ДНК Творца

Глава первая Римское резюме

Свадьба – не только красивое русское слово. Свадьба – это мечта, это сказка родом из детства, это то, чем должна заканчиваться каждая приличная история любви. По наивности я тоже так думала. Но вот сейчас, стоя перед зеркалом в длинном белом платье, отчетливо понимала, что свадьба – это еще и безумное волнение, закрученное в спираль событий. Да, приятных, но оттого не менее нервных.

Мама в очередной раз расправила фату и, обняв меня за плечи, посмотрела в наше с ней отражение.

– Не верится, что ты такая взрослая. Для меня ты все та же маленькая озорница. И даже немного страшно отдавать тебя замуж за этого демона.

Я лишь улыбнулась ей в ответ. А что тут скажешь? Мой будущий супруг был демонюкой во всех смыслах этого слова. Наличествовали и рога и хвост, а еще вредный характер и язвительность, приправленная аристократическим воспитанием и потому раздражавшая вдвойне. Но, наверное, это одна из особенностей любви: видеть недостатки и все равно быть рядом, дышать одним воздухом, засыпать и просыпаться, понимая, что рядом с тобой – такой родной, близкий, и никого другого не надо.

– И все-таки я надеялась, что ты выберешь в мужья обычного человека, – мама печально вздохнула, в очередной раз напомнив о теме, которую мы не единожды обсуждали.

Я уже хотела отстраниться, чтобы прервать ее, но она продолжила, удержав руку на моем плече:

– Но я вижу, как сияют твои глаза, помню, как этот рыжий демон добивался у нас с отцом благословения на ваш брак… И искренне надеюсь, что у вас все будет хорошо. Для матери нет большей радости, чем видеть счастье на лице своего ребенка.

За окном раздался настойчивый сигнал: водитель одной из машин свадебного кортежа в очередной раз напоминал, что ни в ЗАГСе, ни в церкви нас вечно ждать не будут.

Я невольно улыбнулась, вспоминая, как горячо Лим настаивал именно на религиозной церемонии, утверждая, что брак должен связывать души, а не быть бумажной формальностью. Из уст демона слышать это было странно вдвойне. Но как пояснил мой будущий супруг, важен даже не сам церковный обряд, а тот, кто его проводит. Помыслы и дела духовника должны быть чисты. Именно такой человек может соединить души. В сутане он или без.

Мне оставалось согласиться с этой причудой любимого, хотя я мало что поняла. Лишь то, что маги верят в высшие силы, но как-то по-другому, не олицетворяя их, как простые обыватели. Для них один бог – это любовь, доброта и свет, другой – ярость, месть, сжигающий все и вся огонь, третий – темнота и безнадежность. Были еще и другие – я не запомнила.

По одной из легенд, частица этих богов есть в каждом чародее, в каждом человеке. И соединить души может лишь тот, у кого в сердце есть свет. Поэтому-то Лим выбирал священника для обряда очень придирчиво.

Не знаю, о чем думал убеленный сединами сухонький дедок в рясе, к которому будущий супруг пристал не хуже банного листа с пространными на первый взгляд вопросами, но я бы на месте церковника минут через пять огрела рыжего кадилом. Демон с профессиональной педантичностью выяснил чуть ли не всю биографию святого отца, начиная с ползункового возраста, а потом еще минут пять сверлил его взглядом, словно делая рентген души.

Итогом всего этого безобразия и была сегодняшняя церемония. И если торжественное до оскомины «объявляю вас мужем и женой» работницы ЗАГСа вызывало желание поскорее смыться, то венчание – стойкое дежавю. Я стояла и безрезультатно пыталась спрятать улыбку, памятуя о том, чем все закончилось в прошлый раз.

Вечером, в узком кругу близких, на открытой террасе одного из ресторанчиков, приютившихся на набережной Волги, мы наконец отпраздновали нашу свадьбу. С моей стороны были лишь родные, ибо Светлана Смирнова официально умерла (правду знали только мои родители), а новоявленная миру Алсу Шигапова обзавестись новыми и, главное, близкими друзьями не успела. Лима пришли поздравить коллеги и друзья. Впрочем, наличествовал еще его дядя, чей острый язык можно было использовать вместо газонокосилки.

Когда на небо выкатилась полная, белая до серебра луна, а майский свадебный вечер опьянил окончательно, наступило время прощаться с гостями.

Для всех друзей Лима, кроме Аарона, весь вечер притворно вздыхавшего и напропалую флиртовавшего с официантками, я была не бывшей институткой, а внезапно вспыхнувшей татарской любовью со слабым магическим даром. Столь малым, что и обучаться в каком-либо заведении для чародеев не имело особого смысла.

– Ну, рыжий прохвост, вот от кого, от кого, а от тебя я не ожидал такой прыти. Закоренелый холостяк, и, поди ж ты, влюбился без памяти. – Молодой наг, на котором лежал морок студента-шалопая, похлопал Лима по плечу.

Теплый ветер с реки играл в волосах, а приятная вечерняя усталость обволакивала. Оттого вмешиваться в мужской разговор не хотелось. Я просто прижималась к мужу и счастливо улыбалась.

– Франческо, я посмотрю на тебя через пару лет, когда ты окажешься на моем месте, – супруг хитро прищурился.

– А ведь вполне могу, – наг задумчиво почесал затылок. – Тем более, пока нет нового Распределителя, можно не опасаться, что после двадцати семи тебе накинут ярмо на шею.

– Будет интересная шутка судьбы, если ты сам станешь новым Распределителем. По слухам, тебя прочат одним из кандидатов на эту должность… – Лим усмехнулся, а я буквально кожей ощутила его внутреннее все возрастающее напряжение: слишком неприятной была тема о сумасшедшем, возомнившем себя Творцом судеб.

Хотя на лице демона блуждала обманчиво-расслабленная улыбка, я понимала – это искусная маска. Франческо, кажется, этого не замечал, продолжая беспечную болтовню:

– Э нет… я слишком молод для этого. Да и дар видящего у меня не в пример слабее пернатого хрыча.

– Не прибедняйся. Ты самый одаренный из пятерки… А остальные – по силе одинаковы, что щенки с одного помета.

В разговор бесцеремонно вмешался дядя Лима, и за это я была ему благодарна. Старик отсалютовал бокалом племяннику:

– Сегодня я убедился, что поговорка про шальную удачу рыжих верна. Вон какую невесту себе отхватил, – нарочито-доброжелательно заключил он и опорожнил бокал. После чего поставил пустой бокал на столик и машинально поправил булавку на черном шейном платке. Серебряное украшение в виде кадуцея сверкнуло в обманчивом свете вечернего фонаря.

Наг же, будь он неладен, вновь свернул на опасную дорожку:

– Да у нашего демона удача и вправду сумасшедшая: давно вышел из возраста не только женитьбы, но и распределения. Будь жив крылатый старикан, он бы перьями лег, а не позволил Лиму взять в жены ту, которую наш следователь сам выбрал.

– Это кто кого еще выбирал… – Все же когда о тебе говорят, словно тебя здесь нет, задевает, заставляя вмешаться в разговор.

На это заявление муж счастливо засмеялся и поцеловал меня в макушку.

И тут над головами гостей голос с нотками металла, усиленный магически до громового раската, приказал:

– Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Лим Дейминго и Светлана Смирнова, я, капитан инквизиторской стражи Марк Тон, предлагаю вам сдаться, в противном случае мы вынуждены будем применить силу!

Я бросила злой взгляд на Аарона и прошептала одними губами:

– Предатель!

На лице дракона, белом как полотно, застыло ошарашенное выражение.

В это же время Лим тихо и отчетливо, обращаясь к дяде, произнес:

– Спаси ее! – и, сжав в ладони капсулу, толкнул меня в еще полностью не открывшийся аварийный телепорт.

Я лишь услышала отчаянное Аарона: «Это не я!» – и почувствовала, как в мои плечи впились чьи-то сильные руки.

Мгновение – и яркий свет сменился темнотой чернильного неба. Под ногами была пустота, которую я стремительно преодолевала, влекомая силой, против которой пасует даже изначальная тьма, – силой тяготения.

С ужасом осознала, что сейчас разобьюсь.

Состояние свободного падения сразу же обеспечило ударную дозу адреналина. Отсутствие какой-либо опоры и лишь один зрительный ориентир – россыпь все множащихся городских огней – породили полное ощущение параллельной реальности. В ней не было ни времени, ни пространства, ни верха, ни низа. Только свист ветра в ушах, твердый, как гранит, воздух в руках и бешеный стук сердца. Мозг наотрез отказывался анализировать происходящее.

Лишь когда вокруг тела начало формироваться зыбкое марево и наждак ветра сменился вязким киселем, я скорее ощутила, чем разумом поняла, – левитирую.

Дейминго-старший, извернувшись с поистине кошачьей ловкостью, оказался рядом.

– Портал, заразы, перебили! Вот нас и выкинуло с трека. Хорошо хоть успел… – и Таргос с наслаждением перекувыркнулся в воздухе, приняв почти вертикальное положение.

То, что он успел сотворить заклинание в какой-то сотне метров от земли, было чудом. Мы приземлились на пустыре, находившемся на окраине. Что это был за город, меня, как ни странно, волновало мало. Гораздо больше тревожил вопрос: почему инквизиция решила арестовать нас с Лимом? И если по поводу собственной персоны были хотя бы смутные догадки – как-никак скрывающаяся от властей временница, – то по поводу новоиспеченного супруга – никаких. Но я задала своему спутнику совершенно другой вопрос, волновавший русские умы уже не один век:

– И что нам теперь делать?

Старик внимательно посмотрел на меня.

К слову, с Дейминго-старшим мы познакомились накануне свадьбы. Сухощавый, с голубыми жилками на шее и руках, но удивительно цепким, циничным взглядом зеленых глаз и неестественно прямой для его возраста спиной, он невольно вызывал желание держаться от него подальше. Вот и сейчас захотелось сделать шаг назад и опустить голову, словно я была нашкодившим кутенком.

Наконец Таргос нарушил тягостное молчание:

– Для начала – выбираться отсюда как можно скорее. И без использования магии, – он тяжело выдохнул. Видимо, колдовство в ночном небе все же далось ему нелегко. – А потом разобраться, почему к вам нагрянули незваные гости, и вытащить моего племянника из инквизиторских застенков.

Я лишь кивнула. Сейчас голова отказывалась хоть как-то связно думать, и я была благодарна этому старому некроманту за то, что он взял на себя тяжесть принятия решений.

Наша колоритная парочка (я – в белом свадебном платье, с растрепавшейся прической, и старик в черном фраке), появившаяся на темной улице рабочего района в полуночный час, вызвала неподдельный интерес трех юных джентльменов удачи.

Глядя на любителей семок и китайских адидасов, в памяти невесть откуда всплыли слова: «Такие отвратительные рожи собрались, а как похожи!»

– Ты смотри-ка, какие пташки залетели… – протянул один, протяжно акая.

Второй, не церемонясь, продемонстрировал аналог местного каравая, которым здесь было принято встречать гостей, – складной нож.

– Давай, старик, лопатник. А твоя алюра пусть цацки снимает, – гоготнул первый и, сплюнув через дырку в передних зубах, добавил: – И это… барахло пусть тоже скидывает.

Его последние слова потонули в одобрительном гоготе дружков.

Развернуться и пуститься наутек было бесполезно: против трех бандюг на шпильках больно-то не побегаешь. Я лишь шепотом осведомилась у старика:

– Без магии, говорите…

Сама же начала снимать туфли, прикинув, что босиком я буду и быстрее, и устойчивее.

Увидев это, бандиты предвкушающе оскалились.

Мой жест не остался незамеченным и для Таргоса. Старик сделал шаг вперед, словно загораживая меня, и тихо произнес:

– Оббеги дом, – он чуть заметно кивнул вправо, – и возвращайся. Твоя задача – сделать так, чтобы тот, кто ринется следом, не догнал. А с двумя я сумею справиться.

Все это было сказано уверенным, безапелляционным тоном. «Похоже, этот некромант не терпит возражений», – мелькнула мысль, в то время как тело, подчиняясь древнейшему из рефлексов – в случае опасности бежать или сражаться, – напружинилось.

Раздавшееся в тишине: «Давай!» – сработало почище выстрела из стартового пистолета. Я, крутанувшись на месте и задрав юбку с подъюбником чуть ли не до груди, задала стрекача. Мне вслед полетело чье-то экспрессивно-душевное: «Лови шмару, а то уйдет, паскуда!»

Не оглядываясь, завернула за угол. Рассматривать через плечо столь пылкого поклонника, возжелавшего моей руки, ушей, а также других частей тела, на которых имелось если не золото-серебро, то что-то ценное, не очень хотелось.

Дистанция, судя по топоту, стремительно сокращалась. Глянула вперед и тут только поняла: когда кажется, что хуже уже не будет и ты на самом дне, судьба с гаденькой улыбкой обрушит пол под ногами, показав, что под тобою до этого был настил над выгребной ямой. В моем случае ухмылка фортуны представлялась кирпичной, грязной и двухметровой. Тупик, чтоб его!

У меня же, как у загнанного в угол зверя, первоначальный испуг начал уступать место банальной злости. Она-то и придала сил. И тут я увидела ее – ржавую и покореженную судьбой пожарную лестницу. Она крепилась к стене не иначе как на одном только честном слове. Видимо, строители, возводившие сей шедевр противоогненного зодчества, клали на совесть во всех смыслах этого слова. Конструкция скрипела даже при полном отсутствии ветра. Чем я думала в тот момент, когда решила покорить сею арматурную вершину, – непонятно. В оправдание могу лишь сказать: продолжать забег по прямой было просто некуда. От тупика отделяли лишь три десятка шагов.

В итоге, ничтоже сумняшеся, выпустила из рук несчастный подол и в прыжке ухватила нижнюю перекладину пожарной лестницы. Подтянулась на диво быстро и в ускоренном темпе начала восхождение на свой персональный Эверест.

Преследователь повторил мой прыжковый маневр и только начал нелегкий вертикальный путь, добравшись до второго этажа, как проржавевшая конструкция, не выдержав столь пристального внимания двух персон, решила исполнить-таки сольную партию.

Сначала она плавно накренилась, вытащив скобы из кирпичной кладки, а потом начала свое феерическое падение. Я, отчаянно визжа, успела лишь оттолкнуться от предательски ускользающей из-под ног и рук опоры и уцепиться за край балкона. Последний, на мое счастье, был не современным, а повидавшим еще времена первого советского генералиссимуса и оттого открытым и имеющим ограждения в виде ажурной ковки, нещадно потрепанной временем.

Преследователю так не повезло. В пределах его досягаемости был лишь суровый кирпич, а потому он вместе с пожарной лестницей полетел вниз. Результатом коллективного десантирования на асфальт стала композиция «Курган пожарной славы». Самое интересное, что бандит, даже лежа, придавленный свалившимся на него счастьем для собирателя металлолома, трепетно обнимал арматуру. Я же на манер флага, выкинутого в знак капитуляции, болталась на уровне третьего этажа. Правда, вопить уже перестала.

На грохот и визг, что примечательно, никто из местных аборигенов не откликнулся. Не то чтобы света в окне не зажглось, даже шторы не шелохнулись. Видимо, данная форма ночных развлечений была явлением обыденным.

Таргос, в отличие от уроженцев здешних мест, отреагировал достаточно быстро: спустя всего секунд двадцать он, прихрамывая, выбежал из-за поворота.

Узрев поверженного врага (бандит был придавлен качественно, без надежды на освобождение), старик лишь выдохнул.

– Я же сказал тебе: просто отвлечь.

Мне в ответ оставалось лишь поболтать ногами в воздухе в надежде, что этот жест сойдет за аналог пожатия плечами. Говорить пока было тяжело: физические нагрузки никогда не были моим коньком, да и голосовые связки, судя по всему, я все же посадила.

– Ты ходячая беда, – созерцая мои ножки, выдал старик. – Давай прыгай, я поймаю.

В том, что Дейминго-старший меня не уронит, были смутные сомнения. Но руки уже почти не держали, а потому оставалось лишь расцепить пальцы, зажмуриться и второй раз за сегодняшний вечер довериться судьбе. В объятия некроманта я ухнула, как в рыхлый сугроб.

Он охнул, а спустя мгновение, распрямившись со мною на руках и глядя на погребенного под лестницей бандита, произнес:

– Я сегодня еще раз убедился: все же, Алсу, ты опасная женщина.

– Зовите меня Светланой, – просипела я, решив оставить выяснение причин столь сомнительного комплимента на потом. Старик на это лишь хмыкнул и скинул меня с рук.

– А те двое? – решила задать животрепещущий вопрос. Правда, по тональности он больше походил на карканье недодушенной вороны.

– Они ближайшие пару месяцев проведут в горизонтальном положении.

Ко мне же начало возвращаться если не хладнокровие, то относительная ясность мысли. А может, это был цинизм, без которого медику не стать профессионалом? Я внимательно осмотрела неудачливого грабителя и, рассудив, что раз нам с некромантом придется обходиться без магии, то неплохо бы разжиться эквивалентом чародейства в людском мире – деньгами, решительно направилась к своей жертве.

Бандит при ближайшем рассмотрении оказался из породы «маленькая собака до старости щенок» (на вид ему было лет шестнадцать – двадцать – тридцать). Он лежал с неестественно вывернутой ногой и тихо скулил. Побелевшее лицо, опущенные вниз уголки губ, расширенный зрачок – все это свидетельствовало не только о боли, но и о страхе. Еще бы. Представьте картину: трое волков загнали двух зайцев с намерением задрать их и вкусно поужинать, а косые, вместо того чтобы сдаться, начали лупить почем зря серых хищников.

Я с чувством некоторой брезгливости (последняя была скорее по отношению к себе: все же лазить по чужим, пусть и воровским карманам претило воспитанию) проверила содержимое куртки бандита. Два кошелька, три телефона и два паспорта (оба, увы, мужские) – сегодняшний улов хозяев подворотни впечатлил.

Старик задумчиво наблюдал за моими манипуляциями, прислонившись к стене.

– Ты закончила? – наконец осведомился он, когда я принялась листать паспорта.

Со страниц одного из документов на меня смотрел серьезный смуглый паренек в очках, со второго – работяга лет под сорок с усталым взглядом.

– Да, вполне. И нам нужен мужской магазин, – я машинально постучала паспортами, зажатыми в одной руке, по запястью другой, – если хотим, как вы выразились, «убраться отсюда подальше и без магии».

Таргос с вопросом посмотрел на меня, и пришлось пояснить:

– Мы слишком выделяемся из толпы. Да и к тому же ваш амулет маскировки не вечен.

Старик понимающе усмехнулся и протянул руку в повелительном жесте:

– Дай гляну.

Пришлось вручить ему оба паспорта. Дейминго-старший долго кривился, разглядывая фото, и наконец изрек:

– Ну что же, значит, ты у нас теперь Михаил Васильевич Матвеев – молодой человек в самом расцвете призывного возраста… а я Ярослав Степанович Новоселов – судя по штампам, семьянин и отец двоих детей, – распределил роли старик и задумчиво протянул: – Ну ничего – этого хватит, чтобы добраться до Москвы.

– А что там? – не удержалась я от вопроса.

– А там мой давний приятель, который может помочь и, что самое главное, которому я доверяю, – дядя Лима снизошел-таки до ответа.

Дальнейший наш путь по ночным переулкам обошелся без приключений. То ли территория была поделена между бандитами, и в каждом районе промышляла лишь одна банда, то ли лимит невезения на ближайшие часы был исчерпан, но спустя какое-то время мы вышли, как гласила табличка, на Ленинский проспект.

– Информативненько, – подытожила я результаты находки, прервав молчание, длившееся все то время, пока мы выбирались с окраины.

Старик недоуменно посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я не иначе как JPS-навигатор, узнав название улицы, сразу сообщу ему наше точное местоположение. Пришлось его разочаровать:

– Именем вождя пролетариата названа либо улица, либо проспект чуть ли не в каждом втором городе России. Поэтому предлагаю поступить проще – спросить.

– В предрассветный час улицы полны любителей променадов, – ехидно заметил старик.

– Насчет прохожих не скажу, но вот эту стелу искренне любят все, кто испытывает нужду, – я ткнула в гордо возвышавшуюся желтую букву «М», припомнив, как одногруппник Венька, ярый националист, использовал Макдоналдс только в качестве бесплатного туалета, аргументируя, что так мстит Америке.

Старик, не придумав ответной колкости, пошел следом за мной в указанном направлении.

Когда мы оказались внутри, в нос сразу же ударил запах фастфуда. В голову не к месту пришла мысль о специфических духах: обычная кухня не пахнет так сильно и аппетитно. Вторым чувством был озноб: только окунувшись в тепло кафе, я поняла, насколько все же холодно ночью.

За стойкой безуспешно пыталась скрыть зевок за улыбкой молодая кассирша.

– Доброй ночи! – поприветствовала она в лучших традициях Карнеги. Увы. Никакой устав обслуживания клиентов не смог скрыть ее взгляда, полного удивления.

Я же, чувствуя себя потомственной клинической идиоткой, выдала:

– А мы тут со свадьбы… по стаканчику кофе выпить зашли, – и, пока девушка пыталась выдать из себя дежурное перечисление списка капучин-моккачин, добавила: – А кстати, в каком мы городе?

Ее палец все же завис над монитором, но, видимо, дрессировали здешних операторов на славу, ибо она стойко ответила на вопрос чудаковатой клиентки:

– Екатеринбург. Какой вам кофе?

– Два латте, пожалуйста.

Кассир споро выбила заказ. Я же после того как расплатилась, выбила-таки почву у нее из-под ног, причем окончательно, банальным при свете дня вопросом: «Где здесь работающий в это время магазин верхней одежды?»

Девушка икнула, но стоически попыталась рассказать, как добраться до вожделенного храма торговли.

С добытыми сведениями и стаканчиками кофе я села за столик напротив Таргоса. Старик поджал губы, ожидая, что я скажу. Моя молчаливая партизанская тактика смакования горячего напитка вынудила его начать диалог:

– И? – в этом емком звуке были и ожидание, и надменность, и негодование на самого себя: как же, ему, высокородному, и приходится спрашивать.

Видимо, и у Дейминго схлынула волна летных впечатлений, ибо сейчас он очень напоминал Лима в первые дни знакомства: такой же аристократически-замороженный и неразговорчивый. Вот только нрав у старика был едкий, как негашеная известь.

Я отодвинула недопитый кофе и, опершись локтем на стол, чуть подалась вперед:

– Скажите, чем я вам так не нравлюсь, что разговаривать со мной наедине вы считаете ниже своего достоинства? Ведь даже когда Лим был рядом, вы настолько фальшиво играли в радушие, что не заметить этого мог бы только слепоглухонемой мертвец, – озвучила я мысль, подспудно давящую на меня с самого момента нашего знакомства.

– Любишь правду? – ощетинившись, в тон мне ответил старик.

– Предпочитаю ее лицемерию из недомолвок.

– Значит, хотя бы что-то стоящее в тебе есть, – выплюнул он, а затем желчно продолжил: – А про «не нравлюсь»: за что мне тебя любить? За то, что подвернулась Лиму в нужное время, когда запрет на брак оказался снят из-за отсутствия Распределителя? За то, что мой племянник поверил твоей молодости и невинному взгляду? Да ты такая же, как и большинство этих светских кокоток-пустышек, грезящих о положении и деньгах. Только вот у тебя самой нет ни сильного дара, ни титула. Лим для тебя – счастливый билет, за который ты ухватилась, как продажная шлюха на улице за богатого клиен…

Договорить он не успел. Остаток кофе из моей чашки оказался у него на лице быстрее, чем я осознала, что делаю.

Захотелось еще добавить: «Старый шовинист» – и кое-что покрепче, но хотя бы этот порыв смогла сдержать. Проглотив комок, возникший в горле после этих его слов, я предельно четко, по-военному чеканя слова, проговорила, вставая:

– Я благодарна вам за спасение, за вашу помощь, но, извините, с тем, кто считает меня продажной девкой, повисшей на его племяннике, я не сяду за один…

Он ухватил меня за запястье, не дав закончить движения.

– И куда же ты пойдешь? Как попытаешься помочь своему мужу? Ведь еще сегодня днем ты всем так усиленно показывала, как его любишь…

Капли кофе стекали с его лица, шеи, оставлял грязные пятна на стойке воротника, но старик, казалось, не замечал этого. Он впился в меня взглядом, как таежный клещ в беспечного туриста.

Первым порывом было выдернуть руку из его хватки и гордо уйти. Но что потом? Просить о помощи близких – чревато. Наверняка за ними следят. Можно было попробовать найти Стасиса и Йожа – неунывающую парочку, по вине которой меня и отправили в Институт благородных чародеек. Попытаться через них выяснить, в чем же обвиняют нас с Лимом. Но что смогут и смогут ли вообще два кадета-шалопая? Но других знакомых от мира магии, кому могла бы довериться, у меня попросту не было. Зато у этого чертова старика наверняка они есть.

И я опустилась обратно на стул.

– Знайте, я вас презираю теперь так же, как и вы меня. Но я перешагну через собственную гордость, если это поможет вытащить Лима.

Старик ничего не ответил, лишь отпустил мою руку, а потом довольно улыбнулся.

– Ну вот и выяснили отношения, – заключил он и вытер лицо ладонью. – Кстати, кофе преотвратный.

– Выяснили, – подтвердила я. И задала последний вопрос: – Скажите, а зачем вам я? Вы же могли, раз так недолюбливаете меня, просто не подцепить заклинанием левитации или не спасать от бандитов…

– Я хочу, чтобы мой дорогой племянник сам разочаровался в тебе. И приложу для этого все усилия. Поэтому и не дал сегодня разбиться. Что же до того несчастного, погребенного под железом, – это его, как оказалось, надо было спасать от тебя.

Но, как впоследствии выяснилось, старик виртуозно умел недоговаривать: я нужна была ему не меньше, чем он мне. Ведь даже убеленные сединами чародеи оказываются беспомощны, когда вынужденно или добровольно остаются без магии. Поэтому-то заметать следы, теряясь в людском потоке, пришлось мне. Как ни странно, это не составило особого труда.

Мы добрались до магазина, где и приобрели все необходимое.

Стоя у зеркала и вытаскивая шпильки из прически, с грустью осознавала, что совсем не так должен был закончиться этот свадебный вечер. Слезы покатились из глаз сами собой. Беззвучно. Тушь, вопреки всем ожиданиям, вела себя, как защитники осажденного Ленинграда, – стойко, не сдаваясь соленой влаге. Решительно вытерев непрошеные дорожки со щек рукавом, скрутила волосы в узел и спрятала под кепку. Одернула мешковатую джинсовую куртку и прихватила лежавшие рядом очки.

– Ну что, Алсу Шигаповой уже была. Теперь побуду Михаилом Матвеевым.

Из зеркала мне оскалилось отражение непонятного, бесполого, но явно обозленного существа.

Старик, вышедший из примерочной, напоминал хипстера, ограбившего бутик. Столь нелепо на нем смотрелись, казалось бы, простые с виду вещи: штаны, жилет и темная рубашка.

– Это не пойдет, – вынесла я вердикт и обратила взор к полкам, ища взглядом джинсы и ковбойку.

Второй вариант был лучше. Но что-то было все равно не то. Спустя пару мгновений поняла, что именно: выражение лица Дейминго шло этой одежде, как бегемоту балетная пачка. Слишком породистая гримаса, слишком умный взгляд и хищные черты. И тут вспомнился один из уроков в институте: если не можешь добиться нужной эмоции изнутри, создай ее снаружи.

– Ботинки нужны на два размера меньше, – озвучила я свою идею.

– Мне эти в акурат, – тут же возразил старик.

– Вот именно, что они впору. А вам, чтобы соответствовать фотографии в паспорте, нужно как минимум выражение несчастного, умотанного жизнью человека. Если вы не можете его изобразить, то…

– Я прекрасно тебя понял, – зло сверкнул глазами старик. – Не надо ничего. Минут на десять я смогу стать бедным работягой.

– Носящим на голове вот это, – я выудила из кучи бейсболок ту, что была поневзрачнее. Не дожидаясь вопросов и возражений пояснила: – Когда амулет маскировки откажет, чтобы было куда прятать рога.

Старик сцепил зубы, но с доводом согласился.

Из магазина мы вышли уже не эксцентричной парочкой, за которую невольно цепляется взгляд, а типичными обывателями городских улиц. Ничем не примечательные, а потому безликие. Таким легко раствориться в асфальтовых венах мегаполиса.

– Почему ты не спросила, как добраться до вокзала? – после очередного поворота спросил Таргос. Не иначе, мое молчание его тяготило?

Я скосила взгляд. Старик, не привыкший к навязанному ему обстоятельствами образу, недовольно сопел чуть поодаль.

– Потому что такой вопрос – как указатель направления нашего пути. А мы и так с момента появления в городе не сильно заботились о конспирации.

Я говорила и делала то, что подсказывала элементарная логика. Но та часть, что составляет неизменность женской натуры, сожалела о белом платье, которое ныне покоилось в мусорном контейнере за торговым центром. А ноги сами несли меня к улице, горящей огнями. Изредка по ней проносились машины: таксисты, официальные и не очень, спешили развезти загулявших пассажиров.

Выбрав место, с которого моя фигура была бы видна издалека, я встала, вытянув руку в интернациональном жесте, понятном любому бомбиле. Вторая же машина затормозила. Особо не торгуясь, мы с новоиспеченным свекром загрузились в салон и уже через каких-то полчаса покупали билеты в кассе вокзала.

Мое, хоть и умытое, с громоздкой оправой очков на переносице лицо вызвало бы, наверное, в любое другое время нездоровый интерес у кассирши. Но в полуночный час чертей, когда внимание рассеянное, зал не наполнен гомоном и ожидающие отправки клюют носом, а усталость давит на плечи, даже самые стойкие поддаются заклинанию под названием «деньги».

Данный вид магии тяжело обнаружить даже маститому чародею, чуть легче – прокурору. Тетка в возрасте, сидевшая за кассой и с раздражением отложившая любовный роман при нашем появлении, тоже не смогла устоять против трех артефактов с изображением Хабаровска, вложенных в паспорта сверх стоимости билетов.

В плацкартном вагоне было столь весело, что хотелось повеситься: вахтовики возвращались домой. Проводница, выглядевшая столь же величественно, как дирижабль, выполнив минимум обязанностей (проверить билеты и выдать комплекты мятого и волглого белья), предпочла удалиться, дабы не попасть под горячую руку тех, кто возвращался с длинным рублем с Севера.

Я думала, что не смогу уснуть, – слишком много переживаний навалилось в одночасье. Но, как оказалось, физиология сильнее тонких психических материй. Под мерный стук колес и мужской гогот я буквально провалилась в сон, едва только укрылась жестким одеялом с головой.

– Вставай, приехали, – старческий голос над самым ухом выдернул меня из дремы.

Чья-то рука неласково потрясла за плечо. Еще не до конца определившись, в нави я или в яви, попыталась сесть. Не тут-то было. Отечественные плацкартные вагоны коварны: в проходе тебя поджидает галерея из дырявых носков и просто голых пяток, санитарные зоны наглухо закрывают самую вожделенную из дверей, а на полках второго яруса нельзя сесть. Только скрючиться вопросительным знаком и сползти вниз. Увы, про последнюю особенность я забыла. Отчего мой лоб душевно поздоровался с багажной полкой, на которой обычно хранятся матрасы с завернутыми в них одеялами и подушками.

– Ой, ё! – выдала я вместо утреннего приветствия.

– Спускайся. Я нам чай заказал. Через час будет Москва, – старик был сама информативность.

Сонно огляделась вокруг. Провела ладонями по лицу в тщетной попытке заменить этим жестом полноценную процедуру умывания и помотала головой. Как ни прискорбно признавать, но старик был прав в одном: пора приводить себя в порядок.

«В столицу же приехали как-никак, – усмехнулась про себя, – надо соответствовать высокому статусу нерезиновой». С такими мыслями начала скручивать волосы в тугой узел, чтобы спрятать их под кепку.

Первопрестольная встретила нас суетой людских водоворотов, спешкой и шумом, снующими в толпе щипачами и провинциальными ротозеями, впервые прибывшими в столицу.

К моему счастью, Дейминго-старший к последним не относился: он так шустро заспешил к выходу, что я едва за ним поспевала. Когда мы добрались до метро, то, помедитировав на карту подземной паутины, определились-таки с дальнейшим маршрутом. Как оказалось, наш путь лежал в один из спальных районов. Не центр, но и не окраина.

Двойная удача состояла и в том, что хозяин квартиры, а по совместительству и друг моего «горячо любимого» (что аж задушить его в объятиях порою хотелось) свекра, оказался дома.

Маг, открывший дверь, – чистокровный человек – был морщинист, словно запеченное яблоко, и лыс, как коленка. Единственной растительностью на его лице являлись густые брови, к слову, абсолютно седые. По ходу нашего рассказа за рюмкой чая на кухне, хозяин их столь выразительно то хмурил, то поднимал вверх, что создавалось ощущение, будто для выражения любых эмоций ему достаточно лишь этой части его лица.

– Что я вам могу сказать? – подвел он итог разговора. – Судя по тому, что инквизиция действует столь нахраписто, – дела плохи. Пока пересидите у меня, а я попробую разузнать, в чем же обвиняют твоего племянника и вашего, барышня, мужа.

С этими словами хозяин покинул квартиру, а мы со свекром, как два рассерженных манула, предпочли хотя бы видимость коммунальной изоляции и разошлись по разным комнатам.

Бродя из угла в угол, я задумчиво рассматривала фотографии, которые в искусном дизайнерском беспорядке украшали одну из стен. Черно-белые и полноцветные, портретные и репортажные, студийные и панорамные – все эти снимки объединяло одно. Они были живыми. Величественный Сихотэ-Алинь, закулисье Мариинки, посиделки у костра – как окна в иные миры, как лучи солнца, бьющие через плотные шторы обыденного, серого и жестокого мира. Я невольно каждый раз обращалась к ним вновь и вновь и пыталась прогнать черные мысли.

Одна из них, особенно навязчивая, возвращалась вновь и вновь. «А вдруг этот Ростислав, друг моего свекра, нас сдаст», – это предположение, как назойливый шепот в ушах, заставляло держать спину неестественно прямой, а руки, помимо воли, сцепленными в кулаки.

Наконец, когда раскаленное солнце смущенно скрылось в закатной дымке, ключ в дверном замке провернулся несколько раз. Мы со свекром, как собаки, заждавшиеся хозяина, выскочили в коридор с разных концов одновременно.

– Ну?

– Что вы узнали?

Два синхронных вопроса, пронзившие воздух маленькой прихожей. Ростислав насупил брови, не спеша снимать плащ.

– Даже не знаю, что сказать. Все это пахнет дележом высшей власти – не иначе, кандидаты в новые Распределители исчерпали честные методы борьбы и начали устранять друг друга… – он тяжело вздохнул, но, глянув на наши напряженные лица, по-видимому, решил не тянуть и перешел к главному: – В общем, Лима обвиняют в убийстве бывшего Распределителя. Дело полугодовой давности подняли и направили на пересмотр.

– Но он не мог этого сделать! Я это точно знаю, – вырвалось у меня помимо воли.

Двое стариков в упор уставились на меня.

– И почему же ты это «точно знаешь»? – процитировав меня, свекор задал вопрос, который напрашивался у обоих стариков.

– Потому что этого пернатого маньяка убила я, – признание далось на удивление легко.

Дейминго сумел-таки после моего заявления совладать с собой, а вот хозяин квартиры покачнулся и сел на столешницу трельяжа.

– С этого момента поподробнее… – протянул мой свежеиспеченный родственник.

Эхом этому восклицанию был враз осипший шепот хозяина квартиры:

– Так значит, это правда, и ты и есть та самая институтка… А я сначала подумал – что за бред.

В меня вперились два взгляда, так, что я невольно почувствовала себя зайцем, на которого охотники нацелили ружья. Пришлось начинать свой рассказ с того момента, как я попала в Институт благородных чародеек. По ходу моего повествования мы переместились из прихожей на кухню.

История была не из коротких, и по ее окончании настенные часы пробили полночь.

– Значит, говоришь, временница? – задумчиво протянул свекор.

Я лишь кивнула головой и задала вопрос, обращаясь к Ростиславу и меняя тем самым направление беседы:

– А почему вы сказали про политические игры? И как Лим к ним причастен?

Хозяин насупил брови и надолго замолчал, вперив взгляд в стену. Я боялась нарушить эту вязкую паузу. Наконец он, начиная издалека, заговорил:

– У людей раньше говорили: «Король умер, да здравствует король!» Вот и сейчас: пернатый покинул свой пост, пусть и крыльями вперед. И в высших магических кругах началась крысиная драка за то, чтобы определенный кандидат водрузил свой зад на опустевшее распределительское кресло. – Он невесело усмехнулся. – И возмущения во временном фоне столь сильные, что даже архимаги-предсказатели лишь разводят руками, не решаясь составить хоть сколь-нибудь ясный прогноз.

Мы с Дейминго слушали его внимательно, не перебивая. У меня затекла спина, но я боялась даже шелохнуться. В делах, касающихся Лима, мелочей и ненужной информации не бывает.

Меж тем информатор продолжил:

– Орден Смотрящих признает, что на данный момент нет того, кто бы обладал даром. Я имею в виду настоящий, сильный дар, какой был у ныне покойного Распределителя и которого нет ни у одного из нынешних кандидатов.

– А что это за орден такой? – влезла я в разговор.

Оказалось, что должность вершителя судеб возникла не на пустом месте. И ныне покойный старик-нефилим не был самопровозглашенным.

Орден Смотрящих появился два тысячелетия назад, когда миры обыденный и магический начали разделение. Первоначально в его задачу входило лишь наблюдение за тем, не появляются ли в нем твари из бездны. Время шло, угроза становилась все более эфемерной, и члены ордена начали заниматься и научными изысканиями, наблюдать за своими братьями-магами. И так получилось, что именно члены ордена впервые забили тревогу, когда одаренных стало рождаться все меньше, когда чародеи не могли справиться с собственным даром и он подчинял их себе, когда сила способностей в череде поколений стала угасать. Тогда-то и решено было назначить Распределителя – мага с сильным потенциалом, способного предвидеть, какие дети появятся в каждом варианте брака, и найти наиболее удачно совместимые пары. Правда, чтобы сохранить все же некую свободу, определили возрастной ценз: до двадцати семи лет выбирать по собственному усмотрению. Почему-то именно у молодых риск рождения детей с дефектом способностей был гораздо ниже.

– А сейчас, после того как умер последний комбинатор вероятностей, свора бездарностей начала дележ, хотя ни у кого таланту не хватает. Ну да они об этом и не думают.

– Ну, дорогой друг, ты не открыл нам небесных врат, – свекор, по-видимому, все же не выдержал столь долгой прелюдии к обвинению Лима, – то, что все они Распределители лишь номинальные, известно любому магу.

– Да, способности Распределителя номинальные, но власть, которую дает эта должность, – по-прежнему реальна.

– А Лим здесь при чем? – вспылил свекор.

– А при том, что он – друг Франческо. А этот молодой наг имеет один существенный недостаток – за ним не водится серьезных грехов, нет в его прошлом темных пятен. А потому для кого-то он стал опасным конкурентом на пути к должности Распределителя.

– И этот кто-то решил действовать через Лима? – начала догадываться я.

– Правильно мыслишь, деточка, – криво усмехнулся Ростислав, – прям как следователь.

– На том с мужем и сошлись, – парировала я. – Но как они сумели все это связать, да еще подкрепить серьезными доказательствами? Ведь без них нельзя подвергать аресту…

– А здесь начинается самое интересное. После твоего рассказа все встало на свои места. Они откуда-то раскопали, что ты – та самая институтка, Светлана Смирнова, если не ошибаюсь? – с прищуром уточнил хозяин квартиры, и мне оставалось лишь кивнуть. – Так вот, они виртуозно связали правду и вымысел из дела «Скользящего по талантам». Согласно их версии, Лим в тебя влюбился, когда начал это расследование. Это так?

– Да, – только и оставалось мне подтвердить очевидное.

– Плохо, – сделал свой вывод рассказчик и, опережая мой вопрос, произнес: – Почему плохо, объясню позже. Пока – далее. Так вот, влюбился он настолько, что захотел не простой интрижки, а семьи и детей. Но все знают, какие напряженные отношения были у нашего рыжего и Распределителя. Пернатый хрыч крыльями бы лег, а не допустил их брака. При первой же возможности, чтобы насолить Лиму, отдал бы Светлану какому-нибудь недругу нашего демона.

Хозяин перевел дыхание. Видимо, не часто ему приходилось выступать в роли лектора.

– Причем, заметьте, пока версия соответствует настоящему ходу событий и весьма логична. Что же далее?

Конкуренты Франческо – маги, как видно, с богатым воображением – утверждают, что Лим с подачи друга-нага, тайно мечтавшего стать новым Распределителем, сделал так, чтобы в деле «Скользящего по талантам» главным подозреваемым стал старик-нефилим. А дабы на суде пернатый не смог обелить себя – просто-напросто убил его.

– А как же показания Йожа и Стасиса? – вырвалось у меня.

– А эта парочка, как ни странно, после судебного процесса словно в воду канула. Теперь их показания нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить. Следователь же, отвечающий за пересмотр дела и выдвинувший обвинения против тебя и рыжего, считает, что Лим их просто подкупил. Чего не сделаешь ради любви? К тому же Стасис ведь утверждал, что Светлана погибла на его глазах, а она, то есть ты, жива и невредима – это еще одно доказательство ложности его показаний.

Я слушала Ростислава, и мне становилось плохо от осознания того, как чей-то извращенный ум сумел вывернуть правду наизнанку. Получалось, что Лим подстроил смерть, а то и лично убил Распределителя и сделал так, что его любимая для всех официально умерла, а значит, исключена из места передержки чародеек до замужества (как метко окрестил институт хозяин квартиры). А дальше, согласно их логике, дело осталось за малым: путь расчищен, и опустевшее место должен занять друг Лима – Франческо. Наг в новой должности закроет глаза на молодую супругу рыжего и на то, что их брак заключен уже тогда, когда жених давно и прочно миновал возраст распределения.

Из размышлений меня вернул голос Ростислава:

– А теперь вернусь к «почему». Правда, как ни странно, но это для данной истории плохо. Она – фундамент и каменные опоры к их лжи. А правды здесь много. То, что Лим тебя безумно любит, – это раз. Ты скрылась под чужим именем и инсценировала свою смерть – это два. Йож и Стасис невольно дали неверные показания на прошлом суде – это три. Факты, конечно, вещи неоспоримые, но их подача…

– А если я приду к инквизиторам и дам показания…

– То им будет грош цена, – жестко оборвал меня Дейминго. – Со стороны это будет как ложь во спасение. Так что даже не думай.

– И что же остается? – подвела я неутешительный итог.

– Найти того, кто играет против Франческо. Повержен вождь – ворота крепости открыты и вчерашние узники свободны.

– Это если вождь один. В случае сговора нескольких…

Старики еще говорили меж собой, а я уже выпала из реальности. В голове все крутилась фраза о номинальности всех нынешних кандидатов. Оттого вопрос Дейминго, столь созвучный моим мятежным мыслям, заставил встрепенуться:

– А если мы найдем того, кто будет не просто номинальным, а реальным Распределителем, с сильным даром?

Ростислав раздраженно бросил:

– А ты знаешь, что это вообще за дар? Чародеи с талантом рассчитать вероятность рождения детей со способностями или без «дикой магии», выбрать из сотен тысяч оптимальное сочетание генов.

На этот раз я перебила хозяина квартиры:

– Так бы сразу и сказали, что нам нужен маг с даром супергенетика! Если надо – то такого достанем хоть из позапрошлого века.

От такого заявления Дейминго аж поперхнулся, а Ростислав неожиданно захохотал, а потом совсем не к месту добавил:

– А мне нравится эта бедовая девчонка. К тому же, если она столь сильная временница, твою идею, друг, вполне можно воплотить в жизнь! – И уже обращаясь исключительно ко мне, спросил: – У тебя как с итальянским языком? А то придется для начала изобразить любовницу одного моего знакомого.

Что имел в виду хозяин квартиры, я сначала не поняла. Из расспросов и уточнений выяснилось, что этот престарелый авантюрист (ибо на логически выверенный план его идея походила так же, как борец сумо на балерину) решил, что искать нужно самого-самого талантливого, по дару не уступающего бывшему Распределителю. На резонный вопрос Дейминго: «Где мы такого найдем? Пернатый же наверняка беспокоился об устранении конкурентов не один год» – его пройдоха-друг тут же нашелся с ответом: «Как где? Конечно же, в хрониках магического синода!»

На это заявление ненаглядный свекорушка икнул так выразительно, что закралось подозрение: что-то с этими хрониками не так.

Я как в воду глядела. Началось все с того, что после заявления хозяина квартиры об этих самых синодских писульках на свитках старики ввязались в ожесточенный спор о том, как их добыть. При этом Ростислав выразительно поглядывал на меня, сначала намеками, а потом и открытым текстом заявил, что нынешний хранитель исторических реликвий – сластолюбец, и проще всего будет подобраться в магическое хранилище исторических манускриптов (и прочих эпистолярных изысков древности), соблазнив этого оборотня.

– А при чем здесь итальянский? – среди шквала вопросов, перемешавшихся в голове, словно добротно перетасованная колода карт, вытянула самый, как мне казалось, простой.

– А при том, дорогая невестка, – от последнего слова Дейминго скривился так, будто был заядлым трезвенником, впервые продегустировавшим чарку первача, – что этот хранитель, как и сам магический синод, находятся в Риме.

– Mortuus, – прошептала я чуть слышно то первое слово, которое запомнилось мне на вводной лекции по латыни.

– Не mortuus. Итальянский вариант – morto, – педантично поправил меня Дейминго. – И при чем тут покойник, кстати?

– Это я про вас. Как только вытащим Лима из инквизиции, вы оба – покойники. Потому что предлагать невесте, едва успевшей стать женой, завести любовника при живом муже…

Осеклась, не договорив, ибо на мое заявление свекор неожиданно широко улыбнулся.

– Я так понимаю, что ты согласна найти нового Распределителя? – перебил он меня.

– Если это единственный способ спасти Лима, то да.

Это было сумасбродство чистой воды. Я поняла и приняла данный факт еще тогда, когда старики обсуждали план нашей эскапады, сидя на кухне. Но всю глубину авантюры осознала лишь в самолете, под завязку набитом русскими туристами.

Что такое наш человек, летящий в отпуск за границу, стало понятно в тот самый момент, когда двое любителей горячительного (чей вес в сумме вполне способен переплюнуть телеса гиппопотама) начали носиться по салону, пытаясь раскачать самолет. Не сказать, что это им совсем не удалось. Определенного эффекта они все же добились, как то: зеленого лица от природы смуглой молоденькой итальянской стюардессы и выскочившего из кабины ошалелого второго пилота. Спасла положение русская, нет, не женщина. Баба. Именно что баба: дородная, статная, могучая, как копна сена. Ее грудь гордо выпирала вперед не хуже, чем бивни у мамонта. Она встала со своего места и, потрясая кулаком, который не у всякого кузнеца увидишь, на весь салон гаркнула:

– Совсем очумели! А ну сели быстро, а то щас головы поотрываю и к задницам пришпандорю!

Как ни странно, но мужики впечатлились, наверное, не столько смыслом угрозы, сколь ее подачей. И, как-то сникнув, заняли свои места.

– Вот это женщина… – то ли в восхищении, то ли в изумлении протянул Дейминго.

– Да, это эталон истинно русской красоты, – только и оставалось добавить мне.

Себе же сделала мысленную зарубку, что как только выберемся из этой передряги, обязательно сведу свекра с подобной «селянкой». Так сказать, и личное счастье родственничку устрою, и отомщу. На мгновение подумалось, не слишком ли это жестоко, но с другой стороны… Этот престарелый циник привык к светским стервочкам, а тут – цельный пласт широкой, открытой русской души, чуждой корысти. Может, с такой жинкой и в нашу с Лимом жизнь лезть перестанет.

Но эта мимолетная мысль тут же исчезла, стоило самолету, заложив вираж, начать по спирали снижаться. Нас ждала родина барокко, опьяняющая сознание туриста своеобразием и числом церквей на квадратный ватиканский метр.

Римский магический синод и хранитель свитков даже не подозревали, что в эти самые мгновения в одном из аэропортов приземляются две крупные неприятности (и не только современности). Одна из них – молодая зеленоглазая брюнетка и вторая – поджарый седовласый джентльмен с надменным выражением лица.

Проще всего было попасть в Вечный город по туристической визе, что мы с Дейминго, собственно, и сделали. Меня, до этого ни разу не бывавшую за границей, поражало многое. Но больше всего – собственные соотечественники.

Так, пока наша группа оформлялась на ресепшене, юркий портье попытался взять чемоданы у одной супружеской пары. Давно супружеской. Лет этак двадцать: он – с пивным животиком и в майке, заправленной в необъятные шорты, она – в балахонистом платье и шляпе, поля которой могли посрамить пляжный зонт. Глава семейства жутко возмутился самоуправству какого-то итальяшки в костюме гусара, который, по его мнению, трижды пытался спереть его чемоданы.

Наконец шумная и беспощадная в своем стремлении проникнуться загадками древнего Рима толпа российских туристов, полноводной рекой растекшаяся по фойе, начала убывать: наши люди расселялись по номерам. Наконец-то очередь дошла и до племянницы с дядей – то бишь нас со свекром. По новым документам, добытым Ростиславом, паспортные данные соответствовали нашим истинным гендерным признакам.

Как только мы зашли в номер, Дейминго небрежно бросил:

– Располагайся, а я пока в душ.

«Даже не поинтересовался, может, мне туда тоже хочется», – подумала с досадой и начала разбирать свой скудный багаж. Тишина почему-то раздражала, и я решила разбавить ее хоть чем-нибудь, да даже милым телевизионным щебетом, и потянулась к пульту. Покрутив в руках увесистый «кирпич» удивилась его размеру и числу кнопок. Ткнула наугад, направив пульт на плазменный экран. Ничего не произошло. Ткнула еще раз, потом еще.

Итогом моих научных изысканий по принципу интуитивного эксперимента стало то, что уже через пять минут в номере были стюард, уборщица, официант, служба спасения и выскочивший из душа свекор, в пене и прикрывающийся спадающим полотенцем. Причем, судя по размеру, Дейминго схватил первое попавшееся под руки, и было оно ему явно маловато. Прибытие делегатов проходило под какофонию из воя пожарной сирены, шума работающего на максимуме кондиционера и орущего телевизора.

– Ой, – выдохнула я, сообразив, что это был не просто телевизионный пульт, а блок управления.

Первой пришла в себя уборщица (была самой опытной из всех вызванных), уже миновавшая бальзаковский возраст итальянка. Она величественно сунула метелочку для пыли под мышку, прошла мимо онемевших спасателей, баюкавших на руках огнетушители, и начала тыкать на кнопки, что-то бормоча себе под нос. По ее уверенным движениям было видно, что делала она это не впервой, да и вообще, для русских туристов это чуть ли не ежедневное развлечение.

Когда все (кроме свекра, который был в мыле во всех смыслах этого слова) покинули номер, Дейминго задал один-единственный вопрос:

– Я все понимаю, пытливый женский ум и все такое… Но как ты умудрилась сделать так, что меня в душе начало бить током?

– Это сантехническая магия, – нашлась я, вспоминая вековые традиции строителей, которые могут сделать все что угодно, с помощью цемента, кирпичей и мата.

Похоже, свекор уже начал привыкать к некоторым национальным особенностям (а может, посчитал, что нервная система дороже) и лишь махнул рукой. Развернувшись, он пошел обратно в ванную и, уже дойдя до дверей и полуобернувшись, бросил:

– Хотя бы полчаса посиди тихо.

Увы, порою для деятельной натуры это невыполнимое задание. К тому же живот руладой напомнил: пора бы разжиться чем-то посущественнее чашки кофе, которая десантировалась в него восемь часов назад. А потому я тишком, как заправский итальянский «бандито», на цыпочках двинулась к дверям. Время было вечернее и, судя по часам, шведский стол, как пунктуальный возлюбленный, уже должен был быть готов к гастрономическому рандеву с туристами.

Филиал храма чревоугодия располагался внизу. Показав браслет на входе, я с вожделением воззрилась на еду и взяла пустую тарелку. Подходя к столу, краем уха услышала возмущенное: «Безобразие, не дают вынести еды впрок» – с явным окающим акцентом и одесское: «Шо, и мангал даже в номер не разрешили пронести? Никакой культуры и уважения к гостям!» Решив более не обращать ни на что внимания я ринулась к горке канапе, как Суворов к Альпам.

Голод подстегивал, и глаза хотели вкусненького больше, чем желудок. Потому моя тарелка в мгновение ока наполнилась закусками. Увы, лишь только я начала наслаждаться кулинарными изысками, подкатила тошнота. Запахи, еще мгновение назад дразнившие обоняние, вдруг стали неприятны, и я резво устремилась к дамской комнате.

Отпустило меня минут через пятнадцать. Уперев руки в бортики умывальника и глядя в свое отражение, вслух произнесла:

– Я отравилась. Это наверняка отравление. Или просто несварение. Или просто реакция на перелет. Или новую еду…

На меня смотрело враз осунувшееся лицо с кругами под глазами и спутанными волосами. А мысли в голове лихорадочно метались: я пыталась подсчитать и… выходило, что виноваты не пережитые стрессы, голод или акклиматизация.

Чуть пошатываясь, я добрела до ресепшена и полужестами-полуфразами на школьном английском узнала, где ближайшая аптека.

Уже спустя полчаса в трясущихся руках держала тест. Проявившаяся сразу одиночная розовая полоса вызвала непроизвольный глубокий вздох облегчения, а потом судьба решила поиздеваться надо мной: начала проявляться еще не яркая, но явственная вторая полоска.

– Как не вовремя…

Я прислонилась спиной к стене и застонала. Десять месяцев назад, когда золотая осень сентябрила и Лим сделал предложение, мой организм решил разыграть свою хозяйку: основательная задержка наводила на мысль о скором материнстве.

Помню, как мой несносный демонюка обрадовался, не успела я договорить о своем предположении, и как спустя несколько дней переспрашивал у сестры в лаборатории, уверена ли она, что гормональный анализ отрицательный.

В тот раз врачи лишь развели руками, выдвинув предположение, что всему виной мог быть сильный стресс. Насколько сильный, ни я, ни Лим уточнять не стали, но оба прекрасно понимали, что переживаний было выше крыши.

Единственное – после случившегося любимый первые пару месяцев с затаенной надеждой, а потом с каким-то отчаянием ждал от меня пяти заветных слов: «Кажется, ты скоро станешь папой». Он старался этого не показывать, но я чувствовала, что Лим очень сильно хотел ребенка и в то же время боялся, что никогда не сможет подержать свое дитя на руках: недаром возраст распределения – двадцать семь лет, и рыжий демонюка давно и прочно его миновал.

А я, увы, тоже отчетливо помнила слова пернатого гада: зачать ребенка с даром можно лишь до двадцати восьми – после этого срока вероятность рождения здорового потомства практически равна нулю.

Именно поэтому на нашей свадьбе было так мало пожеланий скорого пополнения: маги знали, что возраст распределения был назначен не просто так и вполне возможно, что наша семья будет состоять лишь из двоих.

И вот он, долгожданный, желанный и…

В номер я возвращалась потерянная. Пропустила мимо ушей сварливое свекра: «Я же просил…» – и, сев на свою кровать, уставилась в одну точку. Видимо, такая смена поведения обеспокоила желчного родственничка. Дейминго настороженно спросил:

– Что?

Подняла на него взгляд в раздумьях: говорить или нет? И решилась:

– Разрешите вас поздравить. Кажется, спустя восемь месяцев у вас есть все шансы обзавестись двоюродным внуком.

Судя по тем метаморфозам, которые претерпело лицо старика, сею интерпретацию фразы ему доселе слышать не доводилось. Подозреваю, что бурная холостяцкая жизнь не раз подкидывала ему джокеров в виде формулировок «станешь отцом» от лямурных прелестниц, на которые у циника Дейминго наверняка были заготовлены шаблоны ответов, но дедом…

К чести родственничка, справился он быстро. А дар речи обрел сразу же после моего ехидного:

– Только не говорите, что морально не готовы и мне стоит потерпеть с беременностью пару лет. Боюсь, ваш внук столько внутри не высидит…

– Внучка, – сварливо, словно в пику мне, протянул будущий дед и под моим пристальным взглядом подавился так и не прозвучавшим вопросом: «А ты уверена, что ребенок от Лима?»

Я молчала, старик тоже не знал, что сказать, и пауза становилась поистине мхатовской. Наконец, когда, судя по приметам, родился целый полицейский взвод, свекор произнес:

– Решено. Никого ты не соблазняешь. Возможно, да нет, наверняка это будет моя единственная внучка, и рисковать твоим и ее здоровьем…

– А кто сказал, что я собралась кого-то соблазнять? – перебила я только обретшего почву свекра.

– Но как же…

– Я сказала, что помогу найти нового Распределителя, но функцию соблазнения… боюсь, мы с вами по-товарищески разделим эту почетную ношу.

– Так. Что ты задумала? – Дейминго с прищуром посмотрел на меня.

– Ну, для начала нужно взглянуть на этого сластолюбивого архивариуса.

Спустя час мы уже сидели за столиком одного из уличных кафе и наблюдали идиллическую картину: используя терминологию тени Ника, «самцовый самец в фазе активного ухаживания».

Высокий, поджарый, смуглый и настолько уверенный в жестах, что даже на расстоянии у меня было ощущение: окажись я с ним тет-а-тет, сразу бы почувствовала себя голой. Короткая стрижка, белозубая улыбка, ухоженные усы, которым хозяин уделял немалое внимание – от всего этого несло светским лоском.

Судя по тому, что держал он под ручку не трепетное нежное созданье, а сеньориту, к которой бы лучше всего подошло определение «инфернальная красавица», привлечь внимание этого оборотня окажется непростой задачкой.

Укротительница мужчин в красном длинном платье величественно повела плечом и, слегка наклонившись, прошептала что-то оборотню на ухо.

Я начала перебирать в уме уроки Нарин Браскес, печальной красавицы, преподававшей в институте чародеек, как оказалось, один из самых востребованных в жизни женщины предметов.

С ее слов, мужчины делились на несколько категорий: к первой относились этакие альфа-вожаки. Чтобы таким понравиться, достаточно просто без устали смотреть им в рот, хлопать глазками в стиле Барби и каждые пять минут восхищаться их достоинствами, приходить в щенячий восторг от их глупостей. Быть супермоделью при этом не обязательно. Впрочем, и мимо дурнушки они пройдут не взглянув. Как ни странно, но покорить оных легче легкого, ибо надутый павлин не видит дальше своего хвоста.

А вот со лжецами нужно держать ухо востро. Помнится, Нарин привела яркий пример – вождя пролетариата, который жене сказал, что пошел к любовнице, любовнице – что к жене, а сам удрал на чердак – печатать «Искру». С этими сложно и практически невозможно, если женщина глупа. Так сказать, интеллект бьет интеллект.

Самостоятельных распознать просто: тоже лидеры, но не требуют от женщин ежеминутного поклонения. Но упаси небо таким перечить. Он все знает и решает за тебя. И в голове у них часто сидит эталонный стандарт как внешности, так и поведения. Главное понять: блондинки ему нравятся или брюнетки, пухленькие или худенькие. Сумела угадать его «критерии идеальности» – остальное не важно. Он будет твоим, ибо уверен, что выбрал сам.

Как ни странно, но и жиголо видно сразу: много пыли и показухи. Влюбить в себя такого можно всего лишь одной фразой, в которой фигурируют слова «мой счет» и шестизначное число.

Также существуют джентльмены, что воспеты Викторианской эпохой. Они глуповаты и убеждены, что компетентны во всем, когда на деле не знают ничего. Но неоспоримое их достоинство – всегда ринутся на спасение дамы. Чтобы завоевать такого, достаточно изобразить жертву обстоятельств. Причем степень влюбленности будет напрямую зависеть от невинности взгляда и мольбы в голосе.

Педанты убеждены, что обладают массой скрытых достоинств, но на деле это скандалисты и скряги. Они приходят в детский восторг, когда видят перед собой не женщину, а помесь компьютера с домработницей, которая может за минуту набросать многоходовую схему ухода от налогов через офшоры и при этом содержит жилье в идеальном порядке.

Увы, архивариус не относился ни к одной из этих категорий. Он принадлежал к группе мужчин, которую Нарин выделила особо, заставив подчеркнуть в наших конспектах. Он был бабником, да не простым, а донжуаном. Ему недостаточно было просто переспать, нет. Его цель – влюбить в себя, и не какую-нибудь простушку, а женщину роковую, рисковую, отчаянную. Покорить ее, как Килиманджаро. Но как только крепость пала, как только вчерашняя гордячка готова бросить все и вся к ногам любимого, он поворачивается к ней спиной, чтобы наметить иную вершину.

Сейчас я смотрела на оборотня и обдумывала, что можно подсунуть под нос этому прожженному ловеласу, чтобы он заглотил наживку.

– О чем мечтаешь? – вопрос Дейминго вывел меня из оцепенения.

– Набрасываю свое римское резюме, – ответила почти машинально, в то время как в голове созрел дерзкий и весьма эксцентричный план.

– И что же в нем?

– В нем я – русская туристка, отчаянно скучающая дочь мага, увы, напрочь лишенная дара. Мои поступки невозможно понять и предсказать. С легкой сумасшедшинкой.

– И это может его заинтересовать? – с сомнением уточнил старик.

– Да, если при первой встрече наступить на хвост самомнению этого блохастого.

– Оборотни очень чутки к фальши… – с сомнением протянул Дейминго, глядя на скрывшуюся за дверьми ресторана пару.

– В курсе… но постараюсь быть крайне убедительной. А пока нам стоит угнать кабриолет.

Мой собеседник поперхнулся соком, который имел неосторожность отпить в этот момент.

– Зачем и как, спрашивать, я так понимаю, не имеет смысла, – протянул демонюка, и его хвост недовольно застучал по ножке стула. Но никто из посетителей на нас даже не обернулся. Причиной тому был заряженный под завязку маскирующий амулет, отданный Ростиславом, который мог скрыть не только рога и излишне нервную конечность.

– Ну почему же… я собираюсь его разбить, – оптимистично заявила родственничку. – Но только завтра. А пока – наблюдаем.