Долгий путь домой

Глава седьмая

Самый уродливый из людей, живущих на земле, открыл дверь и встретил Гамаша карикатурной улыбкой:

– Арман.

Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

– Месье Финни, – склонил голову Гамаш.

Тело старика было искалечено артритом – кривобоко и горбато.

Не без усилий Гамаш выдержал взгляд Финни, по крайней мере одного из его глаз. И даже это далось ему нелегко. Выпученные глаза Финни вращались во всех направлениях, словно в постоянном неодобрении. Соединиться им мешала только луковица фиолетового носа, этакая венозная линия Мажино с громадными траншеями по обеим сторонам, откуда велась и проигрывалась война за жизнь.

– Comment allez-vous?[26] – спросил Гамаш, отводя взгляд от этих необузданных глаз.

– Я в порядке, merci. А как поживаете вы? – спросил месье Финни. Его глаза быстро вертелись, оглядывая крупного человека, возвышавшегося над ним. Сканируя его. – Выглядите неплохо.

Прежде чем Гамаш успел ответить, из коридора донесся певучий голос:

– Берт, кто там?

– Друг Питера. Арман Гамаш.

Месье Финни отступил, пропуская Гамаша в монреальский дом, принадлежащий матери и отчиму Питера Морроу.

– Как это мило с его стороны.

Берт Финни повернулся к гостю:

– Айрин будет рада вас видеть.

Он улыбнулся – так могло бы улыбаться спрятавшееся под кроватью чудовище, которого боятся дети, ложась спать.

Но настоящий кошмар был еще впереди.

Когда Гамаш получил серьезное ранение, среди тысяч присланных ему открыток была одна очень красивая, подписанная Айрин и Бертом Финни. Старший инспектор хотя и чувствовал благодарность за пожелания, но понимал, что вежливость не стоит путать с искренней добротой. Первая – следствие воспитания, социальных навыков. Вторая дается от природы.

Один из подписавших открытку сделал это из вежливости, другой – из доброты. И Гамаш прекрасно знал, кто чем руководствовался.

Он последовал за Финни по коридору в светлую гостиную. Мебель здесь представляла собой смесь британской старины и превосходных изделий из квебекской сосны. Старший инспектор, будучи большим почитателем как ранних квебекцев, так и изготовленной ими мебели, старался не слишком откровенно глазеть по сторонам.

На удобном диване лежало покрывало жизнерадостных, но неярких тонов, на стенах висели картины известных канадских художников: Жан-Поля Лемье, Александера Джексона, Кларенса Ганьона.

Но ни одной работы Питера Морроу. Или Клары.

– Bonjour.

Гамаш прошел к креслу у окна. Там сидела пожилая женщина. Айрин Финни. Мать Питера.

Ее мягкие седые волосы были убраны в свободный узел. Глаза светились чистейшей голубизной. Кожа розоватая, тонкая, изборожденная морщинами. Свободное платье на пухлом теле; любезное выражение на лице.

– Месье Гамаш, – проговорила Айрин Финни приветливо.

Она протянула Гамашу руку, и он пожал ее с легким поклоном.

– Я вижу, вы полностью выздоровели, – заметила она. – Пополнели.

– Хорошая еда и физические нагрузки, – объяснил Гамаш.

– Ну конечно, хорошая еда, – с сомнением произнесла она.

Гамаш улыбнулся:

– Мы живем в Трех Соснах.

– А, тогда все понятно.

Гамаш не стал спрашивать, что понятно мадам Финни, хотя у него возникло такое желание. То был первый шаг в пещеру. А он не испытывал ни малейшего желания проникать в берлогу этой женщины глубже, чем он уже шагнул.

– Что вам принести? – спросил месье Финни. – Кофе? Может, лимонад?

– Нет, спасибо, ничего не надо. К сожалению, это не визит вежливости. Я приехал…

Гамаш сделал паузу. Он не мог сказать «по делу», поскольку больше не занимался делами и не имел личного касательства к вопросу. Пожилая пара смотрела на него. Вернее, смотрела мадам Финни, тогда как ее муж повернул нос в сторону гостя.

Увидев озабоченность, проступающую на лице месье Финни, Гамаш отбросил последние сомнения:

– Я пришел задать вам несколько вопросов.

Облегчение на уродливом лице Финни было очевидным, а черты мадам хранили спокойное учтивое выражение.

– Значит, никаких дурных новостей? – спросил Финни.

Проработав несколько десятилетий в Квебекской полиции, Гамаш привык к подобной реакции. Его воспринимали так же, как незваного ночного гостя, молотящего в дверь, старика-почтальона на велосипеде, доктора с мрачным лицом. Он был хорошим человеком, несущим дурные новости. Когда глава отдела по расследованию убийств приходил в дом, поводом для его визита почти всегда было несчастье. И похоже, этот призрак продолжал преследовать его после отставки.

– Я хотел узнать, слышали ли вы что-нибудь от Питера в последнее время.

– Почему вы спрашиваете? – удивилась мать Питера. – Ведь вы его сосед.

Голос оставался теплым, дружелюбным. Но взгляд стал острее. Гамаш почти услышал скрежет скребка по камню.

Он обдумал ее слова. Она явно не в курсе, что Питер вот уже больше года отсутствует в Трех Соснах. Не знает она и того, что Питер и Клара расстались. Они вряд ли будут ему благодарны, если их взаимоотношения станут предметом досужих разговоров в семье.

– Он уехал в путешествие, скорее всего, ищет вдохновения, – ответил Гамаш. Это, вероятно, было правдой. – Но он не сказал, куда поехал. А мне нужно с ним связаться.

– Почему вы не обратились к Клэр? – удивилась мадам Финни.

– Кларе, – поправил ее муж. – Она, наверное, уехала с ним.

– Однако инспектор не сказал, что уехали «они», – заметила мадам. – Я услышала только «он».

Айрин Финни обратила приветливое лицо к Гамашу. И улыбнулась.

Ни один факт не проходил мимо этой женщины, а истина ее вообще не интересовала. Из нее получился бы великий инквизитор. А вот исследовательской жилки в ней не было. Господь обделил ее любопытством, подарив взамен острый ум и умение находить слабые места.

Как ни старался Гамаш, она нащупала это слабое место. И вцепилась в него.

– Неужели он наконец-то бросил ее? И теперь она хочет вернуть Питера, а вы – ищейка, которая должна его найти и привести в ту деревню.

Три Сосны в ее устах превращались в сомнительные трущобы, а попытка вернуть туда Питера – в преступление против человечности. К тому же она обозвала Армана Гамаша ищейкой. По счастью, Гамаш часто имел дело с собаками-следопытами, а в свой адрес слышал слова и похуже.

Он выдержал взгляд невинных глаз и улыбку мадам Финни. Не возмутился, не отвернулся.

– У Питера есть какое-нибудь любимое место, где он рисует? Может, он мечтал куда-нибудь поехать в детстве?

– Вы ведь не думаете, что я помогу вам найти Питера, чтобы вернуть его жене? – спросила Айрин Финни. Тон ее оставался вежливым. В нем появилась слабая нотка неодобрения, но не более. – Питер мог бы стать величайшим художником своего поколения, если бы жил в Нью-Йорке, или Париже, или даже здесь, в Монреале. Где он смог бы вырасти в профессиональном плане, знакомился бы с коллегами, владельцами и клиентами галерей. Художнику нужны стимулы, поддержка. Клэр это понимала и потому увезла его как можно дальше от культуры. Она похоронила Питера и его талант.

Мадам Финни терпеливо втолковывала все это Гамашу. Просто констатировала факты, которые и без того были бы очевидны, если бы этот крупный человек не был глуповат, туповат и тоже не похоронил бы себя в Трех Соснах.

– Если Питер наконец-то вырвался из ее хватки, я не буду помогать вам в его поисках, – закончила она.

Гамаш кивнул, отвел глаза и скользнул взглядом по стенам. И тут же нашел утешение в образах сельского Квебека. Скалистые, волнообразные, суровые пейзажи, так хорошо ему знакомые.

– Замечательная коллекция, – похвалил он.

Его восторг был искренним. Мадам Финни знала толк в искусстве.

– Спасибо. – Она чуть наклонила голову, принимая комплимент и подтверждая правоту его слов. – Ребенком Питер часами сидел перед этими полотнами.

– Однако у вас нет ни одной его работы.

– Нет. Он еще не заслужил, чтобы его картины висели рядом с этими. – Она повернула голову к стене. – Может, когда-нибудь.

– Что же он должен сделать, чтобы заслужить место на стене? – съязвил Гамаш.

– А-а, извечный вопрос, старший инспектор? Откуда берутся гении?

– Разве я об этом спросил?

– Конечно об этом. Я не окружаю себя посредственными вещами. Когда Питер создаст шедевр, я повешу его на стену. Рядом с остальными.

Работы на стене отличались разнообразием. Александер Джексон, Эмили Карр, Том Томсон. Они словно пребывали в заключении. Повешены до умирания. Как напоминание о сыне, не оправдавшем надежды. Мальчиком Питер сидел перед картинами и мечтал, что в один прекрасный день его работа окажется среди них. Гамаш почти видел того ребенка: аккуратно одетый, с безупречной стрижкой, он сидит на ковре, скрестив ноги. Смотрит на творения гениев. И мечтает создать что-нибудь столь прекрасное, что ему будет гарантировано место в доме матери.

И терпит неудачу.

Эти стены, эти картины стали надвигаться на Гамаша, и ему захотелось уйти. Но он не мог. Пока.

Мадам Финни смотрела на него. Сколько людей заглядывали в ее глаза и видели там гильотину, костер или виселицу?

– У вас здесь одни пейзажи, – сказал Гамаш, не отводя взгляда. – Большинство написано в квебекских деревнях. Эти художники находили там вдохновение, создавали свои лучшие творения. Вы хотите сказать, что музы обитают только в больших городах? Что творчество невозможно в сельской местности?

– Не пытайтесь сделать из меня дурочку, – огрызнулась она, сбросив маску вежливости. – Все художники разные. Я мать Питера. Я знаю его. Кто-то может процветать в глуши, но Питеру необходимы стимулы. Его жена это знала и намеренно его изолировала. Искалечила. Тогда как ему требовались поддержка и поощрение.

– А вы давали ему это? – спросил Гамаш.

Непоседливо бегающие глаза месье Финни сфокусировались на госте. Наступило молчание.

– Я думаю, что поддерживала моего сына больше, чем ваши родители – вас, – сказала мадам Финни.

– У моих родителей, как вам известно, не было такой возможности. Они погибли, когда я был ребенком.

Она в упор смотрела на него.

– Я все время спрашиваю себя, как бы они отнеслись к вашему выбору профессии. Полицейский… – Мадам разочарованно покачала головой. – Да к тому же полицейский, которого пытались убить коллеги. Вряд ли это можно назвать успехом. Кстати, вас ведь, кажется, ранил ваш же инспектор? Это правда?

– Айрин, – произнес месье Финни, в его обычно кротком голосе послышалась предостерегающая нотка.

– Если уж быть справедливым, то я тоже стрелял в одного из моих коллег. Видимо, такая уж карма.

– Убили его, насколько я помню. – Она смерила Гамаша гневным взглядом. – В лесу у той самой деревни. Неужели вас не преследует это видение каждый раз, когда вы там проходите? Если, конечно, вы не гордитесь содеянным.

Как же случилось, что он все-таки оказался в пещере? И затащило его туда улыбающееся ловкое существо. Затащило и выпотрошило.

И еще не закончило своего дела.

– Интересно, что бы сказали родители, узнав о решении сына уйти в отставку. Убежать и спрятаться в той деревне. Вы говорите, что Питер потерпел неудачу? Но он, по крайней мере, не опускает рук.

– Вы совершенно правы, – ответил Гамаш. – Я никогда не узнаю, что бы сказали родители о моем выборе.

Он протянул ладонь. Она пожала ее, и Гамаш наклонился, приблизив губы к уху мадам. Он почувствовал, как ее волосы щекочут его щеку, вдохнул запах духов «Шанель № 5» и детской присыпки.

– Однако я знаю, что мои родители меня любили, – прошептал он, потом немного отстранился, чтобы видеть ее глаза. – А Питер знает?

Гамаш выпрямился, кивнул месье Финни и пошел по темному коридору к выходу из этого дома.

– Постойте…

Гамаш помедлил у двери, повернулся и увидел, что Финни ковыляет к нему.

– Вы беспокоитесь о Питере? – спросил старик.

Гамаш посмотрел ему в глаза и кивнул:

– Было какое-то место, куда он ездил ребенком? Какое-то особое для него место? Любимое? – Он помедлил. – Безопасное?

– Вы имеете в виду реальное место?

– Да. Когда человек переживает трудные времена, его тянет туда, где он был счастлив когда-то.

– И вы считаете, что Питер переживает трудные времена?

– Да.

Финни задумался, потом покачал головой:

– К сожалению, ничего такого мне не приходит на ум.

– Merci, – сказал Гамаш.

Он пожал руку Финни и вышел, стараясь идти размеренным шагом. Стараясь не спешить. Хотя ему и хотелось побыстрее оказаться подальше от этого дома. Он почти слышал, как Эмили Карр, Александер Джексон и Кларенс Ганьон зовут его. Умоляют забрать с собой. Умоляют ценить их, а не держать просто за их ценность.

Сев в машину, Гамаш перевел дыхание, вытащил телефон и увидел послание от Бовуара. Жан Ги приехал с ним в Монреаль, и Гамаш высадил его возле управления.

«Ланч?» – спрашивал Жан Ги.

«„Май Сян Юань“, Чайна-таун», – ответил Гамаш.

Через минуту его телефон заверещал. Жан Ги прислал ответ, что будет ждать его там.

Вскоре за мантами они смогли сравнить записи.