Был старик, который приехал из Ирландии, дал жизнь двум сыновьям и до сих пор строит коттеджи на Флоридском побережье, сдавая их внаем и прикапливая деньги.
Была Эмили, живущая в отличной квартире на Беверли-Хиллз и занимающаяся производством косметических товаров. Были Милдред, ее сын Фрэнк, пытавшийся стать чистильщиком обуви, ее дочка Энни с длинными бесцветными косичками, похожая, вероятно, на мать, и маленький Джон, которого приходится покамест брать на руки, чтобы он мог поговорить с отцом по телефону.
Была Нора, сейчас наверняка уехавшая к Лил Ноленд; была Лидия Поуп, которая бесится оттого, что ей не дают поднять на ноги полицию.
Были самолеты в небе, пароходы в море, поезда, пересекающие бескрайние просторы. Была лачуга Фолка, где в ожидании хозяина горит свет и не заперта дверь.
Были люди, скакавшие на лошадях следом за собаками, и другие, в машинах, прочесывающие дороги.
Были ногалесские пограничники, всматривавшиеся в лица тех, кто проходил через изгородь; была Санта-Крус, уносившая обломки и мусор.
Было трое мужчин, столкнувшихся в небольшом углублении земной коры, недалеко от реки, шум которой доносился до них, хотя они ее не видели.
И был Пи-Эм, шагнувший вперед:
— Я приехал, чтобы попытаться переправить тебя.
— Узнал, что я вооружен, и решился наконец, так ведь? Револьвер при тебе?
— Да.
— Закинь его подальше. Вместе с поясом.
Пи-Эм швырнул оружие в кусты, росшие в нескольких метрах впереди.
— Кто с тобой?
— Друг. Тот, у кого ты взял бутылку.
— Зачем он явился?
— Чтобы нам помочь.
— Оружие у него есть?
— Есть у вас оружие, Фолк?
— Нет.
— Как ты пронюхал, что я тут?
— Лил Ноленд сказала.
— Остальные тоже?
— Нет. Они устроили облаву с собаками, но не знают, где ты.
— В полицию сообщили?
— Нет.
Доналд повторил прежний вопрос:
— Зачем ты явился?
— Чтобы помешать тебя схватить.
— Выходит, больше не боишься себя скомпрометировать?
Пи-Эм промолчал. Он не простил брату вторжения в его жизнь, но обида была, так сказать, безотносительная к личностям и направлена не на Доналда.
Может быть, на судьбу?
Нет, на судьбу он тоже не вправе обижаться.
— Надо найти переправу.
— Целый час ищу.
— Теперь поищем вместе. Она где-то тут.
— А переберемся втроем?
— Верхом, может быть, да.
Доналд все еще держал в руке револьвер. Теперь ему стало неловко, и он сунул оружие в карман брюк.
— Что? Совесть замучила?
— Не знаю. Прежде всего надо найти спуск к реке.
— Я присмотрел одно место, но берег там обрывистый. Твоя жена знает, что ты здесь?
— Да.
— Обозлилась?
— Нет. Пусти, я пойду первым.
Ведя жеребца в поводу, Пи-Эм зигзагами пробирался по зарослям в воде.
— Возьмите мой фонарик, — предложил Фолк.
А так как он верхом на лошади замыкал шествие, фонарик передал из рук в руки сам Доналд. Потом услышал лай собак и ухмыльнулся:
— Ага, струсили!
— Пожалуй, не без причины.
— Их счастье, что появились не первыми.
Они сбились с пути, угодив в такую чащу, где не то что лошадям, но и людям было не пройти.
— Почему ты не сказал мне вчера про этот брод?
— Потому что сам не знал. Я и теперь не уверен, что здесь можно перебраться.
Доналд — до чего же неисправим! — буркнул:
— Раз надо, значит, можно.
Упали первые крупные капли дождя. Если в Мексике был ливень, вода поднялась здесь так же высоко, как в Тумакакори, и реку не форсировать.
— Кажется, мы опять на тропе.
Пи-Эм неизвестно почему потянулся за плоской бутылкой, но устыдился брата. Кровь непрерывно бросалась ему в голову, затылок и спина между лопаток взмокли от пота. Порой череп его пронизывала боль — напоминание о недавнем похмелье.
— Вижу воду.
Еще несколько шагов, и они достигли берега Санта-Крус. По расположению тропинки легко было догадаться, что в обычное время она спускается вниз и ведет через пересыхающее русло. Переправа здесь возможна только верхом, но это все-таки переправа.
Доналд поравнялся с Пи-Эм, а Фолк, ехавший позади, слез с седла. Все трое уставились на реку, мчавшуюся со скоростью самое меньшее пятнадцать миль в час. Иногда мимо проносились ветки, а то и целое дерево, и люди машинально провожали их взглядом.
— Отсюда недалеко до Ногалеса, — заметил Пи-Эм.
— Глубоко тут?
— Точно никто не знает. За несколько часов вода вымывает в песке ямы. Вероятно, будет по грудь лошадям.
Он повернулся к Фолку, который удивленно и растерянно поглядывал то на одного, то на другого.
— Не дадите ли мне свою лошадь, Фолк?
Пи-Эм чуть не добавил, что он — или Нора — заплатит за нее, но упоминать об этом не стоило.
— Я и сам могу переправиться вместе с ним, — возразил бывший автомеханик.
— Это будет не то. Я понадоблюсь на той стороне — без меня Доналду не перебраться через границу.
Он отдавал себе отчет, что немного прилгнул. Гроза над Ногалесом в полном разгаре. Если чуточку повезет, брат справится и один.
В то же время Пи-Эм сознавал, что жест его был необходим: он как бы подвел итог.
Итог чему? Пи-Эм этого не знал. Голова у него и так забита нерешенными вопросами. Он осведомился у брата:
— Ездить верхом умеешь?
— Да.
— В воде обязательно держи лошадь грудью против течения.
— Понятно.
Луна светила достаточно ярко, чтобы каждый из братьев мог рассмотреть лицо другого. На лице Доналда виднелись царапины, и — самое главное — во взгляде его, только что таком ожесточенном, читалось безграничное удивление.
— Ну, кто первый?
Вчуже показалось бы, что наиболее опасна роль головного: ему придется выбирать дорогу. Пи-Эм думал иначе. Если переднего начнет сносить, заднему, пожалуй, удастся его удержать, а вот в противном случае это начисто исключено: на быстрине лошадь не развернешь.
— Первым пойдешь ты, — решил он.
Глаза Доналда в последний раз вспыхнули недоверием.
Нора молодчина!
— Возьмешь мою лошадь.
— Почему твою?
— Потому что.
Нора догадалась, почему он предпочел жеребца. За много лет тот научился переходить реку в обычном ее состоянии. К тому же он грузнее кобылы, ему легче устоять на ногах под напором течения.
Пи-Эм снова чуть было не вытащил из кармана бутылку. Он весь взмок от пота и, садясь на лошадь Фолка, почувствовал, что ноги у него как ватные.
Говорить друг с другом им было не о чем. Да и не стоило. Пи-Эм пристроился в хвост лошади Доналда и скомандовал:
— Пошел!
Жеребец, не привыкший к незнакомому всаднику, попятился и закусил удила. Пи-Эм сзади стегнул его по крупу прутом, заранее срезанным с соседнего дерева.
Конь сделал несколько шагов, и вода, разом дойдя ему до груди, словно вцепилась в него. Лошадь Пи-Эм последовала за ним. Братья слышали теперь лишь рев воды, брызги которой хлестали по лицу.
На середине реки жеребец остановился, как будто собираясь повернуть обратно. Но он просто нащупывал копытами дно, выбирая дорогу. На какую-то долю секунды задние ноги его оторвались от дна. Конь сделал отчаянное усилие, и грудь его выступила из воды. Он опять замер, затем мощными и быстрыми, как прыжки, шагами двинулся к берегу.
Пи-Эм не сводил глаз с животного и всадника. Внезапно он почувствовал, что погиб. Копыта жеребца взрыли русло. Вторая лошадь угодила в одну из ямок и поскользнулась.
Фолк, видимо, понял, что случилось. Он крикнул с берега своему коню:
— Вперед, Джек!
Как странно? Сейчас жеребец шагнет в последний раз и окажется на берегу. Он уже поднял передние ноги.
Доналд обернулся, и лицо его выражает беспредельное изумление.
Пи-Эм почти целиком скрылся под водой. Секундой раньше она обтекала его, теперь — уносила; он видел исчезающее лицо брата, но слышал только голос Фолка и, как ему показалось, далекий лай собак.
Он наглотался воды и только тогда сообразил, что его смыло с седла; потом вынырнул и увидел над головой ветки; вытянул руку раз, другой и больше не опускал ее, пытаясь ухватиться за проносящиеся мимо ветви, но что-то огромное и тяжелое безжалостно отпихивало его в сторону. Это, конечно, лошадь Фолка: недаром он ощутил такой страшный толчок в бедро.
Боли он не чувствовал. Интересно, что так изумило Доналда? На мгновение Пи-Эм представил себе лицо брата в детстве. Вернее всего, тот удивлен не столько случившимся, сколько тем, что Пи-Эм выбрал смерть.
Он сам толком не знал, почему сделал такой выбор.
Нора молодчина! Она поняла целую кучу разных вещей. Оказалась умней, чем он.
Что он сейчас подумал насчет Фолка? «Только бы он не бросился меня спасать!» Нет, ему уже не поможешь. К тому же и берегом не побежишь — густой кустарник не даст.
Оба, наверное, всматриваются в реку, которая успела далеко унести его. А он видит только берега да колючие ветки, летящие мимо с головокружительной быстротой.
Фолк?.. Ах да, комплекс вины… Почему он бывает не у каждого? А его, Пи-Эм, научили, что такое первородный грех и еще другое… Проклятие, тяготеющее над сынами Каина.
«Я всегда с маленькими людьми против больших».
Может быть, ему удастся вынырнуть в последний раз, и уж тогда он поймет все до конца. Он ведь вплотную к этому подошел.
Слабые…
Он не щадил себя, чтобы быть сильным… Но был ли им?.. Да и бывают ли сильные люди?..
Еще минутку, всего несколько секунд… Он выплюнул воду изо рта, вновь увидел ветки, луну.
Исав и Иаков… Ему отчетливо вспомнилась картинка из его Библии… Иаков был слаб, Исав силен… А благословили-то Иакова.
Это задевало его еще в детстве, когда он знакомился с Библией. Он никогда не понимал истории Исава и Иакова.
Зато сейчас поймет…
Он тяжело работал всю жизнь, боролся, старался, отчаянно старался быть порядочным человеком.
Появился Доналд…
И призвал его к ответу…
И он почувствовал себя виноватым…
И приехал сюда, потому что должен был приехать, — таков удел сильных…
Доналд уже на берегу, невдалеке мексиканская граница. Он найдет других Лил, Пи-Эм, Эмили, Фолков, и они помогут ему…
Он переберется, потому что он слаб…
Милдред, дети…
Его уносило все дальше. Голова бешено кружилась.
Тело непрерывно ударялось о дно. Он не видел больше ни неба, ни луны, ни ветвей, но ему казалось, что он слышит лай собак. Потом он заметил яркий свет и решил, что это окно в доме Фолка.
Глупости! Какой там дом Фолка! Свет слишком ярок, он заливает весь горизонт, словно зарево Судного дня.
Сейчас он поймет. Ему бы еще секунду, десятую долю секунды. Исав и Иаков — это означает…
Нора… Она умница, она бессильна ему помочь. Она на земле, рядом с бедной Лил Ноленд. Может быть, она сама такая же, как Лил.
У Иакова лицо Доналда, и коридор набит людьми, которые встречают его, так что детям приходится проскальзывать под ногами у взрослых, а телефон все названивает, и сеньора Эспиноса безостановочно лопочет по-испански…
Еще десятая доля секунды, и он узнает, и объяснит Фолку, что его жена…
Тело нашли только часов в десять утра: оно застряло в развалине наполовину затопленного дерева. Собаки, которых пустили по следу живого, целую ночь искали мертвеца.
Но уже в пять пополуночи на ранчо «М-М» зазвонил телефон. Нора, одиноко сидевшая с сигаретой на другом конце гостиной, прошла через всю комнату и сняла трубку:
— Алло!
— Нора?
— Да.
— Я благополучно добрался. Простите меня.
Она машинально ответила:
— Не за что.
Доналд хотел что-то добавить, не нашел слов и повторил:
— Простите.
— Ладно.
Зажечь полный свет она так и не решилась. Те, кто побывал у нее перед звонком, не заперли за собой двери, и по дому, колыша занавеси на окнах, гулял сырой сквозняк. Она не позволила остаться даже Лил.
Эх! Совсем вылетело из головы: надо было сказать Доналду, что деньги Пи-Эм достанутся Милдред.
Прежде чем вернуться на свое место, она вышла в кухню, собираясь заглянуть в холодильник. Ей хотелось выпить стакан пива. Она остановилась у шкафа со спиртным, поколебалась, открыла дверцу и откупорила бутылку виски.
Когда около одиннадцати на красном грузовике Фолка привезли труп, Нора, свернувшись клубочком, спала в кресле; ковер был усеян окурками и местами прожжен.
Ее спросили, куда положить тело. Она подняла мутные глаза и, устало махнув рукой, выдохнула:
— Куда хотите.