Дочь творца стекла

— Я как раз говорила ему, как ты, — сказала крупная женщина, стряхивая воображаемую пыль с юбок.

— Садитесь! Мы приберегли места для тебя и Камиллы, хотя тебя тут не было уже две ночи… ах, это не сестра? — Эдмундо растерялся, но вежливо поклонился ей.

— Это Муриэлла, — они заранее придумали имя. — А это Эдмундо, его дочери Карла и Мисса, — девушки были возраста Мило, хлопали ресницами и хихикали при виде него, но едва посмотрели на Рису. — Мина, это моя подруга Муриэлла, — Мило опустил ладонь на спину крупной женщины. Она говорила с одним из мужчин за столом, но притихла и посмотрела. — О, здравствуй… хм, Муриэлла, да? — она посмотрела в глаза Рисы, подмигнула и протянула руку. — Значит, Муриэлла! — Риса боялась, что она не обманула хозяйку таверны, но женщина улыбнулась и тепло пожала ее руку. — Всегда рада стражам короля тут. Возвращайся чаще!

Мило знакомил ее с другими за столом, и все казались членами большой семьи Эдмундо. Наконец, он добрался до крупного мужчины, поедающего жаркое. Кровь Рисы застыла в венах. Этот человек сразу ее узнает.

— А это Амо, — спокойно сказал Мило. — Друг Камиллы.

Стеклодув тут же протянул большую ладонь, другой отрывая кусок хлеба. Пока их плоть не соприкоснулась, он не посмотрел на нее. Амо перестал жевать, моргнул, глядя на Рису в одолженной форме, а потом на Мило, хмурясь, словно хотел спросить, что за шутку они решили разыграть.

— Муриэлла, — повторил Мило. — Из стражи.

Амо замешкался, а потом кивнул и подвинулся на скамье, указал Рисе сесть. Эдмундо тоже встал и нежно попросил дочерей подвинуться, чтобы Мило сел с ними. Хоть они смотрели на сцену, Риса заметила, как они хитро поглядывали на него.

«Дурочки», — подумала она. Она посмотрела на их кудри, аккуратно собранные в сеточки сзади, на фарфоровые лица и камни в ушах. Они не были из Тридцати, но подражали им.

Она вздрогнула от своих мыслей, извинилась, когда поняла, что Эдмундо говорил с ней.

— Говорю, не помню, чтобы я видел тебя в городе, — повторил он.

— Я…

— Она новенькая, — сказал Мило.

— Я ее видел, — сказал Амо в тот же миг. Они с Мило переглянулись, испугавшись, что их ответы отличались. Амо продолжил, жуя мясо. — Твой пост на одной площади у морской стены, да? — Риса благодарно кивнула.

— А ты видел всех стражей в городе, Мундо? — хотела узнать Мина. — У тебя времени больше, чем у меня!

Эдмундо фыркнул и покачал головой.

— Жуткие времена. Говорят, принц — безумец, — сказал он Мило, кивнул Рисе. — Ужасное время для работы стражем, я говорю тебе, парень. А если принц скажет убивать невинных, как плохой король в старые времена? — Эдмундо налил им обоим рагу из котелка в центре стола. Он оторвал по куску от буханки и подвинул угощение новоприбывшим.

— Мы не принимаем приказы принца, — Мило благодарно взял ужин. Он стал зачерпывать его ложкой в рот. — Стражи отвечают только тому, у кого Оливковая корона. Капитаны просто приняли предложения принца.

— Это сейчас ты так говоришь, но всегда можно назначить новых капитанов, которые будут радостно плясать под дудку принца, — Эдмундо кивнул на сцену в углу возле них, где женщина в пышной юбке плясала под ритм барабана. — Лучше уйти, пока не попросили сделать то, что перечит твоему сердцу.

— Быть стражем — мое призвание, — сказал Мило. Одна из девушек — вроде, Карла — захихикала, прижав пальцы ко рту. Мило подмигнул ей, пока жевал.

Риса подавила странное желание ударить девушку. Она не знала, почему, может, потому что не любила бесполезных девушек в кружевах, которые не занимались ремеслом, а только хихикали, надеясь, что этим обеспечат себе хороший брак. Вместо этого она повернулась к рагу. Хоть миски тут были не такими, как в казе, пахло вкусно. Она осторожно попробовала.

— Его мать была стражем, — сказала Мина Рисе. — И ее родители. О, мы любили Тару. Она была мне как дочь! Настоящая дочь! — слезы заблестели в ее глазах. Она вытащила из объемной груди платок и высморкалась в него.

Риса не сдержалась, отвернулась от спектакля эмоций и выпалила Мило:

— Твоя мама была стражем? — она закрыла рот, понимая, что пялится.

— Ты не знала? Не просто стражем, — щеки Амо раздулись от мяса во рту. — Она была из отряда короля. Телохранитель короля.

Риса потрясенно смотрела на Амо и Мило. Она представляла мать Мило как пухлую старушку на кухне семьи. То, что она была из стражи короля, означало, что она была из самых опасных и сильных бойцов Кассафорте. Конечно, у нее была книга Катарре про мечи!

— Но…

— О, Тара была лучшей, — сказал Эдмундо. — Кралась как горная кошка, когда нужно, и так же быстро прыгала. Четыре раза ее награждали за храбрость! Четыре! Больше всех из стражи короля.

Мило не смотрел ей в глаза. Он ел ужин, а она глядела на него.

— И тебя наградят однажды, Мило, — сказала Карла, хихикая. — Ты точно такой же смелый.

— Уверена, ты смелее! — Мисса придвинулась и сжала руку Мило. — И сильнее, — она сжала его бицепс.

Риса с презрением смотрела на девушек.

А потом толпа захлопала. Руки поднялись и хлопали, и Риса на миг потеряла лицо Мило из виду. Когда она увидела его, он смотрел на нее, делая глоток из фляги. Она думала о нем иначе, узнав о нем больше? Разве она могла сказать, что он стал еще важнее, раз его мать была одним из самых уважаемых стражей в стране? Он был просто Мило. Порой забавным, порой серьезным, порой улыбающимся. Его было невозможно не любить, кем бы ни были его родители.

— Вы тут за Рикардом? — шепнул Амо ей на ухо, когда аплодисменты стали утихать. Она кивнула, и он указал на сцену. Рикард был уже там, помог Тане подняться. Его костюм был лучше мешка, в котором он был до этого. Хоть костюм тоже был ярким, ткань была дороже, покрой был по моде. Таня тоже была в новой одежде, которая подходила ее кудрявым волосам. — Он следующий, — продолжил Амо. — Лучше остановите его сразу. Толпа тут не любит, когда развлечение прерывают.

Риса посмотрела на Мило, тот уже встал. Он шагнул к сцене, Карла и Мисса схватили его за руки.

— Ты только пришел! — сказала одна.

— Мило, ты не можешь уйти сейчас! — сказала другая.

Лютня Рикарда утихомирила толпу. Риса смотрела, как он поклонился, не убирая пальцы с инструмента. Таня за ним стала отбивать ритм на барабане, и он запел:

— Пронзительный крик раздается в ночи.

От страха город притих.

В замке высоком правитель лежит,

Лежит неподвижно — он мертв.

— Мисса, я не могу остаться, — сказал Мило. Он пытался вырваться из хватки девушки, но она сдавила как тиски.

Риса встала и обошла стол. Она заметила, что некоторые в таверне уже подпевали. Хотя она слышала песню только утром, она была простой, и Рисе не нравилось, что она сама могла бы ее напеть.

— Топот копыт на мосту гремит,

Несется волной над водою.

— Отпусти его. У нас осталось дело стражи, — рявкнула она Миссе. Она удивилась, что девушка тут же послушалась, даже немного устыдилась. Риса отметила, что было даже приятно в форме стража. Мило уже поспешил от стола к сцене.

— Отец, не бросай! — слышится тихий крик,

Кричит дочь стеклодува с…

Никто не услышал, что было дальше, Мило накрыл рот Рикарда рукой и оттащил его со сцены. Струны лютни звякнули в тревоге.

Таня повернулась, оказалась одна на сцене и продолжила постукивать в барабан, глядя, как страж тащит Рикарда по таверне. Ноги поэта едва касались пола. Когда Таня спрыгнула, чтобы пойти следом, Риса поймала ее за руку и потянула. Глаза Тани расширились в тревоге от формы Рисы, но когда она увидела, кто ее уводил, ее глаза чуть не вывалились из глазниц.

Толпа уже возмущалась. Некоторые кричали и трясли кулаками. Другие встали на ноги и орали на них.

— Это официальное дело! — крикнула Риса, но она знала, что ее едва было слышно поверх шума. — Это дело короны!

Громкий смех перебил шум. Хозяйка встала на скамью возле стола Эдмундо.

— Вот, что бывает, — крикнула она, — если петь тут не в ноты!

Все засмеялись. Напряжение в комнате пропало. Хозяйка таверны щелкнула пальцами, и девушка с лирой вернулась на сцену и заиграла.

Рикард и Мило уже спорили снаружи. В свете открытой двери таверны было видно их яростные красные лица.

— Ты просишь невозможного! — кричал Рикард, слюна летела из его рта.

— Что такое? — хотела знать Таня. — Мило, я люблю драмы, но я предпочитаю знать сценарий заранее! — она уперла руки в бока, готовая спорить.

— Он хочет, чтобы мы перестали петь новую балладу! — сказал ей пылко Рикард.

— Что? Мне нравится песня! Она чудесна!

— Это моя вершина! — согласился Рикард.

— Это опасно, — сказал Мило. — Каждый раз, когда ты ее поешь, ты подвергаешь Рису опасности.

Они посмотрели на Рису.

— Знаешь, — сказала Таня, — красный тебе идет. Выделяет глаза.

— Вы не понимаете, — Мило злился.

— Мило о том, — сказал тихий и дружелюбный голос, — что твоя ценная песня, милый, привлекает внимание к той, кому оно сейчас не нужно, — Мина появилась из ниоткуда. Она обвила руками Таню и Рикарда, улыбнулась им по очереди. — Может, она обычная девушка, как Муриэлла, которая просто хочет работать, а не слышать свое имя в песне по всему городу. Ты бы не хотела такого на ее месте, да?

Женщина смотрела на нее. Риса кивнула и поймала хитрую улыбку Мины. Она знала. Она все время как-то знала. Риса благодарно кивнула.

— Вот. Видите? — сказала Мина.

— Это моя лучшая песня! Она нравится людям! — возмущался Рикард.

Риса захотела вмешаться:

— Песня хорошая. Если ты написал такую, то следующая будет еще лучше. Прошу, Рикард.

— Ее опасно петь, — мягко сказал Мило, подражая тону Рисы. — Принц может желать узнать, кто трубит в рог в оставшихся казах. Любой из Тридцати может попытаться навредить им. Кто-то уже нападал на Рису, — Таня охнула, поняв слова Мило.

— Боги знают, в этой таверне достаточно тех, кто продал бы мать за луни! — Мина поежилась. — Послушайся Мило, парень.

Рикард посмотрел на Мило, Рису и обратно, выпятив губу. Даже Таня была мрачной.

— Думаете, я смогу написать песню лучше? — сказал он, наконец.

Риса взяла Рикарда за руку.

— Я знаю, что ты сможешь. Но прошу, пока это не кончится… не пой эту. Умоляю.

— Сколько раз вы исполняли ее сегодня? — спросил Мило.

Рикард и Таня виновато переглянулись.

— Сложно сказать, — сказала Таня. — Мы начали в Каза Диветри и двигались от площади к площади.

— И по всем тавернам, — сказал Рикард. Его будто мутило.

Таня медленно кивнула, тоже обеспокоившись.

— Мы исполнили ее сорок…

— Или пятьдесят раз?

Они застыли от новости в тишине.

— Все не так плохо, — сказала Мина. — Небольшие группы людей в…

— Нет, — Таня посмотрела на них с болью. — Некоторые толпы были большими.

— Но песню хотя бы не продают на брошюре! — бодро сказала Мина. От паники на лице Рикарда она покачала головой. — Рикард, нет!

Рикард кивнул.

— Димарко купил ее. Он стал печатать ее на таком же дереве, как «Девицу пирата», когда мы уходили.

— Останови его! — сказала Мина.

— Он захочет денег. Я не могу просто попросить его. Он заплатил мне целый лундри за это! Лундри, Мило!

Риса перестала играть Муриэллу и сказала:

— У меня есть мешок лундри от стекла, которое я продала для отца. Я отдам тебе, сколько нужно, чтобы выкупить все копии у того торговца, — она представила, сколько это будет. Брошюры популярных песен расходились по городу. Тысячи людей собирали их, даже у Джулии были красивые песни, лежали между досок в ее комнате. Если такая брошюра доберется до кого-то из Тридцати, они легко покажут это принцу.

— И лундри за усилия, — сказал поэт спешно, просчитывая, пока она говорила.

— Рикард! — возмутилась Таня.

— Ладно, — сказала Риса, пока он не передумал. Она вытащила монеты из мешочка под туникой.

Рикард улыбнулся, проверил зубами монету. Он убрал монеты в карман.

— Хорошо, казарра. Твое желание будет исполнено! Идем, сестра, на миссию милосердия! — он ушел в сумрак, наигрывая на лютне. Рикард поманил сестру за собой.

Таня задержалась на миг, взяла Рису за руки.

— Прости, — она поцеловала ее в щеки. — Я прослежу, чтобы он все сделал.

— Хорошо, — Риса отпустила ее.

— Миссия милосердия, — буркнул Мило. — Милосердие только в том, что он не попросил лундри за все беды, что натворил.

— Дети, — рассмеялась Мина. Она отряхнула фартук и повернулась к таверне света и музыки. — Не недооценивайте силу золота. Некоторые все за это сделать готовы!

24

Когда дом горит, почему не согреть ладони?

— кассафортийская поговорка

Свечи, озаряющие коридор дома, давно потухли. Свет был только от отражения лун в каналах и дальних факелах на площади Диветри. Сначала Риса удивилась тишине, а потом вспомнила, что она одна обитала в этом крыле дома, выделенного для детей Диветри.

— Думаешь, Камилла спит? — спросила она у Мило, крадущегося впереди нее.

— Вряд ли. Она же на посту, — прошептал он. — Хоть она и устала, — было уже три часа утра. Риса не представляла, как можно было не уснуть после беготни по городу. — Смотри, — Смотри, — Мило повернул ручку двери ее комнаты. — Она еще не спит, — он прошел в комнату.

Произошло несколько вещей сразу. Раздался шорох, женщина охнула. Риса ощутила, как тела пронеслись мимо нее и врезались в стену в коридоре напротив ее двери. В полутьме она видела, как тени боролись, Мило и напавший сцепились. Рыча, как дикие звери, тела вернулись в ее комнату.

В одной из ниш были камешки огнива, вспомнила Риса. Тьма ощущалась как одеяло, скрывало ее робкие движения. Она должна была найти их, создать свет. Мысль о нападении во тьме была почти невыносимой. Она думала, что они были в нише возле ее комнаты, но там на полке нашелся только огарок свечи.

Из ее комнаты донесся грохот, что-то деревянное упало и прокатилось по полу. Она затаила дыхание от звука. Ее стеклянная чаша была в комнате на столе. Один толчок, и она разобьется. Только такая связь осталась у нее с родителями.

Она отчаянно ощупывала стену. Края грубой мозаики впивались в ее кожу. Но она нашла огниво в следующей нише — два плоских зачарованных камня. Она услышала, как что-то еще упало на пол в ее комнате. Не стекло. Но не было гарантий, что ее чаша не упадет следующей.

Она поспешила к комнате.

— Illuminisi! — приказала она, ударяя камешками. Свет вспыхнул, огонек загорелся на краю. Две фигуры бились у ее балкона, далеко, чтобы она могла увидеть, что происходило. Чары вспыхнули и угасли. — Illuminisi! — приказала она, ударяя снова, пока подходила ближе.

Брат и сестра в форме стражей душили друг друга с отчаянием на лицах. В свете огнива они удивленно посмотрели друг на друга. Чары угасли, и она видела, что они отпустили друг друга и выпрямились. Камилла протянула руку, пока свет угасал.

— Не двигайтесь! — приказала Риса, отыскав голос. Она снова ударила камешками. — Illuminisi! — в свете огня они посмотрели, куда указывала Риса — ладонь Камиллы была в дюйме от чаши из стекла.

— Я думала, это снова был он, — объяснила Камилла минуты спустя. Хоть она успокоилась, глаза были большими и испуганными в свете свечи. — На меня успели напасть.

— Выглядишь ужасно, — сказал Мило. — Честно, прости… — Риса заметила порез на губе Камиллы, вокруг которого засохла кровь. Ее щека была лиловой, с синяком от удара.

— Не льсти себе, брат. Ты этого не сделал, — она указала на свое лицо. — Он сделал.

— Кто?

Камилла раздраженно вздохнула.

— Я не видела его лица. Вы ушли, и я долго сидела в темноте. Вы не знаете, какой уставшей я была! Я делала то, что мама говорила, чтобы не спать. Пела в голове, считала звезды, складывала числа, — ее голос стал тише. — Но все равно уснула.

— О, Кам.

— Я не смогла сдержаться!

— Я тебя не виню. Я знаю, что ты плохо себя чувствовала.

— Но я не должна была. Я была на кровати, когда это произошло. Я проснулась, ладонь была на моем лице, Мило, — голос Камиллы звучал испуганно. Холод в ее голосе пугал Рису. — Кто-то проник в комнату, — они дали ей миг взять себя в руки. — Он прижал меня к кровати и пытался запихать тряпку мне в рот. И я ударила его между ног.

Мило скривился, но сказал только:

— Хорошо!

— Я не попала толком, но он отшатнулся. И я ударила его коленом в живот. Когда он согнулся, я разбила ему ладонью нос. Думаю, сломала.

— Ты его увидела?

— Нет! Было темно. Я знаю лишь, что он ужасно пах, — Камилла коснулась щеки и скривилась. — Я пыталась понять, где именно в комнате я была, когда он выпрыгнул из балкона. Я слышала плеск в канале. Когда я добралась до перил, он уплыл, — лед сменился пылом. — Я бы сделала с ним хуже, если бы смогла.

— Почему не последовала за ним? Нужно было позвать на помощь!

— Мило! Как? И дать знать, что ты ушел с казаррой? Нас всех наказали бы. Она не должна выходить в темноте! Я пыталась решить, что делать, когда ты открыл дверь. Я думала, что это снова был он или один из его друзей.

Слушая, как Камилла перечисляла, какие раны нанесла врагу, Риса оглядывала комнату. Кроме пути, который Камилла и Мило пробили по полу, комната была не тронута. Одеяло было смято, показывая, где Камилла лежала. Стеклянная чаша стояла уже в шкафу, темная и неподвижная, пока брат с сестрой говорили.

— Он пришел за мной, — перебила Риса. Стражи перестали спорить и переглянулись с опаской, не желая признавать правоту Рисы. — Вы оба не говорите это, но он хотел отыскать меня в этой кровати.

— Вряд ли… — начала Камилла.

Мило зашипел на нее и кивнул.

— Наверное, ты права.

От тихих слов Мило челюсть Рисы задрожала. Это было слишком.

— Кто так хочет навредить мне?

— Любой, кому нужно, чтобы твоя каза пала, — сказала Камилла.

— Семья из Тридцати, враг Диветри, принц — ты знаешь подозреваемых, — Мило сел рядом с ней.

— Я не просила такое! Две атаки за день! И из-за меня Камилла… — Риса указала на синяк на скуле стражницы, ощущая вину. — Прошу, прости меня.

Камилла улыбнулась, но Мило опередил ее со словами:

— Казарра не должна просить прощения у стража, выполнявшего работу, — Риса возразила, но Мило перебил ее. — Это делает страж.

— Я могу извиняться!

— Хватит думать как ребенок, Риса! Казарра видит картину целой. Она думает наперед. Она строит планы для дома и своего места. Если у Диветри не будет казарры, что случится завтра? Что это будет значить для Кассафорте? — он был напряжен после боя во тьме.

— Хватит меня отчитывать! Я думаю о таком!

— Тогда что будешь делать, чтобы защитить себя?

Она подумала, а потом сказала:

— Мне поздно учиться сражаться как вы. Я хочу, чтобы вы были со мной весь день, и чтобы стражи стояли у моей комнаты и у всех входов в дом завтра ночью. Это не позволит никому, кто не живет тут, пройти.

Он кивнул.

— Теперь ты говоришь как казарра, — она должна была радоваться похвале, но ощущала раздражение. Почему он в последнее время и злил ее, и вызывал благодарность?

Они оставили ее одну, и в голову пришла мысль, добавляя тьме больше веса. В главном доме казы было три этажа. Верхний был для Диветри. Из-за этого было просто забыть, что другие тоже жили в этом доме. На первом этаже были комнаты для использования семьи, но крылья в дальнем конце были для работников и их семей. А на уровне канала жили слуги, как Фита, которые были без своих домов в городе.

А если напавший был из дома, а не прибыл снаружи?

25

В Кассафорте больше каналов, чем зданий, так кажется. Это город воды, здания стоят на мостах легче воздуха. Это можно считать чудом света.

— художник Мойссофант в своем дневнике

— Глупости. Ты не можешь уйти, — Риса скрестила руки и смотрела на Эмиля, не моргая. Так делал ее отец, когда был строгим.

Работник хотя бы изобразил смущение.

— Прости, казаррина…

— Казарра, — перебил Мило.

Риса подавила раздраженный вздох.

— Я отказываюсь отпускать тебя, — она надеялась, что звучала твердо и спокойно.

Она злилась все утро. Каза была в ужасном состоянии. Свечи не заменили. Знамена на вершине дома запутались от ветра. Некоторые камины не чистили с прибытия стражей. В саду появились сорняки. Кто-то оставил печи без присмотра, и они остыли. Слуги покидали дом. Фита была почти в слезах, когда Риса встретила ее, и утешить ее не вышло.

— Безопасность казы под вопросом, — Эмиль нервно сжимал ладони. — Я не хочу работать в другом месте. Я могу вернуться, когда твой отец вернется.

— Кто сказал, что я позволю? — Маттио помрачнел от гнева. Он цедил слова, словно стрелял раскаленным стеклом. — Я не потерплю тут нечестных рабочих. Ты уходишь, и я тебя не пущу!

Риса попыталась спокойно обсудить это.

— Если уйдешь, у Маттио останется только кузен Фредо. Амо только начал работу! — Амо стоял в углу мастерской и готовил материалы для работы. От своего имени он посмотрел на нее и покачал головой, чтобы его в разговор не втягивали.

— Фредо нет, — Маттио хмуро смотрел на юного работника. — Он тоже ушел.

— Что? — хоть Риса и не любила кузена, она знала, что без ее отца Фредо был важен в мастерской. — Это невозможно.

— Возможно. Он оставил записку. Не смог даже сообщить сам, — Маттио злился. — Трус.

— Я видел его вчера вечером перед тем, как он ушел, — робкий голос Эмиля было едва слышно из-за шума печей. Он сжимал поеденную молью кепку.

Риса ощутила шок от осознания.

— Ты уходишь только из-за Фредо! — в ее груди стало жарко, пыл раскалял ее. — Ты хотел, чтобы он был казарро. Думаешь, я опозорю дом? Ты сам сказал так вчера!

— Если… если ты… — пролепетал он.

— Давай. Уходи! Иди за Фредо! Бросай корабль с другими крысами! — или от ее криков, или от ее жестов юноша сжался и попятился. Она знала, что выглядела ужасно. — Иди, я сказала. Уходи!

Эмиль подвинулся в сторону, как краб, побежал из комнаты в плаще и с мешком инструментов. Дверь захлопнулась за ним. Риса сделала несколько шагов через миг и открыла дверь.

— Больше ты в Казу Диветри не вернешься! — завизжала она ему вслед. Она хлопнула дверью.

— Риса! — Маттио был потрясен.

— Не хочу слушать, — рявкнула она. — Без него лучше. Без них обоих! — дверь открылась, вошел слуга. Она отвернулась.

Мило хмурился.

— Такая вспышка не подобает казарре, — сказал он в стороне.

— Что ты знаешь о казаррах? — закричала она, терпение лопнуло. — Почему ты постоянно напоминаешь мне, как себя ведет казарра? Что дает тебе право? — она на миг поразилась своей едкости. Но было приятно высказать это. Хотя ее пугало, что она так легко напала на него — на Мило из всех людей. Но она злилась. Злилась на Эмиля, на Фредо за то, что они ушли. Злилась на Мило, ведь он вел себя как ее отец.

— Все в Кассафорте знают, как должны вести себя казарро и казарры, как мы знаем, как королевичи не должны себя вести.

— Ты сравниваешь меня с принцем? — закричала Риса. — Я — тиран? Огр?

Обычно при других из дома Мило вел себя как бесстрастный страж. Тут были только Амо и Маттио, и он не притворялся.

— Я не такое говорил.

— Ты это имел в виду!

Он поднял руки.

— Я не хочу ссориться.

— Прошу, — сказал тихий голос за ними. Он был едва слышным из-за звуков в мастерской. Все повернулись, и Риса увидела Дома, старого слугу. Перед ним на столе стояла чаша с инжиром, грушами и прочими фруктами, присланная Фитой в извинение за плохой завтрак.

— Что такое, Дом? — голос Рисы еще дрожал от гнева, она пыталась говорить мягче.

— Ч-что-то не так?

— Все хорошо, — соврала Риса, хмуро взглянув на Мило. — Мы просто обсуждаем.

— Вы не должны…

Звучало так, что глупый старик собрался тоже дать ей совет.

— Я устала, что все указывают мне, что делать, а что — нет, — они все сговорились злить ее! Риса поджала губы, ушла из мастерской, оставив их.

Утомленная Камилла стояла снаружи. Риса не стала смотреть, чтобы узнать, сколько она слышала. Камилла вздрогнула и пошла за ней. Риса устремилась по двору к дому.

— Куда ты, казарра?

— В свою комнату!

Она услышала, как дверь мастерской хлопнула вдали. Мило. Или Маттио. Или все они гнались за ней, чтобы сказать, чтобы она не вела себя так. Но слов сзади не было, и она не слышала крики извинения.

Не оглядываясь, она прошла мимо статуй в нишах на южном конце дома и миновала мраморную арку, вошла в нижний двор. Она поспешила через столовую, а потом через зал и вестибюль. Она две недели назад отступала по этому пути после неудачного Осмотра. Но сегодня было иначе. В этот раз она искала убежища в своей комнате, чтобы не дать никому влиять на ее решения.

Она добралась до коридора сверху, Мило и Камилла догнали ее. Она видела их отражение в зеркале в конце коридора. Они мрачно шли за ней. Риса открыла дверь, шагнула в комнату и повернулась.

— Оставьте меня одну, — приказала она, не дав Мило заговорить. Она хлопнула дверью.

Риса не стала запираться. После прошлой ночи ее стражи стали бы шуметь от щелчка замка. И она не хотела запираться. Она хотела, чтобы Мило извинился. Он должен был. Она села в кресло, расправила юбку. Она ждала полчаса, что Мило войдет и извинится.

Он не пришел.

«Ты сказала ему оставить тебя одну, — строго подумала Риса. В ответ внутри вспыхнула боль. — Но я не хотела этого в прямом смысле!».

Она не хотела закрываться от него. Она хотела, чтобы он попросил снова быть друзьями, попытался извиниться. Она хотела внимания Мило. Ей нужна была дружба, но после вспышки гнева он не мог это предложить. Она ушла с шумом, а не признала, что вспылила. Если бы она не перегнула…

Конечно, он не сравнил ее с принцем. Если честно, она знала, что он пытался сказать ей, даже пока была в пылу спора. Все знали, как должен вести себя глава казы, как она знала обязанности стражи.

Из окон и балкона доносились звуки дневной активности на площади. Дружелюбно общались голоса, но они были не такими веселыми, как до падения каз на востоке и западе. Воды плескались об стены каналов. Порой кричали чайки. Эти звуки успокаивали, и Риса хотела, чтобы они прогнали ее плохое настроение.

Она любила эти звуки в детстве. Она хотела вернуться в детство — в жизнь без опасности, риска и борьбы. И она хотела снова быть счастливой в доме с семьей.

Она подумала о Доме, самом хрупком и зависимом из слуг. Риса грубо повела себя с ним. Она нахмурилась. Мило был прав, она вела себя как ребенок, а не казарра.

Что она могла? Если сделает вид, что ничего не произошло, про утреннюю драму могут забыть. Строгая Риса настаивала на извинении, но было сложно даже себе признать, что она была неправа, а озвучить — еще сложнее.

Она оглядела комнату, ощущая печаль, а потом посмотрела на стеклянную чашу. Она тихо прошла по полу и камню, чтобы шаги не слышали снаружи. Чаша была грязной от следов пальцев, которых не было видно в полумраке ночи. Они мешали видеть ее отражение. Она мягкой замшей и паром своего дыхания оттерла поверхность и заглянула в пруд света. Почему ее родители не попробовали снова связаться с ней? Она дала бы любое количество лундри, чтобы увидеться с ними, услышать их совет.

Риса вздрогнула при виде лица в глубинах чаши. Она пригляделась и поняла, что видела себя. Но она была растеряна. Стресс предыдущих дней сделал ее лицо осунувшимся. Она подумала, что это было лицо кого-то, кто был старше, как Феррер Кассамаги.

Почему она не думала о нем с его визита?

Риса открыла дверь комнаты. Мило и Камилла смотрели на широкую улыбку, озарившую ее уставшее лицо.

— У меня чудесная идея! — заявила она, сердце колотилось от потрясения на их лицах. — Мы идем в Казу Кассамаги.

Мило и его сестра не были рады.

— Зачем? — сказал Мило. Риса едва понимала выражение его лица. Он был насторожен.

— Женщина, которая основала его казу, использовала такие чары, которые Семерке уже не по силам, — объяснила она. — Она видела и говорила с людьми, которые далеко. Это сказал мне вчера Феррер Кассамаги. Он может объяснить мою чашу, Мило. Он может заставить ее работать снова.

Они переглянулись.

— Идея хорошая, Риса, но сейчас твоя безопасность важнее, — мрачно сказала Камилла. — Кто-то отчаянно пытался навредить тебе прошлой ночью.

— Это не обсуждается, — закончил Мило.

— Это глупо, — сухо сказала она, но брат и сестра не слушались. — Я настаиваю.

— Мы не можем рисковать твоей жизнью, — объяснил Мило.

— Любой может попытаться убить тебя на улицах, — добавила Камилла. — Кто-то уже дважды пытался.

— Тогда пойдем затемно, — сказала она. — Как прошлой ночью.

Мило издал резкий смешок.

— Нет.

— Это для твоего блага, — добавила Камилла, пытаясь утешить.

— Мне нужно увидеть Феррера Кассамаги сегодня, — сказала она, удивленная пылу в голосе. Гнев душил ее. Пару минут назад она ощущала стыд за то, как говорила с Мило, но теперь подумывала, что поступила правильно. Он задерживал ее.

— Мы думаем, что тебя лучше запереть в казе, — медленно сказала Камилла. Мило кивнул. Они это уже обсудили.

— А если я буду настаивать?

— Тогда мы расскажем Толио о нападении прошлой ночью, — сказала Камилла. — Он хотел запереть тебя в казе с нашего прибытия.

— Вас накажут! Вы можете потерять работу! — она была потрясена.

— Но ты будешь в безопасности, — отметил Мило. — Это наш долг. Мы можем найти другую работу.

Спорить с ними было невозможно.

— Я думала, мы были друзьями, — сказала она Мило. — Ты не можешь решать за моей спиной, словно я ребенок. Ты — не мой отец!

Мило шагнул в ней, тоже злился.

— Однажды ты перестанешь вести себя как ребенок и поймешь, что не только твоему отцу важно, что случится с тобой! — его голос разнесся по коридору, эхо звучало на лестнице. Он закрыл рот.

— Я тебя презираю, — и она говорила искренне.

Он подвинул красный берет на светлых кудрях и посмотрел ей в глаза.

— Сейчас и ты мне не нравишься.

— Мило! — Камилла перестала изображать отрешенность стража. Она нервничала. — Риса, прошу…

Дверь хлопнула, не дав Камилле договорить. Кипя от ярости, Риса прошла по комнате и бросилась на кровать. Ребенок! Он назвал ее ребенком! Он был упрямым, не слушал ее. Если бы они сходили в Казу Кассамаги, она могла бы решить проблемы к закату. Она не была ребенком!

Она улыбнулась. Форма Камиллы все еще висела в ее шкафу. Ребенок не мог придумать план, который появился в ее голове.

Она покажет Мило, как она умна.

26

Пронзительный крик раздается в ночи.

От страха город притих.

В замке высоком правитель лежит,

Лежит неподвижно — он мертв.

Топот копыт на мосту гремит,

Несется волной над водою.

— Отец, не бросай! — слышится тихий крик,

Кричит дочь стеклодува с тоскою.

— Ненавижу эту песню, — прорычала Риса под нос. И певец был так себе. Из-за его хриплого голоса она впервые захотела услышать Рикарда. Люди в маленькой таверне кричали с одобрением и так громко, что гремели стекла в окнах. Они пели с ним, стучали кружками в такт, не зная об осаде за дверями таверны.

Тени в переулке укрыли ее на миг. Она поправила сумку на плече, стараясь не задевать ею стену. Там был самый ценный предмет — ее чаша из синего стекла, и она хотела, чтобы Феррер Кассамаги объяснил ей этот феномен.

Она выглянула из-за угла на мост, ведущий к главному входу в Казу Кассамаги в свете двух лун. Серебряный свет сиял на клинках двух мечей.

Пока было просто. Риса провела днем в комнате, ни с кем не общалась. Она впустила только слугу с подносом с ужином, а потом вышла исполнить ритуал. Она несколько раз ловила взгляд Мило и думала, что он пытался заговорить, но он не сделал этого, и она закрылась от него.

Она сплела из поясов платьев и лент веревку, чтобы сбежать после заката. Она выждала, пока в коридоре станет тихо, привязала веревку к железной решетке на балконе. Удивительно, как она просто смогла добраться до гондолы у причала слуг.

Все шло по плану. Никто не заметил ее побег, не спросил ее, пока она плыла по каналу. До Кассамаги проблем не было. Она думала смешаться со стражами на мосту, привлекая как можно меньше внимания, и проникнуть в дом. Но там оказалось шумно, и ей пришлось отступить в тени. Она едва выбралась из канала на Виа Торто, улицу, ведущую к домам и магазинам в старой части города, как раздался звон мечей и щитов. Стражи города побежали со всех сторон к мосту, вытащив мечи. Риса сжала крепче сумку с чашей и скрылась в тени у таверны, чтобы настоящие стражи не нашли ее.

— В казе шумно, — прошептал кто-то. Риса увидела, что в переулке с ней собрались другие люди. Она сорвала берет с головы и надеялась, что в темноте форму не будет видно.

— В какое время мы живем. Кошмар, да? — спросил старик у фигуры в капюшоне рядом с ним. Фигура не ответила.

Она смотрела, две колонны стражей вышли из казы, шагали ровно и быстро, чтобы поспевать за каретой между них. Некоторые стражи с моста пошли впереди, а другие ждали, пока процессия пройдет, и присоединялись сзади. Они пересекли мост, и Риса увидела, что они окружали ту медную карету, в которой прошел ее разговор с Феррером Кассамаги два дня назад. Феррер был внутри? Куда они направлялись ночью?

Она отпрянула, когда процессия устремилась по Виа Торто, повернула на запад и миновала ее. Около пятерых зевак с ней ждали, пока карета и стражи не пройдут, а потом вышли на озаренную луной улицу. Шум утих, пропали все, кроме фигуры в капюшоне.

Рису терзали вопросы, как мотыльки у сияющих окон над ней. Она вышла на улицу, посмотрела стражам вслед. Ей нужно было идти за каретой? Там был казарро? Или он остался в казе?

— Поздно ты вышла наружу, да? — она испугалась, когда голос обратился к ней. Она узнала голос, но не сразу поняла это в смятении. Чересчур сладкий тон был гадким, как запах чеснока, соснового масла и табака, добавленного к нему. — Почему ты так далеко от дома… кузина?

Она охнула, поняв, что капюшон скрывал кузена Фредо, и отпрянула.

— Что ты тут делаешь? — спросила сдавленно она.

— Это не сложно понять, — хотя грубая ткань капюшона скрывала его глаза, луны озарили его губы и острый подбородок. Он улыбался. — Я проходил по площади Диветри и заметил, как кто-то свисает с твоего балкона. После прошлой ночи я встревожился. И я решил убедиться в твоей безопасности, — он шагнул к ней, опустил ладонь на ее плечо. Риса попятилась и врезалась в стену таверны. Его ногти впивались в ткань ее формы и плоть.

— Ты шел за мной, — возмутилась она, пытаясь вырваться. — Хватит!

— Я шел за тобой, милая. Позволь забрать твою ношу и сопроводить домой. Можно? — она не успела возразить, он схватил мешок с ее плеча и забросил себе на спину.

— Отдай! — возмутилась она. Фредо не сопротивлялся, и она вернула свое стеклянное сокровище. Но он сжал ее плечо сильнее, впился так, словно забирал кровь. Ярость его хватки встревожила ее больше всего. Фредо не хотел отвести ее домой. — Ты не можешь знать о прошлой ночи, — поняла она. Камилла сказала, что от напавшего ужасно пахло. Она ощущала сама запах его tabbaco da fiuto. — Если только тебя там не было.

Фредо усмехнулся. Он покачал головой, капюшон упал на плечи и показал его лицо. Она не сразу поняла, что под его глазами были не тени, а синяки после того, как Камилла сломала ему нос прошлой ночью.

— Может, и был. Думаешь, ты умная?

— Ты — мой дядя! — напомнила она, пытаясь вырваться. Фредо рассмеялся и дернул ее за руку. Мешок упал на землю, стеклянная чаша загремела об камни, и Риса закричала от звука.

— Я был там, сволочь, — яростно сказал Фредо. Он сжал ее, шагнув за ее спину, выжимал дыхание из ее легких. Она отбивалась ногами, пыталась попасть ему по коленям или паху. — Конечно, это был я, пришлось пробраться как преступнику! Чужак в своей казе! Ты не знаешь, как это ощущается, да, казаррина?

Хоть она пыталась вырваться, Риса ощутила иронию его слов. Она не ответила, а укусила кузена за руку так, что он закричал от боли.

Удар по голове чуть не сломал ей шею. Он ударил ее и оттащил, оглушив Рису, и она перестала бороться.

— У тебя нет шансов превзойти меня, дикарка!

Он сунул ей под нос ткань со сладким запахом, вызвавшим слезы на ее глазах. Боль пронзила лопатку, когда он толкнул ее вперед, заставляя вдохнуть.

Горло не работало. Его сдавило. Мир вокруг нее кружился, и она не могла даже подумать о криках о помощи. Даже если она закричит, кто ее услышит? Мило не было рядом… и почему она не послушала Мило?

Она успела ощутить жаркое дыхание Фредо на шее, услышала его радостный смех, когда женщины и мужчины в таверне запели. Она теряла сознание.

Ночь прошла, луны сели. Солнце взошло.

И родители не вернулись.

И светлая дочь одиноко бредет,

Не зная, что рядом завистник…

КНИГА ТРЕТЬЯ: ОЛИВКОВАЯ КОРОНА

27

Замок Кассафорте был построен на самой высокой точке болот, где и разместили город. Хоть его перестраивали несколько раз за века, он всегда находился на этом месте.

— аноним, «Краткая и полная история Кассафорте»

Ее придавило камнями. Иначе почему она так себя ощущала? Она не могла поднять тяжелые руки и ноги. Даже дышать было сложнее, чем должно было.

— …рад услужить… от всего сердца хочу… что угодно…

«Фредо», — она узнала голос. Одно слово пульсировало в голове, и она не сразу поняла его. Почему она не могла двигаться? Почему глаза не открывались?

Низкий голос ответил. Она уловила только несколько слов:

— …риск… награжден.

— Я бы с радостью отказался… радости ради… служить вам…

— …интересно. Как вы…

Она боролась с тем, что подавляло ее.

— …умная шкатулка… — услышала она Фредо. Его слова были почти предложениями, но ей было сложно уловить их значение. — Почти сработала, но мелкая гадость выбралась. Когда я услышал, что вы пытаетесь схватить ее, когда вы услышали ту балладу…

«Песня Рикарда все-таки меня погубила, — подумала она, удивляясь тому, как медленно приходили слова. — Хоть мы пытались…».

— Почему? — продолжил Фредо в ответ на вопрос. — Я ненавижу их всех! Мой отец женился не на Семи и Тридцати, и они всегда смотрели на меня свысока, презирали мою кровь. Было бы хорошо, если бы они работали на меня. Знаю, вы не даете обещаний, но вы говорили, что рассмотрите меня как… — она услышала звон монет. Лундри передавали из рук в руки. Фредо радостно зашипел. — О. О! — он был потрясен. — Чудесно!

В ней зашептало предупреждение. Оно проступило медленно, как пузырек грязи со дня пруда.

«Тут беда, казарра, — услышала она. — Что ты с этим сделаешь?».

Она приоткрыла рот, впуская прохладный воздух в рот и легкие.

— Мило? — тихо спросила она.

Зашуршал шелк и бархат.

— Она просыпается, — прошипел Фредо.

— Разберись с этим, — она впервые услышала голос другого мужчины. Он был низким и раскатистым, как большой колокол, звонил по ее судьбе.

Она ощутила аромат, пославший на нее волны алого и черного, забирая ее на глубину.

Когда она проснулась спустя десятки лет, ее пальцы покалывали на руках, потом на ногах. Казалось, она согревалась у огня в холодный зимний день. Покалывание от носа добралось до щек, потом до ушей, ее тело ожило. Она застонала, в горле пересохло.

— Не двигайся, — тихо прошептал мужчина, голос напоминал шорох листьев ночью. Старик успокаивал ее. — Все будет хорошо, дитя. Пока что не двигайся.

Ее веки поднялись, с трудом разлепились. Она не сразу смогла видеть в ярко освещенной комнате. Лицо нависало над ней.

— Кассамаги, — прошептала она.

Феррер смотрел на нее из-за двойных очков. Риса скривилась. Полумесяцы отражали свет, напоминая луны.

— Это у тебя от масла семян камарандуса. Не нужно пока говорить, — она ощутила, как он нанес что-то мокрое и прохладное на ее лоб и щеки. Мягкая ткань прогоняла пламя с ее кожи. — Камарандус — цветок на дереве. Сам по себе безобидный. Но если семена собрать и засолить, а потом выжать, то получится снотворное, которое быстро теряет эффект, но сильно действует на… о, нет, пока не садись, милая. Тебя…

От движения ее желудок сжался. Горечь подступила к горлу, обжигая. Она ощутила, как казарро сунул контейнер ей в руки. Ее стошнило туда, и она смутно ощущала, как он придерживал ее волосы, чтобы они не испачкались.

В желудке, к счастью, было мало содержимого. После пары позывов ей стало легче. Она взяла мокрую ткань, которую протянул Феррер, и вытерла потное лицо и рот с ужасом.

— Простите, — она пыталась сморгнуть слезы, выступившие, пока ее тошнило.

— Вот молодежь нынче! Упрямая! Я пытался сказать, что масло камарандуса вызывает рвоту. Мы учимся на поступках, да? — он нежно опустил другую ткань в чашу с водой и вручил ей, забрав грязную ткань и бросив ее в камин.

— Где мы? — спросила она, удивленно озираясь. Комната была вдвое меньше ее спальни дома. Четыре уютных диванчика стояли в центре квадратом, комната была в шерстяных гобеленах и с коврами на полу, украшения были сделаны мастерами. Было ясно, что они в богатом доме, даже ножки стола были позолочены. Камин был из мрамора с вырезанными яблоками и виноградом, другие фрукты спускались по нему к полу. Узкое окно было единственным источником света. Свет дня падал на пол. — Кто он?

На диване напротив нее лежал, сжавшись в комок, высокий худой мальчик. Его волосы были темными и спутанными, словно его давно не стригли. Он, казалось, спал, но дышал слабо, и она на миг испугалась, что он мертв.

— Судя по виду из окна, мы где-то в замке, — ответил Казарро. — А с нами, хоть он и не шевелится, Басо Буночио.

Риса встала и, шатаясь, прошла к окну, голова кружилась от движений. Она боялась, что ее снова стошнит, а потом поняла, что ее мутило от страха.

Она выглянула в окно и поняла с обречением, что они были почти на вершине замка. За окном были маски статуй Лены и Муро, улыбающихся толпе. Площадь замка внизу была в жителях, идущих по своим делам. Она попыталась открыть окно и впустить воздух или позвать на помощь, но окно было заперто.

Солнце ярко сияло. Середина утра. Для людей внизу это был обычный летний день, но для Рисы это был мрачный миг, которого она старалась избегать.

— Басо Буночио? — поразилась она. — Вы говорили, он был казарро. Значит…

— Да, — подтвердил Феррер. — Мы — трое оставшихся хранителя рогов. Древние чары Аллирии могут позволить другим завершить ритуал верности за нас, но наше исчезновение заставит кандидатов задуматься, хотят ли они рисковать собой. К ночи казы не будут уже нашими.

Риса в панике посмотрела на выход, отчасти скрытый гобеленом с пастухом с овцами.

— Стражи снаружи, — Феррер понял ее намерения. — Дверь закрыта так, что из коридора ее можно открыть, а мы застряли тут, пока ее не откроют. Окно тоже не поможет. Такие замки — распространенные чары Портелло.

— Немыслимо, — сказала Риса, но уже хотя бы могла злиться.

— Ничего странного. Замок ведь и должен не пускать людей. Чары Кассамаги только усиливают изначальные функции предметов…

— Знаю, — она пыталась сохранять терпение. — Немыслимо, что принц Берто посмел вмешаться в порядок страны. Вас забрали из дома посреди ночи, не дав даже шанса отказаться! Я видела! — с каждой минутой список ужасных поступков принца рос.

Старик склонил голову.

— К моему стыду, это так.

— Меня продала ему моя же кровь!

— Люди продают и не такое за золото или власть, дитя, — прошептал он.

— Это я уже поняла, — рявкнула она и указала на спящего Басо. — Уверена, и его принц получил ужасным образом. Он не может даже столкнуться с нами лицом к лицу! — но гнев не помогал. Она ничего не могла поделать в этом тесном месте, и шансов сбежать, похоже, не было. Она заметила, что Феррер сосредоточился на Басо. — Почему он не просыпается? — спросила она.

Старик покачал головой.

— Тот, кто дал мальчику масло камарандуса, переборщил с дозой.

— Как вы поняли? — когда Риса почти проснулась, она ощущала себя так, словно ее раздавило до толщины бумаги. Она поежилась, пытаясь представить, как ощущалась большая доза.

— Его сон глубокий. Боюсь, он отравлен. Без помощи… — старик мрачно сел на край дивана, опираясь на трость с вырезанными лозами. Он вздохнул и покачал головой.

Риса ждала, что он продолжит, но он просто сидел, смирившись с состоянием Басо. Она ждала еще пару мгновений, что он предложит решение, от раздражения она сжала бархатную обивку дивана, пока она не намокла от ее хватки.

— Без помощи что? Он умрет? — спросила она. Старику не нужно было отвечать. — Тогда помогите ему! Не можете? — к ее недовольству, вопрос прозвучал резко.

Феррер посмотрел на нее поверх очков.

— Что ты от меня хочешь? — он сжал трость. Его голос был спокойным, он спросил так, словно уточнил, который час. — Я стучал в дверь, чтобы кто-нибудь привел помощь. Они не переживают за наше здоровье или наши удобства. В этом печальная правда, — она ощутила не безразличие в его словах, а смирение.

— Должно что-то быть!

— У меня нет противоядия. Во всех шахматах наступает момент, когда уже нет фигур, кроме коней, а они не могут защитить короля. Шах и мат непросто принять.

— Это еще не шах, — сказала Риса, размышляя. — Вы из великих колдунов Кассамаги. Вы можете…

— Девочка, ты хвалишь мои способности, но я беспомощен, — он махнул на комнату. — Моя каза известна способностью усиливать изначальное предназначение предметов. Мы можем создать соблазняющие духи, успокаивающие пыл музыкальные инструменты и даже яды, которые работают через неделю после того, как попали в тело, хотя они не могут выжить во флаконе Диветри, зачарованном сохранять жидкость чистой, — добавил он с улыбкой. Риса не двигалась. Ей хотелось сбежать, но ее интересовали его слова. — Мы не создаем предметы с чарами в основе, как твоя семья, — продолжил казарро. — Мы не можем строить стены с благословлениями в каждом кирпиче, как делала Каза Портелло. Магия Кассамаги может быть опасной из-за того, с какими предметами мы работаем, она и самая слабая, потому что мы не создаем предметы сами.

Риса вдруг поняла.

— Разве не видите? Это идеально! Что-то в этой комнате может нас спасти, — но она слышала, как голосок в ней шепчет:

«Ты сама можешь себя спасти», — ей показалось, что Мило укорял ее, и она отогнала эти мысли и повернулась к казарро.

— Милое дитя, думаешь, я не проверил? — Феррер указал на украшения на каждой ровной поверхности. — В этой комнате золота и сокровищ хватит на жизнь жителю города, но ничто не подходит для моих целей. Сосудов много, — он с трудом поднял трость и указал в сторону красивых бокалов, таких старых, что их могли делать ее дед и его предки. — Красиво, но как очищенная жидкость откроет дверь? Я могу усилить удобство подушек, но толку? Зеркало над камином я могу зачаровать так, что мы в нем будем казаться очень красивыми. Для тебя это будет не новинкой, для меня такое будет странно. Но я не могу этим открыть дверь или разбудить юного Басо. Я тоже хочу покинуть заточение, юная Риса, — он тепло улыбнулся ей. — Просто я не могу помочь нам.

Она смотрела на него, опустив плечи. Басо на диване напротив слабо вдохнул. Она смотрела на белую кожу юноши на алом шелке.

— Он так юн, — сказала она. — Мы должны что-нибудь сделать для него.

— Ты на год младше него, — голос Феррера трещал, как огонь зимой. — Война не щадит юных.

— Это она? — осведомилась Риса. — Война?

— Будет, когда казы падут, — казарро дрожащей рукой снял очки. Он опустил их на диван и потер нос в пятнах от старости. — Это будет одна из самых страшных войн Кассафорте, жители против жителей. Многие не захотят отдавать трон, хоть у принца опасные методы. Они выступят против него. Они будут против фаворитов принца, семей Тридцати, которые хотят заменить Семерку. Стражи, верные идеалам Кассафорте, будут против стражей, верных амбициям принца, — его голос становился громче, и он смотрел так, словно видел что-то вдали. — Король Алессандро не назвал наследника трона — о, да, короли Кассафорте могут так сделать, и порой в нашей истории титул доставался не тому, кто подходил для этого — но он не сделал этого, и другие будут биться за место. Лучшие люди страны умрут, семья за семьей, и волна крови станет такой, что потомки будут вспоминать это время как самый мрачный период в истории страны. О, да, дитя. Это война.

Риса хотела действовать. Она сжала руку старика, удивляясь тому, как она напоминала бумагу. Она тихо сказала:

— Тогда остановим ее, пока это не началось.

28

Я не сдержалась. Честно! Когда я увидела его на площади под окном, я должна была что-нибудь ему сказать. Он точно посчитал меня смелой! Если бы ты видела его в тот день с расстегнутой рубахой и широкой улыбкой, ты бы тоже позвала.

— Джулия Буночио в письме сестре Саре за месяц до свадьбы с Эро Диветри

Она думала, что их темницей стала комната, в которой ждали аудиенции с королевской семьей. Все предметы должны были впечатлять и ослеплять. Ее мать называла бы это излишествами. Риса осматривала все предметы в комнате, надеясь, что найдет то, что зачарует казарро.

— Амур? — спросила она. Крылатый ребенок из гипса и позолоты сидел, свесив ноги с камина.

Феррер сухо рассмеялся.

— Милая, даже мой дом ничего не может сделать с амуром. У него нет назначения.

— Картина короля Паоло Четвертого и его супруги Марии?

— Ах. Живопись — интересная идея для изучения, этим занимаются редкие Кассамаги. Изображение предков используется для гордости семьи, и можно усилить так удовлетворение родословной. А вот религиозная иконография вызывает серьезность и желание молиться…

Риса за последний час узнала об изначальном предназначении предметов больше, чем могла бы за год обучения в инсуле. Ее голова уже кружилась от лишних знаний.

— Хворост? — спросила она.

— …например «Восхищение девой Люсией у храма Лены» было необычным… Изначальная цель хвороста гореть. Ты знаешь, что усиленные Кассамаги вязанки хвороста помогают поддерживать жар в твоих печах, — Феррер не расстроился, что его перебили.

— Вы могли бы зачаровать его так, чтобы в комнате возник пожар?

— Легко, но вряд ли это умно.

Риса раздраженно вздохнула. Она знала, что идея была не лучшей, но варианты быстро заканчивались.

— Если будет много дыма, стражи откроют двери, чтобы узнать, что происходит.

— Но мы уже будем без сознания, милая. Хотя идей тебе не занимать.

Она проверяла предметы у камина.

— Метла? Кочерга?

— Может, удалось бы усилить назначение метлы подметать пыль, хотя я не видел, чтобы это делали. Я должен это проверить со служанками, если будет шанс. Интересный эксперимент. Кочергой обычно ворошат угли, чтобы огонь горел ярче. Ее можно зачаровать…

— А если я не хочу использовать ее для огня? — она потеряла терпение. — А если я хочу использовать ее как оружие? — старик уставился на нее. — Диоро зачаровывают оружие, чтобы клинки были острее, а стрелы — опаснее. Зачаруйте кочергу, чтобы я использовала ее против стражей! — она сжала тяжелый инструмент обеими руками и направила на казарро.

— Это невозможно, — мягко сказал старик. — Разрушение — не ее изначальное предназначение.

Она сжала кочергу так крепко, что металл будто покалывал, становясь холодным и твердым.

— Я могла бы использовать кочергу как оружие. Я могла бы использовать книгу, как оружие, если бы хотела, — она вспомнила, как Петро сказал это до Осмотра.

— Но это не их изначальное…

— Ваши чары бесполезны! Толку от такой силы, если ее можно использовать только так примитивно? — сорвалась она и закричала. Она сжала дрожащую кочергу так, что она стала продолжением ее руки. — Я устала от изначальных предназначений! У каждого предмета не одно предназначение, включая этот! — она, злясь, опустила кочергу на столик в центре квадрата диванов.

Она ожидала только грохот. Шум был бы приятным, даже если на миг. Но кочерга ударила по столу, и в воздух взлетели кусочки мрамора, задевая ее лицо. Звук был громким, словно раскат грома.

Она едва дышала. Каменный стол перед ней был грубо разломан пополам. Обломки поверхности стола склонились друг к другу. Белая пыль покрыла ковер и ее алую форму стража. Басо продолжал спать на диване.

Риса хотела извиняться, когда увидела потрясение Феррера. Она снова дала себе вспылить, еще и хуже обычного. Старик схватил очки, надел их.

— Милая! — сказал он. — Невозможно. Для тебя невозможно такое сделать!

Шок на его лице вдохновил ее. Она сделала нечто необычное. Это спасет их? Она выпятила челюсть, побежала с кочергой в руке в сторону окна. Она замахнулась кочергой на стекло, надеясь разбить его как стол. Чары на окне были слишком сильными, и кочерга безвредно отлетела от стекла. Шок удара заставил Рису выронить оружие. Ее ладони и запястья жгло.

Феррер все еще потрясенно смотрел на нее.

— Невозможно, — повторил он. Риса впервые видела его в таком шоке. — Ты не должна была суметь сломать этот стол.

Ее ладони были красными и опухшими. Красные мозоли появились на ладонях. Это пройдет, но пока боль было сложно терпеть.

— Скажите, как я это сделала, — попросила она со слезами на глазах.

29

У всех предметов есть изначальное предназначение. Благословления богов могут усилить это предназначение. Но разве нельзя вложить в них другие свойства?

— из личных записей Аллирии Кассамаги (из архивов Кассамаги)

Даже минуты спустя трюк Рисы с кочергой приводил Феррера в шок. Его лицо было бледным, ладони дрожали, и он несколько раз выпил воды из ведра у двери. Риса помогала ему, хоть ее пальцы все еще были опухшими, и хоть она боялась, что он злился на нее. Стражи в коридоре или не услышали, или проигнорировали шум в комнате, потому что проверять не пришли.

Наконец, старик сжал ладонями набалдашник трости.

— Кто рассказал тебе о другорядных чарах? — спросил он.

— Что? Никто. Что это?

— Кто-то должен был. Твоя мама? Нет, ее не интересовала теория. Редкие знают. Кто рассказал? — она несколько раз ответила, что никто, и он поверил. — Я опишу простыми словами. Аллирия Кассамаги оставила несколько записей о том, как она совершала такие чары, но они непостижимы для нас. Многие в нашем доме, включая меня, решили, что ее сложная магия была результатом того, что мы зовем другорядными чарами.

— Что это?

— Выслушай меня. У каждого предмета есть изначальное предназначение, которое усиливает Семерка в своем ремесле. Принцип другорядных чар базируется на том, что предметы можно использовать иначе, как и влиять на это чарами. Шлем или корона защищают голову, и можно зачаровать их, чтобы они не давали пораниться. Но Аллирия поняла, что корона — символ власти и символ гордости. Она смогла зачаровать Оливковую корону на всех уровнях. И когда ты схватила кочергу, она стала не просто кочергой. Ты пожелала, чтобы она стала оружием, и…

— Она стала оружием, которое рассекло мраморный стол надвое, — прошептала она.

— Ты так уже делала?

— Нет.

— Должна была. Думай, дитя!

Хоть Риса отрицала, она знала, что однажды такое сделала.

— Моя чаша… — сказала она. — Чаша. Я видела их в своей чаше.

— Объясни. Это важно!

— Я думала, это были чары отца! Не мои! — она быстро описала ему, как создала чашу, пыталась продать ее, а потом увидела в свете на поверхности картинку родителей. Он кивал и хмыкал, пока она не закончила. — Я несла ее вам прошлой ночью, чтобы узнать, могли ли вы повторить это, но мой кузен поймал меня и дал то вещество.

Он говорил тихо и благоговейно:

— О, нет. Я не смог бы это повторить. У меня больше знаний о ремесле, чем у других, но я не могу. Все тут, — он постучал по голове, — а не тут, — он поднял руки. — Скажи, дитя. О чем ты думала, когда увидела родителей в чаше?

— Мы спорили, — сказала она. Она ссорилась с Мило. Она отдала бы все золото и украшения этой комнаты, чтобы увидеть его, каким он был в таверне Мины — сильного, бодрого, уверенного. Она бы отдала все, что было у семьи, чтобы стереть обиду, которую вызвала в последней ссоре. — Я держала чашу на коленях. Я касалась ее, — сказала она. — А потом она стала показывать тени моих родителей.

— А кочерга?

— Я злилась, — вспомнила она. Это вспомнить было проще. — Я хотела чему-то навредить. Кочерга показалась тяжелой. А потом она стала тяжелее, словно менялась в моих руках.

Феррер медленно сказал:

— Ты не знаешь, что я отдал бы, чтобы узнать это ощущение. Если это можно ощутить, этим можно управлять. Я всю жизнь желал такого. Но ты делаешь это инстинктивно, без обучения.

Его реакция встревожила ее.

— Не понимаю.

— Не бойся. Что случилось с твоей чашей, которую ты несла мне?

— О! — ее надежда рассыпалась, она вспомнила жуткий звук, с которым она ударилась об брусчатку. — Мой кузен разбил ее. Наверное, он бросил ее на улице, — ее плечи опустились в отчаянии.

— В чем ты ее несла?

— Коричневый мешок с… вот он! — на конце его трости висел мешок. Пока она говорила, Феррер подцепил его и вытащил из-под дивана. Риса тут же подняла его и вытащила содержимое.

— Они посчитали его безвредным, бросили, когда принесли тебя сюда, — сказал Феррер. — Я убрал его, чтобы не забрали.

— Разбито, — удар об брусчатку или грубое обращение Фредо после того, как она потеряла сознание, разбили стекло на кусочки. Самый большой был примерно с треть чаши, красивая часть, где синее и зеленое стекло соединялись мерцающими волнами. Риса, горюя, собрала осколки на диване, разложила их, словно они могли волшебным образом соединиться.

— Расскажи о стекле, милая, — сказала Феррер. — Что это? Как это ощущается? Что оно делает?

Странный вопрос, но он явно хотел отвлечь ее от горя. Она коснулась самого большого осколка.

— Это просто песок и щелочь, соединенные вместе. И… не знаю!

— Невозможно чаровать, когда в голове бардак, — вмешательство Феррера помогало. — Мы учим в инсулах очищать мысли, но ты расстроена, и это может быть тщетным…

— О! Это я могу! — старик удивленно посмотрел на нее. За это она тоже могла поблагодарить Мило. Она закрыла глаза и глубоко дышала, думая о шкатулке. Она прижимала ладони к обломкам чаши, мысленно открыла шкатулку и вытащила шарик с красным узором в стекле. Она представила, как сжимает его в ладони. Ее сердце было радо видеть его. Она успокоилась, была как дома. — В детстве я думала, что стекло с лун, — прошептала она. — Отец говорил, что ходит на луны и берет там стекло для мастерских. Я знала, что он шутил, но мне нравилось притворяться, — ее голос стал мечтательным. Любопытное спокойствие охватило ее. — Оно все еще красивое. Когда я беру свои работы из печи, я восхищаюсь. Чудесно, что такое твердое и гладкое может родиться из огня, — она услышала, как Феррер громко выдохнул, но говорила. — Мне нравятся краски, такие чистые. В инсулах они посыпают раскаленное стекло металлом, чтобы создать листы, но цвета всегда как живые…

— Риса, дитя, смотри.

Она открыла глаза. В осколках стекла мерцали свет и тень. Они покалывали, словно дрожали.

— Мило, — прошептала она. В самом большом осколке отражался Мило у края балкона, его лицо было в профиль. Она смотрела, едва осмеливаясь надеяться, что видение было настоящим. Камилла подошла к нему и обвила руками его плечи. Мимо проплывала гондола.

Другие осколки тоже ожили. Хоть она касалась пальцами осколка с лицом Мило, она охнула, увидев, что в другом кусочке отражалась ее мать, а еще в одном — ее отец. Они смотрели в окно на небо. Хоть было сложно увидеть детали, она еще никогда не видела их такими замученными. Она помолилась, чтобы они не теряли надежды.

В кусочках поменьше она видела других людей. Таня вытирала лицо тканью, Рикард спал на кровати. Маттио сидел на скамье, сжимая голову руками. Амо смотрел на что-то в мастерской ее отца, но она не видела, на что. Рот Маттио двигался — он говорил с новым работником? Фита чистила фрукты, мрачно поджав губы. Ромельдо, Мира, Веста. Ее губы задрожали при виде Петро, сидящего в классе с подростками.

Она восхищенно воскликнула, указывая на последний осколок:

— Это вы! — в кусочке сине-зеленого стекла Феррер смотрел на что-то, не попадающее в поле зрения — на осколки на диване перед ней.

— Поразительно, — выдохнул он и посмотрел на зеркало над камином. В осколке он смотрел прямо на Рису. — Я не думал, что увижу такое. И у такой юной. Это другорядное назначение стекла — отражать — позволяет тебе выполнять такое редкое…

— Мило! — закричала она, схватив большой осколок. Острые края впились в кожу, грозя пролить кровь. Она смотрела на видение.

— Вряд ли он тебя слышит, милая. Есть пределы.

— Должен! Мило! — казалось, она просила стекло донести ее послание до него. Она создала из материала красивое творение, и оно подчинялось ей.

Фигура в осколке повернулась, насторожившись. Его рот двигался. Через миг она услышала вдали свое имя. Звук был тише, чем когда она впервые услышала родителей через чашу.

— Риса? — сказал он. — Боги. Камилла, это…

— Мило! Послушай. Мы в замке, — его лицо стало больше, он приблизился.

— Ты в стекле! — сказал он. — Я вижу тебя в стекле! — она видела, как его пальцы тянулись перед ним, на миг перекрыли его лицо.

Камилла появилась за ним с потрясением на лице.

— Не надо, — сказала она. — Испачкаешь стекло, где ее лицо.

Мило склонился и подул на стекло, чтобы очистить его.

— Я плохо тебя слышу. Ты меня слышишь?

— Да! — завопила она. Она виновато посмотрела на дверь, боясь, что стражи услышат. — Мы в замке! — отчеканила она. — Понимаешь?

Его губы двигались, через миг она услышала его голос. Казалось, звук долетал до нее на секунды позже.

— Замок, — повторил он. Мило повернулся и сказал Камилле. — Нам нужно в замок.

— Как мы ее найдем?

— Выглядывайте меня в окне! — закричала она.

— Повтори, — предложил Феррер. Его голос был тихим, он следил за драмой.

Она повторила слова.

— В окне, — сказал Мило. — Тебя сложно понять! Надеюсь, я угадал.

— Да! — сказала она.

— Клянусь, я заберу тебя оттуда! Своей честью, Риса. О, слава Муро, — сказал он Камилле. Тени затрепетали. Они пропали.

— Мило… — она многое хотела ему сказать. За многое извиниться.

— Кто этот Мило? — мягко сказал Феррер, коснувшись ее ладони. Его кожа была чуть теплой, но это утешило ее.

Как потухшие от ветра свечи, лица в других осколках пропали. На миг она расстроилась. Но вспомнила, как просто добилась такого, и улыбнулась. Где-то в ней сиял шарик из стекла с лентами красного узора.

— Друг.

— Страж — твой друг?

Она встала, вопрос разозлил ее.

— Да. Он не из Семи и Тридцати, но он все еще мой друг, — она отвернулась к осколкам. Она не хотела проявлять злость.

— Милая, — сказал старик. — Я не хотел обидеть. Мне всегда казалось, что, если бы Тридцать так не кичились своим положением и не желали большего, мы бы не были уязвимы к тому, что делает принц! Моя жена, боги, храните ее душу, была дочерью лекаря. Простой дочерью лекаря, как тогда говорили.

От любопытного факта Рисе стало легче. Она не хотела бы, чтобы Феррер отнесся к ее друзьям с презрением.

— Правда?

— Да. Она работала в бедном районе города, раздавала лекарства, когда я ее встретил. Она была милой. Думаю, это было шестьдесят лет назад… Девочка, что ты делаешь?

Монологи казарро испытывали ее терпение, но последние слова вдохновили Рису.

— У нас несколько минут, пока мой друг добирается до замка. Нужно разбудить Басо.

— Он пострадал от снотворного. Может, уже поздно.

— Вы так просто сдаетесь? Нужно попробовать помочь ему! — ощущение новых сил пьянило и пугало ее. Казалось, она была маленькой девочкой, которой дали целое состояние, которое она могла тратить, как хотела, но золото будто было чужой валютой, и никто не говорил ей, где были рынки, где она могла продать то, что желала. Она даже не знала, чего хотела. Слова Феррера о лекарях вдохновили ее, и она собиралась помочь юноше Буночио. — Если Мило сможет добраться до нас, мы не сможем нести его, но и бросить его принцу мы не можем!

— Думаешь, твой друг сможет нам помочь? — тихо сказал казарро.

— Да, — она была уверена.

Он поднялся. Его спина была чуть согнута, пока он шагал вокруг разбитого стола.

— Я доверяю тебе, дитя. Ты — исполненное обещание восьми сотен лет.

Риса покраснела от похвалы.

— Нет, я просто Диветри с миссией, — так говорила ее мать, и не раз. — А Диветри с миссией, — прошептала она, ощущая прилив сил, — опасное зрелище, — она повернулась к ценным побрякушкам в комнате.

— Перед тем, как тебя принесли, я осмотрел все предметы, которые могли бы привести его в чувство, — сказал Феррер. — Тут ничего нет.

— Кое-что есть, — возразила она. Она нашла то, что искала: серебряную ложку с ручкой, украшенной аметистовыми розами так, что ее явно было больно брать. Ее защищала коробка из стекла. Она без колебаний подняла жуткого фарфорового слона и ударила им по стеклу, жмурясь, чтобы защитить глаза. Двумя пальцами она осторожно потянулась среди осколков стекла и слона и вытащила ложку.

— Предназначение ложки — доставлять еду в рот, — пролепетал Феррер. Она не знала, потряс его предмет или то, как она его добыла. Риса хотела улыбнуться, но он мог принять это за излишнюю уверенность, а не волнение. — Чары Кассамаги не дадут еде пролиться…

Риса прошла к ведру с водой и подтащила его к Басо. Отчаяние сделало ее смелой. Они почти ничего не теряли, если она ошибется, но успех принес бы многое.

— Когда мы с братом болели, мама давала нам сироп, — он посмотрел на нее без эмоций. — Давала его ложкой, — объяснила она. — Ложкой еще и дают лекарство.

Феррер не спешил ей верить, но кивнул. Он сомневался в ней? Старик был экспертом в чарах. Она просто играла чарами, и он смеялся над ней? Прикусив губу, Риса опустила ложку и зачерпнула воду. Феррер с выжиданием смотрел на нее.

Это было не правильно. Она ощущала, что ничего не происходило. Ложка была просто ложкой с водой из колодца замка.

«Мне нужно многому учиться», — отчаянно подумала она. Риса закрыла глаза и глубоко вдохнула. Она снова вытащила из потаенного места на глубине шарик из стекла, который представлял ее уверенность. Казалось, он вырос с прошлого раза, и красные ленты будто пылали огнем. Она представила Джулию над собой с ложкой сиропа.

Металл под ее кожей стал покалывать. Энергия от ее пальцев потекла по ложке изящной паутиной. Она открыла глаза и снова зачерпнула ложкой воду.

Прозрачная жидкость стала красной, когда она подняла ложку. В ложке была темная жидкость, которая пахла так же, как гадкие на вкус травяные сиропы из шкафчика Джулии с лекарствами — смесь коры ивы, сухой эхинацеи, пряного кориандра и рыбьего жира. Стеклянный шарик в ней вспыхнул, она мысленно отодвинула его.

— Подержите его голову, — попросила она у Феррера, стараясь не пролить ценный груз.

В глазах казарро были слезы? Ей было некогда смотреть. Феррер дрожащими руками поднял голову мальчика на колено и осторожно открыл его рот. Риса бережно подвинула ложку и вылила содержимое между губ Басо.

Мгновение ничего не происходило. А потом рот мальчика с большим трудом пошевелился. Он закашлялся и проглотил. Он выдохнул, закашлялся сильнее. Его веки трепетали. Всхлип вырвался из груди Рисы. Она это сделала. Она посмотрела на Феррера, среди его морщин на лице были слезы.

Было больно смотреть, как он плакал, хоть это и были слезы радости.

— Я буду выглядывать Мило, — сказала она. — Вы можете…

Он гладил голову мальчика, вытирал его лицо мокрой тряпкой. Феррер уже прогонял ее к окну.

— Выглядывай друга, — сказал он, опустив голову. — Я позабочусь о Басо.

У окна Риса поняла, что старик не хотел, чтобы она видела, каким счастливым она его сделала.

30

Мы достаточно хорошо готовим детей для инсул? Они знают о ремесле семьи, знают основы наук и истории, хотят стараться, но в их работе я вижу мало новизны. Почему мы оберегаем послушание, но не позволяем исследовать?

— Арнольдо Пиратимаре, старший в инсуле Детей Муро в письме Джине Катарре, старшей в инсуле Кающихся Лены

— Пока ты была без сознания, я пробовал всеми способами, доступными моей казе, — сказал Феррер, нервничая, как Риса. — Ничто не открыло окно.

— Но он там! — кипела Риса. Мило и Камилла прибыли десять минут назад. Из окна она заметила их форму, красные пятна, когда они вышли на площадь из Виа Диоро. Они пропали в толпе возле прилавков рынка и появились у статуи короля Орсино. Она увидела тогда, что с ними было еще двое мужчин. Слезы выступили на глазах Рисы, когда она узнала Амо и Маттио.

Старик все сидел возле Басо, помог ему сесть. Юноша был еще потрясен от отравления камарандусом, но хотя бы попросил воды и слышал их голоса.

— Он тебя видит? — спросил Феррер.

— Не думаю, — ее друзья остановились на площади, смотрели на огромный замок. Южная стена замка была единственной, вдоль которой не тянулся канал, ряды окон с усиленными стеклом из инсул выходили на площадь, каждое окно было вдавлено в стену и окружено статуями и колоннами. Они увидят ее на верхнем этаже? Они стали расходиться, разглядывая замок.

Она должна была открыть окно. Просто должна была. Она протянула руки, ощутила, как под ними покалывает энергия чар. Она как-то могла направлять эту силу, если понимала, что хотела. Изначальным предназначением окна, как сказал Феррер, было закрывать от стихий.

Как еще можно было использовать окно? Какие еще были цели? Видеть в него. Пропускать свет солнца. Пропускать свежий воздух!

Она обрадовалась, коснулась металлической рамы. Она успокоила разум, снова призвала картинку сверкающего шарика из стекла. Как картина Буночио, ее разум наполнился яркой картинкой окон, открытых, чтобы впустить ветерок с запахом цветов, пряностей и воды канала. Она сжала ручки окон, вдохновленная идеей, и повернула.

Они не поддавались.

— Это не честно! — бушевала Риса, злясь, что это не работало. Камилла внизу бегала по площади с Рикардом в жутком одеянии и Таней в платье для танца. Все ее друзья пришли помочь ей. Ее сердце забилось быстрее от осознания.

— Справедливость приходит редко, милая, — сказал Феррер тяжко. Как мужчина с мудростью его казы, он точно знал, как заставить ее злиться.

— Всех годами учат чарам в инсулах, а я должна понять все за утро! — маски Лены и Муро аз окном насмехались над ней и ее попытками.

Амо и Маттио на земле закончили советоваться со стражами и побежали на восток. Они направлялись к другой стороне замка. Мило остался, но надолго ли, если не найдет ее? Ей стало не по себе. Строгие слова Феррера злили ее только сильнее.

— Многие в Семи и Тридцати провели жизни вне инсулы, без устали изучая и оттачивая навыки. Они тоже не были бы рады, что их чары куда слабее, чем то, что ты исполнила за два часа. Не перестарайся, — сказал он. — Думаю… — Басо склонился и опустил лицо на ладони, отвлекая старика от речи.

Его слова не утешили ее. Мило ходил туда-сюда по площади, порой останавливался под окном, с которым она безуспешно боролась. Риса прислонилась к нему головой. Не перестарайся! Она хотела отмахнуться от совета, но Феррер явно был прав. Чары с ложкой казались пустяком, словно она создала прямое совпадение между целью и тем, как хотела достичь ее. Пытаться открыть окно ради свежего воздуха ощущалось как обман. Ей не нужен был свежий воздух, и в этой роскошной комнате было даже холодно.

— Не хотела бы я себе такую ответственность! Я просто хочу, чтобы все вернулось на места, как было! — Риса почти смутилась от ярости, с которой говорила.

Тон Феррера был нежным:

— Милая, все мы в необычных обстоятельствах хотим вернуть обычную жизнь, — это было самое простое, что он сказал за день. — Мы всегда чего-то хотим. Это природа человека.

Но чего она хотела? Она посмотрела на окно. В чем она нуждалась? Позвать Мило, привлечь его внимание. Она могла больше не увидеть его, если не откроет окно и не позовет, пока он не ушел. Так годы назад ее мать позвала отца из окна.

Риса гладила холодную раму окна, ощущая гул энергии. Рассеянно водя ладонями по мраморному подоконнику, она снова заметила лицо Лены, улыбающееся ей с колонны сверху.

Это было так просто. Феррер был прав. Она перестаралась. Ее шею и лицо покалывало, она поняла, что хотела того же, чего хотела ее мать двадцать девять лет назад — открыть окно и позвать мальчика внизу. Улыбнуться ему, привлечь его внимание и удерживать это внимание до конца жизни.

Она потянула за ручки окна, энергия лилась по ее пальцам, створки открылись. Свежий воздух проник в комнату вместе со звуками площади. Риса склонилась, волосы упали на лицо.

— Мило! — закричала она. Она знала, что звала юношу, которого не хотела потерять. Ни сейчас, ни потом. — Мило!

Она испугалась, что он не услышал ее. Но она обрадовалась, когда он поймал ее взгляд. Его лицо просияло, эту улыбку она ценила эти четыре дня. Она с радостью улыбнулась в ответ.

Он поднес палец к губам, чтобы она не кричала снова, шепнул что-то сестре. Камилла посмотрела наверх, заметила Рису на четвертом, последнем, этаже замка. Мило быстро сообщил Тане и Рикарду о ее местоположении. Рикард хотел указать, но Мило опустил его руку.

Таня посмотрела вверх и подпрыгнула. Казалось, она просто обрадовалась ей, но когда девушка, прыгая и кружась, устремилась к статуе короля Орсино, Риса поняла, что Таня танцевала. Она отцепила барабан от пояса и стала стучать в него над головой, ее юбки развевались от быстрого ритма. Рикард пошел за ней, подвинул лютню, готовый играть на ней. Хоть она не слышала музыку из-за шума города, Риса видела, что люди стали хлопать в такт песне поэта.

Она расстроилась на миг. Будто ее предали. Она думала, что ее друзья пришли спасти ее. А они, как и после того, как она подула в рог Диветри впервые, пытались заработать монеты.

Она смотрела, как Мило следил за их прогрессом. Рикард и Таня добрались до тени статуи, которая стала длиннее из-за движения солнца, он махнул Камилле. А потом, хоть он пошел на запад к другой стене замка, Мило остановился и показал ладонь в ее сторону. Это было прощание? Нет, он говорил ей ждать. Терпение. Она знала, что он сказал бы ей. Она кивнула и смотрела, как брат и сестра направляются, танцуя и играя, к Королевскому каналу.

Она и не соображала, как обрадовалась их беззвучному общению, пока не прошла по комнате и села, улыбаясь. Хоть ее мутило после событий утра, она впервые за часы ощущала оптимизм. Возможно, казы переживут еще ночь.

— Ты исполнила три чуда за утро, — отметил Феррер, глядя на нее через двойные очки. — Сколько еще нам ждать.

— Это не чудо, — ей не нравилось это слово. — Просто… это нужно было сделать, — это было лучшим объяснением. — Казарро, когда вы творите свои чары, вы что-нибудь ощущаете? — Басо не убирал руки с лица, но слушал их разговор, хотя и молчал.

— Ощущаю? — повторил Феррер. — В записях, сохранившихся у Кассамаги, Аллирия писала об энергиях предметов, когда их используют, и она говорила, что их можно менять и… дитя мое, ты ощущаешь эти энергии? — Риса кивнула, и его плечи опустились, он вздохнул. — Я многое отдал бы, чтобы ощутить их! Аллирия писала, что энергии между связанными предметами, как Оливковая корона и рожки каз, могут тянуться на много миль.

— Как веревка? — воодушевилась Риса. — Я ощущала, как от рога словно тянется веревка к замку, когда завершается ритуал. Вы тоже это ощущаете?

Феррер потрясенно покачал головой.

— Давно у тебя эти ощущения? Ты кому-нибудь говорила?

Она покачала головой.

— С детства.

— Боги не врали, — прошептал он. — Тебе не нужны инсулы. А инсулы нуждаются в тебе.

Странное ощущение — быть орудием богов. Это пугало больше всех опасностей этой недели. Почему она так отличалась? Как отнесутся люди, когда узнают? Она хотела жизнь, какой та была раньше, но вспомнила слова Феррера — она просто хотела обычного среди необычного.

Но будет ли она обычной снова? Мысль беспокоила ее. Но если она была в руках Муро и Лены, была ли надежда, что боги помогут ей уберечь город от мрачного будущего?

За окном стал громче звучать барабан. Риса встала с дивана и прошла к окну. Толпа внизу выросла. Рикард еще играл в центре площади, окруженный сотней зрителей, но к нему присоединились жонглеры и барабанщики. Девушка с лирой — та же, что играла у Мины? — сидела у края импровизированной сцены. С Таней танцевали ребята из таверны, и они кричали, прыгая и кружа юбками в такт. Все больше людей с рынка сходились посмотреть на артистов, которые играли с огнем и мечами, развлекая толпу.

Она увидела стражей в красном, идущих в сторону веселья, виновато оглядываясь, и поняла. Рикард и Таня начали фестиваль не ради денег — ее друзья создали отвлечение! Милые девушки и красивые музыканты заставили часть стражей покинуть свои места, позволяя Мило и Камилле пробраться внутрь. Их мать была телохранителем короля Алессандро, они почти выросли в замке, как говорил ей Мило. Они точно найдут ее.

Она посмотрела вниз, потом на лица Муро и Лены. Они улыбались ей или смеялись над ней? Она могла лишь молиться, что они хотели, чтобы она преуспела.

31

Ты говоришь о наших подопечных, словно они — овцы, робкие ягнята, которых собрались резать. Друг, это будущие лидеры Кассафорте, мы их учим. Новое для них не дается просто, но они знают, как биться за то, что правильно.

— Джина Катарре, старшая инсулы Кающихся Лены в ответ на письмо от Арнольдо Пиратимаре, старшего инсулы Детей Муро

Солнце опустилось ниже, лучи отражались от поверхностей, ослепляя, но пленники не закрывали окно, не задвигали шторы. Иначе они остались бы в тишине, а им не хватало шума площади внизу. Было сложно просто сидеть, так что они занялись тем, что помогли Басо вытереть лицо и ладони. Риса несколько раз заставила его присесть. Он был слабым, но был рад движению.

Прошло больше часа, судя по часам на камине, когда они услышали шорох из коридора. Риса тут же подбежала и подняла гобелен, скрывающий дубовую дверь, ее сердце колотилось, будто зверь в клетке. Феррер тоже подошел, опираясь на трость. Риса подняла руку, чтобы он молчал.

Шум донесся снова из щели между дверью и полом. Она отпрянула, когда снизу вдруг появился клинок и пропал. Трещина была слишком узкой, чтобы пустить меч до конца. Она опустилась на колени и, держась в стороне от щели, прошептала:

— Мило?

Шорох меча утих. Она ощутила, как воздух из коридора задел ее щеку. Кто-то опустился на пол за дверью.

— Риса! — пальцы Мило просунулись в щель.

Она коснулась его пальцев своими, ее сердце колотилось. Утром их разделял город. Два часа назад она видела его с высоты четвертого этажа. Теперь они были в дюймах друг от друга.

— Говорить безопасно?

Она не слышала весь ответ, он словно отвернул голову в начале ответа:

— …нужно быстрее, — услышала она. — Эта дверь… зачарована, вроде бы.

— Знаю! — отчетливо сказала она.

— Мы попытаемся выломать ее, — сказал он.

Феррер за ней решил вмешаться.

— Милая…

— Нет! — завопила Риса, пытаясь остановить Мило. — Так вы нашумите. Я придумаю, как убрать чары!

— Казарра, — сказал Феррер.

— Невозможно, — Мило, казалось, прижимал губы к щели. — Просто отойди от двери.

— Риса! — она повернулась от того, как Феррер резко произнес ее имя. — Дитя! Чары Портелло работают только с нашей стороны двери. Твоему другу нужно только повернуть ручку и толкнуть.

— О, — от простоты решения она покраснела. Она повторила указания Феррера под дверью, отошла и смотрела, как ручку осторожно повернули. Дверь открылась, впуская воздух. Мило и Камилла стояли за ней с мечами наготове.

Свежий воздух не радовал так, как их вид. Мило удивился при виде других людей в комнате с ней. Он узнал казарро Кассамаги, кивнул ему с уважением и убрал меч в ножны. Он разглядывал миг неподвижного Басо, а потом повернулся к Рисе, разглядывал ее внимательно. Она, казалось, могла вечно купаться в его взгляде.

Но знала, что не могла.

— Нужно спешить, — сказала она, заставляя себя думать об опасности. — Как ты избавился от наших стражей?

Его улыбка стала веселее.

— Я убедил их, что нас послал их капитан, чтобы они смогли часок отдохнуть и пойти на фестиваль снаружи, — объяснил он. — Они были рады перерыву.

— Очень умно, юноша, — Феррер встал рядом с ней, пока Мило говорил.

Мило покраснел даже под загаром.

— Это была идея Камиллы, — он указал на сестру, скромно склонившую голову. Она тоже была рада Рисе, но поглядывала на длинный коридор. — Она — стратег, — Феррер поклонился Камилле, а Риса продолжала глядеть на Мило. То, что он улыбался так же, как она, радовало ее.

Камилла с уважением поклонилась в ответ Ферреру, признавая его власть. Она описала их путь тихим голосом и жестами:

— Наши гондолы у нижних торговых ворот западного канала, — она повела их по коридору. — К счастью, наш путь — самый короткий. По лестнице в юго-западную башню, а оттуда немного до ворот канала. Мы убедились, что стражи по пути ушли на фестиваль. Думаю, мы сможем доставить всех вас в казы до заката, казарро, — она, казалось, отчитывалась Толио, своему капитану.

— А родители? — спросила Риса. Она хотела на свободу, но не забывала о них.

— Ты знаешь, где они? — Мило указал на длинный коридор, где были десятки дверей, и таких коридоров в замке было множество. Риса знала это.

Она покачала головой.

— На всех гондол не хватит, — ее сердце сжалось от этих слов. Мило кивнул, и она приняла решение. — Я понимаю. Правда, — было сложно отпустить фантазии о спасении, но вечер близился. Они не могли терять время или попасться, пока искали родителей.

Мило склонился ближе.

— Мы их вытащим. Даю слово, — она кивнула, веря ему.

— Этого нужно вернуть в Буночио. Он почти не стоит на ногах, — Феррер указал на Басо. Он с сочувствием смотрел на Рису.

— Я в порядке, сэр, — слабо сказал Басо, пытаясь встать. Он пошатнулся, пытаясь отыскать равновесие.

Камилла подбежала к нему, закинула его руку на своих плечи, обвила рукой его пояс. Она вывела его в коридор, он тихо сопротивлялся.

— Он со мной. Мило, ты…

Но ее слова перебил свист меча, покидающего ножны. Они повернулись на звук. Пульс Рисы участился при виде широкоплечего стража, бегущего к ним с огнем в глазах. Он скривился так яростно, что она застыла, не могла бежать. Похоже, он направлялся к ней, готовый отрубить ей голову острым клинком, а она могла только стоять на месте.

Алое пятно мелькнуло мимо нее — Мило бросился по коридору. Она услышала шипение металла, он вытащил меч, Камилла последовала за ним, вооружаясь. Они остановились посреди широкого коридора и ждали врага.

Слюна летела изо рта стража. Он выругался, вопль разнесся эхом. Он вытащил кинжал, оружие было в обеих руках. Он был вдвое старше и больше Мило, навис над Сорранто как гора над холмами.

Они притихли на миг, разглядывая друг друга. Хоть Риса успела за это время только вдохнуть и выдохнуть, казалось, время замедлилось. Одна секунда тянулась вечность.

Сталь закружилась без предупреждения. Камилла и Мило отбивались мечами, но он медленно отгонял их. Звон клинков разносился в коридоре, его громкость вызвала слезы на глазах Рисы. Страж бросился вперед, отгоняя брата и сестру.

Риса ощутила, как пальцы Феррера впились в ее плечо и повели ее прочь. Она пыталась сопротивляться. Она хотела бежать, но знала, что так будет только хуже. Было невозможно не восхищаться грацией движений Сорранто в бою, она словно смотрела на работу мастеров. Несмотря на восхищение, она знала, что от навыков Сорранто зависели их жизни. Хоть она не могла отвести взгляда от боя, она боялась каждого удара старшего стража.

Камилла споткнулась и отлетела к факелу на ее пути. Как акробат, она превратила ошибку в перекат, сделала сальто назад, оттолкнулась, используя меч. Мило не взглянул на нее, бился со стражем с двойной решимостью. Он смог отбить оба клинка врага без колебаний. Он уклонялся, пригибался, делал ложные выпады, останавливал удары и на миг подавил атаку стража.

Камилла повернулась с криком. Ее меч сверкал, кружась. Рисе казалось, что она передавала меч из руки в руку в сложном движении, которое не давало приблизиться к ней. Это удивило стража, и он отступил, когда она приблизилась.

Страж отвлекся, и Мило сделал ход. Как его сестра, он тоже стал кружить меч, передавая его из руки в руку. Вид впечатлял. Риса была потрясена сложностью. А потом он изящно остановился, развернулся и уперся мечом в пол. Он прыгнул, и пятка его сапога попала по челюсти стража, подняла мужчину в воздух и отправила его на спину. Голова мужчины с треском ударилась об каменный пол.

Мило легко приземлился на пол в защитной позе, меч был наготове. Камилла тоже приготовилась нападать, но страж был без сознания.

Риса не успела даже вдохнуть во время этого. Она не знала, что у ее друзей были такие навыки. Если бы она не видела своими глазами, не поверила бы, что Мило одолел такого большого противника.

— Как ты это сделал? — потрясенно выдохнула она.

— Та книга Катарре про мечи была хорошей, — он говорил так скромно, словно шутил над Рисой. — Этот гадкий, — добавил он Камилле. — Я говорил, что он подозрительный.

Камилла встала, тяжело дыша, как ее брат.

— Мы закроем его в комнате. Хорошая награда за пленение трех глав каз, да? — она схватила стража за ногу и с трудом потащила в сторону зачарованной Портелло комнаты.

Мило убрал меч в ножны и пошел помогать ей.

— А если другой страж идет с площади? Он пойдет по юго-западной башне.

— Пойдем другим путем, — мрачно сказала Камилла.

Риса встревожилась.

— Другим путем?

Мило закрыл ручку двери их бывшей темницы и улыбнулся ей.

— Не переживай, — сказала он. — Тут все становится немного опасным.

32

Говорят, нынешний род правителей Кассафорте произошел от вора собак, но доказательств я не нашел.

— шпион Густоф Вернер в письме барону Фридриху ван Вистелу

Четверо мужчин могли лечь вдоль Лестницы петиций, поднять руки над головой и все еще не задеть ноги мужчины, лежащего перед ними. Ступеньки были такими широкими, что эти мужчины могли развести руки в стороны и не коснуться краев. Лестница петиций поднималась от первого этажа, от входа, и тянулась позолоченной роскошью до тронного зала наверху.

На каждом подъеме ступени были вырезаны исторические или мифические сцены, и с высотой усиливалась их роскошь. Снизу было видно золотой трон короля. Даже самые жалкие нищие, сев на этот сияющий трон, выглядели бы властно. Те, кто хотели аудиенции с королем Кассафорте, шли бы по этой лестнице, ощущая потрясение и стыдясь себя, а под конец уставали бы и не могли перечить.

Солнце еще попадало на огромный стеклянный купол тронного зала. В это время дня свет искрился на стекле, и купол было видно издалека. Группа Рисы была во тьме. Они стояли в небольшой нише, едва дышали и притихли от страха, свет падал только из крохотных прорезей в резной позолоченной ширме, окружающей их. Белые полосы падали на их лица, будто мазки кистью.

Осторожно, чтобы осколки стекла в мешке на плече не звякнули, Риса склонилась к ближайшей прорези. Мило и Камилла рядом с ней уже смотрели в прорези глаз улыбающихся амуров. Комната когда-то скрывала телохранителей короля, чтобы они могли следить за ним и броситься действовать, чтобы защитить его. Теперь тут были пять беженцев, пытающихся добраться до северо-восточной башни.

Длинные пальцы принца стучали по подлокотнику трона, ногти отстукивали ритм.

— Я устал ждать, — сообщил он, чеканя каждый звук.

— Нужно подождать еще немного, — сказал мужчина в одежде Тридцати. Риса не узнала его. — И Оливковая корона будет вашей.

— К демонам это! Толку от нее, если ее нельзя взять? — принц Берто поднял левую руку, Риса видела ее край. Она чуть не вскрикнула — на конце его руки была сморщенная ладонь, пальцы сжались как когти, кожа почернела. Вид пугал ее. Она знала, что потому он прятал ладони, когда прибыл к Диветри.

Приспешник принца сжался, а потом заявил:

— Ваше высочество, целебные силы короны и скипетра…

— Это просто слова! На меня подействовало проклятие короны. Гибель Кассамаги будет моей местью, — за ширмой было слышно все. Риса ощутила, как Феррер заерзал за ней.

— Еще час, — сказал мужчина, низко кланяясь. — И все будет вашим, — он приблизился к принцу, пропал из виду Рисы, и стало видно пьедесталы с двумя священными предметами страны: короной из золота, выглядящей так, словно ее сплели из оливковых веток, и посох, похожий на тяжелую ветку колючего дерева. Рядом с ними лежал рог — копия рога ее казы. Рог замка, который веками звучал с крыши, начиная ритуал верности. От лучей сверху три предмета сияли. Риса ощущала их энергию даже на расстоянии. Они будто звали ее песней, которую точно не слышали ее товарищи. Эта песня радовала ее сердце. Песня убеждала ее, что все было правильно.

Но это было не так. Она должна была уже двигаться к казе, но застряла в этой темной комнате, Мило и Камилла загнали ее сюда во время бега по Лестнице петиций, когда они уловили звуки со стороны покоев принца. План был чистым безумием. Только молниеносные рефлексы стражей и знание замка позволило им, включая медленных Басо и Феррера, спрятаться, пока их не заметили.

— Но где другие стражи? — хотела знать Риса.

Мило сказал ей, что несколько стражей остались в замке, и они были сосредоточены на входах и покоях принца.

— Принц не популярен, — шепнул он. — Те, кто не согласен с тем, что он делает, просто пропали, многие по своему выбору. Тут те, кто сделает все ради повышения или власти. Все, — с нажимом повторил он. Риса вспомнила слова Феррера о грядущей войне, где стражу придется биться со стражем за будущее страны.

— Тот, кто принес мне девчонку. Подхалим. Как его звали? — тон принца был холодным, отвлек Рису от мыслей.

— Не помню, ваше высочество. Он был Диветри.

Она слушала, и сердце пропустило удар от звука ее фамилии.

— Да, проблемный. Из самой проблемной семьи. Решил, что я сделаю такого, как он, одним из новой Семерки. Мы показали ему наше гостеприимство? — Рисе не нравилось, как едко звучали слова.

— Мы раздели его тело и сбросили в канал, — заявил придворный. Он вытащил из кармана камзола знакомую серебряную коробочку. Он открыл ее, отпрянул от запаха tabbaco da fiuto, а потом бросил ее на пол. — Его будет сложно опознать… если кто-то вообще захочет.

— Хорошо, — во тьме она ощутила, как ее взяли за руку. Мило пытался утешить ее. Она не нуждалась в этом, хотя ценила тепло его прикосновения. Новость о смерти ее кузена только наполнила ее желанием преуспеть и нарушить планы принца. Фредо предал ее, да, и она могла бы сама от него избавиться, но изгнанием, а не казнью.

Принц был на расстоянии руки от места, где она стояла. Было бы просто выйти и напасть на него.

Что-то в ее движении выдало ее мысль. Феррер сжал ее плечо, а Мило крепче сжал ее ладонь. Расслабиться было сложно, но она смогла опустить плечи, обещая себе мысленно, что превзойдет принца любой ценой.

— А слуга Буночио, который помог нам найти мальчишку?

— С ним тоже разобрались, — сказал приспешник. Трупы, лишенные ценных вещей и одежды порой попадались в каналах в разных частях города. Только ее вмешательство защитило нищего, Дома, от такой судьбы.

Принц невесело рассмеялся.

— Хорошо. Я могу подождать час, — он встал, лиловая мантия шуршала вокруг него. Она заметила, что он скрывал пострадавшую руку в длинном левом рукаве, прижимал ближе к телу. — Пусть главам каз скормят остатки их подношений на ужин. Пусть упрямые дураки насладятся тем, как последние их дома падут, — с презрением взглянув на Оливковую корону, он пошел в сторону длинной галереи, ведущей в восточное крыло. — Думаю, они должны насладиться последним ужином как глав семей. Это делает меня сентиментальным старым дураком, как мой отец? — смех принца, пока его приспешник спускался по Лестнице петиций, звучал как у безумца. Мило сжал руку Рисы во тьме. Боясь за родителей, она сжала его ладонь в ответ. Им всем нужно было вернуться в их казы, чтобы главы семей в плену не теряли надежды.

Дверь хлопнула вдали. Эхо звука пронеслось под потолками галереи и утихло. Они ждали еще миг в темноте и тесноте, едва дыша. Камилла приоткрыла дверь и выглянула.

— Нужно спешить, — это был приказ, а не предложение. — Не ясно, сколько у нас времени.

Басо и Фредо последними скрылись во тьме, но вышли из комнаты стражей за Камиллой первыми. Может, стресс побега прогнал камарандус, потому что юноша Буночио устремился мимо трона в сторону северного коридора, не споткнувшись. Феррер старался двигаться быстро на старых ногах и с тростью. Камилла шла впереди, подняв меч наготове. Мило и Риса вышли последними. Дверь, скрытая в ширме, тихо закрылась. От тишины в тронном зале Рисе было не по себе. Они пошли на носочках по мраморному полу.

Сколько лет она смотрела на замок ночь за ночью и гадала, что лежало под огромным куполом? После тесной комнаты тронный зал казался самым просторным и тихим местом в ее жизни. Он тянулся на несколько этажей в высоту, выше любого храма. Вдали были знаменитые золотые двери, в которые впускали официальные аудиенции. Они веками находились напротив ликов богов, заметных даже издалека. Ковер лилового цвета тянулся от входа в их сторону и к трону на возвышении. На стенах цвета лазури были балконы, с которых Семь и Тридцать могли смотреть на придворные мероприятия, идеальные полумесяцы были выделены каждой семье, и почти у пола Риса увидела балкон для ее семьи. Она ни разу не стояла за его мраморными перилами.

Ни Мило, ни Камилла, ни Феррер не были так потрясены тронным залом, как она. Да, они видели до этого знамена — десятки ярдов коричнево-лилового шелка, свисающие с перекладин почти на всю стену — и ниши со статуями. Как иначе можно было объяснить то, что они не были впечатлены тем, что их окружало? Голова Рисы закружилась, когда она посмотрела на купол над ними, по краям были изображены Лена и Муро, тянулись с небес к ладони смертного у воды. В центре купола было свинцовое стекло, но так далеко, что она не могла разобрать сложный узор. Один из ее предков создал это окно, и она даже не знала об этом.

— Осторожно, — шепнул Мило, прижав ладонь к ее спине. Она опустила голову, быстро моргая. — Ты в порядке?

— Да, — она ощущала нечто в груди. Она переживала миг, что устроила себе головокружение, но от этого она не ощущала бы такое воодушевление. Что тянуло ее в ту сторону? — Я в порядке.

— Вы точно не быстрые, — прошипела Камилла. — Идемте!

Камилла развернулась, и Риса оглянулась. За ней стоял трон короля, огромный. Его спинка была выше Феррера, на ней были вырезаны ветви. Любой на этом троне выглядел бы так, словно его обрамляли золотые оливковые ветви. Неподалеку стоял трон поменьше, позолоченный и в подушках. Видимо, это был трон принца.

На пьедестале перед троном лежали Оливковая корона и Скипетр с шипами — символы короля Кассафорте. Она не знала, как, но они радостно пели ей, пока она шла мимо. Даже века спустя они не потускнели. Она остановилась, глядя на них, очарованная вибрациями, которые они посылали ей, напоминая окно и ее разбитую чашу, но куда сильнее. Она многое отдала бы, чтобы изучить их! Хотя эти два предмета были дороже всего золота в стране, их не скрывали, никто не боялся кражи. Только король мог получить предметы и не пострадать. Она поежилась, вспомнив руку принца. И все же…

— Риса! — шок Мило вернул ее в реальность. Он сжимал ее руку, протянутую к короне. Он остановил ее на расстоянии пальца от короны. — Что ты делаешь?

— Долго объяснять, — сказала она едва слышно. — С прошлой ночи многое изменилось, Мило. Я теперь другая.

Он покачал головой.

— Думай, казарра. Ты видела, что одно прикосновение сделало с принцем!

Риса, какой она была вчера, разозлилась бы на его вмешательство, но сейчас она восхищалась им. Радость наполняла ее, будто поток воды вырвался из-под земли. Она хотела петь об этом миру. Он переживал за нее!

— Я не та, кто спорил с тобой вчера, — сказала она, сжимая его ладони. — Ты видел меня в стекле утром. Я сделала это, Мило. Я смогла. Я многое теперь могу. Я знаю, почему меня не взяли в инсулы! Я знаю, почему боги свели нас, и я знаю, что ты давно переживаешь за меня.

— Да?

— Да. Но сейчас тебе нужно поверить в меня. Ты можешь?

Ее уверенность поразила его. Его лицо смягчилось, их ладони прижимались друг к другу. Он кивнул.

— Просто… — он замолчал и тряхнул головой. — Я верю в тебя.

Она улыбнулась ему и протянула руку к короне. Через миг колебания она взяла ее в руки.

Шок пробежал по телу. Ее руки словно пылали, но не горели. Она увидела, какой корона была изначально: коричневый венец из веток оливкового дерева. Века картинками мелькали перед ее глазами. За секунду она увидела десятки мрачных мужчин и женщин, молодых и старых, со шрамами от сражений и жиром от праздного образа жизни. Они сидели на высоком троне, принимая корону, ее опускали им на головы. Призрачные толпы в богатых нарядах низко кланялись новым правителям. Она узнала короля Алессандро последним: юноша, уже становящийся мужчиной, его кудрявые каштановые волосы выглядели так же, как она видела всю жизнь на портретах. Но его лицо не было портретом. Он был настоящим, как все правители, которых она увидела, хоть все они давно были упокоены.

Она держала корону в руках, смотрела на нее не своими глазами. Творение поражало. Корона напоминала ей окна ее матери с витражами — тысячи кусочков разного цвета соединялись вставками из свинца. Она знала теорию создания окон и часто делала свои маленькие окна. Она понимала, как создавались окна мамы, но их размер был куда больше, чем ее крохотные творения.

Энергия короны задевала ее так же. Она инстинктивно знала, что со временем и изучением она поймет, как Аллирия Кассамаги сплела такие чары. Она ощущала, что то, что она совершила в этот день, было мелочью, в сравнении с этим. Феррер считал то чудесами, но предмет в ее руке был настоящим чудом. Она сможет делать такое. Однажды. Она пообещала себе.

— Риса, — прошептал Мило.

— Все хорошо, — она пришла в себя. Она сняла с плеча мешок и открыла его. — Я должна была получить это.

— Не понимаю. Ты… королева? Это ты… о, боги!

— Нет, — она покачала головой. — Мне просто нужно забрать их, пока мы не найдем следующего истинного короля.

— Ты не можешь забрать… — он не дал себе закончить. Ее иммунитет к силам короны ошеломил ее.

— Я должна, — просто сказала она, убрала корону в мешок. Она добавила туда и скипетр. — Я думаю наперед, Мило. Если принц Берто назначит новую Семерку, они не смогут дать ему Оливковую корону, если ее нет, — он улыбнулся от простоты ее слов, а потом выждал, пока она затянет шнурок мешка, и взял ее за руку. — Не говори остальным, — предупредила она.

— Лучше поспешим, — сказал он ей. — Камилла будет недовольна.

Старшая Сорренто и в самом деле не была рада, что они задержались.

— Вы не можете подождать, пока это кончится, для своего счастливого воссоединения? — пожаловалась она, заметив, что они держатся за руки.

— Я напомню это, когда мы спустимся к Амо, — парировал Мило, но без злобы. — Думаю, ты будешь рада ощутить на себе его ручищи, — сестра яростно посмотрела на него, но Мило подмигнул Рисе. Она прижала палец к губам, чтобы он молчал, и пошла за Камиллой в северо-восточную башню.

К счастью, спустились они без проблем. Камилла шла первой, прислушиваясь, ее мышцы были напряжены, готовы к бою. Они останавливались на площадках и проверяли, не было ли часовых на пути, а потом спускались дальше. Как Мило и говорил, никого не было, даже на первом этаже замка.

— Жутко, — отметил он на ухо Рисе, пока они шли по темному коридору с низким потолком. — Даже слишком просто.

— Принц живет в опустевшем замке, — сказал Феррер. Горбясь от возраста, он легче умещался в коридоре, чем они. — Мало стражей, еще меньше слуг, и он плохо понимает, как управлять замком. Берто не думает наперед.

— Я не говорил, что мне это не нравится, казарро, — весело ответил Мило. — После такого дня я благодарен, что боги подарили нам безопасный выход.

— Мы еще не вышли, — напомнил ему Феррер, поймал Рису, когда она оступилась на неровном кирпиче. Мешок звякнул на ее спине.

Камилла приоткрыла древнюю деревянную дверь со скругленным верхом, укрепленную полосами железа. Она выглянула и открыла ее шире.

— Почти вышли, — сообщила она с мрачным триумфом. Свет солнца полился в темный коридор, позволяя увидеть, что их ждало впереди. Свет чуть не ослепил Рису. Моргнув пару раз, она заметила две гондолы у железных ворот в конце под низким навесом из камня, покрытого мхом. Амо и Маттио стояли в них с шестами наготове. Она и другие беженцы добрались до старых ворот и Королевского канала под восточным мостом.

Риса обрадовалась свежему воздуху и почти смеялась от этого. Они сбежали из замка. Она отметила, как вежливо и холодно Камилла встретила Амо. Она точно подавила радость при виде любимого, чтобы Мило не комментировал и дальше руки стеклодува. Риса не могла так сдерживаться при виде Маттио. Она ступила в гондолу и крепко обняла его пояс.

— Получилось! — присвистнул он с широкой улыбкой, а потом обнял ее так, что она на миг перестала дышать. — Я переживал, — сказал он. — Твой отец убил бы меня, если бы я допустил, чтобы что-нибудь случилось с тобой.

— И я скучала, — сказала она, устроилась в гондоле с Мило. Другие забрались к Амо. Она заметила впервые, что со стороны площади звучала музыка. — Они еще выступают? — поразилась она.

Маттио кивнул.

— Думаю, Рикард будет играть, пока не сотрет пальцы, чтобы загладить вину. Он плохо принял новость, что ты пропала, — мысль была трогательной. Риса поклялась, что не будет так строго думать о Поэте народа в будущем.

— Боги, — завопила Камилла. Ее гондола покачнулась, она вытащила палку из воды и бросила ее в лодку со стуком. Она вытащила меч из ножен, описала им сверкающую дугу. Басо, Феррер и Амо схватились за края гондолы. Другие потрясено смотрели на нее.

Риса повернулась, чтобы понять, что встревожило Камиллу. Она помрачнела, заметив двух стражей, бегущих из коридора.

— Стоять! — приказал один из них, голос отражался от кирпичей. Риса дико озиралась. Другие опешили, как она.

— Вот и все, — прорычал Маттио, оттолкнулся шестом и направил гондолу по каналу. Амо тоже стал вести гондолу.

Мило на краю гондолы Рисы схватил меч. Он покачивался из-за движения лодки. Только вопль Амо спас его голову от столкновения с шипами поднятой решетки врат канала. Он пригнулся, посмотрел на проход, откуда доносились крики стражей, и поднял руку.

— Остановите гондолы.

— Нельзя! — сказал Феррер. — Нужно спешить!

— Стоять! — приказал Мило. Маттио послушался, они с Амо надавили на шести и замедлили две лодки.

Риса молчала до этого, но сейчас не могла.

— Нельзя…!

Мило остановил ее, подняв руку.

— Я знаю, как думают эти стражи. Поверь, Риса. Поверь, ведь я поверил в тебя.

Крики стражей вызывали у Рисы желание прыгнуть в канал и плыть домой. Но, хоть она хотела оказаться подальше от замка, она подавила желание спорить. Было сложно молчать, как бы она ни верила другу. Она сжала мешок, затаила дыхание и старалась не паниковать.

— Они, наверное, шли на смену, — сказал Мило Камилле.

— Тогда их будет всего двое, — Камилла заняла защитную позу, напряглась.

— Нужно выждать правильный миг, — Мило поднял руку, чтобы гондолы не двигались. Их лодки были в дюжине рук от ворот. Он объяснил Рисе. — Если мы отплывем далеко, они побегут за подкреплением, и мы проиграем. Если они думают, что могут нас поймать…

Два стража появились у решетки ворот. Первый бежал так быстро, что не успел остановиться на краю и рухнул в воду с воплем. Другой выругался и оглянулся на коридор, словно пытался понять, что делать.

— Ждите, — Мило протянул руку и пригнулся.

Первый страж всплыл, отплевываясь. Его берет кружился в воде рядом с ним. Волосы длиной до подбородка скрывали его глаза. Он моргнул и заметил гондолы неподалеку, но когда он попытался поплыть к ним, его руки запутались в тяжелой мокрой ткани плаща. Яростно сплевывая воду, он стал терзать золотую веревку на шее, на которой держался плащ.

— Ждите… — сказал Мило. Другие побелели от тревоги. Риса подавляла желание говорить, затаила дыхание так, что пятна появились перед глазами.

Другой страж, большой и мускулистый, выругался от проблем первого. Он развязал узел плаща одной рукой, сбросил на кирпичи и пояс с мечом. Оглядываясь, но не видя подкрепление, он прыгал, снимая сапоги. Через секунды он остался в носках. Первый страж позвал товарища, его плащ, наконец, утонул в канале.

— Ждите.

Второй решил не уходить в коридор. Без колебаний он бросился в канал. Взлетели брызги в воздух.

Два стража поплыли к гондолам. Они были на расстоянии дюжины рук. Десяти. Восьми. Но лодки не двигались. Они были как утки в воде, не знающие, что змеи плыли к ним. Шесть. Еще пара взмахов руками, и стражи смогут уцепиться за гондолы. Когда их разделяли четыре взмаха руками, второй страж поднял голову и стряхнул воду с лица, готовясь кричать приказ.

— Сейчас!

От слова Мило Амо и Маттио надавили на шесты. Гондолы сопротивлялись, но стали рассекать воду. От вдоха легкие Рисы заболели, голова кружилась. Она не понимала, что так долго задерживала дыхание.

— Они останавливаются! — указала она.

Многие уже смотрели туда. Два стража промокли и перестали плыть за ними. Они были двумя уменьшающимися красными точками на воде. Только Маттио и Амо смотрели вперед, гребли сильными руками, уносили гондолы от замка.

Сердце Рисы колотилось, она не сразу услышала звон с вершины замка. Металлический звук сначала был тихим, но становился громче, окна открывались, выглядывали головы.

— Они бьют тревогу, — резко сказал Мило.

— Но почему? — Камилла перебралась через двух казарро в гондоле и встала как можно ближе к корме, не мешая Амо. — Они еще не могли обнаружить пропажу. Двое в воде не кричали. Откуда они знают? Дай, — приказала она Амо, яростно забрала шест. Амо был рад отдать свою роль ей. Он тяжело дышал. Плеск воды заглушил ругательства их преследователей.

— Может, мы что-то задели, — сказал Мило. Он виновато взглянул на Рису. Она с паникой сжала ценный груз. Он не хотел выдавать ее.

Тревога терзала ее, она вдруг поняла, что ее глупый поступок подверг их опасности. Как она могла объяснить им, что ей нужно было забрать корону и скипетр?

— Простите, — сказала она.

— За что? — спросил Маттио. Риса рассказала бы, если бы Мило не покачал головой. Может, стоило пока промолчать насчет содержимого мешка.

Они покинули почти пустые воды района замка и направились к одному из рынков на краю. Они плыли под торговым мостом, Камилле и Маттио пришлось замедлиться, чтобы не столкнуться с гондолами по бокам. Нищий бросил охапку горлянок, которую собрал в одной из них, увидев их.

— Мы в безопасности? — Феррер смотрел на людей на мостах над ними. Многие смотрели в сторону замка, откуда еще звучал звон тревоги. Воздух был полон взволнованного гула, но никто не смотрел на их гондолы. — Хотя бы немного?

Риса думала о том же. Басо склонялся над краем лодки, и Риса на миг подумала, что он выпадет. Но он слушал.

— Копыта, — объяснил он с большими глазами.

И они все их услышали. Стук копыт по камням, эхо между высоких зданий. Риса вытянула шею, но их гондолы попали под мост, широкий, на нем мог разместиться небольшой рынок. Было неприятно не видеть ничего, кроме лишайника на камнях сверху и солнца на водах за мостом. Все звуки стали тише, кроме плеска воды и их дыхания. Камилла и Маттио вели их вперед.

Они выплыли на свет. Раздался вопль лошади. Риса озиралась и заметила белую лошадь, тормозящую на краю моста возле телеги. Она увидела вспышку красного, всадник спрыгнул с нее и бросился в воду, чуть не утащив тележку с собой. Страж рухнул в канал на живот, вода полетела в стороны. Как и прошлые преследователи, он запутался в форме и беспомощно барахтался.

У них не было времени радоваться, еще два всадника ехали следом, миновали лошадь первого. Дорожки у каналов были полны жителей Кассафорте, хотя они испуганно убегали от лошадей, несущихся вперед. Мило указал на потертую лестницу, ведущую из воды у моста впереди.

— Нам нужно плыть быстрее, — сказал он. — Иначе будут гости.

— Знаю, — выдавила Камилла. Ее лицо покраснело от усилий, но она гребла дальше. Два стража уже догнали их и кричали приказы торговцам неподалеку. Плащи развевались за ними, они спустились по ступенькам к гондолам. Когда лодка Рисы плыла мимо них в тень моста, она увидела, как они скалились.

Амо отдышался.

— Давай, — сказал он Камилле, пытаясь забрать шест. Она тряхнула головой. Феррер поджал губы, пытался вглядеться через очки во мрак под изогнутым мостом.

— Быстрее! — подгонял Маттио Мило.

— Я не могу так все время! — предупредил Маттио. Его кудрявые волосы намокли от пота, льющегося по вискам.

Но он греб, боялся. Одна из гондол сбоку поплыла за ними. Они не могли оставаться впереди. Два стража гребли на одной лодке.

Меч Мило заблестел на солнце, когда они выплыли из-под моста и стали поворачивать с каналом.

— Не приближайся, — предупредил он Рису. — Они догоняют. Что делать? — крикнул он сестре.

— Ничего хорошего, — прорычала она, оглянулась на лодку. — Держитесь впереди, но не отрывайтесь далеко, — две гондолы плыли почти бок о бок по Королевскому каналу, но теперь Риса миновала друзей в лодке Камиллы, сначала Амо, потом Феррера, а потом и Басо на носу гондолы. Камилла старалась удержаться на ногах, замедляя гондолу шестом.

Риса повернулась, переживая из-за их замедления.

— Что она сделает?

— Не знаю, — Мило покачал головой. Даже в напряженный момент он смог улыбнуться ей. — Но уверен, что будет хорошо.

Голос Камиллы прозвенел над водой. Гондола стражей приближалась.

— Отпустите нас, — ее голос был удивительно слабым. Казалось, она могла заплакать, и это не вязалось с ее характером. — Прошу. Мы ничего не хотели!