Должно ли детство быть счастливым?

История любви

Это случилось давно. В эпоху уходящих ЭВМ, когда о мобильных телефонах никто даже не слышал, а привычные сегодня компьютеры в нашей стране только-только начинались. Я очень хорошо помню первый полуавтоматический анализатор изображений у нас в биологической университетской лаборатории – по сути, он был именно компом, но я тогда это не очень понимала, так как к нему прилагался специальный инженер, который выдавал нам распечатки с анализом статистики. Забавно, что спустя много лет, когда я уже вовсю работала психологом и безуспешно пыталась позабыть о своем научном прошлом, этот давно пропавший из моей жизни инженер внезапно окликнул меня через какую-то из только что появившихся социальных сетей откуда-то из Калифорнии. Это был чистый «ритуал совместного крика у серых гусей» по Конраду Лоренцу: Я тут! А ты здесь? И я здесь! Ты как? Я хорошо! И я хорошо!

Больше я никогда и ничего о нем не слышала…

Это, конечно, была история любви.

Он был черноволос, голубоглаз, широкоплеч, занимался альпинизмом и только что закончил факультет ПМ-ПУ (прикладной математики – процессов управления) Ленинградского университета. Они встретились и познакомились случайно, но в него нельзя было не влюбиться. Она и влюбилась, конечно. Она была ленинградка, а он – приезжий из какого-то маленького городка. Там у него остались мать и младший брат. Но ему, как одному из лучших студентов, дали хорошее распределение в Ленинграде. Он снимал комнату на Васильевском острове. Там они и встречались. Еще целовались в кино, ходили по набережным, взявшись за руки, и ели мороженое, сидя на парапетах. Она еще не закончила институт. Они хотели пожениться прямо сейчас, но ее семья была против, потому что они не верили в искренность его чувств: этому красавчику-супермену от тебя нужны только ленинградская прописка и потом площадь при разводе, неужели ты этого не видишь?! Не видишь, потому что совсем голову потеряла. Выйти замуж мы тебе запретить, конечно, не можем, но в нашей квартире его не пропишем и видеть живущим здесь не хотим, так и знай и ему скажи!

Семья была важной частью ее мира. Он сказал: не будем ни с кем ссориться, мы еще молоды, подождем, они увидят и поверят. Она сказала: пусть будет так, – хотя каждый час, проведенный без него, казался ей пустым и никчемным. И он снился ей каждую ночь.

Они предохранялись неловко и неумело. И однажды она забеременела. И, конечно, ему первому сказала об этом. Они шли по мосту, он рассмеялся, подхватил ее на руки и, смеясь, побежал вниз, все быстрее и быстрее. Прохожие расступались, солнце, небо и вода мелькали перед ее взором, ей было страшно и сладко.

Он вырос в провинции и поэтому сказал: вот теперь точно будем жениться! Она была обычной девушкой и поэтому спросила: и будут свадьба, и белое платье, и кольца, и все как положено? Он увидел, что это важно для нее, и сказал: конечно, все самое лучшее.

Это была история разлуки.

Потому что однажды, очень скоро, он просто исчез. Исчез без всякого объяснения, прощания. Просто не пришел, не позвонил, не написал. Она с каменным лицом обзвонила морги. Потом позвонила трем его друзьям, телефоны которых были ей известны. Они несли какую-то невразумительную чушь: кажется, уехал, мы сами не знаем, ну, знаешь, мало ли как бывает… Сходила на Васильевский остров. Хозяйка сказала: пришел от него молодой человек, отдал деньги, забрал вещи, я и сама чего-то тревожусь… такой красавчик был…

Ее родители сдержанно торжествовали: вот видишь, мы же тебе сразу говорили! Понял, что здесь обломилось, и ушел искать другую дуру!

Она отстраненно сообщила им о своей беременности. Они сначала закудахтали, но потом быстро взяли себя в руки. Что ж, если сроки для аборта уже на исходе, ничего страшного: родим, воспитаем, генетический материал у пройдохи, судя по всему, вполне приличный.

Родился сын, назвали Иваном. Сходство с отцом с самого начала было поразительным – она зубы стискивала, когда смотрела, и долго не могла привыкнуть.

Потом привыкла, конечно. Закончила институт с потерей всего одного года, пошла работать. Не жила букой: друзья, искусство, путешествия. Но на личном фронте долго-долго ничего не было – просто не чувствовала ни потребности, ни необходимости. Феномен выжженной земли, так она сама это назвала.

Но семья намекала, нажимала, и однажды познакомили ее с «умным, хорошим человеком из приличной семьи». «Хороший человек» выглядел очень зажатым, имел неотчетливый логопедический дефект, был кандидатом каких-то наук и маменькиным сынком (его мать была приятельницей ее матери). Но неожиданно нашел общий язык с подрастающим Иваном – они оба увлекались компьютерами.

Она решила: так тому и быть. Семьи обрадовались и «построили» молодым двухкомнатную квартиру. Стали жить.

Родилась дочка. Он хотел назвать ее Любой, Любовью. Она сказала: как угодно, но не так. Назвали Людмилой.

Об отце Ивана в семье не упоминали. Мальчик звал папой отчима. Но муж все-таки знал ее историю, конечно, в самых общих чертах – ей показалось, что так будет честно и правильно.

Муж с пасынком жили в компьютерах, следили за всеми новинками. Иван с седьмого класса, с благословления отчима, пошел серьезно учиться программированию. Она компьютерами почти не пользовалась.

Это была история печали.

Однажды самым обычным вечером (Ивану в это время исполнилось пятнадцать) муж позвал ее к экрану.

– Посмотри-ка! – воскликнул он. – Кажется, я нашел биологического отца Ивана! И имя совпадает, и сходство поразительное!

Она подошла на ватных ногах, увидела… и почувствовала, что сейчас потеряет сознание.

Муж вскочил, опрокинув стул, помог ей лечь, принес чай и валерьянку, оставил в покое.

Она два часа лежала, отвернувшись к стене, вспоминала. Потом пошла к мужу:

– Извини меня!

– Тебе не за что извиняться! – Он взмахнул рукой и серьезно добавил: – Но, по-моему, ты должна знать.

– Знать о чем? – она стояла, обхватив себя руками и закусив трясущуюся нижнюю губу.

– Он не бросал тебя. То есть бросил, конечно, но у него были на то серьезные причины. Я тут пошарился в интернете…

– И что?.. – она сама не услышала своего голоса.

– Он работал промышленным альпинистом?

– Да, – кивнула она. – Подрабатывал.

– Эта статья, в которой я нашел его портрет… Она хвалебная, про мужество, про не сдаваться и все такое. Он упал с какого-то здания и остался парализованным. Восстановился частично, в смысле, коляска. После больницы уехал в родной город, там сначала хандрил, а потом повесил у себя плакат «Если не знаешь, что делать, – делай шаг вперед!», собрал всех умственно сохранных инвалидов города и окрестностей и организовал из них что-то вроде артели по сбору компьютеров из комплектующих, которые они где-то на Западе (или в Японии?) покупали. Когда стало можно и в тему, начал грубо и сильно спекулировать их инвалидностью. Им многие помогали, сейчас они там создали что-то вроде такого технологического городка, где все под их потребности приспособлено, но и они сами много что могут – единственные в регионе. Он пишет программы…

Дальше она уже не слушала. Испытывала печаль и облегчение одновременно. Пазл наконец сложился. Он зарабатывал деньги на свадьбу, на самое лучшее – для нее. Но все сложилось иначе.

Она позвонила по трем телефонам из старой записной книжки. И – о чудо! – один из них ответил.

– Я все знаю, – сказала она.

– Да, – сказали на том конце телефонной линии. – Он тогда сказал: сейчас кто-то из нас по-любому должен будет сделать выбор, принять решение. Она – беременная, с яростным неодобрением семьи и потенциальным нахлебником мужем, беспомощным инвалидом. Или я – мужчина. Я выбираю второй вариант и не хочу, чтобы она почувствовала себя в чем-то виноватой… Ты уверена? Тогда записывай, как добраться.

Она взяла с собой Ивана. Иван был против с самого начала и до самого конца. Держался ежом, портил им всю возвышенную патетику.

Она любила его и сейчас, с этим ничего нельзя было сделать. Он смеялся памятным ей смехом и говорил: у меня все в порядке, я так рад тебя видеть и так рад за тебя, спасибо тебе за сына, покажи мне фотографию дочки…

– Ты что, с ума сошла?! – орал Иван, энергично поддержанный прародителями. – Мой отец – вот он, сидит в соседней комнате (кандидат наук полностью устранился от разразившейся бури страстей). И там – моя сестра, твоя дочь. И тут всё: твоя работа, друзья, тут я буду поступать в институт!

Она не скрывала от него своих чувств, и если бы он хотя бы намекнул… Она бы наплевала на всех и на всё, но он… он так ее и не позвал. И она осталась жить своей налаженной жизнью.

Это была история ужаса.

Потому что через несколько месяцев исчез Иван. А перед этим продемонстрировал всю палитру подросткового кризиса. В милиции сказали: ну, следить же надо за детьми, воспитывать их, чего же…

Что она пережила – я думаю, не надо даже описывать.

Но Иван вернулся. И ничего не стал объяснять. И почти перестал общаться. И исчез опять. И опять вернулся. Она полностью поседела за полгода.

– Что мне делать?! – спросила она, сидя у меня в кабинете. – Я сама все разрушила, да? Я не должна была ехать? Не должна была показывать ему сына? Должна была ради них сделать вид, что мне все равно?

– Вы все это уже сделали. Что толку обсуждать?

– Да, действительно. Но что мне делать теперь?

– Ничего. Просто жить, работать, вести дом, заботиться обо всех домашних, не забывать встречаться с друзьями и развлекаться.

– Вы шутите?

– Нет, я абсолютно серьезна. Просто я почти уверена, что сейчас там у вас не происходит ничего по-настоящему страшного. Там идет процесс.

– Како-ой?!

– Я точно не знаю, конечно. Но в сегодняшнем мире вы оказались почти в уникальной, если судить по СМИ и кухонным сплетням, ситуации: всю жизнь вас окружают мужчины. В хрестоматийном смысле этого слова. Берущие ответственность и принимающие решения.

– Да на фиг мне это надо! – гневно завопила она, и слезы брызнули из ее глаз, как у клоуна в цирке.

– Расскажите об этом на каком-нибудь женском форуме, где жалуются на отсутствие «настоящих мужчин». Думаю, ваши откровения смогут кого-то переориентировать, – усмехнулась я и увидела, что добилась своей цели.

Она больше не печалилась и не пребывала в отчаянии. Она злилась.

– Я с этим разберусь, – пообещала она.

– Не советую, – возразила я. – Просто внимательно наблюдайте. И, конечно, дайте мне знать.

И это была история надежды.

Иван легко поступил на математический факультет. Отец и отчим блестяще его подготовили.

– Я все-таки обязан ему самим своим существованием, – сказал двадцатилетний Иван мне. – Кто ж виноват, что все так случилось. Когда я поехал познакомиться и поговорить с ним без материных вздохов и всхлипов, я его, в общем-то, понял. Когда-то он принял решение не осложнять нам жизнь, и, мне кажется, оно было правильным, потому что там он сражался без всяких тылов и победил, а здесь бабка с дедом и материна жалость просто медленно сжили бы его со свету. Но теперь я сам могу принимать решения. Я сразу увидел, что он давно перерос эту свою доморощенную артель и она вполне может жить без него. Поэтому я всё подготовил и перевез его сюда. Он Питер обожает. Я катал его по набережным, он молчал, но я видел, что у него костяшки белые и он кусает губы, чтобы не плакать. Работать сейчас откуда угодно можно, это не проблема. Отец (в смысле отчим) ему только чуть-чуть помог, а так он отличный спец, может на всех языках писать. Но это еще не все… я сам-то хотел дома остаться, я Питер тоже до мурашек люблю, но теперь думаю в США попробовать – там все-таки условия для инвалидов лучше, и как вы думаете: ведь реабилитация – она же ни в каком возрасте не поздно, да? Все же развивается, а он готов работать как зверь, и мы с ним думаем: может, он когда-нибудь еще и встанет, а?

– Вполне может быть! – искренне воскликнула я и подумала: от них, конечно, много проблем, но все-таки мне нравится, что настоящие мужчины все еще существуют на свете.

Эта наша встреча с Иваном была последней, но я совсем не удивлюсь, если однажды он окликнет меня откуда-нибудь из Калифорнии и расскажет, как они вместе с одним из его отцов все-таки преодолели судьбу, и тот встал на ноги и сделал еще один шаг вперед.