– Если мужчине предстоит серьезный разговор, он думает о том, что скажет, если женщине предстоит серьезный разговор, она бежит выбирать платье.
Маша посмотрела на Феликса, только что произнесшего эту фразу.
– Ну в нашем конкретном случае ты не прав, похоже, Дегтярева совершенно не волнует то, о чем он будет беседовать с начальством, и…
Договорить Манюне не дал полковник, он вбежал в гостиную с куском коричнево-фиолетовой ткани в руке.
– Что это? – закричал Александр Михайлович.
– Какая-то тряпка, – пожала я плечами.
Толстяк встряхнул «тряпку».
– Ой, это брюки, – удивился Маневин, – цвет немного… э… депрессивный. Но зимой вполне сойдет. Чьи они? Манечка, твои штанишки?
– У меня такого ужаса никогда не было, – возмутилась Маруся, потянулась к коробке, взяла конфету и уронила ее.
К шоколадке немедленно кинулась собака Мафи, она всегда следит во все глаза – не упадет ли на пол что-то вкусное. Но Мафушу совершенно неожиданно опередил мопс. Апатичный Хучик, который ходит медленно с видом монаршей особы, на сей раз проявил чудеса ловкости вкупе со скоростью и слопал трюфель в тот момент, когда Мафуша подлетела к столу. На морде Мафи появилось выражение искреннего недоумения, в глазах застыл вопрос: «Эй, что происходит? Я прекрасно видела, как вкуснотень спланировала на пол».
– Это мой выходной костюм, – заявил Дегтярев.
– Я вижу только брюки, – сказал Феликс.
– Похоже, ты в них в последний раз выходил на парад в честь победы войск Кутузова над Наполеоном, – хихикнула Манюня, – вид у штанишек… э… слов не могу подобрать.
– Антикварный, – подсказал мой деликатный профессор.
– Жуткая шмотка, – вздохнула Манюня, – думаю, что десять первых ее владельцев скончались от глубокой старости.
– Обноски – устаревшее понятие, – загудел Маневин, – так говорили до девяностых годов прошлого века. Нынче это слово исчезло из обихода. В наши дни то, что висело в гардеробе пятнадцать лет в ожидании, когда хозяйка похудеет, называется винтаж и стоит дороже нового.
– Костюм новый, я надевал его один раз, – возмутился полковник.
– Когда? – искренне удивилась я.
– В день получения диплома о высшем образовании, – заявил Дегтярев, – он прекрасного качества, производства ГДР, ему сносу нет. Материал настоящая шерсть. Костюм отлично сидит.
Юра оторвался от компьютера.
– А почему ты его не носил?
Полковник встряхнул ужасные брюки.
– Он достался мне по блату. Стоил дорого. Я, когда за ним в подвал шел, в темноте споткнулся о трубу канализации и упал. Но это не помешало мне костюм забрать, я схватил пакет и дал деру. Лечу к подземке и думаю: «Что там? Какой цвет? Фасон?» В метро испугался: вдруг он клетчатый? Или в черно-белую полоску? Дома с замиранием сердца развернул обертку. О! О! О! Шедевр! Мечта! Я оказался самым модным на курсе! Даже у ректора костюм был хуже!
Глаза Юры расширились.
– Ты его украл?
Александр Михайлович вскинул подбородок.
– Более идиотского вопроса никогда не слышал. Хоть и разных людей встречал. Я? Украл? Я, отдавший жизнь борьбе с нарушителями закона? Я спер? Юра, очнись!
– Извини, – промямлил мой зять, – ну… ты так вдохновенно описал процесс: подвал, темнота, труба канализации, упал, взял пакет, ты не знал, что в нем. Вот я и решил, что ты стырил костюм и ушел огородами. А что такое блат?
Я стиснула зубы, чтобы душивший меня смех не вырвался наружу.
– Блат? – повторил Маневин. – Ах, блат!
– Полковник сказал: получил по блату, – пустился в объяснения Юра. – Ты заказал костюм за границей? Это онлайн-покупка? Ты не видел фото в каталоге, поэтому не знал, какой у него цвет?
– Юра, блат – это не название интернет-магазина, – заговорил Феликс, – блат – это отношения людей. В советское время в магазинах почти не было качественных товаров.
– Помню, – кивнул Юра, – мы с мамой стояли за сливочным маслом, мне, наверное, было лет пять, на моей ладошке какая-то тетка номер написала. А я расстроился, стал плакать…
– Ты вспоминаешь начало девяностых, – остановил его Феликс, – а я о более ранних временах говорю. Купить в семидесятых годах, например, импортный мужской костюм можно было только по блату. Допустим, ты покупатель, а я продавец в магазине одежды. Ты приходишь и спрашиваешь: «Где можно найти Феликса?» Отвечаю: «Это я». Ты продолжаешь: «Здрассти, я племянник Марии Ивановны из детской поликлиники. Она вашему сыну Вадику зубы лечит. Мне нужен выходной костюм». Я говорю: «Есть двойка из ГДР и из Финляндии. Вторая дороже». Ты выберешь что-то, узнаешь цену, и мы обменяемся. Ты получишь пакет, я денежки. Недешево тебе обновка обойдется, ценник выше, чем в торговом зале, но в магазине жук и жаба на вешалках. А если что-то вдруг «выбросят» на прилавок, люди стоят в очереди целый день. Вот это блат. Покупка по знакомству. И чаще всего операция «деньги-товар» проходила в подвале, в подсобке, в туалете. Не на глазах у всех.
– Понимаю, ты хранил брюки как память о молодости, – сказала я. – Но зачем сейчас их вытащил?
– Если кто забыл, у меня скоро день рождения, – надулся Дегтярев.
– Помним, – хором ответили все.
– Хочу праздника! – заявил Александр Михайлович.
– До юбилея еще далеко, – удивилась я.
Полковник налетел на меня, как дятел на гусеницу.
– По-твоему, я имею право весело проводить время с гостями раз в десять лет?
– Ты неправильно меня понял, – возразила я.
– А как еще можно интерпретировать слова «до юбилея еще далеко»? – надулся Дегтярев.
– Просто я удивилась, – стала оправдываться я, – знаю, что ты терпеть не можешь гостей, всегда сердишься, когда я собираю компанию, которая тебя поздравить хочет. До твоей даты больше полугода.
– Хочу праздника, – повторил толстяк, – чтобы было много людей, подарки, все меня хвалили бы, пили за мое здоровье.
– Прекрасная идея, – обрадовалась я и осеклась. – Эй! Никак ты задумал нарядиться в день рождения в брюки, которые сейчас притащил?
– А что? – покраснел Дегтярев. – Чем ты опять недовольна?
– Ну… они катастрофически тебе… – начала я.
– …плохо смотрятся, – перебила меня Манюня, – они не модные. Широкие у талии. Заужены книзу. С манжетами. Лучше их спрятать. Через десять лет они снова будут на пике моды, и ты их выгуляешь.
– Да? – протянул полковник. – Такие сейчас не носят?
– Жуть фиолетовая, ее похоронить надо, – неожиданно снова брякнул всегда молчаливый Юра. – Ой!
Услышав последнее восклицание, я догадалась, что Манюня или незаметно ущипнула мужа за бок, или наступила ему под столом на ногу.
– Помнишь, со мной в одном классе училась Рита Головина? – зачастила Манюня. – Она сейчас байер, поедем к ней завтра, подберем тебе прекрасный костюм. Ритка скидку сделает.
– Конечно, помню ее, – кивнул полковник, – очень даже хорошо помню.
Мне стало смешно. Если учесть, что Александр Михайлович был в школе у Маши от силы два раза за все годы ее учебы, то он непременно, конечно же, вспомнил, о какой Манюниной подруге идет речь. Когда Дегтярев врет, у него слегка косит левый глаз, он и уехал сейчас в эту сторону.
– Но я не надену кожаный комбинезон с капюшоном, – выпалил толстяк.
– И правильно, – одобрил Маневин, – это не твой стиль.
– А кто говорил о таком наряде? – изумилась Маша.
– Ты, – удивился полковник, – решила познакомить меня с девушкой-байкером.
– Байером, – по слогам произнес Маневин, – слова похожи, но Рита не фанатка мотоциклов. Байер закупает вещи за границей и привозит их для продажи в Москву. Люди этой профессии диктуют моду, от них зависит, что обычные граждане носить будут.
Маруся хотела продолжить, но не успела, потому что в комнату со словами:
– Простите, на дорогах сплошные пробки, – вошла женщина в дорогом костюме от Шанель, на плече у нее висела новая вариация сумки Диор, такая стоит около десяти тысяч евро, в ушах сверкали серьги с бриллиантами, на пальце было кольцо им в пару. По самым скромным подсчетам, гостья оделась-украсилась не на один миллион рублей.
Она окинула нас взглядом и продолжила:
– Ждали меня? А вот и он!
Незнакомка поставила на пол нечто круглое, смахивающее на небольшой перевернутый тазик из нержавейки. Она стукнула его ладонью.
– На сердце рана у меня, на сердце рана, – визгливо завопил тазик и резво поехал в сторону Манюни.
Она живо поджала ноги. Странный агрегат прокатился под ее стулом и направился в сторону гостиной, распевая что есть сил:
– Моя любовь полна травой…
– Неправильные слова, – заметил Маневин, – в оригинале «твоя любовь полынь-трава».
– Что это? – спросила я. – И как вы в дом попали?