Глава 7

Я сижу за столом, глядя на пустой лист открытого документа на экране своего ноутбука. Я должен был работать над экзаменационным сочинением, но откладывал все лето и взялся за него только через неделю после похорон последнего из троих моих лучших друзей. Возможно, это не слишком удачная идея.

Хотел бы я сегодня находиться на работе. Я был занят неполный день, расставляя на полках книги в большом магазине Мак-Кея, где продаются подержанные книги, CD, DVD, кассеты, видеоигры и прочее добро, рядом с моим домом. Я работал здесь в летние каникулы последние несколько лет, но обычно прекращал работу за пару недель до начала учебы. Сожалею, что сделал так и в этом году.

И дело не в том, что мне так уж нравится расставлять по полкам книги, скорее, приятно находиться среди них. Я нуждаюсь в этом занятии, позволяющем ни с кем не общаться. Мне необходимо бездумное повторение действий. Необходим запах ванили и сухих табачных листьев, пропитавший воздух в магазине. Хотя все это напоминает об аварии. Именно здесь я находился, когда это произошло. Поэтому меня и не оказалось в машине.

Я начинаю писать смс Джесмин. Последнюю неделю мы время от времени переписывались. Скорее всего, она не ответит. Она говорила, что преподает игру на фортепиано и будет занята весь день. Я бы с удовольствием как-нибудь послушал ее игру.

Голос мамы прерывает меня на середине текста смс.

– Карвер, – зовет она. – Скорее иди сюда. По телевизору показывают судью Эдвардса.

Адреналиновый спазм сжимает мою грудь. У меня скручивает живот. Это не сулит ничего хорошего. Я подпрыгиваю, ударившись коленом, и вбегаю в гостиную, чувствуя, как подгибаются ноги. Мама, папа и Джорджия сгрудились около телевизора.

Судья Эдвардс выглядит строго, на нем дорогой серый костюм в тонкую светлую полоску, который идеально сидит на нем, и кроваво-красный галстук. Он говорит в микрофон:

– …И таким образом, чтобы донести до общества и молодых людей, как опасно переписываться с друзьями во время вождения, я обращусь к окружному прокурору и потребую начать расследование по этому делу и предъявить уголовное обвинение.

– Вы лично беседовали с окружным прокурором? – спрашивает журналистка.

– Нет. Я не считаю это уместным. И не хочу, чтобы мои действия были расценены как попытка вмешаться в компетенцию окружного прокурора. Не сомневаюсь, что она правильно использует свои полномочия и правосудие восторжествует.

Я, если честно, едва не наложил от страха в штаны. Мама зажимает ладонями рот. На лице отца застывает каменное выражение. Он скрещивает руки на груди и проводит ладонью по лицу. Джорджия впилась в экран с таким видом, словно желает, чтобы из ее глаз на экран брызнули струи серной кислоты, превратив судью Эдвардса в дымящуюся липкую массу.

– Если окружной прокурор откажется выносить обвинение или даже если она его вынесет, станете ли вы подавать гражданский иск против четвертого подростка, который имеет прямое отношение к этой трагедии?

– Мы… гм… ничего не исключаем, так что это вполне возможно. Но нашей первоочередной задачей всегда были и будут безопасность и благополучие нашей молодежи. – Он уверенно кивает. Вот и все, ребята. Здесь больше нечего смотреть.

– Благодарю вас, судья Эдвардс. Фил, слово тебе.

– Спасибо, Элейна. Трагический инцидент и убитый горем отец… Должностные лица центрального округа Дейвидсон приняли решение не утверждать…

Я беру пульт и отключаю звук, а затем тяжело опускаюсь на диван и обхватываю голову ладонями.

– О боже. О боже, – бормочу я безостановочно. Все молчат. Я слышу, как шумно дышит Джорджия, и это не предвещает ничего хорошего.

Она тычет пальцем в экран телевизора, и голос дрожит от ярости.

– Ладно. И что? Все это полнейшая собачья чушь. – Ее голос звонким эхом отражается от стен в тишине, повисшей в комнате.

– Джорджия… – мягко успокаивает мама.

Глаза Джорджии сверкают. Сейчас она похожа на львицу в майке на бретелях и в трико для йоги.

– Нет. Никаких Джорджий. Все это полнейшая чушь. Разве он этого не понимает? Разве до него не доходит, что все это произошло по вине его тупого сына? И он хочет отправить Карвера за решетку?! Нет уж, простите. Нет. – Она мотает головой так, что при одном взгляде на нее у мануального терапевта в глазах появились бы карикатурные доллары.

Мы все потрясенно молчим.

Джорджия пристально смотрит на нас. Она по очереди заглядывает нам в глаза. Ищет в нас силу духа. Желание бороться.

– Карвер, дай мне свой телефон. Я прямо сейчас позвоню этой досточтимой заднице, его чести, и скажу, чтобы он катился ко всем чертям.

– Джорджия… – произносит папа.

Она протягивает руку и щелкает пальцами.

– Ну же, давай его сюда. – Сестра вот-вот разрыдается.

– Но у меня нет его номера, – мягко отвечаю я, потрясенный ее реакцией. – Только номер Марса. – А затем добавляю шепотом: – Разумеется, у меня есть номер Марса.

– Джорджия, успокойся, – урезонивает ее папа. – Он ведь судья. Если ты позвонишь ему и обругаешь, тебя отправят за решетку.

– И что? – восклицает сестра. – Что нам теперь делать?

Папа глубоко вздыхает и потирает глаза. Его ладонь заметно дрожит.

– Не знаю. Я не знаю. – Он смотрит на маму. – Лила, позвони своему брату и узнай, есть ли у него на примете хороший адвокат по уголовным делам.

Слова «хороший адвокат по уголовным делам» – словно четыре удара коленом ниже пояса, следующих один за другим.

Мама отправляется в спальню за своим телефоном, но я все-таки успеваю заметить, как из ее глаз покатились слезы, рисуя на щеках блестящие дорожки.

– Через три дня начинаются занятия, – бормочу я. В этот момент я ошеломлен не меньше, чем когда услышал про аварию. Моя душа словно вылетела из тела и наблюдает со стороны, как мне сообщают эту новость. Я стараюсь глубоко дышать. Пожалуйста, только не надо больше панических атак. Только не здесь. И не сейчас. Я слышу, как мама в спальне разговаривает со своим братом Вансом, юрисконсультом из Мемфиса. Она пытается сделать вид, что ничего особенного не происходит, но ей это явно не удается.

Джорджия сидит рядом со мной. Я вижу, что она осознанно старается вести себя спокойно и утешить меня. Она принимается массировать мне спину.

– Карвер, ты только не волнуйся. Мы с тобой.

Папа обнимает меня. От него пахнет стиральным порошком и черным перцем.

– Послушай, приятель. Мы… с тобой все будет хорошо, понял? Если придется, мы наймем лучшего адвоката в Теннесси.

– А я брошу колледж и пойду работать, чтобы оплатить его, – восклицает Джорджия, вскинув подбородок.

– Нет, я пойду, – бормочу я.

– Никто не будет бросать учебу. Мы справимся с этим, – заявляет папа.

– Все будет в порядке. Но если вдруг начнется заваруха, я упакую задницу Карвера в багажник и отвезу его в Мексику. И плевать мне на все это дерьмо. – Джорджия ведет себя как настоящая деревенщина, когда злится. И это очень смешно, потому что она городская девчонка, которая родилась и выросла в Нэшвилле.

Мама выходит из спальни и возвращается к нам. Она пытается взять себя в руки. Ее глаза опухли и покраснели от слез. Она вздыхает и обращается к папе:

– Каллум, я поговорила с Вансом. Он сказал, что поспрашивает у своих и выяснит, кто лучший специалист по уголовным делам в Нэшвилле. Он сказал, что сейчас нам остается только ждать.

– Ждать. О, как мило. А каково придется Карверу в выпускном классе школы сейчас, когда ему надо подавать заявки в колледжи и как-то жить без троих лучших друзей? И ждать, когда грянет гром, – возмущается Джорджия. – Это полное дерьмо.

Надо отдать Джорджии должное, она в точности выражает мои мысли. Ну, кроме слов о полном дерьме. Может быть, я все-таки не заслуживаю того, чтобы поплатиться свободой. Может быть, никто и не придет, чтобы потребовать от меня мой долг. И тогда вся эта ситуация перестанет быть полным дерьмом, а превратится в дерьмо только частично.

У меня кружится голова.

– Я буду у себя в комнате. – Мне надо подумать.

Мама, одетая в медицинский халат и брюки врача-физиотерапевта, обнимает меня и целует в щеку.

– Ты не один. Мы с тобой.

– Карвер, хочешь сходить в кино или еще куда-нибудь, чтобы немного отвлечься? – предлагает папа.

– Это не поможет. Но все равно спасибо.

– Тогда я буду в кабинете, поработаю над учебной программой, – говорит он. – На случай если ты вдруг передумаешь.

– Отец Эммы юрист, – вспоминает Джорджия. – Я позвоню ей.

Я отправляюсь в свою комнату и усаживаюсь на постель. И пишу смс Джесмин. Ты свободна? Мне надо с кем-нибудь поговорить. И хотя я, несомненно, считаю, что грамматика и правописание необходимы даже в смс, обычно я не столь серьезен. Но мне почему-то показалось странным писать более вольно. И я уже пожалел, что построил предложение таким образом. Что если я обидел ее, написав «с кем-нибудь поговорить», словно мне подошло бы любое живое существо? Черт. И потом, разве предложение «Мне надо с кем-нибудь поговорить» отражало мое горячее желание? Конечно, на мой взгляд, отражало. По определению.

Ни ответа ни привета. Да и ничего удивительного.

Я принимаюсь расхаживать по комнате, но это не помогает.

Я молюсь молча, про себя. Но, повторюсь, я не отношусь к рьяным верующим, и молитва помогает не так хорошо, как хотелось бы.

Я опускаюсь на пол и начинаю отжиматься. Последний раз я делал отжимания на уроках физкультуры в средней школе[5]. Мои руки горят. Я сумел отжаться десять раз, прежде чем окончательно выбился из сил. Немного отдохнув, я продолжаю упражнения, и хотя не понимаю, зачем это делаю, становится немного легче.

– Карвер? – Я вздрагиваю от голоса Джорджии и жалею, что не запер дверь в комнату.

Я тут же вскакиваю с пола и отряхиваю пыль с ладоней.

– Да.

– Я поговорила с Эммой, и она собирается все рассказать своему отцу.

– Отлично.

– Чем это ты занимался?

– Отжимался.

– Зачем?

Иногда ты узнаешь о чем-то только в тот момент, когда слова срываются с твоих губ, словно информация хранилась внутри втайне от разума.

– На случай если… я отправлюсь за решетку, чтобы я мог защитить себя.

Джорджия качает головой, и ее глаза наполняются слезами, но она ничего не отвечает. Мое сердце гулко стучит в груди. Сестра обнимает меня.

– Мне надо немного поработать. А не то я застряну здесь с тобой на весь день.

– По крайней мере у меня не случилось еще одной панической атаки, правда? Я собираюсь в Перси Уорнер.

Парк Перси Уорнера располагается в десяти минутах ходьбы от моего дома и охватывает несколько акров леса со множеством тропинок. Иногда единственный способ справиться с проблемой – это оказаться в окружении чего-то более древнего, чем я и моя грусть.

Возможно, к тому времени, когда я вернусь домой, Джесмин ответит мне.

* * *

Они все сидят на диване Эли, положив рядом свои контроллеры, и, согнувшись пополам от смеха, комментируют мое последнее, особенно позорное поражение.

– Вы видели, куда свалилось его тело? – вопрошает Блейк, вытирая слезы.

– Послушайте, придурки, родители не разрешат мне купить игровую приставку. А у меня полно дел, поэтому я не сижу и не практикуюсь в играх двадцать четыре часа в неделю. Так что замолкните. Мне плевать, – отвечаю я.

Но мои объяснения вызывают лишь новые взрывы громкого гогота.

– Блэйд вертелся, стреляя и бросаясь гранатами, как сумасшедший, а потом вдруг кто-то просто подошел сзади и вырубил его прикладом ружья по башке, – замечает Марс.

– Представьте, если бы он на самом деле был в армии, – добавляет Эли.

– Да, пожалуйста, давайте, набрасывайтесь все вместе на несчастного лузера в компьютерных играх! – восклицаю я. – Конечно, Марс, ты играешь гораздо лучше, ведь у тебя это заложено генетически. Твой отец, кажется, служил на флоте?

Марс фыркает.

– Да, он был в составе морской пехоты в первую войну в Персидском заливе. И его наградили Бронзовой звездой и Пурпурным сердцем за какое-то дерьмо, о котором он не рассказывает. Только не пытайся сменить тему и заставить нас забыть о твоем позоре.

Блейк вскакивает и принимается вертеться, нанося удары по воздуху.

– Блэйд вопит: «Вот граната для тебя, и граната для тебя, и для тебя, и, конечно, не забудем о тебе!», – бормочет он преувеличенно монотонным голосом дошкольного воспитателя. И они втроем буквально заходятся от смеха.

– А что если Блэйду применить свои блестящие навыки в чем-нибудь еще? – спрашивает Марс, с трудом переводя дух.

– Например, стать официантом, – предлагает Эли.

– Сожрите мешок слоновьих задниц, ублюдки! – кричу я. Они воют от смеха.

Марс встает.

– Вот он стоит посреди ресторана, разбрасывая вокруг себя еду: «Вот роллы для тебя! И кофе для тебя! И мясной рулет для тебя! И…». – Он умолкает.

– Он не может вспомнить другую еду, – радуется Эли.

– Сложно на ходу вспомнить названия блюд, – откликается Марс. – Давай, назови мне какое-нибудь блюдо. Быстрее. Назови блюдо.

– Сэндвич с сыром, – тут же находится Эли.

– Назови еще, – отвечает Марс. – Еще. Быстрее. Назови другое блюдо. Любую еду. Давай. Быстрее. Назови еду. Живее.

– Гм… суп, – говорит Эли.

– Еще. Живее! – требует Марс.

– Гммммммм…

Мы смеемся до изнеможения.

Вот чем я занимался в это самое время в прошлом году. Не уверен, что это происходило за три дня до начала учебы, но примерно в это время.

Я иду среди деревьев, обливаясь потом, раздумывая о нависшей надо мной угрозе суда. Вспоминаю о Джесмин. И думаю, о чем буду размышлять во время тюремных прогулок. Но в основном я вспоминаю тот день, когда члены Соусной Команды смеялись все вместе. Один случай из многих, в котором не было ничего необычного.

Не могу понять, почему это воспоминание горит в моей памяти, словно факел, но это так.

* * *

Когда я возвращаюсь домой, от Джесмин все еще ни смс, ни звонка. Зато Даррену Кофлину как-то удалось разузнать мой номер и он оставил сообщение на автоответчике с просьбой прокомментировать то, что сказал судья Эдвардс. Я ничего не сказал родителям и не перезвонил ему. Да и что я мог бы ответить? Я очень надеюсь, что не попаду за решетку, хотя в глубине души убежден, что заслужил это. Я сожалею, что убил своих друзей. Очень сожалею.

Загрузка...