Значение Знаменки для обороны "Восточного вала" было огромно. И потому гитлеровцы сосредоточили здесь мощный зенитный заслон - множество прожекторов, зенитных пулеметов и скорострельных автоматических пушек. Знаменку как цель мы порой узнавали не по обилию железнодорожных путей, а по сильному зенитному огню, по свету прожекторов.

Тут в самый раз сделать маленькое "лирическое" отступление. В то время в полк пришло распоряжение направить одного офицера на учебу в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. Прекрасно! Значит, дела у нас пошли хорошо, коль с фронта людей на учебу направляют. Кому же отдать предпочтение? Командование полка почему-то остановило свой выбор на моей персоне. Мне говорили: "Ты - молодой летчик, но с техническим образованием. А академия военно-инженерная. Более подходящей кандидатуры в полку нет".

Предложение, если судить с нынешних позиций, перспективное, многообещающее.

Но тогда было над чем поразмыслить. Сделаны первые полсотни боевых вылетов. Случалось, и туго приходилось. Уйти от трудностей - что обо мне тогда подумают мои боевые товарищи?

Однажды подошел ко мне штурман Петр Погорецкий, или Граф, как мы его прозвали еще в ЗАПе.

- Ну как, летчик, не надоело еще летать? - с долей иронии спросил он. Теперь знаешь, какой горький хлеб мы едим. Это тебе не в приборах ковыряться.

Что можно было ответить на это? Признать, что наш самолет самый беззащитный из всех, что поднимаются в небо, что при обстреле над целью каждая пуля может стать твоей? Так я знал, на что шел. И, пожалуй, не меньше Графа.

- По себе, что ли, судишь? - вырвалось у меня.

- Ну мы-то уже к этому привыкли, - высокомерно ответил он.

- Так то вы, а мы-то - простые смертные...

И вот выбирай, молодой летчик, куда держать курс-Можешь сегодня сказать: "Согласен!" И завтра: "До свиданья, друзья боевые. Здравствуй, столица!" Думай, голова, картуз куплю.

Боевая дружба, фронтовое братство взяли верх. Твердо ответил: "Нет, не время сейчас для меня теорию зубрить, учиться в академии. Свой путь я уже избрал".

- Правильно! Одобряю! - сказал по этому поводу комэск Дозмаров.

На Знаменку мы летали почти каждую ночь. И часто партизаны и регулярные наземные войска подтверждали эффективность наших бомбовых ударов, бомбардировочных действий всей 312-й ночной авиадивизии. Не раз важный железнодорожный узел выходил из строя на сутки, а то и на двое-трое.

Порой нам приходилось очень трудно.

...Ночь с 6 на 7 января 1944 года. Полк получил боевое задание - бомбить железнодорожную станцию Знаменка-2. Напряжение вылетов - максимальное. В ночное небо поднялись все находящиеся в строю экипажи. Погода - мороз и несильный ветер - не предвещала никаких осложнений. Но без них не обошлось. Они нагрянули как снег на голову.

Наша эскадрилья вылетела, как обычно, первой. На подходе к линии фронта, когда самолет еще не набрал необходимой высоты, Миша Киреев проинформировал меня, что потерял землю, ничего не видит.

- А ты разуй глаза-то, - шучу, - может, и увидишь что-нибудь.

- Да вроде как облаком затянуло, - совершенно серьезно говорит штурман.

Мы стали детально изучать обстановку. Спустились пониже - землю все равно не видно. Еще ниже - самолет оказался в облаках И никакого просвета. Что же это? Неужели туман? Чтобы не испытывать судьбу дальше, решили отбомбиться по запасной цели и быстренько вернуться домой.

К аэродрому подошли на высоте всего 300 метров. Землю не видно: туман. Наземные службы быстро сориентировались и, как на аэродроме в Павловке, выложили посадочную линию из костров САБ-3.

Что ж, надо садиться в тумане, благо опыт такой посадки у нас уже есть. Приземлились удачно. Вслед за мной с Киреевым сели Иван Даев с Алексеем Склеменовым, командир эскадрильи Сергей Дозмаров с Василием Домановым, Виктор Щукин с Иваном Чернышовым, Александр Анисимов с Сашей Костровым, Виктор Тягунов с Николаем Ефремовым... Нас провожают уже в столовую. Но какой тут ужин, когда над аэродромом в сплошной пелене тумана гудят на разных "голосах" самолеты твоих товарищей, твоих боевых друзей. Трудно, очень трудно приземлиться Аэродром-то - улица села. Малейшее отклонение от посадочных знаков и...

Гудят и гудят над аэродромом моторы. Но вот раздается глухой взрыв, затем еще один... Уж не подорвался ли кто на своих же бомбах? Нет. Как позднее выяснилось, это экипаж Сергея Безбородова, чтобы не рисковать, сбросил бомбы в болото, выйдя на него по расчету времени.

Но вот "голоса" в небе затихли. Экипажи, словно сговорившись, ушли искать для посадки другое место.

Проявил находчивость летчик Николай Шабалин. Поставив самолет по ветру, чтобы быстрее обогнать туман, он пошел на левобережье Днепра на аэродром одного из полков нашей дивизии. Но тот тоже оказался закрыт туманом. Полетел дальше искать счастья. И нашел. Над одной поляной небо оказалось чистым, и Николай удачно посадил самолет, подсветив себе фарой и осветительной ракетой. Площадка оказалась вполне сносным естественным аэродромом Шабалин нашел на ней скирду соломы и поджег ее. Вскоре первый По-2{4} уже заходил на посадку... Вслед за ним приземлился второй, третий, а всего летчик на ту площадку посадил пять экипажей. Позднее мы все отметили эту точку на картах, назвав ее "аэродромом Шабалина".

А вот для командира звена Николая Карповича Белогубцева и штурмана эскадрильи Ивана Павловича Семина эта ночь стала последней в их жизни.

Николай был отличным пилотом, обладал безупречной техникой пилотирования. Скольких летчиков в ЗАПе он подготовил к ночным полетам! Он даже говорил, что сможет посадить По-2, глядя на хвост. Но в Попельнастом Белогубцеву не повезло. Мы, находившиеся на КП, не раз слышали "голос" его самолета, то приглушенный, когда машина вот-вот должна была коснуться лыжами посадочной площадки, то мощный, рокочущий, когда летчик уходил - в который уже раз! - на очередной круг.

Самолет Белогубцева врезался в нежилой дом примерно в километре от КП полка. Для летчика смерть наступила мгновенно. А штурман... Его силой инерции выбросило из кабины вместе с привязными ремнями метров на десять от самолета. При падении Семину поломало ноги и руку. Он не мог ни встать, ни даже ползти. И, чтобы привлечь внимание, стал стрелять из пистолета. Но за повисшим над аэродромом гулом моторов никто не слышал его выстрелов.

Утром 7 января, когда рассеялся туман, экипаж нашли. Но жизнь Ивану Павловичу Семину спасти не удалось. Николая и Ивана похоронили со всеми почестями на территории колхоза "Червоний партизан" Александрийского района Кировоградской области. А в село Николо-Пестровку Пензенской области, на улицу Ворошилова, 2, отцу Семина - Павлу Григорьевичу, а также в город Борисоглебск Воронежской области, на родину Николая Карповича Белогубцева, были отправлены печальные письма - похоронки.

* * *

Больше месяца прошло уже с тех пор, как экипаж Григория Усольцева и Василия Тимошкина не вернулся с боевого задания. Летали Гриша с Васей тогда вместе со всеми в основном на уничтожение живой силы и техники противника в Знаменке. Многие экипажи видели, как немецкие прожектористы вели одинокий "кукурузник", а светящиеся трассы пулеметных очередей и барашковые шапки разрывов зенитных снарядов, будто рой мошкары, облепили высвеченный самолет. А когда после возвращения домой узнали, что нет только двоих, все поняли, что именно Усольцев и Тимошкин попали в прожекторный капкан. И все-таки мы не хотели и не могли поверить, что их жизни оборвались. Какое-то шестое чувство подсказывало, что летчик и штурман живы, что надо набраться терпения и ждать.

В маленькой казарме на кроватях друзей, как всегда аккуратно заправленных, лежали стопочкой гимнастерки с чистыми подворотничками, выходные брюки и фуражки с "крабами".

Предчувствия друзей не обманывают. Остались живы Усольцев и Тимошкин. Но встретиться с ним вновь пришлось лишь через долгих сорок два дня.

Да, конечно же, это их самолет не сумел вырваться из цепких щупалец шести прожекторов над самым центром Знаменки. Усольцев не мог маневрировать скоростью: одним из снарядов разбило пропеллер, и мотор работал вхолостую. Израненную машину вряд ли бы удалось посадить, но, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. В мощных лучах прожекторов - несколько миллионов свечей! - летчик хорошо разглядел землю и приземлился на северной стороне станции, у лесополосы.

Вокруг все сразу преобразилось - прожекторы выключились, огненные трассы исчезли, и стало совершенно темно Наступила тишина. Только где-то вдали, слева от наших летчиков, слышались голоса - немецкая речь.

Первое, что предстояло сделать ребятам, - уйти как можно дальше от места приземления. Они подожгли самолет и подались в сторону от доносившихся голосов. Немцы почему-то так и не организовали преследование. Грише и Васе повезло.

Утро 31 октября 1943 года застало летчиков на поле колхоза села Пантазиевки. Там и обнаружили ребят местные жители. Дали им хлеба, напоили молоком. Рассказали, где есть немцы, а где их нет. Посоветовали идти на хутор Червона Зирка и там найти Федора Ефимовича Шевченко.

День летчики провели в лесу, чтобы не попадаться на глаза посторонним. С наступлением сумерек отправились в хутор Червона Зирка. Возле околицы увидели работающего мужчину. Подойдя ближе, спросили:

- Где живет Федор Ефимович?

- Здорово, хлопцы, заходьте...

Узнав, что перед ним те самые летчики, которые прошлой ночью были сбиты над Знаменкой, Шевченко оказал им самый радушный прием. Переодел в гражданское платье и "зачислил" на котловое довольствие в свою семью.

Через пару дней в Червону Зирку пришел Вася Кальниш, представитель партизан. Несколькими днями позже партизанский связной снабдил летчиков документами, по которым Григорий Усольцев и Василий Тимошкин стали числиться сельскохозяйственными рабочими и местными жителями. Как стало потом известно, эти документы были получены в Знаменке, в немецкой комендатуре, куда был внедрен наш человек.

С хутора Червона Зирка летчики один раз ходили с местными партизанами на боевое задание. А однажды Усольцев и Тимошкин участвовали в бою с полицаями, которые по приказу своих хозяев собирались перед отступлением учинить расправу над мужским населением хутора. Требовалось отбить обреченных на смерть и покарать фашистских прихвостней.

Операция "Освобождение" прошла успешно. В том бою Григорий из своего пистолета ТТ убил одного полицая и завладел его оружием.

Так проходил партизанскую закалку наш Гриша Усольцев. А Васе Тимошкину уже давно была знакома жизнь народных мстителей, еще по калининским, смоленским и белорусским лесам.

8 декабря 1943 года войска 2-го Украинского фронта освободили Знаменку, а 12-го Усольцев и Тимошкин возвратились в родной полк.

За активные боевые действия в помощь наземным войскам, и прежде всего за бомбовые удары по железнодорожным станциям Знаменка-1 и Знаменка-2, нашей 312-й авиадивизии приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование "Знаменская".

Летчики Комсомольского полка по праву могли гордиться тем, что с честью справились с поставленной перед ними нелегкой боевой задачей.

Февральские дни и ночи

3 февраля 1944 года в восемь часов вечера столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам 1-го и 2-го Украинских фронтов двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий за прорыв обороны немцев и завершение окружения крупной группировки врага.

Приказ Верховного Главнокомандующего мы услышали в тот же день, находясь на полевом аэродроме в пункте Ленине, северо-западнее Пятихатки. И хотя в приказе о летчиках была всего лишь одна фраза: "В боях отличились войска генерал-лейтенанта авиации Горюнова", каждый из нас считал, что это благодарность и нам, летно-техническому составу Комсомольского авиаполка. Совсем недавно мы всем полком летали бомбить скопление вражеских войск и техники в крупном областном центре Украины Кировограде, затем на уничтожение "малого котла" в Лелековке. Кроме того, почти каждую ночь многие экипажи вылетали на боевые задания в интересах наземных войск, на разведку по тылам гитлеровцев.

В полетах на Лелековку отличилась третья эскадрилья во главе с Алексеем Дорошенко. Это по его инициативе здесь было испробовано такое мощное оружие, как бомбовый залп - залп всей эскадрильи.

Летчики третьей использовали яркое лунное освещение для полетов девятки самолетов строем. Сначала комэск проверил возможность ночного группового бомбового удара в составе звена. Затея понравилась и летчикам, и штурманам. Все они воочию убедились, что при такой атаке образуется мощный, концентрированный взрыв, поражающий осколками бомб значительную площадь. На следующую ночь, оказавшуюся такой же светлой, Алексей Дорошенко предложил отбомбиться по противнику залпом всей эскадрильи.

- Вылетаем, - наставлял летчиков комэск, - по одному. На "коробочке" собираемся в звенья, затем идем эскадрильей.

- Цель.бомбим по сигналу ведущего, - давал указания штурман эскадрильи Павел Закревский. - Частые моргания АНО{5} - "Взимание!". Еще одно, через интервал. - "Сброс!".

Бомбовые удары, нанесенные третьей эскадрильей по окруженным в Лелековке гитлеровцам, получились очень эффективными. Взятые в плен немцы рассказывали, что для них такие залпы были просто ужасны.

Гитлеровцы посчитали, что летчики "русс-фанер" применили какое-то новое оружие.

Большую помощь наземным войскам перед началом Корсунь-Шевченковской операции оказали полеты легкомоторной авиации на разведку войск противника. Ценные сведения, дбставленные воздушными наблюдателями, служили командованию фронтом своеобразным ориентиром при составлении плана "Днепровских Канн".

* * *

На исходе 29 января 1944 года, точно в срок, в назначенном месте встретились танкисты 1-го и 2-го Украинских фронтов. Первая часть операции, намеченной Ставкой Верховного Главнокомандования, была успешно завершена кольцо окружения замкнулось. А 3 февраля, когда Москва салютовала блестящей победе наших войск, Корсунь-Шевченковский "котел" кипел уже вовсю.

Силы окруженных были весьма значительны. Восемьдесят тысяч солдат и офицеров двух армейских корпусов имели в своем распоряжении многочисленную военную технику - около четырехсот танков и самоходных орудий, не менее тысячи пушек разного калибра, много минометов и свыше полутора тысяч пулеметов. На площади "котла" - а это почти 400 квадратных километров - находились большие склады боеприпасов, снаряжения, продовольствия. К тому же надо добавить, что на выручку окруженной группировке от Кировограда и Умани спешили танковые корпуса, задачей которых было прорвать "котел" извне.

* * *

Из штаба 312-й Знаменской ночной легкобомбардировочной авиадивизии - в штаб 930-го Комсомольского авиаполка: "Боевая задача: в течение ночи с 9 на 10 февраля действиями одиночных самолетов уничтожать скопление войск и техники противника в лесу, что непосредственно западнее пункта Городище, особенно в северной и юго-восточной частях".

Сумерки быстро сгущались. Многослойные, словно прокопченные дымом пожарищ, облака низко проносились над землей. Иногда казалось, что, изорванные снизу, они длинными причудливыми крюками вот-вот зацепят крышу штабной хаты и унесут ее неведомо куда. А то налетал вдруг вихрь из снежных хлопьев с дождем. За метр ничего не видать.

- Ну и погодку нам нагадали синоптики, - потирая ладони над раскаленной печкой-"буржуйкой", высказался Дима Климанов, летчик 2-й эскадрильи. - Что-то я такой за всю войну не припомню.

- Одним словом, мура, - поддержал своего командира штурман Иван Антонов.

- Руку вытянешь - пальцев не увидишь, - пробасил Павел Иванович Ивановский, ставший теперь заместителем командира 2-й эскадрильи.

- Ну, это и немудрено, - вставляет Сергей Мастеров, ростом почти вдвое меньше Ивановского. - Даже на моих вытянутых пальцы найдешь только ощупью.

Шутка пришлась по душе. Ребята загоготали.

- Загорай, хлопцы! - раздалось из темного угла казармы,

- Пропали наши боевые сто граммов, - пошутил Гриша Турик, ставший штурманом в экипаже Ивановского.

Этот разговор вряд ли кто принимал всерьез - просто ребята от вынужденного безделья, в ожидании хоть какого-то улучшения погоды сидели и "травили" баланду.

Так не раз бывало здесь, в Ротмистровке. Куда полетишь, если видимость почти нулевая, а скорость ветра временами достигает скорости нашего По-2. Сидели и загорали. Каждый заполнял вакуум "безвременья" как мог. Мне, помнится, тогда пришла бандероль из Алатыря с книгой Ф. Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль". И я с увлечением читал великого француза. В другом углу казармы за листом фанеры, ставшей игральным столом, в поте лица трудились доминошники. Оттуда доносился стук костяшек и временами, когда проигравшая пара на четвереньках проползала под столом, гиканье и громкий смех.

Но вот буран немного улегся, ветер утих. И казарма приняла боевой вид. Домино и книжки убраны. Механики самолетов ушли на стоянки разогревать моторы. Летчики и штурманы ждут команды на вылет. Боевой приказ уже всем известен, маршрут полета нанесен на карты.

Но тут неожиданно снова разыгрался "буран". В казарму вихрем ворвался любимец третьей эскадрильи младший лейтенант Шмелев или, как все его запросто звали, - Шмеля:

- Слыхали?! - он окинул взглядом летчиков и штурманов, находившихся в это время в казарме.

- Ну, что ты узнал? Говори! - за всех спросил Шмелю Петр Жарликов.

- Позор! Всем нам позор! - зло выкрикнул Шмелев и, переведя дыхание, уже спокойно стал размышлять вслух: - Конечно, погода нелетная. Но лучше она вряд ли станет. И приказ есть приказ.

- О чем ты? Говори толком!

- А вы сидите тут и не знаете? - опять распалился Шмеля и сообщил, что командир группы майор Чернобуров якобы позвонил в штаб дивизии и недвусмысленно заявил, что в такую погоду летать в тыл к немцам - только людей гробить. Словом, просил повременить с вылетом.

- Не может быть!

- А что тут возмутительного? - пытался охладить горячие сердца Вася Муратов, штурман в экипаже Жарликова. - Нашелся человек, который сказал то, что думал. На такое решиться тоже надо мужество иметь.

Молодые горячие души. Они думали не о своей славе, а о чести Комсомольского полка, о девизе комсомола - всегда быть впереди.

- Да какое он имел право на это? - снова начал заводиться Шмелев.

- Как же так? - недоумевал Николай Шабалин.

- Соседи, говорят, уже полетели...

Неизвестно, долго ли бы еще продолжалось это необычное комсомольское собрание и чем бы оно закончилось, если б дверь казармы не открылась, и в ней не показались парторг полка капитан Изотов и командир третьей эскадрильи капитан Дорошенко. Голоса в казарме тут же стихли. Федор Данилович, парторг, сразу же уловил такую перемену:

- Почему замолчали?

- Да мы так, - примиренчески сказал Сергей Мастеров, - о погоде, о полетах...

- Вот и мы о том же с вами хотим поговорить. - Парторг не видел всего накала страстей. Он пришел просто для того, чтобы прощупать настроение. И сразу же - персональный опрос. И знал ведь кого спросить - Шмелева. - Ну, какова погодка, Николай?

- Да нормальная, - потупясь, ответит тот. - Прикажут полететь - полечу.

- Вот это я понимаю, слова не мальчика, но мужа, - похвалил Изотов. И сразу же к другому: - А что на этот счет скажет Дима Климанов?

- В нашем роду трусов не водилось! - выпалил летчик.

- Саша Токарь?..

- Со всеми вместе.

- А ты, Павел Иванович? - Изотов повернулся к Ивановскому.

- Какой может быть разговор, - с нажимом на "о" пробасил Паша.

На пороге вдруг появился начальник штаба дивизии полковник Бондаренко. Было видно, что он чем-то очень недоволен. Сопровождал его майор Чернобуров.

Капитан Дорошенко первым заметил начальство:

- Товарищи офицеры!...

Летчики дружно встали.

- Вольно, вольно, - остановил полковник капитана, когда тот начал было рапорт. - Продолжайте беседу.

- А мы уже обо всем договорились.

- И о чем же это?

- Товарищ полковник, группа Комсомольского авиаполка в составе четырнадцати экипажей к выполнению боевой задачи готова! - доложил капитан Изотов.

Полковник Бондаренко взглянул на Чернобурова, затем перевел взгляд на Изотова. Глаза начальника штаба дивизии сразу как-то потеплели:

- Спасибо, капитан! Другого решения от комсомольцев я и не ждал.

На выполнение боевого задания полетели только самые опытные экипажи Ивановский с Туриком, Анисимов с Костровым, Жарликов с Муратовым, Климанов с Антоновым, Токарь со Скрябиным, Шмелев с Ланцовым, Титаренко с Суворовым, Дорошенко с Закревским.

Первыми поднялись в хмурое февральское небо Алексей Дорошенко с Павлом Закревским. Очень важно было нанести сосредоточенный бомбовый удар по противнику в населенном пункте Капустино. И потому Дорошенко с Закревским перед вылетом заявили, что они первыми выйдут на цель и сбросят на танки противника ампулы с горючей жидкостью - КС. Пожары послужат ориентиром для бомбометания другим экипажам.

Свое слово Алексей и Павел сдержали. В неимоверно трудных условиях они точно вышли на Капустине. И вот уже на земле вспыхнуло до пяти движущихся костров - это горели танки противника, посланные на прорыв кольца окружения.

Дорошенко и Закревский отошли от цели - их место на боевой вахте в ночном небе тут же заняли Шмелев и Ланцов. На головы фашистов полетели фугасные и осколочные бомбы. Затем на цель вышли Павел Ивановский с Гришей Турином, Дмитрий Климанов с Иваном Антоновым...

И вот уже в штаб полка поступила телеграмма: "По населенному пункту Капустине не действовать. Бомбардировать войска и технику противника в Корсунь-Шевченковском".

* * *

Группа гитлеровцев, попавшая в окружение, вела себя в "котле" довольно уверенно, надеясь на свои силы (как-никак - девять пехотных и одна танковая дивизии) и особенно - на помощь извне.

Советское командование с помощью установленных на передовой громкоговорителей передало на немецком языке ультиматум - предложение окруженным сдаться в плен во избежание ненужного кровопролития. Затем в расположение немецких войск были направлены парламентеры. Однако генерал Штеммерман отверг условия капитуляции.

* * *

Утром 15 февраля парторг полка Ф. Д. Изотов зашел к командиру группы А. И. Чернобурову - посоветоваться.

- Александр Иванович, а не кажется ли тебе, что плохая погода, долгое ожидание ее улучшения, вынужденное безделье летного состава расхолаживают коллектив?

- Не то слово, Федор Данилович, - Чернобуров, видно, тоже беспокоился в этой связи. - Не расхолаживают, а разлагают!..

- Ну, это ты, Батя, уж лишку хватил, - видно было, что Изотов в корне не согласен с такой оценкой. - Разлагающийся коллектив... - Парторг искал аргументы, чтобы опровергнуть слова Чернобурова. - Да если говорить откровенно, этот коллектив, ты уж не обижайся, оказался на голову выше командира. Помнишь, неделю назад в казарме был разговор?..

- Вмешательство подчиненных в действия начальства я и считаю верхом недисциплинированности.

- Позволь с тобой не согласиться. - Парторг пошел в наступление. - Я лично полагаю так: если подчиненные начинают обсуждать приказ командира, ища в нем лазейку, чтоб отсидеться в тепле, тогда - да, это... Согласен, это признак разложения. Но ведь комсомольцы в ту ночь возмущались как раз нерешительностью командира - лететь на задание или нет. И тогда, и сейчас я глубоко убежден в правильности действий летчиков. Ведь они четко определили свое отношение к главному вопросу дня: надо бить противника при любых погодных условиях. Ребята отлично понимают, что мы - Комсомольский полк. Это наименование обязывает нас быть впереди других частей. А ты тогда, чего уж там, смалодушничал, принизил значение боевого порыва молодежи.

- Такой "боевой порыв" может привести к неоправданным жертвам, поломкам самолетов...

- У меня иная позиция. Я за то, чтобы всемерно развивать разумную инициативу, боевую сметку нашей молодежи. И самое главное в этом деле - пример коммунистов. Молодежь надо вести за собой, больше доверять ей.

- Ты хочешь сказать, что я против такого доверия? Или я не веду за собой молодежь?

- Тогда я к тебе не пришел бы.

- Чем же мы закончим разговор?

- Предлагаю сегодня же провести открытое партийное собрание.

- Вопрос?..

- Вообще-то - "Об уничтожении окруженной группировки противника", а если конкретнее - об авангардной роли коммунистов группы на заключительной стадии Корсунь-Шевченковской операции.

- Кто выступит с докладом?

- Если позволишь, я.

Собрать людей парторгу тогда не составило труда: вылетов в этот день не было, все находились в казарме. Но вот как вызвать их на откровенный разговор?..

Федор Данилович отвергал штампы в любых докладах и речах. Вот и сейчас он не стал говорить по давно установленной и чуть ли не утвержденной схеме: сначала о положительном, затем о недостатках, а потом о предстоящих задачах. Он любил брать быка за рога, анализировать обстановку на фактах. И еще одно он усвоил твердо: если хочешь на чем-нибудь сосредоточить внимание, выставляй такие факты в начало доклада.

- Доклада как такового у меня нет, - начал парторг после того, как председательствующий предоставил ему слово. - Хочу просто по душам поговорить с вами о наших сегодняшних и завтрашних делах.

Участники собрания переглянулись. Что-то Федор Данилович не то говорит. Как же это так: собрание без доклада?

- Вижу, кое-кто такой постановкой вопроса озадачен. - Изотов оглядел ряды летчиков, штурманов, механиков. - А я лично считаю, что в данной обстановке именно такой доверительный разговор, разговор по душам нам и нужен.

Парторг сделал маленькую паузу, чтобы по реакции в зале уловить настроение участников собрания. В первом ряду плечом к плечу сидели Павел Ивановский и Григорий Турик. Лица сосредоточены, напряжены. Но вот Ивановский, улыбнувшись, взглянул на Турина, Турик - на Ивановского. Летчик и штурман поняли друг друга без слов. Мол, посмотрим, что из этой затеи получится. А за нами в случае чего дело не станет.

Мотнул озорно головой Петя Жарликов: знай наших! Ведь Изотов - политрук их эскадрильи. О чем-то перекинулись несколькими фразами и Дорошенко с Закревским.

- Вчера, как и позавчера, полку боевая задача не ставилась. Видимо, из-за метеоусловий. Но мы все - и летчики, и механики - дежурили на аэродроме, продолжал свою беседу с залом Изотов: - Я уверен, что если б тогда нам предстояли боевые полеты, вся группа Комсомольского полка поднялась бы в буранное ночное небо. Правильно я говорю?

- Правильно!..

- Что за вопрос...

- И все-таки - или это мне только так кажется? - безделье кое-кого изводит, и мы занимаемся не тем, чем надо. Игра в домино, конечно, развлекает. И отвлекает. А кто скажет, куда нам сейчас предстоит лететь, каков был бы ожидаемый боевой приказ?

- Снова на Стеблев...

- На Лисянку...

- На Хижницы...

- А хорошо ли мы изучили предполагаемые цели? - ставил вопрос за вопросом парторг. - То-то и оно, что не особенно хорошо. Погода между тем не улучшается, и значит, ориентироваться в воздухе будет очень сложно. Надо знать все характерные ориентиры в районе целей назубок. Мне думается, штурману полка коммунисту Иванову следует занять неожиданно образовавшееся свободное время подробным изучением географии Правобережья. Коммунисты - летчики и штурманы обязаны в этом деле быть примером для всех.

Далее Изотов обстоятельно говорил о сложившейся боевой обстановке в районе "котла", о том, что немецкие генералы предпринимают отчаянные попытки любой ценой вырваться из окружения.

- Сложившаяся метеообстановка не позволяет поднять в воздух штурмовики и истребители, - продолжал парторг. - По окруженным войскам можем воздействовать в данном случае только мы на По-2. Условия крайне сложные. И может случиться так, что с минуты на минуту, даже сейчас, днем, поступит приказ немедленно вылететь на боевое задание.

В такой обстановке задача каждого коммуниста группы, особенно летчиков и штурманов, - личным примером увлечь за собой весь состав. Вопрос стоит так: умереть, но задачу выполнить. Подчеркиваю: умереть, но задачу выполнить!

Изотов внимательно окинул взглядом ряды летчиков и не утерпел, задал вопрос, словно приглашая участников собрания к прениям:

- Что на это скажет коммунист Турик? Что думает об этом Павел Иванович?..

- Я так понимаю свою задачу, - сказал штурман звена Турик. - Умирать нам еще рановато, да и не с руки. Тут ты, Федор Данилович, немного перехватил. Нам еще хочется своими глазами посмотреть на торжество окончательной Победы над врагом. Ну а если обстановка сложится так, что на чашу весов будет положено жить или умереть в бою, то и смертью своей докажу, что традиции Комсомольского полка свято чтутся. Память об Иване Карпушкине и Михаиле Морозове, Трофиме Мосякине и Владимире Шаховцове в нас жива. Говорю это и от себя, и от имени командира - Павла Ивановича Ивановского: мы поведем за собой молодежь и любое задание Родины выполним с честью.

Слово взял парторг второй эскадрильи штурман экипажа Василий Козлов:

- Думаю, что выскажу общую мысль: не опозорим звания Комсомольского полка.

- Хоть сейчас готовы выполнить самую сложную боевую задачу! - высказался, привстав с места, Иван Антонов.

На техсостав можете положиться - такая мысль прозвучала в выступлении механика Николая Подзерея.

В заключение выступили командир группы майор Чернобуров и штурман полка майор Иванов.

Собрание приняло постановление. Оно отвечало злобе дня, было по-деловому конкретно и лаконично.

* * *

Получилось так, что пока шло собрание, в штабе полка стало известно: обстановка на фронте изменилась. И летчикам пришлось прямо с собрания отправиться на аэродром. И - в полет. В полет днем, на бомбежку рвущегося из окружения противника. В тот день в воздух поднялись все 14 комсомольских экипажей, дислоцировавшихся на аэродроме в Ротмистровке.

* * *

Наступила ночь с 16 на 17 февраля, последняя ночь обреченных на смерть оккупантов.

Около полуночи сильно похолодало. Сорвался резкий порывистый ветер, порой до 15-20 метров в секунду, повалил, закружаясь во тьме, снег. А потом началась такая метель, какой ни мне, ни моим товарищам не приходилось до этого видеть ни разу. Свистел ветер, крупными хлопьями валил снег, и порой начинало казаться, что с неба на нас идет сплошная белая лавина. Но ночь от этого не стала светлее. Снежная пелена, нависшая над полями, делала мрак еще более непроглядным.

Мы отдыхали на нарах длинного барака. Никто из нас не предполагал возможности боевого вылета в такую погоду, и все-таки летчики и штурманы не спали: а вдруг...

И это "вдруг" произошло. В барак вошел майор Чернобуров и как бы шутя, когда группа построилась, спросил:

- Ну как, ребята, полетим?

- Если Родина прикажет... - в том же тоне ответил Николай Шмелев.

- Я серьезно спрашиваю, - повторил командир группы и рассказал, что минуту назад его вызвал к телефону командующий фронтом и попросил - попросил, не приказал! - найти в полку летчиков-добровольцев, которые в такую непогодь смогли бы подняться в воздух и выполнить очень сложное боевое задание разбомбить скопление фашистских войск в последнем оставшемся опорном пункте селе Шендеровке.

Никто из комсомольцев-летчиков не пожелал остаться в стороне. И когда майор скомандовал: "Добровольцы, шаг вперед!" - все, стоявшие в строю, дружно шагнули к командиру.

Через несколько минут Чернобуров докладывал командующему фронтом:

- Есть добровольцы!

- Кто? - командующего интересовали фамилии, должности, звания храбрецов.

- Все! - последовал ответ.

На аэродроме, по которому с воем метался буран, закипела работа. Под крылья маленьких По-2 оружейники подвешивали бомбы и кассеты с ампулами КС. Бензозаправщики доливали горючее в баки. Через считанные минуты самолеты один за другим скрылись в снежной мгле ночи. Вслепую они пошли на Шендеровку.

Вместе с нами на бомбежку последнего опорного, пункта немцев вылетели и несколько самолетов соседнего полка.

Первым на цель вышел экипаж капитана Виктора Заевского и лейтенанта Владимира Локотоша. С минимальной высоты штурман сбросил на танковую колонну ампулы с горючей жидкостью. Огромное зарево, окрасившее в багровый свет снежную пелену, увидели другие экипажи. Вниз полетели фугасные и осколочные бомбы.

И в это время, получив от летчиков отличный ориентир для прицеливания, ударили по окруженным войскам артиллеристы. Поднялась в атаку пехота. В действие пришли все огневые средства обеих сторон.

Гитлеровцы, гонимые призраком смерти, ошалевшие от выпитого шнапса, лезли напролом и гибли сотнями. Трупы ложились на трупы.

Наступил момент, когда противник на узком участке одолел числом. Образовалась брешь в первом рубеже наших войск. В эту дыру хлынул поток немецких войск - ударные отряды прорыва - танки дивизии СС "Викинг", бронетранспортеры с офицерами.

С флангов наша артиллерия в упор расстреливала гитлеровские колонны. Под шквальным огнем войска противника быстро теряли свой первоначальный порядок. На дороге образовались пробки автомашин, танков, бронетранспортеров.

Только единицам из нескольких десятков тысяч окруженных солдат и офицеров противника удалось пробиться через огненное кольцо. Корсунь-Шевченковская операция была победоносно завершена.

...Буранные февральские ночи и один такой же февральский день... В них словно сфокусировались накопленный комсомольцами-летчиками опыт, умение летать в любых погодных условиях, боевой задор, свойственные молодежи смелость, отвага, мужество и героизм. Комсомольцы с честью выдержали труднейший боевой экзамен.

* * *

На другой день, 18 февраля 1944 года, в первом часу дня в эфир понеслись знакомые всему миру позывные Московской радиостанции. Торжественно-взволнованным голосом Юрий Левитан начал читать приказ Верховного Главнокомандования:

"Генералу армии Коневу..."

В приказе сообщалось, что войска 2-го Украинского фронта в результате ожесточенных боев, продолжавшихся непрерывно в течение четырнадцати суток, завершили операцию по уничтожению большой группировки немцев, в результате которой противник потерял на поле боя убитыми около 55 тысяч человек. Более 18 тысяч солдат и офицеров сдались в плен.

В приказе назывались отличившиеся войсковые соединения и части. За отличные боевые действия была объявлена благодарность всем войскам 2-го Украинского фронта, участвовавшим в боях под Корсунь-Шевченковским.

За отличное выполнение боевых заданий командования и проявленные при ликвидации корсунь-шевченковской группировки противника личным составом мужество, отвагу и героизм 930-й Комсомольский авиаполк Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Красного Знамени.

19 февраля к нам приехал американский корреспондент. Ему хотелось увидеть прославленных летчиков и штурманов, а также посмотреть с высоты птичьего полета на недавнюю арену грандиозного сражения. А посмотреть действительно было на что. Противник потерял в "котле" 471 самолет, 271 танк, 110 самоходных орудий, тысячи автомашин и множество другой военной техники. Вся она осталась в основном на дорогах, на аэродромах, в крупных селах.

Да и это еще не все. К потерям окруженной группировки следует приплюсовать урон, понесенный противником на внешнем кольце окружения. Здесь советские войска нанесли поражение еще пятнадцати фашистским дивизиям. Восемь из этих пятнадцати дивизий были танковые.

* * *

Разбушевавшийся 17 февраля над Правобережьем буран был, похоже, последним приступом зимы в здешних местах. Уже 18 февраля небо очистилось от туч и стало таким нежно-голубым, словно его только что постирали и разгладили. Засверкал, заискрился на солнце ярко-белый снег. Казалось, что все вокруг стало сразу светлее и чище. Это сама природа приветствовала нашу победу под Корсунь-Шевченковским.

Командир группы полка майор Чернобуров в распоряжение заморского гостя выделил летчика Александра Токаря. Саша с огромным удовольствием облетел с корреспондентом на своем По-2 район недавних боев.

Американец все увиденное зафиксировал на пленку.

Когда самолет приземлился, гость стал рассматривать По-2. Он даже похлопал ладонью по фюзеляжу, по крыльям. Желал, видимо, узнать, из какого материала сделан аэроплан.

- О! Это невозможно себе представить! - воскликнул корреспондент по-английски.

- Чем он недоволен? - спросил переводчика Саша Токарь.

- Не верит, - ответил тот, - что на таких самолетах вы громите немцев.

- Скажи американцу, что в полку пока другой техники нет. Но и эта нам очень нравится.

- Может, наши опознавательные знаки ему кое-что прояснят? - вступил в разговор Иван Антонов, показывая на комсомольский значок, нарисованный на руле поворота. Потом повернулся к гостю: - Комсомол, комсомол, понимаете?

Корреспондент долго и пристально рассматривал рисунок на самолете, но ничего не говорил.

- Что это есть, - наконец по-русски спросил иностранец, показав на надпись, сделанную на фюзеляже - "Стахановец Татарии". И вдруг воскликнул: О, комсомоль отчень богат!

Сказать бы ему, да ведь не поймет, что в полку уже получено почти двадцать таких самолетов-подарков от наших шефов - комсомольцев Татарской Автономной Советской Социалистической Республики. И все они с дарственными надписями: "Победа будет за нами!", "За Русь!", "Казанский комсомолец", "Комсомолец Татарии", "Кзыл Татарстан"...

Да, комсомол очень богат. Богат своим мужеством, своей стойкостью, своей отвагой, своей дружбой.

Заморский гость что-то записывал в блокнот. Но не знаю, опубликовал ли он все это в своей газете.

Компаньерос

Надрываясь, зуммерил полевой телефон. Наконец трубку взял командир полка:

- Двадцатый слушает!

- Двадцатый, двадцать пятый... - Командир дивизии полковник Кузнецов подковырнул не то принятую систему позывных, не то подавшего голос Еренкова. Что-то до твоего хозяйства, Михаил Дмитриевич, в последнее время дозвониться стало трудно.

- Да я... - попытался было возразить командир полка.

- Ну ладно, не оправдывайся, - уже примирительно сказало высшее начальство. - Лучше доложи-ка, чем сегодня располагаешь для работы.

Еренков оживился. В этом плане у него положение довольно приличное. Введены в строй боевых экипажей два летчика-новичка: боевое крещение получил сержант Протопопов, недавно прибывший в полк, и допущен к ночным полетам бывший адъютант третьей эскадрильи старший лейтенант Хотяшов. Борис Протопопов до прибытия к нам летал где-то в эскадрилье связи на Р-5. А Иван Хотяшов в полку с первого дня. В начале войны - истребитель. Был тяжело ранен. После госпиталя (медкомиссия отстранила его от полетов) занимался штабной работой. И вот сейчас, окрепнув физически, настоял, чтобы его еще раз проверила медицина. Попросился снова летать. Прошел курс подготовки к ночным полетам в полку.

- У меня все "кареты" с "извозчиками", - доложил Еренков. - Могу всех отправить в дорогу хоть сейчас.

- Хорошо, хорошо, - отозвался на это командир дивизии. - А сейчас слушай меня внимательно... Кстати, ты сидишь или стоишь?

- Сижу, - откровенно признался Еренков и улыбнулся: ведь при разговоре с начальством положено стоять.

- Так держись крепче за стул. Новость для тебя, думаю, особенно интересная и приятная.

Трубка замолчала. Командир дивизии, прикрыв микрофон ладонью, скомандовал летчику звена управления: "Вылетайте немедленно в Бельцы! Подробности - у оперативного дежурного".

- Алло! Алло! - Еренков даже постучал по трубке. - Почему молчите?

- Не шуми, не шуми, Михаил Дмитриевич, слышу.

- Так что за новость, товарищ полковник?

- Жди к себе гостей из Испании.

- Из Испании?..

- Именно. Хотел было отправить их к Илларионову или Девятову, да вспомнил - Испания-то тебе роднее. Кстати, ты хоть что-нибудь по-испански еще помнишь?

- А как же! Амиго... компаньерос...

- Значит, я правильно поступил.

- Гостям мы всегда рады.

- Прими заодно поправку: не гости они, а летчики. Бери к себе в полк...

Испанцы Бартоломео Масс и Мигуэль Родригес прибыли в нашу страну после падения республики в Испании. Бартоломео сражался против фалангистов генерала Франко на стороне республиканцев. Воевал, говоря по-нашему, не жалея живота своего, не щадя жизни. В трудную для Испании годину вступил в Испанскую коммунистическую партию. Личной храбростью, беззаветным служением идеалам революции заслужил большое доверие товарищей по оружию - был назначен командиром батальона...

Гибель республики явилась для Масса личной трагедией. И когда перед ним встал выбор, по какому пути идти дальше, он, не задумываясь, решил эмигрировать в Советский Союз, страну победившего социализма. Верил, что придет пора и он снова будет сражаться за счастье своего народа.

В солнечной Армении Бартоломео вместе с другими испанскими парнями, нашедшими в Стране Советов свою вторую родину, прошел курс первоначальной летной подготовки. А когда разразилась Великая Отечественная война, стал проситься на фронт. Всем своим существом понимал, что, защищая с оружием в руках великую Советскую страну, он будет бороться за свободу и независимость родной Испании.

Не сразу молодой испанский пилот стал фронтовым летчиком. Сначала волею случая Бартоломео оказался в разведывательно-диверсионном отряде. Прошел здесь хорошую школу владения стрелковым оружием. Отлично стрелял из пистолета, из винтовки, знал станковый и ручной пулеметы, ППШ, научился делать фугасы. Прыгал с парашютом... Вскоре с небольшим отрядом партизан Бартоломео должен был десантироваться в глубокий тыл фашистов. Но... на войне как на войне. Случилось несчастье. Одна из групп, в которую входили друзья Масса, при выброске из самолета напоролась на немецкую засаду и почти вся погибла. Выброску остальных десантников было решено задержать. Насколько - неизвестно. Бартоломео хотелось не ждать, а драться с фашистами. И он попросил перевести его в авиацию. Просьбу удовлетворили.

Не каждому в авиации суждено быть истребителем. Массу, чтобы летать на Яках или "лавочкиных", требовалось, кроме всего прочего, пройти сначала подготовку на УТ-2 и УТ-1, а затем на учебных истребителях. Процесс довольно сложный и долгий. А если ты хочешь быстрее попасть на фронт - иди в легкомоторную авиацию. Там матчасть уже знакомая. Изучить надо только технику пилотирования ночью.

Военная судьба Мигуэля Родригеса была схожа с судьбой его друга Бартоломео. Разница - в нюансах. И вот они уже на фронте, в Молдавии, ждут отправления в один из полков 312-й Знаменской ночной легкобомбардировочной дивизии. В дивизии - три полка. Одним командует майор Илларионов. Его так и именуют - илларионовский. Другой называют девятовским, по фамилии командира полка полковника Девятова. А еще есть полк Комсомольский. Им командует бывший "испанец" майор Еренков.

- Вот куда надо проситься, Мигуэль, - говорит другу Масс.

Родригес молчит, занятый какими-то своими мыслями. Он и вообще не очень-то разговорчивый - прямая противоположность Бартоломео.

- Что же ты ничего не отвечаешь? - упрекает его товарищ. - Позволь тогда считать по-русски твое молчание знаком согласия?

- Хорошо, - кивает Родригес.

- Вот и отлично! Там нас быстрее выпустят в боевой полет. Вива, Испания!

* * *

Прибытия летчиков-испанцев в полк более всего ожидал майор Еренков. Только что он отправил на боевое задание все экипажи полка. Одни полетели бомбить живую силу и технику врага по дорогам Яссы - Тыргу-Фрумос, Яссы - Васлуй, Кишинев - Бужор - Хуши, другие - на переправы через Прут...

"Жди к себе гостей из Испании", - вспомнились Еренкову слова командира дивизии...

Испания... 1937 год... Как давно все это уже было...

На X съезде комсомола, который избрал Еренкова членом ЦК ВЛКСМ, познакомился он с летчиком Николаем Остряковым. С ним его свел секретарь ЦК по военной работе.

- Знакомьтесь, - сказал он, - надеюсь, будете друзьями. Во всяком случае, поговорить вам есть о чем. А у меня, извините, дела...

- А-а, Еренков!.. - Николай Остряков даже чуть растерялся. - Слыхал, слыхал. Даже мечтал о встрече. Ух, думал, какой богатырь!

- Реальность разочаровала?

- Наоборот. Что не великан - даже лучше: меньше загрузка в самолете.

Оба сдержанно улыбнулись.

- При чем тут мой вес?

- Твой вес довольно значительный, - перевернул фразу летчик. - А загрузка - другое дело. Думаю пригласить тебя в экипаж на побитие мирового рекорда. Как на это смотришь?

- Хорошо смотрю.

К собеседникам снова подошел секретарь ЦК комсомола. Уловив суть беседы, хотел вступить в разговор, но в это время раздался звонок на очередное заседание. Напоследок сказал:

- Когда будем формировать экипаж, вызовем.

Съезд закончился. Еренков отправился в свою часть. А там уже ждала телеграмма: вызов в Москву. "Ну, будет мировой рекорд!" - подумал Михаил.

Но в столице разговор пошел совсем о другом...

Воспоминания командира полка прервали вошедшие в штаб летчики и штурманы, только что вернувшиеся из разведывательного полета:

- Товарищ майор, экипаж Титаренко - Ланцов боевое задание выполнил. Восточнее пункта Мунтель и западнее Хендерешти, как и предполагалось, противник оборудовал полевые аэродромы. Отбомбились по стоянкам самолетов в Хендерешти. Аэродром сильно прикрыт зенитным огнем, - Ланцов выложил на стол карту и показал, где именно установлены зенитные батареи.

- Докладывает экипаж младшего лейтенанта Чернышева и сержанта Протопопова. - К столу командира подошел Иван Чернышев. - На дороге Яссы - Тыргу-Фрумос обнаружена колонна автомашин, идущая к Пруту. Бомбы сбросили на окраине Тыргу-Фрумос. Похоже, угодили в склад с боеприпасами.

- Заходили на Феркешени, - доложил лейтенант Костров, штурман из экипажа Александра Анисимова. - В полкилометре восточнее Феркешени - аэродром. Подсветили его САБ и насчитали до тридцати Ю-87...

Я в ту ночь летал на разведку по маршруту Кишинев - Котовск - Бужор Хуши. Не доходя до Кишинева, в лесу восточнее Милешти, мы с Киреевым заметили мигающие огоньки.

- Миша! - крикнул мне Киреев. - Погляди на землю. Что-нибудь видишь?

- Вроде бы автомашины идут в гору.

- А что им на горе делать-то?

- Это у фрицев спросить надо.

- Давай спросим.

Штурман дал боевой курс. Затем заставил довернуть самолет куда следует... И вот я почувствовал, как раскрылись кассеты и высыпались ампулы с горючей жидкостью. Один за другим раздались несколько взрывов. Немцы открыли по нашему самолету бешеный огонь.

Прилетели на аэродром, зарулили на "красную линию".

- Бомбы! Скорее бомбы! - что было сил крикнул оружейникам Киреев.

- Что, эшелон на дороге дожидается? - пошутил Юра Каевский, известный в полку юморист.

- Нет, - принял вызов Михаил. - Два Ганса греются у костра.

- Тогда жди очереди.

- Так ведь уйдут, уйдут же! Колонна автомашин... Представляешь!..

Шутки шутками, а задерживаться нам было никак нельзя. Киреев пошел докладывать о результатах разведывательного полета, а я вместе с оружейниками и механиком самолета Николаем Подзереем стал готовить По-2 к очередному вылету.

Утром на другой день, часов примерно в восемь-девять, мы были подняты по боевой тревоге. Требовалось вылететь на спецзадание - доставить боеприпасы и горючее для истребителей и штурмовиков. Так перенацеливались мы уже не первый раз. Дело в том, что к тому времени наземные части 2-го Украинского фронта вырвались далеко вперед. Оккупанты же при отступлении вывели из строя почти все железные дороги. А по грунтовым нельзя было проехать и на волах - их размыло весенним половодьем. Передовые истребительные и штурмовые полки заняли полевые аэродромы в долине реки Реут, поблизости от линии фронта. А баз снабжения рядом не оказалось. У немцев таких трудностей не было. Создалось положение, при котором самолеты 5-й воздушной армии, располагая численным и качественным перевесом, не могли его реализовать. "Худые" (так иногда мы называли немецкие истребители "мессершмитты") заходили с верховий Реута и до самого устья безнаказанно прочесывали наши аэродромы.

В задачу летчиков-комсомольцев входило как можно более быстрое и полное обеспечение бензином и боеприпасами наших самолетов. Надо было дать им возможность как можно чаще подниматься в воздух.

Первая часть задачи - "быстрее" - в целом решалась нами довольно успешно. Что же касается второй ее половины - "больше", - то... Сколько бы мы ни привозили горючего для истребителей и штурмовиков, им хватало его лишь на один вылет. Все зависело от того, сколько самолетов пользуется нашей "заправочной". Так же дело обстояло и с боеприпасами.

Немецкое командование, видимо, раскусило фокус с ответными вылетами советских истребителей. Теперь для гитлеровских асов не стало цели важнее, чем самолет По-2, который они буквально караулили на наших грузовых маршрутах.

В один из таких напряженных дней и прибыли к нам в полк летчики-испанцы. Новички сразу оказались в центре внимания всего состава полка. Каждому из нас хотелось поближе познакомиться с новыми товарищами, в чем-то помочь, что-то посоветовать...

Командир полка майор Еренков не торопился бросать новоприбывших в пекло боя. И хоть полеты на спецзадания у нас почему-то не считались боевыми: мол, это полеты в тылу, а следовательно, достаточно безопасные, атакам "мессеров" мы подвергались, пожалуй, чаще, чем когда бы то ни было раньше. За довольно короткое время таких вылетов на спецзадания полк потерял самолетов больше, чем за год боевой работы на Калининском фронте. Получили ранения многие опытные летчики. Не обошлось и без невосполнимых потерь. В течение только нескольких дней были ранены Павел Ивановский, Иван Боков, Федор Черепенников, Иван Хотяшов, Виктор Тягунов. Погибли Алексей Федоров, Андрей Левчук...

Бартоломео Масс благодаря своему открытому общительному характеру быстро вошел в коллектив полка. Мы его вскоре перекрестили в славянина и стали называть по-русски Борисом, Борей. Но нашему Борису этого было мало.

- Я приехал сюда, чтобы бить фашистов, моих врагов. А меня не допускают к боевой работе, - возмущался он. - Может быть, мне не доверяют?

У испанских летчиков почти ежедневно проверяли технику пилотирования. Провозные они совершили под руководством командира звена Николая Шмелева и даже под опекой заместителя командира полка по политчасти майора Шрамко. Комиссар докладывал в политотдел дивизии: "Мною лично проводилась тренировка летчиков-испанцев днем и ночью. Отмечаю, что они летают неплохо, к полетам относятся с большим вниманием и подают большие надежды".

Но то были только тренировочные полеты.

Настойчивость и бойцовский характер Масс показал не только перед нами. Однажды, выбрав время, он съездил в расположение дивизии и обратился к начальнику политотдела полковнику Гусеву:

- Почему меня не пускают на боевые задания? Гусев внимательно выслушал летчика-испанца и твердо пообещал:

- Будете летать! - И прибавил: - Надеюсь, что вскоре сам вручу вам награду за ваш самоотверженный ратный труд.

Начальник политотдела дивизии нашел возможность тактично поговорить с командиром полка о боевой работе испанских летчиков. Вскоре Бартоломео Масс и Мигуэль Родригес были включены в боевой расчет.

* * *

Майор Чухно перед строем зачитал только что полученную боевую задачу. Вместе с нами в строю стояли Масс и Родригес. Они наравне со всеми комсомольцами-летчиками уходили в ночное небо, чтобы бить фашистов за свою родную Испанию, за свободу и честь своей второй Родины - СССР.

На боевое задание Бартоломео Масс ушел с Алексеем Томиловым. Первый полет, первый боевой вылет всегда самый памятный. Ночной тем более. Алексей провел своего нового друга по маршруту четко, не допуская рискованных сближений с немецкими зенитчиками.

- Боря, прибери газок! - скомандовал Томилов, когда их самолет подходил к крупному опорному пункту противника - городу Яссы. - Тут зениток много.

А когда они все-таки напоролись на прожекторы близ немецкого аэродрома, Алексей скомандовал Массу:

- Убирай газ! Вниз, под луч!

Зенитчики открыли огонь, но били они уже вхолостую.

Отбомбились Борис с Алексеем по движущимся автомашинам на дороге. Повернули домой. Когда пересекали линию фронта, Масс не смог скрыть радости:

- Альёша, давай споем!

- Я не знаю по-испански.

- Запевай свою, русскую.

- Ее мы споем со всеми вместе, на земле. Немного помолчали. Потом Томилов спросил:

- Боря, как по-испански - друг?

- Амиго.

- А товарищ?

- Компаньерос.

- Компанейский, значит. Ты и я с сегодняшнего дня - амиго...

Этой же ночью принял боевое крещение и Мигуэль Родригес.

* * *

Компаньерос Масс и Родригес служили в нашем полку до Победы. Много и успешно летали. Оба были награждены орденами Отечественной войны I степени. Но, как это обычно и бывает, в конце концов наши жизненные пути-дороги разошлись.

В середине 60-х годов журналистская судьба привела меня в город Тейково Ивановской области. И здесь совершенно неожиданно для себя я снова встретился с Бартоломео Массой. Звали его теперь Борисом Эммануиловичем и был он советским гражданином. О чем мы только тогда с ним не переговорили. Вспоминали войну, родной Комсомольский полк, боевых друзей... Пытался я у Бориса разузнать и о судьбе Мигуэля Родригеса.

Где он? Как живет? Чем занимается? Однако Масс ничего о своем бывшем соотечественнике не знал и поэтому ничего конкретного сообщить мне не мог.

Выяснилось лишь одно: после войны Родригес возвратился на родину. А дальше... Как знать, ведь в те годы в Испании у власти находился генерал Франко. И ко всем, кто был связан дружбой с Советским Союзом, тогдашние власти относились с подозрением.

Борис и сейчас живет в Тейкове. В 1977 году, после того, как в Испании окрепла демократия, он съездил на родину. Повидал своих родных и знакомых.

В Тейкове обрусевшего испанца частенько навещают бывшие летчики Комсомольского авиаполка.

Под Яссами и Кишиневом

Маршал С. К. Тимошенко вез в штаб 2-го и 3-го Украинских фронтов план "Новых Канн". По замыслу Ставки предусматривалось прорвать оборону противника силами двух фронтов на далеко отстоящих друг от друга участках: северо-западнее Ясс и южнее Бендер. И, развивая наступление по сходящимся к району Хуши-Васлуй направлениям, окружить и уничтожить основные силы немецких и румынских войск группы армий "Южная Украина" в приграничных районах, не допуская их отхода к Фокшанским воротам, обеспечивая тем самым нашим войскам быстрое продвижение в глубь Румынии и выход к границам Болгарии, Югославии и Венгрии.

В это время наш Комсомольский авиаполк вместе с БАО базировался на небольшой площадке близ села Нигурени, а боевую работу вел с аэродрома подскока, что находился недалеко от села Сарата.

Началу Ясско-Кишиневской операции предшествовала напряженная боевая работа. В то время полк в несколько ослабленном составе (большая группа летчиков, штурманов и техников выехала в Казань за самолетами и в ЗАП за пополнением личного состава) выполнял самые разнообразные задания командования. Вел разведку войск противника, бомбил узлы сопротивления врага, сбрасывал парашютистов в расположение молдавских партизан. Почти ежедневно мы вылетали также и на спецзадания по переброске боеприпасов штурмовикам и истребителям. По сути дела, и днем и ночью летать нам приходилось с максимальным напряжением сил. На сон и отдых времени почти не оставалось, и уставали мы, конечно, изрядно.

В одну из ночей я с Михаилом Киреевым вылетел на разведку по маршруту: Кишинев - Котовск - Хуши. Вместе с нами в воздух без штурманов поднялись командир звена Сергей Ершов из нашей эскадрильи и Николай Шмелев из третьей. Им предстояло южнее Котовска сбросить в расположение партизан парашютистов.

Парашютисты-диверсанты, парашютисты-разведчики, партизаны... Со всеми из них нам уже приходилось иметь дело. Сначала на Калининском фронте, затем на Украине. А недавно отряд партизан гостил на Большой земле.

Они появились в Негуренях около полудня - пестрая колонна вооруженных людей. Фуражки, кепи и, несмотря на жару, даже меховые шапки. Солдатские хлопчатобумажные гимнастерки и рубашки-косоворотки, расшитые цветными нитками на груди; брюки галифе и шаровары; широкие матросские брюки клеш и обыкновенные штаны. Брезентовые и кирзовые сапоги, ботинки и туфли... У каждого за плечами или на груди ППШ или же трофейные "шмайссеры" с магазинами-рожками и складными прикладами. Почти у всех к поясам подвешены гранаты. Некоторые крест-накрест перехвачены пулеметными лентами...

Партизаны, ни с кем не вступая в разговоры, стали устраиваться на привал у колодца с журавлем.

Кто-то из наших ребят, наблюдая за партизанским привалом, заметил:

- Вот что значит привычка. Даже в такой обстановке, можно сказать, на отдыхе, ведут себя безупречно.

В это время из-за каменного забора большого дома вышли женщина и две девочки. Видно, хотели поглядеть на народных мстителей. Вслед за ними с большим бочонком в руках показался и глава семейства.

- Ребята, хлопчики! Разве по такому случаю холодную воду из крыницы пьют? Угощайтесь вином! - Он поставил бочонок на стол. - Наливайте! Свое, виноградное!

С разрешения командира отряда партизаны выпили по одному стакану. От второго, поблагодарив хозяина за гостеприимство, отказались, объяснив, что там, откуда они пришли, в тылу у немцев, у них действует сухой закон.

Один из молодых партизан-бородачей показался мне очень знакомым. Каштановые волосы, черные цыганские глаза...

- Климов! Виктор! - невольно вырвалось у меня.

- О-о! Сколько лет, сколько зим!..

Мы расцеловались.

- Помнишь запасной авиаполк?..

- Еще бы!..

- А как в партизаны попал?

- Сбили.

- Значит, борода-то пригодилась?

- Как видишь, в самую пору.

- А самолеты?..

- О них все время мечтаю. Буду, обязательно буду летать!

Вот какие порой случаются встречи. Недаром говорят, мир тесен...

Сгустились над селом сумерки, партизаны двинулись дальше в тыл, а мы полетели на аэродром подскока. Снова - на разведку по дорогам и на сброс парашютистов в тыл.

В отсутствие опытных экипажей быстрей приобретали боевой опыт молодые. Пришло время, и я стал среди летчиков считаться уже "стариком". Полк получил боевое задание разбомбить аэродром противника близ города Роман. Меня и штурмана-комсомольца Ивана Чернышева командир полка послал в голове боевого расчета. Мы должны были первыми прийти в район цели и сбросить на аэродром ампулы с горючей жидкостью.

- На этот пожар выйдут молодые экипажи, - наставлял нас начальник штаба майор Чухно. - Смекаете: сегодня на вас будут равняться все.

К вылету мы с Иваном готовились очень тщательно. Но на меня вдруг напала какая-то хандра, вызванная непонятным тревожным предчувствием. Более всего меня смущала боевая заправка самолета - ампулы с КС. А ведь к ним мы уже вроде привыкли. Порой и в разведку летали - просили подвесить кассеты с ампулами.

Первые полеты с такой заправкой действительно страшили. Да и как было не опасаться, когда все наперебой советовали да стращали: мол, не делайте то да остерегайтесь этого. На взлете, смотрите, хвост не передерите, а то капот "зароется", начнется тряска, ампулы в кассетах треснут, жидкость потечет, самовоспламенится... Стращали и тем, что над линией фронта самолет может поджечь обыкновенная шальная пуля. С бомбами летишь - обстрел не страшен: попадет пуля в бомбу - срикошетит. Ну а если она угодит в кассету с ампулами пожара не избежать, сгоришь, не долетев до земли. Летали мы без парашютов, и, конечно, кассеты с ампулами над сильно защищенной целью были очень опасны. Попадешь над аэродромом противника в лучи прожекторов - только о кассетах и будешь думать.

Все эти прежние страхи, о которых я напрочь уже успел забыть, сейчас словно сфокусировались в одной точке: можно сгореть над целью.

Пока в полку не хватало летчиков, мне приходилось летать на боевые задания почти со всеми штурманами. С Иваном Чернышевым летать мне нравилось. С ним было как-то весело в полете - шутки, побасенки, да и землячество нас сближало - оба родились в Горьковской области.

Сейчас Иван заметил мою скованность и попытался развеселить.

- Ты что скис? - ткнул он меня в бок. - Может, перед полетом в бане помылся? - Мыться в бане перед боевым вылетом считалось плохой приметой.

- Нет, Ванечка, - ответил я на полном серьезе, - водные процедуры мною принимаются, как правило, после приземления.

- Так, может, ты по пути на аэродром попа на дороге встретил?

- Опять не угадал. Если б встретил, то сейчас мы бы с тобой еще не летели.

- Почему?

- В обход пошел бы, а это путь неблизкий.

- Ну, тогда письмо перед вылетом получил и прочитал? Так?

- Получить - получил, а прочитаю, когда прилетим.

- В таком случае ничего не понимаю.

- Что-то меня кассеты смущают, - поделился я с другом опасениями...

Предчувствие на этот раз не обмануло. Вражеские прожектора поймали наш По-2 дважды. Первый раз на полпути к цели, близ Ясс, а второй...

Город Роман встретил нас сильным заградительным огнем. Однако эти "рифы" мы с Иваном миновали удачно. Чернышев подал команду:

- Боевой курс!

Вскоре вышли на цель. Под нами аэродром, стоянки самолетов. Тут-то мы и попали вторично в перекрестье лучей прожекторов. И сразу же ударили немецкие зенитки.

Иван открыл кассеты с ампулами, как мне показалось, с опозданием. Хотелось крикнуть другу, чтоб быстрее сбрасывал "каэсы", чтоб не испытывал судьбу... Но Чернышев сам знает, что делать, здесь я ему не советчик. Штурман в этой огненной круговерти сумел точно прицелиться и сбросил кассеты прямо в "десятку". Ампулы с горючей жидкостью легли очень удачно - на прожекторы. Два из них сразу погасли. А вскоре выключились и другие.

Цель была обозначена, и следовавшие за нами экипажи, удачно отбомбившись, без потерь вернулись на аэродром.

Перед самым началом Ясско-Кишиневской операции в полк прибыли экипажи из Казани и ЗАПа с новыми самолетами и пополнением летного состава.

К тому времени транспортники подремонтировали дороги, подтянулись отставшие тылы, базы снабжения.

Днем 18 августа полк перебазировался на новую точку, ближе к линии фронта. Явный признак приближающегося наступления.

Ночь с 19 на 20 августа 1944 года - ночь начавшегося прорыва войск нашего фронта. До этого мне не приходилось видеть с воздуха крупных наземных сражений. А тут столько артиллерийских батарей, столько "катюш" сразу вступило в дело! Воздух буквально содрогался от грохота артподготовки.

"Мельница" из всех родов войск добросовестно работала и днем 20 августа.

К исходу 21 августа вражеская оборона была сокрушена. Танкисты и артиллеристы расширили прорыв до 65 километров по фронту и до 40 километров в глубину и вышли на оперативный простор, овладев городами Яссы и Тыргу-Фрумос.

К концу дня 22 августа Ставка Верховного Главнокомандования приказала командующим 2-м и 3-м Украинскими фронтами замкнуть кольцо окружения в районе Хуши, разгромить основные силы противника и открыть таким образом путь к основным экономическим и политическим центрам Румынии.

Точно в назначенный срок войска двух фронтов, преодолевая упорное сопротивление врага, вышли к реке Прут и почти замкнули кольцо окружения огромной группировки противника. Еще через день операция была уже близка к стадии своего завершения: все пути отхода за Прут были перекрыты. Представитель Ставки доложил 23 августа в Москву: "В результате четырех дней операции войска 2-го и 3-го Украинских фронтов сегодня - 23 августа завершили окружение кишиневской группировки".

* * *

Село Кэзэнешти - первая точка нашего иностранного базирования. В глаза бросилась страшная бедность крестьян. Убогие домишки, столь же незавидные хозяйственные дворы. Очень мало домашнего скота - только куры и уцелели. Видно, немецкие власти со своими союзниками не особенно церемонились.

Нам еще до вступления на румынскую землю выдали на руки карманные книжечки-разговорники; по ним мы уже объяснялись с молдаванами. Сейчас, вступая в Румынию, каждый из нас мог уже несколько фраз сказать румынам на их родном языке. Что-то попросить, о чем-то узнать. Экипажи разместились с комфортом - каждому в распоряжение была отдана целая хата. Ребята знакомились с хозяевами, вникали в дела и заботы местных жителей.

- Вы одни живете? - спросили хозяина дома Петр Жарликов и Василий Муратов.

Тот ответил, что сейчас в доме живут только двое - он и жена.

- А на фотокарточке кто?

- Это старший сын, - ответил хозяин. - Он погиб под Одессой. А рядом младший. Тоже с войны не вернулся. Говорили, что погиб под Сталинградом.

- Может, не погиб, - успокоил Жарликов. - Под Сталинградом много румын в плен сдалось.

Алексею Томилову хозяин квартиры попался какой-то робкий. Дичился, в разговор вступал неохотно, с опаской. Но так продолжалось недолго. Через какой-то день-два советский летчик и румынский крестьянин уже стали друзьями. Узнав у Томилова, что тот родом из Сибири, хозяин спросил:

- А что у вас там растет?

- Как что? Все растет. Лес всякий, больше хвойный - тайга. А также хлеб.

- Хлеб? - удивился румын. - Так в Сибири же страшные морозы?

- Зимой - да, морозы сильные бывают, аж земля трещит. А лето у нас жаркое.

Как выяснилось, хозяин неспроста завел этот разговор. Слыхал он, что Сибирь - это ссылка. И немцы пугали румынских крестьян: "Вот придут русские, всех в колхоз загонят. А кто в колхоз не пойдет, в Сибирь сошлют".

Томилов в популярной форме объяснил, что Сибирь - это его родина и что лучше ее он ничего на свете не знает. Рассказал и о колхозах, да так доходчиво, что румынский крестьянин убежденно заявил: "Если так, то другое дело. Колхоз - это добрый помощник бедняку. Если так, то я за колхоз".

- И никто вас в колхоз загонять не собирается. Вы сами будете решать, как вам жить.

Крестьянин повеселел.

В результате победоносного завершения Ясско-Кишиневской операции Румыния вышла из гитлеровского союза и пошла вместе с нами против фашистской Германии.

Рядом с Дебреценом

Вот и мы, авиация, на земле последнего сателлита фашистской Германии приземлились на полевом аэродроме в Венгрии. Позади - горы. Впереди - широкая равнина.

Истребители, штурмовики и большегрузные бомбардировщики еще базировались где-то в долине Мурешула, в Румынии, а наши самолеты, словно грачи-разведчики ранней весной, сели поблизости от линии фронта.

До этого мы много и плодотворно поработали, чтоб не дать противнику осуществить одну из последних его наступательных операций под кодовым названием "Цыганский барон". Вместе с наземными войсками, активно помогая им, 930-й Комсомольский авиаполк принял непосредственное участие в боях за Северную Трансильванию и ее столицу Клуж. Приказом Верховного Главнокомандующего полку было присвоено почетное наименование "Трансильванский".

* * *

Кереш-Ладань - первый в Венгрии "занятый" Комсомольским авиаполком населенный пункт. "Населенный" - звучит, пожалуй, не совсем точно, вернее будет сказать - безлюдный. В какой дом ни загляни - ни души, все кругом будто вымерло.

Пропагандисты геббельсовского ведомства поработали и здесь. Мадьяры, стар и млад, покинули родные жилища в страхе, что придут большевики - коммунисты и комсомольцы, "эти чудовища в образе человека", которые... Словом, так же, как и в свое время в Румынии, фашистские агитаторы и венграм внушали о нас всяческую чушь. Вплоть до того, что мы будем толпами угонять местных жителей в большевистское рабство, а непокорившихся вешать и расстреливать.

Жители Кереш-Ладани снялись с насиженных мест так поспешно, что в некоторых домах остались не вынутыми из печек приготовленные к обеду супы и вторые блюда. И везде, в каждом доме, по полкам было расставлено множество самых разнообразных солений, варений, маринадов.

Во дворе дома, выделенного адъютантом эскадрильи для экипажей Жарликова и Анисимова, друзья обнаружили в горячей еще печке аппетитно пахнущие румяные караваи хлеба.

- Слышишь, Петя, как они потрескивают? - с видом знатока сказал Муратов, штурман Жарликова.

- Как бывало дома, у мамы, - вставил Анисимов. - Эх, ребята. Перекусить бы...

Батальон аэродромного обслуживания, наш кормилец, безнадежно отстал. Очевидно, на такой рывок никто не рассчитывал: нам даже не выдали питание сухим пайком. Бензозаправщики и автомашины с боепитанием тоже находились где-то в пути. Вылетов на боевое задание ожидать не приходилось. И поужинать в такой обстановке было бы в самый раз.

- Ну и пусть БАО где-то плутает, - поделился вслух своими мыслями Саша Костров. - Перейдем на подножный корм, - и весело добавил, показывая на уставленные яствами полки: - Вон сколько всяких закусок для нас приготовили мадьяры!

- А что, мысль ценная!

- С таким аппетитом сейчас порубаем!..

Но в это время раздался отрезвляющий голос вошедшего во двор адъютанта:

- Отставить! Что за разговорчики? А вдруг вся эта пища специально для нас оставлена?

- Хочешь сказать - отравлена?

- Хвалю за догадливость.

...Только к утру следующего дня в Кереш-Ладань въехал длинный обоз нашего БАО. Завтракали мы уже в своей столовой. Днем все встало на свои места. А когда стемнело, полк всем составом уже летал на бомбежку вражеских опорных пунктов.

* * *

Ночь с б на 7 октября 1944 года оказалась для нас трагической - с боевого задания не пришли сразу два экипажа: старший лейтенант Ивановский с младшим лейтенантом Туриком и младшие лейтенанты Протопопов и Сиверсков. И мы уже знали, что они не вернутся. Погибли над целью.

Не верилось, что такие отличные ребята больше не появятся среди нас.

Павел Иванович Ивановский... Именно Павел Иванович, а не Паша и даже не Павел. Его все привыкли уважительно называть по имени-отчеству, хотя и был он наш ровесник.

За что его все в полку любили? Трудно ответить на этот вопрос. Наверное, прежде всего за щедрость, за доброту. И еще за прекрасный голос. Если кто-то из ребят в свободное время заводил широкую, раздольную русскую песню, то тут уж без Павла Ивановича было не обойтись. Особенно он любил петь "Вечерний звон", когда песню исполняли на три-четыре голоса. Служил я под началом Павла Ивановича больше года, но не помню случая, чтобы он хоть раз повысил на меня голос. А ведь далеко не все у меня тогда получалось так, как надо. Ему было достаточно посмотреть на провинившегося, улыбнуться как-то по-особенному да головой покачать, и все становилось яснее ясного.

И ему все платили взаимностью. Вот, помню, совсем недавно, когда мы стояли еще в Молдавии, в Негуренях, Павел Иванович раненый лежал в полковом лазарете. Кто-то сказал, что выздоравливающим полезно виноградное вино. Этого было достаточно, чтобы друзья Ивановского, а их у него было много, прикатили к его окну в санчасти целую бочку вина: только быстрей поправляйся.

Борис Владимирович Протопопов... Москвич. У меня даже сохранился его адрес: Зеленые горы, 16. Кряжистый, крепко сбитый, широкоплечий парень. Весельчак и острослов. Все у нас звали его просто Борей. Он. как-то быстро вошел в нашу эскадрилью и в коллектив полка. Этому способствовала, пожалуй, наша художественная самодеятельность. Протопопов, тогда еще сержант, пришел однажды на репетицию нашего джаз-оркестра и, улыбнувшись, со знанием дела заметил:

- Что это за джаз без настоящего ударника! - И тут же, взяв палочки, выкинул такое коленце, что все участники самодеятельности решили: быть тебе, Боря, ударником в джазе!

Борис так сжился с оркестром, что со своим инструментом не расставался никогда, даже при выполнении боевых заданий. Барабан он хранил в гаргроте самолета.

Летал новичок смело, я бы сказал, с улыбкой, как и играл в джазе. И, безусловно, не портил общего строя "боевой песни". Однажды в экипаже с Иваном Чернышевым Борис разбомбил большой немецкий склад с боеприпасами и был награжден орденом Славы III степени. А вскоре ему было присвоено звание офицера.

Как и многие другие летчики, Борис не был исключением в соблюдении различных примет. И барабан в гаргроте самолета он считал чуть ли не спасательным талисманом.

Гриша Турик... Григорий Ильич, штурман в экипаже Ивановского, комсорг второй эскадрильи. Этим, пожалуй, все сказано. Недавно был принят в члены ВКП(б), но продолжал работу в комсомоле. Скромный парень-трудяга. С ним я тоже познакомился в нашей полковой художественной самодеятельности. Еще на Калининском фронте. В литературных монтажах он обыкновенно очень выразительно читал патриотические стихи. А потом "за компанию" освоил гитару. В песне "Наш джаз" фигурирует и его имя:

...Турик Гриша,

Киреев Миша

Наш большой веселый коллектив.

С Протопоповым в экипаже штурманом постоянно летал мой земляк Сережа Сиверсков. Родом он был из Павлова-на-Оке. Там на улице Кирова, 9/38, в квартире No 2 жила его мать Анна Арсентьевна, которая вот уже четыре года ждала сына. А ее Сережа, Сергей Петрович, остался навечно в Венгрии.

В полукилометре от города Сарваш, у дороги Сарваш - Дьюла, выросли четыре холмика земли и четыре обелиска, увенчанные красными звездами...

Гибель боевых друзей всегда горька. Вот и сейчас эта утрата вновь переполнила сердце комсомольцев-летчиков ненавистью к врагу.

- Гибель четверых замечательных наших боевых друзей зовет к отмщению, сказал на траурном митинге летчик Григорий Усольцев. - И мы не успокоимся, пока не отомстим за жизнь каждого из них, уничтожив десятки, сотни фашистов!

* * *

Осенние ночи везде и всюду - осенние. И в Венгрии они тоже были тогда хмурыми, темными и очень длинными. Фронт продвинулся далеко на запад. Цели для бомбометания тоже отодвинулись. Любой боевой полет - на полный расход горючего. И каждый экипаж Комсомольского авиаполка в этих условиях делал по два-три вылета. Мы бомбили скопления войск противника в Чонграде, в Сольнове, часто летали на разведку.

По себе знаю, как каждый из нас уставал в таких изнурительных полетах. Вспоминается полет на бомбежку войск противника в городе Чонград. Продолжительность полета - три часа. Мы с Мишей Киреевым пошли на третий вылет. Мотор гудел монотонно и убаюкивающе. Мне страшно хотелось спать. Что я только не делал, чтобы не уснуть, - и щипал себя, и кулаком по ногам бил... И все-таки усталость взяла свое - я заснул. Спал недолго, самое большее минуты две. Но успел даже сон увидеть. Проснулся же от резкого нырка самолета видимо, склонился головой на ручку управления, машина пошла в пике, и я стукнулся головой о приборную доску... Быстро выровнял самолет по горизонту, в переговорное устройство спросил штурмана:

- Мишель, как чувствуешь себя?

Молчание. Я громче и строже:

- Мишка! - кричу. - Где мы находимся?!

Ни звука.

Пришлось прибегнуть к ручке управления. Резко качнул машину влево, вправо...

- А? Что? Что случилось?.. - услышал наконец голос штурмана.

- Ты что же это, спишь?

- Вот черт, и правда, задремал, кажется, малость...

- А я так и вовсе уснул.

Только сейчас до нас дошло, чем мог кончиться этот третий полет на Чонград.

Вернулись домой, рассказал ребятам о нашем приключении. Комэск Сергей Ершов, вопреки ожиданиям, не стал мне читать мораль.

- Бывает, - сказал он. - Я тоже недавно чуть не уснул. Но я предупредил штурмана Коновницына. Кстати, Костя умеет управлять самолетом в воздухе.

- Когда штурман может пилотировать, это хорошо, - включился в разговор Иван Хотяшов. - Но искусству пилотирования быстро не обучишь. А против сна у меня есть верное средство, действует моментально. Достаю папиросу, беру из нее немного табака и растираю на ладони мелко-мелко, почти до пыли. Нюхну такое зелье - непременно чихну. И сон как рукой снимает.

Иван Игнатьевич, как всегда, оказался прав. Таким средством я и многие другие летчики не раз пользовались в длительных полетах - выручало.

Наука Ивана Хотяшова осталась в памяти на всю жизнь. Помнится, лет двадцать пять спустя после войны сидел я на одном представительном совещании.

Доклад был очень скучным, и у меня, что называется, начали слипаться глаза. Подумал: "Чего доброго, захраплю еще... Придется тогда краснеть". Вспомнил фронтовой противосонный рецепт. Достал папиросу, растер в ладони табак, понюхал... И сонливости как не бывало...

* * *

Запомнилась нам и происшедшая в те дни встреча с американскими летчиками, совершавшими так называемые челночные операции. Назывались эти полеты челночными потому, что самолеты, как челнок в ткацком станке, сновали из одного конца фронта в другой. Вылетали откуда-то из Англии и, отбомбившись по объектам в Германии, садились на нашей территории. Заправлялись здесь топливом, пополняли боезапасы и отправлялись на запад. Попутно бомбили войска противника в секторе нашего фронта.

О челночных операциях мы, конечно, были наслышаны. А тут довелось узнать новость прямо-таки сенсационную: две "летающие крепости" ("летающие крепости", а не наши "кукурузники"!) приземлились поблизости от нашего аэродрома, совершив вынужденную посадку: их подбили над Сольноком, над целью, которую мы бомбили не менее 200 раз. Самое смешное, пожалуй, заключалось здесь в том, что мы на своих "русс-фанер" не потеряли ни одного самолета, а "боинги" с первого вылета сели на вынужденную.

Некоторые комсомольцы-летчики ездили с визитом вежливости к союзникам. Там-то и узнали они историю с вынужденной посадкой. Должен заметить, что с американцами у нас тогда отношения были очень хорошими.

* * *

Скопление войск и техники противника в Сольноке наш полк бомбил в ночь с 13 на 14 октября. Максимальное количество вылетов на эту цель было сделано и в ночь на 15 октября.

15 октября утром, сразу после завтрака, мы, по обыкновению, настраивались на отдых. Но в столовую чуть ли не бегом влетел начальник оперативного отдела штаба капитан Лятецкий.

- Внимание! - он поднял руку над головой. - Летчикам и механикам не расходиться. Сейчас подойдет машина, поедем на аэродром. Получена телеграмма срочный вылет на спецзадание.

Приказ есть приказ. Его не обсуждают, а выполняют. Ночь без сна летчику-ночнику дело привычное. Да и дневные спецзадания после боевых ночей нам не в диковинку. Сели в машины - и на аэродром. Всем составом полка полетели под Дебрецен, находившийся еще в руках противника, на полевой аэродром в Орадие-Маре.

Приземлились на новой точке часов в десять. Чтобы скоротать время, а заодно уж и погреться, кто-то разжег костры. В дело пошел хворост-валежник, сложенный на окраине площадки у лесочка.

- Полк, становись! - послышалась команда.

Мы все быстро построились.

Подполковник Чернобуров (Еренков к этому времени получил новое назначение, и теперь он командовал полком) объяснил задачу:

- Три дня назад войска конно-механизированной группы генерала Плиева во взаимодействии с 33-м стрелковым корпусом освободили город, близ которого мы сейчас находимся, и стремительным броском двинулись на север. А сейчас плиевцы оказались в окружении где-то юго-западнее пункта Хайду-Собосло, - командир развернул карту и уточнил: - Это недалеко от Ньиредьхазы.

Мы тоже достали карты. Нашли названный пункт. А подполковник после небольшой паузы продолжил:

- Нам приказано сегодня, сейчас, - Чернобуров поглядел на чистое голубое небо, затем на строй летчиков, - разыскать окруженных конников, наладить с ними связь и с максимальной напряженностью вывозить в расположение плиевцев боеприпасы и продукты питания.

Строй полка стоял словно наэлектризованный. Не хватало только искры-разрядки. Это чувствовали, безусловно, и командир, и комиссар полка. Как поступить? Что предпринять? Ведь задание должно быть выполнено во что бы то ни стало! Кого послать в такой опасный рейс? Нужен самый храбрый, самый надежный экипаж. И, видимо, вспомнив ситуацию, сложившуюся в свое время под Корсунь-Шевченковским, Батя решил еще раз испытать коллектив полка на мужество:

- Кто желает добровольно полететь на розыск конно-механизированной группы? - Командир еще раз оглядел строй и скомандовал: - Шаг вперед!

И, как тогда, под Корсунем, весь полк шагнул к командиру. Никто не хотел оставаться в стороне от выполнения рискованного задания.

Командир и комиссар улыбнулись: мол, иного и не ожидали. Но теперь им самим предстояло решить, кого же отправить в этот, смертельного риска, полет. Выбор пал на экипаж комсомольцев Николая Шмелева и Ивана Суворова. Их вызвали из строя, и минут пять комполка с комиссаром о чем-то с ними совещались. Впрочем, нетрудно было догадаться, о чем именно: разговор, конечно же, шел об одном - как выполнить боевое задание.

Шмелев и Суворов улетели на север, к линии фронта. Улетели работать.

Оставшимся на земле тоже было не до отдыха. Все с нетерпением поглядывали на часы. Как томительно тянутся минуты!.. Прошел час - никаких известий. Раскрутился второй... Не слышно знакомого рокота мотора, ничего не видно на ясном горизонте.

Расчетное время кончилось: в бензобаке самолета израсходовался весь бензин. Дальше лететь можно, как иногда мы шутили, только на самолюбии.

Снова весь полк в сборе, в строю. Нет только экипажа Шмелева. "Кого еще пошлют сейчас в полет?" На этот раз приказ на вылет получили сразу два экипажа - Дмитрий Климанов с Иваном Антоновым и Александр Анисимов с Александром Костровым. Расчет, видимо, был такой: кто-то из двоих все-таки прорвется сквозь огонь врага и найдет плиевцев. Боевой приказ будет выполнен.

Строгие, сосредоточенные лица летчиков. Натянутые до предела нервы...

Снова короткое совещание улетающих с командованием полка. Ни напутственных слов, ни прощаний... Всем хотелось верить, что ребята улетают ненадолго, что скоро они вернутся.

Вылетели парой. Климанов ведущий, Анисимов ведомый. Через несколько минут, идя на бреющем, они уже скрылись из виду. Да, в таких условиях, днем, на такое рискованное боевое задание можно идти, только близко прижавшись к земле, прячась от противника в складках местности, в перелесках, обходя крупные населенные пункты.

Вот и линия фронта - окопы с ходами сообщений, блиндажи... Гитлеровцы и хортисты открыли по низко летящим самолетам огонь из всех видов оружия. Но поздно. "Поликарповы-2" уже вышли из опасной зоны.

Что спасало смельчаков? Трудно ответить. Прежде всего, наверное, смелость. И бреющий полет. А значит, и верный расчет: как можно быстрее проходить зону обстрела.

Умело используя складки местности - овраги, балки, перелески, обходя крупные населенные пункты, смело маневрируя по высоте полета, экипажи Климанова и Анисимова довольно быстро сумели обнаружить нашу конно-механизированную группу. Конники несказанно удивились неожиданному прилету комсомольских экипажей:

- Не надо нам ничего! Все у нас есть, - сказал полковник-кавалерист. Можем и с другими поделиться своими запасами.

- Даже пленные, - добавил, улыбаясь, офицер-штабист, - только вот не знаем, кому их сдать.

Все это действительно было так. Но командование фронтом располагало более точными сведениями. В штабе, например, уже знали о намерении гитлеровцев блокировать конников крупными силами и ликвидировать эту группу советских войск, приносившую так много неприятностей в немецком тылу. Потому-то наше командование и принимало срочные меры.

Ребята подыскали близ Хайду-Собосло небольшую посадочную площадку, на которой можно было принимать самолеты. Договорились о сигнальных кострах и вскоре отправились в обратный путь.

Стемнеть еще не успело, и немцы вновь на линии фронта встретили наши По-2 ураганным огнем. И вновь смельчаков выручила избранная ими тактика бреющего полета, укрытия в складках местности.

Это было похоже на чудо - двухчасовой полет в ясную солнечную погоду над территорией, занятой противником, закончился для обоих экипажей вполне благополучно. Если, конечно, не считать множества пробоин на крыльях и в фюзеляжах самолетов.

С последними лучами заходящего солнца Климанов и Анисимов посадили свои машины на аэродроме Орадие-Маре.

- Саша, жив?! - первым Анисимова обнял парторг полка капитан Изотов, наш политический наставник.

А Саша лишь смущенно улыбался: мол, чего уж там, просто мы исполнили свой долг.

Да, быстро летит время... Кажется, совсем недавно лейтенант Анисимов был сержантом, самым молодым летчиком в полку. Чуть перешагнув за 17 лет, он открыл счет своим боевым вылетам. В неполные восемнадцать получил первую награду Родины - орден Красного Знамени. Федор Данилович хорошо помнил, как 16 декабря 1942 года третья эскадрилья отмечала день совершеннолетия Саши. Погода была нелетная, на всю ночь отбой. На столе сэкономленный за два дня фронтовой паек водки - всего на два тоста, больше нельзя.

- Ну, товарищ Анисимов, за твое совершеннолетие! - торжественно-иронично, нажимая на слово "товарищ", сказал тогда Изотов. - Теперь ты взрослый, и с этого дня имеешь право "избирать и быть избранным". Никто не запретит тебе жениться. Гордись и будь здоров!

И вот какой орел из того птенца вырос!

Изотов любил вспоминать свои боевые вылеты в экипаже с Анисимовым. Однажды - это было еще на Калининском фронте - их самолет попал в мощное перекрестье лучей шести прожекторов. Почти одновременно по освещенной цели ударило столько же "эрликонов". Как летчик сумел вырваться из этого ада, на это он и сам вряд ли бы смог ответить.

На аэродроме, подсчитывая пробоины в самолете, Изотов спросил молодого пилота:

- Сильно трухнул, Саша?

- Очень...

- Я тоже...

Вот и пойми ты русского человека: сознается, что страшно, что "трухнул", а ведь комиссар сам только что видел, как спокойно, расчетливо, смело вел себя Анисимов в бою.

Анализируя такие "острые моменты", Изотов позднее скажет: "Храбрость и умение неразлучны для летчика, они немыслимы отдельно друг от друга".

Да, повзрослел, возмужал за эти годы Александр Анисимов. То же самое можно было сказать и о Дмитрии Климанове, об Иване Антонове, об Александре Кострове, о Николае Шмелеве, об Иване Суворове, о многих из нас. О каждом.

На нашу площадку уже подвезли ящики с артиллерийскими снарядами и патронами, мешки с сухарями. С наступлением темноты двадцать экипажей полка с интервалом в пять минут полетели курсом, проложенным Климановым и Анисимовым. Кстати, Климанов и Антонов, Анисимов и Костров и на этот раз оказались лидерами. В ночной рейс они полетели первыми.

Из полета к плиевцам Климанов возвратился радостно-возбужденный и взволнованный:

- Днем мы с кавалеристами договорились только об условных сигнальных кострах, - доложил он в штабе. - А там сейчас выложили настоящий ночной старт с электрическим Т.

Штабисты расцвели в улыбках:

- Это Шмелев оборудовал посадочную площадку электростартом!

- Как - Шмелев?! Он жив?

- Живы и здоровы оба - и Шмелев и Суворов!

* * *

В ночь с 16 на 17 октября боевое задание осталось прежним - продолжать доставку боеприпасов частям шестого кавалерийского корпуса. Более опытные экипажи садились на выбранной площадке и разгружались, как говорится, из рук в руки. Менее опытные сбрасывали боеприпасы с низкой высоты к выложенным кострам.

Как оказалось, эти полеты вылились в добрый опыт. На другой день последовало дополнение к прежнему распоряжению: "В ночь с 17 на 18 октября выделить лучшее звено По-2, выслать его к 19.00 на аэродром Сечхалом, где летному составу 392-го и 992-го авиаполков передать опыт сбрасывания боеприпасов ночью с малой высоты".

Воздушный мост от аэродрома Комсомольского полка к часто меняющим свое местоположение кавалеристам стал действовать надежно и бесперебойно.

* * *

29 октября 1944 года совместными усилиями конно-механизированной группы генерала И. А. Плиева (в окружении находилась только небольшая часть корпуса), Дунайской флотилии, 5-го гвардейского танкового корпуса и 33-го стрелкового корпуса был освобожден важный промышленный и административный центр - город Дебрецен. Вскоре весь состав нашего полка перебазировался на стационарный Дебреценский аэродром. Отсюда мы продолжали с максимальной напряженностью летать к окруженным конникам, которые переместились к этому времени на южную окраину Ньиредьхазы, ведя тяжелые бои с крупными силами противника.

Перед одним из вылетов в штаб полка доставили телеграмму:

"Командиру группы По-2. На основании распоряжения Каманина приказываю: немедленно выслать самолет По-2 на южную окраину Ньиредьхазы. Свяжитесь с Плиевым. Необходимо забрать там венгерского пленного капитана Паренак.

Зам. начальника штаба 331 НАД подполковник Чистых".

Задание вывезти пленного мадьяра в Дебрецен получил экипаж командира звена третьей эскадрильи Павла Титаренко. Павел со штурманом Николаем Ланцовым доставили от кавалеристов венгерского офицера. Капитан оказался важной птицей. Через него командование венгерской армии намеревалось начать переговоры с советской стороной о выходе Венгрии из войны и о совместной борьбе против немецких оккупантов.

Гитлеровцы узнали о происках своего последнего сателлита и ужесточили контроль над соединениями Хорти, введя, по сути дела, "новый порядок" на всей территории Венгрии, оставшейся под их контролем.

Блокировав севернее Дебрецена отдельные кавалерийские части генерала Плиева, немецкие войска стремились ликвидировать их любой ценой. В какой-то мере это могло бы поднять пошатнувшийся престиж гитлеровской военной машины.

Ох, как опасен недобитый зверь!.. Мы это почувствовали на себе.

27 октября, с вечера, полк в полном составе был готов к вылету на выручку к друзьям-конникам. К крыльям самолетов привязаны ящики с патронами и снарядами. Баки заправлены бензином. На картах нанесен маршрут: Дебрецен южная окраина Ньиредьхазы. Осталось дождаться связного самолета - командира первой эскадрильи капитана Ершова. Он должен прилететь от плиевцев и сообщить, на какую площадку садиться и где будет организован прием груза на сброс.

Уже начали спускаться сумерки. Что же так долго нет Ершова? Не случилось ли чего там, у кавалеристов?

Предчувствия не обманули. На подходе к аэродрому появился самолет с зажженными аэронавигационными огнями.

- Почему он не выключает АНО?

- Он и себя демаскирует, и аэродром...

- Что-то случилось, наверно.

На "коробочке" самолет поморгал бортовыми огнями. Земля ответила включением посадочных огней. Капитан Ершов, большой мастер ночного пилотажа, притер По-2 на три точки у Т. Быстро срулил на нейтральную полосу. Все, кто находился на аэродроме, окружили комэска-1. Рассказ Ершова был краток:

- Немцы прижали конников. Плиев решил выходить из окружения.

У плиевцев, как оказалось, было звено самолетов связи. Ночью летчики звена не летали. Но не оставлять же "живые самолеты" врагу! Ершов сказал летчикам-связистам, что включит АНО, и это будет хорошим ориентиром для них, чтобы собраться вместе и строем лететь в Дебрецен. И вот летчики-связисты над нашим аэродромом.

- Надо создать для них дневные условия посадки, - предложил Ершов.

С ним моментально все согласились. Над аэродромом взлетели одна за другой белые ракеты. Не успевала погаснуть одна, как загоралась другая. Летчики-связисты благополучно приземлились.

Никто в этой суматохе не заметил, как к аэродрому подошел еще один самолет с включенными АНО. Хитрость врага сработала: его приняли за своего. Правда, не все.

В стороне прогрохотала очередь из крупнокалиберного пулемета - это стрелял кто-то с самолета-штурмовика Ил-2 (штурмовой полк в это время базировался на одном с нами аэродроме). Но на эти выстрелы никто не обратил внимания. Подумали, что оружейники пробуют пулеметы, готовя самолеты к вылету.

И вдруг раздался характерный визг падающих бомб.

- Воздух! - послышалась запоздалая команда.

- Ложись!!!

Летчики бросились на землю.

Мелкие бомбы-лягушки, прозванные так за их свойство подпрыгивать после удара о землю и рваться настильно, создали сплошную стену огня.

- Погасить стартовые огни, - скомандовал командир полка.

Но до выключателя так просто не дотянешься - к нему надо бежать. Вот кто-то быстро поднялся и тут же упал, скошенный осколками. Смертельно ранен лейтенант Ефремов. Еще семь человек получили тяжелые ранения. В их числе командир звена Сергей Безбородов, штурман звена Николай Ланцов, летчик капитан Горбачев, оружейник старшина Деканов...

Прибавилось работы нашему полковому врачу Георгию Морозову{6}. Пожалуй, за всю войну ему не приходилось работать так напряженно. Это напряжение чувствовалось во всем - и в торопливых, но уверенных действиях рук, и в сосредоточенно остром взгляде внимательных серых глаз. Состояние доктора выдавали выступавшие на высоком лбу тяжелые капли пота. Сестра милосердия милая наша сестричка - ловким движением проворных рук снимала эти капли кусочком марли.

Застонал пришедший в сознание Сергей Безбородов. Морозов, только что закончивший "штопать" лицо капитана Горбачева, сразу переключился на обработку ран Безбородова...

Военные медики... Они не ходили в атаки, не уничтожали самолеты и танки, переправы и узлы сопротивления врага. Но в каждом подвиге солдата есть доля героического труда людей в белых халатах. У них в войну были свои сражения сражения за человеческие жизни.

На другой день, рано-рано утром, немецкие самолеты проштурмовали аэродром в Дебрецене. Много наших самолетов получили повреждения.

Неудачи могут сломить слабых. Но мы себя не относили к их числу. Через день, когда наши механики починили поврежденные По-2, комсомольцы полка сквитались с фашистскими асами, разбомбив ночью их аэродром.

В небе над Будапештом

Будапешт... Еще вчера ты был в стороне от наших опасных воздушных дорог. И на своих картах-пятикилометровках мы закладывали тебя под обрез планшета. На всякий случай - может, пригодишься. В навигационном отношении ведь отличный ориентир: большой город на большой реке. Вернее, две твои почти равные части, Буда и Пешт, разделенные голубым Дунаем, текущим почти по компасу с севера на юг. И тут же, посреди реки, остров Чепель.

Будапешт... Мы уже были наслышаны о тебе, о красоте твоих улиц, площадей и мостов через Дунай, об удивительно красивой архитектуре дворцов и замков, о легендарной горе Геллерта.

Честное слово, хотелось свидеться с тобой, славный город на Дунае... Но только не так.

...Сначала в нашем лексиконе появилось словосочетание "будапештское направление". Направление наступления 2-го Украинского фронта. Были сделаны первые боевые вылеты на разведку войск и техники противника по дорогам, идущим к венгерской столице. До Будапешта мы еще не долетали. Он пока находился в радиусе недосягаемости для наших самолетов. Да и кто из нас мог тогда подумать, что мы на По-2 будем его бомбить?

Пришлось бомбить, причем много раз.

2 ноября мы с аэродрома подскока, который располагался в восьми километрах юго-западнее пункта Деваванья, летали на бомбежку вражеских войск в Надьюкереш и по дорогам от пункта Дион на Кечкемет. Будапешт находился в 130 километрах от линии фронта.

Полк перебазировался на новую точку. Только и она оказалась уже далеко от передовой. Начали вновь работать с аэродрома подскока: полеты на разведку в районы Уйсас, Ясладань, Ясапати, Ясберень, Надьката.

Наступил день 3 ноября 1944 года. Его очень хорошо запомнили летчики-комсомольцы. Был получен боевой приказ - бомбить войска и технику противника в самом Будапеште.

Ночь с 3-го на 4-е выдалась на редкость светлая, полнолунная, с дымкой на горизонте.

Чтобы максимально обезопасить экипажам работу над целью, нам предложили с бомбовым грузом набрать "потолок" - кто сколько сможет. И с планирования, так, как мы уже привыкли, выискивать противника на улицах Будапешта. С планирования и бомбить.

- Товарищ лейтенант, самолет к вылету готов, - доложил мне старшина Подзерей. Чувствуется, что механик тоже волнуется.

Мы с Киреевым для порядка проверили подвеску бомб, стопорные "усики" на ветрянках взрывателей, запас белых и красных ракет. Запустили мотор. Все в порядке, гудит ровно.

- Ну, ни пуха! - напутствует нас штурман эскадрильи.

- К черту!

...Широкая лента великой реки, появившаяся слева, вызвала какое-то трепетное чувство. Словно после долгих лет разлуки вернулся на родную Волгу.

Будапешт... Даже с нашего "потолка" он виден нам не весь. Замечаем на одной из улиц колонну автомашин. А может, это танки?

- Видишь? - спрашивает штурман.

- Вижу.

Киреев берет бразды правления в свои руки. Командует, сколько надо довернуть и когда: "Так держать!"

Прилетели домой - у всех только и разговоров о Будапеште, о Дунае, о только что завершенном полете.

В первом налете на столицу Венгрии участвовало лишь одиннадцать экипажей. Все отбомбились успешно. Второй вылет оказался, как всегда, труднее. Вражеские зенитки были уже начеку. Однако и он закончился для нас вполне благополучно.

Когда Будапешт стал прифронтовым городом, мы летали бомбить войска и технику противника в нем уже всем составом полка. Летали в любую погоду. Порой, чтобы только точнее, эффективнее поразить цель, снижались чуть ли не до крыш.

В полетах на венгерскую столицу более других отличился экипаж в составе летчика Федора Парфенова и штурмана Мубарака Зарипова. И летчик и штурман в полк прибыли сравнительно недавно. Но молодой коммунист Парфенов сразу же показал себя грамотным командиром. За последние два-три месяца Федор летал почти с каждым из штурманов второй эскадрильи. И каждый о нем говорил: "Смелый, находчивый летчик". К летчику-коммунисту в экипаж дали молодого штурмана-комсомольца Зарипова, татарина по национальности, малоразговорчивого, спокойного и какого-то уж очень тихого. Но летчик и штурман, как говорится, быстро нашли общий язык. Как сказали бы теперь, в экипаже установился идеальный психологический микроклимат. Летчик отлично владел техникой пилотирования самолета ночью. Мубарак безошибочно ориентировался на местности и мастерски бомбил. Большего тогда не требовалось. А ребята еще были страшно злы на фашистов. У Федора Парфенова на фронте погиб отец. У Зарипова - брат. И они буквально рвались в бой, чтобы отомстить гитлеровцам за смерть родных, за все злодеяния фашистов на нашей земле.

* * *

Праздник 27-й годовщины Великого Октября мы встретили, можно сказать, у ворот Будапешта. Сначала полк базировался в пункте Кендереш, затем в Яношхиде. Отсюда до Будапешта было уже рукой подать.

Как-то, забыл, правда, на какой именно из стоянок полка, нам довелось встретиться с венгерским патриотом по имени Иштван. Иштван на удивление хорошо владел русским языком. Оказалось, что во время первой мировой войны он, после знаменитого Брусиловского прорыва, попал в плен и длительное время жил у нас в Сибири. После победы Октябрьской революции, когда Советская власть провозгласила лозунг "Мир народам!", уехал к себе на родину. Да не один, а с молодой женой.

Иштван хорошо помнил Венгерскую советскую республику 1919 года, не раз видел вождя венгерской революции Белу Куна, который, как и Иштван, был сначала военнопленным в России, а затем, вступив в ряды Красной гвардии, командовал отрядом венгерских интернационалистов. Иштвану остались близки идеи Венгерской республики.

- Наши крестьяне, - говорил нам новый друг,--всем сердцем вместе с Советами. Если вам нужна какая-то помощь, только скажите. Мы все сделаем для Красной Армии.

И Иштван действительно искренне старался во всем помочь Комсомольскому полку: в размещении личного состава, в оборудовании посадочной площадки...

От него наш парторг Федор Данилович Изотов узнал довольно интересную подробность из текущей жизни Венгрии. Иштван рассказал о том, что регент Хорти, четверть века правивший страной, а в последние годы прислуживавший Гитлеру, смещен с поста. Вместо Хорти к власти в Венгрии немцы поставили Ференца Салаши, главаря нилашистов, который по радио объявил на весь мир о намерении продолжать войну вместе с Гитлером до победного конца.

Из других, уже официальных, источников мы узнали, что немцы сняли из Греции, Югославии и с Западного фронта не менее 25 дивизий и бросили их на защиту столицы Венгрии.

* * *

Между тем бои за Будапешт продолжались. Обойдя столицу Венгрии с юго-запада, войска маршала Толбухина (3-й Украинский фронт) развернулись к Эстергому. Туда же с востока устремились и войска нашего 2-го Украинского фронта. Несколько ночей Комсомольский полк с максимальной напряженностью бомбил переправы через Дунай у Эстергома, затрудняя немцам маневр войсками и техникой.

И вот гигантские клещи вокруг Будапешта сомкнулись. Бои разгорелись сразу на нескольких направлениях. Танки и кавалерийские части 2-го Украинского фронта, заняв город Вац, ринулись на юг по берегу Дуная и вскоре подошли вплотную к северным и северо-восточным пригородам венгерской столицы.

188-тысячная будапештская группировка противника оказалась в кольце.

* * *

Осенняя погода - погода неустойчивая. Верно, это о таком времени года говорится - на дню семь перемен. Были одна или две ночи ясные, полнолунные, с легким морозцем. А затем небеса словно прохудились: то дождь, то снег, то дождь со снегом. На земле - слякоть. Но мы летали и в такую погоду. В ночь на 9 ноября экипажи полка сделали 60 вылетов на разведку с попутным бомбометанием. Один из объектов - город металлургов Мишкольц - находился в ста километрах от аэродрома. Каждый полет длился не менее двух часов. И все же и в таких условиях летчики полка делали за ночь по нескольку вылетов.

Выдержку и мужество проявил во время одного из полетов интернациональный экипаж - летчика-испанца Бартоломео Масса со штурманом Иваном Дубовиченко. Над целью, это было над Будапештом, мотор самолета стал работать с перебоями поврежден.

- Ничего страшного, Боря, - успокоил Масса Дубовиченко. - Главное, без паники. У нас есть еще высотенка. Думаю, до своих дотянем.

- Нет паника, Ванья, - проговорил Борис. - А посадке к немцам - такой расчет у меня никогда не был. К черту!

- Правильно, Боря! Так держать!

На подбитом моторе летчик сумел перетянуть через линию фронта. Пошел на вынужденную посадку. Штурман подсветил белой ракетой момент приземления. Бартоломео удачно посадил машину. Через пехотинцев Дубовиченко связался с командованием полка, сообщил координаты своего местонахождения. А к рассвету на место посадки По-2 механики третьей эскадрильи уже привезли новый мотор и быстро восстановили боеспособность самолета.

Что такое посадка ночью на подбитом самолете, хорошо знаю по себе. Примерно недели через полторы после описанного случая мы со штурманом Иваном Чернышевым летали бомбить Будапешт. Нас тогда тоже зацепило - оказался перебитым тройник масляной помпы. Масло вытекло, мотор заклинило, и мне пришлось сажать самолет. От гибели нас спас тогда счастливый случай. Нам просто повезло.

* * *

Вокруг Будапешта все сильнее сжималось кольцо окружения. Одновременно с этим наши войска, развивая наступление на запад, продвинулись вперед примерно на 60 километров. Осажденной группировке было трудно рассчитывать, что ее выручат из "котла". Но из Берлина получен приказ - защищать Будапешт так, как защищали Сталинград русские. Гитлер еще надеялся, что каким-то чудом удастся сдержать у стен древнего города девятый вал наступления Красной Армии.

Войска 2-го Украинского фронта готовились к штурму венгерской столицы. Советское командование, чтобы избежать ненужного кровопролития, спасти столицу Венгрии с ее замечательными памятниками истории и культуры, направило в Будапешт парламентеров с ультиматумом - немедленно прекратить все военные действия и сложить оружие. Но...

Совершилось чудовищное преступление. Погибли два молодых советских офицера - капитан И. А. Остапенко, украинец, и капитан Миклош Штейнман, венгр по национальности, сражавшийся в Испании в бригаде легендарного генерала Лукача.

На другой день Совинформбюро оповестило весь мир о злодейском убийстве парламентеров. У нас в полку, как, вероятно, и в других частях, по этому поводу состоялся митинг. Злодеяние фашистов вызвало взрыв возмущения.

Начался штурм Будапешта...

* * *

В осажденном городе немцы сражались с яростью обреченных. Это мы чувствовали в каждом полете - по силе зенитного огня, по его плотности, по пробоинам в перкалевой обшивке самолетов.

Но комсомольцы в долгу не остались. Полк ответил на это непрерывной бомбежкой, организацией самолетовылетов на цель с вечера и до самого утра. "Карусель" из одиночных "Поликарповых-2" замкнулась. Кто-то еще только просил старт, кто-то с набором высоты уже брал курс на Пешт, два или три самолета подходили к цели, столько же экипажей искали другие объекты для бомбежки. А вылетевшие первыми, сбросив смертоносный груз, разворачивали самолеты к дому.

На аэродроме тоже шла напряженная работа. Особенно доставалось механикам по вооружению. У нас в эскадрилье их было пятеро: Алексей Зубков, Александр Боровков, Федор Бондаренко, Анатолий Российский и Мария Михайлова, родная сестра первого секретаря ЦК ВЛКСМ. И хотя богатырским сложением никто из наших парней не отличался, работали они так, что иному богатырю впору бы и позавидовать. Алексей Зубков, например, на спор один подвешивал на бомбодержатель под крыло бомбу-сотку. Ну а Толя Российский - это наш сын полка. Как он появился в эскадрилье, никто уж теперь и не помнил. Совсем недавно, кажется, еще под крылом По-2 "пешком ходил", а теперь подрос, "вес набрал". Во всяком случае, осколочную бомбу в 25 килограммов подвешивает без посторонней помощи. Его у нас перекрестили и зовут не Россинский, а Рокоссовский. До знаменитого маршала Толе, конечно, еще далеко, но... Словом, дело свое он знает, и довольно прилично.

Кроме Марии Михайловой, были у нас в полку еще две девушки-оружейницы: Полина Баканова, доброволец из Чувашии, и Лидия Орлова, москвичка. Замечательные трудяги. От ребят девушки старались не отставать. В споры, кто сильней, правда, не вступали, но полусотку каждая из них, если приходилось, могла подвесить без посторонней помощи.

Механики по вооружению в те памятные ночи под Будапештом работали очень напряженно. Не успевали подвесить боекомплект под одним самолетом, как приземлялся другой. За ним еще один, и еще... И так всю ночь, до утра. Сто самолето-вылетов, по 200 килограммов бомб для каждого По-2. 20 тонн сосредоточенного груза требовалось "перелопатить" - перетаскать со склада на автомашины, с машин под плоскости самолетов, подвесить на бомбодержатели. Кроме того, надо было подготовить САБ, ракеты, малые зажигалки... И ничего, никто не хныкал. Потому что знали - в небе над Будапештом еще тяжелее.

Вспоминается одна из напряженнейших ночей уходившего 1944 года. Приземлился после второго за ночь вылета, спрашиваю:

- Витя Щукин где?

- Только что ушел на третий.

- А Вася Чудин с Сашей Гиматутдиновым?..

- Ждем. Вот-вот должны подойти со второго. А вот Уляхина что-то нет, не видели. С первого еще не вернулся.

- Может, заблудился? - высказывает предположение механик самолета.

- Да тут и захочешь - не заблудишься. Ориентировка ведь проще простого знай себе держи "железку" слева по борту. И на цель выйдешь, и на свой аэродром вернешься, - говорит кто-то из летчиков.

Комсомолец Уляхин - новичок в полку. К боевой работе допущен недавно. Неужели что-то случилось?

Худшие опасения подтвердились. Когда мы с Киреевьм приземлились после третьего вылета, механик сказал, что экипажа до сих пор нет. До рассвета все, кто оставался на аэродроме, ожидали не вернувшихся с первого вылета летчика лейтенанта Семена Уляхина и штурмана лейтенанта Василия Козлова. Не дождались. Не вернулись на аэродром также летчик-комсомолец Виктор Пахилкин и штурман Григорий Киряшов. На второй день в полк пришло сообщение, что ребята погибли. Позднее, когда в освобожденном Будапеште воздвигнут памятник погибшим советским воинам, на его открытие из нашего полка полетит штурман первой эскадрильи Георгий Маслов. Когда он вернется в полк, то расскажет нам, что имена Пахилкина и Уляхина, Козлова и Киряшова золотом высечены на граните обелиска.

На другой день над целью были повреждены еще два самолета. "Повторно повезло" Климанову с Антоновым. Зенитный снаряд разорвался около задней кабины и пробил лонжерон фюзеляжа и нижнюю плоскость. Ни летчика, ни штурмана не задело. Климанов, как всегда, безупречно посадил подбитый самолет на своем аэродроме.

- Ну и счастливчики же вы с Иваном, - сказал летчику механик самолета Константин Крупанов, осмотрев пробоины. - Ведь еще бы чуть-чуть...

- Чуть-чуть в Москве не считается, - отшутился Дмитрий.

На самолете Григория Усольцева зенитным снарядом перебило рули высоты, зацепило тросы управления. Пилотировать таким самолетом, особенно на посадке, очень сложно. Но Усольцеву уже не впервой попадать в такую ситуацию. Григорий приземлился мастерски.

Боевые потери и пробоины в самолетах, конечно, сказывались на настроении в полку. Но в уныние никто не впадал. Лишь злее мы становились.

За три декады декабря комсомольцы-летчики уничтожили в осажденном городе до 80 автомашин, подожгли несколько складов с горючим и боеприпасами. В результате наших бомбежек многие сотни фашистов отправились к праотцам.

* * *

Ночь под новый, 1945 год летчики Комсомольского авиаполка провели в небе венгерской столицы. Взрывы зенитных снарядов заменяли нам новогодние елочные огни - это для нас "старались" немцы. Мы тоже не собирались оставаться в долгу: на бомбах, которые наши штурманы ровно в полночь намеревались сбросить на гитлеровцев, оружейники мелом написали: "Новогодний подарок фрицам!"

В нашей эскадрилье первым на боевую вахту в небо Будапешта под Новый год ушли Иван Даев с Алексеем Склеменовым и Сергей Ершов с Георгием Масловым. А комэск третьей Алексей Дорошенко, вспомнив групповые бомбовые удары в Лелековке под Кировоградом, собрал эскадрилью в строй "клин звеньев" и повел своих ребят на Будапешт - праздничный фейерверк гитлеровцам был обеспечен.

Все экипажи отлично справились с боевым заданием. Итог боевой работы парка в новогоднюю ночь оказался достаточно внушительным: около 15 уничтоженных автомашин, два сожженных железнодорожных эшелона.

В эти напряженные ночи летчики Комсомольского авиаполка жили одними помыслами с артиллеристами, с гвардейцами-танкистами и пехотинцами.

Погода не баловала нас. В горах неожиданно начались снегопады. Они затрудняли экипажам ориентировку на маршрутах, выход на цель, осложняли возвращение на свой аэродром. Но комсомольцы-летчики и в таких условиях отлично справлялись с боевой задачей.

В одну из ночей экипаж Александра Анисимова сумел пробиться к цели - она находилась западнее Эстергома, пройдя сквозь сплошную снежную завесу. Трудно пришлось и летчику и штурману: горизонтальная видимость нулевая, да и внизу почти ничего различить невозможно - там лишь поблескивает русло реки и еле заметно выделяются темные пятна лесных массивов. А снизиться ниже 800 метров нельзя: справа и слева хребты гор. Помогло отличное знание района полетов и такой ориентир, как характерная излучина Дуная восточнее Эстергома. Лейтенант Анисимов безупречно выдержал курс, а лейтенант Костров вывел самолет на цель и без промаха отбомбился по переправе, наведенной немцами через реку.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги