Дочь мента

2.Богдан

Неделей ранее

– Узнал о ней что-нибудь? – спрашиваю у боевого товарища, когда тот подходит к моей машине, пока я курю, выпуская изо рта дым и облака пара, образующегося на зимнем воздухе.

Серёга потирает себя по плечам, недовольный заморозками, обрушившимися в этом декабре на город N. Я и сам не рад, ненавижу холод, но, в отличие от друга, пока не обращаю на него внимания, погружённый в собственные совсем не светлые думы.

– По-твоему, о таких, как она, пишут заметки в газетах? – язвит Шелягин, но, ловя мой раздражённый взгляд, переходит к делу. – Я тут одному местному мажору ствол загнал, он для меня кое-что разузнал, негусто, правда, девчонка не особо светится, хотя отличница. Зуб даю, эта фифа никогда не общалась с таким, как ты.

На последних словах он толкает меня плечом, только неясно, по его мнению, мой новый статус для неё плюс или минус.

Друзья детства и университетские приятели теперь были слишком далеки от новых реалий моей жизни, я оборвал с ними все контакты и не выходил на связь, несмотря на их многочисленные попытки. Шелягин стал моим другом за последние годы, хотя, сложись обстоятельства иначе, наши пути с ним никогда не пересеклись бы. Ему неизвестен тот период моей жизни, когда я был лидером группы и шёл на красный диплом среди лучших выпускников того самого вуза, около которого мы сейчас выслеживали мою будущую «жертву». Скажи ему я, что имею высшее юридическое образование – он рассмеется.

Для него и для всего моего нового окружения я являл собой незыблемый авторитет, человека без тормозов и правил, способного пустить пулю меж глаз за обман и предательство, разобраться с самым грязным и мокрым делом. Мне не хотелось, чтобы кто-то совал нос в моё прошлое, а разговаривать на эту тему и вовсе не доставляло мне никакой радости. О том, как я попал в эту среду, знали единицы, и я предпочитал не распространяться на острую для меня тему.

– Как она хоть выглядит? – задаю вопрос, рассматривая красивых девушек в шубках, что, проходя мимо, кокетливо улыбаются, строя мне глазки. Юные, свежие, недалёкие и совершенно для меня не интересные.

– А сейчас увидишь, у неё закончилась последняя пара.

Спустя пару минут ворох студентов вырывается через кованые ворота, радуясь свободе после целого дня в университете, и я пытаюсь определить, какая из этих девчонок ключик на волю для моего непутёвого младшего братца. Замечаю ярко одетую смешную студентку в розовой вязаной шапочке и огромном пуховике. Её непосредственный вид и большие карие глаза сразу вызывают ассоциацию с персонажем из мультфильма о маленьком оленёнке Бэмби, рождая на губах мимолётную улыбку. Мой взгляд перемещается на других девушек, пока Серый не ударяет локтем в бок, должно быть обнаружив Евстигнееву.

– Вон она, – указывает как раз на девушку в розовом, и я, чувствуя, что из-за неё у меня будет куча проблем, недовольно морщусь, изучая её внимательнее, пока она с друзьями проходит мимо, не глядя в нашу сторону.

– Чёрт, – произношу свою мысль вслух.

– Что, не в твоём вкусе тёлочка?

– Заткнись, – смотрю на розовое облако, проплывшее мимо, думая о том, что ни к чертям мне не сдалось, чтобы эта девчонка в меня влюбилась. И одновременно испытываю отвращение к себе оттого, что я собираюсь с её помощью провернуть, но пока иного выбора не вижу.

Я сам придумал тот мерзкий план, в котором я должен предстать перед ней спасителем и защитником, ну какая девушка сможет устоять?

Только вот не все родной язык хорошо понимают: предупредил же Саню, чтобы напугали её, но не трогали, однако этот дебил не смог исполнить даже простейшее поручение. Увидев разбитую губу Бэмби и страх в её доверчивых глазах, мной овладело такое дикое желание его убить, что девочка, прочитав эти эмоции на моем лице, отшатнулась, приняв, должно быть, мой гнев на свой счёт.

Когда на следующий день после происшествия мы с ним встретились, первое, что я сделал, – это пригвоздил его к холодной земле, вдавливая его тупую рожу в грязный снег.

– Я тебе, недоумок, говорил её трогать? – спрашиваю сквозь зубы, испытывая ту же чёрную злобу, что и вчера. Она не утихла, она просто притаилась, замерла, дожидаясь, когда я выпущу ее наружу.

Раньше я не был таким, буквально несколько лет назад подобного рода эмоции легко гасли во мне, не успев проснуться, но после того, как мои руки впервые испачкались кровью, всё изменилось. Я изменился, и осознание того, что уже никогда ничего не будет так, как прежде, приносило чувство глубокой потери, словно я утратил часть себя, но взамен получил новую сущность: тёмную, чужую и совершенно мне не знакомую. Порой я смотрел в зеркало и не узнавал себя, то же тело, то же лицо, но уже другой человек.

Саня стонет оттого, что лед дерёт щеку, а мне плевать, чужая боль мне давно безразлична. Ярость, родившаяся в груди, закручивается во мне воронкой, становясь всё сильнее и опаснее, поглощая меня полностью, и, перевернув его лицом к себе, я проехался по челюсти, сбивая о его тощий череп кулак.

Серый настойчиво кладёт руку мне на плечо, сжимая:

– Богдан, прекрати, чего ты на него взъелся!

Стряхиваю руку друга, но встаю, оставляя Санька лежать на земле, наблюдая, как он медленно пытается собрать с неё свои тощие мощи.

Мой взгляд тяжёлый, мрачный, и он, видя, как я смотрю на него, отползает назад и, только оказавшись от меня на некотором расстоянии, поднимается на ноги и пятясь уходит, шепча себе под нос слова извинения.

– Что, чёрт возьми, на тебя нашло? – спрашивает Серёга, пока мы возвращаемся к моей машине, а я сам не знаю, что ответить. Была ли причиной только девчонка, или мне просто требовалось выпустить пар оттого, что предстояло с ней сделать. Не знаю.

Запускаю пятерню в волосы, вспоминая недавнюю встречу с братом в СИЗО, и пальцы сами собой сжимаются. Глеб младше меня, не сильно – на какие-то три года, но для меня он так и остался ребёнком, глупым, несмышлёным, и я должен был позаботиться о нём, но не смог, не справился. Я думал, что всем обеспечиваю семью. Тех денег, что я приносил домой, казалось достаточно, чтобы они ни в чем не нуждалась, пусть это пока и не прежний уровень жизни, когда отец-бизнесмен, стоя во главе компании, был жив и здоров, но, чёрт возьми, необходимости заниматься торговлей наркотой точно не имелось.

Поначалу, когда я только узнал о его аресте, думал, что это всё не настолько серьёзно, что в конце концов его отпустят. Но, разобравшись в ситуации, выяснилось, что содержимое его рюкзака разительно отличалось от того, каким должно было быть у студента-медика. Вместо книг в них нашлись пакеты с героином в таком размере, чтобы ближайшие пятнадцать лет он видел небо только в клеточку.

– Брат, это всё опер тот, он меня подставил, подложил наркоту, – уверял Глеб, а я смотрел в его полные слез глаза и никак не мог понять, врёт он или правду говорит. – Помоги, я сдохну здесь, руки на себя наложу, не смогу я так жить, не смогу!

К концу нашей встречи, когда мне нужно было уходить, у брата началась форменная истерика, он рыдал, заверяя меня, что если я его там оставлю, то он умрёт. Его вид рвал мне душу, и хотя все улики и были против него, но мне требовалось выяснить, что же произошло на самом деле. Но даже если окажется, что он попался, нарушив закон, мой долг, как брата, вытащить его. Чувство собственной вины за его преступление довлело надо мной. Последние годы мне было не до душевных проблем брата или всех остальных членов семьи, я обеспечивал их, но в глаза смотреть не мог.

Мать молчала, не задавая вопросов о том, почему я свел к минимуму общение с ними и перестал приходить в отчий дом, почему бросил практику в адвокатском образовании. Я подозревал, что причина заключалась в том, что ей и так всё отлично известно, как, должно быть, было известно и о настоящем «бизнесе» её супруга – Льва Скуратова.

Осознавая тот факт, что она в обмен на собственное благополучие закрывала глаза на деятельность моего отца, а теперь и на способ выживания сына, я испытывал чувство, отдалённо похожее на отвращение. К ней, к себе, к отцу. Ей было слишком удобно так жить, в этом собственноручно возведённом иллюзорном мирке, где ничего не изменилось: золотые побрякушки по-прежнему украшали по-девичьи тонкую шейку, а перед давними подружками удавалось продолжать изображать успешную мать семейства, живущую в загородном доме на деньги погибшего в аварии супруга.

Мне наивно казалось, что мать должна была бы броситься на колени и умолять меня уйти из криминала, не пятнать себя, своё имя и будущее, но она об этом даже не помышляла, зная, что расплачиваться за её красивую жизнь в любом случае кому-то придётся, и отдать на растерзание меня – меньшее из зол.

Брата поймали вместе с целой цепочкой наркокурьеров, потому что все, как один, сдавали друг друга, пока акула всё равно осталась плавать в океане, в то время как маленьких глупых рыбок разом выловили сетью.

Учитывая способ собственного заработка, я не вправе винить его в том, что он стал заложником искушения лёгкими деньгами. Отличие заключалось в том, что я не имел выбора, а у него он был, и этот выбор ему обеспечил я. Мне хотелось, чтобы его не коснулась вся эта грязь, в которой я жил последние годы, а он сам в неё окунулся по уши.

Шёл к Евстигнеевой после того, как мой кулак «обласкал» физиономию этого идиота, с мыслью о том, что нужно расположить её к своей персоне, вспоминая, как себя вести с подобными ей. Я давно не общался с нормальными девушками, считая, что не вправе втягивать их в свою жизнь, а те особы, что сами искали моего общества, находясь со мной в одной компании, вовсе не нуждались в каких-то дополнительных телодвижениях с моей стороны.

Моя маленькая гостья, по удачному для меня стечению обстоятельств, потеряла в моей квартире тонкий золотой браслет, украшенный маленьким сердечком. Признаться, находку я обнаружил, ещё когда она находилась у меня, должно быть, украшение порвалось, пока девушка яростно пыталась отмыть от крови свою одежду. Но когда я взял в руки побрякушку, стало очевидно, что более удобного повода увидеть её вновь и не выглядеть при этом сталкером мне не подвернётся.

Она стояла во дворе основного корпуса юридического факультета, ожидая, пока её друзья докурят. Студенты что-то обсуждали, смеялись, а Бэмби сжимала губы, хотя они вовсю стремились растянуться в улыбке, но, должно быть, это вызывало сильную боль из-за раны. Вид у неё был слишком неискушённый, невинные карие глаза лучились светом и теплом, поэтому мне вовсе не хотелось втягивать её в свою жизнь, которая была больше похожа на мазут, такая же тёмная, густая и вязкая: окунешься однажды – и уже не отмоешься никогда. Таким, как она, нужно держаться как можно дальше от парней похожих на меня.

Мне не нравились хорошие девочки, эта тоже не являлась исключением.

Преодолев внутреннее сопротивление, я направился в её сторону, и когда она заметила моё приближение, сначала словно оцепенела, не поверив собственным глазам, а затем в них разлилась тревога. Только вот я не понял, что же вызывало страх, чего она так опасается.

Ещё вчера её поведение мне показалось странным, но я списал всё на шок и стресс, наблюдая за тем, как она яростно оттирала свой пуховик, словно её готовы были дома убить, узнав о случившемся, а не успокаивать после нападения. Всё это наводило меня на недобрые мысли о её благочестивом семействе.

– Привет, – здороваюсь со всеми, а в глаза смотрю только ей. Она смущается, а сообразительные одногруппники сначала с интересом рассматривают меня, а затем потихоньку ретируются, но далеко не уходят, наблюдая за нами неподалеку.

– Привет, – отвечает она и быстро отводит глаза в сторону своей компании, ища у них поддержку, но те отворачиваются, делая вид, будто не замечают её намеков. Затем она судорожным взглядом осматривает двор, словно в поисках угрозы, и, должно быть не обнаружив таковой, она немного расслабляется и возвращает взор ко мне.

– Как твой рот? – задаю вопрос с места в карьер, и предмет разговора складывается в букву «о». Я смотрю на её припухшие губы в форме сердечка, и в голову молнией врезается мысль попробовать их, понять, насколько Бэмби невинна, чтобы разрушить её чистоту своим прикосновением, забрав частичку её света, отдав ей немного своей кромешной тьмы.

– Заживает, – осторожно отвечает она, неумело скрывая смущение, и я понимаю, что с ней будет куда сложнее, чем мне хотелось бы. Она словно выстраивает стену между нами, стараясь отгородиться от меня, спрятаться за ней, но вместе с тем я вижу, как она смотрит на меня. Будто ей и хочется, и колется попробовать запретный плод, которым я, к своему удивлению, оказался для неё.

Интересуюсь у Бэмби временем окончания занятий, предлагая проводить вечером, но Бэмби отказывается, ссылаясь на то, что уже договорилась встретиться с друзьями после университета.

Её ложь настолько не искусна, что выводить девчонку на чистую воду и узнавать истинные причины отказа желания не возникает. Я бы никогда к ней и не подошёл, если бы мне не требовалось от неё кое-что получить взамен на собственное общество.

Лишь когда мы попрощались, я вспомнил, что так и не вернул ей браслет, продолжая сжимать его в кулаке.