Глава 12 Ёксель-моксель. Был медведь[1]

У нас, сыщиков, так: дела не ждут, пока ты их распутаешь (как в случае с расследованием таинственной пропажи конфет Гуннара), сверху постоянно сыплются новые. Нужно крутиться; ты просто не имеешь права забиться в угол и поднять кверху лапки.

Кстати, именно так и поступил хомяк Макса Ходжеса.

– Утром смотрю – он лежит, – рассказывает Макс, в чьей комнате мы находимся. – Вот и решил попросить тебя выяснить обстоятельства его смерти.

Мы оба взираем на хомяка, застывшего на полу клетки.



– С чего ты взял, что он умер? – спрашиваю я.

– Ну, живой обычно выглядит так. – Макс протягивает мне фото.



Да, сейчас у него несколько иной вид.



Я задаю Максу рутинные вопросы. Даже детектив-любитель знает, как снимать показания по делу мёртвого хомяка.

– У него были враги?

Макс отвечает, что нет.

– Большое состояние?

Нет.

– Переживал депрессию?

Нет.

– Связи с криминалом?

Ответ отрицательный.

Когда речь заходит о связях с криминальным миром, свидетель может испугаться и замолчать. В подобных ситуациях необходимо слегка надавить.

– Говоришь, связей не было? – Едко усмехаюсь я. – А это, по-твоему, что? – Я показываю на каракули, выцарапанные на прозрачной пластиковой трубе в хомячьей клетке.

– Это я нацарапал. Моё имя, – признаётся Макс.

– Как по мне, похоже на хомячьи граффити, – высказываюсь я.

– Ни капли не похоже, – возражает он.

Я вытаскиваю трубу из клетки и засовываю в карман, пояснив:

– Вещдок.

Я подхожу к двери и толкаю её, но дверь не поддаётся. Я ныряю вбок, ожидая нападения из засады. А, вон оно что: с той стороны разлёгся Эпик! Его мохнатая туша подпирает дверь.



Я стучу кулаком в стекло, пока медведь не освобождает проход, потом иду к обочине, где припаркован Фейломобиль.

Тот самый, который мама называет своей «палочкой-выручалочкой».

Тот, который запретила мне брать.

Тот, которого нет на месте.



Я бегло записываю в рабочий блокнот:


Загрузка...