Тибо никогда не был известен как человек спортивный. Ни одному жителю Дота никогда еще не случалось вечером за стаканчиком сказать: «А я сегодня опять видел, как мэр Крович бежал по Замковой улице». Но в тот день он именно бежал — со скоростью курьерского поезда донесся до дверей «Золотого ангела» и не остановился.
Брови Чезаре взметнулись так высоко, что едва не скрылись в набриолиненных волосах, но он все же выдавил из себя любезную улыбку. Однако любезность сменилась тревогой, когда мэр Крович, нарушив весь протокол, зашел за стойку.
— Чезаре, на минутку.
Вот и все, что он сказал.
Положение было настолько серьезно, что Чезаре лишился способности отдавать приказы бровями. Он поднял палец, подозвал Беппо, который стоял в другом конце зала, и сказал ему:
— Брат, остаешься за главного. Не подведи.
И за то мгновение, в которое Беппо подрос сантиметров на десять и приобрел торжественный вид сотрудника похоронного бюро, а остальные официанты посмотрели на него и вздохнули, как вздыхает ветер в тростниковых зарослях в устье Амперсанда, Чезаре увел Тибо в комнатку за стойкой.
— Кажется, между нами возникло некоторое недопонимание, — сказал Чезаре. — Я обслуживаю своих клиентов, но это не значит, что я ваш слуга.
Тибо, который знал, что ведет себя ужасно, но был слишком смущен, чтобы извиняться, только сжал зубы и сказал:
— Сделайте так, чтобы это немедленно прекратилось.
Чезаре снова взметнул брови. Знаток такого рода мимики понял бы, что это означает. А означало это вот что: «Выходит, если я на днях принес тебе кофе и пирожные и разговаривал с тобой, как с другом, выказывая уважение к твоей должности и к тебе лично, то сегодня ты считаешь себя вправе унижать меня на глазах моих подчиненных и клиентов — и даже не желаешь извиняться? Да кто ты такой? Знаешь ли ты, что в старой стране я перерезал бы тебе за это горло?» Но вслух Чезаре произнес только:
— Что вы имеете в виду?
— Остановите действие заклятия. Заклятия, которое я попросил наложить на одну особу. Сделайте так, чтобы оно перестало действовать!
— Никогда не слышал, чтобы вы просили накладывать на кого бы ни было заклятие.
Чезаре достал из кармана огромную связку ключей, выбрал самый маленький из них — крошечный кусочек золотистого металла, — открыл ящик инкрустированного секретера и протянул Тибо знакомый коричневый конверт.
— Кажется, это ваше? Возьмите. К содержимому я не прикасался. И вы не просили меня накладывать заклятия.
Тибо заглянул в конверт. Спутанные темные волоски лежали так же, как он положил их, словно их только что сняли с расчески и расцеловали.
— Простите меня, пожалуйста, — сказал Тибо.
Чезаре ответил движением бровей, которое можно было принять и за «Слишком поздно!», и за «Ладно, не будем об этом вспоминать». С такого угла, да еще против света сложно было точно рассмотреть.
— Расскажите мне об этом заклятье, — сказал Чезаре таким тоном, словно был потомственным врачом и просил перечислить симптомы больного.
И Тибо рассказал ему, что случилось с Агатой.
— Но это, разумеется, не правда. На самом деле она не превращается в собаку.
— Разумеется, это правда, глупый вы человек! Это плохо. Очень плохо.
— Что же мне делать?
— Нужно найти виновного и потребовать, чтобы он снял заклятие. Впрочем, это можете быть и вы.
— Нет-нет, это не я!
— Даже если так, излечить ее, возможно, не удастся. Разве что любовью или даже смертью. Смерть, как правило, лечит все болезни.
— Я так не думаю, — сказал Тибо и, попрощавшись, вышел.