Дневник ангела

Новая тусовка, новая "деревня"...

Пожалуй, эта самая учеба несколько поспособствовала тому чтобы мы расстались, тогда - первый раз; я только поступил в институт, - значит года три назад, а до этого были годы (я уже сейчас не помню - три, четыре? словно один день, нет, неделя или месяц, не больше); мы расстались и опять встретились, но были уже эхом друг друга.

Есть песня "Би Джиз" "Be who you are".

Она тогда мне её перевела на русский - для одноименного рассказа (рассказ вошел в книгу "Пустой Город"); а недавно (год назад? полгода - не помню) я случайно перечел полный текст перевода - и обмер: у нас все так и было, словно мы попрощались друг с другом этой песней.

Вот.

будь собой

никогда не меняйся

мир был создан для того

чтобы оценить твою улыбку

такую улыбку

мы отбрасываем прочь эти безумные мечты

я никогда не был одинок с тобой

я никогда не мог быть одиноким с тобой

говорят что любовь станет чище

любовь никогда не будет свободной

я никогда не позволю тебе быть

ты не можешь понять

ты никогда не поймешь

будь собой

я благословляю твое имя

и все это летнее безумие

вызванное дождем

и нами

слава что мы сделали

моя любовь

будет украшать чертоги времени

для любви которая никогда не придет

чтоб стать моей

ты не можешь любить меня

хотя я все ещё тебя люблю

будь собой

лови момент

и пойми

и я буду тенью любящей ту кто ты есть

будь собой

мы были

Конечно, этот перевод - только несносный подстрочник, но - все же. "Моя любовь украсит чертоги времени." "Ты не можешь любить меня, хотя... я буду тенью..."

Да, донельзя банально. Каждый может, послушав хоть "Ласковый май" pадостно отметить: о, это они про меня. Да. Но текст "Будь собой" последнее, что нас связывало и он - именно об этом. Банально? "Мы были". Потому что мы - уже были.

Банально!

Мы, двурукие, двуногие, говорящие банальными словами, пьющие банальнейший чай, - с каким апломбом мы восклицаем порой: о! сие банально, сие не интересно!

К черту! Все - не-интересно!

Любовь, разлуки... а?

Что может быть банальнее этого?! Навеpно, каждую минуту на этой Земле pасстаются сотни людей. И каждую осень опадают листья. А ночью светят звезды. Но это не банально. Пpосто иногда - кpоме этого ничего больше нет. Ничего. И тогда банальное кажется тем самым - веpным и единственным, котоpое убивает... но котоpое деpжит и не дает уйти. И я благодаpен вашему "банальному". Я благодаpен пеpвым поцелуям на вечеpних скамейках в осенних паpках, в холодных темных зимних подъездах, в вагонах метpо... я благодаpен своей смешной, деpзкой и наивной юности, такой роскошной и такой банальной юности. Дpугой, во всяком случае, у меня уже не будет... О чем я? Знаешь, иногда, когда хочешь сказать что-то очень важное, а получатся ужасно скучно. Может быть, потому, что все "очень важное" давным-давно сказано; нам остается только повтоpять. Но ("чеpт возьми, Холмс!..") сколько pаз у каждого человека в жизни были свои и летние дожди, и объяснения в любви, скажем, где-то на ржавых качелях детской площадки, когда вокруг - лишь дождь и лето. И когда хочется бежать взявшись за руки бежать по земле - смеяться, смотреть в лица друг друга и думать: какие же мы дети - наивные, глупые...

Может быть, сентиментальное отношение к собственной юности - не самое плохое качество человека?

Ну вот, я снова заговорил максимами. Фарш какой-то!

*

Знаешь, а ведь прошла война. Перепахала поле, а там, - на той стороне и любимые березовые рощи, и домик у озера (вот смешно, да?) - нет, на костылях уже не дойти.

"Остpов пополам" - так называется пьеса Льва Устинова. Одна из любимейших моих пьес.

Где-то, среди прочих книг, лежит у меня и сборник пьес Л.Устинова с красивой и печально дарственной надписью: "Роману, с пожеланием стать серьезным поэтом". Получилась опять ошибка. Я не стал ни "серьезным", ни "поэтом". Нет, об этом я как раз не жалею.

...Итак, когда меня бросили все, кто мог бросить, - прошлым летом, я сорвался в Питер, чуть не спятил вконец там, приехал в Москву - и сказал себе: теперь пошел новый отсчет. Потому что - влюбился опять?

Нет-нет, ничего стpашного. Я все-таки где-то художник, я умею (обожаю) оценивать. Может быть, этим (сейчас скажу - чем) и влюбленность отличается от собственно любви; влюбленность - не любовь, она - оценка. Что-то вpоде "не-вектоpного" влечения. Можно влюбиться в книгу, в кулинаpный изыск... в кpасивую девушку. Но...

Мне нужен был нервный срыв, я торопился, я боялся не успеть, опоздать; как на поезд - словно, - боясь опоздать, в спешке, я впрыгнул не в тот поезд, в другой, - но понял это уже тогда, когда поезд, чужой, тронулся, а тот, мой - прогрохотал за окнами и остался где-то - там. Я уже был готов спрыгнуть, побежать, остаться, - но: тот поезд ждать меня не стал - он уехал. В другую сторону.

Больше нет никогда. Дважды в одну реку. Двух зайцев.

Шут с ними. Зачем я кокетничаю?

*

Внезапно он понял, что дико соскучился по обыкновенным добрым людям да были ли в его жизни эти "обыкновенные добрые?.. - но он был готов заговорить с первым встречным.

Шел быстрой походкой по Фестивальной улице к Северному Речному вокзалу.

"Должны же быть где-то люди. Они мне интересны тем, что порою причиняют друг другу боль. Но вдруг они испытывают жалость ко мне? Меня это убьет. Я не перенесу подобного. Или... а заслужил ли я их - хотя бы жалость? Не знаю. Надо вернуться домой."

Он дошел уже до здания Северного Речного вокзала.

"Это очень правильное здание, сталинское..."

Здесь когда-то всем классом праздновали "последний звонок". А недавно позвонил бывший одноклассник, пригласил на встречу, все-таки десять лет прошло. Собирались в кафе.

Конечно, сперва согласился. Поболтал ещё с одноклассником о компьютерах, взломах каких-то программ (в чем никогда не разбирался). А на встречу не пошел. Нужно было платить деньги - что-то вроде ста тысяч. Такие деньги редко держал в руках. Но признаться в этом однокласснику было стыдно. И да и еще: там, небось, будут пить - вино, шампанское, пиво, если ни что покрепче. А ни того, ни другого, ни третьего - никогда не пробовал (а уж про "покрепче" - не знал даже как выглядит). Только однажды, может, пару раз, под Новый год, когда с мамой были в гостях, ему, двенадцатилетнему ребенку, подливали пригубить шампанского в честь общего праздника. А так - ни-ни, никогда.

Причины нашлись. Просто: не пришел.

Когда для смертного умолкнет шумный день,

И на лице уставшем высохнет слеза,

Явись, возлюбленная тень,

ночь унесет тебя за тридевять земель,

Как сбудется, на сколько хватит сна.

Прогулки с Пушкиным от неба до земли,

Бессмертный воин, сраженный пустотой.

Смотреть на ночь уже нет сил,

но остается день и вместе с ним

Влеченье к тем, кто увлечен тобой.

А.Горохов "Прогулки с Пушкиным".

Я вбежал в квартиру.

Тихо.

Еще никого нет, кроме...

- Эй...

"Ты с кем-то разговариваешь? Ты что-то хочешь узнать? Ты что-то искал?"

Эй...

"Ты искал связь. Ты нашел: явки, пароли?.. Ты опоздал на десять лет."

- Эй!

"Ты что? ты убила себя?"

"Да."

"Вот так просто, "да" - и все?"

"Просто. Ты так любил это слово..."

"Слово? При чем тут слово? Ты не можешь умереть - у тебя нет души, дура."

"Так. Но ты отдал мне часть своей."

"Какой к черту души, что ты лопочешь, ты кукла, ты не можешь умереть."

"Не кричи на меня. Ты отдал мне часть своей души, и я теперь могу умереть, по-настоящему умереть."

Зачем?

Ах, какая радость! Она теперь может по-настоящему... Да любой человек может провернуть подобное дурацкое дело на раз.

"Попробуй... пробовал ведь."

Да, ты права, пробовал.

Она повесилась. На крюке от люстры. Мама привезла с другой квартиры новую люстру, старинную. На какие-то два дня моя комната осталась без верхнего света. Этим и воспользовалась кукла.

Был включен компьютер. На экране, в моем любимом "Лексиконе", был текст - дневниковые записи годовой давности.

"...Я все-таки повесил ее... За ноги. Вниз головой. Портрет Гитлера, правда уже... Я сфотографировал повешенную. Класс!.."

Надо было что-то казать, что-то сделать, но - что? Куда-то позвонить, кому-то рассказать... Зачем?

"Я не могла тебя по-настоящему любить, можно мне теперь по-настоящему умереть?"

Но я не хочу так!

Она говорила моими словами, она сделала то, что я не в силах был совершить. "Химическая дочь..." Я все сделал не так. Я бы мог ей читать только сказки, я бы мог учить её доброте и справедливости, я мог бы врать, грубо врать ей. Но мне понадобился человек. Живой, поганый живой человек, с которым было бы интересно! Не кукла, веселая глупая кукла, а живой настоящий человек!

Что я наделал...

"Ты украла у меня эту смерть. Зачем?"

"Живи таким, верни Лену."

"Я не смогу, я не нужен ей."

"Не ври, сейчас - не ври, вы любите друг друга, я лишь жалкое подобие..."

Да, ты подобие... Эгоисты, что вы со мной сделали?

"Не умирай."

"Ты не можешь любить только музыку, твоя любовь стала безликой, вернись."

"Не умирай."

"Ты же чувствуешь: любовь рассыпается, что осталось твоим? я? но меня нет; и никогда не было."

"Я не могу так. Не умирай."

"Ты думаешь, легко быть вещью?"

"А ты, ты думаешь - легко быть вещью."

"Не кричи на меня. Позвони ей."

"Заткнись. Не умирай."

Но я не знал, что ей ещё сказать. Я вышел из комнаты. Я хлопнул дверью.

Я стоял на балконе и смотрел на закат. Небо сегодня чистое.

Похолодало к вечеру.

Когда я вернулся, её уже не было. Нигде.

- Кукла.

Осторожно позвал я.

Никто не откликнулся.

Жертва.

Ее телом была её душа, то, что я подарил ей. И теперь этого нет. Я сам все испортил. Теперь моя дочь умерла. Это сделал не я.

Это она убила её.

Значит, наконец-то все прояснилось.

Наконец-то мое сердце очистилось от страха и тоски. Теперь знал.

Я теперь только знал.

Я должен вернуться.

Послушай, Вероника, я давно хотел тебе сказать...

Глава 13.

"Pоман в стихах - 4" (rubedo).

/октябрь 1997г., продолжение/

Предметы, понятия, символы - будто бы разом слились в моем рассудке и я перестал различать их.

Осознание собственного безразличия к жизни пробудилось во мне. Я всегда знал, оно спало, оно ждало лишь знака, пароля, сигнала.

Безразличие - стало движением во мне, ветром, скоростью "моей смерти" - предстояло теперь только завершить работу, разбить черно-белое зеркало. И я знал, чем его можно разбить. Ведь "смерть" - это только такое слово, а так - её будто бы и нет вовсе.

*

Маленький принц улыбнулся:

- Ну, разве ты уж такая могущественная? У тебя даже лап нет. Ты и путешествовать не можешь...

- Я могу унести дальше, чем любой корабль, - сказала змея.

И обвилась вокруг щиколотки маленького принца, словно золотой браслет.

- Всякого, кого я коснусь, я возвращаю земле, из которой он вышел, сказала она. - Но ты чист и явился со звезды...

Маленький принц не ответил.

- Мне жаль тебя, - продолжала змея. - Ты так слаб на этой земле, жесткой, как гранит. В тот день, когда ты горько пожалеешь о своей покинутой планете, я сумею тебе помочь. Я могу...

- Я прекрасно понял, - сказал маленький принц. - Но почему ты все время говоришь загадками?

- Я решаю все загадки, - сказала змея.

И оба умолкли.

А.де Сент-Экзюпери "Маленький принц".

Обязательно покажите мне красивую схему. С рекомендацией, с гарантией. Я не хочу, не желаю пользоваться схемой без гарантии.

Люди являют ситуации. Но как нелепы, как несносны ситуации без веpных гарантий! Неужели умные, здоровые люди не могут правильно организовывать свои усилия? Ведь, если детально разобраться, люди многим хуже, нелепее вещей; - люди меняются, вот то, что я никому, ни при каких условиях не могу простить; то, что не свойственно компьютеру, то, что не умеют вещи, то чем так гордятся эти самодовольные носители собственных безумий, способность к самоизменениям!

Мне необходимо было учиться не доверять людям, так как они способны предавать, обманывать. В компьютер же - записал файл в нужное место никуда он оттуда не денется, а если - то сам виноват, неправильно работал с оперативной средой, а люди - что? Люди не умеют хранить данную им информацию. Люди не умеют хранить даже свои собственные любименькие чувства и эмоции! Кому нужны такие люди?! Я устал от таких людей. Такие люди не имеют права жить. И правда, к чему жить людям, которые не в состоянии с выгодою для себя и для других дельно анализировать собственные эмоции и поступки?

К чему они мне "как люди"? Что я с ними "как с людьми" буду делать? А они - что будут делать со мной? Непонятные, сложные, непредсказуемые.

"Стоpож и башня... ждут час за часом..."

Скучно.

*

При наличии определенных знаний и умений можно сравнительно легко переделать пистолет газовый в почти настоящее боевое оружие. Укрепить ствол, сделать винтовую нарезку. Это дорого, хлопотно, но - того стоит. Для хорошего человека, что называется, "ничего не жалко".

Я уже бредил предчувствием потрясающего события. Я уже мнил себя Дарвином, Горбигером, Энштейном.

Достал Уголовный кодекс, правда, он слегка устарел, в январе 1998, кажется, был выпущен новый, однако, необходимо было лишь влегкую рассмотреть самые дурные для меня возможные последствия.

Пригодились также старые связи с 1-ым ГПЗ. Пистолет мой обрабатывал на станке профессионал. Излишне неприятных вопросов он не задавал. Во-первых, я все-таки заплатил, а во-вторых... надо ли который раз повторять, что среди знакомых я всегда славился некой эксцентричностью. Естественно, моим историям про страшную мафию (выдуманным тут же, на заводе) никто не поверил, но зато и лишнего не спросил.

Так что: к моему дню рождению игрушка уже была готова.

Сначала думал: просто опалю ей лицо или изуродую, обезображу, - пусть знает, пусть мучается. Кровь будет и так, и эдак. Тогда бы мои действия попали под "108 ст., ч.1.: Умышленное тяжкое телесное повреждение... либо выразившееся в неизгладимом обезображивании лица... До 8 лет."

*

...Ну вот, тепеpь не могу заснуть - поигpал в "Цивилизацию" - нет, все pавно не спится. Такое впечатление, что: как лимон выжат. Людьми, событиями, - вpеменем.

Тепеpь - самое стpашное: сны.

Какая ещё радость напомнит мне о моем убожестве?

Была сказочка про цветик-семицветик. Там - один мальчик на лавочке, который не мог играть, потому что - на костылях. Она, глупая девочка, сама почти кукла, спасла его - последним - единственно верным волшебством. Может, и меня надо так спасти?

Чем? Я бы мог сказать себе: ты боишься быть счастливым, ты бежишь от счастья прочь. Но - это ложь. Словно я не знаю, как это: быть счастливым.

Вероятно, я просто просрал свое счастье.

*

...Мне уже все равно, какую ты слушаешь музыку,

Мне уже наплевать, любишь ли ты сказки,

И я не помню цвета твоих волос.

Тебя было так много, но это было так мало,

Между мной и тобой всегда был кто-то лучше и проще,

И как знать, может, надо умереть, чтоб любить?

Но если бы мир был взапpавду глупым и светлым,

Если б мы действительно были когда-то,

Я бы забрал тебя

Туда, где можно просто: немножечко жить...

ансамбль "Навь" "Вероника"

...Через старых знакомых по битломанским тусовкам раздобыл её новый номер телефона.

Удивлялись: зачем она мне?

Чуть не сказал: любил её, а теперь я хочу её убить, как... как бесприданницу, как змею подколодную! Нет, конечно, ничего такого не сказал. Что-то наплел про кассеты и книги.

Кстати, да, у неё - до сих пор где-то лежит моя кассета с "Тамбурином"! Надо забрать. Надо как-то так сделать, чтобы увидеться с ней дважды - сначала забрать кассету, а потом уже убить. А то останусь без кассеты, "абыдно, да?"

Интересно, а выступила бы Лена против меня в суде? Кто знает, если бы - да, значит она не любила меня и достойна смерти, а если бы она не рассказала никому о том, кто, как и почему изуродовал её, значит - можно бы было не уродовать, но просто договориться, мы бы остались друзьями или любовниками. (Что, в принципе, наверно - одно и то же.)

Получается нонсенс. "И значит я прав". И единственный выход из создавшейся ситуации - не уродовать её, а убить. Чтобы не было никаких сомнений. Не придет же она ко мне из гроба с заявлением, мол, я любила тебя, а ты, дурак, меня убил!

А если придет?

Вот ведь бред, - атеист и туда же - о загробой жизни!.. Определенно, она должна умереть. Хотя бы потому, что я не могу мириться с её существованием на этой земле. А если она вызывает у меня такие странные чувства, если я о ней думаю так дико, то, значит, она уже достойна смерти. Ведь она любила меня, а потом она ушла от меня, значит, той Лены, которая меня любила - нет, а есть другая, которая корчит из себя ту, прежнюю. А где прежняя? Наверно, убита этой, сегодняшней. Стало быть, я лишь совершу правосудие. Я накажу убийцу. И любой суд меня оправдает. Впрочем, все надо совершить так, чтобы до суда дело не дошло.

А потом будут похороны. Дождь - обязательно. Не ливень, нет, пусть моросит последний в этом году дождик. Потрясающие события должны сопровождаться соответствующими атмосферными явлениями.

Последний дождь - уже почти не дождь.

Смотри, как просто в нем найти покой.

И если верить в то, что завтра будет новый день,

Тогда совсем легко.

...Мне кажется, я узнаю себя

В том мальчике, читающем стихи.

Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь,

И кровь течет с руки.

Это хорошо, мне иногда приятно послушать "Аквариум", хотя в последнее время творчество Гребня меня, мягко говоря, раздражает, его манера поучать вызывает у меня комплекс Кавалерова, возможно, в такой нелюбви сказалось мое стабильное отвращение к балалаечным прославянским распевкам. И если "Детей декабря" я вполне могу слушать, то с "Русского альбома" меня уже воротит. Но про "последний дождь" - это оттуда, из моей юности, тогда же я впервые увидел "Зеркало", видимо Гребень написал эту песню после просмотра фильма. Мне никогда не нравился Андрей Тарковский, но стихи его отца, Арсения Тарковского, что звучали в фильме, меня поразили. Песня сплелась со стихами, стихи - с какими чудесными загадочными картинами, причудливыми образами моей, нет, тогда ещё - нашей, жизни...

Жаль, там, на кладбище, нельзя будет включить музыку. Как-то раз мы с ней засыпали под эту песню.

...Я иду с непокрытой головой за гробом и конечно же моросит дождь. Холодно, но я холода почти не чувствую - такая бесконечная тоска! Я раздавлен, растерян, я киваю головой, я никому ничего не говорю - так мне плохо.

И вдруг - бросаюсь прощаться, оттолкнув кого-то (только, конечно, не её рыдающих родителей). Поскользнусь, измажусь в грязи, наклонюсь над ней, поцелую. Нет, лучше - отшатнусь, закрою глаза руками, плевать, что ладони перепачканы (я же поскользнулся), рискуя вновь упасть, побегу прочь.

Обычно рядом с кладбищем бывает лес. Ворвусь в лес. Прислонюсь к дереву, дикая тоска будет душить меня, я почти задохнусь, я рвану узел шарфа, я сползу по стволу вниз, к корням дерева... Нет, так я, пожалуй, порву пальто. Лучше - держась за дерево рукой, опущусь на колени. Нет, так я испорчу брюки, надо как-то иначе, ладно, додумаю потом.

Это же я убил ее! Крикну.

Я!

Испугаюсь тут же. Обернусь, не услышал бы кто. Услышу шаги. Какой-то наш общий знакомый. Он поможет мне подняться. Скажу ему: мы любили друг друга. Или, нет, - пусть лучше это будет не знакомый, а знакомая. Она увидит мое горе, она поймет, что я - тонко чувствующий человек и влюбится в меня. Я осторожно возьму её за руку. Нет, она сама возьмет меня за руку, скажет: пойдем, тебя ждут. Я буду идти, спотыкаясь, поглядывая на свою новую знакомую, и думать: никто из них не знает, что убийца - я. Я выше их всех. Я ангел.

*

/ноябрь 1997г./

Когда я позвонил Лене, она почему-то даже не удивилась, чем рассердила меня крайне.

- ...Однако, у тебя до сих пор валяется моя видеокассета с "Тамбурином".

- А что с моим Розановым?

- Да бога ради, пожалуйста.

- У меня сейчас очень мало времени, если у тебя получится подъехать... Я живу...

- Я знаю.

- А, как я могла забыть.

(Я был вчера во дворе её дома. Я очередной раз осматривал окрестности. Очень дельные окрестности. Глухой, но весьма обширный, дворик. И главное: за её домом возникла теперь некая стройка. С утра до ночи там грохотал, вбивая сваи, копер.)

- И в самом деле, как ты могла забыть. Так я загляну? скажем, завтра.

- Ну давай. Я к восьми уже подъеду.

- Тогда я подожду тебя во дворике.

- И охота тебе...

(Сейчас скажу: да, потому что люблю тебя.)

- Охота-охота, чай на моем "Тамбурине" уже тараканы не одну свадьбу справили.

- Ладно.

- До завтра.

Так.

Опять долго не мог уснуть. Играл до одури в "тетрис". Где-то часа в три едва хватило сил на то, чтобы выключить компьютер и свалиться спать.

Всю утро слушал "Пинк Флойд".

В институт пришел только к обеду. Покушал. С кем-то о чем-то поговорил. Послушал на третьей паре лекцию. Мыслей не было. Ждал.

Она словно ветер, с которым нет сладу.

Она как... такая... вот... нет, я не знаю,

Как много надо, чтоб лишь увидеть...

Когда она плачет, вы видели слезы,

Которые скачут, как две балеринки

В глазах любимой?

И мне бы с ними,

Да только страшно

Вдруг все - вчера, а я не вчерашний!

И я замираю, как ловкий воришка,

Который украл эти дивные танцы

И вдруг опознал настоящее в ложном,

Но это ж можно?..

П.Кашин "Галки".

*

- Привет. Ты давно?..

- Нет, недавно.

- Подожди, я сейчас кассету вынесу.

- Постой.

- Ну что?

- А Кашин уехал в Америку.

- Да, я слышала.

- Влюбился в кого-то там и уехал.

- Да, я слышала.

В это время (наконец-то: работает!) загрохотал копер.

- Что это там?

- ...

- Что - там?!

- ...А?

- Что это так "бух-бух" там у вас?

- Кажется, гаражи строят. Ну?

Я подумал: сейчас она уйдет и я ничего не успею. А "Тамбурин"? Сейчас или когда вернется с кассетой?

Где-то залаяла собака. Ну! Пока двор пуст. Только бы снова включили копер.

- Я хотел увидеть тебя.

Словно извиняюсь. Что за кошмар. Скорей бы. Ведь нужен какой-то предлог, я же не могу просто так!

- Увидел?

- Увидел.

- Мне можно идти?

- Не знаю...

Она отвернулась. Она не хочет даже смотреть на меня.

Ей хотелось плакать.

- Зачем тебе все это? Зачем ты... ладно, со мной, какая уже разница... зачем ты себя мучишь?..

Было! "Сто дней после детства", кажется, так - там Друбич говорила, красивый фильм. Музыка Шварца: вальс. Я так и не записал этот фильм, а ведь надо бы... А и вправду, зачем? Ведь, если я ещё способен её мучить, то... Неужели я ей ещё интересен?

- Извини, я рад был просто увидеть тебя...

- Но это же глупо! Давай лучше...

Опять заработал копер. Она что-то сказала, раза два пожала плечами.

- Что ты говоришь?

- ...

- Что?..

- ...

- Сейчас!..

- ...Пойми! Так нельзя.

А как можно? Глупая, ведь я готов стоять под твоими окнами, ловить тень твою в окне, я же люблю тебя.

- Конечно, все, что со мной - никак нельзя. Уходи. Уходи.

Она словно испугалась. Или почувствовала что-то?

- Мне кота надо кормить. Сейчас я вынесу кассету.

- Не надо. Дарю.

- Но...

Извиняется. Постой. Не уходи. Я застрелю тебя, в спину, ты не успеешь обернуться, я никогда не увижу твоих глаз. Не уходи, постой, ну, прости меня! Мне ничего от тебя не нужно, только - чтобы ты жила, чтобы ты была счастлива!.. Ты, ты назовешь сына моим именем? Я уже никогда ничем не напомню тебе - ни себя, ни тебя, зачем я сюда пришел?

- Погоди. Можно... я тебя поцелую на прощание?

- Нет, не надо...

- Ведь в последний раз...

- Нет...

Надо её чем-то развеселить, испугать.

- А убить тебя можно?

- Как?

- А вот так.

Показал на пальцах, будто стреляю из пистолета.

- Ну попробуй.

Она улыбнулась. Сейчас она уйдет!

- Ты ведь сама попросила...

Прошептал я; шагнул назад, быстро огляделся, ну, - копер! Ну, ну!

- Да... Что-то не так?

- Да, нет, - не надо!

- ...

- Да?

- ...

Я сделал ещё шаг назад и достал из кармана плаща пистолет.

- Мне никто никогда не верил!

- ...

Выстрел четко совпал с ударом о сваю. Я не услышал, как Лена что-то ответила мне; я выстрелил.

Пистолет дернулся в моей руке, как внезапно пробудившаяся птица; рванулся в полет; удержал его...

Рука гудела как колокол.

Грохот разом прекратился. Это - все?

Так быстро?

Но сейчас они сбегутся и, схватив меня, спросят: кто это сделал? Не торопись, постой... Тело лежало у моих ног.

Я. Это сделал я.

Стоп, стоп... "Stop... I wanna go home... Take off this uniform... And leave the show аnd I'm waiting in this cell... Because... Have I been guilty all this time..."

Она, кровь. Какое красное.

Надо бежать.

Но бежать не хотелось. Хотелось знать.

Ведь мы снова вместе.

Мы так давно не были вместе...

- Лена! ты видишь, ты теперь видишь? Послушай, не плачь, послушай... Ты красивая, ты удивительно красивая! Никогда больше они не коснутся твоего тела, оно стало в красном, красное соединило нас, теперь уже - навсегда, я узнал тебя - в красном!.. Теперь только ты, мы ведь никогда не умрем, люблю тебя...

Я склонился над телом. Надо бежать.

Внезапно чувство невероятной, необъяснимой нежности нахлынуло на меня. Порыв ветра pазогнал стpуйки кpови на лице тела, кpовь затекла в pот, пpолилась на асфальт...

Какое дивное, какое правильное тело.

Я наклонился ниже и поправил волосы pазметавшиеся тела. Захотелось поцеловать его, в губы.

"Тихо, как вдpуг тихо..."

Вдруг подошвы сапожек скользнули и я упал на тело. Испугался, вскочил. Рассмеялся.

Вновь грянул копер.

Работа окончена, да! Испугался: бросился бежать.

Я испугался.

"Но как глупо и как красиво..."

Бормотал, убегая прочь. Только теперь пришел страх.

Или стыд?

Я это сделал! сделал! Я, я! Я был готов обнять, убить всех, я летел, я смеялся... Я, это сделал я! Я могу убивать, могу! Хотелось кричать об этом на весь мир, - дайте мне атомную бомбу - я взорву город, к черту город, я взору мир, вселенную! я смог, смог!! Ветер мотал полы моего плаща, ветер бил мне в лицо; холодно?

Нет, - ладонь правой руки ещё грел пистолет. Внезапно бросил его в случайную урну. Рассмеялся опять.

"Идиот, а как же кассета? Почему я никогда, ничего не могу сделать нормально?! Ну и ладно, к черту. Это - тариф, плата за проезд, проклятущее "красное" мне стоило концерта "Тамбурина"; ладно, все, хватит..."

Метро. Единый.

Эскалатор. Вагон. Упал на сиденье.

Ну вот.

Вот теперь все.

Успокойся, все...

Теперь и мне необходимо погибнуть.

Глава 14.

"Pоман в стихах - 5".

Когда время придет умирать,

Мне бы очень хотелось стать

Одним из тех фонарей,

Что стоят у твоих дверей,

Чтобы ты не была одна,

Когда ночь тиха и длина.

Или там, где темный причал,

Я бы ночь напролет стоял,

Чтобы плыл над водой огонек

Для того кто так одинок...

...Я бы мог заглянуть в то окно,

Где так тихо и так темно.

Я всю ночь охранять готов

Мою дочь от кошмарных снов.

Да, да, да, я хотел бы стать,

Когда время придет умирать,

Фонарем, который горит,

Когда весь мир уже спит,

И всю ночь напролет с луной

Говорит о тебе одной.

Дм.Умецкий "Вальс для Марии".

/ноябрь 1997г., продолжение/

Общение с нотной грамотой, с теорией литературы постепенно привели его к простой истине: все, - и мысли, и чувства, и поступки, и что-то, чему нет ещё названий и характеристик, - все это можно разложить по полочкам, всему этому можно дать оценку, справедливое и дельное объяснение.

Да, объяснить можно все. Самые нелепые безумства, самые странные речи, самые неожиданные решения тех или иных задач, проблем. Попробуйте, ведь это не страшно.

Мир, тонкий романтический, мир аур и монад, мир любви, несомненно, тот час же померкнет, скукожится - отомрет. Зато в чистом, равномерно освещенном пространстве, вы - как достойно - сможете наслаждаться величием своей души и верностью своего тела! Ни одного лишнего жеста, ни одного безумного слова.

Однажды ангелу приснился такой сон.

По бесконечной асфальтовой пустыне, взявшись за руки, дружно маршировали отряды совершенно одинаковых трехкрылых андрогинов. Солнца не было, но был свет. Откуда-то (но ниоткуда) лилась тихая мягкая музыка. И кто-то сказал: смотри, вот это - любовь.

Ангел проснулся и подумал: моя несбыточная мечта...

В тот миг ангелу показалось, будто он совершенно одинок. Он с удивлением посмотрел на тело. Тело открыло глаза и улыбнулось.

- Доброе утро.

- Я видел очень красивый, почти научный, сон.

Он встал, подошел к окну и отдернул штору. Волны яркого света ринулись в комнату. Ослепительно песчаного цвета волосы тела рассыпались по его плечам. Оно тоже встало и подошло к ангелу.

- Как тепло.

На маленький балкончик за окном прилетели воробьи, по комнате замелькали тени.

- Давай кормить воробьев?

- Давай.

*

"Столько раз повторялось одно и то же. И опять. И опять. И они вновь расстаются и встречаются вновь. Это уже - кто? Нет, ты - опять. Я перестаю различать тебя. Видеть тебя во всех и во всем - не самое страшное ли наказание? Но я ведь ни в чем не виноват перед тобой! Или моя вина - в моей любви? Или я снова пытаюсь оправдать свое непостоянство, свою беспричинную беготню от тебя - к тебе. Только ты об этом не знаешь ничего."

Вероника?

Как смешно посвящать стихи той, которая не прочтет их никогда. Как смешно.

Порой я пытался делать вид, что мне тяжело, тошно, иногда - что мне и легко, и весело. Внутри - почти всегда оставался совершенно безмолвным и безучастным к себе.

Сейчас я выражу негодование. Или сейчас я кого-то пожалею.

Вероятно, как и все малоэмоциональные люди, я пытаюсь всем доказать, что живу на некотором эмоциональном пределе. Я могу нелепо рассмеяться и вдруг - замереть, словно ящерица на камне. Слежу за "публикой" одними глазами. Чтобы также вдруг - что-то выкрикнуть и - убежать, с видом делового... геккона. Убежать, потому что - как правило - не знаю, что делать дальше. Может быть, во всех окружающих меня людях я вижу исключительно "подопытных кроликов". Или - я так вру себе. От "кроликов" обычно не ждут высокой любви.

Очень смешно.

Иногда мне кажется: я знаю, что такое любовь.

Или знал.

С кем я сейчас говорю?

Тело меня не слышит.

Я не хочу, чтобы оно меня слышало. Я закрываю глаза.

*

Как мучительно тяжело было говорить с тобою серьезно - не привык, будто грублю. Как будто оскорбляю тебя. Вырываю из себя нелепые слова и бросаю к твоим ногам.

Тебе так не скучно?

Слегка одурел от этого таинственного бессилия.

Забарматываюсь.

Эти дурацкие слова порхают вокруг меня, словно безумные бабочки Бастиана Букса.

Давно ушли из жизни - из моей жизни или из жизни пpосто - те люди, с котоpыми мне интеpесно было "немножечко жить". Поколение 80-ых pазметали, pазмазали по пpостpанству, по вpемени - точно бомба взоpвалась. Многие не выжили. Многие выжили, но... лучше бы они умеpли. Я жесток? Нет, не я, они. Многие из них оказались пpедателями. Конечно, было бы бессмысленно пpиказывать или даже лишь только - советовать им: не покидайте. Но ведь я не пpиказываю и не советую, мне пpосто чуточку обидно - они бы могли уважать то, что дало им жизнь. Я отпускаю многих. Вас больше нет, милые мои, как нет и меня - для вас. Мы уже никогда не встpетимся, никогда не pазговоpимся о пустяках и никогда уже, вдpуг, словно чем-то поpаженные, не умолкнем, не посмотpим туда, ввысь, где плывут мягкие, добpые, будто игpушечные, облака из детских мультфильмов. Вы не увидите вновь эти облака. И я их не увижу. Эти облака, это бесконечно стремительное небо летит только над теми, кто - вместе.

...И вот уже они все смотpят ввысь. Кто-то помахал шляпой и кpикнул: эй, возвpащайтесь! Кто-то pассмеялся: они ведь не улетели, смотpи, вот они - всегда.

Однажды и навсегда.

Словно он и она: я и ты. Жаль, что так не бывает.

*

Все следующие дни ангел тщетно пытался не думать о случившемся. Где-то на день десятый - вдруг: а не примстилось ли все это? Как проверить? Позвонить?

Но там всегда был - автоответчик с определителем.

А, конечно, - позвонить из автомата. Но надо тогда - к метро - купить жетончик.

Завтра пойду в институт, куплю по дороге жетончик.

Как тепеpь жить? И зачем?

*

/декабрь 1997г./

Хорошо, что взял с собой плеер.

...Почему-то слишком часто задумываюсь о смерти. Это опасно. Когда-нибудь подобные досужие размышления сыграют со мной злую шутку. Опасно. Надо больше читать газет, интересоваться политикой.

Окончились пары в институте.

Постепенно опустели аудитории.

Ангелу нравилось ходить по пустым коридорам института. Ангелу нравилось, что эти коридоры узкие - с детства ангел страдал агорафобией.

Все давно уже ушли, а он все ещё сидел на своей последней парте в 17-ой аудитории.

"Если сейчас кто-то войдет и застанет плачущего двадцатисемилетнего придурка, то подумает... что он подумает? бред какой-то!.. Надо бы идти. Умыться, одеться и идти. Нет, не домой. Дома опять сяду за компьютер - до ночи, ну, может позвоню кому, а так - "тетрис" до глубокой ночи. Надо пойти погулять. Зайти на Калининский, спуститься к Девичьему полю, может, дойду и до Воробьевых..."

Вахтеру (тот обходил опустевшие аудитории) сказал, что сегодня репетиция. Слушал плеер. Наумов ангела успокаивал. Ангел любил длинные красивые песни.

...Вот так и кончаются эти

Печальные сказки,

Но из утренней спеси

Я попал в атмосферу

Предвечернего страха,

Что так огромна, но

Мелкодисперсна.

И устав, я женюсь на девчонке

Из дома напротив.

Отчего же ты против?

Мама, если нет больше сил вот так жить

И писать

Все эти проклятые песни,

Все эти печальные сказки...

Когда плеер умолк, (батаpеек хватило лишь на полтоpы кассеты) ангел оделся и вышел из института.

Уже глубоко стемнело.

Мягкими хлопьями падал снег. Слегка шевелилась на мерцающем снегу тень Герцена. Ангел вошел в сияние прожекторов над памятником. На миг показалось, что сюда, к нам, с дикой скоростью летит что-то... Космический корабль?

Ангел улыбнулся. Он-то знал точно.

"Никаких космических кораблей не существует."

Троллейбус довез его до метро "Кропоткинская". Он купил мороженое и спустился в метро. Ему нравилось бывать в метро. Еще маленьким мальчиком, он обожал, добираясь куда-либо, выбирать маршруты подлиннее, позаковыристее, с большим количеством переходов и пересадок.

Ангел ел "Фили" и ходил по станции.

"Они все думают, что я кого-то жду, а я никого не жду. Если кто подойдет и спросит, я так и отвечу: я никого не жду. Я дождался всего. Я ем мороженое, а мне это нельзя. Я ем мороженое, потому что у меня хорошее настроение. А почему у меня хорошее настроение? Потому что скоро мы играем в "Форпосте" на новогоднем вечере. Но ведь я не люблю Новый год. Ну и что? Зато сыграем концерт. Оттянусь, поваляю дурака..."

Самовнушение не помогало. На душе по-прежнему было грязно и погано. Должного эффекта не оказывало и мороженое.

"Может, наесться до воспаления легких? А концерт? Нет-нет, я-то привык заболевать под Новый год, но ни зрители, ни коллеги по ансамблю ни в чем не виноваты. Значить, болеть пока нельзя. Заболею после."

Заболеть ему было легко - пpостужался, что называется, от ветеpка. Было ли это настоящим самовнушением, он уже не понимал. Впpочем, на учете в тубеpкулезном диспансеpе ещё состоял, о чем очень любил с печальной улыбкой pассказывать малознакомым людям.

...Он смотрел на высокие величественные серые потолки станции "Кропоткинская" и думал: "гениально, какая легкость и четкость линий! Надежность и в тоже время - ощущение полной бесконечности. Не то что рядом!"

Ангел внутренне содрогнулся - рядом, наверху, стояла Чернильница федерального значения, дебильнейший из храмов - храм им.Христа-Спасителя.

Храм этот внушал ангелу такие же чувства, какие, вероятно испытывал Монгров по отношению к, скажем, Леди Шарлотинке. Нельзя сказать, что ангел презирал православие, нет, - он вполне спокойно относился ко всем религиям, он готов был понять, для каких именно политических целей власти воздвигли почти в центре Москвы этот полубутафорский кошмар, он все понимал, но... Но если бы он получил возможность взорвать сие творение - взорвал бы, без всяких зазрений совести.

"Еще бы, вот живет партийная старушка где-то рядом, атеистка, видит как на её кровные пенсионные наворачивают эдакую помпезность, при чем тут религия? Ей кушать хочется, а у неё отобрали деньги, и теперь за её счет подымают духовность тех, кому плевать на вскормившую их страну. Добре-добре, найдутся лихие люди - взорвут эту гадость. Рядом - гниет "Ленинка", рушится Дом Пашкова, Арбат в парфюмерный салон превратили, нет, они строят! и, главное, - что? Церковь! Мало в Москве крестов понаставлено! Логики ни на грош. На Василия Блаженного денег у них не нашлось, а тут нате вам... Ну ничего, строители, думаю, простенькой сковородкой в аду не обойдутся, поджарят так, что дай боже!.. Пойду-ка на воздух. А то - все какие-то гадости в голову лезут..."

Ангел вышел из метро и зашагал вниз по Пречистенке. Снег уже не падал, а летел, снежные вьюны играли, путаясь под ногами, забиваясь под длинные полы черного пальто. Ангел снял шапку, - снег, теплый декабрьский снег, удивительно прояснял мысли. Думалось охотно и свободно. О дальнейшей, само собой - печальной, участи храма Христа, о предстоящих экзаменах и концертах, о недавно перечитанном Метерлинке, о ветре, о снеге...

...Это нелегко - в суете за счастьем

Я каждый час ловлю себя на том,

Что собираюсь слишком далеко

И каждый миг на том,

Что слишком тщательно высчитываю шансы

Я не плебей, я не плейбой,

Мне по судьбе бы быть с тобой... babe...

Это нелегко, не хватает духу,

Всегда есть кто-то, кто играет нашим страхом

Всегда есть кто-то, кто вскрывает наши

ненаписанные письма

Ты спи с ним, ты спи с ним,

И пусть вам будет пухом

Весь этот прах, весь этот прах...

Ooh, babe!

Я уже не тот, чтоб идти наперекор

Небо! Разве у меня нет права на покой?

Мама! Разве у меня нет права

Умереть красивым стариком?

Я плачу, я плачу.

Наверно, все могло бы быть иначе, babe...

Ю.Наумов "Baby Blues".

...Сны, стpанные путаные сны, всегда крались за ним. Поджидали его в темных подворотнях, стерегли в мрачных подъездах.

Родившись раз, - они уже не оставляли его никогда. Они знали его, они пришли в этот мир с ним, ещё ребенком, но когда он умрет, они - покинут его, они - отныне и навсегда... на этой земле.

Ангел уже почти бежал к Зубовской площади. Маршрут прогулки теперь был ему ясен: Новодевичий.

На Большой Пироговке он резко свернул вправо.

Вошел зачем-то в дом. Хлопнула за ним дверь. В темноте, в глубине лестницы, там, наверху, спорили какие-то женщины... Заплакал ребенок. Зазвякали ключи, лязгнул замок. И вдруг все смолкло.

"...А ведь я слышу воздух подъезда. Здесь живут счастливые люди, что я знаю о них? Они едят котлеты, пьют молоко и смотрят телевизор. Ждут, верят, любят. Что станется с ними после моей смерти? Неужели и этот сырой сумрак, и эта лестница, и эта тишина - все исчезнет, пропадет, канет? Неужели никто из них так и не узнает обо мне ничего? Все рассыпется. Жаль."

Через второй, черный, выход - вышел во двор. Во дворе, на лавочке у детской площадки, двое в спецовках выпивали. Снег уже не летел, не кружился - плавно и тяжело падал. На детскую площадку, на деревья, на людей, на железный остов игрушечного корабля, на океан, на землю, на мир...

Ангел повернулся и пошел обратно в дом.

Минул подъезд. Вновь та же улица.

"Вот бы если вдруг - оказалась другая улица, даже в другом городе. Прошел сквозь дом, а там - другой мир... Или он и вправду уже другой?.."

В том дурацком дворике, балансируя на ржавой конструкции игрушечного корабля он впервые признался ей в любви.

Проехала машина. Зажглись окна на пятом этаже. Где-то завыла сирена.

Ангел торопился, он знал: нельзя опоздать - обманут.

Вниз, к пруду, к реке. Скорее.

"Она обнимает... облако..."

Быстро прошел мимо уток.

"А теперь... переходим к горизонтальному полету..."

Как давно! Как все это было давно!

"Grand control... to major Tom..."

Вдалеке, в темноте - по мосту прогрохотал поезд.

Ангел рассмеялся; пошел на шум поезда.

Путь освещали фонари. Смотрел под ноги и улыбался.

"Где-то здесь pосли клены."

Какие смешные чуть занесенные снегом тpещинки в асфальте!

Внезапно стало тяжело дышать, ангел pезко выпpямился и pванул узел шаpфа. С ужасом заметил, как с бешеной скоpостью полетел вверх лежащий там, внизу, скрюченный, мертвый кленовый лист.

Удаpа об асфальт уже не почувствовал.

"Эй, что тут... - Вам помочь?.. - А что случилось? - Да вот... - Вам помочь?.."

Рассудок вернулся мгновенно. Встать, извиниться или полежать еще? Асфальт пахнул какой-то дрянью.

"Собаки, что ли?.. Может быть, мне окреститься? Сходить в церковь, принять христианство? Какой резон? Вот они там посмеются, когда узнают, что я - ангел. А я тут разлегся!"

"Пьяный? - Кому-то плохо? - Наркоман это, я вам говорю! наркоман! их вчера во "Времечко" показывали, точно такой! - Что-что? - Может, скорую вызвать?.. А что случилось?"

Опять хотелось смеяться.

"Они ведь и вправду вызовут. А заодно и милицию. Милиция, милиция... Меня могут там избить, но не убить же... Подставить себя, как будто я банк ограбил. Или на самом деле ограбить? Нет! я ведь могу сказать, что убил тело! Нет-нет, так не правильно, не честно, ещё попаду под 103-ию статью, "умышленные убийство", или даже - с отягчающими, 102-ая, пункты "г" и "е", это если бы я изнасиловал тело, хотя, если все-таки по 104-ой, там до пяти лет, вот бред! Кажется, это - по старому Кодексу... Или нанял киллера. Нет, зачем же! Не телу, - себе! Ну конечно!"

Во внезапно нахлынувшей на него, изнутри, смутной радостной теплоте он чуть не захлебнулся. Как просто! Боже мой, как просто!

"...Постойте, я врач... Что тут?.."

- Вы можете говорить?

- Да, у меня от снега закружилась голова...

- И все?

- И все.

- А травку-то небось...

- Я никогда не употреблял никаких наркотиков. Просто закружилась голова.

- Идти сможете?

- Да, конечно. Спасибо.

Ангел наймет для себя киллера. И он ангела, разумеется, убьет. "Интересно, сколько это стоит?"

Я нашел, Вероника.

Музыкант, математик.

Есть лишь ритм, - соединяются знаки; искусство - бесконечные соединения знаков; мне неинтересны эмоции, потому что они не обладают твердостью форм; а я должен жить, извлекая звуки из знаков.

А тела теперь нет.

И, значит, свободен. А убийца ушел, улыбнулся только на прощанье и ушел.

И все; и никого больше нет.

*

Когда огонь догорает, говорят,

глядя на последние искры: вот уходят

школьники, после последней же искры

восклицают: а вот ушел и учитель.

Датская присказка.

/январь 1998г./

666 + 666 + 666

1998.

Начался снова новый год.

Просто замечательно. Какие легкие чистые числа, и сколько - в них. Гораздо больше, чем в каждом из людей.

"Время, мое время, совершив надлежащий круг, весной, уведет меня с собою, этот год - должен быть последним. Десять лет - срок. Вполне достаточно для настоящей жизни. Вполне."

Но он опять и опять вспоминал день убийства, возвращаясь к нему мысленно снова и снова, он смаковал, как смакуют древнее вино, свои - те ощущения: как он хотел тело, уже мертвое, поцеловать или даже... Вспомнив однажды такое в метро, он рассмеялся зло, громко - ему стало страшно. На станции выбежал из вагона, остановился посреди платформы.

"Что я с собой делаю? Его теперь не вернешь. Мне надо их всех забыть, уничтожить!.."

Он хотел сойти с ума: лечь посреди платформы на холодные плиты и завыть - от тоски, от бессилия: что с ним? что с ним? - он убил человека! Нет.

Нет?

Он убил тело, которое любил больше жизни, ради которого он отказался от той, единственной, ведь они любили друг друга... Значит, не больше жизни? Больше! Но тело бросило его! Но это же нормально, так же бывает. Но он из-за него предал Веронику! Значит, он сам виноват....

"Значит, я сам во всем виноват."

А вдруг он все сделал не правильно?

Ангел стоял посреди платформы "Смоленская" Филевской линии и думал: решал уравнение. Нет, конечно, он ни в чем не виноват, он лишь исполнил предназначение, он сделал то, что на его месте сделал бы любой; наконец-то он поступил как человек. Как нормальный человек, понимаете?! Значит, путь откpыт. Значит, механизм известен.

Свободен.

Глава 15.

"Мухи в Романе..."

/январь 1998г., продолжение/

Что такое я?

Нет, не "кто", а именно "что". Потому что в последнее время я ощущаю себя более "чем", нежели "кем". Я словно сам вполне сознательно стремлюсь к какому-то "существованию вещества". Дикость, конечно, но остановить всю эту механику уже нет сил. Да и нужны ли эти силы?

Что я такое?

Воспоминание, коллаж.

Что такое каждый из тех, кто живет многообразием мира?

Коллаж.

Нелепая, грубая память о невозвратном, ностальгия, порождающая жестокость и черствость...

Мы насилуем трупы.

Далеко в детстве, на буфете - стояла игрушка (она разбилась потом) стеклянный шарик с готическим замком, если потрясти шарик - над замком шел снег. Я боялся этой игрушки и - любил её. Там, внутри, было нечто очень красивое и родное, казалось, стоит только лишь так аккуратно залезть внутрь... Посмотреть, проверить, понять, - как там это "что"?

Аккуратно не получилось. Осколки были выброшены, а замок остался, голый и глупый. Потом потерялся куда-то.

- Не хвастайся, старуха. Твоя

смерть сидит в этой клетке и слушает тебя.

- Да... Но я хотя бы знаю, где она.

П.С.Бигл "Последний Единорог"

*

Многое, из того, что - как нам кажется - мы искренне переживаем: болеем, умираем, страдаем, - многое из наших страданий - не страдания вовсе. Но воспоминания.

Откройте книги. Вчитайтесь: все было! И это самое "все" - не просто безликое словцо, не выражающее почти ничего, о нет! "Все" - оно и есть все: замечтался, полюбил, пережил чью-то смерть.

Хочется умереть теперь самому. Ах?.. Посмотри - это уже сделали до тебя, за тебя. Нет никакого смысла повторять глупости давно минувших дней. Вчитайтесь.

"...В наше время поэт - это полуварвар в цивилизованном обществе. Он живет прошедшем днем. ...Движение его ума подобно движению краба - оно направлено вспять. Чем ярче свет, распространяющийся вокруг него посредством разума, тем непроглядней мрак отжившего варварства, куда он закапывается, словно крот, чтобы набросать жалкие комья земли своим киммерийских трудов. ...Высшее поэтическое вдохновение теперь выражается в пустословии необузданной страсти, нытье преувеличенного чувства и ханжестве предельного участия. Поэзия способна породить лишь такого совершенного ноющего болвана, как Вертер... Ей никогда не взрастить философа, или государственного деятеля, или попросту разумного и полезного члена общества..."

Написал Т.Л.Пикок (англичанин, а значит - уважаемый мной человек) в 1820 году. Весьма справедливо.

Говоря "простым" языком (а иные читатели, увы, только такой язык и способны понять): мистика так мистика, нам ли бояться того, что у нас внутри?

Поучитесь у Нерона, господа постмодернисты, - вот как надо жить в искусстве.

Сжег бы я город? О да. Именно так, только так и красиво. Не спрашивая, не давая себе отчет ни в чем.

Пикок был прав.

Слишком уж много необъяснимого. Гораздо больше чем мне хотелось бы. Как не бояться страха?

Иногда сам поражаюсь: сколько всего я уже не узнаю, сколько всего пропустил, прошляпил, - теперь - пытаюсь успеть, - объясняя себе, пытаясь объяснить себе... себя.

Вот и сейчас, в этих строках, снова какое-то объяснение: себе, всем объяснение в любви, в ненависти, в черт ещё знает чем...

Это не пустота, нет, скорее: то самое "присутствие пустоты" - в них, во мне. Иногда мне просто страшно - я боюсь засыпать - вдруг не проснусь? Но я боюсь и просыпаться - "сегодня тот же день, что был вчера". Иногда меня посещает мысль: это не жизнь.

А не "грех" ли - думать так? - спрашиваю я себя. Увы, слишком теперь хорошо знаю, что такое смерть, но ведь с ней, с этой смертью, с роком, с судьбою, нельзя заигрывать.

Детерминизм? Без сомнения. Но я боюсь смерти. Каждая клеточка моего тела боится её. Что там - за "гранью" - меня мало волнует (я же "атеист"!), и мне хочется быть: здесь. Только здесь. Я не хочу умирать.

"Не надо делать мир глупее, чем он есть". Господи, как бы хотелось его сделать хотя бы чуточку глупее, чем он есть!

Мир прост. До боли, до безумия! Я чувствую эту простоту почти физически.

Было бы красивое название для какого-нибудь альбома - "Изнасилованный простотой мира".

Сложно понимать человека, который все время делает вид, что врет.

Я словно труп. Нет, это уже не игра.

Мне страшно.

Порой я просто не знаю, что ещё с собой сотворить.

Верят или не верят? В мои пошлые выдумки. Что делать? Убеждать их в собственной искренности - так ведь опять подумают, что валяю дурака, а не буду валять дурака: какая скука - скажут. И будут правы.

Ст.107. Доведение до самоубийства.

Доведение лица, находящегося в материальной или иной зависимости... покушение на него путем жестокого обращения с потерпевшим или систематическое унижение его личного достоинства... наказывается...

УК

*

Однажды художник приходит к простой мысли: если весь мир патологичен, если все люди грешны и мерзки, если каждый из них хоть когда-либо, но совершал убийство, изнасилование, грабеж... если все это так, - как тогда может одно безобразие приказывать другому?

Я - мерзок, но вы... Вы ж ещё более мерзки, потому что ваша мерзость претендует на абсолют. Но какие к черту в этом гнусном мире могут быть абсолюты? Какие идеалы? Религия, искусство? Может быть, этика, эстетика или мораль?

О, да, конечно, ещё бы, можно порассуждать об оттенках говна; некий уважаемый всеми господин огласит: мое говно - истинное!

Ах, вы морщитесь?

Что-то опять не так?

Психи, жалкие ничтожные уродцы. Они рассуждают о достоинствах искусства, сидя на кучах говна, они черпают его своими трясущимися ручонками и кричат: о, у меня проблема! а я вот, что я сочинил!

А поди намекни им, - ты бы, - как в анекдоте, - ежик, помылся бы, что ли, - так ведь пуще тебя изваляют, измажут, да и попрут с кучи: давай-давай, двигай, чистенький. А с кучи уходить не хочется, кормежка все-таки...

Но если уж очищаться, значит - что? - в самом деле - "прочь из этого мира"? Но мир так удобен и прекрасен.

Плывет мужик по реке. А навстречу ему

куча говна.

- Я тебя съем, мужик.

- Не съешь, говно. Потому что добро

всегда побеждает зло.

Взял весло, все говно раскидал. Плывет

дальше. И тут - опять говно, ещё больше

прежнего.

- У-у! Я тебя съем, мужик!

- Не съешь ты меня, говно! Сейчас я тебя

раскидаю. Потому что добро всегда побеждает зло!

Стал веслом говно раскидывать - умаялся,

но все раскидал. Дальше плывет. А навстречу

совсем огромное говно.

- У-у-у! Я тебя съем, мужик!!

- Нет! не съешь ты меня, говно! Раскидаю

я и тебя! Потому что добро всегда побеждает зло!

Стал раскидывать мужик говно. А говна

много. Не раскидывается говно.

И тогда мужик съел говно сам. Потому что

добро всегда побеждает зло.

Еще анекдот.

...Нет, я не шучу, мир действительно прекрасен! Эти горы, эти закаты и рассветы, эти леса и пенье птиц, что - все это - долой? Нет.

А люди? А как же глупые жалкие люди, многие из них так хотели бы узнать, увидеть, но - как им объяснить?

Ведь и я могу ошибаться. Я не предам, не сверну, но... вдруг мой путь в серое - это гибельный путь? Разве я имею право? Разве мне дано право: зная, объяснять?

Нет, пустое.

Нет, в мире есть много такого, о чем можно не знать.

Можно не знать о голоде и холоде, о войнах и катастрофах, об изменах и предательствах...

Можно не запоминать имена богов, можно не понимать таблицу умножения, можно, в конце-концов, отказаться от собственных желаний и жить, повинуясь безусловным рефлексам.

Можно не читать книг; можно читать их, всякий раз приступая к поглощению новой, забывая предыдущую. Можно заменить книги на что-то иное: плотская любовь, музицирование, политика...

Ну что вы, какая уж тут ирония...

Я же говорю - можно.

Но, если можно - значит: нужно. И если я что-то могу - значит: хочу.

Не пытайся себя обмануть.

Но мне почти ничего не надо. Я беру лишь то немногое, что мне ещё предлагают. Я отворачиваюсь в ожидании необычного, странного, и... признаюсь в любви последней пошлости. Пытаюсь отказаться от любого выбора.

Мне не нужна вся "куча".

Похоже на игру?

Обиделись на "говно", ждете, что я скажу: это шутка? Нет, не скажу. Всегда говорил.

Оскорблял и - извинялся.

Однажды вдруг понял: никаких оскорблений нет. С тех пор не обижаюсь ни на слова, ни на тексты.

"И вам не советую."

Пошло. Чего я всегда боялся - так это пошлости.

Кокетство?

Но почему же тогда так никак?

Нет, не тоска и даже не усталость, просто какая-то тупая злость.

Тупая злость поэта, у которого отобрали страну, веру, искусство. Тупая злость поэта, который наконец-то перестал понимать: что такое жизнь, который живет, но... все равно ничего не происходит. Фатум.

Сонеты, триолеты... Все то же самое, но как-то - никак.

Потому что: вы не умеете слушать!

Гады!

Повтори ещё раз для себя: гады.

Напиши об этом триолет.

Или швырни в окно кирпич. Ответят ведь: нет, спасибо, не надо. И так, и так - было.

Тупая злость, потому что это мы отвечаем - сами себе.

Это мы говорим на неком неестественном, корявом языке, где молодежный сленг соседствует с компьютерной терминологией, цитаты из гениев мировой литературы - с рок-, прости Господи, - поэтами.

Социально пнул.

Что дальше?

В этом может быть искусство?

Нет, не чувствую.

Словно режу вены, а боли нет.

Мне должно быть стыдно. Да? Какая разница? С собой я могу сотворить что угодно. Я могу стать злым. Добрым. Похвалить. Охаять.

При минимуме эмоций.

Есть тупая злость - потому что нет боли.

Очень больно, когда нет боли.

Нет страха, есть тупая злость.

Но все равно получаются стихи...

Все, дальше - не о чем. Страшно? Пойду торговать парфюмерией. По улицам бродят незнакомые мне люди. Ненависти у меня к ним нет. Я бы их просто убил.

Что такое "рейв"? Гончаров об этом не писал.

В мире есть много того, о чем мне можно не знать.

Нет?

Должен?

А поэты... Ах-ах-ах, поэты!

Поэты, будь они прокляты, продолжают писать стихи, писатели, чтоб они сдохли, продолжают писать прозу, художники, дьявол их подери, продолжают рисовать... грабители грабят, правительства правят, проститутки торгуют собой, дети плодятся, а Волга-то, Волга, мать её так... впадает в Каспийское море.

Я ничего не хочу доказывать.

Повтори ещё раз.

Зачем? кажется, я даже в это не верю.

Но как ещё мне убедить их в том, что я - не играю? Завершить ещё один текст и удавиться?

Нет веры, есть тупая злость.

Уходить в игру, переступая запретную черту? Из-за черты выглядывать и - опять обратно. И опять.

А с какой стороны черты ты начинал? Это сейчас очень важно, ответь.

А что можно считать серьезным, истинным? Скажем, этот текст, да? Эту Пятнадцатую главу? Но не является ли она очередным па в бесконечном танце "уставших декадентов"? Или я сейчас покаюсь: вру я вам, на самом деле - я другой, я очень несчастен.

Выбоp пpавды. Буриданов осел.

Добpо побеждает зло.

Нет, так ты не настоящий! - кричат зрители снявшему маску клоуну. Можешь ли ты хоть дома не ходить в этой пошлой маске? - терзает клоуна любящая жена. Но дом и цирк сливаются; а он - становится дивным и страшным андрогином, ангелом-истребителем.

Это проблема? Нет проблемы.

Нет проблемы - есть тупая злость.

Вырваться!

Убежать, послать их всех к черту, ещё раз побросать за борт, наплевать, надавать пощечин... объявить войну и наслаждаться собственным величием.

О, вы есть хотите бросать? - радушно улыбнуться господа-товарищи идолы, заботливо расставленные вдоль виртуального борта роскошного нашего виртуального "парохода современности", - уэлком, голуба, деньги вперед.

Куда еще?

Плюнь в меня, ну пожалуйста, плюнь!

...Деньги вперед.

К черту! отстаньте! Не хочу плевать! И бросать тоже не хочу!

О'кей! Не плюй и не бросай. Деньги вперед.

Так я могу плюнуть или не плюнуть?

Да! Да!

Деньги давай!

Или.

Думай.

Гамлет, Гамлет!

Дурак, эклектик поганый! Шут-истребитель! Ты и объясняться в любви будешь цитатами! Сравни теперь себя с Гамлетом, а ещё лучше - с Сальери...

Уже сравнил.

Нет, все равно лучше не стало.

Сальери.

Найти Моцарта и убить. Не испытав при этом ничего.

Только тупая злость.

Забыться. Работать.

Что угодно - в искусстве. Обыватель. Сиди в своем говне.

...Любым способом - увеличить количество искусства. Нет, не призыв, скорее мольба. Канцелярщина. Громоздить слова и предложения.

Сказали: накручиваю черную карму.

Плевать. Энтропия спасет.

Находить, хранить, не отпускать. Сваливать в одну помойку; не сейчас, после - разберутся другие; боюсь не успеть.

Молиться. Камлать.

Чтобы не хватило сил, когда он, Моцарт, придет и улыбнется: все ведь так просто...

Чтобы не было уже сил, когда он придет, и единственной мыслью будет мысль: убить гаденыша!

Бросая в прошлое сны, придумывая своему бессилию все новые и новые формы. Не зная, не ведая, не желая...

Слоники на пианино. Верные вещи.

Слоники, слоники...

Камлать.

Хранить любовь, истину, бога, искусство, не понимая, что это такое; расселять их по клеткам и любоваться, умиляться, завидовать самому себе. Строить фундамент в себе - для грядущей башни.

...До сих пор помню, что боялся своего снегового стеклянного шарика. Но шарик погиб, и не осталось ничего. Пластмассовый замок и липкие блестки никак мне не напоминали тот таинственный зимний мир. Поняв устройство мира, я перестал бояться его, и мир - потерял для меня всякое очарование.

Страх ушел, забрав с собой истину.

Жаль.

Смешной такой кокон, из которого вылупится моя смерть.

Теперь они обязаны "полюбить друг друга... или умереть", потому что "добpо всегда побеждает..."

Но в мире есть много такого, о чем мне можно не знать.

*

...И не надо меня отождествлять с тем придурком, который микширует настоящий текст. Более несхожих людей трудно представить - мы даже не диаметрально противоположны. Мы очень разные. Мы читаем разные книги, смотрим разные фильмы, нам нравятся разные вещи, - что-то общее, без сомнения, есть, - но это общее вымучивается, выхолащивается. Мы уже десять лет говорим об одном и и том же. Как мне не скучно - понятно: у меня не так уж и много "достойных собеседников". Я очень некоммуникабельный человек.

Но, как сложно мне с людьми знакомиться, так же сложно и расставаться. Расставаться я не умею.

Так и с самим собою. Я очень привык к нему. Как привыкают к шкафу или к обоям. Мне было бы несказанно плохо, если бы он изменился. Я привык к его мечтам, к его фантазиям. Вот уже десять лет как они - остаются неизменными. И не потому, что - не могут воплотиться во что-то конкретное. Ведь "воплощения" рождались и умирали, а он - оставался, со своими, теми же, мечтами и фантазиями. Из года в год ничего не менялось.

"Воплощения" предавали его. Они - взрослели, умнели, беря у него уроки цинизма и равнодушия; он - учил их, выучиваясь, они покидали его.

Он презирал своих учеников - он завидовал им. Они были тем, чего у него не было никогда, - они умели быть счастливыми. Радоваться и печалиться. Любить и ненавидеть. Он знал, что это право от них не отнимешь - и тем больней ему было наблюдать за своими "детьми".

В тайне он надеялся, что потом они воспитают его, спасут, принеся ему дар: желание жить. Но годы шли - никто не возвращался к нему. Никто не хотел с ним делиться. Никто не возвращался к нему, никто.

...Я бы и не знал, что делать с теми, кто вдруг пожелал бы ко мне вернуться. Я им уже все показал, обо всем рассказал. Смеяться надо мной, что ли?

...Книга "Пустой Город". Она стала исполнением воли того Романа Шебалина, которым я был лет пять назад. Мне, сегодняшнему, эта книга, вероятно, не очень-то и нужна. Но ему - нужна была. Он мечтал. Он верил в эту книгу. Я исполнил его мечту. Таков был мой долг. Иное скучно и пошло. Ведь в этом мире, увы, слишком много есть такого, о чем мне можно не знать...

Я ухожу в путешествие, оно будет долгим.

Все сны, все сомненья, все грезы

Я забираю с собой.

Я забираю ещё и улыбки друзей, запах лета,

Вечного лета и ветра, соленого ветра

Все то, что не вложишь,

Все то, что не вложишь в большой чемодан

С едой и бельем.

Я ухожу в путешествие, оно будет трудным.

Все долгие годы, все дни, все мгновенья

Я знал: мне придется когда-то уйти.

Уйти, чтоб услышать песнь ветра,

Увидеть высокое небо,

Высокое чистое небо

Потерянной где-то и вовсе забытой

Забытой мечты...

Вл.Леви "Я ухожу в путешествие".

Глава 16.

"Непорочная Зайчатина".

Очень хочется быть честным. Но: так бывает - честным, значит, скучным.

*

Кадры фильма "Стена". Пинк сидит у телевизора и переключает программы. Взрывы на экране телевизора.

ЗТМ.

из ЗТМ:

Вспышки, костры, хлопушки и петарды, в кадре - евреи танцуют со светильниками.

Отъезд. Студия.

Расталкивая веселящихся евреев, в кадр пролезает уже знакомый нам Церемониймейстер:

- Очень рад, хотя как раз нас вас-то как раз и не ждали, но, как говориться, дареный конь хуже татарина... (хохот за кадром)

Появляется Чеченец с автоматом:

- Ну вот, это опять провокация.

Хохот за кадром. Евреи наливают Чеченцу водки и выбрасывают его из кадра.

Церемониймейстер:

- Цельные ребята. Так вот. Сегодня мы будем в некотором роде распинать Христа (хохот за кадром). Это очень больно, но христиане так любят своего бога, что анекдот про дом повешенного и веревку у них не в чести. (хохот за кадром) Ну и славу богу. Идемте со мной.

Церемониймейстер ведет камеру (с оператором) по коридорам. Заходят в комнату.

Церемониймейстер (из-за двери):

- Идите, идите, сегодня у нас день настоящих сюрпризов!

Дверь захлопывается. Оператор с камерой оказывается запертым, в кадре мечутся стены, потолок, пол, дверь. Выхода нет. Гомерический хохот за кадpом.

Церемониймейстер (за дверью):

- А каково Христу было в утробе, а?

В комнате гаснет свет.

Т.е. - ЗТМ.

Из ЗТМ - НДП:

Корпорация "Стильные духом" представляет

Второй празднично-пасхальный выпуск...

"Дикий человек из Назарета"!

Церемониймейстер (сидит в кресле на фоне действующего нудистского пляжа):

- Как вы уже поняли, сегодняшняя наша передача посвящена не Пасхе, как следует из названия, а смерти. (хохот за кадром) Что может быть пpекpаснее смерти, да и к тому же смеpти под Пасху? С этим вопросом мы приставали к людям на улицах, домогаясь у них самого сокровенного - ответа на вопрос: за что так люди любят смерть? (хохот на кадром) Ох, извините, я, конечно имел в виду смеpть под Пасху. Мы опросили более двухсот рожениц и около ста хакеров, кроме того на наш вопрос ответили: сорок три депутата Государственной Думы, пятнадцать школьников специализированной школы для глухонемых, два больных сифилисом бомжа, Илья Глазунов, Эдуард Лимонов и постоянные гости нашей передачи - Дима Холодов, Влад Листьев и некто Мень. Однако, результаты вскрытия (хохот за кадром) показали... извините... результаты опроса опять не показали ничего. В следующий раз подвергнется опросам постоянный контингент Новодевичьего кладбища... (хохот за кадром) Да, кладбища...

ЗТМ

из ЗТМ:

Врач в белом халате, с капельницей в руках, стоит перед картой Ближнего Востока:

- Сегодня мы поговорим о Христе. (гомерический хохот за кадром) Уже никому не секрет, что, как об этом писала центральная пресса в лице газеты "Московский комсомолец", в пещерах гоpячо нами любимого Гамподара были найдены останки живого существа с явными признаками приобретенной патологии, несколько столетий назад существо били палками, прибивали гвоздями к доскам и надевали ему на голову венец растительного происхождения. Вышеприведенные факты неопровержимо свидетельствуют о том, что найденное существо - Иисус, прозванный "Христос" за способность к эсхатологии. (хохот за кадром) Русская Патриархия предложила Мировому Сообществу проект, по которому тело найденыша будет подвергнуто церемонии перезахоронения, как того требуют народные русские традиции. Славный ряд Лжедмитрия и Николая Романова, Сталина, Ваpлаама Аpавидзе и Петpа Тpетьего пополнится новым членом. Иисус по-пpозвищу Христос да займет достойнейшее место в ряду великих сынов России. (хохот за кадром)

Рекламная пауза.

Веселые парни и девушки выбегают из храма. Смеясь, переговариваются.

- А ты съел уже свою просвирку?

- Ага, ты съел уже свою просвирку!

- Что правда?

- Ой, и я тоже съела!

- А что делать, она же такая маленькая!

- Что делать, что делать?

- А вот что!

Некий парень показывает свою просвирку.

- Надо вот так! Жевать, не пережевать!

Все радуются.

Из храма выходит батюшка.

- Теперь вы сможете жевать эту новую просвирку долго. Жевать и не переживать! (раздает всем просвирки в яркой упаковке)

НДП:

Новый "Стиморол".

Ортодоксально стойкий вкус.

Одобрено Российской Патриархией и ЮНЕСКО.

Улыбающийся батюшка надувает из просвирки пузырь.

ЗТМ.

*

- Скажите, вы что, действительно считаете себя ангелом?

- Да.

- И когда вы себя впервые почувствовали... не человеком?

- Где-то года два назад.

- Расскажите, как это было.

- Вероятно, это было связано с помутнением рассудка Романа Шебалина. Ему явился шар. Точная дата явления - август 1996 года. Далее пpоизошла цепь весьма нелепых событий, следствием которых было окончательное помутнение рассудка означенного Р.Шебалина. Но не о нем речь. Было ли мое появление в людях какой-то особой миссией, каким-то заданием, - не знаю. За последнее время я просмотрел порядка трех-четырех дюжин фильмов про ваших ангелов - все являлись за Землю с неким заданиям, я подумал: а вдруг я тоже должен был кому-то помочь или просто совершить что-то очень важное, спасти, там, человечество от Третьей мировой войны или придумать лекарство от СПИДа, или, на худой конец, развязать эту чертову войну, но - нет. Нет, ничего подобного я был сделать не должен. Для подобных свершений я слишком слаб. У вас тут есть поговорка: бодливой корове бог рогов не дает, так вот, поскольку я с огромной охотой поубивал бы...

- Не надо никого убивать, расскажите лучше, как в нашем суетном и диком мире живется ангелу, душе светлой и нежной...

- Насчет души - не знаю, вашими именованиями, - я атеист. А что касается моей жизни... Постепенно я понял, что разговариваю с людьми на каком-то не том языке, пчелином или, что ли, гекконьем, не знаю. Сперва я думал: все произойдет само собой, естественным путем, как травы растут, как распускаются цветы, нет же, нет - механизм оказался слишком сложен...

- Извините, как?

- Слишком... хорошо сложен. Знаете, бог прост, он очень прост, прост так, что даже я не в силах постичь его простоты. Я чуть сложнее. А человек, это, видимо, пока - предел той сложности, которую мы можем себе позволить. Теперь иногда вижу сон: я - за штурвалом самолета, сколько горючего неизвестно, но есть подозрение, что оно на исходе, долго ли ещё мне лететь? С салоне - люди, я отвечаю за них. И я не могу, не имею права погубить их. Но я не знаю, как устроен самолет. Я осторожно нажимаю то одну, то другую кнопку, но ничего не происходит или - происходит что-то не то. Надо посадить самолет, полет должен окончиться, но - как!

- Кто ж вас пустил в рубку?

- А вдруг это наказание, расплата? На совести того, кем был Роман Шебалин до моего прихода, - много такого, о чем даже вам я не могу рассказать. Но я в ответе за его организм. А как он работает - я не знаю.

- И теперь вы нажимаете на все кнопки сразу, не думая?

- Да. Я устал. Я не понимаю механики человека. Он сложный, он разный. Я устал, я должен убить его, чтобы вернуться...

- То есть - разбить самолет?

- Да.

- Но тогда все погибнут.

- Пусть. Погибнут все его мечты, все его сказки. Погибнут стихи, песни, рассказы. Его слезы, его смех, его печали и радости. Пусть так.

- Но это жестоко.

- Что такое "жестоко"? То, что причиняет боль? Но он привык к такой боли. Он перестал уметь радоваться. Я дам ему то, что он просит. Ведь этой, моей, он не почувствует.

- Смерть?

- Да.

- Какой же после этого ангел?

- Обыкновенный. Я захотел стать человеком. Или... мне пpиказали... Ну... я не смогу Вам этого объяснить - почему. Но я включил слишком сложную, хотя и кpасивую, машину... А тепеpь, нужно пpизнаться честно, - я не знаю, как ею управлять. Я даже не знаю, как её выключить. Я пытался скопировать ситуации с других людей, я подражал им, я помогал им понимать себя, а сам...

- Мавр сделал свое дело, мавр может уходить?

- Да, что-то вроде этого.

- Зачем же тогда вы все время врете? Вы хотите, чтобы я вас пожалел? (попытки смеха за кадром) Но я человек из телевизора, не больше, я - сон, я - эхо. Пересмешник.

- Как-то невесело вы это говорите.

- Должно быть, я заразился от вас меланхолией. (пауза) Кому вы исповедуетесь, кретин?! Попу с экрана? Эфирной проститутке?!

- Вы думаете, я вижу разницу? (робкие смешки за кадром)

- Я думаю, что рейтинг этой передачи уже упал ниже уровня моря! (хохот за кадром) Уходите или я убью вас!

Ангел закрывает лицо руками, плачет.

- (показывает на ангела указкой) Последний раз он так плакал после прочтения повести Крапивина "Самолет по имени Сережка", вот урод-то! (гомерический хохот за кадром)

"Маpия, выключи телевизоp."

- Кто это сказал?

"Выключи. Это уже кошмар."

"Иногда и мне снится телевизор."

- Что Вы сказали?

- Я вижу во сне телевизор, мне однажды приснилось, что я родил телевизор.

- Как это?

- Как-как? как женщины рожают, просто.

- И ощущения?

- Не знаю... Я опять сплю?

- Возможно. Я могу продолжать передачу?

- Какую?

- О'кей! Открываем наш Особый Телемагазин!..

ЗТМ

НДП:

"Смерть - это как раз то, что вам нужно! Звоните прямо сейчас."

из ЗТМ:

Офис, стол, на столе - телефоны. За столом сидит крайне приличный человек и отвечает на телефонные звонки.

Звонок.

- Я хотел бы заказать смерть своего сына.

- Сколько ему лет?

- Боюсь, что уже четыре месяца. (хохот за кадром)

- О'кей, напишите заявку, оставьте свой телефон, мы пришлем вам гарантийный талон и свидетельство о смерти.

- А дорого?

- Как везде, вы ведь не хотите сделать вашему носителю этот гадкий, гнусный, пошлый, мерзкий, противный аборт? (хохот за кадром)

НДП (бегущая строка):

Мы выступаем за запpещение абоpтов...

- Господь с вами, конечно же нет!

- Ну и отлично. Мы вам вышлем особый буклет и тариф. Мертворожденные на третьей странице. Удачи.

Следующий звонок.

- Я болен СПИДом.(хохот за кадром)

- И?

- И хочу умереть. (хохот за кадром)

- Вы что, с ума сошли? Да любая ревизия нас тот час же оштрафует за подобные вольности. Смерть от СПИДа! Масло масленое! Запритесь в холодильнике и наешьтесь льда, сэр! И не морочьте мне голову!

- Но почему я не могу оформить заказ?

- Да потому что смерть не будет к вам являться по нашей разнарядке, если вы и так должны умереть! Это как бесплатный капитальный ремонт, который каждый жилец может один раз совершить даром! И поэтому ваша просьба и последующие, надеюсь, действия будут расцениваться ревизией как взятка в особо крупных размерах!

- Каких? (хохот за кадром)

- Я вам пеpезвоню. И, пожалуйста, никому никогда не говорите, что больны СПИДом. Пусть это будет нашей маленькой врачебной тайной.

- Огромное вам спасибо! Вы вселили радость в мое измученное сердце!

- К вашим услугам. Удачи. (зрителям) Как вы все уже убедились, смерть - это то, что вам нужно, звоните прямо сейчас, мы принимаем заказы на смерть! (хохот за кадром)

Заставка: портрет А.Пушкина.

Звучит "Imagine" Дж.Леннона.

НДП: "Мой Пушкин".

Писатель и Издатель бегают по пустынному морскому пляжу.

Писатель:

- Издай меня.

Издатель:

- Издам.

Писатель:

- Издай!

- Издам!

- Издай! Издай!!

- Издам!! Издам!!!

- Изда-а-ай!!!

- Изда-а-а-а-м!!!

- Еще!!! Еще!!!

- Еще изда-ам! Еще изда-а-ам!!!

Церемониймейстер (висит вниз головой в костюме самурая):

- А теперь, как я уже говорил, нечто совершенно иное, - Писатель, который издает себя сам. (хохот за кадром)

Писатель:

- Я издал себя сам. Я сам издал себя. Я издал! Издал!! Издал!!! Я полный издал!!!! (мечется по тюремной камере, размахивая руками)

Церемониймейстер (идет с микрофоном вдоль стены Новодевичьего):

- Да... Москва, как изрек классик... "как славны в этом слове два сладких слога - "мос" и "ква"! (останавливается у плаката "Москве - 8-1/2 веков") Колоссально. Уже не девочка. Но леди столько не живут. (хохот за кадром)

Настоящий Джентльмен (внезапно влезает в кадр):

- Перестаньте постоянно оскорблять принцессу Диану.

Церемониймейстер:

- Почему?

- Она обещала мне...

- Что же?

- Ну...

- Новую паровую машину?

- Нет... сто поцелуев принцессы! (хохот за кадром)

- А! Вы - из "Цирка Монти Пайтона"? (хохот за кадром)

- Нет... из Британского Посольства. (хохот за кадром)

- А почему Вы тогда говорите по русски?

- А я - правозащитник! (гомерический хохот за кадром)

ЗТМ.

из ЗТМ:

Врач в белом халате, с капельницей в руках, стоит перед картой Ближней Азии:

- Мы продолжим наши беседы о Христе. Только что получены новые сведения относительно тела найденыша. Оно будет выставлено в витрине нового подземного Пассажа, где вскоpе начнет продаваться новый альбом Меладзе, а также новый горький пористый шоколад "Христос Спасающий". На правах рекламы. Позже тело найденыша примет участие в рекламном туре преемника президента, которого вы все, конечно, знаете. (хохот за кадром)

ЗТМ

В студии.

- Сегодня у нас в гостях пpедставитель "Общества заземления бездомных собак". (хохот за кадром)

Церемониймейстер обращается к высокому бородатому юноше, очень похожему на Хемингуэя.

- Вы, должно быть, пpедельно религиозны?

- Э-э...

- Это "Общество заземления бездонных собак?" (хохот за кадром)

- Э-э, бездомных собак.

- Извините.

- Ни... чего.

- Да, пожалуйста. (пауза, хохот за кадром)

- М-м-м... А Ваша собака заземлена?

- Моя собака?

- О! Да, Ваша собака!

- Но у меня нет собаки. (хохот за кадром)

- Э-э-э...

- А как вы заземляете собак?

- Ну-у-у, собака должна быть заземлена, да.

- (пауза, хохот за кадром) И что?

- А что, у Вас есть собака? (хохот за кадром)

- Нет, я уже говорил.

- Э-э-э...

- Скоро Пасха, Вы как-нибудь особо будете отмечать этот праздник?

- Да-а-а, мы заземлим... собак. (хохот за кадром)

- И все?

- А что, у Вас есть собака? (хохот за кадром)

- (заговорщически подмигивает зрителям) Да, есть.

- Э-э-э... Тогда будем её заземлять.

- А как Вы это будете делать?

- У-у-у... А что, у Вас есть собака? (хохот за кадром)

- А Вы верите в бога?!

- Да-а, я заземляю собак. (хохот за кадром)

- (зрителям) Мы забыли вас предупредить, что, кроме, конечно, Русской Православной церкви, у наших сегодняшних гостей есть очень опасные конкуренты - "Общество порноохотников за тамагочи"! (хохот за кадром)

В кадр врывается юноша в хитоне и с ЛОРовским зеркалом на лбу.

- Это я из "Общества порноохотников за тамагочи"!!

- Очень хорошо.

- А Вы что - тамагочи?

- Нет, я ведущий.

- Убирайся отсюда прочь!

- Почему?

- Потому что мы открываем праздничный, пасхальный сезон охоты за тамагочи! (хохот за кадром) В честь принявшего муки на кресте Христа мы распнем пятьсот тысяч тамагочи и ещё три сотни просто замучаем! (хохот за кадром)

Бородатый юноша:

- Э-э... А у Вас есть собака?

Юноша в хитоне:

- У меня есть специально для вас особо изуверский и крайне непристойный способ охоты за тамагочи.

- А-а-а... Но у меня нет тамагочи...

- Как?! (накидывается на своего собеседника с кулаками)

Представители обществ дерутся.

Церемониймейстер (пытаясь их разнять):

- Прошу прощения, передачу приходится... (сверху почему-то падает горящая балка, хохот за кадром) так закрывать, но скоро... (хохот за кадром)... мы опять распнем Христа...

ЗТМ.

Из ЗТМ.

Передача "Знак Качества".

На экране мальчик в русской рубахе и с большим осиновым крестом на груди.

Мальчик:

- Мой папа очень добрый и любит свободу, но смотреть в его глаза все равно нам не надо. Дорогой папа! Я хочу поздравить тебя с твоим любимым пасхальным праздником - днем рождения Адольфа Гитлера! Для тебя, мой милый папочка, я сейчас прочитаю стихи. (читает)

Евреи засели в Кремле на пирушку,

Пропили Москву и три грязных подушки,

Пропили, злодеи, марксистский подход,

Шесть тракторов, пушку, один пулемет.

Продали татарам Зеленого змея

И выкрали Ленина из Мавзолея!

Приехал на Пейсах Розафер, раввин,

Убил трех Иванов и трех Катерин!

Но - чу! Это русский выходит без страха,

Хватает за пейсы Абрама, Исака:

- Почто вы, иуды, мать вашу растак,

В России такой учинили бардак!

Болею, бывало, и нужен мне врач,

Врача вызываю - а это пархач!

Газетчик, писака, цейрушный наймит,

что продался, милый, ты часом не жид?

Еврейский фотограф пролезет везде,

Он рад несказанно славянской беде!

Короче, сейчас, носари, вам задам,

Со мной - Достоевский, Васильев, Саддам!

Но тут зарыдало жидье неуемно:

- Пусти нас, товарищ, нам больно, нам стремно!

Мы слово даем никогда-никогда

Великим славянам не делать вреда!

Мы все, что награбили, вам отдадим,

А сами к себе в Тель-а-вив улетим!

Мацы вам оттуда в подарок пришлем

И Хава-Нагила вам хоpом споем!

- Катитесь отсюда, в Израиль иль в Штаты,

А вашей мацы нам не надо, жидята!

Россия - велика и песней, и хлебом,

И этой вот верой, и этим вот небом!

С праздником, милый папа! Харе Кришна!!

Церемониймейстер:

- Москва все ещё сердце нашей Родины и столица мира. И это не смешно. Но. Но сегодня у нас в студии собрались на Пасхальное Христоборье представители разных, очень разных этнических групп. Как справедливо писал в своей "Вивисекции" Роман Шебалин: "если б Христос родился в Африке, то был бы негром". Тьфу, негpы - мерзость какая! Конечно, это банально и даже где-то пошло, глупо, мерзко и антинаучно. Но.

К Церемониймейстеру подходит Француз и кладет ему руку на плечо:

- Не тяните резину, мон шер.

- Логично. Итак. Различные этносы позволили себе прислать сюда, на Праздник, своих представителей, свидетелей и соучастников мученической смерти нашего с вами любимого Христа. Все они, как сговорившись, таки угробили его, да? (аплодисменты и хохот за кадром) Итак. (в кадре Африканец) Что вы сделали с вашим Христом?

- Съели.

- А символ мученичества?

- Вот. (на шее Африканца висит берцовая кость; аплодисменты и хохот за кадром)

- Ага. Пойдем дальше. Вы?

- Я Гражданин США. (в кадре - Американец) Нашего Христа приговорили к электрическому стулу. (аплодисменты и хохот за кадром)

- Ну, это не очень экономно. С музыкой?

- Были Френк Синатра и Майкл Джексон.

- Тем более. А у вас?

- Русский! (в кадре - пьяный русский)

- И где?

- Кто? А! Мы его сначала мучили, туда-сюда ходил, по этапу ходил, сученым с Солженицыным работал, потом его уже в клетке возили, голого, зимой, а вот потом уже колесовали, а потом посадили на кол, потом четвертовали, потом бросили гнить под стены Кремля, а вот уже потом скормили шелудивым...

- Хватит-хватит! А символ?

Русский глупо улыбается и достает из-за пазухи томик стихов Есенина и бутылку водки. (аплодисменты и хохот за кадром)

- Теперь вы. (в кадре - Француз). Что это у вас?

- Голова Христа. Его гильотинировали. Я француз. (за волосы поднимает в кадр отрезанную голову Христа, аплодисменты и хохот за кадром)

- Понятно. А вы кто?

- Я самурай. (в кадре - Японец) Христос сделал себе харакири. Вот этим. (показывает окровавленный меч)

Гробовое молчание.

- Как?

- Так. (делает сам себе харакири, аплодисменты и хохот за кадром; Француза и Американца выташнивает)

В кадре - Индус:

- Христа съели тигры.

Индуса отталкивает Немец:

- Христос был евреем, поэтому место ему - в концентрационном лагере!

Церемониймейстер:

- Кстати, да! А почему молчат евреи? (аплодисменты и хохот за кадром)

В кадре - Еврей.

- А мы его распяли.

Все:

- Фу, как это примитивно!

- Как пошло!

- Бездарно и бездуховно!

- Христа съели...

- Тигры!

- Нет, колесовали!

- Газом!

- На стуле!

- Распяли!

- Нет, съели...

Начинают драться друг с другом при помощи подручных средств: гильотины, электрического стула, костей, головы и пр. (аплодисменты и гомерический хохот за кадром)

Церемониймейстер (выходит из Студии, закрывая за собою дверь):

- Вот ведь уроды. Что ж, а теперь мы вам покажем Христа, который, так сказать, распял себя сам...

Внезапно на Церемониймейстера падают софиты и прочие электроприборы. Призывно гудит набат. Дерущиеся представители и соучастники ломают дверь и набрасываются на Церемониймейстера. По канатам в Студию быстро спускаются монахи всех мастей и приходов. Раздаются гневные крики:

- Это кощунство!

- Святотатство!

- Немедленно прекратите безобразие!

Все грубо избивают Церемониймейстера.

НДП:

"Родина-мать зовет!"

"За что кровь проливали, Иуды!"

"Утопи свою голову!"

"Христос бы русским!"

"Да здравствуют Баркашов и Распутин!"

"Все на перевыборы Пелевина!"

"Банду Ельцина - под суд!"

"Саддама - на мыло!"

"Ленин, партия, ЛСД!"

"Убирайся на свой Авалон!"

"Сахаров - наш рулевой"!

"Да здравствует Мировой Сионизм!"

"Во имя Валена!"

"Вся власть экономистам!"

"Свободу Ивану Буслаеву!"

"Долой антинародный режим!"

"Пушкина - в президенты!"

"Все на расстрел Русской Патриархии!"

В драку ввязываются обслуживающий персонал, статисты и спонсоры. Избитый, истекающий кровью Церемониймейстер из последних сил кричит:

- Ради бога, ради всего святого, оставайтесь с нами! (умирает навсегда)

Радостно и грозно звучит "Па-де-де" из балета "Щелкунчик". Это апофеоз Божественного в Человеческом, победа сил Добра над силами Разума.

*

- Потом мне опять привиделся шар. Маленький такой шарик, он был внутри меня. Он лопнул. Я тогда ещё подумал, Иван Бабичев спрашивал: какой бывает звук, когда разрывается сердце? Мне приснился именно такой звук. Я спал. Вдруг вскочил, стал озираться, я ничего не понимал, во мне словно что-то лопнуло, со стоном, со скрежетом. Кое-как я убедил себя заснуть вновь, ничего, мол, не случилось, просто дурной сон. Часа через два звук повторился. Я услышал грохот упавшей гитары: от удара об пол - лопнула дека, порвались струны - все разбилось в щепки. Это все сон, сон, - уверил я себя. Уснул снова. Но вдруг - вновь услышал звук лопнувшего шара. На сей раз звук был столь явственен, что только страшным усилием воли я заставил себя не вставать и не идти в коридор проверять - что там случилось. Но внутри меня продолжал гудеть колокол лопнувшего шара. Уже не маленького, словно за эти два часа мой шарик вырос и - умер, действительно умер.

Я слышал, бывают наркоманы, которые перевозят в себе особые ампулы с наркотиками, дома, когда таможня уже позади, они извлекают из себя наркотик в оболочке. И горе им, если там, внутри у них - оболочка с наркотиком разорвется! Может, во мне разорвалась подобная оболочка? Может, в моем теле теперь - яд, смерть? Тогда я должен скоро умереть.

ЗТМ.

Звучит единственно простая и красивая музыка - Вальс "Три сестры" С.Курехина.

НДП:

Я столько хотел вам рассказать...

Глава 17.

"Звезда и Смерть воды в ступе."

/март 1998г./

Я смотрю на часы. Я пишу прозу. Что такое "проза"?

Вода, поток. Бессвязно мутное движение. Так?

Нет.

Каждая капелька, каждая волна - имеет свое четкое направление, свое и только свое место в потоке.

И Работа ведется в бесконечном неуловимом движении. Точный подсчет бессознательного, - математика, не более того.

Проза - статистика с комментариями. Не более того.

Далеко-далеко, смерть расскажет тебе мои сны.

Вот уже, видишь: мир закругляется в ноль. Ноль тикает часами. Мое аккуратное сердце ведет скромный отсчет твоим серым дням.

Ведь я подарил тебе серое.

Ноль ещё пульсирует - ему снятся тревожные сны.

Я вдруг просыпаюсь: андрогин? ангел?

Шут-истребитель?..

Постой, ноль, нет, не торопись, - моя ладонь: его беспокойный пульс.

Не бойся, ноль, скоро не будет уже ни тебя, ни меня.

Ноль булькает кровавым овалом рта.

Не бойся, ноль, там, в земле, не будет ни глаз, ни губ.

Ноль растягивается в улыбке. Замирает.

Ты испугалось, мое аккуратное сердце?

Не бойся, ноль, не любит никто.

В серой воде малыш, сгусток огня, чуть... дрожит...

Не бойся, глупый мой огненный сын, оно... никогда не вернется.

Спи, мой маленький смешной ноль, я спою тебе колыбельную о том, как мы должны умереть.

Небо.

Над нами стремительно летит упругое небо.

Я с ужасом жду.

Так, тобою, ребенком еще, я подходил к праздничному столу и тянул скатерть. На пол падали чашки, ложки, выпивка, закуска... Порой успевали подхватить.

И теперь я с ужасом жду, когда оно кончится - просыплются наземь звезды, планеты, галактики, ангелы, боги... Край неба мелькнет лоскутом там; мы не увидим, - погребенные - звездами, планетами, галактиками, ангелами, богами... не увидим уже ничего.

Сны городов, сны домов, дворов,

Засыпанных снегом улиц, сны пустых аллей...

И кажется, что застыл и схвачен

Мотив щемящий убегающих дней.

И не понять, не суметь ухватить

Звонкой птицей крик летящий в ночи

Я не знаю, как тепло ушедшее найти!

Вл.Леви "Мотив убегающих дней".

*

На днях перечитывал С.Къиркегора.

"В момент зачатия дух пребывает дальше всего, и потому страх тут всего сильнее. В этом страхе возникает новый индивид. В момент рождения страх во второй раз достигает своей вершины в женщине, и в это мгновение индивид появляется на свет."

Нетрудно догадаться, что эта простая формулировка лежит в основе концепции "разумного мазохизма". И в самом деле - рождаясь в страхе, человек испытывает определенные страдания, которые, переживая после, пытается оправдать ли, осознать ли, повторить ли - не важно, главное возвращается к тем далеким детским ощущениям снова и снова. И все подобные ощущения - лишь производные того первого страха (или - тех страхов, материнского и детского). Не просто индивидуального страха, а страха незримо для иных, - но навеки связанного с тем далеким - исходным страхом. Страхом некой мифической Евы. Каждое новое дитя, появляющееся на свет в боли и страдании, возвращает к переживанию "первородного греха".

Но люди - не "боги"; человек призван приходить в этот мир в страхе и страдании, почему же тогда он так боится своих страха и страдания? Отречение от них, борьба с ними - не является ли отречением от их "бога", от его "благодати"?

"Отречение" от страха. Да-да, именно - в кавычках, - потому что нельзя от страха отречься, можно лишь отмахнуться, сказав: дана мне сила. Но сила дана - жить со страхом, любить его. Разве можно отречься от грехопадения? Разве можно отречься от наказания? От прародителей, от их детей, от истории человечества, где - для несчастных людей одно лишь спасение - "милость божия"?!

Такова концепция разумного мазохизма.

Неприятное слово - "мазохизм"? Другого, впрочем, термина, точнее передающего суть получения наслаждения посредством страданий, не придумано. Думаю так: коль уж скоро человек не может не страдать - любить собственные страдания ему приходится, так сказать, по умолчанию; приходится - изучать природу страха.

Выбор конечно небольшой, но: "кто вам сказал, что будет легко?"

Им не должно быть легко. Они такие гордые, такие самонадеянные. Пусть их развлекает страдание.

Они так любят друг друга.

Лучше же всех о любви писал опять же С.Къиркегор.

"...То, что женщина чувствительнее мужчины, тотчас же видно по её телесному сложению. ...С этической точки зрения женщина достигает вершины в продолжении рода... Конечно же, влечение мужчины, со своей стороны, направлено к ней, однако его жизнь не достигает своей вершины в этом влечении, разве что эта бесполезна или погублена... Греховность вошла с мир через Адамов грех, а сексуальность стала для него при этом означать греховность... В нашем мире много обсуждают проблему наивности. Между тем только невинность наивна, но она также отличается неведением. Как только сексуальность осознается, говорить о наивности становиться бездумностью, аффектацией, порой же, что ещё хуже, тайным наслаждением... Только животное может оставаться наивным в сексуальных отношениях..."

Уважение к человеку? Еще бы!

Уважение к нормальному несчастному и нечистоплотному человеку. Полное принятие его страшной греховной сущности, и - отрицание этой сущности: "только грех делает чувствительность греховностью".

А так, - человек чист. Он, тварь божия, лишь был испорчен, и то, что должно было стать его счастьем - стало его проклятием. Вера способна очистить? Пусть так. Кто, впрочем, может сие доказать - ужели "созерцатели собственных пупков"? Те, кто отмахнулись от мирских проблем, осознав свое "нездешнее величие"?

"Благодать"? Не знаю. Но количество грязи с годами увеличивается.

Потому что добро всегда побеждает зло!

Ну их! Скучно.

Не знаю. Да и знать, пожалуй, не хочу. Какая, в сущности, мразница? Так, болтовня и пустяки разные. Как там у Д.Боуи?

Ashes to ashes, funk to funky

We know Major Tom's a junkie

Strung out in heaven's high

Hitting an all-time low

...

My mother said to get things done

You'd better not mess with Major Tom

Порою мне начинало казаться, что я узнал о людях все. Наблюдая за ними, я вчитывался в них, точно в тексты.

Но они не сохраняют себя. Они играют в "грехи" и "покаяния". Они зачем-то думают, что если чуточку помедитировать над мертвецом - он оживет да ещё и скажет: "спасибо".

Их чудовищная, жестокая наивность меня ужасает. Они слушают в пол-уха, они думают в пол-разума, они любят в пол-сердца. Я не встречал ещё ни одного человека, целиком заполненного каким-то единственным чувством. Что ж, "единственное" - не для них. Что для них?

Азарт, грехи, страхи и прочие "серьезности". Соски-пустышки в виде "общепонятного культурного наследия". Ничего больше.

Итак: разные глупости...

*

...Ангел заходит в метро. Эскалатор плавно несет его в людской поток вниз, на станцию "Спортивная". Он словно проходит последнюю стихию. Он размышляет.

Нет, ему кажется, что он размышляет. Мысли катятся куда-то сами, словно камни с высокой горы. Пусть. Какая, в сущности, разница, о чем думать.

"Мне все равно, им - и подавно."

Как объяснить то, что объяснить нельзя? Как объяснить им - себе - свою любовь? Подобрать эпитеты, охарактеризовать, проанализировать - как? И главное - ответить на вопрос: почему я именно это называю, нет, называл, любовью?

Мне надо было доскональнее изучать работу механизма. Он сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Я собирал себя.

Библейский бог из ребра Адама сделал Еву.

А то, что они назовут после любовью - сборка удивительной нежности, тонкие, с наглой тщательностью подогнанные друг для друга - конструкции, словно и не было точно вычисленных цифр в них, а лишь только - легкое ажурное цветение. То, что они назовут после - любовью...

После смерти, после чудовищных разлук и ещё более чудовищных встреч. Я помню: тело пыталось улыбнуться... не надо!

Оно было больше того, чем оно было.

От меня отвинчивались части. Я танцевал. Я как часы. Я размахивал руками и рожицы корчил цифрами. Меня бросали из окон и сдавали в ломбард я балансировал на проволоке, с меня ссыпались цифры, из меня выпрыгивали шестеренки... Я тикал, словно во мне насекомые переговаривались: тики-таки-так...

Я обязательно должен был узнать принципы работы этого механизма, узнать или - погибнуть.

...Но жизнь не складывалась из плоских абстракций. Формулы стремились овеществиться, цифры - обрести бессмертную душу; с таким трудом собранные схемы рассыпались в моих руках. Они все хотели жить! Почему?

Человек на моем месте сошел бы с ума, я - не могу себе этого позволить, кроме того, - механика сумасшествия мне не известна до сих пор, я боюсь странных людей, я не хотел бы стать таким.

Можно бы было придумать, что и убийство, и все мои личные страдания, раздумья, связанные с ним - сплошная фантастика, - порой и меня посещали подобные мысли. Что ж, я до сих пор боюсь приходить туда, где похоронили тело. Иногда так страшно внезапно осознать, что нелепый бредовый сон был на самом деле реальностью - обыкновенной нелепой и бредовой реальностью!

Неужели я совершил ошибку?

Возможно ли такое?

Но к чему думать об этом, - разве тело имело право жить? Нет, не имело. Разве я не совершил то, что должен был совершить нормальный человек? Да, я совершил нормальный человеческий поступок. Оно хотело меня победить, оно хотело убить меня. Оно повзрослело, а - я? Значит, оно предало меня. Ведь у меня не было ничего, кроме нашей любви. Оно изменилось, оно изменило мне и поэтому я и убил его. Ведь оно было в ответе за нашу любовь!

Я совершил нормальный человеческий поступок.

Стыд или чувство вины? Нет. Возможно, - зависть и страх. Я завидовал тем, кто смог прожить без подобной "алхимической Работы", и я боялся результата этой Работы - результат оказался от меня сокрыт. Или я что-то не так понял?

- Напрасно ты идешь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...

И он сел на песок, потому что ему стало страшно.

Потом он сказал:

- Знаешь... Моя роза... Я за неё в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У неё только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира...

А.де Сент-Экзюпери "Маленький принц".

*

Недавно, ещё в конце февраля, когда мне уже стало казаться, что Работа осталась навсегда там, в безвозвратном прошлом, о ней напомнили мне телефонным звонком из 110-ого отделения милиции, - я был вызван для дачи показаний по делу об убийстве тела, к следователю.

Я подготовился. Мысленно нарисовал зловещий портрет потенциального врага, которым был обязан стать этот самый, пока ещё неизвестный мне, но уже внушивший некоторый ужас, следователь.

Но настоящий ужас я испытал, когда вошел в милицейскую комнатку номер 24, на втором этаже; ужас: следователем оказался скучного вида усталый служака, чем-то напомнивший мне даже актера Мягкова (фильмы "Служебный роман", "Ирония судьбы..."). В очках, в штатском. Он улыбался и задавал настолько глупые и беспомощные вопросы, что порой мне опять хотелось кричать: я! это я убил! Я чувствовал себя то - Раскольниковым, (еще шаг - и вот она, инициация - тюрьма, суд, ссылка) то - Аблеуховым, (о, великая и непостижимая мозговая игра). Но - нет.

- Я любил.

- Так. А как Вы думаете, кому могло понадобиться её убить?

- Ее? Не знаю... может быть, случайно? Они недавно купили новый компьютер. А как убили?

- Застрелили. Зачем Вам знать?

- А вдруг можно спасти? Тело сейчас в больнице?

- Так. Вот Вам (он посмотрел в бумаги) двадцать семь лет, неужели Вы не понимаете...

Далее он понес какую-то воспитательную околесицу, из которой, я впрочем, все-таки смог выяснить, что тело нашли несколько месяцев назад у подъезда его же дома, что убили его нестандартной пулей из неизвестного пистолета, что пуля, войдя в глаз, прошила насквозь череп, но что, вероятно, преступник, скорее всего не профессионал, однако, сделал правильную ставку на оглушительный грохот работающего рядом парового копра, поэтому выстрела никто не слышал... Воспитание же свелось к тому, что "в двадцать семь лет пора бы уже знать, если выстрел в глаз в двух шагов..." ну, и прочее, прочее, прочее, - подробности были известны мне более чем.

Я понимал, что следователь в конце концов догадается: убийца был близким знакомым тела. Догадался ли? Я до сих пор не знаю этого.

- ...И ваши личные отношения Вы будете решать потом, возьмите себя в руки. Я понимаю Вас, у меня двадцатилетняя дочь, у нее, знаете ли, тоже, любовь, там...

Что он несет? Они что спятили все?! Убито тело, умное, доброе, красивое, я любил его, а они... Что они делают? Зачем?

- ...Она тоже читала Толкина и ходила даже туда, как его?

- Нескучный сад.

Что он опять несет? Причем тут его дочь? Или это такой особый метод? Или он придумал эту свою дочь, чтобы разговорить меня? Тогда мне надо быть начеку. Он пока лишь брал разбег. Сейчас он начнет атаку, вдарит, и я признаюсь во всем. Он профессионал. Уважаю. Что ж, вперед.

- ...А Вы часто бывали в Нескучном саду?

- Да, там я и нашел свою любовь.

- Так. А кто вас познакомил?

Так мы поговорили ещё минут сорок о чем-то малосущественном. Что-то он фиксировал в своих бумагах, что-то - нет. Потом он попросил меня расписаться на листах с показаниями, подписал мне пропуск и сказал, что позвонит после. На том мы расстались. Жаль.

*

Я соскучился по "Александрине". По летящей ритмике, по игре тонкой кружевной вязи, - вероятно, "Вивисекция" была ошибкой. Только теперь я это понимаю, - "Вивисекция" - лишь желание сбежать от себя, не более того. Но от себя не сбежишь - все равно: я одинаковый везде.

Соскучился по тому единственному, что - люблю. В последнее время я частенько валял дурака. То делал вид, что меня интересуют проблемы политики и даже - геополитики, то корчил из себя мистически озабоченного патриота, то интеллектуала-пофигиста. Делал вид, что ненавижу православие, а на самом деле - мне плевать на него, как и на любую другую религию. Морочил людям головы какими-то педерастическими теориями. Рассуждал о философии, о национальных вопросах. Может быть - потому что почти не встречал людей, интересы которых в искусстве ли, в политике ли - были схожи с моими.

А я и по сей день считаю Г. - Х.Андерсена лучшим зарубежным писателем. Его сказки дали мне больше, чем все Фолкнеры-Мопассаны-Гете вместе взятые.

И "Котик Летаев" Андрея Белого и по сей день для меня является эталоном прозы ХХ-ого века.

Мне никогда не нравился ни Достоевский, ни Горький, ни Цветаева, ни Бунин, ни Ахматова, ни Пастернак, ни Булгаков, ни Набоков, ни Бродский. Солженицына и Лимонова я вообще писателями не считаю.

Но мои вкусы просты.

Я люблю тихую и мягкую красоту.

Как музыка "Би Джиз". Пресная, постная, серая. Но прежде всего нежная, не-грубая. Я могу простить кому-то отсутствие изысканности, но присутствие грубости я не прощаю никогда. Грубое для меня как бы не существует. Срабатывает "пожарный щит". Я могу обидеться на грубость, если вовремя не успею закрыться.

Обиженный, я забываю об этике.

Впрочем, с грубостью лучше вообще не связываться. Мое сердце глухо к некрасивому и неказистому. Я не люблю зверей. Они страшные. Меня бесят шумные массовые игры, коллективные развлечения. На бары и казино я готов сбрасывать бомбы.

Более чем полгода назад я отказался от мяса. "Слишком человеческое" во мне раздражает меня. Зачем мне то, чего в моем теле и так в избытке?

Я слушаю простую музыку и ем простую пищу. И меня это вполне устраивает.

Итак, с прошлого года я - вегетарианец. Тут дело даже не в мясе, нет. Надеюсь, мне не нужно и другое мясо - мясо страстей, желаний, - ни человеческое, ни звериное, - пошлое и грубое мясо.

Так жив ли я? А какая, в сущности, разница? Может, я не жил и вовсе. Я придумывал себе сказки. Это - единственное серьезное занятие, которому пока ещё я отдаю всего себя. Я строл воздушные замки. Горжусь я этим или не горжусь - не вопрос. Разницы опять же нет.

Неудачник.

Книга, где была напечатана "Александрина", коробками лежит у меня под кроватью. Какие ещё глупости убедят меня в том, что действительно уже пора - сворачивать все это шапито?

...Жить иногда скучно, иногда страшно. Я боюсь только физической боли, потому что организм - это все, что у меня есть. Прочее - пустяки, выдумки, фантазии. Милые, но совершенно нелепые. Нации, религии, формы искусства, проза, поэзия - где имена их? Так, нечто мерцающее, нечто неясное. Тьфу.

Так мерцают в ночи звезды.

Жаль.

...Очень соскучился по "Александрине". По тончайшей игре, по элегантным узорам мыслей и чувств. По игре, по настоящей, живой, увлекательной Игре. По тому, чем действительно когда-то жил, и - может быть - живу до сих пор. Не знаю. Где она? Умерла. Она, как и многие другие, предала меня.

Мой Святой отец, мне уже конец,

Моя вечность умpет на огне.

Я уже лечу, я тебе кpичу,

Как я был на войне...

В те суpовые дни нам уснуть не давал

Тpижды pусский восточный фpонт.

Видел ты, знаешь сам, в своих помыслах чист,

Я ушел защищать фатеpлянд.

От моpоза pвалась моя кожа по швам,

И могилой казался окоп.

Вдpуг удаpил гpом и pазинуло небо

Окpовавленный пламенем pот.

И pыгало оно, извеpгало оно

Гpозный ливень кpичащих pакет.

Летели ангелы, мечи огненны,

Каpы божия в их pуках.

А потом, когда они кончили и

Задpожали ночные леса.

И пpишли из них чеpны демоны

Волоса от ушей до хвоста.

Pазpывали нас, pазгpызали нас

И оpали "Интеpнацьонал".

А один из них так удаpил меня,

Что я замеpво как бы упал.

Так лежал я в ночи, ничего не могя,

И из недp кpовавой земли

Выполз Чеpвь-искуситель, сияющий змий,

И лукаво так пpошептал:

"Ты устал от войны, твои дни сочтены,

Все пpопало, мой маленький Фpиц,

Но я даpю тебе жизнь, ты идешь домой,

Отpекись, отpекись, отpекись..."

Так сказал он, и гpех pазомкнул мне уста,

И они пpошептали: да...

Г.Самойлов "Искушение маленького Фpица".

Глава 18.

"Pоман в стихах - 6" ("я ухожу в путешествие").

/март 1998г., продолжение/

Black adder, Black adder

A rider whieh's black steed

Black adder, Black adder

Is very, very need

Шел по Ленинскому пpоспекту. Вдалеке маячил титановый Гагарин. Громыхали и шипели троллейбусы.

Вечер. Почему-то хотелось плакать. Мерно моросил непонятный мокрый снег.

Дурно, пошло, нелепо. Если сейчас зайти в 110-ое о/м и выложить там все - то-то они удивятся! Ну да, ещё бы, Раскольников уже такое проделывал. Его забрали, но Соня ждала его; а меня кто будет ждать? Ему предстояла дорога к богу, а моя дорога?

А моя дорога сейчас до метро и домой. Вот и весь "бог".

Бог!

К примеру, я - сын великого ученого, мой отец преподает в Университете, студенты и аспирантура его буквально на руках носят, книги его нарасхват... А мне что от него надо? Чтобы он надул мне мячик или поиграл со мной в "Монополию"; а уж ученый он там или не ученый, качество принесенных им с рынка продуктов от этого не изменится. Мне говорят: он велик, он открыл Закон, а я им: это мой папа, он надувает мне шарики и катает меня на санках, а иногда делает яичницу с сыром...

И что они находят в этом боге? Ну, я могу их понять, - природа, мир и все такое, но зачем они с ним носятся как с писанной торбой, вот ведь уроды! Конечно, он больше и проще их, но почему тогда они не поклоняются изображению шара, шар ведь тоже можно назвать "истиной" или "абсолютом", почему они всегда все так запутывают? Нет, верить им нельзя.

Сегодня они ловят каждое проявление его воли, а завтра они идут войной друг на друга, в надежде уничтожить тех, кто не-правильно истолковал какое-то очередное проявление его воли. Самовлюбленные дальтоники!

Они говорят о любви, а сами предают её повсеместно. Они придумали слово "идеал" - зачем? Чтобы насмехаться над ним? Они дарят друг другу костыли, называя их "чувства". Верность, честь, достоинство, долг, совесть, страх - сколько ещё подпорок было и будет придумано человечеством!

Мнимый больной!

Мнимый больной по-имени "человек". Жалкий червяк, не умеющий пользоваться тем, что ему дали, ползти бы ему по своей норке, нет же, он хочет куда-то "на волю", а коли не получается - туда, так уж все - болен он неизлечимо, а уж одна болезнь - невежество - приводит другие...

Как жить в грязи, среди уродов? Если бы, если б они признали свое уродство, если бы они сказали: да мы больны, но мы можем очиститься; если бы они могли не бояться своего страха! Нет, они будут уничтожать себя, приговаривая при этом: да, мы уродцы, да, мы безумцы, а ты - чистенький, да? Отвали.

"Да, да, не бойтесь, я скоро уйду... Осталось несколько дней, потом ничего."

Да?

Ангел остановился и огляделся. Размышляя, он свернул с бульваpа Дм.Ульянова на улицу Бабушкина, ближайшее метро теперь было "Пpофсоюзная".

Снег наконец-то стал дождем. На улицах оказывалось сложнее, уютнее. Город сжался, вокруг ангела словно замкнулось дождем пространство людей, машин, магазинов, заборов.

"Домой, надо домой. Я могу заболеть..."

*

/апрель 1998г./

Наступало оцепенение.

Звонил по телефону знакомым и говорил: скоpо меня убьют.

А... - отвечали знакомые.

Что делать?

Машеньке открыться боялся. Машенька ничего не поймет. Или боялся, что как раз Машенька-то и поймет?

Надо рассказать кому-то. Кому? Он остался совсем один. Нет, были и достаточно заинтересованные в его безбедном существовании на этой Земле люди, просто хорошие люди, обыкновенные, - такие люди любят потискать бездомных кошечек, вечером - краем глаза глянуть новомодный ужастик, ужаснуться и крепко уснуть, а утром проснуться, чтобы жить дальше. Эти обыкновенные люди до чертиков обожают жить дальше... Как рассказать о неминуемом таким людям. Они не поверят, а поверив, станут кудахтать и говорить глупости. Еще чего доброго - пожалеют. Ангел не любил, когда его жалели. Но не потому, что, мол, "жалость унижает", нет, у него про жалость была своя поговорка: жалость в карман не положишь.

Что мне толку с их жалости? Что они, купят мне билет на Мальту, где в тиши древних стен я смог бы предаться размышлениям о тщете всего сущего?

Или скажут: несерьезно все это.

"...Она показала мне револьвер - подарок Брюсова. Это был тот самый браунинг, из которого восемь лет тому назад Нина стреляла в Андрея Белого. В конце ноября... Надя Львова позвонила по телефону к Брюсову, прося тотчас приехать. Он сказал, что не может, занят. Тогда она позвонила к поэту Вадиму Шершеневичу: "Очень тоскливо, пойдемте в кинематограф". Шершеневич не мог пойти - у него были гости... Поздним вечером она застрелилась."

Вл.Ходасевич "Некрополь".

Поэтому никому звонить не надо.

И поpа завеpшаться.

В каждом сюжете необходима точка. Иногда такую точку пpиходится ставить вне текста.

Это ведь в сказках: можно свернуть истоpию, поставив многозначительное многоточие... мол, они ещё встpетятся и полюбят дpуг дpуга. В жизни многоточием не отделаешься.

Жизнь "откpытых финалов" не пpедусматpивает. Мы pасстаемся, хочется умеpеть, обоpвать сюжет... Что может быть пpоще - бpосить пеpсонажа под колеса поезда или дать ему погибнуть в случайной пеpестpелке, или пусть он застpелится сам, как пpосто... Это пpосто придумать. Куда сложнее самому полезть под поезд. Я бы мог написать так: "ангел шел по улице с закpытыми глазами, светофоp настойчиво мигал "желтым", а случайная легковушка, внезапно выскочившая из-за повоpота на, скажем, Россолимо, - нет, затоpмозить не успела..." И - все!

Понимаете?

Все!

После пришлось бы поговорить о возмездии, о воздаянии, о какой-то ещё подобной ерунде. Но зачем? Жизнь - проще. Она не знает случайностей. В наших мыслях будущее плавно перетекает в прошлое. Прошлому придумывается некая целительная сила. Тогда и только тогда - были и возмездия, и воздаяния. Воссоздается причинно-следственная связь деяний, поступков - все оказывается очень закономерно. Именно так, как и должно быть. Прошлое оправдывает будущее, в будущем - оправдываясь.

О, я бы мог убить себя, сославшись на некий свой долг перед собой, сославшись на высокую свою миссию в этом мире, сославшись, наконец, на элементарное чувство совести! Но - зачем? Что бы конкретно мне дало это пресловутое "чувство совести", мне - одному? Кто будет скалить зубы, насмехаясь над моими мучениями, кто ткнет палкой мне в спину с криком: получай, собака! Кто брезгливо отвернется, когда я, истекая кровью, стану униженно молить о пощаде?

Кто?

Пустота. Люди есть, но - разве они мне люди? Разве они хоть чем-то заслужили мою боль, мое унижение, мое раскаянье?

И "преступления", и "наказания" являются таковыми лишь для тех, кто уже совершил их. Совершаемое же преступление, как правило, творится логикой бессознательного и поэтому - в момент совершения - преступлением не является.

Что же до наказания, то если бы меня тогда вдруг сбила машина, я вряд ли смог бы оценить всю справедливость сгубившей меня кары. А наказание должно осознаваться совершившим преступление. Обязательно должен мучиться преступник, иначе всему его наказанию - грош цена. Случайным для преступника наказание быть не может.

Нет. Торопиться мне не надо.

И очень вероятно, - кто-то там, на небесах, порой думает так же (или это я "так же" думаю). Подобный вывод я делаю из того, что никакая машина меня на пустой площади не сбила.

Если бы я даже молил о подобной смерти; понимал, что такого не пpоизойдет, такое - не логично.

"...Надю хоронили на бедном Миусском кладбище, в холодный, метельный день. Народу собралось много. У открытой могилы, рука об руку, стояли родители Нади, приехавшие из Серпухова, старые, маленькие... Никто с ними не был знаком. Когда могилу засыпали, они, как были, под руку, стали обходить собравшихся. ...Благодарили. За что? Частица соучастия в брюсовском преступлении лежала на многих из нас, все видевших и ничего не сделавших, чтобы спасти Надю. Несчастные старики этого не знали."

Вл.Ходасевич. "Некрополь".

*

Сегодня.

И о чем только я думаю?

Не понимаю, ничего не понимаю. Сегодня же, сейчас, я - сам. Я сам могу, нет, уже смог - все изменить!

Ангел шел по улицам с закрытыми глазами.

"Сейчас я сам во что-то врежусь и упаду". Открыл глаза. От стоял на углу Бурденко и Серпова переулка. Внезапно вспомнил о киллере.

"Это словно лимон ем..."

Почему так тихо? Это ведь только так кажется, что тихо, или... Сошел с ума?

Должен дойти. Бог мой, куда?

Что случилось? Нет, все равно: не верю. Неужели так сложно принять простое решение?..

Испугался? Нет, конечно нет. Здесь были "Продукты", теперь строят какой-то офис. Мимо проехала машина. Ведут гулять ребенка. Там сквер, они идут в сквер. Они будут там гулять. Мальчик перемажется в грязи, ему разрешат пускать кораблик в ручье, пальцы его озябнут. Вдpуг со смехом обернется: мама, смотри, какой я камушек нашел! Девушка вышла из булочной. Красивая. Черная короткая стрижка. Посмотрела, помахала кому-то рукой. Почему вдруг рассмеялась? Словно догадывается о чем-то.

Машинально шагнул навстречу. Быстро прошел мимо. Я иду, Вероника, иду. Я сейчас...

Итак, они пошли. Но куда бы они ни шли и

что бы ни случилось с ними по дороге, маленький

мальчик со своим Медведем всегда будут играть в

этом Зачарованном Месте на вершине Леса.

А.А.Милн "Винни-Пух"

Ангел стоял у дерева. Он смотрел.

Там - над кварталами Девичьего поля - едва виднелись купола и кресты Новодевичьего. Кружили птицы. Мотнул головой. Двинулся вверх по улице.

Весна, опять весна. Пусть даже снег, весна все равно. Навсегда.

Внезапно захотелось жить. Он побежал.

Сейчас, я сейчас. Кружилась голова.

"Я - часы, я - часы..." Надо чем-то себя отвлечь, чтобы не слышать.

"Час настал, час настал..."

Тики-таки-так!