Добродетели мира Толкина: деяние и недеяние

Н. Прохорова Добродетели мира Толкина: деяние и недеяние

рубрика МИРЫ ПРОФЕССОРА ТОЛКИНА в журнале Знание-Сила

"Для современного человека,- пишет М. И. Стеблин-Каменский в своей книге "Мир саги", повествующей о духовном мире "саг об исландцах" - невозможно перестать быть современным человеком, невозможно отказаться от свойственных ему представлений... Но современный человек может понять, чем отличаются его представления от представлений человека другой эпохи".

Свод деяний и качеств, почитающихся добродетельными либо порочными, действительно изменяется от эпохи к эпохе и от страны к стране. Существовал, например, свод добродетелей древнегерманского мира, включавшего норманнов (скандинавов) и англосаксов, характерный для "героического" общества вообще. В те времена "отношения между людьми - как считает переводчик древнеанглийского эпоса "Беовульф" К. Кроссли Холанд - были связями лорда с его последователями и превыше всего прославлялись честь, доблесть, кровная месть и подчинение королевской воле". Кроме того, мироощущение человека включало в себя острое чувство судьбы (древнеанглийское слово Wyrd) - сознание постоянного присутствия сил судьбы в мире. Только тот, кто принимал свою судьбу с достоинством, спокойно и даже с юмором мог рассчитывать на доброе имя и славу, которая переживет его. Основанием подобной формы взаимоотношений с судьбой служил весь мир: Мидгард, Срединные Земли, плоская земля под плоским небом - вся северная космогония и эсхатология.

Толкин считал лучшим выражением "героического духа Севера" слова Бюрхтвольда из древнеанглийской героической поэмы "Битва при Мэлдоне", повествующей о сражении с викингами, в котором пали эссекский вождь Бюрхтнот и почти все его воины:

Духом владейте, доблестью укрепитесь, сила иссякла - сердцем мужайтесь; вот он, вождь наш, повергнут наземь, во прахе лежит добрейший; да будет проклят навечно, кто из бранной потехи утечь задумал; я стар, но из стычки не стану бегать, лучше, думаю, лягу на ложе смерти рядом с господином, с вождем любимым

Делать, что подобает, исполнять долг - разумеется, этими побуждениями руководствовались герои различных эпох. Для норманна долг - не вернуться из битвы, если пал предводитель (как воины Бюрхтнота из "Битвы при Мэлдоне"); отомстить за убитых родичей (как Гудрун из "Саги о Вельсунгах", которая убивает своих сыновей, чтобы отомстить мужу за смерть братьев); сдержать данное слово (как Хельги, сын Хьерварда из "Старшей Эдды", убеждающий своего брата не нарушать принесенный обет и жениться на Сваве, возлюбленной Хельги). В современный кодекс чести вошли новые требования, но при этом, конечно, он вобрал в себя далеко не все из перечисленных выше.

Профессор Т. Шиппи, автор книги "Дорога в Срединные Земли", посвященной творчеству Толкина, считает, что "основная задача "Властелина Колец" - изложить северную "доктрину мужества", которая, по мнению Толкина, была величайшим вкладом литератур Севера в духовную сокровищницу человечества. Стержень этого учения - Рагнарек, день, когда боги и люди будут сражаться со злом и гигантами, и неминуемо потерпят поражение. Но "доктрина мужества" утверждает, что потерпевший поражение - не отступник. Правая сторона остается правой, даже если у нее нет ни малейшей надежды на победу. При этом мифология Севера... не предлагает человеку ни рая, ни спасения, никакой награды за добродетель, кроме мрачного удовлетворения от того, что ты поступил, как должно. Толкин желал, чтобы герои "Властелина Колец" следовали подобным высоким принципам. Потому-то он и лишил их легковесных надежд, заставил думать о грядущем поражении и роке".

Долг повелевает хоббиту Фродо нести Кольцо, трижды отправляясь с ним в неизвестность, в полный опасностей путь: сначала - из своего уютного дома, потом - из Ривенделла, и после - из Лориэна. "Я должен оставить Бэг Энд, оставить Шир, оставить все и уйти" - принимая свою ношу, говорит он Гэндальфу. И уходит. "Единственное в мире место [Мордор], о котором точно известно, что к нему подходить не следует - и ровно туда мы норовим попасть!" - возмущается Сэм. И идет следом за Фродо. "Я должен идти. Прощай, Сэм!" - говорит Фродо в самом конце, у порога Саммат Наур.

В черновиках "Властелина Колец" Толкин дает Фродо и Сэму эльфийские имена: Гэндальфу предсказывает, что менестрели станут их называть в песнях Бронве атан Хартад и Хартад Улуйтиад, Стойкость без Надежды и Неугасимая Надежда.

Война с Мордором подвергает всех героев "Властелина Колец" суровому испытанию долгом. Вряд ли можно сказать, что толкиновским воителям, таким, как Арагорн или Боромир, совершенно неведом страх ("даже самыми доблестными из нас овладевал страх [при появлении Назгул, Призраков Кольца]",- признает Боромир). Однако, когда Эовюн у порога Троп Мертвых спрашивает у Арагорна: "Почему вы хотите идти этой гибельной стезей?" - он отвечает: "Потому что я должен. Лишь так могу я надеяться выполнить все, что предназначено мне, в войне с Сауроном".

Толкин описывает ситуации, когда выдержать испытание долгом оказывается выше человеческих сил: "Тени смыкались, сердца людей стыли, и доблесть Гондора делалась пеплом... Верных долгу, оставшихся защищать стену было немного; большинство бежали во второй круг Города" (ночь во время осады Минас Тирита); "Столь пустынны были эти места, столь глубок облекавший их ужас, что некоторые воины утратили мужество и не могли идти дальше на север" (путь к Черным Вратам Мордора); "У южных границ Шира Следопыты преградили им [Назгул] путь. Но эта задача была непосильной для Дунедайн... и даже сердца Дунедайн дрогнули" (битва при Сарн-форде, описанная в "Охоте за Кольцом" в "Неоконченных Сказаниях"). Тем не менее во "Властелине Колец" мы находим и другие примеры: "Принц Дол Амрота и его рыцари держались как истинные лорды расы Нуменора. И, видя их, люди начинали петь среди мрака" (в ту же ночь, во время осады Города); "И Арагорн прошел первым) и столь сильна была воля его в этот час, что все Дунедайн и их кони последовали за ним" (путь по Тропам Мертвых). Арагорн, Имрахиль, Фарамир - лорды и повелители людей, ибо они способны следовать долгу, отринув страх. Однако, на самом деле, лучше сказать так: они способны следовать долгу, забыв о себе, именно потому, что они - лорды и повелители, потому что по происхождению они действительно выше других.

Кажется, мы вновь обращаемся к древнегерманским моральным установкам, признающим, что чем выше происхождение человека, тем более великие деяния оказываются возможными для него. В мире Толкина, в Арде, это непреложная истина, к которой я еще вернусь, чтобы постараться объяснить, почему это так.

И все же, несмотря на указанное сходство во взглядах на благородство крови, именно здесь кроется разница. В отличие от героя древнегерманских легенд, толкиновский героический персонаж, повелитель, в первую очередь не свободен. Из всех персонажей он действительно более прочих способен следовать своему долгу - и он обязан ему следовать, отринув все личные желания и амбиции: ибо толкиновский Король принимает на себя великое бремя - ответственность. Ответом на вопрос, что случается, если этого не происходит, служит история Ар-Фаразона, "самого могущественного и самого гордого из Королей Нуменора", чьи деяния были воистину дерзновенны - и привели к величайшей из катастроф, которая, как сказал впоследствии сам Толкин, "была предзнаменованием Конца Арды". "Ибо зло, творимое великими,- велико", говорится устами Улмо в одном из толкиновских манускриптов из книги "Кольцо Моргота".

Таким образом, "долг" толкиновских персонажей включает в себя не только бесстрашие, но и ответственность: тему, как правило, неведомую слушателям древнегерманских героических песен. Беовульф совершает свои первые подвиги - убивает ужасного Гренделя и его мать - как герой-одиночка, действующий во славу своего имени; и в песне провозглашается герою хвала. Позже, когда Беовульф становится королем, он выходит в одиночку против дракона, отказываясь принять помощь дружины. Он побеждает чудовище, но в этом бою гибнет сам,- и все королевство со смертью своего короля рушится под натиском врагов-соседей; однако современников Беовульфа это не очень волнует:

Но был вождь верен высокому долгу - стяжал сокровища...

"Сквозь трагизм здесь [в германском эпосе] всегда просвечивает торжество",- поясняет О. А. Смирницкая в статье "Поэтическое искусство англосаксов" (хотя собственно в "Беовульфе", по ее мнению, это не так). Толкин в комментариях к своей пьесе "Возвращение Бюрхтнота, сына Бюрхтельма", задуманной как своеобразное продолжение "Битвы при Мэлдоне", обращает внимание на другие строки из "Беовульфа":

Порой погибает один, но многих та смерть печалит...

- так восклицает Виглаф, верный воин погибшего короля, имея в виду, что смерть властителя принесет в скором будущем горести его подданным. Толкин видит здесь "резкую критику безрассудства того, на ком лежит ответственность", так же как и в словах Бюрхтвольда из "Битвы при Мэлдоне", которые цитировались выше. Эти слова, "лучшее выражение северного героического духа, норманнского или английского, самое ясное утверждение доктрины силы и стойкости, поставленных на службу несгибаемой воле", как полагал Толкин, поражают и трогают нас потому, что "вложены в уста подчиненного, чья воля направлена к цели, назначенной для него другим; в уста человека, у которого нет ответственности перед теми, кто ниже его, а только верность своему повелителю. Поэтому личная гордость его отступает перед преданностью и любовью... Героизм подчинения и любви, а не гордости и своеволия - самое героическое и самое трогательное". По мнению Толкина, эссекский вождь Бюрхтнот, из гордости поставивший под удар и обрекший на смерть своих воинов и в результате отдавший на разорение землю, которую он призван был защищать, "погиб за свое безрассудство. Но то была благородная ошибка - ошибка благородного человека. Его воинам не дано ее осудить; ведь многие из них и благородны и безрассудны сами. Однако поэты выше безрассудства и выше воистину самого героизма"...

Но тем не менее даже если древнеанглийский поэт вправе судить поступки своих повелителей и королей - его суд печален: ни сказителю, ни слушателям неизвестно, что можно противопоставить "героическому духу Севера", какой из человеческих добродетелей дано с ним сравниться и даже удостоиться, наверное, большей славы. Говоря о поэзии англосаксов, О. А. Смирницкая приводит слова Ч. Кеннеди из книги "Древнеанглийская поэзия": "Человек здесь делает то, что он может и что он должен, но то, что он может, оказывается недостаточным, а то, что он должен, ведет к крушению". Не правда ли, сквозь трагизм проступает отчаяние? Заменим слово "человек" на слово "эльф" - разве не получим мы ясного описания безнадежной борьбы героев толкиновского "Сильмариллиона", сыновей Феанора?

Делать, что подобает; исполняя свой долг, следовать клятве. В "Сильмариллионе" так следует клятве Финрод - и отдает жизнь, чтобы ее сдержать. Так следует королевскому долгу Финголфин, принимая участие в бегстве Нолдор против собственной воли, "ибо он не желал бросить народ свой, стремящийся уйти" (подобную ситуацию современному человеку наверное понять немного сложней чем ситуацию Финрода). И так же верны принесенной Клятве сыновья Феанора, готовые служить ей несмотря ни на что без надежды исполнить... В темный час своей судьбы перед лицом одного из Владык Арды Феанор говорит так: "Многими бедами угрожают нам... но одного не сказали: что мы пострадаем от трусости; от малодушия или от страха перед малодушием. Потому объявляю я что мы пойдем вперед и вот что добавлю я к вашему приговору: деяния наши станут воспевать в песнях, пока длятся дни Арды". Чем не достойное выражение "героического духа Севера"? Разве после Падения Нолдор не сбылось это гордое пророчество Феанора в судьбах разрушенного Белерианда? "Однако поэты воистину выше самого героизма": мрачная тень роковой осужденности лежит на страницах "Сильмариллиона", повествующих об исполнении Клятвы Феанора.

Ибо, по Толкину, еще один аспект долга, как представляется мне,- недеяние. НЕ сделать того, чего НЕ подобает делать то есть - не нарушить запрет. И порой подобное испытание оказывается самым трудным.

Основной запрет "Властелина Колец" таков: те, кто стоят на стороне Света, не могут использовать силу, которую дает Кольцо Власти поскольку это Кольцо Врага. На первый взгляд, странно: разве нельзя использовать силу Врага против него самого, в согласии с поговоркой, которую припоминает Король Теоден: "Часто злая воля сама наносит себе злейший удар"? Ведь говорит же гном Гимли о неодолимом страхе, оружии Мертвых, призванных Арагорном на помощь: "Странным и удивительным мне показалось, что планы Врага разрушили призраки страха и тьмы. Он пострадал от своего же оружия!" Толкин отвечает: нет. Арагорн - и причем только он - может в час нужды призвать Мертвых в силу неоспоримого наследного права; но ситуация с Кольцом - иная. Описывается она так: "Саурон отковал Кольцо в одиночестве, и оно принадлежит ему, и оно исполнено зла". Более того, Кольцо само искушает возможностью использовать силу, заключенную в нем, для того, чтобы получить власть, необходимую для достижения любой цели, - а подобное искушение страшно тем, что цель может быть сколь угодно возвышенной и благородной: например, защитить родной Город или помочь обездоленным и несчастным. Эльронд сказал на Совете: "Мощь его слишком велика. Не каждый в силах владеть им - лишь тот, кто и сам одарен великим могуществом; и для такого владельца Кольцо несравненно опасней. Одна только жажда им обладать уже совращает сердца". Но легко ли тому, чей Город в беде и чей долг - спасти этот Город, отказаться от мысли хотя бы попробовать применить столь могущественное средство?

Через искушение обладания Кольцом (на современном языке это искушение описывается словами "цель оправдывает средства") так или иначе проходят все основные персонажи "Властелина Колец". Для некоторых из них в подобной ситуации спасительным оказывается понятие о запрете. Применить силу Кольца - означает превысить свое право на использование силы, выйти из определенных границ. По-человечески такое желание можно понять, или, по крайней мере, объяснить: любые границы, как правило, претят человеческой гордости.

Боромир в последнем разговоре с Фродо, доказывая возможность использования Кольца в войне, говорит: "Нам не нужно могущество Мудрых, нужна только сила, чтобы защитить себя, сила во имя правого дела... Мне нужно твое Кольцо... [чтобы] испробовать мой план... Если кто из Смертных и имеет право владеть Кольцом, то это Люди Нуменора..."

Но его брат, Фарамир (его мнение о себе, как о потомке Нуменорцев, достаточно скромно - однако он ни в коем случае не забывает о своем происхождении), говорит иначе: "Лютого оружия, созданного Повелителем Тьмы... я не взял бы, даже если б нашел его на дороге. Даже если бы рушились стены Минас Тирит, и я один мог бы спасти ее, использовав оружие Повелителя Тьмы для блага моего Города и во имя собственной славы". И позже, отказываясь от Кольца: "Я достаточно мудр, чтобы знать: есть опасности, бежать от которых человек должен".

Теме Запрета посвящено одно из основных сказаний толкиновского цикла - сказание о Падении Нуменора. "Запрет - центральная тема этой легенды,- пишет Толкин, пересказывая его сюжет в письме к М. Валдману,- неизбежная, я думаю, в истории Людей".

Сомнения и требования Нуменорцев, изложенные в "Акаллабет", на первый взгляд кажутся вполне обоснованными: почему божественные Стихии, Владыки Запада, запрещают кораблям Смертных искать берегов Бессмертных Земель? "Почему Владыки Запада живут там в мире, и нет пределов их благоденствию, а мы должны умирать и уходить неизвестно куда, покидая дома наши и все, что создали своим трудом? Мы покорили все моря, корабли наши не боятся ни буйства волн, ни безбрежных просторов. Так почему же нам нельзя приплыть в Аваллоне, чтобы встретиться со своими друзьями? И почему мы не можем - хоть на один день - приплыть даже и в Аман, дабы вкусить там блаженство Стихий? Разве не превзошли мы своим величием другие народы Арды?"

Разумеется, в "Акаллабет" можно найти ответы на эти вопросы, однако вряд ли стоит их приводить в рамках настоящей статьи, тем более что они не удовлетворили большинство Нуменорцев: "От нас требуют слепой веры, надежды без уверенности; мы ничего не { знаем об участи, уготованной нам в , будущем. Но мы тоже любим Землю и не хотели бы оставлять ее". В неоконченной книге Толкина "Утраченная Дорога" вождь Верных Нуменора, Элен-диль, в чем-то предвосхищая приводившиеся уже слова Фарамира, говорит так: "Смерть уготована нам не по закону Владык. Это - дар Единого, которому с течением лет позавидуют даже Владыки Запада. Так говорили мудрецы древности. И хоть мы не можем, наверное, больше понять этих слов, все ж мы достаточно мудры, чтобы знать: иного пути нет, разве что к худшему". Таково смирение в противовес гордыне. Согласно Толкину, в эльфийской традиции существует понятие "Эстель" - надежда, но более точный перевод этого слова, следуя манускриптам из книги "Кольцо Моргота",- вера.

Итак, мы неожиданно приблизились к теологическим основам толкиновского мира. Я думаю, все дело в том, что, как бы мы ни относились к вопросу об участии Высших Сил в творении и жизни нашей Вселенной, ответ, который каждый из нас знает сердцем, на уровне обыденного, повседневного сознания мы можем, конечно, учитывать - однако можем и не учитывать вовсе. В мире Толкина это не так: Арда действительно создана в акте Творения - и Высшие Силы действительно принимают участие в ее судьбе. "Добрые" народы Арды - строгие монотеисты, ибо они знают правду о Творении мира - разумеется, каждый в меру собственных возможностей понимания. Лишь Единому известно все о прошлом и будущем Арды; и знания, и власть Валар, Владык Запада, в Арде действительно священны - но не сами по себе, а потому, что получены непосредственно от Него. Эльфы Валинора - действительно Высшие среди Эльфов, ибо их знание - от Валар, и Нуменорцы - действительно Высшие среди Людей по той же самой (и ни по . какой другой) причине: их знание - от Эльфов Валинора. В подобной картине мира, как писал Толкин в письме к Р. Мюррею, "Валар не могут оказаться объектом религиозного поклонения": они всего лишь создания Единого, имеющие одинаковый статус с Его Детьми, Эльфами и Смертными. Поэтому Владыки Запада достойны только почтения и подчинения - или неподчинения, что, несомненно, возможно для создания, обладающего свободой воли, хотя скорее всего говорит о том, что создание это в некотором роде совращено: иначе бы никто не пожелал пренебречь волей или советом столь высокого авторитета. Толкин считал, что всякое конечное создание (а бесконечен и абсолютно свободен во всех своих проявлениях лишь Творец) "должно иметь какую-то слабость: то есть действовать неадекватно в некоторых ситуациях. Это не греховно, если не злонамеренно, если деяние совершено с мыслью о том, чтобы сделать, как лучше (даже если сделано было совсем не то, что надлежало бы)",- так пишет он в одном из своих манускриптов, опубликованных в книге "Кольцо Моргота".

Согласно эльфийской традиции (изложенной в манускрипте "Атрабет Финрод Ах Андрет", то есть "Речи Финрода и Андрет"), Единый "требует от Своих Детей двух добродетелей: веры в Него и проистекающей отсюда надежды на Него". Это "надежда без уверенности", которая "не может быть разрушена никакими событиями в мире, поскольку она - порождение не нашего опыта, но нашей природы". Ее приятие, с одной стороны, ведет к осознанию долга и дает возможность найти в себе силы, чтобы его исполнить, а с другой - направляет к смирению и помогает воздержаться от действий, диктуемых гордостью, помогает не нарушить запрет; неприятие же ведет к падению.

Герои Толкина, следующие высшей надежде, не требуют и не могут рассчитывать на подтверждение справедливости своих упований. Но подтверждение все же приходит: быть может, спустя несколько эпох.

Падение Эльфов Нолдор привело их в Белерианд, и война с Нолдор удержала Врага у западных берегов Великих Земель и тем спасла от его злобы и от неминуемого разрушения все восточные земли, в том числе край пробуждения Людей. Те Люди, что пришли в Белерианд впоследствии, встретили Эльдар, Высших Эльфов, и смогли обучиться у них. И более того: два брака, заключенных между Эльфами и Людьми, обогатили человеческий род (мы бы сказали, генофонд) кровью Перворожденных (а также и "божественной" кровью, ибо мать Лутиэн - Мелиан, одна из божественных Высших Сил, что были еще до Сотворения Арды). Поэтому, даже когда весь народ Эльфов угаснет или уйдет (в мире Толкина известно, что это произойдет неминуемо), память о нем, память крови, останется в мире, "ибо род Лутиэн никогда не прервется".

В Первую Эпоху времена, когда Эльфы покинут мир, казались немыслимыми и далекими; однако они наступили: в результате Падения Нуменора. Толкин пишет М. Валдману: "Падение Нуменора - результат внутренней слабости Людей и следствие их Первого Падения, вообще говоря... Награда на земле более опасна для человека, чем наказание!" Сознание того, что земной рай существует, вместе с сознанием его недостижимости оказывается непосильным испытанием для людской гордости. Потому вместе с "наказанием" мир изменяется: Эрессэа и Валинор удалены с досягаемой Земли. Путь к западу открыт, но корабль, следующий этим путем, вернется назад, обогнув Землю: ибо мир стал из плоского круглым, и "круг безысходен - кроме как через смерть". Однако "божественное наказание - это также и божественный дар, если его принять. Ибо тот, кто налагает его,- благословен, и высшее творчество Создателя сделает "наказание" благотворным". "Наказание" Людей для Эльфов означает, что их время в мире прошло. После Падения Нуменора, как пишет Толкин в "Затоплении Анадуне", "мир отдан во владение Людям".

В толкиновском эссе "О волшебных историях" есть такие слова: "Все сказки могут когда-нибудь сбыться". Его герои могли бы сказать так: "Все надежды когда-нибудь сбудутся". Нужно только помнить, что "исцеление приходит лишь через страдание и терпение, не требуя для себя ничего - даже Справедливости. Ибо Справедливость принимает вещи такими, каковы они есть, и потому... признавая уже совершенное зло, не может исцелить печали... Исцеление же приходит с мыслью о Неоскверненной Арде [вовсе свободной от зла], которая недостижима и требует терпеливого ожидания. Такова Надежда, которая и есть высшая из добродетелей Детей Единого". ("Намна Финве Мириэлло" - "Статут Финве и Мириэль" в книге "Кольцо Моргота".)

(Все цитаты из древнеанглийских текстов даны в переводе В. Тихомирова.)

"Знание - сила", N 9, 1998