Дневник из преисподней

В тот вечер я сказала Алексу, что мне трудно принять его мир таким, каким он является. Я сказала ему, что мое болезненное состояние заставляет меня сравнивать наши миры, сравнивать себя с ним и принцем Дэниэлем. Я сказала, что такое сравнение приводит к серьезным сомнениям в собственной готовности к жизни в этом мире, и я ощущаю себя никем и ничем, несмотря на усилия Короля Орлов.

Я пыталась объяснить Алексу, почему поведение и поступки окружающих людей сбивают меня с толку. Я искала в них скрытый подвох, и не находя его, погружалась в сомнение, ощущая лишь неуверенность, ибо для меня был более привычен иной мир. Мир, в котором гордыня воспринималась как нечто само собой разумеющееся, а солнце дружбы, сияющее в глазах близкого приятеля, в любой момент могло обернуться смертельным торнадо, уничтожающим все на своем пути, в том числе и самого приятеля.

Я жила в мире, где не верила никому, кроме самых близких мне людей, и их количество ограничивалось пальцами одной руки. Я не доверяла людям, которых знала много лет, потому что именно такие люди предавали меня чаще всего.

Но Алекс не понял меня, он только сказал, что я зря загружаю себя подобными мыслями, потому что нет никакого тайного смысла в его словах или действиях по отношению ко мне, как нет их и в действиях принца Дэниэля. С врагами же нужно драться, а не рассуждать о мотивах открытой вражды. Он проговорил это с видом человека, окончательно поставившего точку в нашем разговоре, и у меня не хватило сил возразить ему. Слова же о том, что у нас за это посадят и надолго, я благоразумно оставила при себе. Алекс бы все равно их не понял.

Нас позвал ужинать Дэниэль, и я, не желая больше выглядеть слабой и больной, с деланным энтузиазмом последовала в столовую вслед за Алексом. Атмосфера за столом была не особенно теплой. Дэниэль пребывал в мрачном настроении, предчувствуя разлад в отношениях между людьми и орлами. Он ясно дал понять, насколько королевский титул Лана не способствует его планам, но он не осуждал Алекса за его отказ от права на этот титул. Дэниэль был просто огорчен.

Пока мы ужинали, сумерки окончательно овладели городом, и вечер окутал своими щупальцами башни и стены нашего дома. Словно незваный гость, он туманом проник в комнату, растекся вдоль стен и потолка, создавая таинственную и слегка мрачную обстановку. Даже огонь от свечей, зажженных Грэмом, не смог прогнать его, но вечерняя тьма вздрогнула от света и расползлась по углам комнаты, затаившись и притихнув, наблюдая за нами в готовности накинуться на нас, как только погаснут свечи.

Мы ужинали в каком-то тягостном молчании, пока Дэниэль снова не нарушил его:

– Я ждал официального послания от нового Короля Орлов, но на нашей встрече Лан объявил отношения между людьми и орлами вне закона. Отныне орлы и люди находятся в состоянии… – Дэниэль запнулся, не в силах подобрать правильного слова, ибо мир между людьми и орлами хотя и закончился, но война еще не началась.

Моя память услужливо откликнулась в ответ, и я прошептала:

– В состоянии тревожной бдительности… Да, да, тревожной бдительности… Готовые вцепиться друг другу в глотки, словно псы, не поделившие добычу, не понимающие, что у них один враг.

Дэниэль внимательно посмотрел на меня и согласно кивнул, а затем продолжил:

– На границах тоже неспокойно. Мой отец обещал, что границы Маэленда и Эльдарии никогда не будут нарушены, но в Пограничных землях появляются его подданные. Они несут смерть тем, кто встретился с ними. И еще… – Дэниэль поднял голову и обвел глазами всех сидящих, – мой брат хочет встретиться со мною и просит, чтобы Лиина присутствовала при встрече.

После этих слов тишина стала гробовой и все, как один, взглянули на меня. Учитель нахмурился, Грэм неодобрительно качнул головой, а я чуть не поперхнулась.

Еще не осознав до конца значения его слов, я автоматически спросила:

– Где и когда?

И Дэниэль ответил:

– Через два дня в его замке на земле Тэнии, – и он специально для меня пояснил, – Тэния не имеет своего правителя и официально находится под покровительством моего отца. Ее земли не подчиняются милорду, но мы с братом несколько раз встречались на ее территории, когда обсуждали вопросы, не подлежащие официальной огласке. Мы обменялись взаимными клятвами, что на земле Тэнии наша кровь не прольется никогда. Если мы хотим успеть, нам нужно выезжать завтра утром.

Я смотрела на отвечающего мне Дэниэля и невольно ловила себя на мысли, что хочу снова увидеть Магистра. Так или иначе, но он притягивал меня, завораживал своей силой и занимал мои мысли одним лишь фактом своего существования. И потому неудивительно, что я хотела узнать его поближе, несмотря на тьму, скрытую под маской доброжелательного ко мне отношения.

Для меня слова пророчества были всего лишь ширмой, за которую спряталась игра, затеянная правителями двух стран. Связанный определенными условностями и правилами этой игры, милорд хотел видеть меня, и я проявила вполне здравое и обоснованное любопытство. Мой вопрос стал, по сути, и моим ответом, так что никто из присутствующих не вспомнил о моем самочувствии. Я же постаралась уснуть сразу после ужина, надеясь за ночь обрести утраченные силы, словно по волшебству.

Однако утром, когда Грэм уже седлал лошадей, Мастер передал мне флягу с каким-то напитком и настоятельно рекомендовал пить ее содержимое маленькими глотками во время пути. Этот немного маслянистый на вкус напиток обладал весьма тонизирующими свойствами и надо отдать ему должное – он помог мне продержаться еще пару дней.

Мы выехали на рассвете в полной тишине и молчании, как всегда сопровождаемые воинами из личной гвардии принца Дэниэля. Алекс остался с Мастером, и оглянувшись, я увидела, как их одинокие фигуры слились с темными воротами.

Два дня пути показались мне бесконечными и такой же долгой была наша дорога, изредка прерываемая привалами, во время которых я облегченно растягивалась на земле, не в силах пошевелиться и даже просто присесть. Теплый ветер трепал мои волосы во время пути и касался щек, а еще мне мерещились чудовища за каждым деревом, мимо которых мы проезжали. В теле царила усталость и безразличие.

Мы прибыли к замку глубокой ночью. Уставшие люди, уставшие кони, даже звезды показались мне чужими и сонными, словно их свет, как ни пытался, не смог разогнать почти разбитые остатки армии тьмы и она поглотила все звездное небо.

Замок Магистра был скрыт от посторонних глаз огромным и густым лесом. Узкая тропинка, убегающая в лес и исчезающая среди деревьев, была единственной путеводной нитью к нему. Мы шли по ней, ведя коней в поводу, и все равно ветки деревьев то и дело цеплялись за одежду, пытаясь остановить нас. Необъяснимая тревога владела мною, и я внезапно поняла ее источник – в лесу было слишком тихо, словно все зверье вымерло в одночасье, а птицы уснули глубоким и вечным сном. Подобная тишина настораживала меня, но страха я не испытывала.

Тропинка вскоре оборвалась, и мы уткнулись в ворота замка и окружавшие его стены. Дэниэль и пара гвардейцев навалились на ворота и они открылись с характерным скрежетом ржавых петель. Мы вошли, и белый песок захрустел под ногами людей и копытами лошадей. Он покрывал всю землю до самых ступеней, ведущих к входной двери замка, и это было так необычно – густая растительность за воротами и стенами замка, и ни единой травинки вокруг него самого.

Неяркие огни освещали всю прилегающую территорию, и я увидела милорда, находившегося снаружи своей небольшой и затерянной в лесу маленькой крепости. Он ожидал встречи со своим братом и его воины, охранявшие ворота и центральный вход в замок, расступились перед Дэниэлем и мною, а гвардия принца осталась во дворе, повинуясь знаку своего правителя. Братья поздоровались и поднялись по ступенькам, а я последовала за ними, почти наступая на длинные полы теплой накидки милорда.

Внутреннее убранство замка было абсолютно ничем не примечательным. В воспоминаниях остались длинные коридоры и бесконечно высокие серые стены, полумрак и сырость. Тем уютнее показалась мне комната, куда мы пришли. В камине горел огонь, повсюду распространяя свое тепло, вызывая желание присесть к нему поближе. Пахло деревом, только что порубленным для огня, а на столе я углядела деревянное резное блюдо, доверху наполненное ягодами.

Дэниэль молча смотрел на своего брата в ожидании начала разговора и их сходство между собой снова потрясло меня. Казалось, ни один из них не решается первым начать разговор и я почувствовала себя лишней. Еще несколько минут молчания и мои уставшие ноги просто не выдержали. Я тихо обошла братьев и присела на кресло, протянув руку к ягодам на блюде. Мое перемещение не осталось незамеченным и милорд, глядя на меня, но обращаясь к принцу Дэниэлю, тихо проговорил:

– Нам нужно поговорить наедине.

Не успев положить ягоду в рот, я встрепенулась и вопросительно посмотрела на них обоих:

– Мне оставить вас ненадолго? – Нерешительно глядя на принца, я уже мысленно попрощалась с ягодами и оторвалась от кресла, но не успела сделать ни шага

– Нет! – Они произнесли это слово одновременно и вновь посмотрели друг на друга, а затем, не сговариваясь, просто вышли за дверь, оставив меня в комнате для гостей.

Они ушли, а я снова радостно рухнула в кресло, совершенно обессилев от проделанной дороги, и жмурясь от удовольствия, довольно быстро уничтожила половину ягод на столе. Тепло потихоньку разморило меня, а приятная усталость погрузила в сладкий сон.

До сих пор не понимаю, что разбудило меня. Я не видела снов, не слышала голосов или шума, и рассвет еще не наступил. Я просто открыла глаза и ко мне пришло ощущение чьей-то боли. Кто-то страдал и я вскочила с кресла, услышав рядом с собою невнятный стон. Спросонья я совершенно не поняла, что слышу его не ушами, а собственным сердцем, но обшарив взглядом углы в комнате, и не обнаружив чужого присутствия, я растерялась. Убедившись, что никто не прячется за шторами или креслом, в котором я заснула, я немного успокоилась и решила, что видела сон, но буквально через минуту стон повторился и болезненная дрожь пробежала по телу, как прохладный ветерок в теплую летнюю погоду. Мне стало страшно, словно я прикоснулась к призраку, решившему спрятаться от меня, и я воззвала к собственному мужеству и последним остаткам здравого смысла. Если кто-то и хотел напугать меня, то ему это удалось, но запугать меня какому-то призраку? Да никогда!

Я вышла из комнаты и снова прислушалась к звукам внешнего мира и страху внутри себя. Зов повторился, и я последовала за ним, подчинившись своим инстинктам, ведущим меня вниз по ступеням лестницы, полукругом обхватившей массивную колонну из черного камня. Ступени привели меня в сырые подвалы замка, откуда тянуло запахом плесени и гнили. Зов шел оттуда, и чем ниже я спускалась, тем сильнее чувствовала, как чья-то боль поглощает меня, заставляя страдать, и все равно я оказалась не готовой к тому, что увидела.

После недолгих блужданий среди мрачных комнат, напоминавших темницы, я наткнулась на человека, которого трудно было назвать живым. Если что-то и было живое в нем, то только его безумные глаза, наполненные болью и такой безграничной тоской, что мне стало нехорошо. При свете факела они напомнили мне аметисты и я вдруг подумала, что этот человек может быть нежным, как и его фиалковые глаза.

Глядя на свежие раны на теле, на многочисленные шрамы и рубцы, оставшиеся на нем, я поняла, что никто не лечил их. Не так давно Мастер просветил меня по многим вопросам, касающимся лечения ран и болезней, и я знала, что существовали травы и мази, использование которых не только ускоряло заживление, но и полностью восстанавливало человеческую кожу, не оставляя шрамов от колотых или резаных ран.

Судя по внешнему виду его одежды, казалось, истлевшей на нем, этот человек находился здесь очень давно, и кто-то целенаправленно причинял ему боль, уродуя тело, но не лицо.

Железная цепь сковала его руки и ноги, не позволяя свободно двигаться. Он даже не мог выпрямиться в полный рост и при моем появлении лишь попытался встать на ноги, но повалился навзничь. Прижавшись к стене, он смотрел на меня, словно тоже видел перед собою призрак, но постепенно его глаза приобрели осмысленное выражение, и я услышала его голос:

– Кто вы?

Растерянно, почти не владея собой, я ответила:

– Меня зовут Лиина. Могу я узнать ваше имя?

Он прислушался к моему голосу, вздохнул и прошептал:

– Рэймонд Эдриан к вашим услугам.

Я подошла ближе и опустилась рядом с ним на колени, ощупывая цепи. Они крепко держались на круглых штырях, вбитых прямо в стену, слишком крепко, чтобы пытаться сделать что-либо, и я спросила его, где могут быть ключи.

Но он не успел ответить. Глаза его потемнели, а руки сжали звенья цепи так, что побелели пальцы. Прежде, чем обернуться, я уже знала, кого видит Рэймонд.

Меня словно холодной водой окатило с ног до головы, и я встала и повернулась лицом к вошедшему человеку. Сказать, что милорд был рассержен, значит, ничего не сказать. Он был в гневе. Проще говоря, он был взбешен. Почти не владея собой, милорд вцепился в мои плечи и встряхнул меня так, что в висках застучали маленькие молоточки.

– Что вы здесь делаете, принцесса Лиина? – Магистр почти прошептал эти слова, но они прозвучали, как гром над моей головой, и увидев его искаженное гневом лицо, я закрыла глаза от страха.

Уже испытанное чувство всепоглощающего ужаса закралось в душу и парализовало мою волю. Но спустя всего лишь мгновение страх породил гнев, и овладев собою, я закричала:

– Немедленно отпустите меня!

Мои слова отрезвили Магистра, руки его разжались, и он толкнул меня по направлению к Рэймонду. Еще несколько секунд понадобилось ему, чтобы вернуть обычную невозмутимость. Когда знакомая усмешка промелькнула на его губах, придав лицу снисходительное и высокомерное выражение, успокоилась и я.

Совершенно неожиданно милорда кинул мне связку ключей, достав ее из складок плаща, а затем произнес:

– Забирайте свою находку, принцесса. Он все равно умрет.

Резко повернувшись, Магистр направился к выходу, шаги его затихли где-то в коридоре, и только тогда я облегченно вздохнула, в сомнении покачав головой. Стремительность, с которой все это произошло, ошеломила меня, но в руках находился ключ, а милорд мог передумать в любой момент, так что следовало поторопиться. Сердце, подкатившее к самому горлу при его появлении, и бившееся, словно испуганный заяц, постепенно смолкло, вернувшись на свое место, а ноги перестали дрожать мелкой и противной дрожью.

Мне пришлось повозиться, открывая замки на цепях и, если бы не помощь Рэймонда, я никогда не открыла бы их. Но это были пустяки по сравнению с тем, как мы выбирались из этого подземелья! Рэймонд почти не мог ходить и малейшее движение причиняло ему боль. В то же время я не могла оставить его и позвать Дэниэля, потому что боялась, что милорд вернется и передумает "дарить мне игрушку". Я боялась, что Рэймонд просто исчезнет, как только я уйду, и думаю, что и Рэй боялся этого.

Казалось, он не верил, что все это происходит с ним наяву, а не во сне. Он так вцепился в меня, что нечего было и думать освободиться из его израненных рук, и мы поднимались шаг за шагом, и боль каждого нерва его тела отдавалась в моих висках. Было очень больно… И ему и мне.

Уже рассвело, когда мы, наконец, выбрались из замка. Рэймонд рухнул у моих ног, а я упала на колени рядом с ним. И только лицо Дэниэля, изумленное и обеспокоенное одновременно, видели мои глаза. Он подбежал к нам и помог мне подняться, а затем дал сигнал своим гвардейцам о немедленном сборе.

Грэм, чья сила всегда вызывала мой восторг, подхватил Рэймонда, словно ребенка, и вынес его за ворота замка. И милорд, стоявший в окружении своей охраны, не сделал попытки вмешаться в наше стремительное бегство. Оглянувшись назад, я лишь успела увидеть, как он мне кивнул, и Дэниэль просто вытащил меня за пределы его владений, не пытаясь скрыть своего беспокойства.

Уже в лесу он внимательно выслушал меня, продолжая двигаться дальше, не решаясь остановиться ни на минуту, словно опасаясь преследования. Мы шли друг за другом, ведя своих коней, а Грэм продолжал нести Рэймонда, не выказывая ни малейших признаков усталости. И лишь, когда лес поредел и почти закончился, Дэниэль сбавил скорость.

Мы остановились на опушке леса и принц снял с себя легкий плащ и завернул в него Рэймонда, а затем обратился ко мне:

– Мой брат никогда не отпускал тех, кто попадал в его руки. По крайней мере, живыми… Нам следует убираться отсюда и как можно быстрее!

– Он не выдержит дороги, – задумчиво и совершенно серьезно добавил Грэм, не произнесший ни слова с момента, как мы покинули замок.

И Дэниэль согласился с ним, а затем обратился ко мне:

– Ты позовешь Алекса, Лиина. У тебя получится. Он рассказал мне о том, что ты способна заглянуть в его мысли, значит, сможешь использовать дар его отца снова, – рука Дэниэля легла на мое плечо, и он мягко улыбнулся: – Доверься мне, Лиина. Закрой глаза и представь себе Алекса. Затем назови его имя, но не словами, а своим желанием. Ты должна захотеть увидеть его, услышать его, дотронуться до него руками…

Его шепот гипнотизировал меня, проникая в уши, и я повиновалась его словам и совершенно легко окунулась в окружающую меня темноту. В ней я попыталась найти Алекса, но увидела лишь множество разноцветных огней и все они были живыми. Они мигали, гасли, снова зажигались, переливаясь всеми цветами радуги, вызывая чувство, что я смотрю на ночное небо, на котором звезд было больше, чем самой темноты.

Я растерялась и запуталась, не понимая, чего же хочу, но настойчивый голос Дэниэля вернул меня из лабиринта окружающих вспышек света. Я неуверенно позвала Алекса и после того, как мой зов распространился кругами по ночному звездному небу, огни стали быстро гаснуть и больше не зажигались. И я снова позвала Алекса – более уверенно и более настойчиво. Тьма вдруг исчезла, а за ней пришел яркий свет, и Алекс ответил мне вспышкой огненной молнии, ударившей по глазам и по телу. Его "да" почти ослепило меня, но я уже открыла глаза и увидела облака над собой и синее небо.

Все время, пока мы ждали Алекса, Дэниэль не сводил своих глаз с башен серого замка, возвышавшихся над верхушками деревьев. Он был встревожен и напряжен, и даже не пытался скрыть беспокойства. Предчувствие скорого боя – вот, что чувствовали все остальные, готовые в любое мгновение сомкнуться в боевое построение.

Состояние Рэймонда было очень тяжелым. Он впал в какое-то забытье, а его бледное осунувшееся лицо приобрело сероватый оттенок.

Вздох облегчения, одновременно вырвавшийся у всех нас при виде огромной птицы, появившейся на горизонте, похоже, услышал и Алекс. Он приземлился неподалеку, и мы принесли к нему Рэя. Алекс буквально распластался на земле, помогая устроить на спине нашего больного, одновременно указывая Грэму, как следует закрепить ремни на его спине. Через несколько минут огромные крылья рассекли воздух и Алекс исчез в небе, унося Рэймонда прочь от мрачного замка Магистра. Мы тоже не стали задерживаться и поспешили домой, почти не жалея своих коней. И только через несколько миль, покинув границу Тэнии, Дэниэль наконец-то сбавил скорость. Тем не менее, он резко сократил количество привалов, и к вечеру я почувствовала себя настолько нехорошо, что не помогало даже средство Учителя, плескавшееся на самом донышке моей фляжки.

Только тогда, когда я чуть не рухнула с Огонька, уже не ощущая своего тела, принц Дэниэль, наконец, обратил на меня свое внимание. Меня пересадили на его скакуна и Дэниэль крепко прижал меня к себе. Мы продолжили путь, а к ночи добрались до придорожной гостиницы и заночевали в ней, впервые улегшись на кровати, а не на земле.

Помимо усталости и тревоги, охвативших меня в пути, я чувствовала любопытство, поскольку принц Дэниэль, удалившийся вместе с братом для обсуждения какого-то вопроса, так и не сообщил мне, о чем они говорили наедине. Я не считала себя вправе задавать прямые вопросы правителю целой страны, поскольку ничуть не ощущала себя равной ему. К тому же мое вмешательство в судьбу Рэймонда явно не понравилось принцу Дэниэлю, но он не пытался предостеречь меня или упрекнуть на всем протяжении обратного пути. Только в маленькой комнате гостиницы при свете серых и темно-шоколадных свечей я решилась спросить у принца о состоявшемся разговоре с братом. И все же, сначала я рассказала о том, почему не смогла не прислушаться к зову Рэймонда, услышанному мною через толщу стен его темницы.

Дэниэль внимательно выслушал мою краткую версию и прямо сказал, что я поступила так, как считала правильным, и мне незачем рассказывать ему о мотивах своих поступков, ибо значение имеют лишь наши действия и их последствия. Он также упомянул, что милорд знает, кто стал новым владельцем Годертайна, однако об остальной части разговора не счел нужным сообщать. Дэниэль лишь процитировал слова милорда, что двери его дома открыты для меня и я могу посетить Элидию, встретиться с милордом и познакомиться с его народом в любое время. И я согласно кивнула в ответ собственным мыслям и словам принца Дэниэля. В чем-то милорд был прав, поскольку именно он привел меня в этот мир и обещал его мне.

На следующий день, выспавшиеся и отдохнувшие, мы вернулись домой, где нас встретил Мастер, на плечи которого легла вся забота о здоровье Рэя. Рэймонд сильно и долго болел. Шли дни, но горячка и бред не оставляли его. Мастер то хмурился, считая, что нет никакой надежды, то оптимистично улыбался, полагая, что все обойдется. А через несколько месяцев Рэй наконец-то стал выздоравливать. Его болезнь стала косвенной причиной того, что мои познания в области врачевания резко увеличились. Мастер готовил снадобья и собирал травы в лесах, привлекая меня к этому процессу, объясняя силу и могущество тайного знания, которым владел. Он научил меня останавливать кровь и снимать воспаление, бороться с рубцами и шрамами, а еще научил терпению и состраданию, которых так не хватало мне в собственном мире.

Все это казалось мне не слишком серьезным, но основной чертой моего характера, помимо ответственности, являлось стремление доводить все до логического конца. Любое дело, которое я начинала, будь то чтение книги или разбивка клумб в саду, доводилось до самого конца уже независимо от того, нравилось мне это или нет. Возможно, банальное упрямство и есть причина подобного поведения, но я всегда хотела думать, что моя настоящая личность намного лучше той, что я вижу каждый день в зеркале, или той, что видят все остальные.

Каждый человек думает о себе лучше или хуже, чем является на самом деле. Даже его душа не всегда знает истину, но определенно догадывается, что из себя представляет. Наше внутреннее знание правды о себе порой скрыто от нас самих или, напротив, является открытой книгой как для нас, так и для всех окружающих. Мы также пытаемся утаить правду от себя и близких нам людей по разным причинам, но в основном с искренним намерением не только казаться, но и быть лучше.

Иногда я спрашиваю себя, чем продиктованы мои поступки? Чем вообще продиктованы поступки других людей? Могут ли они быть более правильными и более честными по сравнению с истинной сутью человеческой души или характера? Способны ли мы, вопреки желаниям, совершать правильные поступки только потому, что представляем себя более нравственными, и считаем, что отличаемся от оригинала в лучшую сторону? Или наши поступки являются тем, чем мы являемся на самом деле?

Хотеть правды, желать чести, искать благородства вовсе не означает быть правдивым, честным и порядочным. Но само желание означает некий поиск своего «я», словно мы сомневаемся в том, кем являемся на самом деле. В одно и то же время и в одном теле возможно существование нескольких «я» – лучше оригинала, хуже оригинала и сам оригинал, до конца незнакомый даже самому себе. Но желание казаться лучше перед самим собой или всеми другими посещало каждого из нас, независимо от душевных свойств истинного «я».

Мы хотим казаться лучше, но можем и скрывать всю правду о себе, чувствуя свою уязвимость. Подобное сокрытие некоторых свойств своей души – всего лишь защитная окраска, в которой особенно нуждаются те, чья искренность является фундаментом для очередного эшафота.

В сокрытии правды может заключаться определенная выгода и те, кто утаивают ее от себя и других, поступают так не потому, что хотят измениться в лучшую сторону, или, напротив, сохранить в тайне худшие черты характера, а потому, что жизнь становится намного проще и приносит скорее выгоду, чем доставляет проблемы.

В любом случае каждый поступок: праведный или неправедный, может быть порожден не только нашей настоящей личностью, но и нашим собственным стремлением измениться не только в своих глазах, но и в глазах окружающих.

Единственное, что мне действительно интересно – существует ли на земле хотя бы один человек, который всегда поступает определенным образом именно потому, что является настоящим, а не потому, что желает измениться или пытается скрыться от самого себя и всего остального мира? И если да, то как, черт возьми, ему это удается?

Когда я анализирую совершенные мною поступки, особенно в ситуациях, где последствия моих действий были легко предсказуемы, мне не дает покоя всего лишь один вопрос. В какой степени они соответствовали моему истинному «я»?

Мне всегда казалось, что я скрывала правду от самой себя, и все мои действия – лишь ложное стремление соответствовать чьим-то требованиям. Даже мнение моей совести обо мне так часто противоречило моим желаниям, что я не понимала, почему совершала поступки и действия, которые, в сущности, не хотела совершать. И сейчас мне кажется, что милорд знает меня лучше, чем я сама. И тогда вся моя прожитая жизнь является вовсе не моей, а человека, которого я себе вообразила.

Но можно ли в таком случае принижать значение прожитой жизни и совершенных поступков? Ведь у меня всегда был выбор – поступить так, как велит мне мое собственное представление о себе, пусть даже ложное, но более лучшее, или же действовать без оглядки на свою совесть и мнение близких и дорогих мне людей.

И я думаю сейчас, что каждый наш поступок – это всего лишь следствие внутренней борьбы между тем, что мы есть, и тем, чем мы хотим быть или казаться…

Когда Рэймонд поправился, он ушел, и только благодаря его неосторожности я сумела с ним попрощаться. Мне не спалось в одну из ночей и я услышала чьи-то негромкие шаги возле самой двери. Кто-то пытался пройти мимо в сторону лестницы, стараясь не шуметь, но старые доски заскрипели, и я выскочила в коридор в пижаме, но с кинжалом в руке.

– Рэймонд? – Я не могла скрыть своего изумления, готовая к встрече с каким-нибудь шпионом милорда, но не с нашим гостем.

Похоже, мой внешний вид вызвал у него улыбку, которую он с трудом спрятал на губах, но не в глазах. Мое удивление и внезапное появление смутили его, и он застыл возле лестницы, услышав мой голос в окружающей тишине. А в моей голове забилась одна единственная мысль, повисшая в воздухе обвинительным приговором. Судя по дорожной сумке за плечами, Рэймонд собирался уйти! Не сказав ничего, не попрощавшись, тайком, словно мы обидели его, а не спасли жизнь.

– Принцесса Лиина… Я разбудил вас! – Он посмотрел на меня чуть виновато, а затем вошел вместе со мной в комнату.

Я снова влезла в постель, закутавшись в одеяло, а он сел на краю кровати смущенный и все еще виноватый.

– Почему ты уходишь? Не простившись с Мастером, со мной, с принцем Дэниэлем? – На какое-то мгновение, очень краткое, я вдруг подумала, насколько хорошо его знаю? Да и знаю ли вообще?

И когда он ответил, я совершенно отчетливо поняла, что почти не знаю его:

– Простите меня. Я ухожу, потому что мое присутствие здесь подвергает опасности вашу жизнь и жизни ваших друзей. Вы спасли меня, но Магистр никогда не забудет обо мне и не простит вас. Скорее всего, он уже пожалел о своем поступке! – Голос Рэймонда прозвучал негромко, но твердо, словно он принял окончательное решение.

Мне же казалось неправильным, что он покидает нас, а я даже не успела спросить его, почему милорд обращался с ним столь жестоко. Я и предположить не могла, что, возможно, Рэймонд обладает правом ничего не говорить и таким же правом оставить меня, не объясняя причин своего ухода.

Рэймонд появился в моей жизни совершенно неожиданно и его желание уйти, не оставив после себя воспоминаний, заслуживало, как минимум, моего внимания. Но я не понимала этого тогда, ибо видела, как затягиваются раны на его теле и возвращаются силы к его измученной душе. Рэймонд выздоравливал на моих глазах. Он боролся со смертью, и мое восприятие боли и борьбы за жизнь изменилось благодаря ему, как изменилось и мое к нему отношение.

Рэймонд был первым человеком, спасенным мною, и ему было отдано слишком много нежности и беспокойства, чтобы предать память о нем. И уже никто не мог стереть из моего сердца чувство ответственности за его жизнь и материнскую любовь, ибо именно Рэймонд растревожил во мне инстинкты, благодаря которым матери заботятся о слабых и беззащитных детенышах. Рэймонд стал не просто спасенным мною человеком, а человеком, которому я подарила жизнь, потому что в самые тяжкие ночи, готовая вот-вот прерваться, нить его жизни цеплялась за меня. И я звала его, уговаривая дышать…

Такой человек не мог уйти незамеченным и не оставить после себя память. И я сказала ему об этом. И еще я сказала, что у него всегда будет хотя бы один человек, которому он может доверять, и который всегда будет помнить о нем.

Он ничего не ответил мне, но я видела, что ему хотелось. И все же Рэй лишь с нежностью прикоснулся губами к моей щеке и продлил поцелуй дольше, чем позволяли приличия. Его губы были сухими и горячими, и я так и не смогла вернуть ему тот поцелуй…

Я больше никогда не видела его. Я даже не подозревала о том, какой след оставила в его душе.

Спустя много лет, когда Магистр чуть не погиб от его руки, мне доставили прощальное письмо Рэймонда, написанное в маленьком городке Вэллин, где группа заговорщиков готовила покушение на милорда. Рэй знал, что в случае провала его ожидает смерть и попрощался со мною.

Милорд прислал мне локон его волос, и Дэниэль с трудом удержал меня от безумного поступка, продиктованного желанием мести. Он окатил меня холодной волной собственного рассудка и доводы принца, как всегда, были разумными, правильными и безупречными. Но даже осознав безумность своих намерений, я не испытала облегчения.

Милорд рассказал мне в письме, как Рэймонд умер. Ярким солнечным днем, когда поют птицы и хочется жить, когда все кажется неправильным, он остался в одиночестве лицом к лицу со своим врагом, но что можно сделать, если связаны руки?

Его забили до смерти деревянными палками и прошло много времени прежде, чем он упал. Милорд написал, что убил его из-за меня и добавил в конце письма: "Он шептал твое имя, чтобы не закричать".

Было очень больно… Рэй так и остался в моей памяти – боль при встрече и боль от воспоминаний.

Как странно вспоминать сейчас об этом. Всего лишь эпизод в моей жизни и столько боли. До сих пор не могу объяснить, чем являлась моя жизнь в том сказочном и волшебном в своей красоте мире. Была ли она сказкой или, напротив, все произошедшее стало моим проклятием? И если сказкой, то почему я хочу умереть сейчас? А если проклятием, то почему я ни о чем не жалею?

Время не имеет над нами власти. Можно прожить один год и испытать то, что другие не испытают и за всю свою жизнь. Можно встретить человека и вскоре потерять его, но минуты, проведенные с ним, спустя какое-то время начинают казаться часами, а часы сами собой превращаются в дни. Долгие годы могут пройти с памятного нам события, а нам будет казаться, что все произошло только вчера, и события десятилетней давности мы помним лучше, чем вчерашний день.

Время то растягивается, то длится бесконечно в нашем воображении, но на самом деле проходит так быстро, что смерть уже стучится в нашу дверь, а мы еще к ней не готовы.

Жизнь уходит так быстро, словно торопится покинуть нас до того, как нам будет дарована вечность, но как не хочется умирать молодыми…

Глава четвертая

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ: «Мне без тебя, как день ненастный, мне без тебя, как ночь в окне, горю один, и я сгораю в горячем призрачном огне».

Утром после ухода Рэя меня ждал длинный разговор с Мастером, хотя за завтраком ничто не предвещало о возможности этого разговора.

После очередных занятий с Дэниэлем, пытавшимся научить меня азам владения шпагой, Учитель встретил меня в саду и похвалил за успехи, вовлекая в разговор. Я ответила, что мне нравятся занятия и в своей жизни спорт привлекал меня не только в качестве болельщика. Мы дошли до беседки и его слова стали более серьезными:

– Магистр в совершенстве владеет искусством боя на шпагах и мечах, Лиина. И единственным способом сойтись с ним в единоборстве остается лишь поединок. Дэниэль может его победить, но он никогда не бросит вызов своему брату. Несмотря на противоречия, осложняющие их жизни, кровь говорит в них сама за себя, а кровные узы зачастую прочнее даже любовных связей. Когда-то я надеялся, что Дэниэль призван самой судьбой, чтобы спасти нашу землю от власти Магистра. Но я ошибался. Твое появление возродило надежду во мне, но ты снова разрушила ее словами о неопределенности выбора. Магистр опасен, как дикий зверь из Ночных земель, но ты не осознаешь, каким он является на самом деле, – Мастер замолчал, подбирая слова, а затем с усилием произнес, – Ты не способна предвидеть, каким может стать его отношение к тебе, и какими могут стать твои собственные чувства к нему.

Я пристально посмотрела на него, пытаясь понять, к чему идет разговор, и осторожно заметила:

– И о каких же чувствах идет речь?

– Я думаю ты понимаешь, о чем я говорю, Лиина. Существующая неопределенность в ваших отношениях может стать совершенно определенной довольно скоро.

– Никаких отношений нет… – Я произнесла это устало и присела на скамейку. – Простите, Учитель, но события последних недель беспокоят меня, и я не в силах преодолеть собственное недовольство, скрытое под маской повседневной суеты. Я чувствую себя частью игры, правила которой никто не собирается мне разъяснять. Принц Дэниэль не просто наделил меня властью. Он сделал намного больше – придал моей жизни смысл и значимость. Дэниэль дал мне все – семью, друзей и даже врагов. И я чувствую себя королевой на шахматной доске. В моем мире есть игра, в которую играют два соперника, используя игрушечных воинов, охраняющих главную и самую слабую фигуру в игре – короля. Она называется шахматы, Мастер. В шахматах воины наделены силой и призваны не только защищать короля, но и нападать на врага в попытке его уничтожить, используя тактику и искусство боя. Воины одного игрока окрашены в черный цвет, а другого – в белый. Все, как в вашей жизни, Учитель, – вечные противоречия и нескончаемая борьба добра и зла за право владеть окружающим миром. Целью игры является победа над королем противника и как в любой войне, воины обеих сторон используют свою силу, чтобы убить как можно больше врагов, чтобы лишить короля его защиты. Играя в шахматы, можно попасть в ситуацию, при которой ни один из соперников не в силах победить, потому что не может сделать следующий ход – правила игры запрещают ему. Король почти проигравшего игрока попадает в ловушку, но соперник, готовый вот-вот победить, не может ее захлопнуть, и тем самым, окончательно уничтожить короля. Такая ситуация называется патовой. В вашем мире, Учитель, принц Дэниэль и милорд играют в такую же игру уже много лет. Именно они находятся в ситуации, когда ни один из них не может сделать следующий ход. Вы сами сказали, что даже природа восстала против людей, решив уничтожить их, как какую-то болезнь. Что-то было нарушено, Мастер, какое-то равновесие, и милорд это понял. Возможно, поэтому он отступил и заключил с братом мирное соглашение. Доведи он войну до конца, ему нечем и некем было бы править. В шахматах, как и в жизни, невозможно оживить убитого воина и снова ввести его в игру, но существует особое правило. Когда самая слабая фигура воина проникает на поле противника, она становится королевой – самой сильной фигурой среди воинов. Королева может решить исход битвы одним смертоносным ударом. Вопрос лишь в том, на чьей стороне она будет играть. Вы об этом хотели спросить меня, Учитель?

Я долго молчала, ожидая его слов или подсказки, но не получила их, а ответное молчание Мастера было красноречивее, чем все его прежние сомнения. Он знал, что я сама отвечу на свой вопрос, и потому я продолжила:

– И милорд и Дэниэль ввели в игру подобную фигуру, придали ей значимость, дали ей силу и власть, и рядовая пешка стала королевой. Куда она прыгнет? – И лишь тогда Мастер кивнул мне в ответ, поощряя меня, и я набрала побольше воздуха в свои легкие, чтобы закончить. – Нет ни пророчества, ни судьбы. Два человека играют черными и белыми фигурами и ради победы они ввели в игру королеву, которая сама должна выбрать, за кого ей играть. Вот только я не уверена, что смогу. В вашем мире, Учитель, каждый сделал свой выбор, но в моем мире выбор делаешь каждый день, каждую минуту, каждое мгновение. Любые совершенные действия, сказанные слова, промелькнувшие мысли, исполненные желания, одновременно окрашены в черный, белый, а то и сумеречный цвета. До самой смерти мы совершаем неправедные поступки, в которых не раскаиваемся. И я не исключение, Мастер. Во мне живет столько боли и гнева, что я не могу это скрыть от милорда. Он читает меня, словно книгу. Я же пытаюсь объяснить вам, Учитель, что тьма, как и свет, благополучно существуют в моем сердце, не особо конфликтуя между собой. И если я сыграю в игру милорда и Дэниэля, последствия могут быть непредсказуемы.

Наступило долгое молчание после сказанных слов, но первым его нарушил Мастер:

– Почему ты не расскажешь об этом Дэниэлю?

Я долго молчала, прежде чем ответить на этот вопрос, а затем неожиданно поняла.

– Потому что он подарил мне сказку…

Добрая она или нет, но Дэниэль подарил мне сказку, и я не могла разрушить иллюзию того, что моя душа вдруг обрела семью и смысл своего существования. На радость или себе на горе я влюбилась в этот мир, пришедший из моих снов, и я собиралась остаться в нем.

По сравнению с новым миром мой прежний стал казаться мне серым и неживым, словно в нем не было места сказке, возможно, она никогда и не существовала. Как я могла сказать обо всем этом принцу? Он жил в мире правителей и подданных, в мире войн между добром и злом, в мире, где каждый сделал свой выбор, и поступки стали определяться данным выбором. Зло не ведало милосердия, но кодекс чести был одинаков для всех, и люди умирали и убивали во имя чести и ради мира. Сомнения не мучали даже Мастера, желающего смерти врагу. И насколько же приемлемо было для него видеть во мне убийцу?

Сейчас можно смело признать – он до самого конца не сомневался в моем выборе, искренне полагая, что я выберу принца Дэниэля и смогу уничтожить милорда. Для него мучительно больно было видеть, какие поступки я совершала, и он никогда не хотел признавать мои сомнения. Но Мастер искренне любил меня. Ему было больно, но он не подтолкнул меня на действия против моих правил и принципов. Или чего-то другого, что живет в бездонных глубинах моего «я», заставляющее протянуть руку своему врагу, чтобы спасти его и посмотреть ему в глаза. Я не в силах поднять оружие против милорда даже в попытке защитить себя. И это не слабость, не слабость, черт возьми! И я готова кричать об этом.

Я чувствую силу в себе, придающую смысл моей жизни. Только жизнь приносит мне радость, и я не могу встретить новый рассвет или закат, не сделав чего-то хорошего или правильного. Я не могу просто жить.

Я готова защищать друзей и близких людей с любым оружием в руках при малейшей угрозе для них. Моя собственная жизнь не имеет для меня значения и я готова пожертвовать ею, но я не убийца. И я так и не смогла объяснить это Мастеру.

После моей попытки объяснить мое отношение к милорду и самой себе, Мастер снова заговорил:

– Возможно, я ошибаюсь, полагая, что ты победишь Магистра. Но я не ошибаюсь в одном – милорд не станет играть слишком долго и пленные ему не нужны. Он всегда оставляет за собой только мертвых. Если ты права, и Дэниэль играет по его правилам, мы обречены. – Мастер тяжело вздохнул, покачав головой, – Вы с ним еще дети и вам кажется, что мир по праву принадлежит вам. Дэниэль не может пересилить братские чувства, ты – свои сомнения. Но я думаю лишь о том, как уберечь вас от ошибок. У тебя только два пути – либо выбрать Магистра и тогда Дэниэль умрет, либо выбрать принца Дэниэля и, возможно, мы проживем в мире еще много лет, пока милорд не придумает что-то другое. Рано или поздно, но ты столкнешься с выбором между жизнью и смертью Магистра и принца Дэниэля, поскольку их судьбы связаны. Смерть одного – это жизнь и огромная власть для другого, а решать предоставлено тебе. Не знаю, насколько мудро поступил с этим Дэниэль, даруя тебе право решать свою судьбу, но я ни за какие блага мира не согласился бы оказаться сейчас на твоем месте. Прибавь к этому могущество милорда и Короля Орлов Лана Эли Гэра и можешь считать, что уже проиграла свою шахматную игру…

Мастер встал со скамейки и вышел из беседки, а я последовала за ним. Он тронул рукой цветы, оплетавшие деревянные стены, и вдруг снова заговорил, хотя я полагала беседу оконченной:

– Придет осень, и цветы завянут, потому что они слишком нежные, чтобы уберечься от холода. Вместо них поднимутся лианы, более устойчивые к дождям, и они тоже зацветут, но не так пышно и будут пахнуть чуть нежнее и слаще. Мне хочется, чтобы ты и Дэниэль обладали бы этой способностью возрождаться каждый раз, снова и снова цвести и никогда не умирать, лишь время от времени менять свою форму, приспосабливаясь к жизни и обстоятельствам. Тебе не хватает этого, Лиина, и ты не можешь измениться, а это так необходимо сейчас!

После этих слов Мастер покинул меня, а я не решилась идти за ним. Мне стало холодно, словно осень уже заглянула в беседку в этот теплый летний день, а цветы осыпались белым снегом своих лепестков и не успевших раскрыться бутонов. И даже сейчас мне не хотелось вспоминать этот разговор, ибо он стал прелюдией к тем неприятностям, которые обрушились на мою голову после него.

Но в тот день Дэниэль снова напомнил мне, что я не просто его гость, а принцесса, чей народ должен принести клятву верности, вверяя свои жизни и души именно мне. Каждый человек в этот день, обратив свои взоры к солнцу, произнесет одно только слово: «Клянусь!», и солнце опалит их глаза светом, почти невыносимым, но способным ослепить за нарушение клятвы. Я бы сказала, что это романтично, если бы не одно «но». К клятве здесь относились серьезно и давали ее не потому, что так нужно, а действительно вверяли своему правителю свои жизни и души.

В любой момент принц Дэниэль мог забрать дыхание их жизни одним лишь своим словом, и человек послушно исполнял его волю, не сомневаясь ни в чем и никогда. Нарушение клятвы считалось не просто бесчестьем, а чем-то невозможным в силу самой человеческой природы. Вот почему принц сказал мне однажды, что во время войны практически не было пленных, ибо воины боролись либо до самого конца, либо пленных отпускали, поскольку никто и никогда не требовал от них отречения. В верности клялись правителям и только смерть правителя освобождала от клятвы.

Меня ждала церемония во дворце, где подобную клятву должен был принести весь Совет и военачальники принца. Сын правителя Западных Ночных земель, властелин Эльдарии принц Сэн Лариэн Дэниэль смотрел на меня, и я физически ощущала ауру силы и власти, окружающую его. Именно в тот момент я окончательно осознала, что он рожден повелевать своим народом, а я всего лишь человек, занесенный чьей-то волей в чужой мир и уже не властный ни над собой, ни над своей судьбой.