Долгий рождественский обед

* * *

Столовая в доме Байярдов. Около рампы — длинный обеденный стол, празднично накрытый для рождественского обеда. Справа от зрителей, на столе перед местом главы семьи — огромная индейка. В глубине сцены находится дверь, ведущая в холл. Слева, у самого края сцены — необычная дверь, задрапированная черным бархатом. Эти двери обозначают Рождение и Смерть.

В течение этой пьесы пройдет девяносто лет, и в ускоренном темпе перед нами предстанут девяносто рождественских обедов семейства Байярд. Актеры одеты в нейтральную одежду и должны передавать постепенное старение своих героев. У многих — седые парики, которые они надевают в обозначенные в пьесе моменты без каких-либо комментариев. Женщины могут использовать платки, приготовленные под столом, которые они накидывают на плечи по мере старения своих героинь.

В течение всей пьесы персонажи продолжают есть воображаемую еду воображаемыми вилками и ножами.

Занавеса нет. Публика, приходя в зал, видит декорацию на сцене и накрытый стол почти погруженными в темноту. Свет в зале гаснет постепенно, и так же постепенно яркое зимнее солнце заливает сквозь окна всю столовую.

Входит ЛЮСИЯ. Она проверяет стол, поправляет кое-где ножи и вилки. Разговаривает со служанкой, которая для нас невидима.

ЛЮСИЯ. Я думаю, все готово, Гертруда. Сегодня мы не будем звонить в колокольчик. Я позову их сама. (Выходит в холл и зовет.) Родерик! Матушка Байярд! Все готово. Прошу к столу.

Входит РОДЕРИК, выкатывая в кресле-каталке матушку БАЙЯРД.

МАТУШКА БАЙЯРД. …еще и новую лошадь, Родерик?! Я привыкла считать, что только испорченные люди имеют по две лошади. Новый дом, новую лошадь и новую жену!

РОДЕРИК. Ладно, мама. Как тебе нравится здесь? Наш первый рождественский обед в новом доме, а?

МАТУШКА БАЙЯРД. Ц-ц-ц! Уж и не знаю, что бы сказал твой дорогой отец!

ЛЮСИЯ. Сюда, матушка Байярд, садитесь с нами.

Родерик читает молитву.

МАТУШКА БАЙЯРД. Моя дорогая Люсия, ведь я еще помню времена, когда повсюду вокруг жили индейцы. А я уже была не девочкой. И я помню, как на тот берег Миссисипи нам приходилось переплавляться на плоту. В те времена в Сант-Луи и Канзас-Сити было полно индейцев.

ЛЮСИЯ (завязывая салфетку матушке Байярд). Подумать только! Здесь! — Какой чудесный день для нашего первого рождественского обеда: прекрасное солнечное утро, снег, замечательная проповедь. Доктор Маккарти прочел замечательную проповедь. Я плакала от начала до конца.

РОДЕРИК (берет воображаемый нож). Так, что вам, матушка? Кусочек белого мяса?

ЛЮСИЯ. Как красиво сегодня! На деревьях все веточки обледенели. Такое не часто увидишь. Я отрежу вам кусочек, дорогая. (Через плечо.) Гертруда, я забыла желе. Знаете, матушка Байярд, — на верхней полке — когда мы переезжали, я нашла соусник вашей матери. Дорогая моя, как ее звали? Вы были… Женевьевой Уэйнрайт. А ваша мать…

МАТУШКА БАЙЯРД. Да, да, ты должна записать это где-нибудь. Я была Женевьевой Уэйнрайт. Моя мать была Фэйс Моррисон. Она была дочерью фермера из Нью-Хэмпшира. И она вышла замуж за молодого Джона Уэйнрайта…

ЛЮСИЯ (загибая пальцы). Женевьева Уэйнрайт, Фэйс Моррисон.

РОДЕРИК. Все это есть в книге где-то там наверху. У нас все записано. Это очень интересно. Ну, что, Люси, я налью тебе вина? Матушка, немного красного вина в честь Рождества? В нем много железа. «Пейте вино и будете здоровы».

ЛЮСИЯ. Знаете, я никак не могу привыкнуть к вину! И что бы сказал мой отец? Но надеюсь, — сегодня можно.

Из холла появляется кузен БРЭНДОН. Он садится рядом с Люсией.

КУЗЕН БРЭНДОН. Ай-яй-яй, как пахнет индейка. Мои дорогие, вы даже представить не можете, какое счастье сидеть за рождественским столом в кругу семьи. Я так долго жил на Аляске — вдали отсюда, без родственников. Позволь Родерик, а сколько лет вы живете здесь, в этом новом доме?

РОДЕРИК. Сейчас. Должно быть…

МАТУШКА БАЙЯРД. Пять лет. Прошло пять лет, дети мои. Вам надо бы завести дневник. Это наш шестой рождественский обед здесь.

ЛЮСИЯ. Подумать только, Родерик. А кажется, что мы прожили здесь уже лет двадцать.

КУЗЕН БРЭНДОН. Во всяком случае дом еще как новенький.

РОДЕРИК (разделывая индейку). Что тебе положить, Брэндон, белого мяса или ножку? Фрида, налейте вина кузену Брэндону.

ЛЮСИЯ. О боже, я никак не могу привыкнуть к этим винам. Уж и не знаю, что бы сказал мой отец. Что вам положить, матушка Байярд?

Во время последних реплик кресло матушки Байярд без каких-либо видимых причин отъезжает от стола, поворачивается направо и медленно движется к черному порталу.

МАТУШКА БАЙЯРД. Да, да, я помню времена, когда здесь повсюду жили индейцы.

ЛЮСИЯ (мягко). Родерик, последнее время матушке Байярд немного нездоровится.

МАТУШКА БАЙЯРД. Мою мать звали Фэйс Моррисон. И она вышла замуж в Нью-Хэмпшире за молодого Джона Уэйнрайта, который был священником. Он увидел ее однажды в своей церкви…

ЛЮСИЯ. Матушка Байярд, может быть, вам лучше прилечь?

МАТУШКА БАЙЯРД. …и прямо во время проповеди он сказал себе: я женюсь на этой девушке. И он сделал так, как сказал, и я — их дочь.

ЛЮСИЯ (приподнимаясь, обеспокоенно глядит на нее). Дорогая моя, может быть, все-таки приляжете?

МАТУШКА БАЙЯРД. Нет-нет, все в порядке. Пожалуйста, продолжайте обед. Мне было десять, когда я сказала своему брату…

Она исчезает. Незначительная пауза.

КУЗЕН БРЭНДОН. Жаль, что сегодня такой холодный, сумрачный день. Хоть лампы зажигай. После службы я перекинулся парой слов с майором Льюисом. Его мучит ишиас, но он держится молодцом.

ЛЮСИЯ (прикладывая платок к глазам). Я знаю, матушка Байярд не хотела бы, чтобы мы горевали о ней в Рождество, но я никак не могу забыть, как еще год назад она сидела в своем кресле рядом с нами. Как она была бы рада узнать наши новости!

РОДЕРИК (похлопывая ее по руке). Ну-ну. Сегодня Рождество. (Официально.) Кузен Брэндон, бокал вина с вами, сэр.

КУЗЕН БРЭНДОН (привстав, галантно поднимает свой бокал). Бокал вина с вами, сэр!

ЛЮСИЯ. А что, майора сильно мучит ишиас?

КУЗЕН БРЭНДОН. Пожалуй, да. Но вы ведь его знаете. Он говорит, что и через сотню лет мало что изменится.

ЛЮСИЯ. Да, он у нас великий философ.

РОДЕРИК. Его жена шлет тебе тысячу благодарностей за рождественский подарок.

ЛЮСИЯ. А я и забыла, что подарила ей. — Ах да, набор для рукоделия.

Через вход Рождения няня выкатывает детскую коляску, украшенную голубыми лентами. Люсия бросается к коляске, мужчины за ней.

ЛЮСИЯ. Мой дорогой малыш, мой замечательный малыш! Вы видели когда-нибудь такого ребенка! Говорите, говорите скорей — мальчик или девочка? Мальчик! Родерик, как мы его назовем? Правда же, няня, такого ребенка вы еще никогда не видели!

РОДЕРИК. Мы назовем его Чарльзом в честь твоего отца и деда.

ЛЮСИЯ. Но в Библии нет ни одного Чарльза, Родерик.

РОДЕРИК. Конечно есть! Наверняка есть.

ЛЮСИЯ. Родерик! — Хорошо, но для меня он всегда будет Сэмюэлем. — Какие у него маленькие ручки. Да в целом мире таких ручек не найдешь. Все в порядке, няня. Спокойной ночи, мой маленький.

РОДЕРИК. Не уроните его, няня. Он нужен нам с Брэндоном для фирмы.

Родерик провожает няню с коляской в холл. Остальные возвращаются к столу. Люсия занимает место, где сидела матушка Байярд, а кузен Брэндон пододвигается к ней. Кузен Брэндон надевает белый парик.

РОДЕРИК. Люсия, немного белого мяса? Положить гарнир? Кому клюквенного соуса?

ЛЮСИЯ (через плечо). Маргарет, индейка сегодня удалась. — Совсем немножко, спасибо.

РОДЕРИК. А теперь по этому поводу надо выпить. (Привстав.) Кузен Брэндон, бокал вина с вами, сэр! За дам, храни их господь.

ЛЮСИЯ. Благодарю вас, джентльмены.

КУЗЕН БРЭНДОН. Жаль, что сегодня так пасмурно. И совсем нет снега.

ЛЮСИЯ. Но проповедь была чудной. Я плакала от начала до конца. Доктор Сполдинг всегда читает замечательные проповеди.

РОДЕРИК. После церкви я столкнулся с майором Льюисом. Он говорит, что его ревматизм время от времени дает о себе знать. У его жены есть что-то для Чарльза, и она обещала зайти сегодня.

Опять появляется няня с детской коляской. Розовые ленты. Такой же рывок налево.

ЛЮСИЯ. О мой милый малыш! Мне и в голову не приходило, что это будет девочка. Ну что, няня, ведь она прелестна!

РОДЕРИК. Назови ее, как ты сама хочешь. Теперь твоя очередь.

ЛЮСИЯ. Лу-лу-лу-лу. Агу. Агу. Да, теперь я ее назову по-своему. Ее будут звать Женевьевой в честь твоей матери. Спокойной ночи, мое сокровище. (Она провожает взглядом коляску, которую няня выкатывает в холл.) Только представьте! Когда-нибудь она вырастет и скажет: «Доброе утро, мама. Доброе утро, папа». Согласитесь, кузен Брэндон, не каждый день появляется такой малыш.

КУЗЕН БРЭНДОН. И такая новая фабрика.

ЛЮСИЯ. Новая фабрика? Правда? Родерик, мне будет очень неловко, если мы действительно разбогатеем. Я этого всегда боялась. Однако мы не должны говорить о таких вещах на Рождество. — Спасибо, я возьму кусочек белого мяса. Родерик, Чарльз предназначен для духовного поприща, я уверена в этом.

РОДЕРИК. Женщина, ему еще только двенадцать. Пусть он выбирает сам. Однако не скрою, он нужен нам в фирме. Как медленно тянется время, когда ждешь, пока твой отпрыск вырастет и войдет в дело.

ЛЮСИЯ. Спасибо, но я не хочу, чтобы время бежало быстрее. Я люблю детей такими, какие они есть. Послушай, Родерик, ты же знаешь, что сказал доктор: не больше одного бокала. (Накрывает рукой его бокал.) Нет-нет, Маргарет, вполне достаточно.

Родерик встает с бокалом в руке. С испуганным лицом он делает несколько шагов к черному порталу.

РОДЕРИК. Не понимаю, что со мною.

ЛЮСИЯ. Родерик, будь благоразумен.

РОДЕРИК (идет неверной походкой, с галантной иронией). Но, моя дорогая, статистика утверждает, что мы, пьющие постоянно, но умеренно…

ЛЮСИЯ (встает, с тревогой смотрит на него). Родерик! Мой дорогой! Что такое?..

РОДЕРИК (возвращается на место с испуганной улыбкой облегчения). Как хорошо опять сидеть в кругу семьи! Сколько же рождественских обедов я пропустил, пока болел? И вот наконец вернулся за наш славный праздничный стол.

ЛЮСИЯ. Да, милый, ты заставил нас поволноваться! Вот твой стакан молока. Жозефина, принесите лекарство мистера Байярда. Оно в библиотеке в шкафу.

РОДЕРИК. Во всяком случае, теперь, когда мне лучше, я собираюсь заняться домом.

ЛЮСИЯ. Родерик! Ты что, собираешься его перестраивать?

РОДЕРИК. Да нет, только подновлю его кое-где. А то сейчас можно подумать, что ему сто лет.

Из холла, не привлекая общего внимания, выходит Чарльз. Он целует мать в волосы и садится.

ЛЮСИЯ. Чарльз, дорогой, сегодня ты разрежешь индейку. А то отцу нездоровится. И хоть ты всегда говоришь, что терпеть не можешь разделывать птицу, у тебя это очень хорошо получается.

Сын и отец меняются местами.

ЧАРЛЬЗ. Сегодня такое ветреное утро, мама. В горах грохочет так, будто из пушек стреляют.

ЛЮСИЯ. И такая хорошая проповедь. Я плакала от начала до конца. Матушка Байярд тоже любила хорошую проповедь. И бывало, пела рождественские гимны круглый год. Господи, боже мой, я о ней все утро думаю!

РОДЕРИК. Тише, мама. Сегодня Рождество. Ты не должна думать о таких вещах. Не надо тяжелых мыслей сегодня.

ЛЮСИЯ. Но печальные мысли это совсем не то, что тяжелые… Я наверно старею: мне они нравятся.

ЧАРЛЬЗ. Дядюшка Брэндон, вы ничего не едите. Передайте его тарелку, Хильда… и добавьте клюквенного соуса.

Входит Женевьева. Она целует отца в висок и садится.

ЖЕНЕВЬЕВА. Господи, как восхитительно! На деревьях все веточки обледенели. Такую красоту не часто увидишь.

ЛЮСИЯ. Женевьева, ты успела разнести подарки после церкви?

ЖЕНЕВЬЕВА. Да, мама. Старая миссис Льюис шлет тебе тысячу благодарностей. Она сказала, что это именно то, что она хотела. — Положи мне побольше, Чарльз. Еще чуть-чуть.

РОДЕРИК (встает, двигаясь по направлению к черному порталу). Статистика, леди и джентльмены, утверждает, что мы, пьющие постоянно…

ЧАРЛЬЗ. Отец, может сходим сегодня на каток?

РОДЕРИК. Я буду жить до девяноста лет.

ЛЮСИЯ. Боюсь, что сегодня ему не надо бы вставать на коньки.

РОДЕРИК (у самого портала, неожиданно удивленный). Да, но… но… но не теперь!

Он выходит.

ЛЮСИЯ (вытирая глаза). Кузен Брэндон, он был такой молодой, такой умный. (Повышая голос, борясь с глухотой кузена Брэндона.) Я говорю, он был такой молодой, такой умный. — Никогда не забывайте своего отца, дети. Он был хорошим человеком. — Но впрочем, он не хотел бы, чтобы мы горевали о нем сегодня.

ЧАРЛЬЗ. Женевьева, что тебе — белого мяса или ножку? Мама, еще кусочек?

ЛЮСИЯ (надевает седой парик). Женевьева, я так ясно помню наш первый рождественский обед в этом доме. Ровно двадцать пять лет назад. Матушка Байярд сидела вот здесь, в своем кресле-каталке. Она еще помнила времена, когда повсюду жили индейцы, и тогда еще на тот берег ей приходилось переправляться на плоту.

ЧАРЛЬЗ и ЖЕНЕВЬЕВА. Быть того не может! Это неправда!

ЛЮСИЯ. Очень даже может — даже я помню, когда в городе была только одна мощеная улица. И это еще хорошо, если кое-где попадались деревянные мостки. (Громче, кузену Брэндону.) Мы ведь еще помним, когда у нас не было тротуаров, не правда ли, кузен Брэндон?

КУЗЕН БРЭНДОН (с наслаждением). О, да! Хорошие были времена.

ЧАРЛЬЗ и ЖЕНЕВЬЕВА (вполголоса вторят). Да, хорошие были времена.

ЛЮСИЯ. …а как вчерашний бал, Женевьева? Вы хорошо провели время? Надеюсь, дорогая моя, ты не танцевала этот ужасный вальс. Я считаю, что девушка нашего круга должна служить примером. Надеюсь, Чарльз не спускал с тебя глаз?

ЖЕНЕВЬЕВА. У него не было ни секунды, чтобы взглянуть на меня. Он таращился на Леонору Бэннинг. Знаешь, мама, его тайна уже известна всем. Я думаю, он собирается жениться на Леоноре.

ЧАРЛЬЗ. Ни на ком я не собираюсь жениться.

ЛЮСИЯ. Ну почему же, она хорошенькая.

ЖЕНЕВЬЕВА. А я, мама, никогда не выйду замуж — всегда буду рядом с тобой, в нашем доме, как будто жизнь — это один долгий счастливый рождественский обед.

ЛЮСИЯ. Дитя мое, ты не должна так говорить!

ЖЕНЕВЬЕВА. Ты не хочешь, чтобы я была с тобой? Чтоб я всегда была с тобой, да?

Люсия заливается слезами.

ЖЕНЕВЬЕВА. Ну что ты, мама, какая ты глупая! Ну что здесь такого печального? Ничего печального здесь нет!

ЛЮСИЯ (вытирая глаза). Прости меня. Мне просто немного не по себе… вот и все.

Чарльз идет к двери и вводит Леонору Бэннинг.

ЛЕОНОРА (целует Люсию в висок). Доброе утро, матушка Байярд. Доброе утро всем вам. Сегодня поистине великолепное рождественское утро.

ЧАРЛЬЗ. Немного белого мяса? Женевьева, матушка, Леонора?

ЛЕОНОРА. Какая красота сегодня! На деревьях все веточки обледенели. Такое не часто увидишь.

ЧАРЛЬЗ (громко). Дядюшка Брэндон, еще одну? — Роджерс, налейте дядюшке вина.

ЛЮСИЯ (Чарльзу). Помнишь, как обычно делал твой отец? Кузену Брэндону будет приятно. Знаешь — (как будто подняв бокал) — «Дядюшка Брэндон, бокал вина…»

ЧАРЛЬЗ (приподнимаясь). Дядюшка Брэндон, бокал вина с вами, сэр.

БРЭНДОН. Бокал вина с вами, сэр. За дам, благослови их всех, Господь.

ДАМЫ. Благодарим вас, джентльмены!

ЖЕНЕВЬЕВА. И если я поеду заниматься музыкой в Германию, то обещаю, что вернусь к Рождеству. Этого дня я не пропущу.

ЛЮСИЯ. Страшно даже подумать, как там ты будешь совсем одна, среди чужих.

ЖЕНЕВЬЕВА. Но, мамочка, время пролетит так быстро — ты и не заметишь, что я уехала. Оглянуться не успеешь, как я уже вернусь.

Появляется няня с коляской. Зеленые ленты.

ЛЕОНОРА. О, какой ангел! Такого малыша на всем свете нет. Дайте же я его возьму, няня.

Но няня, пройдя через всю сцену, решительно выкатывает коляску в черную дверь.

ЛЕОНОРА. О, я так любила его!

Люсия подходит к ней, обнимает за плечи, и они, говоря что-то друг другу шепотом, медленно идут по комнате. Потом Люсия передает ее Чарльзу, который ведет ее снова по тому же кругу.

ЖЕНЕВЬЕВА (когда ее мать садится, мягко). Я могу чем-нибудь помочь?

ЛЮСИЯ (приподняв брови, печально). Нет, моя дорогая. Только время, только течение времени может помочь в этом.

Чарльз и Леонора возвращаются к столу.

ЛЮСИЯ. Как вы думаете, может, нам позвать кузину Эменгарду, чтобы она жила с нами? Места здесь хватит на всех, и ей совсем незачем вечно учить первоклассников. Она ведь нам не помешает, правда, Чарльз?

ЧАРЛЬЗ. Конечно, нет. Даже наоборот. Кому еще картошки? И соуса? Мама, хочешь еще индейки?

Брэндон поднимается и медленно направляется к черному порталу. Люсия встает и мгновение стоит, закрыв лицо руками.

БРЭНДОН (бормочет). В те времена на Аляске было здорово…

ЖЕНЕВЬЕВА (приподнявшись, в испуге смотрит на мать). Мама!

ЛЮСИЯ (поспешно). Тише, моя дорогая. Это пройдет. Не бросай свою музыку, слышишь. (Женевьева пытается двинуться за ней.) Нет-нет. Мне хочется побыть немного одной. (Она поворачивается и направляется вслед за кузеном Брэндоном.)

ЧАРЛЬЗ. Если бы республиканцы объединили все свои голоса, вместо того чтобы ругаться между собой, они могли бы помешать его избранию на второй срок.

ЖЕНЕВЬЕВА. Чарльз, матушка ничего нам не говорит, но последнее время ей нездоровится.

ЧАРЛЬЗ. Что ты, мама, мы же собирались на пару недель во Флориду.

Брэндон выходит.

ЛЮСИЯ (улыбаясь Женевьеве, делает ей знак рукой). Не глупи. Не горюйте.

Она сжимает руками горло, губы ее что-то шепчут, и она безмятежно и тихо уходит. Женевьева неподвижна, глядит ей вслед. В этот же момент слева появляется няня с коляской. Бледно-желтые ленты. Леонора бросается коляске.

ЛЕОНОРА. Мои дорогие двойняшки… Чарльз, они восхитительны, правда же! Посмотри на них. Нет, ты только посмотри на них!

ЖЕНЕВЬЕВА (опускается на стул, закрыв лицо руками). А что делать мне? Что мне остается!

ЧАРЛЬЗ (наклоняясь над коляской). Кто из них кто?

ЛЕОНОРА. Мне кажется, будто до меня ни у кого не было близнецов. Вы только поглядите на них! И почему господь не дал матушке Байярд увидеть их!

ЖЕНЕВЬЕВА (обезумев от горя, резко встает, громко). Я больше не могу. Я этого не вынесу.

ЧАРЛЬЗ (быстро подходит к ней. Они садятся. Он горячо шепчет, взяв ее руки в свои). Но Женевьева, Женевьева! Как ужаснулась бы мама, при одной мысли, что… Женевьева!

ЖЕНЕВЬЕВА (сотрясаясь от горя). Я никогда не говорила ей, какая она была замечательная. Мы все обращались с ней так, будто она была гостьей в доме. Мне казалось, она вечно будет здесь.

ЛЕОНОРА (робко). Женевьева, дорогая моя, пойди сюда на минутку. Мы назовем девочку Люсией в честь бабушки — тебе это будет приятно? Ты только посмотри, какие у них ручки!

Женевьева берет себя в руки и идет к коляске. Она вымученно улыбается.

ЖЕНЕВЬЕВА. Они прелестны, Леонора.

ЛЕОНОРА. Дай ему палец, дорогая. Пусть он за него подержится.

ЧАРЛЬЗ. А мальчика мы назовем Сэмюэлем. — Ну, а теперь давайте продолжим наш обед. Не уроните их, няня. По крайней мере не уроните мальчика. Он нужен нам для фирмы.

ЛЕОНОРА (она смотрит, как няня увозит коляску в холл). Когда-нибудь они вырастут. Подумать только! Они войдут и скажут: «Здравствуй, мама!» (Ее распирает от счастья.)

ЧАРЛЬЗ. Ну что же, давайте выпьем. Леонора, Женевьева? В вине много железа. Эдуардо, наполните бокалы дам. Сегодня такое ясное морозное утро. В такие дни мы с отцом катались на коньках. А мама приходила из церкви и говорила…

ЖЕНЕВЬЕВА (задумчиво). Да-да, она говорила: «Такая замечательная проповедь. Я плакала от начала до конца».

ЛЕОНОРА. А почему она плакала?

ЖЕНЕВЬЕВА. То поколение всегда плакало на проповеди. Так уж они были устроены.

ЛЕОНОРА. Странно…

ЖЕНЕВЬЕВА. Они ходили в церковь с детства, и я думаю, что проповедь напоминала им об отцах и матерях, так же, как рождественский обед напоминает нам. Особенно в таком старом доме.

ЛЕОНОРА. Он действительно очень старый, Чарльз. И такой уродливый со всеми этими железными решетками и жутким куполом.

ЖЕНЕВЬЕВА. Чарльз! Ты что, собираешься переезжать?

ЧАРЛЬЗ. Нет-нет. Я не уеду отсюда. Но боже мой, дому уже полсотни лет. Весной мы уберем купол и построим новый флигель у теннисного корта.

С этого момента Женевьева начинает меняться. Она сидит прямее, уголки ее губ застывают. Она становится прямолинейной и слегка разочарованной старой девой. Чарльз превращается в обыкновенного, немного напыщенного бизнесмена.

ЛЕОНОРА. Может быть, мы все-таки позовем вашу кузину Эменгарду, чтобы она жила с нами? Она такая заботливая.

ЧАРЛЬЗ. Ну так напишите ей. Вытащите ее наконец из этой школы.

ЖЕНЕВЬЕВА. Кажется, мы вспоминаем о ней только под Рождество, когда приходит ее поздравительная открытка.

Снова появляется няня с коляской. Голубые ленты.

ЛЕОНОРА. Мальчик! Еще один мальчик! Вот наконец вам и Родерик!

ЧАРЛЬЗ. Родерик Брэндон Байярд. Настоящий мужчина.

ЛЕОНОРА. До свидания, мой мальчик. Не расти слишком быстро. Да-да-да. Агу-агу-агу. Оставайся таким же. Спасибо, няня.

ЖЕНЕВЬЕВА (которая не выходила из-за стола, сухо повторяет). Оставайся таким же.

Няня с коляской уходит. Остальные возвращаются на свои места.

ЛЕОНОРА. Теперь у меня трое! Первый, второй, третий. Два мальчика и девочка. Я их коллекционирую. Это так замечательно! (Через плечо.) Что, Хильда? А, приехала кузина Эменгарда! Входите, кузина.

Она идет в холл и встречает кузину Эменгарду, на которой уже седой парик.

ЭМЕНГАРДА. Так приятно быть с вами, в кругу семьи.

ЧАРЛЬЗ (предлагает ей стул). Близнецы уже полюбили вас, кузина.

ЛЕОНОРА. И малыш сразу же привязался к ней.

ЧАРЛЬЗ. Кузина Эменгарда, а кем мы приходимся друг другу? Ну-ка, Женевьева, это твоя специальность. — Но прежде, дорогая, еще индейки? А кто хочет клюквенного соуса?

ЖЕНЕВЬЕВА. Сейчас я соображу: бабушка Байярд была вашей…

ЭМЕНГАРДА. Ваша бабушка Байярд была троюродной сестрой моей бабушки Хаскинс через Уэйнрайтов.

ЧАРЛЬЗ. В общем, все это есть в книге где-то там наверху. Это ужасно интересно.

ЖЕНЕВЬЕВА. Ничего подобного. Нет такой книги. Все, что знаю я, я узнала по надгробным плитам. И будьте уверены, приходится счистить целую гору мха, чтобы найти хоть одного прадеда.

ЧАРЛЬЗ. Существует предание, что моя бабушка Байярд пересекала Миссисипи на плоту, когда еще не было ни мостов, ни паромов. Она умерла еще до того, как родились мы с Женевьевой. Конечно, в нашей великой молодой стране время бежит очень быстро. Положить вам клюквенного соуса, кузина Эменгарда?

ЭМЕНГАРДА (робко). Наверное, в Европе с ее ужасной, ужасной войной время тянется гораздо медленнее.

ЧАРЛЬЗ. Пожалуй, периодические войны — это не так уж и плохо в конце концов. Они выводят весь яд, скапливающийся в нации. Это как вскрывшийся нарыв.

ЭМЕНГАРДА. Боже мой, боже мой!

ЧАРЛЬЗ (с ударением). Да, это как нарыв. Хо-хо! Вот и наши двойняшки.

Из дверей холла появляются близнецы. На Сэме форма младшего лейтенанта. Люсия, суетясь, поправляет что-то на ней.

ЛЮСИЯ. Правда, она ему очень идет, мама?

ЧАРЛЬЗ. Ну-ка посмотрим.

СЭМ. Мама, не позволяй Родерику играть с моими марками, пока меня не будет.

ЛЕОНОРА. Послушай, Сэм, обязательно пиши. Хоть изредка. Будь хорошим мальчиком, не забывай об этом.

СЭМ. А вы, кузина Эменгарда, почаще присылайте мне ваше замечательное печенье.

ЭМЕНГАРДА (в волнении). Ну конечно, мой дорогой мальчик, конечно.

ЧАРЛЬЗ. Если тебе понадобятся деньги, помни, что у нас есть агенты и в Париже, и в Лондоне.

СЭМ. Ну что же, до свидания…

Он живо выходит через черную дверь, бросив вперед себя свой не понадобившийся седой парик. Люсия садится за стол с опущенными глазами.

ЭМЕНГАРДА (после небольшой паузы, тихим, сдавленным голосом, стараясь завязать разговор). Выходя из церкви, я разговорилась с миссис Фэачайлд. Она говорит, что ее ревматизм немного получше. Она шлет вам тысячу благодарностей за рождественский подарок. Кажется, набор для рукоделия? — Проповедь была восхитительна. А наш витраж, Леонора — такой красивый, такой красивый. Все говорили о нем и… с такой любовью говорили о Сэме. (Рука Леоноры тянется ко рту.) Прости меня, Леонора, но уж лучше говорить о нем, чем молчать, когда мы все только о нем и думаем.

ЛЕОНОРА (поднимаясь, с мукой). Он был совсем ребенок. Он был еще совсем ребенок, Чарльз.

ЧАРЛЬЗ. Леонора, дорогая моя…

ЛЕОНОРА. Мне хочется сказать ему, каким он был хорошим. Мы так опрометчиво отпустили его. Мне хочется сказать ему, как мы все любим его. — Простите меня, мне нужно побыть одной. — Да, конечно, Эменгарда, гораздо лучше, когда мы говорим о нем.

ЛЮСИЯ (тихим голосом Женевьеве). Я могу чем-нибудь помочь?

ЖЕНЕВЬЕВА. Нет-нет. Только время, только течение времени может помочь в этом.

Леонора, блуждая по комнате, оказывается около дверей. В этот момент входит ее сын Родерик. Он берет ее под руку и ведет обратно к столу.

РОДЕРИК. Что случилось, в конце концов? Почему вы все такие мрачные? Сегодня мы отлично покатались на коньках.

ЧАРЛЬЗ. Молодой человек, вы не могли бы присесть. Я хочу поговорить с вами.

РОДЕРИК. На катке были абсолютно все. Люсия все время жалась по углам с Даном Крейтоном. Когда же это свершится, Люсия, а?

ЛЮСИЯ. Не понимаю, а чем ты.

РОДЕРИК. Люсия скоро покидает нас, мама. Подумать только, и это будет Дан Крейтон.

ЧАРЛЬЗ (зловеще). Родерик, я хочу поговорить с тобой.

РОДЕРИК. Да, отец.

ЧАРЛЬЗ. Это правда, Родерик, что ты возмутительно себя вел на вчерашнем балу?

ЛЕОНОРА. Не сейчас, Чарльз, я прошу тебя. Все-таки рождественский обед.

РОДЕРИК (громко). Нет.

ЛЮСИЯ. Действительно, отец, он ничего не сделал. Это все этот ужасный Джонни Льюис.

ЧАРЛЬЗ. Я не желаю слышать ни о каком Джонни Льюисе. Я хочу знать, почему мой сын…

ЛЕОНОРА. Чарльз, прошу тебя…

ЧАРЛЬЗ. Первая семья города!

РОДЕРИК (вскочив). Да я ненавижу этот город и все, что его касается. И всегда ненавидел.

ЧАРЛЬЗ. Вы вели себя как испорченный щенок, сэр, как дурно воспитанный, испорченный щенок.

РОДЕРИК. Да что я сделал? Что я такого ужасного сделал?

ЧАРЛЬЗ. Вы были пьяны и вы нагрубили дочерям моим лучших друзей.

ЖЕНЕВЬЕВА (ударив по столу). Чарльз, мне стыдно за тебя. Ничто в мире не стоит таких отвратительных сцен.

РОДЕРИК. Великий боже, в этом городке только и остается, что напиться, чтобы избавиться от скуки. Время здесь тащится так медленно, будто вообще стоит на месте.

ЧАРЛЬЗ. Хорошо, молодой человек, мы заполним ваше время. Вы больше не будете посещать Университет. Со второго января вы приступите к исполнению своих обязанностей на фабрике Байярдов.

РОДЕРИК (в дверях холла). Ну нет, у меня найдутся дела поинтересней, чем ваша древняя фабрика. Я уеду туда, где время, слава богу, не стоит на месте. (Он выходит в холл.)

ЛЕОНОРА (вставая). Родерик, Родерик, подожди минутку. Чарльз, куда он может уехать?

ЛЮСИЯ. Тише, мама. Он вернется. Теперь и мне пора упаковать чемодан.

ЛЕОНОРА. У меня совсем не осталось детей!

ЛЮСИЯ. Ш-ш-ш, мама. Он вернется. Съездит куда-нибудь в Калифорнию и все тут. — Кузина Эменгарда упаковала почти все мои вещи. Спасибо вам большое. (Целует мать.) Я ненадолго. (Выбегает в холл.)

Женевьева и Леонора надевают свои седые парики.

ЭМЕНГАРДА. Сегодня такой красивый день. По пути домой я остановилась поговорить с миссис Фостер. Ее артрит временами дает о себе знать.

ЛЕОНОРА. Он ее сильно мучит, бедняжку?

ЭМЕНГАРДА. Она говорит, что и через сотню лет мало что изменится.

ЛЕОНОРА. Да, она храбрая женщина.

ЧАРЛЬЗ. Я положу тебе немного белого мяса, Леонора? Мэри, передайте тарелку кузины Эменгарды.

ЛЕОНОРА. Что это, Мэри? — А, вот и телеграмма из Парижа — от них! «Любим, поздравляем всех с Рождеством». Я говорила им, что сегодня мы будем есть один из их свадебных кексов и думать о них. Судя по всему, уже решено, что они поселятся на Востоке. Теперь у меня даже дочери нет рядом. Они хотят построить дом на побережье, где-то к северу от Нью-Йорка.

ЖЕНЕВЬЕВА. Но к северу от Нью-Йорка нет побережья.

ЛЕОНОРА. Ну к востоку или к западу, или еще где-нибудь.

Пауза.

ЧАРЛЬЗ. Господи, какой темный день.

Он надевает седой парик. Пауза.

ЧАРЛЬЗ. Как медленно течет время, когда в доме нет молодежи.

ЛЕОНОРА. У меня трое детей. Только где они?

ЧАРЛЬЗ (неумело утешает ее). Ну, один из них отдал жизнь за свою страну.

ЛЕОНОРА (печально). А один из них торгует алюминием в Китае.

ЖЕНЕВЬЕВА (медленно доводя себя до истерики). Я все могу вынести, но только не эту ужасную сажу повсюду. Нам давно надо было уехать. Мы окружены фабриками. Каждую неделю приходится менять занавески на окнах.

ЛЕОНОРА. Ну что ты, Женевьева!

ЖЕНЕВЬЕВА. Я не могу этого вынести. Я не могу этого вынести больше. Я уезжаю отсюда. И не только из-за сажи, которая проникает через все стены этого дома. Меня преследует мысль о том, что было и что могло бы быть здесь. Кажется, время в этом доме перемалывается в никуда. Моя мать умерла вчера, а не двадцать пять лет назад. О, я хочу жить и умереть за границей. Да, я стану обыкновенной старой девой из Америки, которая будет жить, а потом умрет где-нибудь в пансионе в Мюнхене или Флоренции.

ЭМЕНГАРДА. Женевьева, ты устала.

ЧАРЛЬЗ. Ну-ну, Женевьева, выпей глоток воды. Мэри, откройте побыстрее окно.

ЖЕНЕВЬЕВА. Простите меня. Простите. (Она в слезах выбегает в холл.)

ЭМЕНГАРДА. Я думаю, наша Женевьева еще вернется. (Она поднимается и направляется к черному порталу.) Вам надо было погулять сегодня, Леонора. Это был один из тех удивительных дней, когда на деревьях все веточки обледенели. В самом деле, очень красиво.

Чарльз встает и направляется к ней.

ЧАРЛЬЗ. Леонора, в такое утро, как сегодня, мы обычно катались с отцом на коньках. — Как бы мне хотелось чувствовать себя хоть чуточку лучше.

ЛЕОНОРА. Что? Я остаюсь с двумя больными на руках? Нет, кузина Эменгарда, вы должны поправиться и помочь мне выходить Чарльза.

ЭМЕНГАРДА. Я постараюсь. (Она поворачивается перед самым выходом и возвращается к столу.)

ЧАРЛЬЗ. Знаешь, Леонора, я сделаю, что ты просишь. Я напишу этому щенку письмо. Я напишу, что прощаю его. Сегодня Рождество в конце концов. Я пошлю ему телеграмму. Вот что я сделаю.

Он выходит в черную дверь.

ЛЕОНОРА (вытирает глаза). Как хорошо, что вы со мной, Эменгарда. Это такое утешение. Спасибо, Мэри, я действительно ничего не могу есть. Разве что кусочек белого мяса.

ЭМЕНГАРДА (очень старая). Выходя из церкви, я разговорилась с миссис Кин. Она спрашивала о молодых людях. — Леонора, я была так горда, когда сидела под нашим витражом. Придел Бaйярдов, настоящий придел Байярдов — мне так он нравится.

ЛЕОНОРА. Эменгарда, вы не будете сердиться на меня, если я этой весной уеду к детям?

ЭМЕНГАРДА. Конечно, нет. Я знаю, как они соскучились по тебе, и как ты им нужна. Особенно теперь, когда они собираются строить новый дом.

ЛЕОНОРА. Вы не рассердитесь? Запомните, пока этот дом вам нужен — он ваш.

ЭМЕНГАРДА. Не понимаю, почему вы все его так не любите. А мне он так нравится, что слов нет.

ЛЕОНОРА. Я ненадолго. Я скоро вернусь, и вечерами мы еще почитаем с вами вслух.

Она целует ее и выходит в холл. Эменгарда остается одна, медленно ест и разговаривает с Мэри.

ЭМЕНГАРДА. Пожалуй, Мэри, я передумала. Не попросите ли вы Берту сделать мне немного горячего пива. Немного доброго старого пива. — Мэри, я получила утром такое милое письмо от миссис Байярд. Такое милое письмо. Сегодня у них первый рождественский обед в новом доме. Они, должно быть, очень счастливы. Она пишет, что они зовут ее матушкой Байярд, словно старую леди. И еще она пишет, что находит для себя более удобным передвигаться в кресле-каталке. — Такое славное письмо… Мэри, я открою тебе один секрет. Но только пока это еще большой секрет. Они ждут внука. Замечательная новость, не правда ли!.. Ну а теперь я немного почитаю.

Она держит книгу перед собой, изредка помешивая пиво. Из очень старой она делается безмерно старой. Она вздыхает. Книга падает. Она достает палку из-за спины и ковыляет неверной походкой к черному порталу, бормоча:

Дорогие мои маленький Родерик и маленькая Люсия.

Конец