Дневник Дейзи Доули

Глава 2 Сперминатор

Со времени моего шального свидания с Троем прошел уже месяц, а он все не звонил и не звонил. Я уже просто перестала владеть собой и написала забывчивому Трою с миллион кокетливых СМС-сообщений вроде «Привет, красавец, ты меня еще помнишь?», но… не отправила ни одного из них, поскольку Джесси строго-настрого запретила мне контактировать с Троем. Каждый раз, когда на меня находило искушение позвонить Трою, я должна была сперва позвонить Джесси. По такому случаю она даже добавила воспитательный хвостик к тексту на своем автоответчике: «А если это звонит Дейзи, то напоминаю тебе, подруга: не звони ему и оставь его в покое. Ты взрослая женщина, которая несет полную ответственность за собственные поступки и по доброй воле раздвинула свои коленки. Ни один нормальный мужик не перезвонит прилипчивой бабе, которая после проведенной вместе ночи требует продолжения банкета».

Господи боже ты мой! Когда я в первый раз услышала у Джесси на автоответчике этот перл красноречия, то мне закралась в голову невозможная мысль: как хорошо, что Джессины мама и папа давно умерли! Ну представьте себе, каково бы им было позвонить любимой доченьке и услышать такое? И каково было бы мне общаться с ними, после того как они узнали обо мне подобное?

Рана, нанесенная моему самолюбию глухим молчанием Троя, сделала меня умнее и обострила тягу к знаниям: теперь у меня на постели скопилась целая библиотека книжек по самопомощи. Я старательно штудировала их и твердила вслух и про себя различные премудрости вроде: «Удовольствие или боль причиняет тебе не окружающий мир, а твоя реакция на него». Но все эти фразы не отменяли того факта, что я легла в койку с первым попавшимся кобелем, который искал, с кем бы по-быстрому перепихнуться. А я-то думала, что все разведенные — родственные души и сочувствуют друг другу! Когда мы впервые поцеловались, я была уверена, что за этой страстью таится взаимопонимание. Я думала, что подтекст у нас одинаковый: осторожнее с моими незажившими ранами, со мной надо обращаться бережно, я человек, опустошенный эмоционально. Ага, как же. Яснее ясного, что Троя интересовало только одно: вновь став холостяком, выйти на тропу охоты как можно скорее и как можно скорее же затащить в постель первую попавшуюся доступную идиотку. Ни о каком взаимопонимании, сострадании и родстве душ он даже не помышлял. Несомненно, отчаявшиеся разведенки заслуженно считаются самой легкой добычей.

Я была так подавлена своим проституточным поведением, что впала в настоящую прострацию. Я буквально не могла заставить себя пошевельнуться. Мама постоянно натыкалась на меня в ванной или в каком-нибудь темном углу, где я рыдала или истерически икала. Кроме того, от стресса ко мне вернулась давно забытая дурная привычка расковыривать лицо, сражаясь с несуществующими прыщами (что-то вроде подросткового рефлекса Павлова), и теперь выглядела я хуже некуда: вся физиономия в красных пятнах.

Мама принесла мне грелку (в форме таксы, разумеется) и тарелку бульона.

— Дейзи, детка, ты что, опять за старое? — огорчилась она, увидев мое лицо. Я безразлично дернула плечом. Ну да, моя физиономия напоминает карту лунных кратеров, и что с того? Кому я нужна? Большего стыда, чем я испытывала от истории с Троем, мне уже не познать.

— Все проходит, и это тоже пройдет, — изрекла мама и погладила меня по голове.

— Завтра заживет, — согласилась я, аккуратно намазывая зубной пастой каждый воспаленный островок (старое доброе средство, которое сделало меня похожей на тряпочку в белый горошек).

— Я про огорчение, — объяснила мама.

На выходные она пригласила к нам Джесси — чтобы поднять мне настроение.

Джесси — уроженка Южного Лондона, горожанка до мозга костей и выезжать за город не любит, все рвется обратно к выхлопной трубе. У нас, за городом, Джесси просто не вписывалась в обстановку и теперь смешно ковыляла на шпильках и в лиловой мини-юбке по колдобистому полю. Я-то вполне сливалась с местностью — в потертых вельветовых штанах и в растянутой фуфайке с фирменным логотипом «Таксы Доули» (справедливости ради добавлю, что на моей груди такса-эмблема выглядела непомерно длинной).

— Ответь мне на один вопрос: как долго взрослая, неглупая, образованная женщина способна прождать принца на белом коне, прежде чем до нее дойдет, что такого в природе не бывает? — шумела на меня Джесси. Она продолжала свою проповедь даже из-за куста, за который присела пописать. — Почему ты такая мечтательная, Дейзи?

— Может, потому что, мечтая о принце, я могу стать еще более неадекватной, чем уже есть? — Я с трудом выдавила из себя деланый смешок. — Понимаешь, я знаю, что самое главное в жизни — верность, доверие лучшей подруги, с которой можно всласть похихикать над всякими глупостями, духовные узы, возможность контактировать со своим ангелом-хранителем…

На лице Джесс, показавшейся из-за кустика, было такое выражение, будто она там успела целый лимон съесть.

— Да-да, а еще развитие собственной духовности и подъем на новые ступени личностного роста, — поддразнила я ее, — а еще умение слушать голос интуиции…

Джесси сделала вид, будто собирается меня придушить, но я отпрыгнула и пискнула:

— Дай досказать! И еще вера в человеческую доброту… Еще важно вырабатывать в себе терпение, уделять больше внимания своему внутреннему равновесию, а не внешнему виду, та-та-та, бу-бу-бу. Но я все равно чувствую себя неудачницей, потому что не могу подцепить правильного качественного мужика. Да, я нашла мужчину для замужества, но это уж — того, кто подвернулся, а не мужчину, за которого мне суждено выйти замуж и жить долго и счастливо.

Мы присели на ствол поваленного дерева. Джесси закурила.

— Почему ты всегда все делаешь впопыхах?

— Не знаю. Мне так хотелось настоящую красивую свадьбу — удила закушены, платье куплено, — что я толком не посмотрела, за кого выхожу.

Джесси закинула голову и завопила в безответные небеса:

— Но почему именно Джейми Праттлок?!

— А ты думаешь, я не задавалась этим же вопросом уже миллион раз? Почему я вышла замуж за сорокалетнего обалдуя, обожающего комиксы и паззлы, который к тому же считал, что его дурацкие шмотки придают ему шик, шарм и индивидуальность? — Я повернулась к Джесси. — Потому что мне было одиноко и хотелось с кем-нибудь слиться, кому-нибудь принадлежать.

— Этому придурку, любителю компьютерных стрелялок и розыгрышей?

— Да, я все про него знаю. Но… понимаешь, я была уверена: вот поженимся, и все будет как у людей, я привыкну, буду принимать все это как само собой разумеющееся.

— Ха, как же! — Джесси похлопала меня по спине. — Вот что, тебе нужен секс-приятель.

— Почему?

— Потому что тебе не с кем спать, а такой вариант — секс на дружеских основаниях — значительно безопаснее и спокойнее, чем связи на одну ночь.

Ну да, конечно, так мне это и поможет, усомнилась я. Просто друг, с которым спишь под настроение? Свободная любовь или безлюбая свобода?

— А чем такой приятель лучше живого вибратора? По-моему, это самое и получается. Эмоций и восторгов примерно столько же.

— Может, и нет, но посмотри на меня, — отозвалась Джесси. — Мне секса хватает настолько, что я живу одна. Так спокойнее.

— Да ну? — У меня брови поползли вверх. — Спокойнее быть одинокой?

— Но я не одинока! — возразила Джесси. — Просто у меня нет времени на все эти душевные тонкости, на эмоциональную интимность. Понимаешь, чтобы узнать человека, нужно потратить так много сил и времени… и нередко впустую… потому что мужики часто вовсе не те, кого из себя изображают. Мне так удобнее. Я люблю свою работу и свою жизнь и люблю секс. Но мне решительно все равно, есть у меня парень или нет. С кем переспать, я всегда найду. Секс мне нужен как свежие батарейки, как подзарядка. Вот что мне нужно от мужика, а не слияние на астральном плане и не высокие отношения.

— И ты никогда не чувствуешь опустошенности после такого вот… одноразового?

— Нет, если мужик хорошо знает свое дело! — хихикнула Джесси.

— Да я про эмоциональную сторону… — вздохнула я.

Джесси помотала головой.

— Обычно я чувствую большое облегчение, когда мужик отваливает восвояси и я могу наконец толком выспаться. Ненавижу все эти слюнявые радости — лежать в обнимку и все такое. Ненавижу мужской храп, ненавижу то, как мужики потеют и сбрасывают одеяло или перетягивают его на себя, а мне в любом случае приходится мерзнуть, ненавижу мелкие противные волоски, которые остаются после них в постели. И, в отличие от тебя, подруга, я определенно не хочу полночи лежать в обнимку, болтая о разной чепухе.

— Знаешь, а я уверена, что, когда тебе подвернется правильный парень, ты моментально променяешь свою независимость на взаимозависимость.

Джесси застонала:

— Нет! Нет же! Дейзи, сколько можно повторять: я не такая, как ты!

— Но ты ведь даже не пытаешься рискнуть по-настоящему, а разве жизнь без риска — это жизнь? — Я встала.

— Ой, да отстань ты от меня со своей высокопарной чушью! — резко сказала Джесси. — Вот ты рискнула, пошла на опасный секс с Троем, и что — обошлось?

Я отвернулась, и Джесси схватила меня за руку:

— Скажи мне, что все в порядке! Никакой ложной тревоги? Дейзи, я тебя спрашиваю! Все в порядке? Да? Все обошлось?

Я не знала, обошлось или нет, и, хотя я заверила Джесси, что все обошлось, какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что я влипла.

Вот интересно: до свадьбы мы с Джейми никогда не обсуждали, будут ли у нас дети и сколько. Нет, никаких «муси-пуси», никакого сентиментального сюсюканья на тему наших прелестных крошек — юных Праттлоков, которые будут похожи кто на меня, кто на него. Мы не обсуждали в постели, в какую школу их отдать, и Джейми никогда не гладил меня по выпирающему животу и не называл «мамусей». Но, несмотря на все это, мне всегда казалось, что дети у меня будут — как само собой разумеющееся. Точнее, мне никогда не приходило в голову, что у меня их не будет. После того как у меня на пальце засверкало обручальное кольцо, я не возвращалась к мысли о детях, но где-то в глубине души была убеждена, что рано или поздно произведу на свет маленького Праттлока. Однако в медовый месяц положение вещей изменилось — не успела я вытряхнуть из волос конфетти, которыми нас осыпали на свадьбе, как уже осознала, что совершила величайшую ошибку в жизни.

Поначалу я не давала этим мыслям хода. Я просто не могла сознаться самой себе, что оказалась такой недалекой и близорукой дурой. Я напоминала самой себе капризную девочку, которая выклянчила Барби на день рождения, но, едва получив ее и начав расчесывать кукольные волосы, поняла, что на самом деле хотела плюшевого мишку. Точнее, страстно жаждала плюшевого мишку.

Мы сидели в креслах горнолыжного подъемника в Колорадо, было Рождество, и стороннему наблюдателю мы, конечно, показались бы идиллической парочкой. Небеса сияли синевой, от вида снежных вершин у меня захватывало дух. То есть я буквально не могла дышать. Вот она я, рядом с мужчиной, которому три дня назад поклялась в любви перед толпой в четыреста человек, и я задыхаюсь рядом с ним. Причем совершенно не от любви.

Я посмотрела на Джейми. На нем была шерстяная шапка вроде колпака Санта-Клауса, с длинным концом, обмотанным вокруг шеи в качестве шарфа. Джейми болтал ногами и, соответственно, лыжами. Он переложил лыжные палки в левую руку (в толстой спортивной перчатке), а правой постучал меня по плечу.

— Ну как ты, старушка? — поинтересовался он.

Мне удалось выдавить на лице улыбку. Никто бы не подумал, что я плачу во время медового месяца, потому что на подъемнике сильный ветер и вполне нормально, что у меня слезятся глаза. Да, во всем виноват ветер. Но на самом деле я прекрасно знала, что во всем виновата моя непроходимая тупость. Я хотела чувствовать себя счастливой, Господи, да я бы в тот момент отдала все на свете, лишь бы чувствовать себя как полагается новобрачной, но никаких таких радужных чувств у меня не было — даже и близко.

Тем не менее мы старательно изображали из себя типичных английских молодоженов. Оказавшись на фоне заснеженных вершин или перед живописным шале, Джейми тут же совал фотоаппарат первому встречному и просил: «Вас не затруднит нас щелкнуть?» Затем он обнимал меня, как подобает заботливому мужу, — предполагалось, что я буду чувствовать себя надежно и уютно в его крепких объятиях. «Пожалуйста, щелкните нас с женушкой!»

Мы улыбались в объектив застывшими улыбками, но внутри у меня все ныло. Больше всего на свете мне хотелось гордиться Джейми. Правда же! Мне хотелось ощущать все то, что полагается ощущать новобрачной: восторг, упоение, гордость за мужа. Мне хотелось смотреть в будущее с надеждой, и чтобы оно казалось радужным и от этого кружилась голова. Мне хотелось трогательно сжать его руку под наплывом чувств (честно скажу, сквозь толстенные перчатки это сложновато) и вложить в это пожатие всю душу, все чувства.

Как я могла признаться Джейми, что ошиблась в выборе, если у меня не хватало духу признаться в этом самой себе? А может, в глубине души он все понимал? Может, мы оба сразу же почувствовали, что ошиблись и не подходим друг другу? А вдруг Джейми тогда тоже изнывал от одиночества. Смешно звучит — изнывать от одиночества в медовый месяц, то есть именно тогда, когда молодожены должны ощущать себя единым целым, бесконечно далеким от остального мира.

Вот в этом-то и была загвоздка: я не чувствовала себя единым целым с Джейми. Я вообще не ощущала, что у меня есть хоть что-то общее с этим мужчиной, который бодро барахтается в снегу, кидается в меня снежками и пытается изображать хитрые выкрутасы на горных лыжах. Нет, я не видела в нем своей второй половинки. Тем более — лучшей.

И как я могла быть такой дурой? Ведь мы поженились, будучи знакомы уже целый год, и я прекрасно знала, что самовыражается он, напяливая дурацкие рубашки в цветочек и не менее дурацкие молодежные шапочки, и считает, что это нормально, а раскрыться эмоционально и не думает. Я знала, что, надевая идиотскую лыжную шапку с черепом, он хочет сказать всему миру и мне: «Смотрите, какой я классный, прикольный и остроумный, просто зашибись». Я уже понимала, что Джейми не тот, кто мне нужен. И наоборот. Что мы никогда не будем выглядеть идеальной элегантной парой: ну, знаете, такой, как на рекламе духов, муж в шикарном кашемировом пальто, под которым не менее шикарные шмотки от Армани. Джейми недоставало шика. Я предложила ему купить на Рождество пиджак, но он вместо этого выбрал алую спортивную куртку с капюшоном, флисовую, толстую — как мальчишка, честное слово! Понятно, что при виде нас прохожие вовсе не думали «какая потрясающая пара», они пытались понять, зачем взрослая симпатичная женщина идет под руку с Красной Шапочкой баскетбольного роста.

Возможно, если бы я не лелеяла свое горе, не переживала свою ошибку, не жаждала сделать Джейми тем, кем он определенно не был, я смогла бы оценить его юмор. Или, по крайней мере, попыталась бы найти что-то симпатичное в парне под сорок, который преспокойно разгуливает на публике в зеленой спортивной фуфайке, на которой вышит Шрек или лягушонок Кермит. Нет, поймите меня правильно, я прекрасно разбиралась в том, почему этот выпендреж принят у выпускников частных школ — у них свой особый одежный код. Наряжаясь в якобы богемные пиджаки в «огурец» или бархатные лиловые костюмы, они давали всем окружающим понять: мы, мол, занимаем такое определенное и высокое положение, что можем позволить себе плевать на манеру одеваться, потому что нам нет необходимости доказывать, что мы принадлежим к определенной прослойке. Если ты из Хорошей Семьи, то можешь себе позволить пойти в кино или в магазин в вышитых восточных туфлях без задников — да хоть золотых и с помпонами на загнутых носках!

Несмотря на то, как выглядел и держался Джейми (а он больше всего напоминал персонаж рождественской пантомимы с ряжеными), все, кто нас окружал в Колорадо, свято верили, что мы идеальные молодожены и у нас все замечательно. Ведь все и всегда верят, что молодожены просто обязаны быть счастливы, потому что иначе и быть не может! Почему все и всегда смотрят на молодоженов сквозь романтический флер, с легкой завистью: ах, какие молодые, красивые и как они любят друг друга, просто наглядеться не могут. И никто не увидел, что гладкая картинка нашего счастья уже пошла трещинами — от боли.

Месяца два спустя после того, как я вернулась из свадебного путешествия, ко мне зашел в гости Майлс, один из моих давних однокашников по университету. Майлс тогда жил и работал в Гонконге, стал банкиром, успел неприлично разбогатеть и приехал домой, так сказать, на побывку. Майлс нравился мне давно — уже лет двадцать, с тех пор, как я впервые увидела его, когда он, подвыпивший, с галстуком за ухом, шатаясь, пересекал университетский дворик. Это было на студенческом балу. Меня не смутило и не оттолкнуло даже то, что чуть позже Майлса стошнило в фонтан, а потом он взасос целовался с какой-то шлюховатой девицей в платье типа «тюбик», из которого, кстати, все время вываливалась одна из грудей. Майлс, сын биржевого брокера, был наделен особым обаянием, смесью мужского и мальчишеского; длинные ноги, растрепанные волосы, загорелое лицо — загар он обычно зарабатывал на занятиях яхтенным спортом или виндсерфингом. Он так и излучал обаяние. Он, можно сказать, потел обаянием. Майлс принадлежал к той породе мужчин, которые сохраняют привлекательность с юных лет и до победного конца, а может, еще и дольше (если в похоронном бюро попадется хорошенькая сотрудница), оставаясь симпатичными и по-хорошему смешными и обаятельными. Такие мужчины знают о своих чарах и всегда, до самого последнего готовы ухаживать за женщинами и пользуются у них успехом. Поскольку я была твердо уверена, что у меня притягательности не больше, чем у сушеной змеи, то мне и в голову не приходило, что я могу понравиться Майлсу. Нет, я уже тогда усвоила, что мне нужно идти другим путем. Мне нужно дружить с такими мальчиками, смеяться их шуткам, и тогда, если симпатичные парни и не потащат меня в койку, по крайней мере, я буду с ними общаться.

Майлс сохранил юношеское обаяние и теперь, когда ему уже было под сорок: короткая стрижка с хохолком на лбу, вокруг глаз легкие морщинки, какие бывают у тех, кто много смеется и улыбается, и улыбка — открытая, но с некоторым намеком. Он с интересом осмотрел мое жилище, которое было вылизано до немыслимого совершенства. Я на мгновение почувствовала гордость Молодой Хозяйки, красующейся на фоне почти журнального интерьера: на столе — ваза белых лилий, на кофейном столике — сервиз из настоящего лиможского фарфора, полученный в подарок на свадьбу. Майлс откинулся на диванные подушки (замша нежного шоколадного цвета) и погладил мягкий плед из шенили, продуманно сложенный на подлокотнике дивана.

— У тебя тут прямо как в музее, — заявил он. — Удивляюсь, как это ты вообще позволяешь нашему другу Праттпуку тут расхаживать. — Он кивнул в направлении спальни. — И мять подушки. Неужели он осмеливается?

— Еще как! — ответила я.

Майлс недоверчиво покачал головой и сообщил:

— А моя последняя фифа никак не могла кончить. Все потому, что принимала прозак.

— Зачем?

— У нее не получалось держать себя в руках. Все время впадала в истерику от ярости.

— Из-за чего? Из-за того, что не могла кончить?

Майлс расхохотался.

— Ох, Майлс, — улыбнулась я, — ну ты и девушек выбираешь, честное слово! Умелец.

— А ты нет, что ли? — парировал он, и я отвернулась. Майлс подался вперед.

— Нет, ты скажи правду: у тебя состоялось супружеское счастье? Ты на седьмом небе или нет?

— Могло быть и хуже, — ответила я. — Нужно просто принять как факт, что Джейми никогда меня не поймет. Ну да все равно, я обожаю эту квартиру. Я здесь как в раю.

— Когда Джейми нет дома?

— Ага. — Я хихикнула.

В глазах у Майлса запрыгали чертики, и он ласково посмотрел на меня.

— Знаешь, в чем твоя главная проблема, Дейзи? В том, что именно ты сказала. А сказала ты, что пожертвовала личным счастьем ради недвижимости.

И Майлс был прав.

Сколько можно себя обманывать? Я внушала себе, что, раз наша с Джейми квартира похожа на учебник по фэн-шуй, раз я поставила пару розовых кристаллов в квадрате, отвечающем по фэн-шуй за любовь и супружескую гармонию, а на подоконниках разместила красную герань — для удачи и благосостояния, а еще проводила ритуалы, воскуривая благовония и звоня в колокольчик, и один раз, на новоселье, даже заставила Джейми хлопать в ладоши, изгоняя из нашего жилища духов прежних обитателей, а потом вместе со мной отвешивать поклоны и петь мантры утром и вечером, — я внушала себе, что, поскольку мы приложили такие усилия, у нас все будет хорошо. Но сама чем дальше, тем меньше в это верила, потому что наши отношения рушились с треском, рассыпались, как замок на песке или карточный домик.

Я окончательно убедилась в этом, когда, примерно через год после свадьбы, поинтересовалась у Джейми, как он смотрит на то, чтобы завести ребенка. Было холодное субботнее утро, мы пили кофе на берегу пруда Серпантайн в Гайд-парке. Пили в тяжелом молчании, которое я и нарушила, поинтересовавшись отношением мужа к деторождению. Джейми отставил кофейную чашку и, глядя прямо перед собой, ответил:

— Послушай, Дейзи. В отличие от тебя я стараюсь жить настоящим. Честно говоря, мне оно не нравится уже здесь и сейчас, и я предпочитаю не задумываться о будущем — даже о том, что будет после того, как мы допьем этот кофе.

Меня до боли поразило его равнодушие. Жить настоящим — это одно, но строить совместное будущее — это совсем другое, и как можно строить совместное будущее с кем бы то ни было, тем более с мужем, если у вас нет ни одной общей мечты?

Это ведь не на самом деле? Этого ведь не может быть? Я готова на что угодно, лишь бы это оказалось неправдой или страшным сном. Я буду хорошей. Я никогда больше не буду сплетничать и говорить гадости о других, как мы обычно делали на регулярных посиделках с Люси и Джесси. Я обязательно буду помогать маме управляться по хозяйству, стану хотя бы раз в неделю чистить собачьи вольеры. Я позволю маминым таксам Дональду и Дуги спать у меня на кровати и не буду спихивать их на пол, даже если они будут класть свои пахучие морды мне на подушку. Я обещаю, что никогда больше не буду выдавливать прыщи или отколупывать ороговевшую кожу на пятках. Я буду вежливо отвечать тем, кто звонит с телефонным опросом или чтобы всучить мне какой-нибудь товар. Я пойду на что угодно, лишь бы выплатить свой кармический долг. На что угодно! Только не это!

Я молила небо, чтобы тревога оказалась ложной, но когда две синие полоски неумолимо проступили на пяти подряд тестах на беременность (а тесты я делала пять дней подряд), то я поняла, что хватит себя обманывать. Я беременна. Нужно посмотреть правде в лицо. От потрясения я на какое-то время онемела, словно моя душа отделилась от тела, как при выходе в астрал, а потом меня бросило в жар и в холод одновременно. Я обессиленно опустилась на пол ванной. Нет, это не должно было произойти так! Подобный поворот событий никак не вписывался в сценарий, который я рисовала в своих грезах о семейном счастье — рисовала годами. Где же, спрашивается, муж? Ну ладно, если не второй муж, то хотя бы вторая половинка, словом, мужчина моей мечты, который придет с работы, а я, сияя улыбкой, выбегу ему навстречу, и, когда он скажет: «Дорогая, а вот и я!», я отвечу: «Дорогой, а я беременна!»

Далее по сценарию ему полагается завопить от радости, в три тигриных прыжка преодолеть расстояние между нами и заключить меня в пылкие, но бережные объятия. И в это прекрасное мгновение он будет любить меня как никогда раньше, а я буду ощущать, что меня обожают, берегут и гордятся мной и моей восхитительной плодовитостью.

Ну и где это все, спрашивается? Ни мужа, ни любовника. Я разведенка тридцати девяти лет, сижу одна, скорчившись на полу ванной (точнее, на коврике, покрытом собачьей шерстью), мне холодно, меня тошнит, и я залетела от одного-единственного свидания, которое вообще-то было предназначено для того, чтобы слегка встряхнуться и развеяться после развода. Куда уж хуже. Все мои мечты лопнули, как один большой мыльный пузырь. Как могло такое произойти с моей жизнью, которая некогда планировалась, да и выглядела столь образцовой или хотя бы многообещающей? Я собрала себя в кучку, доползла до постели и, забравшись под одеяло, позвонила Джесси, которая настояла, чтобы я немедленно приехала в Лондон.

В поезде я попыталась собрать разваливающийся сценарий в целое, а для этого заглянула в очередную книжку по самопомощи — «Вера в будущее». Книжка велела верить в то, что все само образуется и что ни делается, все к лучшему. «Жизнь непредсказуема, — поучала книжка. (Вот уж действительно, не в бровь, а в глаз!) — Когда нам кажется, что хуже уже не будет, ситуация исправляется, и все налаживается. Важно не то, что с нами происходит, а то, как мы к этому относимся, как справляемся с происходящим».

И как прикажете справиться с происходящим? Я ведь совершенно не готова заводить ребенка! Моя жизнь дала трещину, раскололась на тысячу кусочков. Но что же мне, аборт делать? В тридцать-то девять лет?! А если это мой последний шанс родить? Но что мне сказать Трою? И как преподнести новость родителям? Они будут вне себя от ярости. Начнут ругать меня за глупость и безответственность. Извините, мама и папа, год назад у меня была налаженная семейная жизнь и нормальный муж, а теперь вот, извольте!

На вокзале меня встретила Люси и отвезла прямиком к Джесси. К этому времени я уже так наплакалась, что к лицу у меня прилипли крошечные клочки бумажных носовых платочков. А само лицо изрядно распухло.

— Ты вроде говорила, когда собиралась на свидание с Троем, что у тебя месячные? — уточнила Люси.

— Да! — прохлюпала я.

— Значит, это были не месячные, а просто кровотечение, — заявила Джесси. — Иначе бы ты не забеременела.

— Какая разница, доктор? — раздраженно спросила я. — Все равно я каким-то образом залетела, факт налицо! Попала по самые уши.

Джесси обняла меня и провела в гостиную, которая в полном согласии с богемным стилем хозяйки представляла собой напластования старых газет и журналов с островками переполненных пепельниц, грязных кофейных чашек и изнемогающих от жажды комнатных растений. От запущенной студенческой берлоги эту комнату отличали только весьма стоящие антикварные предметы, попадавшиеся там и сям, да дорогущий французский гобелен над камином.

— Может, это знак… — сказала я, плюхаясь на диван, застеленный пестрым турецким покрывалом.

— Скорее уж шутка судьбы, — прошипела Джесси.

— А вдруг ребенок подарит мне покой, которого мне так недостает?

Люси чуть не поперхнулась.

— Вот уж чего ребенок тебе точно не подарит, так это покоя. Наоборот, последний покой отнимет.

— Но откуда вы знаете? — прорыдала я.

— Замужество тебя не спасло, и ребенок не спасет, — объяснила Джесси.

Люси подсела ко мне поближе.

— Послушай меня внимательно, Дейзи. Мы прекрасно понимаем, что в последнее время тебе приходилось тяжело. Но неудачный брак можно разорвать, отменить. Ты сама знаешь, как это трудно — но возможно. А вот отменить то, что ты забеременела от неподходящего мужчины — невозможно. Ребенок — это раз и навсегда. Это настоящее «пока смерть нас не разлучит».

Люси подала мне еще пачку бумажных платочков.

— То есть я не отговариваю тебя рожать…

— А вот я — отговариваю! — вклинилась Джесси.

— Джесси, ты у нас, конечно, врач, — сурово обратилась к ней Люси, — и у тебя сугубо медицинский подход, но ты все-таки должна учитывать, в каком эмоциональном состоянии Дейзи. Нельзя так.

— Вот эмоциональное состояние и подтолкнуло ее к этой глупости! Именно оно! — сердито воскликнула Джесси.

— Я просто говорю… — начала Люси.

— А я говорю… — перебила Джесси, пристально глядя на Люси.

— Девочки, девочки, я вообще-то тут… — напомнила им я.

— Так вот, я лишь хочу сказать, что ты должна принять верное решение, Дейзи. Руководствуясь правильными доводами. Это твой долг! — строго сказала Люси.

Джесси пожала плечами, как будто желая сказать «поступай как знаешь», но губы у нее были поджаты.

Господи боже ты мой, как же я с этим справлюсь? Ведь мне еще предстоит разговор с Троем.

Стоя под дверью у Троя, я задумалась, как бы так поаккуратнее сообщить ему, что я беременна. Понятно, что выкладывать новость нужно в личной беседе, а не по телефону — такие бомбы по телефону на голову не роняют. И все равно это была истинная пытка. Мне вполне хватило собственного потрясения, а ведь теперь придется потрясти Троя, увидеть выражение ужаса на его лице. «Привет, Трой, ты меня помнишь? Ну как же, прилипчивая разведенка? Мы встречались дважды, на второй раз я упала в твои объятия, а затем и в твою постель, и знаешь что? Я залетела». Мне достаточно было представить выражение потрясенного ужаса на его лице, чтобы покрыться холодным потом от страха.

Трой открыл мне дверь и встретил меня на пороге своей квартиры, в спортивном костюме, с полотенцем на шее. Растрепанный и разгоряченный, с легкой тенью небритости на лице, он смотрелся воплощением спортивности и сексуальности. При виде меня Трой сразу же широко улыбнулся, от чего я просто замерла на месте.

— Дейзи Дулиттл! Вот так сюрприз! Ну, заходи. — Похоже, Трой был искренне рад меня видеть. Что же он в таком случае не звонил?

Трой поманил меня за собой в кухню и открыл холодильник. Еды там не водилось, зато шампанского, воды, пива и вина было вдоволь.

— Что будешь пить? — спросил Трой, приложившись к бутылке минералки.

— Спасибо, ничего. Э-э… видишь ли, какое дело… есть разговор. — Я отчаянно старалась не заикаться от волнения.

— Давай-давай, поговорим, — Трой обнял меня, провел в гостиную и усадил на диван. Пахло от него замечательно: здоровым телом и самую чуточку — потом, в общем, очень по-мужски. Трой накинул рубашку, но вообще-то мог бы и не заморачиваться: грудь у него была мускулистая.

— Дейзи, я должен перед тобой извиниться. Я жутко закрутился с этим треклятым делом, и так и не собрался тебе позвонить. Обманул твое доверие. Ты уж меня прости.

На стеклянном кофейном столике стоял сложносочиненный цветочный букет, Трой вынул из него белый амариллис и протянул мне.

Сердце у меня колотилось с такой скоростью, что я испугалась — диван вот-вот затрясется.

— Трой, я… ну… в общем… — Я положила цветок обратно на столик, поскольку со стебля мне на юбку текла вода. — Понимаешь, дело в том, что я…

Трой смотрел на меня так, будто увидел впервые. Смотрел прямо мне в глаза, внимательно, терпеливо и заинтересованно, словно желая сказать «говори же, я слушаю».

— В общем… знаешь что, я бы чего-нибудь выпила. Пить хочется. Можно?

Он принес из кухни бутылку шампанского, наполнил два бокала и вручил один мне. Я осушила шампанское залпом и мгновенно ощутила виноватый укол. (Ведь один бокал не повредит? Или не стоило?) Руки у меня дрожали.

— Трой, в общем, я…

Внезапно он наклонился ко мне, прижал палец к моим губам, будто приказывая мне замолчать, а потом поцеловал меня. Я вдруг ощутила колоссальное облегчение… и страстное желание. Наверно, это все от гормонов беременности. Я чувствовала, что приникаю к нему все теснее и просто не могу его отпустить.

Засмеявшись, Трой нежно высвободился и отстранился.

— Что это на тебя нашло? — спросил он, осматривая меня. — Вообще, должен тебе сказать, Дейзи, ты замечательно выглядишь. Просто красотка. У тебя вроде и грудь выросла с прошлого раза.

Господи, я не могла больше терпеть. Может, бояться нечего и все будет хорошо? Может, существует слабенькая надежда, что я ему все-таки нравлюсь?

— Понимаешь, Трой, я…

— Не готова к роману? Я так и думал. — Трой понимающе кивнул. — Мы зашли слишком далеко и слишком быстро. Извини. Это моя вина. Ты так хороша, что я просто не смог устоять.

— Нет, Трой, дай мне договорить… — Я встала.

Он тоже встал и бережно взял мое лицо в ладони.

— Ты просто находка, Дейзи, настоящее сокровище. Такая оригинальная, такая сексуальная. Так что, когда будешь готова к романам, сообщи мне. Я наберусь терпения и подожду. — Он заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос. Мне показалось, что я сейчас умру.

— Нет, ты послушай, мне трудно об этом сказать… в общем, я беременна.

Трой оцепенел.

— Что?!

— Повторить?

— Беременна?

Воцарилось оглушительное молчание. Оно показалось мне вечностью.

— Ты беременна? — Трой отвернулся и встал у окна, спиной ко мне. Не знаю, как я удержалась на ногах — коленки у меня подгибались. Потом он вдруг развернулся и выкрикнул:

— Ты беременна?!

Я смотрела мимо него сквозь огромные цельные стекла окон, стараясь не сводить взгляда с соседних крыш. Время замерло. В ушах у меня шумело. Может, это давление?

Внезапно Трой подпрыгнул, как мальчишка, и победоносно вскинул вверх руку. Я не верила своим глазам. Он вопил и скакал от радости, точно забил гол. Он даже прошелся колесом. Потом обнял меня и крепко прижал к себе.

— Лапка, это просто фантастика. Невероятно!

— Ты рад?

— Я на седьмом небе! А ты разве нет? Да что там говорить, я всегда мечтал стать отцом. — Он слегка хлопнул себя по ширинке. — Ну, теперь точно знаю, что агрегат работает. Я-то уже сомневался насчет этого. — Он сочно рассмеялся и опять чемпионским жестом вскинул руки. Я опустилась на диван — ноги подогнулись. Все тело у меня обмякло от небывалого облегчения.

— Дейзи! — Трой встал передо мной на колени и взял мои руки в свои. — Пусть это станет для нас началом новой жизни. Совместной. Начнем все заново. Мы с тобой прошли такие испытания, каждый в своем браке… Наша встреча — это судьба, а твоя беременность — воля рока. Так суждено свыше. Мы предназначены друг другу. У тебя и у меня за плечами уже есть опыт неудачных отношений. И тебя, и меня ранили в самое сердце, и поэтому мы встретились — чтобы помочь друг другу залечить раны и сбросить груз мрачного прошлого. А новая жизнь — разве это не лучший способ проститься с прошлым?

Я уставилась на него, разинув рот. Он гладил меня по щеке, легко-легко, нежно-нежно, едва прикасаясь.

— Знаю, тебе наверняка страшно. В конце концов, основная нагрузка, чисто физиологическая, ложится на тебя, но я обещаю, что буду с тобой на всем протяжении этого пути. Конечно, вообще-то заводить ребенка на заре отношений не принято, но мы с тобой справимся, и у нас все наладится. Обещаю, я сделаю все возможное для тебя и нашего крошки.

Я попыталась встать, но не смогла сдвинуться с места. Ни в какой квартире Троя ни на каком диване я не сидела. А сидела я на садовой скамейке, в ближайшему к его дому парке, и грезила о том, как мы с Троем будем Жить Долго и Счастливо. Я посмотрела на часы. Трой сказал, что будет ждать меня в семь в ближайшем баре. По телефону он был со мной предельно сух, однако не спросил, зачем я хочу его видеть. Возможно, он был просто слишком занят, чтобы поинтересоваться целью встречи. Он сказал, что сможет уделить мне минут двадцать, не больше, потому что потом у него важный деловой обед. Меня мутило. И это была не тошнота, полагающаяся при беременности, а утробный, панический страх.

Меня трясло от страха, и я была в испарине, тем более что в баре было негде яблоку упасть. Я в ужасе подумала: а вдруг от меня еще и разит потом? Я попыталась тайком принюхаться к собственной подмышке, но сделать это незаметно было невозможно. Будем надеяться, что потом от меня не пахнет. Я отчетливо ощущала, как струйки пота ползут у меня по спине и между грудями. Чтобы иметь занятой вид, я прихлебывала джин с тоником. И зря. От него меня заколотило еще сильнее. Нужно было как-то скоротать время до встречи с Троем. Каждая секунда тянулась невыносимо медленно, и я вытащила из сумки «Веру в будущее».

«Ваше зрение прояснится, только когда вы заглянете в свое сердце, — гласил очередной абзац. — Тот, кто смотрит вовне, мечтает; тот, кто смотрит себе в душу, пробуждается. Так писал Карл Юнг». В глазах у меня стояли слезы. Сердце ныло от боли: я переживала собственную глупость. Боль точила меня изнутри. И какая-то часть меня все равно упрямо отказывалась поверить, что все происходящее — правда.

Я подняла глаза от книги. К столику приближался Трой, реальнее некуда, в дорогом сером костюме. От него исходили независимость и мощь состоявшегося мужчины. Женщины оборачивались ему вслед, точно почуяв запах какого-то особенно притягательного одеколона. Он выглядел таким уверенным в себе, таким далеким от жизненных тревог и забот, что я ощутила укол зависти. Я-то в данный момент чувствовала рекордную неуверенность в себе. Трой на ходу что-то читал на дисплее дорогого мобильника, сел, не глядя на меня отстучал какое-то ответное сообщение, потом поднял голову и сказал:

— Ну, я тебя слушаю.

Откинулся на спинку стула и стал ждать.

На меня накатила волна паники. К щекам прилила краска. Ситуация была напряженная — гораздо хуже, чем воображаемое собеседование при приеме на работу моей мечты (какой бы она ни была). В этот миг я осознала, как же остро хочу, чтобы Трой хотел моего ребенка. Не потому, что подобный энтузиазм с его стороны был бы знаком того, что ему нравлюсь еще и я, но потому, что Трой принял бы за меня решение. За нас. А не против нас. До сего момента мысль об аборте мне вообще не приходила в голову. Такое случалось с другими девушками. С глупыми потаскушками. А не с идиотками-разведенками вроде меня.

— Знаешь, мне нелегко это тебе сказать, но… я беременна.

Трой ахнул.

— Что?!

Он нервно забарабанил пальцами по столу. Потом спросил:

— От меня?

— Ну конечно! — Вопрос был унизительнейший.

— Тест делала?

Я показала ему растопыренную пятерню и одними губами прошептала:

— Пять раз.

— Я слышал, тесты дают ответ с точностью до девяноста семи процентов? — Он провел рукой по лбу.

— Трой, — медленно, с расстановкой произнесла я, стараясь, чтобы новость осела у него в голове. — Я. Бе-ре-мен-на.

Взвился он просто неимоверно — даже странно для такого дельца, которому постоянно приходится работать в страшном напряжении и принимать хладнокровные решения. Вернее, он потерял всякое самообладание и забормотал:

— Это невозможно… не может быть… я готов сделать что угодно, лишь бы это было неправдой.

— Не ты один, милый.

Трой зажал уши и затряс головой, как маленький ребенок, который заупрямился и не хочет слушать, что ему говорят.

— Нет, я против. Я не могу. Это невозможно. Я отказываюсь!

При этом у него прыгало колено, да так, что стукалось о ножку стола. В общем, его затрясло.

Проходивший мимо официант посмотрел на Троя с подозрительным интересом.

— Двойную порцию водки. Безо льда! — отрезал Трой.

Я отогнала рукой клуб табачного дыма, прилетевший из-за соседнего столика. Трой, сузив глаза, навалился грудью на стол и пристально уставился на меня. Когда он заговорил, голос у него был холоднее стали на морозе.

— Сознайся, ты ведь с самого начала все это подстроила? Ах ты стервозина! Надо, надо было мне послушать Эдварда Примфолда. Он ведь меня предупреждал, что ты чокнутая!

Что?! Я не верила своим ушам. У меня отвалилась челюсть. Муж Люси, моей лучшей подруги, который навел меня на Троя, сказал ему такое?! Быть не может.

Официант принес водку, Трой выждал, пока тот отойдет и напустился на меня с удвоенной силой.

— Вы, разведенки, все одинаковы! С вами по-хорошему нельзя! С вами вообще нельзя связываться, потому что вам нужны не мужчины, а ходячие бумажники. Вы только и думаете, что о своем увядании да о том, как бы побыстрее урвать момент и завести ребенка, пока организм не отказал. Пока яичники не отрубились. Вам от мужиков только и надо, что поймать на крючок, а потом пить кровь всю оставшуюся жизнь. Вы такие! — Он в ярости брызгал слюной. — Вам не мужчин подавай, а сперминаторов. Осеменителей с кошельком. Дряни!

— Ты что, спятил? — закричала я в полный голос. Лицо у меня пылало, по щекам катились слезы, в горле клокотали рыдания. — А кто, интересно, рычал «я хочу быть в тебе, детка»?! Тогда ты меня вроде ни в чем не винил, или как? Ты же сам захотел обойтись без презерватива! Я даже вякнуть не успела!

Трой сощурился так, что глаза у него превратились в злющие щелки.

— Это ты настоял на опасном сексе! — завопила я. Трой выбросил вперед руку, будто стараясь заткнуть меня.

— Может, тебя это сильно удивит, но в мои планы в данный момент беременность не входит, — продолжала я, краем глаза заметив, что пара за соседним столом прервала разговор и внимательно наблюдает за нами, особенно женщина. — Но это случилось, это происходит со мной сейчас, да, я потрясена, но это новая жизнь, она зародилась во мне, а ты готов вот так запросто ее прервать? Даже не подумав?

— Мне нечего тебе предложить, — процедил Трой. Я горько рассмеялась. Нечего предложить? Каков, а?! Он продолжал: — То есть, конечно, я полностью оплачу… ну, ты поняла… это самое…

— Это самое называется абортом, придурок! — громко вмешалась женщина из-за соседнего столика.

Подбодренная такой сестринской поддержкой, я вскочила и заорала:

— Для тебя все сводится к деньгам, да? Ты что, не понял? Не нужны мне твои деньги, я от тебя гроша не приму, надутый говнюк! — И я выплеснула ему в лицо остатки джина с тоником. От неожиданности Трой отшатнулся и чуть не упал со стула. Еще две женщины, за другим столиком, горячо зааплодировали и закричали что-то вроде «так его, так его!».

— Мне нужна была лишь поддержка! Эмоциональная! — С этими словами я развернулась и, стараясь держаться как можно прямее, двинулась к выходу, хотя ноги у меня подламывались и сердце разрывалось от боли. Моего достоинства хватило ненадолго: на улице меня моментально стошнило, я едва успела наклониться над ближайшей сточной канавой. Потом, дрожа, прислонилась лбом к холодной кирпичной стене. Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой и растерянной. У меня было ощущение, что я хрупкая веточка, которую бурный поток жизни швыряет из стороны в сторону и несет неведомо куда.

Увидев меня на пороге, Эдвард Примфолд совершенно явственно испугался. По щекам у меня текла тушь, глаза были красные и опухшие, нос тоже, и вообще вся физиономия пошла пятнами от слез.

— Дейзи, что стряслось?!

Я оттолкнула Эдварда и ринулась мимо него.

— За каким псом ты устроил мне свидание с этим подонком Троем, если считаешь меня чокнутой?! — рявкнула я на него. Краем глаза увидела свое отражение в зеркале, которое больше всего напоминало знаменитую картину Мунка «Крик», и у меня в голове промелькнуло, что Эдвард был недалек от истины.

В прихожую выбежала Люси.

— В чем дело? Дейзи, что случилось? — Она обняла меня, и я затряслась в настоящей истерике.

Эдвард, такой надменно-элегантный в своем оливковом кашемировом свитере, смотрел на меня опасливо и брезгливо, точно я была не человеком, а представителем какого-то непредсказуемого биологического вида. От гнева у меня помутилось в глазах. Да как он смеет меня судить? Ему-то повезло, он все в жизни получил на блюдечке, он даже родился на все готовое. Сначала престижная частная школа, потом Кембридж, потом Сити, попутно подцепил прелестную жену, которая родила и воспитала ему прелестных деток, и все у него было заранее ясно и расписано, и он в жизни не испытывал такого страха и паники, как я. Почему им, этим, все дается так легко? Люси отвела меня в их гостиную на первом этаже — образцово-показательный интерьер, хоть сейчас снимай для журнала: тут вам и дорогущие полотна старых мастеров на стенах, и диваны из нежнейшей натуральной кожи и замши, и тщательно подобранные столики из дорогой тропической древесины, а на них томно благоухает комнатный жасмин. И от вида (и запаха) этой гостиной меня совсем скрутило — будто ранили в самое нутро. Эдвард и Люси, усевшись на свои баснословной стоимости диваны, смотрели на меня в немом ужасе. Они были людьми, рожденными для счастья. Повторяю, их будущее было предопределено и расписано как абсолютно удачное и предсказуемое. А я только и делала, что сомневалась и ошибалась, иначе почему я сижу тут, распухшая от слез, практически плебейка для этих чистеньких богачей, и рыдаю над своей катастрофой, утирая слезы рукавом?

— К твоему сведению, Эдвард, я беременна. И отец — твой драгоценный приятель Трой. Ты, как я понимаю, предупредил его, что я двинутая. Как переспать, так я для него была еще недостаточно двинутая, а как позвонить потом, так он сразу вспомнил, что я двинутая. Ну, разумеется, в постели с такой лахудрой, как Дейзи, предохраняться не обязательно, перетопчется, а если она залетела, то сама виновата, дура старая, сама прохлопала. Верно?

Эдвард отодвинулся от меня с гримасой нескрываемого отвращения.

— Давай посмотрим правде в глаза, Дейзи: ты сейчас очень расстроена и все преувеличиваешь. У тебя вообще всегда была склонность драматизировать.

Ошалев от такой черствости, я пролепетала:

— Эдвард, это называется не драматизировать, а чувствовать. Я эмоциональный, страстный человек!

— Эдвард, пойди и принеси нам выпить, — велела ему Люси. Когда он вышел, она тут же спросила: — Ну так что, Трой отыграл назад? Струсил?

— Угу. Поджал хвост. Спрятал голову в песок и отказался слушать. — Я вздохнула. — Ох, Люси, что же мне теперь делать-то?

— Не знаю, солнышко, — мягко сказала она. — Послушай, не торопись, обдумай все хорошенько. Спешить тебе некуда.

— Ну прямо! — взвилась я. — С каждым днем мне будет все труднее решиться. Я привяжусь к… ребенку. Если я всерьез решу делать аборт, нужно сделать его как можно скорее.

— Ты потрясена, поэтому и говоришь такое. Зная тебя, я даже скорее думаю, что ты просто боишься поверить в реальность случившегося. Это в твоем духе.

— Может, ты и права, — я опять вздохнула. — Но какая-то часть меня будто смотрит на все со стороны. Понимаешь, я чувствую, что для меня единственный способ вырваться из создавшегося положения — это принять жесткое решение, а не позволять себе рассусоливать эмоции, как я делала раньше. Я теперь чувствую себя совсем другим человеком. Словно у меня включился какой-то механизм самосохранения. Может, я таким образом заглушаю стыд?

— Стыдиться надо не тебе, а Трою, — заметила Люси.

— Но аборт… это так ужасно, так недостойно… фу!

— Ты даже не подозреваешь, кто только не делает абортов! — сказала Люси. — Каких только признаний я не слышала от подружек, стоит им подвыпить. Большинство из них делали аборты в молодости, в двадцать или плюс-минус — когда они были еще не готовы остепениться, когда им казалось, что впереди еще будет другая возможность, запланированная беременность от хорошего парня, а не случайное невесть что. Другое дело, когда тебе под сорок, — это испытание посложнее.

— Представляешь, Трой решил, будто я нарочно все подстроила, чтобы его поймать! — И я вновь расплакалась.

— Состоятельные мужчины часто так думают, — бесцветным голосом ответила Люси.

— И как у тебя все так хорошо складывается? — прохныкала я.

Люси помолчала.

— Знаешь, на самом деле не всегда все обстоит именно так, как кажется со стороны. Не так идеально.

Я никогда раньше не слышала в ее голосе такой опустошенности.

— Послушай, Дейзи, я знаю, тебе плохо и кажется, что жизнь пошла прахом, но, пожалуйста, не надо мне завидовать.

— Но я не могу не завидовать! — проскулила я. — У тебя все есть. И удачный брак, и двое красивых детишек, и этот шикарный дом… и вообще жизнь удалась. Все у тебя есть.

Люси поднялась и плотно прикрыла дверь гостиной.

— Зато у тебя есть возможность выбирать. А это подлинная свобода.

— Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя несвободной? — поразилась я. За дверью послышались шаги Эдварда. Долго же он возился с напитками.

— Поверь, за все приходится платить! — торопливо прошептала Люси.

В такси по дороге к Джесси (ехать сейчас к маме у меня не было никаких душевных сил) я продолжала размышлять о словах Люси — точнее, ломала над ними голову. Если уж она несчастна, то что говорить о нас, об остальных? Получается, что нам тогда вообще надеяться не на что? Джесси позвонила со своей медицинской конференции как раз в тот момент, когда я изучала содержимое холодильника: за вычетом спиртного, там было негусто. С одной стороны, мне кусок в горло не лез, с другой — поесть было нужно. «Хочешь, возьми в морозилке фасоль, ее только разогреть надо. И рогалики», — предложила Джесси.

Я поведала ей горестную повесть о Трое.

— Лично меня это не удивляет, — заявила она.

Тогда я рассказала ей о том, что произошло дома у Люси.

— У меня всегда были сомнения в Эдди, — сказала Джесси. — Слишком уж он гладенький и благополучненький. Можно подумать, даже со своего хозяйства пылинки сдувает.

Мне удалось хихикнуть.

— Ну а ты как? — спросила Джесси.

Я уставилась на контейнер с фасолью, которая не вызывала у меня ни малейшего аппетита.

— Знаешь, мне в жизни не было так страшно, — призналась я. — Я ужасно боюсь заводить этого ребенка. Ну посмотри: какая из меня сейчас мамаша? — Я сглотнула комок в горле. — Но еще больше я боюсь того, что это, возможно, мой последний шанс родить.

— Причина недостаточно веская для того, чтобы рожать, — возразила Джесси. — К твоему сведению, когда нам кажется, что время истекает, наши биологические часы ускоряются. Но стоит расслабиться и сказать себе «у меня еще вся жизнь впереди», и они перестают спешить. У тебя еще масса времени, Дейзи. Помни об этом и не пори горячку.

— Да, но если это мой последний шанс? — Я прижала руку к колотящемуся сердцу.

— Ты должна верить, что он не последний.

Я знала, что не буду оставлять ребенка, еще до того как получила от Троя электронное письмо, гласившее: «Если ты оставишь этого ребенка, мы будем ссориться каждый день». И хотя принятие решения далось мне мучительно, я знала, что поступаю правильно и спасаю свое будущее.

Конечно, я хотела ребенка, но, что гораздо важнее, я хотела быть хорошей матерью. Я хотела быть похожей на свою маму: терпеливой, преданной, доброй и мудрой, а не нервозной, эгоистичной и неуверенной в себе и в будущем (именно такой я сейчас себя и ощущала). Честно говоря, я думала, что втаскивать ребенка в мой безумный разваливающийся мир просто нечестно по отношению к этому крошечному существу. А еще — и это, пожалуй, самое важное — я пока что не ощущала и тени животного материнского инстинкта, страстного желания родить. Поэтому доверилась другому инстинкту — самосохранения, а он твердил мне, что сейчас заводить ребенка не время.

Джесси сама отвезла меня в частную клинику в Челси. Трой для очистки совести прислал мне своего рода индульгенцию — щедрый чек на пять тысяч, поэтому мне по крайней мере предстояло пройти чистку моих проштрафившихся внутренностей в надежном и благоустроенном месте.

— Дорого же ему обошлось это свиданьице, — язвительно заметила Джесси.

— Ну что ты, он еще легко отделался, — я постаралась попасть ей в тон. — Оплатить аборт куда дешевле, чем всю жизнь отстегивать на ребенка.

— А он в курсе, что ты делаешь аборт сегодня?

— Нет. Он такой черствый, даже не поинтересовался. Какая ему разница, главное, чтобы дело было сделано и от него отстали.

По радио Ева Кэссиди пела «За радугой», а я смотрела в окно, и мне казалось, что улицы запружены беременными и парочками с колясками. Интересно, их столько же, сколько и обычно, просто я их раньше не замечала, а теперь мне бросилось в глаза, что все женщины в мире рожают, за исключением меня? Мы остановились у пешеходного перехода. Какой-то мужчина поднял на руки младенца и осыпал его поцелуями. «Я проснусь далеко-далеко, там, где нет облаков, облаков», — выводил по радио низкий голос певицы, а я плакала. Кровавыми слезами истекало мое сердце, и слезинки катились, как стеклянные бусины.

Весь персонал в клинике был пугающе вежлив и нейтрален, от чего мне стало еще хуже. Я заплатила в кассу по кредитке, и меня заверили, что деньги поступят на счет мгновенно. Ну прямо как в номерах, где можно посмотреть порно с предоплатой. Но чинная атмосфера стерильного медицинского комфорта, кожаные диваны, глянцевые журналы, цветочные аранжировки, разложенные там и сям брошюрки о контрацепции и заболеваниях, передающихся половым путем, — все это была декорация, сквозь которую просачивалась неизбывная тоска. Сидя в вестибюле в ожидании своей очереди, я почти физически ощущала, что в душе каждая из присутствующих здесь женщин безмолвно воет от сожалений, которые ей предстоит испытать в будущем. Была тут фасонистого вида женщина, явно из Сити, моложе меня; она сидела рядом с мужчиной в полосатом костюме — у него хотя бы хватило совести прийти, и лицо у него было прямо серое. Они не смотрели друг на друга, а выдавало их тайну обручальное кольцо у него на руке — женщина-то была без кольца. Представив себе, как его жена обо всем узнает, я испытала странное злорадство: вот пусть он помучается! Ничего, не разорится; он наверняка тоже оплатил этот аборт. Мужчина держал свою любовницу за руку (точнее, его рука вяло прикасалась к ее), и мне хотелось заорать ему: «Мог бы, по крайней мере, хоть за руку-то ее держать с чувством, а не как из-под палки! Небось, когда ты ее брюхатил, энтузиазма у тебя было больше? Тогда-то ты был в боевой готовности, что же теперь сник?»

Молчание душило меня, и, поняв, что мне вот-вот станет дурно, я помчалась в туалет, где меня стошнило над раковиной — всухую. Некоторое время я стояла, вцепившись в холодный фаянс, и смотрела на себя в зеркало. Неужели это я? Когда же я проснусь и начну новую жизнь? Настоящую, правильную, легкую, удачливую, без трудностей — жизнь, в которой будет чем гордиться?

Вошла Джесс и сочувственно погладила меня по спине.

— Я чуть не убила того мужика напротив, — сказала я. — Представляешь, он трахал ее и даже не задумывался о будущем или о своей жене. А теперь сидит тут, съежившись, весь дрожит, но через час уже будет ворочать делами в конторе и покрикивать на подчиненных. У, так бы и придушила гада!

— Да брось ты, перестань, Дейзи, — мягко сказала Джесси. — Эта штучка из Сити тоже провинилась. Она знала, что делала.

— Вот то-то и оно, — сказала я, капая слезами в раковину. — Может, у нее супер-пупер-квалификация, и на работе она считается ценным кадром, но все мы способны на такие вот ужасные ошибки, даже она. Я хочу сказать, будь у тебя самый развесистый университетский диплом или сногсшибательная карьера, это вовсе не гарантирует тебе везение в любви. И от боли и поражений это не страхует.

Джесси обняла меня и крепко прижала к себе.

— Бедная ты моя, чокнутая душка, как же я тебя люблю! — прошептала она. — Ты не заслужила такой боли.

Когда все было кончено, Джесси отвезла меня к себе, и я спала, спала и спала — глубоким, похожим на обморок сном. И вдруг Джесси затрясла меня за плечи, и я проснулась с головой, раскалывающейся от боли.

— Дейзи, эй, Дейзи, проснись, это просто сон! Тебе приснился кошмар!

Я обвела мутным спросонья взглядом ее запасную спальню и от всей души пожалела, что все случившееся — явь, а не сон. На меня вновь нахлынул невыносимый вчерашний ужас — стерильная клиника, аборт…

Затрезвонил дверной звонок. Это явилась Люси с букетом нарциссов, и лицо ее выражало сострадание и тревогу.

— Ну, как ты? — Она чмокнула меня в щеку и вручила мне цветы.

— Желтые. Цвет надежды, — слабым голосом прошелестела я.

Мои подруги нервно улыбнулись, точно желая меня подбодрить.

— Я думала, все будет по-другому. Я такого не хотела. Я не хотела, чтобы моя жизнь складывалась так ужасно. Я уже не понимаю, кто я и как мне жить… — пробормотала я, тупо глядя на цветы. — Я словно оледенела.

— А ты не спеши, и все само устаканится, — посоветовала Джесси, проворно наливая мне воды. — К тому же наркоз проходит не сразу.

— Между прочим, я до сих пор не разговариваю с Эдвардом — за то, что он свел тебя с Троем, — объявила Люси, усаживаясь на край постели. — Я понятия не имела, что Трой Пауэрс — такое ничтожество, жалкий трус и к тому же скупая на кондомы…

— Сука? — подсказала Джесси. — Сволочь?

Люси кивнула — мол, в точку, и это еще слабо сказано.

— А какого мнения о Трое Эдвард? — поинтересовалась Джесси.

— О, что ты, прежнего, хорошего. Эдвард жалеет его, — ответила Люси. — Мужики никогда не осуждают своих друзей. Ты разве до сих пор этого не заметила?

— Ты права, — согласилась Джесси. — Они принимают своих друзей такими, как есть. Женщины всегда стремятся изменить мужчин к лучшему, а мужчины довольствуются тем, что имеют, — им любой приятель хорош.

— Это потому, что мужчины душевно близоруки и не понимают красоты, которая таится в чьем-либо потенциале.

— Ну, они хотя бы не разочаровываются, когда этот потенциал не реализуется, — с горечью сказала я.

Когда Люси засобиралась, сказав, что ей пора забирать дочек из школы, Джесси пошла ее провожать — они явно хотели о чем-то поговорить, подозреваю, что обо мне. Я поднялась и начала бесцельно бродить по комнате. Дверь была приоткрыта, и я услышала, как Джесси и Люси озабоченно шепчутся в прихожей. Недолго думая, я подкралась поближе к двери и навострила уши.

— Понимаешь, это просто непостижимо, как все совпало! Я побоялась рассказывать Дейзи, но Кэти беременна! — прошипела Люси.

— Кэти — это кто? — спросила Джесси.

В животе у меня образовался холодный ком. Я-то знала, кто такая Кэти!

— Подружка Джейми, — объяснила Люси.

— Подружка Джейми беременна?! — переспросила потрясенная Джесси. — Вот так штучка. Не теряла времени зря.

— Знаешь, ей сорок один, так что комментарии излишни, — вздохнула Люси.

Джесси прищелкнула языком.

— Честно скажу, меня просто поражают бездетные женщины, которые приходят ко мне на прием. Можно подумать, они не понимают, что женщине с мозгами всегда тяжело быть матерью!

— Нет, этого не понимаешь, пока не заведешь ребенка, а потом уже, увы, слишком поздно, — отчеканила Люси.

Дальнейшую страстную тираду Джесси, направленную против сумасшедших баб, сдвинутых на биологических часах, я уже не слышала, потому что потеряла сознание. Когда я пришла в себя, оказалось, что меня уложили в постель, а Джесси прикладывает к моему правому глазу лед. Ну понятно — я падала и стукнулась о дверную ручку.

— Синяк у тебя будет знатный! — гордо объявила Джесси.

— Не могу поверить, что Джейми решил завести ребенка с Кэти, но со мной он детей не хотел ни в какую! — прорыдала я. — Вот и правильно, что я не стала загонять Троя в угол! Джейми просто слишком слаб, чтобы сопротивляться!

— И неудивительно. Ты всегда западала на мужиков, которые чувствуют себя таковыми только при бабах. Без бабы они как без яиц. — Джесси опять приложила к моему глазу лед.

— Ты хочешь сказать, что я превращаюсь не в собственную мать, а в отца, но с яичниками?

Она кивнула, и я рассмеялась, несмотря ни на что.

В ту ночь мне никак не удавалось заснуть — от одиночества и опустошённости. Я была бы рада поплакать, но слезы кончились. Я вертелась и крутилась с боку на бок. И вдруг меня осенило. Существует только один мужчина, с которым мне нужно поговорить. Мне необходимо услышать от него, что все будет хорошо. Я взяла мобильник и набрала его номер. Когда он ответил — спокойным, уверенным голосом, у меня внутри все сжалось.

— Это Дейзи, — выдавила я. — Хочу тебя видеть. Да, случилось.