Доказательство чести

Глава 3

Марин пришел в суд Центрального района несколько лет назад.

Когда заходила об этом речь, он так и говорил:

«Я работаю в суде заместителем председателя вот уже несколько лет».

Далее по тексту, по необходимости.

Его все понимали, потому что формально он был прав. Марин действительно несколько лет работал в суде Центрального района. Он и вправду занимал должность заместителя председателя. Но свою фразу этот господин мог произносить с легкостью и уважением к сказанному лишь за пределами упомянутого учреждения. Проблема в том, что все его коллеги знали, что судьей Марин работал два года, а в должности председателя – три месяца.

Как известно, два преступника – это уже организованная группа. Соответственно, два года – не один, а уже несколько. Кто за стенами суда будет разбираться, как давно Марин там работал и когда стал заместителем председателя?

Причина такого стремительного карьерного роста крылась не в гениальности Марина и не в его паранормальных способностях. Он не мог досконально разбираться в сложных делах и выносить приговоры за то время, пока тлеет табак в трубке. До Шерлока Холмса, как и до просто порядочного человека, Владимиру Викторовичу далеко. Все перечисленное выше излишне, если есть другие способности.

Одна из них – точное выполнение задач, поставленных руководством. Для Марина это прежде всего председатель областного суда Лукин и дальше по ниспадающей, по покатым стенам судебной пирамиды. Тут стоит упомянуть сразу нескольких председателей: квалификационной коллегии, совета судей, суда Центрального района. Впрочем, на них можно не обращать внимания, если у тебя все в порядке с Игорем Матвеевичем.

Антон коротко постучал, тут же толкнул дверь и заявил:

– Здравствуйте, я Полторацкий, из правового управления мэрии.

– Как вы не вовремя.

– Уж простите, так получилось.

Ожидая, пока Марин расчешет свои каштановые волосы перед зеркалом, Антон отошел к окну.

– А вы чего, собственно, хотели? – Судья удивился такой наглости, прошел за стол и, протирая очки, вопросительно уставился на крепкую спину гостя. – Как, кстати, вы себя назвали?

– Полторацкий. – Антон развернулся. – Заместитель начальника правового управления.

– Впервые слышу.

– Это неудивительно. Я с понедельника в должности. До этого работал на Алтае. В совете директоров леспромхоза.

Расчет был верный. Копаев повел себя немного неадекватно, заставил Марина переспросить насчет его должности. Так возникла возможность озвучить и другую. Дело леспромхоза рассматривалось в Алтайском крае полгода назад. Марин был приглашен в качестве судьи вынесенного процесса.

Абсолютно коррумпированная система леспромхоза, позволяющая выкачивать миллиарды из Алтайского края, подверглась обструкции, и около пятнадцати участников преступного сообщества были посажены на смешные сроки. Всем было известно, что леспромхоз – московский проект. До поры никто не вмешивался в преступную схему. Бонусы от криминальной деятельности распределялись в высших эшелонах власти. Но начались заказные убийства, и делом заинтересовалась ФСБ. Было принято решение закрыть шушеру, чтобы отвести внимание федералов от главных фигурантов.

Марин был в курсе событий, участвовал в схеме общего судебного процесса. Теперь перед ним появился человек, который остался на свободе после генеральной чистки. Это свидетельствовало о том, что Полторацкий причастен к верхушке теневого бизнеса леспромхоза. Фигура крупная и абсолютно криминальная.

Если бы Марин мог, то навел бы справки у тех, кто ушел от громкого процесса. Но он не имел такой возможности. Копаев был уверен в этом, и сейчас выяснилось, что не зря.

– Вы вчера Пермякова арестовали.

Это была не атака, скорее авангард, передовое подразделение, разведка, за которой последуют основные силы.

Поэтому Марин ответил так, как и должен был:

– Я помню.

Больше всего заместителя председателя суда коробило то, что гость разговаривал, стоя к нему спиной.

– За что? – Копаев-Полторацкий приблизился к судье на расстояние вытянутой руки.

– Уж не отчета ли вы от меня требуете?

– Нет, конечно. – Антон прошел к столу и сел на место, обычно занимаемое адвокатом.

С этого момента он, даже не подозревая об этом, наградил себя соответствующей ролью со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Я спрашиваю лишь потому, что Пермяков – друг одного моего знакомого.

– Ну и что? – Марин вяло пожал плечами.

– Ничего. Что ему инкриминируют сотрудники полиции?

– Взятку, господин Полторацкий. Что еще можно инкриминировать сотруднику следственного комитета? Взятку либо злоупотребление служебными полномочиями. В данном случае мы ведем речь…

– О взятке, – перебил Копаев.

– Верно. У следователей две беды. Жить сладко хотят все, а получается не у многих. – Марин усмехнулся. – Недостаток профессионального образования. Так и передайте своему знакомому.

– Да. – Копаев встал со стула и стал рассматривать корешки книг, которыми был набит стеклянный шкаф судьи. – Недостаток профессионального образования дорого стоит. Тонко подмечено.

Вместо удовлетворения, которое Марин должен был бы ощутить сразу после этой фразы гостя, он почувствовал легкую тревогу. Судье хотелось выставить посетителя за дверь в грубой форме, однако что-то подсказывало ему, что делать этого не стоит. Эти чувства боролись одно с другим, и победителя не было.

– С доказательствами все в порядке?

– Разумеется, – бросил Марин.

– Со свидетелями тоже?

– Конечно.

– И с потерпевшим. – На этот раз Копаев не спрашивал, а утверждал. – Значит, Александр Пермяков сорвался с цепи как алкаш с завязки и стал взятки хавать? Да, дела!..

– Что-то не пойму я вас, господин Полторацкий. – Чтобы чем-то занять руки, Марин принялся крутить туда-сюда колпачок на «паркере». – Вроде прояснили тему, а вы все равно покоя обрести не можете.

– Нет, тему я еще не прояснил. – Копаев снова вернулся к столу. – А вы мужественный человек, Владимир Викторович! Арестовать следователя на основании заявления ублюдка, судимого дважды, и конверта, лежащего не в кармане подозреваемого, не в ящике стола, а среди бумаг на нем. Это не слабо, Владимир Викторович. Мужественный поступок, если учесть, что больше никакой доказухи нет. Кто же вас так настроил-то?

– Бросьте! – Марина слегка перекосило. – У этого, как вы говорите, следователя трехкомнатная квартира в центре города! Не слишком ли дерзновенно для зарплаты в семь с половиной тысяч рублей? Я, к примеру, даже близко переехать к этому дому не могу!

– Да, пока.

– Что пока? Почему следователь может себе такие вещи позволить, а я, чья зарплата в два раза больше, – нет? Квартира у меня не в центре города и не трехкомнатная!

– Вот, оказывается, что явилось основной причиной удовлетворения просьбы персон из УБОПа!

– Не нужно передергивать! – вспыхнул Марин. – Вы даете отчет, с кем разговариваете?

– У парня квартира просторная, машина навороченная. Фигура спортивного сложения, взгляд непробиваемый… Кстати, я очень хорошо понимаю, с кем разговариваю.

– Господин Полторацкий, я должен попросить вас уйти.

«Все идет по плану», – промелькнуло в голове Антона, когда он понял, что Марин начал терять контроль над собой.

– А вдруг копы здесь не при делах? – продолжил Копаев. – Может, это председатель областного суда перед вами гречку перебирал? Это – в кастрюльку, это – в ведерко.

В кабинет с кипой дел под мышкой и улыбкой на лице вошла секретарша.

– Выйдите, пожалуйста, – попросил Антон.

Марин побледнел как загрунтованное полотно.

Улыбку девушка стереть не успела, поэтому ее взгляд, брошенный на Марина, был удивленным, растерянным и веселым.

Владимир Викторович вдруг вспыхнул таким свекольным тоном, что казалось, будто каждый уголок его кабинета озарился багровым рассветом. Секретарша исчезла.

– Что это вы здесь распоряжаетесь?! Вы не обнаглели ли окончательно?! Идите вон!..

– Не кричите. Девочка очень впечатлительная, – попросил Копаев. – Я хочу кое-что вам сказать, дорогой товарищ. – Антон подошел к столу, за которым сидел судья, готовый разорваться, уперся руками в столешницу точно так же, как совсем недавно это делал полковник Быков. – Может быть, я хоть одного добьюсь – вы уснуть сегодня не сможете. Знаю, что так и будет. Не по причине угрызений совести. Она тут ни при чем. Просто от того, что вам нахамили, а вы ответить не смогли. Лишь слабенькой ручкой в сторону двери обидчику махали. Мы-то с вами знаем, как это унизительно – ручкой на дверь махать, когда мужества для достойного отпора не хватает! Никаких оправданий за всю ночь не сыщете, правда? Найти основания для заведомо незаконной посадки следователя на нары вы смогли, а встать и вытолкать хама за дверь вам слабо.

– Я звоню мэру!

– Да не будете вы никуда звонить. Смелости не хватит. Мэр вас в гробу видал.

– Послушайте, мы в суде!..

– Вот именно. Поэтому я и отправил девчонку за дверь! Чтобы она не знала, что ее босс иногда забывает, что он в суде! Вы арестовали и отправили в тюрьму мужика, который ломал в две тысячи пятом банду Смирнова, вырезавшую полвагона поезда Владивосток – Москва! Вместе с такими же погаными ментами вы надели наручники на человека, награжденного орденом Мужества! Не на войне, а тут, в гребаном Екатеринбурге. Марин-Марин!.. Два года назад Пермякову давали двадцать тысяч долларов лишь за то, чтобы он с воли передал подследственному малявку в три слова. В ней было написано: «Потерпи до понедельника». Марин, что стоило Пермякову потерпеть всего одну секунду? Все равно никто бы не узнал. Не стал ведь, гад, взяточник, не передал записку, сука!

– Два года назад… – Владимир Викторович действительно понимал, что уснуть ему не удастся, по крайней мере сегодня, потому что он не сможет справиться с гостем.

«Вызвать приставов? – подумал Марин. – Тогда поднимется шум. Неизвестно, на что способен этот Полторацкий. Полетят слухи по суду. Лукин будет зол. Привлеку внимание к своей персоне, делу Пермякова, а значит, и к людям, которые просили… Нет, приставов звать нельзя!»

Когда ты не можешь ответить на оскорбление, всегда нужно ссылаться на должность. Ты судья. Это основная причина, из-за которой тебе нельзя быть мужчиной. Нет ничего лучше звания судьи. Оно иногда совершенно обоснованно исключает половые признаки.

– Два года… – Марин скривился, давая понять, что за такое время меняются не только люди, но и мир.

– Что, срок большой? Два года назад вы трудились юрисконсультом на заводе. Или память отшибло так, что биографию забываете? Хочется забыть, да не можется? Вы были юрисконсультом, Марин! А я десять лет назад сидел под Красноярском на особом режиме. Несправедливо обвиненный. Потом разобрались, все встало на свои места.

«Вот, значит, что это за птица, – подумал Марин. – Выстави сейчас его за дверь, и завтра в окно влетит коктейль Молотова».

– А Пермяков – мой друг. Хоть и мусор.

В голове Марина все перемешалось. Копаев еще раз вгляделся в его глаза и убедился в этом: перемешалось. Теперь Марин окончательно потеряет покой, раздумывая, кого закрыл. За следака из комитета ходатайствует судимый человек. Он его друг и нынешний заместитель начальника правового управления администрации Екатеринбурга. В принципе это нормальное явление для сегодняшнего времени. Но когда такое касается тебя, всегда кажется, что начался кошмар.

– Ага!.. – понял Марин. – «Один мой знакомый попросил…» Так вот вы за кого хлопочете!

– Да, Марин! Да! – Антону стало ясно, что судья прочувствовал обстановку. – За друга своего, за тридцатилетнего мужика по фамилии Пермяков. За человека, которого знаю. Вы в курсе, Марин, почему у Пермякова есть квартира в центре, а у вас нет?

Антон нанес последний удар. Марин должен был понять, что усадил за решетку человека из структуры. Члена организации. Этот вот Полторацкий – посыльный от этой структуры. Марин окончательно занервничал.

«Главное, не перегнуть, – решил Антон. – Он уже на блесне. Немного блатной романтики теперь будет в самый раз».

Антон устало оперся на стул и проговорил:

– Когда на мать Пермякова упал поддон с кирпичами, отца у Сашки уже не было. Когда мать познакомилась с его будущим отчимом, они уже четыре года как переехали из Казахстана в Екатеринбург. Потом матери не стало, и он жил с отчимом. Хороший мужик, пиво нам иногда покупал. Перед армией… Но это было потом! А до того момента, как появился отчим, Сашка понятия не имел, что такое мясо каждый день. Он с четырнадцати лет работал. То на хлебозаводе мешки с мукой таскал, то на железнодорожной станции вагоны разгружал. – Копаев заставил себя нервно сглотнуть. – С четырнадцати лет до семнадцати, Марин! Когда он в мой двор попал, у него даже варежек не имелось. Квартира и машина принадлежали отчиму, и все это у арестанта сейчас есть по той простой причине, что тот умер. Повезло подлецу и взяточнику Пермякову, правда?! Не бог весть какие признаки честности для тридцативосьмилетнего мужика, но это так, на всякий случай, для общей картины. Ты совершил очень большую ошибку, Владимир Викторович. За это придется ответить. Ну, да ладно, Марин. У тебя народу за дверями – не пробиться. Бывай.

Копаев склонился к урне, стоявшей в кабинете Владимира Викторовича, и длинно сплюнул. Человек из мэрии так никогда не сделает. Но тот, кого усадила туда сильная организация, на такое способен. Потом Копаев развернулся и направился к выходу.

Марин не мог остаться оплеванным.

– Я вам очень скоро обязательно напомню об этом разговоре, Полторацкий.

– Правда? – Антон улыбнулся. – А я разве сказал вам о том, что собираюсь его забыть?

«Вот теперь у тебя шило в жопе надолго».

Он распахнул дверь и вышел в коридор. Закрывать ее за собой Копаев не собирался. Она так и осталась распахнутой, похожей на незавершенный процесс, отложенный на неопределенный срок.