Долгое прощание

Глава 1

Впервые я увидел Терри Ленокса, когда тот лежал в «роллс-ройсе» возле танцевального зала. Сторож на стоянке хотел вывести машину, но не мог закрыть дверцу, так как левая нога Терри Ленокса болталась снаружи. У него было молодое лицо, но совершенно седые волосы. Судя по его глазам, он был совсем пьян, но в остальном казался обычным милым молодым человеком в вечернем костюме, который получает на службе много денег.

Рядом с ним сидела девушка. У нее были чудесные темно-рыжие волосы, на губах легкая улыбка, а на плечах голубая норка, при виде которой «роллс-ройс» казался почти таким же, как другие машины. Почти, но не совсем.

Сторож был бойкий парень в белой куртке, на которой спереди вышито красными буквами название заведения.

– Послушайте, вы, – сказал он возмущенно, – неужели так трудно убрать ногу в машину, чтобы я мог закрыть дверцу? Или мне совсем ее распахнуть, чтобы вы вывалились на землю?

Девушка послала сторожу взгляд, который должен был проткнуть его насквозь и выйти из спины сантиметров на десять. Но это не произвело на него особого впечатления. Он даже не задрожал от страха, Парень привык иметь дело с людьми, тратящими уйму денег на кутежи.

Девушка сказала своему спутнику с внезапно осветившей ее лицо улыбкой:

– У меня появилась чудесная идея, дорогой. Давай пригоним эту машину к тебе, а воспользуемся твоим кабриолетом. В такую ночь неплохо съездить в Монтецито. Мои знакомые устраивают там танцы у плавательного бассейна.

– Мне ужасно жаль, но машины у меня больше нет. Я вынужден был продать ее, – ответил седой.

Судя по его голосу, можно было подумать, что он не пил ничего, кроме апельсинового сока.

– Продал ее, дорогой? Как это понимать?

Девушка немного отодвинулась от него, но ее голос отодвинулся намного дальше.

– Так и понимать, что был вынужден, – ответил он. – Мне нужны были деньги на жизнь.

– Ах так!

Она больше не желала быть с ним любезной.

Для сторожа после этих слов молодой мужчина с седыми волосами сразу же стал представителем низшего разряда.

– Послушайте, вы, – сказал он, – я должен вывести машину. Второй раз говорю вам!

Сторож распахнул дверцу. Пьяный соскользнул с сиденья и упал задом на асфальт. Тогда на сцене появился я. Я считаю, что связываться с пьяным никогда не следует. Даже если он ваш знакомый и хорошо к вам относится, он может размахнуться и дать вам в зубы. Я взял парня под мышки и поставил на ноги.

– Премного благодарен, – вежливо сказал он.

Девушка передвинулась на водительское место.

– Раз он так напился, ну его к чертям, – сказала она, и в ее голосе звучала сталь. – Большое спасибо за то, что вы его подняли на ноги.

– Я хочу затащить его в машину, – сказал я.

– Очень жаль, но у меня назначено свидание, и я уже опаздываю.

Девушка включила мотор, и «ролле» двинулся с места.

– Он просто бездомный пес, – добавила она с холодной улыбкой. – Может быть, вы найдете для него пристанище. Он, так сказать, беспризорный.

И «роллс» покатил к выезду на бульвар Сансет, повернул направо и скрылся из виду. Когда подошел сторож, я смотрел ему вслед. Я все еще держал парня на ногах, а он крепко спал.

– Ну что ты будешь делать! – сказал я белой куртке.

– Ясно, – отозвался он. – Зачем ей возиться с пьяницей. С такой фигурой и всем прочим.

– Вы его знаете?

– Слышал, как его называли «малыш Терри». Больше я ничего не знаю, для меня что он, что свинья. Но я здесь всего две недели.

– Пригоните сюда мою машину, – сказал я и отдал ему свой жетон.

Когда он подогнал мой «олдсмобиль», мне казалось, будто я держу мешок со свинцом. Белая куртка помог мне погрузить парня на переднее сиденье. Пациент открыл один глаз, поблагодарил и снова заснул.

– Такого вежливого пьяного я еще не встречал, – заметил я.

– Они бывают всякие: шумные и тихие, дружелюбные и наглые. Но все они – подонки. Этот вот, видимо, делал операцию на лице.

– Да, похоже.

Я дал куртке доллар, и он поблагодарил меня. Насчет операции он был прав. Лицо моего нового друга с правой стороны было бледным, словно обмороженное, и окаймлено тонким шрамом. Ему сделали пластическую операцию, и довольно грубо.

– Что вы собираетесь с ним делать?

– Отвезу к себе домой и подожду, пока он протрезвится. Тогда хоть скажет, где живет.

Белая куртка усмехнулся.

– Ну и ну! Я бы бросил его в канаву и уехал. Пьяницы доставляют уйму хлопот и одни неприятности. На этот счет у меня свои принципы. Поскольку сейчас большая конкуренция, нужно беречь силы, чтобы спасти свою шкуру.

– Думаю, что вы далеко пойдете, – заметил я.

Он удивленно посмотрел на меня, хотел разозлиться, но я тем временем сел в машину и уехал. Разумеется, отчасти он был прав. Терри Ленокс доставил мне много всяких хлопот. Однако это было привычным для моей профессии.

В ту пору я жил в районе Лорел-каньона, в доме на Юкка-авеню. Этот маленький, построенный на косогоре дом стоял в тупике, к его входной двери вела крутая лестница из красного дерева. Перед домом росли эвкалипты, Дом был меблирован и принадлежал одной даме, которая на некоторое время уехала в Айдахо к своей овдовевшей дочери. Квартирная плата была невелика, отчасти из-за того, что владелица предполагала вскоре вернуться, а отчасти из-за лестницы. Старой даме было трудно подниматься по ней каждый раз, когда она возвращалась домой.

Каким-то образом мне удалось втащить пьяного по лестнице. Он прилагал все усилия, чтобы помочь мне, но его ноги были словно резиновые, и он засыпал, не закончив фразы с извинениями. Я отпер дверь, затащил его в дом, положил на кушетку, накрыл одеялом и дал ему выспаться, Целый час он храпел, словно дикий кабан, потом вдруг проснулся и захотел пойти в ванную. Вернувшись, он посмотрел на меня проницательным взглядом, закатил глаза и пожелал узнать, где он, собственно, находится, Я объяснил. Он сказал, что его зовут Терри Ленокс, проживает он в Вествуде и никто не заботится о нем. Голос у него был ясный, речь вполне связная, Терри заявил, что может выпить чашку черного кофе. Когда я приготовил кофе, он осторожно отхлебнул его, крепко держа в руке блюдце.

– Как я сюда попал? – спросил он, оглядывая себя.

– Вы сидели в «роллс-ройсе» возле танцевального зала. Ваша приятельница покинула вас.

– Ах да, – сказал он. – Несомненно, у нее были на то основания.

Его акцент и манера говорить выдавали английское происхождение.

– Вы англичанин? – спросил я.

– Я жил в Англии, но родился не там, Я вызову по телефону такси и испарюсь.

– Моя машина возле дома. Я вас отвезу.

Он сошел с лестницы без посторонней помощи. По дороге к Вествуду он говорил мало, сказал только, что я очень мило с ним поступил и что он сожалеет о тех хлопотах, какие мне доставил. Наверно, ему приходилось говорить это многим людям, так что фразы составлялись машинально.

Квартира у него была маленькая, душная и безликая, словно он только сегодня въехал в нее. Перед жесткой зеленой софой на кофейном столике стояла наполовину пустая бутылка шотландского виски, чашка с растаявшим льдом, три пустые бутылки из-под газированной воды, два бокала да стеклянная пепельница, полная окурков, в том числе и с помадой. Ни фото, ни личной вещи. Так выглядят комнаты в отелях, снятые для свиданий или небольшой выпивки и разговора. Она была не похожа на помещение, в котором живут.

Терри предложил мне выпить, но я отказался, поблагодарив его. Я даже не присел. Когда я стал с ним прощаться, он снова поблагодарил меня. Он немного дрожал и был робкий и ужасно вежливый. Он стоял в открытой двери, пока не подошел лифт и я не вошел в него. Что бы там ни было, а хорошие манеры он имел.

Когда я спускался па лифте, мне в голову пришла мысль снова подняться, зайти к нему и отобрать у него недопитую бутылку. Однако это было не мое дело и пользы не принесло бы. Такие люди, если захотят, всегда найдут способ достать себе выпивку.

По пути к дому я кусал себе губу. Я считал себя закаленным, но этот парень чем-то задел меня. Может быть, меня привлекали его седые волосы и лицо со шрамом, может быть, чистый голос и вежливость. Не было никакой причины увидеться с ним снова. Это был бездомный нее, как сказали девушка.

Глава 2

На следующей педеле после праздника памяти первых колонистов Массачусетса я встретился с ним снова. Магазины на Голливуд-бульваре начали заполняться сверхдорогим рождественским хламом, а газеты стали трубить о том, как опасно не позаботиться заранее о рождественских покупках.

В трех кварталах от моей конторы возле ряда автомобилей я увидел полицейскую машину. Оба типа, сидевшие в ней, уставились на что-то на тротуаре возле витрины. Это что-то был Терри, вернее, некое его подобие, так как за прошедшие дни он сильно сдал.

Он прислонился к фасаду магазина – ему нужно было к чему-то прислониться. На нем была грязная рубашка с расстегнутым воротником, вылезшая из-под пиджака. Он не брился уже четыре или пять дней. Нос его был перекошен, лицо так побледнело, что шрам стал едва заметен. И глаза стали похожи на две дыры, проткнутые палкой в снегу. Очевидно, типы в патрульной машине собирались его забрать, поэтому я быстро подошел и взял его под руку.

– Держитесь прямо и идите! – грубо скомандовал я и оглядел его. – Накачались? Опять пьяны?

Терри устремил на меня тусклый взор, затем улыбнулся своей односторонней улыбкой.

– Я был пьян, – с трудом проговорил он. – Теперь я, кажется, просто немного… пустой.

– Ну хорошо, идемте же! Вы уже наполовину в вытрезвителе.

Терри собрался с силами и пошел через толпу зевак к проезжей части. Там была стоянка такси, и я открыл дверцу одной машины.

– Тот должен ехать первым, – сказал водитель, указывая на впередистоящую машину.

Он повернул голову и увидел Терри.

– Если согласится, – добавил он.

– Нужно срочно. Моему другу плохо.

– Вижу, – ответил шофер. – Ему и в другом месте будет плохо.

– Пять долларов, – предложил я. – Очень прошу вас!

– Ну, извольте, – согласился он и заткнул за зеркальце газету с изображением марсиан на первой странице.

Я сел с Терри в такси, и мы проехали несколько кварталов до стоянки, где и пересели в мою машину. Я протянул шоферу пять долларов. Он тупо уставился на меня и покачал головой.

– Платите по счетчику, шеф, или давайте доллар, если хотите. Я сам один раз лежал пьяный во Фриско. И там никто не взял для меня такси.

В Сан-Франциско, – механически поправил я его.

– Для меня Фриско, – возразил он. – Плюю я на такие тонкости. Спасибо.

Он взял доллар и уехал.

Мы поехали к авторесторану, где подавали отбивные, вполне пригодные в качестве собачьей еды. Я заказал для Терри две порции и бутылку пива, затем отвез его к себе домой. Одолеть лестницу ему было трудно, но он усмехнулся и совершил восхождение. Часом позже он побрился, вымылся и снова стал похож на человека. Мы сидели за очень легким коктейлем.

– Почему вы не позвонили мне?

– Зачем мне было вас беспокоить?.

– Мне кажется, что кто-то должен о вас позаботиться. Похоже, что у вас нет друзей.

– О, друзья у меня есть, – сказал он и повертел бокал на столе. – Нелегко просить о помощи… особенно если сам во всем виноват.

Терри посмотрел на меня с усталой улыбкой.

– Может быть, в один прекрасный день я смогу бросить пить. Так все говорят, не правда ли?

– Лечение продолжается года три.

– Три года?

У него был озадаченный вид.

– Обычно да. Это другой мир. Вы должны привыкнуть к нежным цветам и тихим звукам. Вы должны считаться с возможностью рецидивов. Все ваши знакомые будут чуждаться вас. Большинству из них вы будете даже неприятны, так же как и они вам.

– Это не будет большой переменой, – заметил Терри.

Он повернулся и посмотрел на стенные часы.

– У меня на голливудском автовокзале лежит чемодан, стоящий двести долларов. Если я смогу его взять, то куплю себе дешевый, а тот продам. Тогда у меня будут деньги на билет до Вегаса. Там я смогу поступить на службу.

Я молча кивнул и помешал содержимое своего бокала.

– Вы думаете, что я мог прийти к этой идее немного раньше? – тихо проговорил он.

– Я думаю, что за всем этим кроется то, что меня не касается. Вы уверены, что получите там место, или только надеетесь?

– Это наверняка. Один парень, с которым я подружился на войне, заправляет там большим заведением – «Террапин-клубом». Конечно, он отчасти мошенник, но очень милый парень.

– Я могу дать вам денег на билет и еще немного. Но мне бы не хотелось, чтобы вы совершили необдуманный поступок. Поговорите сначала с ним по телефону!

– Большое спасибо, но в этом нет надобности. Рэнди Стар не оставит меня в беде, так он еще не поступал. А если я заменю чемодан дешевым, это даст мне пятьдесят долларов. Я знаю это по опыту.

– Послушайте, я могу дать вам то, что нужно. Я не мягкосердечный простак. Берите, что вам предлагают, и будьте молодцом! Я хочу отделаться от вас, так как у меня скверное предчувствие.

– Вот как?

Терри посмотрел в свой бокал и сделал глоток.

– Мы ведь только два раза виделись, и оба раза вы отнеслись ко мне в высшей степени порядочно. Что у вас за чувство?

Чувство, что в следующий раз я найду вас в такой скверной ситуации, что не смогу вам помочь, Не знаю, почему у меня возникло такое чувство, но оно у меня есть.

Терри осторожно потрогал пальцами правую сторону лица.

Возможно, из-за этого. Это придает мне мрачный вид. Но мой шрам от почетной раны.

– Нет, не в этом дело. На меня это не производит впечатления. Для меня вы проблема, которую мне не нужно разрешить, но которая существует. Назовите это смутным предчувствием, а если хотите быть очень вежливым, то знанием людей. Вероятно, та девушка возле танцзала покинула вас не просто из-за того, что вы были пьяны. Вероятно, она тоже что-то предчувствует?

Терри слегка улыбнулся.

– Я раньше был на ней женат. Это Сильвия Ленокс. Я женился на ней ради денег.

Я встал и бросил на него мрачный взгляд.

– Пойду сварю вам несколько яиц всмятку. Вы должны поесть.

– Подождите минутку, Марлоу. Вас удивляет, почему я не попросил у нее немного денег, когда оказался на мели? Разве вы не слышали о гордости?

– Не наводите на меня скуку, Ленокс!

– Вот как? Моя гордость особого рода. Это гордость человека, который ничего не имеет. Очень жаль, если я действую вам на нервы.

Я ушел в кухню и приготовил на плите канадскую ветчину, яйца всмятку и кофе с тостами. Мы поели в кухне в углу для завтраков.

Я сказал, что должен поехать в контору, а на обратном пути заберу его чемодан. Он дал мне квитанцию камеры хранения. На лице его теперь появилась краска, и глаза не казались такими ввалившимися.

Перед уходом я поставил на стол перед кушеткой бутылку виски.

– Оставьте свою гордость, – сказал я, – и позвоните в Лас-Вегас, если хотите сделать мне приятное.

Терри только улыбнулся и пожал плечами. Разозленный, я спустился по лестнице. Я не мог понять, почему человек голодал и слонялся по улицам, но не заложил своего костюма. По каким правилам он жил – это знал только он сам.

Чемодан был самый дорогой из всех, какие только бывают. Он был сделан из отбеленной свиной кожи и первоначально имел кремовый цвет. Отделка была золотая.

Он был английской работы, и если его вообще можно было купить в Америке, то стоил он все пятьсот, а не двести долларов.

Я бросил его перед Терри и посмотрел на бутылку на столе. Он к ней не притронулся и был так же трезв, как и я. Он курил, но это тоже ему не очень нравилось.

– Я позвонил Рэнди, – сообщил Терри. – Он разозлился, почему я не позвонил ему раньше.

– Сначала пришлось постороннему вам помочь, – сказал я. – Это подарок Сильвии? – спросил я, указывая на чемодан.

– Нет, – ответил он, глядя в окно. – Мне подарили его в Англии, до того как я с ней познакомился. Это было очень давно. Я охотно оставлю его у вас, если вы дадите мне какой-нибудь старый.

Я достал из кармана пять десяток и положил их перед Терри.

– Мне ничего не нужно в залог, – сказал я.

– Так дело не пойдет, вы же не ссудная касса. И я просто не хочу брать его с собой в Вегас. Кроме того, так много денег мне не нужно.

– Ну ладно, берите деньги, а я сохраню ваш чемодан. Но в дом могут влезть воры.

– Ничего страшного, – равнодушно сказал он.

Он оделся, и мы в половине шестого поели у Массо. Ничего не пили. Терри сел в автобус, а я поехал домой, раздумывая о том о сем. Его пустой чемодан лежал на моей кровати, где он перекладывал из пего вещи в мой простенький чемодан. В один из замков его чемодана был вставлен золотой ключ. Я запер его, привязал ключ к ручке и поставил на верхнюю полку в кладовой. Он показался мне не совсем пустым, однако его содержимое меня не касалось.

Был тихий вечер, и дом, как всегда, казался мне пустым. Я расставил на доске шахматы и разыграл французскую защиту против Стейница. На сорок четвертом ходу он победил меня, но я заставил его попотеть.

Глава 3

За три дня до рождества я получил из банка Лас-Вегаса чек на сто долларов. К нему была приложена записка на отдельном бланке. Терри благодарил меня, желал мне весело провести рождество и надеялся вскоре увидеться со мной. Взрывной эффект произвела приписка: «Сильвия и я проводим второй раз медовый месяц».

Все остальное я узнал из газетной заметки в рубрике сплетен. Я редко читаю эти сплетни, только когда нечем больше заняться.

«Пишущий эти строки поражен известием, что Терри и Сильвия Ленокс снова помирились и находятся сейчас в Лас-Вегасе. Она младшая дочь известного мультимиллионера Харлана Поттера из Сан-Франциско».

Я бросил газету в угол и включил телевизор. После чтения светских сплетен было приятно видеть борца на экране. Но факт, видимо, был верным. В этой рубрике ошибок не бывает.

Перед моим мысленным взором предстал восемнадцатикомнатный домик, подходящий к поттеровским миллионам. Но я никак не мог себе представить Терри в бермудах, нежащегося возле плавательного бассейна. Не мог представить, как он по телефону дает указания слуге поставить на лед шампанское и поджарить куропатку. Но какое мне до этого дело? Если парень захочет доставить кому-либо хлопоты, то мне об этом нечего беспокоиться. Я даже не хотел его больше видеть. Но я был уверен, что все же увижу его, хотя бы из-за этого проклятого отделанного золотом чемодана из свиной кожи.

Это случилось в сырой мартовский вечер. В пять часов он вошел в мой пришедший в упадок служебный кабинет. Его внешность изменилась. Он постарел, был совершенно трезвый, серьезный и удивительно спокойный. У него был вид человека, научившегося идти по линии наименьшего сопротивления. На нем был светло-жёлтый дождевик и перчатки, непокрытые седые волосы лежали гладко, как перья на груди п/гицы.

– Пойдемте в какой-нибудь тихий бар и выпьем, – предложил он, словно выходил из моего кабинета всего минут на десять. – Конечно, если у вас есть время.

Я сказал:

– Давайте по пути заедем ко мне домой и захватим ваш уникальный суперчемодан, Он немного тревожит мою совесть.

Терри покачал головой, – Было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы согласились сохранить его.

– Почему?

– Это просто мое желание. Вас это не затруднит? Он будет служить напоминанием о тех временах, когда я был бесполезным бездельником, просто убивающим время.

– Глупости, – сказал я. – Но, в конце концов, это ваше дело.

– Если он вам мешает, если вы думаете, что он ворованный…

– Это тоже ваше дело. Пошли в бар?

Мы поехали к «Виктору». Терри подвез меня в коричневом «корвет-юпитере» с тонкой парусиновой крышей, под которой было место только для нас двоих. Машина изнутри была обита светлой кожей, а отделка была похожа на серебряную. Я не особенно разборчив в машинах, но от этой у меня глаза разгорелись. Терри сказал, что она дает на второй скорости сотню. У нее был короткий рычаг переключения скоростей, едва доходивший до его колена.

– Четыре скорости, – пояснил Терри. – Имеется автоматическое переключение, но я еще не смог его найти. Собственно говоря, оно и не нужно. Машина может на третьей скорости тронуться в гору, а четвертой пользоваться не приходилось.

– Свадебный подарок? – спросил я.

– Просто случайный подарок – случайно увидели в витрине и купили. Я очень избалован.

– Очень мило, – заметил я. – Если на ней нет ярлыка с ценой.

Терри устремил на меня быстрый взгляд и снова перевел его на мокрую дорогу. Двойной «дворник» легко порхал по низкому ветровому стеклу.

– Ярлык с ценой? Он всегда есть, дорогой мой. Вы, вероятно, полагаете, что я несчастлив?

– Приношу извинения. Я немного забылся.

– Я богат. Кому же тогда быть счастливым?

В его словах чувствовалась горечь, и это было для меня ново.

– Как обстоит дело с выпивкой?

– Безупречно. По какой-то странной причине я, кажется, избавился от этой штуки. Но кто может знать?

– Вероятно, вы не были настоящим пьяницей.

Мы сидели в углу бара «Виктор» и пили гимлит.

– Здесь понятия не имеют о гимлите, – сказал Терри. – Называют гимлитом смесь лимонного сока с джином и горьким пивом с добавкой ложки сахара. Настоящий гимлит – это смесь равного количества джина и розового лимонного экстракта, без всяких добавок.

– Я не очень разборчив в выпивках. Как вы поладили с Рэнди Старом? Между нами говоря, он авантюрист.

Терри с задумчивым видом откинулся назад.

– Согласен с вами. Наверно, все они такие. Но по нему это не видно. Я могу назвать нескольких парией в Голливуде, занимающихся тем же бизнесом, которые и ведут себя соответствующим образом. Но к Рэнди это не относится. Он видный бизнесмен в Лас-Вегасе. Если вы там будете, повидайтесь с ним. Вы сразу же с ним подружитесь.

– Маловероятно. К мошенникам я симпатии не имею.

– Но это ведь просто почти ничего не значащее слово, Марлоу. Таков уде мир. Таким его сделали две войны, таким он и останется. Рэнди, я и еще один друг однажды попали в переплет. С тех пор между нами осталась связь.

– Почему же вы не обратились к нему за помощью, когда она была вам так нужна?

Терри выпил свой бокал.

– Потому что он не мог мне отказать.

Официант принес нам полные бокалы, и я сказал:

– Это для меня пустая болтовня. Если парень чем-то обязан вам, то он будет рад возможности отплатить.

Терри медленно покачал головой.

– Знаю, вы правы. Конечно, я попросил его дать мне работу. И как только я ее получил, я сразу же стал работать. Просить об одолжении или подарке я не мог.

– Но от постороннего вы это приняли.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Посторонний может уйти и забыть про тебя.

С тех пор у нас вошло в привычку около пяти часов устраивать прогулки. Мы не всегда заходили к «Виктору», но бывали там чаще, чем в других местах. Может быть, этот бар был связан у него с воспоминаниями, о которых я ничего не знал. Терри пил не много, и это удивляло его.

– Наверно, это похоже на малярию, – сказал он. – Когда у тебя приступ – тебе плохо, когда его нет – ты здоров.

– Я не могу понять, почему вы, занимая такое положение, всегда ходите выпивать с захудалым частным детективом.

– Напускаете на себя скромность?

– Нет, я просто удивлен этим. Я довольно общительный человек, но мы ведь живем в разных мирах. Я слышал, что вы живете в Энсино, но точно не знаю где. Надеюсь, что ваша семейная жизнь тоже на высоком уровне.

– У меня нет семейной жизни.

Мы снова немного выпили. Помещение было почти пустое. Кучка невротических пьяниц акклиматизировалась на табуретах возле стойки бара.

– Мне это непонятно, – сказал я.

– Много затрат, но мало толку, как говорят на киностудиях. Думается, что Сильвия вполне счастлива, но не обязательно со мной. В наших кругах об этом не думают. Всегда что-то делают – либо работают, либо считают расходы. Это отнюдь не развлечение, но богатые этого не понимают. Они ни на что пристально не смотрят, разве только на чужих жен, все их желания сравнимы с жаждой жены жестянщика купить новые занавески.

Я молчал, давая ему возможность высказаться.

Терри осторожно потрогал кончиком пальца свой шрам. На его губах была едва заметная улыбка.

– Нет ничего удивительного, что я не сижу дома и не ожидаю терпеливо, когда смогу положить голову на атласную подушку. Нужно удивляться тому, что вы проводите со мной время.

– Но вам нравятся атласные подушки, – сказал я, поднимаясь, чтобы идти с ним. – Вам нравится шелковое белье и звонок, на который стоит только нажать, как явится слуга с подобострастной улыбкой на лице.

– Может быть. Я вырос в сиротском приюте в Солт-Лейк-Сити.

Мы вышли в сыроватый вечер, и Терри сказал, что хочет пройтись пешком. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду. Свет из витрины магазина на мгновенье выхватил из легкого тумана его белые волосы.

Мне Терри нравился больше, когда он потерпел крах, был пьяный, голодный, еле держащийся на ногах, но гордый. Или же нет?

Он рассказал бы мне историю своей жизни, если бы я попросил его об этом. Но я далее не спросил его, как он изуродовал свое лицо. Если бы он рассказал мне, то это, возможно, спасло бы две человеческие жизни. Но только возможно, не более.

Глава 4

В мае мы в последний раз раньше обычного времени пропустили по стаканчику в баре. Терри похудел, вид у него был усталый. Все же он посмотрел на меня и улыбнулся от удовольствия.

– Я люблю приходить в бары ранним вечером, когда они только открываются. Воздух в них еще прохладный и чистый, все блестит, а бармен устремляет последний взгляд в зеркало, чтобы убедиться, хорошо ли сидит на нем галстук. Первый тихий вечерний глоток в тихом баре – это превосходно!

Я согласился, с ним.

– Со спиртным, как с любовью, – сказал Терри. – Первый поцелуй, как волшебство, второй – интимный, а третий – уже привычное дело. После этого девушку раздевают.

– Разве это так плохо? – спросил я.

– Это возбуждение высшей степени, но не чистое чувство – в эстетическом смысле. Я не хочу иронизировать, говоря об эротике, она необходима и не должна осуждаться. Но у нас ее «изготавливают». Ее пикантное возбуждение использует миллиардная индустрия, ее стоимость рассчитана до последнего цента.

Он оглянулся и зевнул.

– В последнее время я плохо сплю. Здесь в баре очень хорошо, но через некоторое время будет полно народа. Станут громко говорить и смеяться, женщины будут размахивать руками, бренча своими браслетами, будут смотреть жадными глазами и выставлять свой законсервированный шарм. А позже станут испускать легкий, но заметный запах пота.

– Стойте! – сказал я, – Они все же люди. Они потеют, они бывают грязные, им нужно помыться. Вы хотите, чтобы они были мотыльками, испускающими запах роз?

Терри допил свой бокал и, держа его вверх дном, наблюдал, как на краях медленно образуются капли и па«дают на стол.

– Мне ее очень жаль, – вдруг медленно проговорил он, – Она настоящая бестия. Может быть, я мало обращаю на нее внимания. Когда-нибудь я ей понадоблюсь, и я буду единственным, кто не желает ей зла. Но, вероятно, я тогда отойду в сторону.

– Вы приложили все силы, чтобы правильно осветить себя, – заметил я.

– Она боится. Она в ужасе.

– Отчего?

– Не знаю. Мы мало говорим друг с другом. Может быть, она боится отца. Харлан Поттер черствый человек. Преисполнен патрицианского достоинства. Сильвия распутная женщина. Она сознает это, злится, но ничего не может с собой поделать. А старик выжидает, и, если Сильвия попадет в большой скандал, он разрежет ее на куски и похоронит их в тысячах миль друг от друга.

– Вы же ее муж.

Терри высоко поднял пустой бокал и уронил его на край, стола. Тот со звоном разбился. Бармен посмотрел на нас, но ничего не сказал.

– Действительно так, друг мой. Знаю, я ее муж. Так написано в брачном свидетельстве. Я – это три белых ступеньки к зеленой двери и бронзовый молоток, которым надо сделать один длинный удар и два коротких, чтобы девушку впустили в дом.

Я встал и бросил деньги на стол.

– Вы слишком много говорите, – сказал я, – и слишком много о самом себе. До свидания!

Я ушел и оставил его сидящим там, озадаченного, бледного, насколько я мог разобрать при освещении бара. Он что-то сказал мне, но я не обернулся и ушел. Минут через десять я пожалел об этом, но было уже поздно. Он больше ни разу не приходил ко мне в контору. Я задел его больное место.

Я не видел его с тех пор целый месяц. В следующий раз я увидел его на рассвете в пять часов утра. Продолжительный звонок в дверь поднял меня с постели. Я пошел и открыл дверь. Терри стоял за ней и выглядел так, словно неделю не спал. На нем было светлое пальто с поднятым воротником, а сам он дрожал, словно от холода. Темная фетровая шляпа была надвинута на глаза, в руке он держал пистолет.

Глава 5

Пистолет не был нацелен на меня, Терри просто держал его в руке. Это было оружие среднего калибра иностранного производства, Определенно не кольт и не «савидж». С бледным лицом, искаженным шрамом, в надвинутой на глаза шляпе и с поднятым воротником, Терри словно вышел из старого гангстерского фильма.

– Отвезите меня в Тихуану к самолету в 10.15, – сказал он. – У меня есть паспорт и виза, и мне ничего не остается, как уехать. По некоторым причинам я не могу воспользоваться поездом или автобусом, а полет из Лос-Анджелеса тоже исключается. Пятьсот долларов будет достаточно за эту услугу?

Я стоял в дверях и не посторонился, чтобы пропустить его.

– Пять сотен плюс пушка? – спросил я.

Он посмотрел отсутствующим взглядом на пистолет и убрал его в карман.

– Он может послужить оправданием для вас, – сказал Терри. – Вы можете заявить, что я угрожал вам.

– Тогда входите.

Я отошел в сторону. Он вошел неверными шагами и плюхнулся в кресло.

В комнате было темно из-за густых вьющихся растений, которым хозяйка дома дала слишком разрастись. Я зажег свет, достал сигарету и закурил. Потом уставился на Терри и стал взъерошивать волосы, и без того взъерошенные. Затем я улыбнулся довольно бледной улыбкой.

– Что со мной случилось? Проспать такое чудесное утро! К десяти пятнадцати, да? Ну, у нас еще много времени. Пойдемте на кухню, я приготовлю-кофе.

– Я попал в тяжелое положение, – сказал Терри.

Это подтверждалось обстоятельствами его появления, его внешним видом, пистолетом и всем прочим.

– Сегодняшний день прекрасен, как персик, – начал болтать я. – Легкий бриз, слышно, как шепчутся старые эвкалипты там напротив. Да, я вижу, что вы попали в тяжелое положение. Поговорим после того, как я выпью пару чашек кофе. Я плохо соображаю спросонья. Последуем же совету мистера Хиггинса и мистера Янга.

– Послушайте, Марлоу, сейчас не время…

– Не волнуйтесь, дружище! Мистер Хиггинс и мистер Янг – замечательные парни. Их фирма доставляет мне кофе. Это дело всей их жизни, их гордость, их радость. Скоро я позабочусь о том, чтобы они получили заслуженное признание. До сих пор они не получали ничего, кроме денег. Надо думать, что это их не удовлетворяет.

С этой болтовней я ушел в кухню и принялся варить кофе.

Вскоре и Терри пришел туда. Прислонился на секунду к косяку двери, затем зашел в нишу для завтраков и сел па стул. Он все еще дрожал. Я достал с полки бутылку «Старого деда» и налил ему немного в большой бокал. Я шал, что он любит большие бокалы. Ему пришлось взять его обеими рукам и, чтобы поднести ко рту. Он сделал глоток, с глухим стуком поставил бокал и откинулся на спинку стула так, что тот затрещал.

– Я здорово устал, – пробормотал он. – Сегодня ночью я совсем не спал.

Кофе был готов, я налил две чашки.

– Вы любите черный, Терри.

В свою чашку я положил два куска сахара и немного сливок. Постепенно я стал приходить в себя.

Мы сидели друг против друга. Терри сидел неподвижно, затем неожиданно склонил голову на стол и стал всхлипывать. Он не обратил внимания, когда я протянул руку и вытащил из его кармана пистолет. Это был маузер калибра 7,65 миллиметров – превосходная вещь. Я понюхал дуло, порохом не пахло, значит, недавно из него не стреляли. Я вынул обойму, она была полная. В патроннике ничего не было.

Терри поднял голову, посмотрел на кофе и медленно выпил глоток, не глядя на меня.

– Я никого не застрелил, – сказал он.

– Во всяком случае, в последнее время не застрелили. Но пистолет ведь можно и почистить. Я не думаю, что вы кого-либо застрелили.

– Сейчас я вам расскажу, – сказал он.

– Один момент! – остановил я его. – Обдумайте то, что будете мне рассказывать! Если вы действительно хотите, чтобы я отвез вас в Тихуану, то ничего не рассказывайте по двум причинам. Во-первых… Вы слушаете меня?

Терри вяло кивнул, глядя пустыми глазами на стену над моей головой. Лицо его было мертвенно-бледное, шрам посинел.

– Во-первых, – медленно повторил я, – если вы совершили преступление – я имею в виду тяжкое, – то вы не должны мне об этом рассказывать. Во-вторых, если вам известно, что таковое преступление было совершено кем-то другим, вы тоже не должны мне об этом рассказывать. В противном случае я не повезу вас. Ясно?

Терри посмотрел мне в глаза безжизненным взглядом. Он выпил кофе и еще был бледен как смерть, но уже не дрожал.

– Я вам сказал, что попал в тяжелое положение.

– Это я слышал, но не хочу знать, что это значит. Я вынужден зарабатывать себе на жизнь и должен стараться сохранить свою лицензию.

– Я могу принудить вас угрозой оружия, – сказал Терри.

Я усмехнулся и подвинул к нему лежащий на столе пистолет. Он взглянул на него, но не взял.

– До Тихуаны вы не сможете держать меня под прицелом, Терри. Ни при проезде через границу, ни на аэродроме. Мне случайно приходилось иметь дело с пистолетами. Оставим оружие в стороне. Хорош я буду, если расскажу в полиции о том, как я перепугался и вынужден был делать то, что вы мне приказывали. Предполагая, конечно, что я ничего не знаю, о чем следует заявить в полицию.

– Слушайте внимательно, – сказал Терри. – Только к полудню или даже позже кто-нибудь постучит в дверь. Прислуга не так глупа и не станет ее будить до этого времени. Но примерно в полдень девушка постучится и войдет. Увидит, что в комнате никого нет.

Я отхлебнул кофе и молчал.

– Девушка заметит, что постель нетронута, – продолжал он. – Это, вероятно, наведет ее на мысль поискать где-нибудь еще. На участке позади главного здания есть большой дом для гостей. У него отдельная подъездная дорога. Там Сильвия провела ночь. Вероятно, девушка там ее найдет.

Я сделал серьезное лицо.

– Теперь мне нужно серьезно обдумать то, о чем я могу вас спросить, Терри. Разве она могла ночевать не у себя дома?

– Ее вещи разбросаны по всем комнатам. Она никогда не повесит их на место. Поэтому девушка может подумать, что она надела халат поверх пижамы и куда-нибудь ушла. Итак, остается только дом для гостей, она там иногда ночует.

– Не обязательно, – заметил я.

– Это наверняка дом для гостей. Черт возьми, неужели вы думаете, прислуга не знает, что делается в доме? Прислуга знает все.

– Оставим это! – сказал я.

Терри с такой силой провел пальцем по бледной щеке, что осталась красная полоса.

– И в доме для гостей девушка найдет Сильвию…

– …пьяную в стельку, всю проспиртованную, – сухо добавил я.

– О!

Терри задумался над этим.

– Конечно, это могло быть, – согласился он. – Сильвия вообще не пьяница, но если хватит лишнего, то уж здорово.

– На этом история закончена, – сказал я. – Или почти закончена. Когда мы с вами в последний раз выпивали, я был немного груб – просто сбежал от вас, если вы помните. Вы раздражали меня. Но когда я позже подумал об этом, мне стало ясно, что вы, изливая сарказм, хотели разрядиться, облегчить свою душу. Вы говорите, что у вас есть паспорт и виза для поездки за границу. Их выдают не сразу и не всякому. Значит, вы уже раньше задумали улизнуть.

– Я почему-то чувствовал необходимость быть поблизости. Чувствовал, что я буду ей нужен не только в качестве ширмы, за которой отец многого не заметит. Впрочем, я пытался звонить вам сегодня ночью.

– У меня крепкий сон. Я ничего не слышал.

– Потом я пошел в турецкую баню. Я пробыл там несколько часов, принял паровую ванну, облился холодной водой, пошел под душ. Меня массировали. Оттуда я пару раз звонил по телефону. Машину я оставил на углу Фонтейн и ла Брэ, оттуда пришел пешком. Никто меня по дороге не видел.

– Звонили вы ко мне?

– Сначала я позвонил Харлану Поттеру. Старик вчера улетел в Пасадену по какому-то делу, дома его не оказалось. Я с трудом его поймал и поговорил с ним. Я сказал ему, что, к сожалению, должен сейчас уехать.

Терри говорил это, глядя в окно, словно обращался к кустам текомы, росшим под окном.

– И как он это воспринял?

– Сказал, что ему очень жаль, и пожелал мне всего хорошего. Спросил, не нуждаюсь ли я в деньгах. – Терри усмехнулся. – Деньги! Это первое слово в его словаре. Я ответил, что денег мне хватит. Затем я позвонил сестре Сильвии. Да, точно, ей. Вот и все.

– Я хочу спросить одно, – сказал я. – Она встречалась в этом доме с каким-либо мужчиной?

Терри покачал головой.

– Не думаю, но это не исключено.

– Ваш кофе остынет.

– Я больше не хочу.

– Еще чашку, дружище, а? Но вы к ней вернулись и снова на ней женились. Конечно, она соблазнительная девушка, но, несмотря на это…

– Я вам уже говорил, что был никчемным человеком. Проклятие, зачем я ушел от нее тогда? Почему после этого у меня каждый раз замирало сердце, когда я ее видел? Почему я предпочел валяться в канавах, по не попросил у нее денег? Она пять раз была замужем, не считая нашего брака. Любой из них вернулся бы к ней, если бы она только пальцем поманила. И не только ради ее миллионов.

– Она очень соблазнительная девушка, – повторил я. – Почему вы хотите лететь на самолете в 10.15?

– В этой машине есть одно свободное место. Никто не хочет лететь из Лос-Анджелеса через горы, когда можно воспользоваться «кенни» и быстро добраться до Меко-Сити, но «кенни» не делает посадки там, где мне нужно.

Я встал и прислонился к раковине.

– Теперь мы можем подвести баланс, только не перебивайте меня! Сегодня рано утром вы пришли ко мне в возбужденном состоянии и хотели поехать в Тихуану, чтобы попасть на самолет. У вас в кармане был пистолет, но я мог его не видеть. Вы сказали мне, что долго терпели, но вчера вечером ваше терпение лопнуло. Вы застали свою жену пьяной в стельку и с мужчиной. Вы уехали из дома и пошли в турецкую баню, где пробыли до утра. Оттуда вы позвонили ближайшим родственникам жены и сообщили о своих намерениях. Куда вы хотели уехать, не мое дело. У вас были необходимые документы для поездки в Мексику. Мы с вами подружились, и поэтому вы попросили меня отвезти вас в Тихуану. Почему бы и нет? Денег вы мне за это не платили. У вас есть своя машина, но вы плохо себя чувствовали и не могли сидеть за рулем. Это тоже ваше дело. Вы человек настроения и получили на войне серьезное ранение. Я полагаю, что мне следует взять вашу машину и поставить ее на хранение в какой-нибудь гараж.

Терри вынул из кармана ключи и бросил на стол.

– Насколько приемлема эта версия? – спросил он.

– Все зависит от того, кому ее рассказать. Я еще не договорил. Вы ничего с собой не взяли, кроме той одежды, какая на вас, и какой-то суммы денег, которую дал вам тесть. Вы оставили все, что подарила вам жена, включая и ту прекрасную машину. Вы хотели уехать чистеньким, насколько это возможно. Ну, хорошо, я отвезу вас. Сейчас побреюсь и оденусь.

– Почему вы это сделаете, Марлоу?

– Выпейте-ка глоточек, пока я буду бриться!

Я вышел из кухни, а он остался, скорчившись в углу за столиком для завтраков. Он еще не снял шляпы и пальто, но выглядел более оживленно.

Я ушел в ванную и побрился. Когда я в спальне завязывал галстук, в дверях появился Терри.

– Я вымыл на всякий случай чашки, – сказал он. – Но мне пришло в голову, что не лучше ли вам позвонить в полицию.

– Звоните сами! Мне нечего им сказать.

– Хотите, чтобы я это сделал?

Я резко повернулся и пристально посмотрел на него.

– Черт вас побери! – воскликнул я. – Неужели вы никак не можете успокоиться?

– Извините меня, мне очень жаль.

– Разумеется, вам жаль. Таким людям, как вы, всегда жаль, только слишком поздно.

Терри повернулся и пошел по коридору в комнату.

Я оделся и запер заднюю дверь дома. Когда я вошел в комнату, Терри спал там в кресле. Его голова склонилась набок, вся краска сошла с лица, тело обессилело. Вид у него был жалкий. Я потрогал его за плечо, и он медленно проснулся, словно возвращался из дальнего пути, оттуда, где он был во сне.

Убедившись, что он слушает меня, я сказал:

– Как быть с чемоданом? У меня в кладовой все еще лежит этот предмет из свиной кожи.

– Он пустой, – ответил Терри. – Кроме того, он слишком бросается в глаза.

– Без багажа вы еще больше будете бросаться в глаза.

Я зашел в кладовку и достал сверху его белый чемодан, а его ключи от машины запрятал наверху в щель. Затем я вытер чемодан и положил в него кое-что: новую пижаму, зубную пасту со своей запасной щеткой, крем для бритья, безопасную бритву с пачкой лезвий. Все вещи были новые, не помеченные, не бросающиеся в глаза, но, конечно, не такие изысканные, как его собственные. Еще я положил туда поллитровую бутылку бурбона в бумажной обертке, затем запер чемодан, оставил ключ в замке и принес Терри.

Потом я вывел свою машину, запер гараж и поднялся по лестнице, чтобы снова разбудить его. Я запер все остальное, и мы тронулись в путь.

Ехал я быстро, но не чересчур, чтобы не нарваться на штраф. По пути мы почти не разговаривали и не останавливались, чтобы поесть. Времени на это у нас не было ни минуты.

Границу мы пересекли, даже не заметив ее. Наверху на ветреном плоскогорье, где находился аэродром, я остановился возле аэровокзала и сидел в машине, пока Терри покупал билет. Пропеллер «ДС-3» уже медленно вращался для прогрева мотора. Пилот, высокий молодой бог в серой униформе, болтал с небольшой группой людей.

Возле меня остановился большой «паккард». Я вышел из машины и бросил взгляд на его номерной знак. Затем по пыльному гравию подошел к Терри.

– Все в порядке, – сообщил он. – Здесь мы распрощаемся.

Он протянул мне руку, я пожал ее. У него теперь был неплохой вид, только усталый, очень усталый.

Я вынул из машины чемодан из свиной кожи и поставил его на гравий. Терри мрачно посмотрел на него.

– Я же сказал, что не хочу его брать, – сказал он.

– В нем бутылка виски, Терри. Там еще пижама и прочие вещи. И все анонимные. Если не хотите брать, то хотя бы посмотрите! Или убирайтесь прочь!

– У меня есть причина, – упрямо возразил он.

– У меня тоже.

Вдруг Терри рассмеялся, подхватил чемодан и протянул мне свободную руку.

– Ну, хорошо, дорогой мой, вы уговорили меня. Если дело будет дрянь, то помните, что у вас руки свободны. Вы мне ничем не обязаны. Мы выпили вместе по нескольку бокальчиков и подружились. И я слишком много говорил о себе. Пять сотен я положил в вашу банку с кофе. Не смотрите на меня так зло!

– Лучше бы вы этого не делали.

– Я не дал вам даже половины своих денег.

– Всего хорошего, Терри!

Толстый парень с широким смуглым лицом вышел из дверей аэровокзала и сделал знак рукой.

– Поспешите, Терри! – сказал я. – Я знаю, что не вы ее убили, иначе меня бы не было здесь.

– Мне очень жаль, но в этом вы заблуждаетесь, – тихо проговорил он. – Теперь я не спеша пойду к самолету. У вас будет достаточно времени меня задержать.

Он ушел, я смотрел ему вслед. Парень в дверях аэровокзала ждал, не проявляя нетерпения. Это редко бывает у мексиканцев. Он наклонился, погладил рукой чемодан, затем отошел в сторону. Терри вошел в дверь и вскоре вышел с другой стороны, где стоял таможенник.

Потом он медленно пошел к трапу самолета. Там он постоял глядя на меня. Он не кивнул и не сделал никакого жеста, я тоже.

Затем он поднялся в самолет, и трап отъехал.

Глава 6

Обратный путь от Тихуаны был утомителен – длинный перегон по стране. Тихуана – это захолустнейшее местечко. Там не хотят ничего, кроме долларов. Парни робко подходят к вашей машине, смотрят на вас большими черными глазами и говорят:

– Мистер, дайте, пожалуйста, несколько центов!

А следующей фразой предлагают продать своих сестер. Тихуана не Мексика. Любой пограничный город – не более чем пограничный город. Точно так же как морское побережье – только морское побережье. А Сан-Диего? Красивейший порт в мире, но там ничего нет, кроме моря и нескольких рыболовных судов. Ночью это сказочная страна. Мертвая зыбь нежна, как старая дама, поющая церковные гимны. Но Марлоу следует ехать домой и считать свои ложки.

Я вернулся в два часа дня, и они уже поджидали меня в черном лимузине без опознавательных знаков и красного фонаря. На машине была только двойная антенна, но она бывает не только у полицейских. Я уже поднимался по лестнице, когда они вышли и начали рявкать – вдвоем, как всегда, одетые, как всегда, и спокойные, как всегда, воображая, что весь мир затих, напуганный их приказами.

– Вы Марлоу? Нам нужно с вами поговорить.

Парень мельком показал мне свою бляху. Он был седеющий блондин и имел неопрятный вид. Его коллега был высокого роста и приятной наружности – благовоспитанный мерзавец. У него были внимательные подстерегающие глаза, терпеливые и спокойные, холодно смотрящие свысока, – глаза полицейского. Они выдавались на выпускном параде в полицейской школе.

– Лейтенант-криминалист Грин из отдела по расследованию убийств, – представился первый. – Мой помощник Дейтон.

Я поднялся по лестнице и отпер дверь. Полицейские большого города не подают руки, это было бы слишком любезно.

Они сели в гостиной. Я открыл окна, и с улицы подул бриз. Грин приступил к разговору.

– Знаете ли вы некоего Терри Ленокса?

– Мы с ним иногда вместе выпивали. Он живет в Энсино, имеет деньги, женат. У него в доме я не бывал.

– Иногда выпивали, – сказал Грин. – Как часто это бывало?

– Когда как. Иногда раз в неделю, иногда раз в два месяца.

– Вы видели его жену?

– Один раз мельком, до того как они поженились.

– Когда и где вы его видели в последний раз?

Я взял трубку и набил ее. Грин наклонился, приблизившись ко мне. Высокий сидел позади, он достал блокнот и шариковую ручку.

– Теперь мне хотелось бы задать такой вопрос: о чем, собственно, идет речь? Но вы ответите: «Вопросы здесь задаем мы.»

– Итак, будете вы отвечать?

Я стал раскуривать трубку. Табак немного отсырел.

– У меня есть время, – сказал Грин, – но я его уже много потратил, ожидая вас. Итак, поживее, мистер! Вы знаете, кто мы, и знаете, что мы пришли сюда не для того, чтобы нагулять аппетит.

– Я просто стараюсь вспомнить, – ответил я. – Мы чаще всего заходили в бар «Виктор», реже в «Зеленый фонарь» и в «Быки и медведи» – это заведение позади «Стрип», оно имеет такой же строгий вид, как английский ресторан…

– Не стройте из себя дурака!

– А что, разве где-нибудь пожар?

Теперь подал голос Дейтон. Он у него был твердый, словно мне давали понять, что с ним шутки плохи.

– Отвечайте только на вопросы, Марлоу! Мы проводим обычное расследование. Больше вам ничего не нужно знать.

Может быть, я устал и поэтому легко возбуждался и немного чувствовал себя виноватым, но этого парня я возненавидел, совсем не зная его. Если бы я увидел его в закусочной, в другом конце зала, мне бы сразу же захотелось дать ему в зубы.

– Оставьте вашу болтовню, приятели! – сказал я. – Оставьте ее для детского отдела полиции! Даже там над этим станут смеяться до смерти.

Грин хихикнул. Трудно было описать, как изменилось его лицо, но он стал выглядеть лет на десять старше и намного бессовестнее.

– Дейтон сдал государственный экзамен по юриспруденции, – сказал Грин. – С ним не стоит шутить.

Я встал, не спеша подошел к книжной полке, взял сборник законов штата Калифорния и протянул его Дейтону.

– Не будете ли вы любезны показать мне тот раздел, где написано, что я обязан отвечать на ваши вопросы?

Дейтон притих. Он готов был наброситься на меня, я это знал, но дожидался более удобного момента. Похоже, он не был уверен, что Грин станет ему помогать, если он выйдет из себя.

– Каждый гражданин обязан помогать полиции. Любым путем, даже физической силой, и в особенности отвечая на вопросы полиции, если только не обвиняют его самого, – твердо и четко проговорил Дейтон.

– Разумеется, этого добиваются, – сказал я. – В основном всякого рода запугиванием. Юридически такой обязанности не существует. Никто не требует когда-либо и что-либо говорить полиции.

– Да прекратите же вы! – резко сказал Грин. – Это просто притворство, и вы это отлично знаете. Сядьте! Убита жена Ленокса. Убита в доме для гостей на их усадьбе в Энсино. Ленокс удрал, во всяком случае, его не нашли. Мы разыскиваем подозреваемого в убийстве. Достаточно вам этого?

Я бросил книгу на стул и спросил:

– Почему вы пришли ко мне? Я вообще близко не подходил к их дому. Я вам это уже говорил.

Грин гладил себя по бедру, туда-сюда, туда-сюда, и усмехался. Дейтон сидел неподвижно в кресле и пожирал меня глазами.

– Потому что номер вашего телефона был записан в его блокноте в последние 24 часа, – ответил Грин. – Это блокнот-календарь, и вчерашний лист был вырван, но сделанная запись отпечаталась на сегодняшнем листке. Мы не знаем, когда он вам звонил, не знаем, куда он уехал, почему и в какое время. Но нам надо это выяснить.

– Но почему в доме для гостей? – спросил я, не рассчитывая на ответ.

Однако Грин ответил, немного покраснев:

– Она, видимо, довольно часто бывала там. Ночами принимала гостей. Прислуга видела через деревья, что там свет. Машины иногда приезжали поздно вечером, иногда даже ночью. Ленокс в половине первого ночи прошел к дому для гостей. Его случайно видел слуга. Он возвратился один примерно через двадцать минут. Вот и все. Свет продолжал гореть. Утром Ленокса там уже не было. Слуга пошел в дом для гостей. Жена Ленокса лежала голая на постели, и должен вам сказать, что ее нельзя было узнать. Лица у нее не было… Ее убили бронзовой фигурой обезьяны.

– Терри Ленокс не мог этого сделать, – заметил я. – Конечно, она обманывала его. Старая история. Она разводилась и снова выходила замуж. Он был не очень этим доволен, но почему он должен был из-за этого сойти с ума?

– Этого никто не знает, – терпеливо сказал Грин. – Это часто случается как с мужчинами, так и с женщинами. Наверно, он сам не знает, почему в тот момент пришел в ярость. Но это произошло, и в результате – труп. А дальше мы беремся за дело, приходим к вам и задаем простой вопрос. Если вы не прекратите упрямиться, то мы заберем вас.

– Он вам ничего не скажет, – ядовито заметил Дейтон. – Он прочел все законы. И, как многие, кто читает эти книги, он воображает, что там записаны его права.

– Делайте свои записи и оставьте при себе свою мудрость, – сказал ему Грин. – А если вам так хочется отличиться, то спойте на полицейском празднике «Спите, детки, спите».

– Вы не смеете со мной так обращаться, лейтенант.

– Проведите с ним раунд, – сказал я Грину. – Я его поймаю, если он упадет.

Дейтон аккуратно отложил в сторону блокнот и ручку, затем встал и подошел ко мне. Глаза его сверкали.

– Встаньте, вы, хитрец! Хотя я и учился, я все же не намерен терпеть всякие дерзости от разных проходимцев.

Я поднялся, но не успел твердо встать на ноги, как он выдал хороший хук левой, и мне не удалось отвести удар. Я услышал звонок, но не к обеду. Я тяжело сел и потряс головой. Дейтон стоял рядом и смеялся.

– Попробуем еще раз! – сказал он. – Сейчас вы не успели приготовиться. Это было, конечно, не по правилам.

Я посмотрел на Грина. Тот разглядывал свой большой палец, словно увидел там занозу. Я не двигался и молчал, ожидая, когда он поднимет глаза. Мне было ясно, что, если я встану, Дейтон снова набросится на меня. Возможно, он все равно на меня набросится, но, если я встану, мне здорово достанется. Его удар показал, что он был опытным боксером. Он ударил точно в нужное место, но, чтобы сломить мое сопротивление, нужно много таких ударов.

Грин рассеянно заметил:

– Чистая работа, Билли! Вы выдали ему то, что он хотел: пластырь на рот.

Затем он поднял глаза и вежливо сказал:

– Еще раз для протокола, Марлоу. Когда и где вы видели Терри Ленокса в последний раз? О чем вы с ним говорили и откуда сейчас приехали? Будете отвечать или нет?

– А как обстоит дело с тем, другим? – спросил я, не глядя на Грина.

– С каким это другим?

– С тем, кто спал в доме для гостей. Вы же говорили, что она ходила туда не полюбоваться бриллиантами.

– О нем пойдет разговор позже, когда мы поймаем ее мужа.

– Превосходно. Это будет нетрудно, если его уже считают козлом отпущения.

– Отвечайте на вопрос, либо мы заберем вас с собой, Марлоу.

– Как свидетеля?

– Как свидетеля? Как бы не так! Как подозреваемого в преступлении – в пособничестве убийце. Я полагаю, вы куда-нибудь отвезли парня. Пока это только мое предположение. Наш шеф в последнее время стал очень упрямый. Он знает служебные предписания, но иногда бывает рассеянным. Это может плохо для вас кончиться. Так или иначе, но мы получим от вас показания. Чем дольше вы будете упрямиться, тем яснее будет для нас, что они ценные.

– Он считает это пустой болтовней, – заметил Дейтон. – Он знает предписания.

– Все думают, что это пустая болтовня, – тихо сказал Грин, – но это все же существует. Ну, начинайте, Марлоу! Иначе я отправлю вас на чертову кухню.

– Спасибо, – ответил я. – Отправляйте меня на чертову кухню. Терри Ленокс мой друг. У меня к нему теплые чувства, и я не хочу ничего говорить во вред ему. У вас есть основания подозревать его, возможно, даже большие, чем те, о каких вы мне сказали, – мотив, удобный случай и тот факт, что он скрылся. Что касается мотива, так это старая история, давно уже не волновавшая его. А скрыться он мог только из-за того, что узнал об убийстве и решил, что подозрения сразу же падут на него. Если меня вызовут на дознание, я буду говорить и отвечать на вопросы. Я уже убедился, что вы хороший парень, Грин, а также убедился в том, что ваш коллега обладает силой, соответствующей его полицейскому жетону. Если вы хотите основательно взять меня в переплет, то дайте ему побить меня.

Грин встал и мрачно посмотрел на меня. Дейтон не пошевелился. Он был забияка, но быстро успокаивался. Ему нужна была передышка.

– Я позвоню по телефону, – сказал Грин, – но я уже знаю, какой получу ответ. Ваше дело плохо, Марлоу! Отойдите с дороги, – сказал он Дейтону.

Тот отошел и взял свой блокнот.

Грин подошел к телефону и медленно снял трубку. Его открытое лицо было изборождено морщинами от длительных и неблагодарных забот. Так вот иногда бывает: ненавидишь до смерти полицейских и вдруг увидишь одного, похожего на человека.

Глава 7

Шефом отдела по расследованию убийств в этом году был капитан Грегориус. Он принадлежал к тому типу полицейских, которые теперь встречаются реже, но ни в коей мере не вымерли. Он был одним из тех, кто расследует преступления, пользуясь резиновыми дубинками, ударами кулаком в живот, по позвоночнику и почкам, коленям или в пах. Через полгода его обвинили в нарушении присяги и уволили без суда, а позже его до смерти залягал жеребец на его же ферме в Вайоминге.

В данный момент меня привели к нему. Он сидел за письменным столом без пиджака, с рукавами, засученными почти до плеч. Он был холоден, как камень, и полный, как все мускулистые мужчины средних лет. У него были серые рыбьи глаза, нос испещрен мелкими сосудами. Он пил кофе, громко прихлебывая. Крупные сильные руки густо поросли волосами. Седые пучки волос торчали из его ушей. Он провел своей лапой по какому-то предмету на столе и посмотрел на Грина. Тот сказал:

– Мы его можем упрекнуть только в том, что он ничего не желает рассказывать. Мы нашли его по номеру телефона. Он куда-то уезжал на машине, но не сказал куда. Довольно хорошо знаком с Леноксом и не сказал, когда видел его в последний раз.

– Считает себя таким молодцом, – равнодушно сказал Грегориус. – Это мы можем изменить.

Он творил так, будто это для него ничего не значило. Вероятно, так оно и было.

– Окружной прокурор рассчитывает, что его имя будет фигурировать в жирных заголовках газет в связи с этой историей. Я не в обиде на него, так как знаю, кто отец этой девушки. Я полагаю, мы можем оказать ему любезность и вытянем у парня все, что он знает.

Он посмотрел на меня так, словно я был окурком сигареты или пустым местом.

Дейтон вежливо сказал:

– Из его поведения совершенно ясно, что он ищет лазейку, чтобы отказаться давать показания. Он цитировал нам параграфы и подкалывал меня до тех пор, пока я не влепил ему. У меня лопнуло терпение, капитан.

Грегориус бросил на него ледяной взгляд.

– У вас оно легко лопается, если такой прохвост мог этого добиться. Кто снял с него наручники?

Грин сказал, что это сделал он.

– Наденьте опять! – скомандовал Грегориус. – Да покрепче, чтобы он почувствовал.

Грин собрался надеть мне наручники.

– За спину! – зарычал Грегориус.

Грин за спиной надел мне наручники. Я сел на стул.

– Крепче! – скомандовал Грегориус. – Чтобы они стянули руки.

Грин стянул крепче. Мои руки стали терять чувствительность. Наконец, Грегориус посмотрел на меня.

– Теперь можете говорить. Но поторопитесь.

Я молчал. Он усмехнулся, затем медленно протянул руку к чашке с кофе и схватил ее. Чашка просвистела в воздухе, но я уклонился в сторону, отчего свалился со стула. Я тяжело упал на плечо, перевернулся и медленно поднялся на ноги. Кисти рук у меня совершенно онемели, а выше наручников начали болеть.

Грин помог мне снова сесть на стул. Кофе капал с мокрой спинки и сиденья стула. Большая часть его попала на пол.

– Он не хочет кофе, – сказал Грегориус. – Ловкий, пес, реагирует быстро.

Все молчали. Грегориус разглядывал меня своими рыбьими глазами.

– Здесь для нас ваша лицензия значит не более, чем визитная карточка, мистер. Итак, давайте нам свои показания) Ничего не пропускайте) Расскажите обстоятельно обо всем, что вы делали начиная с десяти вечера! Обстоятельно, я сказал! Мы заняты расследованием убийства и должны поймать убийцу. Вы для нас связующее звено. Парень застал свою жену, когда она ему изменяла, и разбил ей голову так, что осталось только мясо, кости и окровавленные волосы. Давно знакомой нам бронзовой статуэткой. Не очень оригинально, зато здорово. Представьте себе, что любой детектив будет при этом указывать мне на параграфы. Во всей стране не найдется полицейского, который может справиться со своей работой, следуя всем параграфам. Вы кое-что знаете, и нам это нужно знать. Вы можете это отрицать, но я могу вам не поверить. У меня вы не будете упрямиться, мой друг. Итак, давайте)

– Вы снимете с меня наручники, капитан, если я дам показания? – спросил я.

– Возможно. Ну, говорите коротко и ясно!

– Если я скажу, что за последние 24 часа я не видел Ленокса, не разговаривал с ним и не имею понятия, где он может быть, вы удовлетворитесь этим, капитан?

– Возможно, если поверю вам.

– Если я скажу, что видел его тогда-то и там-то, не имея понятия, что он совершил преступление, если я заявлю, что не имею понятия, где он может быть в настоящее время, то этим вы не удовлетворитесь, не правда ли?

– Если вы расскажете подробности, я вас выслушаю. Например, где и когда это было, как он выглядел, о чем вы говорили, что он собирался предпринять. Из этого кое-что может выясниться.

– Судя по вашему обращению, – сказал я, – вероятно, вы изобразите меня как сообщника.

Мышцы его лица напряглись, глаза стали похожи на грязные ледышки.

– Вот как?

– Похоже на это, – сказал я. – Я требую адвоката.

– Я охотно помогу вам. Вы не против пригласить кого-либо из окружной прокуратуры?

Грегориус молча усмехнулся злой усмешкой, затем встал и обошел вокруг стола. Положив большую руку на стол и наклонившись почти вплотную ко мне, он засмеялся. Затем, не изменив выражения лица, он ударил меня сбоку по шее кулаком, похожим на кусок железа. Размахнулся он всего сантиметров на двадцать, но удар чуть по оторвал мне голову. Рот наполнился горечью и кроною. Я слышал только звон в голове. Он все еще смеялся, склонившись надо мной и упираясь левой рукой о стол. Его голос донесся до меня словно издалека.

– Я был довольно силен, но уже постарел. Вы получили неплохой удар, но от меня не дождетесь другого. У нас в городской тюрьме есть парни, настоящее место которым в концлагере. Может быть, нам не следовало их держать, потому что они отнюдь не такие чистенькие боксеры, как наш Дейтон. Они не имеют четверых детей и маленького садика с розами, как Грин. У них другие развлечения. Так что оставьте свое глупое упрямство и начинайте говорить.

– Не в наручниках, капитан.

Было очень больно, и много говорить я не мог.

Он наклонился ко мне еще ближе, и я почувствовал запах пота и гнилых зубов. Затем он выпрямился, пошел на свое место за столом и опустил свой массивный зад в кресло. Потом взял треугольную линейку и провел по грани пальцем, словно это было острие ножа.

– Чего вы ждете, лейтенант? – обратился он к Грину.

– Вашего приказа, – Грин выдавливал из себя слова, будто злился на звучание своего голоса.

– Разве я не дал вам приказания? Вы опытный работник, это записано в вашем деле. Я хочу иметь детальные показания обо всем, что делал этот человек за последние двадцать четыре часа. Хочу знать, что он делал в каждую минуту этого времени. Я хочу иметь это с подписью и датой. Хочу иметь это через два часа. Потом хочу снова видеть его здесь, чистого, в полном порядке и без всяких следов. И вот что еще, Грин… – Он замолчал и уставился на Грина взглядом, от которого мог покрыться льдом только что сваренный картофель. – Если я в следующий раз задам обвиняемому несколько вежливых вопросов, то прошу отвернуться, если я захочу оторвать ему ухо.

– Хорошо.

Грин повернулся ко мне.

– Пошли – скомандовал он.

Грегориус показал мне зубы. Их давно пора было почистить.

– Ну, как вы решили, мистер?

Я вежливо ответил:

– Вы наверно, неумышленно оказали мне услугу Вы и Дейтон. Вы решили мою проблему. Ни одному человеку не хочется предавать друга, но в ваши руки я не передал бы и врага. Вы не просто горилла. Вы бездарь и бестолочь. Вы ничего не понимаете и не способны ничего расследовать. Я уже балансировал на острие ножа, и вы могли столкнуть меня на любую сторону, но вы обругали меня, плеснули мне в лицо кофе и обработали меня кулаками, когда я был совершенно беспомощен. После этого я ничего вам не скажу, ни сейчас, ни потом.

По какой-то странной причине он сидел совершенно спокойно, дал мне высказаться, затем усмехнулся.

– Вы просто давнишний ненавистник полицейских. Ищейка, ненавидящая полицейских, и больше ничего – сказал он.

– Есть места, в которых к полицейским относятся с уважением, капитан. Но там вы бы не стали полицейским.

Он стерпел и это. Я полагаю, что ему приходилось терпеть и худшее. Затем зазвонил телефон на его письменном столе. Он взглянул на него и сделал движение рукой. Дейтон услужливо подскочил к столу и взял трубку.

– Кабинет капитана Грегориуса. – Дейтон слушал, его брови немного поднялись, затем он сказал: – Хорошо, передаю ему трубку.

Он протянул трубку Грегориусу.

– Это Олбрайт, капитан.

Грегориус нахмурился.

– Да? Что хочет эта глупая обезьяна?

Он взял трубку, подержал ее в руке, и лицо его прояснилось.

– Грегориус у телефона. – Немного послушав он ответил: – Да, он здесь, у меня в кабинете. Я только что задал ему несколько вопросов. Совершенно ничего, никаких следов… Как, как, повторите? – Вдруг лицо его исказила злобная гримаса, так что проступили желваки. Однако тон его голоса почти не изменился. Если это приказ, пусть его передаст мне начальник криминальной полиции… Ясно, я приму необходимые меры, пока не получу его. Ах, вот как… Нет, что вы. Никто не тронул и волоска не его голове. Хорошо, сейчас же.

Он положил трубку. Мне показалось, будто рука его немного дрожала. Он поднял глаза и перевел взгляд с меня на Грина.

– Снимите с него наручники, – невыразительно проговорил он.

Грин снял наручники. Я потер руки, чтобы восстановить кровообращение.

– Отвезите его в городскую тюрьму! сказал Грегориус. – Окружной прокурор отбирает у нас расследование этого дела. Очаровательное У нас положение.

Никто не двинулся с места. Грин стоял рядом со мной, тяжело дыша. Грегориус посмотрел на Дейтона.

– А вы чего ждете, идиот?

Дейтон поперхнулся.

– Вы не отдавали мне никакого приказа, шеф.

– Обращайтесь ко мне в соответствии с моим чином! Шеф я для людей повыше вас, гений! Вон отсюда!

– Слушаюсь, капитан.

Дейтон быстрыми шагами удалился. Грегориус встал, подошел к окну и уставился в него.

– Давайте испаримся! – сказал мне на ухо Грин.

– Выведите его вон, пока я не разбил ему морду! – пробормотал, не оборачиваясь, Грегориус.

Грин подошел к двери и открыл ее. Я повернулся. Вдруг Грегориус зарычал:

– Стойте! Закройте дверь!

Грин закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– Подойдите сюда! – зарычал на меня Грегориус.

Я не двинулся с места, стоял и смотрел на него. Грин тоже не шевелился. Наступила угрожающая пауза. Затем Грегориус медленно подошел ко мне и встал лицом к лицу. Он сунул в карманы свои большие руки, глаза его уставились вдаль.

– Ни волоска не тронули, – проговорил он сквозь зубы, словно для самого себя.

Его устремленный вдаль взор был лишен выражения, губы судорожно шевелились.

Потом он плюнул мне в лицо и, отступив, сказал:

– Вот вам награда!

Он повернулся и опять встал около окна. Грин снова открыл дверь. Я вышел и вынул из кармана носовой платок.

Глава 8

Камера № 3 в отделении предварительного заключения имела две койки, расположенные одна над другой, как в спальном вагоне. Заключенных в отделении было мало, и в камере я был один. Обращение здесь меня вполне устраивало. Мне дали два одеяла, не очень чистых и не очень грязных, и скомкавшийся матрас, лежащий на скрещенных железных полосах. Имелась уборная, умывальник, бумажное полотенце и раскисшее серое мыло. В отделении было чисто и не пахло дезинфекцией. Тюремные уборщики выполняли свою работу, надзиратели следили за ними опытным глазом. Трезвым и неумалишенным давали сигареты и спички. До предварительного разбирательства дела заключенные носят свою одежду. Потом надевают тюремную, без галстука, без пояса, без шнурков. Сидят на нарах и ждут, больше делать нечего.

В тюрьме человек лишен индивидуальности. Он – просто несколько строчек в регистрационной книге и незначительная забота для администрации. Никто не поинтересуется, кто его любит или ненавидит, как он выглядит, как начал свою жизнь. Никто не обратит на него внимания, пока он не доставляет хлопот, никто не обругает его. Нужно только, чтобы он сидел в определенной камере и тихо себя вел. Ему не надо против чего-либо бороться, на что-нибудь злиться. Надзиратели – тихие беззлобные люди и не садисты. Только в больших тюрьмах заключенные рычат и вопят, бьются о решетки, а надзиратели бьют их палками. Хорошая тюрьма – самое спокойное место на свете.

На третий день надзиратель в середине дня отпер мою камеру.

– Пришел ваш адвокат. Бросайте свой окурок, но не на пол!

Я спустил окурок в унитаз. Он провел меня в комнату для свиданий.

Высокий бледный мужчина с темными волосами стоял там и смотрел в окно. На столе лежал толстый коричневый портфель. Мужчина повернулся, подождал, пока закрылась дверь, и сел по другую сторону исцарапанного дубового стола допотопного вида. Наверно, Ной купил его уже подержанным. Адвокат вынул блестящий серебряный портсигар, положил его на стол и стал разглядывать меня.

– Сядьте, Марлоу. Хотите сигарету? Моя фамилия Эндикот, Севел Эндикот. Мне поручили представлять ваши интересы, без оплаты с вашей стороны. Думаю, вы хотели бы выйти на свободу, не правда ли?

Я сел и взял сигарету, он протянул мне зажигалку.

– Рад вас видеть, мистер Эндикот. Мы с вами уже имели дело, когда вы были окружным прокурором.

Он кивнул.

– Я не помню, но это вполне возможно, – слегка улыбнулся он. – Этот пост был не по мне.

– Кто послал вас ко мне?

– Я не уполномочен сообщать об этом. Если вы согласитесь взять меня адвокатом, мне уплатят гонорар.

– Значит, они его схватили.

Он только таращил на меня глаза. Я затянулся сигаретой, она была с фильтром, и дым безвкусный.

– Если вы имеете в виду Ленокса, – сказал он, то он еще на свободе.

– Почему такая секретность, мистер Эндикот? О том, кто вас нанял?

– Мой клиент желает остаться инкогнито. Это его право. Вы согласны взять меня защитником?

– Не знаю, – ответил я. – Если они не схватили Терри, почему же тогда меня держат под арестом? Никто меня ни о чем не спрашивает, никто ко мне не заходил.

Эндикот нахмурился и посмотрел на свои длинные, белые, красивые пальцы.

– Окружной прокурор Спрингер лично занимается этим делом. Но вы имеете право требовать решения судьи о вашем заключении под стражу. Я могу освободить вас под залог. Вы же знаете процедуру.

– Меня арестовали по подозрению в убийстве.

Он пожал плечами.

– Это просто универсальный термин. Вам могли предъявить и любое другое обвинение. Вероятно, вас подозревают в содействии преступнику. Вы ведь отвозили Ленокса, не так ли?

Я не ответил. Бросив безвкусную сигарету на пол, я наступил на нее ногой. Лицо Эндикота омрачилось.

– Согласимся с этим в дискуссионном порядке. Чтобы обвинить вас в содействии преступнику, нужно доказать, что вы знали о преступлении. В данном случае это означает, что вы знали об убийстве и помогли Леноксу скрыться. Освобождение под залог возможно и в этом случае. Конечно, вы важный свидетель, которого держат под арестом. Но по законам штата Калифорния можно заключить свидетеля в тюрьму только по решению судьи. Если нет решения судьи, то вас не имеют права держать в тюрьме. Но стражи закона всегда находят путь делать то, что они хотят.

– Это верно, – согласился я. – Один полицейский, некий Дейтон, ударил меня. Начальник отдела по расследованию убийств Грегориус плеснул мне в лицо горячим кофе и так сильно ударил меня по шее, что лопнули сосуды. Она еще опухшая, видите? А когда по звонку из прокуратуры им пришлось прекратить это и отправить меня сюда, то он плюнул мне в лицо. Вы совершенно правы, мистер Эндикот; парни в полиции делают все, что им вздумается.

Эндикот демонстративно посмотрел на ручные часы.

– Вы хотите быть освобожденным под залог или нет?

Спасибо, не хочу. Человек, освобожденный под залог выглядит в глазах людей наполовину виновным. Как только он выйдет на свободу, ему сразу же нужно иметь под рукой хорошего адвоката.

Но это же бессмыслица, – резко заметил Эндикот.

– Пожалуй, это бессмыслица. У меня нет здравого смысла, иначе я бы не сидел здесь. Если вы имеете связь с Леноксом, скажите ему, чтобы он не ломал из-за меня голову. Я сижу здесь не из-за него и ни на что не жалуюсь. Я пошел на этот риск. У меня такая профессия, что люди обращаются ко мне со своими заботами. Будут ли они впредь ко мне обращаться, если любой полицейский может из меня все выжать?

– Я понимаю, – медленно проговорил он. – Но в одном могу вас уверить. Я не имею связи с Леноксом, я даже незнаком с ним. Я юрист, как и все адвокаты. Если бы я знал, где находится Ленокс, то не стал бы этого скрывать от окружного прокурора.

– Я не могу себе представить, чтобы кто-то другой послал вас помочь мне.

– Вы хотите сказать, что я лгу?

Он нагнулся и погасил окурок о нижнюю сторону крышки стола.

– Если мне не изменяет память, вы из Виргинии, мистер Эндикот. Люди из Виргинии издавна пользуются в Америке своеобразной репутацией. Считают, что у них в крови южное рыцарское благородство и честность.

Он улыбнулся.

– Это прекрасно. Остается пожелать, чтобы это было правдой. Но мы теряем время. Если бы у вас было немного разума, то вы должны были сказать полицейским, что уже неделю не видели Ленокса. Это может не соответствовать действительности, но под присягой вы всегда можете сказать правду. Ни один закон не запрещает лгать полиции. Полиция учитывает это. И им гораздо лучше, когда люди лгут, а не отказываются давать показания. Это подрывает их авторитет. Чего вы хотели этим достигнуть? – Я промолчал, мне нечего было ответить. Эндикот встал, убрал сигареты в карман и взял свою И1ляпу. – Но вам захотелось дать большое представление, – продолжал он. – Вы говорили о своих правах, о параграфах. Как можно быть таким наивным, Марлоу? Такой человек, как вы, должен знать последствия. Закон и справедливость совсем не одно и то же. Закон в высшей степени несовершенный механизм. Если нажать на нужные кнопки, то в случае удачи можно добиться справедливости. И закон не может быть ничем, кроме механизма. Мне кажется, у вас нет желания себе помочь. Итак, я пойду. Вы можете вызвать меня, если измените свое решение.

– Я хочу провести здесь еще один или два дня. Если они схватят Терри, то не узнают, как он удрал. Это выяснится только во время судебного процесса. Убийство дочери Харлана Поттера даст по всей стране материал для газетных заголовков. Некоторые люди, заботящиеся о популярности, вроде Спрингера, могут в результате шумного процесса вознестись в министры юстиции, а оттуда в кресло губернатора…

Я замолчал. Эндикот иронически засмеялся.

– Я полагаю, что вы не очень много знаете о Харлане Поттере.

– А если они не схватят Ленокса, то и не захотят узнавать, как он удрал, мистер Эндикот. Они постараются как можно скорее предать эту историю забвению.

– Вы уже точно рассчитали, как все пойдет дальше, Марлоу?

– У меня для этого было время. А о Харлане Поттере я знаю только то, что он обременен сотней миллионов и что ему принадлежат девять или десять газет Как обстоит дело с шумихой в прессе?

– С шумихой в прессе? – холодно переспросил он.

– Да. Ни один репортер не брал у меня интервью. Я рассчитывал, что газеты создадут мне рекламу. Большую рекламу для моего дела. «Частный детектив предпочел сесть в тюрьму, но не предать друга».

Адвокат пошел к двери и обернулся, держась за ручку.

– Вы позабавили меня, Марлоу. В некоторых отношениях вы рассуждаете как ребенок. Верно, может случиться, что сотня миллионов купит себе порцию газетной шумихи. Но может случиться и так, что вместо этого будет куплена порция молчания.

Он открыл дверь и вышел. Надзиратель отвел меня назад в камеру № 3 отделения предварительного заключения.

– Ну, вы здесь долго не пробудете, если наняли Эндикота, – весело сказал он, запирая камеру.

Я ответил, что надеюсь на это.

Глава 9

Надзиратель вечерней смены был высокий блондин с широкими плечами и располагающей улыбкой. Он был средних лег и не испытывал ни сочувствия, ни злобы. Он хотел лишь иметь восемь часов спокойного дежурства.

Он отпер дверь моей камеры.

– К вам пришли из окружной прокуратуры.

Мы не спеша пошли к лифту и спустились в регистратуру. Возле стойки стоял толстый мужчина в коричневом костюме. Он курил трубку, ногти у него были грязные, запах от него исходил отвратительный.

– Я Спрэнклин, из окружной прокуратуры, – сказал он грубым тоном. – С вами будет говорить мистер Гренц.

Он достал наручники.

– Попробуем, как они вам подойдут!

Мы прошли через двойную дверь окружной прокуратуры. Телефонный коммутатор не работал – связь была на ночь выключена. На месте вахтера никто не сидел В некоторых кабинетах горел свет. Спрэнклин открыл дверь маленькой освещенной комнаты, в которой находились письменный стол, шкаф с документами, два или три стула и приземистый мужчина с квадратным подбородком и тупыми глазами на красном лице. При нашем появлении он поспешно убрал что-то в стол.

– Вы могли бы постучать, – зашипел он на Спрэнклина.

– Извините, мистер Гренц, – пробормотал тот. – Я сейчас думал об арестованном.

Он втолкнул меня в кабинет.

– Снять с него наручники, мистер Гренц?

– Не знаю, зачем только вы их надеваете, – ядовито заметил Гренц.

Он смотрел, как парень освобождал мои руки. Ключ от наручников был у того на громадной связке, и он с трудом нашел его.

– Все в порядке, убирайтесь, – сказал Гренц. – Подождите в коридоре, пока я не позову вас.

– У меня кончилось время службы, мистер Гренц.

– Оно кончится, когда я скажу.

Парень покраснел и протиснул свой толстый зад в дверь. Гренц мрачно посмотрел ему вслед и, когда дверь закрылась, обратил взор на меня. Я подвинул себе стул и сел.

– Я еще не разрешил вам садиться, – прошипел Гренц.

Я вынул из кармана сигарету и сунул в рот.

– И курить я вам не разрешал, – зарычал Гренц.

– В камере мне разрешено курить. Почему здесь нельзя?

– Потому что это мой кабинет. Здесь я распоряжаюсь.

Сильный запах виски потянулся над столом.

– Выпейте еще немного, это успокоит вас, – сказал я. – Мы, так сказать, вам помешали.

Он резко откинулся на спинку кресла. Лицо его стало багровым. Я зажег спичку и закурил.

После длинной паузы Гренц тихо сказал:

– Ну хорошо, вы упрямый парень. Твердый парень, не так ли? Знаете что? Сюда приходят парни любого роста и любого вида. Но отсюда все они выходят одинаковые, а именно – маленькие. И все одинакового вида, а именно – сгорбившиеся.

– О чем вы хотели со мной поговорить, мистер Гренц? И пожалуйста, не стесняйтесь моего присутствия, доставайте свою бутылку, если хотите выпить. Я тоже иногда прикладываюсь, если устаю, или нервничаю, или много работаю.

– Кажется, тот переплет, в который вы попали, не произвел на вас большого впечатления.

– Я вообще не нахожу, что попал в переплет.

– Это мы увидим. А пока что я хочу получить от вас полные и обстоятельные показания.

Он показал пальцем на магнитофон, стоящий на столике возле письменного стола.

– Сейчас мы запишем на ленту, потом отпечатаем, если ваши показания удовлетворят прокурора, возможно, он освободит вас с обязательством не уезжать из города. Итак, давайте!

Он включил магнитофон. Голос у Гренца был холодный и язвительный до предела Его правая рука все время тянулась к ящику стола. Он был молод, однако на носу у него уже отчетливо виднелась сетка сосудов. Белки глаз тоже имели нехороший вид.

– Мне это уже надоело, – ответил я.

– Что надоело? – проворчал он.

Дикие люди в диком кабинете говорили дикие слова, которые ровным счетом ничего не значили. Я просидел 56 часов в камере предварительного заключения. А почему меня посадили? По подозрению. Вы поздно вечером послали за мной этого запуганного паренька. Неужели вы считаете, что 56 часов одиночества превратили мой мозг в кашу? Неужели воображаете, будто я расплачусь у вас на груди и буду просить вас погладить меня по головке, так как я был так ужасно одинок в громадной тюрьме? Выбросьте это из головы, Гренц! Выпейте и будьте человечным. Я вполне понимаю, что вы просто делаете свое дело. Не приставайте ко мне, это вам ничего не даст.

Он сидел, слушал и смотрел на меня, затем кисло улыбнулся.

– Очень милый разговор, – заметил он. – Так, значит, вы отреагировали. Ну, теперь начинайте давать показания! Хотите отвечать на вопросы или просто расскажете все по порядку?

– Я не стану давать никаких показаний. Вы юрист и знаете, что я могу не давать их.

– Это верно, – холодно сказал он. – Я знаю законы, знаю и полицейские методы. Я даю вам возможность выйти на свободу. Если вы этого не хотите, то я знаю, что мне делать. Завтра утром я отведу вас к судье и он устроит вам предварительный допрос. Может быть, вас освободят под залог, хотя я против этого. Если вы этого добьетесь – прекрасно. Это будет стоить вам кучу денег.

Он взглянул на бумажку, лежащую перед ним на столе, прочел и перевернул ее.

– В чем меня обвиняют? – спросил я.

– Параграф тридцать второй, пособничество. Расценивается как преступление. За это можно получить до пяти лет в Квентине.

– Поймайте сначала Ленокса! – сказал я наугад.

Гренц что-то знал, я чувствовал это по его поведению.

Кое-что у него было.

Он откинулся на спинку кресла, взял авторучку и стал медленно перекатывать ее между ладонями. Потом засмеялся. Он получал удовольствие от своей роли.

– Леноксу трудно скрыться, Марлоу. Чтобы задержать преступника, обычно нужно иметь фото, и хорошее фото. Но для Ленокса этого не требуется. На лице его шрамы, волосы седые, и это в тридцатипятилетнем возрасте. У нас есть четыре свидетеля, возможно, даже больше.

– Свидетели чего?

Горький вкус появился у меня во рту, похожий на тот, какой я ощутил после удара Грегориуса. Это напомнило мне о том, что шея у меня до сих пор болит. Я осторожно погладил ее.

– Будьте сообразительнее, Марлоу! Случайно шериф из Сан-Диего с женой провожали сына и невестку на тот же самолет. Все четверо видели Ленокса, а жена шерифа видела также машину, на которой он приехал, и мужчину, который сопровождал его. Разве вы не понимаете?

– Хорошо, но как же они его узнали? – спросил я.

– Благодаря специальному оповещению по радио и телевидению. Подробного описания личности не требовалось. И шериф позвонил нам.

– Звучит неплохо, – критически заметил я. – Но ведь этого мало. Вы должны арестовать его и доказать, что он совершил убийство. Потом вам придется доказать, что я знал об этом.

Он постучал пальцем по оборотной стороне бумажки.

– Кажется, мне действительно нужно выпить, – сказал он, – Я слишком много работал сегодня.

Гренц открыл ящик стола и поставил на стол бутылку и стакан. Затем налил стакан доверху и залпом выпил.

– Уже лучше, – заметил он. – Намного лучше. Сожалею, что не могу вам предложить, поскольку вы находитесь под арестом.

Он заткнул бутылку пробкой и отодвинул в сторону но не очень далеко.

– Разумеется, мы должны кое-что доказать, как вы сказали. Но ведь, может быть, мы уже имеем его признание, дорогой мой. Не повезло, да?

По моей спине побежали мурашки.

– Тогда зачем вам мои показания?

Тренд ухмыльнулся.

– Для порядка. Ленокса привезли сюда, и он предстанет перед судом. Нам нужно все, что мы можем получить. От вас мы требуем очень немного – дайте показания, и мы вас, возможно, отпустим.

Я пристально посмотрел на Тренда. Он поиграл немного с бумагами, потом поерзал в кресле, посмотрел на бутылку и с трудом подавил желание снова взяться за нее.

– Вероятно, вы хотите знать всё либретто, – вдруг сказал он, скользнув взглядом в сторону. – Ну, только чтобы доказать вам, что я не шучу, послушайте.

Я нагнулся над столом, а он испугался, что я возьму бутылку, и снова убрал ее в стол. Я же хотел только взять свои окурок из пепельницы. Я выпрямился, зажег спичку и закурил. Тренд стал быстро говорить:

Ленокс вышел из самолета в Мататлане, месте пересечения авиалиний, городе, насчитывающем около тридцати пяти тысяч жителей. На два-три часа он исчез из поля зрения. Затем высокий брюнет с темной кожей и шрамами на лице, словно от драки на ножах, был записан пассажиром на самолет до Торреона под именем Сильвио Родригеса. Он неплохо говорил по-испански, но недостаточно хорошо для человека с таким именем. Он был слишком высок для мексиканца с такой темной кожей. Полицейские в Торреоне действовали недостаточно быстро. Мексиканские полицейские не отличаются быстротой действий, они гораздо лучше пристреливают людей. Пока они раскачивались, мужчина пересел на другой самолет и прилетел в горный городок под названием Отатоклан – маленькое солнечное местечко с озером. Пилот этого самолета был в Техасе командиром бомбардировщика и хорошо говорил по-английски. Ленокс сделал вид, будто не понимает, что он говорит.

– Если это действительно был Ленокс, – заметил я.

– Подождите, дорогой мой! Это был Ленокс. Ну хорошо, он высадился в Отатоклане и поселился там в отеле, на этот раз под именем Марио де Серва. У него был пистолет, маузер калибра 7,65 миллиметров, который в Мексике, естественно, не очень часто встречается. Пилот той машины понял, что с парнем что-то нечисто, и позвонил в местную полицию. За Леноксом стали наблюдать. Сначала сделали запрос в Мехико-Сити, потом приступили к делу.

Гренц взял линейку и стал ею играть – бессмысленное занятие, которое мешало ему наблюдать за мной.

Я сказал:

– Гм. Хитрый парень этот пилот и очень мил со своими пассажирами. Скверная история.

Гренц вдруг посмотрел на меня и сухо заметил:

– Все, что мы хотим, это быстрый процесс. После речи защитника на суде мы удовлетворимся убийством второй степени. Это один аспект дела, которым нам не хотелось бы заниматься. В конце концов, семейство довольно влиятельное.

– Это Харлан Поттер.

Гренц кивнул.

– Для простых смертных дело было бы дрянь. Спрингер может получить от этого процесса прекрасный результат. В деле есть все: эротика, скандал, деньги, красивая неверная жена, израненный герой войны – там он видимо, и получил шрамы. Черт возьми, это материал для первых страниц газет на целую неделю! Последний бродяга станет с жадностью это читать. Но мы сразу же уперлись в стену и будем вынуждены быстренько все замять! – Он пожал плечами. – Ладно, раз шеф так хочет, это его дело. Получу я от вас показания?

Гренц повернулся к магнитофону, на котором горела лампочка.

– Выключите его! – сказал я.

Гренц обернулся и бросил на меня ядовитый взгляд.

– Вам нравится сидеть в тюрьме?

– Там не так уж плохо. Там не познакомишься с лучшими людьми, но можно ли этого требовать? Смотрите на вещи трезво, Гренц! Вы хотите сделать меня подлым предателем. Может быть, я твердолобый или, наоборот, сентиментальный, но все-таки порядочный человек. Предположим, вам понадобилось нанять частного детектива – да-да, знаю, такая мысль вам неприятна, однако допустим, что у вас нет другого выхода. Захотели бы вы нанять такого, который предал своего друга? – Гренц со злобой уставился на меня. – Еще несколько пунктов, добавил я, – Разве вам не бросилось в глаза, что поведение Ленокса было немного странное? Если ему было все равно, схватят его или нет, он не стал бы прилагать столько усилий. А если бы он действительно хотел скрыться, то у него хватило бы ума не выдавать себя за мексиканца в Мексике.

– Что это значит? – зашипел на меня Гренц.

– Это значит, что вы, может быть, просто дурачите меня и высосали эту историю из пальца. Может быть, не было никакого Родригеса с крашеными волосами, не было Марио де Серва в Отатоклане, и вы не имеете понятия, где находится Ленокс.

Гренц снова достал бутылку, налил себе порцию и опять выпил залпом.

– Я с радостью увижу вас на скамье подсудимых – проговорил он скрипучим голосом. – Такого хитреца я с удовольствием туда отправлю. Это обвинение будет долго, очень долго висеть над вашей головой, вы, любитель совать свой нос в чужие дела! Вы будете с ним ходить, есть и спать. И когда вы в следующий раз совершите ошибку, мы схватим вас. Но в данный момент я вынужден сделать то, от чего меня тошнит.

Он стукнул рукой по столу, взял перевернутую бумагу и подписал ее. Всегда можно определить, что человек подписывает свою фамилию, – его движения характерны Затем Гренц встал, обошел вокруг стола, ударил ногой в дверь и позвал Спрэнклина.

Толстяк вошел вместе со своим запахом. Гренц подал ему подписанную бумагу.

– Я подписал ордер на ваше освобождение, – сказал он мне. – Это моя неприятная обязанность. Вас интересует, почему я подписал эту бумагу?

Я встал.

– Если вы пожелаете мне сказать.

– Дело Ленокса закрыто, мистер. Больше нет дела Ленокса. Сегодня он написал полное признание и застрелился в своей комнате в отеле. В Отатоклане, как я и говорил вам.

Я стоял и глядел в пустоту. Уголком глаза я видел как Гренц медленно отступил, словно испугался, что я наброшусь на него. Должно быть, в этот момент у меня был злобный вид. Затем он снова сел за стол, а Спрэнклин взял меня за руку.

– Выходите! – сказал он визгливым голосом, – Иногда вечером приятно пойти домой.

Я вышел вслед за ним из кабинета и закрыл дверь.

Прикрывал я ее тихо, словно в этой комнате только что умер человек.

Глава 10

Я написал через копирку расписку, подписался и отдал оригинал. Мне вернули мои личные вещи. В приемной стоял какой-то мужчина, прислонившись к стойке. Когда я повернулся, он выпрямился и обратился ко мне. Ростом он был метр девяносто и тощий как жердь.

– Хотите, я отвезу вас домой?

В холодном свете он казался и молодым, и старым, усталым и циничным, но не проходимцем.

– За сколько?

– Даром. Я Лонни Морган из «Джорнал». У меня свободный вечер.

– Вы полицейский репортер? – спросил я.

– Только на эту неделю. Обычно моя область – муниципалитет.

Мы вышли из прокуратуры и нашли на стоянке его машину. Я взглянул на небо, там были звезды. Воздух был холодный и приятный, я с наслаждением вдыхал его. Потом я сел в машину, и Морган повез меня.

– Я живу очень далеко, в Лорел-каньоне, предупредил я его. – Высадите меня где-нибудь!

– Туда мы и поедем, – ответил он, – Не беспокоитесь, я довезу вас до дома. Меня заинтересовало это дело.

– Похоже, что дела не существует, – заметил я, – Терри Ленокс сегодня застрелился. Так мне сказали.

– Они этому очень рады, – кивнул Лонни Морган, глядя в ветровое стекло.

Машина бесшумно скользила по тихим улицам.

– Это поможет им воздвигнуть стену.

– Какую стену?

– Кто-то строит стену вокруг дела Ленокса, Марлоу. Разве вы этого не замечаете? Дело разыгрывается отнюдь не надлежащим образом. Сегодня вечером окружной прокурор уехал в Вашингтон. Там какое-то заседание. Он уехал, имея прекрасную возможность оказаться в центре шумихи в прессе. Почему?

– Можете меня не спрашивать. Я стоял на запасном пути.

– Потому что кто-то позаботился, чтобы это было ему выгодно. Не думаю, что таким неуклюжим методом, как взятка. Просто заинтересованная в этом и состоятельная личность кое-что пообещала ему. Отец этой девушки.

Я пристроил голову В углу машины.

– Это кажется мне не очень вероятным, – возразил я. – А что же случилось с прессой? Харлану Поттеру принадлежат несколько газет, но как обстоит дело с конкурентами?

Морган бросил на меня быстрый взгляд, затем сосредоточился на дороге.

– Вы когда-нибудь соприкасались с газетами?

– Нет.

– Владельцы газет и издатели – богатые люди Все богатые принадлежат к одной клике. Конечно, существует конкуренция, ожесточенная конкуренция, борьба за тиражи и подписчиков. Но только до той границы где задевается репутация и права владельца. Как только дело доходит до этого – наступает молчание. Молчание, мой друг, наступило и в деле Ленокса. Если правильно провести дело Ленокса, друг мой, можно продать массу газет. Процесс привлек бы репортеров со всех концов страны. Но никакого процесса не будет, ибо Ленокс улизнул прежде, чем он начался. И, как я сказал, очень кстати для Харлана Поттера и его семейства.

Я выпрямился и уставился на Моргана.

– Вы хотите сказать, что все это подстроено?

Он иронически скривил губы.

– Может быть, кто-то помог Леноксу отправиться в лучший мир. Может быть, он пытался сопротивляться при аресте. Мексиканские полицейские, не раздумывая, нажимают на спуск. Готов держать пари на большую сумму, что никто не потрудился посчитать пулевые раны.

– Я полагаю, что вы ошибаетесь, – возразил я. – Я хорошо знаю Терри Ленокса. Он давно уже списал себя в расход. Когда его собирались арестовать, он оказал им услугу. Он ведь был обречен из-за убийства.

Лонни Морган покачал головой. Я знал, что он скажет, и он сказал это:

– Ни в коем случае. Если бы он просто застрелил жену или проломил ей череп, то, возможно, вы были бы правы. Но убийство было слишком зверским, лицо было изуродовано до неузнаваемости. В крайнем случае его могли бы судить за убийство второй степени, да и это вызвало бы скандал.

– Возможно, вы правы, – согласился я.

Лонни снова взглянул на меня.

– Вы говорили, что знали этого человека. Какое у вас сложилось о нем мнение?

– Я устал и сегодня не в состоянии размышлять.

Наступила долгая пауза, затем Лонни тихо сказал:

– Я всего лишь жалкий репортеришка и не очень умен, но думается мне, что он ее вообще не убивал.

– Возможно.

Лонни сунул в рот сигарету и закурил, чиркнув спичкой по приборной доске. Курил он молча, с застывшим мрачным выражением на худом лице. Мы прибыли в Ло-рел-каньон, и я объяснил ему, как ехать дальше. Машина подъехала к моему дому и остановилась у лестницы из красного дерева. Я вышел.

– Большое спасибо, что подвезли меня до дома, Морган. Хотите выпить стаканчик?

– Не хочу докучать вам. Думаю, что вам лучше побыть в одиночестве.

– Я часто бываю один. Слишком часто.

– Вам нужно мысленно проститься со своим другом, – сказал он. – Наверняка он был вашим другом, если вы по своей воле были арестованы.

– Кто так сказал?

Морган слегка улыбнулся.

– Если я не мог написать об этом в газете, то это еще не значит, что я ничего не знаю, дорогой мой. Итак, до свидания.

Я закрыл дверцу машины, он развернулся и уехал. Когда задние огни его машины скрылись за поворотом, я поднялся по лестнице, взял газеты, отпер дверь и вошел в пустой дом. Затем я включил везде свет и открыл все окна. В доме было душно.

Я сварил кофе и стал его пить, вынув из банки с кофе пять сотенных банкнот. Они были туго свернуты и засыпаны кофе. С чашкой кофе в руке я ходил взад и вперед. Включил телевизор, выключил его, встал и снова сел. Потом перелистал газеты.

Дело Ленокса сначала фигурировало на первых страницах, но вскоре перекочевало на вторые полосы газет.

Все это я уже читал в тюрьме, но стал перечитывать снова, уже другими глазами. Оттуда я почерпнул немного – только то, что была убита молодая женщина, а пресса, насколько возможно, держалась в стороне. Итак, чье-то влияние подействовало почти сразу же. Полицейские репортеры наверняка скрежетали зубами, но тщетно.

Все-таки в этом деле было нечто неясное, и прежде всего характер убийства. Никто не мог убедить меня в том, что это сделал Терри.

Я выключил свет и сел у открытого окна. Пересмешник в кустах издал несколько трелей, продемонстрировав перед сном свое искусство.

Шея моя чесалась, поэтому я побрился, принял душ, лег на спину и стал прислушиваться, словно надеясь услышать далеко в темноте ночи голос, спокойный мягкий голос, при звуках которого все станет ясным. Я не услышал его и знал, что не услышу. Никто не объяснил мне дела Ленокса, объяснение было ненужным. Убийца признался и был мертв. Расследовать не было смысла.

Это было им очень на руку, как заметил Лонни Морган. Если Терри действительно убил свою жену, то никто не должен был судить его и освещать все неприятные подробности этого дела. Если же не он убил ее, то все равно это было очень хорошо. Покойник послужит козлом отпущения и не сможет возражать.

Глава 11

Утром я, как обычно, поехал в город. Машину поставил на обычном месте. Сторож на стоянке, наверно, знал что я был видной фигурой в текущих событиях, но не подал виду. Я поднялся по лестнице, прошел по коридору и вынул из кармана ключ от своей конторы. За мной наблюдал брюнет.

– Вы Марлоу?

– Да, а что?

– Побудьте здесь! сказал он. – С вами кое-кто хочет поговорить.

Он с трудом оторвал свою спину от стены и, не торопясь, ушел.

Я вошел в контору и поднял с пола почту. Другие письма лежали на письменном столе, куда их положила уборщица. Я открыл окна и стал вскрывать конверты, потом включил зуммер на входной двери, набил трубку раскурил ее и сел, ожидая, что кто-нибудь попросит о помощи.

Дверной зуммер и телефон зазвонили одновременно.

Я взялся сначала за телефон, так как зуммер только оповестил, что кто-то вошел в мою крошечную приемную.

– Это мистер Марлоу? С вами хочет поговорить мистер Эндикот. Один момент.

Он уже был на проводе.

– Говорит Севел Эндикот, – сказал он, будто не зная, что его глупая секретарша уже протрещала его имя.

– Доброе утро, мистер Эндикот.

– Я рад, что вас освободили. Полагаю, что ваши соображения были правильными, а не высказанными просто из-за упрямства.

– Это были не соображения, а просто упрямство.

– Думаю, что вы больше ничего не услышите об этом деле. Но если это случится и понадобится помощь – обращайтесь ко мне!

– Зачем? Человек умер. Нужно будет доказать, что он вообще имеет какое-то отношение к убийству. А затем они должны доказать, что мне было известно о преступлении. Кроме того, еще нужно доказать, что он совершил преступление.

Адвокат откашлялся.

– Вероятно, вам не сообщили, что перед смертью он оставил полное признание, – спокойно сказал он.

– Сообщили, мистер Эндикот. Но разве я ошибаюсь считая, что признание еще не есть доказательство вины?

– К сожалению, я не располагаю временем для юридических дискуссий, – строго заявил он, – Я вылетаю в Мексику, чтобы выполнить там печальный долг. Вероятно, вы догадываетесь, о чем идет речь?

– Гм. Зависит от того, кто вас посылает. А этого вы мне не сказали.

– Да, я знаю. Итак, до свидания, Марлоу. Рассчитывайте на мою помощь, но позвольте дать вам небольшой совет. Не убеждайте себя в том, что выйдете из этой истории без последствий. Ваша профессия очень щекотливая.

Он положил трубку. Я тоже осторожно положил свою и немного посидел, держа руку на телефоне, в весьма мрачном настроении. Затем встряхнулся, встал и открыл дверь кабинета.

На подоконнике сидел мужчина и перелистывал журнал. На нем был серый костюм с едва заметными светло-голубыми ромбиками. Белый носовой платок был сложен квадратом, за ним торчали солнечные очки. У него были густые темные вьющиеся волосы, загорелое лицо и тонкие усики. Он посмотрел на меня веселыми птичьими глазами и улыбнулся, отложив в сторону журнал.

– Что за чушь городит этот прохвост! – воскликнул он, – Я только что прочел заметку о Костелло. Они так же хорошо знают Костелло, как я Елену Прекрасную!

– Чем могу быть вам полезен?

Он спокойно посмотрел на меня.

– Тарзан на большом красном самокате.

– Что?

– Вы, Марлоу, – Тарзан на красном самокате. Они вас сильно потрепали?

– Было дело. Почему это вас интересует?

– И после того, как Олбрайт поговорил с Грегорисом?

– Нет, после этого ничего не было.

Он чуть кивнул.

– Вы должны благодарить за это Олбрайта.

– Я спросил, почему это вас интересует. Впрочем, я незнаком с Олбрайтом и ни о чем его не просил.

Незнакомец угрюмо посмотрел на меня, затем не спеша встал, гибкий, как пантера, подошел к моему кабинету, заглянул туда и вошел. Похоже, этот человек повсюду чувствовал себя хозяином. Я вошел следом за ним и закрыл дверь. Он встал около письменного стола и насмешливо огляделся.

Я сел за письменный стол и ждал.

– Сколько вы зарабатываете в месяц, Марлоу?

Я промолчал и стал раскуривать трубку.

– Не больше семидесяти пяти в день, – сказал он.

Я бросил в пепельницу обгорелую спичку и выпустил клуб дыма.

– Вы блоха, Марлоу. Вы так ничтожны, что вас можно увидеть только в лупу.

Я продолжал молчать.

– У вас гаденькие мысли и желания. Вы насквозь гадки. Вы познакомитесь с кем-нибудь, выпьете с ним несколько раз, дадите ему немного денег – и он уже зависит от вас. Вы бессильны, не имеете ни связей, ни ума, разыгрываете перед людьми мелкие роли и ожидаете, что они будут плясать под вашу дудку.

Он нагнулся над столом и похлопал меня по щеке тыльной стороной ладони. Сделал он это с улыбкой, осторожно, не причиняя мне боли; увидев, что я не реагирую, он медленно сел, положив локти на стол и опершись подбородком о загорелые руки. Веселые птичьи глаза уставились на меня, и в них не было ничего, кроме озорного веселья.

– Знаете, кто я, вы, крохобор?

– Вы Менендец. Ваши друзья зовут вас Менди. Вы делаете бизнес на стриптизе.

– Так. А как я к этому пришел?

– Не знаю. Вероятно, сначала вы были сутенером в мексиканском заведении.

Он вынул из кармана золотой портсигар и закурил коричневую сигарету от золотой зажигалки. Выпустив дым, он кивнул, положил портсигар на стол и погладил его кончиками пальцев.

– Я большой и злой человек, Марлоу. У меня куча денег. Я должен иметь кучу денег, чтобы давать взятки парням, которых вынужден смазывать, чтобы зарабатывать кучу денег. У меня свой дом в Бел-Эр, стоивший мне 90 тысяч, и еще больше я ухлопал на его переделку. У меня очаровательная жена – платиновая блондинка – и двое детей, которые учатся в частной школе на Востоке. У моей жены на 150 тысяч драгоценностей, и еще 75 тысяч стоят ее меха и платья. У меня есть слуга, две горничных, повариха и шофер, не считая той обезьяны, что ходит позади меня. Всюду, куда я прихожу, мне почет и уважение. У меня все лучшее: лучшая еда, лучшие напитки, лучшие костюмы, лучшие номера в отелях. У меня свой дом во Флориде, морская яхта, два «кадиллака», маленький автобус-«крайслер» и «тополино» для моих детей. А что есть у вас?

– Немного, – ответил я. – В этом году у меня есть дом, в котором я живу один.

– Без женщины?

– Я одинокий. Кроме того, у меня есть то, что вы здесь видите, 1200 долларов в банке и несколько тысяч в ценных бумагах. Вы удовлетворены моим ответом?

– Сколько максимально вы получаете в день, когда у вас есть клиенты?

– Восемьдесят пять долларов.

– Боже мой, как дешево и гадко!

– Прекратите говорить колкости и скажите, что вы хотите!

Он потушил недокуренную сигарету и тотчас закурил новую, откинувшись на спинку кресла.

– Мы втроем сидели в окопе и ели, – начал он, – Было дьявольски холодно, кругом лежал снег. Мы ели из банки холодную тушенку. У нас было несколько гранат против орудийного огня. Мы посинели от холода Рэнди Стар, я и Терри Ленокс. Один снаряд упал между нами и почему-то не взорвался. Немцы применяли разные уловки, у них было извращенное чувство юмора. Иногда думаешь, что снаряд не разорвется, но через три секунды происходит взрыв. Терри схватил эту штуку и выскочил из окопа раньше, чем мы с Рзнди успели опомниться. Он действовал очень быстро, уверяю вас, дорогой мой! Как игрок с мячом. Он бросился на живот и швырнул прочь эту штуку, а она взорвалась в воздухе. Осколки пролетели над его головой, но один попал ему в лицо. В этот момент началось светопреставление и нам пришлось удирать.

Менендец замолчал и уставился на меня веселыми черными глазами.

– Большое спасибо за то, что вы мне рассказали, – сказал я.

Вы понимаете шутки, Марлоу. Мы с Рэнди обсудили случившееся и пришли к выводу, что Терри погиб. Но он остался жив. Немцы схватили его и почти полтора года обрабатывали. Они неплохо его заштопали, но сильно избивали. Нам стоило больших денег разузнать о нем и еще больших его найти. Но после войны мы заработали на черной бирже уйму денег и могли на это пойти. Наполовину новое лицо, седые волосы и расшатанные нервы – вот что получил Терри, спасая нас. Там же, на Востоке, он начал пить, то и дело попадал в тюрьму и совершенно опустился. Что-то было у него на душе, но мы не знали что. Потом мы узнали, что он женился на этой богатой женщине и зажил на широкую ногу. Потом развелся с ней, потом помирился и снова на ней женился, а теперь она протянула ноги. Ни Рэнди, ни я ничего не могли для него сделать; он не желал ничего от нас принимать, кроме того места в Вегасе. И когда он попал в настоящую беду, то не обратился к нам, а пришел к такому ничтожеству, как вы. К парню, которого полицейские могут обработать, как им вздумается. А теперь и он протянул ноги, не попрощавшись с нами и не дав нам возможности отплатить ему. У меня есть связи в Мексике, воспользовавшись которыми он мог бы скрыться. Я мог оказать ему помощь быстрее, чем шулер передергивает карты. Но он обратился к вам, и это злит меня. К какому-то ничтожеству, которого может избить любой полицейский!

– Полицейские могут всякого избить. Что же вы хотите от меня? Что я должен сделать?

Просто бросить это дело, – ответил Менендец.

– Что именно бросить?

– Не создавать себе рекламы и бизнеса из дела Ленокса. Дело закончено и похоронено. Терри умер, и,(мы не хотим, чтобы ворошили эту историю. Парень и без того уже слишком сильно пострадал.

– Чувствительный мошенник! Это меня удивляет.

– Примите это к сведению, ничтожество! Зарубите себе на носу. Менди Менендец не обсуждает. То, что он говорит, должно быть сделано. Поищите себе другое дело, на котором можно заработать несколько долларов. Понятно?

Он встал, разговор был окончен. Он взял свои перчатки, они были из белоснежной свиной кожи и выглядели совершенно новыми. Шикарный парень, этот Менендец, притом очень энергичный.

– Никакой рекламы я себе не делаю, – заявил я.

И бизнеса не делаю. Мне это не нужно.

– Не обманывайте меня, Марлоу! Вы не только из-за нежных чувств просидели три дня за решеткой. Вы получили за это деньги. Не знаю от кого, но уже догадываюсь. Дело Ленокса закрыто и останется закрытым, если…

Он не закончил фразу.

– Если только Терри не мертв, – сказал я.

Его удивление было мимолетным.

– Я бы охотно согласился с вами, ничтожество, но он умер.

Я не стал возражать. Через секунду его лицо расплылось в усмешке.

– Тарзан на большом красном самокате, – сказал он, растягивая слова. – Упрямый козел. Будь доволен, что я сам к тебе пришел. К парню, работающему за гроши, с которым каждый обращается как хочет. Ни бизнеса, ни семьи, ни перспектив – совсем ничего. Ну, до свидания, ничтожество!

Я сидел молча, стиснув зубы, смотрел на его золотой портсигар, лежащий на письменном столе, и чувствовал себя старым и усталым. Затем медленно поднялся и взял портсигар.

– Вы забыли, – сказал я, выходя из-за письменного стола.

– У меня полдюжины таких, – небрежно ответил Менди.

Я подошел к нему и подал портсигар. Он взял его.

– А как насчет полдюжины вот таких? – спросил я и ударил его изо всех сил в живот.

Менди заскулил и согнулся, портсигар упал на пол.

Он отшатнулся к стене, и руки его судорожно подергивались. Мы стояли друг против друга. Я протянул руку и провел пальцем по его челюсти. Он не шевельнулся, потом с трудом выдавил улыбку на лице.

– Не думал я, что вы такой, – сказал он.

– В следующий раз захватите с собой пистолет! Или больше не называйте меня ничтожеством!

– У меня есть парень, который сопровождает меня с пистолетом.

– Захватите его с собой. Он вам будет нужен.

– Вы дикий тип, Марлоу, когда приходите в ярость!

Я поднял с пола золотой портсигар и подал ему. Менди положил его в карман.

– Не могу вас понять, – сказал я. – Я задавал себе вопрос, зачем вы ко мне пришли и так со мной обращались. Потом мне это надоело. Такие шикарные парни всегда надоедают. Как при игре в карты, которые состоят из одних тузов. Вы имеете все и не имеете ничего. Просто сидите и любуетесь самим собой. Совсем не удивительно, что Терри не обратился к вам за помощью. Это все равно что просить денег у потаскухи.

Менендец прижал руку к животу.

– Вы не должны так говорить, ничтожество. Может случиться, что вы слишком далеко зайдете со своими шутками.

Менендец подошел к двери и открыл ее. Телохранитель, прислонившийся к стене в коридоре, выпрямился и повернулся к нему. Менендец подал ему знак головой. Телохранитель вошел в мою контору и невыразительно посмотрел на меня.

– Посмотри на него хорошенько, Чик, – сказал Менендец. – Смотри, чтобы ты его узнал, если встретишься с ним! Возможно, в ближайшие дни у вас будут друг к другу дела.

– Я хорошо его разглядел, шеф.

– Смотри, как бы он не ударил тебя по кишкам! – с кислой усмешкой сказал Менди. – Его хук правой не пустяк.

Чик пренебрежительно посмотрел на меня.

– Так близко я его не подпущу.

– Ну пока, ничтожество! – сказал Менендец и вышел.

– До свидания, – холодно сказал телохранитель. – Меня зовут Чик Агостино. Вы еще со мной познакомитесь.

На его челюсти вздулись мышцы. Затем он повернулся и вышел вслед за боссом.

После этого в течение трех дней ничего не произошло. Никто не нападал на меня, не звонил и не поджидал. Никто не поручал мне найти сбежавшую дочь или жену, удравшую с другим мужчиной, пропавшее жемчужное ожерелье или завещание. Я сидел и смотрел в стену.

Дело Ленокса скончалось столь же внезапно, как и родилось. Было проведено дознание, но на него меня даже не вызвали. Оно проходило в необычное время, без предварительного оповещения и без присяжных. Коронер зачитал собственное решение, по которому смерть Сильвии Ленокс, урожденной Поттер, после развода Вастерхейм, после развода ди Григорио, произошла от умышленных действий ее мужа Теренса Вильяма Ленокса. Это не вызывало ни у кого сомнений.

Тело разрешили похоронить. Его переправили на самолете на север и погребли в семейном склепе. Пресса не была приглашена. Никто не давал интервью, а Харлан Поттер их вообще никогда не давал. Увидеться с ним было так же трудно, как с далай-ламой. Люди, имеющие сто миллионов долларов, ведут своеобразную жизнь под охраной слуг, телохранителей, секретарей, адвокатов и своих подчиненных. Вероятно, они едят, спят, стригут волосы и меняют костюмы, но точно этого никто не знает. Все, что можно о них прочитать или услышать, предварительно обработано сворой пропагандистов, получающих высокую зарплату за то, чтобы создать желаемый образ – нечто простое и чистое, хорошо отшлифованное. Правды здесь не требуется, нужно только согласование с определенными фактами, а факты эти можно пересчитать по пальцам.

На третий день к вечеру зазвонил телефон, и я поговорил с неким Говардом Спенсером. Он сказал, что является представителем одного нью-йоркского издательства и находится здесь в кратковременной командировке. И что у него есть проблема, о которой хотелось бы со мной поговорить. Он просил меня встретиться с ним завтра в 11 утра в баре отеля «Риц-Беверли».

Я спросил, что у него за проблема.

– Довольно деликатная, но вполне моральная, – ответил он, – Само собой разумеется, я заплачу вам за потраченное время.

– Большое спасибо, мистер Спенсер, но в этом нет необходимости. Вам рекомендовал меня кто-нибудь из моих знакомых?

– Да, некто, слышавший о вас – о вашем кратковременном столкновении с юстицией, мистер Марлоу. По его совету я и обратился к вам. Но мое дело не имеет ничего общего с этой трагической историей. Речь идет просто о том… ну, мы лучше поговорим об этом за рюмкой вина.

– Хорошо, мистер Спенсер, завтра утром я там буду.

Он поблагодарил меня и положил трубку. Я недоумевал, спрашивая себя, кто мог меня рекомендовать. Подумал, что это мог быть Эндикот, и решил спросить его об этом. Но когда я позвонил ему, оказалось, что он уже неделю был в отъезде. Значит, это был не он. Конечно у меня были довольные мной клиенты. А мне нужно было дело, так как я нуждался в деньгах. Во всяком случае, так я думал, пока вечером не вернулся домой и не нашел письма, в которое был вложен портрет Мэдисона.

Глава 12

Письмо лежало в красно-белом почтовом ящике у лестницы. Обычно я туда не заглядывал, потому что ко мне домой письма не приходили. На этот раз я посмотрел туда, так как дятел раздолбил крышку ящика клювом, и совсем недавно. На конверте был штамп мексиканской авиапочты и куча мексиканских марок. Адрес был написан почерком, который я, вероятно, не узнал бы, если бы в последнее время мои мысли не вертелись постоянно вокруг Мексики. Почтового штемпеля я не мог разобрать: письмо штемпелевали вручную, и штемпельная подушка, наверно, высохла. Письмо было толстое. Я поднялся по лестнице, сел в гостиной и стал читать его. Вечер был очень тихий. Вероятно, это письмо принесло от покойника могильную тишину.

Письмо было без даты и без обращения.

Это было все. Я сложил письмо и убрал его в конверт. Значит, к нему постучался коридорный с кофе, иначе бы я не получил письма. Во всяком случае, не с портретом Мэдисона. Портрет Мэдисона – это банкнота в пять тысяч долларов.

Она лежала, зеленая и новая, передо мной на столе. Я еще никогда таких не видел, многие работники банков тоже таких не видели. Но типы вроде Рэнди Стара или Менендеца, вероятно, держат их в кармане как резерв карманных денег. Такую можно получить только в государственном банке. В Соединенных Штатах их всего около тысячи в обращении. Моя сверкала приятным блеском.

Через некоторое время я отправился на поздний сеанс в кино. Фильм был неинтересный, и я почти не следил за происходящим на экране. Был только шум и множество лиц. Вернувшись домой, я разыграл на шахматной доске нудную партию Лопеса, и это тоже было неинтересно. Потом я лег в постель, но никак не мог заснуть. В три часа ночи я встал и послушал Хачатуряна. Он называет это скрипичным концертом, а по-моему, это больше похоже на работу испорченного вентилятора.

Бессонные ночи бывают у меня так же редко, как тугой бумажник. Не назначь я встречу с Говардом Спенсером, я откупорил бы бутылку виски и напился до бесчувствия. Если я еще раз увижу вежливого человека в «роллс-ройсе», то сейчас же убегу от него без оглядки. Нет ничего опаснее того случая, в какой я попал по своей собственной воле.

Глава 13

В одиннадцать часов я сидел в третьей нише справа от выхода из обеденного зала. Сидел я спиной к стене и мог видеть каждого входящего и выходящего. Утро было ясное, без тумана и облаков, солнце сверкало на поверхности плавательного бассейна, тянувшегося вдоль стеклянной стены до конца обеденного зала. Я наблюдал, как девушка с обольстительной фигурой в белом купальнике из шкуры акулы влезла по стремянке на верхнюю площадку для прыжков в воду. Я видел белые полоски между ее купальником и линией загара. Затем она скрылась из поля моего зрения. Моментом позже я увидел ее делающей сальто в полтора оборота. Водяные брызги взметнулись так высоко, что образовали радугу в лучах солнца, почти столь же красивую, как девушка.

Потом она вышла из бассейна, отстегнула белую шапочку и распустила отбеленные перекисью локоны. Покачивая задом, она подошла к белому столику и села рядом с лесорубом в белых льняных брюках и темных очках. Он протянул руку и похлопал ее по бедрам. Она широко открыла рот и засмеялась. После этого мой интерес к ней пропал. Я не слышал ее смеха, но на ее открытый рот со сверкнувшими как молния зубами мне уже не хотелось смотреть.

Я взглянул на часы. Этот издатель опаздывал уже на двадцать минут. Я решил подождать еще полчаса и затем уйти. Нельзя же, в самом деле, позволять клиентам третировать себя. В данное время я в работе срочно не нуждался и не мог позволить использовать себя как кучера какому-то типу с Востока. Пусть даже он будет генеральным директором с кабинетом на восемьдесят пятом этаже, батареей кнопок на столе, с радиоаппаратурой и секретаршей в модном платье от Хетти Карнеги, о многообещающими глазами. Такой руководящий тип может пригласить кого-нибудь прийти к девяти часам и заставить дожидаться его с приветливой улыбкой, а он заявится часа через два, выпивши двойную порцию коньяка. А придя, скажет, что ему нужно срочно уехать по служебным делам на пять недель в Акапулько, а за текучку он примется потом.

Старый официант, проходя мимо, бросил снисходительный взгляд на мой плохонький скотч с водой. Я покачал головой, и он махнул своей белой гривой. В этот момент появилась Мечта. Мне показалось, будто в баре мгновенно все стихло, словно дирижер постучал палочкой по пульту и поднял руку.

Она была высокая и стройная, в белом льняном костюме, с черно-белым платочком на шее. Волосы у нее были золотистого цвета, как у сказочной принцессы, и сидели в шляпке, как птица в гнезде. Глаза ее были редкого василькового цвета, ресницы длинные и немножко светловатые.

Она подошла к столику напротив и сняла белые перчатки с отворотами, Старый официант сервировал ее столик так, как мне никогда не делали. Она села, перекинула перчатки через ручку сумки и поблагодарила его столь очаровательной улыбкой, что его на секунду парализовало. Потом она что-то тихо сказала ему. Он поспешил почти бегом.

Я не мог оторвать от нее взгляда, и она это заметила. Она чуть подняла взор и больше не смотрела на меня. У меня же перехватило дыхание.

Блондинки бывают разные. Все они имеют свои особенности, не говоря уже об искусственных блондинках, которые без перекиси водорода такие же белокурые, как зулусы, а по нраву такие же нежные и мягкие, как тротуар.

Есть маленькие миловидные блондинки, которые чирикают и щебечут, и высокие, подобные статуям, бросающие ледяные взгляды голубыми глазами. Есть блондинки, подглядывающие опущенными глазами, – они прекрасно благоухают и блистают и виснут на руке. Они отправляются домой всегда ужасно усталые. У них всегда беспомощные лица и страшные головные боли. От таких лучше всего поскорее отделаться, пока не потрачено на них много денег и надежд. Их мигрени будут оружием, которое не притупляется и столь же смертоносно, как меч старого воина или яды Лукреции Борджиа.

Есть нежные, послушные блондинки-алкоголички; им все равно, как быть одетой, лишь бы была норка, все равно, куда идти, лишь бы было много шампанского.

Есть бледные блондинки с неопасной для жизни, но неизлечимой анемией. Они очень медлительны, похожи на призраки, говорят тихим голосом, словно ниоткуда. Они не могут ничего понять, так как, во-первых, не хотят, а во-вторых, потому что читают Данте в оригинале или Кафку либо изучают провансальский язык. Они восторгаются музыкой и, когда играет Нью-йоркский филармонический оркестр, могут сказать, какой из шести басов запоздал на четверть такта. Я слышал, что Тосканини тоже может это сказать.

Наконец, есть превосходные экземпляры, которые переживают все моды и стили. Они выходят замуж за двух миллионеров подряд и наконец поселяются на вилле в шикарном курортном месте, где имеют громадный «альфа-ромео» с шофером и помощником шофера, и всегда в окружении толпы одряхлевших аристократов.

Мечта была единственная в своем роде. Ее нельзя было классифицировать, как нельзя классифицировать прозрачную воду горных рек и ее оттенки. Я все еще пристально смотрел на нее, когда рядом со мной кто-то сказал:

– Я скандально опоздал. Прошу извинить. Меня зовут Говард Спенсер. А вы Марлоу?

Я обернулся. Он был средних лет, довольно полный господин в неряшливом костюме, однако хорошо побрит, а его редкие волосы были тщательно причесаны. На нем была пикейная жилетка, которую в Калифорнии можно увидеть разве что на приехавшем из Бостона. Очки его были без оправы. Он похлопал рукой по старому портфелю, в котором, очевидно, находилась причина его опоздания.

– Три новеньких с иголочки рукописи романов. Было бы очень обидно не взять их и упустить возможность отказаться от них.

Он подал знак старому официанту, который поставил на стол Мечте нечто высокое и желтое.

– Я имею слабость к апельсиновому соку с джином. Хотите присоединиться?

Я кивнул, и старый официант удалился. Указав на портфель, я спросил:

– Откуда вы знаете, что откажетесь от них?

– Если бы они на что-нибудь годились, авторы не принесли бы их лично ко мне в отель. Они могли передать рукописи нью-йоркскому агенту.

– Зачем же тогда вы их вообще взяли?

– Отчасти не хотелось делать людям неприятности, отчасти ради одного шанса на тысячу, на который каждый издатель всю жизнь надеется. Часто на коктейлях знакомишься с разными людьми, некоторые из них пишут романы. Подвыпивши, становишься снисходительным к человеческим слабостям и делаешь вид, что будешь рад просмотреть рукопись. Тогда они с отвратительной поспешностью являются в отель и вынуждают меня прочитать рукописи. Однако я не думаю, чтобы вас очень интересовали издатели и их проблемы.

Официант принес выпивку. Спенсер взял бокал и сделал большой глоток. На золотую девушку напротив нас он не обратил внимания. Все оно было обращено на меня. Спенсер знал, как обращаться с людьми.

– Что касается меня, то я время от времени читаю книги, – сказали.

– Один из наших лучших авторов живет в этой местности, – сказал Спенсер. – Может быть, вы читали его книги. Это Роджер Эд.

– Гм.

– Я понял, что вы хотели сказать, – уныло усмехнулся он. – Вы не любите исторических романов. Но они хорошо раскупаются.

– Я не это хотел сказать, мистер Спенсер. Я просматривал одну из его книг. По-моему, это халтура. Я ошибаюсь?

Спенсер рассмеялся.

– О нет, многие тоже так считают. Но сейчас дело заключается в том, что его книги автоматически становятся бестселлерами. И каждый издатель должен иметь несколько таких авторов для покрытия затрат.

Я посмотрел на золотую девушку напротив. Она выпила свой лимонад или что-то в этом роде и взглянула на крошечные ручные часы. Бар постепенно заполнялся посетителями, но в нем еще было тихо.

– Он имеет отношение к вашей проблеме? – спросил я Спенсера. – Этот Эд?

Спенсер кивнул и внимательно посмотрел на меня.

– Расскажите немного о себе, мистер Марлоу, если ничего не имеете против.

– Что мне рассказать? Я частный детектив, вот уже много лет имею лицензию. Я холост, небогат и постепенно старею. Не один раз сидел в тюрьме и не веду дел о разводах. Меня интересуют женщины, выпивка, шахматы и кое-что другое. С полицией я не в очень хороших отношениях, но с некоторыми ее работниками неплохо уживаюсь. Я местный житель, родился в Санта-Розе, родители мои умерли, братьев и сестер нет, и если меня когда-нибудь убьют в темном переулке – это легко может случиться при моей профессии, – то некому будет меня пожалеть.

– Понимаю, – сказал Спенсер, – но все это еще не объясняет того, что мне хотелось бы знать.

Я выпил апельсиновый сок с джином. Он не пришелся мне по вкусу. Я усмехнулся и сказал:

– Я пропустил одну деталь, мистер Спенсер, я ношу в кармане портрет Мэдисона.

– Портрет Мэдисона? Не понимаю…

– Пятитысячную банкноту, – пояснил я. – Она всегда при мне. Моя счастливая монета.

– Великий боже! – воскликнул он, – Ведь это же очень опасно.

– Кто-то, однако, сказал, что с определенного момента все опасности равны.

– По-моему, это сказал Уолтер Вейджхот. Он говорил о кровельщиках, работающих на колокольнях. Очень жаль, но я книгоиздатель, – усмехнулся Спенсер. – С вами все в порядке, Марлоу. Я могу с вами рискнуть. Если я этого не сделаю, вы пошлете меня к черту. Верно?

Я тоже усмехнулся. Он подозвал официанта и заказал еще два бокала.

– Дело такого рода, – негромко продолжал он. – Нас очень беспокоит Роджер Эд. Он не может закончить книгу. Человеку, кажется, приходит конец. Дикие приступы пьянства и гнева. Снова и снова он пропадает где-то по многу дней подряд. Не так давно он столкнул жену с лестницы, и она попала в больницу с пятью сломанными ребрами. Но это не привело к разрыву между ними, отнюдь нет. Парень просто частенько перепивает. – Спенсер откинулся назад и мрачно посмотрел на меня. – Нам нужно получить от него эту книгу. Нам она срочно нужна. От этого в известной степени зависит мое положение. Но нам нужно еще больше. Мы хотим спасти талантливого писателя, способного написать еще лучшие вещи. Что-то там не в порядке. Сейчас он даже не захотел со мной говорить. Мне ясно, что ему нужно обратиться к психиатру, но миссис Эд другого мнения. Она убеждена, что душевно он вполне нормален, но чего-то до смерти боится. Может быть, шантажа. Они женаты уже пять лет. Возможно, что-то вдруг выплыло из его прошлого. Это может быть, например, – просто как предположение – трагический случай при езде на автомобиле. Кто-то знает об этом и держит его в руках. Мы не знаем, в чем дело, но хотим узнать. И мы хорошо заплатим, чтобы исправить это неприятное положение. Если окажется, что необходимо медицинское вмешательство – пусть будет так. Если же нет, то нужно разгадать тайну. А пока что нужно обеспечить защиту миссис Эд. В следующий раз он может ее убить.

– Вам нужен не детектив, а волшебник, – заметил я. – Что я могу сделать? Если в нужный момент я окажусь поблизости, то, может быть, я справлюсь с ним и уложу его в постель. Но меня может и не быть. Шансы здесь один к ста, и вы это знаете.

– Он почти такого же роста, что и вы, но не вашего сложения, – сказал Спенсер. – И вы ведь можете долго у них находиться.

– Вряд ли. И алкоголики хитры. Он выберет удобный момент, когда меня там не будет, и придет в бешенство. Кроме того, я не согласен сделаться санитаром.

– Санитаром быть и не нужно. Роджер не такой человек, чтобы примириться с этим. Он очень одаренный парень, только из-за чего-то иногда теряет контроль над собой. За свою писанину для полуидиотов он получает слишком много денег. Но единственное спасение для писателя – это просто писать. При этом проявится все хорошее, что скрыто в нем.

– Извольте, я понимаю, – недовольно проговорил я. – Он замечательный парень. Кроме того, он очень опасен. У него есть тайная вина, и он пытается утопить ее в вине. Эта проблема не для меня.

Спенсер посмотрел на ручные часы, и лицо его так потускнело, что сразу показалось постаревшим и уменьшившимся.

– Ну, вы не должны обижаться на меня за то, что я хотел попытаться.

Он взял свой толстый портфель. Я взглянул на золотую девушку напротив. Она собралась уходить. Седой официант склонился к ней со счетом. Она дала ему деньги плюс очаровательную улыбку, и он казался счастливым. Она подкрасила губы и надела белые перчатки с отворотами, а официант отодвинул стул чуть не до середины зала, чтобы она могла выйти.

Я посмотрел на Спенсера. Он мрачно глядел в пустой бокал на краю стола, поставив на колени свой портфель, и молчал.

– Послушайте, – сказал я. – Мне нужно повидать этого человека и составить о нем свое мнение, если вы этого хотите. Я поговорю с его женой. Но думается мне, он меня выпроводит.

– Нет, мистер Марлоу, я полагаю, что этого не произойдет. Напротив, я думаю, что вы найдете его симпатичным.

Я поднял голову и увидел пару фиалковых глаз. У нашего столика стояла Мечта. Я поднялся и встал в неловкой позе у задней стены ниши.

– Прошу вас, сидите, – сказала она голосом нежным, как перышки летних облаков, – Я должна перед вами извиниться, но мы решили, что я сначала присмотрюсь к вам, а потом уже представлюсь. Я – Эйлин Эд.

– Его это не интересует, – удрученно сказал Спенсер.

Она приветливо улыбнулась.

– Я иного мнения.

Я собрался с силами. Я стоял в неустойчивом положении и дышал открытым ртом, как школьница на экзамене. Это действительно была потрясающая девушка! От взгляда на нее замирало сердце.

– Я не говорил, что меня это не интересует, миссис Эд. Я просто сомневался в том, что смогу принести пользу, боялся, что такая попытка может стать роковой ошибкой. Я ведь могу причинить этим большой вред.

Улыбка ее исчезла, и она стала совершенно серьезной.

– Вы поспешили со своими выводами. Нельзя судить о людях только по их поступкам, нужно поглубже узнать их.

Я неопределенно кивнул и невольно подумал в связи с этим о Терри Леноксе.

– А для этого надо с ними поближе познакомиться, – добавила она дружеским тоном. – До свидания, мистер Марлоу. Если вы измените свое решение…

Она быстро открыла сумку и дала мне визитную карточку.

– И большое спасибо за то, что вы пришли!

Она поклонилась Спенсеру и ушла. Я смотрел, как она выходила из бара и шла через застекленный коридор в обеденный зал. Я видел краешек ее белого жакета, когда она свернула за угол. Затем я наклонил голову и взял свой бокал апельсинового сока с джином.

Спенсер наблюдал за мной. В его взгляде появилась твердость.

– Хорошо подстроено, – заметил я. – Но вы должны были время от времени поглядывать на нее. Нельзя сидеть возле такой Мечты двадцать минут и не обратить на нее внимания.

– Глупо с моей стороны, не правда ли?

Он попытался заставить себя рассмеяться. Ему не понравилось, что я ее так разглядывал.

– У людей такие смешные представления о частных детективах. Если подумать, что можно иметь такого в доме…

– Не думайте, что сможете иметь его у себя в доме! – сказал я, – Лучше сперва подумайте о другой истории! Может быть, вам придет на ум что-нибудь лучшее, чем ваш рассказ о том, как кто-то, пьяный или трезвый, столкнул эту красавицу с лестницы и сломал ей пять ребер.

Спенсер покраснел и крепко схватил свой портфель, – Не думаете ли вы, что я солгал?

– Разве это меняет положение дел? Свою сцену вы разыграли. Вероятно, вы сами неравнодушны к этой даме.

Он вдруг встал, – Ваш тон мне не нравится, – заявил он, – Не знаю, нравитесь ли мне вы сами. Сделайте одолжение и забудьте об этой истории. Я сейчас оплачу потраченное вами время.

Он бросил на стол двадцатку и добавил несколько долларов официанту. Секунду он стоял, устремив на меня взор. Глаза его просветлели, но лицо все еще было красное.

– Я женат и у меня четверо детей, – неожиданно сообщил он.

– Извините.

Он откашлялся, повернулся и ушел. Шел он довольно бодро. Некоторое время я смотрел ему вслед, затем выпил свое питье, достал пачку сигарет, вытряс одну и закурил.

Старый официант подошел и посмотрел на деньги.

– Могу я принести господину что-нибудь еще?

– Нет. Все эти деньги для вас.

Он не спеша взял со стола деньги.

– Здесь двадцатидолларовая бумажка. Джентльмен, который здесь сидел, наверно, ошибся.

– Он умеет считать. Деньги все ваши, я сказал.

– Я, конечно, очень благодарен. Если вы точно это знаете…

– Совершенно точно.

Он поклонился и ушел с озабоченным видом. Тем временем бар заполнился посетителями. Несколько молодых женщин с округлыми формами прошли мимо, напевая и размахивая руками. Они знали обоих франтов в соседней нише. Картина постепенно оживлялась милой женственностью и красными ногтями.

Я наполовину выкурил сигарету, уныло глядя в пустоту, и вышел из бара.

Пройдя через коридор и холл отеля, я вышел на улицу и надел солнечные очки. Когда я сел в свою машину, мне впервые пришло в голову посмотреть на визитную карточку Эйлин Эд. Она была очень маленькая, но на ней, как и положено, был написан адрес и номер телефона.

Я, конечно, знал Айдл-Валлей и знал, что этот район изменился с тех времен, когда там были сторожа у ворот, частные отряды блюстителей порядка, казино на озере и пятидесятидолларовые девушки для развлечений, С тех пор как закрыли казино, там стало тихо. Я подходил к Айдл-Валлей так же, как луковица к банановой кожуре.

Вечером мне позвонил Говард Спенсер. Его гнев испарился, и он сказал мне, что сожалеет, что не совсем правильно оценил обстановку. Спросил меня, не передумал ли я.

– Я пойду к нему, только если он пригласит меня. Иначе не пойду.

– Понимаю вас. Вам очень хорошо заплатят…

– Послушайте, мистер Спенсер, – резко сказал я, – от судьбы деньгами не откупишься. Если миссис Эд боится мужа, она может уехать из дома. Это ее личное дело. Никто не сможет охранять ее от мужа 24 часа в сутки. Но вы хотите большего, вы хотите знать, почему, как и когда тот парень выбивается из колеи, а затем принять меры, чтобы это не повторялось – по меньшей мере до тех пор, пока он не закончит книгу. А это тоже его личное дело. Если ему действительно хочется написать эту проклятую книгу, то он бросит пить, пока не закончит ее. Вы слишком многого хотите.

– Все это связано, – возразил Спенсер. – Это одна и та же проблема. Но, кажется, я понимаю. Это слишком сложное для вас дело. Ну, тогда до свидания! Я вылетаю сегодня обратно в Нью-Йорк.

– Счастливого пути!

Он поблагодарил меня и положил трубку. Я забыл ему сказать, что отдал его деньги официанту. Хотел было перезвонить, но подумал, что у него и без этого хватает хлопот.

Я запер контору и поехал к «Виктору», чтобы выпить в память о Терри гимлит, как он просил в письме. По дороге я раздумал, у меня не было подходящего сентиментального настроения. Вместо этого я зашел к Лоури, выпил там мартини и съел молодого цыпленка и йоркширский пудинг.

Приехав домой, я включил телевизор и стал смотреть состязания по боксу.

Ребята никуда не годились – просто пара танцоров, которым надо было выступать у Артура Мэррея. Они только скакали, качались то туда, то сюда и выводили друг друга из равновесия обманными ударами. Ни один из них не был способен ударом пробудить свою бабушку от легкой дремоты. Судья на ринге то и дело хлопал в ладоши, стремясь оживить поединок, но ребята не спеша топтались на месте, награждая друг друга длинными ударами левой. А от рекламных вставок могло сделаться дурно даже козе, выросшей среди колючей проволоки и осколков пивных бутылок.

Я выключил телевизор и закурил длинную сигарету. Сделанная из легкого табака, она была хороша для моей глотки. На ее марку я не обратил внимания. Я уже собирался завалиться спать, когда позвонил лейтенант Грин из отдела убийств.

– Думаю, что вам будет интересно узнать, что ваш друг Ленокс несколько дней назад был похоронен в том мексиканском городке, где он покончил с собой. Туда приезжал адвокат, как представитель их семьи, и организовал похороны. На этот раз вам повезло, Марлоу. Если когда-нибудь еще придет в голову помочь другу убежать из страны, не делайте этого!

– Сколько пулевых ранений у него было?

– Что вы хотите этим сказать? – пробурчал Грин, затем немного помолчал и ответил: – Одно, я полагаю. Обычно так бывает, когда стреляют в голову. Адвокат привез с собой набор отпечатков пальцев и кое-что из карманов покойника. Ничего интересного. Что еще вы хотели бы знать?

– Кое-что хотел бы, но вы не скажете. Хотел бы знать, кто убил жену Ленокса.

– Господи, да разве Гренц не сказал вам, что он оставил полное признание? В газетах тоже об этом писалось. Разве вы не читаете газет?

– Большое спасибо, что вы мне позвонили, мистер Грин. Это очень мило с вашей стороны.

– Послушайте, Марлоу, – сказал он, – если у вас есть какая-нибудь смехотворная идея об этом деле, то забудьте ее. Вы можете нажить массу неприятностей, если будете об этом говорить. Дело закрыто, убрано и посыпано нафталином. Ваше счастье, что это так! За пособничество в Калифорнии дают пять лет. И еще кое-что хочу вам сказать. Я давно уже работаю в полиции и хорошо знаю, что не всегда человека сажают в тюрьму за то, что он сделал. Все зависит от того, как это будет подано на процессе. Спокойной ночи!

Я положил трубку и подумал о том, что честный полицейский с нечистой совестью всегда злой. Нечестный тоже. Почти все люди тоже злые, включая и меня.

Глава 14

На следующее утро, как только я закончил бриться, раздался звонок. Открыв дверь, я увидел пару фиалковых глаз. На этот раз на Эйлин был коричневый льняной костюм с платочком цвета корицы. Она была без серег и без шляпы и казалась немного бледной, но не похоже было, что ее спустили с лестницы. Она робко улыбнулась.

– Знаю, что не должна была приходить и надоедать вам, мистер Марлоу. Вы, вероятно, еще не завтракали. Но я постеснялась прийти в вашу контору и не хотела обсуждать личные дела по телефону.

– Естественно. Входите же, миссис Эд! Как насчет чашки кофе?

Эйлин вошла в комнату и села на софу, ничего не разглядывая.

– Ах, спасибо! Кофе с удовольствием. Без сахара:

Я пошел в кухню, положил на зеленый поднос бумажную салфетку, поставил на него две чашки «Роза пустыни» и налил в них кофе. Поднос принес в комнату.

Она отпила немного и похвалила:

– Очень хороший. Вы мастер варить кофе.

– Последний раз у меня кое-кто пил кофе как раз перед тем, как я попал в тюрьму, – сказал я. – Вы, наверное, знаете о том, что я туда попадал, миссис Эд?

Она кивнула.

– Конечно. Вас подозревали в содействии побегу Ленокса, не так ли?

– Они этого не говорили. Они нашли в его комнате блокнот с номером моего телефона. Они задавали мне вопросы, на которые я отказывался отвечать – в основном из-за того, как они их ставили. Но думаю, что вам это не интересно.

Эйлин осторожно поставила чашку, откинулась назад и засмеялась. Я предложил ей сигарету.

– Спасибо, я не курю. Как раз это меня интересует. Наша служанка знает семью Леноксов. Наверно, он был не совсем нормален, Однако из того, что о нем говорят, нельзя сделать такого вывода.

Я набил свою неуклюжую трубку и раскурил ее.

– Да, я тоже так думаю, – сказал я. – Он был здоров. Просто его тяжело ранило на войне. Но он умер, и все кончено. Полагаю, вы пришли говорить не о нем.

Эйлин медленно покачала головой.

– Он был вашим другом, мистер Марлоу. Вы, должно быть, о нем высокого мнения. И мне думается, что вы человек с сильной волей.

Я примял в трубке табак и снова разжег ее. Я тянул время и продолжал разглядывать гостью.

– Послушайте, миссис Эд, – сказал я наконец, – мое хорошее мнение о нем ничего не значит. Проходят дни, и невероятные люди совершают невероятные преступления. Добрейшая старая дама отравляет всю семью. Благовоспитанные дети устраивают нападения со стрельбой. Директор банка с безупречным двадцатилетним стажем, оказывается, несколько лет совершает растраты. А талантливый, популярный и, видимо, счастливый автор романов напивается и доводит свою жену до больницы. Мы чертовски мало знаем своих лучших друзей и не можем предугадать, что они натворят спьяну.

Я ожидал, что она вспыхнет, но она только сжала губы и немного прищурилась.

– Говард Спенсер не должен был вам это рассказывать, – заметила она. – Это моя собственная вина – у меня не хватило ума держаться от него подальше. Теперь я поняла, что, имея мужа, который слишком много пьет, нельзя делать одного, а именно – пытаться не давать ему пить. Наверно, вы знаете это лучше меня.

– Иными словами, вам по-хорошему не удается его уговорить, – сказал я. – Если вам повезет и вы приложите много усилий, то иногда вам, может, удастся уговорить его, не делая себе и другим плохо. Но только если повезет.

Эйлин взяла свою чашку кофе. Руки у нее были чудесные, как и вся она.

– Говард сказал вам, что в этот раз он не разговаривал с мужем?

– Да, конечно.

– Он не сказал почему, так как сам этого не знал. Говард мне очень нравится, но он, как менеджер, привык все держать в своих руках. Он считает себя крупным организатором.

Я молчал и ждал. Наступила новая пауза. Эйлин быстро взглянула на меня и снова отвела взгляд, затем тихо сказала:

– Мой муж три дня назад пропал. Я не знаю, где он находится. Я пришла просить вас найти его и вернуть домой. О да, это случалось и раньше. Один раз он уехал на машине в Портленд, остановился там в отеле и вынужден был вызвать врача, чтобы тот помог ему прервать запой. Просто чудо, как ему удалось так далеко уехать без всяких осложнений. Он трое суток ничего не ел. В другой раз он был в турецкой бане в Лонг-Бич, в одном шведском домике, куда впускают избранных, А в последний раз он был в каком-то маленьком санатории, вероятно, с сомнительной репутацией. Это было недели три назад. Он не пожелал мне сказать, что это было за заведение и где оно находится, просто сообщил, что прошел курс лечения и выздоровел. Но он был бледный как покойник. Я мельком видела мужчину, который привез его домой. Высокий, в одежде ковбоя и со всеми атрибутами, как в кино, знаете. Он просто высадил Роджера у подъезда.

– Возможно, ваш муж был на летней даче, – предположил я. – Теперешние строители этих коровников тратят каждый заработанный цент на модную одежду. Женщины с ума сходят по ним.

Эйлин открыла сумку и достала из нее сложенную бумагу.

– Я захватила для вас чек на пятьсот долларов, мистер Марлоу. Это ваш гонорар.

Она положила сложенный чек на стол передо мной. Я не взял его.

– Зачем? – спросил я. – За три-четыре дня человек должен протрезвиться и вернуться домой. Может быть, так и будет? Или на этот раз есть основания думать иначе?

– Он не сможет дольше выдержать, мистер Марлоу. Это убьет его. Интервалы между запоями делаются все короче и короче. Я страшно боюсь. Это ненормально. Мы уже пять лет женаты. Роджер всегда много выпивал, но таким пьяницей не был. Что-то с ним неладное. Я хочу найти его. Сегодня я спала меньше часа.

– У вас есть соображения о причине его пьянства?

Фиалковые глаза твердо взглянули на меня. Сегодня у Эйлин был нежный, но не беспомощный вид. Она прикусила губу и покачала головой.

– Мужья иногда перестают любить своих жен – вот этого я и боюсь, – сказала она наконец.

– Я всего лишь дилетант-психолог, миссис Эд. Этого требует моя профессия. Но мне думается, что он, скорее, потерял любовь к своей писательской деятельности.

– Это, конечно, возможно, – согласилась она. – Думаю, что все писатели переживают подобную депрессию. Он, вероятно, не сможет закончить книгу, над которой теперь работает. Но дело совсем не в деньгах, какие он за нее не получит.

– А каков он в трезвом состоянии?

Эйлин засмеялась.

– Я, конечно, пристрастна в своем суждении. Во всяком случае, я считаю, что он в самом деле очень славный.

– А в пьяном виде?

– Ужасный. Безудержный, дикий и жестокий. Считает себя остроумным, а в действительности просто пошляк.

– Вы не упомянули, что он способен на насилие.

Она подняла свои золотистые брови.

– Это было всего один раз, мистер Марлоу, и этому не следует придавать большого значения. Я не рассказывала об этом Говарду, Роджер сам ему рассказал.

Я встал и прошелся по комнате. Наверно, день будет жаркий, подумал я, уже сейчас душновато. Я опустил жалюзи на окнах, чтобы в комнату не светило солнце, и сообщил Эйлин о собранных мною сведениях, стараясь быть кратким.

– Вчера вечером я посмотрел «Кто есть кто». Эду 42 года, женат первый раз, детей нет. Семья его родом из Новой Англии, учился он в Андовере и Принстоне. Принимал участие в войне и хорошо проявил себя. Написал двенадцать толстых романов с эротическими сценами и драками на шпагах. Все они стали бестселлерами. Он должен был получить за них кучу денег. Если бы он разлюбил жену, то, мне кажется, он сказал бы ей об этом и развелся. Если бы он путался с другой женщиной, вы, вероятно, узнали бы об этом, и, во всяком случае, он не стал бы из-за этого напиваться. Если вы женаты пять лет, значит, он женился в 37 лет. Надо полагать, что к тому времени он знал о женщинах почти все, что можно о них знать. Я сказал «почти», так как всего ни один мужчина не знает. – Я замолчал и смотрел на нее. Она улыбнулась. Мои слова не показались ей обидными. Я продолжал: – Не знаю, как пришел к этому выводу Говард Спенсер, но он предполагает, что происходящее с вашим мужем имеет связь с событиями, происшедшими задолго до вашего замужества. Теперь они снова обрушились на него, и он не смог этого выдержать. Вы знаете, что Спенсер не исключает шантаж?

Эйлин медленно покачала головой.

– Если вы хотите сказать, что Роджер уплатил кому-то крупную сумму денег, то я об этом не знаю. Он не посвящал меня в свои денежные дела. Он мог уплатить много денег, и я об этом не знала бы.

– Хорошо. Я совсем не знаю вашего мужа и не могу себе представить, как бы он повел себя, если бы кто-нибудь стал вымогать у него большие деньги. Если он склонен к насилию, то мог свернуть вымогателю шею. Если у него есть тайна, могущая подорвать его деловое положение или репутацию, даже повлечь за собой уголовное преследование, тогда возможно, что он некоторое время платил шантажисту. Но все это не продвинет нас вперед. Итак, как его найти? Мне не нужны ваши деньги, миссис Эд, во всяком случае сейчас.

Эйлин снова полезла в сумку и достала два сложенных листа желтой бумаги. На них было несколько машинописных строк. Одна бумажка была помята. Эйлин подала листки мне.

– Эту я нашла на его письменном столе, – сказала она, – Это было поздней ночью, вернее, ранним утром. Я знала, что он напился, знала, что не поднимался наверх. Около двух часов ночи я спустилась вниз посмотреть, все ли с ним в порядке, не лежит ли он на полу, не разбился ли. Но дома его не оказалось. Другая бумага валялась в мусорной корзине.

Я посмотрел на первый, нескомканный листок и прочитал:

– О чем это вам говорит, миссис Эд?

– Просто поза. Он всегда восторгался Скоттом Фицджеральдом. Говорил, что Фицджеральд был лучшим из спившихся писателей после Колриджа, курившего опиум. Обратите внимание на текст, мистер Марлоу. Напечатано ровно и без ошибок.

– Я уже это заметил. Иные в пьяном виде не могут написать своей фамилии.

Я взял помятый листок. Снова машинописный текст, такой же ровный и без опечаток:

«Вы мне не очень нравитесь, доктор В, но в данный момент я нуждаюсь в вас».

Пока я разглядывал эту бумагу, Эйлин сказала:

– Не имею представления, кто такой этот «доктор В». Мы не были знакомы с врачом, фамилия которого начинается на эту букву. Но я полагаю, что он именно тот, у которого Роджер находился в последний раз.

– Когда его привез домой ковбой? Ваш муж не называл никакого имени или названия местности?

Эйлин покачала головой.

– Нет. Я посмотрела адресную книгу. Там множество врачей разных специальностей с фамилиями на В. Кроме того, возможно, что его фамилия совсем не так начинается.

– Очень возможно, что он и не врач, – заметил я, – Это связано с оплатой. Дипломированный врач возьмет чек, но шарлатан не возьмет. Чек может явиться для него обвиняющим документом. И парень определенно не из дешевых. Стол и квартира в его доме, вероятно, дорогие, не говоря уже о впрыскиваниях.

Эйлин удивленно посмотрела на меня.

– Каких впрыскиваниях?

– Эти шарлатаны дают своим пациентам наркотики. Таким простейшим образом они и проводят «лечение». Сваливают пациента с ног часов на десять-двенадцать, потом человек с крепким организмом снова приходит в себя. Но применение наркотиков без диплома врача может привести к бесплатному столу и жилью в тюрьме. А риск, естественно, стоит денег.

– Я понимаю. Роджер, вероятно, взял с собой несколько сотен долларов. У него в письменном столе всегда лежало много денег. Не знаю зачем, полагаю, что это просто блажь. Теперь там денег пет.

– Ну хорошо, – сказал я. – Попытаюсь разыскать «доктора В». Еще не знаю как, но приложу все усилия. Возьмите же обратно свой чек, миссис Эд!

– Но почему? Разве вам не потребуется…

– Спасибо, потом. И я предпочту получить его от вашего мужа. Ему, вероятно, не очень понравится то, что я буду делать.

– Но если он болен и беспомощен?

– Он ведь может позвонить своему врачу или попросить об атом вас. Раз он этого не сделал, значит, не хо«чет.

Эйлин убрала чек в сумку и встала. Вид у нее был печальный.

– Он избегает показываться нашему врачу, – с горечью сказала она.

– В городе множество врачей. Он может обратиться к любому из них. Многие согласятся некоторое время быть возле него. Сейчас между врачами большая конкуренция.

– Может быть, вы правы…

Эйлин медленно пошла к двери. Я проводил ее и открыл ей дверь.

– Вы сами могли бы вызвать к нему врача. Почему вы этого не сделали?

Она смотрела прямо мне в лицо. Глаза ее блестели, возможно от слез.

– Потому что я люблю своего мужа, мистер Марлоу. Я сделаю все, чтобы ему помочь, но я знаю его характер. Если я вызову к нему врача, когда он сильно напьется, то потеряю его. Со взрослым мужчиной нельзя обращаться, как с ребенком, у которого заболело горло.

– Можно, если он сильно напьется.

Эйлин стояла рядом со мной. Я чувствовал запах ее духов, а может, мне это казалось. Возможно, это был просто запах летнего дня.

– Предположим, что в прошлом Роджера было нечто, чего он должен стыдиться, – сказала она, раздельно произнося каждое слово, словно чувствуя их горький вкус, – Возможно, даже что-то уголовное. Для меня это ничего не значит. Если это так, то я не хочу, чтобы из-за меня это стало известным.

– Но вы ведь согласились, чтобы Спенсер нанял меня выяснить это?

Эйлин улыбнулась.

– Неужели вы думаете, что я ожидала от вас другого ответа, чем тот, что вы дали Говарду, – вы, человек, предпочитающий лучше пойти в тюрьму, нежели выдать друга?

– Большое спасибо за комплимент, однако меня посадили не из-за этого.

Немного помолчав, она попрощалась и сошла вниз по лестнице из красного дерева.

Перед самым домом росли красные кусты олеандра. Я услышал в них порхание, затем птенец пересмешника стал жалобно пищать. Я нашел его, вцепившегося в верхнюю ветку и машущего крыльями, как будто с трудом сохранявшего равновесие. С кипариса на углу дома раздалось короткое предостерегающее чириканье. Писк тотчас прекратился.

Я вошел в дом и запер дверь, предоставив птенцу учиться летать. Птицы тоже должны учиться.

Глава 15

Для розыска всегда нужно иметь исходные данные: имя, адрес, местность, биографию человека. Все, что имел я, – это строчка, напечатанная на скомканной желтой бумаге. Имея только это, я мог просеять весь Тихий океан, потратить месяц на посещение приемных врачей и в конце концов прийти к круглому толстому нулю.

У меня не было отправной точки, а Эйлин Эд либо тоже не имела ее, либо не знала, что имеет. Я займусь поисками врачей с такой начальной буквой фамилии, а все это может оказаться мифом, который придумал Роджер Эд. Ему могло что-то прийти в пьяную голову, и он напечатал эту записку. Может быть, это нужно было понимать в переносном смысле, так же как упоминание Фицджеральда.

В такой ситуации необходимо было извлечь пользу из мелочей. Поэтому я позвонил знакомому, работающему в детективном агентстве Карна. Это помпезное агентство, расположенное на Беверли-хилл, занималось всем, что хотя бы одной ногой стояло на стороне закона. Мой знакомый, Джордж Питерс, сказал, что может уделить мне десять минут, если я быстро к нему явлюсь.

Агентство занимало половину первого этажа в конфетно-розовом четырехэтажном доме, в котором дверцы лифта открывались сами при помощи фотоэлемента, когда к ним подходили. Ход лифта был бесшумный. На стоянке для машин стояли таблички с именами.

Входная дверь была выкрашена в серый цвет, а на блестящей, как новый нож, табличке было четко выгравировано:

Под этим мелкими буквами:

Внутри находилась маленькая безобразная приемная, однако ее безобразие было умышленное и дорогое. Me-бель была ярко-красного и темно-зеленого цвета, стены зеленые, а развешенные на них картины – в рамах трех зеленых оттенков. На одной картине был изображен мужчина в красном пиджаке на рослой лошади. Парень, видимо, спятил, желая перескочить через высокую ограду. Стекло двух зеркал без рам было слегка розоватого цвета. Словом, человек, оборудовавший эту приемную, был парень с воображением. Наверно, он носил рубашку цвета корицы, красные брюки, полосатые, как зебра, ботинки и ярко-красные подштанники с вышитой монограммой апельсинового цвета.

Но все это было только декорацией. Клиенты агентства Карна обслуживались на дому. Они не приходили сюда и не ожидали в приемной. Карн был шефом военной полиции в отставке – высокий, рыжий, с сединой мужчина, твердый, как доска. Один раз он предложил мне место, но мои дела были не так плохи, и я отказался. Кари во всех отношениях был стервецом.

Открылось окошко из рифленого стекла, и на меня уставилась секретарша. У нее была ледяная улыбка и глаза, способные пересчитать деньги в твоем заднем кармане.

– Добрый день. Чем могу быть вам полезна?

– Мне к Джорджу Питерсу, пожалуйста. Моя фамилия Марлоу.

Она положила на подоконник книгу в зеленом переплете.

– Он ожидает вас, мистер Марлоу? Я не нашла здесь вашей фамилии.

– Речь идет о личном деле. Я только что говорил с ним по телефону.

– Ах так. Как пишется ваша фамилия, мистер Марлоу? И как вас зовут?

Я сказал. Закончив записывать, она опять посмотрела на меня.

– Я доложу о вас мистеру Питерсу.

Я ответил, что необычайно рад этому. Минуту спустя в обшивке стены открылась дверь, и Питерс повел меня через серый коридор с кабинетами по обеим сторонам, похожими на тюремные камеры. На стенах его кабинета была звуконепроницаемая обивка, в нем стоял стальной письменный стол с двумя подходящими стульями, на сером столике лежал серый диктофон. Телефон и письменный прибор были того же цвета, что стены и пол. На стене висели две фотографии Карна в рамках. На одной из них он был в форме и белом полицейском шлеме, на другой – в штатском сидел за столом, с пронизывающим взглядом. На стене, также в рамке, висел воодушевляющий лозунг – стальными буквами на сером фоне: «Служащий Карпа ревностно занимается своим делом и очень корректен в разговоре, одежде и поведении».

Питерс двумя большими шагами подошел к стене и сдвинул в сторону одно фото. За ним в стене было вмонтировано микрофонное устройство. Питерс вынул его, отъединил провода и вставил обратно, затем подвинул фото на прежнее место.

– Теперь меня могут выгнать с работы, если я зачем-нибудь потребуюсь шефу, – сказал он. – Все микрофонные устройства подведены к нему в кабинет. Тут проведена уйма проводов.

Джордж сел на жесткий серый стул. Он был худой, длинноногий, с худым лицом и вьющимися волосами.

– Как вы можете это переносить? – спросил я.

– Сядьте, дорогой мой! Дышите спокойно, разговаривайте тихо и думайте о том, что служащие Карна относятся к таким ничтожным сыщикам вроде вас, как Тосканини к обезьянке шарманщика. – Он замолчал и усмехнулся. – Я переношу все это потому, что мне на все наплевать. Это дает мне кое-какой доход, а если Карн начнет обращаться со мной, как с арестантом в тюрьме строгого режима – такую он имел в Англии, – то я возьму расчет и смоюсь. Так что вас мучает? Я слышал, что недавно у вас были неприятности.

– На них я не жалуюсь. Мне бы хотелось заглянуть в вашу папку о «врачах с решетками на окнах». Эдди Дауст, до того как ушел от вас, рассказал мне, что у вас есть такая.

Джордж кивнул.

– Эдди был слишком чувствительным для организации Карна. Эта папка совершенно секретная. Посторонним ни при каких обстоятельствах не разрешается сообщать секретные сведения. Сейчас я принесу ее.

Он вышел, а я стал смотреть на серые картонные коробки и серый линолеум. Джордж вернулся с серой папкой в руке и положил ее передо мной.

– Великий боже, неужели у вас нет ничего, что не было бы серым?

– Это фирменный цвет, друг мой. Дух фирмы.

Он раскрыл папку.

– Что вам, собственно, нужно?

– Я разыскиваю одного богатого алкоголика. В пьяном виде он способен на все, и его жена беспокоится. Она предполагает, что он запрятался в каком-нибудь лечебном заведении, но точно ничего не знает. Мы располагаем единственным отправным пунктом – запиской, в которой упоминается «доктор В», Это, вероятно, начальная буква его фамилии. Человек, которого я ищу, пропал три дня назад.

Джордж задумчиво посмотрел на меня.

– Это еще не так давно. Отчего такая озабоченность и волнение?

– Если я найду его, то получу гонорар.

Джордж посмотрел на меня и покачал головой.

– Я ничего не понимаю, но это не имеет значения. Давайте посмотрим.

Он стал перелистывать папку.

– Это совсем не так просто, – бормотал он. – Одна записка – тоже мне отправной пункт…

Джордж вынул из папки листок, стал перелистывать дальше, вынул еще один и, наконец, третий.

– Вот, – сказал он. – Трое. Доктор Амос Варлей, специалист по костным заболеваниям. Большой дом в Альтадене. Делает или делал ночные визиты на дом за 50 долларов. Две дипломированные медсестры. Несколько лет назад имел неприятности с отделом наркотиков. Более поздних сведении нет.

Я записал фамилию и адрес в Альтадене.

– Доктор Лестер Вуканич. Ухо-горло-нос. Дом на Голливуд-бульваре. Этот – пройдоха. В основном амбулаторная практика. Видимо, специализировался на лечении хронических мигреней. Работает чистыми методами – промывает носовые пазухи. Предварительно, конечно, анестезирует новокаином. Но если пациент ему понравится, то не обязательно применять новокаин. Понятно?

Я записал и этого.

– Вот это хорошо! – продолжал Джордж, просматривая дальше. – Очевидно, у него трудности со снабжением. Поэтому наш доктор Вуканич любит ловить рыбу на побережье у Эсмеральды и летает туда на собственном самолете.

– Думаю, он долго не проработает, если сам себе достает материал, – заметил я.

– Не согласен. Он может работать вечно, если не будет слишком жадным. Его единственная опасность – недовольный клиент, извиняюсь, я хотел сказать пациент, но, вероятно, он это понимает. Практикует уже 15 лег.

– Черт возьми, как вы все это узнали? – спросил я.

– У нас организация, дорогой мой! Мы ведь не одиночки, как вы. Иногда мы узнаем от самих клиентов, иногда другими путями. Кари не скупится на деньги. Он хороший предприниматель, когда захочет.

– Ваши слова доставили бы ему удовольствие.

– Пошел он к черту! Последней нашей жертвой сегодня будет некий Веррингер. Его коллеги, со слов которой сделана запись, уже нет в живых. Видимо, эта полная дама в один прекрасный день покончила с собой в имении Веррингера в каньоне Сепульведа. Он организовал там своеобразную артистическую колонию для писателей и тех, кто ищет отрезанное от мира место и конгениальную атмосферу. Плата умеренная. Вроде с ним все в порядке. Называет себя врачом, но не имеет медицинской практики. Честно говоря, я не знаю, почему он фигурирует здесь. Может быть, в связи с этим самоубийством.

Джордж взял вырезку из газеты, наклеенную на бумагу.

– Ах да, слишком большая доза морфия. Никаких указаний, что это было сделано с ведома Веррингера.

– Веррингер мне нравится, – сказал я, – Он очень мне нравится.

Джордж закрыл папку и хлопнул по ней рукой.

– Вы этого не видели, – сказал он и вышел из комнаты.

Когда он вернулся, я уже собирался распрощаться о ним. Я хотел отблагодарить его, но он отказался.

– Послушайте, – сказал он, – ведь ее муж может находиться в сотне других мест.

Я согласился с ним.

– Да, знаете, я кое-что слышал о вашем друге Леноксе, вероятно, это вас заинтересует. Пять-шесть лет назад один наш работник встретил в Нью-Йорке человека, по описанию точно походившего на Ленокса. Но у парня была фамилия не Ленокс, а Марстон. Конечно, возможна ошибка. Тот постоянно пьянствовал.

– Сомневаюсь, что это был Ленокс, – заметил я, – Почему он изменил фамилию? Он был на войне, это можно проверить по документам.

– Можете поговорить с нашим работником, когда он вернется, если для вас это имеет значение. Его фамилия Аштерфельт.

– Большое спасибо за все, Джордж! Я отнял у вас больше десяти минут.

– Возможно, когда-нибудь мне понадобится ваша помощь.

– Организации Карна никакой помощи не нужно, – сказал я.

Он щелкнул пальцами, Я оставил его сидящим в своей металлической серой камере и вышел в приемную. Теперь она показалась мне чудесной.

Глава 16

У въезда в каньон Сепульведа в стороне от шоссе стояли ворота на двух желтых столбах. Одна створка ворот была открыта. Над воротами, на проволоке висела доска с надписью: «Частная дорога. Въезд запрещен».

Воздух был теплый, насыщенный запахом эвкалиптов. День стоял совсем тихий.

Я медленно въехал через ворота по покрытой галькой дороге на холм и спустился по другой его стороне в тенистую долину. Там было жарче. Дальше дорога стала огибать лужайку, некогда огороженную побеленными камнями. Налево от меня находился высохший бассейн. С трех сторон его окружали лужайки, на которых стояли шезлонги из красного дерева с сильно выгоревшей обивкой.

Трамплин над сухим бассейном казался ветхим и непрочным. Его настил был разломан, а металлические конструкции заржавели. Я поехал дальше и остановился перед домом из красного дерева с потрескавшейся крышей и широкой верандой перед входом. Двустворчатая дверь была завешена матерчатой сеткой, на которой сидели большие мухи.

Я выключил зажигание и остался сидеть, не снимая руки с руля. Не было слышно ни звука. Дом казался мертвым, как египетский саркофаг, только двери позади сетки были открыты, и что-то двигалось в слабом свете внутри. Затем я услышал негромкий свист, и за сеткой появилась мужская фигура. Юноша отодвинул сетку, вышел и спустился по ступенькам. Вид у него был любопытный: плоская черная шляпа-гаучо с лентами под подбородком, белая шелковая рубашка с расстегнутым воротом, длинными рукавами и тесными манжетами. Брюки были угольно-черными, в обтяжку, с широким поясом. По бокам они были обшиты золотым галуном до карманов, а по обеим сторонам карманов болтались золотые пуговицы. На ногах туфли из кожзаменителя.

Парень сошел с лестницы и, посвистывая, смотрел на меня. Он был строен, как тополь, с большими дымчатыми глазами, черты лица правильные, без слащавости.

Он сел на ступеньку, сунул левую руку за пояс, а правой описал в воздухе дугу.

– Прекрасный день, не правда ли? – сказал он.

– Немного жаркий для меня.

– Я люблю жару.

Утверждение было простое и окончательное, оно положило конец дискуссии. Обсуждать, что любил или не любил я, юноша считал ниже своего достоинства. Он вынул из кармана пилочку и занялся ногтями.

– Вы из банка? – спросил он, не глядя на меня.

– Я ищу доктора Веррингера.

Парень перестал пилить ногти и посмотрел вдаль.

– А кто это? – спросил он, не выказывая никакого интереса.

– Ему принадлежит это имение. Вы же должны знать это!

Он снова продолжил свой маникюр.

– Вы что-то путаете, дружище. Это имение принадлежит банку. Они объявили конкурс или еще что-то. Подробности я толком не знаю.

Он смотрел на меня с видом человека, который не придает значения подробностям. Я вышел из машины и прислонился к горячей дверце, затем немного передвинулся туда, где ощущалось легкое дуновение ветерка.

– А что это за банк? – спросил я.

– Если бы вы не знали, то не приехали бы сюда, А если вы не оттуда, то вам здесь нечего делать. Прощайте, дружище! Отправляйтесь, да поскорее!

– Мне нужно найти доктора Веррингера.

– Лавочка закрыта, приятель. На вывеске написано, что здесь частная дорога. Какой-то гений забыл запереть ворота.

– Вы сторож?

– Вроде этого. Прекрати задавать вопросы, приятель! Ты стал действовать мне на нервы.

– А что вы делаете, когда разозлитесь? Танцуете с кротами танго?

Парень гибко поднялся на ноги и улыбнулся недоброй улыбкой.

– Видимо, придется запихнуть вас в вашу машину, – сказал он.

– Потом. Где я могу видеть доктора Веррингера?

Парень сунул пилку в карман рубашки, Короткое движение – и на его кулаке блеснул медный кастет. На его скулах натянулась кожа, а в глубине глаз сверкнуло пламя.

Он быстро подошел ко мне. Я отступил, чтобы иметь свободу передвижения. Парень не прекратил насвистывать, но свист стал тоном выше и пронзительнее.

– Нам незачем ссориться, – сказал я. – У нас нет причины для ссоры, и уберите эту штуку.

Парень был быстрый, как молния. Одним прыжком он подскочил ко мне и ударил левой рукой. Я ожидал удар и отклонил голову в сторону, но парень схватил меня за правую руку. У него была крепкая хватка. Поворотом он вывел меня из равновесия и замахнулся кулаком с кастетом. Один удар по затылку этой штукой – и мне конец. Если я прикрою голову, он ударит меня по лицу или по плечу. Тогда прощай лицо или рука.

В такой ситуации можно было сделать только одно. Я подставил сзади ногу и схватил парня за рубашку, разорвав ее при этом. Что-то ударило меня по затылку, но, к счастью, не металл. Я повернулся налево, дернул за рубашку, и парень упал, приземлившись ловко, как кошка. Не успел я как следует обрести равновесие, как он уже был на ногах. Теперь он усмехался. Парень радовался всему и считал свое поведение превосходным. Он снова бросился на меня.

Откуда-то донесся низкий окрик:

– Эрл! Прекрати сейчас же! Сейчас же, слышишь?

Парень отступил. Какая-то грустная усмешка появилась на его лице. Оп сделал быстрое движение, и кастет исчез в его широком поясе.

Я обернулся и увидел мужчину в гавайской рубашке, спешащего к нам и размахивающего руками. Он часто дышал.

– Ты с ума сошел, Эрл?

– Не говорите этого, доктор, – тихо ответил юноша.

Затем он улыбнулся, отошел и сел на ступеньку. Он снял свою плоскую шляпу, достал из кармана расческу и стал причесывать густые черные волосы. Через несколько секунд он снова стал насвистывать.

Толстый мужчина в яркой рубашке стоял и смотрел на меня. Я тоже разглядывал его.

– Что здесь происходит? – пробурчал он. – Кто вы?

– Моя фамилия Марлоу. Я ищу доктора Веррингера. А парень, которого вы назвали Эрлом, захотел со мной немного поиграть. Мне кажется, он слишком горяч.

– Я доктор Веррингер, – объявил он с достоинством, затем обратился к юноше: – Иди домой, Эрл!

Эрл медленно поднялся на ноги и бросил на доктора задумчивый взгляд своих дымчатых глаз. Затем поднялся по ступенькам и открыл завешенную сеткой дверь. Туча мух зажужжала и снова села на сетку, когда он закрыл дверь.

– Марлоу? – Доктор снова обратил внимание на меня, – Что я могу для вас сделать, мистер Марлоу?

– Эрл сказал, что вы здесь уже не работаете.

– Правильно. Я жду окончания некоторых юридических формальностей, а потом уеду. Мы с Эрлом здесь одни.

– Вы разочаровали меня, – сказал я и сделал грустное лицо. – Я думал, у вас находится некий мистер Эд.

Доктор поднял брови, которыми мог бы заинтересоваться фабрикант щеток.

– Эд? Может быть, я знал кого-то с такой фамилией – она довольно распространена, – но почему он должен находиться у меня?

– Для прохождения курса лечения.

Доктор нахмурился.

– Я врач, мистер Марлоу, но лечением больше не занимаюсь. Какой курс лечения вы имели в виду?

– Он алкоголик. Время от времени напивается и пропадает. Иногда сам возвращается домой, иногда его привозят, а иногда приходится искать.

Я вынул свою служебную карточку и протянул Веррингеру. Тот прочитал ее, не очень обрадовавшись.

– Что случилось с Эрлом? – спросил я, – Воображает себя Аланом Леддом или что-то в этом роде?

Его брови снова пришли в движение. Они очаровали меня. Часть их завивалась, образуя локоны сантиметров трех длиной. Доктор пожал массивными плечами.

– Эрл совершенно безобиден, мистер Марлоу. Часто он проводит время в мечтах. Живет в, можно сказать, сказочном мире.

– И это говорите вы, доктор? Мне он показался довольно буйным.

– Ну-ну, мистер Марлоу! Не преувеличивайте. У Эр-ла слабость к экзотической одежде. В этом отношении он как ребенок.

– Стало быть, вы считаете его чокнутым, – сказал я. – Значит, у вас здесь, так сказать, лечебница, не так ли? Или была раньше?

– Вовсе нет. Когда я практиковал, здесь была артистическая колония. Я заботился о еде, жилье, спорте и развлечениях, но прежде всего обеспечивал изоляцию людей искусства от мира. И все это за умеренную плату. Художники и артисты, как вы, наверно, знаете, люди небогатые. К художникам я отношу и писателей, и музыкантов, и режиссеров, и т.п. Это была благодарная для меня работа.

– Знаю, – сказал я. – Это есть в вашем досье. Так же как и самоубийство, которое произошло у вас несколько лет назад. Морфий, не так ли?

– Что это за досье? – строго спросил Веррингер.

– У нас имеются сведения о всех врачах «с решетками на окнах», как мы их называем, доктор. Из их домов нельзя убежать, если начнется приступ. Для немного чокнутых, алкоголиков, наркоманов и больных легкими формами душевных болезней.

– Такие учреждения должны быть государственными! – горячо сказал доктор.

– Конечно. Теоретически, во всяком случае. Иногда это, так сказать, забывается.

Он выпрямился. Этот человек держался с достоинством.

– Достойно сожаления, мистер Марлоу. Мне неизвестно, почему мое имя фигурирует в таких бумагах. Я вынужден просить вас удалиться.

– Давайте вернемся к Эду! Может быть, он все-таки здесь?

– Здесь никого нет, кроме меня и Эрла, Теперь извините меня…

– Я бы хотел это проверить.

Иногда люди в гневе могут проболтаться, но не доктор Веррингер. Он сохранял достоинство. Я смотрел на дом, из него доносились танцевальная музыка и слабое постукивание.

– Держу пари, что парнишка там танцует, – сказал я. – Это танго. Держу пари, что он танцует один. Вот мальчишка!

– Не желаете ли теперь удалиться, мистер Марлоу?

Или придется позвать Эрла, чтобы он помог мне выдворить вас с моей усадьбы?

– Ни в коем случае, сейчас я сам уеду. Не сердитесь, доктор! Было всего три фамилии, начинающиеся на В, а вы казались самой подходящей особой. Наш единственный отправной пункт – это упоминание о «докторе В», записанное на бумаге перед исчезновением мистера Эда. «Доктор В».

– Но таких врачей, наверно, много, – тихо проговорил Веррингер.

– Конечно. Но в наших бумагах о врачах «с решетками на окнах» их совсем не так много. Большое спасибо, доктор. Эрл немножко сбил меня с толку. Но теперь Я разобрался.

Я подошел к машине и сел за руль. Когда я закрывал дверцу, доктор стоял возле меня с приветливым выражением лида.

– Нам незачем ссориться, мистер Марлоу. Я понимаю, что вы должны быть настойчивы, – такая уж у вас профессия. Чем Эрл сбил вас с толку?

– У него, очевидно, не все дома. Там, где находятся такие люди, могут быть и другие. У парня депрессивноманиакальное состояние, не так ли? Недавно он начал Дурить.

Веррингер молча выслушал меня, он был серьезен и вежлив.

– У меня находилось много интересных и одаренных людей, мистер Марлоу. Не все они были так уравновешенны, как, скажем, вы. Талантливые люди часто невротики. Но я не имел оборудования для содержания душевнобольных или алкоголиков и поэтому не мог заниматься работой такого рода, даже если бы хотел. У меня не было персонала, кроме Эрла, а он не пригоден к такой работе.

– А что он собой представляет, доктор? Если отбросить его глупые танцы и одежду.

Веррингер прислонился к дверце и ответил тихо и доверительно:

– Родители Эрла были моими хорошими друзьями, мистер Марлоу, Их уже нет в живых, а о юноше должен кто-то заботиться. Эрлу нужна тихая жизнь, вдали от шума и искушений города. Он психически неустойчивый, но в основе безобидный. Я без труда с ним справляюсь, как вы видели.

– У вас много мужества, – заметил я.

Он вздохнул. Брови у него двигались, как щупальца осторожного насекомого.

– Это была жертва, и довольно тяжелая, – сказал он. – Я думал, что Эрл будет помогать мне в работе. Он прекрасно играет в теннис, мастерски плавает и ныряет и может танцевать целую ночь. Почти всегда он дружелюбен, но время от времени у него бывают приступы.

Доктор сделал движение своей широкой рукой, словно прогонял подальше печальные воспоминания.

– В конце концов передо мной встал выбор – либо избавиться от Эрла, либо покинуть этот дом.

Он развел руки ладонями вверх, повернул и опустил их. Глаза его увлажнились от выступивших слез.

– Я продал эту тихую долину и дом, – сказал он. – Здесь будут тротуары, фонарные столбы, дети на самокатах и ревущее радио. Будет даже… – Его грудь колыхнулась от вздоха.–…телевидение. Надеюсь, что здесь сохранят деревья, но боюсь за них. Зато здесь вырастут телевизионные антенны. Но мы с Эрлом, надеюсь, будем далеко отсюда.

– До свидания, доктор. Мое сердце болит за вас.

Он протянул мне руку. Она была влажная, но твердая.

– Благодарю вас за сочувствие и понимание, мистер Марлоу. Сожалею, что не могу помочь вам в поисках мистера Слэда.

– Эда, – поправил я.

– Извините, конечно, Эда. До свидания и желаю успеха!

Я поехал обратно по галечной дороге. У меня было унылое настроение, но отнюдь не от сочувствия к доктору Веррингеру.

Глава 17

У доктора Лестера Вуканича была маленькая, убого обставленная приемная, в которой сидела дюжина пациентов. Это были по виду совершенно разные и ничем не примечательные люди, которые в этой приемной не очень-то хорошо себя чувствовали. Однако хорошо владеющего собой наркомана не отличишь от вегетарианца бухгалтера. Мне пришлось дожидаться три четверти часа. Пациенты проходили через две двери. Энергичный врач «ухо-горло-нос» может одновременно принимать до четырех больных, если располагает достаточным числом кабинетов.

Наконец, я вошел к нему. Я сел возле его стола в кресло, обтянутое коричневой кожей и покрытое белым полотенцем. Рядом на этажерке лежали инструменты, на столе стоял стерилизатор. Доктор в белом халате, с надетым на лоб зеркалом бодрыми шагами подошел ко мне и сел на табуретку.

– У вас мигрени? Очень сильные?

Он заглянул в папку, поданную ему ассистенткой.

Я заявил, что мигрени ужасные. Особенно рано утром, как только встаю.

– Типично, – кивнул он и взял какой-то инструмент из стекла и металла. Сунул его мне в рот и сказал: – Сожмите губы, но не зубы, пожалуйста!

Затем он отошел в сторону и выключил свет. Окон в кабинете не было, где-то гудел вентилятор.

Доктор Вуканич вынул инструмент, включил свет и внимательно посмотрел на меня.

– Никакого прилива крови нет, мистер Марлоу. Ваши головные боли не мигрень. Я даже считаю, что у вас никогда в жизни не было мигреней. Я вижу, что вам делали операцию носовой перегородки.

– Да, доктор. Меня ударили во время игры в регби.

Он кивнул.

– У вас небольшое искривление носовой перегородки, которое можно исправить. Но оно не столь велико и не должно мешать дыханию. – Он сидел, обхватив руками колени. – Так что вы, собственно, от меня хотите?

Маленькое лицо его наводило на мысль о туберкулезной белой крысе.

– Я хотел поговорить с вами насчет одного моего друга. Он писатель, имеет кучу денег, но у него плохие нервы. Ему нужна врачебная помощь. Он ежедневно и много пьет. Нужно ему помочь, а его личный врач отказывается.

– Что вы хотите сказать этим «помочь»? – спросил Вуканич.

– Парню надо время от времени делать успокоительные уколы. Думаю, что мы с вами могли бы как-то договориться. За деньгами дело не станет.

– Сожалею, мистер Марлоу, но это не моя специальность. – Доктор встал. – Это довольно некорректная и дерзкая просьба, с вашего позволения. Ваш друг, конечно, может получить у меня консультацию, но пусть он не думает, что я стану его лечить. С вас десять долларов, мистер Марлоу.

– Не притворяйтесь, доктор! Вы у нас в списках.

Вуканич прислонился к стене и закурил сигарету. Он давал мне время, выпуская клубы дыма и глядя на них, Я подал ему свою карточку, чтобы он вместо дыма смотрел на нее. Он посмотрел.

– Что за списки? – поинтересовался он.

– Списки врачей «с решетками на окнах». Я полагаю, что вы уже знакомы с моим другом. Его фамилия Эд. Может быть, вы запрятали его в какой-нибудь белой комнате. Парень пропал из дома.

– Вы просто осел, – сказал Вуканич. – Я не имею дела с алкоголиками и никогда не буду иметь. У меня нет белой комнаты, и я незнаком с вашим другом, если только он существует. С вас десять долларов наличными, и немедленно. Или предпочитаете, чтобы я вызвал полицию и дал показания, что вы обращались ко мне за наркотиками?

– Это будет оригинально, – ответил я. – Давайте попробуем!

– Убирайтесь вон, мошенник!

Я поднялся с кресла.

– Кажется, я допустил ошибку, доктор. Когда он в последний раз запил, то лечился у врача, фамилия которого начиналась на букву В. Лечение проводилось секретно. Его поздно ночью куда-то увезли, а когда он выздоровел, то привезли тоже поздно вечером. Теперь он снова запил и исчез из виду. Мы, конечно, посмотрели в свои бумаги и нашли отправной пункт. Речь могла идти о трех врачах, фамилии которых начинались с буквы В.

– Интересно, – сказал он с ледяной улыбкой. – На чем вы основывали свой выбор?

Я посмотрел на него. Он поглаживал левой рукой правое плечо. Лицо его покрылось потом.

– Сожалею, доктор, но мы работаем строго секретно.

– Извините, я выйду на минутку. У меня есть еще пациент, который…

Он вышел, не закончив фразы. Во время его отсутствия ассистентка сунула голову в дверь, посмотрела на меня и скрылась.

Затем бодрыми шагами вернулся доктор Вуканич, Взор его был оживленный, он улыбался и выглядел значительно веселее.

– Как, вы еще здесь? – Он был удивлен или прикидывался. Я думал, что наш небольшой разговор окончен.

– Я ухожу. Мне показалось, будто вы хотели, чтобы я подождал.

Он тихо засмеялся.

– Знаете что, мистер Марлоу? Мы живем в необыкновенное время. За пять сотен долларов я могу отправить вас в больницу с переломанными костями. Смешно не так ли?

– Очень смешно, – согласился я. – Вы сделаете мне укол в вену, не правда ли, доктор? Дружище, с какой радостью вы это сделаете!

Я повернулся и пошел к двери.

– Всего хорошего, амиго, – напутствовал он меня по-испански, – Не забудьте про десять долларов! Заплатите ассистентке.

Он подошел к внутреннему телефону и что-то сказал, пока я выходил. В приемной, казалось, сидели те же люди так они были похожи – и чувствовали себя не очень хорошо.

Ассистентка быстро приступила к делу.

– Десять долларов, мистер Марлоу. У нас принято платить наличными.

Я прошел к двери. Она вскочила со стула и обошла вокруг столика. Я открыл дверь.

– Что случится, если вы их не получите? – спросил я.

– Вы узнаете, что случится, – возмущенно ответила она.

– Конечно. Вы просто выполняете свои обязанности. Теперь посмотрите на мою карточку, и вы узнаете, в чем заключаются мои обязанности. Я их тоже выполняю.

Я вышел. Ожидающие пациенты осуждающе смотрели на меня. Так не ведут себя с доктором.

Глава 18

Совсем другое впечатление производил Амос Барлей, У него был большой старый дом в тени старых дубов большого старого сада. Несколько дряхлых стариков, закутанных в одеяла, сидели в шезлонгах на веранде.

Медсестра в свежем белом халате взяла мою карточку, и после недолгого ожидания доктор Варлей меня принял. Он был высокий, лысый, с подчеркнуто приветливой улыбкой. Его длинный белый халат был безукоризненно чист, ходил доктор бесшумно, в войлочных туфлях.

– Чем могу быть вам полезен, мистер Марлоу?

У него был звучный мягкий голос, облегчающий страдания и успокаивающий робкие сердца. Когда дядя доктор здесь – нечего бояться, все будет хорошо. Таково было его обращение с больными, которые облепляли его, как мухи мед. Доктор был великолепен и тверд, как танк.

– Я ищу человека по фамилии Эд, алкоголика, который пропал из дома. Предыдущие случаи позволяют предполагать, что он скрывается в какой-нибудь частной лечебнице, где ему может быть оказана квалифицированная помощь. Моим единственным отправным пунктом для поисков служит указание на «доктора В». Вы третий «доктор В», и я уже начал отчаиваться.

Барлей приветливо улыбнулся.

– Только третий, мистер Марлоу? В Лос-Анджелесе и его окрестностях должна быть сотня таких врачей. У нас много разных специалистов.

– Конечно, но не все они имеют комнаты с решетками на окнах. Я заметил несколько таких окон на верхнем этаже с боковой стороны дома.

– Старые люди, – сказал Варлей с подчеркнутой печалью, – одиноки, угнетены и несчастливы, мистер Марлоу. Иногда… – Он сделал выразительное дугообразное движение рукой. – Я не лечу алкоголиков, добавил он. – Итак, извините меня!

– Очень жаль, доктор. Вы фигурируете в наших списках. Вероятно, из-за какого-то недоразумения. Из-за каких-то неприятностей с отделом по борьбе с наркотиками, имевших место несколько лет назад.

– Ах так?

Лицо его омрачилось, затем снова прояснилось.

– Да, был случай с ассистентом, которого я, к несчастью, взял на работу. Он злоупотребил моим доверием.

– А я слышал совсем другое, – заметил я. – Наверно, какую-нибудь выдумку.

– Что же вы слышали, мистер Марлоу?

Улыбка еще не сошла с его лица, а снисходительный тон раздражал меня.

– Что вас лишили права применять наркотики.

Это немного подействовало на него. Лицо его потеряло часть своего обаяния, в глазах сверкнул холод.

– Каков же источник этого фантастического утверждения?

Крупное детективное агентство, имеющее возможность собирать полные сведения.

– Несомненно, банда дешевых вымогателей.

– Не дешевых, доктор. Их обычная такса сто долларов в день. Их руководитель – начальник военной полиции в отставке. Они не размениваются на мелочи, доктор.

– Я бы высказал ему свое мнение, – с холодным презрением проговорил Барлей, – Как его фамилия? – Теперь его тон был ледяным.

– Это тайна, доктор. Но пусть это не мешает вашей работе. Фамилия Эд ничего вам не говорит?

– Надеюсь, вы знаете, где дверь, мистер Марлоу?

Позади него открылась дверь лифта. Медсестра выкатила оттуда инвалидное кресло. В нем находилось то, что осталось от дряхлого старика. Глаза его были закрыты, кожа синеватая. Он был хорошо закутан. Медсестра бесшумно покатила его по блестящему паркету к боковой двери.

Доктор Варлей сказал с нежностью:

– Старые люди, больные старые люди. Одинокие старые люди. Не приходите больше, мистер Марлоу! Я могу рассердиться. Если я сержусь, то делаюсь неприятным. Могу даже сказать, очень неприятным.

– С радостью последую вашему совету. Все же большое спасибо. У вас здесь очаровательная маленькая покойницкая.

– Что вы сказали?

Варлей шагнул ко мне, потеряв остатки своей умильности. На его лице появились морщины.

– Что с вами? – спросил я. – Я убедился, что моего друга здесь не может быть. Здесь я не найду ни одного не одряхлевшего до беспомощности человека. Здесь только больные старые люди, одинокие старые люди. Вы это сами сказали, доктор. Нежелательные старые люди, но богатые и с жадными наследниками. Большинство из них, вероятно, взято под опеку.

– Я начинаю злиться, – заявил Барлей.

– Легкая пища, легкие успокаивающие средства, хорошее обслуживание. Наружу на солнце, обратно в постель. Решетки на некоторых окнах, на случай если осталось немного сил. Они вас любят, доктор, все как один. Умирая, они держат вашу руку и видят печаль в ваших глазах. Неподдельную печаль.

– Действительно, она искренняя, – тихо сказал Варлей гортанным голосом.

Он уже сжал кулаки, и мне пора было уходить. Однако он был мне слишком противен.

– Конечно, искренняя, – согласился я. – Кому же приятно терять хорошо платящего пациента, особенно такого, которого запихнули сюда против его воли.

– Но ведь кто-то должен этим заниматься, – возразил Варлей. – Кто-то должен заботиться об этих старых людях.

– Кто-то должен заниматься и абортами. Если подумать, это чистая, приличная работа. До свидания, доктор Варлей. Если моя работа покажется мне грязноватой, я вспомню о вас. Это поднимет мне дух.

Он не набросился на меня, и я направился к выходу. В широкой двустворчатой двери я оглянулся. Варлей не двинулся с места и снова принял слащавый вид.

Глава 19

Я вернулся обратно в Голливуд измочаленный, как конец веревки. Обедать было слишком рано, к тому же слишком жарко. Я включил в кабинете вентилятор. Прохладнее не стало, но все же я почувствовал дуновение воздуха. С бульвара доносился беспрерывный шум уличного движения, а в голове моей роились мысли, как мухи в мухоловке.

Доктора Вуканич и Варлей отпадали. Заведение Вар-лея процветало, и ему не было смысла связываться с алкоголиками. Вуканич был мелкий мошенник, акробат на проволоке, расхаживающий по ней в своем кабинете. Эд ни в трезвом, ни в пьяном виде не обратился бы к нему. Возможно, он не был очень интеллигентным человеком – многие талантливые люди далеко не интеллигентны, – но он был не так глуп, чтобы отдаться в руки Вуканича.

Оставался один Веррингер. У него было подходящее помещение, достаточно отдаленное от людей. Вероятно, у него хватало и терпения. Я решил нанести ему новый визит и на этот раз прихватить с собой пистолет и карманный фонарь. У меня был хороший небольшой пистолет калибра 8,13 миллиметров с коротким стволом. Паж Веррингера мог иметь и другие игрушки кроме кастета.

А если так, то этот чокнутый парень, не задумываясь, пустит их в ход.

Я снова свернул на шоссе. Ехал я быстро, но старался не очень рисковать. Ночь должна быть безлунная, и, когда я добрался по подъездной дороге к владениям доктора Веррингера, на улице стало темнеть. Это было мне на руку.

На этот раз ворота были заперты на цепь с висячим замком. Я проехал мимо них и остановился в отдалении от шоссе. Среди деревьев еще проглядывал слабый свет уходящего дня. Я перелез через ворота и взобрался на холм, чтобы найти тропинку. Где-то вдали я услышал перепела. Дикие голуби громко делились новостями своей жизни. Тропинку я так и не смог разглядеть, поэтому вернулся к подъездной дороге и пошел по ее краю. Дубы сменили эвкалипты, и вскоре я увидел в отдалении несколько огней.

Три четверти часа я добирался до того места за плавательным бассейном, откуда мог видеть главное здание. Оно было освещено, и из дома доносилась музыка. Еще дальше, позади дома, среди деревьев виднелся свет из другой постройки. Повсюду между деревьями стояли маленькие домишки.

Я немного прошел по дорожке, когда вдруг вспыхнула мощная лампа сзади дома. Я замер на месте. Лампа бросала яркий свет прямо вниз и освещала большое пространство сада и заднюю веранду. Затем распахнулась дверь и из нее вышел Эрл. Я понял, что нахожусь на удобном месте.

Теперь Эрл вырядился ковбоем. А ведь именно ковбой доставил Роджера Эда домой в последний раз. Эрл стоял в ярком свете, раскачивая в руке лассо. На нем была темная рубашка с белой вышивкой и платок в крапинку на шее. На широком поясном ремне с множеством серебряных украшений висели две кобуры с револьверами, из которых торчали ручки слоновой кости.

Он стоял один, раскачивая лассо, выходя из освещенного круга и снова входя в него, – высокий, стройный ковбой, дающий представление для самого себя и получающий от этого удовольствие. Эрл с двумя револьверами – гроза каньона Сепульведа. Самым подходящим для него местом был бы один из тех дачных поселков, где культ верховой езды развит так сильно, что даже телефонистки приходят на работу в сапожках для наездниц.

Вдруг Эрл услышал шорох или сделал вид, будто услышал. Он бросил лассо на землю, выхватил оба револьвера и взвел курки. Направив оружие, он всматривался в темноту. Я стоял, не двигаясь: проклятые револьверы могли быть заряженными. Однако яркий свет ослеплял Эрла, и он ничего не мог разглядеть. Он сунул револьверы за пояс, поднял лассо и ушел в дом. Свет погас.

Я пробрался между деревьями и подошел вплотную к маленькому освещенному домику. Из него не доносилось никаких звуков. Я подошел к окну с сеткой и заглянул внутрь. Горела одна лампа, стоявшая на ночном столике возле кровати. На кровати на спине лежал мужчина, его руки покоились на простыне, открытые глаза смотрели вверх. По виду он был высокого роста. Лицо его находилось в тени, но я заметил, что оно было бледное и небритое. Возраст щетины, по моим прикидкам, совпадал со временем пропажи Эда. Казалось, он часами не двигался.

Я услышал шаги с другой стороны домика. Заскрипела дверь с сеткой, и в ней показалась массивная фигура доктора Веррингера. Он держал что-то в руке – похоже, стакан томатного сока. Доктор включил торшер, и его гавайская рубашка блеснула желтым светом. Мужчина на кровати не взглянул на него.

Веррингер поставил стакан на ночной столик, придвинул кресло и сел. Потом взял руку лежащего и проверил пульс.

– Как вы себя чувствуете, мистер Эд?

Мужчина на кровати не ответил и не взглянул на него.

– Ну-ну, нельзя же быть таким мрачным! Ваш пульс лишь немного чаще нормального. Вы слабы, но ничего…

– Теджи, – вдруг сказал мужчина на кровати, – объясни этому типу, что если он знает, как я себя чувствую, то не должен об этом спрашивать.

Его голос был нормальным, отчетливым, с интонацией усталой горечи.

– Кто это Теджи? – терпеливо спросил Веррингер.

– Моя собеседница. Она сидит в верхнем углу.

Доктор взглянул наверх.

– Я вижу маленького паука, – сказал он. – Не устраивайте театра, мистер Эд! Мне это совсем не нужно.

– Тегенария даместика, обычный прыгающий паук, дорогой мой. Я люблю пауков. К ним так идут гавайские рубашки.

Веррингер облизал губы.

– У меня нет времени для глупостей, мистер Эд.

– Теджи не глупость.

Роджер с трудом повернул голову, словно она была очень тяжелая, и презрительно посмотрел на доктора.

– Теджи – это серьезно. Она ползет к вам. Если вы не обратите на нее внимания, она сделает ловкий бесшумный прыжок. Скоро она подползет достаточно близко и сделает последний прыжок. Она высасывает соки, доктор, полностью высасывает! Теджи не сожрет вас, она только высосет кровь и оставит одну кожу. Если вы намерены вечно носить эту рубашку, доктор, то, по-моему, это произойдет не очень скоро.

Веррингер откинулся на спинку кресла.

– Мне нужно получить пять тысяч долларов. Скоро ли это может произойти?

– Семьсот пятьдесят вы уже получили, – раздраженно заметил Роджер, – плюс все мои карманные деньги. Черт побери, сколько же стоит мое пребывание здесь?

– Я уже говорил вам, что мои цены повысились.

– Вы не говорили, что они поднялись на высоту Ма-унт Вильсона.

– Не спорьте со мной! – сказал доктор. – В вашем положении не стоит заниматься юмором. Кроме того, вы потеряли мое доверие.

– Не знаю, о чем вы говорите.

Веррингер медленно постучал пальцем по ручке кресла.

– Вы позвонили мне поздно ночью, – сказал он. – Вы были в отчаянии и заявили, что покончите с собой, если я не приеду. Я не хотел вами заниматься, и вы знаете почему. Я не имею права заниматься врачебной практикой в этом штате. Я вынужден был продать свое имение себе в убыток. Мне нужно заботиться об Эрле, а у него был тяжелый приступ. Я говорил вам, что это будет стоить кучу денег. Вы все равно настаивали, и тогда я приехал к вам. Я хочу получить пять тысяч.

– Я был слишком пьян и не совсем в себе, – ответил Роджер. – Никто не пошел бы на такую сделку.

– Кроме того, – медленно добавил Веррингер, – вы назвали своей жене мою фамилию. Вы рассказали ей, что я заберу вас.

На лице Роджера появилось удивление.

– Ничего подобного, – заявил он. – Я вообще не говорил с ней. Она спала.

– Значит, это было в другой раз. Сюда приезжал частный детектив и спрашивал о вас. Он не мог бы знать, куда ему ехать, если бы никто ничего не сказал. Я отделался от него, но он может снова приехать. Вы должны отправляться домой, мистер Эд. Но сначала я хочу получить свои пять тысяч.

– Вы не очень сообразительны, доктор. Если бы моя жена знала, где я, зачем бы ей понадобился детектив? Она могла бы приехать сама и захватить с собой слугу. Канди разложил бы вашего бэби на составные части, пока этот бэби раздумывал бы, в каком фильме ему сегодня играть главную роль.

– У вас злой язык, Эд. И злые мысли.

– Еще у меня есть злые пять тысяч долларов, доктор.

– Вы подпишете мне чек, – уверенно сказал Веррингер. – Сейчас же. Затем вы оденетесь, и Эрл отвезет вас домой.

– Чек? – улыбнулся Роджер. – Прекрасно. И как вы намерены получить по нему деньги?

Веррингер тихо рассмеялся.

– Вы хотите предупредить банк и приостановить выплату, мистер Эд? Но вы этого не сделаете, могу ручаться.

– Вы гнусный жирный мошенник! – воскликнул Роджер.

Веррингер покачал головой.

– Только в некоторых случаях. У меня сложная натура, как у большинства людей. Эрл отвезет вас домой.

– Нет! Когда я вижу этого парня, у меня мороз по коже пробегает, – сказал Роджер.

Веррингер тяжело поднялся на ноги и похлопал Роджера по плечу.

– Со мной Эрл совершенно ручной. У меня есть способ управляться с ним.

– Какой, к примеру? – спросил Эрл и появился в двери в своем ковбойском наряде.

Веррингер обернулся к нему и улыбнулся.

– Уберите от меня подальше этого полуидиота! – взмолился Роджер, впервые выказав страх.

Эрл положил руки на свой разукрашенный пояс. Лицо у него было мрачное и неподвижное, тихий свист вырывался сквозь зубы. Он медленно вошел в комнату.

– Вы не должны были этого говорить, – быстро сказал Веррингер и обратился к Эрлу: – Хорошо, Эрл, я сам позабочусь о мистере Эде. Я помогу ему одеться, а ты пока пригони сюда машину, как можно ближе к двери. Мистер Эд очень слаб.

– И будет еще слабее, – проговорил Эрл свистящим голосом, – Прочь с дороги, ты, жирный пес!

– Ну, Эрл…

Веррингер схватил юношу за руку.

– …ты ведь не хочешь попасть опять в Камарилло? Одно слово, и…

Больше он ничего не сказал. Эрл повернулся, выдернул руку, а правую поднял – в ней блеснул кастет. Кулак с кастетом обрушился на подбородок Веррингера. Он упал, словно пораженный выстрелом в сердце. Домик задрожал.

Я подбежал к двери и распахнул ее. Эрл повернулся, пригнувшись, посмотрел на меня, но, видимо, не узнал. Издав какое-то бормотание, он бросился ко мне.

Я выхватил пистолет, он увидел его, но не испугался. Либо его собственные револьверы не были заряжены, либо он забыл про них, но парень решил действовать кастетом.

Я выстрелил, делясь в открытое окно над кроватью. Грохот выстрела в маленьком помещении прозвучал гораздо громче, чем можно было ожидать. Эрл остановился как вкопанный. Он обернулся и увидел дыру в оконной сетке, затем снова посмотрел на меня. Постепенно жизнь появилась на его лице, и он усмехнулся.

– Что случилось? – Весело спросил он.

– Брось кастет! – приказал я, глядя ему в глаза.

Он удивленно посмотрел на свою руку, снял кастет и бросил в угол.

– Теперь ремень с кобурами! – приказал я. – Не трогай револьверы, просто отстегни ремень!

– Они не заряжены, – сказал он, смеясь. – Господи, это же просто пугачи.

– Снимай ремень! Быстро!

Он посмотрел на короткий ствол моего пистолета, – Это настоящий? Ну ясно, дыра в сетке, ясно.

Роджер уже поднялся с постели и стоял позади Эрла.

Быстрым движением он выхватил один из его блестящих револьверов. Эрлу это не понравилось, лицо его омрачилось.

– Прочь руки от него! – воскликнул я. – Суньте эту штуку обратно в кобуру!

– Парень прав, – сказал Роджер, – Это пугач с пистонами.

Он положил револьвер на стол.

– Боже мой, я слаб как младенец.

– Сними ремень! – в третий раз приказал я.

С таким парнем, как Эрл, нужно быть настойчивым, Нужно говорить коротко и ясно, чтобы он не успел передумать.

Наконец Эрл выполнил приказ. Потом с ремнем в руках подошел к столу, взял со стола револьвер и сунул его в пустую кобуру. Ремень со всем оружием положил на стол. Только теперь он заметил Веррингера, лежащего на полу у стены.

Озадаченно пробормотав что-то, он быстро ушел в ванную и вернулся со стеклянной банкой, полной воды. Он облил водой голову доктора, тот фыркнул и повернулся, затем застонал и провел рукой по подбородку. Потом попытался подняться. Эрл помог ему.

– Извините доктор, я случайно вас ударил.

– Хорошо еще не сломал челюсть, – сказал Веррингер. – Пригони сюда машину, Эрл! И не забудь ключ от замка.

– Машину сюда, ясно. Сейчас. Ключ от замка. Сейчас.

Насвистывая, юноша вышел.

Роджер сидел на кровати. Вид у него был бледный.

– Вы тот самый частный детектив, о котором он говорил? – спросил Роджер. – Как вы нашли меня?

– Расспрашивал знающих людей, – ответил я. – Одевайтесь, если хотите поехать домой!

Доктор Веррингер стоял, прислонившись к стене, и потирал подбородок.

– Я помогу ему, – сказал он глухим голосом. – Я всегда помогаю людям, а они меня только бьют по зубам.

– Вижу, какое у вас настроение, – заметил я и вышел, предоставив ему помогать Эду.

Глава 20

Пригнав машину, Эрл, ни слова не говоря, направился к большому дому, продолжая насвистывать какую-то мелодию.

Роджер осторожно забрался на заднее сиденье, я сел рядом с ним, а Веррингер за руль. Вероятно, у него болела челюсть или голова, но он не подавал виду и не говорил об этом. Мы поехали по галечной дороге. Эрл уже был у ворот, он отпер и открыл их. Я сказал Вер-рингеру, где стоит моя машина, и он подъехал к ней. Роджер пересел в нее и, покачиваясь, уставился в пустоту. Веррингер вышел из своей машины, подошел к нему и вежливо спросил:

– Так как насчет моих пяти тысяч, мистер Эд? Вы обещали выписать чек.

Роджер отодвинулся от него и положил голову на спинку сиденья.

– Я подумаю, – ответил он.

– Вы же обещали. Мне нужны деньги.

– Это называется незаконным лишением свободы, Веррингер, с попыткой принуждения. Теперь у меня есть защитник.

– Я вас мыл и кормил, – настаивал Веррингер. – Я приходил к вам по ночам. Я охранял вас и следил за вами.

– Но не за пять тысяч долларов, – иронически заметил Роджер. – Вы уже достаточно натаскали из моего кармана.

Веррингер не унимался.

– Я дал согласие на работу на Кубе, мистер Эд. Вы богатый человек и должны помогать другим. Мне приходится заботиться об Эрле. Чтобы воспользоваться этим шансом, мне нужны деньги. Я полностью возвращу их вам.

Мне хотелось курить, но я терпел – боялся, что Роджер не вынесет табачного дыма.

– А как вы их вернете? – раздраженно сказал Роджер – Вы долго не проживете. Скоро ваш бэби убьет вас ночью во сне.

Веррингер отошел. Я не видел выражения его лица, но его голос стал тверже.

– Есть много неприятных видов смерти, – сказал он. – Я полагаю, что один из них ожидает вас.

Он отошел и сел в свою машину. Она въехала в ворота и скрылась из виду. Я поехал в город.

Через один или два километра Роджер пробормотал:

– Почему я должен платить этому жирному дураку пять тысяч?

– Совершенно не должны.

– Разве я буду обманщиком, если не дам ему денег?

– По-моему, нет.

Роджер повернул голову и посмотрел на меня.

– Он обращался со мной, как с грудным ребенком. Не оставлял меня одного из боязни, что может прийти Эрл и ударить меня. Забрал все деньги из моих карманов… Вы на нашей стороне? – спросил он через некоторое время.

– Ерунда! – ответил я. – Я просто выполняю поручение.

Последовало несколько километров молчания. Мы въехали в пригород, и Роджер снова начал разговор.

– Вероятно, я все-таки дам ему денег. Он беден. Имение продается с торгов из-за банкротства. Он не получит за него ни цента. Все из-за этого полуидиота. Почему он это делает?

– Не знаю.

– Я писатель, – заявил Роджер. – Мне нужно понимать, что происходит с людьми, а я совсем не разбираюсь в этом.

Мы стали спускаться с холма и перед нами засверкали огни долины. Мы поехали вниз к северо-западному шоссе, ведущему к Венчуре, потом через Энсино. Я остановился, закурил сигарету и посмотрел вверх на освещенные окна стоявших на холме больших домов. В одном из них не так давно жила супружеская чета Ленок-сов. Мы поехали дальше.

– Сейчас мы подъедем к развилке, – сказал Роджер. – Вы знаете ее?

– Знаю.

– Между прочим, вы еще не сказали мне своего имени.

– Филип Марлоу.

– Очаровательное имя. – Затем он спросил, понизив голос: – Один момент! Вы тот, кто имел дело с Ленок-сом?

– Верно.

Роджер пристально смотрел на меня в темноте машины. Мы проехали последние дома главной улицы Энсино.

– Я немного знал ее, – сказал Роджер. – Его я не видел. Смешная история. Парни в полиции причинили вам много неприятностей, не правда ли?

Я не ответил.

– Вероятно, вам не хочется об этом говорить, – сказал Роджер.

– Может быть. А почему это вас интересует?

– Великий боже, я же писатель. Вероятно, это была дикая история.

– Вам сегодня нельзя возбуждаться. Вы, наверное, чувствуете слабость.

– Хорошо, Марлоу, хорошо. Я вам несимпатичен. Понятно.

Мы подъехали к развилке. Я повернул машину на небольшой пригорок, за которым был Айдл-Валлей.

– Я не чувствую к вам неприязни, – сказал я. – Я вас не знаю. Ваша жена наняла меня найти вас и доставить домой. На этом мое дело будет закончено. Почему она обратилась ко мне, не могу сказать.

– Сколько она вам заплатит?

– Об этом мы еще не говорили.

– Сколько бы это ни стоило, этого будет недостаточно. Я останусь вашим должником. Вы это превосходно сделали, дружище. Я не заслужил таких усилий с вашей стороны.

– Просто у вас такое настроение.

Роджер засмеялся.

– Знаете что? Я мог бы с вами подружиться. Вы немножко похожи на меня.

Мы подъехали к его дому. Он был двухэтажный, покрытый дранкой, с маленькой верандой. Длинный газон тянулся от входной двери до густого кустарника в углу участка, возле белого забора. На веранде горела лампочка. Я проехал по аккуратной дорожке и остановился у гаража.

– Доберетесь без моей помощи?

– Конечно, – ответил Роджер и выбрался из машины. – Вы не зайдете к нам?

– Сегодня нет, спасибо. Подожду, пока вы не войдете в дом.

Роджер стоял и тяжело дышал.

– Ну хорошо, – сказал он.

Он повернулся и осторожно пошел к дому по выложенной плитами дорожке. Чуть постоял на веранде, затем нажал ручку двери. Она открылась, и он вошел. Дверь осталась открытой, полоса света падала из нее на траву. Послышались голоса. Я дал задний ход. Тут кто-то крикнул мое имя, я оглянулся и увидел Эйлин, стоящую в открытой двери.

Пришлось остановиться. Я выключил фары и вышел из машины. Когда она подошла ко мне, я сказал:

– Я должен был позвонить вам по телефону, но боялся оставить его одного.

– Конечно. Трудно было его найти?.

– Ну, немного труднее, чем просто позвонить в дверь.

– Прошу вас, заходите и расскажите обо всем!

– Ему нужно лечь в постель. Утром он будет как огурчик.

– Канди уложит его, – сказала Эйлин. – Сегодня он пить не будет, если вы на это намекаете.

– Я совсем не об этом думал. Спокойной ночи, миссис Эд.

– Вы, должно быть, устали. Вам самому не хочется выпить?

Я закурил сигарету. Мне казалось, будто я не курил недели две. Я затягивался ею с наслаждением.

– Можно и мне затянуться разок?

– Конечно. Я думал, что вы не курите.

– Изредка курю.

Эйлин подошла вплотную ко мне, и я протянул ей сигарету. Она затянулась, закашлялась, потом, смеясь, отдала ее мне.

– Я в самом деле новичок, как видите.

– Итак, вы были знакомы с Сильвией Ленокс, – сказал я. – Поэтому вы меня и наняли?

– С кем я была знакома? – удивилась Эйлин.

– С Сильвией Ленокс.

– Ах, с этой женщиной, которую убили. Нет, я не была с ней знакома. Я просто знала, кто она. Разве я вам этого не говорила?

– Очень жаль, но я уже не помню, что вы мне говорили.

Эйлин все еще стояла рядом со мной, стройная, высокая, в белом платье. Ее волосы нежно блестели в лунном свете.

– Почему вы меня спросили, не из-за нее ли я наняла вас?

Я медлил с ответом, и Эйлин добавила:

– Это Роджер вам сказал – что был с ней знаком?

– Он сказал об этом к случаю, когда узнал мое имя. Он много говорил, я не помню и половины из сказанного.

– Понимаю. Я должна идти домой, мистер Марлоу, и посмотреть, не нужно ли чего мужу. И если вы не хотите зайти…

– Я хочу получить от вас подарок, – сказал я, обнял ее, откинул ее голову назад и поцеловал в губы.

Эйлин не противилась, но и не ответила поцелуем. Мягко отстранившись, она стояла и смотрела на меня.

– Вы не должны были этого делать, – заметила она. – Это фальшиво. А вы такой милый человек.

– Вы правы, совершенно фальшиво, – согласился я. – Но весь день я носился, высунув язык, как овчарка, и рисковал жизнью. Все произошло так, что сгодилось бы для киносценария. Знаете что? Я думаю, что вы с самого начала знали, где был ваш муж, или по меньшей мере знали фамилию этого врача. Вам просто хотелось, чтобы я вошел в контакт с вашим мужем и чувствовал некоторую обязанность заботиться о нем. Или я сошел с ума?

– Конечно, сошли! – холодно ответила Эйлин. – Это самая большая чушь, какую я когда-либо слышала.

Она повернулась и пошла.

– Один момент! – сказал я. – И не говорите мне, что я милый человек! Лучше бы я был подлецом.

Она оглянулась.

– Почему?

– Если бы я не был мил с Терри Леноксом, он был бы еще жив.

– Да? – тихо сказала Эйлин. – Почему вы так уверены в этом? Спокойной ночи, мистер Марлоу, и спасибо за все.

Она пошла по газону, я проводил ее взглядом. Она вошла в дом, дверь закрылась.

Глава 21

Через три дня Эйлин позвонила мне и пригласила на следующий вечер. Она позвала нескольких друзей на коктейль. Роджеру очень хотелось поговорить со мной и поблагодарить. И почему я не прислал счет?

– Вы мне ничего не должны, миссис Эд. Я уже получил гонорар за то немногое, что сделал.

– Наверное, я показалась вам очень глупой из-за своего старомодного поведения, – сказала Эйлин, – Поцелуи теперь не много значат. Вы придете, не правда ли?

Я поблагодарил ее за приглашение и согласился, сам не зная почему.

– Роджер снова на высоте. Он работает, – прибавила она.

– Это хорошо.

– Сегодня ваш голос звучит очень серьезно. Думаю, вы не легко смотрите на жизнь.

– Временами.

Эйлин рассмеялась, попрощалась и положила трубку. Я некоторое время сидел и тяжело смотрел на жизнь. Потом заставил себя подумать о чем-нибудь веселом, чтобы как следует рассмеяться. Ничего не получилось. Тогда я взял прощальное письмо Терри Ленокса, сел на софу и снова прочитал его.

Я вспомнил, что еще не выполнил его просьбу не съездил в бар «Виктор» и не выпил там в память о нем гимлит. Сейчас было самое время, в баре, наверно, было затишье. В это время мы обычно заходили туда. Я вспомнил Терри, и мне стало грустно.

Я получил от Терри слишком много денег. Он поставил меня в глупое положение, но щедро расплатился за это.

В баре было так тихо, что, пожалуй, можно было бы услышать падение температуры. На табуретке возле стойки сидела в одиночестве молодая дама, перед ней стоял светло-зеленый напиток. Она была в черном костюме, вероятно из синтетики типа орлона, подходящем к этому времени года. Она курила сигарету в длинном мундштуке, и вид у нее был хрупкий и напряженный, что иногда бывает признаком невроза, иногда эротического голода, а порой просто результатом строгой диеты.

Я сел за две табуретки от нее. Бармен поклонился мне без улыбки.

– Один гимлит, – попросил я. – Только без горького пива.

Бармен поставил передо мной маленький поднос и продолжал смотреть на меня.

– Знаете что? – радостно сказал он. – Я слышал, как вы разговаривали со своим знакомым, и обзавелся бутылкой розового лимонного экстракта, о котором он говорил. С тех пор вы к нам не заходили, и я сегодня открыл ее в первый раз.

– Мой знакомый уехал, – сказал я. – Двойной, если вам не трудно. И большое спасибо за труды!

Бармен отошел. Дама в черном бросила на меня быстрый взгляд, затем стала снова смотреть на бокал.

– Это здесь пьют очень немногие, – заметила она так тихо, что сначала я не понял, что она обращается ко мне.

Потом незнакомка снова посмотрела на меня. У нее были очень большие черные глаза, а ногти самые красные из всех, какие я видел. Но вид у нее был не дешевый, и в голосе не звучало: «Хочешь меня?»

– Я говорю о гимлите.

– Один знакомый приучил меня к нему, – ответил я.

– Наверно, он англичанин.

– Почему?

– Лимонный сок. Чисто английский продукт, как отварная рыба в красном соусе, глядя на который думаешь, что повар обрезал палец и накапал туда крови.

– Я думаю, что гимлит скорее напиток тропиков, мест с жарким климатом. Вроде Малайи.

– Может быть, вы правы.

Незнакомка снова отвернулась.

Бармен поставил передо мной бокал. С лимонным соком напиток оказался зеленовато-желтым и мутным. Я попробовал его. Дама в черном посмотрела на меня и подняла бокал. Мы оба выпили, и тут только я заметил, что она пила тот же напиток.

– Он не был англичанином, – сказал я. – Вероятно, он был там во время войны. Мы с ним иногда заходили сюда под вечер, как сегодня. До того, как здесь соберется дикая банда.

– В это время здесь приятно посидеть, – согласилась незнакомка, – Это почти единственное спокойное время.

Она допила бокал.

– Возможно, я знала вашего друга, – сказала она. – Как его имя?

Я ответил не сразу. Сначала я закурил сигарету и увидел, как она вытряхнула из мундштука окурок и вставила туда новую. Я протянул ей огонь и ответил:

– Его фамилия Ленокс.

Незнакомка поблагодарила меня, посмотрела в сторону, потом кивнула.

– Да, я очень хорошо его знала. Пожалуй, слишком хорошо.

Подошел бармен и посмотрел на мой пустой бокал.

– Еще два того же самого, – заказал я. – Подайте в нишу.

Я слез с табурета и встал в ожидании. Возможно, она отошьет меня, а возможно, и нет. Иногда в этой сексуальной местности мужчина, познакомившись с женщиной и поговорив с ней, сразу же ведет ее в спальню. Если она сочтет мои намерения таковыми, то ну ее к черту.

Незнакомка помедлила, но недолго. Захватив черные перчатки и черную замшевую сумку с золотой ручкой и золотым замком, она прошла в нишу и села, не говоря ни слова. Я сел напротив нее за столик.

– Моя фамилия Марлоу.

– А я Линда Лоринг, – тихо сказала она. – Вы сентиментальный человек, мистер Марлоу?

– Потому что пришел сюда выпить гимлит? А вы?

– Возможно, это в моем вкусе.

– В моем тоже. Но не слишком ли случайное это совпадение?

Она рассмеялась. У нее были смарагдовые серьги и такая же брошка. Огромный камень был очень похож на настоящий. В тусклом свете бара он, казалось, сверкал внутренним огнем.

Официант принес нам бокалы. Когда он ушел, я сказал:

– Я был знаком с Терри Леноксом, он мне нравился, и мы с ним иногда выпивали. Это было случайное знакомство. Я никогда не заходил к нему домой и не был знаком с его женой. Один раз я мельком видел ее.

Линда Лоринг взяла свой бокал. На ее кольце тоже был смарагд, обрамленный бриллиантами. Маленькое платиновое колечко рядом указывало, что она была замужем. Я дал бы ей лет тридцать пять.

– Парень не оставлял меня в покое, – продолжал я, – Даже до сих пор не оставляет. А как обстоит дело с вами?

Линда облокотилась о стол и посмотрела на меня.

– Я уже говорила, что, пожалуй, слишком хорошо его знала. Он имел богатую жену, которая окружила его комфортом. Взамен этого она требовала от него, чтобы он не вмешивался в ее личную жизнь.

– Вполне понятно, – заметил я.

– Не иронизируйте, мистер Марлоу. Таковы многие женщины. Они не могут быть другими. Он знал это с самого начала. Если гордость не позволяла ему терпеть это – дверь всегда была открыта. Ему не нужно было убивать ее.

– Я тоже так думаю.

Линда выпрямилась и, сжав губы, в упор посмотрела на меня.

– После этого он удрал, а вы помогли ему, если верно то, что я слышала. Вероятно, вы гордитесь этим.

– Нет, – возразил я. – Я просто сделал это за деньги.

– Это совсем не смешно, мистер Марлоу. Честно говоря, я не знаю, почему я сижу здесь с вами и выпиваю.

– Это дело поправимое, – заметил я и осушил свой бокал, – Думается мне, что вы могли бы кое-что рассказать о Терри, чего я не знаю. У меня нет никакого желания строить необоснованные догадки о том, почему он превратил в кровавое месиво лицо своей жены.

– Зверские какие-то выражения, – возмутилась она.

– Вам не нравится? Мне тоже. И я не сидел бы здесь за бокалом гимлита, если бы поверил, что он это зверство сделал.

Линда опустила глаза и немного погодя медленно проговорила:

– Он покончил с собой и оставил полное признание. Что вам еще нужно?

– У него был пистолет, – ответил я. – Для трусливых мексиканских полицейских это, вероятно, достаточный повод, чтобы всадить ему в живот порцию свинца. Да и американские полицейские убили подобным образом немало людей… иногда через двери, которые открывали не так быстро, как им хотелось. Что же касается признания, то я его не видел.

– Без сомнения, оно было сфабриковано мексиканскими полицейскими, – резко сказала Линда.

– Они вряд ли знали, в чем суть дела, особенно а таком маленьком городке, как Отатоклан. Нет, признание, вероятно, не фальшивое, но это еще не доказательство, что он убил свою жену. Для меня, во всяком случае, не доказательство. Мне ясно только одно: он не видел другого выхода. Этот своеобразный человек – можете назвать его неустойчивым или сентиментальным – счел за лучшее избавить других от неприятностей.

– Это просто фантастично, – сказала Линда. – Никто не кончает жизнь самоубийством, чтобы избежать небольшого скандала. Сильвия уже умерла, а что касается ее сестры и отца, то они прекрасно могли сами выпутаться из неприятностей. Богатые люди, мистер Марлоу, всегда могут спасти свою шкуру.

– Извольте, я неправ в отношении мотива самоубийства. Возможно, я во всем неправ. Минуту назад вы рассердились на меня. Может быть, вы хотите, чтобы я распрощался с вами и оставил вас допивать свой гимлит?

Линда вдруг рассмеялась.

– Извините! Теперь я верю, что вы серьезно говорите. Раньше я думала, что вы хотели оправдать себя, а не Терри. Я почему-то не верила вам.

– Нет, это тоже неверно. Я сделал глупость и поплатился за это. В известной мере, конечно. Не отрицаю, что его признание прежде всего избавило меня от многих неприятностей. Если бы его арестовали и был судебный процесс, то и меня бы вызвали свидетелем. В лучшем случае это стоило бы мне больших денег, чем я могу заработать.

– Не говоря уж о вашей лицензии, – сухо добавила она.

– Возможно. Но придет время, когда меня не сможет прикончить любой полицейский, который встал не с той ноги. Проходит срок, и полицейские предстают перед государственной комиссией. Там городских полицейских по головке не гладят.

Линда попробовала гимлит и медленно проговорила:

– Если принять все во внимание, то не кажется ли вам, что все произошло к лучшему? Никакого процесса, никаких издевательских статеек газетчиков, не считающихся с фактами, приличием или чувствами невиновных людей.

– Разве я этого не говорил? Но вы сочли это фантастичным.

Линда откинулась назад и прислонила голову к обивке ниши.

– Фантастичным кажется только самоубийство Терри, совершенное во имя этого. Отнюдь не то, что для всех заинтересованных лиц лучше, что не было никакого судебного процесса.

– Мне хочется еще выпить, – сказал я и подал знак официанту. – Вы случайно не родня Поттерам, миссис Лоринг?

– Сильвия Ленокс моя сестра, – просто ответила она. – Я думала, что вы знаете это.

Подошел официант, я сделал заказ. Линда покачала головой и сказала, что больше не хочет. Когда официант удалился, я сказал:

– Да, старый Поттер – любитель делать тайну из пустяков, извините, мистер Харлан Поттер. Он так поставил дело, что я и не знал, что у жены Терри вообще есть сестра.

– Вы преувеличиваете! Мой отец не столь могущественный, мистер Марлоу, и не такой бесцеремонный. Могу добавить, что у него старомодные взгляды на вмешательство в свои личные дела. Он никогда не давал интервью, даже собственным газетам, и не фотографировался. Он неразговорчив, ездит в своей машине или летает на собственном самолете со своим экипажем. Но при всем этом он человечный. Он любил Терри. Говорил, что Терри мог быть джентльменом двадцать четыре часа в сутки, если бы не пил, а не четверть часа во время приема гостей до первого бокала.

– Насчет Терри он немного просчитался, – заметил я.

– Смерть Терри была для него большим ударом, мистер Марлоу. А вы снова иронизируете. Прошу вас, не надо! Отцу было бы приятнее, если бы Терри просто скрылся. Он не отказал бы Терри в помощи, если бы тот обратился к нему.

– Ну нет, миссис Лоринг. Ведь убили его родную дочь.

Линда сделала протестующий жест и холодно посмотрела на меня.

– Честно говоря, отец давно отказался от нее. Когда они встречались, он с ней не разговаривал. Мне кажется, что по отношению к Терри у него возникли те же сомнения, что и у вас. Но поскольку Терри умер, разве это имеет значение? Сильвия могла погибнуть при авиационной катастрофе или при дорожном несчастном случае. Если ей суждено было преждевременно умереть, то, пожалуй, для нее лучше, что это произошло теперь. Лет через десять она стала бы шлюхой, одной из тех, кого можно увидеть на приемах в Голливуде. Это дешевки всех национальностей.

Вдруг я разозлился без особой на то причины. Я встал и выглянул из ниши. Соседняя была еще свободна, а в следующей одинокий мужчина спокойно читал газету. Я тяжело опустился, на свое место, отодвинул бокал и склонился над столом. У меня хватило предусмотрительности говорить вполголоса.

– Какого дьявола, миссис Лоринг! В чем вы хотите меня убедить? В том, что Харлан Поттер такой умилительно-очаровательный человек, что даже во сне не думал повлиять на окружного прокурора? Почему же тогда это дело было покрыто пеленой молчания, а расследование велось даже не по правилам? Хотите убедить меня, что ваш отец сомневался в виновности Терри, но палец о палец не ударил, чтобы найти действительного убийцу? Что политическая сила его газет и его финансовая мощь не играли здесь роли? Что он не позаботился послать в Мексику своего адвоката и никого от окружного прокурора или полиции, чтобы убедиться, что Терри пустил себе пулю в голову, а не был убит потехи ради мексиканцами? Ваш отец имеет сотню миллионов, миссис Лоринг. Не знаю, как он их нажил, но он не мог их нажить, не создав обширного аппарата. Он не мягкотелый простак, он твердый, энергичный человек. Таким и нужно быть в наше время, чтобы заработать столько денег. Он часто имеет дело с различными людьми. Может быть, лично с ними не общается, не подает им руки, однако они что-то для него делают.

– Вы глупец, – сказала Линда. – Вы мне уже надоели.

– Знаю. Я не играю музыку, которую вы любите. Я хочу вам кое-что сообщить. В ночь убийства Сильвии Терри говорил по телефону с вашим отцом. О чем? Что сказал ему ваш отец? «Поезжай потихоньку в Мексику и застрелись там, дорогой мой! История не должна выйти за пределы нашей семьи. Я знаю, что моя дочь шлюха, но не в этом главное. Ты имел все, что хотел, а теперь расплачивайся. Мы хотим, чтобы славное имя Поттеров было так же красиво и хорошо пахло, как горная фиалка. Она вышла за тебя замуж, ибо ей нужна была ширма. А теперь, когда она умерла, тем более. И ты будешь этой ширмой. Если ты удерешь и скроешься – хорошо. Но если тебя выследят, распрощайся с жизнью. До свидания в похоронном бюро!»

– Вы действительно верите, что отец говорит таким тоном? – спросила Линда со льдом в голосе.

Я откинулся назад и горько усмехнулся.

– Мы можем этот разговор немного отшлифовать, если хотите.

Она подобрала платье и отодвинулась от меня подальше.

– Я хочу сделать вам предупреждение, – медленно и серьезно сказала Линда. – Одно простое предупреждение. Если вы считаете моего отца таким человеком и будете болтать и развивать те идеи, какие высказали мне, то ваша карьера будет короткой и внезапно закончится.

– Непременно, миссис Лоринг, непременно. Это я слышал в полиции, это я слышал и от мошенников. Формулировка менялась, а смысл оставался: руки прочь! Я пришел сюда выпить гимлит по просьбе своего друга. Ну, а теперь посмотрите на меня! Я практически уже на кладбище.

Линда встала и коротко поклонилась.

– Три двойных гимлита. Вероятно, вы напились.

Я бросил на стол деньги и поднялся вслед за ней.

– Вы выпили всего в два раза меньше меня, миссис Лоринг. Ваш язычок тоже немножко заплетается.

– Там у стойки сидит какой-то мужчина и смотрит на нас. Вы его знаете?

– Я оглянулся и удивился, что она заметила его. На табуретке возле двери сидел худой смуглый тип.

– Это Чик Агостино, – ответил я. – Он телохранитель одного азартного игрока по фамилии Менендец. Идемте пощекочем его!

– Вы в самом деле напились, – заметила Линда и пошла к двери.

Я следовал за ней. Парень на табурете отвернулся и не глядел на нас. Я подошел к нему сзади и быстро схватил его под мышки. Наверно, я действительно выпил лишнего. Чик обернулся и слез с табуретки.

– Прекрати, бэби! – зашипел он.

Уголком глаза я заметил, что Линда остановилась около двери.

– Без оружия, мистер Агостино? Какое легкомыслие! Ведь уже стемнело.

– Чтоб вам обмочиться!

– Ну, зачем так? Вы взяли это выражение из модного романа.

Лицо его искривилось. Я покинул его и последовал за Линдой. Седой негр-шофер стоял у входа и болтал с парнишкой, дежурившим на стоянке. Шофер приложил пальцы к фуражке, отошел и вернулся на шикарном «кадиллаке». Он открыл дверцу, и Линда села. Шофер закрыл дверцу, словно крышку шкатулки с драгоценностями, затем обошел машину и сел на водительское место.

Линда опустила окно и, посмеиваясь, смотрела на меня.

– Спокойной ночи, мистер Марлоу. Мы мило провели время, не правда ли?

– Мы здорово поцапались.

– Лучше скажите, что вы, и больше всего с самим собой.

– Да, это часто бывает. Спокойной ночи, миссис Лоринг! Вы далеко живете?

– Я живу в Айдл-Валлей, на другом конце озера. Мой муж врач.

– Вы случайно не знакомы с супругами Эд?

Линда нахмурилась.

– Да. А почему вы спрашиваете?

– Они единственные, кого я знаю в Айдл-Валлей.

– Ах, вот что. Итак, еще раз спокойной ночи, мистер Марлоу!

Линда откинулась на сиденье, «кадиллак» заворчал и вскоре влился в поток уличного движения.

Повернувшись, я чуть было не столкнулся с Чиком.

– Кто эта кукла? – сыронизировал он.

– Она совсем не из вашего круга знакомых, – ответил я.

– Ну хорошо, хитрец. У меня записан номер ее машины. Менди всегда любит узнавать такие мелочи.

Распахнулась дверца подъехавшей машины, и мужчина ростом в два метра десять и шириной в метр двадцать выскочил из нее, взглянул на Чика, шагнул к нему и схватил его за горло.

– Сколько раз я должен повторять этой грязной кочерге, чтобы она не околачивалась там, где я ем! – возмутился он.

Он потряс Чика и притиснул его к стене дома. Тот сжался и закашлялся.

– В следующий раз, – пригрозил разозленный гигант, – я тебя так отделаю, что ты запомнишь на всю жизнь.

Чик потряс головой и не сказал ни слова. Гигант испытующе посмотрел на меня и усмехнулся.

– Прекрасный день, – заметил он и вошел в бар.

Я смотрел, как Чик выпрямился и отчасти вернул себе прежний вид.

– Кто этот ваш товарищ? – спросил я.

– Большой Вилли Магун, – ответил Чик глухим голосом. – Гений из криминальной полиции. Ведет себя, как бешеная собака.

– Думаете, он этого не сознает? – вежливо спросил я.

Чик посмотрел на меня пустыми глазами и отошел. Я взял со стоянки свою машину и поехал домой. В Голливуде все может случиться, абсолютно все.

Глава 22

Низкий «ягуар» обогнал меня и замедлил ход, чтобы я не ехал в облаке гравийной пыли по запущенному километровому участку дороги перед самым Айдл-Валлей. Видимо, этот участок решили оставить в таком виде для устрашения воскресных лихачей, привыкших носиться по автострадам. Я успел заметить платок на голове и солнечные очки. Она сделала мне рукой небрежный жест. Потом пыль улеглась и осела на дороге белым слоем, которым были покрыты и кусты, и высушенная солнцем трава. Здесь рос хлопчатник, но эвкалиптов не было. Затем появилась плотная группа Каролинских тополей, отгораживающая белый дом от дороги. Потом я увидел девушку, ведущую лошадь по обочине. На ней были брюки и яркая блузка. Лошадь была разгоряченная, но не в пене, и девушка что-то спокойно говорила ей. За оградой садовник бензокосилкой скашивал высокую, колышущуюся от ветра траву, росшую до веранды здания в колониальном стиле.

Потом все это осталось позади и показалось сверкающее озеро, светлое и теплое. Я стал поглядывать на номера домов. Дом Эдов я видел только один раз, и то в темноте. Он был не так велик, как казался ночью. На подъездной дороге стояло много машин, я поставил свою в стороне на улице и пошел в дом.

Слуга-мексиканец в белом пиджаке открыл мне дверь. Это был стройный юноша приятной наружности. Пиджак сидел на нем превосходно, и, похоже, этот мексиканец получал полсотни в неделю, не утруждая себя тяжелой работой.

– Добрый день, сеньор, – сказал он по-испански и, усмехнувшись, добавил: – Ваше имя, будьте любезны?

– Марлоу, – ответил я. – Чего вы прикидываетесь, Канди? Мы же с вами разговаривали по телефону, разве не помните?

Он ухмыльнулся, и я вошел. Там была коктейль-парти, и, как всегда, гости громко разговаривали, не слушая друг друга. Все вцепились в горшок с пойлом, с блестящими глазами, раскрасневшиеся или бледные и более или менее потные, смотря по количеству выпитого и стойкости к спиртному.

Словно из-под земли возле меня появилась Эйлин Эд. На ней было нечто голубое, которое ей совсем не шло. Она держала в руке бокал, но он, видимо, был всего лишь реквизитом.

– Я рада, что вы смогли прийти, – сказала она приветливо и серьезно. – Роджер хотел поговорить с вами, он в своем кабинете. Работает. Роджер терпеть не может коктейль-парти.

– Работает во время такого спектакля?

Это ему ничуть не мешает, Канди принесет вам что-нибудь выпить. Или, может быть, вы предпочтете пойти к бару?..

– Так я и сделаю, – сказал я. – Я очень сожалею о том, что случилось тогда вечером.

Эйлин засмеялась.

– Вы уже прощены. Не стоит об этом говорить.

С улыбкой на лице она кивнула и исчезла. Я увидел бар в углу возле большой двери на веранду, открывающейся в обе стороны. Когда я подходил к бару, стараясь никого не задеть, кто-то назвал мое имя.

– А, мистер Марлоу!

Я повернулся и увидел Линду Лоринг. Она сидела на софе рядом с чопорным мужчиной в очках без оправы и с острой бородкой, которая казалась просто темным пятном на подбородке. Линда со скучающим видом держала в руке бокал. Мужчина сидел, скрестив руки, и молчал. Лицо у него было злое.

Я подошел к ним. Линда улыбнулась и подала мне руку.

– Мой муж доктор Эдвард Лоринг – мистер Филип Марлоу.

Мужчина с бородкой коротко взглянул на меня и еще короче кивнул. Похоже, он сохранял свою энергию для более важных дел.

– Эдвард очень устал, – заметила Линда. – Он всегда усталый.

– Врачи часто устают, – согласился я. – Разрешите принести вам что-нибудь выпить, миссис Лоринг. А вам, доктор?

– Ей уже достаточно, – сказал муж, не глядя ни на нее, ни на меня. – А я не пью. Чем больше я вижу пьющих людей, тем больше радуюсь тому, что не пью.

– Обреченный на вечные времена… – мечтательно сказала Линда.

Лоринг отвернулся. Я пошел к бару. В обществе мужа Линда казалась совсем другой. Ее голос был суше, в лице появилось что-то ироническое, чего я не видел, даже когда она сердилась.

За баром стоял Канди. Он спросил, что я хочу выпить.

– Сейчас ничего. Мистер Эд хотел со мной поговорить.

– Очень жаль, сеньор, но у него много работы, – ответил он по-испански.

У меня создалось впечатление, что с Канди трудно будет поладить. Я молча посмотрел на него, и он добавил:

– Но я пойду посмотрю, сеньор. Один момент, сеньор.

Он быстро прошмыгнул через толпу и в мгновение ока вернулся.

– Все в порядке, дружище, идем! – сказал он, довольный.

Он провел меня по дому к кабинету Роджера и открыл дверь. Когда я вошел туда, он закрыл дверь, и шум сразу стих. Я оказался в угловой комнате, большой, прохладной и тихой, с дверью на веранду и вентилятором в углу у окна. Я увидел из окна озеро, потом Роджера, лежащего на длинной кожаной кушетке цвета охры. На большом письменном столе из белого дерева стояла пишущая машинка, а возле нее стопа желтой бумаги.

– Как мило, что вы пришли, Марлоу, – вяло сказал Роджер, – Присаживайтесь. Что-нибудь выпили?

– Нет еще.

Я сел и посмотрел на Роджера. Он все еще был бледный и вялый.

– Как двигается работа? – спросил я.

– Очень хорошо, только я быстро устаю. Плохо, что последствия четырехдневного пьянства так медленно проходят. Часто после этого работа у меня особенно спорится. Когда у писателя голова полна мыслей, ему нужно спешить. Конечно, если эти мысли куда-нибудь годятся. И тогда работа дается легко. Только так и работает писатель, и все, что говорят и пишут об этом, – просто глупая болтовня.

– Возможно, это зависит от писателя, – заметил я. – У Флобера дело нелегко шло на лад, но его вещи хороши.

– Прекрасно, – сказал Роджер, садясь на кушетку. – Итак, вы читали Флобера, стало быть, вы интеллектуал, критик и литературный эксперт. – Он почесал лоб. – У меня дело хорошо двигается, и я не хочу видеть людей с бокалами в руках. Я должен идти к этим обезьянам и делать приветливое лицо. Они отлично знают, что я алкоголик, и недоумевают, почему я сбежал из дома. Слабоумные весельчаки будут говорить избитые фразы, которые знают десятилетние дети. Если бы я имел десятилетнего сына, от чего бог меня избавил, мальчик спросил бы меня: «Отчего ты, папа, убегаешь из дома, когда напиваешься?»

– Насколько я слышал, это стало происходить только в последнее время, – сказал я.

– Да, теперь это протекает тяжелее, но меня все сильнее тянет к бутылке. Когда я был помоложе, за это не приходилось так тяжело расплачиваться.

Я откинулся назад и закурил сигарету.

– О чем вы хотели со мной поговорить?

– Как вы думаете, почему я сбегаю из дома, Марлоу?

– Не имею понятия. Для этого могут быть разные причины. Каждому человеку от чего-нибудь хочется убежать.

– Но не каждый напивается. Вот вам, например, от чего хотелось бы убежать? От нечистой совести или от сознания, что вы только маленький человек и занимаетесь пустяковыми делами?

– Понятно, – сказал я, – Вам просто нужен человек, которого вы могли бы обидеть. Я в этом отношении стойкий, дорогой мой. Валяйте, я скажу, когда будет обидно.

Роджер усмехнулся и почесал густые вьющиеся волосы, потом ткнул себя в грудь указательным пальцем.

– Вот перед вами маленький человек с пустяковыми делами, Марлоу. Все писатели сволочи, а я сверхсволочь. Я написал двенадцать бестселлеров и, если испишу вот эту груду бумаги, что лежит на столе, то, вероятно, закончу тринадцатый. И ни один из них ломаного гроша не стоит. Я имею прекрасный дом в районе, где живут миллионеры. У меня очаровательная жена, которая меня любит, и я сам люблю себя больше всего на свете. Я эгоист, литературная проститутка или сутенер – как вам больше нравится – и вместе с тем круглый нуль. Итак, можете для меня сделать что-нибудь?

– Что именно?

– Почему вы не разозлились?

– А почему я должен разозлиться? Я просто слушал, как вы сами на себя наговаривали. Это скучно, но меня не обижало.

Роджер рассмеялся.

– Вы мне нравитесь. Давайте выпьем!

– Не здесь, дорогой мой, и не с вами вдвоем. Мне совсем не хочется смотреть, как вы будете пить первую рюмку. Остановить вас никто не сможет, да, наверно, и не стоит пытаться, но я не желаю помогать вам в этом.

Роджер встал.

– Нам и не нужно здесь пить. Пойдем посмотрим на избранную публику, на людей того сорта, которые будут вашими знакомыми, если вы станете зарабатывать кучу грязных денег и жить там, где живут они.

– Послушайте, бросьте вы это! – сказал я. – Поймите, они ничем не отличаются от других людей.

– Да, – проговорил он сдавленным голосом. – Но они должны отличаться, иначе на что они годятся? Это ведь сливки общества, но они не лучше шоферов грузовиков, наполняющих желудки дешевым виски. Даже хуже их!

– Оставьте это, – повторил я, – Если вы хотите напиться, то напивайтесь. Но вы не принадлежите к людям, которые могут напиваться, не обращаясь к врачам вроде этого Веррингера, и сталкивают своих жен с лестниц!

– Верно, – тихо сказал он. – Давайте, дорогой мой, произведем опыт. Не согласитесь ли вы некоторое время пожить у нас? Ваше присутствие будет мне очень полезно.

– Не нахожу в этом смысла.

– А я нахожу. Одно только ваше присутствие! Тысяча в месяц вас устроит? В пьяном виде я опасен. Я не хочу больше напиваться, не хочу быть опасным.

– Я не смогу вас от этого удержать.

– Попытайтесь месяца на три! Я закончу эту проклятую книгу и уеду путешествовать. Заберусь куда-нибудь в Швейцарию и буду там отдыхать.

– Книгу? Разве вы нуждаетесь в деньгах?

– Нет. Мне только нужно довести до конца то, что я начал. Если я этого не сделаю, то я конченый человек. Прошу вас, как друга. Для Ленокса вы сделали гораздо большее.

Я встал, подошел вплотную к Роджеру и пристально посмотрел на него.

– Это привело к тому, что Ленокс застрелился, дружище. Я добился только того, что он покончил с собой!

– О боже, не будьте таким сентиментальным, Марлоу! Сентиментальностью я сыт по горло.

– Сентиментальным? – переспросил я. – Или просто порядочным?

Роджер отступил назад к кушетке.

– Ну, тогда оставайтесь таким как есть, – сказал он, – Итак, не хотите. Заставить я вас не могу. Есть одна вещь, которую я должен узнать. Вы этого не знаете, я тоже точно не знаю, но должен узнать.

– А о чем, собственно, речь? О вашей жене?

– Думаю, что обо мне самом, – ответил Роджер. – Ну, а теперь пойдем выпьем!

Он открыл дверь, и мы вышли.

Если он хотел поставить меня в неловкое положение, то проделал первоклассную работу.

Глава 23

Когда Роджер открыл дверь в гостиную, нас обдал шум. Казалось, если только это было возможно, он стал громче, чем прежде. Примерно на два бокала коктейля. Роджер приветствовал кого-то то там, то здесь, и люди, казалось, были рады его видеть. Однако, наверно, они так не радовались бы появлению Фила-Ужаса Питсбурга, с его сделанным на заказ ледорубом.

По пути к бару мы увидели доктора Лоринга с женой. Врач встал и шагнул к Роджеру. Его взгляд был болезненно злым.

– Рад вас видеть, доктор, – любезно сказал Роджер. – А вы, Линда, где в последнее время пропадали?.. Нет, это, наверно, глупый вопрос.

– Мистер Эд! – проговорил Лоринг угрожающим тоном. – Мне нужно кое-что вам сказать. Вещь очень простую и, как я полагаю, понятную. Уберите руки прочь от моей жены!

Роджер смотрел на него, сбитый с толку.

– Вы устали, доктор. Я принесу вам что-нибудь выпить.

– Я не пью, мистер Эд, и вы это хорошо знаете. Я пришел сюда только для того, чтобы сделать вам предупреждение.

– Я выслушал вас и понял, – все еще вежливо ответил Роджер. – Вы гость в моем доме, поэтому я могу только выразить пожелание, чтобы вы вели себя приличнее.

Разговоры вокруг стихли. Мужчины и дамы были полны внимания. Лоринг вынул из кармана перчатки, взял одну за палец и сильно ударил Роджера по лицу. Тот не моргнул и глазом.

– Пистолеты и кофе на рассвете? – тихо спросил он.

Я посмотрел на Линду Лоринг. Она покраснела от гнева, медленно встала и обратилась к мужу:

– Боже мой, какая же ты скотина, дорогой! Не веди себя как глупая обезьяна! Или будешь стоять и дожидаться, пока тебя выведут?

Лоринг повернулся к ней и замахнулся перчаткой. Роджер подступил к нему.

– Спокойно, доктор! У нас принято бить своих жен только наедине.

Если вы говорите о себе, то я уже давно это уяснил, подколол его врач, – И не вам учить меня хорошим манерам.

– Учить имеет смысл только того, кому это может пойти впрок, – заметил Роджер, – Жаль, что вам нужно уходить. – Он повысил голос и сказал по-испански: – Канди! Проводи доктора.

Лоринг уставился на него, но не двинулся с места.

– Я предупредил вас, мистер Эд, – едко проговорил он. – И многие это слышали. Больше я не стану предупреждать.

– И не подумайте этого делать, – строго сказал Роджер-А если соберетесь это делать, то в нейтральном месте. Там у меня будут развязаны руки. Очень жаль, Линда.

Роджер провел рукой по тому месту, куда его ударили перчаткой.

– Пойдем! – сказал Лоринг жене.

Она снова села, взяла бокал и бросила на мужа презрительный взгляд.

– Ты пойдешь один, – ответила она. – Тебе нужно сделать еще несколько визитов, ты не забыл?

– Ты пойдешь со мной, – гневно сказал Лоринг.

Линда повернулась к нему спиной. Лоринг вдруг подскочил к ней и схватил ее за руку. Роджер взял его за плечи и повернул.

– Спокойно, доктор! Вы ведь не можете со всеми справиться.

– Прочь от меня руки!

– Ради бога, только успокойтесь! – сказал Роджер. – У меня появилась хорошая идея, доктор. Почему бы вам не показаться опытному врачу?

Кто-то громко рассмеялся. Лоринг застыл, как тигр перед прыжком. Роджер почувствовал это и отступил назад. Доктор стоял с чемоданчиком в руке. Если бы он стал наступать на Роджера, то это могло произвести еще худшее впечатление. Ему ничего не оставалось, как уйти, что он и сделал. Устремив вперед взор, Лоринг прямо прошел по комнате к Канди, который открыл ему дверь, а затем, с деревянным лицом, закрыл ее и вернулся к бару. Я подошел к нему и попросил шотландского виски.

Я не заметил, куда ушел Роджер, он просто исчез. Эйлин я тоже не видел. Я повернулся спиной к комнате и стал пить виски.

Гости начали выходить из дома на вечерний воздух. Слышались голоса, отъезжали машины, слова прощания скакали как резиновые мячи. Я вышел на веранду. Участок спускался к воде, которая лежала тихо, подобно спящей кошке. Внизу был небольшой помост, к нему белым канатом была привязана лодка. Я растянулся в мягком алюминиевом шезлонге, закурил трубку и, покуривая, раздумывал о том, что, собственно, я здесь делаю. Роджер Эд, видимо, имел достаточно самообладания и мог сам с собой справиться, если действительно этого захочет. Я бы не очень удивился, если бы он стукнул Лоринга по его маленькому заостренному подбородку. Конечно, он нарушил бы правила поведения, но Лоринг нарушил их еще больше.

Позади меня послышались легкие шаги Эйлин подошла и присела на край моего шезлонга.

– Ну, как вам это понравилось? – тихо спросила она.

– Вы о человеке, который ударил Роджера?

Эйлин нахмурилась, потом улыбнулась.

– Терпеть не могу людей, которые устраивают такие представления. Он неплохой врач, но устраивает подобные сцены каждому второму мужчине в Айдл-Валлей. Линда Лоринг не распутная женщина. Она не имеет такого вида и не так ведет себя. Не знаю, почему доктор Лоринг считает ее развратной.

– Возможно, он вылечившийся пьяница, предположил я, – Эти люди часто имеют пуританские взгляды.

– Возможно, – согласилась Эйлин и посмотрела на озеро. – Здесь тихое, спокойное местечко. Надо думать, что писатель должен чувствовать себя здесь счастливым, если это только возможно для писателей. – Она обратила взор на меня, – Итак, вы не хотите удовлетворить просьбу Роджера.

– Из этого ничего не получится, миссис Эд. Я ничего не смогу сделать. Об этом я уже говорил. Может оказаться, что в нужный момент меня поблизости не будет.

Эйлин посмотрела на свои руки.

– Когда он закончит свою книгу, все станет, по-моему, гораздо лучше, – сказала она.

– Я не могу ему в этом помочь.

Эйлин склонилась ко мне, положив руку на край шезлонга.

– Можете, поскольку он верит в это. В этом все дело. Может быть, вам неприятно быть гостем в нашем доме и получать за это деньги?

– Ему нужен психиатр, миссис Эд. Вы случайно не знаете какого-нибудь, только не халтурщика?

На ее лице появилось удивление.

– Психиатр? Почему?

Я выбил из трубки пепел и держал ее в руке, дожидаясь, когда она остынет.

– Если вы посчитаетесь с мнением дилетанта, то он перед вами. Я считаю, что в глубине души вашего мужа скрыта тайна, а он не может ее разгадать. Это может быть тайная вина его самого или другого человека. Он считает это причиной своего пьянства. Возможно, он предполагает, что нечто произошло в то время, когда он был пьян. Эту проблему должен разрешить психиатр. Если же это неверно, значит, ему просто нравится напиваться или он не может от этого удержаться, а история с тайной просто предлог. Из-за пьянства он не может написать свою книгу, вернее, закончить ее. Похоже, он пришел к выводу, что он погибший человек, если не сможет закончить книгу. Но может быть, это и неверно.

– Ну нет, – возразила Эйлин. – Роджер очень талантливый. Я уверена, что он еще добьется больших успехов.

– Я же предупредил вас, что это мнение дилетанта. Вы недавно говорили мне, что он, может быть, разлюбил вас. Это тоже, может быть, неверно.

Эйлин посмотрела на дом, потом повернулась к нему спиной. Я тоже взглянул туда. Роджер стоял в дверях и смотрел на нас, затем подошел к бару и взял бутылку.

– Нет смысла вмешиваться, – быстро сказала Эйлин. – Я никогда этого не делаю. Никогда. Думаю, что вы правы, мистер Марлоу. Больше ничего не остается, как ждать, что он самостоятельно найдет выход.

Моя трубка остыла, и я сунул ее в карман.

– Я люблю мужа, – продолжала Эйлин, – Наверно, не так, как любит молодая девушка, но люблю. Женщина только один раз бывает молодой. Мужчина, которого я когда-то любила, умер. Погиб на войне. Его инициалы, по странному совпадению, такие же, как ваши. Его тело не было найдено. – Она испытующе посмотрела на меня. – Иногда, конечно, не часто, если я в тихое время нахожусь в баре или в холле хорошего отеля или когда ранним утром или поздним вечером нахожусь на палубе парохода, у меня появляется чувство, будто я могу его увидеть, будто он, где-то в темном углу ожидает меня. Она замолчала и опустила глаза. – Это очень глупо, я стыжусь этого. Мы очень любили друг друга. Это была пылкая, полная тайн, невероятная любовь, которая бывает только раз в жизни.

Эйлин умолкла и сидела в полумраке, глядя на озеро. Я еще раз посмотрел на дом. Роджер стоял за открытой дверью на веранду с бокалом в руке. Я снова поглядел на Эйлин. Я для нее больше не существовал.

Я встал и вошел в дом. Похоже, что содержимое бокала в руке Роджера было довольно крепкое, да и глаза его мне не понравились.

– Как вы управились с моей женой? – спросил он, скривив рот.

– Я не был с ней близок, если вы на это намекаете.

– Именно на это. Недавно вечером вы целовались. Наверно, вы считаете себя большим покорителем сердец, но только зря тратите время, дорогой мой.

Я хотел пройти мимо него, но он преградил мне путь своими широкими плечами.

– Не спешите уходить, старина! Нам так приятно видеть вас здесь. В нашем доме редко бывают частные детективы.

– Я первый раз здесь, и, пожалуй, этого вполне достаточно, – ответил я.

Роджер поднял бокал и выпил. Опустив его, он враждебно посмотрел на меня.

– Вам нужно было немного дольше воздерживаться от спиртного, – сказал я. – Но это, я вижу, для вас пустые слова.

– Ну, хорошо, господин учитель. Кажется, вы вообразили себя способным перевоспитывать, не так ли? Но пьяницу, друг мой, вам не перевоспитать. Бросьте это. Выпивка доставляет большое удовольствие. Он снова выпил из бокала. – Но с другой стороны, она отвратительна. А что, если я повторю блестящие слова доброго доктора Лоринга – этого подлого пса с черным чемоданчиком! Руки прочь от моей жены, Марлоу! Естественно, она вам нравится, как и всем. Вы охотно бы легли с ней в постель – этого все хотят. Вам хочется разделить ее мечты и вдыхать аромат ее воспоминаний. Возможно, и я хочу этого, но не желаю делить это с кем-либо. Нет, мой друг, нет, нет и нет. – Роджер допил бокал и перевернул его. – Пустой, как этот бокал, Марлоу! Мне все же нужно это знать.

Он поставил бокал на край бара и стал подниматься по лестнице. Держась за перила, он поднялся ступенек на десять, затем остановился и посмотрел на меня с кислой усмешкой.

– Извините меня за глупый сарказм, Марлоу! Вы славный парень. Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

– Что, например?

– Возможно, она еще не решилась рассказать вам о призрачных чарах своей первой любви, которые не оставляют ее. О человеке, пропавшем без вести в Норвегии. Вы же не хотите пропасть без вести? Вы мой телохранитель, мой частный детектив. Вы разыскивали меня в диких местах каньона Сепульведа. – Роджер описал рукой круг на полированных перилах и продолжал: – Мне было бы страшно жаль, если бы вы сами пропали, как тот парень, который воевал. Он так бесследно исчез, что порой сомневаешься, существовал ли он в действительности. Не находите ли вы, что она могла его просто придумать, чтобы иметь амулет для забавы?

– Откуда мне знать?

Роджер смотрел мне в лицо, между его бровями пролегли глубокие морщины, а губы перекосились от горечи.

– Может ли это вообще кто-либо знать? Возможно, она сама не знает. Бэби устал. Бэби слишком долго играл со сломанной игрушкой. Бэби хочет спать.

Роджер поднялся по лестнице, а я поехал домой.

Позже в этот же вечер я позвонил Эдам по телефону. После восьми длинных гудков я положил трубку, но не успел я выпустить ее из руки, как аппарат зазвонил, и я услышал голос Эйлин.

– Сейчас кто-то звонил, – сказала она. – Я подумала, что это могли быть вы. Я как раз собиралась принять душ.

– Да, это звонил я, но дело пустяковое, миссис Эд. Когда я уходил, он был немного выпивши – я говорю о Роджере. Кажется, я начал чувствовать за него ответственность.

– С ним все в порядке, – сказала Эйлин, – Он лежит в постели и крепко спит. Думается мне, что доктор Лоринг вывел его из равновесия. Наверно, Роджер наговорил вам всякой чепухи.

– Он сказал, что устал и хочет спать, и казался мне в здравом рассудке.

– Если он больше ничего не сказал, то хорошо. Ну, спокойной ночи и большое спасибо за ваш звонок, мистер Марлоу.

– Я не сказал, что он больше ничего не говорил. Кое-что он сказал.

Наступила пауза, затем я снова услышал ее голос.

– У каждого бывают странные идеи. Не принимайте Роджера слишком всерьез, мистер Марлоу. У него порой разыгрывается фантазия, может быть, в этом все и дело. После того случая он не должен был так скоро снова напиваться. Прошу вас, постарайтесь все это забыть! Думается мне, что он был с вами довольно груб.

– Он не был груб и был вполне в здравом уме. Ваш муж долго и упорно занимается самоанализом и способен понять самого себя. Таланты не часто встречаются. Многие люди всю свою жизнь тратят энергию на сохранение своей славы, которую они не заслуживают. Спокойной ночи, миссис Эд.

Она положила трубку, а я вынул шахматную доску, набил трубку, расставил шахматные фигуры и проинспектировал войска: проверил, все ли хорошо побриты и нет ли у кого расстегнутой пуговицы. Затем я разыграл матч из сборника 1910 года – семьдесят два хода до ничьей – показательный образец неотразимой силы против неприступного противника, битвы без оружия, войны без крови, чистого расточительства человеческого интеллекта, который не найдешь на вербовочных пунктах.

Глава 24

В четверг без десяти одиннадцать вечера мне позвонил Роджер. Голос у него был неразборчивый, похожий на бормотание, однако я узнал его. И слышал его частое тяжелое дыхание.

– Мне плохо, Марлоу. Очень плохо, я подыхаю. Вы можете быстро приехать?

– Конечно. Я могу сейчас поговорить с миссис Эд?

Он не ответил. Послышался треск, затем мертвая тишина, а через некоторое время какой-то шум. Я прорычал что, – то в трубку, но не получил ответа. Наконец послышался легкий треск и частые гудки.

Через пять минут я уже был в пути к нему. До их дома я добрался за полчаса, может быть, чуть больше, и до сих пор не знаю, как мне это удалось. Мне на редкость повезло. Никаких регулировщиков, никаких красных светофоров, только видения того, что могло произойти на вилле Эдов, – надо сказать, безотрадные видения. Эйлин была одна в доме с напившимся безумцем, она лежала с перерезанным горлом внизу, рядом с лестницей, она стояла за запертой дверью, в которую кто-то пытался вломиться, она бежала босая по улице в лунном свете, а высокий негр с топором гнался за ней.

Ничего похожего не оказалось. Когда я въехал на подъездную дорогу, во всем доме горел свет, а Эйлин стояла в дверях с сигаретой. Я подошел к ней. На ней были парусиновые брюки и блузка с открытым воротом. Она спокойно смотрела на меня.

Первые мои слова были такими же глупыми, как и последующее поведение.

– Я думал, что вы не курите.

Она вынула изо рта сигарету, бросила ее и придавила ногой.

– Только в очень редких случаях. Он звонил доктору Веррингеру.

Ее голос звучал словно издали, будто доносился откуда-то над водой.

– Он звонил мне, – сказал я.

– Ах вам? Я только слышала, как он звонил и просил поскорее приехать. Я подумала, что доктору Веррингеру.

– Где он сейчас находится?

– Он упал, – ответила Эйлин. – Наверно, сел мимо стула. С ним это уже бывало. Он расшиб себе голову. Я видела немного крови.

– Ну, это еще не так плохо, – заметил я. – Много крови было бы хуже. Где он сейчас, вы не ответили?

– Где-то там, – указала она пальцем. – На улице или в кустах у изгороди.

Я строго посмотрел на нее.

– Боже мой, неужели вы не посмотрели?

Тем временем я убедился, что Эйлин в шоке. Я повернулся и стал всматриваться. На лужайке я ничего не увидел, а у изгороди была густая тень.

– Нет, не посмотрела, – очень тихо ответила она. – Поищите его сами. Я столько пережила, не могу больше это вынести. Уже сверх моих сил. Ищите его сами!

Эйлин повернулась и пошла в дом, не закрыв двери. Далеко она не ушла – в метре от двери упала на пол. Я поднял ее и положил на одну из двух кушеток, стоящих по сторонам светлого стола для коктейлей. Я пощупал ее пульс, он был не очень слабый и ритмичный. Оставив ее лежать, я вышел из дома.

Роджер действительно лежал там, где она сказала. У него был частый пульс и ненормальное дыхание: Я окликнул его, потормошил и ударил пару раз по щекам. Он что-то пробормотал, но в сознание не пришел.

С трудом удалось усадить его, потом я попытался поднять его на руки, но это оказалось сверх моих сил. Он был тяжелый, как бетонный блок. Я сел рядом с ним на траву, немного отдышался и снова попробовал. Наконец удалось взвалить его на закорки, и я пошел по траве, ориентируясь на свет открытой двери. Мне показалось, будто я прошел до Сиама и обратно. Обе ступеньки на веранду были трехметровой высоты. Я проковылял до кушетки и сбросил его со своей спины. Когда я выпрямился, у меня было чувство, что мой хребет треснул по крайней мере в трех местах.

Эйлин в комнате не было. В этот момент я был так измучен, что меня не интересовало, кто где находится. Я сел, глядя на Роджера, и ждал, когда отдышусь. Затем мой взгляд упал на его голову. Она была в крови, волосы влажные и слиплись от крови.

Потом возле меня появилась Эйлин, она стояла и смотрела на мужа с тем же отсутствующим видом.

– Очень жаль, что я потеряла сознание, – сказала она. – Сама не знаю почему.

– Мне кажется, надо вызвать врача.

– Я звонила по телефону доктору Лорингу. Он мой врач, знаете ли. Он не хотел приезжать.

– Тогда позвоните другому врачу!

– Ах, он все же приедет, – сказала Эйлин. – Не хотел, но приедет.

– Где Канди?

– Сегодня у него выходной. Четверг. Кухарка и Канди по четвергам выходные. В этом районе так принято. Вы сможете уложить его в постель?

– Без помощи не смогу. Лучше принесите ковер или одеяло. Сегодня теплый вечер, но в таких случаях легко подхватить воспаление легких.

Эйлин сказала, что принесет одеяло. Я нашел это ужасно милым с ее стороны, но мысли мои разбегались.

Через четверть часа прибыл доктор Лоринг, с поднятым воротником, в своих очках без оправы и с таким выражением лица, словно его вызвали к больной дворняжке.

Он осмотрел голову Роджера.

– Небольшая резаная рана и несколько царапин, – объявил он. – Никакого сотрясения мозга. Я считаю, что по дыханию можно однозначно истолковать его состояние. – Он протянул руку за шляпой и взял свой чемоданчик. – Держите его в тепле! – напутствовал он. – Можете осторожно промыть ему голову и смыть кровь. Выспится и будет здоров.

– Я не смогу один поднять его по лестнице, доктор, – сказал я.

– Тогда оставьте его здесь!

Лоринг невозмутимо посмотрел на меня.

– Спокойной ночи, миссис Эд! Как вы знаете, я не желаю иметь дела с алкоголиками. И поскольку я приехал, прошу не считать своего супруга моим пациентом. Надеюсь, вы понимаете это.

– Никто не предлагает вам лечить его, – заметил я. – Я прошу вас только помочь мне втащить его в спальню, а там я смогу его раздеть.

– А кто вы, собственно, будете? – ледяным тоном спросил меня Лоринг.

– Моя фамилия Марлоу. Я был здесь восемь дней назад. Ваша жена представила меня вам.

– Интересно, – сказал Лоринг. – Откуда вы знаете мою жену?

– Какое это имеет значение? Я хочу только…

– Меня не интересует, чего вы хотите, – отрезал он.

Лоринг повернулся к Эйлин, чуть поклонился ей и собрался уходить. Я загородил ему путь к двери.

– Один момент, доктор! Видимо, вы очень давно читали тот кусочек прозы, который называют клятвой Гиппократа. Этот человек позвонил мне, а я живу очень далеко. Его голос показался мне очень тревожным, и я поспешил сюда, нарушая дорожные правила Калифорнии. Я нашел его лежащим на земле в саду и дотащил. Можете мне поверить, что он не охапка перьев. Слуги в доме нет, и некому помочь мне перенести Роджера. Что вы скажете на это?

– Уходите с дороги! – проговорил он сквозь зубы, – Или я позвоню в полицию и вызову сюда полицейского. Как академик…

– Как академик вы куча дерьма, – сказал я и дал ему дорогу.

Лоринг покраснел, он задыхался от собственной желчи. Потом он открыл дверь и вышел. Закрывая ее, еще раз посмотрел на меня. Такого злого взгляда и такого злобного лица мне еще не приходилось видеть.

Когда я повернулся, Эйлин смеялась.

– Что здесь смешного? – проворчал я.

– Вы. Вы постоянно бросаете людям в лицо оскорбления. Разве вы не знаете, кто доктор Лоринг?

– Знаю, но я также знаю, что он за человек.

Эйлин взглянула на ручные часы.

– Канди уже должен вернуться домой, – сказала она. – Пойду посмотрю. Его комната позади гаража.

Она вышла в коридор, а я сел и стал глядеть на Роджера. Большой толстый писатель тихо похрапывал. Лицо его покрылось потом, но я накрыл его одеялом. Через минуту или две вернулась Эйлин и привела Канди.

Глава 25

Молодой мексиканец был в черно-белой ковбойке, облегающих парусиновых черных брюках без ремня и черно-белых замшевых ботинках, безукоризненно чистых. Густые черные волосы были гладко причесаны и блестели от бриолина.

– Сеньор! – сказал он с насмешливым поклоном в сторону Роджера.

– Помогите Марлоу отнести мужа наверх, Канди! Он упал и немного поранился. Очень жаль, что приходится вас беспокоить в выходной день.

– Пустяки, сеньора, – ответил по-испански Канди и засмеялся.

– Теперь я пожелаю вам спокойной ночи, – сказала мне Эйлин, – Я до смерти устала. Канди принесет вам все, что вы пожелаете.

Она не спеша поднялась по лестнице. Мы с Канди посмотрели ей вслед.

– Вот это куколка! – сказал Канди, – Вы останетесь здесь ночевать?

– Вряд ли.

– Жаль. Она очень одинока.

– Не будьте таким бесстыдником, юноша! Отнесем его в постель.

Парень печально посмотрел на храпящего на – кушетке Роджера.

– Бедный малыш, – пробормотал он словно всерьез. – Вдребезги пьяный.

– Может быть, он пьяный, но уж никак не «бедный малыш», – сказал я. – Берите его за ноги.

Мы потащили Роджера, и даже для двоих он казался тяжелым, как свинцовый гроб. Поднявшись наверх, мы прошли по галерее мимо закрытой двери. Канди указал на нее движением подбородка.

– Там сеньора, – прошептал он. – Постучите, может быть, она вас впустит.

Я промолчал, поскольку парень был мне нужен. Мы понесли эту колоду дальше, в его комнату, и положили его на кровать. Затем я схватил Канди за плечо, за то место, где давление пальцев причиняет боль. Он чуть вздрогнул и сжал зубы.

– Что это значит, чоло?

– Отпустите меня! – зашипел Канди, – И не называйте меня «чоло». Я не маленький мальчик. Меня зовут Жуан Гарсия де Сото. Я чилиец.

– Убирайтесь прочь, дон Жуан, и попридержите свой язык, когда говорите о людях, чей хлеб едите!

Канди вырвался и отступил назад, его глаза горели гневом. Он сунул руку за пазуху и вынул нож. Ловким движением поставил нож острием на ладонь и балансировал им, почти не глядя. Затем быстро опустил, руку и поймал падающий нож за рукоятку. Он проделал это быстро и без видимых усилий. Потом поднял руку с ножом на высоту плеч, сделал бросок, и нож просвистел в воздухе, вонзившись в оконную раму.

– Берегитесь, сеньор, – насмешливо и резко сказал Канди. – И поосторожнее со своими лапами. Со мной шутки плохи.

Он медленно прошел через комнату, вынул ноле из рамы, подбросил его вверх, повернулся и поймал за своей спиной. Момент – и нож исчез у него за пазухой.

– Чистая работа, – заметил я. – Но это более или менее игра. – Канди подошел ко мне, иронически улыбаясь. – И это может стоить вам сломанной руки, – добавил я. – Например, вот так! – Я схватил его и быстро провел особый прием. Его рука оказалась, как в тисках, у меня под мышкой. – Немного сильнее нажать, – сказал я, нажимая, – и рука сломана. Послышится приятный хруст, и ножа вам не придется бросать несколько месяцев… Снимите ботинки с мистера Эда!

Я отпустил его руку, и он усмехнулся.

– Хороший прием, – сказал он. – Буду знать.

Он склонился над Роджером и снял с него ботинок. Затем приостановил свое занятие, заметив на подушке пятно крови.

– Кто поранил шефа?

– Не я, дорогой мой. Он упал и обо что-то расшиб голову. Рана неглубокая. Врач уже был.

– А вы видели, как он упал? – вздохнув, спросил Канди.

– Это произошло до того, как я приехал. Вы привязались к нему, не правда ли?

– Кто-нибудь должен за ним присматривать, – сказал Канди, – Пойду переоденусь.

– Поспите немного! Я присмотрю за ним. Если будет нужно, позову вас.

Канди посмотрел на меня.

– Только как следует присматривайте за ним! – тихо проговорил он. – Как следует.

Канди ушел. Я пошел в ванную, намочил тряпку и взял толстое полотенце. Немного повернув Роджера, я постелил ему под голову полотенце и осторожно смыл кровь с головы. Рана была сантиметров в пять длиной – пустяковая. Лоринг был прав. Я нашел ножницы и выстриг волосы возле раны, а потом залепил ее пластырем. Затем снова повернул Роджера на спину и вытер ему лицо.

Вероятно, это была ошибка-он открыл глаза. Сначала они были затуманены, потом его взор прояснился, и он увидел меня. Он поднял руку, провел ею по голове и нащупал пластырь, потом что-то пробормотал и наконец отчетливо спросил:

– Кто меня ударил, вы?

– Никто вас не ударял. Вы упали.

– Упал? Где? Когда?

– Там, где звонили по телефону. Вы звонили мне, и я услышал, как вы упали.

– Я вам звонил? – усмехнулся Роджер. – И вы уже здесь? Который сейчас час?

– Больше часа ночи.

– Где Эйлин?

– Ушла спать. Она очень переживала.

Роджер задумался, глаза его наполнились болью.

– Разве я…

Он замолчал и вздрогнул.

– Вы ее не тронули, насколько мне известно, если вы об этом хотели спросить. Вы лежали около изгороди. Не разговаривайте больше! Спите!

– Сон – это самое желанное… – медленно и тихо проговорил он, словно школьник, выучивший что-то наизусть.

– Может быть, вам помогут таблетки? У вас есть какие-нибудь?

– В ящике, в ночном столике.

Я выдвинул ящик и достал трубочку с красными таблетками. Это был секонал. Выписан доктором Лорингом для Эйлин Эд. Этот милый доктор Лоринг!

Я вытряхнул две таблетки и убрал трубочку на место. Затем налил в стакан воды из графина. Роджер сказал, что достаточно одной таблетки. Он принял ее, запил водой и снова лег, уставившись в потолок.

Прошло немного времени. Я сидел в кресле и смотрел на Роджера. Он был сонный. Потом он медленно проговорил:

– Мне кое-что пришло в голову. Сделайте одолжение, Марлоу! Я там написал безумную штуку, которую Эйлин не должна видеть. Она лежит под крышкой на пишущей машинке. Разорвите ее, пожалуйста!

– Хорошо. Больше вам ничего не пришло в голову?

– С Эйлин все в порядке? Действительно?

– Да, она просто устала. Успокойтесь, Эд. Перестаньте думать. Я не должен с вами разговаривать.

– Говорите «перестаньте думать», дружище? – Его голос стал немного сонный. Он словно говорил сам с собой. Перестаньте думать, перестаньте мечтать, любить и ненавидеть. Спокойной ночи, ваше превосходительство! Я все-таки приму еще таблетку.

Я дал ему таблетку и запить. Он снова улегся, но так, чтобы меня видеть.

– Послушайте, Марлоу, я там написал кое-что, и Эйлин не…

– Вы это уже говорили мне. Я все сделаю, когда вы заснете.

– Ах так. Большое спасибо. Как хорошо, что вы здесь! Очень хорошо!

Снова последовала длинная пауза. Веки его отяжелели.

– Вы кого-нибудь убили, Марлоу?.

– Да.

– Отвратительное чувство, да?

– Некоторые так не считают.

Он закрыл глаза, потом снова открыл, но взгляд у него был сонный.

– Как так?

Я не ответил. Веки его медленно опустились, как занавес в театре. Он начал храпеть. Я подождал немного, затем погасил свет и ушел.

Глава 26

Остановившись перед дверью спальни Эйлин, я прислушался. Там была полная тишина, и я не стал стучать. Если бы она хотела узнать, как Роджер себя чувствует, то могла бы об этом спросить.

Я выключил везде свет и зашел в кабинет Роджера. Дверь была закрыта, но там горел свет – торшер и настольная лампа на столе с пишущей машинкой. Возле машинки была навалена в беспорядке груда желтой бумаги.

Я сел в кресло и стал разглядывать комнату, меня интересовало, обо что Роджер мог удариться головой. Я сел за письменный стол, слева от телефона. Если бы я упал, то мог бы удариться головой об угол стола. Я смочил носовой платок и потер угол стола. Никакой крови на нем не было.

Я встал и включил верхний свет. Осветился темный угол комнаты, и все стало ясно. На полу возле стены лежала металлическая коробка для бумаги, а вокруг была разбросана бумага. Там ей было не место, значит, Роджер упал, держа ее в руках. Я обследовал острые углы коробки и обнаружил кровь. Никакой тайны не оказалось. Роджер упал и ударился головой о коробку, а потом, наверно, разозлился и наподдал ее ногой в угол комнаты. Все очень просто.

Затем он, вероятно, еще выпил. Спиртное стояло на столике перед кушеткой. Одна бутылка была пуста, другая на три четверти полная, рядом стоял графин с водой и серебряная чашка с растаявшим льдом. Там же стоял один бокал, довольно большой.

После того как Роджер еще выпил, он стал чувствовать себя лучше. Наверно, он заметил, что телефонная трубка не положена на аппарат, и забыл, что перед этим звонил мне. Он подошел и просто положил трубку на место. Телефон как-то привлекает к себе внимание. Оснащенный техникой человек нашей эпохи любит телефон, ненавидит его и боится. Но он обращается с ним бережно, даже в пьяном виде. Телефон – фетиш.

Любой нормальный человек взял бы трубку и для верности сказал бы «алло», прежде чем положить ее. Но пьяный и упавший не обязательно так поступит. Правда, это не имеет значения. Это могла сделать и его жена. Возможно, она услышала, как металлическая коробка ударилась о стену, и зашла в кабинет. Примерно в это время алкоголь ударил ему в голову, и он сумел выбраться из дома и дотащиться до того места, где я его нашел. Может быть, он решил встретить меня, вернее всего, он даже не знал кого. Возможно, даже милейшего доктора Веррингера.

С этого момента картина становилась не такой уж ясной. Можно было предположить, что Эйлин нашла Роджера и посмотрела, не сильно ли он пострадал. Ему не вредно было некоторое время полежать на земле в теплый летний вечер. Дотащить его домой Эйлин, конечно, не могла. Я сделал это, приложив все свои силы. Но никак нельзя было ожидать, что она будет стоять в дверях с сигаретой во рту, не зная, где он находится. В чем же дело? Я не знал, что она вытерпела от Роджера, насколько он был опасен в пьяном виде и насколько она боялась приближаться к нему в такое время. «Я столько пережила, не могу больше это вынести… – сказала она, когда я приехал, – Ищите его сами!» Затем она вошла в дом и потеряла сознание.

Там все же что-то было. Может быть, другая женщина? Тогда сразу же приходила на ум Линда Лоринг. Возможно, она. Доктор Лоринг был именно такого мнения и довольно ясно высказал это.

Раздумывая над этим, я снял крышку с пишущей машинки. Там лежало несколько листов желтой бумаги с напечатанным текстом, которые я должен был уничтожить, чтобы они не попали на глаза Эйлин. Я взял их и решил перед чтением пропустить бокальчик. Рядом с кабинетом была маленькая умывальная, там я вымыл высокий бокал, налил в него выпивку и сел на кушетку. То, что я прочел, было действительно диким бредом.

Глава 27

«До полнолуния осталось четыре дня, и на стене блик лунного света. Он смотрит на меня, как большой белый слепой глаз, стенной глаз. Дурацкая шутка! Глупая метафора. Писатель должен все как-то по-другому видеть. Моя головая пенится, как сливки, но она не такая вкусная. Опять метафора. Меня тошнит, когда я просто думаю об этом безумном балагане. Все равно меня вырвет. Не торопите меня! Дайте мне время! Червь в моем животе копошится, копошится, копошится.

В кровати мне лучше, но под кроватью сидит черный зверь. Этот черный зверь ворочается, поднимает шум и стучит снизу по кровати. Тогда я испускаю крик, который слышен только мне. Там нет того, чего я должен бояться, и я не боюсь, однако я должен лежать на кровати. Черный зверь снизу стучит в нее, и меня тошнит. Это мне гораздо противней всех других мерзких дел, какие я делал.

Я грязный, я небритый. Мои руки дрожат, я потею. Я сам чувствую, как плохо от меня пахнет. Рубашка под мышками мокрая, и на груди, и на спине. Рукава мокрые в локтях. Бокал на столе пустой. Теперь я должен наливать себе обеими руками. Может быть, я сумею сделать глоток из бутылки, чтобы придать себе сил.

Первые два-три дня это очень хорошо, но потом отвратно. Мучаешься, потом выпиваешь немного и некоторое время чувствуешь себя лучше, однако плата эта делается все выше. Наконец, наступает момент, когда остается одно плохое. Тогда звонишь Веррингеру. Но больше нет Веррингера, он уехал на Кубу или мертв. Королева его убила. Бедный старина Веррингер, какая участь, умереть с королевой в постели – с королевой! Давай, Роджер, вставай и уходи куда-нибудь. Куда-нибудь, где мы еще не были и откуда мы не вернемся, если побываем там.

Поднимись и выпей чего-нибудь! Все остальное уже поздно делать.

Ну вот, я налил. Держал обеими руками. Даже налил в бокал. Не пролил ни капли. Смогу ли я теперь удержать рвоту? Лучше добавить немного воды. Теперь осторожно поднять. Осторожно. Дружище, как я потею. Теперь вверх по лестнице. Может быть, выпить чистого на дорожку? Нет? Ну, как тебе угодно. Лучше захвачу его наверх. Если мне удастся поднять его наверх, я заслужу похвалу. Благодарность самому себе, Я очень люблю себя, и что самое приятное в этом – никаких соперников».

Дальше следовал пропуск, потом снова текст: «Быть наверху и спуститься. Наверху мне не нравится. Когда я стою, мое сердце трепыхается. Но я снова сажусь за пишущую машинку. Что за волшебство – это подсознание! Если бы оно работало равномерно, так, как мне нужно! Наверху тоже был лунный свет.

Она спит на боку и не издает никаких звуков. Колени согнуты. Слишком тихо, мне кажется. Во сне всегда издают какие-то звуки. Возможно, она не спит, а только старается заснуть. Если я подойду поближе, то узнаю. Наверно, придется нагнуться. Один глаз у нее открыт или нет? Увидела она меня или нет? Нет. Она села бы и сказала: „Тебе плохо, дорогой?” Да, мне плохо, дорогая, но не думай об этом, любимая, потому что плохо мне, а не тебе. Спи спокойно и крепко, и пусть никакая грязь не перейдет от меня к тебе, пусть не приблизится к тебе ничего грязного и злого.

Я добрался до нижнего этажа, добрался до кабинета и до кушетки. Теперь подожду, когда успокоится сердце. Бутылка стоит наготове. Одно можно сказать про порядки Эдов – бутылка всегда стоит наготове.

Я даю слишком много денег Канди. Это ошибка. С самого начала дал ему много денег, и вскоре он открыл счет в банке. Ну а когда у человека много денег, он считает, что может получить их еще больше. Вероятно, это в порядке вещей. Возможно, я должен убить стервеца с блестящими глазами. Из-за меня погиб хороший человек, так почему бы не погибнуть мокрице в белом пиджаке?

Забудем Канди! Всегда есть возможность затупить иголку. Но другого я не забуду. Он зеленым огнем врезался в мою жизнь.

Надо позвонить. Я теряю самообладание. Чувствую, как дергаются нервы, дергаются, дергаются. Дела мои плохи.

О чем я, собственно, пишу? Что я хочу построить из своих мыслей? Надо позвонить по телефону! Сейчас же позвонить! Будет очень плохо, очень, очень…»

На этом все кончалось. Я сложил листки и сунул их в карман пиджака. Потом широко открыл дверь и вышел на террасу. Луна светила немного тускло, но все же в Айдл-Валлей было лето, а лето хорошее время года.

Я стоял и смотрел на неподвижно блестящее озеро, раздумывал и отдыхал. Вдруг я услышал выстрел.

Глава 28

Обе двери с галереи в освещенные спальни теперь были открыты. В ее спальне никого не было. Из комнаты Роджера слышался шум борьбы. Я вошел туда и увидел Эйлин, нагнувшуюся над кроватью и борющуюся с Роджером. Две руки – мужская и женская – вцепились в оружие.

Роджер сидел на кровати, нагнувшись вперед. На Эйлин был голубой халат, волосы ее падали на лицо. Она вцепилась обеими руками в револьвер и вырвала его. Я удивился ее силе, хотя у Роджера был сонный вид. Он пригнулся, сверкая глазами и задыхаясь. Эйлин отступила от него и наткнулась на меня.

Она прислонилась ко мне, прижимая револьвер к себе. Рыдания сотрясали ее. Я обнял ее за плечи и взял револьвер.

Эйлин повернулась и увидела меня. Глаза ее были широко открыты, а тело бессильно склонилось ко мне. Я посмотрел на револьвер. Это был неудобный тяжелый «веблей». Ствол теплый. Поддерживая Эйлин одной рукой, я сунул оружие в карман и посмотрел на Роджера. Никто не проронил ни слова.

Затем Роджер сказал с печальной улыбкой:

– Ничего страшного не произошло. Просто выстрел в потолок.

Я почувствовал, как Эйлин напряглась и отстранилась от меня. Глаза ее были ясные, я убрал руку с ее плеча.

– Роджер, что же это было? – спросила она шепотом.

Он смотрел, как сова, и молчал. Эйлин подошла к туалетному столику и прислонилась к нему. Машинальным движением руки она откинула назад волосы. Она дрожала всем телом, с ног до головы.

– Роджер, – снова прошептала она, – бедный Роджер. Бедный, жалкий Роджер.

Он смотрел теперь в потолок.

– Я видел кошмар, – медленно проговорил он. – Кто-то с ножом склонился над моей кроватью. Не знаю кто. Немного похож на Канди, но все же это был не он.

– Конечно, не он, дорогой, – тихо сказала Эйлин.

Она подошла к Роджеру и села на кровать, протянула руку и стала гладить его лоб.

Канди давно ушел спать. А откуда у Канди может быть нож?

Он же мексиканец. У них у всех есть ножи, – ответил Роджер тем же безразличным голосом, – Они любят ножи. Меня он недолюбливает, я его тоже.

– Вы никого не любите, – грубо сказал я.

Эйлин быстро обернулась.

– Прошу вас, пожалуйста, не говорите так. Роджеру что-то приснилось.

– А где лежал револьвер? – спросил я и посмотрел на Эйлин.

– В ящике ночного столика.

Роджер обернулся и посмотрел мне в глаза. В ящике револьвера не было, и он знал, что я это знаю. Там лежали таблетки и разные мелочи, но револьвера не было.

– Или под подушкой, – добавил он. – Точно я не помню. Я сделал один выстрел.

Он указал рукой вверх.

Я посмотрел туда. В самом деле, в потолке была дыра. Я встал на то место, откуда ее лучше было видно. Да, дыра, которую могла сделать пуля. Выстрелом из этого револьвера можно было прострелить потолок насквозь. Я подошел к кровати и проницательно посмотрел на Роджера.

– Чепуха. Вы намеревались застрелиться. Вы не видели никакого кошмара, вы плавали в море жалости к самому себе. Никакого револьвера под подушкой у вас не было. Вы встали, достали оружие и снова легли в постель. Но я полагаю, у вас не хватило мужества. Вы выстрелили, не желая в себя попасть. Просто жалость к себе, дорогой мой, больше ничего. Сцена борьбы была превосходно разыграна. Она ведь не смогла бы отнять у вас револьвер, если бы вы сами этого не хотели.

– Я был нездоров, – возразил Роджер. – Но может быть, вы и правы. Что из этого следует?

– Вы увидите, что из этого следует. Вас надо поместить в психиатрическую больницу, и поверьте мне, что у людей, которые там командуют, столько же жалости, сколько у надсмотрщиков на принудительных работах в Джорджии.

Эйлин вдруг встала.

– Довольно! – резко сказала она, – Он действительно болен, вы же это знаете.

– Он хочет быть больным. Я только обратил его внимание на то, чего это будет ему стоить.

– Сейчас не время говорить об этом.

– Отправляйтесь в свою спальню.

Ее голубые глаза сверкнули.

– Что вы еще надумали?

– Идите, если не хотите, чтобы я позвонил в полицию. В таких случаях по закону нужно ставить полицию в известность.

Роджер усмехнулся.

– Да-да, позвоните в полицию! – сказал он. – Как вы сделали с Терри Леноксом.

Я не реагировал на его слова, я разглядывал Эйлин. Сейчас она казалась бессильной, разбитой, но еще более очаровательной. Вспышка гнева прошла. Я тронул ее руку.

– Все в порядке, – сказал я. – Он не будет этого делать во второй раз. Идите ловитесь.

Эйлин долго смотрела на мужа, затем ушла. Когда она скрылась из виду, я сел на край кровати, где раньше сидела она.

– Еще пару таблеток?

– Нет, спасибо. Я чувствую себя намного лучше.

– Ведь это правда, что я сказал про выстрел? Это был просто безумный спектакль?

– Более или менее. Думаю, что я вел себя легкомысленно.

– Никто вас не удержит, если вы решите покончить с собой. Это ясно и мне, и вам.

– Да.

Роджер все еще смотрел в сторону.

– Вы сделали то, о чем я вас просил, – насчет бумаги на пишущей машинке?

– Гм-м. Удивляюсь, как вы это помните. Это довольно безумная писанина. Смешно, но она идеально напечатана.

– Я всегда хорошо печатаю, трезвый или пьяный… до известной степени, конечно.

– Не волнуйтесь из-за Канди! – сказал я. – Вы ошибаетесь, если считаете, что он вас не любит. И я ошибался, когда сказал, что вы никого не любите. Я просто хотел возмутить этим Эйлин, хотел рассердить ее.

– Почему?

– Сегодня вечером она уже теряла сознание.

Роджер покачал головой, – Эйлин никогда не теряет сознания.

– Значит, симулировала.

– Это ему тоже не понравилось.

– Что вы подразумевали под тем, что из-за вас умер хороший человек? – спросил я.

Лицо его омрачилось.

– Это просто бессмыслица. Я же сказал вам, что видел сон…

– Я говорю о том, что было напечатано на машинке.

– Тоже сон.

– Что про вас знает Канди?

– Ах, оставьте вы это! – ответил Роджер и закрыл глаза.

Я встал и закрыл дверь.

– Вы не можете вечно угнетать себя этим, Роджер, Канди может быть шантажистом. Свободно может быть. Он может очень мило себя вести, но в то же время вытягивать у вас деньги. Что же тогда это – женщина?

– Вы подумали об этой обезьяне – Лоринге! – сказал Роджер, не открывая глаз.

– Нет, не о нем. А что у вас было с сестрой его жены – убитой?

Это был удар наугад, но он пробил брешь. Роджер широко открыл глаза, на его губах появилась пена.

– У вас… есть основания так думать? – медленно прошептал он.

– Основания не так легко найти, но вы сами навели меня на эту мысль.

Его голова стала метаться по подушке. Несмотря на принятый секонал, у него разыгрались нервы, лицо покрылось потом.

– Я не первый любящий муж, который изменял своей жене. Оставьте меня в покое, черт возьми! Оставьте меня в покое!

Я принес из ванной полотенце и вытер ему лицо. Я иронически усмехнулся над собой. Дождался, когда человек стал беспомощным, и накинулся на него, Он же был слаб и не мог защищаться.

– Поговорим об этом потом, – сказал я.

– Я не сумасшедший, – заявил Роджер.

– Вы только надеетесь, что не сошли с ума.

– Я живу в аду.

– Да, конечно, интересно только почему. Вот примите это!

Я дал ему новую таблетку секонала. Он облокотился, чтобы взять стакан, но промахнулся сантиметров на десять. Я подал стакан ему в руку. Он проглотил таблетку и запил водой, потом лег, и все душевные переживания отразились на его лице. Нос его заострился, и он стал похож на покойника. Сегодня он уже не сойдет вниз по лестнице, а возможно, и никогда не сойдет.

Когда его веки отяжелели, я вышел из комнаты. Тяжелый «веблей» оттягивал мой карман. Я хотел спуститься вниз и уехать домой. Дверь спальни Эйлин была открыта. Там было темно, но в свете луны я увидел ее силуэт. Она стояла у окна. Она что-то сказала, похоже, назвала чье-то имя, только не мое. Я подошел к ней тихо, как к больной.

– Не так громко, – сказал я. – Он опять заснул.

– Я знала, что ты придешь, – нежно сказала Эйлин. – Пусть даже через десять лет.

Я смотрел на нее большими глазами. Один из нас был пьян!

– Закрой дверь, – так же нежно сказала она. – Все эти годы я берегла себя для тебя.

Я повернулся и закрыл дверь. Эта мысль показалась мне совсем не такой плохой. Когда я повернулся, Эйлин стала падать на меня. Я поймал ее, больше мне ничего не оставалось делать. Она крепко прижалась ко мне. Ее волосы касались моего лица. Она раскрыла губы для поцелуя, затем опустила руки, что-то дернула, и халат ее упал на пол. Теперь она стояла совсем голая.

– Положи меня на кровать! – прошептала она.

Когда я поднял ее на руки, то почувствовал ее голое упругое тело и гладкую кожу. Я отнес ее и положил на кровать. Она обхватила меня за шею, из горла ее вырвался свистящий звук. Я начал терять голову. Не так уж часто получаешь подобные приглашения от такой женщины.

Выручил меня Канди. Я услышал легкий шум, обернулся и увидел, как поворачивается ручка двери. Я подскочил к двери, открыл ее и выбежал. Мексиканец удирал вниз по лестнице. Остановившись на середине ее, он искоса посмотрел на меня, затем скрылся из виду. Я снова подошел к двери и закрыл ее, на этот раз снаружи. Женщина на кровати издала странный прерывистый звук. Очарование было разрушено.

Я спустился по лестнице, зашел в кабинет, налил себе виски и стал пить. Потом прислонился к стене. В желудке моем горело, и вскоре алкоголь ударил мне в голову. Комната стала наполняться туманом, мебель поплыла, а свет лампы казался открытым огнем. Я лег на кожаную кушетку, положил на грудь бутылку и стал ею балансировать. Кажется, она была пустая. Потом бутылка покатилась и грохнулась на пол. Это было последнее, что я ясно запомнил.

Глава 29

Тонкий солнечный луч стал щекотать мне ногу. Я открыл глаза и увидел крону дерева на фоне голубого неба. Я повернулся и щекой прикоснулся к коже. Голова у меня раскалывалась. Я сел. На мне было одеяло, я сбросил его и опустил на пол ноги. Потом невольно взглянул на стенные часы. Было двадцать девять минут седьмого.

Я заставил себя встать на ноги – это потребовало усилия воли. Я чувствовал себя абсолютно опустошенным. Прожитые суровые годы давали себя знать.

Затем я зашел в умывальную, снял галстук и рубашку, умылся холодной водой и полил ее на голову. Вытерся полотенцем и снова оделся. Револьвер все еще был в пиджаке. Я вынул его и высыпал на ладонь патроны из барабана. Там оказалось пять нестреляиых патронов и одна потемневшая гильза. Потом я подумал, что нет смысла убирать патроны: их могло быть в доме сколько угодно. Я сунул их обратно в барабан и убрал револьвер в ящик письменного стола в кабинете.

Оглянувшись, я увидел в дверях Канди, в белом пиджаке, с зачесанными назад блестящими черными волосами и сверкающими глазами.

– Хотите кофе?

– Пожалуй.

– Я выключил свет. Шеф чувствует себя хорошо. Спит. Я закрыл его дверь. Почему вы напились?

– Нужно было.

– Так и не поспали с ней? Вылетели с треском, старый мошенник.

– Думайте что хотите!

– Сегодня от вас толку мало, старый мошенник. Вообще от вас толку мало.

– Вы правы, Канди, от меня толку мало.

Он повернулся и вышел, но тотчас появился снова о серебряным подносом, на котором стоял маленький серебряный кофейник плюс сахар, сливки и чистая треугольная салфетка. Он поставил поднос на кофейный столик и забрал пустую бутылку и бокал. Вторую бутылку он подобрал с пола.

– Свежий кофе, только что сварил, – сказал он и вышел.

Я выпил две чашки черного кофе, затем попробовал сигарету. Она мне очень понравилась. Итак, я еще принадлежал к человеческой расе.

Потом снова появился Канди.

– Хотите завтракать? – мрачно спросил он.

– Нет, спасибо.

– Хорошо, тогда испаряйтесь. Мы не хотим вас здесь больше видеть!

– Кто это «мы»?

Он открыл ящичек и взял сигарету. Закуривая ее, он пустил дым мне в лицо.

– Я присмотрю за шефом, – сказал он.

– Разве за это вам не платят?

Канди нахмурился, потом кивнул.

– О да, жалованье хорошее.

– И сколько еще за то, чтобы вы не болтали того, что знаете?

– Не понимаю, – ответил он по-испански.

– Очень хорошо понимаете! Сколько вы из него вытянули? Буду спорить, что не больше двухсот долларов.

Канди усмехнулся.

– Дайте мне двести долларов, старый мошенник! Тогда не скажу шефу, что вы вышли ночью из ее спальни.

– За эти деньги я могу купить целый автобус таких парней, как вы.

Он пожал плечами.

– Шеф бывает довольно неприятным, когда входит в раж. Лучше раскошеливайтесь, мошенник!

– Ерунда, – ответил я. – Бросьте заниматься чепухой. Он все равно узнает. Так что вам нечего продать мне, сопляк.

Глаза его сверкнули.

– Уходите, чтобы я вас больше не видел, шпион!

– Сейчас поеду домой.

Я встал и обошел вокруг стола. Он не спускал с меня глаз. Я посмотрел на его руку, хотя сегодня он, очевидно, был без ножа, потом подошел к нему и ударил его по лицу.

– Я здесь по делам службы и буду приходить, когда сочту нужным. В будущем придерживайте язык! Иначе может случиться, что я тресну вас пистолетом. Тогда уж вы не будете таким красавчиком, как сейчас.

Канди не моргнул и глазом. Постояв немного и не сказав ни слова, он взял поднос и вышел.

– Большое спасибо за кофе, – сказал я ему вдогонку.

Он оглянулся. Я провел рукой по щетине на подбородке, встряхнулся и решил отправиться в путь. Я был сыт по горло семейством Эдов.

Когда я проходил через гостиную, по лестнице спускалась Эйлин. На ней были белые брюки, голубая блузка и плетеные сандалии.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Я не знала, что вы здесь, мистер Марлоу, – сказала она, словно неделю меня не видела.

– Я положил револьвер в письменный стол.

– Револьвер?

Затем она начала понимать.

– Ах да, вчера вечером была небольшая суматоха. Но я думала, что вы уехали домой.

Я подошел к ней. На шее у нее была тонкая золотая цепочка, а на ней золотой медальон с белой и голубой эмалью. Голубое изображение было похоже на сложенные крылья, а перед ними на белом фоне золотой кинжал, пронзающий материю с какой-то надписью. Надпись я прочесть не мог. Это была какая-то военная эмблема.

– Я напился, – признался я. – Намеренно и неприлично. Я чувствовал себя одиноким.

– Вам этого не следовало делать, – сказала Эйлин, и глаза ее были светлы, как вода. В них не было и следов притворства.

– Кто как на это смотрит, – ответил я, – Сейчас я уезжаю домой и точно не могу сказать, приеду ли снова. Вы поняли, что я сказал насчет револьвера?

– Вы убрали его в письменный стол. Наверно, лучше убрать его в другое место. Но ведь Роджер на самом деле не хотел застрелиться, не правда ли?

– На этот вопрос я не могу ответить. Может быть, он захочет это сделать в следующий раз.

Эйлин покачала головой.

– Не думаю. Действительно не думаю. Ваша помощь вчера вечером была огромной, мистер Марлоу. Не знаю, как вас отблагодарить.

– Вы уже неплохо порывались это сделать.

Она покраснела, потом засмеялась.

– Этой ночью я видела очень странный сон, – медленно проговорила она, глядя мимо меня вдаль. – Некто, кого я раньше знала, был здесь, в доме. Человек, умерший десять лет назад. – Она подняла руку и потрогала золотой медальон. – Поэтому я ношу этот медальон. Он подарил мне его.

– Я сам этой ночью видел чудной сон, – сказал я, – но не буду рассказывать о нем. Дайте мне знать, как будет дальше с Роджером. Может быть, я смогу что-нибудь сделать.

Эйлин посмотрела мне в глаза.

– Вы же сказали, что больше не приедете.

– Я сказал, что точно не знаю этого. Возможно, приеду. Надеюсь, что нужды в этом не будет. В вашем доме есть что-то фальшивое, и это можно заметить.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я полагаю, вы знаете, о чем я говорю.

Эйлин задумалась и вздохнула. Ее рука все еще касалась медальона.

– Всегда появляется другая женщина, – тихо проговорила она, – Когда-нибудь да появляется. Но это не всегда бывает роковым. Мы говорим об этом просто так, между прочим, не правда ли? Возможно, мы вообще не говорили об этом.

– Возможно, – согласился я.

Эйлин все еще стояла на лестнице, на третьей ступеньке снизу. Она все еще казалась золотой Мечтой.

– Особенно, если вы думаете, что другая женщина – Линда Лоринг.

Эйлин оставила в покое медальон и сошла на ступеньку ниже.

– Доктор Лоринг, видимо, разделяет мое мнение, – спокойно ответила она. – Должно быть, он имеет на то основания.

– Вы говорили, что он устраивает сцены каждому второму мужчине в Айдл-Валлей.

– Разве говорила? Ну, в такой момент можно сказать все, что угодно.

Она спустилась еще на ступеньку.

– Я небрит, – заявил я.

Это удивило ее, потом она улыбнулась.

– Ах, я не ожидаю, что вы броситесь ко мне с поцелуем.

– Что вы, собственно, от меня хотели, миссис Эд? С самого начала, когда уговорили заняться поисками Роджера? Почему вы выбрали меня, какие у меня были достоинства?

– Вы проявили себя лояльным в очень трудном для вас положении, – ответила она.

– Я глубоко тронут, но полагаю, что не это было причиной.

Она совсем сошла с лестницы и возмущенно посмотрела на меня.

– А что же?

– Очень плохо, если именно это. Эта причина хуже всех на свете.

Эйлин нахмурилась.

– Почему?

– То, что я натворил своей лояльностью, ни один дурак не сделает.

– Знаете, у нас получается очень загадочная беседа, – заметила она.

– Вы сами очень загадочная личность, миссис Эд. Итак, до свидания, всего вам хорошего. А если действительно хотите помочь Роджеру, то подыщите ему хорошего врача, да поскорее!

Она снова засмеялась.

– Ах, вчера у него был всего лишь легкий приступ. Поглядели бы вы на него во время тяжелого! Сегодня во второй половине дня он уже приступит к работе.

Я вставил ей последнюю шпильку, и это прозвучало довольно безжалостно:

– Вы, собственно, совсем не хотите его спасти. Просто делаете вид, что хотите.

– Так говорить жестоко, – спокойно ответила Эйлин.

Она прошла мимо меня в дверь столовой, и большая гостиная сразу стала пустой. Я вышел из дома и закрыл за собой дверь.

Айдл-Валлей – идеальное местечко. Идеальное. Славные люди, милые дома, милые машины, милые лошади, милые собаки и, возможно, даже милые дети.

Но некий Марлоу хочет только одного: поскорее оттуда уехать.

Глава 30

Приехав домой, я принял душ, побрился, переоделся и почувствовал себя чистым. Я приготовил себе завтрак, поел, набил трубку и позвонил в службу информации. На работу мне идти не хотелось. Зачем? Там ничего, кроме новых дохлых мух и нового слоя пыли. У меня в сейфе лежал портрет Мэдисона, к тому же в моем кармане шуршали хрустящие стодолларовые бумажки, которые все еще пахли кофе. Да, я мог бездельничать, но не хотел. Отчего-то мне было не по себе.

Это утро казалось мне бесконечным. Я был усталый и вялый, и протекающие минуты, казалось, падали в пустоту со свистом, как сгоревшие ракеты. Я подумал и решил опохмелиться.

Обычно я не пью до середины дня, но на этот раз приготовил себе большой бокал холодной смеси, сел, расстегнув рубашку, в кресло и, перелистывая журнал, читал в нем безумную историю одного человека, который жил двойной жизнью и имел двух психиатров. Один из них был человеком, а другой – каким-то насекомым. Парень ходил от одного к другому, и все было безумно и так наворочено, но некоторым образом увлекательно. Пил я осторожно, маленькими глотками, и следил за собой.

Около полудня зазвонил телефон, я снял трубку.

– Говорит Линда Лоринг. Я звонила вам в контору, но ваша служба информации сказала, чтобы я попробовала позвонить к вам домой. Мне нужно с вами поговорить.

– О чем?

– Я объясню вам лично. Вы иногда бываете в своей конторе?

– Да, иногда, к случаю. Мне платят за это деньги.

– Об этом я еще не подумала, но я не против заплатить. Я могу через полчаса быть в вашей конторе.

– Хорошо.

– Что с вами стряслось? – строго спросила она.

– Похмелье. Но не в лежку. Я буду там, если вы не хотите приехать сюда.

– Мне удобнее в вашей конторе.

– Я живу здесь очень мило и тихо. В тупике, никаких соседей под носом.

– Перспектива приехать к вам меня не прельщает, если я вас правильно поняла.

– Никто меня не понимает, миссис Лоринг. Я загадочный человек. Итак, договорились, я приеду в свой хлев.

– Большое спасибо.

Линда положила трубку. Я долго добирался да конторы, так как останавливался, чтобы съесть сэндвич.

Я проветрил кабинет, включил зуммер и заглянул в приемную. Линда уже сидела там, на том же стуле, что и Менди Менендец, и, наверно, перелистывала тот же журнал, что и он. Отложив журнал в сторону, она серьезно посмотрела на меня и сказала:

– Бостонский папоротник нужно поливать. Мне думается, что неплохо было бы пересадить его в более просторный горшок.

Я открыл ей дверь и послал к черту бостонский папоротник.

– Ваша фирма не дворец, – заметила она. – И у вас нет секретарши?

– Жизнь у меня скверная, но я к этому привык.

– И надо полагать, не доходная, – добавила она.

– Ну, не знаю. Хотите посмотреть на портрет Мэдисона?

– На что?

– На бумажку в пять тысяч долларов. Гонорар. Держу ее в сейфе.

Я встал, подошел к сейфу, повернул диск, открыл дверцу и достал конверт с банкнотой. Потом помахал перед ней бумажкой. Линда удивленно посмотрела на меня.

– Так что не обманывайтесь видом моей конторы, – сказал я. – Однажды я работал на старого холостяка, обладавшего двадцатью миллионами. Даже ваш отец приветствовал бы его с добрым утром. Его контора была не лучше моей, только он был глуховат и подвесил к потолку громкоговорители. А на полу был линолеум без ковра.

Линда взяла портрет Мэдисона, перевернула его, потом положила на стол.

– Это вы получили от Терри, не правда ли?

– Допустим. Откуда вы это знаете, миссис Лоринг?

Она подняла брови и нахмурилась.

– У него была такая банкнота. Он всегда носил ее с собой, с тех пор как второй раз женился на Сильвии, Он называл ее деньгами на черный день. После его смерти ее не нашли.

– Это могло случиться и по другой причине.

– Я знаю. Но многие ли носят в кармане пятитысячные банкноты, мистер Марлоу? Многие ли богатые люди расплачивались с вами такими бумажками?

Ответа не требовалось. Я кивнул.

Линда бесцеремонно продолжала:

– И что вы должны были за это сделать, мистер Марлоу? Во время поездки в Тихуану у него было достаточно времени для разговора с вами. Недавно вечером вы довольно ясно высказались в том смысле, что не верите в его признание. Может быть, он дал вам список любовников своей жены и поручил найти среди них убийцу? – На это я тоже не ответил, но по другой причине. – И может быть, в этом списке было имя Роджера Эда? – горячо спросила она. – Если Терри не убивал своей жены, то убийца должен быть человеком агрессивным и не совсем в своем уме. Сумасшедшим или горьким пьяницей. Только такой человек мог, по вашему отвратительному выражению, превратить в кровавое месиво ее лицо. По какой причине вы стали вдруг так нужны Роджеру? Сделались вроде няньки, которая приезжает по звонку и ухаживает за ним, когда он напивается, находит его, когда он пропадает, доставляет его беспомощного домой.

– В двух пунктах я должен вас поправить, миссис Лоринг. Терри не давал мне никакого списка и не называл никаких имен. Он меня ни о чем не просил, кроме как отвезти его в Тихуану, в чем вы, видимо, уверены. С Эда-ми я стал иметь дело по настоянию одного нью-йоркского издателя, который очень опасался, что Роджер не закончит своей книги из-за пьянства. Издатель считал, что у Роджера есть особая причина пьянствовать. Мне было поручено разыскать Роджера, а заодно причину, из-за которой он Напивается. Конечно, может быть, такой причины и не существует, но попытаться поискать ее можно.

– Я могу назвать вам очень простую причину, – презрительно сказала Линда. – Он напивается из-за этой анемичной блондинки, на которой женился.

– Ну, не знаю, – возразил я. – Я бы ее не назвал анемичной.

– Так-так. Очень интересно!

Ее глаза сверкнули. Я взял свою пятитысячную банкноту.

– Не переживайте, миссис Лоринг. Я с этой дамой не спал. К сожалению, должен вас разочаровать.

Я подошел к сейфу и положил Мэдисона на место.

– Насколько я понимаю, – сказала Линда за моей спиной, – то сомнительно, чтобы вообще кто-нибудь ложился с ней в постель.

Я вернулся и сел на край письменного стола.

– Вы язвительны, миссис Лоринг. Почему? Хотите грудью встать на защиту своего друга алкоголика?

– Терпеть не могу таких замечаний, – горячо сказала Линда – И ее терпеть не могу. Если мой муж устроил эту идиотскую сцену, то вы, кажется, вообразили, будто имеете право меня оскорблять. Нет, я не встану грудью на защиту Роджера. Этого я не сделаю, но надо сказать, что в трезвом виде он ведет себя прилично.

Эти люди с мешками денег просто великолепны! воскликнул я. – Говорят, что им вздумается, в том числе и разные пошлости. Вы позволяете себе рискованные замечания о Роджере и его жене, а когда я немного задел вас, то считаете это оскорблением. Ну хорошо, перейдем к делу. Даже пьяница когда-нибудь подцепит себе бабенку. О вас речи нет, это только идеи вашего высококультурного супруга, высказанные для оживления вечеринки. Всерьез он этого не думает, а сказал шутки ради. Итак, исключим вас и поищем другую бабенку. Думаю, нам недолго придется искать такую, которая была настолько близка вам, что вы не поленились приехать сюда и обменяться со мной саркастическими замечаниями.

Линда сидела и смотрела на меня. Проходили долгие минуты. Уголки ее губ побелели, а руки лежали неподвижно на габардиновой сумке в цвет костюма.

– Вы не тратите зря время, – наконец сказала Линда. Разве не удача, что этот издатель решил обратиться к вам? Итак, Терри не назвал вам никаких имен. Но это ведь не играет роли, мистер Марлоу, не правда ли? У вас безошибочный инстинкт. Могу я спросить вас, что вы теперь намерены делать?

– Ничего.

– Но все-таки?

– Между нами говоря, вы сделали глупость, – заметил я. – Итак, Роджер был знаком с вашей сестрой. Большое спасибо, что вы мне об этом сказали, хотя и не прямо. Я уже над этим подумывал. Ну и что? Он ведь только один из, вероятно, богатой коллекции. Оставим это! Давайте перейдем к делу, о котором вы хотели со мной поговорить. Об этом мы, так сказать, в пылу сражения позабыли, не правда ли?

Линда встала и поглядела на часы.

– Моя машина внизу. Не хотите ли поехать ко мне и выпить чашку чая?

– Дальше, – ответил я. – Ближе к делу.

– Разве мое предложение такое подозрительное? У меня гость, который хочет с вами познакомиться.

– Ваш предок?

– Я его так не называю, – спокойно заметила она.

Я встал и прислонился к письменному столу.

– Уважаемая, вы порой дьявольски ловкая. В самом деле. Нужно ли мне захватить с собой пистолет?

Линда иронически скривила губы.

– Неужели боитесь старого человека?

– А почему бы и нет? Держу пари, что вы сами его боитесь, да еще как!

Она вздохнула.

– Да, к сожалению, боюсь. Всегда боялась. Он может нагнать страху.

– Тогда, наверно, лучше взять с собой два пистолета, – сказал я.

Глава 31

Это был самый дорогой дом из всех, какие я видел. Трехэтажная угловатая коробка с круто поднимающейся над мансардой крышей, с двадцатью или тридцатью двойными окнами, загроможденная повсюду нелепыми дорогими украшениями.

Амос, молодой шофер-негр, остановил «кадиллак» перед порталом с колоннами, затем быстро выскочил и поспешил открыть заднюю дверцу. С того момента как мы сели в машину, Линда со мной не разговаривала. Вид у нее был усталый и расстроенный. Возможно, ее угнетало это идиотское творение архитектора. Дом мог даже веселых голубей превратить в камень.

– Неужели вы вынуждены здесь жить? – спросил я.

– По меньшей мере некоторое время. Дочь должна выказывать отцу уважение. Но доктор Лоринг чувствует себя здесь хорошо.

– Так я и подумал. Человек, устроивший такую сцену у Эдов, должен спать в гамашах.

Линда подняла брови.

– Большое спасибо за ваше внимание, мистер Марлоу, но я нахожу, что на эту тему больше не стоит говорить. Пойдемте. Отец не любит, когда его заставляют ждать.

Мы поднялись по каменным ступенькам, и одна створка большой двери бесшумно открылась. Щеголеватый длинноносый парень отступил в сторону, пропуская нас. Затем через другую резную дверь мы вошли в мрачную комнату длиной не меньше двадцати метров. В ней сидел безмолвно ожидающий мужчина, который холодно посмотрел на нас.

– Я не опоздала, отец? – поспешно спросила Линда, – Это мистер Филип Марлоу – мистер Харлан Поттер.

Мужчина только посмотрел на меня и опустил подбородок на сантиметр.

– Позвони насчет чая! – сказал он дочери. – Садитесь, мистер Марлоу!

Я сел и посмотрел на него. Он разглядывал меня, как энтомолог разглядывает черного таракана. Все молчали. Воцарилась полная тишина, пока не появился чай. Его внесли на массивном серебряном подносе и поставили на китайский столик. Линда села за столик и стала наливать чай.

– Налей две чашки, – сказал Харлан Поттер. – Ты, Линда, можешь пить в другой комнате.

– Хорошо, отец. Какой вы любите чай, мистер Марлоу?

– Мне все равно, – ответил я.

Мой голос, казалось, замер вдали и был слабым и потерянным.

Линда подала чашку старику, затем мне и тихо вышла из комнаты. Я посмотрел ей вслед, выпил глоток чая и вынул сигарету.

– Прошу не курить! Я болен астмой.

Я сунул сигарету в пачку и уставился на Поттера. Я не знал, как чувствует себя человек, обладающий сотней миллионов, но похоже, что обладание не доставляло ему большого удовольствия. Он был очень высок ростом и соответственно сложен. Чай он пил с нескрываемым отвращением.

– Мы сбережем время, мистер Марлоу, если я выскажу свою точку зрения. Я полагаю, что вы вмешиваетесь в мои дела. Если это верно, то хочу, чтобы вы прекратили это.

– Я так плохо знаком с вашими делами, мистер Поттер, что не могу в них вмешиваться.

– Я не согласен с вами.

Он отпил еще глоток чая и отставил в сторону чашку. Потом откинулся на спинку кресла и стал снова разглядывать меня жесткими серыми глазами.

– Мне известно, кто вы и как зарабатываете себе на жизнь. Знаю, как вы познакомились с Терри Ленок-сом. Мне сообщили, что вы помогали Терри скрыться, что вы сомневаетесь в его виновности и что недавно вы вошли в контакт с человеком, который был знаком с моей покойной дочерью. С какой целью – это мне не объяснили. Объясните сами!

– Если у этого человека, есть имя – назовите его, сказал я.

Он слегка улыбнулся, но так, чтобы я не счел это за доброжелательство.

– Эд. Роджер Эд. Какой-то писатель, я полагаю. Сочинитель довольно сомнительных книжек, как мне говорили, к которым я не имею интереса. Кроме того, я слышал, что этот человек опасный алкоголик. Это может представлять для вас особую пикантность.

– Вероятно, будет лучше, если вы дадите мне самому высказать свои представления, мистер Поттер. Они, конечно, не имеют большого значения, но уж какие есть. Первое, я не верю, что Терри убил свою жену. Это подтверждается зверским характером преступления. Второе, я не устанавливал контакта с Роджером Эдом, меня попросили поселиться у него дома и сделать все возможное, чтобы он не напивался, поскольку ему нужно закончить свою писанину. Третье, я не видел никаких признаков того, что он опасный алкоголик. Четвертое, я стал иметь с ним дело по просьбе его нью-йоркского издателя, и в то время я не знал, что Роджер был знаком с вашей дочерью. Пятое, я отклонил сделанное мне предложение, и тогда миссис Эд попросила меня найти ее мужа, который неизвестно где проходил курс лечения. Я нашел его и доставил домой.

– Очень систематично, – заметил Поттер.

– Я еще не покончил с систематикой, мистер Поттер. Шестое, я полагаю, что вы или ваш подчиненный прислали ко мне адвоката, чтобы вызволить меня из тюрьмы. Он не сказал, кто его послал, но никто, кроме вас, не стал бы это делать. Седьмое, когда я вышел из тюрьмы, меня посетил один мошенник по имени Менди Меиендец. Он предупредил меня, чтобы я прекратил копаться в этом деле, и рассказал историю о том, как Терри спас жизнь ему и другому деятелю из Лас-Вегаса по имени Рэнди Стар. Возможно, история была правдивая. Менендец сожалел, что Терри не пожелал просить у него помощи, когда решил бежать в Мексику, а обратился к такому шалопаю, как я. Менендец громогласно заявил, что стоило бы ему шевельнуть пальцем, как все было бы проделано как нельзя лучше.

– Прошу вас не причислять к кругу моих знакомых мистера Менендеца и мистера Стара, – заметил с холодной улыбкой Харлан Поттер.

Право, не знаю, мистер Поттер. Я не знаю, каков ваш метод зарабатывать деньги. Вслед за этим меня предупредила о том же ваша дочь, миссис Лоринг. Мы случайно встретились с ней в баре и разговорились, так как оба пили гимлит, любимый напиток Терри, который здесь почти неизвестен. Я не знал, кто она, пока она этого мне не сказала. Я немного рассказал ей, что думаю о Терри, а она предупредила меня, что моя карьера быстро и плохо кончится, если я рассержу вас. Вы рассердились мистер Поттер?

– Если бы я рассердился, – ответил он, – вам не пришлось бы меня спрашивать. Для вас это стало бы совершенно ясным.

– Так я и подумал. Я ожидал приезда патрульной машины, но она не появилась пока. Полагаю, что все, чего вы хотите, мистер Поттер, это спокойствие. Что же я такого сделал, чем я мешаю вам?

Он кисло усмехнулся. Переплетя свои длинные пальцы, он откинулся назад.

– Очень хорошее выступление, мистер Марлоу, и я предоставил вам его сделать. Теперь послушайте меня. Вы совершенно правы: все, что я хочу, – это спокойствие. Возможно, что ваша связь с Эдом чисто случайная. Оставим это! Я глава семьи и нахожусь уже в почтенном возрасте. Одна моя дочь вышла замуж за сноба из Бостона, другая же вступала в ряд идиотских браков и наконец вышла за бедного добродушного простака, который не препятствовал ей вести мерзкую аморальную жизнь а потом вдруг без всяких причин потерял самообладание и убил ее. Из-за зверства, которое имело место, вы не считаете его способным на такое убийство. Вы заблуждаетесь. Он застрелил ее из автоматического маузера того самого, что захватил с собой в Мексику. Застрелив ее, он решил уничтожить пулевую рану. Согласен, это был зверский поступок, но вспомните, что парень был на войне, был тяжело ранен, много страдал и видел страдания других. Возможно, он не собирался ее убивать. Возможно, произошла какая-то ссора, так как оружие принадлежало моей дочери. Это был небольшой, но надежный пистолет калибра 7,65 миллиметров, так называемая модель ППК. Пуля пробила голову и вонзилась в стену. Ее тотчас нашли, но факт не предавали гласности. Рассмотрите же эту ситуацию. – Он замолчал и пронзил меня взглядом. – Вам очень хочется курить?

– Извините, мистер Поттер, я вынул ее машинально. Просто по привычке!

Я снова сунул сигарету в пачку.

– Терри убил жену. Для этого он имел достаточный мотив, полиции было все ясно, но он также имел еще возможность оправдаться: пистолет принадлежал жене, она держала его в руке, он хотел отнять его, но в этот момент произошел выстрел. Для хорошего адвоката этого было бы достаточно для защиты на судебном процессе. Вероятно, его оправдали бы. Если бы он сразу позвонил мне, я бы помог ему. Но, желая скрыть следы выстрела, он совершил такое зверство, что все стало невозможно. Он должен был скрыться, но и это ему не удалось.

– Да, мистер Поттер. Но ведь он звонил вам в Пасадену, не так ли? Он мне сам об этом говорил.

Поттер кивнул.

– Я посоветовал ему скрыться и сказал, что тем временем подумаю, что смогу для него сделать. Я не хотел знать, куда он направится, в этом не было надобности. Я же не мог укрывать преступника.

– Звучит очень достойно, мистер Поттер.

– Не иронизируйте. Когда я ознакомился с обстоятельствами дела, то понял, что ничего не смогу сделать. Я не видел способа, каким он мог выкрутиться из этого положения. Честно говоря, я был очень рад, что в Мексике он написал признание и застрелился.

– Это я могу понять, мистер Поттер.

Он ощетинил свои брови.

– Имейте в виду, молодой человек! Иронию я не ценю. Теперь вы понимаете, почему я не хочу допустить дальнейшего расследования любого рода и с любой стороны и почему я употребил все свое влияние на то, чтобы следствие было проведено очень быстро и по возможности без огласки?

– Конечно… если вы уверены, что он ее убил.

– Само собой разумеется, он убил ее. Какой был повод для самоубийства – это другой вопрос. Это уже не так важно. Я фигура не из популярных и не намерен быть на виду. Я прилагал все усилия, чтобы не привлекать внимания. Я располагаю влиянием, но не злоупотребляю им. Окружной прокурор Лос-Анджелеса честолюбивый человек, но у него хватило разума не погубить свою карьеру из-за кратковременной славы. Я вижу блеск в ваших глазах, Марлоу. Оставьте это! Мы живем при так называемой демократии, которая означает господство большинства населения. Прекрасный идеал, если он действительно может осуществиться.

Я встал и обошел вокруг своего кресла. Поттер смотрел на меня с холодным вниманием. Я снова сел. Мне, нужно было немного удачи. Вагон удачи.

– Ну хорошо, мистер Поттер, что из этого следует?

Он не слушал меня, он задумался, нахмурив лоб.

– Есть нечто странное в деньгах, – продолжал он. – Большие деньги не дают возможности иметь личную жизнь, они даже действуют на сознание. Очень тяжело чувствовать силу денег в руках. Человек всегда был продажным существом. Прирост населения, большие военные расходы – все это делает людей еще более продажными. Средний человек стал запуган, а усталый запуганный человек не находит идеалов.

Поттер вынул большой носовой платок и вытер виски. Я сидел с открытым ртом и спрашивал себя, почему он так разошелся. Он против всех накопил злобу.

– В этой местности мне немного жарко, – сказал он, – Я привык к более прохладному климату. Моя речь похожа на передовицу, читая которую забываешь, что, собственно, хотел сказать автор.

– Я уже понял, куда вы клоните, мистер Поттер. Вы не желаете идти в ногу со временем и приложили все силы, чтобы отгородиться в своем углу, в котором хотите жить так, как жили 50 лет назад, до эпохи массового производства. Вы имеете сто миллионов, а все, что они вам принесли, – это боль в животе.

– А еще что? – спросил он.

– Больше ничего. Вас не заботит, кто убил вашу дочь, мистер Поттер. Вы уже давно списали ее как пропащую. Вас не волнует, что настоящий убийца все еще разгуливает на свободе. Вам не понравится, если его найдут, поскольку за этим снова последует скандал. Начнется судебный процесс, защита выставит на свет божий ваши личные дела. Конечно, если преступник не будет настолько любезен и опять не покончит жизнь самоубийством до начала процесса. Где-нибудь на Таити, в Гватемале или в пустыне Сахаре. В таком захудалом месте, что окружному прокурору покажется слишком дорогим посылать туда работника для проведения расследования.

Поттер вдруг улыбнулся спокойной широкой улыбкой, даже немного приветливой.

– Что вы хотите от меня теперь, мистер Марлоу?

– Если речь идет о деньгах, то ничего. Я приехал не просить, меня сюда вообще привезли. Я рассказал вам чистую правду о том, как столкнулся с Эдом. Но ваша покойная дочь действительно была с ним знакома. Возможно, он агрессивен, хотя я не замечал этого. Вчера вечером он пытался застрелиться. Этого человека терзают демоны. У него комплекс вины. Если я могу кого-либо подозревать, то только его. Но мне ясно, что он всего лишь один из многих. Других же я просто не знаю.

Поттер встал, он действительно был очень высок. С таким человеком не решишься заигрывать. Он подошел прямо ко мне.

– Один телефонный звонок, мистер Марлоу, и вы – лишитесь своей лицензии. Не ссорьтесь со мной! Я этого не потерплю.

– Второй телефонный звонок, и я буду лежать в сточной канаве с проломленным черепом.

Он рассмеялся.

– Я не пользуюсь такими методами. При вашей удивительной профессии, наверно, естественно так думать. Я уделил вам уже слишком много времени. Я позвоню слуге, чтобы он проводил вас.

– В этом нет нужды, – сказал я, вставая, – Спасибо за потраченное на меня время.

Поттер протянул мне руку.

– Спасибо за то, что вы приехали. Я считаю вас честным парнем. Не стройте из себя героя, молодой человек! За это не платят.

Его пожатие было похоже на тиски. Теперь он приветливо улыбнулся мне. Он был большой человек, победитель, которому все повинуются.

– Возможно, я дам вам в ближайшее время несколько поручений, – сказал Поттер. – И, уходя отсюда, пожалуйста, не думайте, что я подкупаю политиков или работников юстиции. Этого мне не требуется. До свидания, мистер Марлоу, и еще раз спасибо за ваше посещение.

Он стоял и смотрел, как я уходил.

Я уже взялся за ручку входной двери, когда появилась откуда-то из тени Линда.

– Ну? – резко спросила она. – Как вы поладили с отцом?

– Блестяще. Он объяснил мне сущность цивилизации. Так, как она выглядит с его точки зрения. Он продвинет ее еще немного дальше. Но цивилизация должна понять, что ей не следует вмешиваться в его личные дела. Если она так поступит, он позвонит по телефону богу и предложит ему написать распоряжение.

– Вы совершенно безнадежны, – сказала Линда.

– Я? Я безнадежен? Уважаемая, посмотрите на своего отца! По сравнению с ним я грудной младенец с голубыми глазами и погремушкой в руке.

Я вышел на улицу. Там меня дожидался Амос в «кадиллаке». Он отвез меня в Голливуд. Я предложил ему доллар, но он не взял. Я посоветовал ему купить стихи Т. С. Элиота, но он сказал, что они у него есть.

Глава 32

Прошла неделя без всяких известий из дома Эдов. Погода стояла жаркая, было душно, и едкий острый дым доходил до Беверли-хилл. С высоты Мулхоланд-драйв было видно, как он тянулся через весь город, подобно низкому облаку. Если попасть в него, то чувствуешь его запах и вкус и глаза начинают гореть. Все проклинали его. Толстые миллионеры переехали в Пасадену, когда фабрика кинопленок отравила их Беверли-хилл. Но и там они лопались от ярости. Что бы ни случилось, во всем виноват был дым. Если канарейка не хотела петь, если запаздывал молочник, если у пекинеса завелись блохи – всему виной был дым. Там, где я жил, дым появлялся рано утром и к вечеру пропадал. Иногда его не было весь день.

В один из таких дней – случилось это в четверг – мне позвонил Роджер.

– Как поживаете? Это говорит Эд.

Судя по его голосу, с ним все было в порядке.

– Неплохо. А как вы?

– К сожалению, трезвый. В трудах, как белка. Нам нужно поговорить. И я полагаю, что должен вам деньги.

– Вот еще!

– Приезжайте к Нам к обеду. Сможете около часа приехать?

– Думаю, смогу. Что поделывает Канди?

– Канди? – удивился Роджер.

Его сознание в тот вечер, наверно, в самом деле отключилось.

– Ах да, он недавно помогал вам затащить меня в постель?

– Да, иногда он полезный парнишка. А как ваша супруга?

– Она вполне здорова. Сегодня уехала в город за покупками.

Мы положили трубки, и я сел во вращающееся кресло. Я должен был спросить Роджера, как у него дела с книгой. Наверно, писателя всегда надо спрашивать, как у него продвигается книга. С другой стороны, можег быть, он сыт по горло такими вопросами.

Через некоторое время раздался другой телефонный звонок. Голос был незнакомый.

– Мое имя Рой Аштерфельт. Меня просил позвонить вам Джордж Питерс.

– Это очень любезно с вашей стороны! Вы тот человек, который видел в Нью-Йорке Терри Ленокса? Тогда он имел фамилию Марстон?..

– Верно. Он был здорово выпивши, но это был он. Обознаться было трудно. Здесь я один раз видел его с женой у Чейзена. Я был там со своим клиентом, который знал их обоих. Имя клиента я, к сожалению, не могу назвать.

– Понимаю. Это не так существенно, я полагаю. Какое тогда у него было имя?

– Подождите минутку… ах, да, Пол Марстон. И кое-что еще может вас заинтересовать. На нем были британские военные знаки различия.

– Так-так. И что дальше?

– Не знаю. Я уехал на Запад. В следующий раз я видел его уже женатым на дочери Харлана Поттера. Но это вы знаете.

– Теперь они оба умерли. Большое спасибо за вашу информацию.

– Не стоит. Рад был вам помочь. Это говорит вам о чем-нибудь?

– Нет, – солгал я. – Я не спрашивал Ленокса о его прошлом. Однажды он сказал мне, что вырос в приюте. А вы не могли все же ошибиться?

– При его седых волосах и лице со шрамом, коллега? Исключено. Я не утверждаю, что не могу забыть лица, но этого забыть нельзя.

– Он вас узнал?

– Может быть, но не подал виду. Вряд ли при таких обстоятельствах. Кроме того, он, наверно, не запомнил меня. Как я уже говорил, тогда, в Нью-Йорке, он был пьян.

Мы обменялись любезностями и положили трубки.

Некоторое время я раздумывал. Шум уличного движения на бульваре был немузыкальным аккомпанементом к моим мыслям. И слишком громким. Летом в жаркую погоду все кажется слишком громким. Я встал, закрыл окно и позвонил лейтенанту Грину в отдел убийств. Он был очень мил.

После обычных вводных фраз я сказал:

– Послушайте, я узнал про Терри Ленокса такое, что меня удивило. Один мой знакомый знал его в Нью-Йорке под другой фамилией. Вы проверяли его военные документы?

– Ничего я не проверял! – горячо ответил Грни. – Эта история закончена, закрыта и опущена с грузом на дно океана. Понимаете?

– На прошлой неделе я провел несколько часов с Харланом Поттером. В доме его дочери в Айдл-Валлей. Если хотите, проверьте.

– Что вы там делали? – едко спросил Грин. – Допустим, я верю вам.

Мы немного поболтали. Меня пригласили туда. Он ценит меня. Между прочим, он сказал, что его дочь была убита выстрелом в голову из маузера калибра 7,65 миллиметров. Модель ППК. Это для вас новость?

– Дальше!

– Пистолет был ее собственный, дорогой мой. Картина немного меняется. Но не поймите меня неправильно. Я не рыскаю по темным углам, и речь идет о личном деле. Где парень получил свое ранение?

Грин молчал. Я слышал, как в отдалении хлопнула Дверь. Затем он тихо сказал:

– Вероятно, южнее границы, во время драки.

Не надо так, Грин, вы же имели отпечатки его пальцев! Вы, как всегда, послали их в Вашингтон. Вы, как всегда, получили оттуда сообщение. Я просто спрашиваю вас о его военном прошлом.

– Кто вам сказал, что оно у него есть?

– Ну, Менди Менендец, к примеру. По-видимому, Ленокс спас ему жизнь и при этом был ранен. Его взяли в плен немцы, а это нелегко было пережить.

– Менендец? Вы верите этому прохвосту? У вас у самого дыра в голове. У Ленокса не было никакого военного прошлого, вообще никакого записанного в бумагах прошлого, ни под каким именем. Вас это устраивает?

– Ну, раз вы так говорите, – ответил я. – Мне только не совсем понятно, зачем нужно было Менендецу приезжать ко мне, пускаться в длинный разговор и предупреждать меня, чтобы я убрал руки прочь от этого дела. Он рассказал, что Ленокс был боевым товарищем – его и Рэнди Стара из Вегаса и что они не хотят, чтобы кто-то копался в этой истории. Невзирая на то, что Ленокса уже нет в живых.

– Кто знает, какую цель преследует мошенник? – с горечью сказал Грин. – И что он замышляет. Возможно, Ленокс имел с ним общие дела до того, как женился на деньгах и остепенился. Одно время он руководил делами в заведении Стара в Вегасе. Там он и встретился с девушкой. Улыбки, поклоны и фрак. Заботился, чтобы клиенты были довольны, и присматривал за игрой. Я полагаю, что у него был выдающийся талант для такой должности.

– У него было обаяние, – согласился я. – Для полицейского этого не требуется. Благодарю за любезность, лейтенант. Что сейчас поделывает капитан?

– Уходит на пенсию. Разве вы не читаете газет?

– Уголовную хронику не читаю, лейтенант. Слишком мерзкие дела.

Я хотел было попрощаться, но он вдруг спросил:

– Что хотел от вас этот мешок с деньгами?

– Мы просто выпили с ним по чашке чая и поболтали. Он сказал, что, возможно, даст мне несколько поручений. Он вскользь намекнул, что всякий полицейский, который будет косо на меня смотреть, может не рассчитывать на хорошее будущее.

– Но он ведь не командует полицейским управлением, – заметил Грин.

– Он этого и не утверждал. Он заявил, что не подкупает начальников полиции и окружных прокуроров. Они просто сидят тихо, если ему вздумается вздремнуть.

– Идите к черту, – сказал Грин и положил трубку.

Трудно порой приходится полицейскому. Он не знает, кому можно безнаказанно причинять неприятности.

Глава 33

Участок разбитой дороги от автострады до поворота на пригорок плясал в полуденном зное, кустарник, росший местами по обочинам, побелел от гравийной пыли. Я снял пиджак и закатал рукава, но дверца так нагрелась, что к ней нельзя было прикоснуться. Среди молодого дубняка дремала привязанная лошадь.

Затем я спустился с пригорка и словно попал в другую страну. Через пять минут я свернул на подъездную дорогу к дому Эдов, поставил машину, прошел по вымощенной плитами дорожке и позвонил в дверь.

В дверях появился сам Роджер в бело-коричневой рубашке с короткими рукавами, голубых брюках и домашних сандалиях. Он загорел и хорошо выглядел. На руке его было чернильное пятно, а нос испачкан пеплом от сигареты.

Роджер провел меня в кабинет и сел за письменный стол. На столе лежала толстая стопа желтых листов. Я повесил пиджак на стул и сел на кушетку.

– Очень хорошо, что вы приехали, мистер Марлоу. Большое спасибо. Что-нибудь выпьете?

На моем лице появилась обычная мина, как всегда, если пьяница предлагал мне выпить. Я прямо-таки чувствовал это.

Роджер усмехнулся.

– Я буду пить кока-колу, – заявил он.

– Вы очень быстро поправились, – сказал я, – Я тоже буду кока-колу.

Он нажал на что-то ногой, и вскоре появился Канди. У него было раздраженное лицо. Он был в голубой рубашке, шея повязана оранжевым платком. Белого пиджака на нем не было. Габардиновые брюки с высокой талией имели элегантный вид, на ногах были вечные черно-белые туфли.

Роджер попросил его принести кока-колу. Канди пристально посмотрел на меня и ушел.

– Это ваша книга? – спросил я, указывая на отпечатанные листы.

– Да. Дерьмо.

– Этому я не верю. Далеко вы продвинулись?

– Написал почти две трети. Но это не имеет значения. Знаете ли вы, как писатель замечает, что он выдыхается?

– Я ничего не знаю о писателях.

Я набил трубку.

– Когда он для вдохновения начинает читать свои старые произведения. Это безошибочный и окончательный признак. У меня здесь пятьсот машинописных страниц, больше ста тысяч слов. Мои книги толстые. Читатель, этот проклятый дурак, воображает, что чем больше страниц, тем лучше. Я не верю, что это можно перечитать второй раз. И я даже не помню половины того, что там написано. Я просто боюсь заглянуть в свою продукцию.

– Вы хорошо выглядите, – заметил я. – После прошлого вечера я с трудом верю своим глазам. У вас больше сил, чем вы предполагаете.

– Сейчас мне нужно нечто большее, чем силы. При всем желании это не приходит. Нужна вера в самого себя. Я исписавшийся сочинитель, я потерял веру в себя. У меня прекрасный дом, красивая жена и хорошие доходы от книг. Но на самом деле мне хочется только напиться и все забыть.

Он оперся подбородком на сложенные руки и смотрел поверх письменного стола.

– Эйлин говорила, что я хотел застрелиться. Мне было так плохо?

– Разве вы не помните?

Роджер покачал головой.

– Ровным счетом ничего не помню. Помню только, что упал и расшиб голову, а через некоторое время очутился в постели. И вы были здесь. Эйлин звонила вам?

– Да. Разве она вам не сказала?

– В последнюю неделю она мало со мной говорила. Думаю, что она сыта мною по горло. Сцена, которую недавно устроил здесь Лоринг, тоже подействовала на нее.

– Ваша жена сказала, что это пустяки.

– Ну да, она должна была так сказать. Но она, наверно, сама не верила тому, что говорила. Парень ненормально ревнивый. Выпейте с его женой в углу один или два бокала и улыбнитесь или поцелуйте ее на прощание, и он тотчас подумает, что вы с ней спите.

– Что мне нравится в Айдл-Валлей, – сказал я, – так это то, что все здесь ведут спокойную, нормальную жизнь.

У Роджера вытянулось лицо, но в этот момент появился Канди с двумя бутылками кока-колы. Одну он поставил передо мной, не глядя на меня.

– Через полчаса будем обедать, – сказал Роджер. – А где ваш пиджак?

– Сегодня у меня выходной, – заявил Канди. – Я не кухарка, шеф.

– Приготовьте все же холодную закуску и пиво, – сказал Роджер, – Кухарки сегодня нет, Канди. Ко мне пришел друг.

– Вы считаете его другом? – иронически спросил Канди. – Спросите об этом свою жену!

Роджер откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

– Попридержите свой язык, малыш. Вам здесь неплохо живется. Я ведь не часто прошу вас об одолжениях.

Канди опустил глаза, затем поднял их и усмехнулся.

– Ну хорошо, шеф. Я надену белый пиджак и приготовлю что-нибудь.

Он повернулся и тихо вышел из комнаты. Роджер посмотрел ему вслед, пока не закрылась дверь, затем прищелкнул языком и обратился ко мне.

– Раньше мы называли их слугами, теперь называем Домашними служащими. Хотел бы я знать, скоро ли мы будем подавать им в постель завтрак? Я плачу этому парню слишком много денег. Он испортился.

– В виде зарплаты платите или еще добавляете?

– За что, например? – серьезно спросил Роджер.

Я встал и протянул ему сложенные листы желтой бумаги.

– Вы должны это прочесть. Очевидно, вы не помните, что просили меня разорвать их. Это лежало под крышкой пишущей машинки.

Он развернул листы и стал их читать. Читал он медленно, с мрачным лицом. Прочтя до конца, сложил вместе листы и провел пальцем по краям.

– Эйлин читала это? – спросил он.

– Точно не знаю. Может быть, читала.

– Довольно дико, не правда ли?

– Мне понравилось. Особенно то место, где говорится о хорошем человеке, умершем из-за вас.

Роджер яростно разорвал листы на узкие полоски и бросил в корзину для мусора.

– В пьяном виде можно писать, говорить или делать все, что угодно, – медленно проговорил он. – Я не нахожу здесь никакого смысла. Канди не шантажировал меня. Он привязан ко мне.

– Вероятно, вам следует еще раз напиться. Может быть, тогда вам снова придет в голову то, о чем вы писали. Мы это уже видели в ту ночь, когда пошел в ход револьвер. Думаю, что секонал тоже отбивает у вас память. Вы не производили впечатления потерявшего рассудок человека. А теперь вы утверждаете, будто не знаете того, что написали. Вполне понятно, почему вы не можете закончить книгу. Просто чудо, что вы еще живы.

Роджер отодвинулся в сторону, выдвинул ящик стола и вынул оттуда чековую книжку. Он положил ее на стол и взял ручку.

– Я должен вам тысячу долларов, – спокойно сказал он.

Он выписал чек и положил его передо мной.

– Все в порядке? – спросил он.

Я откинулся назад и смотрел на него, не притронувшись к чеку и ничего не ответив. Лицо его напряглось, глаза стали пустыми и глубоко запали.

– Я чувствую, что вы считаете, будто я убил и свалил вину на Ленокса, – медленно проговорил он. – Конечно, она была распутная женщина, но женщине не разбивают голову только за то, что она распутная. Канди знает, что я иногда уезжал из дома. Смешно, но я не думаю, что он болтал об этом. Конечно, я могу и ошибаться.

– Если даже он болтал, то это не имеет значения, – сказал я. – Его никто не стал бы слушать. Кроме того, ее убили не той бронзовой статуэткой. Она была застрелена из своего же собственного пистолета.

– Может быть, она имела пистолет, – рассеянно сказал Роджер, – но я не знал, что ее застрелили. Этого в газетах не было.

– Не знали или просто забыли? – спросил я.

– Что вы замышляете против меня, Марлоу? – все еще рассеянно спросил он. – Что вы от меня хотите? Чтобы я рассказал своей жене? Чтобы заявил в полицию? Кому это нужно?

– Вы написали, что из-за вас умер хороший человек.

– Я хотел этим сказать только одно: если детально разобраться в этом деле, то может оказаться, что я был косвенным виновником. Но это стало бы во всех отношениях моим концом.

– Я приехал к вам не для того, чтобы обвинять вас в убийстве, Роджер. Вас что-то гложет, в чем вы сами не уверены. Вы уже один раз набросились на свою жену. Вы лишаетесь рассудка, когда напьетесь. То, что женщинам из-за беспутства не разбивают головы, не аргумент. Кто-то все-таки это сделал. А человек, на которого свалили вину, по-моему, гораздо менее способен на это, чем вы.

Роджер вышел через открытую дверь на веранду и посмотрел на сверкающее на жаре озеро. Он стоял неподвижно и молчал, пока не хлопнула дверь и не появился Канди. Он вкатил чайный столик, покрытый белой скатертью, с судком, закрытым серебряной крышкой, кофейником и двумя бутылками пива.

– Пиво открыть? – обратился он к Роджеру, стоящему спиной к нему.

– Принесите мне бутылку виски! – не оборачиваясь, сказал Роджер.

– К сожалению, виски нет, шеф.

Роджер повернулся и накричал на него, но Канди не двинулся с места. Он смотрел на чек, лежавший на столике, и, повернув голову, читал его. Затем взглянул на меня, свистнул сквозь зубы и обратился к Роджеру.

– Теперь я пойду. Сегодня у меня выходной день.

Он повернулся и ушел. Роджер улыбнулся.

– Тогда я сам его сейчас достану, – сказал он и тоже вышел.

Я поднял крышку и увидел несколько аккуратно нарезанных треугольных сэндвичей. Я взял один, выпил глоток пива и стал стоя есть. Вернулся Роджер с бутылкой виски и бокалом. Он сел на кушетку, налил себе большую порцию и выпил. Было слышно, как отъехала машина, – вероятно, уехал Канди. Я дожевал и взял еще сэндвич.

– Сядьте и устраивайтесь поудобнее, – сказал Роджер. – Мы поболтаем с вами до вечера. – Он уже был слегка под мухой. – Я вам несимпатичен, не правда ли, Марлоу?

– Вы уже спрашивали меня об этом и получили ответ.

– Знаете что? Вы довольно бессовестный мерзавец. Вы делаете все, чтобы найти то, что вам нужно. Даже посягнули на мою жену, когда я лежал пьяный в соседней комнате.

– Вы верите всему, что говорит вам этот метатель ножей?

Роджер налил еще виски в бокал и посмотрел его на свет.

– Нет, не всему верю. Хороший цвет у этого виски, не так ли? В таком золотом потоке не так уж плохо утонуть. «Безболезненно уйти туда в полночь…» Как там дальше? Ах, извините, вы, конечно, не знаете. Слишком литературно. Вы детектив или что-то вроде этого, не правда ли? Вы не хотите мне сказать, зачем сюда пришли?

Он выпил глоток и усмехнулся. Затем его взор упал на чек, лежащий на столе. Он взял его и прочитал через свой бокал.

– Кажется, он выписан некоему Марлоу. Интересно знать почему? Видимо, я его подписал. Глупо я сделал, я старый дурак.

– Прекратите этот театр! – грубо сказал я. – Где ваша жена?

– Моя жена вернется домой в свое время. Без сомнения, тогда я буду уже пьян, и она сможет проводить с вами время как ей будет угодно. Весь дом в ее распоряжении.

– Где револьвер? – вдруг спросил я.

У Роджера был тупой и пустой взгляд. Я сказал, что положил его в письменный стол.

– Там его нет, определенно нет, – ответил он. – Поищите, если хотите.

Я обыскал письменный стол. Никакого револьвера. Это было интересно. Вероятно, Эйлин спрятала его.

– Послушайте, Роджер, я спросил вас, где ваша жена. По-моему, ей уже пора вернуться домой. Не ради меня, а ради вас, дорогой мой. Кто-то ведь должен о вас заботиться, и пусть меня черт возьмет, если это буду я.

Роджер уставился перед собой тусклым взором, все еще держа в руке чек. Затем поставил на стол бокал, разорвал чек на мелкие клочки и бросил их на пол.

– Очевидно, сумма слишком мала, – сказал он. – Вы цените свою работу дороже. Тысячи долларов и моей жены в придачу вам мало. Очень жаль, но больше заплатить я не могу.

Роджер погладил рукой бутылку.

– Ну, я поеду домой, – сказал я.

– Но почему? Вы же хотите, чтобы я вспомнил. Здесь, в бутылке, находится моя память. Не уезжайте, уважаемый! Когда я буду достаточно пьян, то расскажу вам о всех женщинах, которых убил.

– Хорошо, Роджер, некоторое время я еще побуду здесь. Только не в доме. Если я вам понадоблюсь, стукните просто стулом об стену!

Я вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Пройдя через большую комнату, я вышел в патио, поставил один из шезлонгов в тень веранды и растянулся на нем. По ту сторону озера над холмами висела голубая дымка. Океанский бриз тянулся к востоку через низкую гору. От него делался чище воздух, и он спасал от жары. В Айдл-Валлей было идеальное лето. Кто-то так выразился. Райский уголок для избранной публики. Милейшие люди, сливки общества, люди высшей касты, очаровательные люди. Тихие, как семейства Лорингов и Эдов. Чистое золото.

Глава 34

Так пролежал я с полчасика, пытаясь уяснить себе, что мне надлежит делать. С одной стороны, мне хотелось дать ему основательно напиться и посмотреть, что из этого выйдет. Я не думал, что в его собственном доме, в его кабинете, с ним может случиться что-нибудь особенное. Он мог снова упасть, но не так скоро. Для этого ему нужно довольно много выпить. И обычно большого вреда от этого пьяным не бывает. К нему могло снова вернуться чувство вины, но, скорее всего, на этот раз он просто заснет.

С другой стороны, мне хотелось уехать отсюда и больше не возвращаться, но я подавил это желание. Если бы я поддавался подобным желаниям, то жил бы в том маленьком городке, где родился, работал бы в скобяном магазине и женился на дочери своего шефа. На свет появилось бы пятеро детей, и по воскресеньям утром я читал бы им выдержки из газет, шлепал бы их за плохое поведение, ссорился бы с женой из-за их карманных денег и передач телевидения, какие им можно смотреть.

Возможно даже, я жил бы безбедно, имел восьмикомнатный дом с двумя машинами в гараже. Каждое воскресенье у меня могла быть курица на столе и хорошее вино. Жена с шестимесячной завивкой и куриными мозгами. Ищите в этом счастье жизни, дорогой мой! Я предпочел искать его в большом мерзком грязном городе со всеми его подлостями.

Я встал и снова зашел в кабинет к Роджеру. Он сидел там, глядя в пустоту, с наполовину выпитой бутылкой перед собой, с неопределенной злобой на лице и тусклым взором. Он посмотрел на меня, словно лошадь, глядящая через забор.

– Что вам угодно?

– Ничего. Вы хорошо себя чувствуете?

– Не надоедайте мне! У меня на плече человечек, который рассказывает мне истории.

Я взял еще сэндвич с чайного столика и налил стакан пива. Прислонившись к письменному столу, я ел его и запивал пивом.

– Знаете что? – неожиданно спросил Роджер, и его речь вдруг стала яснее. – Я лжец. В моих романах речь идет только о кружевах и кринолинах, шпагах и каретах, элегантности и богатой жизни, дуэлях и храбрых смертях. Но вместо мыла эти люди употребляли духи и имели гнилые зубы, ибо не чистили их. Дворяне Франции мочились на стены мраморного коридора Версальского дворца, а когда прелестные маркизы снимали с себя нижнее белье, то прежде всего бросалось в глаза, что им давно пора было помыться. Вот так и нужно было мне писать.

– Почему же вы этого не делали?

Роджер усмехнулся.

– Тогда я жил бы в пятикомнатном домишке где-нибудь в Комптоне, да и то если бы мне посчастливилось!

Он погладил бутылку с виски.

– Ты одинока, друг мой! Тебе нужно общество.

Роджер встал и нетвердыми шагами вышел из комнаты. Я ждал, ни о чем не думая. На озере тарахтела моторная лодка. Когда она оказалась в поле зрения, я увидел, что нос ее высоко поднят над водой. Позади нее, держась за трое, стоял на доске рослый загорелый парень. Я вышел на веранду и смотрел, как лодка описывает на воде кривые. Спортсмен на доске протанцевал на одной ноге, чтобы сохранить равновесие, затем упал в воду. Лодка постепенно остановилась, парень кролем подплыл к ней, ухватился за трос и снова ловко влез на доску.

Вернулся Роджер со второй бутылкой виски. Моторная лодка затрещала и удалилась. Роджер поставил новую бутылку рядом с первой, сел и задумался.

– Черт побери, не хотите ли вы все это выпить?

Он искоса посмотрел на меня.

– Уходите, дурья голова! Поезжайте домой и уберитесь в кухне или займитесь чем-нибудь еще. Вы мне надоели.

Он проговорил это глухим голосом, и я понял, что на кухне он тоже приложился к бутылке.

– Если я вам потребуюсь, позовите меня.

– Я так низко не опущусь, чтобы иметь в вас потребность.

– Да, да, хорошо. Я побуду здесь, пока не вернется миссис Эд. Вы слышали о некоем Поле Марстоне?

Роджер медленно поднял голову. Глаза его уже не смотрели бесцельно в пустоту. Я заметил, как он старается овладеть собой. Лицо его ничего не выражало.

– Нет, не слышал, – медленно ответил он. – Кто это?

Когда я в следующий раз пришел посмотреть на Роджера, он спал с открытым ртом и взмокшими от пота волосами. Его губы скривились в гримасе.

Одна бутылка виски стояла пустая, в другой не хватало четвертой части. В бокале осталось немного. Я поставил пустую бутылку на чайный столик и выкатил его из кабинета, затем вернулся, закрыл дверь на веранду и опустил жалюзи. Моторная лодка могла вернуться и разбудить его. Я вышел и закрыл дверь кабинета.

Чайный столик я прикатил в кухню. Она была белоголубая и просторная. Я все еще был голоден. Я съел сэндвич, допил пиво, потом налил себе чашку кофе и выпил. Пиво выдохлось, но кофе еще был горячий.

Потом я опять вышел в патио. Через некоторое время по озеру снова стала носиться моторка. Около четырех часов дня ее отдаленный треск перешел в оглушительный грохот. Это нужно запрещать. Вероятно, это и было запрещено, но парень в лодке просто плевал на это, Ему доставляло удовольствие действовать другим на нервы, с подобными людьми мне приходилось сталкиваться. Я сошел на берег озера.

На этот раз парню его номер удался. Лодка замедлила скорость на повороте, и загорелый юноша на доске скользил далеко от нее под действием центробежной силы. Почти вся доска находилась на поверхности воды, лишь один ее край был утоплен. Затем моторка снова вышла на прямой курс, парень на доске следовал за ней и промчался мимо меня. Волны, разбегаясь от лодки, приблизились к берегу и разбились о него у моих ног! Они с шумом ударились в столбы причала, и привязанные лодки закачались. Я повернулся и пошел к дому.

Когда я вошел в патио, то услышал звонок со стороны кухни. Он прозвенел вторично, и я сообразил, что кто-то звонит у входной двери. Я вошел в дом и открыл дверь.

Перед домом стояла Эйлин. Она посмотрела на меня.

– Ах, я думала, что это Роджер или Канди.

– Канди нет. Сегодня ведь четверг.

Эйлин вошла в дом, закрыла дверь и поставила сумку возле кушетки. У нее был холодный и отсутствующий вид. Она сняла свои белые перчатки из свиной кожи.

– Что-нибудь не в порядке?

– Ну, была небольшая выпивка. Ничего страшного. Роджер спит в кабинете.

– Он звонил вам по телефону?

– Да, но не по этой причине. Он пригласил меня к обеду. К сожалению, сам он ничего не ел.

Эйлин села на кушетку.

– Знаете, я совсем забыла, что сегодня четверг. Кухарки тоже нет. Как глупо!

– Канди приготовил нам поесть, а потом уехал. Надеюсь, моя машина вам не помешала?

Эйлин улыбнулась.

– Нет, места было достаточно. Не хотите ли чашку чая? Я сейчас буду пить.

– Ну, хорошо, – сказал я, сам не зная зачем.

Мне совсем не хотелось чая.

– Пойду посмотрю сначала, все ли в порядке с Роджером, – бросила она.

Я видел, как Эйлин подошла к двери кабинета и открыла ее. Немного постояла в двери, потом закрыла и отошла.

– Еще спит. Я на минуту уйду и вернусь назад.

Она поднялась по лестнице и скрылась в своей спальне. Я зашел в кабинет, намереваясь забрать оттуда бутылку с виски.

Глава 35

В кабинете было душно и темно, так как я закрыл дверь на веранду и опустил жалюзи. В воздухе стоял острый запах и гнетущая тишина. От двери до кушетки было около пяти метров, но не прошел я и половины пути, как заметил, что передо мной труп.

Роджер лежал на боку, лицом к стене, одна рука его спустилась вниз, другой он словно прикрывал глаза. Между его грудью и стеной была лужа крови, а в ней лежал «веблей». Лицо Роджера было в крови.

Я склонился над ним и увидел широко открытый глаз, голую руку в кровавых пятнах, а прямо под рукой в голове зияла почерневшая рана, из которой еще сочилась кровь.

Я оставил труп в том же положении. Рука была еще теплая, но не было сомнений, что Роджер мертв. Я поискал какое-нибудь письмо или несколько строчек. Но, кроме рукописи на столе, ничего не было.

Люди по-разному готовятся к самоубийству. Иногда они пьют виски, иногда ужинают с шампанским, иногда кончают жизнь в – вечернем костюме, иногда даже раздетые. Они кончают жизнь в каналах, в ванных комнатах, в воде и над водой. Вешаются в сараях, отравляются газами в гаражах.

Этот случай казался очень простым. Я не слышал выстрела: наверно, он прогремел в то время, когда я стоял на берегу и смотрел, как парень на доске делает поворот. Шум был очень сильный. Почему Роджер Эд выбрал этот момент, чтобы застрелиться, было непонятно. Возможно, он и не выбирал его, просто произошло совпадение. Мне это не нравилось, но никого не интересовало, что мне нравится.

Обрывки чека все еще валялись на полу, и я не тронул их. Обрывки его писанины, напечатанные в другой вечер, лежали в мусорной корзине. Я вытащил их, убедился, что они все, и сунул в карман. Не было никакого смысла раздумывать, где мог до того находиться револьвер. Он мог быть спрятан во многих местах, мог быть в кресле, в кушетке или под подушкой. Мог лежать на полу или за книгами – повсюду.

Я вышел из кабинета, закрыл дверь и прислушался. Из кухни доносился шум, и я пошел туда. Эйлин надела синий фартук, в этот момент засвистел чайник. Она уменьшила пламя и посмотрела на меня быстрым равнодушным взглядом.

– Хотите чая, мистер Марлоу?

– Прямо из чайника, как только он заварится.

Я прислонился к стене и достал сигарету, просто чтобы дать работу рукам. Я раздавил и раскрошил ее и уронил на пол. Эйлин смотрела на это. Я нагнулся, поднял ее с пола и скатал в комок.

– Я пью всегда с сахаром и сливками, – заявила она. – К чаепитию я приучилась в Англии. Там пили чай с сахарином вместо сахара. Во время войны там, конечно, не было сливок.

– Вы жили в Англии?

– Я там работала. Я была там во время бомбежек. Там я познакомилась с одним мужчиной, но об этом я уже вам рассказывала.

– А где вы познакомились с Роджером?

– В Нью-Йорке.

– Там и поженились?

Она обернулась, лицо у нее было мрачное.

– Нет, мы поженились не в Нью-Йорке. А почему вы спрашиваете?

– Просто хочу поболтать, пока чай заварится.

Она посмотрела в окно. С того места, где она стояла, было видно озеро. Она теребила пальцами полотенце, накинутое на чайник.

– Этому нужно положить конец, – сказала Эйлин. – И все-таки я не знаю как. Вероятно, придется его куда-нибудь поместить. Но не представляю себе, как это сделать. Мне придется что-нибудь написать, не так ли? – «спросила она, обернувшись ко мне.

– Нет, не придется. Он больше не будет пьянствовать.

Прозвенел таймер. Эйлин отвернулась от меня и поставила на поднос чайник и чашки. Потом села напротив и налила чай. В свою чашку она положила два куска сахара и налила сливки. Я взял свою чашку и поставил перед собой, чтобы чай остыл.

– Что вы хотели сказать своим последним замечанием? – вдруг спросила Эйлин. – Что он сам нашел место для лечения, не так ли?

– Я просто сказал не подумав. Вы убрали револьвер, о котором я в прошлый раз говорил вам? Помните, утром, после того как он наверху разыграл эту сцену?

– Убрала револьвер? – нахмурившись, повторила она. – Нет, я его не убирала. А почему вы меня спрашиваете?

– И вы сегодня утром забыли взять ключ от дома?

– Да, я вам уже говорила.

– Но ключа от гаража вы не забыли. Обычно все ключи держат в одной связке.

– Мне совсем не нужен ключ от гаража, – резко ответила Эйлин. – Гараж запирается на щеколду. Около входной двери есть кнопка, которая приводит в действие реле, открывающее щеколду. Другой кнопкой у гаража реле запирает щеколду. И мы часто оставляем гараж незапертым. Или Канди выходит и запирает его.

– Ага.

– У вас какие-то странные замечания и вопросы, – резко сказала она.

– Я видел в этом доме довольно странные события. Ночью раздается выстрел из револьвера, пьяный лежит в саду, приходит врач, который ничего не хочет делать. Красивая женщина обнимает меня и говорит со мной, словно принимает меня за кого-то другого, мексиканец-слуга бросает нож. С револьвером дело плохо. И вы в действительности не любите своего мужа, не так ли? Я один раз уже говорил вам об этом.

Эйлин медленно встала, совершенно спокойная, но глаза ее уже не казались такими фиалково-голубыми и нежными. Затем ее губы задрожали.

– Что… там с ним… что-то случилось? – очень медленно спросила она и посмотрела в сторону кабинета.

Не успел я ответить, как она побежала туда. В один момент она была у двери, распахнула ее и ворвалась в кабинет. Я ожидал услышать дикий крик, но ошибся. Я вообще ничего не услышал. Вел я себя омерзительно. Мне нужно было подготовить ее и постепенно провести эту глупую процедуру: плохое известие, держите себя в руках, присядьте, боюсь, что произошло самое худшее… тяф, тяф, тяф, тяф. Но часто от этого бывает только хуже.

Я встал и пошел вслед за ней в кабинет. Эйлин склонилась над кушеткой, прижала его голову к своей груди и выпачкалась в его крови. Она не произнесла ни звука. Глаза ее были закрыты, она покачивалась из стороны в сторону, стоя на коленях.

Я вышел, нашел телефонную книгу и позвонил в ближайший, по моему мнению, полицейский участок. Он оказался не ближайшим, но оттуда передали сообщение по радио. Потом я пошел в кухню, открыл водяной вентиль, вынул из кармана клочки желтой бумаги и бросил их в пасть электрической мусородробилки. За секунду бумага исчезла. Я закрыл воду и остановил мотор, затем прошел к входной двери, открыл ее и стал ждать.

Должно быть, полицейский находился где-то поблизости, так как через шесть минут он уже прибыл. Когда я проводил его в кабинет, Эйлин все еще стояла на коленях возле кушетки.

Полицейский тотчас подошел к ней.

– Мне очень жаль, миссис. Я понимаю, как вам тяжело, но вы ничего не должны здесь трогать.

Эйлин обернулась и возмущенно ответила:

– Это мой муж, он застрелен.

Полицейский снял фуражку, положил ее на стол и взялся за телефон.

– Его зовут Роджер Эд, – сказала Эйлин высоким ломким голосом. – Он известный писатель.

– Я знаю, кто он, миссис, – ответил полицейский, набирая номер.

Эйлин посмотрела на свою блузку.

– Можно мне выйти и переодеться? – спросила она.

– Конечно, – кивнул полицейский.

Поговорив по телефону, он положил трубку и повернулся.

– Вы сказали, что он застрелен. Это означает, что кто-то застрелил его?

– Думаю, что его убил этот человек, – ответила Эйлин, не глядя на меня, и вышла из кабинета.

Полицейский посмотрел на меня, вынул блокнот и что-то записал.

– Мне бы хотелось знать ваше имя, – спокойно сказал он, – и ваш адрес. Вы тот, кто нам звонил?

– Да.

Я назвал свое имя и дал адрес.

– Подождите здесь, пока не прибудет капитан Олс.

– Берни Олс?

– Да.

– Вы знакомы с ним?

– Конечно. Мы давно знакомы. Он ведь служит в окружной прокуратуре?

– Теперь не там, – сказал полицейский. – Он временно исполняет обязанности начальника отдела по расследованию убийств в полицейском управлении. Вы будете другом семьи, мистер Марлоу?

– Судя по тому, что заявила миссис Эд, такого вывода сделать нельзя.

Он пожал плечами и слегка улыбнулся.

– Подождите, посидите спокойно, мистер Марлоу. У вас есть при себе оружие?

– Сегодня нет.

– Я должен проверить.

Он сделал это, затем взглянул на кушетку.

– В такой ситуации трудно ожидать, что жена может здраво мыслить. Давайте лучше подождем в другой комнате.

Глава 36

Олс был среднего роста, крепкого сложения, с коротко подстриженными светлыми волосами и голубыми глазами. У него были торчащие белые брови, и он носил обычно такую шляпу, что все удивлялись, когда он снимал ее, – голова его оказывалась намного больше, чем думали. Он был суровый полицейский с мрачными взглядами па жизнь, но в глубине души очень порядочный человек. Еще несколько лет назад он должен был стать капитаном. Раз шесть он был кандидатом на это звание, но начальник полицейского управления недолюбливал его, и это чувство было взаимным.

Почесывая подбородок, он спустился по лестнице. В кабинете Роджера вспыхивало множество фотовспышек, люди входили и выходили. Я сидел в гостиной и ждал вместе с криминалистом в штатском.

Олс сел на край стула, держа во рту незажженную сигарету. Он задумчиво посмотрел на меня.

– Вы знаете, что в прежние времена в Айдл-Валлей были караульные у ворот и частные охранные отряды?

Я кивнул и добавил:

– А также азартные игры.

– Конечно. Это не запрещалось. Вся эта местность до сих пор частная собственность. Как прежде Арроухед или Эмеральд-Бей. Давно уже мне не приходилось вести дела, при котором нет репортеров. Наверно, начальник полицейского управления шепнул кому-то на ухо, чтобы это не передавалось по телеграфу.

– Поистине очень предупредительно с их стороны, – заметил я. – Что поделывает миссис Эд?

– Она спокойна, наверно, проглотила несколько таблеток. Там наверху их много сортов, даже димедрол есть. Это скверное средство. В последнее время вашим друзьям не очень-то везет, не правда ли? Все они протягивают ноги.

Мне нечего было на это сказать.

– Самоубийства с помощью огнестрельного оружия всегда меня занимали, – как бы между прочим произнес Олс. – Уж больно легко их инсценировать. Жена сказала, что его убили вы. Как она могла прийти к такому заключению?

– Я думаю, она сказала это в переносном смысле.

– Больше здесь никого не было. Вы говорили, что знали, где лежит револьвер, знали, что он заряжен, знали, что парень недавно выстрелил из него, когда жена боролась с ним и отняла оружие. В тот вечер вы тоже были здесь. Видимо, помощи от вас было немного.

– Сегодня я обыскал его письменный стол. Там револьвера не было. Я просил его жену спрятать оружие. Но сегодня она сказала, что не сделала этого.

– Когда именно она сказала? – спросил Олс.

– Когда вернулась домой, до того как я позвонил в полицию.

– Вы обыскали письменный стол? Зачем? – спросил Берни Олс, равнодушно глядя на меня, словно его не интересовал мой ответ.

– Парень здорово напился, и я подумал, что было бы неплохо убрать от него оружие. Но в ту ночь он не пытался покончить с собой. Он просто инсценировал это.

Берни кивнул, вынул изо рта изжеванную сигарету, бросил ее в пепельницу и сунул в рот новую.

– Я бросил курить, – объяснил он. – Стал от курения сильно кашлять. Но эта штука до сих пор не дает мне покоя. Как-то не по себе, если не держу во рту сигарету. Вы должны были присматривать за ним, когда он оставался один?

– Никоим образом. Он пригласил меня к обеду. Мы с ним поговорили, он был очень угнетен тем, что не ладилось дело с книгой. И не придумал ничего лучшего, как напиться. Не думаете же вы, что я должен был отнять у него бутылку?

– Я еще ничего не думаю. Просто пытаюсь представить себе всю картину. А сколько вы сами выпили?

– Я пил только пиво.

– Плохо, что вы здесь оказались, Марлоу. За что был выписан этот чек? Тот, который он выписал, а потом разорвал.

– Все уговаривали меня пожить здесь и присматривать за ним. Все – это он сам, его жена и его нью-йоркский издатель, некий Говард Спенсер. Вы можете его спросить. Я отказался от этого. Потом она сказала мне, что ее муж где-то лечится – она не знает, где именно, – и просила меня разыскать его и доставить домой. Я выполнил это поручение. И один раз мне пришлось тащить его пьяного из сада в дом и класть в постель. Мне не хотелось этим заниматься, Берни. Я делал это против своего желания, просто у меня не было иного выхода.

– Это не связано с делом Ленокса?

– О праведное небо, это же совсем не дело Ленокса!

– Совершенно верно, – сухо заметил Олс.

В дом вошел мужчина, он поговорил с криминалистом, затем обратился к Берни.

– Там приехал доктор Лоринг, капитан. Говорит, что его вызывали. Он лечащий врач жены покойного.

– Впустите его!

Мужчина вышел, и появился доктор Лоринг со своим черным чемоданчиком. On был холоден и элегантен в летнем костюме. Лоринг прошел мимо, не посмотрев на меня.

– Она наверху? – спросил он Берни.

– Да, в своей комнате.

Берни встал.

– Зачем вы прописали ей димедрол, доктор?

Лоринг бросил на него злобный взгляд.

– Я прописываю своим пациентам то, что считаю нужным, – холодно ответил он, – и не намерен объяснять причины. Кто сказал, что я прописал ей димедрол?

– Я. Там наверху баночка, и на ней стоит ваше имя. У нее в ванной целая аптека. Наверно, вам неизвестно, доктор, что у нас в управлении есть довольно полная коллекция таблеток. Голубой горошек, красные птички, желтый Джек, идиотские шарики и другие. Димедрол – одно из самых скверных средств. Его, как я слышал, принимал Горинг. Глотал их по 18 в день, чтобы быть пьяным. Наш военный врач потратил три месяца, чтобы отучить его от этого.

– Мне неизвестно, что обозначают эти названия, – ехидно сказал Лоринг.

– Неизвестно? Плохо. Голубой горошек – это амитал натрия. Красные птички – секонал, желтый Джек – нембутал. Идиотские шарики – барбитурат с кодеином. Димедрол – синтетический наркотик, который вызывает привычку к нему, а вы так легко прописываете его. Разве эта дама серьезно больна?

– Пьяница муж может вызвать у жены серьезные недуги, – ответил Лоринг.

– С ним вы не хотели заниматься? Очень плохо. Миссис Эд наверху, доктор.

– Вы наглец! Я доложу о вас.

– Да-да, доложите, пожалуйста, – сказал Берни. – Только сначала позаботьтесь о том, чтобы у дамы прояснилась голова. Я должен допросить ее.

– Я сделаю то, что сочту нужным для ее состояния. Вы случайно не знаете, кто я? И только для ясности я скажу: мистер Эд не был моим пациентом. Я не имею дела с алкоголиками.

– Имеете дело только с их женами? – проворчал Берни. – Да знаю я, кто вы, доктор. И умираю от страха, – Моя фамилия Олс. Капитан Олс.

Лоринг поднялся по лестнице. Берни снова сел и усмехнулся, – С людьми такого сорта нужно быть дипломатичным, – заметил он.

Из кабинета вышел мужчина в очках и подошел к Берни.

– Капитан!

– Выкладывайте!

– Рана контактная, типичная для самоубийства. На револьвере мы вряд ли найдем отпечатки пальцев. Он весь в крови.

– Может ли это быть убийством, если человек спал или был сильно пьян? – спросил Берни.

– Конечно, но на это нет никаких указаний. Револьвер «веблей». Для этого оружия характерно, что курок взводится с трудом, но спуск очень легкий. Положение оружия объясняется отдачей при выстреле. Я не нашел ничего противоречащего самоубийству. Многое зависит от содержания в крови алкоголя. Если оно чересчур высоко, то… – Он замолчал и пожал плечами. – …то, возможно, я усомнюсь в том, что это обыкновенное самоубийство.

– Спасибо.

Мужчина вышел, Берни посмотрел на ручные часы, потом на меня.

– Хотите сматывать удочки?

– Конечно, если вы разрешите. Я думаю, что меня подозревают.

– Мы можем позже доставить вам это удовольствие. Только находитесь в таком месте, где вас можно будет найти. Вы же служили в криминальной полиции и знаете все, что нужно. Во многих случаях надо работать быстро, пока не пропали улики. Здесь же наоборот. Если было убийство, то кого можно подозревать? Его жену? Ее здесь не было. Вас? Хорошо, вы были одни в доме и знали, где находится револьвер. Идеальные обстоятельства. Все, кроме мотива. Кроме того, мы должны принять во внимание и то, что вы нам позвонили. Если бы вы его убили, то, думаю, вы бы не стали так вызывающе вести себя.

– Большое спасибо, Берни. Это я хорошо знаю.

– Прислуги дома не было, у нее был выходной. Конечно, кто-то мог случайно зайти в дом. Но этот человек должен был знать, где находится оружие Эда, должен был застать его столь пьяного или спящего и должен был нажать на спуск в тот момент, когда сильный треск моторной лодки мог заглушить звук выстрела. Он должен был удрать отсюда до того, как вы вернулись в дом. Этого допустить я не могу.

Я встал и собрался уходить.

– Хорошо, Берни. Я весь вечер буду дома.

– Хочу сказать вам еще вот что, – задумчиво проговорил Берни. – Этот Эд был звездой среди писателей. Много денег, прекрасная репутация. Я в этом дерьме мало смыслю, но даже в бардаке найдутся люди более приятные, чем в его книжках. Это дело вкуса, и меня, как работника полиции, это не касается. Кроме денег у него была красивая жена, много друзей и никаких забот. Хотелось бы мне знать, почему все показалось ему таким ужасным, что он нажал на спуск? Какова причина его самоубийства? Если вам что-нибудь известно, постарайтесь разгадать это. Ну, до свидания!

Я вышел из дома. Полицейский у двери взглянул на Олса и пропустил меня. Я сел в машину и поехал прямо по газону, чтобы объехать служебные машины, прибывшие сюда. В воротах на меня посмотрел второй полицейский, но ничего не сказал. Я надел солнечные очки и двинулся на автостраду. Улица была тихая и безлюдная. Послеполуденное солнце падало на подстриженные сады и большие просторные виллы.

Приехав домой, я выпил чего-то холодного, поел, открыл окна, расстегнул рубашку и стал ждать, что произойдет дальше. Ждал я долго. В девять вечера позвонил Берни и сказал, что я должен тотчас ехать к нему, не останавливаясь по пути, чтобы нарвать цветов.

Глава 37

В приемной у стены сидел Канди. Он бросил на меня злобный взгляд, когда я прошел мимо него в большой квадратный кабинет. В нем сидел начальник управления полиции Питерсен среди собрания знаков благодарности от публики за двадцать лет добросовестной службы. Стены были увешаны фотографиями лошадей, и на каждом фото был начальник Питерсен. На углах его резного письменного стола красовались лошадиные головы. Чернильницей ему служило полированное лошадиное копыто, вмонтированное в металл. В другом копыте, наполненном белым песком, торчали ручки.

Начальник имел представительную внешность. У него был внушительный орлиный профиль, подбородок немного расплылся, однако он старался держать его так, чтобы это было не очень заметно. Он старался как можно чаще фотографироваться. Ему было около пятидесяти лет, и его отец оставил ему кучу денег. У начальника были черные волосы и загорелое лицо, держался он со спокойным достоинством индейца в сигаретной лавке и не обладал большим умом. Однако никто не считал его мошенником. В его управлении были мошенники, которые обманывали и его, и общество, но они, по мнению Питерсена, не причиняли вреда, – Он всегда был изысканный, не прилагая для этого усилий, – просто он ехал на белом коне во главе процессии и допрашивал обвиняемых перед объективом фотокамеры.

И то так писалось лишь в подписях к снимкам. В действительности он никого не допрашивал и даже не знал, как это нужно делать. Он просто сидел за своим письменным столом, строго глядя на подозреваемого, и показывал камере свой профиль. Загорались вспышки, фотокорреспонденты кланялись, благодарили начальника, подозреваемого уводили, не давая ему раскрыть рта, а начальник уезжал на свою ферму в Сан-Фернандо.

Когда мы с Олсом вошли, начальник Питерсен стоял за своим письменным столом, а фотографы выходили в другую дверь. Начальник надел белый «стетсон» и взял сигару. Он собирался уходить и строго посмотрел на меня.

– Кто это? – спросил он звучным баритоном.

– Это Филип Марлоу, шеф, – ответил Берни. – Он один был в доме, когда застрелился Эд. Хотите, сделаем его снимок?

Начальник оглядел меня.

– Нет, не нужно, – решил он, потом обратился к высокому, седому, по виду усталому мужчине:

– Если я буду вам нужен, то я на ферме, капитан Хернандец.

– Хорошо, начальник.

Питерсен пожелал всем спокойной ночи и ушел.

– Ну хорошо, Марлоу, – устало сказал Хернандец – давайте выкладывайте!

– Почему меня не фотографировали?

– Вы же слышали, что сказал начальник?

– Да, но почему?

Берни засмеялся.

– Вы хорошо знаете почему!

– Думаете, из-за того, что я видный брюнет высокого роста и кто-нибудь будет мной любоваться?

– Кончайте это! – холодно сказал Хернандец. – Перейдем к вашим показаниям. Расскажите все с самого начала!

Я рассказал все с самого начала. Стенографистка записывала, никто меня не перебивал. Все было правдой. Правда и ничего, кроме правды. Однако не вся правда. О чем я умолчал – было мое дело.

– Очень мило, – заметил Хернандец, когда я кончил. – Но кое-что вы утаили.

Он был опасный парень, этот Хернандец. В управлении полиции кто-нибудь должен быть таким. Он продолжал:

– Ночью, когда Эд в своей спальне выстрелил из револьвера, вы вошли в спальню его жены и некоторое время пробыли там за закрытой дверью. Что вы там делали?

– Она позвала меня и спросила, как чувствует себя муж.

– Почему вы закрыли дверь?

– Эд лежал в полусне, и я боялся его разбудить. Кроме того, там ходил слуга и подслушивал. К тому же она сама попросила меня закрыть дверь. Я не думал, что это когда-нибудь будет иметь значение.

– Как долго вы были там?

– Не знаю. Вероятно, минуты три.

– Я предполагаю, что вы пробыли там несколько часов, – холодно сказал Хернандец. – Я достаточно ясно выражаюсь?

Я посмотрел на Берни, тот бесцельно глядел в пространство и, как обычно, держал во рту незакуренную сигарету.

– Значит, вас неправильно информировали на этот счет, капитан.

– Посмотрим. Выйдя из ее спальни, вы пошли в кабинет Эда и проспали там ночь на кушетке. Вернее сказать, остаток ночи.

– Без десяти одиннадцать Эд позвонил ко мне домой. А в его кабинет я вошел в последний раз в ту ночь в третьем часу. Можете называть это «остатком ночи», если вам нравится.

– Приведите сюда слугу! – приказал Хернандец.

Берни вышел и привел Канди. Они посадили его на стул. Хернандец задал ему несколько формальных вопросов: кто он и т.д. Затем сказал:

– Ну хорошо, Канди, Расскажите нам, что произошло после того, как вы помогли Марлоу уложить Роджера Эда в постель.

Я предчувствовал, что произойдет дальше. Канди рассказывал, затаив злобу, спокойным голосом, почти без запинки. При желании он умел прикидываться.

– Он сказал, что бездельничал внизу, на тот случай, если он снова понадобится. Был в кухне, там поел, потом пришел в гостиную. Когда он сидел там в кресле у входной двери, то увидел Эйлин Эд, стоящую в дверях своей спальни, и видел, как она раздевалась. Он видел, как она надела утренний халат, под которым ничего не было, видел, как я вошел к ней в спальню, закрыл дверь и пробыл там несколько часов. Он поднялся по лестнице и стал слушать. Услышал, как скрипели пружины кровати, слышал шепчущиеся голоса. Он понял, что там происходило. Закончив свой рассказ, Канди бросил на меня едкий взгляд, и губы его скривились от злобы.

– Выпроводите его! – приказал Хернандец.

– Один момент, – вмешался я. – Я хочу кое о чем его спросить.

– Вопросы здесь задаю я, – строго сказал Хернандец.

– Вы не знаете какие, капитан. Вы же не были там. Парень лжет. Он знает это, и я знаю.

Хернандец откинулся на спинку кресла и взял ручку начальника. Он согнул ее и отпустил. Она выпрямилась. Ручка была длинная и тонкая, сделанная из склеенного конского волоса.

– Ну, говорите, – разрешил он наконец.

Я обратился к Канди.

– Где вы были, когда видели, как миссис Эд раздевалась?

– Я сидел внизу в кресле, недалеко от входной двери, – мрачно ответил он.

– Между входной дверью и кушетками?

– Как я и говорил.

– Где была миссис Эд?

– Прямо за дверью своей спальни. Дверь была открыта.

– Какой свет горел в гостиной?

– Одна лампа, висячая лампа.

– Какой свет был в галерее?

– Никакого. Но в ее комнате был свет.

– Какой именно?

– Наверно, настольная лампа.

– Верхнего света не было?

– Не было.

– Значит, она раздевалась, стоя перед дверью, потом надела утренний халат. Какой халат?

– Голубой… такой длинный. Она подпоясала его широким поясом.

– Если бы вы не видели, как она раздевалась, то не могли бы знать, что под халатом на ней ничего не было?

Канди пожал плечами. У него был смущенный вид.

– Да, это верно. Но я видел, как она раздевалась.

– Вы лжете. В гостиной нет такого места, откуда вы могли видеть, как она раздевается возле своей двери. Для этого она должна была подойти к самым перилам галереи. Если бы она это сделала, то увидела бы вас.

Канди сверкнул глазами. Я обратился к Берни:

– Вы ведь видели дом.

Берни слегка покачал головой. Хернандеш нахмурился и ничего не сказал.

– В гостиной нет такого места, капитан, откуда он мог бы видеть, что она раздевалась в дверях спальни. А он говорит, что сидел в кресле. Я на десять сантиметров выше его и оттуда могу видеть только верхнюю четверть двери ее спальни. Она должна была подойти к перилам галереи, чтобы он смог это видеть. Зачем ей нужно было выходить туда? Зачем понадобилось ей стоять в дверях? Это ведь не имело смысла.

Хернандец молча посмотрел на меня, затем на Канди.

– А как насчет времени? – спросил он меня.

– Он лжет. Я утверждаю только то, что можно доказать.

Хернандец заговорил с Канди по-испански так быстро, что я не смог их понять. Канди угрюмо смотрел на него и молчал.

– Выведите его! – приказал Хернандед.

Берни подал тому знак и открыл дверь. Канди вышел. Хернандец вынул пачку сигарет, сунул одну в рот и закурил от золотой зажигалки.

Берни вернулся в кабинет. Хернандец тихо сказал:

– Я предупредил парня, что если на дознании он будет рассказывать эти сказки, то не успеет оглянуться, как получит три года в Квентине. Ясное дело, парень с удовольствием сам поспал бы с этой дамой. Если бы он был поблизости, а мы имели бы повод подозревать убийство, он мог бы послужить козлом отпущения – хотя бы потому, что имеет нож. У меня создалось впечатление, что он сильно переживает из-за смерти Эда. У вас есть еще какие-либо вопросы к Марлоу, Олс?

Тот покачал головой. Хернандед посмотрел на меня и сказал:

– Приходите завтра утром и подпишите свои показания! К тому времени их напечатают. К десяти утра мы будем иметь протокол вскрытия тела, но всяком случае предварительный. Вы с чем-то несогласны, Марлоу?

– Не можете ли вы по-другому сформулировать вопрос? А то можно подумать, будто с чем-то я уже согласен.

– Ну хорошо, – устало сказал он. – Уходите! Я иду домой.

Я встал.

– Я, конечно, заранее не предполагал, что Канди наболтает нам чепухи, – сказал Хернандед. – Я использовал его в качестве штопора. Надеюсь, вы не воспримете это как обиду.

– Я вообще ничего не воспринимаю, капитан. Вообще ничего.

Он проводил меня взглядом, не пожелав спокойной ночи. Я прошел через длинный коридор к выходу на Хилл-стрит, сел в свою машину и поехал домой.

Глава 38

Дознание было пустым разговором. Коронер распустил паруса до того, как было готово медицинское заключение, от страха, что поднимется шум в прессе.

Сходя со свидетельского места, я увидел Канди. У него было мрачное и злое лицо – я не имел понятия почему. Он, как обычно, был хорошо одет, в габардиновом костюме цвета какао, в белой нейлоновой рубашке с голубым галстуком. Стоя на свидетельском месте, он был спокоен и производил хорошее впечатление.

Да, шеф в последнее время часто здорово напивался. Да, в ту ночь, когда наверху был выстрел из револьвера, он, Канди, помогал нести шефа в спальню. Да, шеф требовал виски в последний день, до того как он, Канди, ушел из дома, но он отказался принести виски. Нет, о литературной работе мистера Эда он ничего не знает. Он только замечал, что шеф был недоволен собой. Он очень часто выбрасывал листы рукописи, а Канди забирал их из корзины для бумаг. Нет, он не слышал, чтобы мистер Эд с кем-нибудь ссорился. И так далее. Корнер старался что-нибудь выжать из Канди, но тот говорил очень мало. Кто-то его здорово обработал.

Эйлин была в черном и белом, бледная и говорила низким отчетливым голосом, который без искажения воспроизводился громкоговорителями. Коронер очень осторожно обращался с ней, словно сам с трудом сдерживал рыдания. Когда она покидала свидетельское место, он встал и поклонился, она же одарила его легкой мимолетной улыбкой, отчего он чуть не задохнулся от удовольствия.

Выходя из зала, Эйлин прошла мимо, не поглядев на меня, но в последний момент чуть обернулась и слегка кивнула, будто она когда-то давно где-то встречалась со мной.

Когда все закончилось, я, сходя по ступенькам на улицу, догнал Олса. Тот смотрел на движущиеся машины или делал вид, будто смотрит.

– Дорошо сделано, – заметил он, не оборачиваясь. – Можно поздравить.

– И с Канди вы неплохо управились.

– Не я, малыш. Окружной прокурор считает недопустимыми эротические истории.

– Что за эротическая история там была?

Только теперь Берни посмотрел на меня.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся он. – Я не о вас говорю.

Затем его лицо приняло отсутствующее выражение.

– Таких женщин я видел много лет. Насмотрелся на них досыта. Ну, пока, старый дуралей! Позовите меня, когда станете носить двадцатидолларовые рубашки. Я тогда приду и помогу вам надеть пальто.

Люди вокруг нас поднимались и спускались по лестнице. Берни вынул из кармана сигарету, посмотрел на нее, бросил и раздавил каблуком.

– Вы расточитель, – заметил я.

– Выбросил только сигарету, дружище. Это ведь не человеческая жизнь. Возможно, вы женитесь на этой женщине через некоторое время, а?

– Не говорите глупостей.

Я пошел вниз. Берни что-то сказал за моей спиной, но я не обернулся.

Как только я вошел в свою контору, зазвонил телефон. Это опять был Берни.

– Я заеду к вам по пути. Мне нужно вам кое-что сказать.

Наверно, он был в полицейском участке Голливуда или неподалеку от него, так как через двадцать минут уже был в моей конторе. Берни сел в кресло для посетителей и положил ногу на ногу.

– Я находился неподалеку. Приношу извинения. Забудьте это!

– Что нам забывать? Разве мы подрались?

– Согласен. Некоторые люди считают вас двуличным, но я не слышал, чтобы вы когда-нибудь кривили душой.

– А что это за шутка насчет двадцатидолларовых рубашек?

– Да, черт возьми, я просто разозлился, – ответил Берни. – Я подумал о старом Поттере. Он ведь может сказать слово секретарше, та передаст адвокату, тот окружному прокурору Спрингеру, а тот капитану Хернан-децу. Он ведь его личный друг.

– Поттер и пальцем не пошевелит.

– Вы же с ним знакомы. Он имеет с вами дела.

– Я познакомился с ним, и только. Я не нахожу его очень симпатичным, но, может быть, это просто зависть. Он пригласил меня, и мы с ним поговорили. Он высок ростом, довольно энергичный, и не знаю, что еще. Думаю, что он не мошенник.

– Сто миллионов не заработаешь честным путем, – заметил Берни. – Возможно, те, кто стоит наверху, считают, что у него чистые руки. Но маленьких людей он припирал к стенке, разоряя небольшие фирмы и тех, кто там работал.

– Можно подумать, что вы красный, – заметил я, чтобы подразнить его.

– Право, не знаю, – пренебрежительно ответил он, – меня еще не проверяли… Итак, вам кажется правильным, что это сочли самоубийством?

– А что говорит против этого?

– Мне кажется, что это решение неверно, хотя против него трудно возразить. Не нравится мне, что он не оставил письма.

– Он был пьян, – заметил я.

– Это не имеет значения, – ворчливо возразил Берни. – Кроме того, мне не нравится, что он застрелился в кабинете, где жена обязательно должна была все это увидеть. Правильно, он был пьян, но все же мне это не нравится. Потом, мне не нравится, что он нажал на спуск в тот самый момент, когда затрещала моторная лодка. Почему он это сделал? Хотите еще совпадений? Извольте. В тот день, когда прислуга была выходная, жена его забыла взять ключ от дома и вынуждена была звонить, чтобы ей открыли дверь.

– Она могла войти через черный ход, – заметил я.

– Да, я знаю. Я пытаюсь воссоздать ситуацию. Кроме вас, некому было открыть дверь, а она на свидетельском месте заявила, что не знала о вашем присутствии. Если бы Эд был жив, он бы не услышал звонка из своего кабинета. Там звуконепроницаемая дверь. Прислуги по четвергам не бывает дома. Это она тоже забыла, как и свой ключ.

– Вы сейчас сами кое-что забыли, Берни. Моя машина стояла возле дома. Поэтому она могла сообразить, что дома кто-то есть, и позвонила.

Берни усмехнулся.

– Что я еще забыл? Итак, получается такая картина: вы были внизу у озера, моторная лодка оглушительно трещала – это были двое юношей из Арроухеда. Эд спал в своем кабинете или был сильно пьян. Кто-то заранее взял револьвер из его письменного стола, а жена знала, что вы его туда положили, так как вы ей об этом сказали. Теперь предположим, что она не забыла ключ и вошла в дом. Она могла из дома увидеть вас на берегу, заглянуть в кабинет и увидеть спящего мужа. Тогда она взяла револьвер, дождалась подходящего момента, застрелила его и положила оружие там, где его нашли. Потом она вышла из дома, подождала немного, когда удалилась моторная лодка, позвонила в дверь и стала дожидаться, когда вы ей откроете. Что вы на это скажете?

– Какой у нее был мотив?

– Да-да, – кисло сказал Берни, – вот где собака зарыта. Если она хотела отделаться от парня, то это можно было сделать проще. У нее был повод для развода – муж – пьяница и был агрессивен по отношению к ней. Получала бы хорошие алименты, схватила бы жирный кусок. Итак, мотива нет. Кроме того, трудности со временем. Пятью минутами раньше она не смогла бы этого сделать – тогда вы были в доме.

Я хотел кое-что сказать, но Берни поднял руку.

– Спокойнее! Я никого не обвиняю, я просто рассуждаю. Скоро вы со мной согласитесь. В ее распоряжении было десять минут, чтобы это проделать.

– Десять минут, которые невозможно было предвидеть, – сказал я, сбитый с толку. – Тогда и шум надо было запланировать.

Берни откинулся в кресле и вздохнул.

– Не знаю. У вас на все находится ответ, я тоже нахожу на все ответ. Но, несмотря на это, дело мне не нравится. Черт побери, что вы, собственно, делали у этих людей? Парень выписывает вам чек на тысячу долларов, потом рвет его. Разозлился на вас, скажете вы? Скажете, что не хотели брать этот чек? Может быть. Может быть, он думал, что вы спали с его женой?

– Оставьте это, Берни.

– Я ведь не спрашиваю вас, было ли такое дело. Я спросил о том, что он мог думать.

– Это одно и то же.

Берни встал и, нахмурившись, посмотрел на меня.

– Вам дьявольски везет, Марлоу. Второй раз вылезаете из опасной ситуации. Вы слишком, отважны. Вы были очень нужны этим людям и не заработали ни гроша. Вы также были очень нужны некоему Леноксу и, как я слышал, тоже не получили от него ни гроша. На что вы, собственно, живете, дорогой мой? Неужели вы накопили столько денег, что можете не работать?

Я встал, обошел вокруг стола и остановился перед Берни.

– Я романтик, Берни. Когда я слышу ночью крик, то иду выяснять, что случилось. Таким путем ничего не заработаешь. У меня в сейфе лежит банкнота в пять тысяч долларов, но я не истрачу ни цента из этих денег. Потому что я получил ее необычным образом и при очень странных обстоятельствах. Сначала я немного позабавился с ней, а теперь храню ее до поры до времени и смотрю на нее. Но ни единого цента не истрачу.

– Может быть, она фальшивая, – сухо заметил Берни. – Я не знал, что выпускают такие крупные банкноты. Итак, чего же вы хотели добиться?

– Ничего. Я же сказал вам, что я романтик.

– Это я слышал. И не заработали ни гроша, это я тоже слышал.

– Но я могу в любое время послать к черту полицейского. Так что идите к черту, Берни!

– Вы бы не послали меня к черту, если бы я посадил вас в задней комнате под прожектор, дорогой мой.

– Возможно, нам удастся когда-нибудь это попробовать.

Берни подошел к двери и открыл ее.

– Знаете что, малыш? Вы воображаете себя бог знает каким хитрецом, но вы просто глупы. Вы просто тень на стене. Я двадцать лет проработал в полиции без взысканий. Я знаю, когда меня обманывают, знаю, когда от меня что-либо утаивают. Хитрецы всегда водят за нос самих себя. Можете мне поверить, дорогой мой!

Он вышел и хлопнул дверью. Его каблуки застучали по коридору.

Глава 39

Заведение Менди Менендеца в этом году называлось «Эль Тападо». На американо-испанском это означает «Зарытое сокровище», Раньше оно имело другие названия, целый ряд названий. В, одном году оно обозначалось просто голубой неоновой цифрой на высокой стене с северной стороны. С другой стороны был склон холма и подъездная дорога, поворачивающая в сторону, куда не достигает взгляд с улицы. Место для избранных. Мало кто знал о нем, кроме полицейских, гангстеров и людей, могущих платить 30 долларов за обед и любую сумму – до пятидесяти тысяч – в большой тихой комнате на верхнем этаже. По телефону мне ответила женщина, которая ничего не знала, потом я попал на современного парня с мексиканским акцентом.

– Вы хотите говорить с мистером Менендецем? Кто вы?

– Имени не назову, амиго. Личное дело.

– Один момент.

Пришлось довольно долго ждать. Затем со мной заговорил решительный парень. Его голос доносился до меня словно через щель бронированной автомашины. Вероятно, это была просто щель в его лице.

– Кто хочет с ним говорить?

– Моя фамилия Марлоу.

– Кто вы?

– Вы Чик Агостино?

– Нет, я не Чик. Ну, давай говори пароль!

– Оближи мне руку!

Я услышал хихиканье.

– Подождите у телефона.

Наконец послышался другой голос.

– Хелло, ничтожество! Где пожар?

– Вы один?

– Можете говорить, ничтожество. Я сейчас просматриваю номера для ночного кабаре.

– Лучше бы вы перерезали себе глотку.

– А что бы я за это имел?

Мы оба рассмеялись.

– Ну, вы убрали от этого дела свои руки? – спросил Менди.

– Разве вы не слышали? Я снова подружился с парнем, который покончил с собой. Меня теперь называют «бэбй со смертельным поцелуем».

– Интересно, да?

– Нет, совсем неинтересно. Кроме того, я недавно пил чай с Харланом Поттером.

– Неплохо. Мне не довелось.

– Он сказал, что вы должны хорошо ко мне относиться.

– Я незнаком с этим типом и не хочу с ним знакомиться.

– У него длинные руки. Мне от вас ничего не нужно, кроме небольшой справки, Менди. Например, о Поле Марстоне.

– Не слышал о таком.

– Вы слишком быстро ответили. Терри Ленокс носил имя Пола Марстона, когда жил в Нью-Йорке, до того как приехал на Восток.

– Да?

– Отпечатки его пальцев послали в ФБР. Там таких не нашли. Значит, он не служил в американской армии.

– Так.

– Что же мне остается вам сказать? Либо ваш рассказ был чепухой с соусом, либо это произошло где-то еще.

– Где это произошло, я не говорил, ничтожество. Оставьте это дело и забудьте о нем! Помните, что вас предупреждали!

– Ясно. Если мои действия вам не понравятся, то я поплыву на спине к Каталине. Не старайтесь запугать меня, Менди. Я справился с окружным прокурором. Вы были в Англии?

– Не будьте глупцом, ничтожество! В нашем городе всякое может случиться. Ведь случилось же кое-что с таким сильным парнем, как Большой Вилли Магун. Загляните в вечернюю газету!

– Куплю ее, раз вы так говорите. Возможно даже, что там есть мой портрет. А что там с Магуном?

– Как я и говорил, все может случиться. Подробностей я не знаю, я просто прочитал в газете. Видимо, четверо парней в машине с невадским номером подъехали к его дому и там его поджидали. Они позабавились с Магуном, но тому было не до смеха – обе руки в гипсе, челюсть сломана в трех местах, а нога висит на растяжке. С вами это тоже может случиться.

– Он вас беспокоил? Я видел, как он перед баром «Виктор» стукнул вашего Чика об стену. Может быть, мне позвонить своему другу в управление полиции и рассказать об этом?

– Расскажите, ничтожество! – медленно проговорил Менди. – Сделайте это!

– Могу еще добавить, что недавно я обедал с дочерью Харлана Поттера. Вы не находите, что это обстоятельство заслуживает внимания? Может быть, вы ее тоже пожелаете избить?

– Смотрите, ничтожество…

– Вы были в Англии, Менди? Вы, Рэнди Стар и Пол Марстон, или Терри Ленокс? В британской армии? Наверно, у вас были делишки в Сохо, которые стали немножко горячими, и вы решили, что в армии можете отсидеться?

– Теперь слушайте внимательно, Марлоу! Будете ворошить это дело – и вы конченый человек. Терри был моим другом, и я гоже имею чувства. А вы чувств не имеете. Мы с ним были в отряде коммандос. В английском отряде. Дело было в Норвегии, на одном из островов. Это было в ноябре 1942 года. Вот так, а теперь положите трубку и дайте отдохнуть своей усталой голове!

– Большое спасибо, Менди, так я и сделаю. Вашу тайну я сохраню. Никому не расскажу, кроме своих знакомых.

– Купите газету, ничтожество! Почитайте и подумайте. Большого, сильного Вилли Магуна искалечили возле дверей его дома. Как он, наверно, удивился, когда очнулся после наркоза!

Менди положил трубку. Я сошел вниз и купил газету. Все произошло, как сказал Менендец. Парни хотели, чтобы Вилли остался жив. В конце концов, он был из криминальной полиции. У нас гангстеры не убивают полицейских. Они предоставляют это делать преступникам-подросткам. К тому же живой полицейский, провернутый через мясорубку, – гораздо лучшее средство пропаганды. Когда-нибудь он выздоровеет и будет продолжать служить. Он станет ходячим уроком того, что нельзя слишком прижимать людей, особенно когда несешь патрульную службу, завтракаешь в лучших заведениях и ездишь в «кадиллаке».

Я сидел и раздумывал над этим, затем набрал номер детективного агентства Кар на и попросил к телефону Джорджа Питерса. Его не оказалось на месте. Я оставил номер своего телефона и предупредил, что дело срочное. Ожидали, что он вернется к половине шестого.

Я пошел в голливудскую публичную библиотеку и поискал кое-что в комнате, где находились справочники, но нужного мне не нашел. Пришлось поехать на своем «олдсмобиле» в центральную библиотеку. Там я нашел то, что нужно, в маленькой книжке в красном переплете, изданной в Англии. Я кое-что записал и поехал домой. Оттуда я снова позвонил в организацию Карна. Питерса все еще не было, и я попросил девушку передать ему, чтобы он позвонил мне домой.

Джордж позвонил без двадцати шесть. Мы обменялись приветствиями.

– Итак, вы снова влипли в неприятную историю, – весело сказал Джордж. – Почему вы не подыщете себе более спокойную работу, например, бальзамировщика?

– Слишком долго придется этому учиться. Послушайте, я хочу сделаться клиентом вашей фирмы, если это не будет слишком дорого стоить.

– Все зависит от того, что вы хотите, дорогой мой, И вам придется поговорить с Карном.

– Мне нужно узнать кое-что о службе в английской армии Терри Ленокса, или Пола Марстона, в зависимости от того, какое он носил тогда имя. Он был в отряде коммандос. В ноябре 1942 года он был тяжело ранен во время атаки на каком-то норвежском острове и взят в плен немцами. Мне нужно узнать, в какой части он служил и что с ним произошло. В военном министерстве наверняка все это есть. Это не секрет, я полагаю. Скажем, что речь идет о делах по наследству.

– Для этого вам не нужен детектив. Это вы можете сами узнать. Просто напишите туда письмо!

– Не говорите ерунды, Питерс! Ответ я получу месяца через три, а мне он нужен через пять дней.

– Да, вы, конечно, правы, коллега. А что еще вам нужно?

– Вот что. В Англии все акты гражданского состояния хранятся в Соммерсет-хаус. Мне надо знать, фигурирует ли там его имя в связи с рождением, женитьбой или гражданством и т.п.

– Зачем вам это понадобилось?

– Что значит зачем?

– Мне нужно сначала спросить Карна. Возможно, он не согласится взяться за это. Мы не хотим так часто привлекать к себе внимание, как вы. Если он разрешит и вы обязуетесь не разглашать связи с нами, то это будет стоить 30 долларов. Парни за океаном зарабатывают немного, если считать на доллары. Возможно, он возьмет с вас лишнюю десятку, тогда выйдет немного дороже. Прибавим к этому издержки, и выйдет так: 50 долларов за все. Кары обычно берет не меньше двадцати двух долларов за каждую справку.

– И это называется умеренной платой!

Я положил трубку.

Глава 40

В следующее воскресенье утром мне позвонил Говард Спенсер. Он находился в «Риц-Беверли» и предложил выпить с ним в баре.

– Давайте лучше в вашем номере, – сказал я.

– Хорошо, если вам так нравится. Моя комната 328. Только что я говорил с Эйлин Эд. Она, видимо, сохраняет самообладание. Эйлин прочитала рукопись Роджера и сказала, что, по ее мнению, роман нетрудно будет закончить. Он будет значительно короче его прежних книг, но это можно возместить рекламой. Вы, наверно, видите в нас, издателях, бесчувственную банду. Эйлин во второй половине дня будет дома. Естественно, она хочет повидаться со мной, и я тоже этого хочу.

– Через полчаса я буду у вас, мистер Спенсер.

У него были очаровательные просторные апартаменты на западной стороне отеля, с маленьким балкончиком и железными перилами.

Спенсер подал мне руку.

– Присаживайтесь! – сказал он. – Что вы хотите выпить?

– Все равно что, я могу и не пить. Это совсем не обязательно.

– Я выпью амонтильядо. Летом в Калифорнии плохо выпивать. В Нью-Йорке выпиваешь в четыре раза больше, а похмелье гораздо легче.

– Я выпью бокал хлебного виски с лимоном.

Говард поднял трубку и заказал выпивку, затем сел в кресло конфетной расцветки и стал вытирать носовым платком очки. Потом он положил их снова в карман, выпрямился и посмотрел на меня.

– Очевидно, у вас что-то есть на душе. Поэтому вы и хотели поговорить со мной здесь, а не в баре?

– Я отвезу вас в Айдл-Валлей. Я тоже хочу поговорить с миссис Эд.

Смущение появилось на его лице.

– Не знаю, право, захочет ли она с вами говорить, – сказал он.

– Наверняка у нее не будет желания. Но все же мне хочется поехать с вами к ней.

– Не считаете ли вы, что это будет не совсем удобно с моей стороны?

– Разве она сказала вам, что не хочет со мной говорить?

– Прямо она этого не говорила. – Он откашлялся. – У меня создалось впечатление, что она считает вас виновником смерти Роджера.

– Верно. Это она прямо заявила полицейским, приехавшим после его смерти. Вероятно, она говорила это и следователю отдела убийств, проводившему расследование происшествия. На дознании она этого не говорила.

Спенсер откинулся на спинку кресла и стряхнул с рукава пылинку.

– Что вы ожидаете от разговора с ней, Марлоу? У нее ведь были уносные переживания. Могу себе представить, что и жизнь ее некоторое время будет ужасной. Зачем ей заново все это переживать? Вы надеетесь убедить ее, что в этом совсем неповинны?

– Она сказала полицейским, что я убил Роджера.

– Наверно, она сказала это в переносном смысле. Иначе…

Раздался звонок в дверь. Спенсер встал и открыл ее. Вошел коридорный с выпивкой. Он поставил ее с таким энтузиазмом, будто сервировал званый обед из семи блюд. Спенсер подписал счет и дал ему полдоллара. Тот удалился. Спенсер взял свой бокал и отвернулся, словно не желая подать мне бокал. Я не тронул его.

– Иначе что? – спросил я.

– Иначе она и при дознании что-нибудь сказала бы, не правда ли? – Нахмурившись, он смотрел на меня. – Мне кажется, что нет смысла об этом говорить. А о чем, собственно, вы хотели со мной поговорить?

– Это вы хотели со мной поговорить.

– Недавно, когда я говорил с вами по телефону из Нью-Йорка, вы сказали мне, будто я сделал слишком поспешные выводы, – холодно проговорил Спенсер. – Я заключил из этого, что вы можете мне кое-что объяснить. Ну, так в чем дело?

– Я объясню вам в присутствии миссис Эд.

– Этого мне не хочется. Я считаю, что вам следует поговорить с ней наедине. Я очень ценю Эйлин. Мне предстоит подвести итог трудов Роджера, насколько это возможно. Если Эйлин так настроена против вас, как вы считаете, то я не хочу приводить вас в ее дом. Должны же вы это понять!

– Хорошо, – ответил я, – оставим это. Мне нетрудно будет приехать и поговорить с ней. Я только хотел иметь при этом свидетеля.

– Зачем вам свидетель?

– Это вы узнаете в ее присутствии или вообще не узнаете.

– Значит, я не узнаю.

Я встал.

– Вы ведете себя совершенно правильно, Спенсер, Вы хотите взять рукопись Роджера, если она пригодна для печати. Вы хотите быть с ней милым. Намерение похвальное. У меня такого намерения нет. Всего хорошего и до свидания!

Спенсер вдруг встал и подошел ко мне.

– Один момент, Марлоу! Не знаю, что у вас на душе, но, кажется, это очень серьезно, В смерти Роджера есть что-нибудь таинственное?

– Ничего таинственного нет. Он убит выстрелом в голову из револьвера «веблей». Разве вы не читали сообщения о дознании?

– Читал.

Он стоял рядом со мной со смущенным лицом.

– Я прочитал то, что было напечатано в газетах на Восточном побережье, и через два дня подробное сообщение в лос-анджелесских газетах. Роджер был в доме один, вы находились неподалеку. Домашней прислуги не было, а Эйлин уехала в город за покупками. Она вернулась вскоре после того, как это случилось. Выстрел раздался в тот момент, когда на озере трещала моторная лодка, поэтому вы его не услышали.

– Верно, – сказал я. – Потом моторная лодка ушла, и я пошел к дому. Я услышал звонок в дверь, а когда открыл ее, там стояла Эйлин. Она забыла ключ от дома. Роджер был уже мертв. Она заглянула в дверь кабинета, решила, что он спит, и вскипятила чайник. В это время я зашел в кабинет, заметил, что Роджер не дышит, и узнал почему. Я тотчас позвонил в полицию.

– Не вижу здесь таинственности, – спокойно сказал Спенсер. – Револьвер принадлежал Роджеру, и он стрелял из него за неделю до этого. Вы видели, как Эйлин отнимала у него револьвер. Его душевное состояние, дурное настроение из-за своей работы и образ жизни – все это проявилось снова.

– Эйлин сказала вам, что рукопись хороша. Почему же у него было дурное настроение?

– Это, знаете, только ее личное мнение. Возможно, она очень плохая. А может быть, Роджер считал ее хуже, чем она есть. Рассказывайте дальше! Я ведь не совсем дурак, знаю, что это не все.

– Сотрудник отдела убийств, проводивший расследование, мой старый друг. Он упрямая ищейка и опытный криминалист. Ему многое не понравилось. Почему Роджер не оставил письма, что было бы его писательским рефлексом? Почему он не посчитался с тем, что при виде его трупа с женой сделается плохо? Почему он выбрал такой момент, когда выстрела нельзя было расслышать? Почему Эйлин уехала в город в тот день, когда прислуга была выходная, и оставила Роджера одного? Как вы помните, она говорила, будто не знала о моем присутствии.

– Бог мой! – пробормотал Спенсер. – Не хотите ли вы сказать, что этот глупец криминалист подозревает Эйлин?

– Он подозревает, но не знает мотива.

– Это же смешно. Почему он не подозревает вас? Вы имели достаточно времени это сделать. Так нет же, он прицепился к тем нескольким минутам, какие Эйлин могла использовать. Кроме того, она забыла свой ключ.

– А какой мотив мог быть у меня?

Спенсер нагнулся, взял мой бокал виски с лимоном и залпом выпил его. Осторожно поставив бокал, он вытер губы и пальцы носовым платком, потом убрал его и уставился на меня.

– Разве следствие еще не закончено?

– Не могу сказать. Несомненно одно: скоро будет известно, достаточно ли много выпил Роджер, чтобы прийти в бесчувственное состояние. Если да, то будет еще один следственный раунд.

– И вы хотите, – медленно проговорил Спенсер, – побеседовать с Эйлин в присутствии свидетеля?

– Конечно.

– Насколько я понимаю, у вас могут быть две причины, Марлоу: либо вы сами до смерти боитесь, либо считаете, что Эйлин ужасно боится.

Я кивнул.

– Итак, кто же из вас? – мрачно спросил Спенсер.

– Я не боюсь.

Он посмотрел на ручные часы.

– Великий боже, я все же надеюсь, что вы сошли с ума.

Мы молча посмотрели друг на друга.

Глава 41

По дороге к северу через Голдуотер-каньон становилось все жарче. Я взглянул на Спенсера. На нем была надета жилетка, однако, видимо, не жара его донимала, а нечто другое. Он смотрел в ветровое стекло и молчал.

Я свернул на пыльную разбитую дорогу и медленно поехал по ней до въезда в Айдл-Валлей.

Вскоре мы добрались до дома Эдов, я свернул к воротам и остановился позади «ягуара» Эйлин. Спенсер вышел из машины и зашагал по покрытой плитами дорожке к веранде. Он позвонил, и дверь тотчас открылась. За ней стоял Канди в белом пиджаке. Все было в порядке.

Спенсер вошел в дом. Канди бросил на меня быстрый взгляд и захлопнул дверь перед моим носом.

Я подождал, но ничего не происходило. Тогда я начал звонить. Открылась дверь и вышел негодующий Канди.

– Убирайтесь! Можете ждать, пока не почернеете. Хотите получить в живот нож?

– Я пришел поговорить с миссис Эд.

– Она не хочет вас знать.

– Прочь с дороги, деревенщина! Я пришел по делу.

– Канди! – раздался сердитый оклик Эйлин.

Он бросил на меня еще один злобный взгляд и вошел в дом. Я тоже вошел и запер дверь. Эйлин стояла около кушетки, Спенсер рядом с ней. Выглядела она фантастически. На ней были белые парусиновые брюки, белая спортивная блузка с короткими рукавами, из кармана на левой стороне груди выглядывал лиловый платочек.

– В последнее время у Канди появились диктаторские замашки, – сказала Эйлин Спенсеру. – Я так рада вас видеть, Говард. Так мило, что вы решились проделать такой длинный путь. Я не знала, что вы приедете не один.

– Марлоу подвез меня, – сказал Спенсер. – Кроме того, он хочет с вами поговорить.

– Не представляю себе о чем, – холодно заметила Эйлин и наконец так же холодно посмотрела на меня. – Ну?

– Это не к спеху, – ответил я.

Она села, я тоже сел на другую кушетку. Спенсер нахмурился, снова вынул очки и навел на них блеск. Это дало ему возможность непринужденно хмуриться. Потом он сел на другой конец моей кушетки.

– Я рассчитывала, что вы приедете к обеду, – улыбаясь, сказала ему Эйлин.

– Сегодня не могу, спасибо.

– Не можете? Ну конечно, у вас так много дел… Не хотите ли посмотреть рукопись?

– Если можно.

– Конечно. Канди! Ах, он вышел. Она лежит в кабинете Роджера на письменном столе. Я сейчас принесу.

Спенсер встал.

– Разве я не могу этого сделать?

Не дожидаясь ответа, он пошел, по дороге обернулся, бросил на меня удрученный взгляд и вышел из комнаты. Я спокойно сидел и ждал. Эйлин холодно посмотрела на меня.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – спросила она.

– О том о сем. Как я вижу, вы снова надели этот медальон.

– Я часто ношу его. Очень давно мне подарил его любимый человек.

– Да, это вы мне уже рассказывали. Это какой-то военный знак различия, не так ли?

Эйлин подняла медальон на тонкой цепочке.

– Это копия, сделанная ювелиром. Меньше оригинала, из золота и эмали.

Вошел Спенсер. Он снова сел и положил перед собой на стол толстую стопу желтых листов бумаги. Бросив на них рассеянный взгляд, он устремил его на Эйлин.

– Можно мне поближе рассмотреть ваш медальон? – спросил я.

Она сняла его с цепочки и подала, вернее, бросила мне в руку. Затем с любопытством и удивлением посмотрела на меня.

– Почему вас заинтересовала эта вещица? Это значок так называемых Артисте Райфлз, отряда ополчения. Человек, подаривший его мне, вскоре пропал без вести. Это было в Андалснез, в Норвегии, весной того страшного сорокового года.

Эйлин улыбнулась и сделала рукой жест.

– Эйлин всю бомбежку пробыла в Лондоне, – проговорил невыразительно Спенсер. – Она не могла оттуда уехать.

Мы не обратили на Спенсера внимания.

– Вы тоже его любили, – заметил я.

Эйлин опустила глаза, а когда подняла их, наши взгляды встретились.

– Это было давно, – сказала она. – И была война. Тогда происходили странные вещи.

– Тогда происходило нечто большее, миссис Эд. Кажется, вы забыли, что говорили об этом. «Страстная, невероятная, таинственная любовь, которая бывает раз в жизни». Так вы говорили. И вы все еще любите его. Как хорошо, что у меня те же инициалы, что и у него[1]. Я полагаю, что из-за этого вы и обратились ко мне.

– У него было совсем другое имя, – холодно заметила Эйлин. – И он мертв, мертв, мертв.

Я протянул Спенсеру золотой с эмалью медальон. Он нерешительно взял его в руки.

– Я уже видел его, – пробормотал он.

– Обратите внимание, правильно ли я толкую изображение, – сказал я. – Оно состоит из широкого кинжала на белой эмали в золотом обрамлении. Кинжал направлен острием вниз перед парой сложенных крыльев с перьями, торчащими вверх. Перед кинжалом лозунг: «Риск – благородное дело».

– Правильно, – сказал Спенсер. – Разве это так важно?

– Миссис Эд сказала, что это знак различия подразделения ополчения Артисте Райфлз. Сказала, что этот медальон ей подарил мужчина, служивший в этом подразделении, который во время норвежской кампании британской армии пропал без вести в Андалонез в 1940 году.

Эйлин внимательно слушала, а Спенсер пристально глядел на меня. Я не фантазировал, я знал, что говорю. Эйлин тоже знала. Она нахмурила, брови и сидела с мрачным и враждебным выражением лица.

– Это был нарукавный знак различия, – продолжал я. – Отряды Артисте Райфлз помогали вести войну в воздухе. Сначала они входили в пехотные подразделения ополчения. Этот значок появился на свет в 1942 году. Поэтому никто не мог подарить его миссис Эд в 1940 году. Кроме того, в 1940 году в Норвегии не было отрядов Артисте Райфлз. Там были части ополчения Шервуд Форестерс, но никак не Артистс Райфлз. Вы, наверно, находите эти объяснения низостью с моей стороны?

Спенсер положил медальон на стол и подвинул его к Эйлин.

– Вы полагали, что я этого не знала? – спросила меня Эйлин.

– А вы полагали, что Британское военное министерство этого не знает? – быстро ответил я вопросом.

– Очевидно, здесь произошло какое-то недоразумение, – мягко заметил Говард.

Я повернулся и пронизывающе посмотрел на него.

– Можно и так сказать, – согласился я.

– Можно также сказать, что я лгу, – едко заметила Эйлин. – Я не знала никакого Пола Марстона, не любила его, он не дарил мне копии своего знака различия. Он не пропал без вести, его вообще не существовало. Я сама купила медальон в Нью-Йорке в специализированном магазине, где продаются вещи, привезенные из Англии, такие как кожаные шлемы, значки, школьные галстуки и прочая чепуха. Довольны вы таким объяснением, мистер Марлоу?

– Последней его частью да, но первой нет. Наверняка кто-то вам сказал, что это значок Артисте Райфлз, подробности же он забыл или просто не знал. Но с Полом Марстоном вы были знакомы. Он действительно служил в этом подразделении и пропал без вести в Норвегии. Однако это случилось не в 1940 году, миссис Эд. Это произошло в 1942 году. Марстон находился в отряде коммандос, только не в Андалснез, а, на маленьком острове у побережья, где его отряд подвергся внезапной атаке.

– Я не вижу причин для этих враждебных пререканий, – деловым тоном сказал Спенсер.

Теперь он играл желтой бумагой, лежащей перед ним.

Не знаю, то ли он хотел мне помочь, то ли просто злился. Он поднял стопку рукописи и взвесил ее на руке.

– Хотите купить ее на вес? – спросил я его.

Говард сделал удивленное лицо и улыбнулся.

– Эйлин пережила в Лондоне тяжелые времена, – сказал он. – Она могла кое-что перепутать.

Я вынул из кармана сложенную бумагу.

– Конечно, – согласился я. – К примеру, с кем обвенчалась. Здесь у меня копия свидетельства о браке. Оригинал находится в Какстон-холле в Лондоне. Дата женитьбы август 1942 года. Женихом был Пол Эдвард Марстон, невестой Эйлин Виктория Сампсел. В известном смысле миссис Эд права. Он не был Полом Эдвардом Марстоном. Это было вымышленное имя, так как военнослужащим требовалось разрешение на брак. У него во время войны было другое имя и фамилия. Меня удивляет, что никто не потрудился это выяснить, а ведь достаточно было только навести справки. У меня есть вся его военная история.

Спенсер совсем притих. Он откинулся назад и пристально глядел, но не на меня, а на Эйлин. Она тоже смотрела на него с тонкой, полуумоляющей, полуобольстительной улыбкой.

– Но он умер, Говард. Уже давно, до того, как я познакомилась с Роджером. В конце концов, какое это имеет значение? Роджер все это знал. Я всегда пользовалась своим девичьим именем. Обстоятельства вынуждали меня к этому. Оно было в моем паспорте. – Эйлин замолчала, вздохнула и медленно опустила руку на колено. – Все кончено, все потеряно, все прошло.

– Роджер точно знал об этом? – спросил Говард.

– Кое-что он знал, – ответил я. – Имя Пола Мар-стона было ему знакомо. Однажды я спросил о нем Роджера, и он как-то странно на меня взглянул. Но ничего не сказал.

– Ну конечно, Роджер все знал, – обратилась Эйлин к Спенсеру.

Она смотрела на него со снисходительной улыбкой, словно он не сразу понимал. Как она это разыгрывала!

– Почему же вы назвали неверную дату? – сухо спросил он. – Почему вы сказали, что человек пропал без вести в сороковом году, когда это произошло в сорок втором? Почему вы носите этот медальон, если он не был вам подарен, и все время подчеркиваете, что кто-то вам его подарил?

– Вероятно, я находилась в полусне, – тихо ответила Эйлин, – Или, вернее сказать, в кошмаре. Многие мои друзья погибли от бомбежек. Если тогда кому-нибудь говорили «спокойной ночи», то это звучало как прощание навсегда. Так часто бывало. Еще тяжелее было прощаться с солдатом. Всегда погибали самые милые, самые порядочные.

Я молчал, Спенсер тоже. Эйлин посмотрела на медальон, лежавший перед ней на столе, потом взяла его и снова прикрепила к цепочке на шее.

– Знаю, я не имею права подвергать вас допросу, – медленно проговорил Спенсер. – Оставим это! Марлоу придал значку и венчанию слишком большое значение. На один момент он действительно поставил меня в тупик.

– Мистер Марлоу, – тихо заметила Эйлин, – любит делать из пустяков большие дела. Но когда речь идет о действительно важном деле – например о спасении человеческой жизни, – то он стоит на берегу озера и глазеет на моторную лодку.

– И вы больше не видели Пола Марстона? – спросил я.

– Как я могла его видеть, когда он погиб?

– Вы же точно этого не знаете. От Красного Креста не было сообщения о его смерти. Он ведь мог находиться в плену.

Эйлин вдруг взяла себя в руки.

– В октябре 1944 года, – медленно проговорила она, – Гитлер дал приказ передать гестапо всех пленных из спецкоманд. Я и все мы знали, что это означает. – Она снова сделала над собой усилие и обратилась ко мне: – Вы ужасный человек! Вы заставляете меня заново переживать все это, чтобы наказать меня за маленькую невинную ложь. Представьте же себе, что человек, которого вы любите, попал им в руки и вам известно, что с ним произойдет! Разве так удивительно, что мои воспоминания были не совсем верными?

– Мне нужно что-нибудь выпить, – заявил Говард. – Обязательно чего-нибудь выпить.

Эйлин хлопнула в ладоши, и Канди, как всегда, появился словно ниоткуда. Он вежливо склонился над Спенсером.

– Что бы вы хотели, сеньор Спенсер?

– Чистого виски, только крепкого! – ответил тот.

Канди прошел в угол и выдвинул бар из стены. Потом достал бутылку, налил в бокал изрядную порцию и поставил его перед Спенсером. Сделав это, он повернулся и собрался уходить.

– Канди, – тихо сказала Эйлин, – может быть, мистер Марлоу тоже хочет выпить.

– Нет, спасибо, – сказал я. – Мне не надо.

Канди фыркнул и вышел. Снова наступила пауза. Спенсер выпил половину, поставил бокал на стол и закурил сигарету. Он, не глядя, обратился ко мне:

– Миссис Эд или Канди могут довезти меня до Беверли-хилл. Или я возьму такси. Я полагаю, что вы уже сказали все, что хотели.

Я сложил заверенную копию брачного свидетельства и сунул ее в карман.

– Вы на самом деле хотите все это так оставить? – спросил я его.

– Всё этого хотят.

– Хорошо.

Я встал.

– Кажется, я совершил глупость, пытаясь действовать таким путем. Как крупный издатель, вы должны быть умным человеком – если для вашей профессии требуется ум. Вы должны понять, что я не приехал бы сюда ради пустяков. Я раскопал эту старую историю и потратил на это собственные деньги не затем, чтобы просто схватить кого-либо за горло. Я не стал бы выяснять прошлое Пола Марстона из-за того, что его убили в гестапо, или из-за того, что миссис Эд носит фальшивый медальон. Я сделал это не из-за того, что она переврала даты, не из-за ее поспешного брака с ним. Я ничего не знал, кроме его имени. Откуда, вы думаете, я его узнал?

– Наверно, кто-нибудь назвал вам его имя, – ответил Спенсер.

– Правильно, мистер Спенсер. Некто, встретившийся с ним в Нью-Йорке после войны, а позже видевший его с женой у Чейзена.

– Марстон довольно распространенная фамилия, – заметил Говард и приложился к бокалу. Я снова сел, – Вероятно, Пол Марстон не один на свете. В телефонном справочнике Нью-Йорка, например, есть 19 Говардов Спенсеров.

– Совершенно верно. Но как вы думаете, у скольких Полов Марстонов было ранено взрывом снаряда лицо и остались шрамы от небрежно сделанной операции?

Спенсер умолк, слышно было его дыхание. Он вынул носовой платок и вытер виски.

– Сколько, по вашему мнению, Полов Марстонов во время войны могли спасти в Норвегии жизнь двум отчаянным азартным игрокам, некоему Менди Менендецу и Рэнди Стару? Они оба еще ворочают делами и имеют хорошую память. Можете спросить их, если хотите. Почему мы должны продолжать разговор, Спенсер? Да потому, что Пол Марстон и Терри Ленокс – одна и та же личность. Это доказано, и никаких сомнений быть не может.

Я почувствовал укол чем-то острым в затылок. Я нагнулся вперед и оглянулся. Сзади меня стоял Канди с ножом в руке. Его смуглое лицо окаменело, но в глазах было мрачное, незнакомое выражение.

– Вы устали, амиго, – нежно сказал он. – Я приготовлю вам выпить, хорошо?

Канди защелкнул нож, и тот исчез в боковом кармане его пиджака. Он бесшумно отошел.

Только теперь я посмотрел на Эйлин. Она сидела, нагнувшись вперед и крепко сжав руки. Когда она стала говорить, ее голос доносился словно издалека, будто механический голос по телефону сообщал точное время, нисколько не изменяя интонаций.

– Однажды я его увидела, Говард, только один раз. Я с ним не разговаривала. Он страшно изменился. Его волосы поседели, а лицо уже не было прежним. Но я его, конечно, узнала, он меня тоже. Мы посмотрели друг на друга, и больше ничего не было. Потом он вышел из комнаты, а на следующий день исчез из своего дома. Его и ее я видела у Лорингов, ранним вечером. Вы тоже там были, Говард, и Роджер там был. Я полагаю, вы тоже его видели.

– Мы были друг другу представлены, – сказал Спенсер. – Я знал, на ком он был женат.

– Линда Лоринг сказала мне, что он просто исчез. По какой причине, она не говорила, но никакой ссоры не было. Через некоторое время та женщина развелась с ним, но еще позже я узнала, что она снова нашла его и они снова поженились. Бог знает почему. Думается мне, что он сидел без денег, и это явилось главной причиной. Он знал, что я замужем за Роджером. Мы были потеряны друг для друга.

– Почему? – спросил Говард.

Канди молча поставил передо мной бокал бурбона. Он вопросительно посмотрел на Говарда, но тот покачал головой. Канди удалился, никто не обращал на него внимания. Он был подобен рабочему по реквизиту на спектакле в китайском театре, который переставляет предметы на сцене, а актеры и публика не замечают его.

– Почему? – повторила Эйлин, – Ах, этого вам не понять. То, что было между нами, безвозвратно прошло. Это нельзя было восстановить. Я обманывала саму себя, когда надеялась снова найти его – такого же сильного, молодого и неиспорченного. Я нашла мужа этой рыжей твари, и мне стало противно. В то время я уже знала, что между ней и Роджером что-то было. Я не сомневаюсь, что Пол это тоже знал. И Линда Лоринг тоже, она сама немного распутная. Такие уж они все в этой семье. Линда спросила меня, почему я не разведусь с Роджером и не вернусь к Полу. После того как он побывал в объятиях, в которых побывал и Роджер? Нет, спасибо! Для этого требовалось немного больше вдохновения. Роджера я могла простить: он пил и не соображал, что делает. Он был озабочен своей работой и сам себя ненавидел за то, что работает только ради денег. Он был слабохарактерный, неуравновешенный, в разладе с самим собой. Для меня он был просто мужем, а Пол для меня – все или ничто. Под конец он стал ничем.

Я выпил глоток из бокала. Спенсер свой уже осушил. Он царапал ногтем материю на кушетке, забыв про стопу бумаги, лежащую перед ним, – этот незаконченный роман известного писателя.

– Я бы не сказал, что он был ничем, – возразил я.

Эйлин подняла взор и неуверенно посмотрела на меня, затем снова опустила глаза.

– Меньше чем ничем, – иронически сказала она. – Он знал, что она собой представляла, и все же женился на ней. А потом убил ее, удрал и покончил с собой.

– Он не убивал ее, и вы это знаете, – заявил я.

Эйлин гибким движением выпрямилась и пристально посмотрела на меня ничего не выражающими глазами. Спенсер пробормотал про себя что-то неразборчивое.

– Ее убил Роджер, – сказал я, – И вы это тоже знаете.

– Он вам признался в этом? – тихо спросила Эйлин.

– В этом не было необходимости. Но он несколько раз намекал на это. Когда-нибудь он обязательно сказал бы об этом мне или кому-либо другому. Его терзало сознание того, что он не может на это решиться.

Эйлин покачала головой.

– Нет, мистер Марлоу, не это терзало его. Роджер не помнил, что убил ее. Его сознание было полностью отключено. Он знал, что нечто произошло, и пытался восстановить это в памяти, но безуспешно. Шок загасил его память. Может быть, когда-нибудь он вспомнил бы это, возможно, он вспомнил в последние минуты своей жизни, но не раньше. Не раньше.

– Этого же просто не бывает, Эйлин, – пробурчал Говард.

– Нет, бывает! – возразил я. – Мне известны два хороших примера. В одном случае человек так напился, что ничего не соображал. Он убил женщину, которую подцепил в баре. Задушил ее платком, который был на ней, заколотый красивой булавкой. Она привела его к себе домой, и что там случилось – не знаю. Но когда нашли ее труп и полиция поймала этого типа, то булавка эта находилась в его галстуке, а он не имел никакого понятия, где он ее взял.

– С Роджером этого не могло быть, – упорствовал Спенсер. – Он был не более ненормален, чем я.

– Он почти ничего не соображал, когда напивался, – сказал я.

– Я присутствовала при этом, – заявила Эйлин.

Я видела, как он это сделал.

Я усмехнулся. Наверно, это было подобие безрадостной усмешки.

– Теперь она нам все расскажет, – сказал я Говарду. – Слушайте внимательно! Теперь ей больше ничего не остается.

– Да, это верно, – горячо сказала Эйлин. – Речь пойдет о вещах, которых про врагов своих не пожелаешь рассказывать, а мне приходится говорить о собственном муже. Если придется рассказать об этом в зале суда, то у меня не будет друзей, Говард. Ваш любимый, уважаемый, великолепный автор, дающий большие доходы, будет выглядеть довольно гадко. Неистово эротичный на бумаге, скажете вы? Но о чем писал этот бедный дурень, то он и делал в собственной жизни! Я тайно наблюдала за ними обоими. Мне надо было стыдиться этого, но я не стыдилась. Я видела всю эту ужасную сцену. Тот очаровательный дом для гостей, который они использовали для своих любовных свиданий, стоял в отдалении, с собственным гаражом, со входом из боковой улочки-тупика, укрытый от взоров большими деревьями. У Роджера, наконец, наступил момент, когда он уже ни на что был не способен, – слишком много выпил. Он стал уходить от нее, но она вышла за ним из дома, ругаясь, совершенно голая, держа в руке какую-то статуэтку. У нее был такой омерзительный вид, что я даже не стала пытаться ее уговорить. Затем она попыталась ударить Роджера статуэткой. Вы мужчины и должны знать, как мужчину шокируют безобразные ругательства, которые он слышит от культурной с виду женщины. Роджер был пьян, и уже раньше у него бывали приступы агрессивного поведения, так случилось и на этот раз. Он вырвал из ее рук фигурку. Остальное можете себе представить.

– При этом все кругом должно быть в крови, – заметил я.

– В крови? – горько усмехнулась Эйлин, – Посмотрели бы вы на него, каким он приехал домой! Когда я пошла к своей машине, чтобы уехать оттуда, он стоял и смотрел на Сильвию. Потом он нагнулся, поднял ее на руки и понес в дом для гостей. Тогда я заметила, что шок его стал проходить. Примерно через час он вернулся домой, совершенно спокойный и немного уже протрезвевший. На лице его, на волосах и на пиджаке была кровь. Я притащила его в ванную, сняла с него одежду, вымыла его и уложила в постель. Потом я достала старый чемодан, засунула туда все окровавленные вещи и вымыла в ванной раковину и пол. Затем я намочила полотенце, вытерла им кровь с его машины и поставила ее в гараж. Роджер уснул, а я села в свою машину и поехала к Чатсвортской плотине. Можете себе представить, что я сделала там с чемоданом, полным окровавленных вещей. – Эйлин бросила на Спенсера быстрый взгляд и продолжала: – Когда я уехала, Роджер встал и выпил много виски. На следующее утро он совсем ничего не помнил. Он ни слова не сказал мне об этом и, судя по его поведению, страдал только от похмелья. Я ему тоже ничего не сказала.

– Он должен был заметить пропажу вещей, – сказал я.

Эйлин кивнула.

– Наверно, он их хватился когда-нибудь, но не говорил мне об этом. В тот день газеты были полны сообщениями об убийстве. Пол скрылся и потом застрелился в Мексике. Откуда мне было знать, что это так кончится? Роджер был моим мужем. Он совершил отвратительный поступок, но она тоже была отвратительное существо. И Роджер не сознавал того, что делал. Потом, так же внезапно, газеты перестали об этом писать. Должно быть, отец Линды предпринял кое-что в этом направлении. Конечно, Роджер читал газеты, но высказывал по этому делу замечания как посторонний наблюдатель, случайно узнавший обо всем.

– Неужели вы тогда не боялись? – спросил Спенсер.

– Я была просто больна от страха, Говард. Я боялась, что Роджер убьет меня, если вдруг вспомнит все это. Он был хорошим актером, как и большинство писателей, и я боялась, что он уже все вспомнил и дожидался только удобного момента. Но я не была в этом уверена. Возможно, что он навсегда забыл бы эту историю. А Пол был мертв.

– Если он не сказал ни слова о вещах, которые вы утопили в озере, значит, что-то подозревал, – заметил я – и вспомните еще про записку, которую он оставил на пишущей машинке в тот вечер, когда выстрелил в потолок. Я уничтожил эту писанину по его просьбе. Полагаю, что вы ее прочли.

– Я не читала того, что он писал в своем кабинете.

– Вы же прочли бумажку, напечатанную им, когда его увез доктор Веррингер. Вы даже достали ее из корзины для бумаг.

– Это совсем другое дело, – холодно ответила Энлин. – Тогда я хотела узнать, куда он мог уехать.

– Ну хорошо, – сказал я и откинулся назад. – Двинемся дальше?

Эйлин с печальным видом медленно покачала головой.

– По-моему, не стоит. Перед тем как покончить с собой, Роджер, возможно, все это вспомнил. Этого мы не узнаем. И надо ли это узнавать?

Спенсер откашлялся.

– Чем мог помочь вам Марлоу в этой истории? Это была ваша идея пригласить его. Вы уговорили меня обратиться к нему.

– Я страшно боялась. Боялась Роджера и боялась за Роджера. Мистер Марлоу был другом Пола, был почти последним, кто его видел. Можно было предположить, что Пол ему кое-что рассказал. Я хотела в этом убедиться и в случае опасности иметь его на своей стороне. Если бы даже он узнал обстоятельства дела, вероятно, все еще имелась возможность спасти Роджера.

Вдруг, без видимой причины, Спенсер стал горячиться. Он нагнулся вперед и сказал:

– Я хочу вот что выяснить, Эйлин: Марлоу – частный детектив, он был на плохом счету у полиции. Его посадили в тюрьму, Якобы он помог Полу – я называю его так, как вы, – бежать через границу в Мексику. Это было преступление, если Пол был убийцей. Если бы Марлоу узнал истинные обстоятельства дела и получил бы возможность оправдаться, то неужели вы надеялись, что он будет молчать и сидеть сложа руки?

– Я боялась, Говард. Неужели вы не понимаете? Я жила под одной крышей с убийцей, который, вероятно, был сумасшедшим. Большую часть времени я была с ним одна.

– Это я могу понять, – все еще горячо сказал Спенсер. – Но Марлоу не поселился здесь, и, таким образом, вы все равно остались одна. Потом Роджер выстрелил из револьвера, и после этого вы тоже неделю были одни. А когда Роджер застрелился, то, на ваше счастье, у вас дома был только один Марлоу.

– Все это верно, – согласилась Эйлин. – Ну и что? Что из этого?

– Хорошо, очень хорошо, – сказал Спенсер. – Может быть, вы надеялись, что Марлоу, узнав обстоятельства дела, вложит револьвер в руку Роджера во время вашего отсутствия и скажет ему: «Послушайте, дорогой, вы убийца. Я знаю это, ваша жена тоже знает. Она чуткая женщина и достаточно страдала. Будьте так добры, нажмите на спуск! Все будут думать, что вы сделали это от пьянства. Ну, а я пойду прогуляться на озеро и покурю, дорогой мой. Всего хорошего и желаю успеха! Ах да, вот револьвер. Он заряжен, берите.»

– Вы невыносимы, Говард. Ничего подобного я не думала.

– Вы сказали полицейским, что Марлоу убил Роджера. Как это понять?

Эйлин с опаской взглянула на меня.

– Это было несправедливое обвинение. Я сказала, не подумав.

– Возможно, вы подумали, что его застрелил Марлоу, – задумчиво добавил Спенсер.

Ее глаза сузились.

– Ах нет, Говард. Зачем ему было это делать? Это отвратительная мысль.

– Почему? – спросил Спенсер. – Что здесь отвратительного? Полиция тоже так подумала. А Канди назвал им мотив. Он сказал, что в ту ночь, когда Роджер выстрелил в потолок, Марлоу два часа находился в вашей спальне, после того как Роджер принял таблетки и заснул.

Эйлин покраснела до корней волос и безмолвно смотрела на Спенсера.

– И вы были совсем раздеты, – грубо добавил Спенсер. – Так, во всяком случае, утверждал Канди.

– Но во время дознания… – начала она ломко.

Спенсер перебил ее:

– Полиция не поверила Канди. Вот почему при дознании он не повторил этого.

– Ох, – с облегчением вздохнула Эйлин.

– Кроме того, – холодно продолжал Спенсер, – полиция подозревает вас. Они до сих нор подозревают вас. Им только нужно найти мотив. Мне кажется, теперь они его найдут.

Эйлин вскочила.

– Я полагаю, что теперь вам обоим лучше всего покинуть мой дом! – гневно воскликнула она. – И чем скорее, тем лучше.

– Итак, вы сделали это или нет? – спокойно спросил Спенсер.

Он взял свой бокал, но увидел, что тог пуст.

– Что сделала?

– Застрелили Роджера?

Эйлин встала и пристально посмотрела на Спенсера. Краска сошла с ее липа. Она побледнела и была полна гнева.

– Этот вопрос вам зададут на суде, – добавил он.

– Меня не было дома, я забыла свой ключ. Мне пришлось звонить, чтобы попасть в дом. А когда я пришла, Роджер был уже мертв. Это же всем известно. Боже мой, какая муха вас укусила?

Спенсер вынул носовой платок и вытер губы.

– Эйлин, я раз двадцать был в вашем доме. У вас никогда не запиралась дверь. Я не утверждаю, что вы его застрелили, я просто спросил вас. И не уверяйте меня, что вы не могли этого сделать! Судя по всему, вам нетрудно было его застрелить.

– Я убила собственного мужа? – медленно спросила Эйлин с озадаченным видом.

– Насколько он вообще был вашим мужем, – сказал Спенсер тем же тоном. – Вы уже имели одного мужа, когда выходили за него замуж.

– Большое спасибо, Говард, огромное спасибо! Последняя книга Роджера, его лебединая песня, лежит перед вами. Возьмите ее и уходите! И я считаю, что вам следует позвонить в полицию и рассказать о своих подозрениях. Это будет очаровательным концом нашей дружбы. Я очень устала, и у меня болит голова. Что касается мистера Марлоу – я полагаю, что это все он вбил вам в голову, – то я могу ему только сказать, что хотя он своими руками и не убил Роджера, то довел его до самоубийства.

Эйлин повернулась и пошла. Я строго сказал:

– Один момент, миссис Эд. Доведем дело до конца! Обижаться нет смысла. Все мы стараемся вести себя как деловые люди. Тот чемодан, который вы сбросили с Чатсвортской плотины, был тяжелый?

Эйлин обернулась и посмотрела на меня.

– Да, он был очень тяжелый.

– Вы его перебросили через высокую проволочную ограду плотины?

– Что? Через ограду?

Эйлин сделала беспомощный жест.

– По-моему, в случае необходимости у человека появляется необычайная сила. Кое-как я с этим справилась.

– Там нет ограждения, – сказал я.

– Нет ограждения?

Она повторила это тупо, не зная, что сказать.

– И на вещах Роджера не было крови. И Сильвия Ленокс была убита не перед домом для гостей, ее убили в доме, на кровати. Крови не было, когда разбивали ее лицо бронзовой статуэткой, ибо она уже была мертвая, А мертвые, миссис Эд, мало кровоточат.

Эйлин смотрела на меня, презрительно выпятив губу, – Очевидно, вы присутствовали при этом, – иронически заметила она.

Затем Эйлин ушла. Мы смотрели ей вслед. Она медленно, очень изящно поднялась по лестнице и скрылась в спальне. Дверь тихо и плотно закрылась.

– Что там было с проволочной изгородью? – недоуменно спросил Спенсер.

Голова его подергивалась, лицо покраснело и покрылось потом. Он перенес все, не теряя достоинства, но ему нелегко это далось.

– Это было сказано просто наугад, – ответил я. – Я там и близко не был и не знаю, что там есть. Может быть, изгороди там нет.

– Понимаю, – сказал Спенсер. – Странно, что она этого не знает.

– Конечно не знает. Она убила их обоих.

Глава 42

Послышалось тихое движение, и у кушетки появился Канди. Он глядел на меня, и в руке у него был нож. Он нажал кнопку, и лезвие выскочило из рукоятки. Снова нажал, и оно убралось. Его темные глаза блестели.

– Миллион извинений, сеньор, – сказал он. – Я неправильно думал о вас. Она убила шефа. Я полагаю, мне…

Он замолчал, и лезвие снова выскочило.

– Нет!

Я встал и взял его за руку.

– Отдайте мне нож, Канди. Вы просто милый мексиканец-слуга. Они с радостью вас схватят. Они будут ухмыляться от наслаждения, так как это будет дымовая завеса, очень нужная им. Вы не знаете, о чем я говорю, Канди, но я знаю это. Они так извратили дело, что теперь при всем желании этого не выправить. Да они этого и не захотят. Они так хитро вытянут из вас признание, что вы не успеете и оглянуться. А потом будете всю жизнь сидеть в Сан-Квеитине.

– Я вам уже говорил, что я не мексиканец. Я чилиец из Вина дель Мар под Вальпараисо.

– Дайте нож, Канди! Да, я это знаю. Вы свободный человек и кое-что накопили. У вас, вероятно, восемь сестер или братьев. Будьте разумны и уезжайте туда, откуда прибыли. Здесь у вас больше нет работы.

– Место я себе найду, – спокойно сказал Канди и отдал мне нож. – Для вас я это сделаю.

Я положил нож в карман. Он посмотрел вверх на галерею.

– Что теперь нам делать с сеньорой?

– Ничего. Мы ничего не будем делать. Сеньора очень устала. В последнее время она взвалила на свои плечи слишком тяжелую ношу. Не надо ей мешать.

– Мы должны позвонить в полицию, – решительно и спокойно заявил Спенсер.

– Зачем?

– Ах, боже мой, Марлоу, мы ведь должны.

– Завтра позвоним. Забирайте рукопись и пойдемте.

– Извините, – сказал Спенсер, – сегодня я слишком много пережил. Одна мысль, что Роджер покончил с собой, была достаточно тяжела. Но мне просто делается дурно, как только я подумаю о второй версии. Могу ли я на вас положиться?

– В каком отношении?

– Что вы сделаете все, что нужно. – Он взял желтую рукопись под мышку. – Не, будем больше говорить об этом. Я полагаю, вы знаете, что делаете. Я хороший издатель, но в этих делах совсем не разбираюсь. Наверно, в действительности я просто хвастун.

Спенсер пошел к двери. Канди посторонился, давая ему дорогу, затем подскочил к двери и открыл ее. Спенсер кивнул ему и вышел, я последовал за ним. Я остановился возле Канди и посмотрел в его темные глаза.

– Никаких фокусов, амиго! – предупредил я его.

– Сеньора очень устала, – тихо сказал он. – на ушла в свою комнату. Не нужно ей мешать. Я ничего не знаю, сеньор. Все будет в порядке, сеньор.

Я вынул из кармана нож и отдал ему. Он улыбнулся.

– Никто не доверяет вам, Канди, но я доверяю.

– Большое спасибо, сеньор.

Спенсер уже сидел в машине. Я сел за руль, включил мотор и поехал обратно к Беверли-хилл. Его я высадил у бокового входа в отель.

– Я всю дорогу раздумывал над этим, – сказал он, выходя. – Она, должно быть, не совсем нормальная. Я думаю, что ее не осудят.

– Ее вообще не станут судить, – сказал я. – Но она этого не знает.

Спенсер снова взял под мышку желтую рукопись и поклонился мне. Я видел, как он открыл дверь и вошел в отель. Больше я не видел Говарда Спенсера.

Домой я приехал поздно и совершенно разбитый. Была одна из тех ночей, когда воздух кажется тяжелым, а ночные шумы приглушенными и отдаленными. Высоко в небе стояла унылая и равнодушная луна. Я расхаживал взад и вперед по комнате, проиграл несколько пластинок, почти не слушая музыки. Все время я слышал тиканье, но в доме ничего не тикало. Это тикало в моей голове. Я был в почетном карауле у гробов.

В постель я лег, когда уже рассвело.

Телефонный звонок вырвал меня из черной глубины сна. Я повернулся на кровати, нащупал ногами туфли и увидел, что спал не более двух часов. Чувствовал я себя прескверно. Глаза слипались, рот словно был набит песком, Я поднялся, вышел в гостиную, взял трубку и спросил:

– В чем дело?

– Это Канди, сеньор.

– Доброе утро, Канди.

– Сеньора умерла.

Умерла. Что за холодное, черное слово – в каждом разговоре. Сеньора умерла.

– Надеюсь, вы не приложили к этому руки.

– Это от лекарства, думается мне. Эта штука называется димедрол. Штук сорок-пятьдесят было в баночке, а теперь она пустая. Вчера вечером сеньора не ужинала. Сегодня утром я влез по приставной лестнице и заглянул в окно. Одета так же, как вчера днем. Я выдавил стекло в окне и влез в комнату. Сеньора умерла. Холодная, как ледяная вода.

– Вы кому-нибудь звонили?

– Да, доктору Лорингу. Он позвонил в полицию. Они еще не приехали.

– Так-так, доктору Лорингу. Человеку, который всегда приходит слишком поздно.

– Я не показал бы ему письмо.

– Письмо к кому?

– К сеньору Спенсеру.

– Отдайте его полиции, Канди. Проследите, чтобы оно не попало в руки доктору Лорингу! Отдайте полиции. И вот еще что, Канди: ничего не скрывайте. Не лгите, говорите правду! На этот раз правду, и всю правду.

Наступила короткая пауза, затем Канди сказал:

– Си, я понял. До свидания, амиго!

Он положил трубку. Через полчаса мне позвонил Берни Олс.

– Ну, хитрец, приезжайте и терпите! – сказал он.

Глава 43

Начальник полицейского управления был на открытии недели фиесты в Санта-Барбаре. В кабинете были Хернандец, Олс, представитель коронера и доктор Лоринг, с лицом врача, пойманного при производстве незаконного аборта. Еще присутствовал некий Лауфорд, работник окружной прокуратуры, – худой неприметный мужчина, брат которого, по непроверенным слухам, был заправилой у азартных игроков в районе Сентрал-авеню.

Перед Хернандецом лежала розовая бумага с написанным зелеными чернилами текстом.

– Это не официальное заседание, – объявил Хернан-дец, когда все устроились поудобнее на жестких стульях, – Без стенографисток и магнитофона. Говорите все, что хотите! Доктор Вейс представляет здесь коронера, который уполномочен решить, нужно ли проводить дознание. Как ваше мнение, доктор Вейс?

Тот был толстый, веселый и производил впечатление делового человека.

– Я думаю, что в дознании нет надобности, – ответил он. – Все внешние признаки указывают на отравление наркотиком. Когда приехала санитарная машина, женщина еще слабо дышала и находилась в глубокой коме. Все рефлексы отсутствовали. При таком состоянии удается спасти одного из сотни. Кожа холодная, дыхание с трудом можно было уловить. Слуга принял ее за мертвую. Через час она умерла. Как я слышал, дама иногда страдала сильными приступами бронхиальной астмы. Димедрол был прописан для лечения приступов доктором Лорингом.

– Доктор Вейс, что вы можете сказать о количестве принятого димедрола?

– Смертельная доза, – ответил он с улыбкой. – Точное количество сразу не установишь. Нужно знать историю болезни умершей, которая могла приобрести или иметь врожденную малую чувствительность к этому медикаменту. Судя по ее состоянию, она приняла 2300 миллиграммов, или четырех-пятикратную дозу, смертельную для человека, не имеющего привычки к препарату.

Он вопросительно посмотрел на доктора Лоринга.

– Миссис Эд не имела к нему привычки, – холодно сказал Лоринг. – Прописанная на прием доза была одна-две таблетки по пятьдесят миллиграммов. Три или четыре раза в сутки.

– Но она приняла сразу 50 таблеток, – сказал Хернандец. – Не находите ли вы, что опасно прописывать такое количество? Насколько тяжела была у нее бронхиальная астма?

Лоринг презрительно усмехнулся.

– Приступы появлялись периодически, как это бывает при астме. Они не являлись статус астматикус, как мы называем стадию, когда больному угрожает опасность задохнуться.

– У вас есть замечания, доктор Вейс?

– Ну, если бы у нас не было письма покойной и никаких сведений о том, сколько она приняла таблеток, – медленно проговорил доктор Вейс, – мы могли бы предполагать, что она по ошибке приняла слишком большую дозу. Однако пределы такой передозировки невелики. Завтра мы будем иметь точные данные о количестве.

Хернандец угрюмо смотрел на стол.

– Я не знал, что наркотики употребляются для лечения астмы, – сказал он. – Век живи, век учись.

Лоринг покраснел.

– Только в случаях необходимости, капитан. Я это подчеркнул. Врачи не всегда могут приехать вовремя. Приступ астмы может начаться внезапно.

Хернандец бросил на него быстрый взгляд и обратился к Лауфорду:

– Что произойдет у вас на службе, если я передам это письмо прессе?

Представитель окружной прокуратуры посмотрел на меня пустым взглядом.

– Что здесь делает этот человек, Хернандец?

– Его попросил прийти я.

– Откуда вы знаете, что он не передаст репортерам всего, что здесь говорится?

– Да, болтать он мастер! Это я уже заметил, когда он сидел за решеткой.

Лауфорд ухмыльнулся и откашлялся.

– Я читал это мнимое признание, – осторожно сказал он, – и не верю ни одному слову. Подумайте о том, что пережила эта женщина: душевное потрясение, потеря мужа, определенное действие наркотика, плюс прошлое – бомбежки в Англии во время войны, тайное вступление в брак, внезапное появление первого мужа и т.д. Несомненно, все это вызвало у нее чувство виновности и она решила избавиться от него, признавшись в том, чего не было на самом деле. – Он помолчал, огляделся и продолжал: – Я не могу решать за окружного прокурора, но, по-моему, это признание не должно было вызвать судебного разбирательства, даже если бы женщина осталась жива.

– А также потому, что вы уже поверили одному признанию, которое противоречит этому, – съязвил Хернан-дец.

– Не горячитесь, Хернандец! Любые органы юстиции и полиция должны считаться с реакцией общественности. Если газеты напечатают это признание, наше положение будет незавидным. Это факт.

– Ну хорошо, это ваше дело, – сказал Хернандец. – Напишите мне расписку!

Он собрал розовые листки, а Лауфорд выписал квитанцию. Затем Лауфорд взял листки, положил их в карман и вышел из кабинета.

Доктор Вейс тоже встал. Его не так легко было вывести из душевного равновесия.

– В прошлый раз мы слишком быстро провели дознание в связи с событиями в семье Эдов, – сказал он. – Я полагаю, что на этот раз мы вообще не станем его проводить.

Он поклонился Олсу и Хернандецу, протянул для порядка руку Лорингу и ушел. Лоринг встал, собрался уходить, но затем помедлил.

– Могу ли я сообщить заинтересованной стороне, что расследования этого дела не будет? – чопорно спросил он.

– Очень жаль, что мы так надолго отвлекли вас от лечения ваших пациентов, доктор.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сухо заметил Лоринг. – Я должен обратить ваше внимание…

– Убирайтесь, дружище! – сказал Хернандец.

Ошарашенный Лоринг повернулся и быстро вышел из кабинета. Дверь закрылась, и полминуты все молчали. Хернандец взял себя в руки и закурил сигарету. Потом посмотрел на меня и спросил:

– Ну?

– Что «ну»?

– Чего вы дожидаетесь?

– Значит, на этом все закончено? Конец?

– Скажите ему, Берни.

– Конечно, все кончено, – сказал Олс. – Я уже собирался вызвать ее для допроса. Эд не застрелился – слишком много спирта в мозгу. Но, как я вам уже говорил, где мотив? Ее признание в мелочах, может быть, и фальшивое, но оно показывает, что она шпионила за Эдом. Она знала расположение комнат в доме для гостей в Энсино. Жена Ленокса отбила у нее обоих мужей.

Что произошло в доме для гостей, вы можете себе представить. Вы забыли спросить Спенсера, был ли у нее маузер ППК. Оказывается, был. Мы сегодня разговаривали со Спенсером по телефону. Роджер Эд напивался до потери сознания… Теперь мы уже не знаем, кто из них троих убил Сильвию Ленокс: ее муж или кто-то из Эдов. Либо эта несчастная стерва подумала, что ее муж убил Сильвию Ленокс, либо он в самом деле это сделал. А может быть, у него были основания полагать, что это сделала его жена. Так или иначе, но в один прекрасный день он должен был поплатиться. Конечно, он уже долгое время пьянствовал, но был сильным, видным мужчиной, когда женился на дешевой красотке. Стервец мексиканец знал многое, почти все. Эта женщина жила большей частью в прошлом. Если она и была страстная, то не по отношению к своему мужу. Поняли, что я сказал?

Я промолчал.

– Вы сами были достаточно близки с ней, не так ли?

Я снова промолчал. Берни и Хернандец кисло усмехнулись.

– Мы ведь не дураки, – продолжал Берни. – Мы же знаем, что за этой историей, когда она раздевалась, что-то крылось. Она уговорила мексиканца так свидетельствовать, и он терпел до поры до времени. Парень был сбит с толку. Она нравилась ему, но он был привязан к Эду и хотел все точно понять. В тот момент, когда все стало ему ясно, он схватился за нож. Он не обманывал Эда. Эда обманывала его жена. Она извратила все дело, возложила на него вину и сбила с толку. Здесь все сходится. Под конец, я полагаю, она стала его бояться. И Эд никогда не сталкивал ее с лестницы. Она сама поскользнулась, а муж хотел ее поддержать. Это тоже видел Канди.

– Это все еще не объясняет, почему она хотела, чтобы я пожил у них дома.

– Я представляю себе причины этого. Одна – вы были для нее большим вопросительным знаком. Человек, который помог скрыться Леноксу, его друг и, вероятно, до известной степени его доверенное лицо. Что Ленокс знал и что вам рассказал? Ленокс взял пистолет, из которого была застрелена Сильвия, и он знал, что из него стреляли. Возможно, Эйлин Эд подумала, что он это сделал ради нее. Решила, что он знал, чей это был пистолет. Когда он покончил жизнь самоубийством, она уже была в этом убеждена. Но как быть с вами? Она хотела выпытать у вас все, и у нее были нужные для этого средства обольщения и ситуация, при которой был хороший предлог подъехать к вам. А если ей нужен был козел отпущения, то им тоже были вы. Можно сказать, она разводила козлов отпущения.

– Вы многое о ней узнали, – заметил я.

Берни разломал пополам сигарету и сунул половину в рот. Другую сунул за ухо.

– Другая причина та, что ей нужен был мужчина, высокий сильный парень, которого она могла держать в своих объятиях и снова грезить.

– Она терпеть меня не могла, – возразил я. – Нет, с этим я не согласен.

– Естественно, – сказал Хернандец. – Вы ведь ее отвергли. Но на вас она уже не обращала внимания. И тогда вы в присутствии Спенсера все ей высказали.

– Правда, что двое ваших сотрудников побывали у психиатра?

– Великий боже! – воскликнул Берни. – Разве вы об этом не слышали? Мы уже давно имеем неприятности. Двое таких в нашем персонале. Это уже не полицейская работа, а медицинские исследования. Они знают вдоль и поперек все тюрьмы, залы суда и приемные. Они пишут на пятнадцати страницах сообщения о том, почему какой-то юнец ограбил винную лавку или изнасиловал школьницу или почему в старшем классе курят марихуану. Скоро нам придется выезжать на расследование с портативным детектором лжи и с ампулами сыворотки правды. Как жаль, что мы не поймали тех четверых подонков, которые напали на Большого Вилли Магуна!

– Я могу испариться?

– Разве вам нужно разрешение? – спросил Хернандец.

– В общем нет. Дело закончено. Все они умерли. Очаровательно и по всем правилам. Больше ничего не остается, как ехать домой и забыть обо всем, что произошло. Ну, так я и сделаю.

– На что вы жалуетесь? – спросил Хернандец. – Если бы она не нашла револьвера, то все равно свою работу сделала бы.

– Кроме того, ведь вчера телефоны работали, – гневно заметил Берни.

– Да, конечно, – сказал я. – Вы бы примчались, выслушали бы эту странную историю и ничему бы не поверили. Сегодня утром вы все же имеете полное признание, как мне кажется. Вы не дали мне его прочесть, но если бы это было просто любовное послание, вы бы не послали его окружному прокурору. Если бы дело Ленокса расследовалось обстоятельно, то кто-нибудь должен был поинтересоваться записями о его военной службе – где он был ранен и т.п. Тут бы и выплыла его связь с семьей Эдов. Роджер знал, кто был Пол Марстон. Так же как и мой коллега, один частный детектив, с которым я случайно вошел в контакт.

– Это возможно, – сказал Хернандец. – Но так полицейские расследования не проводятся. Нигде не разрешат сотрудникам тратить время на детальное расследование и без того ясного дела. Единственное осложнение в этом деле заключалось в том, что некто имел мнение, что такой милый парень не мог совершить подобного преступления. Но никто, кроме этого парня, не убежал, никто не написал признания и никто не пустил себе в голову пулю. Только он один. А что касается милых парней, то могу вам сказать, что 70–80 процентов убийц именно такие. Соседи тоже считали их безобидными и милыми. Такими же безобидными и милыми, как миссис Эд. Хотите почитать, что она написала? Мне сейчас нужно выйти.

Хернандец встал, выдвинул ящик и положил на стол парку.

– Здесь пять фотокопий, Марлоу. Смотрите, чтобы я не застал вас за чтением!

Он подошел к двери, обернулся и сказал Берни:

– Не хотите ли сходить в туалет?

Олс кивнул и вышел вслед за ним. Оставшись один в комнате, я открыл папку и увидел черно-белые копии. Я пересчитал их, прикасаясь только к краям бумаги. Их оказалось шесть. Я вынул одну копию, скатал в трубку и убрал в карман, затем стал читать верхнюю.

Прочитав, я продолжал сидеть и ждать. Минут через десять вернулся Хернандец. Он снова сел за письменный стол, пересчитал копии в папке и убрал ее в ящик стола. Потом поднял глаза и невыразительно посмотрел на меня.

– Довольны?

– Лауфорд знает, что у вас есть копии?

– Я ему не говорил, Берни тоже. Берни сам их сделал. А почему вы спросили?

– Что может случиться, если одна из них пропадет?

Он кисло улыбнулся.

– Не пропадет. Но если такое произойдет, то не обязательно в управлении полиции. В окружной прокуратуре тоже есть фотоаппарат.

– Вы с окружным прокурором Спрингером не в очень хороших отношениях, капитан?

Он сделал удивленное лицо.

– Я со всеми в хороших отношениях, даже с вами. Убирайтесь отсюда, мне нужно работать.

Глава 44

В своей собачьей конуре на пятом этаже Кахуэнга-хаус я, как обычно, в два приема расправился с почтой. Сперва из почтового ящика на стол, затем в корзину для бумаг. Очистив на столе место, я раскатал копию. На ней даже не было складки.

«У меня есть 46 таблеток димедрола, – писала Эйлин. – Сейчас я приму их и лягу в постель. Дверь заперта. Очень скоро меня уже не удастся спасти. Помните, Говард, что я пишу это перед лицом смерти! Каждое слово – правда. Мне ничего не ноль – разве только того, что я не убила их обоих сразу. И Пола мне не жаль, его вы знали под именем Терри Ленокса. Он был пустой оболочкой того мужчины, которого я когда-то любила и за которого вышла замуж. Он ничего для меня не значил. Когда я увидела его в тот день – единственный раз после его возвращения с войны, – то сначала даже не узнала его, но он меня сразу узнал. Он должен был умереть молодым в Норвегии – мой возлюбленный. А вернулся другом азартных игроков, мужем богатой шлюхи, испорченный, конченый человек. Вероятно, он в прошлом тоже совершал какие-нибудь мошенничества. Время награждает нас морщинами и делает злыми. Трагедия жизни не в том, Говард, что умирают красивые и молодые, трагедия в том, что люди стареют и делаются злыми. Меня такая участь минует.

Прощайте».

Я убрал копию в письменный стол и запер его. Пора было поесть, но не хотелось. Я вынул бутылку из нижнего ящика стола, немного выпил, положил на стол телефонный справочник и нашел номер редакции газеты «Джорнал». Набрав номер, я попросил девушку соединить меня с Лонни Морганом.

– Мистер Морган приходит в редакцию к четырем часам. Попробуйте позвонить ему в комнату репортеров в муниципалитет.

Я позвонил туда и застал его. Он хорошо меня помнил.

– Вы что-то там натворили, как я слышал.

– У меня есть кое-что для вас, если это вас заинтересует. Однако я сомневаюсь, что вы заинтересуетесь.

– Вот как? А что это?

– Фотокопия признания в двух убийствах.

– А где вы находитесь?

Я сказал ему. Он поинтересовался подробностями, но я не хотел говорить об этом по телефону. Лонни сказал, что преступления не его область. Я возразил, что он все-таки журналист и притом работает в единственной независимой газете города.

Он все же упрямился.

– Где вы храните этот документ? Мне нужно это знать, чтобы не терять зря времени.

– Оригинал находится у окружного прокурора, но он не будет опубликован. Там есть вещи, которые им необходимо скрывать.

– Я позвоню вам. Мне надо сначала спросить своего шефа.

В половине четвертого Лонни Морган явился ко мне. Он был все таким же худым, усталым и бесстрастным, как в ту ночь, когда отвез меня домой из тюрьмы. Он без эмоций подал мне руку и полез в разорванную пачку сигарет.

– Мистер Шерман – наш главный редактор – разрешил съездить к вам и посмотреть на эту бумагу.

– Я ее вам не дам, если вы не согласитесь на мои условия, – предупредил я.

Я отпер ящик стола и подал ему фотокопию. Лонни быстро пробежал четыре страницы, затем медленно перечитал. Он был очень возбужден.

– Мне надо позвонить.

Я подвинул ему телефон. Он набрал номер, подождал и сказал:

– Эта бумага у меня в руках, мистер Шерман. – Он прочитал признание, медленно и отчетливо. Затем, держа в руке трубку, обратился ко мне: – Он хочет знать, как вы раздобыли эту бумагу.

– Я взял у него фотокопию.

– Передайте ему, что «как» его не касается. Где – другое дело. Это видно по штемпелю на обратной стороне копии.

– Мистер Шерман, это, очевидно, официальный документ полицейского управления Лос-Анджелеса. Подлинность нетрудно проверить. – Лонни немного послушал, затем сказал: – Да, пожалуйста. Он здесь. – Лонни протянул мне трубку. – Шеф хочет с вами поговорить сам.

У Шермана был резкий повелительный голос.

– Мистер Марлоу, каковы ваши требования? И не забывайте, что «Джорнал» единственная газета в Лос-Анджелесе, которая может взяться за это дело.

– За дело Ленокса вы не очень-то взялись.

– Понимаю. Но тогда оно заключалось только в скандальной истории. Было ясно, кто виновен. Теперь же, если ваш документ подлинный, дело совсем другого рода. Итак, что вы предлагаете?

– Вы поместите в газете все признание в виде фотокопии. Или так, или никак.

– Сначала надо проверить подлинность документа. Разве вам это не ясно?

– Я не знаю, как вы это сделаете, мистер Шерман. Если вы спросите окружного прокурора, он будет либо отпираться, либо передаст документ во все газеты. Если вы станете наводить справки в полицейском управлении, вас направят к окружному прокурору.

– Не ломайте себе над этим голову, мистер Марлоу. У нас есть методы. Итак, что вы хотите за это?

– Я вам уже сказал.

– Ах так. Значит, денег вы не хотите?

– Денег мне не надо.

– Ну, я думаю, вы знаете, что делаете. Могу я еще поговорить с Морганом?

Они еще немного поговорили, и Лонни положил трубку.

– Шеф согласен, – сказал он. – Я заберу эту копию, и он наведет справки. Он сделает так, как вы хотите. Если вдвое уменьшить, то это займет половину первой страницы.

Я отдал ему фотокопию. Он взял ее и потрогал кончик своего длинного носа.

– Не обижайтесь на меня, но вы большой дурак.

– Разделяю ваше мнение.

– У вас еще есть время передумать.

– Нет. В тот вечер, когда вы отвозили меня домой из городской бастилии, вы сказали мне, что я должен попрощаться с другом, помните? Я до сих пор еще не попрощался с ним. Когда вы опубликуете фотокопию признания – это будет моим прощанием. Оно слишком долго длится… очень, очень долго.

– Ну хорошо, дорогой мой. – Лонни криво усмехнулся. – Но все-таки я считаю вас большим дураком. Хотите знать почему?

– Скажите.

– Я знаю о вас больше, чем вы думаете. Это досадная сторона журналистской работы. Знаешь много всякой всячины, но не можешь ее использовать. Из-за этого делаешься циником. Если эта штука появится в «Джорнал», многие люди разозлятся. Окружной прокурор, коронер, работники полицейского управления, влиятельный и могущественный Поттер да еще двое парней – Менендец и Стар. Вы попадете либо в больницу, либо в тюрьму.

– Думаю, что нет.

– Не думайте, что с вами шутят, дорогой мой! Я высказал вам свое мнение. Окружной прокурор разозлится, так как он окутал дело Ленокса завесой молчания. А прочитав это признание, многие будут размышлять о том, почему невиновный Ленокс написал свое признание, почему покончил с собой и не заставил ли его кто-нибудь это сделать. Почему вся эта история так быстро была похоронена. Кроме того, прокурор станет думать, что работники полицейского управления нанесли ему удар в спину.

– Можно не воспроизводить штемпель, указывающий на происхождение бумаги.

– Мы и не будем. Мы в хороших отношениях с начальником полицейского управления. Считаем его порядочным человеком и не упрекаем за то, что он не пресек деятельность таких парней, как Менендец. Их деятельность никто не может пресечь, поскольку азартные игры всех видов разрешаются в некоторых местах, а некоторые виды игр разрешены повсеместно. Вы эту бумагу стянули в полицейском управлении. Не знаю только, как вам это удалось. Вы не расскажете мне?

– Нет.

– Как хотите. Коррнер будет злиться, так как он покрыл туманом самоубийство Роджера Эда. Окружной Прокурор помогал ему в этом. Харлан Поттер будет зол, так как снова выплывет наружу дело, похоронить которое стоило ему стольких трудов. Менендец и Стар имеют повод злиться, ибо они сделали вам предупреждение. А когда эти парни разозлятся, они действуют. С вами может случиться то же самое, что с Большим Вилли Магуном. Если они кого-либо предупредили, чтобы тот убрал свои руки, значит, нужно это сделать. Если он не послушается, а они стерпят это, значит, они слабы. А парни, держащие в своих руках такие заведения, не могут проявить слабость. И кроме того, существует еще Крис Мэйди.

– У которого в руках почти вся Невада.

– Совершенно верно. Мэйди славный парень, но он знает, что хорошо для Невады. Богатые мошенники, имеющие заведения в Вегасе, стараются не рассердить мистера Мэйди. Сделай они это, и налоги быстро увеличатся, а отношения с полицией так же быстро испортятся. Боссы Восточного побережья решат, что нужна реорганизация. Те руководители заведений, какие не ладят с Крисом Мэйди, неправильно ведут дела. Итак, ссориться с ними для вас значит ложиться в гроб.

– Мэйди ничего даже не слышал обо мне, – заметил я.

– Этого и не требуется. Имение Мэйди в Неваде расположено рядом с имением Харлана Поттера. Вероятно, они говорят друг другу «доброе утро». Возможно, какой-либо тип, служащий у Мэйди, услышит от типа, служащего у Поттера, что некий шалопай Марлоу назойливо сует свой нос в чужие дела. Возможно, что это вскользь сделанное замечание пойдет дальше, в какой-то квартире в Лос-Анджелесе зазвонит телефон, и здоровый парень примется за дело, прихватив с собой двухтрех приятелей. Если кому-нибудь понадобится вас убить или искалечить, то эти парни даже не спросят почему. Это их основная профессия. Они ничего против вас не имеют. Скажут вам: «Сидите спокойно, мы просто хотим сломать вам руку». Ну, хотите взять бумагу обратно?

Он протянул мне фотокопию.

– Вы знаете, чего я хочу, – ответил я.

Морган медленно встал и убрал бумагу в карман, – Я могу ошибаться, – сказал он. – Может быть, вы знаете об этом больше, чем я. Конечно, я не знаю, как смотрит Поттер на подобные дела.

– Смотрит мрачно. Я познакомился с ним, – сказал я. – Парней на машине он не посылает. Этого он не может сделать из-за старомодных взглядов на жизнь.

– По-моему, – с нажимом сказал Лонни, – разница только в методе, которым прекращают расследование. Либо этого достигают звонком по телефону, либо убийством свидетелей. В цивилизованном обществе оба эти метода пользуются дурной славой. Ну, успеха вам!

Он вылетел из конторы, как тонкая бумажка, подхваченная ветром.

Глава 45

В половине десятого позвонил Берни Олс и сказал, что хочет по пути заглянуть ко мне.

– Видели «Джорнал»? – нерешительно спросил он и положил трубку, не дожидаясь ответа.

Приехав, он пробурчал что-то насчет лестницы и заявил, что охотно бы выпил чашку кофе, если таковой у меня есть. Я сказал, что сварю. Пока я варил его, Берни бесцеремонно слонялся по дому.

– Вы живете в таком отдалении от людей, – заметил он. – А что находится там, позади вашего дома?

– Еще одна улица. А почему вы спрашиваете?

– Просто так. Ваши улочки иногда кончаются тупиками.

Я принес в комнату кофе, он сел и стал его пить. Потом закурил мою сигарету, но через минуту бросил ее.

– Я уже давно не покупаю себе вещей, – заявил он. – Наверно, так подействовала на меня реклама по телевидению. Они добились того, что появилось отвращение ко всем товарам, которые хотят всучить. Боже мой, они считают всех полуидиотами! Каждый раз, когда какой-нибудь наглец в белом халате со стетоскопом на шее поднимает вверх зубную щетку, или пачку сигарет, или средство для ращения волос, или средство, от которого жирный борец будет пахнуть фиалками, я говорю себе, что не буду покупать этого. Черт побери, я даже не покупаю того, что мне нравится. Вы читали «Джорнэл»?

– Один мой друг обратил на него мое внимание. Один репортер.

– У вас есть друзья? – удивленно спросил Берни. – Он не сказал, как они раздобыли этот материал?

– Нет. И своего имени просил вам не говорить.

– Спрингер страшно разозлился. Лауфорд, тот работник окружной прокуратуры, который сегодня утром взял письмо, утверждает, что передал его прямо в руки шефа. Но вот что удивительно: похоже, что «Джорнал» поместил репродукцию с оригинала.

Я отхлебнул кофе и промолчал.

– Так им и надо, – продолжал Берни. – Спрингер должен был сам взять письмо. Я лично не верю, что Лауфорд причастен к этому. В конце концов, он тоже политик.

Берни уставился на меня.

– Что вы хотите от меня, Берни? Раньше мы были хорошими друзьями – насколько можно считать хорошим другом упрямого полицейского. Но дружба немного выдохлась.

Он нагнулся и лукаво засмеялся.

– Никакому полицейскому не понравится, если частный детектив станет делать за спиной его работу. Когда умер Роджер Эд, вы могли бы сказать мне о связи между ним и женой Ленокса и мне стало бы все ясно. Если бы вы сказали мне о связи между Эйлин Эд и Терри Леноксом, я бы арестовал ее. Если бы вы с самого начала положили карты на стол, вероятно, Роджер Эд был бы еще жив. Вы воображаете себя большим хитрецом, не так ли?

– Что я могу на это ответить?

– Ничего. Теперь слишком поздно. Я уже говорил вам, что хитрецы всегда водят за нос самих себя. Я вам достаточно ясно говорил, но это не помогло. А сейчас для вас было бы самым разумным уехать отсюда. Ходят слухи, что некоторые парни кое-что замышляют против вас.

– Я не такая уж важная личность, Берни. Давайте прекратим шипеть друг на друга. До смерти Роджера Эда вы вообще не занимались этим делом. Да и после его смерти ни вы, ни коронер не проявили к этому делу большого интереса. Возможно, я порой делал ошибки, но правда вышла на свет божий. Вы говорили, будто могли арестовать эту женщину, но за что?

– За то, что вы могли нам о ней рассказать.

– Я? Проделав за вашей спиной вашу работу?

Берни покраснел и встал.

– Ну хорошо, хитрец. Мы могли арестовать ее по подозрению в убийстве, когда она была еще жива. Вы хотели, чтобы она так поступила, вы точно рассчитали это.

– Мне хотелось, чтобы она спокойно и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Как она потом поступила-это ее дело. Я хотел оправдать невиновного, и мне было все равно, как я это сделаю. Я в вашем распоряжении, если вы намерены что-то предпринять.

– Об этом позаботятся головорезы, дурья голова. Мне не придется даже пальцем пошевелить. Вы считаете себя совсем не важной персоной. Как частный детектив, некий Марлоу, согласен. Но совсем другое дело – человек, которому было сказано, где подвести черту, а он вместо этого публично через газету бросил всем в лицо помидор. Это задевает их гордость.

– Очень жаль, – сказал я. – При одной мысли об этом у меня трясутся поджилки.

Берни подошел к двери и открыл ее. Он стоял и смотрел на лестницу из красного дерева, на деревья на пригорке с другой стороны дороги и на склон в конце тупика.

– Здесь очень тихо, – заметил он. – Очень тихо.

Затем он спустился по лестнице, сел в свою машину и уехал. Полицейские никогда не прощаются, всегда надеются увидеться с вами в тюрьме.

Глава 46

На следующий день все закрутилось. Окружной прокурор утром устроил пресс-конференцию и выступил с объяснениями. Спрингер был крепко сложен, с румяным блестящим лицом, черными бровями и преждевременно поседевшими волосами – одним словом, хорошая фигура для политика.

«Я читал эту писанину, которая якобы является признанием бедной, несчастной женщины, недавно покончившей с собой. Подлинник это или нет, но это написано душевнобольным человеком. Я полагаю, что „Джорнал” поместил это письмо из хороших побуждений, несмотря на содержащиеся в нем бессмыслицу и противоречия, перечислением которых не буду вам докучать. Написано ли это письмо Эйлин Эд или нет, установят мои сотрудники совместно с работниками моего высокоуважаемого коллеги, начальника полицейского управления Питерсена. Если это написано ее рукой, то я должен вам сказать, что рукой не твердой и отнюдь не в здравом уме. Несколько недель назад несчастная нашла своего застрелившегося мужа плавающим в крови. Представьте ее шок, отчаяние и чувство полного одиночества, появившиеся в результате происшедшей катастрофы! И она последовала за мужем в страну теней. Если нарушить покой умершей, то что можно приобрести, кроме номера газеты, которая стремится увеличить свой тираж? Ничего, друзья мои, ничего. Давайте закончим на этом!»

«Джорнал» напечатал эту болтовню в дневном выпуске, и Генри Шерман, главный редактор, ответил на нее следующими комментариями:

«Окружной прокурор Спрингер сегодня утром был в хорошей форме. Человек со статной фигурой говорил звучным баритоном, который было приятно слушать. Деловыми данными он нас не утомил. Если мистер Спрингер пожелает убедиться в подлинности документа, то „Джорнал” с готовностью предоставит ему такую возможность в любое время.

Мы не ожидаем, что мистер Спрингер примет меры, чтобы снова начать расследование дела, закрытого с его санкции или по его указанию. Также мы не ожидаем, что мистер Спрингер, например, будет стоять на голове на здании муниципалитета. Как ловко сформулировал мистер Спрингер: „Что мы можем приобрести, нарушив покой умершей?” „Джорнал” предпочитает не столь изящную формулировку, а именно: „Что мы можем приобрести, если установим, кто был убийцей, с учетом, что жертва уже мертва? Конечно, ничего, кроме справедливости и правды”».

Около двух часов мне позвонила Линда Лоринг.

– Не называйте никаких имен, пожалуйста! – первым делом предупредила она. – Я только что прилетела с Севера. Там кое-кто пришел в ярость по поводу того, что напечатано в «Джорнал». Для моего еще законного мужа это был тяжелый удар. Бедняга плакал, когда я уходила. Он вылетает для представления отчета.

– Как это понимать «еще законного»?

– Не будьте таким глупым. В виде исключения отец дал согласие. Париж прекрасное место, где можно без шума развестись. Я скоро буду там. А если у вас осталось хотя бы немножко разума, то вы должны уехать отсюда и возможно дальше.

– А что со мной будет в противном случае?

– Это уже второй глупый вопрос. Вы никого не введете в заблуждение, кроме самого себя. Знаете, как охотятся на тигра?

– Откуда мне знать?

– Привязывают к колу козу и прячутся поблизости. Для козы это довольно неприятно. Вы мне нравитесь, Марлоу. Мне не по себе от мысли, что вы будете козой. Вы приложили так много усилий, чтобы вести себя достойно – с вашей точки зрения.

– Я очень тронут, – ответил я. – Но если я подставлю горло и мне его перережут – это все-таки будет мое горло.

– Не стройте из себя героя, скотина! – воскликнула Линда. – Если некто, кого мы оба знаем, предпочел стать козлом отпущения, то вам не следует брать с него пример.

– Я хочу пригласить вас на бокал вина, если вы немного задержитесь в Штатах.

– Лучше пригласите меня в Париже! Осенью Париж прекрасен.

– Это я тоже с удовольствием сделаю. Весной там, наверно, еще лучше, правда, я там не был и точно не знаю.

– Если вы и дальше будете так себя вести, то и не узнаете.

– До свидания, миссис Лоринг. Желаю, чтобы вы нашли то, что хотите.

– До свидания, – холодно сказала она. – Я всегда нахожу то, что хочу. Но как только найду, то уже больше этого не хочу.

Линда положила трубку.

Остаток дня прошел бесцветно. К вечеру я поел и отогнал свой «олдсмобиль» в круглосуточную мастерскую, чтобы проверить тормоза. Домой я приехал на такси. Улица, как обычно, была пустынна. Я не спеша поднялся по лестнице. Вечер был теплый, немного душный, ветви деревьев на холме не шевелились. Я отпер дверь, немного приоткрыл ее и остановился. В доме было темно и тихо, но у меня появилось чувство, будто кто-то там есть. Возможно, чуть скрипнула пружина или я смутно увидел что-то белое, а возможно, мне показалось, что в доме холодно. Может быть, я почуял запах человека, либо просто у меня сдали нервы.

Я боком сошел с веранды в сад и спрятался в кустах. Ничего не происходило. Света в доме не было, никто там не двигался, во всяком случае, я ничего не видел. На поясе у меня висела кобура с пистолетом. Это был полицейский короткоствольный пистолет калибра 9,65 миллиметров. Я вынул его, но это меня не ободрило. Кругом царила тишина, Я пришел к выводу, что видел привидение.

Я выпрямился, намереваясь снова пойти к входной двери, но в этот момент из-за угла выехала машина. Она быстро поднялась на холм и почти бесшумно остановилась возле моей лестницы, Это был большой черный лимузин, по очертанию похожий на «кадиллак». Похожая машина была у Линды Лоринг. Все окна с моей стороны были закрыты, Она остановилась – и все. Никто не вышел.

Я ожидал, притаившись в кустах.

Вдруг вспыхнул большой красный прожектор и сноп его лучей упал на землю метрах в шести от угла дома. Большая машина медленно двинулась назад, пока прожектор не осветил фасада дома.

Полицейские не ездят на таких машинах. «Кадиллаки» с большими красными прожекторами могут иметь большие шишки – мэры городов, окружные прокуроры и, наверно, просто мошенники.

Прожектор стал менять направление. Я бросился плашмя на землю, но, несмотря на это, он нашел меня и не отвязывался. Дверцы машины все еще не открылись, в доме было тихо и темно.

Потом низким тоном заревела сирена и через одну-две секунды умолкла. В доме вдруг ярко осветились окна, и из двери вышел мужчина в белом вечернем костюме. Он подошел к лестнице и осмотрелся по сторонам.

– Ну, выходите, ничтожество! – с усмешкой сказал Менендец. – К вам приехали гости.

Я без труда мог застрелить его. Затем он отступил, стрелять было уже поздно – если бы я хотел это сделать. Потом опустилось заднее окно машины, заработал автоматический пистолет, и короткая очередь ударила в пригорок метрах в десяти от меня.

– Выходите, ничтожество! – снова крикнул из дверей Менендец. – Больше вам ничего не остается.

Я встал и пошел, прожектор шаг за шагом следовал за мной. Я вложил пистолет в кобуру, поднялся по лестнице, вошел в дом и остановился.

В противоположном углу комнаты сидел, положив ногу на ногу, мужчина с револьвером, лежащим на бедре. С иссушенным солнцем лицом и легкой фигурой он казался сильным и беспощадным. На нем была коричневая спортивная куртка с молнией, открытой почти до пояса. Он смотрел на меня, не мигая, без единого движения.

Глава 47

Я слишком засмотрелся на него. Возле меня что-то мелькнуло, и я почувствовал сильную боль в плече. Рука до кончиков пальцев онемела. Я повернулся и увидел рядом с собой рослого мексиканца. Он глядел на меня ничего не выражающим взором, опустив револьвер. Чувствовалось, что он очень упрямый по натуре.

Я потер локоть. Если попытаться выхватить пистолет, он, наверно, выпадет из руки, решил я.

Менендец протянул руку к парню, ударившему меня. Тот, не глядя, бросил ему револьвер, и Менендец поймал его.

– Куда вы хотите получить пулю, ничтожество?

Его черные глаза плясали злыми огоньками. Я молча смотрел на него. На такие вопросы не отвечают.

– Я вас спрашиваю, ничтожество!

Я облизал губы и в свою очередь спросил его:

– Что стряслось с вашим Агостино? Я думал, он ваш оруженосец.

– Чик слишком нежен, – ответил Менди.

– Так же как и его шеф.

Мужчина в кресле подмигнул и чуть не рассмеялся. Парень, ударивший меня по плечу, не двигался. Но он, несомненно, дышал – я чувствовал запах.

– Вас кто-то ударил по руке, ничтожество?

– Я поскользнулся на мексиканском гуляше.

Небрежно, почти не глядя, Менди ударил меня по лицу дулом револьвера.

– Не будьте смешным, ничтожество. Вам теперь будет не до смеха. Вас предупреждали, и по-хорошему. Если я взял на себя труд лично приехать к кому-то и сказать ему, чтобы он убрал свои руки, то либо он убирает их, либо я убираю его самого.

Я почувствовал, как по щеке потекла кровь, и ощутил острую боль в скуле от удара. Боль распространялась, пока не заболела вся голова.

Я все еще мог говорить, и никто не пытался остановить меня.

– Почему вы собственноручно ударили меня, Менди? По-моему, это работа для ваших холуев, тех, кто обработал Большого Вилли Магуна.

– Это личные счеты, – галантно пояснил Менди. – Я вас предупреждал из-за личных причин. С Магуном были чисто деловые счеты, Он стал воображать, будто может досаждать мне как ему заблагорассудится. Это мне, тому, кто покупал ему костюмы и машину, кто положил деньги на его банковский счет и оплатил закладную на его дом. Эти парни из криминальной полиции все одинаковые! Я оплачивал даже карточные долги его сыновей. Этот подлец должен быть мне благодарен, а он что делает? Он выставил меня на посмешище перед моими людьми.

– Каким же образом? – спросил я, слабо надеясь направить его гнев на кого-либо другого.

– Одна потаскуха рассказывала, будто мы работаем краплеными картами. Видимо, эта малышка была с ним в постели. Я выгнал ее из своего заведения.

– Понимаю, – сказал я. – Магун все же должен был знать, что профессиональный игрок не ведет нечестную игру. Но что плохого я вам сделал?

Менди ударил меня еще раз, но не сильно.

– Я не привык предупреждать людей дважды. Если человек не слушается, я убираю его, и конец.

– Мне кажется, здесь дело обстоит не так просто, – сказал я. – Извините, я достану носовой платок.

Под дулом револьвера я вынул из кармана платок и вытер кровь с лица.

– Жалкий копеечник, – медленно проговорил Менендец, – воображает, что может сделать обезьяну из Менди Менендеца, может насмехаться надо мной, может издеваться над Менди Менендецом. Я изрублю вас в котлеты, ничтожество!

– Ленокс был вашим другом на войне, – сказал я, глядя ему в лицо. – Он умер, его закопали как собаку, и над той могилой не стоит даже его имя. А я постарался доказать его невиновность. Этим я наплевал на ваши слова, да? Он спас вам жизнь и покончил с собой, а для вас это ничего не значит. Для такого большого человека. Вы нисколько о нем не заботитесь, только о самом себе. Вы вовсе не большой человек, а просто большой хвастун.

Лицо Менди окаменело, и он замахнулся, чтобы ударить меня изо всей силы. Его рука была еще поднята, когда я нанес ему удар ногой под ложечку. Он сложился, как перочинный нож, хватая ртом воздух, и револьвер выпал из его руки. Скривившись от боли, он попытался поднять его и застонал. Я ударил его коленом в лицо. Менди завыл.

Мужчина в кресле засмеялся, это смутило меня. Затем он встал, держа оружие в руке.

– Не убивайте его! – спокойно сказал он. – Нам он нужен живой.

Затем кто-то зашевелился в темноте у входной двери, и в комнату вошел Берни Олс, с пустыми глазами и совершенно спокойным лицом. Он взглянул на Менендеца. Тот стоял на коленях, уткнувшись головой в пол и покачиваясь.

– Размяк, как каша, – заметил Олс.

– Он не размяк, а получил тумака, – возразил я. – Каждый может заработать тумака. Разве Большой Вилли Магун размяк?

Берни и другой мужчина посмотрели на меня. Мексиканец у двери не проронил ни слова.

– Выньте вы эту проклятую сигарету изо рта! – заворчал я на Берни. – Либо закурите ее, либо бросьте. Мне надоело на это смотреть. И вы мне надоели. Точка. Я сыт по горло полицейскими.

На лице Берни появилось удивление, затем он усмехнулся.

– Это была ловушка, мой мальчик, – весело сказал он. – Вас здорово избили? Эти злые парни ударили вас по роже? По-моему, вы заслужили это, а нам все это было на руку.

Он снова посмотрел на Менди. Тот подобрал под себя колени. Он хрипло дышал и постепенно приходил в сознание. Берни приподнял Менендеца. У того из носа текла кровь. Менди вынул из кармана платок и приложил к носу. Он молчал.

– Вы попались, золотце, – сказал Берни. – Я не очень опечален из-за Магуна, он это заслужил. Но, в конце концов, он полицейский, а такие подонки, как вы, должны убрать руки от полицейских – раз и навсегда.

Менендец крепче прижал платок и посмотрел на Олса, затем на меня. Потом поглядел на мужчину, сидевшего в кресле, медленно повернулся и посмотрел на мексиканца у двери. Все они глядели на него без выражения.

Вдруг неизвестно откуда появился нож, и Менди бросился на Берни. Тот отступил в сторону, схватил Менди за горло и без труда вышиб из его руки нож. Берни стоял, расставив ноги и держа приподнятого Менди за горло. Так провел он его по комнате и ударил о стену, а затем опустил вниз.

– Троньте меня пальцем, и я вас убью, – сказал Берни. – Только пальцем!

Затем он отпустил руку. Менди злобно усмехнулся, посмотрел на носовой платок, перевернул его и снова приложил к носу. Потом посмотрел вниз на револьвер, которым бил меня.

Мужчина в кресле вскользь заметил:

– Он не заряжен, если даже ты сумеешь его взять.

– Беда! – обратился Менди к Олсу. – Я первый раз такое слышу.

– Вы заказали трех здоровенных парней, – сказал Олс. – А получили трех полицейских из Невады. Кое-кому в Неваде не понравилось, что вы забыли отчитаться. Этот человек хочет с вами поговорить. Можете поехать с ними или со мной в город. Там несколько моих коллег хотят на вас поближе посмотреть. Только сначала наденем наручники.

– Боже, помоги Неваде! – воскликнул Менди.

Он обернулся, снова посмотрел на мексиканца и вышел из дома. Мексиканец последовал за ним. Худощавый житель пустыни поднял револьвер и нож и тоже вышел, закрыв дверь. Берни молча ждал. Хлопнула дверца машины, и она почти бесшумно уехала.

– Вы точно знаете, что эти простофили полицейские? – спросил я.

Берни обернулся и будто удивился, увидев меня.

– Вы родились под счастливой звездой, – заметил он.

– Хорошо проделано, Берни. Очень хорошо. И вы, хладнокровная бестия, думаете, что он доедет живым до Вегаса?

Я пошел в ванную, открыл холодную воду и приложил мокрый платок к кровоточащей скуле. Потом посмотрел на себя в зеркало. Скула здорово распухла и посинела, так как дуло тяжелого револьвера ударило по кости. Синяк был и под моим левым глазом.

Затем в зеркале позади меня появился Берни. Он перекатывал между зубами проклятую сигарету, словно кот, играющий с полудохлой мышью и пытающийся заставить ее еще раз пробежаться.

– В другой раз не пытайтесь быть хитрее полицейского! – грубо сказал он. – Вообразили, будто мы дали вам украсть фотокопию просто ради шутки? Мы предчувствовали, что Менди с подручными явится к вам. Мы поставили Стару жесткий ультиматум. Заявили ему, что хотя мы не можем положить конец азартным играм в округе, но доставим игрокам столько неприятностей, что выручки станут плохими. В нашем округе ни один гангстер безнаказанно не избивал полицейского, даже такого плохого. Стар убедил нас, что не имел к этому отношения, что банда была возмущена и дала это понять Менендецу. Ну и когда Менди потребовалась команда головорезов из провинции, которые должны были прищучить вас, то Стар послал ему трех своих парней в своей собственной машине и за свой счет. Но это были уже парии, которых дал начальник полиции Вегаса.

Я повернулся и посмотрел на Берни.

– Койоты пустыни могут сегодня кое-кого сожрать. Поздравляю! Полицейская служба – это прекрасная, возвышенная деятельность, Берни. Единственное, чем нехороша полицейская служба-это самими полицейскими.

– Вам не повезло, герой! – со злостью воскликнул Берни. – Я с трудом удержался от смеха, когда вы вошли в вашу собственную гостиную и получили там головомойку. Это подняло мне настроение, мой мальчик. Вы проделали грязную работу, но ее нужно было проделать. Чтобы говорить с таким типом, нужно сначала вправить ему мозги. Вы его не очень сильно отлупили, но мы немножко добавим.

– Очень жаль, – сказал я. – Очень жаль, что вы это допускаете.

– Какое было очаровательное зрелище, когда вы подходили к двери, – сказал Берни.

– Еще очаровательнее было видеть, как Менди бросился на вас с ножом.

– Давайте помиримся! – сказал Берни и протянул мне руку.

Мы выпили по бокальчику, и он вышел через заднюю дверь, которую вчера вечером взломал стамеской, когда приходил на разведку.

Я смотрел, как он за кругом света от карманного фонарика прошел между деревьями и скрылся за кустарником на холме.

Потом запер двери, смешал себе еще один легкий коктейль и сел в кресло. Потом взглянул на свои часы.

Было не поздно, мне только казалось, что я уже давно пришел сюда.

Я подошел к телефону и позвонил в дом Лорингов. Слуга спросил, кто говорит, и ушел узнать, дома ли миссис. Она была дома.

– Я все же был козой, – сказал я, – но они поймали тигра живьем. Я заработал пару шрамов.

– Это вы должны мне при случае рассказать.

Голос Линды доносился издалека, словно уже из Парижа.

– Могу рассказать вам сегодня за бокалом вина, если у вас есть время.

– Сегодня? Ах, я упаковываю вещи, собираюсь уезжать. Наверно, ничего не выйдет.

– Понимаю. Я просто подумал, что это будет вам интересно. Очень мило, что вы предупредили меня. К вашему отцу это не имеет отношения.

– Вы определенно это знаете?

– Уверен.

– Ах, один момент.

Она куда-то отошла, затем снова взяла трубку, и ее голос стал теплее.

– Может быть, я все-таки управлюсь и мы выпьем по бокальчику. Только где?

– Где хотите. Сегодня у меня нет машины, но я могу взять такси.

– Нет смысла. Я могу заехать к вам, но не раньше чем через час. Где вы живете?

Я сказал свой адрес. Потом зажег лампу перед домом, встал в открытой двери и впитывал в себя ночь. Стало довольно холодно.

Я вернулся в дом и попытался позвонить Лонни Моргану, но не смог его найти. Затем, просто из озорства, заказал разговор с Лас-Вегасом, попросил соединить меня с клубом «Террапин», где заправлял делами Рэнди Стар. Я не особенно надеялся, что он будет со мной разговаривать, однако он взял трубку.

У него был твердый, уверенный голос преуспевающего бизнесмена.

– Очень рад вас слышать, Марлоу. Друг Терри – я мой друг. Чем могу быть вам полезен?

– Менди уехал.

– Куда?

– В Вегас, с тремя головорезами, которых вы послали за ним в большом черном «кадиллаке» с красным прожектором и сиреной. Это была ваша машина?

Стар рассмеялся.

– В Вегасе, как говорил один репортер, «кадиллаки» используют в качестве грузовиков. О чем, собственно, идет речь?

– Менди с двумя парнями подстерегал меня в моем доме. Он хотел, мягко выражаясь, избить меня из-за одной вещи в газете, видимо, считая, что я в этом повинен.

– А вы были повинны?

– Я не владелец газеты, мистер Стар.

– А я не посылал никаких парией в «кадиллаке», мистер Марлоу.

– Вероятно, это были работники полиции.

– Этого я не могу вам сказать. Что еще?

– Менди ударил меня револьвером по лицу, а я его ногой в живот и обработал коленкой его нос. Он, видимо, расстроился. Несмотря на это, я надеюсь, что он живой прибудет в Вегас.

– Ах, как будет мило, если он сюда приедет. Извините меня, но я сейчас прерву наш разговор.

– Еще один момент, Стар! Вы принимали участие в событиях, происшедших в Отатоклане, или этим занимался один Менди?

– О чем вы говорите?

– Вы меня не проведете, Стар! Менди разозлился на меня не из-за той причины, которую он мне сказал. Не из-за этого он подстерегал меня в моем доме, намереваясь обработать меня, как Большого Вилли Магуна. Этой причины недостаточно. Он предложил мне убрать руки и прекратить ворошить дело Ленокса. Я продолжал этим заниматься, я не мог этого оставить, а он решил изувечить меня. Итак, у него была веская причина.

– Понимаю, – медленно и все еще приветливо проговорил Стар. – Вы считаете, что со смертью Терри было что-то не совсем ладно? Например, что он не застрелился, а кто-то убил его?

– Думаю, что подробности заведут нас слишком далеко. Терри написал фальшивое признание и прислал мне письмо. Отельный коридорный должен был взять у него это письмо и опустить в ящик. Терри не мог выйти из отеля на улицу. В письмо была вложена крупная банкнота, и он кончил его писать, когда раздался стук в дверь. Мне хочется узнать, кто тогда вошел в его комнату.

– Зачем?

– Если вошел коридорный, то Терри мог приписать еще строчку и объяснить это. Если бы это был полицейский, то письмо не было бы отправлено. Итак, кто это был и почему Терри написал признание?

– Не имею понятия, Марлоу.

– Очень жаль, что побеспокоил вас, мистер Стар.

– Ничего, я рад, что вы позвонили мне. Я спрошу Менди, не знает ли случайно он.

– Хорошо, если вы увидите его живого. Если нет, все же постарайтесь узнать! Иначе это сделает кто-нибудь другой.

– Вы?

Его голос стал жестче, но оставался спокойным.

– Нет, мистер Стар, не я. Человек, который может в мгновение ока вышвырнуть вас из Вегаса. Поверьте мне, мистер Стар! Это не пустые слова.

– Я увижу Менди живого. Можете об этом не беспокоиться, Марлоу!

– Спокойной ночи, мистер Стар!

Глава 48

Когда возле дома остановилась машина и хлопнула дверца, я вышел на веранду и встал наверху лестницы. Цветной шофер уже помог Линде выйти. Затем он пошел вслед за ней к лестнице с чемоданчиком в руке, Похоже, там были ее вещи. Я стоял и ждал.

Линда поднялась и обратилась к шоферу:

– Мистер Марлоу отвезет меня в отель, Амос. Большое спасибо! Я позвоню тебе завтра утром.

– Хорошо, миссис Лоринг.

Линда встала посреди гостиной и осмотрелась, – У вас не очень надежное жилище для человека с такой рискованной профессией, не правда ли?

– Надежных жилищ не бывает.

– Что с вашим лицом? Кто вас так отделал?

– Менди Менендец.

– А что вы ему сделали?

– Немного – дал ему парочку пинков. Он попал в ловушку и сейчас едет в Неваду. Не будем больше говоч рить о нем.

Линда села в шезлонг.

Я достал ящичек с сигаретами и протянул ей. Она сказала, что курить не хочет, а выпить может что угодно.

– Давайте выпьем шампанского, – предложил я. – У меня, правда, нет льда, но оно холодное. Я храню его уже два года. Две бутылки «Кордон руж». Думаю, что хорошее. Я не очень разбираюсь в нем.

– Для кого вы его храните? – спросила Линда.

– Для вас.

Она засмеялась, все еще глядя на мое лицо.

– У вас жуткие раны. – Она нежно погладила пальцем мою щеку. – Храните для меня? Этому трудно поверить. Мы ведь знакомы всего два месяца.

– Я хранил его в надежде, что мы познакомимся. Сейчас я его принесу.

Я взял чемоданчик.

– Куда вы его несете? – строго спросила Линда.

– В нем ведь ночная рубашка, не так ли?

– Вернитесь!

Я вернулся. У нее были веселые и немного сонные глаза.

– Это что-то новое, – медленно проговорила она. – Что-то совсем новое.

– Почему?

– Вы даже ко мне не притронулись. Никаких попыток сближения, никаких намеков, никаких прикосновений, совсем ничего. Я думаю, вы черствый, саркастичный, грубый и холодный.

– Полагаю, временами я бываю таким.

– Мне кажется, если мы сейчас выпьем по бокалу шампанского, то вы без лишних слов схватите меня и положите на кровать. Верно?

– Откровенно говоря, подобная идея на самом деле была где-то в извилинах моего мозга.

– Я польщена. Но, предположим, я не хочу этого? Вы мне нравитесь. Даже очень. Но это еще не значит, что я хочу лечь с вами в постель. Не поспешное ли вы вывели заключение из того, что я случайно захватила чемоданчик с ночной одеждой?

– Может быть, я сделал ошибку.

Я поставил ее чемоданчик возле входной двери.

– Сейчас принесу шампанское.

– Я не хотела обидеть вас. Может быть, вы прибережете шампанское для более знаменательного повода?

– У меня всего две бутылки, – сказал я, – а для более знаменательного случая нужно иметь дюжину.

– Ах так! – вдруг рассердилась Линда. – Я должна быть временной заместительницей, пока вы не подыщете себе лучше и красивее! Благодарю покорно! Теперь вы обидели меня, но, во всяком случае, я буду это знать. Если вы воображаете, что ради одной бутылки шампанского я лягу с вами в постель, то уверяю вас, что вы очень заблуждаетесь.

– Я уже признался в своей ошибке.

– Если я сказала, что хочу развестись с мужем и прихватила сюда чемоданчик с пижамой, то это еще ничего не значит, – сердито сказала она.

– К черту этот проклятый чемодан! – рявкнул я. – Еще одно слово, и я выброшу эту проклятую вещь из дома. Я пригласил вас на бокал шампанского. Сейчас пойду в кухню и принесу его. У меня нет ни малейшего желания напоить вас. Вы не хотите лечь со мной в постель – хорошо. Почему вы, собственно, должны это делать? Но ведь мы можем вдвоем выпить шампанского? Зачем нам цапаться из-за того, кто, где, когда и сколько должен выставить шампанского?

– Не нужно так злиться, – заметила Линда и покраснела.

Она встала, подошла ко мне и опять нежно провела пальцем по моей израненной скуле.

– Я усталая и разочарованная в жизни женщина. Будьте со мной милым! У меня никого нет.

– Вы не более устали и не более разочарованы в жизни, чем многие другие. По всем законам наследственности вы должны быть такой же пустой, легкомысленной и испорченной, как ваша сестра. Из-за какого-то чуда вы не стали такой. Вы самая порядочная и энергичная женщина во всей вашей родне. И вам никто не нужен.

Я повернулся и ушел в кухню. Там я достал из холодильника бутылку шампанского, дал пробке выстрелить, затем быстро наполнил два бокала и выпил один из них. От брызг у меня выступили на глазах слезы. Я снова наполнил бокал, поставил все на поднос и отнес в комнату.

Линды там не было, чемоданчика тоже. Я поставил поднос и открыл входную дверь. Куда она делась, ведь машины у нее не было? Я вообще ничего не слышал.

Потом позади меня раздался ее голос:

– Идиот, неужели вы подумали, что я сбежала?

Я закрыл дверь и повернулся. Сейчас она была в кимоно и маленьких вышитых тапочках на босу ногу, с распущенными волосами. Она медленно подошла ко мне с неожиданно-смущенной улыбкой. Я подал ей бокал шампанского. Она взяла его, сделала несколько глотков и отдала мне.

– Очень хорошее, – сказала она.

Утром она еще спала, когда я встал и сварил кофе. Я принял душ, побрился и оделся, потом разбудил ее. Мы вместе позавтракали. Я вызвал такси и вынес на улицу ее чемоданчик.

Мы попрощались. Я проводил взглядом такси, пока оно не скрылось из вида. Затем поднялся по лестнице и постелил постель. На одной подушке я нашел длинный черный волос. На душе у меня было тяжело, словно там лежал кусок свинца.

У французов есть поговорка. У них на все случаи есть поговорки, и они всегда меткие. «Расставаться – значит, немного умереть…»

Глава 49

Севел Эндикот сказал, что сегодня будет долго работать и я могу приехать к нему вечером в половине восьмого.

На нем была армейская рубашка, выглядел он усталым, но у него, наверно, всегда был такой вид. Он курил свою безвкусную сигарету. На галстуке его лежал комок пепла, мягкие черные волосы были растрепаны.

Он молча смотрел, пока я усаживался, потом сказал:

– Вы упрямейший тип, какого я только встречал. Не уверяйте меня, что вы бросили копаться в этой ужасной истории.

– Кое-что в ней немного беспокоит меня. Скажите, вы действовали по поручению мистера Харлана Поттера, когда навестили меня в клетке?

Он кивнул. Я осторожно потрогал пальцем больную щеку. Она поджила, опухоль спала, но удар задел нерв. Часть лица до сих пор была онемевшая. Со временем это должно пройти.

– И он устроил вашу поездку в Отатоклан с полномочиями работника окружной прокуратуры?

– Да, но не придавайте этому большого значения, Марлоу! Это была деловая поездка.

– Вы продолжаете разъезжать по делам Поттера?

– Нет, это кончилось. Мистер Поттер теперь поручает вести свои правовые дела фирмам Сан-Франциско, Нью-Йорка и Вашингтона.

– Надо думать, он до смерти ненавидит меня, когда вспоминает об этой истории с газетой.

Эндикот засмеялся.

– Как ни странно, но он всю вину свалил на своего зятя, доктора Лоринга. На кого-нибудь ведь нужно было ее свалить. Себя он считает непогрешимым. По его мнению, ничего не случилось бы, если бы доктор Лоринг не прописал этой женщине опасного лекарства.

– Он ошибается. Вы видели тело Терри Ленокса в Отатоклане, не правда ли?

– Да, видел. В задней комнате, в столярной мастерской. Там нет похоронного бюро. Столяр делает, кроме всего прочего, и гробы. Тело было холодное как лед. Я видел рану на виске. В идентификации можно не сомневаться, если у вас есть мысли в этом направлении.

– Нет, мистер Эндикот, здесь ошибка исключена. Он сильно изменился?

– Лицо и руки стали темнее, волосы покрашены в черный цвет. Но шрамы были отчетливо видны. И отпечатки пальцев совпали с теми, какие он оставил у себя дома на вещах.

– Как выглядят тамошние полицейские?

– Примитивно. Шеф полиции умеет читать и писать. Но об отпечатках пальцев он понятия не имеет. Погода стояла жаркая, знаете ли. Очень жаркая. …

У Эндикота вытянулось лицо. Он вынул изо рта сигарету и положил ее в массивную базальтовую пепельницу.

– Им пришлось приносить лед из отеля, – добавил он. – Здоровую кучу льда. – Он снова посмотрел на меня. – О бальзамировании, не могло быть и речи. Все надо было сделать быстро.

– Вы говорите по-испански, мистер Эндикот?

– Знаю несколько слов. Менеджер отеля понимал меня, – Он засмеялся. – Элегантный нахал. Сердитый с виду, но вежливый и услужливый. Все быстро закончилось.

– Я получил от Терри письмо. Полагаю, что мистер Поттер об этом знает. Я показывал письмо его дочери, В него был вложен портрет Мэдисона.

– Что?

– Банкнота в пять тысяч долларов.

Эндикот поднял брови, – Так-так. Ну, он, конечно, мог себе это позволить. Жена подарила ему четверть миллиона, когда они второй раз поженились. Я почти уверен, что у него давно было намерение уехать в Мексику и там обосноваться, даже если бы ничего не случилось. Что произошло с этими деньгами, я не знаю. К ним я не имел отношения.

– Я захватил его письмо, мистер Эндикот. Если хотите, прочитайте.

Я вынул из кармана письмо и подал ему. Он прочитал его внимательно, как и надлежит юристу. Потом положил на стол, откинулся назад и уставился в пустоту.

– Довольно литературно написано, не правда ли? – сказал он. – Хотел бы я знать, почему он так поступил.

– Почему он совершил самоубийство, признался или почему прислал мне письмо?

– Почему он признался и покончил с собой, конечно, – ответил Эндикот. – Письмо мне понятно. Во всяком случае, он как следует отблагодарил вас за то, что вы для него сделали.

– Меня озадачил этот почтовый ящик, – сказал я, – Он написал, что ящик стоит под его окном и что отельный служащий поднимет вверх письмо и покажет ему, а потом уже опустит в ящик. Терри хотел убедиться, что тот действительно опустил его в ящик.

– Ну и что же? – равнодушно спросил Эндикот.

Он взял из квадратного ящичка еще одну сигарету с фильтром. Я протянул ему свою зажигалку.

– В таком местечке, как Отатоклан, вряд ли есть такой ящик, – сказал я.

– Дальше!

– Сперва я не обратил на это внимания, потом стал раздумывать над этим. Отатоклан это просто деревня. Тысяча или 1200 жителей, вероятно. Единственная улица отчасти замощена, Шеф полиции имеет служебную машину – «форд» модели А. Почта находится в углу магазина – мясной лавки, Один-единственный отель, несколько закусочных, хороших улиц пет, маленький аэродром. Кругом в горах хорошая охота, поэтому имеется аэродром.

– Дальше! Об охоте я знаю.

– И там почтовый ящик на улице! Может быть, еще ипподром, собачьи бега, площадка для гольфа и парк с иллюминированным фонтаном и концертным павильоном?

– Значит, он ошибся, – холодно сказал Эндикот. – Возможно, там было что-то, похожее на почтовый ящик, например мусорный контейнер.

Я встал, сложил письмо и убрал его в карман.

– Мусорный ящик, – сказал я. – Конечно, так могло быть. Выкрашенный в мексиканские цвета, зелено-сине-красный, и с надписью: «Граждане, следите за чистотой!» По-испански, конечно. И вокруг него лежат семь шелудивых собак.

– Не будьте дерзким, Марлоу.

– Очень жаль, что проявил остроумие. И еще одна мелочь: почему письмо вообще было послано? Судя по тому, что написано в нем, об отправке этого письма заранее договорились. Значит, ему кто-то солгал насчет почтового ящика. Но, несмотря на это, письмо с пятью тысячами долларов было отправлено. Вы не находите, что это занятный вопрос?

Эндикот выпустил клуб дыма и смотрел, как он расплывается.

– Ну, и какой же вы сделали из этого вывод, зачем приплели сюда еще и Стара?

– Стар и другой мошенник, некий Менендец, были товарищами Терри в британской армии. Эти парни во многих отношениях нестоящие, но у них есть своя гордость и кое-что еще. Здесь был проделан отвлекающий маневр, причины которого нетрудно найти. Второй отвлекающий маневр был совершен в Отатоклане, но по совершенно другой причине.

– И какой же вы сделали из этого вывод? – вторично спросил Эндикот.

– А вы?

Он не ответил. Я поблагодарил его за уделенное мне время и попрощался.

Он скривил лицо, когда я открыл дверь, и, по-моему, был озадачен. Возможно, он в это время вспоминал, что видел перед отелем и был ли там почтовый ящик.

Итак, начало вращаться еще одно колесико – больше ничего. Оно вращалось целый месяц, а потом кое-что произошло.

Через месяц, в пятницу утром, я увидел в своей конторе незнакомца. Это был хорошо одетый мужчина южноамериканского типа. Он сидел у открытого окна и куил довольно вонючую коричневую сигарету. Мужчина был высок, строен и элегантен. На нем был бежевый костюм и зеленые солнечные очки.

Он вежливо поднялся.

– Сеньор Марлоу?

– Что вам угодно?

Он подал мне сложенную бумагу, – Вручаю вам письмо от сеньора Стара из Лас-Вегаса, – сказал он по-испански. – Вы говорите по-испански?

– Говорю, но не очень быстро. Я предпочитаю английский.

– Пусть будет английский, – сказал он. – Мне все равно.

Я взял записку и прочитал ее: «Рекомендую вам своего друга Циско Майораноса. Я думаю, что вы сможете с ним подружиться. С.».

– Входите, сеньор Майоранос, – пригласил я незнакомца.

Я открыл дверь кабинета. От него пахло духами, когда он проходил мимо меня. Его брови были, как у франта. Но, вероятно, он не был таким франтом, каким казался, так как на обеих сторонах его лица были шрамы – следы ударов ножа.

Глава 50

Он сел в кресло для посетителей и положил ногу на ногу.

– Вы хотели навести некоторые справки о сеньоре Леноксе, как мне передавали?

– Только о последних событиях.

– Я был в то время там, сеньор. Я служил в этом отеле. – Он пожал плечами. – Моя должность была очень скромная, просто временная. Я работал портье.

Он хорошо говорил по-английски, но с акцентом латиноамериканца, выражавшимся в подъемах и падениях интонации, подобно мертвой зыби океана.

– Вы совсем не похожи на портье.

– У меня были финансовые затруднения.

– Кто опустил в почтовый ящик его письмо ко мне?

Он протянул мне пачку сигарет.

– Попробуйте закурить!

Я покачал головой.

– Они слишком крепкие. Я люблю колумбийские, а кубинские – это смертоубийство.

Он слегка улыбнулся и закурил. Парень был до того утонченный, что стал действовать мне на нервы.

– Я знаю насчет письма, сеньор. Парнишка побоялся войти в комнату сеньора Ленокса после того, как был установлен полицейский пост. Мне пришлось самому отнести письмо на почту. Конечно, после выстрела.

– Вы не взглянули в конверт? Туда была вложена крупная банкнота.

– Конверт был запечатан, – холодно ответил он и добавил испанскую фразу. – Это значит, сеньор, что честность не ходит боком, как краб.

– Извините! Рассказывайте дальше.

– У сеньора Ленокса в левой руке была бумажка в сто песо, когда я вошел в дверь и закрыл ее перед носом полицейского. В правой руке он держал пистолет. На столе перед ним лежало письмо и какая-то бумага, которую я не читал. Я не взял деньги.

– Крупные деньги, – заметил я, но он не обратил внимания на иронию.

– Он непременно хотел, чтобы я взял деньги. В конце концов я взял их и позже отдал парнишке. Письмо я вынес под подносом, на котором приносил ему кофе. Полицейский строго посмотрел на меня, но ничего не сказал. Когда я спустился до половины лестницы, то услышал выстрел. Я быстро спрятал письмо и вернулся. Полицейский в это время хотел войти в комнату. Я отпер ему дверь. Сеньор Ленокс был мертв.

Он провел пальцем по краю стола и вздохнул.

– Остальное вы, наверно, знаете.

– Отель был переполнен?

– Нет. Там было человек шесть гостей.

– Американцев?

– Американцев двое. Охотники.

– Настоящие гринго или американцы мексиканского происхождения?

Он медленно провел пальцем по колену.

– Я полагаю, один из них был испано-американцем.

– Они находились поблизости от комнаты Ленокса?

Он поднял голову, но зеленые очки ничего мне не говорили.

– Почему они должны были там находиться, сеньор?

Я кивнул в знак согласия.

– Как мило, что вы приехали сюда и рассказали мне все это, сеньор Майоранос. Передайте Рэнди, что я очень, очень ему благодарен.

– Не стоит благодарности, сеньор.

– А потом, когда у него будет время, пусть он при-шлет ко мне кого-нибудь, кто будет знать то, о чем говорит.

– Сеньор, вы сомневаетесь в моих словах? – сказал он неясным, но ледяным голосом.

– Люди всегда говорят о чести, но честь иногда бывает мантией вора. Не волнуйтесь! Сидите спокойно и дайте мне рассказать по-своему! – Он откинулся назад и поднял нос. – Это, конечно, мои предположения. Я могу ошибаться, но могу и быть прав. Эти двое американцев находились там с определенной целью. Они прибыли на самолете и выдавали себя за охотников. Один из них, некий Менендец, – азартный игрок. Он мог зарегистрироваться и под другой фамилией. Ленокс знал, что они были там. Он написал мне письмо, потому что его мучила совесть. Он использовал меня как добродушного простака, но Ленокс был хорошим парнем, и это его мучило. Он вложил в письмо банкноту в пять тысяч долларов, так как у него было много денег, а у меня мало. Он дал мне в письме небольшой скрытый намек, который я мог заметить, а мог и не заметить. Этот человек всегда хотел правильно поступать, но у него это не выходило. Вы сказали, что отнесли письмо на почту. Почему вы не бросили его в ящик перед отелем?

– В ящик, сеньор?

– Да, в почтовый ящик. Кажется, вы называете его «кайон картеро».

Он рассмеялся.

– Отатоклан не Мехико-Сити, сеньор. Это примитивный поселок. В Отатоклане почтовый ящик на улице? Да там никто не поймет, для чего этот ящик. Никто не станет вынимать из него письма.

– Ну, оставим это! – сказал я, – Вы никакого кофе на подносе не приносили в комнату сеньора Ленокса, сеньор Майоранос. Вы не зашли в его комнату вслед за полицейским. Но двое американцев заходили туда. Полицейский, конечно, был там и другие люди тоже. Один американец подошел к Леноксу, взял у него маузер, вынул из него один патрон, извлек из него пулю и вставил гильзу обратно в патронник. Затем приставил пистолет к виску Ленокса и выстрелил. Получилась страшная на вид, но неопасная рана. Потом Ленокса положили на носилки, накрыли простыней и вынесли. А когда прибыл американский адвокат, Леноксу дали снотворного. Его положили на лед в темном углу столярной мастерской, где столяр в это время делал гроб Тая Ленокса и сидел американский адвокат. Парень был холодный как лед, неподвижный, с почерневшей раной на виске. Он выглядел чудесно мертвым. На следующий день гроб с камнями похоронили. Американский адвокат поехал домой с отпечатками пальцев и липовыми документами. Как вы находите это, сеньор Майоранос?

Он пожал плечами.

– Так могло быть, сеньор. Требовались только деньги и влияние. Это было бы возможно, если бы тот сеньор Менендец был в хороших отношениях с видными людьми в Отатоклане, например с алькальдом, владельцем отеля и т.д.

– Ну, ведь и это возможно. Идея очень хорошая. Этим и объясняется, почему они выбрали себе такое захолустное маленькое местечко, как Отатоклан.

Он засмеялся.

– Значит, сеньор Ленокс может быть еще жив, не так ли?

– Конечно. Самоубийство было надувательством, основанным на признании. Оно было так хорошо инсценировано, что удалось провести за нос адвоката, который раньше был окружным прокурором. Этот Менендец не такой уж дикарь, каким себя изображает, но у него хватило дикости ударить меня револьвером по лицу за то, что я не убрал своих рук от этого дела. Итак, у него были на то причины. Если бы надувательство выплыло наружу, то Менендец оказался бы в центре международного скандала. А мексиканские полицейские не более бесчестны, чем наши.

– Все это возможно, сеньор, я это хорошо знаю. Но вы упрекнули меня во лжи. Вы сказали, что я не входил в комнату сеньора Ленокса, чтобы взять у него письмо.

– Вы уже были там, дорогой мой… и писали это письмо.

Он поднял руку и снял зеленые очки. Глаза человека никогда не изменяют цвета.

– Я полагаю, что сейчас немного рано идти пить гимлит, – сказал он.

Глава 51

В Мехико-Сити с ним проделали прекрасную работу. Почему бы и нет? Там врачи, техники, больницы, художники и архитекторы ничуть не хуже наших. Иногда даже немного лучше. Именно работник мексиканской полиции разработал парафиновый тест для выявления пыли нитратов после выстрела. Они не могли полностью изменить лицо Терри, но многого добились. Они даже изменили форму его носа, удалив кусочек носового хряща, так что Терри стал немного курнос. Им не удалось ликвидировать все следы шрамов, и они сделали ему новые на другой стороне лица. Шрамы от ударов ножом – обычное явление в латиноамериканских странах.

– Мне сделали здесь даже пересадку нерва, – сказал Терри, потрогав раненую сторону лица.

– То, что я рассказал вам, до некоторой степени верно? – спросил я.

– Довольно точно. Не совпадают несколько мелочей, по это не так важно. Все произошло очень быстро и иногда импровизировалось, так что я порой не понимал, что происходило. Мне говорили, что я должен сделать то, потом другое и не оставлять никаких следов. Менди был против того, чтобы я писал вам письмо, но я настоял. Он немного недооценил вас. Маленькую загвоздку с почтовым ящиком он совсем не заметил.

– Вы знали, кто убил Сильвию?

Терри не дал прямого ответа.

– Слишком тяжело переживать такую жестокость, даже если жена не много значила.

– Мир жесток. Харлан Поттер принимал в этом участие?

Терри усмехнулся.

– Разве он похож на человека, способного раскрыть карты? Не думаю. Я полагаю, он считает меня мертвым. Кто мог рассказать ему что-нибудь другое, если только вы этого не сделали?

– То, что я ему рассказал, можно завернуть в травинку. Что теперь поделывает Менди?

– Дела его неплохи, он сейчас в Акапулько. Благодарен Рэнди за то, что так дешево отделался. Менди не так плох, как вы думаете. У него доброе сердце.

– Как у змеи.

– Ну, как насчет нашего гимлита?

Не ответив ему, я встал и подошел к сейфу. Повертев запор, я достал оттуда портрет Мэдисона и пять сотенных банкнот, пахнувших кофе. Я положил деньги на стол и убрал в карман пять сотен.

– Эти деньги я возьму. Я довольно много потратил на справки. С портретом Мэдисона я забавлялся, это доставляло мне удовольствие. Но теперь заберите его.

Я положил банкноту перед Терри на стол. Он посмотрел на нее, но не тронул.

– Она принадлежит вам, – сказал Терри. – У меня денег достаточно. Оставьте ее себе, вы можете бросить заниматься делами.

– Я знаю. После того как Эйлин убила своего мужа и осталась безнаказанной, она считала, что станет жить лучше. Он для нее не имел большого значения. Просто человеческое существо с плотью, кровью и душой. Кроме того, он знал, что произошло, и ему трудно было жить с таким грузом на плечах. Он писал романы. Возможно, вы о нем слышали.

– Видите ли, я не мог поступить иначе, мне больше ничего не оставалось делать, – медленно проговорил Терри. – Я не хотел, чтобы кто-нибудь сильно пострадал. У меня не было надежды выбраться из этого ужасного дела. И потом, так быстро нельзя все правильно оценить. Как я должен был поступить?

– Не знаю.

– Она была на грани безумия. Вероятно, она все равно убила бы его.

– Возможно.

– Ну, расшевелитесь же немножко! Пойдемте выпьем по бокалу в каком-нибудь прохладном тихом месте.

– Сейчас у меня нет времени, сеньор Майоранос.

– Мы ведь были хорошими друзьями, – грустно сказал он.

– Так ли это? Наверно, я забыл. Мне кажется, это было с другим человеком. Вы теперь постоянно живете в Мексике?

– Да, я приехал сюда нелегально. Меня, собственно, здесь нет. Я вам рассказывал, что вырос в Солт-Лейк-Сити. Родился я в Канаде, в Монреале. Скоро буду мексиканским гражданином. Нужно только иметь хорошего адвоката. Мексика всегда мне нравилась. Если мы выпьем гимлит у «Виктора», это не будет большим риском.

– Уберите деньги, сеньор Майоранос! К ним прилипло слишком много крови.

– Вы ведь небогатый человек.

– Откуда вы знаете?

Он взял банкноту и небрежно сунул ее в карман. Потом закусил губу ослепительно белыми зубами, особенно выделяющимися на темной коже.

– Я не мог рассказать вам большего в то утро, когда вы отвезли меня в Тихуану. Я дал вам возможность позвонить в полицию и заявить обо мне.

– Я не считаю вас плохим человеком. Долгое время я вообще не мог вас понять. У вас хорошие манеры и милые черты характера, но что-то было не в порядке. У вас есть свои взгляды на жизнь, но они не связаны с какими-либо моральными представлениями. Вы были милым парнем, ибо таким были по природе. Но вы чувствовали себя так же хорошо с подлецами и мошенниками, как и с порядочными людьми. Лишь бы эти мошенники хорошо говорили по-английски и умели вести себя за столом. Вы, собственно, дезертир. Я думал, что виной этому война, потом стал думать, что, возможно, вы такой от рождении.

– Я не понимаю этого, – сказал Терри. – В самом деле не понимаю. Я хотел отблагодарить вас, но вы не желаете. Я не могу рассказать вам больше того, что уже рассказал.

– Это величайший комплимент, какой мне только делали.

– Я рад, что чем-то вам понравился. Я попал в тяжелое положение и случайно познакомился с людьми, которые знали, как из него выбраться. Они по моей вине попали в армию и долгое время были на войне. И там я, наверно, единственный раз в жизни инстинктивно, как мышь, совершил правильный поступок. А когда мне понадобилась их помощь, они помогли мне. И бесплатно. Вы не единственный человек на свете, Марлоу, на котором нет ярлыка с пеной.

Он протянул руку и взял мою сигарету. Лицо его местами покраснело под загаром, отчего шрамы стали отчетливее. Он вынул из кармана зажигалку и закурил. На меня повеяло запахом его духов.

– Вы меня многим подкупили, Терри. Улыбками, жестами и тихими вечерами в баре за бокалом вина. До свидания, амиго! Я не хочу с вами прощаться. Было бы очень печально и тяжело совсем с вами распрощаться. Я это уже пережил.

– Я слишком поздно вернулся сюда, – сказал Терри. – Эти пластические операции очень долго длятся.

– Вы вообще не вернулись бы, если бы я вас не выкурил.

Вдруг на его глазах сверкнули слезы. Он быстро надел солнечные очки.

– Мне было не все ясно, – сказал он. – Я не решался. Друзья не хотели, чтобы я вам все рассказал, и я не решался.

– Не беспокойтесь насчет этого, Терри! На меня можно положиться.

– Я был в отряде коммандос, дорогой мой. Туда слабых не принимали. Я получил тяжелое ранение, да и от врачей-нацистов мне досталось. Это меня как-то изменило.

Мне все это известно, Терри. Во многих отношениях вы славный парень. Я совсем не осуждаю вас. Но сейчас вас здесь нет, вас уже давно здесь нет. У вас прекрасный костюм и духи, и вы изящны, как пятидесятидолларовая девчонка.

– Все это обманчиво, – грустно заметил Терри.

– Но все-таки доставляет вам удовольствие, не правда ли?

Терри кисло улыбнулся и пожал плечами, – Конечно. Но все это один обман. Здесь внутри, – хлопнул он зажигалкой по груди, – ничего нет. Кое-что я имел, Марлоу, но этого давно уже нет. Ну, на том, я полагаю, мы и покончим.

Мы оба встали. Терри протянул мне худую руку, я пожал ее.

– До свидания, сеньор Майоранос! Наше знакомство было непродолжительным, но приятным.

– Будьте здоровы!

Терри повернулся и пошел к двери. Я смотрел, как она закрылась, слышал его шаги по нашему выложенному плиткой под мрамор коридору. Потом шаги затихли и совсем исчезли. Несмотря на это, я продолжал прислушиваться. Почему? Может быть, я хотел, чтобы он вдруг остановился, вернулся и поднял мое настроение. Нет, он этого не сделал. Я видел его в последний раз.

Никого я из них больше не увидел, не считая полицейских. Еще не найдено средство, чтобы сказать им «прощай».