Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2

Глава 29

Тягучие, вязкие дни после этой до жути странной стычки с Акирой распластывались передо мной, как бескрайнее море липкой обволакивающей тревоги. И хоть позитивного было мало, зато физическая боль, когда-то такая острая и всепоглощающая, теперь притупилась, став лишь фоновым шумом, легким напоминанием о пережитом. Я мог свободно передвигаться по больнице, а прогулки уже совершенно не требовали героических усилий.

И вот через дня три я все же направился в крыло, где лежало тело Мей. Я даже не знал, зачем я это делаю. Возможно, просто хотел убедиться, что всё на своих местах. Тот парень, Акира, если быть честным, немного смахивал на извращенца. Все эти его речи, это елейное «Мей-чан». Жутко.

Коридор там был тихим и пустынным, залитым мягким рассеянным светом из панорамных окон. В палату меня, разумеется, не пустят. Скорее, даже просто постоять рядом не разрешат, так что я просто прислонился к холодной стене, чувствуя, как по спине пробегает приятный холодок.

Вдруг я заметил бабушку.

Она сидела на скамейке у большого окна, выходящего в больничный дворик. Старушка. На ней было простое элегантное кимоно темно-синего цвета. Её седые волосы были аккуратно собраны в пучок, украшенный одной-единственной шпилькой. Она сидела, сложив тонкие старческие руки на коленях, и читала старинную книгу в потертом кожаном переплете. Тут старушка подняла на меня взгляд.

— Добрый день, бабушка, — быстро произнес я, поклонившись.

Старушка осмотрела меня, легко кивнула, а затем пригласила сесть рядом и медленно повернула голову ко мне. Её глаза посмотрели на меня.

— Добрый день, дорогой, — проскрипел её голос. Он был тихим, почти неслышным, но в нем звучала мудрость. — Не спится? Или не хватает воздуха и нервных клеток?

Я усмехнулся, чувствуя, как лёгкая улыбка трогает мои губы.

— И то, и другое, госпожа, — признался я, позволяя себе расслабиться в её присутствии. — А вы что здесь делаете?

— Читаю, — она сделала едва заметный жест тонкой морщинистой рукой в сторону книги. — Это старинный трактат по искусству каллиграфии. Он был частью библиотеки моего клана, которую я оберегала. Наследие… оно требует внимания, — бабушка как-то слишком тяжело вздохнула, и я почувствовал, что за этим вздохом кроется нечто большее.

Старушка говорила с такой тихой, почти меланхоличной интонацией, что я невольно заслушался. Её голос был похож на старую мелодию, давно забытую, но удивительно знакомую, пробуждающую глубокие воспоминания, которые, казалось, хранились где-то в самых дальних уголках моей собственной души. И почему-то она мне кого-то постоянно напоминала. Что-то неуловимое в её манерах, в её взгляде, в её глубоком голосе.

— Вы очень много знаете об этом искусстве, — сказал я, глядя на её профиль и на тонкие черты лица, изрезанные морщинами, но сохранившие отпечаток былой красоты и аристократизма.

— Это не просто искусство, дорогой. Это отражение души, — тихо ответила она. — Он был частью того, что я оберегала. Того, что я ценила больше всего. Наследия моих предков, — и, улыбнувшись, добавила: — Я даже создала фонд для его сохранения.

Бабушка повернула голову и посмотрела на меня. В её глазах промелькнула легкая, почти озорная улыбка, словно она видела какую-то забавную тайну, известную только ей, и делилась ею со мной.

— Ты очень похож на одно древнее произведение искусства, — сказала она, и её взгляд задержался на картине, висевшей напротив, с изображением старинного самурайского клинка, на котором были выгравированы изящные иероглифы. — Молодой, сильный, но слишком… упрямый. Ты пытаешься идти своим путем, не замечая корней, что питают тебя. Не замечая того, что дало тебе жизнь, что сделало тебя тем, кто ты есть.

Я нахмурился. Её слова, казалось, были полны скрытого смысла, который ускользал от моего понимания, дразня, как ускользающий образ во сне, и одновременно проникал глубоко внутрь, заставляя задуматься.

— Вы говорите загадками, бабушка, — я вздохнул, чувствуя легкое раздражение, но одновременно и непреодолимое желание понять ее слова. — Мне и так хватает тайн в моей жизни.

— Загадки — это лишь другой способ увидеть правду, дитя, — с улыбкой ответила она. — А ты, я вижу, ищешь правду. Но ищешь ее не там. Ищешь в бумагах, в словах, в чужих глазах. А она… она всегда рядом. Внутри тебя. В твоем сердце. В твоей душе. И, конечно же, в твоем наследии.

Я молчал, пытаясь переварить её слова, словно они были слишком густыми, чтобы пройти сквозь горло, и одновременно такими же легкими, как воздух. Вдруг старушка подняла свою морщинистую руку и указала на небольшую старинную нэцкэ*, изображающую мудрого старика, которая, казалось, возникла из ниоткуда и теперь лежала на мраморном подоконнике, освещенная закатным солнцем.

— Это… — она провела пальцем по тонкой, изящной фигурке, — было частью наследия моих предков. Оберег. Мои родные принесли его сюда, чтобы он покровительствовал моему выздоровлению, — бабушка вдруг заговорщически улыбнулась. — Ох и возмущался этот угрюмый старик, что в его больницу принесли «хлам».

Бабушка смотрела на нэцкэ с такой нежностью и любовью, что мне стало даже как-то не по себе. Казалось, она видела в этой маленькой фигурке нечто большее, чем просто безделушку.

— Вы очень много знаете об этом предмете, — наконец сказал я. — И в общем об искусстве, словно занимаетесь этим всю жизнь.

— Я и занимаюсь, — просто ответила она. — И моя душа в каждом изделии, в каждой картине, в каждом иероглифе, начертанном на древних свитках. В каждом вздохе моих предков и наследников.

— Вы говорили, что создали фонд, — вдруг вспомнил я. — А как он называется?

— Ооо… — радостно протянула бабушка. — Моя семья уходит корнями к древнему роду самураев, который несколько веков был главным сегунатом страны. За это время Япония достигла необычайного величия, а мой клан успел накопить в семейном поместье произведения искусств и шедевры поэтом, художников и скульпторов разных периодов. Именно поэтому я еще с детства решила, что во что бы то не стало сохраню сокровища, накопленные моими предками, — на этих словах ее взгляд потеплел, словно она погрузилась в какие-то далекие приятные воспоминания. — В итоге, через несколько лет я основала фонд «Наследие Кисараги».

Я замер. Мое сердце пропустило удар, а затем заколотилось с бешеной скоростью, словно пытаясь вырваться из груди. «Наследие Кисараги» — фонд, принадлежащий семье Ямада. Фонд, главой которого является Ямада Аяме. И фонд, через который Акира легально передал свои грязные деньги Томимо.

Я сглотнул, чувствуя, как пересохло горло.

— Вы… — проговорил я, пытаясь подобрать слова, но язык не слушался. — Значит вы и семья Ямада…?

Старушка медленно кивнула, и на её губах появилась легкая, понимающая, чуть печальная улыбка, словно она знала, что этот момент неизбежен, и принимала его с достоинством.

— Меня зовут Кисараги Харуко, — тихо сказала она. — И я также являюсь матриархом семьи Ямада.

— Очень приятно, а я… — наконец пришел в себя я, но тут, словно по сигналу, ее тонкие старческие пальцы дрогнули, и книга с легким, почти неслышным стуком упала на идеально чистый мраморный пол.

— Ох, моя неловкость, — вздохнула бабушка, и в ее голосе прозвучали нотки легкой досады, но одновременно и какой-то скрытой, едва уловимой усмешки. — Старость… она не щадит никого. Мои руки уже не так крепки, как раньше.

Я тут же наклонился, чтобы поднять книгу. Мои пальцы коснулись холодного мрамора, и я почувствовал его гладкую поверхность, а затем осторожно потянулся к книге. И вдруг перед самым моим носом появилась пара идеально начищенных, дорогих мужских туфель.

Я медленно поднял взгляд.

Прямо передо мной, загораживая свет заходящего солнца, стоял Акира Куросава. Он смотрел на меня, и в его глазах я видел лишь холодную, безжалостную пустоту, словно я смотрел в ледяную пропасть. Акира. Моя рука застыла в воздухе, так и не дотянувшись до книги. Кисараги Харуко, сидящая на скамейке, медленно подняла голову и посмотрела на Акиру. В её глазах промелькнула тень сожаления и глубокой печали.

— Доктор Херовато Акомуто-сан, — с восторгом проговорил Акира, и его голос был обманчиво-мягким. — Какая неожиданная встреча. И такая скорая.

Выпрямившись, я просто молча посмотрел на него и ничего не ответил.

— Доктор Херовато-сан, — Акира снова обратился ко мне. — Не хотите ли прогуляться? Немного подышать свежим воздухом?

— Прогуляться? — я удивленно поднял бровь. — Боюсь, мы с вами не настолько близкие друзья, чтобы устраивать вечерние променады.

— О, но я настаиваю, — его губы тронула холодная усмешка. — Думаю, нам есть, о чем поговорить.

Я вздохнул, чувствуя, как свинцовая тяжесть опускается на плечи.

— Хорошо, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более безразлично. — Идемте.

Мы пошли по коридору, и только заходя за угол я вспомнил о бабушке Кисараги и ее книге, но когда я обернулся, то на лавочке ее уже не было.

И тут я почувствовал на себе взгляды медсестер и пациентов. Наследник «Akira Corporation», элегантный и словно сошедший с обложки модного журнала, и никому не известный ординатор в помятой больничной пижаме, с растрепанными волосами. Так что удивляться этим заинтересованным взглядам я не стал.

Акира, не говоря ни слова, повел меня к лифту. Он нажал на кнопку, ведущую на крышу. Я снова тяжело вздохнул. Что-то подсказывало мне, что я еще пожалею о том, что все-таки согласился на эту «прогулочку».

Крыша встретила нас порывом холодного, влажного ветра. Небо над Токио было затянуто плотными свинцовыми тучами. Дверь за моей спиной с громким, металлическим щелчком захлопнулась. Я услышал, как поворачивается ключ в замке, лязг металла прозвучал в вечерней тишине, как выстрел, отрезая путь к отступлению. Я был в ловушке.

Акира отошел от двери, встал у самого края, спиной ко мне, и начал смотреть на город. Его силуэт четко вырисовывался на фоне мерцающих огней Токио.

— Красиво, не правда ли? — сказал он, не оборачиваясь. — Целый мир у твоих ног. Бесконечное море огней, судеб, возможностей. Мир, которым можно управлять. Если знать, за какие ниточки дергать, и если обладать достаточной силой и волей.

Я молчал. Его киношные речи клишированного злодея мне не впечатлили. Акира тем временем медленно повернулся. И в его глазах больше не было ни вежливости, ни снисхождения, ни той фальшивой улыбки, которую он так искусно носил. Его лицо, еще недавно такое идеальное по меркам японской моды, теперь было искажено гримасой чистой ненависти.

— Ты, наверное, думаешь, что ты герой, Херовато? — усмехнулся он. Его зубы блеснули в тусклом свете, словно клыки.

— Я думаю, что вы сумасшедший, — просто ответил я, и мой голос, к моему удивлению, прозвучал твердо, без единой нотки дрожи, хотя внутри меня все же немного потряхивало.

— Может быть, — Акира пожал плечами. — Любовь сводит с ума. А я любил ее. Любил больше жизни. Любил так, как ты, со своим скудным воображением, даже представить себе не можешь. Любил до одержимости, до безумия. А она… она выбрала свои чертовы скальпели, — он окончательно перестал сдерживать эмоции и перешел на крик. — Свои операции! Своих бесполезных умирающих пациентов! Она променяла меня на все это! Променяла на чужих людей, когда я предлагал ей целый мир.

Акира сделал шаг ко мне. Ветер на крыше усилился, трепля одежду.

— Я хотел лишь сломать ее, — его голос стал низким. — Забрать у нее то, что она любила больше меня. Ее карьеру, ее гордость. Ее самоуважение. Я хотел, чтобы она приползла ко мне на коленях, разбитая, униженная. Чтобы поняла, что без меня она ничто. Этот кореец был лишь средством. Удобной мишенью. Мне было плевать на него. Он мог умереть, мог выжить — мне было все равно. Этот Пак со своей компанишкой постоянно мешался под ногами, так что он удачно стал инструментом в моей игре. И все шло по плану.

— Ммм…

— Но ты, — прошипел Акира, а потом вдруг рассмеялся. Громко и истерично, как безумец, его смех раскатился по крыше, смешиваясь с шумом ветра, словно завывание демона. — Ты же обычное ничтожество. Просто мелкая, досадная помеха. Пыль под ногами. Но из-за тебя Мей-чан попала в эту аварию! Из-за тебя она теперь лежит там, в коме! Это ты во всем виноват!

Его лицо исказилось от ярости, словно демоническая сущность вырвалась наружу. Его глаза горели безумным огнем, полным ненависти. Акира бросился на меня, и я успел заметить, как в его руке, словно из ниоткуда, блеснул тонкий острый нож. Его лезвие отражало тусклый свет ночного города. Я отступил, пытаясь уйти от удара, но Акира загнал меня к краю и, можно сказать, прижал к парапету. Его рука с ножом застыла в нескольких сантиметрах от моей груди. Холодный ветер свистел в ушах, заглушая все звуки, а внизу, как черная бездонная пропасть, раскинулся вечерний город, манящий своей бездной. Я чувствовал, как холодный бетон парапета впивается мне в спину.

— Ты отнял ее у меня! — зашипел он мне в лицо, и его дыхание пахло алкоголем. — Так умри!

И Акира замахнулся ножом.

Справка:

* — Нэ́цкэ — миниатюрная скульптура, произведение японского декоративно-прикладного искусства, представляющее собой небольшой резной брелок.