Дочь кузнеца

7

Весь следующий день путники упорно продвигались на юг. Девушки оказались сильными и выносливыми, и никто из них не жаловался на усталость. Только Ланга, стараясь держаться поближе к Ниуну, то и дело спотыкалась, делали вид, что падает, и норовила ухватиться за его руку. Он молча помогал ей подняться, но ни разу даже не улыбнулся в ответ на ее звонкий заливистый смех, которым она сопровождала свои "падения", пеняя на свою неуклюжесть. Она всячески старалась обратить на себя его внимание, но Ниун лишь сосредоточенно смотрел под ноги, то вперед, словно хотел увидеть там что-то и никак не разглядеть. В конце концов поведение Ланги возмутило Санту, и она прошипела красавице на ухо:

—　Ни стыда у тебя, ни совести! Разве ты не видишь, что нисколько не интересуешь его? Нельзя же так открыто приставать к мужчине, тем более если он к тебе равнодушен.

—　Он вообще, по-моему, ко всему равнодушен. Чурбан бесчувственный! —　фыркнула Ланга и тут же снова рассмеялась. —　Вот Релан - совсем другое дело.

—　Оставь Релана в покое, —　сурово ответила Санта.

—　Вижу, вижу, он явно приглянулся тебе. Да и ты ему, кажется, тоже. Не понимаю, почему он ничего такого еще не сказал тебе?

—　А что он должен был сказать?

—　Ну, хотя бы... Ну, что ты ему нравишься, а может, еще что-нибудь.

—　А тебе что за дело? —　вспыхнула Санта.

Девушки так увлеклись перепалкой, что не заметили, как заговорили громко, и опомнились только тогда, когда поняли, что все остановились и смотрят на них. Санта мгновенно покраснела до корней волос, а Ланга лишь опять рассмеялась. Релан пристально взглянул на обеих и вдруг во всеуслышанье заявил:

—　Чем обсуждать что-то шепотом, лучше давайте поговорим открыто. Да, мне очень нравится Санта. Даже не просто нравится. И если она не против, я бы хотел жениться на ней.

Санта охнула и бросилась ему на шею. Слов было уже не надо, и счастливый юноша крепко прижал к груди свою избранницу.

—　Мы вернемся в мое селение, —　немного погодя проговорил он, —　как только проводим Лангу. А Ниун и один сможет довести Маев до ее дома.

При этих словах Ниун и Маев посмотрели друг на друга, и Ниун снова почувствовал, как быстро забилось его сердце, как вспотели ладони, дыхание остановилось, а в ушах опять зазвенел так долго молчавший внутренний голос: Она! Она! Щеки Маев расцвели ярким румянцем, ресницы дрогнули и опустились, а ярко-розовый язык быстро пробежал по вдруг пересохшим губам. Девушка глубоко вздохнула, но неожиданно сухо сказала:

—　Пора идти дальше. Уже вечер близится. Либо мы успеем дойти до селения Ланги, либо скоро надо будет устраиваться на ночлег. В любом случае нельзя терять время.

Релан вопросительно взглянул на Лангу.

—　Далеко ли еще до твоего дома?

—　Не очень, —　вдруг посерьезнев, —　ответила она. —　Но до темноты мы вряд ли успеем. Лучше провести еще одну ночь в лесу.

На том и порешили. Ближе к вечеру Релан отправился ловить зайцев, Ниун занялся костром, а девушки снова, правда, уже намного быстрее, приготовили лежанки из еловых лап. Юноша оказался более удачливым охотником, и каждому путнику на сей раз досталось по целому зайцу. Когда все наелись и собрались укладываться спать, Санта неожиданно заявила:

—　Что-то совсем спать не хочется. Может, мы с Маев посидим у костра, поболтаем немного, а если услышим или увидим что-нибудь подозрительное, разбудим мужчин.

Мужчины, конечно же, пытались возражать, но разве можно переспорить женщину, если она уже что-то для себя решила? Когда все заснули, Санта, смущаясь, заговорила:

—　Ты извини меня, Маев, может, я зря начинаю этот разговор, но мне кажется, что Ниун приглянулся тебе.

Маев молча кивнула.

—　Так почему ты даже не смотришь в его сторону?

—　Он ведет себя как-то странно, —　ответила девушка, поворошив веткой угли костра. —　Все время молчит, отворачивается, отводит глаза. Может, у него уже есть семья?

—　Что ты! —　всплеснула руками Санта. —　Он был сразу сказал об этом. Я думаю, он очень честный человек. Просто, по-моему, ты тоже небезразлична ему, но он почему-то старается это скрыть.

—　Вот именно. Не буду же я, как Ланга, вешаться ему на шею.

—　Про Лангу лучше вообще не говорить. Она ведет себя, как... Я даже не знаю, как кто.

—　Не надо ее осуждать. Она красивая девушка, немного избалованная и не привыкла ни в чем себе отказывать. Понравился ей парень, вот они и хочет заполучить его всеми правдами и неправдами. Ее можно понять. Вон он какой. Сильный, красивый, смелый. Я еще никогда не встречала таких мужчин.

—　Мой Релан тоже сильный и красивый, —　с оттенком обиды в голосе сказала Санта.

—　Конечно. Вы, думаю, будете очень счастливы. Он хороший.

Девушки обнялись, прижались друг к другу и долго-долго шептались о чем-то, забыв, что вокруг ночь, что лес полон опасностей, что совсем недавно их жизни висели на волоске. Они были так молоды, так отчаянно влюблены, жизнь, которую еще предстояло прожить, казалась им светлой и радостной, полной тепла и счастья. Да и кто думает иначе в семнадцать лет?

Еще один человек не спал в эту ночь. Лежа на спине с закинутыми за голову руками и глядя в безоблачное звездное небо, Ниун думал о Маев. Санта была не совсем права, говоря, что Маев небезразлична ему. Какое там небезразлична! Он любил ее со всей горячностью молодого сердца, он с восторгом отдал бы за нее жизнь. Он мечтал провести рукой по ее шелковистым волосам и почувствовать, как мягкие пряди текут между пальцами, словно освежающая вода. Ему хотелось коснуться губами ее ресниц, тонкой бархатной кожи, манящих ярких губ. Ему казалось, что он захлебнется от счастья, если она позволит обнять себя. И в то же время хотелось плакать, орать, вопить от отчаянья.

Ведь если он женится, то придется заглушить в себе голос предков, не дававший ему покоя ни днем, ни ночью. Придется нарушить клятву, данную и себе, и односельчанам, обмануть их. Он еще ни разу не нарушал своего слова, не мог сделать этого и сейчас. Но как быть, если он не может жить клятвопреступником, но и без Маев тоже жить не может? Он молил Светлых Богов, обращался к суровому Крому с просьбой подсказать выход, но Боги молчали, а он мучился, страдал и сосредоточенно пытался найти выход. Пытался найти и не находил. Вконец измучившись, но так ничего и не придумав, Ниун крепко заснул.

К середине следующего дня лесная тропа вывела путников прямо к лесному озеру, на противоположном берегу которого раскинулось большое селение. Озеро поражало дивной красотой. Густой лес подступал прямо к воде, и самые крупные деревья склонялись над ней, словно любовались своим отражением. То и дело слышались всплески —　это играла рыба, видимо, водившаяся тут в изобилии. В ровной, спокойно водной глади отражалось голубое небо с медленно проплывавшими по небу облаками.

—　Вон мой дом, —　радостно воскликнула Ланга и, тут же погрустнев, добавила: —　Быстро дошли.

Они обогнули озеро и вступили в деревню. Ниун в изумлении оглядывался по сторонам: таких необыкновенных домов ему еще не приходилось видеть. Под одной крышей стояли и жилая часть строения, и сараи, и помещения для скота. Но не это было самым удивительным. Переднюю часть всех домов густо покрывали украшения, вырезанные из деревянных планок. Где-то их было побольше, где-то своем немного, но все селение выглядело так, словно принарядилось на праздник.

Заметив, как ее спутники рассматривают деревянное кружево, Ланга гордо заявила:

—　Я ведь говорила вам, что мой отец - необычный плотник. Таких мастеров вы больше нигде не найдете. Идем скорее.

На пороге самого большого и наиболее причудливо украшенного дома возник высокий немолодой мужчина и, прикрыв от солнца глаза ладонью, пристально посмотрел на приближавшихся путников. Вдруг он охнул, схватился за сердце и бросился с крыльца им навстречу.

—　Доченька! —　полувыкрикнул, полувыдохнул он и прижал Лангу к своей широкой груди.

Потом он отодвинул девушку на расстояние вытянутых рук, сквозь слезы, выступившие на глазах, посмотрел на родное лицо и снова прижал дочь к себе. Наконец, с трудом придя в себя, плотник обернулся к спутникам дочери.

—　Отец, —　сказала Ланга. —　Эти два воина спасли меня от разбойников.

Мужчина решительно шагнул к ним и молча крепко обнял сначала Ниуна, а затем Релана. Как и все киммерийцы, он был немногословным.

—　Заходите в дом. Вы будете самыми желанными гостями. Всегда.

Внутри жилище плотника почти не отличалось от домов, которые обычно строили в Киммерии. Боги не баловали эту страну теплом, и поэтому пороги мастера делали высокими, а двери —　низкими и тяжелыми, чтобы внутрь проникало как можно меньше холодного воздуха. Углы большой комнаты были скругленными, чтобы не промерзали, да и мыть такие стены гораздо легче (мыть стены приходилось довольно часто, ибо от печек, топившейся по-черному, на них густо садилась копоть).

Комната была одна, просторная, почти квадратная, она разделялась на отдельные закутки печью, где готовили еду, большими окованными сундуками, на которых спали женщины, лавками и мощными балками, поддерживавшими закопченным потолок. В дальнем правом углу стоял большой стол. Возле печи суетилась невысокая, ладная и уже немолодая женщина. Когда гости вошли в дом, она повернула к ним посеревшее от невыразимого горя лицо, вскрикнула и медленно опустилась на лавку, словно все силы разом покинули ее.

—　Матушка! —　бросилась к ней Ланга и, опустившись перед матерью на колени, ткнулась носом в подо ее юбки.

—　Жена! Накрывай на стол. Не видишь, что ли, гости у нас, —　преувеличенно строго распорядился плотник.

Остаток дня прошел в нескончаемом празднестве. Гости непрерывно ели и пили, рассказывали о своих приключениях сначала родителям Ланги, потом многочисленным соседям, которые, прослышав о возвращении девушки, все заходили и заходили в дом плотника. Его любили и уважали, и поэтому все дружно радовались его счастью.

В самый разгар пиршества плотник подсел к Ниуну и, строго глядя на него выцветшими, а некогда, видимо, ярко-голубыми глазами, сказал:

—　Вижу, ты приглянулся моей дочери. Вон она глаз с тебя не сводит. Оставайся. Поработаешь у меня, как положено, а там и женой ее объявишь. Я для нее ничего не пожалею.

Ниун покачал головой:

—　У тебя очень красивая дочь. Но я должен идти дальше. Мои предки были кузнецами. И мне долг велит перенять их дело. Не уговаривай. Я уже все для себя решил.

Плотник тяжело вздохнул и положил широкую ладонь на руку Ниуна:

—　Что ж, как ни жаль мне, неволить не буду. Но знай: я твой должник. Ты всегда самый желанный гость в моем доме.

Он поднял красивую резную чашу, одним глотком осушил ее и повернулся к гостям:

—　Пора и честь знать. Люди устали с дороги. А завтра им снова в путь. Пусть отдыхают.