурно. Потом ходил гулять, купаться. Теперь 5 часов. Всё слабость. Я дурно сплю. И я гадок себе до невозможности. Вот дьявол, к[оторого] наслал на меня Б[ог], как говорил П[авел]. За эти дни читал Бьернсона. — Бестолково, но много хорошего. Хорошо, как он пробежал мимо загипнотизир[ованной] им девушки, гонясь за ней, и она увидала его страшно зверское лицо. Montaigne. Думал:

1) Всё о том же, что спасение жизни матерьяльное — спасение детей, погибающих, излечен[ие] больных, поддержание жизни стариков и слабых не есть добро, а есть только один из признаков его, точно так же как наложение красок на полотно не есть живопись, хотя всякая живопись есть наложение красок на полотно. Матерьяльное спасение, поддержание жизней людских есть обычное последствие добра, но не есть добро. Поддержание жизни мучимого работой раба, прогоняемого сквозь строй, чтобы додать ему его 5000, не есть добро, хотя и есть поддержание жизни. Добро есть служение Богу, сопровождаемое всегда только жертвой, тратой своей животной жизни, как свет сопровождаем всегда тратой горючего матерьяла. Очень важно разъяснить это. Так закоренело заблуждение — принимать последствие за сущность.

2) Огарев пишет: кривое осуждение — т. е. за то, чего я не заслуживаю, ввергает меня в тоску, тогда как прямое (верное) поднимает меня. Как справедливо!

3) Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно! Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие — высказаться, или страх; но добра нет. Голод всегда — (нищих всегда имеем), т. е. всегда есть кому и для чего жертвовать; ни в одно время не может быть более нужная моя жертва или служба, чем в другое, п[отому] ч[то] материально самое большое мое дело будет а/∞, т. е. ничто, а духовно всегда определенная величина. — Не ясно. Надо уяснить. Это всё то же, что и первое — очень важно.

4) Нельзя начать по известному случаю делать добро нынче, если не делал его вчера. Добро делают, но не п[отому], ч[то] голод, а п[отому], ч[то] хорошо его делать.

[27 июня.] 26 И[юня]. Я. П. 1891. Утром чувствовал себя очень слабым, ничего не писал. Вечером пошел в Тулу; со мной увязались Миша, Таня, Вера и Лёва. Дошли бодро, на вокзале Вяземск[ий], вернувшийся пешком из Ясной. Дорогой 5000 переселенцев каменщ[иков] и подольских возвращаются из Самары. Дома Романов. Поговорили до 2-го часа.

27 И[юня]. Я. П. 91. Встал поздно. Хорошо выспался. Говорил много с Вяз[емским] и хорошо. Таня уехала. От 1 до 3 писал хорошо об обжорстве. Выясняется хорошо. После обеда грустно, гадко на нашу жизнь, стыдно. Кругом голодные, дикие, а мы... стыдно, виноват мучительно. Отче, помоги мне делать волю Твою. После обеда прочел древнюю историю. — Думал: 1) Ошибка о возможности христианск[ой] добродетели без воздержания происходит от представления о возможности любви без самоотречения. — Теперь 11 час. Иду на террасу. Помоги мне любить.

28 И[юня]. Я. П. 91. Е. б. ж.

[13 июля.] — Нынче 13. 16 дней не писал. Приехал Репин и Гинзбург. За это время они меня лепят и пишут, а я написал статью об обжорстве и много подвинулся в большой статье. Лева уехал. Была Ал[ександра] Андр[еевна]. С[оня] уезжала в Москву и нынче приезжает. Теперь 12-ый час, иду на террасу. Завтра запишу то, что записано. Пробовал работать, косить, но очень слаб. Желудок не варит и слабость.

14 Июля. Я. П. 91 г. Е. б. ж. Сейчас еще 13 ч[исло], разговор с женой, всё о том же, о том, чтобы отказаться от права собственности на сочинения; опять то же непонимание меня: «я обязана для детей...» Не понимает она, и не понимают дети, расходуя деньги, что каждый рубль, проживаемый ими и наживаемый книгами, есть страдание, позор мой. Позор пускай, но за что ослабление того действия, к[оторое] могла бы иметь проповедь истины. Видно, так надо. И без меня истина сделает свое дело.

СТРАНИЦА ДНЕВНИКА Л. Н. ТОЛСТОГО 1891 г.

1) Картина конца Июня. Стрижи кружат после полдника, запах липы, пчела валит валом.

2) Всё подлежит закону, растения, животные, но у человека есть что-то особенное, кроме закона, к[оторо]му он подлежит. Это так кажется человеку, п[отому] ч[то] он смотрит из себя. Так кажется каждому существу что-то особенное в его положении, в его законе, п[отому] ч[то] оно смотрит из себя. Особенным кажется то место, на к[отором] стоит человек, п[отому] ч[то] он держит фонарь.

3) Человек всякий живет только затем, чтобы проявить свою индивидуальность. Воспитание стирает ее.

4) Вред подачи денег.... забыл.

5) К буд[ущей] драме. Спор с православн[ыми]: «Не могу верить», и с либералами: «Не могу не верить».

6) Отчего успех Радcтока в большом свете? Оттого, что не требуется изменения своей жизни, признания ее не правой, не требуется отречения от власти, собственности, князя мира сего.

7) К Алек[сандру] I. Солдата убили вместо него, он тогда опомнился.

8) Вор не тот, кто взял необходимое себе, а тот, кто держит, не отдавая другим, ненужное себе, но необходимое другим.

9)

Нынче 22 Июля. Я. П. 91. За всё это время развлекало меня присутствие Репина и Гинзбурга. Вчера уехал Гинзбург, и вчера же уехали Гельбиги. И вчера же б[ыл] разговор с женой о напечатании письма в газет[ах] об отказе от права авторской собственности. Трудно вспомнить, а главное, описать всё, что тут было:

[Вымарано 19 строк.]

Начал же я разговор, п[отому] ч[то] она сказала как-то вечером, когда мы уже засыпать собирались, что она согласна. Мне ее жалко. Злобы нет. Говорю себе, ч[то] это мне крест, к[оторый] надо нести, а не тащить. И когда подумаю, ч[то] я могу обратить это в благо и поучение себе, — «Радуйтесь когда поносят вас», — то мне хорошо. — За это время пришла девушка Бооль от Дунаева, и в то же время приехал Файнерман с другой, старой и очень милой девушкой Жаковской, к[оторая] хочет жить, как и Бооль, для успокоения своей совести, трудясь низким трудом и живя бедно. Уехали 3-го дня на юг, одна к М[арье] А[лександровне], другая в Полтаву. Я был дома, и мне было грустно, тяжело. Я думал, что таково мое отчасти физическое, отчасти душевное состояние; но я пришел к Жак[овской] у Игната, поговорил с ним, увидал эту нужду, труд, усталость, увидал нравственные побуждения этих женщин и не успел оглянуться, как мне стало бодро, весело. Хочется жаловаться на тяжесть креста. Разумеется, вздор — по силам и нужен мне. Тяжесть креста увеличивается еще тем, что Таня возненавидела М[ашу]. Кажется, теперь проходит. Я говорил с ними про это. Последнее время работаю всё над статьей довольно успешно. Приближаюсь к концу. Вчера написал еще 6 или 7 писем, всё плохих, б[ыл] не в духе, как и теперь. Большая слабость.

Записано за это время много к статье, что уже и вписал, а еще записано только 3.

1) К От[цу] Серг[ию]. Когда он пал с купеч[еской] дочерью и мучается, ему приходит мысль о том, что если падать, то лучше бы ему пасть тогда с красавицей А., а не с этой гадостью. И опять гадость захватывает его.

2) Гельмгольц, рассуждая о жизни, говорит: человек с своим телом подобен пламени. Частицы, сгорая, заменяются новыми, но пламя остается тем же. Если оно уничтожится, разве это доказательство, что оно не возвратится. Я говорю в телефон. Колебания воздуха передают[ся] пластинке, колебания пластинки передаются магнитам, магниты возбуждают электрические токи. Где же слова, сказанные в телефон? они превратились в электр[ический] ток; но вот ток <дошел> до магнитов, магниты вызывают колебание пластинки, пластинка — воздуха и вновь появляются те же слова. Остроумное материальное гадание о бессмертии. Брат Сергей давно уже сказал это лучше. В мире происходит бесконечное, бесконечное количество всякого рода сочетаний и проявлений. Я есмь одно из них. Я исчезну, но время бесконечно, и потому то же сочетание, то же я, должно опять проявиться через бесконечное время. Бесконечное же время, когда я не буду, для меня мгновенье. Стало быть, я всегда буду, засну и сейчас же проснусь.

3) Цель его жизни не может быть доступна человеку. Знать может человек только направление, ведущее к цели. Забыл то, что очень хорошо думал об этом.

Нынче б[ыл] студент Петр. Кажется, ему ничего не нужно и он глупый. Теперь10 часов. — Хочу перевести еще Jefferson’a.

23 И[ю]л[я]. Я. П. 91. Е. б. ж.

[23 июля.] Жив. Теперь 2-й час дня. Очень плохо работал. Опять сцена с Таней. Т[аня] уезжала в Пирогово. Я не хочу писать письма. — Пойду в Тулу. Очень грустно.

Нынче 31 И[ю]л[я]. Я. П. 91. Только неделю не писал, а кажется очень давно. За это время была Мамонова, мы ее встретили, идя в Тулу. Потом Страхов, к[оторый] и теперь тут. С эгоизмом я ждал его осуждения о моем писании — он не осудил. Была Ларионова, курсистка из Казани, к[отор]ой я имел счастье быть полезным. Потом Элпидифоровна от Ге. Кажется, я не записал Хохлова. — Он б[ыл] дня три. И я его всё больше люблю. Он ушел в Москву. Ездил к Булыгину, к Бибикову, чтобы свезти карточку доктора Степаниде. Нынче утром Элпидиф[оровна] с своей подругой, учитель Великанов и потом жена священника из Царского. Ее извозчик, пьяный, нарвал яблок. Я вышел ее провожать и наткнулся на хозяина, отнявшего кошелек. Я так устал и ошалел, ч[то] не постарался помирить их, и бедный извозчик уехал обиженный на 1 р. 30. Ужасно б[ыло] досадно, и стыдно, и раскаянно. — За это время два дня не писал. А то всё работал. Был нездоров — понос и лихорадка. Нынче прошло почти. У Ге преследования. Нынче написал отцу и сыну. — Трогательная жена священника из Ц[арского]. Записано за это время:

1) Сюжет — впечатления и история человека, бывшего в золотой роте и попавшего в сад караульщиком около господского дома, в к[отором] он видит близко господскую жизнь и даже принимает в ней участие.

2) Говорил с Хохловым: анархия и социализм, т. е. отрицание собственности, это — христианство, но только с удержанием существующего порядка. Христианство есть отчасти социализм и анархия, но без насилия и с готовностью жертвы.

3) Очень важно: Свобода воли есть сознание своей жизни. Свободен тот, кто сознает себя живущим. Сознавать же себя живущим, значит сознавать закон своей жизни, значит стремиться к исполнению закона своей жизни. Теперь 10-ый час, иду наверх. Боюсь себя за нынешнюю ночь. Отче, помоги.

1 Августа 91. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 4 А. Я. П. 91 г. Что-то нехорошо мне на душе. Всё отношение с женой. Раздел, к[оторый] ее занимает. Были Сер[ежа] и Илья, и с ними она очень раздражалась. Тут был Великанов, умный, близкий по духу учитель, и Громан. Нынче сейчас уехали. Я всё работаю. Подвигаюсь.

К вопросу о свободе воли.

1) Как только я получаю сознание жизни, я делаюсь участником ее. Я хочу исполнять закон, стало быть, я хочу того же, что хочет Бог.

Теперь 12-ый час. Написал письмо Чер[ткову] и Кудрявц[еву].

От обоих получил письма о сборнике. Черт[ков] собирает, а Кудр[явцев] собрал.

Нынче 12 Августа. Я. П. 91. Особенно важного ничего не было. Никого интересн[ых] посетителей: Штанге, Минин, американ[ец] Burton.

Писал всё время по утрам кроме двух дней, нынче и еще один день. Теперь остановился на 8-ой главе и, кажется, обдумал ее сегодня. Вчера С[оня] ездила в концерт, мы прекрасно говорили с т[етей] Т[аней] и девочками. За это время я опять написал б[ыло] письмо в редакцию и опять встретил такое недоброжелательство, что оставил до времени. Молюсь Богу, прося Его помочь мне распутаться из моего положения имущественного — необходимости, как бы признавая правит[ельство], делать акты, 2) разрешение[м] продажи моих сочинений подрываю свое дело. 3) Живу чувственно, нечисто. Помоги, Господи! Я запутался, страдаю и не могу. Помоги. Разумеется, помощь во мне, и я взываю к себе в своей божеской природе или через свою божескую природу. Да, за это время был Вас[илий] Иван[ович] милый. Он страдает от того же, от чего и я,³⁷ от женщины. У него это в кроткой форме. Был Сережа, говорил с ним при В[асилии] И[вановиче] о жизни. Он не раздражал уже меня, а только жалок мне. Он все силы своего ума напрягает на то, чтобы себя оправдать, т. е. неправого поставить правым, т. е. себя обмануть. Как же не опуститься и умом и сердцем! За это время думал:

1) Что такое Бог? Зачем Бог? Бог это неограниченное всё то, что я знаю в себе ограниченным: я тело ограниченное, Б[ог] тело бесконечное; я существо, жившее 63 года, Б[ог] существо, живущее вечно; я существо, мыслящее в пределах моего понимания, Б[ог] существо, мыслящее беспредельно; я существо, любящее иногда немного, Б[ог] существо, любящее всегда бесконечно; я часть, Он всё. Я себя не могу понять иначе, как частью Его.

2) Когда неразрешенный вопрос тебя мучает, то чувствуешь себя больным членом какого-то всего здорового тела, чувствуешь себя больным зубом здорового тела, и просишь всё тело помочь одному члену. Тело всё — Бог, член — я.

3) Сколько раз думал и записывал это, но опять и опять это поражает меня с новой силой: не нужно искать добрых дел, подвигов. Если только будешь делать, что от тебя требуется сейчас, в том положении, в к[аком] ты находишься, наилучшим образом, по христиански, во всю, то жизнь будет полна, и нечего будет искать добрых дел и подвигов.

4) Нелепость нашей жизни происходит от власти женщин; власть же женщин происходит от невоздержания мужчин; так что причина безобразия жизни невоздержание мужчин.

5) На что назначение яблока, мясо его, на то ли, чтобы служить оболочкой и потом навозом семени, или на то, чтобы быть пищей и наслаждением людей и животных? Один скажет: для защиты и удобрения почвы для семени, и он будет прав, но будет неправ, если осудит того, кто съедает яблоко. Другой скажет: для наслаждения, и будет прав, но буд[ет] неправ, если забудет, что мясо яблока должно служить семени. — Не хорошо. Таня приехала, и я тороплюсь.

6) Женщина привлекательная говорит себе: он умный, он ученый, он славный, он богатый, он великий, он нравственный, святой, а он мне глупой, невежественной, неизвестной, бедной, ничтожной, безнравственной покоряется, стало быть и ум и ученость.... и все пустяки. Это их губит и делает их дурными.

7) Дети говорили: Родители говорят, как их дети мучают. Если бы они знали, как родители мучают детей: и кокетство, и ссоры, и недоброты, и нервность любви, несправедливость, все пороки — тех, к[отор]ые, по представлению детей, должны быть безупречны.

8) Вписать — религиозное чувство есть способность провидеть — чувством познавать.

9) Часто говорят: нельзя просить Бога о событиях, чтоб случилось то-то и то-то. Можно. Можно просить о событиях, зависящих от людских поступков, если просящий верит в свободу воли. Свобода воли ведь есть действие божеской силы в человеке. Сила эта может быть усилена в каждом человеке; если Бог слышит молитвы и исполняет их, Бог может проявить себя в людях, и события изменяются. Я это говорю для тех, к[оторые] хотят просить, нуждаются в просьбе. Для христианина это не нужно. Преданность воле Божьей — необходимое условие христианск[ой] жизни — исключает возможность определенного желания и потому прошения. Теперь 12.

13 А. Я. П. 91. Е. б. ж.

27 Августа. Я. П. 91 г. Две недели не писал. За эти две недели были два главные события: моя поездка к Сереже брату — я прожил там неделю, и свадьба Маши Кузм[инской] 3-го дня. И то и другое б[ыло] очень хорошо. 22 я заболел и теперь еще не совсем поправился; голод мучает и едва держусь. Приехал Поша 3 дня тому назад. Очень хорошо с ним. Я два дня поправлял статью об обжорстве — порядочно; но придется еще поправить. Да, были еще французы Tréveret, professeur de litt[érature] étrangère à Bordeaux,³⁸ и Richet с Houdail и Гротом. Мало интересны. Интереснее был еврей Прайс от Файнерм[ана], к[оторый] б[ыл] у шекеров и дру[жил] с америк[анскими] анархистами.

Записано только то, что следует делать то, что делают духоборы: кланяться в ноги всякому человеку, помня, ч[то] в нем Бог. Если нельзя делом, то духом. От Ч[ерткова] хорошее письмо. С Евг[ением] Ив[ановичем] у них опять хорошо.

28 А. Я. П. 91. Е. б. ж.

Был жив, жив и нынче 13-го Сентября За это время писал довольно много. Подвинулся так, что близок к концу. Пишу VIII гл., которой и окончится. Были за это время всё очень приятные посетители. Прежде В[аня] Горбунов с Батерсби, поразившим меня чрезвычайно приятно. Совершенно свободный, религиозный, в жизни религиозный человек. Потом был Новоселов с Гастевым, тоже оба оставили очень приятное впечатление. В это же время уехали Соня с мальчиками в Москву и потом Лева. Уехала она, кажется, 3-го. Писал я ей вчера письмо, прося ее послать в редакцию мое письмо об отказе от прав авторск[их]. Не знаю, что будет. Здоровье чуть держится. Всё хочется физически работать и всё не начинаю. Вчера читали милую вещицу с итальянского: Красавица. За это время думал:

1) Еще человек и еще, и еще. И всё новые, особенные, всё кажется, что этот-то вот и будет новый, особенный, знающий того, чего не знают другие живущие, лучше, чем другие. И всё то же, всё те же слабости, всё тот же низкий уровень мысли.

2) Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят.

3) Живо представилось: что если бы делать добро людям, кормить, лечить, учить, как делаются дела охоты, с той же страстностью, с тем же нарушением всех приличий, с теми же подготовлениями, расходами, напряжением (ночи не спать в отъезжее поле), хотя бы с тем же хвастовством даже. Если бы встречали эти дела то же сочувствие и сознание, что это надо, как встречают охотников!

4) Я говорю о религиозном чувстве. Что это? Надо определить. Религиозное чувство, то, к[оторое] бывает в разных степенях у людей и у некот[орых] доходит до кажущегося полного отсутствия, есть провиденье (от того религиозн[ых] людей и называют пророком), такое ясное представление того, что должно быть, что это представление служит руководством жизни. Не имеющие или в малой степени имеющие это чувство руководятся, напротив, тем, что было, прошедшим, преданием, верят в то, что было, и их-то, этих людей, толпа называет религиозными. Человек же, видящий законы будущего, пренебрегает прошедшим и потому представляется толпе безбожником.

5) Есть огромное преимущество в изложении мыслей вне всякого цельного сочинения. В сочинении мысль должна часто сдаться с одной стороны, выдаться с другой, как виноград, зреющий в плотной кисти; отдельно же выраженная, ее центр на месте, и она равномерно развивается во все стороны.

6) Писал Озмидову о том, что говорить то, что не надо внешним образом бороться с своими пороками, всё равно, что говорить, что, корчуя пни, не надо их расшатывать руками сверху, а только подбивать кирками и ломами.

7) В чем грех денег? обладания ими? В произвольном употреблении их, в пользовании той властью, к[отор]ую они дают. Греха нет тогда, когда я вынужден употреблять их; когда у меня требуют их или того, что можно приобресть на них, требуют другие или моя нужда. Грех же тогда, когда я употребляю их произвольно, когда я могу сделать то, могу сделать другое, когда должен решать, идти ли мне в театр, или ужинать, ехать ли путешествовать, или купить велосипед и т. п. Я иду в Тулу прогуляться и оттуда еду на поезде, мне нужно на это 15 к. — это грех. Я еду к больному, к[оторый] зовет меня в Париж, мне на дорогу нужно 200 р. Нет греха. Не совсем еще ясно. Как-то было яснее.

8) Нужны не стачки против работы, а стачки против солдатчины, и тогда достигнутся все те цели, к[оторые] преследуются стачкой.

9) Мольтке уверяет, что теперь народы хотят воевать, а не правительства. Раздразнили петухов, воспитали к тому, а потом говорят: это они сами.

10) С Новоселовым говорили о том, почему разрушились общины. Общинники не обманывали себя, что они свободны от собственности, если они владеют сообща, а видели, что они удерживали собственность вместе так же, как прежде удерживали порознь. Окружающие тащили. А им надо было держать. И держать нельзя было, п[отому] ч[то] у живших вместе людей та степень, дальше к[оторой] человек не может уступить, была не одна и та же. Оттого разлад. Оказалось, что жить надо в той перетасовке черного и белого и всех теней, в к[оторой] мы все находимся, и не выделяться одним более или менее светлым и окрашиваться еще одной краской. Жить можно только перетрощенным с всякими людьми. Жить же святым вместе нельзя. Они все помрут. Жить нельзя одним святым. И для Божьего дела невыгодно. Одно сходство с другим.

11) Говорил с тетей Таней. Она стала хвалить Иоан[на] Кронштадт[ск]ого. Я возражал, потом вспомнил: благословляйте ненавидящих вас, и стал искать доброе в нем и стал хвалить его. И мне так весело, радостно стало: Да, благословлять, творить добро врагам, любить их, есть великое наслаждение — именно наслаждение, захватывающее, как любовь, влюбленье. Любить врагов — ведь только на врагах-то и можно познать истинную любовь. Это наслажденье любви.

12) Молиться можно об чем хочешь: о том, чтоб выиграть 200.000, о том, что[бы] выздоровел умирающий, только прибавить надо то, что цель молитвы, душевное удовлетворение, может быть достигнуто двояко, и потому и всякая молитва может быть двояка : можно просить выиграть 200.000 и не желать этого, — что[бы] выздоровел и чтоб не желать.

13) Приступы половой похоти порождают путаницу мыслей, и скорее отсутствие мыслей. Весь мир потемнеет; теряется отношение к миру. Случайность, мрак, бессилие.

14) «Как же можно жить, не зная, что будет, не зная, в каких формах будешь жить?» Только тогда и начинается настоящая жизнь, когда не знаешь, что будет. Только тогда творишь жизнь и исполняешь волю Бога. Он знает. Только такая деятельность служит свидетельством веры в Бога и в Его закон. Только тогда и свобода и жизнь.

15) Человек бывает силен только, когда он один (Ибсен).

16) Работа, всякая работа (сапогов) дает возможность человеку уйти из себя в работу. Особенно работа Божьего дела. Всякая работа (работа сапогов тоже) есть работа Божьего дела, и ты не воспользуешься ею, не войдешь в обетованную землю. В том-то и самозабвенье работы.

17) Пишут: война погубит сама себя, так страшны ее орудия; неправда, будь они еще страшнее — будь они таковы, что 0,99 погибнут наверное, и люди все-таки пойдут и будут идти, пока не проснется человек — религиозный человек.

14 Сентября. Я. П. 1891 г. Если буду жив.

[18 сентября. Пирогово.] 15, 16, 17, 18. Вернулась С[оня]. Были накануне Бобринские. Мало интересного. С[оня] вернулась хорошо. Я мучался ее молчание[м] о письме: но оказалось, что она соглас[на]. Письмо 16 послал. Был Львов, говорил о голоде. Ночь дурно спал и не спал до 4 часов, всё думал о голоде. Кажется, что нужно предпринять столовые. И с этой целью поехал в Пирогово. В этот же день с С[оней] был разговор нехороший. Она начала из желания, чтоб я не ехал, говорить совсем другое. Я разгорячился. А нынче с Сер[ежей] разгорячился. Он раздражен б[ыл] вчера. Из столов[ых] до сих пор ничего не выходит. Боюсь, что я ошибся. Не надо искать, а только отвечать на требования. О деньгах думал. Можно так сказать: употребление денег грех, когда нет несомненно нужды в употреблении их. Что же определит несомненность нужды? Во 1-х то, что в употреблении нет произвола, нет выбора, то, что деньги могут быть употреблены только на одно дело; во 2-ых (забыл). Хочу сказать — то, что неупотребление денег в данном случае будет мучать совесть, но это неопределенно. Теперь 12 час. Я в Пирогове. И мне не хорошо и телом и духом.

[25 сентября. Клекотки.] 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25.

Прошла целая неделя. 19 поехал с Таней и Верой верхом в Успенское. Очень добродушный Бибиков, уложил спать и на другой день повез в глубь уезда. Осматривали деревню Огаревку. Умный староста — перечислил все дворы. Бедность не так велика, п[отому] ч[то] есть картофель. Я было успокоился. Но там стало хуже. Вложу листки из дневника о поездке по Богородицк[ому] и Ефрем[овскому] уездам. — 20 провел у Свечина. 21 вернулся к Сереже. 22 у Сережи б[ыло] натянуто. Осталось дурное расположен[ие] духа. Говорил с Варей, чтоб она училась. 22. Дома, приехал, С[оня] нездорова и не в духе, и я тоже. Ночь почти не спал. Утром я сказал о том, что здесь есть дело, кормление голодающих. Она поняла, что я не хочу ехать в Москву. Началась сцена. Я говорил ядовитые вещи. Вел себя очень дурно. В тот же день вечером поехал в Тулу к Зинов[ьеву]. Узнал от него мало. Но дружелюбно говорили. Вернувшись домой, нашел готовность к примирению и примирились. 23 решил ехать в Епифань. Таня проводила меня. В Обол[енском] захватил Машу. Писарев прекрасный тип земца — находящий смысл в служении людям. И жена милая, кроткая. 24-го ходили в дер[евню] Мещерки. Опущенность народа страшная: разваленные дома — б[ыл] пожар прошлого года — ничего нет, и еще пьют. Как дети, попавшие в беду, смеются, так и они. К вечеру приехали Богоявл[енский] и Раевский. Решил поселиться у Раевского. Хорошо бы, если С[оня] не воспротивится. Я даже оставил 90 р. на закупку карт[офеля] и свеклы.

Нынче 25 Сент. Клекотки, 1891. Доехали до Кл[екоток] и собираем[ся] дальше. Мне хорошо. Немного писал о Непрот[ивлении] у Писарева. К стыду своему испытываю иногда некот[орое] неудовольствие при мысли о ругании меня во всех журналах и думаю о том, как будут ругать за статью. Надо: не думать, а делать для Б[ога]. Помоги, О[тец]. В Пирогове прочел О[тца] С[ергия] и, к удивлению, недурно, как есть. Начал поправлять начало, но не пошло. С Писар[евым] и Богоявл[енским] б[ыл] оживленный разговор о жизни. Писарев жив.

26 Сен. Я. П. 91. Есл. б. ж.

Нынче 8 Окт. Я. П. 11 дней не писал. Попробую, идя назад, вспомнить. Нынче пытался вновь писать статью о голоде. Ничего не вышло. Вечером написал 8 писем и свез на Козловку. Только что писал Золотар[еву] рецепт о том, как установить любовь к людям, с к[оторыми] живешь, и, взойдя наверх, поддался поддразниванию С[офьи] А[ндреевны], утверждавшей, что люди, пытающиеся жить нравственно, утеряли простоту. И рассердился, сдержался. — Вчера 7-го. То же писал утром и не шло. Уехали Эрдели и Таня в Москву. 6 и 5 поправлял первые главы статьи о воинск[ой] повинности. 4 и 3 писал 8-ю главу и хорошо кончил, 3 и 2-го и 1-го писал статью о голоде. Всё это время работал, засыпал завалину. Были за это время Стаховичи, Полякова, Зиновьев и Давыдов с дочерьми. Особенно выдающихся писем не б[ыло]. Нет, были: письма Хохлова и англичанина пастора, сочувственное. Отослал за это время, исправив ее, «Первую ступень».

Думал только две вещи:

1) То, что быть в нужде по отношению к пище и одежде и помещению есть наивыгоднейшее положение человека — не переесть, не перегреться, не перепокоиться. Особенно первое: есть надо так, как будто не достанет на всех, и всегда оставлять другим.

2) То, что когда трудно, как мне теперь,³⁹ безвыходно, кажется [1 перечеркнутое и неразобранное], надо думать, что это отличие мне. Мне задается урок трудный, п[отому] ч[то] в меня верят, надеются на меня и любят меня. Надо быть благодарным. Теперь 12 ч. ночи.

9 октября 1891 г. Я. П. Е. б. ж.

Читал. Нынче 24 Окт. 1891. Я. П. Прошло 15 дней. И много пережито. Вчера 23 был нездоров, в роде инфлуенцы, был Миташа Оболенский и Булыгин. Утром писал 4-ую главу. Вечером послал Гроту дополнение статьи о голоде. 22-го уехала Соня. Я уж нездоров. Перед отъездом она поговорила со мной так радостно, хорошо, ч[то] нельзя верить, ч[тоб] это б[ыл] тот же человек. Писал о голоде целый день, б[ыл] Грот, и я устал очень головой. Вечером уехал Грот. 21. Поправлял по коректурам статью. Она мне нравится. Надо б[ыло] глубже взять вопрос. Вечером читал и кончил «Долой оружие». Хорошо собрано. Видно горячее убеждение, но бездарно. 20. Бился над 4-ой главой. Вечером приехал Грот. Очень тяжелый разговор с Соней. Здесь Попов. Тих, добр, серьезен. Утром уехал Каневский. Трогательный человек своей простотой и самоотверженностью. Пришел из Москвы без копейки денег. Я отправил его к отцу с 4-мя рублями. Он две ночи ночевал. 19-го. Тоже 4-ая глава и разговоры с Каневск[им]. [Вымарано 1¹/₂ строки.] 18-го пришел Каневский, В этот же день был Петя Раевский. Накануне, 17-го или 16-го, должно быть, приехал Попов. Всю неделю почти писал о голоде. Письма замечательные: из Канзаса от автора Kingdom of God и Kingdom of the Clergy contrasted,⁴⁰ очень хорошее и письмо и брошюра, хотя и с ссылками на апокалипсис с придаванием Библии сверхъестественного значения. Еще письмо от Фельдман — о сошедшей будто бы с ума девушке — затруднительное; нынче ответил. Думал за это время не мало, но как-то не приписывал важность и не записывал. Записано только следующее:

1) Как-то, молясь Богу, мне стало ясно то, что Бог есть точно реальное существо, любовь, есть то всё, что я одним краюшком захватываю и ощущаю в форме любви. И не чувство, не отвлеченность, а реальное существо; и я ощутил Его.

2) Бывает в отношениях с людьми то, что бывает с сапогом или калошей, когда там разорвется внутри и заворотится. И что больше суешь, то больше заворачивается и меньше входишь.

3) Говорила С[оня], что Соня сноха нехорошая мать. Вот, говорит, она не делает того, что ты осуждаешь в Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Она не отравляет жизнь мужа детьми. А если любить детей и ходить за ними, то будешь неприятна. И мне подумалось: какая необходимая приправа ко всему доброта. Самые лучшие добродетели без доброты ничего не стоят; и самые худшие пороки с ней прощаются. Какой бы хороший художествен[ный] тип слабого, порочного человека и доброго... Кажется, уже бывали такие, но я такого по новому чувствую.

4) Приходила баба просить защиты: за корчемство приговорили к 50 р. штрафа или к острогу на три месяца, а она вдова, у нее нет земли и 4 детей. Подумал, что делает тот, кто сажает ее. Наказывают эту нищую и ее детей за то, что она захотела участвовать в барышах казны на 25 р.

Попов еще здесь. Мы совсем собираемся ехать. Денег еще нет. Что будем делать, не знаю. Но, кажется, побуждение недурное. Уж примешивается проклятая слава людская. Но буду стараться делать для Бога. Нынче, кажется, кончил 4-ую главу. И пересмотрел окончательно 6-ю и до половины 7-ю. Как бы хотелось кончить. Теперь 11 часов. Жду писем с Козловки.

25 Окт. Я. П. 91. Е. б. ж.

Сегодня 1 Ноября 91 г. Бегичевка, у Раевского. Мы здесь уже 5-ый день. Живем хорошо. Есть дело. Написал статью: Хватит ли хлеба? Много есть, что записать, но теперь поздно. Лягу спать. Завтра постараюсь записать. Нынче что-то очень хорошее думал и забыл.

Сегодня 6-е утро Ноября. Бегичевка 91. Устроены наши 3 столовые. Я написал в газету о том, есть ли хлеб, и начал рассказ: Кто прав? Девочки хорошо заняты. Поправил еще 7-ю и 8-ю главы. Здоров. Письмо из Англии с предложением быть посредник[ом] помощи. Два письма от Сони. Мне не перестает быть грустно за нее и от нее. Вчера, молясь Богу о том, чтобы избавиться от соблазна гордости, о смирении, подумал, что, если я хочу смирения, то хочу того, что смиряет, и стал молиться (с робостью), чтоб мне послано было унижение. Да, надо молиться о том, что находишь добром, о страданиях, унижениях, если ты их считаешь добром. Или не считай добром.

Вчера поправил присланную Гротом корект[уру] о голоде. Нынче думал к Сергию.

Надо, чтобы он боролся с гордостью, чтоб попал в тот ложный круг, при к[отором] смирение оказывается гордостью; чувствовал бы безвыходность своей гордости и только после падения и позора почувствовал бы, что он вырвался из этого ложного круга и может быть точно смирен[ен]. И счастье вырваться из рук дьявола и почувствовать себя в объятиях Бога.

Нынче 17 Ноября. Бегич[евка], 1891. Прошло 12 дней, полных событий, практической жизни, но как будто пустых в смысле духовной жизни. Ничего не записано в книжечке, кроме имен крестьян, просящихся в столовые и т. п. Постараюсь восстановить приблизительно прошедшие дни. Впрочем, одно оказалось записанным, именно:

1) Все науки, искусства, все просвещение хорошо, только бы для приобретения плодов его не нужно было задавить, не дать жить, лишить блага, огорчить ни одного человека. А оно, всё наше просвещение, построено на трупах задавленных людей.

Нынче 17. Встали рано, провожали Леву и Раевских в Москву. Потом писал статью маленькую в газету. Не кончил и не послал. Проводил Владимирова. Ходил в Гаи и к Мордвинову, тщетно ждал почту, читал Башкирцеву. Теперь 10-ый час.

Вчера 16. Поправлял 7-ю и 8-ю главы. 7-ю кончил. 8-ю не мог кончить. Проводил Эл[ену]П[авловну] и И[вана] Ив[ановича]. Приезд Владимирова, замечат[ельный] земский деятель, богач из мужик[ов]. Тип из Смены. Был Богоявленский. Наташа.

15. 3-го дня. Писал 7-ю и 8-ю. Вечер у Мордвиновых. Я ушел рано. Ходил к Н[аташе] с Тулинов[ым] и Поляк[овым]. Утром приеха[ли] Тулинов и Поляк[ов]. Милые ребята.

14-го вечером приехал Лева. Утром приехали родители Раевские. Тоже писал 8-ю главу.

13-го ездил в Грязновку с Машей.

12-го. Приезд Чистякова. 11-го писал статью о столовых.

11. Приезд Дуброви[на]. 10. Приезд мальчиков Раевских с Бергер[ом]. 9. У Мордвиновых. Не помню остального. Здоров. Нет духовной жизни. Большие пожертвования — более 10 т[ысяч]. Дело идет равномерно. Но нет удовлетворения. Нет и стыда и раскаяния. Еще день полный б[ыл] посвящен устройству столовых в Никитском и Пашкове, еще день в Горках. — Завтра, е. б. ж.

18 Ноября. Бегич[евка]. 1891. Ж[ив]. Утром пробовал писать 8-ю главу. Ничего не шло. Тем более, что получены б[ыли] письма, из к[оторых] вижу, что С[оня] очень страдает, и мне очень, очень ее жалко. Чувствую, что я не виноват перед нею, но она считает меня виноватым, и мне очень, очень жалко ее. Очень дурная погода, опять много денег, 3,300. Я спал после обеда, потом ходил по стек[лянной] тер[расе], потом писал статью о столовых. Мужики заявили желание отсылать лошадей. Это очень трогает меня. Теперь 12.

19 Н. 91. Бегич[евка]. Е. б. ж.

[24 ноября.] Прошло 5 дней. Нынче 24 Н. 91. Бегич[евка]. Нынче писал 8-ю главу недурно. После обеда поехал верхом в Пашково и по 4-м столовым, очень радостное впечатление, Мальчика нищего пригласили ужинать. Ребята бегут. Мы ужинать. Я тоже — вот и ложка. — В середине приехали Бибиковы. Был Богоявленский. Ив[ан] Ив[анович] очень плох. Пугает нас. Я спал долго, п[отому] ч[то] в 5 часов встал и отправил деньги и письма в Тулу. — Вчера 23-го. Я сидел дома. Ив[ан] Иванович] болен. Я писал письма. 22-го Майков. Я с ним ходил вечером, и б[ыл] Д[митрий] И[ванович]. 21. Я ездил в Пеньки и писал статью о столовых. 20 б[ыл] дома. 19-го ездил в Хов[анские] хутора.

Хотя и не записал, но думал одно: то, что похоть, славолюбие и любовь божеская совершенно правильно обратно пропорциональны своей прелестью и истинным достоинством. Je me comprends.⁴¹ Чем похотливее похоть, тем она менее достойна и не нужна другим, то же и с славой, то же и с любовью, и тем слабее она влечет к себе и наоборот.

25 Н. Бег[ичевка]. 91. Ив[ану] Ив[ановичу] всё хуже и хуже. Приехала Эл[ена] Павл[овна]. Я немного писа[л] статью о воинской повинности.

Нынче 26 Н. Б[егичевка]. 91. Он умер в 3 часа, мне очень жаль его. Я очень полюбил его.

Нынче 18 — даже 19 Декабря. Бегичевка 1891. Почти месяц не писал. За это время был в Москве. Радость отношения с С[оней]. Никогда не были так сердечны. Благодарю тебя, Отец. Я просил об этом. Всё, всё, о чем я просил — дано мне. Благодарю Тебя. Дай мне ближе сливаться с волею Твоей. Ничего не хочу, кроме того, что Ты хочешь. Здесь работа идет большая. Загорается и в других местах России. Хороших людей много. Благодарю Тебя. С нами Новос[елов], Гастев. Был Грот, Коншин, Келер. Статью всё пишу и не могу кончить. Вполне здоров.

19 Декабря 1891. Бегичевка. Как и всё это время, с утра суета, народ. Потом приехали Усов и Рубцов. Я с ними ходил по столовым.⁴² Заснул. Немного болит живот, потом приехал Писарев. Мне с ним неловко. Положение мужика, у которого круг его кольца разорван, и он не мужик, не житель, а бобыль. Больше нечего делать — только пить. Надо с терпением выслушивать.

Нынче 23 Дек. 1891. Бегичевка. — Писал после, рано утром, статью. Все не кончил. Очень суеты много. Вчера приехали Раевские, Петя и Гриша. Нынче уехали Новос[елов], Гастев и Черняева. Вчера же была Вагнер. Поехала в Казань. Читал вслух письмо Сони при Богоявл[енском] и там нехорошие отзывы от Грота о Новосел[ове]. От Сони письма хуже. Нынче приехали два г-на: Протопопов и Обольянинов. Едут в Самару и Тамбов. Спорил сейчас с ними. Еще пришел Леонтьев. Вчера ездили с ним в Барятино открывать столовые. Много мыслей было, но всё забыл. Неспокойно, мало радостно на душе. Написал нынче письмо Леве и Трегубову. Жизнь как шаги ребенка, к[отор]ого мать выпустила из объятий и опять примет. Завтра.

24 Дек. Бегич[евка]. 1891. Если буду ж[ив].

27 Дек. Бегич[евка]. 1891. Не писал. Нынче встал рано, записал, что делать без нас. Потом приехал Лебедев. Потом поехал верхом в Барятино. Леонтьева нет дома, поехал в Хованщину и Хован[ские] хутора. Приехал домой, заснул, написал Ване инструкции и ложусь спать. Вчера утром суета. Потом ездил в Пеньки, Прудки и Александр[овку]. Метель, было жутко. Вечер один с Э[леной] Павл[овной] и Михайловной и Ал[ексеем] Митр[офановичем]. Третьего дня ездил к Новосел[ову]. У них хорошо. Страшная нищета в Козлове. 4-го дня, кажется, б[ыл] дома.⁴³ Не пом[ню?].

28 Дек. Бег[ичевка]. 1891. Если б. ж.