Дочь Эрлик-хана

Глава 10 СХВАТКА С ПРИЗРАКОМ

Дверь открылась легко. Несомненно, эти древние петли постоянно смазывали. Пламя факела, закрепленного у входа, освещало длинный туннель, высеченный в камне.

— Этот ход ведет сквозь гору, — пояснил Йогок. — К рассвету мы будем далеко. Пусть гонятся! Пойдут через гору — отстанут. Лошади не пройдут по горе, а пешком идти долго — ночь и день. Пойдут вокруг горы — еще дольше: тропинок мало, обрывы крутые. Нет, они не пойдут ночью, лошадям надо отдохнуть. Тех белых я хотел вести через гору, но не стал. Им незачем знать, как войти в гору Эрлик-хана! Сюда приходят служители Эрлика, работают, отдыхают. Но сегодня никто не придет, Аль-Борак. Есть еда, накорми своих людей. А за той дверью, — жрец ткнул пальцем в темный прямоугольник в стене, — возьми лампы и масло.

Так оно и оказалось. Взяв несколько масляных ламп, Гордон зажег их и передал туркменам. Он не хотел вести своих людей в незнакомое место. Пожалуй, стоило побродить по этим коридорам и немного осмотреться… Но киргизы вот-вот нагонят их, что бы ни говорил Йогок. Американец покосился на жреца. Тот немного оправился после перехода, но все еще дрожал от страха. Нет, вряд ли он спланировал все заранее и заманил их в ловушку.

Впрочем, сейчас монгол стал чуть более словоохотливым. Он объяснил, что дверь изнутри запирается на несколько засовов. Каждый из них был толщиной с человеческую ногу, и поднять этот брус можно было лишь вшестером. Однако эта дверь действительно могла выдержать любой таран.

Приказав Йогоку держаться между ним и Орхан-шахом, Гордон направился вперед. Какие бы клятвы ни расточал жрец, это был еще не повод ему доверять. Коварство монгола было слишком хорошо известно, а Ясмину он ненавидел всеми фибрами души. Нужно было видеть полные ярости взгляды, которые верховный жрец бросал на богиню.

После того, как Йогок смолк, никто больше не произносил ни слова. Гордон пристально поглядывал по сторонам, и усталость не мешала ему изумляться. Вид этого колоссального туннеля поражал воображение. Здесь могли проехать в ряд, наверно, тридцать всадников, а потолок порой терялся в темноте. Кое-где с потолка свисали сталактиты, и желтоватый свет от лампы, которую нес Орхан-шах, усыпал их тысячами переливающихся искр.

Пол был отполирован до зеркального блеска. Господи, сколько веков потребовалось, чтобы проделать такую работу?! Здесь же находились кельи послушников, но сейчас все они были пусты.

И тут Гордон обратил внимание на следы кирки на стенах. Потом что-то тускло блеснуло… Он невольно замедлил шаг.

Легенда о горе Эрлик-хана оказалась правдой. То тут, то там вдоль стен тянулись маслянистые желтоватые прожилки. Достаточно было ковырнуть ножом, чтобы добыть золото. Сколько угодно золота.

Туркмены встрепенулись, как грифы, почуявшие падаль. Усталость долгого перехода как рукой сняло. Они прищелкивали языками, раздували ноздри и жадно глядели на стены туннеля, словно были готовы выгрызать драгоценный металл зубами.

— Так вот где жрецы берут золото! — не в силах сдерживаться, воскликнул Орхан-шах. — Позволь мне взять этого сморчка за ноги, Аль-Борак, и встряхнуть как следует! Пусть покажет, где они прячут то, что выскребли из стен!

Но «сморчка» трясти не потребовалось. Йогок подошел к одному из дверных проемов. За ним находилась просторная прямоугольная камера, где грудами лежали предметы необычной формы, — то, что это были слитки чистого золота, не укладывалось в голове. За этой камерой были другие, еще больше — там стояли печи и тигли, в которых золото плавили и отливали.

— Берите все, что хотите, — с видом полного безразличия произнес Йогок. — Даже тысяча лошадей всего не вывезет. И тысячи лет не хватит, чтобы добыть все золото горы Эрлик-хана…

Туркмены обступили Гордона. Никто ни о чем не спрашивал, но вопросительные взгляды и горящие глаза говорили лучше всяких слов. Гордон усмехнулся.

— Только лошадей пожалейте.

Разрешение было получено.

Сам Пророк Мухаммед не смог бы убедить разбойников, что Гордон ничего подобного не ожидал. Они полагали, что Аль-Борак просто-напросто выполнил свое обещание и привел их в Йолган исключительно ради золота. Вскоре у лошадей начали подгибаться ноги — но уже не от усталости, а от тяжести седельных сумок. Вовремя вспомнив наказ Гордона, туркмены принялись набивать золотом сумки, пояса и карманы. Но груды слитков словно не уменьшались, а разбойники стояли над ними, воя от отчаяния. Они проделали весь этот путь, рисковали жизнью… чтобы здесь столько осталось!

— Мы сюда вернемся, — лихорадочно пробормотал один из них. — Мы вернемся с повозками и тысячами лошадей, чтобы вымести отсюда все до последней крошки, клянусь Аллахом!

Терпение Гордона лопнуло.

— Собаки! — рявкнул он. — Вы и так набрали столько золота, сколько вам и не снилось! Может, теперь будете его глотать, пока не лопнете, как шакалы на падали? Или вы ждете, чтобы киргизы обогнули гору и перерезали вас? Тогда зачем вам золото?

Он уже обнаружил нечто более интересное — кладовую, где в кожаных мешках хранилось зерно. Заставив разбойников опустошить несколько сумок, набитых золотом, он приказал пополнить запасы корма, который мог понадобиться лошадям. Туркмены недовольно заворчали, но повиновались. Теперь они были готовы выполнить любой приказ своего предводителя, даже если бы он приказал им ехать прямо в ад.

Его тело ныло от усталости, голова кружилась. Сжевав горсть сырого ячменя, американец почувствовал себя чуть бодрее. Ясмина сидела в седле, прямая и неподвижная, но ее сияющие глаза не туманили ни усталость, ни раздражение, словно она и впрямь была богиней, чьи силы неисчерпаемы. Гордон по-прежнему восхищался этой удивительной женщиной, но теперь к этому чувству примешивалось глубокое уважение.

Наконец лошади были навьючены, и отряд продолжал путь по сказочному подземному дворцу, где золото казалось таким же доступным, как и камень. Туркмены жевали ячмень и возбужденно обсуждали, какие радости жизни они смогут теперь купить. Наконец туннель закончился. Впереди была бронзовая дверь — точная копия той, что осталась позади. Она тоже была не заперта. Жрецы знали: никто, кроме них самих, даже не попытается приблизиться к горе Эрлик-хана. Гордон потянул за тяжелое кольцо, дверь мягко открылась, и он выехал наружу, навстречу бледному тревожному рассвету.

Туннель выходил в небольшое ущелье с высокими отвесными склонами. Неподалеку, из расселины в камне, бил родник.

— Тебе дарована жизнь, Аль-Борак, — внезапно произнес Йогок. Он больше не дрожал и впервые за это время смотрел на Гордона прямо и открыто. — Иди. В трех милях отсюда есть тропа. Иди по ней, там будут луга с хорошей травой для твоих лошадей, чистая вода. Потом сверни к югу. Через три дня придешь в земли кочевников. Ты знаешь эти земли, хорошо знаешь. И кочевники никогда не нападут на тебя. Ты будешь в тех землях, а киргизы только обогнут гору. Они никогда не войдут в те земли. Граница — не забор на пастбище. Граница — то, через что человек не переступит. Куда идти дальше, решай сам. А теперь, Аль-Борак, отпусти меня и дай уйти.

Гордон недоверчиво покосился на жреца.

— С радостью, но не сейчас. Ты вернешься, встретишь киргизов — и что ты им скажешь? Когда они тебя спросят, что случилось с богиней?

Йогок не ответил; бросив быстрый взгляд на Гордона, он опустил голову и засопел.

Американец почувствовал, что закипает. Он с презрением взглянул на Йогока, потом обвел взглядом туркмен. Чуть живые от усталости, они смотрели на своего вождя с преданностью. Разбойники, убийцы… но Гордон знал, что ни один из них не ударит его ножом в спину. А этот жрец вел их тайными тропами, но по-прежнему не вызывал у него доверия. И от него можно ждать любой подлости.

Кивнув Орхан-шаху, Гордон выехал на тропу и посмотрел в ту сторону, откуда должны были появиться кочевники, но там по-прежнему было пусто. Тогда он приказал туркменам ехать вперед, а сам притаился в тени выступа и продолжал наблюдать.

Внезапно со склона скатился камень, затем еще один. Жеребец взвился на дыбы, затанцевал, попятился и едва не сорвался в пропасть. Спрыгнув с коня, Гордон укрылся за большим валуном и молча следил за этим странным камнепадом. Нет, он начался неслучайно. Гордон чувствовал себя омерзительно беспомощным. Потом он подумал о Ясмине, и это чувство стало нестерпимым. Казалось, ее слабые крики доносятся сквозь грохот камней, пальбу и яростные вопли сражающихся — только по этим звукам он понял, что в нижнем ущелье завязался бой не на жизнь, а на смерть.

Не дожидаясь, пока камнепад прекратится, он снова вскочил в седло и помчался на выручку.

Но драться было не с кем. Просто ущелье было перегорожено грудой камней. Туркмены метались, как волки, попавшие в ловушку, с воем и рыком размахивали кривыми саблями и стреляли, словно на склоне сидели им одним видимые призраки.

— Убейте жреца! — завопил кто-то. — Убейте! Он заманил нас в ловушку!

Лицо Йогока словно покрылось пеплом. Он вытянул вперед дрожащие руки, как будто это могло его защитить.

— Не убивайте! Я вел вас быстро, самой прямой дорогой! Киргизы не успели обойти гору.

— Так кто же это? — крикнул Гордон. — Жрецы и послушники? Которые поджидают тех, кто побывал в горе Эрлик-хана? И ты их не предупредил? Или не стал предупреждать? Говори!

— Нет! Клянусь Эрликом! Золото добывают три луны в год, потом уходят. И жрецы, и послушники — никого здесь не было! Я не знаю, кто это!

Гордон оглянулся на тропу… и похолодел. До сих пор он не верил в призраков.

— Он не знает, тупой америкашка! Ну что, кто с кем поквитается? Ты уже решил, что я свернул себе шею? Не суди по себе! Я знал, куда упаду. Я видел, как ты плюнул и пошел прочь, — сидел и смеялся над тобой. Так что не надейся меня пережить.

— Ормонд! — ахнул Гордон.

— Как думаешь, с чего я вдруг пристрелил того шамана? — усмехнулся англичанин. — Он все рассказал мне о тропах вокруг горы Эрлик-хана. Я давно уже брожу здесь… и вот наконец-то! Я очень хорошо слышал, как вы с этим лысым дикарем любуетесь утром и обсуждаете планы. А пока вы болтали, я пробрался в гору — из нее много выходов, — запер на замок дверь с той стороны и вернулся. Теперь вы в ловушке. Хотите — бегите обратно в пещеру. Но дверь заперта! Так что можете метаться здесь, как тараканы, а я буду давить вас по одному. Я в лучшем положении, чем ты, Гордон. Ты даже не видишь меня, а я тебя — как на ладони. А может быть, я продержу вас тут некоторое время. И дождусь, когда киргизы доползут сюда и перережут вам глотки.

— Почему ты так надеешься на киргизов? Ведь я скажу им, что ты пытался похитить богиню, и они убьют тебя. И увезут ее обратно, так что тебе надеяться не на что.

Ормонд не ответил. Гордон обернулся к туркменам и пересказал им разговор, не пропустив ничего. Йогок, по-прежнему бледный и дрожащий, молча смотрел на американца, и под его взглядом затрясся еще сильнее.

— Отсюда есть другой выход? — свистящим шепотом спросил Гордон.

Не в силах вымолвить ни слова, Йогок лишь отчаянно замотал головой, потом наконец смог разлепить губы.

— Лошади не пройдут.

— Что ты имеешь в виду?

Вместо ответа жрец отвязал от пояса светильник и показал в сторону выхода из туннеля.

— Здесь была лестница. Вела на скалу. Там сидели стражники, охраняли вход. Но никто никогда не подходил к Йолгану. И мы сняли сторожевые посты. Мы думали: Йолгану ничто не угрожает. Путь есть, но лошади не пройдут. Слишком крутые скалы.

— Это не твоя забота, — пробормотал Гордон, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда раздавался голос Ормонда. Потом подозвал Орхан-шаха и что-то шепнул ему на ухо. Туркмен понимающе кивнул, американец чуть отступил и бросил последний взгляд на Ясмину. Разбойники начали медленно отступать. Уже убедившись, что последний из них скрылся в пещере, Гордон задержался у входа и посмотрел на врагов, которые приближались медленно, но неотвратимо.

Их крики были слышны уже сейчас. Когда они подойдут, стрелять будет бесполезно: даже если каждая пуля разбойников найдет цель, больше половины останутся невредимы. То и дело поглядывая на склоны ущелья, Гордон сделал несколько шагов назад. Его глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но он уже знал: его люди с ружьями наготове уходят к двери. Американец уже хотел следовать за ними, когда на гребне горы мелькнул силуэт человека. Мелькнул лишь на миг — ровно настолько, чтобы перебежать от одного выступа до другого. Гордон вскинул ружье и стал ждать.

Он взмок от усталости и напряжения, глаза болели. Но человек, которому он поклялся отомстить, был жив. Тень еще раз метнулась между камнями и исчезла за огромным валуном, но Гордон не стал рисковать. Он ждал более удобного случая.

Секунды тянулись невыносимо медленно, от тишины резало уши. Наконец Гордон не выдержал. Выстрел прогремел неожиданно громко. Пуля отколола кусочек от валуна, за которым прятался Ормонд, послышался ехидный смех, и ухмыляющаяся физиономия англичанина на миг показалась из-за камня. Однако ответного выстрела не последовало. Вряд ли Ормонд был безоружен… но стрелять ему было нечем.

Туркмены услышали выстрелы и заголосили, но Гордон не обратил на них внимания. Сейчас главной задачей было вскарабкаться на уступ. Там, возможно, удастся взять на прицел Ормонда.

Подъем оказался нелегким. Вскоре перед глазами уже плыл красный туман. Однако Гордон успел увидеть, как Ормонд вновь ненадолго высунулся из-за своего укрытия. Так и есть: англичанин был вооружен кривой саблей, которую, должно быть, нашел в пещере. Появление Гордона с ружьем в руках оказалось для него настоящим сюрпризом. Ормонд попятился… и тут босая нога Гордона соскользнула с крошечного выступа, на котором он стоял. Старые инстинкты спасли ему жизнь. Ружье полетело вниз, и свободной рукой Гордон схватился за скальный карниз.

Эта встряска вывела его из полудремотного состояния. В голове прояснилось, мускулы как будто наполнились силой. Сделав последнее усилие, Гордон взобрался на уступ. Англичанин стоял в паре шагов от него в боевой стойке. Через миг Гордон был уже на ногах.

— Ну что, поговорим на языке стали, Аль-Борак! — ухмыльнулся Ормонд, делая выпад. — Посмотрим, вправду ли ты великий воин.

Они сражались на узкой горной тропе, и каждый шаг мог закончиться падением в пропасть — уже не притворным. Не раз то один, то другой боец отступал от края, в самый последний момент восстанавливая равновесие.

Конечно, Ормонд не обезумел. Но сейчас в его глазах горела ярость дикаря. Он учился фехтованию у лучших учителей Англии. Подобно дикому кочевнику, Гордон вряд ли помнил, кто первым научил его держать клинок. Его школой были дикие степи, горы и пустыни, а учителями — противники, которые заботились о чем угодно, только не о передаче своего мастерства.

Сейчас в каждый выпад он вкладывал всю силу своей ненависти. Он теснил и теснил англичанина, не позволяя продвинуться ни на дюйм. Он рубил наотмашь, словно бил молотом по наковальне. Лицо Ормонда перекосилось, и он яростно плюнул в лицо противнику.

— Свинья… — выдохнул он, видя, что уже не может отразить последний удар.

— Это тебе за Ахмета! — проревел Гордон.

Его клинок обрушился на голову англичанина.

Весь залитый собственной кровью, Ормонд издал короткий нечленораздельный возглас, еще миг пытался удержаться на ногах, но вдруг качнулся и неуклюже, словно манекен, полетел в пропасть.

Гордон без сил опустился на камень. Каждая мышца налилась гулом и дрожала… Пожалуй, сейчас он выглядел не лучше перепуганного Йогока. Сабля выпала из руки, но Гордон даже не услышал звона. Голова опустилась на грудь, и он уже начал проваливаться в забытье, когда внизу раздались крики. Встряхнувшись, американец заставил себя очнуться.

— Эй, Аль-Борак! Мимо нас пролетел человек с разрубленной головой! Ты его убил! Ты цел? Ранен? Что нам делать? Мы ждем твоих приказаний!

Гордон поднял голову и взглянул на солнце, которое как раз поднималось над восточными пиками, окрашивая малиновым цветом снежную вершину горы Эрлик-хана. Сейчас он отдал бы все золото жрецов Йолгана за час спокойного сна. Но пока дело не сделано, отдыхать нельзя. С трудом поднявшись на ноги, Гордон подошел к краю пропасти и ухватился за камень, чтобы не упасть.

— Садитесь на коней и скачите, собачьи дети! — даже слова давались ему с трудом. — Скачите вперед, а я пойду вдоль гребня. Там, за следующим выступом, как раз подходящее место, где можно спуститься на тропу. Йогока возьмите с собой; он заслужил свободу, но он получит ее не сейчас.

— Поторопись, Аль-Борак! — раздался серебристый голосок Ясмины. — До Дели еще так далеко и впереди столько гор!

Гордон поднял саблю, вложил ее в ножны и засмеялся. Эхо многократно повторило его смех. Внизу туркмены садились на коней. Выехав на тропу, они затянули песню, в которой Аль-Борак именовался «сыном меча», а человек, о котором они пели, шел по гребню горы, смеялся и не щурясь смотрел на солнце.