Дневник одержимого Виагрой

ГОРЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК — «Большое ГЧ»[80]

Я стал получать письма о рассказе про Виагру со всего мира, и большая часть почты была от редакторов различных изданий с предложениями работы. «Почему бы и нет?» — подумал я. Большинство из идей, которые они высказывали, были интересными, если не были совершенно ненормальными. И несмотря на то что предлагаемый заработок не сулил богатства, все же это было гораздо привлекательней, чем работать по ночам в компании Kinko’s[81].

Условия с моей стороны были простыми: я берусь за любое разовое задание, которое мне дадут, если только в нем не будет ни слова про Виагру или мой член. Поручение было незамысловатым: поезжай в центр пустыни в Неваде, ознакомься с тем, что называется Горящий Человек, и напиши отчет.

Если не считать того, что мне вовсе не хотелось ехать смотреть на Горящего Человека, у меня не было никаких возражений против этой работы: четыреста долларов наличными авансом на первоначальные издержки, возмещение дополнительных затрат по возвращении, а потом штука или около того за рассказ. Но интонация этого журнала, издающегося в Сан-Франциско, меня удивила: казалось, они и понятия не имели, что такое этот Горящий Человек. Я был также немного удивлен, когда явился в редакцию журнала за получением жалованья. Огромный офис-голубятня с полностью подготовленными рабочими местами для ста и более человек, в котором сидят всего трое. Было очевидно, что эта когда-то могучая организация пережила около двенадцати раундов массовых увольнений, и я неожиданно начал опасаться, что четыреста долларов — это все, что я когда-либо получу за свое беспокойство. Поскольку я был опосредованно весьма осведомлен о Горящем Человеке (разные друзья пытались подбить меня поехать посмотреть на это уже почти на протяжении десять лет, используя в качестве приманки замечательные истории и фотографии обнаженных людей, сделанные во время предыдущих посещений), я принялся искать способы написать рассказ, не раскрывая конверт с деньгами, полученными на покупку необходимого и на общую суету, связанную с реальной поездкой к месту события.

Я переговорил с редактором отдела информации, который поразил меня в момент нашей встречи своим видом, почему-то показавшимся мне каким-то сатанинским. Возможно, из-за козлиной бородки. А может быть, из-за черных ногтей на руках. Мне трудно точно определить почему. Но поэтому, а также еще и по многим другим причинам, которые выявились вскоре после этого, давайте назовем его Антихристом.

Джейсон-. У меня создалось впечатление в результате нашего телефонного разговора, что от меня требуется написать эту вещь с точки зрения того, кто никогда не слышал о Горящем Человеке… это так?

Антихрист-. Да, так. Кто-то заговорил об этом на встрече, и нам показалось, что здесь есть что-то интересное для нас.

Джейсон-. Как это? То есть в каком аспекте? Антихрист-. Ну, никто из наших там не бывал.

Но мне это представляется толпой обнаженных, суетящихся под воздействием наркотиков и поджигающих все вокруг. Ну, понимаете… голые обдолбанные девицы, разносящие все кругом на куски… что-то в этом роде.

Вот, в таком аспекте. Молодежный отдых XXI века.

Джейсон-. Думаю, что рассказ у меня получится. Но я не уверен в том, что мне необходимо ехать туда фактическим образом. Поймите меня правильно… у меня здорово получается про наркотики, голых девчонок, взрывы… черт, как ни у кого, но если вам нужно что-то типа горячих светских новостей, то, поскольку я знаю кое-что о Горящем Человеке, я могу просто настучать это за пару дней — и готово.

Антихрист-. Нет, абсолютно не так. Нам нужен репортаж очевидца о событии этого года с жареными подробностями, как в вашем «Дневнике»…

Джейсон (перебивая)-. Да-да, я понимаю. Конечно. Хорошо. Я сделаю.

Редактор поднялся со стула и отступил от письменного стола, чтобы ударить по рукам. Мне трудно было удержаться и не заметить, что он был бос. Зловеще улыбаясь, он произнес:

— Будь веселее, парень… Тебе оплачивают отпуск, чтобы ты написал о нем. Чем плохо?

Пока я на автобусе добирался до своей квартиры, мне стало как-то не по себе: маленький аванс наличными, обещания возместить затраты и заплатить много потом, никакого письменного договора, и все это от жуткой личности, сидящей с босыми ногами в безлюдном офисе. И он запанибрата назвал меня «парень».

Но мне было как раз пора пойти в отпуск, даже если под словом «отпуск» подразумевалось быть посланным редакторским Антихристом в пекло пустыни. С другой стороны, я мог бы придумать по крайней мере сто способов потратить эту охапку денег, вместо того чтобы финансировать праздник для хиппи в пустыне.

Я провел эту ночь, просматривая многочисленные сайты в Интернете с историями и фотографиями из призрачного прошлого Горящего Человека. Я пытался поднять с их дна побольше прозы, мыслей, того-сего, и выловить нечто, что позволило бы мне не ехать по лунной поверхности таинственной Невады и не пачкаться. Но ничего не получалось. Конечно, меня угнетала этическая сторона вопроса; хотя еще раньше я почувствовал, что этого редактора не очень заботит этика. Но, в конечном счете, это было из-за понимания того, что я не могу просто выдумать те странные вещи, которые происходят во время событий, подобных этому. Мне нужно поехать и посмотреть своими глазами.

Я так и поступил.

Это был не отпуск… это было наказание. Кара за что-то, что я совершил, до сих пор не ведая об этом сам, или, может быть, за то, что я еще не совершил.

Результаты, я думаю, скажут сами за себя. Судите сами.

Мероприятие под названием «Горящий Человек» ежегодно проводится в пустыне Блэк-Рок в штате Невада и в своем развитии прошло путь от чего-то невообразимо и атавистично крутого до чего-то почти умышленно идентичного непосредственно тому, чего оно должно было избежать по своему замыслу. До сего дня в этом году организаторами El Hombre en Puego было продано предварительно 30 000 билетов и лицензировано несколько сот палаточных городков по интересам.

Несмотря на то, что Горящий Человек избегает причисления себя к какой-либо категории, его лучше было бы назвать фестивалем искусства перформанса на стероидах. И на «кислоте». И на мескалине. И на грибах. И более всего — на огне. Каждый год десятки тысяч человек (всегда на несколько тысяч человек больше, чем в предыдущем году) совершают путешествие в пустыню Блэк-Рок, где живут в палатках в ужасающих условиях (представьте себе Марс в немного более благоприятную погоду) и либо сооружают произведения искусства в безграничных жанрах, либо участвуют в их представлении.

Название события происходит от постоянно присутствующей фигуры, имитирующей человека (по сути дела, гигантский бревенчатый истукан с треугольной головой), сделанной из дерева и неона и буквально напичканной зажигательными и пиротехническими устройствами. Все перформансы, художественные инсталляции и тому подобное достигают крещендо в Ночь Сожжения, когда десятки тысяч участников события при полном параде (или полностью обнаженными) собираются вокруг этого пятиэтажного прямостоящего (!) сооружения и пляшут в манере, волнующе напоминающей камбоджийских туземцев, танцующих в финале фильма «Апокалипсис сегодня»[82].

Только вместо заклания водяного буйвола они поджигают этого Человека и благодаря заложенным в его каркас взрывчатым веществам разносят его на куски. Поскольку все это происходит в месте, которое Хаким Бей[83] назвал бы Временно Независимой Зоной, такие условности, как одежда, выбрасывают (иногда буквально) из окна, как в притче.

Это спектакль, ни на что на планете не похожий и настолько полный материалами для социологических и поведенческих исследований и диссертаций, что голова кругом идет.

Но, несмотря на свою анархистскую репутацию, это мероприятие являет собой гиперорганизованную симфонию планирования.

Все это было придумано и организуется (до определенных пределов) по сей день Лари Харви, приемным сыном из пригорода города Портленда, штат Орегон, который рос в одиночестве, изолированный от сверстников. Харви так рассказывает о доме своего детства: «Мы жили, имея под собой десять метров перегноя. Мы держали кур».

По мере того как Горящий Человек развивался экспоненциально в течение своей семнадцатилетней истории, администрация этого ритуала/мероприятия неизбежно пропорционально выросла. Теперь оно управляется как муниципальное образование, хотя и имеющее временный характер, с чем-то подобным городскому совету, полицией (называемой здесь Рейнджеры Риска), медицинским обслуживанием и учреждениями, ежедневными газетами, радиостанциями и почтой.

Короткая история с объяснением хода развития

мероприятия (с подтекстовыми намеками на регресс)

Горящий Человек (увязанная воедино

с исследованием того, как я оказался

в этой богом забытой пустыне, торчащим

на высоте жирафьего зада от грибов,

спрашивая, не видел ли кто мои штаны)

Хорошо, как я уже говорил, давным-давно жил да был человек по имени Лари Харви. Легенда утверждает, что 1986 год выдался для Харви особо тяжелым (его покинула девушка и так далее и тому подобное). И Лари решил прихватить с собой с десяток друзей и отправиться на Бейкер-Бич[84] во время летнего солнцестояния, чтобы построить там импровизированную двух с половиной метровую фигуру человека, на которую каждый мог бы мысленно спроецировать все плохие чувства и негативную энергию. После чего этот урод должен был быть подвержен сожжению в ходе чего-то напоминающего спонтанный языческо-вакхический, разнузданно-дикий обряд изгнания духов. Все так и было. И когда эта штука занялась пламенем, стоявшие вокруг принялись бегать и плясать так, что пришла мысль — а почему бы не повторить эту грандиозную идею на следующий год?

Итак, наступает 1987 год, и первоначальные участники берут с собой по нескольку своих друзей, которые, в свою очередь, приглашают по нескольку своих, и все отправляются на Бейкер-Бич и строят шестиметрового Человека, поджигают его, танцуют вокруг, расслабляясь, как и прежде. Все так и было. А когда эта штука занялась пламенем, стоявшие вокруг принялись бегать и плясать так, что пришла мысль — а почему бы не повторить эту грандиозную идею на следующий год?

И вот приходит 1988 год. Двести человек собралось, чтобы огнем изгнать духа из того, что уже представляет собой девятиметровую фигуру, официально названную «Горящий Человек». И все так и было. Бла-бла-бла.

То же самое время, но в следующем году. Двенадцатиметровый Человек сожжен в присутствии толпы полуобнаженных пляжных завсегдатаев в количестве триста человек, многие из которых находятся под воздействием веществ куда более сильных, нежели свежий океанский воздух. Толпа неистово пляшет. Поскольку Бейкер-Бич формально является частью Президио[85], то появляется военная полиция Соединенных Штатов, которая хочет знать (по очевидным причинам), что здесь происходит и кто в ответе за весь этот хаос.

Местное телевидение снимает камерой тщетность попыток военной полиции остановить триста с лишним идолопоклонников от опасных действий с напичканной пиротехникой двенадцатиметровой фигурой. Легенда официально становится достоянием широких масс.

Идет 1990-й. Опять двенадцатиметровый Человек. Команда плотников помогает автору первоначального проекта создавать этого Человека. Работают по чертежам. Для создания и возведения Человека приглашен инженер. Полиция парка ясно заявляет, что будь они прокляты, если эта чушь с поджогом опять произойдет в этом году. Только не на этом пляже. Этому не бывать. Было достигнуто нечто вроде соглашения, что можно поднять Человека до выпрямленного состояния (я ничего не говорил) на пляже, но затем Человек перевозится в пустыню Блэк-Рок в Неваде, которая является одним из самых отвратительных, самым забытым богом, самым безжизненным отхожим местом на дне существовавшего там в доисторические времена озера. Более восьмисот человек принимали участие в возведении Человека, но только около девяноста из них фактически совершили хадж в пустыню.

Прыжок в 1991 год. Лари Харви устанавливает завершенную статую прямостоящего Человека в форте Мэйсон[86] в Сан-Франциско. Харви решает послать к черту Бейкер-Бич; он опять отправляется прямиком в пустыню. Человек трансформировался из двух с половиной метрового деревянного болвана во вздымающегося ввысь двенадцатиметрового неонового бегемота. В связи с ожидавшимся наплывом участников мероприятия в пустыню было организовано полицейское подразделение, специально предназначенное для обеспечения порядка на этом сборище, которое получило название «Рейнджеры Блэк-Рока».

Бюро управления земельными угодьями, сбитое, как и все, с толку вопросом, почему, бога ради, кто-то, не говоря уже о нескольких тысячах этих кто-то, хочет попасть в эту чертову дыру, полную пыли и грязи. И все же они требует от организаторов проведения мероприятия приобрести разрешение на обустраивание досуга и заполнить формуляр по защите окружающей среды. Именно в этой точке развития событий, согласно скромному мнению искренне вашего, господин Харви должен был осознать, что процесс начинает выходить из-под контроля или, напротив, становится слишком контролируемым.

Но, очевидно, он этого не понял, поскольку начал готовиться к 1992 году.

Человек возвышается на двенадцать метров. Дополнительный неон. Дополнительная пиротехника. Плюс шестьсот человек, что можно назвать добавочным психологическим багажом, нуждающимся в сильном расслаблении, совершают трудный переход в пустыню для того, чтобы хорошо провести время, погулять голышом и сжечь эту большую неоновую штуку. «Культура» Горящего Человека начинает расти, и мероприятие уже включает в себя показ мод (!), фестиваль искусств, а теперь еще и взрывающегося Человека (вот это уже настоящий дух!). Основана газета «Блэк-Рок газет». Все свидетельствует, что встающий Человек становится довольно большим (а он таким и был). Приблизительно в это время друзья искренне вашего начинают участвовать в Горящем Человеке и решают, что это самое крутое официальное мероприятие во вселенной.

И вот наступает 1993 год. Уже тысяча человек, против всякого здравого смысла, принимают участие в исходе в центр одного из самых негостеприимных и отвратительных мест на континенте. Палаточный лагерь из анархистского сборища превратился в спланированный городок с улицами.

Улицами с названиями. Начала работать радиостанция. Хммм… улицы и радиостанция… похоже на города, из которых эти дурачки и дурочки приехали сюда…

В 1994-м несколькими из моих друзей была предпринята серьезная попытка доставить меня к Горящему Человеку, который, как мы уже установили, претендовал на звание самой большой крутизны во вселенной. Я отказался, поблагодарив и сославшись на невозможность ввиду своей действительной потребности в кондиционере, туалете со сливом и тому подобном. И они отчалили, вместе с другими двумя тысячами маньяков. В Интернете открылся сайт, посвященный Человеку. Был снят документальный фильм, и мероприятие освещалось в международных средствах массовой информации. Сжигание, танцы с огнем, наркота, обнаженность тел и так далее и тому подобное.

Я не особо помню, что было в 1995 году, но в одном я уверен: я еще раз воспротивился уговорам моих друзей поехать в пустыню, походить голым, не отказывать себе в незаконных веществах и поплясать вокруг пылающей фигуры. Этих веществ и наготы было полно и там, где я тогда жил. В то же самое время место проведения Горящего Человека становится «наиболее населенным поселением в округе Першинг, штат Невада».

У меня есть подозрения, что население моего квартала может быть больше населения округа Першинг в период, когда не проводится Горящий Человек. Ну, какое есть — такое есть. Место было названо Блэк-Рок-Сити. «Блэк-Рок газет» становится ежедневной. Различные палаточные городки превращаются в «городки по интересам». Местные и федеральные официальные лица стали уделять большое внимание происходящему в этой пустыне. Си-эн-эн начинает ежегодные репортажи. Человек поджигается огнеметом.

Тысяча девятьсот девяносто шестой был очень важным годом для Человека. Он подрос на три метра и привлек еще несколько тысяч поклонников. Городки по интересам возникают повсеместно, и люди начинают ставить оперы (!). Для наведения порядка в хаосе организован специальный комитет. Разрабатываются планы перенести мероприятие в Хуалапай-Плайа, чтобы избежать усиливающегося давления со стороны правоохранительных органов и напряжения в отношениях с ними.

Тысяча девятьсот девяносто седьмой стал годом наивысшего давления на искренне вашего с целью заставить его поехать в пустыню и оголить свой зад. Хотя приглашение очень соблазнительное, я опять отказываюсь. Моя лучшая подруга татуирует Человека у себя на ноге. Десять тысяч человек участвуют в мероприятии в пустыне, которое на этот раз проводится на частной территории. Участию намеренно наносится ущерб разрешительными мерами. Несмотря на «ослабленное» участие, там присутствовали Си-эн-эн, «Вечерние новости» Эй-би-си, Эн-би-си, журнал «Тайм», «Вашингтон пост», германское телевидение и другие средства массовой информации, которые полностью документировали событие.

Постепенно наступает XXI век, который приводит нас к году, когда я получаю задание от вроде бы хипп-журнала, в котором только что узнали о Горящем Человеке, поскольку редакторские головы были зарыты в культурный песок даже глубже, чем можно зарыться в пески пустыни Блэк-Рок.

Почему я не хотел ехать и как потерял свои штаны

Я ненавижу жить в палатке. Черт возьми, как я ненавижу жить в палатке. Я вовсе не хочу бросить тень или обидеть тех, кто любит это делать, но мне кажется, что это похоже на шаг в другом направлении по лестнице эволюции. Нам понадобились миллионы лет, чтобы догадаться, как, войдя вовнутрь, спрятаться от дождя и палящего солнца, от мокрого снега и грязи, от мошкары и дерьма и как охлаждаться в нашем кондиционированном раю, забавляясь с нашей нейрохимией в качестве хобби, играя в видеоигры и питаясь пищей, которую нам не нужно выслеживать, убивать и свежевать самим.

Я горжусь эволюцией человека и не спешу возвращаться назад.

Жизнь в палатке для меня — это не возврат к природе… это действие противное этому.

Мне не хочется заострять внимание на этом пункте, но, думаю, это действительно необходимо, чтобы полностью осознать, что мое решение поехать к Горящему Человеку было сродни подвигу Геракла. Я на самом деле не люблю бывать вне дома. Что бы ни случилось. Каждый раз, когда я выхожу из двери своей квартиры, я говорю: «Дерьмо». Это правда. Спросите у моих друзей. Я останавливаюсь и говорю: «Дерьмо». Я не обманываю.

Поэтому, как вы можете себе представить, идея лететь куда-то в дикую и проклятую страну, с пейзажем, похожим на лунный, не заставила меня задирать от радости ноги с энтузиазмом танцовщиц из «Рокетс»[87].

Первым, что я открыл для себя, была необходимость покупки билета. Все это должно быть анархично, а они продают билеты, как так? Билеты, которые стоят денег. Билеты, которые, будучи купленными за неделю до мероприятия, стоят сто двадцать пять долларов. То, что я должен платить деньги, чтобы пойти куда-то, где, возможно, мне не понравится, повергает меня в самое гадкое состояние духа, в котором я когда-либо находился с того дня, когда понял, что мой проктолог лишен ощущения глубины. Друзья неуклюже пытались убедить меня, что поездка к Горящему Человеку на самом деле будет самой крутой штукой во вселенной.

— Там так красиво, — говорили они.

Я насмешливо отвечал:

— Красиво — здесь. Там — жарко.

— Да, но там реально крутое искусство, и все такое.

— Послушай, дружок, мы живем в Сан-Франциско… по слухам, здесь тоже полно самого что ни на есть «крутого искусства и всего такого».

— Там повсюду ходят голые девицы.

— Ты давно был у меня дома? У меня там голые девицы расхаживают прямо по квартире. Фактически за стоимость вот этого самого билета я могу заставить этих голых девиц делать значительно большее, чем просто ходить.

Но я дал слово, что поеду. Поэтому я купил билет, выбросив на это почти половину аванса, полученного в редакции на всю поездку. Возможно, если количество напечатанного на каждом билете было бы уменьшено, то и стоимость посещения была бы поменьше.

Билет похож на любой другой билет на любой концерт или представление, только он в буквальном смысле полностью покрыт текстом, смысл которого делает его скорее похожим на смертный приговор, чем на что-либо другое. Я цитирую:

СВОИМ УЧАСТИЕМ ВЫ ДОБРОВОЛЬНО ПРИНИМАЕТЕ НА СЕБЯ РИСК СЕРЬЕЗНОГО РАНЕНИЯ ИЛИ СМЕРТИ.

Вы должны взять с собой пищу, воду, палатку, средства оказания первой медицинской помощи в достаточном количестве, чтобы выжить в тяжелых условиях пустыни. Товары на продажу, огнестрельное оружие, фейерверки, ракеты и все другие взрывоопасные вещи запрещены. Вас могут снимать без разрешения и компенсации. Коммерческое использование фотографий и фильмов, снятых на Горящем Человеке, запрещено без предварительного письменного разрешения Горящего Человека. «Руководство по выживанию» будет выпущено за тридцать суток до начала мероприятия. Вы должны прочесть его до начала мероприятия. Вы согласны выполнять все правила, указанные в «Руководстве по выживанию». Это не потребительское мероприятие. Не забывайте ничего, покидая это место.

ТОЛЬКО УЧАСТНИКИ. НИКАКИХ ЗРИТЕЛЕЙ.

Я посмотрел на того, кто только что продал мне билет с полным изумлением:

— Что это за хрень такая?

Он ответил мне взглядом без изумления:

— Это ваш билет.

— Нет, это — хреновая шутка. Это не может не быть шуткой.

Последние десять лет мне рассказывали длинные истории об анархии в пустыне, об очищении взрывом и о гонках по дну высохшего озера со скоростью большей, чем может зарегистрировать ваш спидометр. Ну а что здесь? Черным по белому написано: никакого огнестрельного оружия, ракет или взрывчатых веществ. Как, позвольте вас спросить, можно участвовать в чем-то, называемом Горящим Человеком, когда запрещается привозить с собой огнеопасные вещи?

Назавтра, уступая судьбе, я понял, что у меня остался лишь день, чтобы собрать все свое барахло в дорогу. Я без машины, но ясно как божий день, что мне будет нужно что-то, что послужит мне убежищем и на чем я довезу целую кучу добра до центра проклятой пустыни. Поэтому я решил взять напрокат автофургон: он доставил бы меня по назначению; сзади в него можно было бы сложить все емкости с водой и упаковки сушеного мяса; а вытащив сиденья, я мог бы и ночевать в этом сукином сыне.

Конечно, из-за того, что Горящий Человек приходится на совмещенный с Днем Труда конец недели, все агентства по прокату машин выставляют специальные праздничные цены. И похоже, идея арендовать автофургон посетила одновременно нескольких человек в районе Залива. Поэтому, чтобы сделать это, пришлось основательно побегать. В конце концов я нашел какое-то сомнительное агентство, которое взяло с меня пятьсот долларов за последний оставшийся у них автомобиль. Машина по цвету напоминала экскременты и ела галлон бензина за две мили в городе. Она сигналила каждый раз, когда я поворачивал направо. Весело.

Следующий шаг — поход в дисконтный продовольственный магазин, где я покупаю двадцать литров воды и килограмм сушеной говядины (я не покупаю плиту, поскольку если мне понадобится что-то приготовить, то я просто положу это что-то в горячий песок). Пара упаковок чипсов, пара бутылок пепси, пара шестибутылочных упаковок пива. Туалетная бумага. Шесть зажигалок. Патроны к пистолету. Принимая во внимание то, как они игнорируют правило Не Потребительского Мероприятия, я посчитал для себя возможным проигнорировать всю остальную чепуху. А Рейнджеры Риска могут у меня отсосать. Я подкину им горяченького.

Следующее утро. Пора отправляться в путь. Я просыпаюсь в 03.00 ровно и гружу ранее упомянутые припасы, а также несколько одеял и белье в автофургон, направляю его на восток и волоку задницу в сторону Невады.

В договоре аренды автофургона особо подчеркивается: «ЭТОТ АВТОМОБИЛЬ НЕ ДОЛЖЕН ПЕРЕСЕКАТЬ ГРАНИЦЫ ШТАТА». Но сердцем я чувствую, что он может. В действительности, я просто уверен, что границу штата Невада он пролетит под парусами. И всякий раз, когда я поворачивал направо и сигналил, в моих действиях прибавлялось энтузиазма в этом отношении. Если бы гудение не прерывалось, то я загнал бы этого урода прямо в Юту и оставил его там плавать по Большому Соленому озеру.

Мне удалось обогнать всех в Сан-Франциско, Сакраменто и Рино. Конечно, пришлось заправляться тридцать семь раз. Но никаких пробок.

На что похожа езда к Горящему Человеку

(написано все еще с намерением в конечном счете

подойти к той части, где рассказывается,

как я не могу найти своих штанов)

Сначала вы едете до Рино. До этого я ездил туда неоднократно. Длинный кусок скуки до и после Сакраменто. А потом достаточно живописные предгорья.

Там есть ранчо, где разводят бизонов, которое всегда интересно посетить. Затем прекрасные Сьерры с извилистыми и закругленными склонами, в которых, конечно, приходится чертовски туго ушам, когда вы за рулем автофургона цвета детской неожиданности, который сигналит каждый раз, когда вы поворачиваете направо. Нет смысла говорить о том, что в проклятой колымаге не работают магнитофон и CD-плеер, а в горах нет радиоприема. Поэтому можете себе представить меня, поеживающегося почти каждые пятнадцать секунд от сигнала Большого Горна. Через несколько поворотов я подумывал уже, не лучше бы было мне сорваться вниз со скал, чем в очередной раз слышать этот проклятый злобный сигнал. Но я проявил стойкость.

И вот вы подъезжаете к Рино. Перед вами гирлянды огней и «Цирк Цирков»[88] и реклама шведского стола с бифштексом с яйцом и Всем, Что Ваша Толстая Задница Сможет Съесть за четыре доллара девяносто девять центов. Послушайте, а не лучше ли остаться здесь вместо пустыни? Но денежки уже получены, и нужно ехать. И, конечно же, Рино — справа по дороге, а павловский рефлекс, срабатывающий даже всего лишь от мысли о звуковом последствии поворота направо, делает попытки подумать об этом просто невозможными.

Итак, вы давите на педаль и проезжаете Рино стороной, и тут начинается… интересное. Вы проезжаете Спаркс, город, где разрешены бордели (и он, к сожалению, справа), а за ним начинается пустота одиночества. Для тех из нас, кто родом из uber-населенного района Залива, такая пустота на удивление тревожна. Но это ерунда. Приготовьтесь к тому, что будет по дороге дальше.

Примерно через пятьдесят километров после Рино вы поворачиваете налево (аминь!), а затем перед вами более тысячи пятисот километров дороги в самое «по колено». Единственное более или менее подходящее определение для пейзажа, который вам предстоит увидеть, — это «лунный». Каждые пятьдесят — восемьдесят километров вам встречается что-то, что трудно назвать «городом». Хотя как его назвать? Там есть заправочная станция, несколько десятков домиков, небольшая школа и полным-полно дисков спутниковых тарелок. Дискзилла. Я все еще не встречал жителей. От самого Рино.

Потом перед вашими глазами появляются коровы. Во время поездок по Калифорнии я видел много коров.

Но никогда таких, которые в буквальном смысле выглядели бы столь всеми забытыми. Мне кажется, что мясо этих коров использует компания «Сиззлер»[89].

Если бы коровы могли курить, эти бы задымили.

Еще восемьдесят километров. Теперь вам начинают попадаться коровьи туши! Тела со вздутыми внутренностями, оказавшиеся слишком далеко от воды и откинувшие копыта. А потом, еще через несколько километров, исчезают и туши. Никаких птиц. Никаких зайцев. Как в фильме Вархола[90]:

«Nada».

Стоит вам только добраться до пункта в центре ничего, где, как вы поймете, вам недостает бензина, чтобы вернуться к последней встретившейся вам заправке, знайте — вы в одном из тех городишек, и имя ему — Герлах[91].

Это достаточно большой город (конечно, относительно) и последний шанс заправить машину и купить что-нибудь съестное до самого Горящего Человека, который хотя и находится всего в нескольких километрах отсюда, но я его еще не вижу.

Стоит притормозить и поразмыслить, как сделал я, заливая очередную порцию бензина в Детскую Неожиданность: за счет чего этот Герлах кормился… как он существовал до Горящего Человека?

В августе и сентябре, когда ГЧ возводят, когда проводится мероприятие, когда ГЧ повергнут и ведется уборка территории, — Герлах процветает. А как в остальные месяцы года? Они же буквально в ста шестидесяти километрах от чего бы то ни было. И к тому же здесь здорово воняет программой защиты свидетелей. Так что можно задохнуться.

Итак, вы заправляетесь в Герлахе, а затем вперед — на территорию Большого ГЧ. Здесь все почти так, как вы ожидали. Нечто напоминающее презентацию с участием полного состава артистов и съемочной группы «Воина дороги». Я встаю в очередь на въезд точно за восемь секунд до того, как вижу первый женский сосок. Это заставляет меня улыбнуться. Это не совсем то, за что нужно платить сто двадцать пять долларов, но я пытаюсь быть оптимистом. Но ровно через четыре секунды после этого я вижу первого полностью обнаженного мужчину: волосатого верзилу, чей неприметный половой орган полностью скрыт свисающей жировой складкой живота, как передником. Это вызывает во мне тошноту и как бы задает тон всей поездке.

Рейнджер Риска берет мой билет и задает мне пару вопросов типа: есть ли у меня в машине взрывчатые вещества? А потом, пожалуйста, будьте готовы: она вежливо напоминает мне о необходимости не превышать установленный лимит скорости в восемь километров в час, введенный по причине большой запыленности от движения автотранспорта.

Я принимаюсь рычать. Громко. В буквальном смысле слова.

Здесь небольшой повтор: в этой предполагаемо легендарной и крутой временно независимой зоне, куда люди приезжают для того, чтобы разрядиться полностью, пострелять, погонять как сумасшедшие по дну высохшего озера, повзрывать, и все это — с целью снятия чего-то типа тяжелой психологической нагрузки, мне не позволяют иметь с собой никакого оружия или взрывчатки, и я не могу ехать со скоростью, превышающей восемь милометров в чертов час.

Я здесь всего лишь одну минуту, а уже взвинчен до крика, и от моей машины исходит дух неприкрытой злобы и раздражения.

Эти чувства только усугубляются. Друзья, с кем я должен стоять лагерем, та команда, убеждавшая меня, что это самая крутая штука во вселенной, обещали оставить большое объявление в пункте, отведенном для подобных объявлений, с указанием места их стоянки.

Ну.

Место для сообщений представляет собой доску объявлений площадью четырнадцать квадратных метров, обклеенную объявлениями и записками в три слоя. Я думаю, плакатов «Дэй-Гло»[92] не было в списке поставляемого оборудования, поскольку здесь отсутствуют большие объявления. Нет даже цветной бумаги. Прошло уже, наверно, около двадцати лет с того времени, как я читал «Миф о Сизифе», но его тема быстро вспомнилась мне после того, как я провел первые пятнадцать минут ГЧ, безрезультатно разыскивая свое имя, нацарапанное на клочке бумаги. Рядом — девушка без блузки. Это, должно быть, одна из тех крутых причин, почему я здесь. Но меня это не волнует. Ее голые груди сейчас почти не имеют значения, являясь лишь барометром того, как здесь все неуклюже организовано. Передо мной пара отличных цеппелинов, а мне все равно. Это просто фундаментально неправильно. И тут замечаю, что по истечении всего лишь пятнадцати минут я сгораю от солнца. У меня были солнечные ожоги до этого, и, черт возьми, даже солнечное отравление на Гавайях. Но обычно ожог и боль появляются где-то через час после того, как вы уже не находитесь на солнце. Здесь не так. Солнце пустыни другое. Оно жестокое.

Несколько слов об обнаженных в пустыне

и безжалостном солнце

Солнце пустыни — это совершенно иное солнце, отличное от того огненного шара, вокруг которого вращаются все другие планеты. Я не знаю, может быть, дело здесь в разнице озоновых слоев или в чем-то еще, но я поджариваюсь почти мгновенно. Сначала это ощущается сверху ног, у лодыжек, где заканчиваются защитные возможности обуви. Минуту спустя уже горят плечи. Это солнце мерзопакостно. А на мне безрукавка, шорты и ботинки. Вокруг меня по доисторическому пляжному топчану ходят совершенно нагие люди, размахивая своими будто сделанными из асбеста репродуктивными полиспастами. Я вижу многочисленные голые задницы, сидящие на велосипедных сиденьях (все сиденья, между прочим, из черной кожи{!}), половинки которых ходят, как поршни, вверх-вниз в такт нажимаемым педалям. Я не верю в карму как таковую, но мне часто хотелось, чтобы в случае моей реинкарнации я стал бы бронзовым столбом в моем любимом стриптиз-клубе. Но если сумма моего кармического счета добирается только до нижней части шкалы, то мне стоит опасаться, что в следующей жизни я могу преобразиться в одно из этих несчастных обреченных велосипедных сидений ГЧ.

Это наказание зарезервировано для Круга девятого ада Данте.

Помимо смертельно палящего солнца, у нагих возникает проблема — куда положить ключи, воду и другие пожитки. Наиболее распространенное решение — это рюкзак, который, по моему скромному мнению, противоречит истинной цели быть голым и порочит славу обнаженных. И имею в виду то, что если вы навьючите на себя похожий на толстую задницу рюкзак, то зачем останавливаться? Почему не напялить на себя для удобства еще и какую-нибудь обувь и штаны? Верите ли вы в сотворение мира или в эволюцию, но вы обязаны признать, что у Дарвина есть абсолютно бесспорный тезис — выживает наиболее приспособленный.

Теоретически это должно означать, что тупицы не выживают. Но люди, будучи наполнены эмоциями, сочувствием и милосердием, как, впрочем, и другим скучным багажом, на самом деле, кажется, выхаживают этих тупых и позволяют им плодиться. И в конце концов, вот он — результат: полная пустыня нагих толстожопых, раскатывающих на велосипедах и просаливающих свои простаты. Вот я вижу толстого, как Санта, мужика, который забрался на велосипед; едва начав крутить педали, привстал на них, приподняв свой дородный зад с сиденья, и натуженно кричит:

«Го-го! Господи боже! Горячий потато… го… Господи боже!»

Я думаю, что, может быть, одним из самых точных индикаторов дарвинской неудачи в примере с людьми служит зловоние обугленного пятна на Горящем Человеке. Если термин «пятно» вам не известен, то отвезите велосипед в центр залитого палящим солнцем дна доисторического озера, дайте ему там погреться с часок с лишним, затем разденьтесь догола и садитесь на него. Та часть тела, от боли в которой вы начнете кричать и немного попахивать жареным беконом, и есть ваше пятно.

Тем временем там же у входа…

«Большое объявление», которое мои друзья оставили, чтобы я поискал (после следующих десяти минут томления под явно усиливающимся солнцепеком), оказалось квадратиком двухслойной туалетной бумаги с моим именем и невразумительным описанием, которое я мог бы только условно назвать адресом.

Я действительно не понимаю, как это вышло, но после бессмысленной езды в течение примерно часа мне удалось найти их.

Я подкатил к лагерю на большой зеленовато-коричневой Детской Неожиданности, и они повыскакивали из-под навесов, как команда из «Острова Гиллигана»[93] навстречу вертушке береговой охраны, которая только что села на пляж. Все они были покрыты пылью. Не думаю, чтобы они особенно восторгались, увидев меня: они пробыли здесь уже неделю, и я подозреваю, что все вокруг порядком им надоело и они дошли уже до предела, когда люди, пробывшие слишком долго вместе, начинают кричать друг на друга. Было это так, или они приняли звук моего сигнала при правом повороте у их лагеря за приветствие. Кто его знает. Мне хочется выразить свое разочарование, дав каждому из них пинка по тому, что в штанах (на случай, если бы у них были штаны), и я сделал бы это, но так жарко вокруг, что я лишь ворчу на них, подойдя сзади к Детской Неожиданности и открывая пиво. Это производит такой эффект, будто я залил в себя бензин и достал зажигалку.

— Послушай, парень! Тебе расхотелось пива! Тебе хочется воды. Просто пей больше воды.

Около восьми человек говорят мне это одновременно. Очевидно, что они страдают параноидальными маниями и психозом от солнечного удара.

Это те же самые люди, которые помогали мне затягиваться, вдыхать и глотать одни из самых коварных и опасных развлекательных химикатов из когда-либо изобретенных в количествах, которые заставили бы Тимоти Лири[94] остановиться. Я официально заявляю о том, что мне противно. Ни оружия, ни взрывчатки, ни быстрой езды, а теперь эти придурки не дают мне даже выпить пива.

Осталось полчаса до полудня, воздух нагрет до 112 градусов по Фаренгейту[95], и я только что проехал семь часов в Детской Неожиданности с гудком, сигналящим на каждом правом повороте, у меня солнечный ожог ног, и я должен ездить со скоростью восемь (!) километров в час, и хрен с вами. Подайте мне открывашку для бутылок.

Они трясут своими коллективными головами так, будто я собираюсь включить электрический камин и пописать в него.

В свете их протестов, вместо одного пива, как я планировал, я опрокидываю в себя четыре в быстрой и вызывающей последовательности. Ничего не происходит. Я не падаю в обморок от дегидрации. Я не воспламеняюсь. Я не умираю. Я даже ни чуточки не пьянею. Я кидаю пустые бутылки через плечо, вынимаю сиденья из машины, сажусь и спрашиваю после отрыжки по-вагнеровски:

— К чему все это веселье?

Вопрос повисает в этом затхлом воздухе пустыни, как обосранная пиньята[96], по которой никто не осмеливается ударить. Мои компаньоны в затруднительном положении. По их виду ясно, что я не понимаю очевидного. Может быть, слишком жарко для беседы. Я открываю еще одно пиво.

И именно тогда случается первая из многих, которые еще произойдут, пыльная буря. Она вправду впечатляет, хотя бы из-за одного того, как вы видите, что она приближается. Ветхозаветная стена из пыли и смертельной угрозы, несущаяся неминуемо на вас. Что-то вроде устной передачи сообщения о тревоге быстро распространяется по всей территории ГЧ. Мои друзья разбегаются по своим палаткам, а я збираюсь в Детскую Неожиданность. Пыль настолько мелка, что так или иначе она проникает в машину, несмотря на то что двери и окна были закрыты. Это почти как газ. Минута прошла, и бури как не бывало. Люди вылезают из укрытий. Все, что не было покрыто пылью до того, сейчас — в пыли. Она у вас на зубах. Мой навес сейчас где-то в Монтане, и как только рассеивается пыльная завеса, солнце принимается снова за свое.

А я вот сижу раздраженный. Время от времени ко мне подходит кто-либо из компаньонов и справляется о моем самочувствии и настроении. Я смотрю так, будто угрожаю напасть. Они спрашивают, не хочу ли я чего. Мой единственный ответ на это, конечно же: «Наркотиков».

По мере того как заходит солнце, все начинает оживляться. Кажется, что на Большом ГЧ стратегическим решением является угрюмое пребывание на одном месте в течение дня, лежа на полу и двигаясь как можно меньше, как привыкли это делать все млекопитающие, когда жара поднимается до температуры сковородки в «Бенихана»[97].

А когда солнце заходит и начинает поддувать прохладный пустынный бриз, тут-то и начинается настоящее веселье.

На что похож Горящий Человек ночью

Представьте себе, что эскадрилья реактивных истребителей-бомбардировщиков сожгла напалмом Стрип в Лас-Вегасе, и вы поймете, что происходит. Единственными источниками света там являются фонари, и те питаются от генераторов. А освещение, которое зависит от людей, желающих заплатить за множество огромных генераторов и притащить их глубоко в пустыню, не может называться настоящим освещением.

Здесь есть на всю катушку функционирующие ночные клубы с искусными и сложными звуковыми системами и лазерами «Интеллабим»[98].

Проводятся диско-балы. Безумно и прекрасно. Но это является только дополнением к моему общему вопросу по поводу всего происходящего. Такие ночные клубы и все остальное есть в городе, из которого мы только что приехали… только там можно выпить коктейль, не утруждая себя снятием слоя пыли с поверхности налитого в стакан перед каждым глотком, и все вокруг вдруг не закрывается через каждые полчаса из-за боязни быть унесенным бурей в другой штат.

За те же самые деньги, которые кое-кто из этих людей вкладывает в генераторы и разное другое оборудование (а мы говорим, что для некоторых — это сумма порядка десятков тысяч долларов), те же самые люди смогли бы сделать гораздо больше с гораздо меньшими усилиями там, где уже есть электроэнергия и туалеты со сливом (о которых, между прочим, нам придется поговорить рано или поздно. Я сделаю это позже, в главе, специально описывающей ситуацию с туалетом в Большом ГЧ.

Поэтому считайте, что я вас предупредил, и терпите).

Если отбросить на какой-то миг в сторону лицемерную сущность Горящего Человека, по ночам это место просто прекрасно.

Прогуливаясь с друзьями, мы встречаем жонглеров горящими предметами, пожирателей огня и парня, поджигающего свой член, который (здесь я просто фантазирую) тушат его подружки, забирая его мясистый факел в рот и таким образом добавляя к общей картине перформанса новый аспект глотания шпаги.

Впервые за прошедшие двадцать четыре часа я прихожу к мысли, что потраченные семьсот с чем-то долларов не были самой бесполезной тратой.

Мы натыкаемся (не буквально) на «живое» изображение бывшего президента Билла Клинтона, которое, когда вы пожимаете ему руку, пускает струю похожей на сперму жидкости из фаллоса, с удивительной скоростью выскакивающего из его брюк.

Идем дальше без какой-либо определенной цели. Я стараюсь поближе держаться к друзьям, поскольку все кругом выглядит одинаково, нет никаких ориентиров, темно, как в заднице у копателя колодцев в безлунную ночь, и мне ни за что не найти обратную дорогу к нашему лагерю без них.

И тут мы натыкаемся на семинар по разъяснению участникам лагеря способа правильного приготовления и применения коктейля Молотова. ВОТ это разговор! Я сын протестанта-ирландца и католички-ирландки, поэтому знание правильного соотношения бензина и загустителя в этой горючей смеси почти у меня в крови. Но вся забава здесь в мишени, которая целенаправленно меняется каждый вечер. Сегодня это деревянная модель Рональда Мак-Дональда, улыбающегося, как психически-маниакальный Будда, в одной руке держащий Счастливое Блюдо, другой рукой показывающий средний палец. Это семинар типа ПССБ ’[99], поэтому люди приносят с собой все — начиная с пива и заканчивая громадными флягами с вином из «Подвала Ливингстона»[100].

Один чокнутый притащил картонную коробку с вином, у которой кран вынимается сбоку. Нет, ему было сказано, что так не пойдет, но спасибо. Я предлагаю выставить его мишенью вместо Рональда, но те, кто слышал мою идею, относятся к ней пренебрежительно. Очевидно, это политкорректный терроризм. Что еще можно ожидать от подобной группы? Если отставить татуировку, пирсинг и атрибуты мятежности в сторону, перед нами просто следующее поколение хиппи.

Анархия! Но никаких законов не нарушать. На Горящем Человеке не разрешена выдача наличных! Но вынь да положи сто с лишним долларов за вход. Давайте все взорвем! Но нельзя иметь никакого оружия и взрывчатки… так как это будет нарушением тщательно разработанных законов нашей анархии. Делайте коктейли Молотова! Но даже не смейте шутить на тему их применения.

Мне такое вранье не по нутру. Что я здесь делаю? Кто они — эти дилетанты? И тут меня словно лбом об стену. Я вдруг понимаю, кто они. И я понимаю, что это такое. Горящий Человек — это место, куда со всех скучнейших ярмарок Ренессанса[101] мира в межсезонье устремляются все эти зубрилы-девственники. Это те, кто могут расхаживать с мечами так, будто это элементы костюма, но испугаются, стоит достать настоящий автоматический нож. Это те, кто могут (и такое фактически случилось с моим соседом по комнате) вызвать вас на «поединок на мечах» с тренировочными мячами из бамбука и в нарушение правил зарыдать или просто заплакать, получив палкой по затылку.

«Кто тебя просил бить по-настоящему!» Ну а здесь — вот они, подбадривают тех, кто бросает взрывчатку в деревянного клоуна, и, считая себя проповедниками анархизма, носят ножи на поясе и ждут большого взрыва и костра высотой с пятиэтажный дом. Но на следующий день после костра они уедут назад в Сан-Франциско, чтобы выступать против той или иной войны. Подростки-переростки, которые так и не поняли, что игрушки — для игры, а оружие — для убийства и что в реальном мире для развлечений не пользуются коктейлями Молотова… как и в реальной анархии. Они стенают по поводу «гадкого американца»[102]. Но что может быть более отвратительным проявлением вульгарного потакания своим желаниям, нежели метание коктейлей Молотова ради развлечения. Это неудачники от истории. Я здорово их ненавижу. Но не настолько, насколько они — Рональда Мак-Дональда. Они хотят, чтобы Рональд умер, но не раньше, чем помучается.

У меня состоялся краткий разговор с ведущим семинара, который сообщает мне, что завтрашней мишенью станет Папа Римский, а послезавтра — Билл Бакнер[103].

Опять бродим без цели. Проходим несколько мест, где вовсю танцуют. Что бы там ни было, здесь — неплохо. Что-то типа центральной аллеи на ярмарке штата в момент, когда вы на «кислоте», которую, между прочим, мои сопровождающие, несмотря на то, что они весьма энергично «поливали» употребление мной пива, позорно не смогли достать. Вообще никаких наркотиков. По правде, я думаю, они даже и не пытались.

В конце концов мы возвращаемся назад в лагерь. Я забираюсь в Детскую Неожиданность и засыпаю, быстро и крепко. Я сплю как убитый. Как младенец. Как убитый младенец. В окружении хиппи.

День второй и прибытие Джеймса,

Грибного человека

В пустыне все просыпаются почти в одно и то же время из-за моментального увеличения температуры воздуха, как только солнце встает из-за горизонта. Затем каждый с ленцой ищет тень, чтобы попить воды, поболтать и раскрасить себя хной или поесть сосисок или что-нибудь еще.

И так до тех пор, пока солнце вновь не зайдет. Тогда всем снова можно еще раз повеселиться. Я пользуюсь этим временем, чтобы написать разную фигню, включая письмо, угрожающее смертью редактору, направившему меня сюда, и письмо Кристоферу, в котором я сообщаю ему, что круто здесь было всего лишь на семнадцать баков и что я мечтаю, бог даст, получить оставшиеся шестьсот или около того и съездить в круиз в Мексику или по-настоящему отдохнуть в каком-нибудь другом стоящем месте.

Но тут я замечаю, что на Горящем Человеке отсутствуют насекомые. Вчера я повесил мешок для мусора на антенну Внезапно Гудящей Детской Неожиданности, и он быстро наполнился бамбуковой кожурой, обертками от сушеного мяса, пивными бутылками и всяким другим дерьмом. Буря, пронесшаяся по лагерю как-то ночью, сорвала мешок с антенны и бросила его, открыв, на дне высохшего озера. Мне просто неохота нести его назад. Поэтому он лежит там… три дня. И никто его не тронул. Ни одно из животных. Ни еноты. Ни муравьи. Даже насекомые слишком разумны, чтобы забираться сюда, в это проклятое место.

Я пишу эти слова и слышу, как кто-то произносит мое имя в ближайшей солнцезащитной конструкции.

Отрываю глаза от бумаги и вижу, как один из моих товарищей указывает на меня угрюмого вида парню с бритой головой и впалыми глазами. Не похоже, что он из стражей закона, поэтому я не убегаю. Он подходит ко мне и представляется с тяжелым английским акцентом:

— Джейсон? Меня зовут Джонс. Мне сказали, что вы, возможно, захотите купить у меня немного грибов.

На самом деле до этого я никогда нс имел дела с грибами, поэтому не разбираюсь в том, сколько нужно покупать и сколько это может стоить. Но Джеймс выглядит очень близким по духу и добродушным, к тому же он под воздействием своего собственного продукта. За сорок долларов я получаю от пего довольно увесистую сумку психоделических грибов.

— Сколько мне из этого принять? — спрашиваю я Джеймса.

— Ну, — говорит он, открывая сумку и начиная отделять ножки от чего-то там еще. — Я бы принял для начала вот столько, а затем, как обычно, добавлял бы по щепотке по мере надобности.

Но это же прекрасный совет, Джейми, друг мой. Джеймс пожимает мне руку и удаляется. А друзья смотрят на меня со смесью удивления и предвкушения чего-то недоброго. А мне плевать на этих трезвенников…

Тем более что я все равно устал от сушеной говядины… сегодня у меня на завтрак грибы.

Как только я начинаю запихивать эту гадость в рот, вокруг меня раздаются и многократно повторяются фразы: «Ох, черт!» и «Ну, дает!». И куда уж тут «добавлять по щепотке», я съедаю всю эту страшную массу. Небольшое замечание для тех, кто никогда не пробовал волшебных грибов: они на вкус абсолютно точно соответствуют тому, чем являются, то есть грибами, выросшими на коровьем навозе на пастбище в Сиэтле.

Сегодня круто прохладней в метеорологическом смысле, по крайней мере по сравнению со вчерашним днем. Поэтому мы всем лагерем решаем пойти погулять. По поводу наркотических путешествий в пустыне Невады было рассказано немало историй, и вы, возможно, способны представить себе то невротическое сумасшествие под названием «восприятие есть реальность», которое бродило по моей хрупкой душе. Для краткости я ознакомлю вас только с тезисами:

• После битого часа гогота, напоминающего вой Банши, я, клянусь Господом нашим, вижу океан. Я знаю, что мы находимся далеко в пустыне и по крайней мере на полторы тысячи километров вокруг нет даже лужи.

Но, черт побери, вода есть. И я не только вижу этот океан, но вот там — какой-то порт Новой Англии. Выглядит как Глостер, штат Массачусетс. Мои друзья относятся к моему сообщению с пониманием и спокойствием.

•Мне кажется, что все мы живем сейчас внутри самой великой картины Сальвадора Дали и жили там всю свою жизнь. По всей вероятности, господин Дали все еще очень с нами, но в другой плоскости, а мы — фигуры на картине, которую рассматривают и оценивают в музее строгие поклонники его таланта в другое время.

•Мне кажется, что я всегда хотел попробовать человеческого мяса. Хоть раз. Но я всегда расстраиваюсь оттого, что пугаюсь в последнюю минуту, когда возникает такая возможность.

•Эта группа для меня очень медленна, и мне нужно побыть одному. Поэтому я откалываюсь от группы и рву задницу прямо в пустыню, поскольку мне только что показалось, будто я Иисус и мне нужно поговорить с Папой.

•В конце концов я почему-то оказываюсь в палатке совершенно незнакомого мне человека, причем будучи без штанов.

Последний пункт довольно похож на ключ к разгадке. Я не понимаю, каким образом я очутился в палатке этого человека, и я не знаю, в какой момент или даже как потерял штаны. Неожиданно я почувствовал себя довольно благодарным правилу, запрещающему иметь огнестрельное оружие на Большом ГЧ, и христианской доброте и терпению того парня, который обнаружил совершенно незнакомого человека, кайфующего на высоте полета воздушного змея, сидящим без штанов в его палатке и обматывающим себя туалетной бумагой.

Мне кажется, что изначальным моим планом было использовать туалетную бумагу вместо штанов (смешное в том, что здесь никто даже не посмотрел бы на меня во второй раз). Но этот парень был настолько добр, что дал мне шорты, но с условием, что я верну, должно быть, очень необходимую ему туалетную бумагу.

— И, нет… пожалуйста, не беспокойтесь. Не нужно сворачивать ее в рулон обратно.

Каким-то образом я нахожу дорогу назад в свой лагерь, но оказываюсь в замешательстве, оттого что для определения моего местонахождения абсолютно никого послано не было.

— Мы были уверены, что ты в конце концов вернешься. А кроме того, ты сказал, что если кто-нибудь попытается следовать за тобой, то ты съешь его вместо кебаба.

Это звучит правдоподобно, поэтому я немедля забираюсь в Детскую Неожиданность и засыпаю в ожидании прихода ночи.

День Горения

Такой же сердитый и разочарованный, как и до сих пор, я вовсю стараюсь сохранить открытость ума. Помимо всего прочего, здесь должно быть развлечений на семьсот долларов, которые я должен испытать. И если существует какая-либо возможность, чтобы так было, то я воспользуюсь этим.

День третий начинается и продолжается обычным образом. Все просыпаются от неожиданной жары. Люди двигаются медленно, как ленивцы. Так перемещаются те, кто делает это только в силу необходимости, чаще всего связанной с походом в туалет. Ах да — туалет. И мы идем туда.

Что означает помочиться или, скажем,

опорожниться в Горящем Человеке

Печально — в лучшем случае. Ужасно — при нормальном ходе вещей. Наполнено миазмами. Вот какой расклад. По всей обширной территории Большого ГЧ есть бросающиеся в глаза ряды светло-синих биотуалетов, многие из которых предназначены также определять границы учрежденных улиц или периметры кварталов, которые были размечены организаторами этой анархии.

Они являют собой произведения искусства (за отсутствием более подходящего термина) в практике хранения отходов человеческой жизнедеятельности и эффективны и вентилируемы настолько, насколько можно себе вообразить, одновременно все же предоставляя минимальное пространство для уединения. Я уверен, что они не так уж плохи в течение первых нескольких дней Горящего Человека, когда их привозят полностью очищенными и они некоторое время остаются таковыми просто благодаря меньшему количеству фактически присутствующих и какающих на ранних стадиях мероприятия. Но вот приходит конец недели, совмещенный с Днем Труда, а вместе с ним прибывают дополнительные двадцать тысяч с лишним завсегдатаев праздника со своими напряженными анусами. И около будок биотуалетов становится неприятно находиться. Ужасно неприятно. В день моего прибытия дела были плохи настолько, что у временных ассенизационных сооружений стало пустынно в связи с отсутствием палаток с подветренной стороны, там, где в другой ситуации яблоку бы некуда было упасть.

Вначале установили фаланги этих домиков для продуктов опорожнения и просто оставили их заполняться до конца мероприятия, до момента приезда гигантских подъемных кранов и автоплатформ и транспортировки их куда-то… в то место, которое если и не было ужасным ранее, то наверняка после этого станет самым засранным местом на планете.

Многое, что происходит в Горящем Человеке, либо круто, либо, по крайней мере, выглядит крутым. Я обнаружил, что невозможно отбрасывать даже тень крутости на пути к ужасной стене Синего Чертога, неся с собой рулон туалетной бумаги. Это равносильно походу на какой-то концерт во всем черном и в рубашке, на которой (белыми буквами) было бы написано: «Я хочу какать». Я не знаю, может быть, это больше говорит обо мне, нежели о чем-либо другом, но в этом что-то есть. Что толку одеваться в крутую одежду Среднего Запада или покрывать себя прочной черной полинялой кожаной броней Воина дороги, когда весь эффект моментально сводится на нет после того, как вы берете в руки кричащий тотем белой туалетной бумаги (в пустыне, как и на море, почти все окрашено в один цвет, что делает другие цвета кричаще выделяющимися и шокирующими) и выступаете в поход с кличем «Мне нужно облегчиться!».

Но затем наступает нечто более страшное. Вот вы пришли и встали в неизбежную очередь из других какальщиков. Вы стоите, стараясь не встретиться взглядом со своими соседями, каждый (или каждая) из которых держит по рулону туалетной бумаги.

Все находятся в равном количестве оптимистического или нетерпеливого ожидания и неизбежного ужаса перед синей дверцей, которая должна распахнуться следующей, приглашая войти. Вы очень быстро усваиваете, какое большое значение имеет тот факт, кто выходит из последней открывшейся двери. Самое приятное, если до разумного предела хорошо одетый (что в Большом ГЧ может означать совершенно разные вещи) и небольшой персонаж выскочит из темноты сральника быстро и элегантно. Это наилучший сценарий. А вот наихудший сценарий, который случился со мной не единожды, а трижды в моих путешествиях в сортир. Попытайтесь представить себе…

Ну, вот и вы стоите, переминаясь с ноги на ногу, в дизентерийной очереди, запекаясь под палящим солнцем пустыни, понимая, что ужасное содержимое биотуалета запекается еще невероятнее. И вы возвышаетесь там, патетически сжимая рулон туалетной бумаги. И вы следующий в очереди. Слышны взрывные выхлопы и почти немедленные шлепки, которые невозможно отнести к какой-то конкретной двери. Тут открывается дверь вонючего ближайшего клозета, и из нее вываливается огромное волосатое голое чудовище с жировым передником, свисающим и шлепающим по его паху.

Оно делает, по совпадению, такой же вонючий выдох в вашу сторону, демонстрируя свое удовлетворение, что еще больше акцентирует происходящее затем. Оно добиралось сюда на велосипеде от удаленного палаточного лагеря, а сейчас пытается забраться на этот велосипед вновь, а его ужасные свисающие ягодицы хлопают по бокам.

Если у вас хватит силы оглянуться на стоящих за вами обитателей очереди, то вы увидите, как в их потухших до этого глазах чуть блеснет безошибочно угадываемое «Лучше пусть ты, чем я». Но смотреть на других еще больший faux pas[104] нежели искать контакта с глазами посетителя книжного магазина для взрослых.

Ну а теперь ваша очередь входить в то, что наверняка является миазмами секреции простаты.

Привычно видеть, как, прежде чем войти в биотуалет, люди делают весьма заметный вздох. Некоторые даже натягивают воротники рубашек (при условии, что на них они надеты) на свои рты и носы на тот случай, если программа их пребывания в сортире займет больше времени, чем хватит воздуха в легких.

Существуют еще мириады других проблем и кошмаров, связанных с выделительными ритуалами на Большом ГЧ, но я, вероятно, слишком уж углубился в детали. Хотя эти детали, надеюсь, будут вымараны моим обладающим вкусом и способностью убеждать редактором. Достаточно сказать, что искренне ваш держался сколько мог, и когда наступил этот «сколько мог», он незаметно положил рулон двухслойной в рюкзак и отправился (довольно быстро) в невидимые районы пустыни и там беседовал с природой. Да, я виновен… я наследил. Но мое сознание достаточно ясное, и я хорошо сплю по ночам.

Так или иначе, возвращаемся

к реальному сожжению ГЧ

Итак, солнце идет к закату, и уже почти на ощупь чувствуется возрастание энергии, расширение ауры и наэлектризованность населения. Психогенезис этого частично (и очевидно) объясняется тем, что пятиэтажная фигура, возвышающаяся над нами и являющаяся центром всей деятельности, по существу, та самая причина, по которой все находятся здесь и готовятся катартически предать огненной вспышке воспламененного газа и взрывающегося неона.

Другая причина, почему люди так возбуждены (многие будут отрицать, но я знаю, что это, по крайней мере отчасти, правда, поскольку мне об этом сказали хиппи с татуировками ГЧ), в том, что ад, за вход в который заплачены деньги и который должен был быть гораздо веселее Диснейленда, слава богу, подходит к концу, а мы выжили и теперь можем, черт возьми, вернуться назад в цивилизацию, к водопроводу и туалетам, климат-контролю и кроватям с пружинными матрацами, туда, где люди будут одеты до тех пор, пока мы очень-очень не захотим, чтобы было наоборот.

В сумерках люди бесцельно бродят рядом с Человеком поодиночке или целыми лагерями. Здесь полно кольев, крестов (по такому случаю с человеческий рост), факелов и всех других разновидностей горящих палок. Это ночь, когда снимаются все ограничения. А в том месте, которое и существует, по крайней мере теоретически, ради того, чтобы снять все известные рамки приличия, ну, это, скажу я вам, может быть действительно стоящее зрелище.

Многие в моем лагере танцуют с огнем, что, с одной стороны, я полагаю, достаточно круто. Это выглядит круто ночью в пустыне, что и важно, как мне кажется. Ну, вот мы и идем, играя огнем (искренне вашему дали какой-то бамбуковый шест со светящейся палкой странного персикового цвета, привязанной вверху).

В результате я присоединяюсь к походу к Человеку, держа в руках то, что похоже на радиоактивную сосиску на непропорционально длинной палке. На четверти пути к Человеку я осознаю, что выгляжу еще большим дурнем, чем обычно, неся эту неоновую письку-сосиску на палочке, поэтому я выбрасываю ее у первого попавшегося лагеря.

В конце концов мы подошли к Человеку. К этому моменту там уже собралось несколько тысяч. Вокруг Человека установлен периметр, чтобы держать людей на безопасной дистанции от мощного пиротехнического действа, которое скоро произойдет. Моя группа находит относительно пустующее место и создает там собственный малозаметный периметр. Начинаются танцы с огнем. Все круто, за исключением двух пунктов:

1. У них не хватает опыта, чтобы посмотреть на это действо с научной точки зрения. Если точнее, то, когда они макают свои факелы и другие огненно-танцевальные принадлежности в емкости с горючим, они не стряхивают излишки горючего в необходимом количестве. В результате может оказаться, что когда эти штуки подожгут и начнут ими размахивать, на нескольких зрителей, включая и искренне вашего, посыплется бесчисленное множество горящих капель. Если вы когда-нибудь жарили бекон (или что-то еще с жиром на сковородке), будучи нагим, то поймете, о чем идет речь. Если не будет еще хуже.

2. Несколько человек так набрались, что едва могут составить предложение. Тому сегодня две причины:

а) сегодня большой праздник, а поэтому

б) нужно докончить все наркотики, которые не успели употребить до сегодняшнего вечера, поскольку «Лучшие Невады» в полном составе начеку, поджидают хоть что-нибудь немного похожее на необычную манеру управления автомобилем. Но так или иначе…

Итак, эти люди просто в хлам, и им кажется, что огонь — их новый и очень красивый друг. Им хочется дотронуться до него, и они стараются это сделать. Они пытаются схватиться за факелы, которые проносят мимо них. «Это прееекраасно!» — замечает один пострадавший нарк, зажимая огонь факела в руке. Мне становится хорошо от черной мысли о том, что, очнувшись завтра утром после бессонной ночи интенсивного самокопания, он, с обширными нарывами и волдырями на коже левой руки, поймет, что находится в двух часах езды от ближайшей реальной больницы.

В конце концов, по мере того как нарастает наэлектризованность в воздухе, становится очевидным, что если руководство не подожжет этого большого неонового ублюдка, то немытые и грязные от пыли восстанут и сделают это сами. Звучат несколько небольших взрывов, как нечто вроде прелюдии. Но толпе, в которой многие терпели невыносимые условия пустыни в течение недели и более, не до каких-то прелюдий. Пришло время поджечь ГЧ.

Между ногами Человека (Большего ГЧ) появляется человек (настоящий) и исполняет нечто наподобие маниакального интерпретивного танца[105].

Понятно, что он либо сделан из алтейного корня, либо на нем надет действительно толстый асбестовый костюм (мне кажется, что он выглядит как человечек Мишелин[106] во время психоза от амфетаминов). Он бегает туда-сюда с двумя горящими факелами. Затем, к всеобщему удивлению, поджигает сам себя (асбестовый костюм доведен до предела своих возможностей, будучи залит бензином или каким-то еще катализатором горения) и моментально становится ходячим огненным шаром.

Сначала он как бы шагает/спотыкается (как делает тот, кто охвачен пламенем, — асбестовая защита, да ну ее к черту). Он касается ноги Человека, и она занимается огнем. Толпа буквально рычит. Я фактически никогда не слышал, как толпа буквально рычит, это сюрреалистично и ужасно.

Затем он спотыкается/идет шатаясь (ну что там этот костюм из асбеста… он, должно быть, чувствует этот жар) к другой ноге. Этой ноге требуется уже какое-то время, чтобы загореться. Но этого времени достаточно для того, чтобы я подумал — кто-то должен побежать с огнетушителем и загасить его (человека, а не Человека). Но вот ногу наконец охватывает пламя, и Человек просто на фиг взрывается. Я никогда не смогу точно сказать, что случилось с человечком Мишелином, но, по-моему, он скончался.

Итак, Человек в огне, и все приветствуют это так, как будто Иисус и Элвис вышли вместе, чтобы поделиться секретами. А для меня, имеющего пессимистическое отношение к ГЧ, вид пятиэтажной фигуры, объятой пламенем, с пиротехническими устройствами, выстреливающими из того, что мне представляется как причиняющие боль раны, это, знаете, зрелище, которое стоит посмотреть. Но затем разверзается пекло ада.

В течение нескольких минут у Человека выгорело достаточно, чтобы инфраструктура его скелета распалась.

Человек рухнул вперед, сломавшись у поясницы, и было ясно, что такое не планировалось. Все (кроме меня) хлынули вперед, иллюзия периметра безопасности растворилась. И все бы хорошо, если бы не знание того, что эта штука напичкана различными фейерверками и ракетами, которые сейчас, вместо того чтобы восхитительно взлетать в небо, летят прямо в толпу. Это представляется мне мрачным юмором, и я иду, не зная куда, куда угодно — лишь бы подальше от этого безумства. Я пока еще не знаю, что за сотни километров отсюда не увижу соседей по лагерю еще по крайней мере неделю.

Я брожу вокруг, чтобы найти ближайший праздник свободной любви хиппи, которых, как мне сказали, в этом месте пруд пруди. Самое ближайшее, на что я набрел (засчитайте попадание в кольцо) — это рейв-лагерь с девушкой, похожей на Стар в фильме «Потерянные парни»[107], которая танцует топлес. Мы обмениваемся Взглядами. Но в конечном счете это единственное, что мы делаем, поскольку появляется ее приятель или что-то в этом роде и начинает танцевать вместе с ней, разрушая контакт между нами.

Я продолжаю гулять, забредая в различные лагеря, включая один под названием «Домик любви Бьянки».

Такая вывеска обещает секс каждому, кто туда попадает. Хотя и не объясняет подробнее, что за секс. И я оказываюсь в курильне опиума, где сидят несколько парней, которые выглядят так же безнадежно грустно, как и я.

Мне попадается еще одно или два крутых места, но о них просто нечего рассказать, и в конце концов я возвращаюсь к Гудящей Детской Неожиданности, посылаю все на фиг и заваливаюсь спать. Я разочарован.

Просыпаюсь раньше всех в лагере (поскольку все легли на много часов позже, чем это сделал я, собираю в дорогу Детскую Неожиданность и рву задницу назад, в Сан-Франциско, по левой полосе, одна рука на сигнале, другая высунута в окно с выпрямленным средним пальцем.

Поцелуй меня в складочку,

Человек-фиаско

Хочу добавить несколько (на самом деле много) слов о психологической разрядке, которой можно достигнуть, отправляясь в малонаселенные или совсем ненаселенные места и занимаясь там тем, что вы не можете или не будете делать в обычной обстановке (то есть бросать бутылки с коктейлем Молотова в фигуры Папы Римского или бродить повсюду в одежде, сшитой из пузырьковой упаковки).

Но когда это превращается в мероприятие, а это мероприятие становится настолько популярным, что собирает больше людей, чем население города, из которого вы только что прибыли, это в конце концов становится средой, как и в случае с Большим ГЧ, имеющей даже почище ограничений, нежели та, от которой вы, по вашим словам, бежите. Духовная и психологическая сущность, возможно присущая этой среде в прошлом, давно утеряна. От нее ничего не осталось, кроме еще одного нудистского сборища минус климат-контроль и канализация. Горящий Человек по отношению к анархии и общему художественному выражению есть то же, что и «Блинк 182»[108] по отношению к панк-року: шутка, игнорируемая всеми, кто знавал Настоящее дело.

Учитывая все сказанное, Большой ГЧ был на самом деле неудачной фигней, стоившей мне семисот долларов, которые я на самом деле не предполагаю когда-либо увидеть вновь. И если не считать теплых чувств к моим друзьям-уродам, то я проклинаю все за пределами своего дома еще больше, чем когда-либо. Я все еще останавливаюсь и произношу «Дерьмо» каждый раз, когда выхожу за пределы входной двери. Я не шучу… можете проверить.

Вот подлинная запись разговора, состоявшегося после того, как я сегодня впервые вышел из дома:

Я: Дерьмо!

Стриптизерка (слегка спеша, будто ожидая, что я забыл ключи в своей квартире): Что?

Я: Это все еще здесь.

Стриптизерка: Что это?

Я (непонятно разводя руками): Всё.

Стриптизерка: Что значит «всё»?

Я (более агрессивно размахиваю руками, указывая на весь мир): Всё, что вне.