Дневник пророка?

Либретто Великой Отечественной войны Часть II (Тетрадь XV)

«21 июня 1941 г. Теперь, с началом конца этого месяца, я уже жду не только приятного письма из Ленинграда (от родственников, ответ на письмо от 5.6.41.— Ю. Р.), но и беды для всей нашей страны — войны Ведь теперь по моим расчетам, если только действительно я был прав в своих рассуждениях, т. е. если Германия действительно готовится напасть на нас, война должна возникнуть именно в эти числа этого месяца или же в первые числа июля. То, что немцы захотят напасть на нас как можно раньше, я уверен: ведь они боятся нашей зимы и поэтому пожелают окончить войну еще до холодов.

Я чувствую тревожное биение сердца, когда подумаю, что вот-вот придет весть о вспышке новой гитлеровской авантюры. Откровенно говоря, теперь, в последние дни, просыпаясь по утрам, я спрашиваю себя: «а может быть, в этот момент уже на границе грянули первые залпы?» Теперь нужно ожидать начала войны со дня на день. Если же пройдет первая половина июля, то можно уж тогда будет льстить себя надеждой, что войны в этом году уже не будет.

Эх, потеряем мы много территории! Хотя она все равно потом будет взята нами обратно, но это не утешение. Временные успехи германцев, конечно, зависят не только от точности и силы их военной машины, но также зависят и от нас самих. Я потому допускаю эти успехи, что знаю, что мы не слишком подготовлены к войне. Если бы мы вооружались как следует, тогда бы никакая сила немецкого военного механизма нас не страшила, и война поэтому бы сразу же обрела бы для нас наступательный характер, или же по крайней мере твердое стояние на месте и непропускание за нашу границу ни одного немецкого солдата.

А ведь мы с нашей территорией, с нашим народом, с его энтузиазмом, с нашими действительно неограниченными ресурсами и природными богатствами могли бы так вооружиться, что плевали бы даже на мировой поход капитализма и фашизма против нас. Ведь Германия так мала по сравнению с нами, так что нужно только вникнуть немного, чтобы понять, как мы могли бы окрепнуть, если бы обращали внимание на военную промышленность так же, как немцы.

Я вот что скажу: как-никак, но мы недооцениваем капиталистическое окружение. Нам нужно было бы, ведя мирную политику, одно временно вооружаться и вооружаться, укрепляя свою оборону, так как капитализм не надежный сосед. Почти все восемьдесят процентов наших возможностей в усилении всех промышленностей мы должны были бы отдавать обороне. А покончив с капиталистическим окружением, в битвах, навязанных нам врагами, мы бы смело уж тогда могли отдаваться роскоши.

Мы истратили уйму капиталов на дворцы, премии артистам и искусствоведам, между тем как об этом можно было бы позаботиться после устранения последней угрозы войны. А все эти миллионы могли бы так помочь государству.

Хотя я сейчас выражаюсь и чересчур откровенно и резко, но верьте мне, я говорю чисто патриотически, тревожась за спокойствие жизни нашей державы. Если грянет война, и когда мы, за неимением достаточных сил, вынуждены будем отступать, тогда можно будет пожалеть о миллионах, истраченных на предприятия, которым ничего бы плохого не было, если б они даже и подождали.

А ведь как было бы замечательно, если бы мы были настолько мощны и превосходны над любым врагом, что могли бы сразу же повести борьбу на вражеской территории, освобождая от ига палачей стонущие там братские нам народы.

Скоро придет время — мы будем раскаиваться в переоценке своих сил и недооценке капиталистического окружения, а тем более в недооценке того, что на свете существует вечно копящий военные силы и вечно ненавидящий нас фашизм!»

Теперь, спустя почти полстолетия, когда все свершилось, мы можем день за днем, с календарем и картой сверить высказывания Левы на совпадение с действительностью, столь поразительно им предсказанной.

Сам Лева склонен был рассматривать изложенное в дневнике как результат анализа международной обстановки, логических рассуждений и догадок. Однако это его мнение, его личные оценки и впечатления, которые желательно было бы прочувствовать и понять читателю. Ведь логический анализ должен был опираться на реальную информационную базу, в его основе должна лежать информация, которой, как можно представить ныне, Лева Федотов располагать никак не мог. Многое в приведенных записях поражает. Хочется обратить внимание читателя и на недоумение самого Левы, выраженное им во фразе: «А уверенность в близкой войне почему-то сильно укрепилась…»

Итак, какие же главные мысли можно выделить после прочтения приведенных выше отрывков из дневника?

1. Абсолютная уверенность автора дневника в неизбежности скорой войны.

2. Поразительно точное определение срока начала вторжения.

3. Убежденность в намерении Германии закончить войну в одну летнюю кампанию, до морозов.

4. Убежденность в нашей победе.

5. Убежденность в том, что до зимы немцы нас не победят, физически не смогут завершить окружение Москвы до морозов, вытекающем отсюда крахе военных планов Германии.

6. Опасное (по тем временам) высказывание о возможности потерь Советским Союзом большой территории в первой половине (оборонительной!) войны, чем предрекается неизбежность второй ее фазы, с наступлением Красной Армии, вступлением ее на территорию Гер мании, победой над ней!

7. Уверенность во внезапном, без объявления, начале войны, с указанием побуждающей причины — возможно более быстрого продвижения немецких войск, словно подтверждающей знакомство автора дневника с планом «Барбаросса».

8. Уверенность в потере Житомира, Винницы, Витебска, Пскова, Гомеля, Минска.

9. Допущение вероятности сдачи Новгорода, Калинина, Смоленска, Брянска, Кривого Рога, Николаева, Одессы, Полтавы, Киева, Днепропетровска, Кременчуга, Чернигова.

10. Уверенность в стойкости Ленинграда, который останется советским, несмотря на реальность его окружения.

11. Сравнительная интенсивность и длительность боев за Киев и Одессу.

12. Уверенность в том, что Одесса падет гораздо позже Киева.

13. Представление о нереальности завершения окружения Москвы до морозов. По сути — предсказание разгрома немцев под Москвой, перелома войны, перехода к наступлению Красной Армии.

15

14. Определение протяженности линии фронта от Ледовитого океана до Черного моря.

15. Прорисована интенсивность захвата нашей территории и глуби на вторжения немцев в Россию.

16. Детально прорисован план «Барбаросса».

17. Жестко и дальновидно констатируется, что описываемые будущие события в случае заблаговременной подготовленности армии и государства могли бы причинить меньший ущерб стране и народу, позволить реализовать несомненное превосходство страны социализма с меньшими потерями.

18. Взятие крупных городов посредством окружения.

19. Определено направление главного удара — Украина.

20. Высказывание о том, что Англия, видимо, будет с нами.

21. Определены все государства, вступившие в союз с Германией.

22. Заявление о том, что война будет затяжной.

23. Указание на недооценку нами капиталистического окружения.

24. Убежденность в освобождении братских нам народов в конце войны.

Приняв, что дневник является результатом логического анализа, попытаемся представить и просмотреть вероятную информационную базу Левы, источники, которыми он мог бы пользоваться, невероятную сложность реконструкции истины на основе обрывочной информации громадность объема логических операций, потребность поистине нечеловеческого труда, приведшего к прозорливому прогнозу, блестяще подтвержденному жизнью. Анализ… чего?

Следует отвергнуть возможность контактов Левы с «информированными кругами», поскольку отец Левы — Федор Каллистратович Федотов трагически погиб на Алтае задолго до войны. Мама Левы, женщина простая, работала в костюмерной одного из московских театров и оказать помощь в получении нужной информации, конечно, не могла. Нелепо также предполагать получение информации от родителей одноклассников. И совершенно невероятно предположение его доступа к источникам закрытой информации. Таким образом, ему были доступны периодическая печать, киножурналы, радио и трансляция. Черная тарелка репродуктора «Рекорд» хотя и висела в квартире Федотова, но своего названия не оправдывала, по свидетельству школьных друзей Левы, работая из рук вон плохо.

Особо следует отметить, что информационная способность всех этих каналов была весьма ограничена.

В многотомнике «История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 — 1945 гг.» (Т. 2.—М., 1983.—С. 10) читаем: «Когда стало известно, что гитлеровское военное командование развертывает свою армию вдоль нашей западной границы, Правительство СССР, Наркомат обороны и Генеральный штаб приняли некоторые меры к тому, чтобы усилить войска западных пограничных округов.

Однако эти меры, несмотря на нарастание угрозы военного нападения, не предусматривали сосредоточения вблизи западных границ необходимых сил для отражения возможного нападения немецко-фашистской армии на Советский Союз.

Одна из причин создавшегося положения заключалась в том, что И. В. Сталин, единолично принимавший решения по важнейшим государственным вопросам, считал, что Германия не решится в ближайшее время нарушить заключенный с СССР пакт о ненападении. Поэтому поступавшие данные о подготовке немецко-фашистских войск к нападению на Советскую страну он рассматривал как провокационные, имевшие цель заставить правительство СССР предпринять такие ответные меры, которые дали бы гитлеровской клике обвинить Советский Союз в нарушении пакта о ненападении и напасть на нашу страну. Просьбы некоторых командующих пограничными военными округами разрешить им заблаговременно выдвинуть войска на оборонительные рубежи вблизи немецкой границы и привести в боевую готовность отвергались по тем же мотивам…

Просчет И. В. Сталина в оценке обстановки, сложившейся непосредственно перед началом войны, и его предположение, что Гитлер в ближайшее время не решится нарушить пакт о ненападении при отсутствии каких-либо поводов к этому со стороны СССР, нашли свое отражение в сообщении ТАСС от 14 июня 1941 г.».

Что же было в этом сообщении ТАСС? Его содержание своеобразно отражало, как теперь очевидно, точку зрения И. В. Сталина. Оно появилось в газетах «Правда» и «Известия» от 14 июня. В нем говори лось, что по возвращении английского посла в СССР господина Криппса в Лондон там стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией».

Сообщалось, что ответственные круги в Москве, несмотря «на очевидную бессмысленность этих слухов», уполномочили ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных сил, заинтересованных в развязывании войны. Слухи о намерении Германии порвать пакт и напасть на СССР лишены всякой почвы.

Далее давалось спокойное объяснение наблюдаемого и происходящего осуществлением Германией и СССР обычных мирных государственных дел, а не подготовкой к войне.

А до войны оставалась всего-то одна только неделя…

О чем же писали советские газеты первой половины 1941 года?

«Выпущен миллионный двигатель «ГАЗ»…»

«Германская подводная лодка потопила британский пароход…»

«В целях изучения эпохи Алишера Навои юбилейному комитету разрешено вскрыть мавзолей Тимура…»

Читая последнее сообщение, я вздрогнул, вспомнив древнее предание о том, что, когда будут потревожены кости «Великого Хромого», начнется кровопролитнейшая из войн на Земле!

К сведению мистиков: последнее сообщение напечатано в газете «Правда» от 10 июня 1941 года № 159 (8567). Заметка кончается словами: «…вскрытие мавзолея предполагается произвести 15 июня…».

20 июня газеты сообщают: «Самарканд. 19 июня… Сегодня начинается вскрытие могилы Тимура…».

В газете «Известия» от 22 июня 1941 года: «Раскопки мавзолея Тимуридов продолжаются… На черепе Тимура обнаружены остатки волос…».

В этом воскресном номере газеты еще нет сообщения о начавшейся войне.

Лишь следующий номер «Известий» от 24 июня 1941 года содержит заявление Молотова, большой портрет И. В. Сталина, под которым на печатаны стихи Василия Лебедева-Кумача «Священная война», позже положенные на музыку А. В. Александровым, ставшие гимном ненависти, борьбы и победы и поныне вызывающие ощущение мороза по коже.

Так печать отразила начало войны, о которой Лева Федотов писал с такой убежденностью еще 5 июня 1941 года. Откуда же он взял ин формацию? Его школьные друзья Вика Терехова, Миша Коршунов, Олег Сальковский утверждают, что информированность Левы была обычной, он пользовался информацией, ограниченной рамками, определявшимися мнением И. В. Сталина.

В газетах прошлых лет промелькнуло письмо из Ленинграда, что– де интересующийся «кухней» зарождавшейся войны, обстоятельный и вдумчивый Лева вряд ли мог пройти мимо книги известного журналиста-международника Эрнста Генри «Гитлер против СССР», до войны вышедшей в 1936 и 1938 годах. В ней приведен детальный исторический анализ вопроса, устремлений Гитлера, политической обстановки, военно-промышленного и людского потенциала, географических особенностей сторон. Генри рассмотрел возможные цели и направления главных ударов Германии в будущей войне, предрек победу СССР, говорил об окружении немцами Ленинграда и попытке охвата Москвы.

Но есть у него и существенные неточности, ошибки, несовпадения с последующей действительностью. Так, Генри писал:

«Теоретически при известных обстоятельствах германская армия после огромного и крайне рискованного усилия может в том или ином месте прорвать советский фронт (мы не говорим здесь об обратной возможности), но. это возможно только с ограниченными по времени и пространству результатами. Расстояние Москвы от границы обеспечивает ей безопасность по меньшей мере на годы. А Гитлеру не удастся продержаться годы, вряд ли ему удастся продержаться и месяцы» ( Генри Эрнст . Гитлер против СССР.— М., 1938.— С. 245).

Напомним, что Генри принимал в расчет границы СССР по состоянию на 1935—1936 годы. Но в сентябре 1939 года западная граница СССР была отодвинута на сотни километров на запад. И все же немецкая армия была под Москвой в октябре 1941 года — менее чем через четыре месяца после начала вторжения!

Полагая обязательным фактором внезапность нападения Германии, Генри считал, что армия Германии не сможет заранее преодолеть рас стояние от Восточной Пруссии до советской границы, что позволит СССР принять соответствующие оборонительные меры. Думал, что гер манские войска вынуждены будут проделать вооруженный поход через Чехословакию, что, как он считал, явится непростым делом из-за сопротивления сильной армии Чехословакии.

Генри называл следующие этапы грядущей войны:

а) наступление Гитлера;

б) оборона и сокрушительная контратака СССР;

в) Великая антифашистская революция в Германии;

г) бегство и гибель Гитлера.

Мы знаем теперь, что все было «несколько иначе». В прогнозе же Федотова нет подобных ошибок, несбывшихся предположений. Ко нечно, Лева не избежал некоторых мелких неточностей, не все его рассуждения достаточно глубоки и верны, однако безупречны, на мой взгляд, все фундаментальные выводы и заключения! Можно смело сказать, что его дневник является своего рода либретто предсказанной им в подробностях войны, маленькой книжечкой, кратким изложением планов (!) и просчетов (!!) Германии, четырехлетних героических устремлений советского народа и его блистательной победы над воплощением вселенского зла — фашизмом!

Однако как единодушно утверждают школьные товарищи и друзья Левы, которых я пытливо расспрашивал не только об этом, он этой книги не читал и не видел! Ее не было не только в скромной библиотеке Федотова, в семье, перебивавшейся на мизерные заработки матери. Вика Терехова, Миша Коршунов и Олег Сальковский заявляют, что этой книги не было и в несоизмеримо более полных библиотеках их состоятельных родителей, занимавших крупные посты в то время. Более того, Роза Яковлевна Смушкевич, жившая в том же доме и хорошо знавшая Леву, утверждает, что даже в библиотеке ее отца генерал– лейтенанта Смушкевича, профессионального военного, собрание которого насчитывало несколько тысяч томов, этой книги не было!

Друзья заявляют также, что Лева не пользовался услугами городских библиотек, следовательно, и там с книгой Генри не мог познакомиться. Итак, Лева не читал этой работы, видимо, поэтому его прогноз и не содержит ошибок, присущих работе Эрнста Генри.

Давайте проследим, как и с каких пор формировались представления Гитлера о целесообразности нападения на Россию? Посев зубов дракона Корни агрессии уходят очень далеко. Мы не станем перепахивать весь культурный слой человеческой истории. Мы только оглянемся во времени на период протяженностью в одну человеческую жизнь.

В 1923 году Гитлер писал в своей книге «Майн Кампф»:

«Таким образом, мы, национал-социалисты, сознательно перечеркиваем все касающееся политической тенденции внешней политики до военного периода. Мы начинаем там, где прервали 600 лет назад. Мы прекращаем бесконечное германское продвижение на Юг и на Запад и обращаем наш взор на территории Востока.

…Если мы говорим о территории в Европе сегодня, то мы в первую очередь имеем в виду только Россию и ее вассальные, граничащие с ней государства» (Нюрнбергский процесс.— Т. 2.— М., 1958.— С. 556).

Итак, необъятные просторы России, с давних пор вызывавшие вожделение многих захватчиков разных эпох и народов, еще тогда очаро вали фюрера.

Идея эта, как гвоздь в сапоге, не дает Гитлеру покоя и потом. Так, 3 февраля 1933 года, через несколько дней после прихода к власти, он на обеде у главнокомандующего рейхсвером заявил о нетерпимости к пацифизму, необходимости истребления марксизма огнем и мечом.

Он сказал, что создание вермахта — важнейшая предпосылка для достижения цели — восстановления политической власти, которую лучше всего употребить для завоевания жизненного пространства на Востоке и его безжалостной германизации. Он четко показал, что не забыл высказывание 1923 года!

Как известно, 24 августа 1939 года был подписан советско-германский договор о ненападении сроком на десять лет. А уже 23 ноября того же года в имперской канцелярии Гитлер заявил:

«Я долго сомневался, где начинать, на западе или на востоке.,.» и договаривает: «Мы сможем выступить против России только тогда, когда у нас будут свободны руки на Западе». (Б е з ы м е н с к и й Л. Особая папка «Барбаросса». — М., 1972.— С. 197).

31 июля 1940 года Гитлер беседовал с высшим командованием сухо путных войск и дал такие установки:

«Вывод; на основании этого заключения Россия должна быть ликвидирована…

Начало похода — май 1941 года. Срок для проведения операции — пять месяцев…

Цель: уничтожение жизненной силы России. Операция распадается на первый удар: Киев, выход на Днепр, авиация разрушает переправы. Одесса.

Второй удар: Прибалтика, Белоруссия — направление на Москву, после этого: двусторонний охват с севера и юга, позже — частная операция по овладению районом Баку».

Неотступные раздумья о нападении выливаются в конкретную форму, и 18 декабря 1940 года верховное командование германских вооруженных сил завершает разработку плана нападения на СССР под названием «Директива № 21, вариант «Барбаросса», суть которого сводилась к тому, что германские вооруженные силы должны были быть готовы разбить СССР в ходе кратковременной кампании еще до окончания войны против Англии. Подготовка к этому должна быть закончена к 15.5.41,

Решающее значение придавалось тому, чтобы намерения напасть не были распознаны.Сухопутные войска СССР предполагалось уничтожить посредством быстрого выдвижения танковых клиньев, Предписывалось предотвратить отступление русских боеспособных войск.

Путем быстрого преследования намечалось оттеснение русских войск до линии, с которой русские (ВВС не смогут совершать налеты на Германию.

Конечная цель — создание барьера против Азиатской России по линии Волга — Архангельск,

Эффективные действия русских военно-воздушных сил должны быть предотвращены нашими мощными ударами уже в самом начале операции.

Поскольку успех плана «Барбаросса» зависел от внезапности нападения, требовавшей соблюдения максимальной секретности, принимался ряд мер. Так, сам план был исполнен всего лишь в девяти экземплярах, три из которых находились у командующих ВВС, ВМФ, СВ, а шесть хранились в суперсейфах рейха.

Доктор исторических наук полковник М. И. Семиряга в книге «Преступление века» (М., 1971.— С. 9) пишет о подготовке к вторжению:

«Характерным моментом на этом подготовительном этапе была исключительная секретность предпринимаемых гитлеровцами мер, на что особо обращалось внимание в «Директиве по дезинформации противника» в феврале 1941 года. Ни одна война прошлого не готовилась так скрытно, как гитлеровская агрессия против нашей страны».

«Директива..», например, рекомендовала маскировать концентрацию войск Германии на границе СССР подготовкой к десанту на по бережье Британии (по плану «Морской лев») и захвату Греции (операция «Марита»). Даже союзников Германия не информировала о своих намерениях напасть на СССР. Исключение было сделано лишь для Йона Антонеску.

Поэтому рассказы о «почти открытой подготовке Германии к войне с СССР», видимо, следует отнести к категории гипертрофированных слухов.

При рассмотрении сообщений зарубежной прессы и радио следу ет, видимо, делить их по принадлежности к лагерю сторонников или противников Германии. Первые, завися от нее, дудели в ту же дуду, работая на «хозяина», служили ему не только верой и правдой, но и… неправдой.

Что же касается противников, то оценка их заявлений если не невозможна порой, то крайне затруднительна в силу неочевидности по буждающих к тому или иному заявлению причин, симпатий, антипатий, интересов, преследуемых ими в данном случае целей и т. п.

Судите сами. Как, например, расценивать заявление, зафиксированное в дневнике Геббельса, найденном советскими воинами в 1945 году в Берлине? ( Р ж е в с к а я Е л е н а . Берлин, май 1945.— М., 1975.— С. 58):

«13 июня (1941 г.— Ю. Р.). Большая сенсация. Английские радио станции заявляют, что наше выступление против России просто блеф, за которым мы пытаемся скрыть наши приготовления к вторжению в Англию».

Как отнестись к этому заявлению? Ведь упомянутая нами выше «Директива по дезинформации противника» предлагала, в частности,' маскировать концентрацию войск на границе в СССР подготовкой к выполнению плана «Морской лев», то есть к десанту на побережье Брита нии! Принять за успех дезинформации?

Но к этому, видимо, следует добавить другое сообщение (История второй мировой войны 1939—1945.—М., 1974.—Т. 3.—С. 352).

«В расчете на помощь со стороны Советского Союза министр иностранных дел А. Идеи пригласил к себе 13 июня (обратите внимание — 13-го же! — Ю. Р.) советского полпреда И. Майского и по поручению премьер-министра заявил, что если в ближайшем будущем начнется война между СССР и Германией, то английское правительство готово оказать полное содействие Советскому Союзу…»

Как же теперь, в свете второго сообщения, рассматривать первое? Его восприятие меняется при сопоставлении текстов, дат, мотивов. Ну а если вспомнить сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, то получим сплошную «перепутаницу», выражаясь языком детей-словотворцев.

Кстати, Геббельс в своем дневнике ( Р ж е в с к а я , цит. раб.—С. 67) неоднократно обращается к вопросу маскировки истинного со

стояния дел. Так, 18 июня того же года он пишет:

«Вопрос о России становится все более непроницаемым. Наши распространители слухов работают отлично. Со всей этой путаницей получается как с белкой, которая так хорошо замаскировала свое гнездо, что под конец не может его найти!»

Какая уж тут «почти открытая подготовка»? Кстати, если дело об стояло именно так, если Германия, полагаясь на силу и безнаказанность, делала все открыто, не таясь, зачем нужен был аппарат разведки? К чему гибель таких светлых и преданных идее и Родине людей, как Лев Маневич («Этьен»), Рихард Зорге («Рамзай»)? Мы не говорим уже о расходах на разведку.

Неведомое тогда стало известно ныне. Разведка не дремала. Полученные нередко ценой человеческой жизни разведданные незамедлительно поступали к руководству страны, чье отношение к ним трудно охарактеризовать и описать. Вот как описал детали беседы с И. В. Сталиным в начале июня 1941 года, проходившей в присутствии начальника генштаба, генерала армии Г. К. Жукова, Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, с мая 1940 по июль 1941 года бывший наркомом обороны.

Высказавшись весьма пренебрежительно по поводу предъявленных ему документов, свидетельствующих о реальной угрозе и дате вторжения, Сталин сказал, имея в виду Рихарда Зорге:

«Более того, нашелся один наш… (тут «хозяин» употребил нецензурное слово), который в Японии уже обзавелся заводиками и публичными домами и соизволил сообщить даже дату германского нападения — 22 июня. Прикажете и ему верить?»!

Бедный Рамзай! И мог ли что-то подобное предвидеть чародей — Лева Федотов? Кому приснится такое? В каком бреду?

Более того, Анастас Иванович Микоян рассказал доктору исторических наук Г. Куманеву:

«Когда незадолго до войны 'в Москву из Берлина на несколько дней приехал наш посол Деканозов, германский посол Ф. Шуленбург при гласил его на обед в посольство.. На обеде, кроме них, присутствовали лично преданный Шуленбургу советник посольства Хильгер и переводчик МИД Павлов.

Во время обеда, обращаясь к Деканозову, Шуленбург сказал:

— Господин посол, может, этого не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение 22 июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией…

Обед на этом был свернут. Деканозов поспешил к Молотову. В тот же день Сталин собрал членов Политбюро и, рассказав нам о сообще нии Шуленбурга, заявил: «Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов».

Таким образом, без какого-либо внимания было оставлено и это весьма необычное предупреждение…» (Газета «Правда», 22 июня 1989 г. № 173/25891, «22-го на рассвете…». Г. Куманев. Доктор исторических наук).

Неверие «Хозяина» (либо, если хотите, его беспробудная уверенность в собственной непогрешимости) находит хорошее отражение в подобострастных глазах его прихлебателей разных рангов. Они верноподданнически льстиво нарушают одну из главных христианских заповедей — «Не свидетельствуй ложно!». Процитируем докладную записку Берии Сталину:

«21.06.1941 года… начальник разведупра, где еще недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Голиков жалуется… на своего подполковника Новобранца, который врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий на нашей западной границе… Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!..»

Обратите внимание на язык, «информативный» характер донесения — его назойливый, как комариный писк, лейтмотив «чего изволите?». Давно уже нету ни Сталина, ни Берии, но мы тоже помним это дорого обошедшееся народам России мудрое предначертание «Хозяина». Помним, не можем, не имеем права забыть никогда!

Только в ночь на 22 июня, под давлением новых угрожающих сведений, Сталин наконец разрешил Наркомату обороны дать в округа директиву о возможном нападении немцев 22—23 июня и о приведении всех частей в полную боевую готовность, не поддаваясь при этом «ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения».

Однако непосредственно в войска директива поступила с большим опозданием, фактически уже после вторжения врага на нашу территорию.Таким образом в рассуждения Левы (аналитические либо имевшие характер «природного дара») жизнь внесла страшные, невосполнимые и незабываемые коррективы.

Так или иначе, но начавшиеся было в 1940 году реорганизация и перевооружение армии не были закончены к началу войны. Недоставало стрелкового оружия, орудий, танков, не существовало четкой военной доктрины. Лихо мы пели о том, что-де нас не стоит трогать, что мы спуску не дадим! Считали, что войну будем вести на чужой территории, малой кровью и т. п. Готовясь к войне на чужой территории, мы наши запасы — оружие, боеприпасы, обмундирование, технику, горючее «предусмотрительно» запасли на краю своей территории — поближе к местам предполагаемых боев. Ну и… поплатились за это!

К исходу первого дня вторжения мощные танковые группировки противника на многих участках фронта вклинились в глубь советской территории на 25—50 километров, а к 10 июля на решающих направлениях от 300 до 600 километров!!

Людские потери до середины июля 1941 года составили около миллиона солдат и офицеров, из них пленено 724 000. Противнику достались в качестве трофеев 6,5 тысячи танков (в основном — старых), 7 тыс. орудий и минометов, горючее, боеприпасы, размещенные под боком у немцев.

Тяжелый урон понесла авиация — в первый же день войны было уничтожено аэродромах. 1200 самолетов — в подавляющем большинстве на земле

Тяжело говорить об этом. И если здесь не приводятся данные потерь по иным видам вооружений, то лишь потому, что и приведенных цифр достаточно, чтобы понять, что прогноз одиночки Левы Федотова, мальчишки, безусого юнца, школьника, был гораздо более точен, дальновиден, был ближе к реальности, нежели оценки «Великого Кормчего»! Парадокс дилетанта разведки

Мощь Левиного разума поражает. Что стоили труды, весь опыт секретных служб Германии, если московский школьник без отрыва от учебы, не выходя, по сути, из своей квартиры, не имея доступа к информации, с поразительной легкостью проникает в «святая святых» немецкого верховного командования? Как на основе тщательно отсепарированной и стерилизованной, куцей — короче воробьиного носа информации, просочившейся в периодической печати, радио, он смог дать столь блестящий прогноз? Ведь он вышел победителем из поединка с генеральным штабом Германии и двумя ее разведками. Где же тот «кол пак», который должен был исключить утечку информации из Германии? Да и была ли она, эта утечка? Ведь известно, что даже посол в Японии Отт не знал, например, о дате выступления в середине июня! Абсурдный… факт…

Подлинность дневника сомнений не вызывает. Живы школьные друзья Левы, единодушно свидетельствующие, что они знакомы с дневником с тридцатых годов, подтверждающие, что записи в нем отвечают проставленным датам. Дневник велся примерно с 1935 года (тетрадь I) по 23 июля 1941 года (тетрадь XV).

Известные ныне тетради дневника с номерами V, XIII, XIV и XV опознаны ими, как виденные еще до войны. Меня заинтересовало сообщение Ольги Кучкиной (корреспондента газеты «Комсомольская правда») о том, что с поразительными записями, касающимися гряду щей войны, друзья Левы ознакомились лишь недавно, а до войны их не видели и о них не знали.

Михаил Павлович Коршунов пояснил, что причиной этого является каникулярное время, когда друзья разъехались кто куда. Так, Миша, например, был в Крыму, Олег — в Кратове, Вика тоже выезжала из Москвы. А тут началась война и внесла в общение свои коррективы, головы были заняты другим. Вспоминая те годы, Коршунов отмечает чрезвычайную чистоту, незапятнанность их отношений, абсолютную взаимную юношескую доверчивость и полагает, что единственная при чина — летний каникулярный период.

И все же не исключено, что Лева просто не популяризировал эти записи, весьма опасные по тем временам, которые могли привести к репрессиям, уничтожению всей семьи. Здесь можно напомнить поведение Левы в ходе подготовки к пешему походу в Ленинград, когда он не афишировал свои размышления о войне, таил их от приятеля — Димки, с которым намерен был отправиться в путь, от своих родственников в Ленинграде.

А может быть, причина была совершенно иной. Тут обращает на себя внимание тот факт, что пятнадцатая тетрадь исписана лишь напловину. Она обрывается на записи от 23 июля 1941 года. Относясь к бумаге как к величайшей ценности, используя каждый квадратный сантиметр странички, писавший мелким почерком Лева более не при касался к дневнику, хотя бумага оставалась. Почему?

Лева, до того не расстававшийся с тетрадью, записывавший каждый разговор, каждую реплику, каждую ребячью затею, здесь, когда на полях России грохотала война, текла кровь, враг топтал землю Родины… в дневнике — молчание… Почему?

Друзья Левы полагают, что причиной тому — парадоксальное сов падение довоенных размышлений Левы с ходом Великой Отечествен ной войны, словно развивавшейся по либретто, помещенному в его дневнике! Полагают, что это поразило его, вызвало какой-то испуг, оторопь, словно он накликал это бедствие… К дневнику он более не прикасался — записи в нем резко обрываются. Быть может, и показы вать его не хотел?

Итак, дневник достоверен, записи в нем отвечают проставленным датам, и приведенные нами выше поразительно прозорливые строки, несомненно, принадлежат Леве Федотову.

Как же он мог в условиях страшного информационного дефицита столь успешно прогнозировать будущие события? Ведь для логических заключений такого рода, по-видимому, недостаточно одной исходной информации. Необходим обширный опыт, запас профессиональных знаний, некоторая предварительная подготовка, определенная информационная база. Но сколь точны представления штатского мальчишки в делах военных? Ведь для сравнительного анализа, взвешивания шансов сторон, их пространственных и ресурсных параметров явно недостаточно знать число дивизий на каждой стороне, хотя и этого в ту пору знать было нельзя!

Вряд ли также он мог знать численность людского состава дивизий разных стран и разных родов войск, вооружения, огневой мощи, мобильности, степени подготовленности, стойкости, морального состояния войск и т. п. и т. д. …

Как, например, он мог так уверенно говорить, что Ленинград-то окружить немцы могут, но взять им его Не удастся. Хотя, как теперь стало известно, мысль о сдаче Ленинграда все же была. Так, в интервью с Адмиралом Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецовым последний, описывая состоявшийся 13 сентября 1941 года в Ставке разговор со Сталиным, свидетельствует:

«Я застал необычную обстановку. Никого постороннего в кабинете. Более, чем обычно, вежливый разговор.

— Вы встретили Жукова?

— Нет, товарищ Сталин.

— Значит, вы с ним разминулись в пути. Он вчера вылетел в Ленин град. Вы знаете, что мы сняли Ворошилова. Освободили его?

— Нет, не знаю.

— Да, мы освободили Ворошилова, и туда вылетел Жуков.

Но я почувствовал, что основной разговор заключается не в этом. И тут Сталин говорит:

— Вы знаете, нам, возможно, придется оставить Питер (он часто Ленинград называл Питером).

Я передаю это точно.

— Вам задание — заминировать корабли, заминировать так, чтобы в случае такой необходимости ни один корабль не попал в руки врага. Подготовьте соответствующую телеграмму.

У меня вырвалось:

— Я такую телеграмму подготовить не могу! Подписывать не буду.

— Он удивился:

— Это почему?

— Это настолько крупное и серьезное решение, что я это сделать не могу. Да и к тому же Балтийский флот подчинен не мне, а Ленин градскому округу.

Он задумался. Потом сказал:

— Вы отправитесь к маршалу Шапошникову и составите с ним телеграмму и заделаете две подписи.

Я поехал к Борису Михайловичу Шапошникову — начальнику Генерального штаба. Передал ему распоряжение. А он мне:

— Голубчик, что ты меня втягиваешь в это грязное дело! Флотские дела — это ваши дела. Я к ним отношения не имею.

— Это приказ Сталина!

Он задумался. А потом предложил: «Давай напишем телеграмму за тремя подписями: Сталин, Шапошников и Кузнецов и поедем к Сталину.

Мы так и сделали. Поехали к Сталину. Он заколебался. Потом взял телеграмму и отложил ее в сторону. И говорит: идите.

Вот такой был тяжелый момент». (Интервью с Адмиралом Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецовым.

Победа обошлась нам очень дорого…//Советская Россия.— 1988. — 29 июля.— С. 4).

Конечно, подобный оборот Лева предвидеть не мог. Ну а как пред ставить ход его мыслей, информационную базу, на основе которой Федотов пришел к выводу, что замкнуть кольцо вокруг Москвы до морозов немцы не смогут?

Давайте вернемся к этим дням перенапряжения всех сил народов Советского Союза. «Москва! Как много в этом звуке…» Начало войны известно достаточно хорошо всем. Однако имеет смысл напомнить отдельные детали некоторых последующих событий. Так, в сентябре 1941 года Гитлер отдает приказ начать подготовку к наступлению на Москву (операция «Тайфун»). В конце октября германские войска достигают названного Левой Калинина, а 30 октября танки Гудериана в четырех километрах от Тулы.

2 октября Гитлер обращается к армии с воззванием, утверждая, что это последняя битва, и Москва должна пасть 16 октября. В этот день начинается наступление немцев. На севере они достигают Московского моря. 27 октября танки генерала Гота находятся всего в 25 километрах от Кремля! Геббельс дает указание газетам оставить на первой полосе место для сообщения о… взятии Москвы. Однако Москва еще не окружена! Идет пятый месяц войны, последний из «отведенных» Гитлером на уничтожение Советской России, но окружение Москвы так и не завершено… Почему? Как еще 5 июня Лева мог это вычислить? Что это? Случайность?

6 декабря при 38-градусном морозе и сильной вьюге Красная Армия переходит в наступление под Москвой. И через 40 дней после этого фашисты отброшены от Москвы на 400 километров! Так закончилась первая часть войны! Опять прав Лева! Совпадение? Да сколько же их может быть подряд? Система совпадений или… совпадение системы? Как говаривал Суворов, «раз удача, два удача! Помилуй Бог, когда же умение?»

Кстати, между прочим, еще в конце июля (?! — Ю. Р.) командующий армией фон Браухич начинает заниматься проблемой зимнего снаряжения армии, хотя Гитлер настаивает, что восточная кампания окончится в этом году! Поэтому вряд ли можно все списать на ранние и сильные морозы зимы 1941 года, приписать победу генералу «Мо розу»?!

И если совпадение допустимо в том, что названный Левой Калинин располагается на линии фронта начала декабря 1941 года, является крайней точкой, достигнутой гитлеровцами на этом направлении, то как можно объяснить уверенность Левы в том, что Одесса падет гораздо позже Киева, как он писал? И в самом деле, Киев пал 19.9, а Одесса лишь 16.10 — на 27 дней позже! В масштабах, отведенных Гитлером на всю войну, 27 дней громадный срок! Конечно, можно было представить себе интенсивность боев за Киев и Одессу, учитывая их географическое положение, стратегическое значение, но…

Можно было определить протяженность фронта от Ледовитого океана до Черного моря по концентрации сил немецких войск в сопредельных странах, но названные выше детали просто непостижимы!

Остановимся еще на одном моменте. Как и на основании чего Лева определил время начала реализации плана «Барбаросса»?

Если бы Лева руководствовался элементарными соображениями о наиболее простой и легкой реализации немцами намерения завершить захват Москвы до морозов, то самым естественным представляется отнесение им начала военных действий на май (как и предполагалось немцами изначально!), поскольку апрель угрожает весенней распутицей. А тогда запись в дневнике Федотову следовало бы произвести раньше, скажем — в конце апреля, начале мая. Но он так не поступил. Почему? Просто опоздал? Если же предположить, что 5 июня запись была произведена чисто случайно (просто время было!), то он не мог, естественно, отнести дату начала грядущей войны в прошлое. Оставалось — будущее.

Как же он ощутил, понял, подумал, что это все же вопреки разуму не будет первая половина июня? Почему он с такой поразительной, ему присущей уверенностью, называет «вторую половину июня, начало июля…»? Ведь информации, как мы выяснили, нет и быть не могло? Ведь не видел же он на таком расстоянии, что происходит на нашей границе? Абсурдная мысль? А почему бы и нет? Ведь известны такие случаи! А у Левы образное мышление было чрезвычайно развито. Он — хороший художник. Побывав в опере, он, придя домой, сделал нотную запись выходного марша из оперы Аида. Специалисты утверждают — безошибочно! Гитлер не ведал — Лева знал!

Странности дневника на этом не кончаются. Как, например, Лева мог знать то, о чем в ту пору не ведал даже Гитлер, к услугам которого была, худо-бедно, разведслужба Германии? Так, западные исследователи склонны полагать, что страны Западной Европы поглощались Германией без особой предварительной подготовки.

Однако на этот раз противник был серьезный, и к захвату России Германия готовилась тщательнее. И все же фактическая информированность Германии о грядущем противнике, как утверждают западные исследователи, оказалась недостаточной. Так, в переговорах с мини стром иностранных дел фашистской Италии Галеаццо Чиано, 25 октября 1941 года Гитлер признался, что он, возможно, вовсе не начал бы вторжения, если бы ему заранее было известно все то, с чем немцам пришлось встретиться в России! (информация из книги сотрудника Амстердамского государственного института военной документации Л. Де Ионга «Немецкая пятая колонна во второй мировой войне».— М., 1958.— С. 361). Четыре месяца войны сбили спесь даже с бесноватого фюрера!

Так, начиная войну, немцы считали, что у русских не более 200 дивизий, а к исходу шестой недели войны их оказалось …360! Аналогично недооценивалась мощь ВВС СССР. То же касалось танков. Гитлер вынужден был признать: «Когда мы вступили в Россию, я ожидал, что против нас будет выставлено не, более 4000 танков, а их оказалось 12 000!» Правда, Гудериан в 1937 году говорил о 10 000 танков России, но ему не поверили!

Несомненно, что Германия располагала мощным и разветвленным разведывательным аппаратом и ее возможности несоизмеримо выше возможностей любого штатского, пусть даже гениального, одиночки, полагавшегося в сборе информации даже о своей стране лишь на собственные силы, случай и милость официальных органов страны, несомненно заинтересованных в сохранении тайны. Кроме того, начни Лева самостоятельный сбор информации об СССР по своим каналам — это бы кончилось печально, мягко говоря!

Итак, получение потребной для блестяще изложенного в дневнике Левы прогноза, основанного на логическом анализе ситуации, оценке потенциала противостоящих сторон, затруднительно и опасно по ряду причин. Поражает легкость раскрытия Львом Федотовым немецких секретных планов, закрытых в суперсейфах германского рейха, окутанных проводами сигнальных устройств.

Ведь чародей Лева Федотов в свои восемнадцать лет с поразительной легкостью безошибочно оценивает военную мощь противостоящих государств, отдает предпочтение Родине, предвидя грядущие трудности, опровергает возможность реализации непостижимо ставших ему известными секретных военных планов Германии.

Но если, простите, совершенно непредставимы, непостижимы пути получения им информации о военной мощи Германии, то тысячекратно труднее на основе той куцей информации, которой он мог располагать, неведомо откуда взявшейся, сделать идеально подтвержденный последующими событиями вывод о несостоятельности этих пла нов, их ущербности, гибельности для их же создателей. Парадоксально!

Добавим к этому, что уже во время войны, 3 июля 1941 года, начальник генерального штаба германской армии Гальдер пишет в своем дневнике:

«Не будет преувеличением, если я скажу, что поход против России был выигран в течение 14 дней»!

Германский профессиональный военный высокого ранга, как видим, жестоко ошибся в оценке ситуации уже в ходе войны, 3 июля 1941 года, тогда как Лева расписал все четко до того — 5 июня 1941 года и… не ошибся ни в чем! Непостижимо!

Конечно, можно сказать, что сообщенное выше лишь подтверждает тезис о том, что-де «человеку свойственно ошибаться»! Но как же получилось, что профессиональные военные, руководители крупных государств раз за разом ошибались, явно не имея права на столь дорогие ошибки, а безусый школьник Лева практически во всем был загодя безупречно прав!?

Итак, проведя скрупулезный и педантичный анализ дневника, обстоятельств и времени его написания, анализа информационных каналов, доступных Леве Федотову, снова приходим к обескураживающему выводу о невозможности однозначного утвердительного ответа на вопрос о реальности аналитического решения в данных условиях несомненно блестяще решенной Львом Федотовым задачи прогнозирования исключительно важной в жизни каждого народа ситуации — войны, вторжения иноземных захватчиков.

Однако неопровержимо ясно одно, что краткое и емкое сообщение дневника поразительно точно во всех деталях совпало с рисунком, темпом и очередностью последующих серьезных событий, занявших почти четыре года жизни народа и обошедшихся ему в 20 миллионов человеческих жизней! 20 000 000 могил, каждая из которых занимает 2 метра в длину, опояшут земной шар по экватору! Война! А чего это вдруг?

Неисчислимы поразительные записи в дневнике. Так, с приведенными ранее записями как-то нелепо диссонирует запись в тетради XV: «22 июня 1941 года. Сегодня я по обыкновению встал рано. Мамаша моя скоро ушла на работу, а я принялся просматривать дневник, чтобы поохотиться за его недочетами и ошибками в нем.

Неожиданный телефонный звонок прервал мои действия. Это звонила Буба.

— Лева! Ты слышал сейчас радио? — спросила она.

— Нет! Оно выключено.

— Так включи его! Значит, ты ничего не слышал?

— Нет, ничего.

— Война с Германией! — ответила моя тетушка.

Я сначала как-то не вник в эти слова и удивленно спросил:

— А чего это вдруг?

— Не знаю,— ответила она.— Так ты включи радио!

Когда я включился в радиосеть и услыхал потоки бурных маршей, которые звучали один за другим, и уже одно это необычайное чередование патриотически-добрых произведений мне рассказало о многом.

Я был поражен совпадением моих мыслей с действительностью. Я уж не старался брать себя в руки, чтобы продолжить возиться с дневником: у меня из головы просто уже все вылетело. Я был сильно возбужден! Мои мысли были теперь обращены на зловещий запад!

Ведь я только вчера вечером в дневнике писал еще раз о предугадываемой мною войне; ведь я ждал ее день на день, и теперь это случилось.

Эта чудовищная правда, справедливость моих предположений была явно не по мне. Я бы хотел, чтобы лучше б я оказался не прав!

По радио сейчас же запорхали различные указы, приказы по городу, передачи об обязательной маскировке всей столицы, и я узнал из всего этого, что Москва со своей областью и целые ряды других районов европейской части СССР объявлены на «военном угрожаемом положении». Было объявлено о всеобщей мобилизации всех мужчин, родившихся в период 1902—1918 годов, которая распространялась на всю европейскую часть РСФСР, Украину, Белоруссию, Карело-Финскую республику, Прибалтику, Кавказ, Среднюю Азию и Сибирь. Дальний Восток был обойден. Я сразу же подумал, что он, очевидно, не тронут для гостинцев Японии, если та по примеру Гитлера пожелает получить наши подарки».

Так обескураживающе неожиданно даже для Левы началась пред сказанная им война. Своеобразие его характера видно и в концовке приведенного выше отрывка в части Дальнего Востока и Японии. Мимо его пытливого аналитического ума не прошла и эта деталь, которая вполне могла быть «забита» (заслонена) ужасом сообщения о начале войны.

И все же поражает его реакция на сообщение тетушки:

— «А чего это ВДРУГ?»

Не правда ли, странно… Не один месяц он неотступно думал о неизбежной (по его представлениям) войне, лучше специалистов представлял себе срок ее начала, еще, накануне с тревожно бьющимся сердцем размышлял о том, что, быть может, сейчас уже где-то грохочут первые залпы новой войны. И вот на тебе — сообщение о начале войны его удивило, было неожиданным для него… словно он находился до того в состоянии сна, под гипнозом, с отключенным сознанием, когда годами обдумывал положение, когда записывал свои выводы. По меньшей мере странная реакция!

Но так или иначе начавшаяся война была фактом, и все от мала до велика принимали участие в происходящем. Не оставался безучастным и Лева. Кто из москвичей той поры не дежурил в темное время суток, следя за соблюдением светомаскировки и комендантского часа, не га сил зажигательные бомбы?

Лева много думает о происшедшем и происходившем. Мысли его очень ярки, самобытны, хорошо организованы, сформулированы, глу боко патриотичны. Но он не живет настоящим днем. Он снова заглядывает в будущее. И снова его проникновение за пределы настоящего поразительно по степени совпадения с последующей реальностью.

Так, он пишет в тетради XV, страница 20: 31