Долиной смертной тени

ПРОЛОГ

— Ты знаешь, что ты психопат? — Шум заглянул за валун, и улыбка, ещё совсем недавно играющая на его лице, бесследно исчезла. Я сидел на земле, уперевшись спиной в валун и рассматривал свои руки, обильно испачканные в крови. Руки не тряслись, хотя сердце выпрыгивало из груди от адреналина и, казалось, готово было выпрыгнуть из глотки. Хотелось курить.

Так и не дождавшись от меня хоть какого-то ответа, Шум молча полез в свою «мародёрку» и, достав из неё упаковку влажных салфеток, протянул мне несколько штук. Пока я старательно вытирал уже начинающую высыхать кровь убитого мной выродка с рук, ножа и берцев, к нам подошёл Камрад. С удручённым видом заглянул за валун и со вздохом выдал:

— Зря ты это сделал. По крайней мере здесь и сейчас.

Аукнется.

Я ничего не ответил и ему. Я должен был это сделать. Это не просто враг или противник. Попади я ему в руки живым, вряд ли моя участь сильно отличалась бы от его теперешней. Даже обычного игиловца[1] я бы просто пристрелил. Но не эту падаль.

— Дай закурить, — попросил я Камрада, закончив вытирать остатки крови. Он молча протянул мне начатую пачку «Elegance» и, повернувшись к группе, закончившей зачистку, крикнул:

— Собрать всё оружие! Живых духов связать попарно, спинами!

— Возьмёшь с собой Выдру, Магу, Ваху и станьте на охрану этих огрызков, — обратился он уже к Шуму, — а я пока к садыкам за переводчиком. И это… — Камрад посмотрел на меня. — Второго мясника не включай. Раньше времени.

— Добро! — ответил Шум и направился к группе пленных, которых пинали садыки.

Гремлину, своему заму, Камрад поручил организовать боевое охранение по периметру, пока не закончится допрос.

Бойцы, недовольно ворча, стали собирать оружие, многое из которого было сильно покоцано и представляло собой уже только доказуху количества двухсотых духов. Сложив его в одну кучу, предварительно разрядив, все стали выходить на возвышенность вокруг места нашей удачной засады. Медленно поднимался на ближайшую возвышенность и я. Гремлин не стал изобретать велосипед и выставил в охрану всех, уповая на недолгий допрос пленных.

Минут через двадцать наверх выбрался Шум, волоча за собой трофейные стволы. Побросав их на землю, он стал рядом со мной и спросил:

— Как ты, братан?

— Не дождутся, — ответил я, — что себе отжал?

— С чего ты взял? — с лукавой улыбкой спросил Шум.

— Не первый день замужем. Ну, хвастайся уже.

Шум достал из подсумка сброса коллиматорный прицел «EOTech–512» и протянул его мне. Я покрутил в руках амеровскую приспособу, отметив, что она вполне ещё не убитая.

— А как ты его на свой калашмат крепить собрался? — спросил я Шума, возвращая ему его приблуду и закуривая сигарету. — У тебя же базовый калаш, без обвеса.

— У Куска есть навесные планки Пикатинни и Вивера[2] с кронштейном под «Ласточкин хвост». Договорюсь.

Примерно через час послышались одиночные выстрелы в ущелье. Обернувшись, я увидел Выдру, Ваху и Магу, расстреливающих «воинов псевдохалифата» и поднимающегося к нам Камрада. Походу допрос был закончен, и пацаны автоматически попали в расстрельную группу. Пока командир взвода и бойцы с охапками изъятых стволов поднимались на возвышенность, садыки пинали трупы игиловцев, плевали на них и что-то выкрикивали.

— Горняки! То есть, люди с гор, — усмехнулся Шум, подражая голосу героя одного старого советского фильма и, посмотрев на меня, добавил, — не то, что мы, культурно и вежливо, да?

Я промолчал.

Попрыгав в подъехавший транспорт, мы двинулись обратно в посёлок. Слава Богу, сегодня нет ни раненых, ни убитых среди нас.

Уже начинало темнеть, когда мы вернулись к занятому посёлку, в котором пока и располагались. Старшина с позывным Кусок и боец с позывным Мэни, оставшийся в расположении из-за того, что последние два дня страдал жёсткой диареей, встретили нас закипевшим пятилитровым чайником. Выставили фишку, сменив на ней побледневшего Мэни. Наспех перекусив осточертевшими тушняком, галетами и чаем из сухпайков, помывшись по-быстрому в тазиках технической водой из кубовика, оба отделения стали готовиться к отдыху и разбредаться по своим спальным местам в огромном особняке. Камрад расписал график фишки и патрулей. Спустя несколько часов, уже почти в полночь по местному времени, я сидел на крыльце дома, открытая веранда третьего этажа которого была определена под фишку, которую я уже отстоял. Я не чувствовал угрызений совести за события сегодняшнего дня, но гнетущее ощущение чего-то нехорошего не давало мне уснуть. Чуйка меня не подвела. Вышедший на улицу Камрад подошёл ко мне и сказал почти без эмоций:

— Ложись отдыхать. В пять утра выезжаем на базу. На разбор. Туда уже стукнули.

Глава 1 Мордой о дно

— Эй, вставай. Давай, тебя Камрад во дворе ждёт, — толкал меня в плечо светившийся с фишки Выдра.

Я посмотрел на часы — половина пятого. Пока я одевался, заметил, что Шум тоже не спит.

— Ты чего? — спросил я его. — Спи, давай.

— Нахуя вы на базу? — Шум стоял на фишке ночью, когда Камрад сказал мне об этом, и, видимо, услышал.

— Не знаю, братан. Приеду, расскажу.

Я соврал. Я знал, зачем меня с Камрадом вызвали на базу отряда. Пропесочить, разъебать и наказать. Уложив спальный мешок в чехол, я подвинул его на матрасе ближе к лежащим рядом вещам. Потом обулся и вышел из комнаты на первом этаже, в которой я занял для себя спальное место, когда мы заселялись в этот особняк. Весьма небедный гражданин проживал в нём до того времени, когда война подобралась к его дому. Два этажа по четыре комнаты в каждой; удобная веранда на третьем этаже, охватывающая двести семьдесят градусов обзора на господствующей высоте; трёхкубовый пластиковый бак в технической комнате третьего этажа для водоснабжения кранов на кухне, душевых комнат и туалетов, коих бывший хозяин дома сделал по одному на этаж.

— Проснулся? — Камрад наливал кипяток в кружку, и, судя по запаху из открытого пакета, это был кофе. Хороший кофе, не из сухого пайка. И не местный арабский ширпотреб, в который зачем-то добавляют кардамон.

— Кофе будешь? — спросил он меня.

— Не откажусь. Тем более, что не херню пьёшь, судя по запаху.

— Да, прикупил недавно на базе.

Залив ароматные гранулы кипятком и добавив половину разовой упаковки сахара из сухпайка, я закурил и, смакуя напиток через затяжку, почувствовал, как просыпается организм.

— Не буду долго сиськи мять, — своим обычным и спокойным тоном начал Камрад, — нас с тобой сегодня будут рвать. Лично мне, да и всем здесь, плевать на этих пидоров из ИГИЛ, как и плевать на то, какой смертью они сдохнут. Тут дело не в этом. Я с некоторых пор стал замечать, что кто-то подстукивает наверх на меня или на моих бойцов. Этот раз — не исключение. Кто-то роет под меня. Ты в этой ситуации всего лишь средство.

Я молчал, слушал, не перебивая, и пил кофе, закуривая уже вторую сигарету.

— Я не так много о тебе знаю. Ты взрослый мужик, служил в ОМОНе, офицер, спецура и всё такое… Возможно, у тебя есть веские причины так поступать. За почти три месяца я не видел за тобой косяков. По штурмам и по службе в общем — тоже всё ровно. А тут… Короче, разъёбывать и поучать тебя я не собираюсь. Но я хочу, чтобы ты вот что понял: это для тебя тут Крестовый поход, а для меня — всего лишь работа. Дай мне слово, что больше такое не повторится. Слово офицера.

— Обещаю. Извини, что попал из-за меня, — ответил я взводнику.

— Добро! — выдохнул Камрад. — Отдай часы и телефон Шуму. Пусть он отдаст твой ствол и БК к нему старшине.

Надень под свою горку термуху[3]. И не спрашивай меня, зачем, — сказал он мне, увидев, что я уже открыл рот для вопроса.

Я поставил пустую кружку на ящики от БК, которые служили импровизированным столиком у входа в дом, и вернулся в свою комнату. Достал термуху из редака[4], снял наручные часы, достал телефон из внутреннего кармана и отдал их до сих пор не спящему Шуму. Указав на свою кучу вещей из брони, каски, разгрузки и редака, я сказал ему шёпотом, чтобы не разбудить спящих:

— Присмотри за шмотьём, братан. Мой ствол с БК отдай утром Куску. Потом всё обговорим. Давай, я поехал.

— Давай, Лёха, — Шум чувствовал ситуацию, — береги себя.

— Заебутся.

Выходя во двор, я услышал шум двигателя приближающейся машины. Это был взводный УАЗ «Патриот». Водилу, которого звали «Баста» за любовь к русскому рэпу, знали все. Он привозил нам питьевую воду, сухпайки и БК. Забросив на заднее сиденье куртку от горки и надев на себя термуху, я закурил последнюю сигарету в пачке. Расшнуровал берцы, готовясь надеть термуху и на ноги. Камрад стоял рядом, тоже курил и о чём-то своём болтал с Бастой. Утро уже проклёвывалось, скоро свежесть воздуха должна смениться душной и липкой жарой.

— Поехали! — махнул мне рукой Камрад.

— Ты, прям, как Гагарин! — я не сдержался пошутить, закончив переодеваться.

— Это хорошо, что ты шутишь, — ответил он мне, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, — главное там не сломайся. Не спорь и не доказывай правоту. Лучше молчи.

Я кивнул взводнику, и на ум пришёл старый способ отречения и абстрагирования. Машина тронулась, и я стал вспоминать, как я юзал этот способ ещё в «беркутовке», когда попадал под раздачу начальства. Как и всё гениальное, простота заключалась в следующем: чтобы не смотреть в пол, по сторонам или в глаза, взгляд нужно было сфокусировать на ухе говорящего с тобой начальника. Взгляд можно перемещать на погон, обратно на ухо, на темя и так по очереди. А чтобы нелестные слова не оседали в сознании, можно было поупражняться в математических расчётах. Раньше мне это помогало. Проверим и сейчас. Почти в полном молчании прошли полтора часа в пути.

— Вы там что, совсем охуели?! — с побагровевшим лицом не то от натуги, не то от жары в палатке, орал СБшник. — Мало мне вашего Куницы из третьего взвода, так тут ещё один мясник-психопат выявился!

Мы с Камрадом стояли в душной палатке перед столом «важного дяди» и «вершителя судеб». Стояли не то чтобы навытяжку, но и расслабленно тоже не получалось. Из-за термобелья под горкой в такой жаре пот струился по моей спине, стекая в трусы.

— У тебя что, денег дохуя?! По десять тысяч раздаёшь?! А по десять тысяч чего, а?! Рублей?! Или долларов, блядь?!

«Так… Десять… Десять умножить на три — будет тридцать», — начал я свою «мантру похуиста», шаря взглядом по бритой башке и ушам орущего особиста, — «тридцать разделить на пять — будет шесть. Шесть плюс тридцать — будет тридцать шесть…»

— …долбоёбы!

«Тридцать шесть умножить на три — будет сто восемь. Сто восемь разделить на два — будет пятьдесят четыре…»

— …уебаны!

«Пятьдесят четыре минус тридцать — будет двадцать четыре. Двадцать четыре умножить на десять — будет двести сорок…»

— Какого хуя я узнаю о неблагонадёжном элементе с маниакальными наклонностями и неконтролируемой агрессией не от тебя, командир взвода, а от посторонних людей?! А если он в бою своих вот так же резать начнёт?! Или после боя спящих перебьёт?!

«А Камрад был прав… Кто-то очень хочет его слить. Двести сорок разделить на три — будет…»

— Ему место у «пятисотых» под наблюдением, или вообще его назад отправить!

— Он не «пятисотый», — оборвал моральную экзекуцию Камрад, — я ручаюсь за него и готов ходатайствовать.

— Да вы заебали ходатайствовать! — особист жрал глазами то меня, то Камрада. — Ворон из госпиталя через хуеву тучу людей на меня вышел с такой же хернёй, как и ты!

«Спасибо, Ворон», — мысленно поблагодарил я комода[5].

— В общем, так… — СБшник устало плюхнулся на стул и обратился ко мне, будто не замечая Камрада

— Я не знаю, почему твои командиры за тебя так ратуют, да и плевать мне, на самом деле. Но такого беспредела, который ты устроил и который покрывали твои командир отделения с командиром взвода, я не потерплю. Может, ты ещё и в «Весне» пойдёшь кровников искать? Там дохуя людей с трезубым паспортом, чтобы ты понимал. А посему… — он достал из стола какую-то папку, открыл её, выложил лист, всмотрелся в него и продолжил: — Двое суток ареста и сто тысяч штрафа для бойца и по пятьдесят тысяч штрафа для командира отделения и командира взвода. Взыскание командирам сниму, если откажетесь от своих ходатайств, и он отправится домой для дальнейшего разбирательства. Что скажете?

— Обойдёмся штрафами, — сказал Камрад.

— Есть двое суток ареста и штраф, — в тон взводному ответил я.

Особист еще несколько секунд посмотрел на нас и крикнул:

— Конвой!

В палатку тут же вошёл боец в лёгком маскхалате и с АПС в набедренной кобуре.

— Этого в контейнер! — сказал СБшник вошедшему конвоиру, указывая на меня. — Заполнить на него форму в канцелярии! Двое суток на воде!

— Есть! — коротко рявкнул конвойный и положил руку мне на плечо.

— Разрешите идти? — спросил особиста Камрад.

— Валите оба отсюда!

Глава 2 /Шум. В то же время/

Рано утром, когда было ещё темно, мне приспичило поссать. Видимо, выпитый после моей смены на фишке чай просился наружу. Наручные часы показывали четыре часа утра. Быстро справившись с помощью «младшему брату», я решил постоять немного на улице и подышать свежим воздухом вместо спёртой вони берцев внутри дома. Ночь здесь отличается от той, которая у нас дома. Отличается всем. Звуками, запахами, даже звёздное небо кажется другим.

Мне вспомнились слова Камрада, когда я стоял на фишке сегодня. Он отправлял спать Лёху, моего зёму. Что ему грозило за то, что он прилюдно освежевал пойманного урода? Перевод в «пятисотые»? Несколько суток ареста? Или высылка домой? Последнее хуже всего. Да, он поступил неосмотрительно импульсивно и, в какой-то мере, я был к этому причастен, выявив в кучке уцелевших после нашей засады русскоговорящего наёмника. Да, мы тут тоже не помидоры подвязываем. Просто та груда фарша, которая осталась после приложенной руки и ножа моего друга, выбрала не ту сторону конфликта. Такие всегда были. И во время войны в Афгане, и в первой, и во второй Чиче[6], и здесь. В обратной ситуации на его месте мог оказаться и я, и Лёха. Всё просто.

«Ладно, нужно ложиться и постараться поспать ещё немного», — подумал я, посмотрев на Выдру, дежурящего на фишке и вглядывающегося в ПНВ[7].

Пробираясь по комнате к своей лежанке и стараясь не шуметь, я всё же споткнулся о чьи-то ноги. Но храп их обладателя, а это был срущий без меры последние несколько дней Мэни, даже не прервался.

Стоило мне укутаться в свой спальник, как послышались шаги. Кто-то без всякой осторожности тяжело ступал берцами и направлялся именно в мою сторону. Это был Выдра, спустившийся с фишки. Зайдя между моей и Лёхиной лежанкой, он стал толкать его в плечо:

— Эй, вставай. Давай, тебя Камрад во дворе ждёт, — хорошо, что хоть шёпотом, будил Выдра моего кореша.

— Угу… — буркнул Лёха и стал потягиваться. Зашуршав одеждой, он стал одеваться. Потянувшись за берцами, посмотрел в мою сторону и тихо спросил:

— Ты чего? Спи, давай.

— Нахуя вы на базу? — спросил я его. Ляпнул первое, что пришло в голову.

— Не знаю, братан. Приеду, расскажу.

Свернув свой спальник и не зашнуровав обувь, он тихо выбрался из комнаты, а я, перебив сон, мусолил свои мысли. Вскоре вернувшийся Лёха стал рыться в своём редаке, что-то оттуда доставая. Свернув какие-то шмотки в охапку, он повернулся ко мне и, указывая в полумраке на свои вещи, прошептал, протянув мне свои наручные часы и мобильный телефон:

— Присмотри за шмотьём, братан. Мой ствол с БК отдай утром Куску. Потом всё обговорим. Давай, я поехал.

— Давай, Лёха. Береги себя.

— Заебутся, — ответил он мне и вышел из комнаты.

Послышался звук приближающегося автомобиля. Через несколько минут этот же звук уже удалялся, увозя моего друга на «судилище».

— Подъём, джентльмены! Разминаем жопы и смываем остатки ночных поллюций с лиц соседей по койке! — противный голос Гремлина вырвал меня из сна. Замок часто был беспардонен по отношению к бойцам и в очередной раз благоухал быдловатостью во всей своей красе.

— А где Борзый? — поинтересовался Гремлин. — Ему на фишку заступать.

— Он уже заступил, — ответил замку из-за его спины Папай, — меня сменил только что.

— Вставайте уже, тюлени! — Гремлин понял, что доебаться к Борзому, одному из тех, кто молчаливо показывал ему своё презрение, не получилось. — Сегодня вам будет, чем заняться!

Неспешно одеваясь, все выходили во двор, где хозяйственный Кусок уже колдовал над газовой горелкой. Пятилитровый чайник уже закипал, все потянулись за своими кружками и упаковками с чаем и кофе.

— Привет! — поздоровался я со старшиной, подойдя к нему. — Помочь?

— Нет, спасибо, Шум. Мне взводный ночью сказал, что ты мне ствол Грешника отдать должен?

— Да, — ответил я, — давай после завтрака отдам?

— Хорошо, не вопрос, — старшина повернулся к газовой горелке.

Мне хотелось пробежаться, чтобы размять мышцы, на брусьях или на турнике повисеть. Но за неимением ни того, ни другого, и учитывая заминированную нашими же сапёрами прилегающую местность, мне оставалось только поотжиматься в упоре лёжа. Ополоснувшись технической водой и заварив чай в кружке, я стал рыться в своём редаке. Нужно было поесть, чтобы принять лекарство. Сегодня именно день его приема, а принимать цитостатики[8] на голодный желудок нельзя. Их побочка выражается в дисбактериозе, которому тут и так все подвержены чаще или реже. Отдельный подсумок с моей вторичной аптечкой всегда болтался на ремне моих брюк, где бы я ни находился. В нём кроме цитостатиков, закупленных мной перед поездкой сюда, также находившись упаковки с амоксиклавом и имодиумом. Частые позывы «сгонять к белому камню» приходилось гасить своими силами и средствами.

К обеду с базы вернулся Камрад. Один. Войдя во двор, взводный собрал всех вокруг себя и сказал:

— Всем привет! Информация на сегодняшний день такая: Грешнику дали двое суток ареста, послезавтра он вернётся. Сегодня к нам прибудет третий взвод в полном составе для дальнейшего штурма, на который мы выступаем на днях. С нами в связке будет работать местная армия с парой своих танков. А поэтому: Кусок, задействовать весь взвод на выгрузку БК из УАЗа. Всем доукомплектовать свой БК и запастись гранатами. Гремлин, через два часа возьмёшь пару бойцов и идёшь с ними на край посёлка встречать колонну второго взвода. Есть вопросы? Нет. Разойтись, занимайтесь.

Попивая чай, я наблюдал, как разделившись по группкам, бойцы обсасывали между собой услышанное от Камрада. До меня доносились только обрывки фраз, но они и складывали общее впечатление:

— …видимо, там полная жопа, если столько вместе собирают…

— … садыки и сами сдохнут, и нас подставят…

— …этому придурку ещё повезло, что только двумя сутками ареста отделался…

Последнее услышанное ударило меня по ушам. Быстро вычислив сказавшего последнюю фразу, я крикнул, стараясь сдерживать раздражение:

— Мэни! Напомни мне, где ты вчера день провёл, пока мы в засаде сидели?!

— В смысле? — замямлил Мэни. — Так я же здесь был, с Куском. На фишке стоял, вас дожидались.

— А почему ты здесь остался, помнишь?

Все, кто был во дворе, замолчали и уставились на нас с Мэни, уже понимая, о чём идёт речь. Сам же Мэни молча пялился в свою миску, в которой он помешивал быстрорастворимую лапшу.

— Ты на очке сидел, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил я за него, — так вот сиди молча, жуй и помалкивай. Не тебе его осуждать, — меня просто переполняла злость. Ругаться не хотелось, да и не приветствовалось это между собой. Но этот «борец с поносом» меня реально выбесил.

Проведя остаток завтрака в относительной тишине, все пошли выгружать ящики с патронами и гранатами из УАЗа. Снаряжая свои магазины «пятёркой», я, сидя на крыльце, дожидался, пока Кусок вскроет ящики с гранатами.

— Шум, — Камрад подошёл ко мне сзади, выходя из дома, — набей магазины Грешника тоже. И гранаты уложи ему в разгруз.

— Не вопрос, сделаю, — ответил я взводному, оборачиваясь, — я хотел спросить…

— С ним всё будет нормально, не бери в голову, — ответил он мне, не дав до конца задать вопрос.

Часа через три, стоя на фишке, я заметил приближающуюся колонну из двух УАЗов, двух КамАЗов и одного УРАЛа.

— Камрад — Шуму! — вызвал я взводного по радиостанции.

— На связи! — через пару секунд ответил мне Камрад.

— У нас гости. Колонна идёт.

— Я принял, иду.

Спешившись, бойцы третьего взвода построившись у машин. К ним подошёл Камрад, поздоровался с несколькими за руку и, немного спустя, с группой из десяти человек направился обратно. Остальные стали расходиться к близстоящим домам и занимать их. Вошедшие громко приветствовали находящихся во дворе. Кто-то увидел знакомого, кто-то сразу подтянулся к печке в поисках кипятка или еды. Завелись обычные в таких случаях разговоры за «жили-были». Среди прибывших особо выделялся боец в мультикамовской форме с необычной причёской. Высоко выбритые виски и длинные волосы на темечке и затылке здесь не часто увидишь.

Глава 3 На цепи

— Эй, боец! — окрикнул Камрад конвойного на выходе из палатки. — Не спеши, дай пару минут.

Конвоир остановился, отошёл на пару шагов и уставился на нас, держа руку на рукоятке АПС.

— Смотри, Лёх, мы в посёлке ещё дней пять пробудем. Главное, здесь ни с кем не зацепись, и через два дня тебя привезут обратно. Лады?

— Добро! — ответил я, пожимая руку взводному, и пошутил: — С обедом не опаздывайте!

Камрад махнул мне рукой и пошёл искать Басту, а ухмыляющийся конвойный снова повёл меня, придерживая за локоть и не снимая руки с АПСа на бедре. Пройдя площадку, отведённую под автопарк, мы подошли к стоящим рядом друг с другом контейнерам. К таким, которые перевозят на огромных торговых судах. Подойдя к одному из них, на котором трафаретом была нарисована цифра «4», конвойный приказал:

— Руки на контейнер! Стой и не вздумай сорваться с места. Территория огорожена и охраняется, а с пулей в ноге тебе будет некомфортно.

Я, и не думая сбежать, молча повернулся к контейнеру и положил на него руки, но сразу же одёрнул их назад — железо было нестерпимо горячее.

— Руки, я сказал! — снова рявкнул мой «поводырь».

— Да горячо, блядь!

— А мне похуй! Терпи!

Я сжал зубы и положил ладони на горячую дверь контейнера. Обшмонав меня по всем швам и карманам, боец спросил, показывая зажигалку на своей ладони:

— Это что?

— Гаечный ключ. Зажигалка, ты что, сам не видишь?

— Вижу, не выёбывайся! Зачем она тебе?

— Курить люблю.

— А сигареты тогда где?

— Закончились.

Посмотрев на меня ещё немного, он спрятал зажигалку в свой карман со словами:

— Нельзя тебе её здесь иметь. Вдруг захочешь сбежать, шмотки свои подожжёшь для кипиша, или заебёт всё, и просто угореть решишь. Короче, изымаю. А ты так и стой!

Я стоял и слушал, как он звенит ключами и кряхтит, чтобы открыть засовы двери. Наконец, со скрипом, металлическая дверь открылась.

— Заходи!

Я повернулся, и в лицо мне ударил жар из железной коробки, разогретой под палящим солнцем. Вдобавок к жару, как из духовой печи, в нос ударила вонь.

— Давай, заходи, шутник. Я скоро тебе воду принесу. В вентиляционное отверстие над дверью сброшу.

Я заглянул внутрь. Метров шесть в длину. Пол устелен фанерными листами. Сразу же за дверью стояло пластиковое ведро, служившее, судя по всему, туалетом. В дальнем углу лежал старый армейский ватный матрас, на котором валялся замусоленный бушлат. Вот и всё убранство.

— Ваш люкс, сэр! — вертухай откровенно злорадствовал. —

Для заказа омаров и шампанского нажмите кнопку «О» на телефоне!

Не глядя в его сторону, я зашёл внутрь, и железный занавес за мной сразу же закрылся. Оказавшись в темноте, я зажмурил глаза, чтобы они быстрее к ней привыкли. Когда открыл, было уже легче ориентироваться. Вентиляционных отверстий оказалось два. Одно над дверью контейнера, второе — напротив, в верхней части дальней стены. Первым делом я стал снимать с себя горку и мокрую насквозь от пота термуху.

«Лох какой-то, а не конвойный, — думал я, снимая берцы, не прошедшие шмон, — я в них мог и нож пронести, а он к зажигалке пристал».

Раздевшись до трусов и отбросив в сторону бушлат, я разложил горку на матрасе, к которому я брезговал прикасаться голым телом, и стал искать подходящее для сушки термухи место. На швах стен и потолка я заметил несколько петель, видимо, для крепежа грузов при перевозке. Продев в них рукав и штанину термухи, я оставил её сохнуть, а сам прилёг на матрас.

«М-да, Лёха… — сказал я сам себе, — давненько ты под арестом не был…»

Действительно, под арестом я был только в армии на гауптвахте, куда попадал дважды за срочную службу за неуставняк. Зная, как в таком месте тянется время, я уже понимал, что подумать и повспоминать мне будет много чего. Но этот запах… Чтобы его не сильно ощущать, можно было дышать ртом, но это грозило ещё большим сушняком, чем тот, который у меня уже был. Так что мне ничего не оставалось, как дышать этой вонью от параши со смесью запаха немытых тел и разлагающегося матраса. Также до меня стал доходить смысл того, зачем Камрад посоветовал мне взять с собой термуху. Днём под солнцем контейнер дико нагревался. Ночью — наоборот. Железная коробка будет аккумулировать холод, и внутри мне будет весело…

Духота давила на мозг и заставляла всё тело обильно потеть. Чтобы минимизировать это, я просто лёг поверх своей горки и уставился в потолок. Глаза уже совсем привыкли к сумраку в контейнере, и от нечего делать я стал считать рёбра жёсткости на потолке. В этот момент со стороны двери что-то зашуршало, и я увидел, как в вентиляционный проём протискивается пластиковая бутылка. Через секунду она гулко упала внутрь. Обувшись, я подошёл к двери и поднял упавшую полторашку с водой. Вода была тёплой, но на колу со льдом я и не рассчитывал. Выпив сразу треть, я вернулся к матрасу и повалился на него. Возможно, жара, а возможно, и недосып в последнее время стали нагонять на меня сон. Я проваливался в него, просыпался в липком поту, пил воду и снова проваливался. После второго такого пробуждения я допил всю воду, так как сушило меня жёстко. Я совершенно не знал, какую меру воды мне решили выделить по моему наказанию, и гнал эти мысли прочь, стараясь снова уснуть. Наконец я вырубился.

Стальной скрежет открываемой двери разбудил меня, как удар палкой по голове. В дверном проёме стоял боец, видимо, тоже из комендачей, но уже другой.

— Вставай, невольник! — весёлым голосом крикнул он. — Одевайся и парашу свою выноси!

— Было бы что выносить… — сонно буркнул я, отметив, что на улице уже начинало смеркаться. Значит, уже вечер, часов пять-полшестого.

— Да похуй, одевайся, бери ведро и выходи! — так же весело ответил конвойный.

Я стал натягивать на себя горку, носки и берцы.

— Нехуёвые у тебя педали, братан! — боец смотрел на мои Lowa «Zephyr» GTX цвета «койот». — За сколько брал?

— Ни за сколько. Подарок, — я уже подошёл к выходу.

— Хороший подарок. Держи, — боец протянул мне полторашку с прохладной водой, пачку печенья и две шоколадки из сухого пайка. На мой вопросительный взгляд он ответил:

— Бери ведро. Пошли, пройдёмся.

Оставив воду в контейнере и спрятав шоколад с печеньем в карманы, я взял ручку пустого ведра через ткань рукава горки, и мы двинулись в обход рядов контейнеров.

— Меня Витя зовут, — уже тише сказал боец, — ты откуда сам?

— Из Ростова, — не задумываясь, соврал я. Воздух был уже не такой жаркий, скоро опустится прохлада. От перенесённой в контейнере жары побаливала голова.

За контейнерной площадкой был небольшой пустырь с вырытым котлованом, который здесь использовался под свалку. Поставив ведро у ног на краю котлована, я посмотрел на бойца и спросил:

— Всех вот так погулять выводят?

— Нет, — ответил он, доставая пачку сигарет, — только тех, кто сильно жалуется на вонь и согласен сам вынести свою парашу. Тебя же Грешником зовут?

— Да.

— Ты Куницу знаешь?

— Нет, не знаю, но наслышан. Мы в разных взводах.

— Это мой кореш, мы в армейке вместе служили. Попросил подогреть тебя, насколько это возможно без палева. Так и сказал, мол, таких ебанутых мало, их нужно поддерживать! — снова смеясь, сказал Витя. — Курить хочешь?

— Да, очень.

— Кормить тебя не будут, — он протянул мне пачку «Kent», — ты на воде двое суток. Хотя лично я не понимаю, за что такое наказание. За убитого до допроса бармалея, пусть даже русскоговорящего? Чушь…

— Кучеряво живёшь, Витя, — я проигнорировал его реплику и указал на сигареты.

— Да нет, как все. Просто здесь легче достать. Да и «на карандаш» можно до зарплаты отовариться.

В разговоре ни о чём я выкурил подряд две сигареты, и мы повернули обратно.

— Без обид, братан, но сигареты я тебе с собой не дам, — сказал Витя, открывая мой контейнер.

— Да какие обиды… Спасибо тебе.

— Не за что. Я рано утром перед сменой зайду.

— Добро!

Мы пожали друг другу руки, и я снова остался наедине с собой.

Глава 4 Капли ночного видения

Звук закрывающейся за моей спиной двери снова напомнил мне мой статус после непродолжительной прогулки. Да и какой статус… Я боец, пушечное мясо. Что осталось от меня прежнего за последние три месяца, если осталось вообще? Кто я и что здесь делаю? Патриотично защищаю интересы своей страны за её пределами? Возможно. Агитмашина в лице СМИ работает исправно, и картинки, время от времени попадающие в эфир, подтверждают необходимость наших действий. Возникал ли в момент очередного жёсткого пиздореза мотив помахать флагом или дать дешёвое интервью? Нет. А что сидит во мне? Что мной движет на этой войне? Любовь к своей Родине и стране? Вряд ли. Да, мы здесь наматываем на кулак бородатых тапочников, некоторые из которых прибыли сюда из России. И, дабы они там, в России, не сходили с ума в попытках устроить очередной теракт, их тут накрывают волосатым полотенцем. Но что я чувствовал на очередном штурме? Какие мысли и вопросы мелькали в голове?

«Да хер вам, пидарасы, по всему ебалу! Я ещё на ваши могилы ссать буду!» — и т. д. и т. п. и др. Один в один, как зимой 2014-го года. Но ни слова о патриотизме. Так что я здесь делаю?.. Сука, холодает…»

Я встал с матраса, прошёлся вдоль контейнера несколько раз, выпил холодной воды из бутылки и снова лёг на свою лежанку.

За деньгами я сюда пошёл, засунув свою честь, гордость и достоинство себе же в задницу. Благосостояние, здоровье и будущее моей семьи интересовали меня куда больше, чем любая другая хуйня вокруг. Не богатство, но обеспеченность и возможность свободного решения проблем двигали мной. Сильно ли я переживаю о судьбе местных, которые столько времени жили и прогибались под ИГИЛ, хуил, SDF или прочую поебень? Отнюдь, мне плевать на их вековые традиции. Своя жопа и свои проблемы привели меня сюда.

Что я почувствовал, когда убили моего первого товарища здесь? Ничего. Ноль. Зеро. Пустоту. Он погиб по глупой ошибке. Так уж вышло, что уехал он раньше меня. Когда мне сказали об этом, я не знал, как реагировать, это был мой первый погибший тут Друг. Дома на полке до сих пор стоит наша с ним общая фотография. И будет стоять. Смерть — естественное действие мира сего, обличающее мразь внутри homo sapiens’oB. Но хуже другое…

Парень был сиротой двадцати шести лет. Решил попробовать себя в «Джентльменах удачи», уповая на высшую справедливость… Не повезло. Всего через месяц, во время взятия очередного посёлка, он попал под перекрёстный огонь своих и садыков. Так бывает. Жаль, что слишком часто. Страховку он решил оформить на подругу, с которой жил. В нечастых беседах он говорил, что хочет заработать на шикарную свадьбу…

Подруга приехала в контору, получила страховочные деньги, плюс сто тысяч рублей от командования на похороны и направила лыжи восвояси. На недоумевающие возгласы тварь вполне повседневно ответила: «Я его туда сдыхать не посылала. Вы были обязаны выплатить мне сумму. А с телом в цинке поступайте, как хотите. Мне всё равно». И была такова…

Парни на базе сами сбросились деньгами и похоронили молодого со всеми почестями. Но заноза осталась надолго. Прагматичность доверенных лиц убивает похлеще осколков от гаубицы.

«Блядь, как же холодно в этой консервной банке…».

Ваха и Мага — два балбеса кабардинского разлива. Обоим едва по двадцать пять стукнуло. Прибыли со мной в одном наборе. Я не знаю, какой обряд инициации они преследовали в своём ауле, отправившись к чёрту на рога, но вся спесь горцев и дешёвые понты малолеток вылетели из них после первого же серьёзного боя. Увидев смерть не на картинке, многие приседают на жопу. Не всегда от страха, но от предусмотрительности, уж точно. Их мечта — купить крутую тачку и гонять на ней по своим горам, попутно насыпая в уши дешёвым тёлкам о своём боевом опыте в прошлом. Как дети, ей-богу…

Стоит ли упомянуть Шума, попытавшегося наебать судьбу? Затарившись медикаментами и соблюдая режим в их приёме, он вполне успешно оттягивает конец своей истории. Здоровья, сил и выносливости ему не занимать. Храбрость и удаль зашкаливают. Но сам смысл его поездки сюда… Деньги. Или крутое лечение, или хороший куш родителям в попытке обеспечить им достойную старость без опоры в его лице.

«Пора утепляться. Сука, это что же под утро будет, если по ощущениям только часа четыре после прогулки прошло?» — снимая термуху с импровизированной вешалки, думал я.

Выдра — тридцатилетний увалень, ленивый и жадный до икоты. Во время купания или делёжки общаковой еды за ним нужен был глаз да глаз. Воду из кубовиков спускал так, будто она существует только для него одного. Никогда не сбрасывался на закупку продуктов, но был среди первых для получения пайка или халявной снеди, готовившейся на всех или «по темам». О таких жлобских замашках всех предупредил Кусок, который знал Выдру ещё по совместной с ним службе в одной части. Там же его Выдрой и окрестили, за любовь к долгому полосканию в солдатской душевой. Несмотря на такие особенности характера, Выдра был женат уже в третий раз, ожидая с новой женой второго ребёнка и выплачивая щедрые алименты на троих спиногрызов от первых двух браков.

Папай — взводный сапёр, уволившись в запас из армейской спецуры, где он служил в сапёрной роте, решил заняться бизнесом по заготовке и продаже различных снеков. Однако вскоре его затее потребовалось мощное финансовое вливание. Мужик не придумал для этого ничего лучше, чем пойти сюда, использовать свои навыки и знания. Папаю везло. Штатные сапёры то и дело подрывались. Глупо, но в половине случаев на своих же растяжках. Из четверых «двухсотых» нашего отряда за почти три месяца двое были сапёрами.

Борзый — наш снайпер. Казак и бывший донбассер. Чуть ли не единственный, который не треплется, что он здесь делает и зачем. «Я воин, и это мой долг», — всё его объяснение. Эрудирован, умён и спокоен, прекрасный собеседник и хозяин своего слова, что здесь встретишь крайне редко. Любит личное пространство и в каждом новом месте обитания обустраивает хотя бы подобие уюта. Но стоит чему-то или кому-то пойти поперёк его убеждений, и от спокойствия Борзого не остаётся и следа. Ещё одна его особенность — нюх на воду. Первое, что делает Борзый, когда мы занимаем очередной дом, отведённый нам под временное жильё — ищет питьевую воду и дрова. И почти всегда находит.

Уже наплевав на всё в попытках согреться, я натянул застёгнутый воротник горки выше носа, опустил сверху капюшон и укрылся сверху бушлатом, оставленным здесь, по всей видимости, именно для этого.

Среди нас было не принято осуждать целесообразность траты денег любого из нас. Эти деньги заработаны кровью и потом в прямом смысле этих слов. Поэтому кто и как их тратил было личным делом каждого. Многие по возвращении домой быстро спускали всю командировочную зарплату. На житейские бытовые мелочи, которые раньше себе позволить не могли, на крутую снарягу для последующих командировок, на помощь родителям или осуществление барских запросов жён и подруг. Находились и такие, которые умудрялись просадить пол-ляма за первые пару суток, зависая в Краснодарской «Мачуге» со шлюхами. А уж эти акулы за километр чувствовали лёгкую добычу в виде изголодавшихся мужиков, так броско маячивших загорелыми лицами и шеями в холодное время года. Зачастую уже через пару месяцев, такие «джентльмены удачи» сидели без копейки в судорожном ожидании звонка с новостью о сборе.

Противный скрип открываемой двери заставил меня дёрнуться. Видимо, под утро я всё-таки уснул. На пороге стоял Витёк.

— Как спалось? — уставшим голосом, но с усмешкой спросил он меня.

— Бывало и лучше, — отозвался я из своей берлоги, — который час?

— Половина седьмого. Погулять не выйдет, так что бери воду и покури быстро на пороге.

Забрав у Вити две полторашки с водой и наспех закурив, я закашлялся, сплёвывая на пол. Очень хотелось выпить кофе под сигарету. Но такие удобства мне пока не светят. Подождав, пока я докурю, Витёк протянул мне руку:

— Всё, мне на смену наряда пора. Давай, ещё сутки и назад к своим поедешь.

— Спасибо, Витя, удачи тебе.

— Взаимно!

Следующие сутки были полностью похожи на предыдущие. Я то проваливался в сон, то тупо лежал с гудящей от жары головой, обливаясь потом и уставившись в потолок. Такой же «День сурка» был для меня и ночью, в попытках согреться и думах обо всём и ни о чём.

Глава 5 Свободу Анджеле Дэвис

В самый разгар дневной жары дверь противно скрипнула, и поставленный голос скомандовал:

— На выход! Живее давай!

Чувствуя себя как с дикого перепоя, еле волоча ногами, я сгрёб в охапку термуху и поплёлся к выходу, не застёгивая куртку горки.

— Руки на стену! — вновь прозвучала команда.

— Думаешь, я матрас спиздил? — охрипшим голосом спросил я конвойного, добровольно став «на растяжку» и расставив руки в стороны, повернув их ладонями к проводившему шмон.

— Поговори мне тут! — проворчал он мне в ответ, проверяя мои пустые карманы. — Руки за спину, налево и прямо шагай!

Пройдя уже знакомый маршрут, мы остановились на площадке, от которой шли ряды палаток, тропинок и накатанных дорог. Невдалеке я увидел взводный УАЗ «Патриот» и неизменного Басту за рулём.

— Свободен! — мой немногословный бугай-конвоир повернулся и пошёл в сторону палаток.

— Что, даже не поцелуешь на прощание? — крикнул я ему вдогонку.

— Я вижу, ты не скучал, да? — жуя жвачку спросил Баста.

— Да заебутся, уроды.

— Слушай, там такой кипиш! Короче, на днях выход со штурмом, оба взвода сводят, к нам садыков плюсуют, все собираются в нашем посёлке и…

— Пожалуйста… Заткнись нахуй, — ответил я водиле, — дай воды, сигарет и помолчи остаток пути, — попросил я Басту.

— Бля! Кого я вижу! Узник замка Иф, собственной персоной! — подъёбы сыпались со всех сторон. — По УДО[9] вышел, горемыка?

Я зашёл во двор, который мы заняли при штурме этого посёлка. Почти ничего не изменилось, только людей прибавилось. Здесь были те, кого я не знал вовсе или мог знать понаслышке. Но, так или иначе, нас собирали в один большой кулак для будущих событий.

— Кто такой узник замка Иф? — спросил Ваха у Куска, которому он помогал готовить ужин на общаковой печи с газовой горелкой.

— Ну, ты и темнота… — протянул Кусок. — Ты кроме «Гарри Поттера» и Корана вообще что-нибудь читал в своей жизни, бестолочь? Александра Дюма, Даниэля Дэфо, братьев Гримм, в конце концов?

— С возвращением! — Камрад, стоящий на пороге усадьбы, протянул мне руку. — Вижу, ты не в том состоянии, чтобы полноценно нести службу перед штурмом. Отдохни сегодня, на фишку не заступаешь, а завтра у нас ответственный день.

— Свободу Анджеле Дэвис! — помахал мне биноклем Борзый с фишки третьего этажа. — Русские не сдаются!

— А Анджела Дэвис — это кто? — снова спросил Ваха у Куска.

— Да ёпт! Сестра Боба Марли! — Кусок откровенно стебался над отсутствием эрудиции у юного кабардинца. — И только попробуй спросить меня, кто такой Боб Марли!

Я махнул рукой в ответ снайперу и, здороваясь на ходу со всеми подряд, продолжил свой путь в комнату, в которой я держал пожитки перед заключением, разыскивая Шума.

— Жили-были! — откуда ни возьмись раздался бодрый голос моего товарища. — «С одесского кичмана сорвались два уркана…» — затянул он было старую песню.

— Братан, хоть ты не дави на мозоль, а? — меня уже порядком раздражала вся ситуация вокруг меня. — Вы сговорились, что ли?

— Да нет, просто хотел тебе настрой приподнять, — ответил мне Шум, — ты чего такой смурной?

— Да заебало всё за эти пару дней. Звонил кто?

— Нет. И сообщений не было, шмурдяк твой в порядке, завтра штурм и вообще — всё заебись! — ответил товарищ, протягивая мне мою Nokia–105. — Подружку там себе не завёл?

— Тебя мне никто не заменит, детка! — обломал я Шума напоследок и поплёлся на крышу особняка, где мобильная связь ловила лучше.

Забравшись на крышу, я отметил две «палочки» на шкале уровня связи и одну на уровне зарядка батареи. Немного пообщавшись sms-ками с домашними и выкурив две сигареты, я спустился вниз, во двор.

У газовой горелки, на огне которой беспрерывно закипала вода в большом чайнике, стояли несколько бойцов и разливали кипяток в кружки. Кто себе чай заваривал, кто кофе, кто из химического суррогата мутил себе бульон. Порывшись в сваленных в кучу упаковках сухих пайков и не найдя там ничего годного, я повёл глазами по двору. Хотелось чая, но сойдёт и любая другая горячая жидкая хрень. Жрать не хотелось вообще.

— Отойдём? — стоящий сбоку от меня Камрад с кружкой в руках кивнул мне в сторону ворот.

— Сегодня выспись и наберись сил, — сказал он мне, когда мы отошли, и протянул мне свою кружку, — завтра штурмуем сразу два посёлка. Всем я это уже довёл, с нами будут садыки и пара их танков.

Поднеся кружку к лицу, я втянул воздух ноздрями. Кофе. Без кардамона.

— После их взятия мы там закрепляемся и ждём пополнение. И Ворона туда уже из ПМП[10] привезут.

— Это хорошо, что он поправился, Ворон — нормальный комод.

— То ли ещё будет… — заговорщицким тоном произнёс Камрад. — Ладно, оставлю тебя твоим посетителям.

Глядя недоумевающим взглядом вслед удаляющемуся Камраду, я увидел приближающегося ко мне парня необычной для этих мест внешности. Выбритые под бритву высокие виски, уходящие за уши, и оставленный отрастать, как у панков, хайер, выдавал в нём на первый взгляд поклонника викингов. Тактические брюки со встроенными наколенниками и тактическая рубашка с потовыводящим слоем микрофибры своеобразно вязались с образом почитателя язычества, коим приближающийся ко мне парень, скорее всего, и являлся. Выглядывающая из-за воротника-стоечки «мультихламовской» рубашки со встроенными налокотниками татуировка «Звезда Руси» на шее дополняла образ.

— Привет! — бодро поздоровался со мной подошедший. — Это тебя Грешником кличут?

Я, едва протянув в приветствии руку, осёкся, ощутив его пятерню не в ладони, а на предплечье, почти у локтя.

— Да, это я, — пожав предплечье нового знакомого, ответил я.

— Меня Куницей зовут. Тебе мой знакомый привет передавал в местах не столь отдалённых?

— Да, Витёк подогрел, спасибо.

— Да не за что. Свои должны держаться своих. Обращайся в любое время. Чем смогу, помогу. Ну и ты, при случае, не забудь. Добро?

— Не вопрос. Только объясни мне своё понимание «своих».

Куница усмехнулся, оглянулся по сторонам и ответил, глядя мне прямо в глаза:

— Убить врага руками способен не каждый. Шмалять из калашмёта, когда в тебя шмаляют — это условный рефлекс. Там уже или ты — или тебя. А вдохнуть и вобрать в себя последний выдох убитого тобой врага могут единицы. Мне плевать, какими мотивами тебя на это швырнуло. Для меня ты — свой. Идём к остальным? Там тему завели, которую я сейчас жёстко обломать хочу! — с улыбкой, полной активированного урана, Куница по-дружески толкнул меня в плечо.

Глава 6 Cherchez La Femme

— Ну, короче, скупились мы почти по всему списку необходимого, и стал я разыскивать там местного сутенёра, — уже в который раз пересказывал свою историю Выдра присутствующим во дворе. И тем, кто уже всё это слышал, и тем, кто ещё ничего об этом не знал. — И нашёл ведь! На полурусском, на полуанглийском, пытался ему объяснить, что мне нужна шлюха. А этот баран пялится на меня и нихера не понимает! И тут он говорит мне: «Шармутка!» — и начинает елозить двумя руками, как лыжник. Я ему говорю: «Да, шармутка!»

Пару раз в месяц на сброс денег бойцов старшина брал с собой двоих-троих желающих и ехал в ближайший посёлок, восстановленный после военных действий к относительно мирной жизни, и в котором находился более-менее приемлемый рынок продовольствия. В прошлом месяце такими добровольцами были Выдра и Мага.

— Мага остался на охране прицепа с грузом, Кусок искал последние недокупленные вещи, а я попёрся с этим арабским дятлом! — продолжал Выдра. — Короче, заводит он меня в дом. Ковры, подушки, ароматные палочки, все дела. И выводит ко мне бабу, с ног до головы замотанную в тряпки. По внешнему виду вижу, что там килограммов восемьдесят-девяносто. Показываю ему, мол, лицо ей открой. Он открыл. А там — ядерный пиздец! Жирная морда с усиками и щеками хомяка! Я башкой мотаю, типа, нет, давай другую! Выводит он другую, уже с незакрытым лицом. На ней её мусульманские тряпки висят, как на швабре! Худая, как велосипед! Такую не трахнуть, а сухпайком накормить хочется!

Угорающие от рассказа Выдры, хихикая, сдвинулись ближе, чтобы ярче впитать особенности местного колорита.

— Бля, пацаны! — продолжал Выдра. — Я именно тогда понял, почему тут только малолеток замуж берут! Тут же почти все, кому за двадцать пять-тридцать — страшные, как мешок картошки! Или с жопой шире плеч, или вобла сушёная! Короче, мотаю я головой этому дебилу, мол, другую давай. Нормальную, обычную. И ещё так руками фигуру показываю, как будто гитару глажу. Выводит, сука… Педика, блядь! Какого-то напомаженного пидора в шортиках! Я чуть им обоим ебальники не разбил!

Гогот слушающих заглушил всё вокруг. Желающих подъебать Выдру нашлось много:

— Так с кем из них ты в итоге масло поменял?

— И как тебе шоколадная арабика?

— Такого бойца потеряли!

— К моей кружке больше не прикасайся!

В потоке шуток не было слышно тех оскорбительных оправданий, которыми Выдра пытался резюмировать, ожидая, по-видимому, совсем другой реакции.

— Лошара ты, Выдра, — вставил кто-то из бойцов, когда смех немного поутих, — мне бы сейчас что жирную, что тощую — отодрал бы как «за здрасьте» и не поперхнулся!

— Да, сейчас бы любую хоть на пару минут — ух я бы… — продолжил кто-то ещё.

— Не понимаю я вас, — тихо и спокойно, дождавшись, когда все уже выдохнутся, сказал Куница, — это же всего лишь физический процесс.

Слушая рассказ Выдры и выстругивая из какой-то сухой ветки подобие кола, сидя у небольшого костра, Куница уже заранее понял апогей развязки и смысл возмущения рассказчика. Но его мысль была намного глубже.

— Потрошил я как-то одну тварь лет тридцати. И ради интереса отдельно вырезал все её причиндалы под корень. Уж очень мне было интересно увидеть, на что же похоже то, что так всех мужиков с ума сводит…

В полной тишине был слышен только звук отлетающих от ветки стружек, которую кромсал ножом Куница.

— И что я вам скажу, джентльмены? Обычная кишка. И по виду и наощупь.

Стало так тихо, что было слышно, как потрескивают остатки сухих пайков и их упаковок в костре.

— А… За что ты её так…? Ну… Потрошил… — спросил Шум, стоящий рядом со мной. Куница бросил в костёр заточенный конец ветки и, достав из пачки сигарету, стал её разминать.

— Это было на Донбассе, в 2014-м году. Хохлы подобрались вплотную к городу Снежное и стали долбить по его окраинам гаубицами, — закурив, Куница выпустил струю дыма, — в районе «Новые Черёмушки» они били по территории завода «Химмаш». Погибло несколько человек, десяток трёхсотых. А на следующий день после обстрела местные изловили подозрительную бабу, которая разговаривала по мобильному телефону, потом бросила его в мусорный контейнер возле рынка, достала второй и снова стала с кем-то говорить. Тогда все мало в чём разбирались и мало кому доверяли. В МГБ её вести не захотели и привели прямо к нам на позицию. После нескольких увесистых «добрых слов» она созналась, что является наводчиком арты ВСУ. Почитали её переписку в телефоне, фотки с Майдана посмотрели… Короче, наш клиент…

Куница театрально взял паузу, оглядывая окружающих, выпуская сигаретный дым.

— Не парься, братан! — сказал он, глядя на Шума, который задал ему вопрос. — Учитывая, как её пиздили, пока волокли к нам, я сделал ей огромное одолжение, убив её и прекратив мучения.

— Ну да, расскажи мне за серого бычка! — сменившийся с фишки Борзый, попивая что-то из кружки, подал комментарий. — Не знал бы я тебя и твою репутацию, так и стоял бы сейчас, уши развесив! Одолжение ты ей сделал или насладился вдоволь?

Куница, не поворачивая головы в сторону Борзого, достал из костра горящую головешку, которую совсем недавно затачивал, и, сдувая пламя с горящего конца заточенной ветки, спокойно и медленно продолжил:

— Ну… Не совсем. Перед тем, как предстать перед Перуном, она смогла полностью прочувствовать всю боль земного мира. Я жгутировал ей по очереди руки и ноги, пока их отрезал, а в конце и в ливере покопался. У баб природой заложен другой болевой порог, и она чувствовала всё, что я с ней делал, но не могла ни потерять сознание от боли, ни умереть от потери крови раньше времени.

— Ты больной на всю голову! — сплюнув, Борзый направился в дом.

— А ты мне здоровых покажи! — с ухмылкой крикнул ему вдогонку Куница. — И поверь мне, брат, это далеко не самое страшное, что я мог с ней сделать!

Шутил ли Куница или лишний раз подтверждал свой статус кровавого мясника, не знал никто. Но, учитывая славу, тянувшуюся за этим одиозным бойцом, как липкий, кровавый след, искать подтверждений сказанному желающих не нашлось. Как знать, возможно, Кунице просто надоели разговоры пиздострадальцев, тело которых разрывал накопившийся тестостерон.

Понемногу двор стал пустеть. Бойцы, уточнив очерёдность дежурства на фишке, стали расходиться по своим спальным местам. Нужно было хорошо отдохнуть перед завтрашним днём. Возможно, для кого-то этот отдых станет последним. Шутки и смех сегодня вечером были натянутыми и нервными. Тяжесть ожидания неизвестности завтрашнего дня чувствовал каждый.

По-быстрому простирнув горку, тельник, трусы и носки в каком-то шампуне, я развесил шмотки на просушку. Надев на себя трусы и маскхалат из своего шмурдяка, я стал готовиться ко сну. Гигиена и чистоплотность здесь имеют большое значение, так как никогда не знаешь, когда появится следующая возможность помыться и постирать вещи.

Ворочаясь на своём вполне удобном матрасе, я никак не мог найти себе удобное место, чтобы уснуть. То ли услышанное перед сном, то ли ожидание событий завтрашнего дня, то ли смена режима и температурного графика за последнюю пару дней не давали мне уснуть, я не знал. Возможно, что и всё это вместе взятое. Отдалённые завывания голодных шакалов, бродящих по округе в поисках чего-нибудь съедобного, иногда похожие на мяуканье, так раздражающие меня в самом начале моей командировки сюда, воспринимались уже как неотъемлемая часть моего обихода.

Завтра. Всё завтра. Спать.

Глава 7 /Борзый. В то же время/

«Русский этногенез, в отличие от этногенеза степняков, формировался очень трудно и больно. Гумилёв вывел такое понятие как пассионарий и пассионарность[11]. Русский — до сих пор не национальность, а прилагательное. Потому что те, кто его составил, вышли из множества племён, которые прежде воевали между собой: русь, поляне, древляне, кривичи, вятичи… et cetera, et cetera[12]. Я уже молчу про финно-угров: чудь, мерь и прочих. Русскими мы стали как исторический факт. После того как Золотая Орда надавала нам пиздюлей, поочерёдно разбив некогда сильные пассионарные княжества вольных условных русичей, на долгие триста лет обложив данью и наблюдая за междоусобицами за право на княжье старшинство и владение ярлыком, то есть правом собирать дань главному князю со всей Руси и самому отдавать её в Орду. Этим действием Золотая Орда сама себе устроила капкан. Тому, кто собирал денежку со всех, и прилипало к карману. Не всё отдавали в Орду, позволяя закраивать излишки себе, планируя рано или поздно восстать. Так Русь, обескровленная Чингиз-Ханом и Батыем, готовилась триста лет, приобретая броню, мечи, золото на предстоящую войну, отстраивая крепостные стены для будущих осад. И вот, как пишет сам Гумилёв, на поле Куликово пришли древляне, поляне, вятичи, кривичи, северяне и прочие. А дав пизды Мамаю, ушли с этого поля русскими. Дмитрий Донской объединил если не всех, то многих князей для этой битвы.

Шли годы, русские не проживали и ста лет без войны. Но вот, дожив до двадцать первого века, наша пассионарность упала под воздействием благ цивилизации и развратного Запада.

Теперь мы летаем в космос, а ордынцы пылятся на задворках истории. Таких невнятных топтаний на месте и откатов вперёд-назад в прошедших войнах было немало. Но по окончанию каждой из них русские так или иначе ломали всех. Так происходит и сейчас. Ослоёбам не понять, что мы пришли не засвидетельствовать им своё почтение и не посмотреть на них вблизи. Мы пришли убить, победить и забрать то, что нам нужно. Но что меня беспокоит, так это то, что нас, воинов, с пассионарностью и желанием воевать, осталось крайне мало, и, судя по всему, большая часть так называемых «русских воинов» сидит сейчас в песках и проливает чужую и свою кровь за бабки… Выводя остатки пассионариев на ноль, в безвозвратные потери. Уйдём мы, кто поднимет наш меч? Шкуры, которые воспитывают наших детей, пока мы тут? Сомневаюсь…

Рамки общественной морали ставят тебя только в позу подчинения. Если такие вещи устраивают, то помочь тут нечем. Я довольно охотно и результативно учился, подавая, как мне казалось, надежды на будущее. Теперь же я с улыбкой размышляю о том, как сильно мне пригодились в жизни теорема Пифагора и изучение прироста капитала.

«Non serviam»[13] — было следствием всех моих разочарований в жизни, и я выбрал свою дорогу. Когда ты очень хочешь кем-то стать, ты обязательно им станешь. Если не стал, значит не очень хотел. Я мог стать и полицейским, и преступником. Но когда на тебя смотрит чёрная точка ствола, первоначальные мысли и порывы уже совершенно не важны. Именно за рьяное отстаивание своей точки зрения меня прозвали Борзым, ещё на Донбассе. Я уже тогда редко кому в рот заглядывал.

Убить врага в бою — это нормально и лишено сожалений. И неважно — мужчина это, женщина или даже ребёнок. Но осознание воинской чести не давало мне предвзято относиться к пленным. Мне претило избивать их или пытать. Пристрелить пленного после допроса — вполне логично и последовательно. По этому поводу я не оправдывал для себя действия Грешника три дня назад, хоть в глубине души и понимал, почему он так поступил. Мы достаточно близко с ним общались и были, как говорится, «в одной теме» по многим вопросам. Но не в этом. Кровная месть — дело интимное, пусть даже многим и непонятное.

Сука, надо меньше думать на посту, а то можно свихнуться от этих проблем «русского мира».

Позавчера к нам примкнул взвод Мономаха. Ничего особенного, такие же бойцы, как и мы, одного розлива. Большинство русских и несколько мусульман. Один язычник особо выделялся. Как оказалось, он тоже успел повоевать на Донбассе.

Во время этих размышлений, на третий этаж усадьбы, на котором я дежурил на фишке, поднялись Камрад и Мономах, оторвав меня от наблюдения за окрестностями в бинокль.

— Как там погода, Борзый? — спросил меня Камрад.

— Всё нормально, командир, чисто и без происшествий, — ответил я взводному.

— Привет! — протянул мне руку второй взводный. — Я — Мономах, командир третьего взвода.

— Привет, — пожал я руку Мономаху, — рад познакомиться.

— Борзый, тут такое дело… — начал Камрад, присев на корточки и закуривая. — Крот у нас во взводе завёлся. Кто-то прилежно барабанит в штаб на меня и на бойцов.

— Да, похоже на то, — согласился я с взводным, — кого-то подозреваешь?

Мономах прыснул от смеха и чуть не подавился чаем. Камрад же, улыбаясь, продолжил:

— Вот и я тебя спросить хотел о том же! Сам как думаешь, к кому присмотреться?

— Для того, чтобы уверенно подозревать кого-то из бойцов, нужны основания. У меня их нет, Камрад. Наша бытовая жизнь как на ладони. А во время боя не до пристальных наблюдений, сам понимаешь.

— Согласен… — выдохнул дым в сторону Камрад. — Ну, а если замутить проброс с «дезой», поможешь?

— Кто ещё в теме? — вопрос доверительности был для меня важен.

— Как раз ваша компания — ты, Грешник, Шум, ну и я с Мономахом. Его пару раз тоже «на ковре» драли, и интерес к поимке дятла у нас общий.

— Не вопрос, командир.

— Ну и ладушки. Поглядывай, скоро Баста с Грешником приехать должны.

— Добро!

Недолгий разговор по душам с взводными подтвердил то, о чём шептался весь взвод — во взводе есть стукач. Все, кто работал или служил в мужском военном коллективе, понимают, как важно его вычислить.

В конце сентября здесь не падают с пальм жёлтые листья, и стаи шакалов не мигрируют в Африку. Жара под сорок градусов палит нещадно, хотя по ночам стало холоднее. Скоро октябрь, воздух станет прохладнее, и задуют ветра. Пыль с песком в глазах и во рту не прибавят радости, но хоть потеть будем меньше. Непривычное для организма обезвоживание тут никому не на пользу.

Увидев приближающийся УАЗ «Патриот» с тянущимся за ним пыльным следом, я рассмотрел его в бинокль и взял в руки радиостанцию:

— Камрад — Борзому!

— На связи! — ответила радиостанция голосом взводного.

— УАЗ Басты на подъезде!

— Хорошо, принял!

Вошедший во двор Грешник выглядел выжатым как лимон. Гул приветствующих заполнил двор.

— Свободу Анджеле Дэвис! — помахал я биноклем Грешнику. — Русские не сдаются!

Он махнул мне рукой в ответ, продолжая здороваться со всеми во дворе.

Вскоре, сменившись с поста, я спустился во двор, где вовсю обсуждалась тема о бабах и способе их использования. Выдра уже в который раз рассказывал историю своего похода в местный бордель. Когда он дошел в своём рассказе до того места, где ему предложили халяльного и холёного пидора, двор взорвался хохотом, ибо бойцы третьего взвода слышали эту историю впервые. Последовавшие комментарии вообще загнали либидо Выдры в угол. Стоящий рядом со мной Карабас, бывший ФСИНовец, а ныне тянущий лямку «тяжёлым» в расчёте СПГ, добавил масла в огонь:

— А я бы дал на клык этому мальчонке!

— Тебе дай волю, ты и ишака натянешь, ёбарь-террорист! — послышалось уже в адрес Карабаса.

— Да ладно вам! — ничуть не смущаясь, отмахнулся он. —

Много вы знаете, неженки брезгливые. Попробуйте для начала, а потом пиздеть будете! Дырка и есть дырка, главное, что тёплая! — Карабаса часто невозможно было понять. То ли он угорает над всеми, то ли говорит всерьёз, отчего поймать его на слове, как настоящего урку, было сложно. Профессиональная деформация, хуле. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Изворотлив был как уж на сковородке.

Когда гогот немного улёгся, тот, кого я для себя отметил как язычника, сказал тихо, но так, что услышали все:

— Не понимаю я вас, это же всего лишь физический процесс.

После этого он рассказал историю о выпотрошенной бабе на Донбассе, и я вспомнил, что уже слышал об этом бойце. И как его звали, тоже вспомнил — Куница. Мясник до мозга костей. Еле дослушав его историю до конца, я не выдержал после его слов о прекращении мучений изловленной наводчицы:

— Ну да, расскажи мне за серого бычка! Не знал бы я тебя и твою славу, так и стоял бы сейчас, уши развесив! Одолжение ты ей сделал или насладился вдоволь?

Язычник достал из костра горящую головешку и медленно продолжил:

— Ну… Не совсем. Перед тем, как предстать перед Перуном, она смогла полностью прочувствовать всю боль земного мира. Я жгутировал ей по очереди руки и ноги, пока их отрезал, а в конце и в ливере покопался. У баб природой заложен другой болевой порог, и она чувствовала всё, что я с ней делал, но не могла ни потерять сознание от боли, ни умереть от потери крови раньше времени.

— Ты больной на всю голову! — раздражённо сплюнув, я направился в дом. Идущий за мной Мага окликнул меня:

— Борзый!

— Что? — разговаривать мне в этот момент совсем ни с кем не хотелось.

— Я не совсем понял, можешь объяснить? При чём тут телефон той бабы в мусорнике?

— Местоположение нужного телефона по биллингу можно вычислить с точностью до десяти метров. На Донбассе это был один из способов наведения арты на скопление мирняка.

— А-а-а… Понял, спасибо! — ответил мне горец.

Стараясь успокоиться и не сматериться в ответ, я побрёл в комнату к своей лежанке, где хотел помолиться Богу на ночь и поблагодарить Его за прошедший день.

Глава 8 Перед смертью не надышишься

Верно говорят, что атеистов на войне не бывает. И эта война — не исключение. Так или иначе, чаще или реже, здесь молятся все. В ночь пред боем каждый обращал свой взор к небу. Такие, как Борзый, шептали «Отче наш». Куница и остальные язычники взывали к помощи своих Богов: Перуна, Сварога, Хорса и всей остальной братии идолов и божеств древней Руси. С восходом солнца Мага и Ваха, проведя омовение, расстелили коврики в глубине двора и уселись на них в направлении Востока. Рядом с ними в таких же кланяющихся позах находились несколько бойцов-мусульман из примкнувшего к нам взвода. Им никто не мешал, все всё понимали.

Все выходящие во двор подходили к УАЗу Басты и брали себе по две полторашки питьевой воды. Я заливал воду в свою пластиковую фляжку натовского образца, с белой завистью глядя на тех, у кого был свой «Кэмел-бэк», в которые они просто эту воду залили, не особо мороча голову над тем, как закрепить пластиковые бутылки или фляги так, чтобы не проебать их в горячке боя. Свою вторую бутылку воды я запихнул в редак. После снятия сапёрами своих же растяжек по охраняемому периметру, стал вопрос о том, кто останется со старшиной собирать наши пожитки. До последнего оставаться никто не хотел. Даже Мэни, яростно дриставший в последние дни, заявил о своём нежелании пропустить штурм, почему-то косясь на Шума. Ситуацию разрулил Камрад, назначив помощниками Куску Выдру и Шума, как ещё ни разу не помогавших старшине с переездом с позиции на позицию. Те поворчали немного, но перечить не стали. Геройствовать вроде как не принято, но и слыть косарем — тот ещё зашквар. В третьем взводе вопрос погрузки личных вещей бойцов и взвода решили ещё проще — потянули жребий. Хорошо, хоть не в русскую рулетку сыграли.

Оставив свои вещи в особняке, взяв из них только самое необходимое, оба взвода стали грузиться в свои машины.

Камрад курит возле УАЗа, глядя, как Гремлин контролирует погрузку взвода в КамАЗ и Урал. Машины третьего взвода тоже уже почти заполнились и ждали команды. Наконец, в радиостанциях снайперов и сапёров стереозвуком раздался голос Камрада:

— Старшим групп! Доложить о наличии и готовности!

— «Два-один», все в наличии, готовы! — ответил взводному Папай, назначенный им старшим на время следования к месту высадки.

— «Два-два», в наличии, ждём команду! — голосом Гремлина продублировала радиостанция из второй машины.

— «Тройка», доклад о готовности! — это уже голос Мономаха.

— «Три-один», «три-два» готовы! — почти одновременный доклад.

— Внимание, колонна! Движение!

КамАЗ дёрнулся и, подпрыгивая на ухабах, поехал по пыльной грунтовке, вывозя нас из посёлка. Наш КамАЗ ехал пятым в колонне, так что пыль от впередиидущих машин стояла столбом. Натянув на лица арафатки и баффы, оставалось только пониже натянуть кепки и панамы на глаза, так как очки были не у всех. Скрипя пыльным песком на зубах и покуривая, мы ждали окончания пути, понемногу разгоняя себя морально и настраиваясь на бой. Но не тут-то было.

— Колонна, стой! — голосом Мономаха крикнула радиостанция. — К бортам и далеко не разбредаться!

Выпрыгнув из машины на землю, я отметил, что отъехали мы сравнительно недалеко, посёлок был ещё виден. Как оказалось, садыки ждали нас на выезде из посёлка и плавно влились в колонну на своей технике, буксируя три гаубицы Д–30. Но не хватало разведки и танков. Организовав боевое охранение, основная масса сбилась в кучки и загалдела. В этих кучках были заметны «тяжёлые», собравшиеся в свой круг и о чём-то рассуждающие. Не успев закурить, я ощутил руку на своём плече:

— Давай отойдём, — Куница показал мне глазами в сторону, — покажу тебе кое-что.

Виляя и пробираясь между бойцами, мы подошли к группке садыков. Они почти все молча стояли и тупо смотрели по сторонам. Один из них привлекал внимание больше остальных. Молодой сириец, лет шестнадцати на вид, стоял в безрукавке, сделанной из мультикамовского кителя, одетой на голое тело. Он по-мальчишечьи громко и весело смеялся, сверкая крупными, белыми зубами, разговаривая с бойцом третьего взвода. На плече его левой руки красовалась татуировка — скрещенные автомат Калашникова и снаряжённый зарядом РПГ–7, над которыми крупными, неровными буквами было написано: «КАТЮША».

— Абу, привет, Катюша обрезанная! — закричал ему Куница.

— Прат, приувет, пилят! — с сильным акцентом расплылся ещё шире в улыбке юный садык.

— Абу, скажи моему товарищу, ты знаешь, что у тебя на плече написано?

— Та, я знай, — кивнул сириец и выдал, старательно выговаривая слова, — бэ эм тринадцать!

Я ощутил, как у меня удивлённо поднялись брови. Посмотрев на Куницу, который сам еле сдерживался, я прыснул от смеха. Смехом меня подхватил и язычник.

— Абу долго удерживался в заложниках у бабуинов, — положив Катюше руку на плечо, стал рассказывать мне Куница, — его родителей и брата казнили у него на глазах. Отцу и брату головы отрезали, а мать толпой трахали, а потом сожгли живьём. Когда посёлок освободили два года назад, он попросился к садыкам, воевать. Те не хотели его брать, он же ещё совсем пацан был. Не знаю, насколько это правда, но по слухам, чтобы доказать, что он может воевать, Катюша отрезал башку оставшегося в живых после штурма их посёлка гигиловца. Да, Абу?

— Та! Та! — закивал Катюша в ответ, походу, мало понимая, о чём его спросили и, выпятив большой палец вверх, добавил: — Саепесь!

— Скажи, ты всех мясников в округе знаешь? — спросил я язычника. Но ответить он не успел.

— Смотрите! Назад на посёлок смотрите! — раздался чей-то крик.

Все повернули головы в сторону посёлка, который мы покинули меньше часа назад, передав его сирийской армии. От посёлка в противоположную от нас сторону двигалась колонна грузовиков и внедорожников. Даже издалека было видно, что они были гружёные домашней утварью. Матрасы, мебель, ковры и прочий хлам армия вывозила сразу же, как только занимала очередной населённый пункт. Да, мы после штурма занимали в посёлках дома, располагались в них, как у себя дома, обустраивая там быт, иногда ломая что-то из мебели или несущих стен, подготавливая для себя лежанки и стрелковые позиции. Эти же черти тащили всё подряд, как цыгане. Вроде и не удивительно уже, а всё равно как-то противно смотреть на это. Находившиеся рядом садыки никак не отреагировали на то, что привлекло внимание всех остальных. Это их местный менталитет грабежа награбленного трофея и, будь они на их месте, поступали бы точно так же.

— Постой здесь, — негромко сказал мне Куница, отводя в сторону одного из садыков.

Немного жестикулируя руками, они о чём-то пообщались, если это можно было так назвать. В конце «разговора» Куница протянул садыку две пачки сигарет. Сирийцы, увидев в руках собрата российские сигареты, облепили его, как чайки. Пачка разлетелась вмиг.

— Любят они покурить. Только не своё дерьмо, а наше. На многое они согласны за русский табачок! — улыбаясь, сказал мне Куница. — Ты как, в каком настроении?

— Да нормально, обычно, — пожал я плечами, не поняв вопрос.

— А у меня сегодня лирическое настроение. Ты в теме?

Я слышал о «лирике»[14]. При постоянном и систематическом употреблении от неё упарывались. Одноразовое же употребление двух капсул с промежутком в полчаса давало небывалый прилив сил и энергии, избавляло от усталости и страха. В условиях повышенной физической нагрузки могло сильно помочь, но, стирая грань страха и осторожности, могло и беды наделать. Как ни крути, наркота же, как ты её ни назови.

— Так что? — Куница держал руку, сжатую в кулак. — Будешь?

— Давай, на всякий случай, — протянул я руку, уже отчётливо понимая, что сегодня я сожру эту дрянь. После мора в душном контейнере я всё ещё не восстановился. А какой штурм нас ожидал, было ещё не известно.

— Вон они, идут! — снова крикнули из толпы, показывая в сторону посёлка.

Два танка и один «бардак»[15], поднимая клубы пыли, неслись в нашу сторону.

— По машинам! Грузимся, проверяем личный состав! — раздавались голоса командиров.

Быстро погрузившись и проверив всех, колонна двинулась дальше.

— А как же разведка? — спросил я Борзого. — Где её хер носит?

— Они нас уже на рубеже ждут, — ответил Борзый и, показывая на радиостанцию, добавил, — в эфире сказали.

Глава 9 Феррумный танец

— Колонна, стой! — общая команда остановила весь транспорт. — «Двойка» и «Тройка», к машинам!

Оба взвода выгружались из своего транспорта возле остатков стен каких-то хибар. Без вопросов и лишних разговоров. Мне было видно, как в начале колонны Камрад с Мономахом разговаривают с группой разведки, что-то рассматривая на карте. Подойдя после этого в конец колонны, они дали расклад:

— После артподготовки мой взвод двигается за Т–72 по левому флангу к левой части построек, — начал Камрад, — от техники не отстаём, максимально за неё прячемся. Когда доберёмся до первых строений, всем рассредоточиться. Слева будет зелёнка, её уже прочесала разведка. Все, у кого с собой станции, слушаем эфир и дублируем информацию остальным. Держим линию атаки, не разрываемся, вперёд по отдельности не рвёмся, сзади не тупим. Держим одну линию фронта, никто не выпирает и не отстаёт. Держим связь с взводами и намечаем ориентиры. Если сказано остановиться, значит, стоим, никуда не лезем, выравниваем фланги одним фронтом. Не допускаем, чтобы духи клином пробились сквозь наши ряды.

— «Тройка», идём за Т–64 по правому флангу, — продолжил Мономах, — с нами в связке манёвренная группа садыков с «бардаком». У нас будет рывок километра в полтора по пересечёнке, так что соберитесь. По данным аэроразведки, мирняка в посёлках нет. Самих духов насчитали десятка по два-три в каждом посёлке. Смотрим под ноги, не по пляжу гуляем. «Тяжёлым», разделиться на две группы, работаете по команде взводных. ЗУшка работает по дальним целям на оттяжке от всех.

— Расстояние между посёлками — километр, не более, — уточнил ситуацию Камрад, — расстояние приличное и хорошо простреливается с обеих сторон. Смотрите, куда шмаляете лишний раз. Дружественный огонь по своим нам тут нахуй не нужен. Для всех, кто впереди — враг, слева и справа — наши. Бабуинам можно бежать только назад, к себе в тыл. Ту территорию мы не просматриваем. Слева по фронту их контролит разведка, справа — садыки.

— Мы с моим взводом отсюда в обход, сразу в зелёнку, — глядя на своих бойцов завершил Газолин, командир разведки, — по возможности прикрываем «Двойку» и держим линию от прорыва со стороны посёлка в зелёнку.

Только сейчас послышался надрывный рёв движка и виден силуэт ЗУ–23 на базе Урала, приближающейся к нам. Видимо, она шла к нам с опозданием, чему удивляться совсем не приходилось. Однако вместе с ЗУшкой шла колонна из пяти автомобилей: четырёх «Дозоров» и одного бронированного УАЗа командира отряда.

Заработала артиллерия. «Бог войны» и лекарство от запора во все времена около часа утюжила постройки и дворы, поднимая клубы пыли, разнося в щепки глинобитные и кирпичные стены посёлка километра три длиной и метров шестьсот шириной. Всматриваясь в экран планшета, транслирующего передачу данных с запущенного перед ударами артиллерии квадрокоптера, Камрад с Мономахом следили за организованным побегом воинов псевдохалифата из посёлков. С ними рядом находился и командир артбатареи садыков, который, наблюдая картину с высоты птичьего полёта, корректировал удары своих бойцов.

— Ну всё, с Богом! — подытожил Мономах. — Разошлись по группам!

Т–72, с закреплённым на его башне ПКТ, утробно завёлся, выпустив струю чёрного дыма. КПВТ[16] на башне «бардака» тоже внушал определённую уверенность в огневой поддержке, а «Дашка»[17] на Т–64 дополняла картину. К нашей группе добавился расчёт АТС и два бойца с РПГ–7 за спинами и партплетами с «морковками» для них.

«Самое время» — подумал я, достав из нагрудного кармана первую капсулу «лирики». Проглотив её и запив несколькими глотками воды, я засёк время, чтобы не пропустить второй приём.

— Вперёд! — крикнула радиостанция.

Передвигаясь лёгкой трусцой за бронёй, каждый для себя уже прикидывал на ходу возможное место прикрытия, если духи попадут в танк из ПТУРа, РПГ или СПГ. Активная защита на броне танков хоть и давала условный шанс на то, что машины не разорвёт на куски от первого же попадания, но всё же, очко — не кружка. Через пару минут после начала движения, ПКТ танка дал две очереди. Мне ещё не было за танком видно посёлков, как в радиостанции, висящей на груди Борзого, бегущего рядом со мной, раздался крик Камрада:

— «ЗУшка», пройдись по минарету, там наблюдатель! «Панцирь-один», во двор минарета, осколочным, огонь!

Мне уже приходилось ранее слышать звук пролетающих рядом или над головой крупнокалиберных очередей. Но услышав «фыщ-фыщ» ЗУшки, оставшейся на исходном рубеже вместе с батареей «дэшек», я инстинктивно вжал голову в плечи. Гулко ухнув, танк, за которым мы бежали, на долю секунды снизил скорость, выпуская снаряд в указанном Камрадом направлении.

— «ЗУшка», по переднему рубежу стен, бегло пройдись! — продолжала насыпать команды ЗУшке радиостанция, отзываясь дубляжом у Борзого, бегущего рядом.

Уже порядочно оглохнув от залпов танка и ЗУшки, я достал вторую капсулу и быстро сунул её в рот. Несмотря на жару, усталость я не чувствовал. Оно и понятно, почему…

Стали слышны щелчки рикошетов от пуль, попадавших в броню танка. Танк стал принимать немного влево и, подъехав к большой груде камней и ракушечника, остановился, не заглушая двигатель. Все попадали на землю, укрываясь, кто за танком, кто за грудой камней.

— АГС сюда! — Камрад появился передо мной, как из-под земли, крича «тяжёлым» мне за спину.

Я обернулся. Два бойца, тяжело дыша и обливаясь потом, волокли АГС–17. Не понаслышке зная, сколько эта дура весит, я мог им только посочувствовать. Поставив треногу у правой части заднего шасси танка, расчёт принялся устанавливать на неё тело гранатомёта.

— Давайте резче! — кричит Камрад. — Пристрел по первым двум дворам!

Покрутив маховики, расчёт АГСа сделал первые два выстрела в сторону посёлка. Внеся поправки, один из бойцов крикнул Камраду:

— Готово!

— Шахматным, по передним дворам! Огонь!

Насыпав в указанные дворы половину улитки, расчёт уже принялся было снимать гранатомёт с треноги, как рядом с шипением пролетел заряд РПГ и, чуть не задев борт танка, разорвался метрах в пятидесяти сзади нас.

— Газолин! Откуда РПГ был?! — орёт в радиостанцию Камрад.

— Срисовали, работаем! — ответил командир разведки. Почти сразу же из зелёнки слева от нас показались две реактивные струи, быстро направляющиеся к трёхэтажному дому, высившемуся посередине посёлка. Хлопок — и третий этаж почти полностью снесло, завесив дома вокруг клубами пыли.

— «Панцирь-один», в зелёнку! Работать по команде! — раздавал команды Камрад уже сорванным голосом. — Шилка, отставить огонь! Взвод, вдоль зелёнки, вперёд — марш!

Добежав, прикрываясь бронёй, до деревьев, которые давали относительное прикрытие, взвод стал пробираться в сторону посёлка, пригибаясь и прячась за стволами. Танк остался позади нас, развернувшись стволом в сторону посёлка, но скрывшись за деревьями. Взвод ломится между деревьев к позиции разведки, спотыкаясь и матерясь, поднимая такой шум, будто бежит стадо буйволов. Между матами никому и в голову не приходит, что мы находимся уже в непосредственной близости от противника, и лежанка его наблюдателей может оказаться прямо под ногами. Заметив фигуру с автоматом, Ваха, бегущий впереди всех, чуть было в неё не выстрелил. Увидев, как он поднимает ствол, Камрад заорал:

— Ваха, долбоёб! Не стрелять! Там свои!

Добежав до позиций разведки, бойцы остановились перевести дух и выпить воды. Я, откручивая крышку фляги и полоская рот от липкой и вязкой слюны водой, про себя отметил, что вообще не устал. Газолин, глядя на нашу запыхавшуюся свору, только и выдал:

— Ну вы, блин, даёте… Вас метров за двести уже слышно было.

— У вас как? — спросил его Камрад, выпив воды и восстанавливая дыхание.

— Да нормально. Сняли наседку с РПГ, которая по вашей броне шмальнула.

— Спасибо, Газолиныч, вовремя сработали! — улыбнулся Камрад. — А пока оставь половину своих здесь на прикрытии и давай с нами на зачистку. Пусть твои тут минусуют всех, кто будет бежать в их сторону. По посёлку идут три главные продольные дороги. Первую от зелёнки берут твои, вторую и третью — мой взвод. Держим равномерную линию движения! — продолжил взводный, уже обращаясь к нам. — Особое внимание под ноги и на окна. Душманы должны были съебаться, но расслабляться не стоит. Я с первым отделением беру вторую улицу, Гремлин со вторым отделением — третью. Пошли!

Глава 10 Урожай греха

Ожидая, пока урчащий сзади нас танк обойдёт зелёнку, Камрад раздавал последние указания, вглядываясь в посёлок через бинокль:

— Борзый, ты пока остаёшься здесь с «тяжёлыми», контролируете крыши и окна по этому фронту, пока мы не зайдём в посёлок. Потом сразу бегите за нами. Всё понятно?

— Понятно, командир, — ответил снайпер, — только я спросить хотел. Тебе не кажется странным, что «Тройка» молчит? За всё это время от них в эфире ни слова не было.

— Нет, не кажется, — ответил взводный, слегка улыбаясь, — всё нормально, так и должно быть. Они ещё на исходном рубеже стоят.

Протискиваясь между деревьев, подтянулся Т–72. Выглянувшему из люка командиру машины Камрад сказал, указывая направление:

— По готовности лупи фугасно-осколочным вон в ту постройку! Сразу после выстрела двигай средним ходом в разлом стен после попадания! На ходу поработай из ПКТ по стенам слева и справа от места попадания. Как зайдёшь в постройки, двигай ко второй поперечной от нас дороге и тормознись там, желательно в укрытии! Связь работает? — Командир танка молча кивнул в ответ и полез обратно, в железную утробу.

— Разобрались по боевым порядкам! — крикнул Камрад.

Газолин с группой разведки выстроили свою колонну, Камрад с Гремлином разбили взвод пополам, а Борзый с расчётом АГС и гранатомётчиками отошли к оставшимся разведосам для нашего прикрытия. Послышался лязг внутри танка. Видимо, его командир закончил давать расклад своему экипажу, и они уже приготовились к выстрелу.

— Готовность! — крикнул I азолин через плечо.

Через пару секунд хлопок выстрела ударил по ушам, и танк, немного покачнувшись назад от отката орудия, взревел двигателем и пошёл вперёд. Лёгкой трусцой за танком двинулись и мы, иногда осторожно выглядывая из-за его бортов. Заработавший ПКТ на башне Т–72 снова ударил по ушам. Из-за употреблённого мне казалось, что выстрелы я слышу громче остальных, а проёмы окон, крыши домов и разломы стен вижу чётче и ближе. Налегке добежав до первых построек посёлка, я чувствовал небывалую лёгкость в теле и азарт, как перед дракой за школой в детстве.

Проломив корпусом дувал и обвалив его, танк двинулся по посёлку. Откуда-то отчётливо понесло дерьмом.

«Усрался кто-то от страха, что ли? Вроде бы необкатанных нет. Может у Мэни снова днище вырвало?» — довольно спокойно бродили в голове лёгкие мысли.

Тут я заметил ошмётки какого-то тряпья, кусков мяса с жёлтым жиром и кишков на траках гусениц танка. Откуда шёл запах дерьма, теперь стало понятно. Догадаться, чей это ливер, не составляло особого труда — отработав ПКТ по стенам и проломив её часть, танк намотал на себя наблюдателя духов.

— Борзый, давай с «тяжёлыми» за нами! — скомандовал Камрад.

— Принял, выдвигаемся! — отозвался снайпер.

Отпрянув от Т–72 по обе стороны улицы и прижимаясь к стенам, мы продолжали двигаться за танком, укрываясь от возможной атаки за укрытиями из гор камней и бетона с торчащими кусками арматуры, которых было предостаточно. Судя по сильно проржавевшей арматуре, эти разрушения были сделаны не только нашей артой пред штурмом, а и самими духами, когда они брали этот посёлок под свой контроль. Добежав до первой поперечной дороги, Газолин со своей группой остался для зачистки и продвижения по длине посёлка в границах своего квартала, ожидая команды Камрада. Второй квартал был наш, вторая группа растягивалась по его ширине, выбирая позиции и всматриваясь в выбитые глазницы окон опустевших домов. Остановившийся на перекрёстке перед третьим кварталом танк водил башней и двигался вперёд и назад, ища укрытие. В этот момент на разгрузке Камрада голосом Мономаха ожила радиостанция:

— Камрад, есть! Духи бегут из второго посёлка в сторону вашего! «ЗУшка», по бегущим целям, огонь!

Видно ничего не было, но представить было несложно, как оставшаяся на оттяжке ЗУшка лупит в километровом проёме между посёлками по духам, бегущим в нашу сторону, чтобы напасть на нас с фланга. Замысел взводных стал понятен своей гениальностью, как и всё простое. Ранее мне не доводилось участвовать в штурме сразу двух посёлков, и такой ход в тактике я наблюдал впервые, несмотря на его элементарность. Подбежавшие к нам Борзый с расчётом АГС и двумя РПГшниками, тяжело дыша и обливались потом, прислонились к стене дома в тень, переводя дыхание.

— «Панцирь-два»! Осколочно-фугасным, огонь!

Послышался хлопок и треск выстрелов ДШК. Не изобретая велосипед, танк расстреливал стены построек по своему фронту, ведя за собой взвод Мономаха и группу садыков.

Отправив наш Т–72 с группой Гремлина к третьему кварталу и распределив гранатомётчиков по краям квартала, Камрад знаками показал нам прижаться к домам и ждать команды. Я, оказавшись в паре с Вахой, достал флягу и пил воду. Усталость не чувствовалась, хотелось уже, не дожидаясь команды, бежать на зачистку.

— Я, кажется, бутылку с водой проебал, — сказал Ваха, глядя в пустой подсумок сброса, — брат, оставь попить!

— Держи! — протянул я флягу кабардинцу. — Прямо как наши предки в Великую Отечественную, сидя в окопе, пьем из одной фляги.

— Или как в Чиче… — поддакнул Ваха и, немного помедлив, добавил: — На всё воля Аллаха!

У сидевшего неподалёку под стеной Борзого с расчётом АГС ожила радиостанция:

— Камрад, мы в посёлке, выставляю цепь, через пять минут будем готовы к движению! — с небольшими помехами в эфире сказал Мономах.

— Принял, ждём вас! — ответил взводный.

Минут через десять Мономах снова появился в эфире:

— Готовы! «Тройка», рубеж — двести метров! Движение!

— «Двойка»! Рубеж — двести метров! Вперёд!

— Готов, Ваха? — спросил я кабардинца у входа в первый двухэтажный дом.

— Иншааллах![18] — ответил Ваха и первым вошёл в дверной проём.

Проверяя комнату за комнатой, этаж за этажом, дом за домом, мы медленно продвигались вглубь посёлка. Большинство домов были заброшены. Лишь в первых двух были заметны следы недавнего пребывания в них бармалеев в виде американских и сирийских сухих пайков, рыбных консервов и пустых бутылок от воды. Арабская вязь на стенах напоминала наскальную живопись и навевала мутные воспоминания о том, что где-то я подобное творчество уже видел. Но мысли слабо вязались, уступая место инстинктам. Обострённые зрение и слух были направлены на малейший шорох или хруст под ногами в каждой комнате каждого дома.

Визуально выровняв линию прочёсывания, группы продолжили зачистку на рубеж следующих двухсот метров. Редкие выстрелы и хлопки взрывов гранат с последующими отбивками по радиостанциям, что всё чисто, говорили о полном отсутствии сопротивления, хоть и сильно дезориентировали, отвлекая внимание.

Зачистив второй этаж очередного дома, мы с Вахой уже собирались спускаться вниз, когда он заметил чёрный флаг духов, висевший на импровизированном флагштоке, привязанном к балкону.

— Смотри! — радостным голосом сказал Ваха, открывая дверь из комнаты на балкон. — Давно себе хотел такой трофей!

— Ваха, не надо! Не выходи туда! Ты всё равно его не…

Я не успел сказать, что ему не удастся вывезти его из страны, отберут на таможне, ещё и по шапке надают. Брызги крови вылетели из его левого бока, тело резко согнулось в правую сторону, и Ваха рухнул назад на спину.

— Контакт! Трёхсотый! Медика сюда! — закричал я, оттаскивая Ваху за лямку разгрузки вглубь комнаты.

Хреново, что радиостанций на всех не хватает, могут и не услышать. Побледневший Ваха, хватая ртом воздух, схватил мою руку и сильно её сжал. Сквозь булькающие и свистящие звуки были слабо различимы слова на его родном языке, которого я всё равно не знал. Входное отверстие под правой подмышкой и выходное в нижней части рёбер давало понять сектор обстрела. Послышались быстрые шаги внутри дома и голос Камрада:

— Кто кричал?! У кого контакт был?!

— Я! Сюда, на второй этаж! — закричал я, одной рукой пытаясь снять с Вахи разгруз.

Забежавшие в комнату Камрад, Борзый и санинструктор Фил бросились к нам, помогая освободить раненого бойца от разгрузки и одежды. Фил, на ходу расстёгивая свой редак, достал из него два ИПП и приложил их к ранам на боках.

— Держи их так! — сказал он мне и, посмотрев на Камрада, еле заметно покачал головой из стороны в сторону, набирая трамадол в шприц.

— Откуда контакт был? — раздражённо спросил взводный, глядя на меня.

— По фронту на три часа. Ваха на балкон выглянул и справа получил.

— Учитывая траекторию, контакт был из башни минарета соседнего села, — осторожно выглядывая в окно, предположил Борзый.

— Достать сможешь? — спросил его Камрад.

— Вряд ли, командир… — ответил Борзый, направив свою винтовку в указанную сторону. — Расстояние тут больше километра. Этот пидор скорее всего по башне вверх-вниз перемещается, и у него «плётка» с хорошим боем и оптикой. Я со своей СВД, если буду тупо лупить в оконный проём, его не достану. А дверной отсюда не видно.

— Блядь! — выругался Камрад и закричал в радиостанцию: — Мономах! Из минарета в твоём ауле по моим контакт был!

— Я тебя понял! — отозвался второй взводный в эфир. — Сейчас отработаем.

Из-за непосредственной близости наших бойцов отрабатывать минарет из ЗУшки было нельзя. Через пару минут «тяжёлые», работающие с третьим взводом, открыли огонь по минарету, изрешетив его в хлам.

Пуская изо рта к ушам струю тёмной крови, Ваха этого уже не слышал.

Пыль ещё не успела полностью осесть, как раздался сильный взрыв. Что-то очень мощное рвануло совсем недалеко от нас.

— Твою мать… — Камрад, присев, широко открывал рот, снимая спазм с барабанных перепонок. — Что это, нахуй, было?

Глава 11 Жареный лёд

Продвигаясь вглубь посёлка по своему фронту, группа разведки, зачищая дом за домом и ожидая лежанку или засаду на каждом шагу, упустила из внимания возможное минирование одного из домов, за что и поплатилась. Пытаясь выбить запертую дверь в здании, бойцы привели в действие взрывной механизм. Был ли это склад взрывчатки духов или же намеренная закладка на случай штурма — неизвестно. Но шестеро из восьми бойцов, в том числе командир разведвзвода Газолин, остались под развалинами взорванного здания, рухнувшего, как карточный домик. Двое уцелевших с сильной контузией лежали неподалёку.

Сплёвывая песок и вглядываясь в пыльную тучу, всем, кто находился в комнате, не было видно всего этого. Ситуацию прояснили «тяжёлые», вбежавшие в дом:

— Камрад! Ты здесь? — кричали они снизу.

— Да, идите на второй этаж!

Забежав наверх, они резко остановились, увидев лежащего без движения Ваху с кровоподтёками изо рта.

— Что с ним? — спросил один из них.

— Двухсотый… — ответил Камрад. — Что на улице произошло?

— Разведосы подорвались, — ответил второй номер расчёта АГС, — метров пятьдесят впереди и слева от нас.

— Камрад и Мономах, перейдите на запасной канал! — прозвучал в эфире голос командира отряда.

— Сука! — зло скрипнул зубами Камрад, — Фил и «тяжёлые», идите за мной! И позовите сюда Папая!

Через несколько минут голос Камрада снова появился в эфире:

— Всем группам — остановить движение! Оставаться там, где находитесь! Занять оборону!

Я и Борзый остались сидеть в комнате с телом Вахи. Говорить совсем не хотелось, мы молча пили воду. Через полчаса вернулся Камрад с Филом и Папаем:

— Двое контуженных. Остальных вообще не видно. Скорее всего, под завалом остались. «Тяжёлые» оттащат этих двоих на исходный рубеж. Там машина командира отряда и отделение разведки из его сопровождения, они отвезут их к ближайшему ПМП. За Вахой уже потом вернутся. Чёрт, как так-то?! Нормально же всё шло, а за несколько минут столько минусов легло! — злился взводный, доставая сигарету.

Мы молча стояли рядом. Сказать-то, по сути, было нечего.

— В общем, так… — успокоившись и докурив продолжил Камрад, — Перегруппировываемся, равномерно распределившись по трём фронтам. Вы трое, сейчас выдвигайтесь к взорванному зданию и ждите меня. Через два-три часа темнеть начнёт, а нам осталось совсем немного. Зачистить посёлок нужно сегодня, чтобы всю ночь не ждать выстрела из последнего десятка домов.

Пробравшись к груде бетонных плит, оставшихся от взорванного с группой разведки дома, мы заняли позиции, ожидая возвращения взводного и Папая. Они вернулись довольно быстро, в компании Карабаса и одного РПГшника. Семёркой, выстроив колонну, поставив замыкающим Фила, все приготовились двигаться дальше.

— Всем группам, продолжить движение! Рубеж — конец посёлка! Марш! — скомандовал Камрад.

Двигаясь от дома к дому небольшими перебежками и укрываясь за стенами, наша колонна продолжила маршрут разведки. Употреблённые вещества не давали воздействию аффекта сузить моё внимание до коридорного зрения. Дом. Динамический вход. Зачистка. Контроль. Ещё дом.

«Хороший препарат, — не к месту подумал я, переводя ствол автомата из зачищенной комнаты в коридор и выходя из очередного двухэтажного здания, — интересно, сколько это стоит и насколько реально его достать на будущее. Не знаю, как я буду себя чувствовать, когда воздействие пройдёт, но на момент боя — это незаменимая…»

Автоматная очередь в паре десятков метров от нас прервала мои отрешённые спокойствием мысли. Упав на землю под стеной последнего зачищенного нами дома, я искал укрытие и место для изготовки. Так его и не найдя, отполз к входной двери, державшейся на «честном слове». Огонь по нам короткими очередями вёлся из окна второго этажа последнего для зачистки нами здания.

— РПГ сюда! — крикнул Камрад бойцу с гранатомётом. — Дом на двенадцать часов, второй этаж, окно справа! Огонь!

Укрывшийся от обстрела за отработанным нами зданием гранатомётчик почему-то долго возился.

— Огонь, блядь! Хуле ты там ждёшь?! — орал сорванным голосом взводный.

Шипение реактивной струи пронеслось мимо меня, и через долю секунды хлопок от детонации заряда вывалил клубы дыма и пыли из всех проёмов последнего на улице дома.

— Вторую по первому этажу давай! — крикнул Камрад.

— Больше нет! — криком отвечает ему гранатомётчик. — Это последняя «морковка» была!

— Сука, всё через жопу! — откровенно бесился в злобе взводный. — То рубашка длинная, то хуй короткий!

— Прикройте! — крикнул Карабас, лежащий за куском бетонного обломка. — Я слева подбегу и гранату брошу!

— Все, кто по правую сторону! — скомандовал Камрад. — Короткими очередями, огонь прикрытия по окну и двери первого этажа! Огонь!

Сделав неудобный вынос с левого плеча, я немного выглянул из дверного проёма и, уловив в прицельную линию дверь, плавно нажал на спуск. Короткую очередь дублировал и гранатомётчик сзади меня. Борзый, не успев выйти из последнего здания, лупил «плёткой» из окна в окно.

— Стоп! — закричал Камрад, заметив крадущегося вдоль стены Карабаса. — Прекратить стрельбу!

Карабас, с зажатой в руке гранатой, низко наклонился, чтобы пробраться к входной двери под окном. Выдернул кольцо с предохранительной чекой и закатил РГД–5 в дверной проём…

«Только не беги назад, пока она не сдетонирует, — думаю я, — только не выпрямляйся!»

Секунды горения замедлителя запала тянутся для меня слишком медленно, и я уже открыл рот, чтобы крикнуть Карабасу те же слова, как он, будто назло, повернулся и побежал назад. Короткая автоматная очередь из окна догнала его, и Карабас, выгнув грудь и разбросав руки в стороны, ничком упал на землю. Одновременно с его падением сдетонировала граната на первом этаже.

— Твою мать! — кричит Камрад. — Вперёд!

Я, Борзый и гранатомётчик побежали в изготовке, на полусогнутых, прижавшись к стене, в сторону злосчастного дома, заняв позицию с его правой стороны. Камрад с Филом и Папаем, подбежав к Карабасу, оттащили его в укрытие. Закатив вторую РГД–5 в дверной проём, я крикнул Борзому и гранатомётчику через плечо:

— Своя!

Хлопок взрыва взметнул новые клубы песка и пыли.

— Камрад! Фил! — крикнул Борзый, осторожно заглядывая в окно первого этажа. — Идите сюда!

В ещё не до конца осевшей от взрыва гранаты пыли, среди кучи хлама, кусков домашней утвари и кирпича, были видны два силуэта на полу. Это были женщина и маленький мальчик лет пяти. Лицо женщины посекло осколками в кровавый фарш, мальчишке оторвало левую руку почти по локоть.

Оставив Папая с Карабасом, взводный и санинструктор вошли. Бегло осмотрев первый этаж, Камрад кивком головы отправил Борзого и гранатомётчика на второй этаж. Быстро наложив жгут на худое плечо и задрав окровавленную полосатую футболку на теле мальчика, Фил на ходу делал заключение:

— Он жив. Травматическая ампутация предплечья, проникающие ранения брюшной полости, травматический шок второй степени, он всё чувствует. Не знаю, сколько это продлится… — Фил достал шприц и посмотрел на Камрада. — Нужно принять решение, командир…

— Какое решение? — хмуро переспросил Камрад. — Ты о чём?

— Бабе пиздец, она уже готова, — Фил кивнул в сторону тела в хиджабе[19], — а у пацана серьёзные ранения. Ближайший передвижной ПМП километрах в десяти от нас плетётся, он столько не выдержит. Он будет долго и мучительно умирать.

— Что ты предлагаешь? — спросил взводный.

— Нужен кто-то обезбашеный, Камрад… — Фил несмело посмотрел на меня. — Я не смогут… Не бросать же его вот так…

— Второй этаж — чисто! — сказал спустившийся сверху Борзый. — Духа порвало. А это его семья, видимо?

— Похоже на то, — сказал взводный, вертя в руках АКМС, взятый из рук мёртвой мусульманки.

— Время идёт, командир… — напомнил о себе Фил, оглядываясь на лежащего рядом с Папаем Карабаса.

Дыхание мальчишки стало учащаться, и я не выдержал:

— Фил, набери в шприц несколько кубов морфина и выйдите все отсюда.

— В смысле? — не понял гранатомётчик. — Что значит, выйдите?

— Выйдите нахуй отсюда, я говорю! — перешёл я на крик.

Рука с готовым для укола шприцем застыла в нерешительности. Мысли роем пчёл летали в голове.

«Это ребёнок. Просто ребёнок. Так нельзя. Он не воюет и не убивает. Ему ещё играть в игрушки. Он даже наесться и напиться вдоволь не может…

Да, он ребёнок. Но он — ребёнок в семье игиловцев. Через пять-десять лет он уже будет бегать с автоматом, убивая направо и налево, и отрезать головы!

Грохнуть взрослого бабуина или его самку — вообще не вопрос. Но, блядь… Это же ребёнок. Примерно того же возраста, что и мой, который ждёт меня дома…

Ты же понимаешь, что ему в любом случае конец. Это не убийство, а облегчение его страданий. Ты же сам слышал слова Фила, он не выживет. Но, если это не сделать сейчас, он будет долго и мучительно умирать. И всё равно умрёт. Сможешь жить с этим? Уверен, что это не твоя пуля сейчас у него в животе?

Я, блядь, вообще ни в чём не уверен…»

В этот момент мальчик стал хныкать и тянуться здоровой ручкой к телу своей матери, глядя на её обезображенное осколками гранаты лицо.

— Умм… — тихим голосом произнёс мальчик, гладя пальчиками целой руки руку своей матери, — умми…[20]

Стараясь не попасть в кость, я несильно сдавил бедро мальчишки и ввел в него иглу, плавно надавливая на поршень шприца.

Осторожно, тур за туром, я снимал жгут с обрубка маленькой руки. Кровь из ран на животе уже перестала сочиться и выходила уже только из осколочной раны на маленьком локтевом суставе, унося с собой так и не начавшуюся толком жизнь. Мальчик повернул голову и его карие глаза уставились прямо на меня, будто заглядывая мне в душу. Толчки крови становились всё реже, и он засучил ножками, поджимая пальчики. Последняя слеза так и осталась в ресницах глаз, глядящих на меня. Веки удалось закрыть только со второго раза…

Все группы доложили о конце зачистки. Взвод Мономаха потерял одного командира отделения тяжёлым трёхсотым. Штурм посёлков был окончен. И только Фил раскачивался вперёд-назад, держа голову Карабаса на своих коленях и глотая слёзы.

Глава 12 Вишнёвый мусор

Танк надрывно ревел, растаскивая плиты на месте братской могилы разведки. Перед этим, по приказу Камрада, он развалил дом, похоронив под обломками семейку, убившую Карабаса. Никто не собирался часами долбить землю, чтобы их закопать.

Заняв на краю посёлка двухэтажный дом, мы обустраивали быт в ожидании приезда Куска, Шума и Выдры с нашими личными вещами и имуществом взвода.

— Суки! — сокрушался Борзый. — Или перед отходом прострелили или шальными пулями посекло! Хана кубовику!

Жестяной кубовик на втором этаже занятого нами дома был прострелен в нескольких местах. Дом был удобно расположен для ведения наблюдения и бросать его из-за пробитого бака не хотелось. Было решено прошвырнуться по соседним домам в поисках целой ёмкости для водных процедур и стирки. Вскоре такую ёмкость нашли в одном из домов. Волоча её во двор занятого нами дома, все молчали. Видимо, каждый думал о своём: кто о смерти Вахи и Карабаса, кто о похороненных под обломками дома разведчиках, кто просто заебался от вторых суток на ногах и не хотел ворочать языком.

Дотащив кубовик во двор, стали думать, как его удобнее установить. Во дворе стояла стопка строительных блоков, видимо, прошлый хозяин или духи намеревались что-то здесь достраивать. По-быстрому соорудив небольшую своеобразную кабину из этих блоков и положив сверху для распределения веса деревянный поддон, мы долго пыхтели, устанавливая пластиковый бак на полтора куба сверху всего этого сооружения.

— И почему этим муслимам так тяжело летний душ во дворе установить, а? — кряхтя и отдуваясь ворчал Папай. — Жара же здесь почти круглый год стоит!

— Для мусульман оголённое тело — харам, — ответил Борзый, — только глава семьи может иногда снять одежду в жару. И то, частично и не прилюдно.

Звук приближающегося КамАЗа прервал рассуждения о местных нравах. Приехал наш шмурдяк.

Редаки с личными вещами Вахи и Карабаса лежали в середине двора. По негласному правилу все вещи убитого должны были разобрать его товарищи по оружию. Первым подошёл Мага. Узнав вчера о смерти Вахи, он долго оплакивал земляка. Никто не трогал кабардинца, дав ему вволю поскорбеть.

Открыв редак, Мага вынул из него систему питьевой воды и отошёл в сторону, глядя на остальных красными от бессонной ночи глазами. Вторым подошёл Фил. Забрав из рюкзака Карабаса комплект британского песчаного камуфляжа, он также уступил место остальным. Каждый забрал часть вещей товарища. Я забрал подсумки для автоматных магазинов на моллях, Борзому достался монокуляр с восьмикратным увеличением.

Продолжая выгрузку вещей и имущества, обливаясь потом, мы ждали приезда машины с техничкой, чтобы помыться и постирать шмотьё, пропитанное потом и пылью. Наконец, кое-как разобрав и разложив всё по местам, стали готовить место под кухню, выставив газовую горелку на строительных блоках и подключив её к пятилитровому газовому баллону.

Настала моя очередь дежурить на фишке, сменив на ней Папая. Осмотрев прилегающую территорию в бинокль, я поглядывал во двор, где уже суетились бойцы, разбиваясь по кучкам «на темы».

Ко мне наверх поднялся Шум:

— Как ты, братан?

— Ничего, пойдёт, — ответил я ему, — почему со всеми жрать не мутишь?

— Когда мы подъехали к посёлку, я двух куриц подстрелил! — расплылся в улыбке Шум. — Вот, жду, пока Кусок казан найдёт и оливковое масло. Буду жаркое делать! Ты в теме?

— Да, давай, — безразлично ответил я, — кто ещё в теме?

— Ты, я, Борзый и Кусок. Ты, действительно, как себя чувствуешь?

— То есть? — не понял я вопрос.

— Ну… — Шум замялся. — Я слышал о том ребёнке. Не могу себе представить, что у тебя сейчас внутри творится.

— И не старайся, Шум. Не бери в голову, нормально всё.

Видя, что я не особо настроен на разговоры, Шум кивнул мне и спустился обратно во двор.

Мне хотелось выпить. Похер чего: водки, коньяка или самогона. Состояние и вправду было дрянным. Лицо мальчишки всё ещё стояло перед глазами, а его голос, которым он звал свою убитую мать, вспоминался очень живо, с горечью и с каким-то страхом, который я не мог объяснить.

В этот момент справа, рядом с позицией второго отделения прозвучал взрыв. Все во дворе побросали свои кулинарные дела и схватились за автоматы.

— Гремлин! Что у вас там случилось?! — на ходу крикнул в радиостанцию Камрад, забегая на второй этаж дома, ко мне на пост.

— Периметр сработал! Сейчас проверим! — ответил в эфире Гремлин.

Пока не поступила информация о причине взрыва, положение считалось с повышенной опасностью возможного штурма или прорыва. Взрыв мог быть и от заранее заложенного фугаса. Пристально вглядываясь в бинокли по территории за посёлком, мы с Камрадом выискивали малейшие признаки присутствия поблизости врага.

Через несколько минут голос Гремлина снова появился в радиоэфире:

— Камрад! Бродячая корова на растяжку напоролась, её «Ведьма»[21] порвала.

— Восстановите периметр и тушу уберите подальше! — ответил Гремлину взводный. — Только аккуратнее!

— Принял, сделаем! — закончил передачу замок.

Разжёвывая куски жёсткого куриного мяса, тушёного с луком, я лениво ковырял пластиковой ложкой из сухого пайка быстрорастворимую лапшу, сваренную в концентрированных специях на скорую руку, слушая Фила, потягивающего чай из эмалированной кружки:

— Мы с Карабасом познакомились в 2008 году во время разборок с грузинами. В одной бригаде по контракту служили. Наша колонна тогда чуть под обстрел не попала. Авиация помогла. Потом контракт закончился, он во ФСИН «дубаком»[22] ушёл, а я в областную реанимацию подался. Потом его оттуда за синьку турнули, и он пошёл в «Славянский корпус». Я узнал об этом, ушёл из реанимации, и мы вместе в 2014 году на Донбасс съездили. По возвращении я вернулся в клинику. А полгода назад встретились и сюда рвануть решили…

— Фил, а ты зачем сюда поехал? — спросил Шум. — Опыта у тебя хватало, в любой клинике мог бабки поднимать без всего этого. Или на гражданке драйва не было, клятва Гиппократа и всё такое?

— Клятва… — поморщился Фил. — Те, кто больше всего о ней говорит, как правило, меньше всего о ней знают. Ты бы хоть ради интереса поискал её в интернете, чтобы знать, что это вообще. В наше время понятия обязанности и ответственности извратили до предела на фоне внешних атрибутов преуспеваемости и зашкаленных нужд потребительского скотства. В основном, врачи — это люди, которые выписывают лекарства, о которых мало что знают, от болезней, о которых знают ещё меньше, для людей, которых они не знают вообще.

— Тогда зачем? Мне просто интересно.

— Я хотел понять для себя, на что я способен.

— И как, — не унимался Шум, — узнал?

— Узнал… — ответил Фил, посмотрев на меня. — Я узнал, на что я НЕ способен.

— Ты меня долго ещё взглядом сверлить будешь? — не скрывая раздражения, спросил я Фила.

— Извини… — Фил потупил взгляд. — Ты всё правильно сделал. Ты… Это нужно было сделать. Я бы не смог. Да и большинство, я думаю, тоже. Я же, когда от мальца назад к Карабасу вернулся, он ещё живой был. С такими ранениями, как у него, я думал, он сразу умрёт. Хотел ему «трам» вколоть и раны перевязать, он не дал. Сказал мне: «Я же знаю, что умру, так что не мучай жопу». Я его успокаивал, мол, сейчас перевяжу, и в Скельбию тебя отправим. Там медсестрички симпотные, и даже парочка «сладеньких» санитаров есть, всё, как ты любишь… А он кровью мне в лицо булькает и лыбится. Говорит: «Ты что, всерьёз думаешь, что я петухов на зоне пользовал?» Я ему: «Ну, хер тебя знает, тебя не поймёшь, серьёзно ты говоришь или нет…»

Было видно, что Филу нужно выговориться. Никто не перебивал и ничего не уточнял.

— «Один раз, — говорит он мне, — не считается. И то, я тогда синий в хлам был». Я смотрю на него, а он морщится от боли и продолжает: «Вот ты чукча! Я над тобой угораю, а ты ведёшься! Давай, док, улыбнись. Терпеть не могу хмурые лица и телячьи нежности. Только за руку меня возьми, хорошо? Возьми и улыбнись. Мне так легче будет…»

Фил закурил, смахивая рукавом набежавшую слезу.

— Он хотел ещё что-то сказать, но только сильно сжал мою руку в своей, выгнулся, шумно, со свистом выдохнул и расслабленно всем своим весом лёг мне на бедро. А я держу его руку в своей, во второй окровавленный ИПП мну и слёзы градом текут… Слава Богу, что он этого уже не видел. Ему было бы тяжелее так уходить…

Треск двигателя прервал рассказ санинструктора. На лёгком мотоцикле к дому подъехал Куница.

Глава 13 Мутный взгляд на вещи

Как оказалось, Куница приехал не один. Следом за ним на УАЗе «Патриот» подъехал Мономах.

— Всем приятного! — махнул в приветствии рукой Куница.

— Старшина здесь? — спросил Мономах, выходя из УАЗа.

— Да, — ответил Мономаху Кусок, — а что нужно?

— Возьми пару бойцов и идите сюда.

Открыв багажник, Мономах указал на картонные ящики с быстрорастворимой лапшой, рыбными консервами и паки с бутилированной водой.

— Откуда столько удачи? — спросил Кусок, выгружая содержимое багажника на землю.

— Нашли схрон с провиантом духов. Трофей, так сказать, — ответил взводный, — Камрад далеко?

— Нет, здесь где-то был.

Вышедший из дома Камрад поздоровался с прибывшими и отошёл с Мономахом в сторону.

— Хлеб да соль! — подойдя к нашему импровизированному столу, сказал Куница.

— Присаживайся, — пригласил я его, — есть будешь?

— Нет, спасибо, ел недавно. А вот чайку я бы выпил.

— Мага, иди к нам! — крикнул Шум закончившему выгрузку Маге. — Давай, поешь мяса, ты со вчерашнего дня ничего не ел.

— Нет аппетита, — бесцветным голосом отозвался кабардинец, — не лезет ничего.

— Надо, Мага, надо! — не оставлял его в покое Шум. — И силы восстановить нужно, и отвлечься. Неизвестно, когда ещё придётся свежего мяса поесть.

Набрав в тарелку жаркое, Мага лениво ковырял его ложкой и, внезапно подняв голову, спросил меня, глядя мне прямо в глаза:

— Как его подстрелили?

— Мы зачищали дом, — я решил кратко описать ситуацию, — на балконе второго этажа он увидел флаг духов и полез его снимать. Сказал, что давно себе хотел такой трофей. Я не успел его остановить. Он вышел на балкон и словил пулю.

— Он долго умирал? — с надеждой в голосе, что я отвечу «нет», продолжал Мага.

— Нет, — я решил облегчить воображение Маги, — он не мучился.

— Я помню, он говорил, что хотел такой флаг домой забрать, на память. Хотя и сам флаг мог быть заминированным.

— Куница, а где ты мотоцикл взял? — стараясь увести разговор в сторону, спросил Шум.

— Недалеко от того самого минарета и стоял. Прямо во дворе мечети. Этот снайпер, походу, должен был на нём уходить.

— Где его тело? — с вызовом в голосе спросил Мага.

— Садыки вывезли за пределы посёлка и танком раскатали. Тела тех, кто бежал из того посёлка в вашу сторону, тоже.

Мага зло пробурчал что-то на своём языке и продолжил:

— Этого ишака мне нужно было отдать!

— Не заводись, кавказский воин, — спокойно попивая чай, Куница сдерживал улыбку, — у меня для тебя подарок. Он не такой, как тебе хотелось бы, но всё же…

Протянув Маге небольшой свёрток, он сменил тему:

— Борзый, вот скажи, при попадании пули в голову, человек же какое-то время ещё жив, правильно? Не всегда же он мешком падает?

Мага, молча взяв свёрток, ушёл на фишку, заступая на пост в свою очередь дежурства.

— Да, не всегда… — было видно, что Борзому неприятен разговор с язычником. — Бывает, что раненый в голову человек успевал выдернуть кольцо с чекой или зажать спусковой крючок на автомате. Бывали случаи, когда человеку из-за такого ранения удаляли часть мозга и он оставался вполне функциональным. А бывает, что на всю жизнь дурачком остаётся, если выживет. Всё индивидуально, нет стопроцентной уверенности, под которую попадает ранение в голову.

— А максимально уязвимые области при попадании в голову какие?

— Ну… — Борзый ненадолго задумался. — Ранение в голову в любом случае выведет бойца из строя. А если говорить о таком попадании, после которого не будет никакой мышечной реакции, то это область уха, если в профиль, и место между верхней губой и носом, если в лицо стрелять. Это при условии, что стрельба ведётся в одной плоскости, не с возвышенности. Таким образом поражается мозжечок головного мозга, либо связь между продолговатым мозгом и позвоночником в основании черепа, и наступает мгновенная смерть. А с чего такой интерес?

— Да этот пидор, который вашего парня вальнул, ещё и нашего комода снял. Прострелил ему челюсть, морда — в кашу. Его в Скельбию увезли. Если и выживет, то калекой на всю жизнь останется.

— Да, — кивнул Борзый, — в строй он уже точно не вернётся. Думаешь, бабуин целился в голову и промазал?

— Нет, — допив чай, Куница разминал сигарету, — думаю, он специально так выстрелил. Помучить. А тех, кто к нему на помощь идёт — снять. Я с таким на Донбассе сталкивался. Завёлся у нас тогда возле позиции снайпер. Ушлый, сука. Ранит кого-то, дождётся, пока кто-то помочь раненому приблизится, валит обоих и уходит. Так маскировался и уходил, что никто ничего заметить не мог. К нам тогда двух разведосов из Рязани занесло первой волной добровольцев. Они неделю ползали по его возможным позициям. У них были такие накидки интересные, из термофольги. Как потом оказалось, не зря они их с собой таскали. Выловили они этого снайпера и на нашу позицию приволокли. Он оказался польским наёмником с какой-то крутой винтовкой и тепловой оптикой.

— И? — больше для проформы, уже понимая концовку, спросил Борзый.

— Ну и… — Куница улыбнулся. — Ты же сам знаешь, в военное время снайперов в плен не берут. Соответственно, и о его поимке никому не докладывали. Я тогда такой же сувенир себе взял, какой и вашему Маге принёс.

Во дворе началось шевеление — подъехала машина с технической водой. Кто-то уже снимал с себя одежду, кто-то бежал искать тазик. Заполнив кубовик и несколько пластиковых бочек водой, машина уехала, и начался обычный в таких случаях движняк. Голые или в одних трусах, бойцы носились по двору с тазиками и своими вещами в руках. Всё, что было найдено в доме и имелось с собой для создания пены, шло в ход — от шампуня до моющего средства для посуды.

Глядя на эти исхудавшие фигуры с загорелыми руками и затылками, я невольно усмехнулся. Вот бы удивились любители всяких боевиков, увидев, как действительно выглядят люди на войне. Здесь нет рельефных качков с лихими татуировками и сигарой во рту. Нет «коммандос», разодетых с ног до головы по последнему писку тактикульной моды. Нет дешёвых и показушных разговоров о патриотизме и величии страны, за которую готовы умереть. Для этих людей в запыленных горках и стоптанных кроссовках сейчас радость — это поесть, помыться и выспаться.

Быстро помывшись, я отложил стирку на потом, так как подходило время сменить на фишке Магу.

— Парни, соберитесь сюда поближе! — позвал всех Камрад, стоя посередине двора.

Бойцы прекратили галдёж и обступили своего командира. Даже моющийся под кубовиком Выдра выключил воду, чтобы не шуметь.

— В общем, так, мужики. Я должен сейчас уехать. Когда вернусь — не знаю. Сегодня до конца дня второе отделение переберётся в соседний дом. Потом вместе сделаете проход в дувале, чтобы объединить оба участка. До того момента старшим тут останется командир третьего взвода Мономах. В представлении он не нуждается, вы все его знаете. После окончания обустройства обоих участков, командование возьмёт на себя мой зам, Гремлин. Всё понятно? Вопросы есть?

Вопросов не было. Камрада вызывали на разбор для поиска ответов на два извечных русских вопроса. По очереди пожимая руку каждому бойцу, взводный улыбался. Но эту улыбку он из себя выдавливал через силу. Уже в воротах он повернулся ко всем и крикнул:

— Берегите себя, мужики!

Сев во взводный УАЗ «Патриот» с неизменным Баcтой за рулём, Камрад укатил на базу отряда. Я, поднимаясь на второй этаж дома, чтобы сменить на фишке Магу, уловил запах горелого мяса. И мяса не животного. Этот запах я узнаю из тысячи. Сидя на корточках над горевшей на жестяной подставке таблеткой сухого спирта, Мага держал над огнём нож с нанизанными на него человеческими ушами, уже почерневшими и обугленными.

— Мага… — тихо позвал я кабардинца. — Я надеюсь, ты их не жрать собрался?

Глава 14 Шкура шакала

Ночной воздух стал холоднее, и заступать на фишку приходилось уже в бушлате. Осмотрев прилегающую территорию в ПНВ, я поднял воротник бушлата, закрывая шею от порывов холодного ветра. Вой голодных и озябших шакалов, бродящих недалеко от посёлка, время от времени нарушал ночную тишину, перекатываясь с северной части посёлка на западную и обратно. Этот вой подхватывался ими по очереди, создавая акапеллу, напоминающую пение Грузинов.

Просмотрев округу ещё раз, я закурил и, присев на корточки, упёрся спиной в стену веранды. Странно, сигарета казалась какой-то безвкусной. Достав из кармана телефон, я решил отправить пару sms-ок домой, надеясь, что моя Nokia словит постоянно падающую сеть. Набирая текст, я услышал поднимающиеся по лестнице шаги. Хм… Кому там не спится? До смены дежурства ещё рано… Но поднимавшийся ко мне на наблюдательный пост был не один из бойцов нашего взвода. Почему-то гулко, как в берцах, шлёпая голыми ступнями по ступенькам, на веранду поднимался маленький мальчик. Несмотря на ночную осеннюю прохладу, на нём были только светлые шортики и полосатая футболка. Левый рукав футболки свисал с плеча — руки не было. Повернувшись ко мне, мальчишка стал приближаться и тихо говорить:

— Русс… Русси…

Медленно подходя ко мне, он вытянул правую руку и, указывая на меня указательным пальцем, продолжал тихо говорить:

— Дай, русс… Дай… Моё…

Мне хотелось встать и позвать кого-нибудь. Как сюда попал гражданский? Да ещё и ребёнок! Но я не смог разогнуть ноги, а крик так и застрял в онемевшей глотке. Посмотрев вниз, я увидел на коленях вместо своего автомата детскую руку, оторванную по локоть.

Подойдя ко мне вплотную, мальчик здоровой рукой взял меня за бушлат и с силой рванул на себя. Так сильно, что моя голова дёрнулась назад.

— Проснись, твою мать! Ты чего орёшь?! — тряс меня за грудки Шум.

Вытаращив на него глаза, я приходил в себя, понимая, что это сон. Сон, который меня теперь долго не оставит в покое. Часы показывали половину пятого по местному времени, до моего дежурства на фишке оставалось ещё полтора часа. Но уснуть я уже не надеялся. Не завязывая шнурки берцев, я вышел во двор и закурил. Пот стекал по спине и груди, а прилипшая к телу тельняшка неприятно облегала.

Промучив меня три года, ночные кошмары прошлой жизни странным образом исчезли сразу, как только я приехал сюда. И вот снова: «Здрасьте вам через окно»!

По-быстрому постирав тельняшку, я повесил её на одну из натянутых бельевых верёвок во дворе и пошёл искать в своём шмурдяке вторую тельняшку и термуху. Переодевшись в чистые и сухие вещи, я взял свой автомат и поплёлся на веранду второго этажа. Сменив на ней Папая, смотревшего на меня непонимающим взглядом, я попросил его не будить Магу. Объяснять ничего не хотелось, пусть поспит. И за него, и за себя отдежурю.

В семь часов утра ко мне поднялись Шум и Борзый, неся в руках кружки с кофе. Кофе был местным, кардамон перебивал привычный вкус, но на таком безрыбье я был благодарен и за это. Не успел я закурить сигарету под кофе, как внизу раздался голос Гремлина:

— Подъём! Всем вставать и строиться во дворе!

— Нихуя себе… — Шум смотрел то на меня, то на Борзого. — Прям построиться?

— Может побриться и подворотнички пришить? — продолжил негодование Борзый. — А ну, идём, послушаем!

— А кто меня меняет, не помните? — спросил я больше для поддержания разговора.

— Я! — ответил Шум. — Хочешь, прямо сейчас сменю?

— Нет, братан, иди постройся, послушай умную речь и приходи менять. Я и отсюда всё услышу.

Сонные бойцы, недовольно ворча, собирались во дворе. Кто-то закурил, кто-то полез к воде, умыться.

— Побросали сигареты и строй сообразили! — неприятный тон Гремлина начинал уже бесить.

— Гремлин, ты в сосну въебался? — послышалось из толпы. — Какой нам, нахуй, строй сообразить?

— Кто сказал?! — смешно изображая оскорблённое достоинство, чуть не взвизгнул Гремлин.

— Ну, я сказал, — спокойно и равнодушно ответил Папай, — и что? Чего ты пыжишься? Нормально разговаривать разучился? Корона ВРИО[23] не жмёт? Даже Камрад себе не позволял такой тон, а ты…

— Здесь нет Камрада! — перебил Гремлин Папая. — Я теперь командир взвода, а не он! Так что настроили тишину и не пиздите мне тут!

Тишина действительно наступила быстро. Также и остатки сна после этих слов слетели уже со всех. Все стояли и молча переваривали услышанное.

— Стас, — позвал Гремлина по имени Мономах, стоящий сзади всех, облокотившись о стену дома, — ты чего орёшь? Давай отойдём и спокойно поговорим.

— Не о чем мне с тобой говорить! — продолжал обострять ситуацию Гремлин. — Ты мне не начальник, чтобы указывать! Мой взвод, как хочу, так и буду говорить! А посторонних попрошу не вмешиваться и вообще покинуть эту территорию!

Постояв минуту в молчании, Мономах спокойно пошёл к выходу из двора. Куница, проходя через бойцов, тоже направился к выходу. Остановившись в воротах, он обернулся и сказал:

— Удачи вам, парни! Ещё свидимся! — и, посмотрев в спину Гремлина, добавил, играя желваками скул: — В другое время и в другом месте.

Когда звук двигателей УАЗа Мономаха и мотоцикла Куницы удалился и затих, Гремлин продолжил демонстрировать нам свой новый «командирский» тон:

— Значит так, батальон гусар ебучих! Сейчас всем, кроме дежурящих на фишке, заняться сносом этого дувала между двумя участками! — Гремлин указал рукой направление и добавил: — Кувалды и ломы у вас есть, времени вам — до полудня. В полдень ждём прибытия пополнения! Разойтись!

Наверное, весьма довольный собой, Гремлин направился с соседний дом, где он обосновался со вторым отделением. Наблюдая всё произошедшее со своего поста на веранде, я не находил слов, чтобы выразить своё негодование. Шум, сменивший меня, охуевал не меньше:

— Вот гнида! — сокрушался он. — У меня руки чешутся ебало ему разбить! Охуел, сука!

— Всему своё время, братан, — поддержал я друга и пошёл помогать остальным ломать глинобитный забор.

Около полудня, подняв клубы пыли, у дома затормозил КамАЗ, тентованный брезентом. Из него стали выгружаться бойцы, по-видимому, это и было то самое долгожданное пополнение. Семеро прибывших, выгрузив свои вещи, направились в наш двор, в котором, уже закончив всю работу по совмещению двух участков, слонялись бойцы взвода, занимаясь каждый своими делами.

Ворона мы заметили издалека. Комода уважали и были рады его возвращению. С порога, бросив свой редак на землю, Ворон пошёл по всему двору, здороваясь с бойцами. Шестерых нужно было ещё узнать.

— Попрошу внимания! — начал Гремлин, подойдя к мужику лет тридцати. — Это Корвин, мой товарищ и мой заместитель! Прошу любить и жаловать!

Молча пожав несколько рук, Корвин продолжал стоять, глядя на Гремлина глазами, полными щенячьей преданности.

— Этого молодого человека зовут Гурам! — положил Гремлин руку на плечо второму прибывшему, парню лет двадцати семи. — Гурам здесь уже в третий раз, опыт у него имеется. Поэтому он назначается командиром второго отделения.

Мне бросилось в глаза, что Гремлин ни словом не обмолвился о Вороне, вернувшемся к нам из Скельбии, куда его эвакуировали после контузии во время штурма одного из прошлых занятых нами посёлков.

— Ну, а теперь вы, — обратился Гремлин к оставшимся четверым, — расскажите о себе. Как зовут, позывной, чем раньше занимались, где участвовали, каким оружием владеете.

— Меня зовут Илья, — начал первый из них, — позывной «Маслёнок». Служил в ОМОНе, участвовал в КТО на территории Чечни и Дагестана[24], владею только пистолетом и автоматом.

— Почему из ОМОНа ушёл? — спросил Гремлин. — Только не ври, здесь всё про всех легко узнать.

— А чего врать… — безразлично ответил Маслёнок — В отпуске с друзьями в кабаке сидел, днюху праздновал. Слово за слово зацепились с другой компанией. Попинали их немного. А они из Прокуратуры оказались. Наутро я был уже гражданским…

— Ясно… — деловито протянул Гремлин, — Шум! Грешник! Подтягивайте бойца к себе, в вашу ментовскую кодлу!

Ни я, ни Шум не сдвинулись с места. Лишь кивком головы подозвали Маслёнка к себе поближе. Ещё успеем пообщаться.

— Меня зовут Сергей, — стал рассказывать жилистый боец высокого роста, лет двадцати пяти, — позывной «Слим», служил по контракту в разведке ВДВ, в боевых действиях не участвовал, владею автоматом и пулемётом.

— Хорошо, Ворон, определи его потом у себя, — махнул рукой Гремлин.

— Меня зовут Тагир, — гортанно, с акцентом кавказца, сказал третий, коренастый боец, — я из Дагестана, служил в морской пехоте, хорошо стреляю из автомата, пулемёта и снайперской винтовки. В боевых действиях не участвовал.

— Позывной какой? — недовольно вскинул бровь Гремлин.

— Меня зовут Тагир! — дагестанец гордо выпятил подбородок. — Меня отец так назвал! На другие имена я не отзываюсь!

— Понятно, — улыбнулся Гремлин. — Мага! Бери себе в напарники!

— Мэнэ зовуть Стэпан, — начал четвёртый боец, мужик, лет тридцати пяти, — я був у спецури Украины, зараз вжэ россиянин…

Всеми силам стараясь, чтобы ни один мускул на лице не отреагировал на резанувшую слух речь, я увидел, как одновременно все повернулись в мою сторону. Стараясь не слушать, чем занимался и что умеет вновь прибывший знаток «соловьиной», я развернулся и ушёл вглубь двора, к свежевыбитому проходу на месте бывшего дувала, закуривая на ходу. Я кожей чувствовал на себе взгляды всего взвода, и мне почему-то казалось, что Гремлин сейчас ехидно улыбался, радуясь такому разношерстному пополнению. Догнавший меня Шум, весело спросил, хлопнув по плечу:

— Угадай его позывной, братан!

— Хохол? — не задумываясь, ответил я.

— Бинго! — заржал Шум. — Не бери в голову, его уже предупредили, чтобы близко к тебе не подходил!

Глава 15 /Камрад. В то же время/

Сидя в той же палатке, в которой совсем недавно мы с Грешником выслушивали СБшника, я ожидал, пока в ней появится хоть кто-нибудь. Ожидание неизбежного разъёба выматывало больше, чем сам разъёб. Наконец особист появился. И, как назло, тот же самый.

— Тебя что, вставать не учили в твоём колхозе, аграрий? — даже не глядя в мою сторону, проворчал СБшник.

Я встал с раскладного стула и завёл руки за спину.

— Вот потому, что всё у тебя через жопу, ты здесь и оказался. Присаживайся, чего топчешься. В ногах, как говорится, правды нет…

Я присел на стул, продолжая мысленный диалог с этой шкурой: «Можно подумать, если я сяду, правда в жопе появится. Давай уже, бухти…»

— Накопилось тут на тебя, Камрад, залюбуешься! — радостно потирая руки, скалился в улыбке СБшник. — И ведь у меня даже язык уже не поворачивается называть тебя по твоим настоящим паспортным данным. Прям в урку какого-то превратился, смотрящего, что ли…

— Не понимаю Вас…

— Сейчас поймёшь! — оборвал он меня, листая папку с исписанными вручную и отпечатанными листами и, найдя нужный, продолжил: — Итак, начнём с основного. Перед последним масштабным штурмом командир отряда плохо себя чувствовал, о чём я имею соответствующее пояснение. Также имеется справка об осмотре командира санитарным инструктором. Так… Температура — тридцать восемь и две, пониженное артериальное давление, холодный пот, жалобы на головокружение, рези в области живота и рвоту… Понятно! Траванулся ваш командир! Не столь важно, чем и как именно. Важно, что он передал тебе полномочия по осуществлению штурма и полное командование над двумя взводами, оставив за собой лишь прямое руководство на случай ЧП. Я всё правильно понимаю, командир присутствовал при штурме?

— Да, всё правильно. Командир находился на исходной позиции с приданными силами огневой поддержки. И да, он дал мне полномочия по управлению двумя взводами, отделением разведки и координацией всех сил и средств для осуществления штурма.

— Понятно. Как ты можешь объяснить гибель группы разведки? Шестеро из восьми погибли, двоих — тяжёлыми трёхсотыми в Скельбию увезли. С их ранениями они в строй уже не вернутся. Ты понимаешь, урод, сколько это теперь будет стоить?! — переходя на крик, стал заводиться особист.

— Перед штурмом была проведена артподготовка внутренних периметров обоих посёлков. Конкретных данных о наличии на их территории складов взрывчатых веществ или мини-завода по производству самодельных взрывных устройств ни у меня, ни у разведки не было. Просто не повезло, что вся их группа напоролась на такое здание. Я не занимаюсь их подготовкой. И почему они не двойками, а в восемь рыл туда полезли, я тоже знать не могу.

— А должен был знать! Ты же, по сути, исполнял обязанности командира отряда! Значит, и за каждую группу, и за каждого бойца в ответе должен быть, а не руля на шару ловить и корону примерять!

«Кто бы сейчас говорил про руль и корону, сука!» — только и оставалось, что про себя мне ответить.

— Почему не отправил с группой разведки сапёра, который мог заметить подозрительный объект и предотвратить такие потери? — продолжил СБшник.

— Сапёр был всего один, — машинально ответил я, — он не мог одновременно находиться на всех направлениях штурмующих групп. Сапёр третьего взвода погиб, замена ему ещё не пришла.

— И поэтому ты сапёра в своей группе держал, да? За свою задницу переживал? — не унимался особист.

«Так, стоп. Думай, что ему отвечаешь. Он специально сводит все вопросы к твоей вине за всё. Не спеши отвечать», — урезонил я сам себя.

— Хуле ты молчишь, блядь?!

— Моё направление штурма было самым широким по фронту. Количество домов и построек, соответственно, тоже. При назначении сапёра в свою группу я руководствовался исключительно этим.

— Выкручиваешься, да? — особист полез в тумбочку стола и, достав из неё стакан и полторашку, налил и выпил почти залпом два стакана воды. — Хорошо. А как ты объяснишь проёбанного снайпера духов, который двоих из строя вывел?

— Перед началом движения снайпер был замечен в башне минарета посёлка по правую сторону фронта. Башню отработала ЗУшка. Был ли это тот же снайпер, который, возможно, укрылся и уцелел после обстрела ЗУшкой или это был его второй номер, я не знаю.

— Не знаю, не мог знать, я руководствовался! Что за сопливые отмазки?! — СБшник явно злился.

«Быстро ты завёлся, гражданин начальник, быстро. Значит, не по твоему руслу разговор пошёл. А значит, я всё правильно делаю!» — тихо ликовал я в мыслях.

— Почему после гибели группы разведки, когда командир отряда остановил штурм, ты решил его продолжить? Ведь после твоей команды о возобновлении штурма, погиб ещё один боец!

— Через несколько часов уже наступила бы темнота. Штурмовые группы просто не успели бы оборудовать позиции на ночь с должным наблюдением и соблюдением правил безопасности. Решение провести ночь в непосредственной близости от возможного противника на незакреплённой территории могло обернуться ещё большими потерями.

— А ты знаешь, что командир отделения из третьего взвода, которого ранил снайпер, умер в Скельбии, так и не приходя в сознание? — с прищуром, наблюдая за моей реакцией, снова спросил особист.

— Нет, не знал. От чего он умер? — у меня мелькнула мысль хоть ненадолго повернуть разговор в другую плоскость.

— А тебе не похуй? От ранения он умер, которое ты допустил и которое ты должен был предвидеть! — особист не сдвинулся ни на йоту от намеченной им линии разговора. — И что мы имеем в сухом остатке? На штурме двух вшивых посёлков ты потерял девять двухсотыми и двоих трёхсотыми! Одиннадцать человек, мать твою! Одиннадцать! Ты как жить-то с этим будешь, а?! Как их жён, детей и родителей утешать будешь по приезде домой?! Своим «Не знал, не видел, руководствовался»?! А страховки тоже ты компенсировать будешь?!

«С козырей зашёл, на сознательность мою давишь. Нуну…»

— И это всё вдобавок ко всему тому распиздяйству, которое ты допускал и покрывал в своём взводе!

— Вы о чём сейчас?

— О психопатах твоих долбаных! О неуставных отношениях во взводе! Об употреблении запрещённых препаратов и алкоголя! О мародёрстве! О разброде и шатаниях по кабакам и притонам с блядями в посёлках! О том, что твои дебилы в интернете с телефонов шарятся, возможно передавая информацию неизвестно кому! И о жалобах на тебя лично от твоих же подчинённых! Поверь, Камрад, у меня очень много материала собрано по этому поводу! И хер бы с ним, если бы именно ты мне вовремя докладывал о таких неблагоприятных элементах и ситуациях! Так нет же, покрываешь!

— Я никого не покрываю, — медленно, взвешенно и методично стал отвечать я, — никаких употреблений и непотребного поведения я у своих бойцов не видел.

— Не видел или не хотел видеть? А может, ты с ними в доле, а? Так же на дурь и бухло сбрасываешься? Или так же сирийских шлюх, готовых на что угодно, ебёшь?

Сжимая зубы, я всеми силами старался не дать воли эмоциям и не напихать этому жирному выродку, считающему, что ему всё позволено, или того хуже — рожу расквасить.

— Молчишь? Нечем возразить? Всё правильно. Но почему я должен узнавать это от других источников, а не от тебя лично?

— У кого жалобы лично в мой адрес, можно узнать? — потянул я последнюю соломинку.

— Тебе продиктовать или ты так запомнишь? — не унимался СБшник, явно издеваясь.

«Сука, да кто же это тебе так усердно стучит?!»

— Значит, так… — особист пожевал губами, изображая раздумье. — С должности командира взвода ты снят. Твоё место займёт достойный командир, знающий, с кем ему дружбу водить — с голожопой босотой или с руководством. Заодно и порядок там наведёт, пока взвод до бандитской шайки не скатился. Что же касается тебя, то ты понижаешься в должности до командира отделения, которую займёшь в третьем взводе, вместо того комода, который погиб по твоей вине. Сейчас получаешь пять суток ареста и штраф от трёхсот до пятисот тысяч. Окончательное решение по штрафу будет принято уже дома, на базе, после всех разбирательств и уточнений твоей вины на месте. Будь моя воля, ты бы уже сегодня туда улетел. Но у командира отряда, почему-то, другое мнение на этот счёт. В отличие от него я не вижу у тебя организаторских и волевых способностей, как и не вижу смысла в его ходатайстве о выдвижении тебя в кадровый резерв для повышения в командный состав. И только это его ходатайство тебя сейчас и спасает. Конвой!

Вошедший в палатку конвоир застыл за моей спиной, ожидая указаний.

— Пять суток ареста. На воде и баланде. Отконвоируй и заполни на него бумаги. Всё!

— На выход! — угрюмо выдохнув, положил мне на плечо свою руку конвойный.

— Ты в Скельбию хочешь? — как можно спокойнее, чуть повернув голову в сторону его руки, спросил я вертухая. — Я потом навещу тебя там, распишусь на гипсе…

Посмотрев на довольную ухмылку особиста, я дёрнул плечом, освобождая его от руки конвойного, развернулся и вышел из палатки. Бредя по пыльной тропинке между палатками с руками за спиной, я старался держаться. Не столько было обидно за понижение в должности и штраф, который ещё «вилами по воде» писан, сколько душила обида за двухсотых и трёхсотых, повешенных на меня. Как и не давала покоя мысль, кто же это меня так подсидел, сваливая в кучу то что есть и то чего нет для достижения своей цели. Подозревать можно многих, но на одних подозрениях за яйца не возьмёшь…

— Боря! — послышалось рядом.

— Чего? — ответил мой конвойный недовольным голосом.

«Интересно, он вообще когда-нибудь бывает доволен?»

— Иди, похавай, там сейчас уже всё уберут, а этого я отведу.

— А-а-а… Давай! — голос бугая Бори заметно повеселел. — Там ещё документы на него нужно…

— Не борзей, Боря, документы на него ты уже как-то сам, после ужина оформишь! — поставил точку весёлым голосом новый конвойный.

Проходя мимо центральной площадки, на которой разворачивались и выстраивались в колонну танки, мой новый попутчик решил со мной заговорить:

— Из Тартуса пригнали, вместе с новым пополнением в отряды пойдут! — перекрикивая гул двигателей, сказал он и продолжил: — Не оборачивайся только! Тебя Камрадом кличут?

— Да! — кивнул я через плечо.

— Меня Витей зовут! Привет тебе, узник, от парней из твоего взвода и от Мономаха с Куницей!

— Ты есть хочешь? — спросил он меня уже чуть тише, когда мы отошли от площадки с техникой, и её гул не приходилось перекрикивать.

— Нет. Спасибо, — есть действительно не хотелось, аппетит пропал напрочь.

— Это сейчас не хочешь, а завтра, когда я сменюсь, захочешь. На одной баланде долго не продержишься. Так что сейчас определю тебя в контейнер, а сам намучу тебе чего-нибудь из своего сухого пайка и попозже принесу.

Подойдя к контейнерам, Витя остановил меня у одного из них, с цифрой «4» на двери:

— Сделай вид, что на растяжке стоишь, мало ли, кто сейчас на нас смотрит…

Уперевшись в одну дверь контейнера головой и руками, я раздвинул ноги пошире, пока Витя открывал вторую дверь.

— Готово, заходи, Камрад! — весело сказал мне конвойный. — Сейчас пожрать принесу и воды.

— Спасибо. Скажи, а мои больше ничего мне не передавали?

— Передавали… — Витя как-то сразу перестал улыбаться. — Тебя твой замок слил. Гремлин.

Глава 16 Восток-дело тонкое

Трясясь в салоне взводного УАЗа на ухабах разбитых войной дорог, я широко зевал, борясь со сном. Вот уже третий день, как Гремлин вступил в должность командира взвода. Его командование пока мало чем себя определило, наработанный режим и уклад шли сами по себе. Но даже в тех мелочах, в которые Гремлин совал свой нос, отпечатывалось его нескрываемое желание самоутвердиться. Две последние ночи я и Шум заступали на фишку в самое неудобное время — под утро, как раз в фазу самого крепкого и сладкого сна. По вполне объяснимой причине самодурства нового взводного выходило так, что или я сменял на посту Хохла, или он сменял меня. Гремлин будто издевался, подталкивая нас Друг к Другу. То, что территории обоих занятых взводом дворов были объединены, и наблюдательный пункт находился только в одном нашем дворе, почти никак не облегчило график дежурств. Бойцы второго отделения тоже заступали на фишку, но ночное бдение доставалось мне, Шуму, Папаю и Борзому. С лёгкой руки Гремлина, расписывающего график несения службы на ближайшие сутки, ночные смены разбавлялись Хохлом, Маслёнком, Слимом и Тагиром. Но столкнуться на пересмене нос к носу с Хохлом, выпадало исключительно мне.

Сегодня утром Кусок привёз ежемесячные командировочные, выписанные для нас базой отряда и выданные налом под ведомость. Как обычно, сразу же организовывался сбор на закупку необходимого взводу провианта и желаемых вещей каждому по отдельности. Собрав половину командировочных на общаковый провиант, Кусок составлял список отдельно собранных денег и желаемых покупок. Одновременно с этим вёлся спор, кто поедет с Куском на рынок ближайшего восстановленного посёлка. Шум, у которого порвались его облегчённые белорусские берцы «Garsing», неплохо мотивировал своё участие в поездке. Я пошёл к нему прицепом, учитывая, что ещё ни разу не был на рынке восстановленного мирняка. Загрузив в прицеп, уже установленный к взводному УАЗу, пустые пятилитровые баллоны для сжиженного газа, мы выехали из посёлка под одобряющий гул сослуживцев. Каждый из провожающих нас жаждущих ожидал получить долгожданные контрабандные сигареты, сносные продукты, сладости и средства гигиены. Как же мало нужно человеку для счастья. Дикари.

Кусок, сидящий впереди рядом с Бастой, проводил нам с Шумом разъяснительную беседу о местных устоях, понятиях и правилах поведения на рынке во избежание недоразумений. Взяв для безопасности свои автоматы, мы с Шумом слушали Куска, поочерёдно зевая.

Как оказалось, курс местной валюты динамически плавал в зависимости от расположения населённого пункта к линии фронта — чем ближе проходили бои, тем выше был обменный курс. Командировочная сумма на каждого в среднем равнялась сорока тысячам местных фунтов. Основную концепцию местных рынков составлял массовый обман и врождённый торг. Наёбывали арабы на всём: на курсе при обмене валюты, на цене различных товаров, на их качестве и стране-производителе. Однако, увидев в покупателе человека с такой же гибкой жилкой торгаша, шли навстречу в процессе торга. Именно поэтому на местных рынках было нежелательно покупать мясо и другие скоропортящиеся продукты. Клятвенно ручаясь за только что забитого телёнка, торгаш мог толкать мясо сдохшего от обезвоживания или убитого миной животного, обработанное до нужного вида.

Встречающиеся нам на пути, зияющие дырами остовы сгоревших легковых и грузовых автомобилей, иногда с остатками сгоревших тел внутри, как и трупы бродячих животных, смотрелись настолько привычно и обыденно, как если бы это был дорожный знак с указанием километров до нужного населённого пункта. Глядя на этот местный колорит, было весьма интересно узнать от Куска, что в некоторых провинциях не знают, что такое хлеб. В Дерике и его окрестностях, к примеру, его пекут полным ходом, в Хомсе же и его районе понятия не имеют, что это такое.

Наконец, заехав в посёлок с очередным названием, которое можно было придумать и выговорить, только плотно накурившись бамбуковым веником, мы остановились прямо на улице. Привлекая общее внимание автоматами на груди и не местными выражениями лиц, Кусок с Шумом пошли в сторону стихийного рынка, находившегося прямо за углом от нас, на оживлённой улице. Я, оставшись на охране УАЗа и Басты, перелез в прицеп, охраняя пустые газовые баллоны от местных воришек, готовых, со слов Куска, даже колесо открутить, если за него можно выручить немного деньжат.

Проезжающие на редких машинах и мотоциклах сигналили нам с Бастой, проходящие женщины и дети махали руками с криками: «Русси! Садык!»

Жалкое зрелище представало перед глазами, когда я рассматривал окружающих меня сквозь свою призму. Чумазые дети, вечно голодные и кричащие, испуганные бабы, дёргающиеся при каждом резком звуке. И мужики, опускающие глаза. Глаза, которые видели многое за это время: и казнь родных людей, и смерть своих детей, и толпу бармалеев, трахающих баб на глазах их же мужей перед смертью от сжигания заживо, отрезания головы или детонирующего шнура, намотанного на руки и ноги, за секунду превращая тело человека в кукловидный обрубок. И плевать теперь всем им, что мы отбираем у них нефтяные ресурсы по праву победителя над их кровниками, что цветущая не так давно страна вернулась в каменный век на большей части своей территории, что тонны авиационных бомб перепахивают с песком и без того малоплодородную землю. На всё плевать. Лишь бы больше не видеть и не испытывать всего того ужаса и животного страха…

Мысли прервали возвращающиеся Кусок и Шум. Шум, как всегда, с зашкаленной улыбкой на лице, весело ржёт, что-то рассказывая Куску, таща на левом плече мешок картошки, удерживая правой рукоятку автомата. Щеголяя новыми белыми кроссовками, режущими глаза своей белизной на фоне застиранной горки. Старые берцы Шум повесил на шею, завязав шнурки на узел.

— Ну что, с обновкой тебя, что ли! — улыбнулся я ему. — Чтобы сносу им не было!

— Чтобы сносу им не было, их обмыть нужно, братан! — улыбался во все зубы Шум. — Сейчас и оформим!

— В смысле? — не понял я, переводя взгляд на Куска. — Вы что, бухло взяли?

— А что тут такого? — невозмутимо спросил Кусок. — Что от бутылки пива будет? Не ссы, через час выдохнется и запаха никакого.

С этими словами Кусок подал мне в прицеп два больших пакета, в одном из которых было десятка три банок марокканских рыбных консервов, а во втором россыпью лежали пачки сухого концентрированного напитка, похожих на «Yupi», «Zuko» или «Invite» из лихих девяностых, но намного вкуснее и качественнее. Там же, среди пачек концентрата, лежали четыре жестяные банки российского пива «Балтика–7».

— Нихуя себе… — только и смог я произнести.

— А ты как думал? — подмигнул мне Кусок и спросил у Басты. — Баста, ты в теме?

— Не, спасибо, — вяло ответил Баста, глядя через плечо на запотевшие банки, — не хочется.

— Гайцов боишься, что ли? — заржал Шум, подавая мне мешок картошки и снимая старые берцы с шеи. — Так их тут вроде и нет! Но, если вдруг они появятся, у нас есть разрешение на употребление!

Похлопав при этом по автомату, висевшему на груди, Шум первым открыл своё пиво.

— Давай, Шум, за твои новые педали! — выдал тост Кусок. — И дай Бог, не последние!

Пиво пролетело в желудок как в сухую землю.

— А где разжились нашим пивом? — спросил я, открывая четвёртую банку, сделав из неё глоток и передав её Шуму.

— Братан, здесь продаётся всё. Даже то, что обычно не продаётся! — сказал Шум. — Ты не поверишь, но там даже хохляцкая «Оболонь» была. Хотели и её взять, чтобы поржать, но потом решили, что ты нам это пойло на головы выльешь!

— Правильно решили. Ещё и банки нашёл бы, куда вставить. Ладно, теперь ты сиди, а я с Куском пройдусь. И смотри внимательнее, чтобы не растащили весь прицеп вместе с тобой, пока мы не вернёмся!

— Не гони, всё нормально будет! — изображая обиду, ответил Шум. — У меня не растащат!

— Угу… — съязвил я. — Как твои берцы…

Шум, матерясь, прошёлся вокруг УАЗа. Берцев и след простыл.

— В чужой стране еблом не щёлкай! — заливался смехом Кусок, затушив окурок. — Идём, поторгуемся!

Торговые ряды пестрели обилием звуков, запахов и товара. Полочки с аккуратно выложенными специями мирно соседствовали с трусами и носками в соседней палатке, мясо продавалось напротив печенья, фрукты и овощи лежали рядом с куриными тушками.

Сделав несколько ходок, поочерёдно меняясь, мы натаскали в прицеп почти всё из запланированного. Кроме растворимых концентрированных напитков, рыбных и куриных консервов из Марокко, довольно-таки вкусных, мы купили несколько пачек стирального порошка, несколько упаковок мыла, несколько тюбиков зубной пасты, два десятка упаковок влажных салфеток, крем для кожи и рулоны туалетной бумаги. Всё это «мыльно-рыльное» было местного производства и отличного качества, проверенного уже не раз. Два ящика пластиковых бутылок с соком, бичпакеты, быстрорастворимую лапшу, яйца и растительное масло, чай, кофе, сахар, свежие лепёшки. Фрукты: апельсины обычные и красные, гранаты. Овощи: картофель, морковь, лук, капусту, зелень, чеснок. Кетчуп и майонез из Ливана, очень вкусные. Блоками гребли сигареты, как местные «Elegance» и «Dubai», так и наши контрабандные «Kent» и «Lucky Strike».

Во время одной из ходок туда-обратно, ко мне прицепилась парочка детей, предлагавших за доллар купить какую-то большую, красочную, всю в арабских вязях монету. Видя моё непонимание, Кусок мне сказал:

— Они говорят, что это игиловская монета. Пиздят, сучата. Копеечный сувенир. Не вздумай купить. И вообще деньги перед ними не свети.

Отвязаться от начинающих восточных торгашей удалось, дав им каждому по апельсину.

— Грешник, не гони! — заворчал Кусок. — Заебут же, сейчас их сюда куча прибежит!

— Успокойся, не успеют, — ответил я на ходу, — мы скоро сваливаем уже.

Нужно было закругляться, так как день уже катился к концу, а нам ещё нужно было найти знакомого торговца, который привозил сладости из Тартуса, так как местные кондитерские изделия нашим бойцам не особо нравились. Да и в посёлок нужно было вернуться до темноты.

Возвращаясь к машине, гружёные сладостями: печеньем, конфетами, сухофруктами, рахат-лукумом, щербетом и шоколадом, мы даже приостановились, наблюдая картину у машины — ржущий Шум сидит в прицепе на ящиках с покупками, двое чумазых пацанов лет по десять отчаянно машут палками, отгоняя от машины шестерых таких же детей, но помладше.

— Шум, что это за херня?! — первым спросил Кусок.

— Смотри, какой прикол! — указывая на ребятню, хохотал Шум. — Они сначала все хотели спиздить из прицепа пакет с лепёшками! А я объяснил этим двоим, если не дадут ничего спиздить остальным, дам им доллар! Так они своих же чуть не поубивали!

— Ты дебил? — беззлобно, но достаточно громко спросил я.

Грязные и голодные, дети смотрели то на меня, то на Шума, не понимая, о чём мы говорим. Отгоняющие палками от машины тяжело дышали, обливаясь потом. На лицах остальных застыла обида. Дети войны, лишённые детства. Всё их внимание и упорство сконцентрировано на утолении голода. Им бы в игры играть, а не еду клянчить. Как и тому мальчишке…

Решение пришло мгновенно. Выгрузив в прицеп ящики со сладостями, я достал упаковку с рахат-лукумом и пакет с лепёшками, протянув их Шуму:

— Раздели на восемь равных частей и раздай им. Я сейчас ещё возьму вместо того, что раздашь.

— Нахуя, Лёх? — непонимающе спросил Шум. — Всех же не накормишь…

— Закон воздаяния, Шум. Не бери в голову, просто сделай, — я посмотрел на Куска, который закурил и всем своим видом показывал, что уже никуда не пойдёт, — я скоро.

Дорогу к палатке со сладостями и хлебным лепёшкам я помнил. Благо, они находились недалеко. Нужно ещё заехать на заправочную станцию, заправить баллоны газом и назад, в ПВД[25].

Глава 17 Князья не вечны, вечна грязь

— Полчаса перерыв и продолжим! — Гремлин вытер ладонью пот со лба, прервав занятия и удаляясь в тень под дувалом. За ним семенили Корвин и Гурам.

Прошла уже неделя под новым руководством Гремлина. Приняв во внимание, что мы будем находиться в этом посёлке неопределённое время, он решил проводить занятия по огневой подготовке и тактике. С его слов это выглядело как обкатка новых бойцов в составе всего взвода и боевое слаживание в свободное от новых задач время. Подав свою идею наверх, Гремлин получил ожидаемое одобрение и заявленное количество боеприпасов для проведения этих занятий. Импровизированные щиты под мишени на сто метров для бойцов и на триста метров для снайперов играли роль части мебели, найденной в домах поселка. Куски обоев, которые и так были редкостью, с нарисованными вручную кругами, пошли на сами мишени, установленные сразу за посёлком. Заверившись чистым горизонтом от поста наблюдения, Гремлин проводил занятия уже третий час.

Стрельбы проходили лениво, исподволь. После каждой серии отстрела весь взвод шёл на рубеж к мишеням. Одни, чтобы увидеть свой результат, на который им было откровенно глубоко наплевать, другие, чтобы вдоволь подъебать товарищей. Причём подъёбывали как метких, так и нерезультативных.

— Камрад уже в «тройке». Пацаны оттуда говорят, что нормально тянет, — затягиваясь сигаретой, будто между прочим, сказал Папай.

— Да, Камрад не фраер, — продолжил Борзый, поглядывая в сторону Гремлина и его свиты, — ему в одной тарелке с Мономахом нормально будет. Хороший командир, может научить многому, хернёй не мается, лишь бы выслужиться…

Сидящие рядом Тагир, Маслёнок, Слим и Хохол молча слушали, мало понимая смысл сказанного. Тагир, Маслёнок и Хохол довольно неплохо отстрелялись в первой смене стрельб. Слим сокрушался по поводу своих промахов. Я видел его стрельбу и понимал, почему он часто мазал, но лезть с советами не стал. В конце концов, тут только один руководитель стрельб — Гремлин. И я ожидал порцию желчи в адрес каждого, кто показал низкий результат.

— Становись! — приближаясь на ходу, крикнул Гремлин.

Все вставали, выбрасывали окурки и изображали жалкое подобие строя.

— Половина из вас отстрелялась «на отьебись»! Мы можем долго дрочиться, сжигая БК и бегая к мишеням туда-обратно! Вам или реально похуй, или вы реально криворукие! Но я хочу увидеть ваш настоящий результат! И поможет нам в этом бывший инструктор по огневой подготовке!

«Сука, ты и тут меня в покое не оставил…» — подумал я.

— Грешник, блесни знаниями! — криво ухмыляясь, продолжал Гремлин. — Сам нормально отстрелялся, помоги другим!

Я вышел из строя и стал напротив взвода, снимая свой автомат с плеча. Отсоединил магазин, снял переводчик огня с предохранителя, отвёл затворную раму в крайнее заднее положение, лишний раз удостоверившись в пустом патроннике, и, присоединив магазин на место, начал:

— Парни! Я видел у многих из вас во время вашей стрельбы, что положение левой руки было на магазине. Я не спорю, это удобно, но результативно это только на коротких дистанциях, до двадцати метров, в зданиях или между ними. Мы сейчас стреляем на сотку в положении стоя, и такое положение рук понижает вашу кучность, даже при одиночном огне!

— А почему? — спросил из строя Слим.

— Расстояние между точками опоры напрямую влияет на кучность. Чем оно меньше, тем хуже результат. Поэтому на больших расстояниях и на открытой местности, советую держать автомат левой рукой за цевьё.

— Хохол! — перебил меня Гремлин. — Тебе есть что добавить?

— Та ни, — пожал плечами Хохол, стараясь не смотреть в мою сторону, — всэ правыльно.

— Вот сейчас и проверим! — продолжил Гремлин. — Все идём поближе к мишеням!

Отмерив большими шагами примерное расстояние в двадцатку, первая смена стала на изготовке, удерживая автомат левой рукой за магазин.

— Огонь! — скомандовал Гремлин.

Отстреляв по пять выстрелов, смена опустила автоматы.

— К мишеням!

В каждой мишени было по пять новых отверстий, неотмеченных ранее предыдущей стрельбой.

— Грешник, замечания есть? — спросил меня Гремлин.

— Да, есть. Стреляя таким хватом, прижимайте локти к корпусу. Не выставляйте их в стороны. И корпус чуть вперёд подайте для устойчивости.

— А зачем локти прижимать? — снова спросил Слим. — Меня в армии учили отводить локоть и это было нормально.

— Затем, что в армии стреляют на полигонах и не думают о том, что стрелять придётся из-за угла. Выставишь локоть или ногу и снайпер, пулемётчик или просто хороший стрелок тебе их отстрелит. Ты от этого может и не умрёшь, но как боевая единица выпадешь. Плюс, на твою эвакуацию один-два бойца нужны будут. В итоге из-за одного выставленного локтя или части ноги, группа теряет сразу несколько человек и рискует провалить задачу, — отчеканил я на автомате, словно снова стоял перед строем на занятиях, как когда-то раньше.

— Понятно… — выслушав доводы, ответил Слим.

— Первая смена, ещё раз на позицию! — отметив маркером входные отверстия на мишени, скомандовал Гремлин.

Второй отстрел с моими новыми поправками дал более кучный результат. Все по очереди отстрелялись и вновь перешли на дистанцию в сотню метров.

Удерживая стволы за цевьё и немного наклонив корпус вперёд, смена за сменой отстреливала свои пять патронов и, довольные увиденным результатом на мишенях, отходили назад, уступая место новой смене бойцов. Потом наступила очередь Борзого, Слима и Тагира, отработавших на триста метров из СВД и пулемёта вполне сносно.

— На сегодня занятия по огневой подготовке закончены! — объявил довольный Гремлин, — Всем почистить оружие и заниматься своими делами! Пост на фишке сменить, я пока график на ночь распишу! Разойтись!

— Заебал уже своим уставняком… — ворчал под нос идущий рядом со мной Шум.

— Не говори, — поддержал его Папай, — я уже жду, когда он начнёт побритость по утрам проверять…

— Херня это всё, — буркнул Борзый, — перед штабом выслуживается. Старается показать свою исключительность тем, чего Камрад не делал. Понты колотит для приезжих.

— Грешник! — раздался крик Гремлина за спинами идущих. — Притормози!

Я остановился, равнодушно глядя на приближающегося Гремлина и смеющихся рядом с ним Корвина и Гурама.

— Не спеши, дело есть… — сказал Гремлин, подойдя ко мне. — Слушай, я хочу поднять боеготовность и боеспособность взвода на другой уровень. Камрад этим не занимался, так как ему это было не интересно. Он просто работал с тем материалом, который был, ничего не делая для улучшения. Ты вроде шаришь в тактике и огневой. Может будешь проводить эти занятия? Ты же не мальчик, чтобы бегать как молодой. Я это отмечу, может в дальнейшем и повышение получишь. Что скажешь?

— С материалом? — скрывая раздражение, начал я.

— Не цепляйся к словам, — отмахнувшись рукой, оборвал меня Гремлин, — ты прекрасно понял смысл.

— Я-то понял… Только возникает вопрос — а на хрена тогда вы тут нужны? — ответил я, обводя весёлую тройку взглядом. — Доклады об успешно проделанной работе наверх строчить или как?

— Ты же бывший офицер, — влез в разговор Корвин, — я тоже когда-то был наивным служакой, до капитана дослужился, пока не понял, что мой карман и кусок мяса на тарелке для меня важнее всей этой патриотической херни. Не мне же тебе рассказывать, как повышение получают. Решай, с кем ты. Мы тебе поможем, а эти… — он вскинул подбородок в сторону идущего взвода. — Переступят твой труп, соберут твои ошмётки и через неделю уже и не вспомнят, кто ты такой и кем ты был.

— Бывший, значит… — двусмысленно ответил я, имея в виду то ли себя, то ли Корвина.

— Ты не буксуй раньше времени! — оборвал меня Гремлин. — То, что тебя сейчас колет и возмущает — это лишь отголоски твоей гордости. И мой тебе бесплатный совет — посылай её нахуй. Вместе с честью и доблестью офицера. Они тебя не накормят и в постель к тебе не лягут. Не спеши с ответом, а мы пока будем считать, что ты думаешь, идёт? Свободен!

Сделка с совестью — дело интимное. И меня очень раздражала такая интимность, когда моё мировоззрение и жизненные ценности загоняют под плинтус. Во дворе уже расположились бойцы: кто кипятил воду для чая или кофе, кто пошёл мыться, кто присел перекусить. Эталоном чистого оружия во взводе всегда был Борзый. Он его периодически чистил, даже без стрельб или боевых действий. Молча и методично он расставлял вокруг себя ветошь, масло и принадлежности для чистки. Разбирал свою «плётку», чистил канал ствола и протирал части с механизмами. Часто его примеру следовали и остальные, просто увидев в его действиях то, что сами хотели сделать, но забыли. Так оказалось и в этот раз. Борзый сидел на поддоне, уперевшись спиной в стену дома и разбирал свою СВД. В тот момент, когда я подошёл, он уже вынимал ударно-спусковой механизм из ствольной коробки, раскладывая части на поддоне. Усевшись прямо на землю рядом с ним, я закурил, наблюдая, как Шум разливает кипяток в кружки.

— Папай! — крикнул он, глядя на веранду. — Ты чай будешь?

— Да, братан! — отозвался сверху Папай, заступивший на фишку. — Принеси сюда, пожалуйста!

— Что, ментяра спецназовская, непросто быть на подхвате у сильных мира сего? — не отрываясь от разборки винтовки и даже не глядя на меня, спокойно спросил Борзый.

— И не говори, казаче, — в тон товарищу, сквозь зубы, ответил я, — противно, аж морда трясётся.

Откуда ни возьмись, рядом оказался Хохол с пачкой сигарет в руках:

— Хлопци, вохню нэ маетэ? — глядя явно на меня, спросил он, доставая сигарету из пачки.

Я, вложив в выражение своего лица всё моё презрение к подошедшему Хохлу и к недавнему разговору с Гремлином, выплюнул недокуренную сигарету изо рта на землю, встал и пошёл к Шуму, забрать свою кружку с чаем, пока он отнесёт чай Папаю.

— Хохол, иди в жопу… — услышал я за спиной беззлобный и равнодушный тон Борзого.

Глава 18 Моральный дальтонизм

Хохлу было нелегко. И адаптироваться во взводе и сойтись в общении с бойцами.

— Короче, раньше он работал в отделе быстрого реагирования «Сокол» УБОП Закарпатья, — рассказывал Шум, открывая банку рыбной консервы, — так что он не паркетный, реально в спецуре служил. Мать умерла при родах, его растил и воспитал отец, который умер от сердечного приступа, когда Хохлу было семнадцать лет. До и после срочки несколько лет занимался рукопашкой, пока не попал на отбор в спецназ УБОПа местного МВД.

Я сменил на фишке Папая, и Шум, почистив свой автомат, поднялся ко мне с нехитрой снедью.

— Не знаю, как так вышло, но он женился на русской бабе из Волгограда, — продолжал Шум, — а когда после Майдана началась возня на Донбассе, ему пришлось делать выбор: либо уезжать с женой в Россию, либо оставаться одному и ждать чистку домайданных силовиков.

Я слушал Шума, периодически оглядывая в бинокль свой сектор наблюдения.

— Как думаешь, он зассал, что его в АТО[26] воевать отправят, или так сильно жену любит, если решил всё-таки уехать? — Шуму явно хотелось диалога.

— Вряд ли он зассал, — начал я, закуривая сигарету, — в «Соколе» боязливых не держат. Был бы трусом, он бы и сюда не поехал. Скорее всего, он просто ничего не терял.

— Ну, не знаю… Чтобы бросить всё, что тебя окружало всю твою сознательную жизнь и свалить на новое, неизвестное тебе место, нужны веские основания. Вот у тебя была понятная ситуация, тебе без вариантов срываться нужно было.

— Шум, ты забыл, как чистки проводили? — меня этот разговор начинал немного раздражать. — Так я тебе напомню. Всех силовиков, вплоть до «Альфы», ротационно отправляли в АТО. Если они возвращались оттуда живыми, им проводили аттестацию, которую большинство заведомо не проходили и должны были подлежать увольнению. На всех уровнях всех силовых структур новая власть старалась поставить своих людей, под любым предлогом избавившись от тех, кто служил прежнему режиму.

— Да знаю… — Шум уже жевал лепёшку, ковыряя вилкой в консервной банке. — Присоединяйся, давай поедим.

Я положил бинокль на стол и присел рядом, достав нож.

— Шум, а зачем ты мне всё это про него рассказывал?

— Ну… — Шум попытался улыбнуться с набитым ртом. — Как говорится, инструктору по рукопашке может возразить только инструктор по стрельбе!

— В смысле? — не понял я.

— Во взводе ставки хотят сделать, — прожевав, ответил он, — кто из вас первый сорвётся на второго.

— Ну-ну, — ответил я, — заебётесь ждать.

Я врал. Хохол меня не просто раздражал, он меня бесил. Я делал немало усилий, изображая безразличие, когда он находился рядом. А на сегодняшних стрельбах, где-то глубоко в подсознании, уже не в первый раз мелькнула мысль: «А не грохнуть ли этого западенца при следующем штурме? Или сейчас? Вот же он, не так далеко… Загнать патрон в патронник — доля секунды…». Менталитет и говор кровников из моей прошлой жизни в его лице заглушали собой здравый смысл, и время от времени тёмные мысли давали о себе знать. Да… Война может убить многое, но не наши привычки и склонности.

— Смачного! — как ломом по железной каске прозвучал голос Хохла за спиной. Я на секунду замер, но быстро взял себя в руки и стал убирать со стола крошки и пустую банку от марокканской консервы, поглядывая на наручные часы. Хохол пришёл на фишку минута в минуту, чтобы меня сменить.

— Спасыби! — то ли передразнил, то ли вежливо ответил Хохлу Шум, как всегда, улыбаясь.

«Уроды, блядь. Один тихо поднялся по лестнице, так, что его шагов слышно не было, а второй стебается, зная, что мне слушать это наречие — как серпом по яйцам. Интересно, Хохол слышал наш разговор? Хотя, почему мне должно быть это интересно? Плевать!».

Так и не обронив ни слова и уже спускаясь по лестнице, я услышал, как Хохол, как будто сам себе, но всё же обращаясь ко мне, тихо сказал:

— Пост прыйняв…

«Ненавижу, суку!»

Уже начинало смеркаться и холодать, так что прямо с поста я пошёл в свою комнату и достал из рюкзака бушлат. Не застёгивая, набросив его на плечи, я вышел во двор. Хотелось выпить чего-нибудь горячего. Залив кипяток в кружку с большой щепотью листового чёрного чая, я повёл глазами, выискивая во дворе место, где присесть и уютно, под сигарету, выпить его. Обрывки фраз, к которым я сначала даже особо не прислушивался, стали доходить до меня, отображая тему разговора во дворе.

— Все мы тут с одинаковой дыркой в голове, — говорил Фил Борзому, — и далеко в своих интересах не ушли от тех правительств, которые заваривают военную кашу по всему миру.

Видимо, перед этим Борзый говорил что-то, что Фил сейчас упраздняет своими доводами.

— Любая война — это в первую очередь деньги. И деньги огромные. С этим никто спорить не будет, согласись, — продолжал Фил, — и игиловцы, и турки, и курды, и мы, и пиндосы — все мы здесь воюем за деньги. Для одних эти деньги — это нефтяные поля, которые захватили или отбили у духов. Для других — это контроль над территорией, загребая её под свою власть, в свою очередь, выжимая деньги и из неё, будь то торговля или что-то ещё. Для нас, бойцов — это деньги от нашей конторы в виде зарплаты, боевых или страховки. Для нашей страны — это свежее вливание углеводородов, обкатка спецконтингента, испытание вооружения и новой техники. Нам всем это просто выгодно.

Местами Фила пробивало на умные речи, которые он грамотно подкреплял аргументами и фактами. Он не особо вдавался в споры по тому или иному вопросу, но свою точку зрения отстаивал методично и уверенно.

— Но далеко не многие воюют тут потому, что они воины и это их мужской удел, — продолжал Фил.

«Так… Теперь смысл разговора мне более-менее понятен…».

— Я не говорю про всех или большинство, — жуя сухофрукты, ответил ему Борзый, — я о себе говорю.

— А я говорю о большинстве, — Фил потянулся к пачке сухофруктов в руках Борзого, — и имею в виду мысль намного глубже.

— Ну, проясни, — сказал подошедший Кусок, который тоже застал только конец разговора.

— Я считаю, что у государства тут свои интересы, как экономические, так и геополитические, — невозмутимо продолжил Фил, — мы здесь хорошо закрепились и показали всему миру, на что способны. Другой такой удобный полигон для испытания военного арсенала и получения навыков и придумать нельзя. Однако, дураку понятно, что всё здесь финансируется не из бюджета России, а из освоенной местной нефти. Думаешь, те месторождения, которые мы отбили, чьи теперь? Правильно, наши. И наша зарплата, и все эти гуманитарные конвои, и оборот техники с вооружением — всё выжато отсюда. Это же гениально — решать потребности страны и поддерживать её интересы, не тратя на это ни копейки.

— Допустим, — прервал его Борзый, — но и мы и наши вояки же здесь не тупо по приказу?

— Да, не тупо, — согласился Фил, — нам тоже дали то, что мы хотим. Главная цель государства при создании образа врага во время войны — это как можно более чётко разделить понятия «уничтожение врага» и «убийство», чтобы первое воспринималось как достойное и заслуживающее похвалы действие. Война не может содержать никакой морали. Она ничему нас не учит, не восхваляет добродетель, не предлагает модели правильного поведения или адекватной реакции на происходящее. Воинская доблесть не спасает жизни, но убивает миллионы по всему миру.

— Вот это да… — протянул Папай. — Вот, что значит свободный доступ ко всяким препаратам! Фил, ты чем упоролся, что тебя так на умняк пробило?

Пара хихикнувших в поддержку Папая никак не подействовали на санинструктора, и он продолжил:

— Деньги для нас играют важную роль, но так ли они первоначальны в нашем решении приехать сюда? Нет. По опыту знаю, что по возвращении домой эти деньги разлетаются. Кто-то прикупает годную снарягу для следующей командировки, кто-то раздаёт кучу долгов или засыпает свою бабу подарками, кто-то покупает машину или просто прогуливает всё. Так или иначе, через три-пять месяцев от денег не остаётся и следа. И человек снова сидит в ожидании звонка с заветными словами: «Приезжай на сборы». И с поиском работы на гражданке нам намного труднее после поездки сюда. Охранником в супермаркет, украденные малолетками сникерсы на выходе отбирать? Или на стройку? Или на дядю пойти работать? Нет, уже всё не то…

— Почему же? — возразил Борзый. — Я себя на гражданке очень даже нормально вижу.

— Ага, — поддакнул Кусок, — цирюльником в парикмахерской!

— . Может и так, — не сдавался Борзый, — мне вообще похер, где и кем, я об этом совсем не парюсь!

— Я хочу сказать, что никого из нас не обойдут стороной изменения, — всё так же спокойно продолжил Фил, — неизбежное на войне насилие оставляет отпечаток в нашем сознании и меняет человека. Никто не вернётся домой таким же, каким ушёл сюда. Теперь нас влечёт опасность, мы любим с ней заигрывать, любим чувствовать себя частью другого пространства, где царит возбуждение и азарт, где всё решает автомат. Твой или чужой… Многие испытывают потребность жить на грани. Как будто задают один и тот же вопрос: «Пронесёт или сегодня всё закончится? Да или нет?».

— Ну его нафиг такую философию на ночь слушать, — сказал Шум, вставая, — идём спать, ночью снова на пост идти.

Глава 19 Ещё одна ночь

Сон упорно не шёл. То ли выпитый чай оказался богатым на кофеин, то ли сказанное Филом глубоко проникло в мои мысли. Я ворочался в своём спальнике под размеренный храп Выдры. Вот кому всё всегда по барабану. Пожрать бы, поспать, ничего не делать, срубить побольше денег и свалить в горизонт. Может так и нужно во всём поступать, а я сам себе нахожу дурные мысли и приключения на жопу?

Шуму тоже не спалось. Я слышал, как он уже во второй раз встал и вышел из комнаты. Одевшись, вышел на улицу и я. Затягиваясь сигаретой на пороге дома, я дождался Шума, приближающегося со стороны нужника.

— Что, тоже не спится? — спросил он меня, зевая.

— Да, что-то совсем никак, — кивнул я, — а ты почему бегаешь туда-сюда?

— Срачка достала, имодиум закончился, а у Фила я забыл взять перед сном. Совсем он мне башку забил своей вечерней проповедью.

— А кто сейчас па фишке? — спросил я, задрав голову вверх.

— Твой любимый побратим, — скаля в улыбке зубы, ответил Шум, — потом я заступаю, потом ты.

— Слушай, давай на пост пойдём, один хрен не спим. Пусть Хохол спать идёт.

— Уж не пожалел ли ты его? — прищурился Шум.

— Идём, — коротко ответил я, стараясь не вдаваться в разговор о раздражающем меня Хохле.

— Хохол, амнистия! — радостным голосом Шум известил Хохла о смене на посту. Тот непонимающе смотрел то на Шума то на меня, видимо, пытаясь понять, шутка это или нет. Наверное, выражение моего лица не располагало к шуткам, так как Хохол молча положил ПНВ на стол, забрал с него свою пустую кружку и пошёл вниз.

Осмотрев свой сектор и не заметив ничего подозрительного, я положил ПНВ на стол и закурил, пряча руку с сигаретой за парапет. Подсветить свою голову огоньком сигареты незамеченным снайпером духов мне совсем не хотелось. Шум размешивал сахар в кружках чая, которые мы принесли с собой.

— Тебя не достало, что мы заступаем на пост каждую ночь? — спросил он меня.

— Достало. Как и то, что Гремлин со своим замом показательно не заступают на дежурство. Типа начальники, не положено наравне с челядью батрачить.

— Да… Камрад себе такого не позволял. Как думаешь, что это на Фила сегодня вечером нашло? — подувая на свою горячую кружку, спросил Шум.

— Фил не в первый раз на войне, — я стал разматывать клубок своей догадки, — и мне кажется, что он говорил об ожидающем большинство из нас ПТСР.

— Чё? — Шум оторвался от своей кружки.

— Посттравматическое стрессовое расстройство. Не до всех оно доходит, и не все его ощущают во время войны, но после боевых действий многие этому подвергаются. По крайней мере, это официальное мнение по этому поводу.

— Я о таком слышал, но считал, что это может быть только у героев жёстких войн. Афган там, Чечня, Вьетнам или Ирак.

— А эта война чем по сути отличается? — я снова закурил. — Да и понятие «героев» у каждого своё. Кто тут, по-твоему, герой?

— Ну… Не знаю… — протянул Шум. — Камрад, например. Сколько ходок у него уже сюда, храбро воюет, да и поступает во многом грамотно. Разве нет?

— Камрад… Камрад хороший командир, без вопросов. А герой ли он, не мне судить.

— А почему Фил именно сейчас об этом заговорил?

— Он потерял Карабаса в последнем штурме. Не забывай, они много лет дружили. Сейчас ему хреново и, возможно, он понимает, что ему будет рвать башню, когда он вернётся домой.

Я снова осмотрел окрестности. Кроме небольшой стаи шакалов вдалеке, ни души по фронту.

— И как это расстройство проявляется? — продолжил пытливый Шум.

— Ну ты интересный, конечно, — я усмехнулся, — сам же не захотел Фила слушать и в дом ушёл, а теперь спрашиваешь.

— Да я сразу не понял, о чём это он. Было похоже на то, что он укурился, — как-то отстранённо ответил Шум и полез в свою аптечку.

Несмотря на то, что Шум был единственным, с кем я общался больше остальных, мне не хотелось продолжать эту тему. Что я мог бы рассказать ему? Что после событий 2014 года я пил как не в себя? Что тогда же у меня начались проблемы со сном, которые иногда проявлялись бессонницей или кошмарами? Что я стал интровертом и мизантропом? Что мои вспышки гнева могут резко смениться крайней апатией? Что, зная это, я пошлю нахер любого психолога, который попытается залезть мне в душу и поговорить о том, что меня тревожит или тяготит? Всё это я мог рассказать, но не стал. Иногда даже собаке солнце светит на задницу. Пусть Шуму повезёт, и он никогда не узнает этих проявлений и не испытает их на себе.

— Ты что там делаешь? — спросил я друга, разложившего упаковки с таблетками и капсулами на столе.

— Имодиум искал, — буркнул Шум, — надеялся, что хоть пара таблеток завалялось. Хрен там.

— Что, опять днище рвёт?

— Да, снова подступает. Братан, я сгоняю до ветру и прилягу, чтобы так не давило. Ты не против? — спросил он меня, поглядывая на часы.

— Иди, всё нормально.

Сочувствую Шуму. Наряду с тем, что местные условия сами по себе вызывают у всех частую диарею, он подвержен ей вдвойне из-за побочки от употребления своих препаратов для замедления роста раковых клеток. Наверное, его постоянные шутки и улыбка являются защитной реакцией на его осознание ситуации с его здоровьем. О героях заговорил… Герои — это те, кто не вернутся отсюда домой. А храбро воюющий и живой до сих пор боец — это просто удачливый сукин сын, трахнувший Фортуну.

Я снова стал вглядываться в ночную темноту через ПНВ — чисто. Небольшой ветер заставил поёжиться и поднять воротник бушлата. Опуская руку с ПНВ, я замер, уставившись на лежащий на столе медицинский жгут. Точно такой же, какой я снимал с раненого мальчишки, чтобы открыть кровотечение и чтобы он быстрее умер, не мучаясь… Наверное, Шум забыл, когда перерывал свою аптечку и в спешке собирал её, боясь обосраться. Лицо мальчишки появилось и застыло перед глазами неудаляемой проекцией. Я видел его так же отчётливо, как и тогда, вплоть до застывшей в ресницах слезы и грязной пыли на щеках…

Выкурив до горечи во рту несколько сигарет и методично вглядываясь в окрестности, я еле дождался сменившего меня Маслёнка. Он бодро поднялся на веранду и протянул мне свою кружку с кофе.

— Как тут, тихо? — спросил он, взяв в руки протянутый мной ПНВ.

— Да, и слава Богу… — ответил я, сделав глоток горячего напитка и добавил по старой привычке. — Люблю запах напалма по утрам.

— Что? — переспросил Маслёнок.

— Не бери в голову, пост сдал, — я протянул Маслёнку его кружку и пошёл к лестнице, надеясь поспать хотя бы пару часов до подъёма.

Глава 20 Изнанка эгоиста

— Внимание, начинаем занятие! — крикнул Гремлин, призывая взвод к тишине. — Несмотря на то, что перед отправкой сюда вы все проходили боевое слаживание групп на базе, мы проведём тренировку по тактике действий при зачистке зданий!

Выбрав неподалёку от расположения взвода дом, Гремлин определил его под наглядное пособие для тактики. Прокашлявшись, он продолжил:

— Рассмотрим основные моменты. Итак, существует два основных вида штурма: скрытое проникновение и динамический вход. Скрытый вариант мы не рассматриваем, так как штурмуем не втихаря, а во время боевых действий. Динамический вход во двор, в здание или в комнату осуществляется группой или двойками на расстоянии Друг от друга. Каким именно способом проникновения пользоваться, решать вам уже на месте, это понятно?

— Нет, не понятно, — отозвался Слим, — какой способ более подходит и для каких ситуаций?

«Кто-то решил поделиться своим страйкбольным опытом?» — не без ехидства подумал я, — «Ну-ну, удачи…»

Было видно, что вопрос застал Гремлина врасплох. Он открыл и сразу закрыл рот. Немного подумав, он всё-таки ответил:

— На расстоянии друг от друга…

— Почему? — спросил Тагир.

— Так вы не будете кучковаться в дверном проёме… — глаза Гремлина бегали, а щёки стали краснеть.

Кто-то из бойцов хмыкнул на такой ответ взводного. Так затупить с самого начала занятия нужно было ещё умудриться, и Гремлин отчаянно искал выход из нелепой ситуации, в которую сам себя и загнал в попытках прогнуться под руководство. Наконец, посмотрев прямо на меня, он выдохнул:

— Покажите с Шумом на примере, чтобы всем было видно и понятно.

Оглянувшись на Шума, я оценил его бледный цвет лица как всё ещё не прекратившуюся диарею и кивком головы позвал с собой Маслёнка. Конечно, лучше бы такое занятие проводил Ворон, но его Гремлин оставил на фишке на это время. Пока мы подходили к дверному проёму, я успел подумать в адрес нового взводного: «Ты или нахрапом залетал в дома или никогда не нарывался на сюрпризы. Как ты ещё живой ходишь с такими знаниями, хрен тебя знает…»

— Прежде всего должен сказать, что единого правильного решения поступать тем или иным способом при зачистке не существует, — начал я, подойдя ко входу в дом и дождавшись, пока Маслёнок станет с другой стороны входа, — в ходе штурма уже издалека понятно, какие дома необходимо зачищать, так как именно из этих домов духи и лупят. Чтобы не нарваться на растяжку или фугас у ворот во двор, наиболее подходящий способ — это пролом в стене кувалдой. И похер, это стена дувала или стены дома. Если в доме, возле него или в противоположной стене забора засел дух, он начнёт стрелять по вам сразу же, как только вы начнёте делать кувалдой проём. Двигаясь внутри двора к постройке, почти всегда есть возможность заглянуть внутрь через окно. Если что-то вызывает подозрение, и нет решёток в окнах, бросаем гранату в дом. Основные опасные места в частном секторе — это скрытые лёжки в ямах, на углах постройки и вдоль забора. Часто духи заранее проламывают ход в заборе, чтобы после короткой атаки через него и уйти. Поэтому, подойдя к очередному двору или дому, оцениваем территорию. Если есть второй этаж, недостроенный этаж или парапет на крыше — ищем выбитые отверстия в стенах, которые играют роль бойниц. Мы и сами такие же выбиваем на фишках домов, которые занимаем, так что не ошибётесь. Если таких отверстий нет, первый этаж чист, и всю постройку обошли — двигаемся дальше. На незачищенной или неизвестной с какой-либо стороны территории, чтобы преодолеть простреливаемый промежуток между домами, двигаемся перебежками, по одному. Можно просто, по очереди сменяя друг друга, проламывать кувалдой стены заборов и проходить квартал насквозь. Но если вас угораздило выйти на дом, в котором вы заметили движение или услышав стрельбу, то в него уже заходить по всей науке. Один прикрывает в окно, второй входит, пропуская впереди себя гранату. Есть и реальная опасность при зачистке дома, в котором нет бабуинов. Во-первых, дверь может быть заминирована, и любая ваша попытка её открыть может запустить процесс детонации растяжки, фугаса или любого другого самодельного взрывного устройства. Во-вторых, дверь чистая, но в комнате находится противник. И пока вы медленно приоткрываете дверь в надежде заметить натянутый трос, леску или капроновую нить, душманы могут вас расстрелять прямо сквозь эту дверь.

В моей памяти ещё было свежо воспоминание о погибшей группе разведки, нарвавшейся как раз на что-то подобное во время штурма этого посёлка, поэтому я решил уделить внимание и этому моменту.

— Также следует обращать внимание на то, куда вы наступаете. В пустой коробке или под ворохом смятой одежды на полу вполне может находиться граната без чеки, лежащая на рычаге, удерживаемом ее весом. Малейшее смещение предмета, укрывающего от вашего внимания гранату, может спровоцировать её детонацию. Также не рекомендуется трогать яркие предметы, явно бросающиеся в глаза, будь то коробочки ярких цветов, ценные вещи и брошенное оружие. Особенно, если оно стреляет патронами не вашего калибра. К таким предметам заранее и предвзято нужно относиться, как к заминированным. Осторожно действовать при обнаружении трупа бойца, не важно, нашего или чужого по виду. Труп может быть заминирован. Тело нужно переместить и перевернуть с помощью «кошки»[27] или осторожно привязав за ногу и вытягивая верёвку из-за укрытия. Нельзя пить воду, которая осталась в сосудах и ёмкостях, она может быть отравлена. Не смотреть, что находится в кастрюлях и тумбочках, не открывать холодильник, не сорвав эти предметы с места «кошкой» или верёвкой из-за укрытия.

«Что-то далеко меня занесло. Не тронут они ценные предметы и оружие, конечно…» — подумал я, закуривая и возвращаясь к первоначальной теме:

— Таким образом, после входа второго номера и двигаясь на оттяжке друг от друга вдоль стен направо и налево от входа, каждый боец контролирует свой сектор комнаты или коридора, принимая во внимание объекты скрытой опасности: стол, шкаф, диван или угол в комнате. Эти же объекты используются при внезапной опасности как укрытие.

Сопровождая свои слова движениями, мы с Маслёнком несколько раз вошли в дверной проём, меняясь местами. Двигались легко и слаженно, всё-таки общая школа подготовки давала о себе знать. Во время этого я успел заметить недовольную рожу Гремлина. Пересекаясь взглядами с Маслёнком, я видел, что он тоже доволен достигнутым эффектом. Симпатии, уважения или авторитета новый взводный приобрести не успел, а методы его управления не давали ему на это шансов. Нужно было заканчивать лекцию и дать остальным поработать парами.

— И напоследок, — я еле сдерживал довольную улыбку, — вы должны входить одновременно со своим оружием. Его не должно быть видно из комнаты раньше вас. Не продвигайте ствол своего автомата в комнату, стоя за порогом или за стеной. Если противник стоит прямо за дверью, он может потянуть вас за ствол внутрь, отвести в сторону от себя ваше оружие и расстрелять вас в упор.

Показав и этот момент в динамике, мы с Маслёнком отошли назад, уступая место другим бойцам.

— Разбились на двойки! — скомандовал Корвин. — Каждой паре отработать по два-три входа! Вход в здание и в комнаты!

— Идём, Борзый, — толкнул Борзого в локоть Папай, — чем раньше начнём, тем раньше освободимся.

— Будешь? — Маслёнок протянул мне полторашку с яркожёлтой жидкостью. — с утра намутил из концентрата.

— Да, спасибо, — я взял бутылку и сделал несколько глотков. Прохладный и вкусный напиток приятно холодил желудок. Закурив, я искоса посмотрел на Гремлина. Его кислая рожа выражала что-то вроде оскорблённого достоинства. Было бы, чему там оскорбляться…

Первая двойка уже стояла на изготовке перед входом в дом. Показушно положив руку на плечо Борзого, Папай два раза хлопнул по нему ладонью, давая тому знать о своей готовности.

— Гранату… — негромко через плечо сказал Борзый.

Папай поднял с земли небольшой камень и на манер гранаты, закатил его внутрь здания.

— Бам! — сымитировал взрыв гранаты Папай.

— Вход! — крикнул Борзый и сделал шаг в сторону дверного проёма.

Резкий хлопок и взметнувшиеся вокруг клубы пыли были неожиданны для всех. Все бросились врассыпную, ища укрытия в нишах стен соседних домов, несколько человек легли на землю, прикрыв голову руками.

— Долбоёб! Ты что туда бросил?! — еле слышно в звенящих ушах прокричал голос Гремлина.

— Сам ты долбоёб! Я камень швырнул! — отозвался Папай.

Пыль понемногу оседала и все, оглядываясь, стали поднимать головы и показываться из своих укрытий.

— Что это было? — стоя на четвереньках и потирая рассечённый лоб, спросил Выдра.

Глава 21 Глоток везения

— Все целы?! Никого не зацепило?! — кричали Корвин и Гурам. Гремлин в это время мотал головой и крутил пальцем в ухе, видимо, пытаясь снять спазм с ушной перепонки.

— Всем отход на позицию! — наконец крикнул он. — Мелкими группами по три-четыре человека, марш!

Наш двор находился не так уж далеко, но опасность внезапного обстрела заставляла пригибаться и пересекать открытые участки по одному и перебежками, как при штурме.

Забежав во двор, все бросились к своим редакам, надевая бронежилеты, каски и проверяя БК.

— Борзый и Тагир, на фишку! Осмотреть всю прилегающую территорию! Смените там Ворона, пусть он сюда подойдёт! — путаясь в лямках своего разгруза, продолжал выкрикивать команды Гремлин. — Всему взводу занять периметр, проверить амуницию, оружие и быть готовым к отражению атаки! Тяжёлым быть наготове!

Спустившийся с наблюдательного поста Ворон подошёл к Гремлину. Их разговор не было слышно, но понять его суть было несложно. Во время занятия мы находились в нескольких кварталах вглубь посёлка, тот участок находился за спиной наблюдателя, и внести ясность в произошедшее он вряд ли бы смог.

— Командир! — крикнул Выдра, подбегая к Гремлину со своей позиции с радиостанцией в руке. — Тебя вызывают!

Выхватив радиостанцию из рук бойца, взводный пошёл вглубь двора, на ходу связываясь с кем-то по своему каналу.

— Эй, Выдра! — крикнул Борзый с фишки — И давно ты в адъютанты записался? Доказываешь полезность или что?

— Следи за периметром и не лезь не в своё дело! — зло крикнул в ответ Выдра и устремился на свою позицию.

— Чего это Борзый к нему пристал? — спросил Маслёнок у сидящего рядом с выбитой в глинобитном дувале бойницей Шума. — Ну проявил боец бдительность, ну подстраховал взводного на случай, если тот не услышал эфир, что тут такого?

Мы втроём занимали позицию в северо-западном углу двора, выходившего на открытую местность перед посёлком. Раньше эту позицию занимали только я и Шум, но с приходом пополнения, к нам добавился ещё и Маслёнок. Хоть Хохла не впихнули, и то хорошо.

— Да, всё бы ничего, только у Выдры не было своей радиостанции… — ответил Маслёнку Шум, вглядываясь на дорогу из посёлка в проруб бойницы. — Теперь смекаешь, о чём это Борзый?

— Ну да, теперь понял, — сплюнул на землю Маслёнок, — прогиб засчитан.

Солнце, несмотря на осеннюю прохладу, уже стало немного припекать, и капельки пота под плитником струйками ползли по спине. Словно прочитав мои мысли, Шум толкнул в плечо Маслёнка и, вставая, сказал:

— Я попить чего-нибудь притараню, последи пока.

Заняв позицию Шума, Маслёнок закурил и спросил меня:

— Давно вы вместе?

— В смысле? — не понял я вопрос.

— Ну, вы же не здесь познакомились, верно?

— Да, не здесь, — ответил я и тоже закурил, — мы служили с ним в одном отряде несколько лет. И в контору вместе приехали. А что?

— Да нет, ничего, я просто спросил.

Но интонация, с которой Маслёнок это сказал, показалась мне незавершённой, и я надавил:

— Говори уже, не тяни кота за все подробности.

Маслёнок хмыкнул и, повернувшись ко мне, спросил:

— Что он за колёса жрёт, от которых он срёт, как списанная лошадь?

«Заметил-таки… Хотя, Шум особо и не скрывает их приём», — подумал я, но в ответ сказал:

— Сам у него спроси, захочет — расскажет. Одно скажу — это не дурь, так что твои опасения левые, как мазь Вишневского.

Наш разговор прервал крик Гремлина:

— Папай, Фил и Выдра, вы идёте со мной! Всем оставаться на своих позициях! Корвин, остаёшься за старшего!

Вернувшийся Шум принёс две полторашки воды и пакетики с концентратом. Разбавив их в бутылках, мы поочерёдно попивали то апельсиновый, то персиковый напиток. Время тянулось в тупом ожидании и, от нечего делать, из разньгх уголков двора бойцы стали донимать наблюдателей на фишке. Поначалу Борзый просто отвечал, что никакого движения не видно. Но с увеличивающейся интенсивностью вопросов, стал всех посылать вместо ответов. Шёл уже четвёртый час ожидания атаки, и его с Тагиром никто не сменял на посту, так как вероятность того, что снайпер или пулемётчик понадобятся на возвышенности, ещё оставалась.

— А помнишь того молодого, который только из учебки вернулся и на присяге умудрился отдать воинское приветствие под козырёк, держа автомат за цевьё? — заливаясь смехом, спросил Шум.

— Я помню, как ты воинское приветствие вообще левой рукой отдал! — тоже смеясь, ответил я ему.

— Это когда такое было? — Шум перестал смеяться и уставился на меня.

— Когда ты второе место занял на соревнованиях по бегу среди спецподразделений в 2016 году. Забыл? Тебе начальник управления на плацу грамоту вручал, и даже он ржал с тебя.

— А, да… — потупился Шум. — Было…

Тревога успела выветриться. Мало ли, что там могло взорваться? Может сдетонировало СВУ, не сработавшее при нашем штурме, может ещё что-то. В любом случае, если бы это было началом атаки, она бы уже давно началась.

Будто бы в издёвку, прерывая мои рассуждения, послышавшись далёкие выстрелы. Все, кто успел расслабиться и даже отойти от своих позиций, побросали кружки и, мгновенно надевая уже снятые плитники, пригнули к бойницам в стенах. Выстрелы слышались чуть сзади и справа, со стороны восточного края посёлка. Эти клокочущие цокания не спутаешь ни с чем — стреляли из автомата.

— Борзый! Тебе видно что-нибудь?! — крикнул Корвин.

Борзый молчал, видимо, сконцентрировав всё своё внимание на том секторе, откуда слышались выстрелы.

— Борзый, блядь! — снова крикнул Корвин.

— Там бархан или склон! — откликнулся Борзый. — Мне только пыль видно!

К первому автомату добавился ещё один. Потом ещё и ещё. И вот уже автоматические очереди непрерывным каскадом поливали кого-то градом пуль.

Ладони вспотели. Вглядываясь в бойницу, я крепче сжал рукоять автомата. С этой стороны тоже есть склон, и дорога резко обрывается. Она поднимается потом, так что, если ехали бы в мою сторону, то я бы заметил движение. Если они по дороге поедут, конечно…

— Ох, ты ж, блядь! — послышался крик Борзого с веранды.

Почти сразу же мощнейший взрыв заглушил все звуки вокруг. Пыль, выбитая из малейших щелей, заполнила всё вокруг, а ударная волна прошлась пневматическим ударом по всему телу. На несколько секунд пригнувшись, я потерял из вида свой сектор наблюдения и постарался тут же к нему вернуться. Но облако пыли накрыло и территорию за посёлком, скрывая за собой всё, что только могло там находиться.

— Все в укрытие! — крикнул сверху Тагир. — Сейчас осколки полетят!

Мы втроём, как по команде, прижались к стене дома. Учитывая, что взрыв был за нашей спиной, прямые осколки нас вряд ли достанут, а отвесные могут долететь только по дуге. Скоро послышались глухие и звенящие удары по земле и стенам дома. Ещё через несколько секунд что-то гулко ударилось перед глинобитным забором. Я метнулся к бойнице с готовностью расстрелять всех и всё, что будет двигаться. Уткнувшийся в соседнюю бойницу Шум крикнул:

— Ты что-нибудь видишь?!

— Ничего! — ответил я, но, присмотревшись в уже оседающее облако пыли, добавил. — Погоди, есть что-то…

Метрах в десяти передо мной торчало колесо с воткнутым в землю амортизатором и бесформенным листом железа.

— Посмотрите назад… — негромко сказал Маслёнок.

Обернувшись, я увидел поднимающийся на несколько десятков метров взрывной гриб из пыли и чёрного дыма.

— Это что за Хиросима?! — крикнул Шум непонятно кому.

— Это «джихадомобиль»! — ответил с фишки Борзый. — Его на подходе или Граником или ПТУРом сняли!

Глава 22 Враг моего врага

После подрыва «джихадомобиля» всё стихло, и уже час ничего не происходило. В моём секторе обстрела всё так же не было никакого движения, да и Борзый с Тагиром молчали. Тянущееся ожидание прервалось возвращением Гремлина, Папая, Фила и Выдры. Фишку сменили, установив, что заступать на пост будут по двое. Расписав график дежурства до утра, Гремлин собрал всех во дворе и дал расклад:

— В ближайшее время вокруг посёлка будут проезжать несколько машин. Это должны быть Тойоты либо «Hilux», либо «Тасота», с крупным калибром на турелях[28]. Люди в этих машинах будут в чёрной форме, с жёлтыми повязками на рукавах. Эти машины не трогать и огонь по ним ни в коем случае не открывать. Это всем понятно?

— Хезболла, что ли? — спросил Мага.

— Она самая, — кивнул Гремлин, — они нам не особо друзья, но сейчас действуют в наших интересах. Поэтому, повторяю: ни одного выстрела в их сторону! Все усиленно дежурим и ждём изменения обстановки на утро! Разойтись!

— Прям, как хохлы, — сказал Борзый, уходя.

— Чого цэ? — в спину ему спросил Хохол.

— А они на Донбассе точно так же жёлтым скотчем себе рукава метили, типа обозначались «свой-чужой»! — через плечо пояснил свою мысль Борзый.

Хохол постоял ещё немного и тоже ушёл в сторону, решив заняться чем-то своим.

— Вот только в отличие от Хезболлы, которая воюет в песках, жёлтый скотч в городе или в лесу за километр видно! — закончил свою мысль Борзый вдогонку Хохлу. — Отличные были мишени!

— Оставь его в покое, идём, чайку попьём, — потянул Борзого за рукав Папай, — расскажу кое-что.

Собравшись в кругу своей «темы», мы слушали рассказ Папая о том, что произошло.

Обследуя место взрыва рядом с тем домом, в котором Гремлин проводил сегодня занятие, Папай обнаружил остатки СВУ. Но, уже собираясь уходить, он нашёл несработавшее СВУ, довольно непривычного вида. Это была самодельная мина, корпус которой был сделан из небольшого аэрозольного баллончика с вкрученным в него взрывателем. Самое смешное, по мнению Папая, было то, что роль оперения стабилизатора играл обычный пластиковый воланчик для бадминтона. Корпус мины был обтянут резиновым кольцом из велосипедной камеры. Через него было продето витое стальное кольцо, которое используются для связки ключей. По неясной причине эта мина не сдетонировала, хотя на взрывателе и виднелся след от удара. Папай рассказал об этом Гремлину, который, оставив с Папаем Фила, связался с кем-то по радиостанции и убежал, прихватив с собой Выдру.

— Короче, нашу группу во время занятия хотели немого побомбить с квадрокоптера, джентльмены! — подытожил свой рассказ Папай.

— Погоди, — задумчиво сказал Маслёнок, — а какой радиус действия у обычных квадрокоптеров?

— Метров пятьсот, — ответил Папай.

— Значит те, кто им управлял, находились очень близко? — продолжил свою мысль Маслёнок.

— По ходу, не просто близко, а в непосредственной близости, — вклинился Борзый, — посёлок большой, и силы разбросаны по всей территории.

— К чему ведёшь? — спросил Шум.

— К тому, что одним квадрокоптером, пусть даже с двумя подвесными СВУ, особого урона всей группировке сил они бы не нанесли.

— Верным путём идёте, товарищ! — усмехнулся Папай. — Тут-то собачка и закопана!

— Хочешь сказать, что этот квадрокоптер и тот «джиха-домобиль» связаны между собой? — предположил Маслёнок.

— Я в этом уверен! — Папай присел и стал чертить на земле эскиз посёлка. — Смотри. Вот наш двор… Вот место занятия и подрыва СВУ… А вот направление атаки «джихадомобиля»… На что похоже?

— Похоже на то, что, сбросив СВУ, квадрокоптер продолжал наблюдать с высоты за перемещениями наших групп… — выдал я свою версию. — Прикинув примерное наибольшее количество людей в одном из мест, туда и направили самоубийцу за рулём.

— Именно! — Папай встал и подошвой берца стёр свой рисунок на земле. — Гремлин убежал с Выдрой, а через полчаса подъехала машина с каким-то майором и двумя солдатами-контрактниками. Наши вояки из МО. Майор мне сказал, чтобы я не подрывал СВУ сразу, подождать нужно. Я не сразу понял, чего именно нужно дождаться, но, когда началась стрельба, и в радиостанции майора сказали о готовности поразить самодельный броневик из «тяжёлого», тот дал команду своему контрактнику, чтобы он выстрелил трассером в СВУ по хлопку взрыва.

— Не хотели палиться, что его нашли? — неуверенно спросил Шум.

— Не только… — ответил Папай. — Квадрокоптер духов вели…

— А мы, вроде как, приманка! — закончил мысль Борзый.

Все переваривали услышанное. В принципе, всё правильно, на нашем месте могли быть кто угодно, и под удар квадрокоптера могли попасть и садыки и МОшники. Мы ничем не лучше. И не хуже.

Пришло время мне и Маслёнку менять на посту Мэни и Слима. Гремлин внял просьбе Ворона и Фила не ставить на дежурство Шума, пока его приступы диареи не прекратятся. Самого же Шума отпаивал во дворе Фил, снабдив вечно ржущего даже в такой ситуации Шума лекарствами из взводной аптечки.

Мы с Маслёнком поочерёдно сканировали в бинокль прилегающую территорию. Мысль о том, что в нескольких сотнях метров от нас находится наблюдатель духов, возможно, не один, не давала расслабиться.

— Как думаешь, — не отрываясь от окуляров бинокля, спросил меня Маслёнок, — почему на поиск наблюдателей решили направить шиитов, а не нас?

— Не знаю. У ливанцев здесь свой интерес… — ответил я, делая глоток воды из полторашки. — И у них своя договорённость и с «асадовцами» и с нашими. Чем с ними расплачиваются: оружием, нефтью или заверением поддержки на будущее — не знаю. Возможно, что и всем этим.

— Но они же против духов воюют?

— Они поддерживают Асада, пока им это выгодно. А в методах и обычаях, от тех же духов, они мало чем отличаются.

— Восток — дело тонкое… — Маслёнок протянул мне бинокль и взял полторашку из моих рук.

— Вот именно. Так что, не бери в голову.

Вглядываясь в серый песок, я старался не упустить из вида малейшее подозрительное шевеление. Страха и тревоги, как таковых, не было, а мысли текли сами по себе.

«…Поступая на службу в органы внутренних дел… Быть мужественным, честным и бдительным, не щадить своих сил в борьбе с преступностью… Достойно исполнять свой служебный долг по обеспечению безопасности, законности и… И… Да-а… Позабыл уже текст. А когда-то наизусть знал. Ещё бы, ведь чем я заполнил свою жизнь? Шииты-ливанцы на угнанных тачках, садыки с оружием семидесятых годов, спелые гранаты с обгорелых веток, вода в бутылках, этот чёртов кардамон, запах которого опротивел… Сам же сюда полез, оставив позади гражданский уклад, чему ты теперь удивляешься? А как полезть решил, помнишь? Не просто выдавить решение из идеи заработать денег, а именно сюда, к чёрту на рога, помнишь, как? Конечно, помнишь… Однажды ночью ты проснулся и понял — что-то не срослось. Наступил момент, когда надоело верить в то, что однажды мечта сбудется. Жизнь проходит, ты уже не молод… Не сумел… Или с самого начала не было шансов. И ты заталкиваешь мечту поглубже в память, глотаешь таблетки, запивая их дешёвым алкоголем и всеми силами отторгаешь мысль дотягивать остаток жизни, укутавшись в старческий плед под гипнозом ежедневной телемути…»

Молча передав Маслёнку бинокль, я закурил. Но через пару минут Маслёнок напрягся и даже подал корпус тела чуть вперёд.

— Что там?

— Два пикапа… «Тойоты»… Пулемёты в кузовах…

— Ливанцы?

— Похоже на то… Да, жёлтые повязки на чёрной форме… Только не на рукавах, а на голове. — подытожил Маслёнок и зажал тангеиту радиостанции, передав бинокль мне:

— Гремлин — Маслёнку!

— На связи! — отозвался взводный.

— Два пикапа с турелями, люди в чёрной форме с повязками. Один пикап направился на север от нас, второй к восточному углу посёлка!

— Это наши друзья! — ответил Гремлин. — Огонь не открывать, продолжать наблюдение!

— Принял! — Маслёнок положил радиостанцию на стол со словами:

— Слышал? Друзья наши, говорит!

— Не всегда враг моего врага — мой друг, — ответил я Маслёнку, продолжая вглядываться в пышный след уходящей на север «Тойоты», — в случае с этими детьми песчаных барханов — уж точно.

— Тук-тук! — раздался за спиной голос Маги. — Смена!

— Тут два пикапа рядом крутятся… — начал я.

— Мы слышали эфир, — сказал Тагир, — рядом с Борзым стояли, когда вы на Гремлина выходили.

— Смотрю, дежурные пары по этническому признаку стали расписывать, — пошутил Маслёнок, поправляя автомат за спиной, — это хорошо! Скоро закат, могли бы и коврики с собой взять для намаза.

— Я не провожу намаз, — спокойно и буднично, никак не реагируя на шутку Маслёнка, ответил Тагир.

— В смысле?! — одновременно вырвалось у меня с Маслёнком.

— Вот так. Я не верю в Аллаха.

Не обращая никакого внимания на наш разговор, Мага спокойно выкладывал на стол бутылку с водой и банку тушёнки, всем своим видом давая нам понять, что он уже знал об этом.

Глава 23 Династия воинов

— В девяносто девятом году мой отец входил в отряд ополчения в Кадарской зоне, когда туда пришли чеченские ваххабиты. Самооборона тогда вместе с федералами две недели вела бои с басаевцами, — сменившийся с поста Тагир рассказывал свою историю.

Уже стемнело и похолодало. Те, кто был не занят дежурством на посту, занимались своими обычными делами. Усевшись в небольшой кружок попить чая или поесть перед сном, мы завязали разговор, сам собой возникший, после заявления Тагира о его атеизме.

— Выходит, твой батя оказался прям таким пророссийским? — с желчной усмешкой перебил Тагира Выдра.

— Большинство населения Дагестана было на стороне федеральных властей и вторжение чеченцев в республику не поддержали, — будто не замечая язвительного тона Выдры, спокойно ответил горец, — кроме того, введённые ваххабитами шариатские законы не устраивали местных. Они захвати–,ш районную администрацию и отделы милиции, валили людей направо и налево за любую провинность, которую они считали оскорбляющей шариат.

— Это ты в газетах прочитал или тебе этим по ящику мозги запудрили? — снова влез Выдра.

— Я тогда хоть и был маленьким, но многое помню, — понизив голос и посмотрев исподлобья на Выдру, с нажимом ответил Тагир, — а рассказы моего отца для меня правдивее любой газеты. Басаевцы отбирали скот и запасы, уводили людей, которые им чем-то не нравились, и этих людей больше никто не видел. Никто бы такое не потерпел, даже без особого отношения к действующей власти.

— Ну, хорошо… — постарался увести разговор в сторону Фил. — А какое отношение к этому имеет твой атеизм? Извини, просто необычно было услышать это от кавказского мужчины.

— К этому — никакого, — уже немного спокойнее ответил Тагир, — это наша семейная традиция. Мы воины и мы не верим в Бога. В любого Бога.

«Однако… — думал я, слушая Тагира. — Бывает же так…»

Оказалось, что дед Тагира воевал в Афганистане, а прадед — в Великую Отечественную. Со слов Тагира, именно прадед, вернувшись с войны, в которой он дошёл до Польши старшиной и Героем Советского Союза, вынес из дома Коран и запретил всякое вероисповедание.

— Однажды я спросил отца, почему мы не ходим в мечеть и не чтим Мухаммеда, посланника великого Аллаха, управляющего Судным днём, как это делают все жители нашего села. Отец мне сказал, чтобы я больше не задавал таких вопросов и чуть позже рассказал, как спросил это же у своего деда. Его дед сказал тогда, что Аллах не может допускать таких дел на земле, и что он вдоволь насмотрелся безбожия на войне. Перечтъ старшему в роду не стал никто. Мой прадед остался один из пятерых братьев, ушедших на войну. Двое его старших братьев погибли под Севастополем, один под Новороссийском и ещё один под Курском. Его отец не вынес смерть своих детей и умер после полученной похоронки на третьего погибшего сына… — закончил Тагир.

— Династия мужчин-воинов… Понятно… — подытожил молча слушающий всю историю Кусок.

— А почему именно сюда ты решил отправиться? — вновь втиснулся в разговор Выдра. — Мало горячих точек в мире?

— Для меня, — уверенным тоном ответил Тагир, — местные духи такие же шайтаны, с которыми воевали мои отец и дед. Этот псевдохалифат искалечил сотни детей и убил тысячи мирняка. Столько людей погубили из-за денег, нефти и идеалов радикального ислама…

— Да не гони! — Выдра был явно в ударе. — Ты слышал про Руанду? Там грохнули почти миллион людей за три месяца, вырезая по десять тысяч негроидов в день! И это в тех же девяностых было! Там зажмурилось в два раза больше людей, чем в сумме от атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки! Ни ты и никто другой в мире тогда бровью не повёл! Почему же ты в Африку не попёрся восстанавливать справедливость и проявлять доблесть воина? Хочешь сказать, лишь потому, что не знал никого из убийц лично? Да хер там, за баблом ты сюда прилетел, и плевать тебе на этих искалеченных детей и тысячи мирняка!

— А что тебя возмущает? — спросил Выдру Фил, сдержавший Тагира, подавшего корпус тела вперёд. — Ты-то сам сюда за каким интересом прилетел? И перед кем ты сейчас киношного наёмника из себя корчишь?

— Ни перед кем! — Выдру несло. — Все мы здесь только за деньгой! Похуй, что здесь творилось до нас, и похуй, что здесь будет твориться после нас! Ватный совкодроч тут ни к чему! Я вообще считаю, что отбор должен происходить более тщательно, по-военному!

— А как это, по-военному? — вставил свой вопрос Шум.

— А вот так… — немного выдохнувшись, продолжал Выдра. — Фильтровать всяких политически мотивированных умников с бывшими ментами и брать только военных запаса. Нам вообще тут статус военных и звания должны дать. Военные льготы, жильё, пенсию, льготы детям погибших при исполнении..

— Ты дебил или ты действительно так считаешь? — ошарашено смотрел на Выдру Кусок.

— Почему это?

— Потому, что став военными, мы ничем не будем отличаться от тех вояк-контрактников, которые сюда приезжают. И командование нам установят сплошь из зелёных сапогов, умеющих только маршировать и разбираться в картах. Зарплату ты тоже военную хочешь? Или думаешь, что она такой же останется?

— Ну, я… Я… — стал мямлить Выдра.

— А скажи-ка мне, как вояка запаса бывшему менту, — не выдержал и вклинился я, — какая она на вкус?

— Кто? — непонимающим взглядом таращился Выдра на меня и окружающих.

— Задница нового взводного. Нравится быть Табаки при Шерхане?

После смены с фишки, спускаясь с веранды во двор, я увидел приближающийся УАЗ с Бастой, который привёз нам питьевую воду и сухие пайки. Во время выгрузки провианта и в разговоре за «жили-были», Баста, между прочим упомянул, что во время разборок по поводу атаки квадрокоптера в сводном штабе, присутствовал и Камрад. Баста, сплёвывая, рассказывал, как Гремлин и Выдра усиленно морозились от него, не здороваясь и всем своим видом давая тому понять, что он — никто.

— Слышь, ты… — Выдра встал и, шипя, сделал шаг в мою сторону.

— Стоять! — прервал всех Ворон, вставая между нами, хотя я даже не дёрнулся со своего места. — Разошлись по углам! Драки нам тут ещё не хватало! Давно в контейнере никого не было?! Ты! — обратился он к Выдре. — Соображай, что несёшь, вояка, блядь! И ты! — это уже мне. — Не провоцируй!

Здесь каждый сам ебёт свою совесть! И нехуй ей меряться! Это всех касается! Не забывайте, у нас ДРГ[29] под носом шарится! Так что всё внимание и боевую удаль направить на врага, а не друг на друга! Всё! Всем спать!

— И разошлись, как в море корабли… — пробубнил Шум. И, хоть я его и не видел в этот момент, я был уверен, что он улыбался. Как всегда.

Превышенное время в командировке давало о себе знать. Те, кто это проходил, знают, как начинают выбешивать особенности того или иного бойца, находящегося рядом с тобой. Любая мелочь, несопоставимая с твоим эго, становится сначала мелким камешком в обуви, перерастая со временем в камень преткновения, о который ты рано или поздно споткнёшься.

Спать не хотелось. Уютно укутавшись в бушлат, я курил возле затухающего костра во дворе. Местное небо ночью очень красиво, если ночь безветренна и безоблачна. Непривычно яркие звёзды и, кажется, можешь достать их рукой, настолько они кажутся низкими. Осень подходит к концу, а это значит, что скоро грядут ночные заморозки и песчаные бури. Днём ещё может быть тепло, а вот ночи будут уже не такими, какими были…

Выбив из своего потрёпанного «калаша» шомпол, я ворочал им затухающие угольки от той скудной сгоревшей мебели, которую сожгли сегодня парни, пытаясь поджарить на открытом огне пристреленную курицу. Кураж и жажда отведать свежего мяса помешали здравому смыслу, так как жарить куриное мясо на горящих обломках лакированной домашней утвари было заранее пропащим делом. Такое мясо горчило и отдавало привкусом краски. Но изголодавшихся по вкусу нерафинированной еды бойцов это мало смущало. Неиспользованные в пищу остатки курицы догорали в этом же костре. Глядя на обгоревшую в костре голову убитой птицы, я невольно испытывал слабую тревогу.

«Какие-то бородатые черти петляют вокруг посёлка и сбрасывают СВУ нам на головы. И их всё ещё ищут. Интересно, а мы, в случае их полномасштабного нападения на наши дома, так же умело маскировались бы и вели подрывную деятельность, как они ведут её здесь с нами?»

— Русс…

Я обернулся на тихий голос, но никого не увидел.

— Русси…

Я задрал голову вверх, пытаясь увидеть дежурившего на посту бойца. Но никого не было видно и на фишке. Опустив голову, я увидел лежащий у моих ног медицинский жгут. Снова Шум оставил или кто на этот раз?

Тихие шаги за спиной заставили дёрнуться и развернуться. Из той части глубины двора, куда ходили бойцы из числа мусульман делать намаз, ко мне приближался силуэт невысокого роста. И по мере его приближения, я, обильно обливаясь потом, уже понимал, кто это. Неизменная полосатая футболка и светлые шортики, так неподходящие под ночной холод, высвечивали из тени на слабый свет остатков костра маленького мальчика.

— Русс, помоги… — просил мальчишка с грязным от пыли лицом, протягивая в мою сторону обрубок левой руки, из которой толчками наружу вытекала тёмная кровь.

На ощупь схватив жгут под ногами, чтобы наложить его на страшную рану, я таращил глаза, разглядывая свои руки. Они горели таким ярким огнём, будто их облили бензином и подожгли. Жгут в моих руках стал оплавляться и капать расплавленной резиной мне на берцы, источая вонь горелого каучука и явно различимую гарь человеческого мяса. Подошедший вплотную ко мне мальчишка протянул обрубок своей левой руки, из которой с хлюпаньем выбрасывалась кровь мне прямо в лицо.

— Русс! — недетским голосом закричал мальчик.

— Да заебал ты мычать уже! Просыпайся! — кричал мне в лицо Кусок.

То, что погибший от моей руки мальчишка мне снился, уже даже не удивляло.

— Давай, иди в дом, нехер тут валяться. Эх… Только за-срать всё и можете… — с этими словами Кусок выбил из своего «калаша» шомпол и стал сгребать в остатки костра мелкий бытовой мусор, среди которого виднелась голова недавно убитой и зажаренной на углях этого костра курицы.

Глава 24 Указательный палец Фемиды

Проснувшись на удивление рано и вполне отдохнувшим, я не спеша оделся и вышел во двор, где Кусок уже колдовал над газовой горелкой, негромко звеня посудой.

— Чай будешь? — предложил мне старшина. — Только заварил.

— Я бы кофейка выпил, — направляясь к кубовику, чтобы умыться и избавиться от остатков сна, ответил я, — кипяток есть?

— Да, есть, возьми в чайнике.

Умывшись, я присел на ящик, разминая сигарету и вдыхая аромат кофе в своей кружке.

— Гремлин ещё до рассвета сорвался куда-то, — как бы между прочим сказал Кусок.

— А чертей этих ещё не нашли, не знаешь?

— Вроде нет, я не в курсе.

Понемногу двор стал заполняться бойцами. Одни, фыркая и отплёвываясь, умывались у кубовика, другие доставали нехитрую снедь для завтрака, третьи направлялись в нужник. Шум выглядел немного свежее, чем накануне и уже с аппетитом что-то жевал, восполняя утраченный организмом резерв сил.

— Едут! — послышалось на фишке.

— Кто едет? — переспросил Ворон, задрав голову вверх.

— Ливанцы эти! Два пикапа! Опознавательные знаки те же, что и вчера.

Корвин с Гурамом, не сговариваясь, оставили свои дымящиеся кипятком кружки и направились в дом, на ходу доставая радиостанции. Послышались одиночные выстрелы, от звука которых многие стали бросать свои кружки и тарелки, чтобы скорее схватиться за оружие.

— Да не ссыте вы так! — снова послышалось с крыши. — Это они в воздух стреляют.

Двор наполнился раздражёнными возгласами неодобрения:

— Тьфу ты! Как дикари с охоты!

— Бля, я чай разлил!

— Вот же дебилы, я аж проснулся!

— Они что-то волокут за собой! — добавил Мэни с фишки.

— В смысле? Что волокут?

— Хер его знает! К одной из машин что-то привязано и волочится по земле. Пыль поднимается, мне плохо видно даже в бинокль!

— Может, пойдём, посмотрим? — несильно толкнул меня локтем Маслёнок.

— Я бы тоже посмотрел, — сказал Папай.

— И я, — отозвался Тагир.

Я посмотрел на Ворона, тот лишь пожал плечами, мол, как хотите. Взяв на всякий случай автоматы и набросив на себя разгрузки, мы вчетвером вышли из нашего двора, направляясь лёгкой трусцой в сторону расположения садыков. Бежать туда несколько кварталов, и по нарастающему гулу человеческих криков, мы безошибочно нашли направление.

На небольшой площадке почти в центре посёлка собралось немало народа. От разношерстности одежды слегка рябило в глазах, но толкучки не было. Пыльные пикапы стояли рядом, уже пустые. Весёлая тарабарщина со всех сторон давала понять что-то радостное только для тех, кто её понимал. И мы стали пробираться ближе к пикапам, чтобы самим понять причину такой радости. К одному из пикапов за ноги был привязан один из тех, кого отловили ливанцы. От волочения по грунтовой дороге и насыпи одежда захваченного боевика была разодрана в клочья. Но не это было для него самым болезненным. Связанные за спиной в плечах руки были стёрты по локтевые суставы и представляли собой рваные раны двух обрубков. На удивление, боевик был ещё жив, что и было поводом для радости окружающих. Один из шиитов с жёлтой повязкой на голове, под возгласы окружающих склонился над умирающим обрубком и одно за другим отрезал его уши. Повертев их в руках перед разбитым до синевы лицом игиловца, ливанец отшвырнул уже не вызывающие у него интерес уши под ноги ликующих садыков.

— Из первого ряда посмотреть хотел? — перекрикивая общий ор, донёсся до меня вопрос.

Я обернулся и увидел стоящих за моей спиной Борзого, Шума и Слима. Но не найдя, что ответить, повернулся к месту казни духа. Ливанец тем временем, пару раз увесисто ударив недобитка ботинком в голову, перевернул его на живот и схватил за волосы. Процесс обезглавливания был для меня уже не нов, хоть и заставлял пульс стучать в висках. Голова покатилась туда же, под ноги ликующей толпе, пинаемая из стороны в сторону. Только сейчас я заметил человека с видеокамерой в руках, снимающего казнь. На счастье, во время пробежки я натянул на лицо бафф и не снял его, когда мы оказались на этом месте. Быть запечатлённым при таком событии вряд ли кому-нибудь хотелось.

Пикап завёлся и уволок уже бездыханное тело в сторону выезда из посёлка, но толпа не расходилась. Из ближайшей постройки стали выволакивать, держа за волосы, ещё одного духа, пиная его ногами. Оператор с видеокамерой уже находился рядом с избивающими игиловца ливанцами. Вышел человек с седой бородой, который присев на корточки рядом с духом, стал что-то выкрикивать ему в лицо, то и дело, поднимая вверх свой указательный палец. Я даже не пытался вслушиваться из-за незнания языка. Но тон, с которым говорил седобородый, и конец предыдущего духа не предвещали для пленника ничего хорошего. Из двора того же дома вынесли железную клетку, похожую на ту, в которой перевозят на рынок домашнюю птицу или скот. Пинками загнали в тесную клетку пленного духа и перенесли её в центр перекрёстка. Подошедший с канистрой в руках шиит стал поливать клетку и сидящего в ней духа горючим, что заставило толпу отодвинуться подальше и немного поутихнуть. Человек с видеокамерой ходил вокруг клетки, запечатлевая каждый момент и не упуская из вида ни одной мелочи. Дальнейшую судьбу пленного было уже несложно предугадать.

— Хлеба и зрелищ захотелось? Своего мало?

Я обернулся на вопрос, уставившись на стоящего сзади меня Гремлина.

— Всем в расположение, сейчас же! — недовольно сказал он и, повернувшись, стал уходить в ту сторону, откуда мы только недавно сюда прибежали. Переглянувшись, мы всей своей толпой пошли следом за взводным. Через минуту до нас донёсся дикий крик казнённого, на который даже не хотелось оборачиваться.

— А зачем они так делают? — в никуда спросил бредущий по дороге Слим.

— Что делают? — переспросил Борзый.

— Не расстреливают, а именно вот так убивают?

— А ты не понял? — спросил я.

— Не-а…

— Ты камеру видел? — начал издалека Борзый.

— Ну, видел…

— А казнь в клетке тебе ничего не напомнила?

— Я видел такое уже где-то… В интернете. Игиловцы, кажется, кого-то так казнили.

— Правильно, и не один раз, — Борзый стал подводить Слима к ответу.

— Хочешь сказать, им же это видео и отправят? — спросил идущий рядом Тагир.

— Ты весьма догадлив, мой кавказский друг! — усмехнулся Борзый.

— А что, такой метод что-то изменит? Думаешь, бабуины будут меньше казнить после этого?

— Не факт, — ответил я, — но выкладывать в сеть видео казней своих пленных могут если и не перестать, то поубавить.

— Какое-то средневековье дремучее… — буркнул Слим.

— Я тебе другой пример приведу, — вмешался в разговор Папай, — ты что-нибудь слышал о похищении советских дипломатов в Бейруте в 1985 году?

— Нет, не припомню такого, — оживился Слим, — а что там было?

— Там похитили четверых сотрудников посольства СССР, — продолжал Папай, — одного сразу ранили, потом добили, других сфоткали с пистолетами у голов и показали это журналистам, угрожая убить дипломатов, если не будут выполнены их требования. Кстати сказать, это были такие же шииты из «Хезболлы», которых мы сейчас видели, и с ними вроде бы ещё палестинцы были. Какие-то требования выдвинули Москве, не помню уже какие, да и не суть. Суть в том, что резидентура КГБ в Бейруте довольно быстро вычислила того, кто руководил этим похищением, и из Москвы туда направилась группа наших «специалистов». Ими были похищены несколько ближайших родственников главы «Хезболлы», а вскоре один из них был найден у порога своего же дома с перерезанным горлом и с собственным отрезанным хуем во рту. При трупе была записка, в которой был указан перечень всех родственников главы «Хезболлы» с уверением, что и остальных ждёт та же участь, если похищенные советские дипломаты не будут немедленно освобождены.

— И что? — с искренним удивлением спросил Слим. Было видно, что он действительно не знал об этой истории.

— И всё, — с улыбкой закончил Папай, — на следующий день все дипломаты были уже в нашем посольстве. Так что, если способ работает, нехер изобретать велосипед.

— Офигеть… — переваривал услышанное Слим.

Пока мы возвращались, мы отстали от идущего впереди нас Гремлина и, зайдя на территорию нашего двора, застали момент, когда Гремлин отчитывал Ворона за нашу отлучку.

— Потенциальная угроза устранена, отошла только часть одного отделения, две трети взвода на позиции, наблюдение ведётся, — аргументировал Ворон своё решение нас отпустить, — в случае чего, они бы за пару минут были здесь. Из чего ты проблему делаешь?

— Мне плевать на твои доводы! — нарочито, чтобы все слышали, надрывался Гремлин. — Без моего личного разрешения никому никуда не отлучаться! Они и так с дыркой в башке, ещё и там насмотрятся пособий!

После недолгого выяснения отношений Гремлин собрал во дворе весь взвод. Мне казалось, что сейчас он устроит прилюдную выволочку, но я ошибся.

— На сегодняшнем совещании в штабе было принято решение о завтрашнем штурме одного укрепрайона неподалёку, — начал он деловито, — у захваченных наблюдателей добыли информацию, которая заинтересовала руководство.

— Не добыли, а выбили… — в полголоса тихо сказал Папай, стоящий рядом со мной.

— Судя по ней, недалеко находится объект, представляющий стратегический интерес. Задача в том, чтобы зачистить этот объект и изъять всё, что может представлять собой какие-либо вещественные доказательства возможных преступлений. Штурм будет осуществляться силами сводного взвода. Первое отделение нашего взвода освобождается от дежурства и готовится к завтрашнему маршу. Ещё одно отделение из третьего взвода прибудет к нам сюда вечером. Потеснитесь, чтобы расположиться тут всем вместе как-нибудь. Старшим назначается Корвин. Если вопросов нет, то занимайтесь своими делами и готовьтесь на завтрашний марш. Фишку сейчас сменит второе отделение взвода.

— Одно отделение третьего взвода, — потянул меня за рукав Шум, — уж не Камрад ли с нами пойдёт?

— Было бы здорово увидеться. Да и штурмовать с ним лучше будет. И плевать на этого ручного Корвина.

Вечером, когда уже смеркалось, в воротах появилась довольная физиономия Куницы:

— Всем по привету! — весело поздоровался он, войдя во двор с десятком бойцов. — Давно не виделись!

Общий гул приветствий и похлопываний заполнил двор. Последним вошёл Камрад, слабо улыбаясь и кивая на приветствия.

— А Борзый тут есть? — шаря глазами по двору, спросил Куница.

— Смотря, для чего он тебе… — ответил Борзый, стоя на пороге дома с кружкой чая. — Чего хотел-то?

— Я слышал, ты стрижёшь умело. Хотел попросить немного выстричь мне лишнее по бокам и побрить виски.

— На тропу войны собрался, Чингачгук? — с улыбкой спросил Борзый.

— А почему бы и нет, н-на? Повоюем, н-на, если больше некому, н-на!

Глава 25 Кровавый рассвет

— Вот здесь ливанцы взяли в плен наблюдателей с квадрокоптером, — тыча в карту пальцем, доводил информацию Корвин, — а вот здесь, по их словам, у них находится мобильный дозор из двух человек. Выставлен в сторону наиболее вероятного появления противника, то есть в нашу. Сменяются раз в четыре часа. Если не соврали, то от дозорных до нужного нам объекта метров двести.

Освещая фонарём большую карту прилегающей местности, Корвин водил по ней пальцем под пристальным взглядом Гремлина. Взводный не проверял подготовленность и не контролировал своего зама, он пристально следил за выражениями лиц бойцов, выискивая на них малейшую тень сомнения, неповиновения или возмущения. Однако все были максимально собраны и внимательно слушали Корвина, понимая, что такие разведданные могут не стоить и гроша, а могут и спасти чью-то жизнь одновременно.

— Что за объект-то? — спросил кто-то из отделения Камрада.

— Мы не знаем, — ответил Корвин, бегло взглянув на Гремлина, — от нас и требуется это выяснить. Сразу скажу, что то, что там находится, важно получить неповреждённым, так что работать будем без арты и полезем этим шайтанам прямо в пасть.

В пыльный КамАЗ загружались, каждый думая о своём. Утренний холод знобил ночной прохладой октября, да и выезд в три часа ночи не придавал бодрости. Уснуть в дороге не получалось ни у кого, кроме Выдры, готового спать везде и всегда, хоть стоя, хоть лёжа. Один за другим бойцы закуривали, выпуская дым в висящую в кузове КамАЗа пыль. Часа через полтора грузовик остановился. Попрыгав на землю, все потягивались и разминали спины от долгого и неудобного сидения.

— Формируем колонну, — негромко скомандовал Корвин, доставая карту, — отсюда идём пешком. Борзый и Папай — в головной дозор, Шум, Грешник и Маслёнок — вы замыкаете.

— Нахрена снайпер в головняке? — спросил Корвина Камрад.

— Чтобы раньше обнаружить духов в оптику… — начал объяснять своё решение замок.

— При таком освещении он в ПСО ничего не увидит. Обнаружить лежанку при свете мы и в бинокли можем, а вот стрельбу устраивать будет совсем нежелательно. Значит, придётся останавливаться и перенаправлять другого на передок.

— Что предлагаешь? — уже раздражаясь, спросил Корвин.

— Пусть в головняк идут Папай и два моих бойца с тепловизором, — Камрад кивнул головой в сторону своих бойцов, впереди которых стоял Куница, который после слов Камрада с готовностью сделал несколько шагов вперёд, подойдя к Корвину почти вплотную вместе со вторым бойцом.

— Тебя я знаю, как и твою репутацию, — сказал Корвин Кунице и, обратившись ко второму бойцу, спросил, — а ты кто такой, мать твою?

— Меня зовут Глуша, я сапёр третьего взвода, мать твою, — ни капли не смущаясь, в тон замку ответил боец.

Расчёт Камрада был верен. Духи, как и все люди, тоже любят поспать, но они не полные идиоты, чтобы оставлять подходы к своим позициям открытыми и доступными. Что может ожидать нашу группу на подходе к ним: ОЗМки, МОНки, «гирлянды»[30], растяжки или фугасы — не знал никто.

Быстрым шагом вся грядка двинулась в еле различимых очертаниях ландшафта. Ночь была безлунной, и звёзды были затянуты пеленой облаков. Минут через сорок колонна замерла, заняв круговую оборону. Радиостанции работали только с гарнитурами, так что мне, не имеющему ни того ни другого, не было известно, что стало причиной остановки, и ориентироваться приходилось только по движению находящихся впереди бойцов. Через десять минут колонна двинулась дальше, и скоро передо мной показалась и сама причина остановки. В неглубоко вырытом «секрете», среди разбросанного на затёртом матрасе тряпья, лежали два духа. Видимо, «головняк» застал их спящими и прирезал по-тихому, не дав опомниться и не создавая никакого шума. А уж в том, что Куница умеет мастерски орудовать холодняком, сомневаться не приходилось уже никому. Обезоруженные, со вскрытыми глотками, духи лежали в неестественных позах, разбросав руки. Чисто сработано, нечего сказать.

В начинающих сереть сумерках колонна двигалась дальше.

— Что-то не похоже на двести метров, — тихо сказал Маслёнок, — уже метров триста после фишки духов прошли, а никакого объекта так и не видно.

Возможно, Маслёнок уже начинал нервничать, ведь это был его первый выход здесь. Но никакого вида мандража он не подавал.

Наконец, перед небольшой возвышенностью колонна остановилась и стала накапливаться. Пока мы подходили, вся группа присела на корточки. Из-за торчащих камней вперёд осторожно выглядывали только Ворон, Корвин и Камрад, вглядываясь в ПНВ. Пригибаясь, ко всем подтянулся и наш замыкающий дозор.

— Ну, что там? — спросил Шум у Ворона.

— Пока ждём, — неопределённо ответил комод.

— Спят они тут все, что ли, — Ворон оторвался от наблюдения и повернулся ко всем, — никакого движения не видно. Вообще. Вижу пару схронов, обложенных булыжником, но есть там кто-то или нет, пока не ясно.

— Значит так, — тихо стал нарезать задачу Корвин, — от этого пригорка по склону вниз стоит наш объект, до него метров двести. Вокруг него вырыт фортификационный ров. Дувалов нет, так что роль ограждения выполняет насыпь земли из выкопанного рва по всему периметру. По правой стороне стоят четыре технические постройки, слева — какой-то барак.

— Насыпь, скорее всего, заминирована, прямые подходы к ней, наверное, тоже, — вслух размышлял Камрад, рассматривая территорию в бинокль.

— Дай мне ночник, — протянул руку Папай, обращаясь к Корвину.

Взяв у замка ПНВ и отойдя немного в сторону, Папай с Глушей что-то рассматривали и после недолгого обсуждения вернулись к группе.

— Метрах в ста сзади нас есть ров, мы его перепрыгивали, когда шли сюда, — стал объяснять свой план Глуша, — это арык от схода талой воды и дождей. Он уходит вперёд и влево от позиции духов. Можно разделиться, одна группа пойдёт по нему в обход, а вторая пойдёт отсюда.

— Арык могли тоже заминировать, — вставил Ворон.

— Должны были заминировать, — поправил его Папай, — поэтому, впереди группы должен идти сапёр. От левого края объекта до арыка метров сто. Если он будет достаточно глубоким, группа может выйти на позиции бабуинов достаточно близко.

— А если группу заметят, вторая группа со снайперами начнёт отстрел выглянувших из своих нор сусликов, — закончил мысль Камрад.

Корвин минуту подумал, посмотрел ещё раз в бинокль и решил:

— Тогда так и сделаем. Камрад, оставляй здесь своего снайпера и иди с остальными через арык. Если пройдёте незамеченными, то выходите к бараку и закрепляйтесь там. Если всё-таки нарвётесь на контакт, отвлекайте их на себя, а мы отсюда их покрошим и пойдём вперёд с этого направления.

Быстро разделившись, группа Камрада тихо ушла в сторону арыка за наши спины, оставив нашей группе своего снайпера. Перед отходом Камрад посмотрел на меня с Борзым и коротко кивнул, как бы прощаясь.

— Как тебя зовут? — спросил Корвин снайпера «тройки».

— Дося, — ответил довольно молодой парень и тут же с улыбкой добавил, — не спрашивайте почему, ладно? Просто фамилия созвучная.

— Хорошо, Дося, — продолжил Корвин, занимайте с Борзым позиции. Если будет контакт, высматривайте духов в схронах. Если обнаружите, работайте по ним, каждый по своему сектору. Борзый — справа к центру, ты — слева к центру. И своих на левом фланге не зацепи.

— Добро, — коротко кивнул Дося и пошёл к Борзому.

— Когда пойдём на прорыв, я побегу первым, — сказал Папай, — бегите за мной в одну линию, а если получится, то след в след. В случае контакта во время рывка залегать нельзя, пристрелят. И под ноги смотрите внимательнее.

Все согласились с этим, уповая на опыт сапёра и удачу.

Ожидание длилось, непомерно растягивая минуты и приближая рассвет. Казалось, что прошёл уже час с того момента, когда «тройка» ушла по арыку. Всё это время Борзый и Дося по очереди непрерывно следили за всем периметром объекта, пытаясь уловить хоть малейшее движение.

Лязгающий звук взрыва ударил по ушам неожиданно, заставив всех пригнуться. Борзый с Досей прильнули к винтовкам, Корвин уставился в бинокль, а все остальные осторожно выглядывая, смотрели на поднимающийся столб дыма и пыли между бараком и насыпью. Отдалённый клокот коротких очередей стал нарастать своей частотой. От звука выстрела из снайперской винтовки я дёрнулся, уже приготовившись к рывку.

— А они не пальцем деланные! — крикнул Борзый после выстрела, не отворачиваясь от ПСО. — На место прорыва почти не смотрят, нас высматривают по своему сектору!

Второй выстрел был уже из «плётки» Доси.

— За насыпью кто-то есть! Но мне их не видно!

— Блядь! От техничек к бараку чёрт бежит! Борзый, хуярьте его! — заорал Корвин, глядя в бинокль.

Оба снайпера стали стрелять с высокой частотой, пока бегущий по площадке дух не упал. Через несколько секунд место его падения взмыло вверх и в стороны вспышкой и клубами пыли, прогремев оглушающим взрывом и застилая всю территорию маленькой базы пыльной пеленой.

— Вперёд! — скомандовал Корвин, и вся группа устремилась вниз за Папаем, петляющим, как заяц в поле. Оббегая и перепрыгивая камни, группа бежала, стараясь за максимально короткое время покрыть расстояние от своего исходного рубежа до вырытого, отнюдь не вручную, рва. На бегу поглядывая вперёд, я отметил, что не встречал раньше подобные участки. Территория была не больше футбольного поля, но имела не овальную, а чёткую круглую форму. Технические постройки напоминали какие-то небольшие гофрированные ангары, а барак был добротно сложен из бетонных плит, не понятно как тут оказавшихся. Обозначенные Корвином двести метров оказались всеми тремя сотнями, и на последней трети отрезка я уже стал чувствовать свою шумную одышку, в очередной раз проклиная свою вредную привычку и заведомо ложно обещая себе бросить курить.

У самого рва, следом за залёгшим Папаем, залегла вся группа, скрытая от всей территории насыпью. Осторожно продвигаясь по-пластунски, Папай ввалился в ров и через минуту показался уже на насыпи, аккуратно щупая землю перед собой, тыча в неё ножом. За ним по одному, так же медленно, продвигалась вперёд вся группа. Пыль от последнего большого взрыва уже стала оседать, когда половина группы была на насыпи, сразу за которой, прямо перед нами, была видна пустая лежанка с матрасом, одеялами и каким-то хламом.

— Наверное, сразу после взрыва ушли, — предположил Папай и добавил, — когда пойдём, не приближайтесь к лежанке и не прикасайтесь ни к чему в ней.

Где-то впереди слышались крики на арабском языке, одиночные выстрелы и хлопок взрыва гранаты.

— А что это было? — спросил Папая Слим. — Что там так рвануло?

— Смертник там так рванул, — ответил Дося, пытаясь сориентироваться в ещё оседающей пыли, — к нашей второй группе бежал, за смертью храбрых и целками в раю.

Пыль почти рассеялась, когда из барака стали слышны выстрелы.

— Огонь по окнам барака! — приказал замок.

Лёжа на холодной глине, коловшей меня камнями в живот и ноги, я короткими очередями старался попасть в окно барака, из которого только недавно виднелись вспышки выстрелов. Неприцельно вылетевшие из окон барака две гранаты разорвались метрах в тридцати от него, не причинив никому никакого вреда. Но общее внимание привлёк появившийся из-за угла дальнего от нас ангара бульдозер с приваренными к кабине стальными листами. Утробно рыча, он выкатился на площадку между техническими постройками и бараком, по-видимому, собираясь прикрыть собой отход попавших под обстрел духов.

— Ты! — крикнул Корвин Выдре, увидев манёвры бульдозериста. — Как только этот хер приблизится к бараку, лупи кумулятивом прямо ему в кабину! А ты! — Корвин хлопнул по спине Слима с пулемётом в руках. — После хлопка РПГ начинай работать короткими очередями по дверному проёму барака. Поняли?

Оба бойца закивали, приготовившись. Расчёт Корвина оказался верным. Как только бульдозер остановился в паре метров от входа в барак, развернув ковш в нашу сторону, к нему устремилась реактивная струя, неся перед собой кумулятивную гранату. Прошив стальной лист дополнительной защиты и взорвавшись внутри кабины, заряд РПГ посёк всё вокруг снопом искр и осколков, оставив после себя только небольшое облако дыма и пыли. Было видно, как нескольких духов, собравшихся на спасительный рывок из барака, снесло ударной волной и разбросало их тела у входа. Короткие очереди пулемёта не давали оставшимся в бараке даже приблизиться к выходу из него, как и встать уже упавшим.

— Стой! Прекрати стрельбу! — стал хлопать по спине Слима Корвин, заметив приближающихся к бараку со стороны рва бойцов. — Слим, держи выход из барака на контроле! Остальные, слева и справа по внутреннему периметру — на зачистку! Пошли!

Оставив Корвина у исходного рубежа с Филом и снайперами, мы перебежками стали расходиться влево и вправо. Я, сменив магазин, двигался вперёд и по диагонали влево, удерживая на контроле окно барака, готовый в любой момент залечь и лупить в него при первом же выстреле оттуда. Слим, двигаясь чуть сзади меня, остановился и занял позицию за бетонным блоком в паре десятков метров от барака, напротив входа.

Глава 26 Поздно менять привычки

Обогнув по дуге внутренний периметр, и не встретив никакого сопротивления, Ворон, я, Маслёнок и Шум добрались до задней стены барака, встретив там залёгшую группу Камрада.

— Видали, как рвануло? — крикнул кто-то из бойцов «тройки».

— Ещё бы! — ответил Шум за всех. — Было бы неприятно собирать ваши кишки в пакеты, если бы марксманы[31] его не сняли!

— Вход кто-то держит? — спросил Камрад.

Ответить никто из нас не успел. На правом фланге ухнул взрыв, подняв за техническими постройками клубы пыли, после чего послышалось несколько коротких очередей.

— Да, там Слим с ПК фишку рубит! — крикнул Камраду немного оглушенный Маслёнок.

— Добро! — кивнул Камрад. — Ворон, нужен второй номер для Куницы за подарками!

— Какими подарками? — не понял Шум.

— День рождения у меня сегодня! — оскалился в улыбке язычник.

— О, поздравляю! — улыбнулся Шум. — И сколько стукнуло?

— Нисколько, — меланхолично ответил Куница, — только жить начал.

За постройками на правом фланге послышались два одиночных выстрела.

— Он на противопехотку наступил, когда мы из арыка сюда вышли, а она не сработала. Вот он и радуется… — пояснил Камрад.

— Потому, что нехер было передо мной выбегать, — буркнул Глуша, — в арыке и себя и других бы на тот свет отправил.

Как оказалось, во время движения группы Камрада по естественному рву, Глуша успел обезвредить две растяжки с фугасами и нашёл одну «гирлянду». Было непривычно общаться во время штурма, но кроме наших голосов и завываний бабуинов за стеной барака, других звуков уже не было слышно.

— Да чё вы вскинулись, нет там уже никого! — сказал Куница, обращаясь к бойцам в хвосте группы, держащих на контроле арык в своём тылу и пространство за задней стеной барака.

— Так, ты к ним не лезь! — оборвал его Камрад. — Я сказал контролировать секторы, пусть их и контролируют.

— Ну, тогда я пошёл. Кто со мной? — усмехнулся Куница, но, посмотрев на Маслёнка, вдруг остановился. — Может вместе? Тебя как звать, дружище?

— Маслёнок, — непонимающе ответил боец.

— Как и мне, родившемуся сегодня заново, — продолжал Куница, — я предлагаю тебе пойти вместе, чтобы нарезать праздничный торт.

Маслёнок вопросительно посмотрел на Ворона, который утвердительно кивнул ему в ответ. Все, и я в том числе, уставились на Куницу и Маслёнка. Только тогда я увидел, что за берцем Маслёнка тянулась стальная проволока, зацепившаяся за его шнурки. Маслёнок, которому Куница указал на неожиданную находку, стал тянуть проволоку к себе. На её конце висело кольцо с чекой от гранаты. Ошарашенный таким везением, боец смотрел то на чеку, то на нас, то на исходный рубеж, от которого мы сюда прибежали. Группу, ушедшую по правому флангу, так и не было видно и слышно.

— Идём, — кивнул Маслёнок.

— Держите окна! — крикнул Камрад.

Удерживая оконные проёмы под прицелом, мы наблюдали, как Маслёнок с Куницей двигались на полусогнутых ногах вдоль стены. Остановившись под оконными проёмами, расположенными довольно высоко, вокруг которых бетон был изрядно выщерблен нашей стрельбой, они достали каждый по гранате. Почти одновременно вырвав чеку, они посмотрели друг на друга и после кивка Куницы головой, бросили «эфки» внутрь барака, присев и открыв рот. Всё, как учили. Послышалась возня и громкие возгласы на арабском языке, которые заглушил пулемёт Слима, отсекая от выхода из постройки нежелающих умереть так просто. Взрыв метнул из окон и входа волны пыли, а крики внутри барака перешли на вопли.

Снова достав по гранате, оба бойца встали под окнами и, метнув в них «эфки», присели в ожидании взрыва. Почти одновременный хлопок снова выдохнул из окон клубы серой пыли и чёрного дыма. Махнув рукой Слиму, чтобы прикрывал, но не зацепил, Куница с Маслёнком двинулись в барак. Несколько коротких очередей и трёхэтажный мат — это всё, что было слышно нам, оставшимся снаружи. Через несколько минут послышался голос Маслёнка:

— Чисто! Мы выхолим!

Выйдя обратно к нам, Маслёнок нёс в руках большую охапку белых пластмассовых касок, наподобие тех, которые носят строители, и два АКМСа.

— Смотрите, что я там нашёл! — бросив каски и оружие под ноги, сказал он, — Они тут что, нефть искали?

— Очень в этом сомневаюсь… — протянул Камрад. — А Куница где?

— Ещё там… — скривившись, кивнул головой Маслёнок в сторону входа в барак, разглядывая свои руки, испачканные в крови.

Со стороны технических построек показались Мэни, Выдра, Хохол и Тагир. Лёгкой трусцой они бежали к нам, удерживая автоматы наготове и вертя головами во все стороны.

— Ворон, мы до Корвина докричаться не можем! — выпалил Тагир, подбегая. — У нас один «двести»!

— Кто? — Ворон схватился за свою радиостанцию.

— Мага… — ответил Хохол.

Безуспешно пытаясь связаться с Корвином, раздражённый Ворон спросил Тагира:

— А Папай где?

— Остался там, с телом Маги. Двоих духов мы завалили, все остальные убежали. Там за этими домиками отвал был, за которым машина стояла. На ней они и ушли.

— Борзый! Борзый! Ворону на связь! — Ворон попробовал найти замка другим путём.

— На связи! — ответила радиостанция.

— Корвин рядом?!

— Да, недалеко. Но он сейчас на связи по другому каналу, пока не может говорить!

— Когда закончит, подходите! — со злостью сказал Ворон и спрятал радиостанцию в подсумок.

Пока проходил этот разговор, несколько бойцов из группы Камрада заглянули в барак. Подошёл туда и я, понимая, что штурм, как таковой окончен, даже не начавшись. На деревянном ящике сидел Куница. Разложив на ящике полтора десятка отрезанных ушей, он ножом проделывал в каждом из них грубое отверстие и нанизывал их на кусок проволоки, делая таким образом подобие ожерелья. Кто-то из молодняка «тройки», то ли от вида запчастей в руках Куницы, то ли от запаха свежего ливера, закрыл рот ладонью и поспешно выбежал из барака, громко опустошая желудок. Разбросанные вповалку обезображенные и окровавленные тела дополняли открывшуюся картину. Заметив у двоих ближайших ко мне трупов глубоко вскрытые глотки, я спросил Куницу, кивая в их сторону:

— Что, сильно сопротивлялись?

— Да не особо… — совершенно спокойно ответил язычник с таким видом, как будто бы он зашивал дырявый носок. — Лично я вообще сомневаюсь, что они были вояками.

— А кем тогда?

— А хер их знает.

Оставив Куницу в его прострации, я вышел из барака, шлёпая по полу берцами, прилипающими к нему от разлившейся крови. Скоро здесь будет невыносимая вонь и полчища мух, от которых, как мне кажется, тут нет спасения даже зимой.

«Лишь бы у него крыша не поехала, — подумал я, выходя на воздух, — а кто это и кем были эти огрызки — плевать».

— Пойдём, — несильно толкнул меня в плечо Камрад, — вашего командующего так и не видно, а дело нужно закончить.

К этому времени к нам уже подтянулся и Папай, не особо желающий отвечать на вопросы о гибели Маги, которые сыпались на него со всех сторон. Собрав всех, Камрад стал нарезать задачу:

— Ворон, возьми Глушу и всех бойцов, выставь боевое охранение периметра. Важные места определи ты, а безопасность этих мест пусть определяет Глуша. Папай, я и Грешник идём вскрывать технички. Всем ясно?

— Я не понял, а почему ты тут командуешь? Ты кто для этого вообще такой? — возмутился Выдра.

— Мы можем вообще нихуя не делать и тупо ждать вашего замка, — с безразличием ответил Камрад, — но ты уверен, что духи не соберутся и в контратаку не полезут? У вас… Наш боец погиб, а где ваш командир?

Ответить Выдре было нечего. Необходимость закрепиться и обеспечить безопасность понимал каждый, но такое нарушение субординации не давало Выдре согласиться с очевидным. Не дожидаясь его ответа, все стали расходиться по намеченным Камрадом местам. Двигаясь к техничкам, я на ходу оценил размер воронки, оставшейся от взрыва смертника. Она впечатляла, как и возможные жертвы с нашей стороны, если бы он добежал и «аллахакбарнулся» ближе к группе. От мысли, что мне не видно никаких ошмётков или даже тапок, оставшихся от духа, моё лицо почему-то растянулось в улыбке, которую я еле сдерживал, чтобы не заржать.

Подойдя к техничкам, обшитым гофрированным оцинкованным железом, я вспоминал Магу, ушедшего вслед за своим земляком:

«Ещё минус один. Покатались пацаны на крутой тачке по сочинскому серпантину. Тёлки, кальян, зависть сородичей и сверстников, рассказы о мужестве и смелости под хорошее кабардинское вино. Да, уж… Эх… Мага… Ваха… Стоп! Каски! Белые каски! Постоянно что-то о них слышно, то по телеку, то в интернете. Они вечно какую-то чушь снимают и впаривают за реальность свои дешёвые постановки на этой территории…»

Неказистые на первый взгляд постройки оказались довольно основательными. При своих малых размерах у них был виден фундамент и приваренные по всем сторонам металлические уголки. Три постройки оказались вовсе не запертыми, но Папай осмотрел их максимально придирчиво на предмет возможного минирования. Один был забит консервами, макаронами и сухими пайками. Во втором стояли двадцатилитровые пластиковые бутыли с питьевой водой. Третий вообще оказался пустым. С замком четвёртого пришлось повозиться, так как была нужна осторожность, а не грубая сила. Пыхтя с Папаем над деликатным взломом, я не услышал, как к нам подошёл Куница, обратившийся к Камраду:

— У нас тут гости, командир. Чем помочь?

Все обернулись и увидели приближающихся Корвина, Фила, Борзого и Досю. Корвин вертел головой по сторонам и зло сверкал глазами:

— Отставить! — крикнул он. — Прекратить ломать дверь!

— Ух, ты ж, ёпт! — с сарказмом сказал Куница. — А он у вас строгий!

Подошедший Корвин сверлил взглядом Камрада:

— Кто разрешил самоуправство?! Кто тебя тут старшим назначил?!

— Ты слюни-то подбери, — как можно спокойнее ответил Камрад, — не рви глотку, пупок развяжется.

— Ты мне поговори ещё тут! Забыл, как с должности слетел?! Хочешь, чтобы тебя вообще до бойца понизили?! — не унимался Корвин.

В этот момент в замке двери что-то хрустнуло и дверь, выдавливаемая мной и Папаем наружу, с гулким звуком открылась, упираемая в заранее подставленную ногу Камрада. Не обращая никакого внимания на вопли Корвина, Папай осмотрел образованную щель со всех сторон и осторожно потянул дверь на себя. Осмотрев всё внутри вокруг двери, он сказал:

— Чисто, можно.

— Комод, ты не охуел?! — Корвин схватил Камрада за рукав горки, не давая тому войти внутрь. — Я с кем разговариваю?!

Быстрым ударом кулака сверху вниз по руке Корвина, Камрад сбил её со своего рукава и, схватив замка за грудки, с силой впечатал его в гофрированный лист обшивки, отчего раздался громкий и глухой гул.

— Слышь, ты, как там тебя… — прошипел взбешённый Камрад в лицо обалдевшему Корвину. — Ты где, пидор, ныкался всё это время, а? Объект нами захвачен, один твой боец погиб, а тебя найти и позвать никто не может.

— Я с командованием разговаривал! — хватался за стальную хватку Камрада Корвин, пытаясь разжать его руки и сохранить резко падающее достоинство.

— И много наговорил? — не сбавляя напора, снова спросил Камрад. — Людьми кто командовать и управлять должен был?

Отпустив Корвина, Камрад стоял перед ним, глядя прямо ему в глаза и, казалось, готовый в любой момент дать замку в морду.

— Запрещено вскрывать любые хранилища, — поправляя одежду, уже спокойнее выдавил Корвин, — и ещё нужно срочно передать пленных военным.

Все прыснули от смеха после последних слов. Ничего не понимающий Корвин переводил взгляд с одного бойца на другого, пока не остановился на Кунице.

— Боец… — начал он.

— Я тебя очень внимательно слушаю, — немного приподняв импровизированное ожерелье из ушей с шеи до уровня своего лица, и сделав язвительное ударение на слово «очень», с улыбкой ответил Куница.

Корвин хлопал глазами, разглядывая языческий трофей, переводя взгляд от одного отрезанного уха к другому.

— Шестнадцать штук, — сказал Куница, уточняя, — восемь обезьян.

— Вы ответите за это! — снова стал переходить на крик Корвин. — Вы нарушили приказ!

— Какой приказ? — удивлённо спросил Камрад. — От тебя никаких приказов не было. Ты вообще на связь не выходил во время активной фазы. Два десятка человек это подтвердить могут. Ты об этом хочешь с СБшником поговорить?

— Нет, — багровея, ответил замок, — о том, что вы самовольно и незаконно убили пленных. Эти люди могли дать важную информацию.

— Люди, говоришь… — Камрад схватил Корвина за рукав формы и потянул ближе к только что вскрытой двери. — Смотри, сука! Внимательно смотри!

— Что это? — спросил Корвин, рассматривая аккуратно лежащие стопки с картонными коробками исписанной бумаги, затянутые в полиэтиленовую плёнку видеокамеры и новенькие, ещё в полиэтиленовой упаковке, белые пластиковые контейнеры с надписью: «HUMAN ORGAN for transplant»[32].

— А на что это похоже? — окончательно успокоившись, спросил Камрад и продолжил: — Ты можешь сколько угодно и кому угодно жаловаться. Но после сегодняшнего дня, как только ты это сделаешь, ходи и оглядывайся.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, ну что ты, как ты мог такое подумать… — улыбнувшись уголком рта, ответил Камрад. — Просто жизнь — очень непредсказуемая штука. Особенно здесь.

— Камрад! — послышался за спиной голос Ворона. — Мы людей почти расставили, но, похоже, смысла в этом уже нет. На нас идёт песчаная буря.

— Далеко? — уточнил Камрад, не отводя взгляда от рассматривающего контейнеры Корвина.

— Минут сорок-час, — почти не задумываясь, ответил Ворон.

— Сколько у нас времени до приезда военных? — спросил Камрад уже Корвина.

— Часа три.

— Хорошо, — Камрад махнул рукой Ворону, — собери всех, кого расставил в барак. Трупы оттуда пусть в арык выбросят, их там буря как раз песком занесёт.

— Чьи трупы? — задал глупый вопрос замок.

— Иди, командуй, командир, — улыбнулся ему Камрад, — заодно и увидишь.

Глава 27 Песок на зубах

Ветер нарастал, как перед дождём. Собранные в бараке бойцы, после избавления от трупов, занимались блокировкой оконных проёмов и всех щелей, до которых могли дотянуться. Четверо бойцов, назначенных из взвода «тройки», остались снаружи, по периметру барака. Им не позавидуешь, но духи умудрялись атаковать даже во время песчаных бурь, и эту превентивную меру безопасности кто-то всё равно должен был осуществлять.

— Шевелитесь, скоро начнётся! — подгонял всех Ворон, утрамбовывая одеяло в щель под дверью.

Окна заложили матрасами и тряпичным хламом, найденным внутри. Трупы не пролежали здесь и часа, но их запах уже наполнил помещение. При свете фонариков все суетились, так как большинство ещё ни разу не сталкивались с песчаной бурей и понятия не имели, на что это похоже.

— Укутывайте лица и надевайте очки, у кого они есть! — выкрикнул Борзый, повязывая свой шемаг[33] на бедуинский манер. Хохол, Тагир и Слим, не имеющие ничего подходящего, разрезали найденное одеяло и с отвращением укутывали головы тряпьём, явно не озонирующим свежестью. Я же натянул на лицо бафф, очки и надел капюшон, затянув на нём шнурок.

Труп Маги лежал у входной двери, накрытый одеялом, его автомат с посечёнными от взрыва цевьём и прикладом лежал рядом. Чего не отнять у арабов, так это их маниакальную привычку иметь у себя десятки матрасов и одеял. Жрать будет нечего, жопу вытереть будет нечем, но гора из матрасов и одеял с набором чашек и кружек на каждую душу населения будут в избытке. Как знать, может это как-то компенсирует им нехватку общего антуража привычных для нас бытовых вещей.

Гул ветра, иногда переходящий на свист, был похож на завывания зимней вьюги. Как мы ни старались, в бараке находились щели между блоками, через которые песок и пыль уже проникали внутрь и начинали скрипеть на зубах, попадая в рот и глаза, даже через плотно прилегающую к лицу ткань. Передвинув к середине какие-то ящики и забросав испачканный кровью пол матрасами и одеялами, все расселись кольцом вокруг нескольких стоящих на полу фонариков, светящих в потолок. Чуть ли не каждую минуту то один, то другой боец или протирал наружную часть очков или сплёвывал пыльную слюну. От висевшего в воздухе облака пыли лучи света были видны каждый по отдельности, сливаясь в один поток и рассеиваясь под потолком.

— И сколько эта херня может длиться? — спросил кто-то из «тройки».

— Сколько ей вздумается, — ответил Ворон, даже не повернув голову в сторону спросившего, — может час, а может и полдня. В любом случае, пока ветер не стихнет, и песчаное облако не пройдёт дальше, на открытом воздухе нам делать нечего.

— Знал бы, что так застрянем, карты бы с собой взял, — буркнул Шум. Он, как и я, закрыл лицо баффом и очками, и по плотно облегающей его лицо ткани было видно, что он скалится.

Никто не смотрел в сторону тела Маги, будто специально отводя глаза от угла, в котором оно лежало. Адреналиновый раж прошёл, хотелось посидеть спокойно, может даже подремать.

— Пить хочется, — сказал Слим, — а я свою воду где-то проебал. У кого есть?

— Возьми, — Шум протянул ему свою полторашку, — в следующий раз затяни бутылку в сумке сброса шнурком. Или флягу себе намути.

Как ни странно, но, сидя в заляпанном кровью помещении, мне захотелось жрать. Не перекусить, а именно жрать. Будто прочитав мои мысли, кто-то из «тройки» выдал:

— Нужно было из того склада пару ящиков сухих пайков и воду взять…

— Идея так себе, — возразил Ворон, — нормально поесть без песка во рту всё равно не смогли бы. Или потом бы кирпичами срали.

— Никто ничего из тех складов не возьмёт! — вклинился в дискуссию Корвин. — Разграбления и мародёрства не будет! Этот объект будет передан военным в том виде, в каком он и был!

— Ну и нудный же ты, командир… Как сто подвалов… — растягивая слова, сказал Куница. — Как тебя только замком назначили? Или именно поэтому ты им и стал?

— С тобой разговор ещё впереди! — Корвин снова стал заводиться. — Вот именно из-за таких как ты, нас и будут все помнить и клеймить, как головорезов и наёмников!

— А ты хотел бы, чтобы нас знали, как обосранное стадо? Толерантность, равенство и братство, да? — Куница, казалось, ловил кайф от того, что так быстро выводил из себя замка. — Ты мне ещё про права человека тут расскажи и про беспристрастное отношение к пленным.

— Да, расскажу! Нельзя так как ты, всех направо и налево кромсать!

— Идеалы миролюбивы, но история жестока. И из-за таких правозащитных говноедов как ты, вся эта пиздота и распространяется по миру. На Европу посмотри, что от неё осталось? Её все эти голожопые чуханы раком поставили и ебут. Если не будем этих пидоров хуярить здесь, то они будут хуярить нас, только уже у нас дома.

— Ещё скажи, что будешь мочить их в сортирах! — съязвил Корвин.

— Да, представь себе, буду! — с вызовом в голосе ответил Куница. — Я не ватник и не единоросс, если ты это имел в виду, но эту джихадистскую падаль буду зубами рвать!

— Ну ладно-ладно, ты чего завёлся-то? — попытался остудить Куницу Шум, протягивая ему свою бутылку с водой. — На вот, попей.

— А насчёт наёмников, лучше не смеши, — немного спокойнее сказал Куница, взяв пластиковую бутылку в руку, — посмотри вокруг на тех, кто тебя окружает. И сам себя спроси, какого хера ты тут делаешь?

Все вокруг, кто до этого негромко разговаривал по своим темам, замолчали, слушая перепалку бойца и замкомвзвода.

— Кстати, — стараясь увести разговор на другую тему, спросил Шум Куницу, — а ты сюда для чего приехал? Заработать, повоевать или из своих сувениров Франкенштейна собрать?

Куница снял с шеи проволоку с ушами духов и, обернувшись, швырнул «ожерелье» в дальний тёмный угол барака. Потом достал сигарету, закурил и ответил:

— Мне было четырнадцать. Я балбесничал и от всей души мотал нервы своим родителям, как, наверное, большинство всех подростков. Как-то я сильно поругался с матерью. Она меня отчитывала за то, что я с начала учебного года ещё ни разу не был в школе, хотя была уже вторая неделя сентября, за то, что отказывался помогать ей по дому и за то, что не хотел нянчиться с младшей сестрой. Ей тогда было всего два года. Я психанул, оделся и вышел из квартиры, отправившись к корешу на хату. Там мы с ним до поздней ночи курили всякую дрянь и бухали. В пять часов утра мой дом взорвали. Я был настолько пьян, что очухался только к обеду. Мобильников в то время ещё не было у всех, как сейчас. Если бы отец не работал в тот день в ночную смену, то я потерял бы полностью всю семью. Так что… — Куница закурил вторую сигарету. — Так что никакой терпимости к этим «алла-хакбаровцам» у меня не будет.

— Это ты о «Каширке» в девяносто девятом? — спросил Борзый.

Вместо ответа Куница только кивнул.

— Не могу сказать, что меня не тронул твой рассказ. Это многое объясняет, но не оправдывает, — сказал Корвин.

— Я и не оправдывался. До тех, кто это сделал, я уже не дотянусь. Но тем, кто такое же дерьмо в своей башке вынашивает, я эту башку отрежу нахуй. Мой вклад в понижение поголовья этих чертей минимален. Но пока не разразилась глобальная мировая война, я оттягиваю их проникновение в мою страну как могу.

— А ты считаешь, что может начаться глобальная война? Типа, Третья Мировая? — спросил Камрад.

— Я в этом уверен, — ответил Куница, раздавливая берцем окурок, — Россию усиленно в неё втягивают.

— А тут разве у нас не война? — спросил кто-то из бойцов «тройки».

— Тут херня по сравнению с тем, что будет. Когда зацепимся с пиндосами и НАТО, вот тогда будет жопа. Кроме них ещё и свои будут страну изнутри убивать, как это обычно и бывает. Банды будут орудовать и всякие выживальщики-сталкеры.

— А что плохого в сталкерах? — подал голос Выдра.

— То, что они будут вести себя как падальщики, — не задумываясь, ответил Куница, — они не примкнут ни к партизанскому движению, ни к регулярной армии.

— Да, я бы не примкнул, я был бы сам по себе, — со слабо уловимым возмущением продолжал Выдра, — но при чём тут падальщик?

— Выдра, где твои очки? — спросил Ворон.

— Проебал на прошлом штурме, — щуря глаза, ответил Выдра.

— При том, что прятался бы и от своих, и от чужих, — ответил Куница на вопрос Выдры, — нападал бы только из-за угла, в спину, чаще всего на тех, кто слабее. Беззащитную бабу трахнуть, деда какого-нибудь пристрелить за пачку сигарет, ограбить магазин или склад. Ты же об этом думаешь, да?

— Ну, не прям так… — Выдра отвёл взгляд. — Но выживал бы как мог и заботился бы только о себе.

— Вот-вот, — усмехнулся Куница, — а заботился бы только так, как я и сказал!

— Если так и произойдёт, то каждый будет сам за себя, и нечего мне о единстве народа в трудную минуту мораль читать! — Выдра обижено сплюнул себе под ноги.

— Восемьдесят пятый… Лучше заткнись… — тихо, но так, что услышали все, сквозь зубы сказал Камрад.

— Не смей меня так называть! — взорвался Выдра. — Не смей, слышишь?!

— А почему восемьдесят пятый? — оживился Борзый.

— Не смей! — прошипел Выдра, опустив руку на автомат, испепеляя взглядом Камрада.

— Эй, а ну, успокоились все! — Корвин обалдело смотрел на Выдру. — Боец, ты в контейнере остыть хочешь?! Разошлись по углам и не прикасаться к оружию, ясно?!

— Знаешь, парень, — весело сказал Выдре Куница, — ты прям мои жизненные ценности сегодня изменил.

— Это чем же? — Выдру едва не трясло от злости.

— До сегодняшнего дня у меня была мечта — переспать с Моникой Беллуччи. Теперь же, узнав тебя поближе, мне очень хочется узнать, какой смертью ты умрёшь.

— Да уж как-нибудь получше твоей! — выпалил Выдра. — И не факт, что ты раньше меня не сдохнешь!

— Может и так. Только я умру как воин. А ты… — Куница снова достал пачку сигарет, собираясь закурить. — Ты необычный человек, Выдра. Поэтому ты умрёшь необычной смертью.

— Вам не кажется, что на улице стало потише? — спросил всех Папай.

Действительно, в пылу спора никто не заметил переставший завывать ветер. Осторожно приоткрыв дверь, Папай выглянул в щель на улицу и сказал:

— Так и есть, буря прошла. Нас, видимо, только её краем зацепило.

— Кто занимался расстановкой круговой обороны перед бурей? — спросил Корвин.

— Я с сапёром «тройки», — ответил Ворон.

— Бери всех и расставляй их снова. Ждём военных, сдаём им объект и уходим отсюда. Давайте, все по местам.

Глава 28 Чужая слава

Военные из десятка тентованных КамАЗов быстро выгружались и строились по группам. Две большие группы побежали в нашу сторону, ещё две — вокруг насыпи, вдоль наружного периметра. Взрывотехники с собаками не спеша расходились в разные стороны, каждый в свой сектор. Ещё несколько бойцов выгружали из грузовиков большие деревянные ящики.

— Многовато для такой дыры, не находишь? — щурясь от вновь показавшегося солнца, спросил меня Шум.

— Видимо то, что мы нашли в тех сараях, очень их заинтересовало, — ответил я, наблюдая тот хаос, в котором носились военные от барака к складам и обратно, одновременно сменяя нас на выставленных постах. Бегущие к нам с Шумом три бойца в форме и бронезащите розово-песочного оттенка, скорее всего должны были нас сменить. Подбежав, один из них с лычками сержанта, выдохнул:

— Мужики, мы вас менять! Ваш старший ждёт вас возле наших КамАЗов!

— Давно хотел спросить, — хитро улыбаясь, спросил Шум, глядя на запыхавшихся солдат, по лицам и шеям которых градом стекал пот, — почему у вас форма такого уебанского цвета?

Сержант замер, потом обернулся на двух своих товарищей и, отдышавшись, ответил:

— Кое-кто наверху посчитал, что в такой форме мы меньше заметны на фоне местного пейзажа. А ещё говорят, в ней не так жарко на солнце, как в обычной.

— Во-во, я смотрю, ты в ней прям замёрз! — смеясь, хлопнул сержанта по плечу Шум. — Ладно, держите себя в тапках, пацаны.

— Что? — не понял один из солдат.

— Берегите себя, говорю! — уже отходя от них, улыбнулся Шум. — Медали все не забирайте, нам хоть парочку оставьте!

По уже протоптанным после песчаной вьюги тропинкам, с разных концов лагеря сходились бойцы обоих взводов, собираясь у прибывших грузовиков. Стоя на капоте головной машины и глядя в бинокль, скалился в улыбке Борзый.

— Братуха, ты там на ближайшем пляже голых тёлок рассматриваешь, что ли? — крикнул Борзому Папай. — Чего довольный такой?

— Да замка нашего ебут, — не переставая улыбаться, ответил Борзый, — и хорошо так ебут, страстно, аж перья летят.

Но уже через секунду, убрав улыбку и опустив бинокль, он добавил:

— И нашего Магу солдатики сюда несут. Идём принимать.

— А кто там Корвина так и за что? — спросил Шум.

— Хер его знает. Но подозреваю, что за жмуров в арыке.

— Какие мы нежные… — пыхтя сигаретой, фыркнул Куница. — духов покоцаных им жаль стало.

— Плевать им на то, что ты их без запчастей оставил, — пояснил Камрад, — они им живые нужны были. Чтобы всё рассказать о тех контейнерах для перевозки и документах на складах.

Встретив у КамАЗа четверых солдат, несущих носилки с телом Маги, я, Папай, Шум и Борзый взяли носилки из их рук и отнесли тело в нутро грузовика. Появившийся внезапно, как чёрт из табакерки Корвин, стал орать на всех с пунцовым лицом:

— Какого хуя вы тут расселись?! Всем быстро грузиться! Никому не светиться сейчас!

— Ты сегодня уже заебал своим криком, — не выдержал Ворон, — нормально разговаривать совсем разучился?

— Всем погрузиться в грузовик… — сквозь зубы процедил Корвин, глядя Ворону прямо в глаза. — Никому не выходить, за бортом не светиться.

— Не светиться перед кем? — не понимая, спросил Слим, но всё же полез в кузов.

Визуально пересчитав всех и убедившись, что обе группы на месте, Корвин последним залез в кузов и опустил за собой задний полог тента.

— Корвин, сдохнем же от жары… — начал кто-то в темноте кузова.

— Тихо… — оборвал его замок. — Никому не кричать и не показывать, что здесь кто-то есть.

За бортом послышался топот ног и звук двигателей приближающихся автомобилей.

— Третье отделение слева, четвёртое — справа! — послышалась команда поставленным армейским голосом. — Двигаться неразрывно!

— Да что там за хуйня творится? — не выдержал Шум, тихо поворачиваясь к бронированной стенке борта.

Достав нож, он потянулся вверх. Туда, где заканчивался стальной лист бронезащиты борта и начиналась свободная ткань брезента. Медленно воткнув нож в брезент, он повёл им чуть в сторону, разрезав пропитанную огнеупорным и водоотталкивающим составами ткань сантиметров на десять. Убрав нож и осторожно раздвинув края разреза, Шум прошептал, прильнув глазом к вырезу:

— Ух, ты ж!..

— Кто там? — спросил я.

— Да журналюги припёрлись, целых два пикапа. Сейчас броню и каски на себя напяливают… — комментировал происходящее в двух шагах от нас Шум. — Камеры достают…

— Какие хоть телеканалы? — спросил кто-то из «тройки».

— А тебе не похуй? — ответил Куница.

Задний полог брезента отодвинулся, и в проёме появилась голова солдата в каске. Тихим голосом голова сказала Корвину:

— Мне приказано отвезти вашу группу в ПВД.

— Хорошо, — негромко ответил замок.

— Когда немного отъедем, я приторможу, чтобы Вы в кабину пересели, мне дорогу показать нужно.

После утвердительного кивка Корвина голова скрылась. Минут через десять после начала движения, КамАЗ остановился, и замок спрыгнул с борта на землю.

— Ворон, ты старший! — крикнул замок.

Полог сразу же завязали под потолком. После хлопка двери кабины грузовик дёрнулся и поехал дальше, увозя нас в посёлок.

— Я шо-то не пойняв, навищо воны вси понайихалы? — задал вопрос ко всем Хохол.

— Так это… — Камрад запнулся и посмотрел на меня. Потом снова посмотрел на Хохла и ответил. — Репортаж снять. Как военные разгромили вражеский лагерь и захватили ценные трофеи. Без потерь, без шума и пыли.

— Так не они же его штурмовали! — возмутился Слим.

— Брат, ну не тебя же по телеку показывать в твоей ободранной горке и с твоим затёртым калашом… — урезонил Слима Тагир, до которого всё произошедшее дошло быстрее, чем до остальных. — Ты своё лицо видел? Им же детей пугать.

Вдобавок к успевшим отрасти бородам, лица у нас действительно были грязные.

— У вас несчастные случаи на стройке были? — толкая Шума локтем и показывая глазами на меня и Хохла, спросил Камрад.

— Нет, не было… — улыбнулся в ответ Шум, но, вспомнив окончание известной фразы, быстро опередил бывшего командира. — Сплюнь!

— Надо же… — покачал головой Камрад, глядя на меня. — И такое бывает…

Я пожал плечами и закурил. Кто-то уже спал, кто-то курил, кто-то пытался поймать мобильником сигнал сети. Хохол с Тагиром ели шоколадный батончик из сухого пайка. Я заметил, что они как-то сблизились и подружились, держась втроём со Слимом. В принципе, ничего удивительного, такие условия и события сближают. Я, Шум, Борзый, Папай и Ваха с Магой стали такими же. Вот только ряды нашей темы стали редеть… Двоих кабардинцев больше нет и я, волей-неволей, всё чаще задумывался, а не задержался ли и я здесь? Выжив в мясорубке далёкого уже мая четырнадцатого года, успел ли я сделать то, ради чего я остался в живых?

Пока я ворочал мысли под мерный гул двигателя, меня раскачало, и я задремал, очнувшись от того, что грузовик сильно тряхнуло на ухабе. На улице уже стемнело, хотя, судя по часам, ехали мы не так уж и долго. Воздух стал намного прохладнее, напоминая, что зима уже совсем близко. КамАЗ стал крутиться, поворачивая на улочках посёлка.

Притормозив у нашего дома, все стали выгружаться.

— Я так понимаю, снова по разным углам будем? — протягивая руку Камраду, спросил Борзый.

— Да, скорее всего, — пожимая руки Борзому, мне и Шуму, ответил Камрад, — ничего, ещё свидимся.

Гул приветствующих во дворе быстро смолк, когда появились носилки с телом Маги, накрытым одеялом. Быстро выгрузившись, водилу военного КамАЗа поблагодарили и отпустили. Тело скоро должны были забрать, поэтому все во дворе собрались попрощаться с кабардинцем. Кусок вынес его редак со шмурдяком Маги и его стали молча разбирать, больше на память, хотя случалось, что и по надобности.

— Никогда не понимал этот бред, — негромко произнёс Корвин.

— Ты о чём? — уточнил стоящий рядом с ним Гремлин.

— Да об этих обычаях. Дикость какая-то, средневековье. Они бы его ещё на костре сожгли и плясали вокруг голышом.

— Оно и видно, что никогда не понимал… — тихо сказал Камрад, оказавшийся за спинами Гремлина и Корвина.

От неожиданности оба развернулись и уставились на Камрада. Тот смело смотрел в глаза то одному, то другому, пока Гремлин не отвернулся, сказав своему заму вполоборота:

— Идём, расскажешь, что и как.

— Да-да, иди! — улыбнулся Камрад. — Всё в красках ему перескажи, не упусти ничего!

Проходя мимо бойцов, сгрудившихся у вещей Маги, Гремлин громко сказал:

— Вернувшимся отделениям на пост не заступать, всем поесть, отдохнуть и помыться!

— Если бы ты не сказал, мы бы вонючими и голодными так сразу на фишку и побежали… — буркнул Борзый.

— Блядь! Суки! Вот суки! Убью, блядь! — из дома выбежал разгневанный Шум. — Вот как так, а?!

— Ты чего орёшь? — схватил его за плечо Папай. — Что случилось?

— Да мыши эти ёбаные, мой редак прогрызли! Я полез в него за чистыми шмотками, а на дне дыра в кулак!

— Тьфу ты… — мотнул головой Папай. — Перебери лучше его полностью, чтобы они там себе гнездо не облюбовали.

— Мужики! — уже спокойнее обратился Шум к остальным. — Оставьте рюкзак Маги мне. Реально нужно.

— Да не вопрос! — ответили из толпы.

Глава 29 Безумие может быть прекрасным

Просыпался я долго. Время от времени полуоткрытыми глазами поглядывал в пустую комнату и, скорее закрыв глаза, чтобы не отпустил сон, снова в него проваливался. Наконец, охамевшая от тепла муха чуть не забралась мне в ухо, и я, звонко ударив себя по нему ладонью, сбил остатки цепляющегося за меня сна.

Во дворе было людно, но не шумно. Почти все, кто вчера вернулись с выезда, чистили своё оружие, разложившись на ящиках, ступеньках крыльца, пластиковых стульях или просто на земле кучками, по своим темам.

— Утренний напалм будешь? — Шум протянул мне дымящуюся чашку с кофе.

— Не откажусь, спасибо, — я взял чашку и потянулся в карман горки за сигаретами, — как сам?

— Да ничего, получше… — Шум безучастно смотрел на бойцов во дворе. — У Фила таблетками разжился, закинулся и теперь нормально. Ночью думал, что мне днище вырвет нахрен.

— А почему не чистишься? — лениво спросил я, зевая.

— Так я уже, — улыбнулся Шум.

— Борзый, что ли, чистку затеял? — спросил я, заранее зная ответ.

— Да, как всегда.

— Здорово живёшь, казане! — поздоровался я с Борзым.

— Слава Богу! — ответил он мне, протирая ствольную коробку.

— Магу уже увезли?

— Да, рано утром машина забрала.

— Я смотрю, «тройка» всё ещё тут, — я протянул Борзому чашку с кофе, предлагая глотнуть.

— Нет, спасибо, — Борзый отмахнулся от предложенного кофе. — Тут-то они тут, только я ни Камрада, ни Мономаха не вижу. Да и наш жопорванец с утра не объявлялся. Корвин за старшего остался, как вертухай сидит.

— Думаешь, будет что-то интересное? — я допил кофе и достал вторую сигарету, разминая её.

Борзый пожал плечами и кивнул головой в сторону сидящих во дворе:

— Ты бы свой автомат тоже почистил. У всех стволы полные песка после вчерашнего.

Намутив у Куска лоскутов хлопчатобумажной ткани, я пристроился рядом с Папаем, Маслёнком и Слимом. Почти на ощупь разбирая автомат, я двигал руками уже чисто механически. За столько лет обращения с оружием не задумываешься о последовательности, действуя на уровне мышечной памяти.

— Он первым увидел убегающих за насыпь бабуинов и побежал вверх по ней… — Папай рассказывал Слиму ту часть штурма, которая была на их фланге. — А я же предупреждал, чтобы передо мной не лезли. Духи хоть и примитивные, но далеко не долбоёбы, и все опасные подходы к себе минируют плотно. Мага на насыпь залез, его оттуда взрывом и снесло.

— А потом?.. — Слима сжирало любопытство.

— Потом мы с Тагиром и Хохлом быстро перебежали к проёму в насыпи вдоль тех складов. Эти черти запрыгивали в грузовик, двоих последних мы срезали, а потом добили.

— Странно… — Слим снова уткнулся в разобранный ПК. — Вроде и штурм был, а я его толком не почувствовал. Всё как-то слишком быстро закончилось…

— Ну, какие твои годы! — засмеялся Папай. — Ещё успеешь навоеваться! Кстати, я слышал, ты там тоже стесняшкой не отсиживался, насыпал духам как надо!

— Да я как-то на автомате… — Слим отвёл глаза в сторону. — Я даже не видел, попал в кого-то или нет.

— Подавление огнём иногда бывает результативнее прицельного огня, — вклинился я в их разговор, — ты не дал им выбежать из того барака, а значит, свою работу выполнил. Об остальном не думай.

— Просто я слышал, что штурм иногда до нескольких дней затянуться может, — не унимался в своих рассуждениях Слим, — а тут — раз-два и всё закончилось.

— А ты думал, тут как в Сталинграде, по два месяца за каждый дом воевать будут? — Папай хлопнул ладонью по крышке ствольной коробки, закончив сборку после чистки. — Я же тебе говорю, успеешь, наштурмуешься ещё.

В повисшей паузе по всему двору было слышно только металлическое клацанье частей и механизмов.

— Может и хорошо, что я не видел… — Слим осторожно попробовал продолжить тему разговора. — Говорят, что если перед выстрелом увидеть лицо того, кого убьёшь, то оно тебе потом будет часто сниться.

— Чушь, — ответил я, орудуя шомполом с намотанным на него лоскутом ткани во внутренностях ударно-спускового механизма, — не слушай этот бред.

Мне не хотелось рассказывать ещё молодому бойцу о тех, кто приходит во сне. Да и не касалось это его вопроса напрямую. Прежний кошмар во сне был связан с девчонкой, которую убивал не я, но убивали при мне. А мальчишка, который снился мне теперь…

— А ты убивал? — Слим уставился на меня. — Ну… Вот так… Чтобы перед этим его лицо увидеть…

— Да, убивал, — закуривая, ответил я, — именно мой первый раз таким и был, когда я смотрел ему в лицо перед выстрелом.

Слим смотрел на меня, видимо, ожидая подробностей. Но мне не очень хотелось пересказывать ему события осени далёкого уже 2011 года, и я добавил максимально лаконично, собрав в кучу весь сарказм, на который я только был способен в своём ещё полусонном состоянии:

— Он ни разу мне не снился, не стыдил меня, не призывал к моей совести за лишение его жизни и не звал за собой обезображенным от многолетнего гниения в могиле лицом.

— О! Мы с Тамарой ходим парой! — воскликнул Папай.

— Шо? — послышался голос Хохла за моей спиной.

Хохол с Тагиром подошли к нам, держа в руках тарелку с рисовой кашей и мясом, разогретой из нескольких упаковок сухого пайка, упаковками галетного печенья, парой банок паштета и чайником.

— Давайте поедим, если уже все закончили, — сказал Тагир, глядя, как я собираю уже почищенный автомат.

— Кстати, Тагир, — потирая руки, сказал слоняющийся без дела Шум, — я заметил, что ты почти чисто говоришь по-русски, когда не спешишь. А вот в кипише из тебя акцент фонтаном прёт!

— Может быть, — безразлично ответил дагестанец, — присаживайтесь, перекусим.

— Это мы всегда! — с привычной улыбкой ответил Шум. — Люблю повеселиться, особенно пожрать!

— Тагир, — зачерпывая кашу, спросил Папай, — я смотрю, вы с Хохлом подружились?

— Да, а что тут такого? — пожал плечами Тагир.

— Ну как… — Папай прожевал и глотнул кашло. — Вот отвоюете здесь своё, поедете по домам. И пригласит тебя Хохол к себе на свиной шашлык. И что ты будешь делать?

— Я его раньше приглашу на свежую баранину, — легко проигнорировал стёб о грязном для него мясе дагестанец, — да и не это главное. Мы здесь все одинаковые. Почти все.

После этих слов он почему-то посмотрел мне прямо в глаза и, прожевав свой кусок мяса, продолжил:

— Вот, к примеру, ты и Хохол. Вы очень разные. Но вы одинаковые внутри. Чай будешь?

Не дожидаясь моего ответа, Тагир налил чай в чашку, протянув её мне. Желание распивать чай и вообще находиться рядом с западенцем у меня отсутствовало напрочь, но ответить отказом на такой гостеприимный и дружеский жест, у меня не получилось. Поблагодарив Тагира, я сложил автомат на коленях и пил очень неплохо заваренный чай мелкими глотками.

— Выдра не такой, он как шакал, — продолжал горец, — Гремлин не такой, у него нет чести воина. Они все восемьдесят пятые, а вы двое — из одного теста.

— Так, стоп! — Шум поставил свою чашку с чаем на ящик. — Вы заебали уже своими загадками. Что за восемьдесят пятый такой, мне кто-то объяснит уже?

Слим заговорщически оглянулся и стал говорить в полголоса:

— Короче. Мой старший брат служил срочку в одной части с Куском и Выдрой. Он ещё духанку тащил, когда это произошло. Двадцать третьего февраля — понятно, праздник. Офицеры кое-как до вечера поторчали в части и свалили. А контрачи с дембелями решили забухать. Когда уже нормально подпили, захотелось им бабу. Понятное дело, кто год уже без неё, а кто урывками. Нашли в интернете сайт со шлюхами. Крутили-мутили, одна согласилась приехать. Как там её провели через КПП, по сколько сбросились, чтобы её уломать — в душе не ебу. Но её провели и привели в казарму, в каптёрку старшины. Ну и по очереди туда к ней заходят, пока остальные в очереди гондоны в руках теребят. Зашёл туда и Выдра. И так застрял, что очередь возмущаться стала. Решили заглянуть. Лежат они, значит, на тюках с постиранным постельным бельём, а Выдра эту шлюху взасос целует. Все в ахуе, мол, Выдра, ты чего, охуел? А он им, типа: я без этого не могу, у меня не встанет. Его уже подъёбывают, полказармы в каптёрку ввалилось, говорят: так и жениться недолго. Выдра был настолько в хлам, что ответил всем, что может и женится. А сам снова к её губам тянется и говорит ей: ты у меня первая за три месяца. Её ответ всех убил: а ты у меня — восемьдесят пятый за неделю.

Наш с Шумом одновременный ржач сдержать было невозможно. Я прыснул чаем себе на брюки, Шум старался не подавиться куском мяса во рту. Искренне смеялись с нами и Тагир, и Слим, и Маслёнок, и Папай и Хохол.

— Веселимся, значит! — ворота открылись, и во двор вошли Гремлин, Ворон, Мономах и Камрад.

— Чиститесь? Это хорошо, — продолжил Гремлин, — значит, к бою готовы.

— К какому бою? — спросил кто-то.

— Сегодня вечером выезжаем брать под контроль один небольшой НПЗ[34]. Едет тот же состав, который выезжал вчера на штурм. Так что снова отдыхайте, на фишку не заступаете, в восемь вечера всем быть на инструктаже перед выездом.

— Бля, вот попадалово… — выдал кто-то из «тройки». — А почему снова мы? Может, мы подежурим, а остальные съездят?

— Может кому-то напомнить, что ему грозит за невыполнение приказа? — выискивая глазами спросившего, ответил взводный.

— Да дело не в этом, — вставил Шум, — дело в том, что нас вообще по срокам должны уже здесь сменить. Ну и когда уже? Можно задать этот вопрос на ваших совещаниях? Мы ведь тоже не железные…

Наверное, недержание Шума касалось не только его задницы. Своим острым языком балагура он озвучил то, о чем поговаривали во взводе в последнее время всё чаще. И хоть он и высказал очевидное, его вопрос вряд ли решил бы ситуацию. А вот ненужное внимание он этим к себе привлёк.

— Я задам… — Гремлин смерил Шума взглядом. — Как только у меня будет достоверная информация о вашей ротации, я сообщу её всем вам в тот же день. А пока, всем готовиться к выезду и отдыхать!

Глава 30 Золото Нибелунгов

— Значит так, — Гремлин вальяжной походкой расхаживал перед неровным строем бойцов, — поясняю для тех, кто в таком ещё не участвовал. Движуха будет лайтовой, активных действий почти никаких. С нами не будет артиллерии и огневой поддержки с воздуха, только два Т–72. Уничтожать такой объект никому не интересно, а потому, ставлю вас в известность, что мы его просто займём. Единственная опасность, которая нас может ожидать — это заминированные входы и места передвижений внутри объекта. Для устранения этого вместе с нами будут задействованы как штатные, так и нештатные сапёры, состоящие в группировке войск нашего направления. Всем всё понятно?

— Вообще нихера не понятно… — буркнул кто-то из строя.

— Что, есть какие-то вопросы? — недовольно спросил взводный.

— Кою хоть оттуда выносим, командир? — послышался сонный голос Маслёнка.

— ХТаШ[35] или «Джебов»[36], не всё ли равно? Или это что-то меняет?

— Вообще похуй, — лаконично закончил Маслёнок, — в сортах дерьма не разбираюсь.

— Сейчас все грузимся в транспорт и по дороге не ссым, — продолжил Гремлин, — всю территорию по нуги нашею следования зачистили наши ВКС. Нам в усиление поступает рота военных сапёров, без которых никто из вас никуда не лезет. Старшим по мероприятию над двумя отделениями двух взводов назначен я. Ещё вопросы есть?

Только вечерний холодный ветер ответил Гремлину свистом и завыванием, гуляющими между дувалом и стенами дома. Никто не шевельнулся и ни одного вопроса больше не прозвучало.

— Если глупых вопросов больше нет, тогда — по машинам!

Загружаясь двумя отделениями в один кузов КамАЗа, никто из бойцов не отпускал привычных шуток и приколов. Все или хотели спать, или перебирали в уме догадки о неизвестном пока для них виде штурма. Похоже, что в подобном мероприятии участвовали единицы, которые тоже предпочли помалкивать.

На выезде из посёлка мы простояли около часа, дожидаясь два Урала с сапёрами вояк. Наконец, с дозорным УАЗом во главе, наша «колбаса» тронулась в путь.

Первые два часа пути мне даже удалось покемарить. Хорошо разогнанный КамАЗ убаюкивал своим шумным, на первый взгляд, рёвом движка. Проснувшись от прыжка на ухабе, я повертел головой и решил закурить. Сидящий рядом Борзый ковырялся в мобильнике, а Шум, устроившись на моём плече, безмятежно спал сном младенца, плевавшего на резкие покачивания в стороны и прыжки на кочках и ухабах.

«Может sms-ку домой отправить?» — шевельнулась сонная мысль.

Шаря во внутреннем кармане горки и пыхтя сигаретой, я старался достать мобильный телефон, не потревожив сон Шума, уже пускавшего слюну на мою разгрузку. Мне пришлось поймать себя на мысли, что этот засранец, при всей своей беспардонности и беспечности, был мне дорог. Возможно, как единственное живое существо, связывающее меня с домом и родными мне людьми.

«Вот сука, а?» — я смотрел на тёмный экран мобильника, который наотрез отказывался включаться. — «Наверное разрядился. Я провтыкал этот момент и не зарядил вовремя, хоть и была возможность. А вдруг связаться больше не смогу?»

КамАЗ затормозил, и клубы грязной пыли с песком, тянувшиеся за ним всё это время, устремились прямо в кузов, вызывая кашель и чихание даже у тех, кто безмятежно спал.

— Пока перекур! — за бортом появилась голова Гремлина. — От машины далеко не отходим, поссали, покурили и назад!

Взяв бутылку с питьевой водой из запаек, стоявших в конце кузова, я выбрался на улицу и потянулся.

— Где это мы? — сонно и исподлобья спросил меня Маслёнок, пытаясь рассмотреть в ночных сумерках хоть что-то.

— А хрен его знает, где-то на Ближнем Востоке, — равнодушно ответил ему Папай, на ходу расстёгивая брюки и отходя от машины в сторону на несколько метров.

— Я так понимаю, мы уже около часа по бездорожью валим? — не то спросил, не то утвердил Куница. — Интересно, долго ещё так скакать по песку как кенгуру будем?

— Едут, — кивнул головой Ворон, указывая на направление слева головы нашей колонны, — походу, мы их и ждали.

Вдалеке слышался шум мощных двигателей. Ослепляя светом фар без светомаскировочного устройства, в нашу сторону двигались два танка. Не доехав метров двадцать, они остановились и из каждого выскочили по человеку, уверенно направившихся к взводному УАЗу. После пары минут общения оба танкиста побежали к своим машинам.

— Все в машину! — крикнул Корвин.

— Все на месте? — хрипнула радиостанция в его руках голосом Гремлина.

— Да, минута и мы готовы! — бойко отрапортовал замок в ответ.

Колонна, увеличенная ещё на две единицы, двинулась дальше, правда, уже не так быстро, как сначала. Сказывалось наличие танков, ходовая скорость которых была значительно ниже скорости КамАЗов. Дорога была более-менее ровной, и я снова задремал, но скоро проснулся от несильного тычка Шума в мой бок.

— Смотри…

В свете фар идущего за нами Урала на обочинах дороги были чётко видны остовы сгоревших машин. Грузовики, пикапы, огромные тягачи со смятыми цистернами, будто сделанными из картона, а не из стали. Разорванные в клочья и прошитые крупным калибром, они вповалку лежали на песке в лужах нефти, некоторые из которых всё ещё дымились.

— Хорошо тут кто-то поохотился… — сказал кто-то негромко.

— Ибо нехуй левой нефтью торговать! — заключил Куница.

Дорога снова стала ухабистой и пыльной. Казалось, что мы съехали с асфальта на грунт, подпрыгивая на песчаных заносах. В такой тряске прошло ещё довольно немало времени, за которое пейзаж с видом уничтоженных нефтяных караванов уже не вызывал такой интерес и пристальное внимание. В полудрёме я не заметил, как небо стало сереть, приближая рассвет. Вскоре грузовик остановился.

— Отсюда пешком, — прохрипела радиостанция, — всем спешиться.

Выбравшись из неуютного нутра КамАЗа, я хотел было потянуться, но застыл, уставившись на открывшуюся мне панораму. В километре от нас виднелись стены завода, который и должен был стать нашим трофеем. Даже с такого расстояния виднелись сплетения различных труб и наблюдательные вышки по углам. Обернувшись к остальным, я понял, что многие тоже видят подобную картину впервые. Сбивал с толку только вид ухмыляющегося Ворона.

— Да не очкуйте вы так! — сказал он, застёгивая на себе разгрузку. — Они там уже на лыжах стоят и боятся взорваться больше, чем вы их ПТУРов!

Оба танка неспешно выехали к началу колонны, разворачиваясь лбами в сторону НПЗ.

— «Двойка» — за левой, «Тройка» — за правой машиной! — выкрикнул Гремлин, подходя к танкам. — В колонну по два за каждой машиной! РПГшники, стать первыми в колонне!

— Нихуя себе?.. — оглядывался по сторонам Шум. — Прям как в Первую Мировую, с шашками наголо пойдём?

— Не совсем, — подмигнул ему Камрад, — не ссы, будет необычно, но весело.

Вслед за десятком каждого отделения выстраивались в такую же колонну сапёры, поделившись пополам. Пока танки, поднимая клубы пыли и копоти, набирали между собой интервал, все уже собрались и приготовились к движению.

— Пошли! — крикнул одновременно и в радиостанцию и обеим колоннам Гремлин.

Танки двинулись, за ними двинулись и мы. Медленно, будто крадучись, стальные машины проделывали нам путь, закрывая собой от возможной атаки. Чем дальше мы шли, тем больше становилось расстояние между двумя группами.

Повертев головой, я увидел Гремлина, плетущегося в хвосте нашей колонны. Вместе с командиром сапёрной роты они всматривались то в портативный монитор объективного контроля, то в свои бинокли. Значит, над нами в небе завис ещё и военный беспилотник, осматривая всё вокруг.

— Стой! — крикнул Гремлин в радиостанцию, и колонна остановилась вместе с танками. Пробираясь в начало колонны, Гремлин шёл прямо к Выдре, державшему РПГ–7 наготове.

— Метров через сто лупани по машине под стеной завода! — скомандовал взводный и добавил, обернувшись к нам. — А вы, как только он примет изготовку, все назад и в стороны от его обратной реактивной струи! Ясно?!

Мы закивали, и Гремлин крикнул в радиостанцию:

— «Панцирь-один», «Панцирь-два»! Через сто остановка, отстрел тепляков[37] и снова движение! Как приняли?!

Оба командира танковых экипажей отбились в эфире, и колонна снова двинулась. Тут уже все смотрели на корпус танка, чтобы не прощёлкать момент, когда Выдра соберётся выстрелить. Испытать на себе силу удара реактивной струи гранатомёта не хотелось никому. Осторожно выглядывая из-за танка, я пытался рассмотреть, что за машина стоит под стеной. Машин оказалось две, и, кажется, обе «Hilux».

— Они нас что, не видят? — буркнул Шум.

— Они нас увидели ещё до того, как мы из КамАЗа выгрузились, — ответил ему Ворон.

— Почему тогда не стреляют? — не понимал и не унимался Шум. — Идём как бараны на убой!

— Они заняты, брат, — улыбаясь, ответил комод, — чемоданы пакуют. Отвлекаться на стрельбу, чтобы сдохнуть в одном большом бабахе после нашей ответки, в их планы совсем не входит.

— И что, они просто так соберутся и уйдут?

Вместо ответа Ворон схватил Шума за лямку разгрузки и потянул на себя, так как в этот момент танк остановился, а Выдра поднял гранатомёт на плечо, прицеливаясь. Все успели разойтись в стороны за пару секунд перед тем, как Выдра выкрикнул:

— Выстрел!

Из-за бокового ветра хлопок выстрела прозвучал даже как-то относительно негромко, унося перед собой шипящую струю. Через три секунды один их «хайлюксов» окутался облаком дыма, которое всё тот же боковой ветер быстро унёс в сторону. Машину не разорвало, как можно было ожидать, но из неё выбило все стёкла, выгнуло горбом крышу и вырвало двери. Пока мы заполняли прежнюю колонну, оба танка стали отстреливать тепловые ловушки, двигаясь вперёд. Я снова выглянул из-за борта бронемашины и увидел чёрный дым, поднимающийся над взорванным пикапом, уносимый сильными порывами ветра.

— «Панцирь-один»! — крикнула станция голосом Гремлина. — Отработай ПКТ по левому краю стены! Только не высоко!

— Понял, сейчас! — ответил в эфире командир танка.

Из открытого на башне люка показался боец, прильнувший к пулемёту. Плюнув несколькими короткими очередями в сторону завода, он поднял облако пыли, выбиваемой из бетонных плит стены.

— Хватит! — закричал взводный в радиостанции. — Отставить огонь! Стоп обе машины!

Оба танка и обе группы остановились, слыша только рокот двигателей и ветер в ушах.

— Что-то горит внутри завода… — всматриваясь вперёд, сказал я Ворону. — Странно, мы в ту часть вроде не стреляли.

Пробираясь вперёд, ближе к танкам, Гремлин поочерёдно смотрел то в монитор, то в бинокль, прямо на ходу. Наконец, увидев что-то на экране портативного монитора, он обернулся к командиру сапёров и крикнул:

— Давай! Скажи — шесть единиц!

— Стрела, я Луидор! Стрела, я Луидор! Как меня принимаешь? — стал запрашивать в эфир командир сапёров в свою радиостанцию, настроенную на отдельную волну.

— Слышу тебя, Луидор! — отозвалось в эфире. — Принимаю тебя на пять!

— Стрела! Твой выход! На двенадцать часов вышли шесть единиц!

— Я принял! Шесть единиц! Работаем!

— Доброй охоты! — с улыбкой добавил Луидор. — Отбейся по завершению!

— Плюс! Спасибо!

«Плюс… Отбейся… Принял… Работаем…» — меня вдруг сильно погрузило в тёплое чувство чего-то до боли знакомого. Именно таким языком когда-то общался и я. Кажется, что прошла уже целая вечность. Работая здесь, общение в радиоэфире тоже очень похоже на это, но в этот раз от голоса в эфире повеяло чем-то своим, известным только мне и говорившему…

Мои мысли прервал нарастающий звук рассекаемого лопастями воздуха. Из-за ветра этот звук не был слышан издалека. Через несколько секунд над нашими головами пронеслись два «МИ–24», идя на предельно малой высоте, отчего нас занесло сильными клубами поднятого песка и пыли. Устремляясь прямо к НПЗ, они, казалось, летели прямо в его стену. Но, почти долетев до неё, оба «Крокодила» резко взмыли вверх. Ещё не до конца преодолев под собой территорию завода, оба вертолёта, как по команде, дали первый спаренный залп НАРами[38]. Потом ещё и ещё. Скрывшись за силуэтом НПЗ, два «Крокодила» отправляли на тот свет колонну убегающих бабуинов из когда-то захваченного ими стратегического объекта.

— Эх, жаль, отсюда не видно! — с нескрываемым сожалением произнёс Камрад.

— Потом жалеть будешь, комод! — оборвал его подошедший Гремлин. — Ваш выход, господа! «Панцирь-один» остаётся на месте! Все выстраиваемся в колонну за «Панцирем-два»! Пошли!

Глава 31 Клондайк

Плотная колонна из нескольких десятков бойцов двигалась вперёд за рычащей бронемашиной. Всё ещё ожидая автоматную очередь или выстрел из ПТУРа или РПГ, колонна ощетинилась автоматами «ёлочкой» по секторам возможной атаки. Но атаки так и не было. Решив не заезжать через ворота, которые перед побегом духи могли и заминировать, Гремлин решил проломить проход в той части стены, по которой вёлся огонь из танкового ПК. Подойдя почти вплотную к стене из четырёхметровых бетонных плит, вся колонна быстро рассыпалась вдоль неё, пропуская впереди себя сапёров и задирая головы вверх. Танк взревел и толкнул угловую панель, вызывая дрожь по всей протяжённости бетонного ограждения. С четвёртой попытки танку удалось продавить плиту вперёд настолько, чтобы получился более-менее приемлемый для бойцов проход. Осторожно осмотрев полученную щель, вслед за первой парой сапёров на территорию НПЗ стали пробираться и наши бойцы.

— Расходимся влево-вправо от этого угла и до смежного! — выкрикнул Гремлин сзади. — После зачистки периметра ждём меня!

— Слушай, Камрад, — оглядываясь по сторонам, сказал Борзый, — мне только сейчас в голову вот что пришло. Мы ведь до этого ещё ни разу вместе с вояками объекты не брали. Ну, чтобы вот так, в общей связке.

— Да, ни разу, — согласился Камрад, — только этот заводишко может быть напичкан тротилом до отказа, а своих сапёров у отряда, сам знаешь, с гулькин нос. Недолговечная это профессия, мрут как мухи…

— Одноразовая, я бы даже сказал! — добавил карабкающийся в пролом Папай. — Прям как гондон, один раз применили и забыли.

Не спеша продвигаясь вдоль стены по внутреннему периметру, мы вскоре увидели источник задымления. Это был тойотовский микроавтобус уже неопределённого от дыма цвета, в котором, с густой и чёрной копотью, что-то горело.

— Документы перед уходом сожгли, — выразил свою догадку Ворон, — или ещё что-нибудь.

— Вряд ли бумага могла бы так сильно коптить… — возразил я. — Да и запах как будто…

Я осёкся. Я знал этот запах. Этот запах я ни с чем не спутаю и никогда не забуду. Вперемешку с запахом плавленого пластика и горелой резины в воздухе витал запах горелого мяса. Человеческого мяса. Духи чей-то труп сожгли при отходе? Вряд ли. Глупо было бы тратить драгоценное время на такую мороку, чтобы тащить чьё-то тело в машину, обливать его бензином и поджигать. Странно…

Обойдя весь внутренний периметр, мы остановились в углу ограждения, растянувшись внушительной цепью в ожидании Гремлина. До этого дня я никогда не был на подобных предприятиях, даже в таком примитивном и уменьшенном масштабе, поэтому я с любопытством крутил головой, разглядывая сплетения чёрных и жёлтых труб, уходящих в землю и постройки завода, заодно выискивая возможную засаду.

Выглядело это глуповато, так как присев на колено под стеной забора, мы все были как на ладони для возможных «наседок» внутри зданий. Серые стены двух больших построек сливались своим цветом с плитами под ногами и таким же бетоном стен ограждения, как и всё здесь. И танки, и люди, и даже коптившая выбросом переработки труба — всё здесь сливалось в одном цветовом спектре.

— Есть! Отошли все подальше отсюда! — крикнули два сапёра, копающиеся в песке у ворот.

— Нашли что-то? — пятясь назад, спросил меня Шум.

Я пожал плечами, также отходя подальше от сапёров с их находкой. Подошедший с Мономахом Гремлин, щурясь на ветру, всмотрелся в сапёров, ползающих у ворот на четвереньках и, обернувшись к нам, сказал:

— По периметру оставляем десяток бойцов. Остальным разделиться на две группы и зачистить оба здания завода. Будьте внимательнее, ничего не трогайте, впереди сапёров не идите, высматривайте только спрятанную «кукушку». Внутри делиться на каждый поворот, цех или комнату из расчёта — один боец на двоих сапёров. Давайте, по местам!

Мне достались какой-то рядовой казах с высоким, худым и загорелым сержантом.

— Валентин, — представился мне казах.

— Серёга, — протянул руку сержант.

Назвав им своё имя, я пошёл за ними, вертя головой во все стороны. Скорее всего, Ворон и Камрад были правы, духи свалили все, но расслабиться и просто плестись за этими двумя сапёрами у меня не получалось. В идущей перед нами тройке был Шум, а в идущей позади меня — Маслёнок. Шаря по стенам мощным фонарём, сапёры придирчиво осматривали каждую пядь поверхности, оценивая её. С таким мощным освещением, на какое был способен их фонарь, я даже передумал доставать свой, с лучевой настройкой дальности света. Вдалеке что-то шумело и гудело, а приборные щиты жужжали напряжением. Завод работал, может и не на полную мощность, но всё же работал.

— Луидор девятому! — неожиданно громко раздалось из радиостанции моей двойки сапёров.

— На связи! — ответил их командир.

— Мы тут работающий генератор нашли. Только панель его управления отключена, и она на арабском!

— Ты знаешь порядок, — с небольшой паузой ответил Луидор, — пока осторожно разбирайте панель, я скоро подойду.

— Ништяк! — обрадовался Валентин. — Скоро освещение включат, проще работать будет.

— Быстрее отработаем — быстрее свалим нахер отсюда, — угрюмо поддержал казаха Сергей.

Медленно пробираясь по коридору, я видел, как тройка с Шумом свернула направо в ближайший поворот. Мы же двигались дальше, в поисках поворота или ближайших дверей. Хотелось закурить, но, ощущая запах горючего, я не решался это сделать. По крайней мере, внутри здания.

Впереди показалась массивная дверь, и Валентин стал на ходу расправлять телескопический шток, на конце которого был поворотный кронштейн с зеркалом. Пока они крутились у двери, подсвечивая узкие щели и изучая возможную западню за ней, я глазами провёл прошедшую мимо нас тройку с Маслёнком. Тот коротко кивнул мне, водя перед собой стволом автомата, медленно удаляясь дальше по техническому коридору.

— Хер его знает… — неопределённо сказал казах. — Может «кошкой»?

— А если там всё в цепь замкнуто? — предположил сержант. — Весь завод в пыль сотрёт.

— Сам решай, — казах пожал плечами, — двум смертям не бывать.

— Хуй с тобой, разматывай, — махнул рукой сержант, протягивая Валентину моток паракорда[39] со свисающей с него четырёхлапой «кошкой».

«Ничего себе, как они вопрос решили…» — думал я, глядя, как казах разматывает моток. — «Ещё бы монетку бросили, что ли…»

Отходя назад, оба сапёра осторожно разматывали перед собой паракорд. «Кошка» висела на дверной ручке, готовая в любой момент потянуть её на себя. Отойдя метров на пятнадцать, сержант присел на колено у стены и тихо сказал:

— Давай!

Казах потянул за шнур, медленно открывая дверь. В этот момент в коридоре включилось освещение, заставив меня от неожиданности зажмуриться и присесть.

— Да будет свет! — щурясь, пошутил Валентин.

Подождав секунд двадцать, оба сапёра направились к открытой двери. Увиденная картина была приятна. Огромные стеллажи были уставлены коробками с рыбными консервами и тушёнкой, упаковками бутилированной воды и соком.

— Клондайк! — чуть не подпрыгнул казах. — Эльдорадо, бля!

Схватив несколько жестяных банок, Валентин снял со спины рюкзак и стал набивать его консервацией.

— Э-э-э… — недовольно протянул сержант. — Давай, подвязывай эту херню!

— Не гунди, ладно? — скривился казах. — Второй день на марше, толком пожрать не можем! Думаешь, всё это потом опечатают или конфискуют? Хер там, себе заберут!

Сержант посмотрел на меня. Я, пожав плечами, дал ему понять, что мне глубоко наплевать, что они будут делать с этой халяльной тушёнкой. Запихнув в рюкзак десяток разных банок и взяв пачку яблочного сока, сапёры засобирались из склада, распивая сок по очереди. Одну пачку апельсинового сока бросил в мародёрку и я.

Продвигаться при полном освещении было гораздо удобнее, и наша тройка продолжила движение по техническому коридору, изредка прислушиваясь к звукам. По прохладному воздуху внутри склада я понял, что там поддерживалась определённая температура, а это означало полную автоматизацию и автономию всего объекта как такового. По сути, этот нефтеперерабатывающий завод был в состоянии обеспечить себя топливом и мощностями для полной своей жизнедеятельности, даже на уровне выработки электричества под свои нужды.

Коридор поворачивал направо. Свернув, в конце коридора мы увидели столпившихся бойцов. Голоса десятка человек смешивались, но их тон был явно не радостным, матерные возгласы у открытой двери было слышно через весь коридор. Подойдя ближе, стала понятна причина такого столпотворения встретившихся в этом месте групп. Перед открытой массивной дверью стоял Корвин и Шум, глядя немигающим взглядом перед собой.

— Твою мать… — выдавил из себя Шум.

В заледенелой комнате без окон, выложенной керамической плиткой на полу и стенах, вповалку лежали замороженные трупы. Судя по остаткам одежды, это были гражданские. Дети, женщины, мужчины средних лет. С застывшими гримасами боли и полузакрытыми глазами. Все как один со вспоротыми животами и вскрытыми грудными клетками, зияющими замёрзшей пустотой.

— Твою мать… — повторил Шум, переводя взгляд с одного тела на другое. — Как так, блядь?.. Твою мать…

Слева от входа в этот массовый склеп, на стеллажах и на полу стояли уже знакомые нам белые контейнеры с печальной надписью: «HUMAN ORGAN for transplant». Несколько контейнеров на полу были открыты и перевёрнуты, показывая содержимые в них почки, печени, сердца… Видимо, именно это и пытались сжечь в микроавтобусе бабуины перед своим уходом.

— Как ты, командир? — Куница осторожно положил руку на лечо Корвина. — Знакомые чемоданчики?

Тот медленно повернулся, но промолчал.

— Помнишь, как ты не хотел прослыть головорезом и наёмником? Помнишь, как огорчился, когда узнал, что эти выродки в живых не остались?

Корвин лишь молча кивнул.

— Так вот смотри и запоминай. Крепко запоминай. Чтобы такое дерьмо не увидеть у себя дома, этих пидоров нужно рвать здесь. Рвать. Ты понял?

— Твою мать… — снова выдохнул из себя Шум.

Глава 32 Халяльный оазис

Полная зачистка завода длилась почти двое суток. За это время сапёрами было обнаружено три мощных взрывных устройства. Первое, у ворот завода, было обычной противотанковой миной, усиленной авиационной бомбой, заложенной под неё. Сработай она, если бы танк въехал на территорию завода именно в ворота, неизвестно, кто бы из нас выжил. Ещё два взрывных устройства были обнаружены в цеху по переработке сырой нефти и в вертикальной цистерне с технической водой. Всё было грамотно установлено и настроено на малейшее неловкое движение или запуск того или иного агрегата. На второй день невдалеке от завода сапёры нашли глубокий ров с телами, которые были выпотрошены так же, как и обнаруженные нами внутри завода. Всё становилось на свои места: бабуины привозили сюда пленных, кромсали их на органы, складировали, чтобы не возиться по одному телу, а потом массово вывозили и сбрасывали в ров, не особо заботясь даже о том, чтобы их надёжно прикопать. По запаху на этот ров и обратили внимание сапёры. Откопали немного, удостоверились и… Закопали обратно. Возможно, расчёт был на зимнее похолодание или на бродячих животных, которые могли избавить духов от лишней работы. Открытым и логичным оставался вопрос: кто спонсировал и прикрывал бомжахедам этот грязный бизнес? Но думать об этом никому не хотелось. Даже в разговорах как-то старались обходить тему найденного здесь.

Через два дня, обнюхав и исползав весь завод, рота сапёров засобиралась на свои позиции. Прибывший за ними уже под вечер Урал был набит нашими вещами, которые привёз Кусок. От него же мы узнали, что вторые половины наших взводов уже в пути и скоро тоже будет здесь. Заминка с их отправкой была из-за долгой передачи позиций посёлка местной армии садыков.

Мы уже облюбовали себе места для отдыха, приспособив под эти нужды пустые комнаты с обнаруженными в них тюками ковров, подушек и матрасов. Кое-где нашлись даже кровати, но, так как на всех их всё равно не хватало, они достались командирам, растащивших такую редкую здесь бытовую утварь по своим углам. Было видно, что Гремлину не приносило удовольствия находиться рядом с Камрадом, но общие задачи не особо их пересекали, и оба держались на относительном расстоянии друг от друга.

Четыре смотровые вышки по углам территории были неплохо оборудованы, и нам не пришлось долго с ними возиться. С них прекрасно просматривалась как территория завода, так и прилегающая территория на много километров вокруг.

Прибывшие ночью остальные бойцы наших взводов долго галдели, выгружая и растаскивая свои вещи. Наконец, можно было немного выдохнуть, сняв напряжение от дежурств на вышках. Покуривая зажатую в кулак сигарету, я смотрел на выгрузку наших бойцов, поминутно вглядываясь в ПНВ, рассматривая ночной ландшафт. Всегда улыбающийся Шум был непривычно хмурым и похожим на тусклую лампочку в общественном туалете. Уже второй день его не отпускало впечатление от увиденного в морозильной камере. Я старался не лезть в душу, предоставив ему самому разобраться в себе, разговаривая с ним только на отвлечённые темы. Что-то удерживало меня от разговора о том, что его так потрясло.

Утром к заводу подъехали три грузовика с цистернами. Гремлина предупредили об их приезде, и тяжёлые машины беспрепятственно въехав на территорию. Две цистерны были пустыми, третья была заполнена технической водой. Из кабины одного из грузовиков выбрался мужичок лет шестидесяти и парень лет тридцати. Двор наполнился бойцами, которым было интересно, кто это приехал и что за цистерны с собой приволок.

— Меня зовут Хикмет, — представился старший из них, на довольно сносном русском языке, — но вы можете звать меня Романом. Моего помощника зовут Захир. Мне нужен ваш старший.

— Ну, я старший, — Гремлин вышел вперёд, — чего хотел?

— Молодой человек, Вам звонили по поводу меня и Захира.

— Да, звонили. Ты тут вроде как за оборудованием присматривать будешь.

— Не совсем так, — старик поправил на себе комбинезон, — я буду поддерживать работоспособность агрегатов и заниматься выработкой топлива. Мне нужно заручиться Вашим разрешением на свободное перемещение по заводу для меня, моего помощника и водителей. А о любом передвижении техники Вы будете предупреждены заранее.

— Валяй, — по-барски махнул рукой Гремлин, — по тебе есть договорённость, делай что хочешь. Но выезд каждой машины согласовывать лично со мной. Усёк?

— Я Вас понял, молодой человек, — тихо ответил Роман Гремлину, и тут же громко и зычно крикнул Захиру что-то на местном диалекте, из которого никто из нас не разобрал ни слова.

Захир метнулся к одному из тягачей и вместе с водителем в испачканном комбинезоне, они стали растягивать кишку гибкой гофрированной трубы с раструбом, прилаживая его к одному из технических кранов.

Роман был похож на хранителя музея из старого советского фильма «Белое солнце пустыни». Такой же седой и суховатый старик, только намного культурнее. Его тихий голос привлекал своей грамотностью и культурой воспитания, от которой многие из нас успели отвыкнуть, а некоторые не знали даже её азов. Роман оказался инженером, проработавшим двадцать лет в Минске, был женат на русской, работал в нефтеперерабатывающей отрасли во многих крупных городах России. Как и почему оказался здесь, наотрез отказывался говорить, ловко уходя от разговора на другую тему. Захир был его полной противоположностью. Всегда грязный, как чушка с угольного склада, и не понимающий ни слова по-русски, он стал неинтересен бойцам. Единственное, чем всех веселил этот Захир, так это своей страстью к халявной еде и, в особенности, к нашим армейским сухим пайкам. Смотреть на то, как за двадцать минут он поглощает суточный рацион, без смеха или улыбки не получалось, особенно когда дело доходило до шоколада.

Примерно раз в два-три дня Роман выезжал своей колонной машин в сторону Дерика. Там он сливал полученный на заводе бензин с дизельным топливом и заправлял очередную цистерну сырой нефтью для её перегона. Привезённой им цистерны с технической водой нам хватило на неделю. За это время мы вспомнили, что такое мыться в горячей воде и перестирали все свои вещи. Дни потянулись как обезжиренный кефир. Ежедневный режим состоял из двух заступлений на фишку, еды, сна и игр в карты, несколько колод которых, Роман любезно привёз и подарил нам из своего очередного рейса. По ночам иногда виднелись вспышки, слабо освещающие линию горизонта. Отдалённый гул мощных взрывов, доносившийся после них, явственно говорил об активном участии наших ВКС, стирающих в пыль те города и посёлки, где ещё совсем недавно развивался чёрный флаг с арабской вязью.

В один из таких дней в нашу комнату для отдыха вбежал радостный Шум и принялся тормошить меня от дневного сна:

— Вставай, там Роман приехал!

— Ну приехал, и что с того? — я лениво перевалился на другой бок.

— Он воду привёз и барана!

— Шум, Захир хоть и не такой умный, как Роман, но он не заслуживает твоих оскорблений.

— Да он в натуре барана привёз, сейчас зажарим и поедим нормально! Ты чего? — не оставлял меня в покое Шум.

Окончательно поняв, что поспать этот радостный ублюдок мне не даст, я стал натягивать берцы. Радовало уже то, что хоть что-то вывело его из его унылого состояния. Во дворе было явное оживление и беспорядочное шатание всех тех, кто не был привлечён на дежурство. Безошибочно продвигаясь к столпившимся, я стал слышать обрывки фраз:

— Да я тебе говорю, верняк!

— Да не гони ты, какой выстрел в голову?!

— А ты что, по-другому умеешь?

Протиснувшись в центр толпы, я увидел Романа и связанного по ногам барана под его ногами. Парни бурно обсуждали, как лучше и быстрее умертвить бедное и испуганное животное.

— Успокойтесь все и не толпитесь вокруг меня, пожалуйста! — Роман смог быстро успокоить толпу. — Захир умеет резать барана правильно. Пусть он сам это сделает, не нужно ему ни мешать, ни помогать!

Общий гул смолк и все уставились на Захира, стоявшего рядом. Он что-то сказал Роману на своём языке и Роман спросил:

— У кого есть острый нож?

— Возьми мой, — вперёд протиснулся Куница, — Всё равно, я им только баранов и резал.

Я впервые видел, как режут барана. Шепча что-то, Захир вымыл нож. Потом, так же что-то шепча, подошёл к связанному барану, гладя его по шее и спине. Глядя на Захира со спины, я даже не сразу уловил момент, когда нож Куницы вошёл в тело барана. Животное пару раз дёрнуло ногами и выпрямило их. Быстро подвесив барана за ноги, Захир несколькими движениями отрезал голову, предоставив крови прямой сток из тела. Освежевав тушу и избавив её от внутренностей, он стал уверенными движениями натирать её солью, специями и маслом, привезёнными с собой из этой поездки.

Как оказалось, Роман также привёз дрова, так как жечь на этом заводе, кроме бензина было нечего. Решив развести огонь у ворот, максимально далеко от работающих турбин и агрегатов, Захир стал вбивать в землю стальные куски арматуры, которой тут было в избытке. Соорудив таким образом подобие вертела, он проткнул тушу двумя заточенными прутами и процесс жарки начался. Я уже не помнил, когда в последний раз чувствовал подобный аромат свежего мяса на открытом огне. В голове всплывали обрывки воспоминаний летних шашлыков под водку и коньяк. Принесённые Романом из грузовика пакеты со свежими лепёшками и овощами только дополнили картину.

— Борзый, смотри! Да туда смотри! — Слим показывал рукой в сторону востока. — Сможешь снять отсюда из своей винтовки?

Метрах в двухстах стояла бродячая собака и втягивала носом воздух, явно улавливая запах свежего мяса на огне.

— Могу, но не буду, — ответил Борзый, — не стоит просто так убивать животных. Тем более таких, которых мы сами есть не будем. Нам здесь хватает, кому мозги выносить.

Собака постояла ещё немного и убежала прочь, будто почувствовав нависшую над ней угрозу. Через два часа я держал в руках дымящийся кусок мяса и с аппетитом уплетал его вприкуску с сочными помидорами и свежей лепёшкой.

— Роман, а по какому случаю ты нам такой пир решил устроить? — с набитым ртом спросил Хикмета Папай.

— У меня сегодня день рождения, — Хикмет сдержанно улыбался, наблюдая, как мы запихиваемся его угощением.

— О, поздравляю! Ты, наверное, неплохо здесь зарабатываешь, если можешь себе позволить купить целого живого барана? — спросил кто-то из «тройки».

— Я не жалуюсь, барана купить тут действительно не все могут.

Я вспомнил, как во время ночных разговоров, Роман рассказывал мне о местных обычаях. Очень запомнился момент, что любой отец готов отдать тебе в жены свою дочь любого возраста, если ты ему за это заплатишь и уверишь, что увезёшь её с собой. После оплаты можешь избить или изнасиловать её у его ног, и с его стороны даже кривого слова не будет. Так как был договор, и теперь это не его головная боль.

— На крысу жрём? — послышался неприятный голос Выдры. — Хоть бы своего командира пригласили!

Своим поведением Выдра всё больше напоминал мне шакалёнка Табаки из книги Редьярда Киплинга «Маугли». С недовольной рожей, позади Выдры шёл Гремлин, потягивая носом ароматный запах. Остановившись в паре метров от затухающего костра и заглушив своим присутствием общее веселье, он процедил сквозь зубы:

— Доедайте, тушите костёр и готовьтесь на выезд. Через два часа выезжаем отбивать наш последний посёлок.

— В смысле? — встал со своего места Папай. — Как отбивать? У кого?

— У духов! — Гремлин был явно разозлён. — Садыки сдали посёлок, стоило их там одних оставить! Как только их атаковали духи, они, теряя тапки, съебались! Почти двести, блядь, садыков! Зато кричат, что на них напали несколько сотен бабуинов, на танках и пикапах! Наши запустили «птичку», и оказалось, что их там всего-то три десятка ёбаных обезьян! Три ёбаных десятка! Садыки, наверное, как и вы сейчас, мясо жрали, когда на них напали! Заканчивайте, я сказал! Через два часа построение, я объявлю тех, кто останется здесь и выезжаем!

Глава 33 Дорогой трусов

Оба танка остались на защите НПЗ. Вместе с ними Гремлин оставил по пять бойцов из каждого взвода. В охранную пятёрку от нашего взвода вошли Кусок, Выдра, Мэни и два бойца из второго отделения. Мономах также оставил пять человек из своего третьего взвода. Остальные погрузились в два отрядных КамАЗа и, после привычной отбивки в эфире, тронулись в дорогу. Кто-то крутился в поиске удобного положения для сна, кто-то курил, кто-то разговаривал, обсуждая последнюю новость:

— Интересно, рулить штурмом снова Гремлин будет?

— Выдра, сучонок, попросился остаться.

— Вечно с этими садыками какая-то лажа.

— Да всё через жопу!

— Что же они за ссыкуны такие?

— Ага, не говори.

— Русс… Русси…

Я завертел головой. Голос был тихим, но я слышал его чётко и понимал, что адресован он именно мне.

— Рус, ходи…

У края борта, возле двадцатилитровых пластиковых бутылей с водой, которые мы прихватили с собой, сидел мальчик в грязной полосатой футболке. Глядя на меня, он звал меня к себе, маня маленькой ручкой. И хоть мне не было видно за кем-то из спящих его туловище полностью, я был уверен, что второй руки у него нет.

— Русс… — снова произнёс мальчик, махнув рукой, подзывая меня к себе.

КамАЗ сильно тряхнуло, подпрыгнув от наезда на кочку. Я сидел на своём месте и таращил глаза в конец борта, где только что видел маленького мальчишку возле бутылей с водой. Мальчишки не было. Это меня укачало, и я уснул. Долго же он ко мне во сне не приходил…

— Водила, блядь! — крикнул Папай, прекрасно зная, что водителю в кабине нас не слышно. — Не буратин везёшь, урод!

Уснуть весь остаток пути у меня так больше и не вышло. Выкуривая сигарету за сигаретой, я проворачивал в голове любые мысли, чтобы отвлечься от сонного видения. В конце концов, само существование жизни ведёт к её разрушению. Нужна короткая память, чтобы не заниматься самобичеванием. Мне, почему-то, вспомнилась запись старой кинохроники. Эту запись делали нацисты в «лагерях смерти». Среди прочих опытов был запечатлён один, врезавшийся мне в память. В камеру посадили монашку из захваченного где-то в Европе монастыря. Она считалась одной из самых смиренных среди всех послушниц. С ней в камере находился грудной ребёнок с врождённым пороком сердца. Лечить ребёнка никто не собирался, да и цель эксперимента была в другом — проверить уровень выдержки психики максимально набожного и миролюбивого человека в условиях круглосуточного подавления внешним раздражителем. Кадры показывали, как в первые сутки монашка не выпускала ребёнка из рук, качала его и старалась успокоить. На вторые сутки она его уже не трогала и не подходила к его кроватке, закрывала голову и уши, не в силах слушать бесконечный детский плач. На третьи сутки монашка задушила ребёнка и после этого повесилась сама, смастерив подобие верёвки из лоскутов своей одежды… К сожалению, нам не дано знать заранее, на что мы способны в особых условиях, нетипичных для нашего разума…

Остановка. Голос Гремлина, говорящего с кем-то за листом бронированного борта. Корвин выглянул наружу из кузова, обменялся парой фраз со взводным и негромко сказал нам:

— Можно пока выйти проветриться. Далеко не отходить, фонарями не светить, курить скрытно. По первой же команде выдвигаемся дальше.

Недовольно кряхтя, половина бойцов зашевелилась и потянулась к выходу из кузова. Спрыгивая и потягиваясь, разминали спины, закуривали или отходили за КамАЗ, расстёгивая ширинки. Из второго грузовика показался Куница, и я подошёл к нему:

— Привет, — я протянул руку, — допинг есть какой?

— Привет, — Куница пожал мне предплечье в своём приветствии, — нет, кончился. Я и сам бы закинулся сегодня. Что-то у меня чуйка нехорошая…

«Не у тебя одного…» — подумал я.

— Ты слышал теорию о двух процентах прирождённых убийц? — задал Куница неожиданный вопрос.

— Нет, не припомню такого, — я пожал плечами, — в чём состоит теория?

— Учёные якобы проводили массовое исследование среди боевых военных и осуждённых за убийства, — Куница прислонился к колесу КамАЗа, разминая сигарету в руке, — психопатов и маньяков пытались вычислить. Но выяснили совсем другое. Два процента из совершавших убийства не испытывали ни малейших эмоций от этого. То есть, они не маньяки и не психопаты. Они люди, для которых выпилить ближнего такое же безобидное событие, как для обывателей открыть банку шпрот или сходить в магазин за хлебом. Ещё при раскопках на полях сражений учёные столкнулись с непонятной для них находкой. Они находили однозарядные мушкеты и ружья, в стволах которых было по несколько пуль.

— А нафига? — я пытался понять смысл сказанного, но у меня пока не выходило.

— Понимаешь… В ходе битвы солдаты наравне со всеми заряжали своё оружие и поднимали его, прицеливаясь. Но не стреляли. Не способны были выстрелить. Даже в ответ на то, что враг стреляет по ним. Делали вид, что заряжают и стреляют, но в общем грохоте на поле боя, их выстрелы не было видно или слышно другим.

— Шли как на убой, но не стреляли? — выдал я предположение. — Такой вид страха, что ли?

— Нет, они не боялись. Идти под пулями навстречу верной смерти не каждый сможет. А вот выстрелить не могли. Ступор. Не жмёт палец на спуск и всё тут. Так вот я о чём, два процента, кому это не доставляло никаких хлопот или угрызений совести. Два процента. На планете живёт примерно семь с лишним миллиардов человек. Из них примерно сто пятьдесят миллионов — прирождённых убийц без страха и упрёка. Сто пятьдесят миллионов, представляешь? Для сравнения — это численное население всей России…

— По машинам! — послышались команды. — Все на борта!

Уже сидя в кузове, мы услышали гул приближающихся дизельных двигателей. Все ещё в темноте колонна двинулась дальше, значительно замедлив ход из-за примкнувших танков. Через два часа стало сереть, и в предрассветных сумерках появилась свежесть. Осторожно выглянув из борта кузова на несколько секунд, Борзый крикнул всем:

— Два шестьдесят вторых, и два «бардака»!

Это уточнение не вызвало почти никакой реакции. Все или спали или им было наплевать, за каким чугунным лбом идти на штурм своих же позиций, хоть и бывших. Уже рассвело, когда колонна снова остановилась.

— Все к бортам! Готовность!

Кутаясь в бушлат из-за утреннего озноба и сонного состояния, бойцы снова стали выбираться из кузова. На этот раз перекур оказался на порядок короче. Поднимая столб пыли, сбоку к нам двигалась колонна машин. В дымке пыли и песка было сложно определить, что за техника шла, и сколько было единиц. Приблизившись, колонна остановилась. Из бронированного УАЗа показался командир нашего отряда в окружении разведчиков, появившихся из «Дозоров». Знакомый уже Урал с установкой ЗУ–23 на его кузове выполнял манёвры, разворачиваясь. Из стоящих за всей этой вереницей трёх КамАЗов не было видно никакого движения. Но спустя минуту, из одного из них стали выпрыгивать солдаты в ярко-зелёном «дубке» и с краповыми беретами на головах. Форма и разгрузки казались новенькими, будто только что выданными со склада. Подскочив к бортам остальных двух КамАЗов, они их открыли и с криками стали выталкивать наружу людей в мабуте.

— Это что за клоуны такие? — вырвалось у Шума.

— Это Мухабараты[40], — пояснил Борзый, — местный НКВД, так сказать.

— А кого они там крепят? — затягиваясь, спросил я.

— Это, похоже, те садыки, которые сдали духам посёлок! — ответил мне Папай.

Да, было похоже на то, что местная контора отловила позорно бежавших из посёлка арабов, и теперь силой принуждала их к активному участию в возвращении своих территорий. Пока Гремлин и Мономах что-то обсуждали с командиром отряда возле его машины, мухабараты нещадно колотили прикладами автоматов грязных и испуганных садыков по их спинам и головам, выкрикивая что-то нелестное на их языке. Участь трусов и предателей оставалась неизменной во все времена.

Только сейчас я увидел, что посёлок был от нас километрах в двух. Танки и ЗУшка закончили свои манёвры и, развернувшись в сторону посёлка, замерли, ожидая команды. Мне был виден особняк, который мы занимали в посёлке, его крышу и наблюдательный пункт. Помню, как перед уходом отсюда, Шум нарисовал на стене этого дома неизвестно где найденной им краской, надпись: «улица Ебу-ИГИЛ». Если наблюдатели находились в крайних к нашей стороне домах, то им сейчас очень не поздоровится.

— Внимание, всем отойти назад! — хрипнула голосом Мономаха радиостанция на груди Борзого.

Всё-таки наблюдать за работой ЗУшки и танков приятнее за ними, чем когда они стреляют над твоей головой. Клубы пыли и дыма от разрушенных построек заволакивали весь передний к нам край посёлка, перемалывая каменные и бетонные строения в щебень. Обстрел ещё не закончился, когда мухабараты стали подгонять толпу садыков к технике, разделяя их группу на две части. Всего их было меньше сотни, одних подгоняли за «бардак», вторых — под работающий по посёлку Т–62. Куда делись остальные почти сто садыков, о которых недавно нам говорил Гремлин, оставалось только догадываться.

Наконец, дав отработать минут десять по всем передним зданиям, две колонны садыков двинулись вперёд, прикрываемые танком и «бардаком». Второй Т–62 стоял на месте и, похоже, ждал нас. Подошедшие Гремлин и Мономах собрали оба взвода за КамАЗами.

— Садыки идут в авангарде, стараясь зайти подальше вглубь посёлка! Их направление — это две центральные улицы! Если нарвутся на засады — это их проблемы! — перекрикивая работающие двигатели машин, начал Гремлин. — Наша задача — полная зачистка крайних двух боковых улиц! Мой взвод идёт за «бардаком» по крайней левой улице, взвод «тройки» — за танком, по крайней правой! Делимся по два-три человека на каждый подозрительный дом! Отработали и догоняем остальных! Всем всё понятно?!

— Старших групп определишь или мы сами? — спросил Ворон.

— Буду определять по ходу движения! Я с вами иду!

Неприятный холодок комом стоял внутри. Это не было похоже на ту смесь страха и возбуждения, которая присутствует всегда перед любым штурмом. Это было что-то другое, чего у меня раньше ещё не было. Что-то на уровне животного восприятия, что-то, что я не мог объяснить и назвать.

— В колонну! — крикнул Гремлин. — Готовимся к движению!

Двигаясь лёгкой трусцой за бронированной машиной, взвод приближался к левому краю посёлка. Пыльная завеса уже спала и, выглянув за борт БРДМ можно было увидеть очертания домов. Справа от нас почти на одном уровне шла «тройка», прикрытая шестьдесят вторым танком. Камни под ногами стали попадаться всё чаще и всё крупнее. Особо не выдумывая, водитель-механик, управляющий «бардаком», повёл свою машину и нашу колонну в выбитый взрывом танкового снаряда пролом в стене. За проломом почти сразу начиналась нужная нам улица.

— «Панцирь-три», стоп! — крикнул в радиостанцию Гремлин. — Дом на повороте улицы! По верхнему этажу пройдись!

Ухающие выстрелы КПВТ в несколько коротких очередей выполнили приказ взводного довольно быстро.

— Второй дом слева! — Гремлин указал рукой направление. — Корвин, бери двоих и туда!

Замок толкнул Слима и Хохла, первая группа ушла чистить. Два дома справа были сильно разрушены и особого внимания не вызывали. Первый и третий дом слева были так же сильно повреждены, и наша колонна прошла мимо их.

— Дом справа! Ворон, бери Борзого с Маслёнком и туда! — отправил взводный следующую группу.

«Фила и Папая возле себя держит, на зачистку их не пустит…» — почему-то подумал я, глядя в спину удаляющимся в дом Ворону и Борзому.

Пройдя ещё несколько основательно разрушенных домов по обе стороны улицы, Гремлин указал на уцелевший дом слева:

— Гурам, дом слева! С тобой Тагир! Пошли!

Обернувшись, я увидел, что первая группа Корвина уже вышла из дома и догоняла нашу колонну.

— Грешник и Шум, следующий дом справа — ваш! Пошли!

Попеременно прикрывая друг друга, мы с Шумом проверили весь дом и, не найдя ничего подозрительного, выбежали назад на улицу. Хвост нашей колонны уже скрывался за плавным поворотом улицы и нам следовало поспешить, чтобы догнать своих и не остаться на улице одними, отрезанными от своей группы. За всё время, когда оба взвода вошли в посёлок, не было слышно ни одной перестрелки, и это напрягало.

Заглянув ещё в пару десятков домов, группа приближалась к центральной площади посёлка. К той самой площади, на которой ещё сравнительно недавно хизбы казнили игиловских наблюдателей, и которая располагалась в середине посёлка.

— Колонна, стоп! — выкрикнул Гремлин, подняв вверх сжатый кулак. — Занять круговую оборону!

Все заняли свои секторы обстрела, готовые в любой момент выстрелить, даже если вдруг пролетающая рядом синичка пукнет. Взводный отошёл к углу последнего зачищенного дома, достал радиостанцию и перешёл на запасной канал. Из-за шума БРДМ нам не было слышно, о чём он говорил и с кем, но было нетрудно догадаться, что день идёт к концу, посёлок зачищен только наполовину и ему нужно разрешение руководства на дальнейшие действия. Непосредственная близость с зафиксированным противником не давала повода расслабиться. Закончив разговор, Гремлин крикнул, приближаясь к группе:

— Остаёмся в посёлке! Технику во двор последнего проверенного дома! Зачистить последний дом ещё раз и выставить фишку на крыше дома через дорогу от него! Отход!

Глава 34 Одни на льдине

Место для фишки было выбрано хорошо с точки зрения кругового обзора, но не очень удобно для наблюдателя. Бордюр крыши был низким, и приходилось лежать, чтобы иметь более-менее удобное положение и не отсвечивать своей фигурой на фоне ночного неба. На помощь, как всегда, пришла кувалда, которой бойцы выбили себе окна-бойницы в кирпичной кладке. Уже в потёмках, без света фонариков, еле успели натаскать из соседних домов остатки роскоши для быта. Жадные садыки вывезли из домов почти всю утварь, ковры, подушки и матрасы, так что об удобствах на время ночи можно было не мечтать. За день была выпита вся вода, а сухие пайки, осточертевшие за столько месяцев, не лезли в глотку холодными. Да и сушило бы после них люто.

Подходило время нам с Шумом сменять на фишке Па-пая и Слима. Подойдя к углу дома и тихо свистнув, мы обозначили сидящим на крыше, что идём на смену. Это подразумевало, что они осмотрят улицу, которую нам предстоит перебежать, в ПНВ. Осмотрев её и не заметив никакого движения, фишка с крыши тихо свистнула нам в ответ.

Пригнувшись, Шум быстро перебежал улицу и забрался в дом, следом за ним побежал я. Ветер, хлеставший наши лица последние несколько дней, сегодня затих, и был слышен каждый звук. Безоблачная ночь немного освещала округу светом звёзд. Убежавшие назад Папай и Слим будут пробовать уснуть, чтобы хоть немного восполнить свои силы. Мы же, по очереди вглядываясь в окуляр ПНВ, переползали от одной стенки ограждения крыши к другой. От этих чертей, засевших там, в глубине посёлка, можно было ожидать чего угодно. Я даже решил не закуривать, пока мы не отстоим свои два часа, чтобы вспышкой зажигалки не привлечь ненужное внимание к нашему посту.

Время тянулось медленно и нервно. Ни один посторонний звук не привлекал внимание, а ПНВ так и не засёк ни одного движения с той стороны посёлка, которую нам предстоит зачищать с утра. Зимняя ночь давала о себе знать похолоданием, а лёжка на бетонной плите перекрытия в два часа ночи, только усиливала остывание организма. Время нашего дежурства подходило к концу, и скоро из-за угла дома напротив должны были появиться наши сменщики.

Долгожданные две фигуры появились с опозданием на каких-то пару минут, и с их стороны послышался тихий свист. Но не успел я взглянуть в ПНВ, чтобы для верности осмотреть улицу и прилегающие дворы ещё раз, как прямо под нами раздалась автоматная очередь. Дёрнувшись от неожиданности, я посмотрел туда, где только что стояли наши сменщики, и увидел одно лежащее на земле тело.

— Контакт! — заорал не своим голосом Шум и пустил очередь под дом, вынося за кирпичную кладку ограждения только руки с автоматом. Но две последующие очереди сбоку заставили его быстро пригнуться.

— Влипли, блядь! — снова закричал Шум. — И откуда они только, сука, взялись?!

Схватив радиостанцию, Шум крикнул в эфир:

— Гремлин — Шуму! Гремлин — Шуму, на связь!

Прижимаясь к бетону напротив выбитой бойницы, я попытался рассмотреть в ПНВ улицу. Заметив с десяток быстро перемещающихся в нашу сторону духов, я быстро отпрянул от пролома, так как рядом с ним послышались шлепки и звук разлетающейся кирпичной крошки.

— Вижу около десяти по улице! — крикнул я Шуму.

— Гремлин — Шуму! Огневой контакт! Десять бегут по улице, ещё несколько под нами!

Несколько коротких очередей со стороны дома с остальным взводом внутри застучали по стенам первого этажа нашего поста. Выставив над кирпичной кладкой только автомат, я наугад стрелял короткими очередями в те места, в которых только что видел бегущих по наши души басурманов.

— Аллаауакбар! — раздалось под нами, уже в самом доме.

Выхватив гранату, Шум быстро подполз к выходу на крышу и, выдернув чеку, швырнул РГДшку в проём, куда-то в дебри второго этажа с криком:

— Хуй тебе, а не Аллу в бар!

Гулкий хлопок взметнул из проёма столб пыли и чёрного дыма, а я уже заменял опустевший магазин снаряжённым.

— Гремлин, чёрт! Нам нужна эвакуация! Нас сейчас окружат и нам пиздец!

— …я сказал!.. приказ!.. отход! — с помехами, как будто тангенту радиостанции нервно зажимали, послышалось в эфире голосом взводного. Отдалённый одиночный выстрел из пистолета ещё больше сбил нас с толку. И пока приближающиеся автоматные очереди выбивали из крыши бетонную и кирпичную крошку, Шум ещё раз попытался запросить помощь благим трёхэтажным матом, но всё так же безуспешно. Послышался шум двигателя «бардака», но он стал стихать, удаляясь. Сразу несколько очередей раздались метрах в двадцати от нас и, как казалось на слух, недалеко друг от друга. Не имея возможности выглянуть за ограждение, я выдернул чеку из РГДшки и метнул её в примерное место, откуда вели огонь сразу несколько автоматов духов. После взрыва я крикнул Шуму:

— Сколько у тебя гранат и патронов?

Сквозь короткие очереди снизу Шум выкрикнул:

— Два с половиной магазина и три гранаты!

— И у меня! Нужно вытащить на крышу лестницу со второго этажа! Прикрой!

Шум пустил в проем крыши две короткие очереди, пока я доставал гранату и выдёргивал чеку. После хлопка РГДшки мы быстро подползли к проёму, вытащили деревянную лестницу и захлопнули люк.

«Не зря мне пацан приснился… И звал меня с собой не зря…»

— Теперь главное, чтобы эти черти нам на крышу гранаты не начали бросать! — крикнул Шум и улыбнулся. — И подобрались же так тихо и незаметно, пидоры!

В соседнем дворе раздался взрыв и вопли. Это сработала МОНка, которую успел установить Папай на подходе к посту уже в сумерках. Выстрелы сменились гортанными выкриками с разных от нас сторон. После перекрикивания один голос протянул:

— Такбир!

— Аллаауакбар! — отозвались ему с десяток глоток, и несколько очередей снова впились в кирпичную кладку, так кстати выложенную хозяином этого дома в три ряда.

— Переговариваются, как нас достать, — уже тише сказал я.

— Пиздец нам сегодня, Лёха… — оглядываясь, ответил мне Шум. — Не думал, что сегодня умрёшь? Сюрприииз! Только мне не понятно, наши нас тут бросили или как?

Ответить я не успел. Длинная тяжёлая очередь оглушила нас обоих. Это был не автомат и, похоже, что стреляли с противоположной стороны улицы.

— Бога тоби в душу, курво! — раздался крик, и новая очередь оглушила улицу, свистя рикошетами от бетона. — Пацаны, вы там ще жыви?!

— Блядь! Да это Хохол! — воскликнул Шум. — Хохол!!! Мы здесь!!!

— Знимайтэсь! Я вас прыкрыю! — и новая очередь полетела по улице.

— Чистим ещё раз второй этаж и уходим из него в окно! — крикнул я Шуму.

— Я тоже ебал на первый этаж спускаться!

По хлопку гранаты Шума, заброшенной в проём на крыше, мы оба прыгнули на второй этаж почти в полную темноту. Если тут кто-то и был, то три гранаты сделали своё дело. Окна без решёток, и я осторожно выглянул в окно. Под стеной никого, но за углом дома видно чьи-то ноги, лежащие на земле.

— Давай! — кричит через дорогу Хохол. — В мэнэ вжэ скоро набойи скинчаться!

Вспомнив срочку, я прыгнул в окно, собираясь сразу же перекатиться в сторону, но, как только я коснулся земли, мою правую ногу пронзила острая боль, заставив меня рухнуть на спину и завыть от боли. При падении я попал ногой на большой кусок камня и теперь катался по земле, схватив её двумя руками и завывая от боли в паре десятков метров от кучки моджахедов, жаждущих отрезать мою неверную башку. Очутившийся после прыжка рядом со мной Шум подскочил ко мне, стараясь поставить меня на ноги.

— Давай! — крикнул Хохол, швыряя гранату и, не дожидаясь, пока она сдетонирует, снова открыл огонь из пулемёта по укрывшимся бабуинам.

Двадцать метров, разделяющие две стороны улицы показались мне сотней. Низкий и высохший от своей систематической диареи Шум, слабо подходил на роль моего костыля. Добежав до Хохла, мы чуть не упали, вовремя поймав равновесие.

— Поранэный? — спросил Хохол?

— Контуженый, бля! — со злостью рыкнул я на него. — Ногу вывихнул или сломал!

Сорвав с себя автомат, Хохол сунул его в руки Шума со словами:

— Прыкрывай!

После этого он забросил себе за спину пулемёт с уже опустевшим коробом, схватил меня за правую руку, положил её себе на плечи и, обхватив меня за спиной за разгруз, потащил в темноту двора, где ещё полчаса назад находился весь наш взвод. Двигались довольно быстро, мне приходилось подгибать дико болевшую ногу и скакать на здоровой, чтобы держаться с Хохлом в одном темпе. Шум прерывисто дышал за спиной, то и дело оборачиваясь, чтобы дать очередь, но погони не было.

— Хохол, а где все? — на ходу спросил его Шум. — И откуда у тебя пулемёт? Как ты вообще возле нас оказался?

Сопя от натуги, Хохол рассказал нам, что происходило во взводе, когда всё началось. Гремлин приказал всем покинуть занятую позицию. Бойцы похватали оружие и были готовы сорваться к нам на помощь, но взводный достал пистолет и выстрелил парням под ноги, выкрикивая, что это приказ, и, за отказ его выполнять, он пристрелит любого. Мол, нас уже не спасти, а остальных под удар он ставить не будет. Никто не хотел уходить, но после второго выстрела Гремлина из пистолета в землю, взвод нехотя потянулся к выходу, петляя между домами, чтобы не попасть на линию огня на той улице, где застряли мы.

— А я со Слимом збоку йшов, — заканчивал свой рассказ Хохол, — потягнув його за кулэмэт, забрав соби та й пишов назад. Лыше тыхо сказав, щоб вин нэ казав никому.

— Нихуя себе… — протянул Шум. — А кого из наших убили на углу?

— Маслёнка… — подытожил Хохол.

Остаток пути мы проделывали молча, так как силы были уже у всех на исходе, и дыхалка выбилась даже у некурящего Шума.

Вывалившись из пролома в стене, через который весь взвод заходил в посёлок, мы попадали на землю, шумно дыша и хватая ртом воздух. Шум тут же развернулся к пролому, выцеливая возможную погоню.

— Долго… Не лежим… — с трудом выговорил я. — Нужно уходить.

— Это если отсюда все ещё не съебались! — зло сплюнул Шум. — Вот будет хохма, если мы как блохи по этой пустыне скакать от духов будем!

Через минуту мы поднялись и продолжили отход. Мне показалось, что вдалеке, там, где был исходный рубеж нашего сегодняшнего штурма, виднелись машины и люди. Глаза слезились от боли, и я сосредоточился только на быстром ковылянии. Через какое-то время действительно показалась большая группа бойцов и транспорта. Метров за двести уже были слышны крики и ругань, толпа двигалась, но все были повёрнуты к нам спинами. Уже подойдя почти вплотную, шум толпы стал затихать, бойцы, один за другим поворачивались в нашу сторону, расступаясь, и наконец, совсем замолкнув. В центре толпы стояли Камрад, Мономах, Гремлин и командир отряда. Первым нарушил молчание Камрад:

— Ранен?

— Нет, вывих, — кривясь от боли, ответил я.

— Тебе кто дал право нарушить приказ и покинуть группу, сука?! — Гремлин сверлил взглядом Хохла, переводя взгляд то на меня, то на Шума, сжимающего автомат.

— Ну, и где подтверждение твоему пиздежу о сотне яростных ингимаси?[41] — спросил у Гремлина Мономах. — Ты же всех поднял с укрепов и увёл из уже наполовину занятого посёлка!

— Какая сотня?! — влез в разборку Шум. — Их было от силы человек пятнадцать-двадцать! Я же кричал в эфир, чем вы слушали?!

— Такая сотня, что её один Хохол разогнать смог, — сказал за спиной Ворон, — ты же нам даже «бардак» не дал применить. Вот объясни, нахуя?

— Ты нахера людей на живодёрню оставил? — Камрад стоял перед Гремлином, сжимая кулаки. — И почему именно их двоих? За что?

— Потому, что они для меня мусора, — выговаривая каждое слово, зло ответил Гремлин, — а все мусора, даже бывшие, для меня — пидоры! А омоновцы — вдвойне пидоры! Когда они пиздили меня по хребту на Болотной, я тоже спрашивал их: «За что?». Знаете, что они мне тогда ответили? За то, что я для них — пидор! Поэтому любая ментовская падла должна сдохнуть, и я сделаю для этого всё, что смогу. И эти два пса должны были сегодня сдохнуть, как и тот Маслёнок ёба…

Гремлин не договорил, упав на землю от мощного хука Камрада. Не дав ему опомниться, Камрад насел сверху и стал вбивать кулаки в морду своего бывшего заместителя, хватавшего его за руки, в вялых попытках защититься.

— Прекратить! — рявкнул командир отряда. — Встали оба!

В наступившей тишине было слышно, как Гремлин шмыгал разбитым в кровь носом.

— «Двойка» вся вышла? — спросил его отрядный.

Тот лишь закивал головой.

— «Тройка», твои все тут?

— Все, — ответил Мономах.

— Уточни у мухабаратов, все ли садыки ушли, и вся ли их техника вышла, — продолжал раздавать задачи командир отряда.

Мономах кивнул кому-то из своих, и два бойца быстро побежали в сторону трёх КамАЗов, стоящих неподалёку.

— Вы двое, — отрядный повернулся к Камраду с Гремлином, — садитесь ко мне в УАЗ и только попробуйте пикнуть или дёрнуться до приезда в СБ! Лично вам ебальники разобью, а потом разведке на съедение отдам! Марш в машину!

— Командир, у садыков все на месте! — доложили на бегу бойцы.

— Ты пойдёшь старшим колонны! — командир отряда ткнул пальцем в грудь Мономаха. — У вас десять минут на сбор и погрузку! Отправляйтесь к себе на завод и ждите там! А я буду связываться с вояками, пусть пришлют летунов и расхерачат ФАБами[42] этот вонючий аул к ебеням собачьим! Всем всё ясно?! По машинам!

Глава 35 Свирель безносой

Всю обратную дорогу на НПЗ я пытался осмыслить произошедшее. Пустота и апатия смешивались с возмущением и злостью. Маслёнок погиб. Было ли это совпадением или частью плана Гремлина, я не мог себе ответить. Не в этот, так в другой раз, он подвёл бы его под пулю. И меня. И Шума. Не под свою, так под чужую.

Мой голеностопный сустав опух и был горячим. Но даже без рентгеновских снимков Фил определил у меня растяжение связок сустава, снабдив мазью местной фармацевтики. Ковыляя к краю кузова, я осторожно спустился на землю при помощи Шума и Борзого.

— Степан! — окликнул я Хохла. — Подойди сюда!

Тот обернулся и уставился на меня, придерживаемого Шумом, пока остальные выгружались из КамАЗа. Потом подошёл к нам, на ходу закуривая сигарету.

— Зачем ты это сделал? — спросил я его, подавляя в себе раздражение. — Почему вернулся за нами?

— Я хотив… — начал Хохол, но запнулся и, подбирая слова, стал медленно говорить по-русски. — Я знаю, через что ты прошёл, и что тебе пришлось испытать. И я понимаю твоё отношение ко мне после этого. Но я хотел доказать, что не все украинцы — это бандеровские выродки, скачущие на майданах и воюющие с Донбассом. Есть быдло, а есть нормальные украинцы, для которых русский — это кум, сват и брат родной.

Сказав это, Хохол протянул мне руку. Секунды ожидания пронесли в моей голове ворох мыслей и образов, так долго и так сильно влияющих на моё мировоззрение. Но оно больше не могло оставаться таким. Пожав протянутую Хохлом руку, я как будто мысленно выдохнул из себя многолетнюю ненависть, добавив красок в свой чёрно-белый внутренний мир. Стало легче, какой-то невидимый груз упал с души, камнем давивший её всё это время.

К вечеру следующего дня с базы отряда вернулся Камрад. Один. Уставший и голодный, как бродячий шакал, он в двух словах объявил, что решением СБ был восстановлен в должности командира взвода. Как не просили и не расспрашивали мы Камрада о разборе, он наотрез отказался пояснять детали. Единственное, что он смог сказать, так это то, что Гремлина мы больше не увидим. Можно было только догадываться, какому наказанию был подвергнут бывший взводный за такой неприкрытый косяк на глазах у всех. Было ли это возвращение домой для определения степени тяжести его поступка, перевод в «пятисотые», срок в контейнере или пуля в ногу — многим было глубоко наплевать. Неуютно чувствовали себя только Выдра, Корвин и Гурам, которые были его приспешниками. Злобно огрызаясь на усмешки окружающих и ожидая от Камрада показательной порки, они исподлобья смотрели на остальной взвод, кучкуясь теперь только втроём. Но реакции Камрада не было. Он никак не показывал им предвзятое отношение, ни словом, ни делом, управляя взводом, как и прежде. В связке с Мономахом у них это выходило легко и слажено.

Так прошёл ещё один месяц. Кроме того, что мы перехаживали уже второй срок пребывания здесь, ничего не расстраивало. Зимний холодный ветер стал обыденностью, а щадящий режим дежурств напоминал не боевую командировку, а санаторий с ограниченным выбором питания. И хоть обнаруженные на складе продовольствия консервы с тушёнкой пошли в ход, обычный батон хлеба с куском полукопчёной колбасы казались мне долгожданным и пока недосягаемым деликатесом. Роман, всё так же исправно гонявший свои топливные караваны, снова привёз нам свежие лепёшки. Уже остывшие, но очень вкусные, они разлетелись вмиг. Как и все предыдущие разы, за своё угощение Роман категорически отказался брать деньги.

Я быстро поправился. Через две недели от моей хромоты не осталось и следа. Сильно пахнущая, но сильнодействующая мазь, название которой было бесполезно пытаться вычитать на пестревшей крючковатыми вязями упаковке, сделала своё дело, дай Аллах здоровья её создателям.

В один из вечеров Камрад с Мономахом вернулись с базы отряда после командирского совещания. Собрав оба взвода, они не прикрывали своё хорошее настроение:

— Новость номер раз! — начал Камрад. — Наша смена для ротации прибыла! Сейчас они на базе отряда, получают оружие, средства связи и формируются по подразделениям. Тут вам нечего объяснять, все через это проходили. Через неделю они нас сменят. Так что готовьтесь, скоро домой!

Общий одобрительный гул заполнил двор. Новость не могла не радовать, все уже подустали от неопределённости и зависшего во времени состояния.

— Вторая новость! — продолжил Мономах. — Сегодня ночью выезжаем на другой НПЗ, который нужно взять под контроль! Все уже поучаствовали в таком, так что пояснять вам нечего, опасности не ждём! Уже на том НПЗ нас и сменят!

— Что за НПЗ? — послышались вопросы. — Далеко отсюда? Кто его держит?

— Завод часах в пяти езды отсюда, — Камрад пытался по очереди отвечать на поток вопросов, — почти такой же самый, как и этот. Какие-то охуевшие курды там засели в нарушение договорняка. Переговоры с ними затянулись и, судя по всему, зашли в тупик. Всё как и прежде: подходим, издалека постреливаем рядом с территорией, даём понять, что можем поднять их всех на воздух и ждём, пока они свалят. Поэтому снова будем без артиллерии и тяжёлых.

Среди недовольных возгласов послышался голос Выдры:

— А меня всё устраивает. Работа — не бей лежачего, зарплата капает, боевые мы хорошо себе закрыли. Хоть год так можно тут прожить.

— Тебя везде всё устраивает, где жопа в тепле, — буркнул кто-то из «тройки».

— Вот именно! — набычился Выдра. — Я сюда не воевать приехал, а деньги заработать!

— Всё, угомонитесь! — прервал их спор Мономах. — Еще несколько дней и будете дома, нечего напоследок нервы выматывать! Сейчас Баста подъехать должен, всем довооружиться и разобрать воду!

В сборах вещей, подгонке снаряги, довооружении и проверке оружия прошло часа три. В начинающих смеркаться сумерках бойцы бесцельно бродили по двору или торчали, разбившись на кучки своих тем. Взяв три пачки патронов и две «эфки», я направился к стене, возле которой умиротворённо сидел Куница. Высыпав патроны из пачек, я стал забивать ими свои пустые магазины.

— Я не хочу уезжать, — неожиданно сказал Куница.

— В смысле? — не понял я.

— Не хочу, чтобы меня сменяли, не хочу уезжать отсюда.

— Что так? — я даже перестал снаряжать магазины.

— А что мне делать в мирняке? Чем заниматься в ожидании очередного сбора? — Куница закурил. — Не создан я для мирной жизни. Для походов в магазин после работы, для ожидания выходных в надежде выспаться, для адекватного восприятия тех гламурных тёлок, которые себя в ранг богинь возвели, для спокойного сосуществования рядом с педиками в подкатанных штанишках и с розовыми чёлками над выщипанными бровями…

— Чёт тебя вообще не туда понесло, — попытался я урезонить язычника, — я всю эту шушеру тоже на дух не переношу, но не они же составляют большинство, и не они же заставляют уподобляться им.

— Не совсем так, брат… — Куница отхлебнул воды из полторашки. — Ты знаешь моё мнение по поводу будущего. И когда начнётся большая война, от большинства людей толку будет мало. Как правило, исчезнет электричество и связь, а с ними, соответственно, и интернет. И на что способно это среднестатистическое стадо оленей без «окей-гугла» и без навигаторов с Алисой и Siri? Эти дятлы не способны без зажигалки даже костёр развести, не говоря уже о том, чтобы элементарные землянку или шалаш из веток и листьев построить! Как и добыть еду с водой в полевых или лесных условиях! И вот именно таких инерционных обывателей действительно большинство. Это большинство постоянно перед нашими глазами, они возвышают все достижения человеческого гения в науке и технике, перемещаясь в нашем обществе, как дрейфуют тысячи тонн нетленного пластика в мировом океане, загрязняя и отравляя всё окружающее. Вот только от маркетинга с менеджментом и правоведением, которым они ещё хоть как-то способны забить себе головы, толку уже не будет никакого…

— Интересная теория, — хмыкнул я с сарказмом, — где раздобыл?

— Ты о чём?

— Где такое вдохновение взял, спрашиваю?

— Не понимаю, о чём ты, — Куница сделал ещё пару глотков и потянулся за новой сигаретой.

— Не забывай, кто я, хоть и бывший.

Только к концу его умозаключения о вполне оправданной и справедливой оценке общества, я заметил нетипичное покраснение щёк и губ язычника. Когда он спросил меня: «Ты о чём?» и взглянул на меня, покрасневшие белки и расширенные зрачки глаз только подтвердили мои догадки о столь философском настроении Куницы.

— Захир отсыпал немного, — без тени смущения, ответил он, — на полсигареты всего и хватило.

— Это многое объясняет, — я хлопнул его по плечу, закончив снаряжаться, — не принимай близко.

— Я не хочу домой… — выдохнул он струю дыма.

Оставив Куницу со своими мыслями о вечном, я направился к Борзому и Шуму, стоящим рядом с Филом и что-то с ним обсуждающим.

— Я никогда не видел, чтобы ты во время боя стрелял, — говорил Борзый, когда я подошёл довольно близко, — но это не говорит мне о твоей трусости. Я сам не раз видел, как во время перестрелки, ты спасал раненых, перевязывая их и вкалывая препараты, даже не пригибаясь от выстрелов над головой. Что сейчас изменилось?

— Я нашёл текст клятвы Гиппократа, как ты мне однажды посоветовал, — продолжал Шум, — главная заповедь врача — «Не навреди». Ты поэтому не стреляешь? Чтобы не убить?

— В чём-то да, ты прав, — ответил Фил Шуму, — моя задача — это помочь раненым, насколько я могу это сделать. Но что изменилось сейчас, я не могу объяснить. Я просто не хочу ехать на этот штурм. Не хочу и всё. Не знаю, почему…

Может известие о скорой отправке домой так изменило Фила, заставив почувствовать на животном уровне, что напоследок не стоит рисковать, может ещё что-то, никто не знал, все готовились к выезду на штурм, хотят они того или нет.

— С Богом, парни! По машинам!

После проверки людей и последних уточнений по задаче, оба взвода стали грузиться в КамАЗы и Уралы. В этот раз я сел с края, чтобы не слушать недовольные ворчания некурящих бойцов из-за дыма моих сигарет. Шум сел рядом со мной, напротив сели Борзый и Хохол с Тагиром. Тихо раскачиваясь на неровной дороге, колонна выехала с территории завода и направилась к новому месту, которое требовалось взять под контроль.

В кузове никто не спал, несмотря на позднее время. То и дело кто-то включал фонарь, чтобы что-то найти в редаке или экран телефона, в попытках поймать слабую связь от вечно разбитых вышек ретрансляторов сотовой связи. Время идёт быстрее, когда погружаешься в мысли. Полуприкрыв глаза, я представлял себе скорое возвращение домой. Как обниму жену и сына, как в ближайшее время навещу постаревшего отца. Он не знал, что я давно уволился из органов, для него я был в командировке по повышению квалификации где-то в Краснодарском крае. Интересно, насколько вырос и изменился сын? Что новое он открыл для себя и чему успел научиться, пока меня не было рядом?

Я закурил очередную сигарету. Хочу ли я снова вернуться сюда после отдыха дома? Будет ли мне не хватать всего того, чем я пропитался здесь насквозь? Я не был готов ответить на этот вопрос.

Тагир протянул мне бутылку с ярко-оранжевой жидкостью. Разведённый питьевой концентрат со вкусом апельсина хорошо утолял жажду, отвлекая меня от мыслей, в которые я погрузился, потеряв счёт времени.

Яркая вспышка и грохот ударили неожиданно. Лёжа на спине, я смотрел на горящую кабину КамАЗа и развороченный кузов грузовика, в котором только что ехал, и из которого меня выбросило взрывной волной. Кто-то перебегал, ища укрытие, кто-то стрелял. Рядом ухали взрывы, толчки от которых я отчётливо ощущал от земли спиной, но сквозь звон в ушах и боль в голове слышал очень отдалённо. Что-то тёплое и липкое стало заливать левый глаз. Руки не слушались и ощущались так, будто я отлежал их во сне в неудобной позе. Не в состоянии шевельнуть руками, чтобы стереть с лица стекающую кровь, я увидел склонившегося над моим лицом Шума. Он что-то кричал и хватал меня за лямки разгрузки, пытаясь приподнять и оттащить в сторону. Ничего из того, что он пытался мне выкрикнуть, я не услышал, и мне оставалось лишь тупо смотреть на его беззвучно открывающийся рот и моргать глазами. Рядом кто-то упал. В свете вспышки от очередного взрыва, мне удалось рассмотреть в упавшем мёртвого Папая. Следующая вспышка и удар по всему телу подбросили меня, взметнув в воздух, как крошку со стола.

Глава 36 Необратимость

Слабые звуки отдалённо доносились и напоминали пробуждение после мощной попойки. С трудом приоткрыв глаза, я увидел тусклый свет встроенных в потолочную панель лампочек, расположенных в два ряда. Попытка пошевелиться пронеслась волной дикой боли по всему телу так, что я еле сдержался, чтобы не вскрикнуть. Закрыв глаза, я попытался выровнять дыхание и снова приоткрыл их, стараясь определить, где я нахожусь, и что вокруг меня происходит. Мерный гул в заложенных ушах мог указывать на то, что я нахожусь на борту самолёта. И ещё какой-то тихий писк, будто отсчитывающий секунды. Но какого чёрта я тут делаю?

Осторожно наклонив голову, я попытался рассмотреть себя, полулежащего в кресле, но, почему-то, пристёгнутого к нему тремя ремнями вместо обычного одного. Боль в теле и голове не давала сосредоточиться, а синтетические ремни безопасности, застёгнутые на груди, животе и ногах сбивали с толку.

«Руки и ноги на месте, это уже хорошо. Чёрт, почему так больно всему телу?»

Едва коснувшись затылком подголовника, я отключился, проваливаясь в бездну бессознательного состояния.

Будто подскочив на какой-то кочке, меня сильно тряхнуло, вызвав новую волну боли и вырывая меня из вязкого, как сгущенное молоко, сна. Хотя, какая кочка может быть в полёте? Те же два ряда тусклых лампочек и гул в ушах всё ещё не до конца объясняли мне моё местоположение, а мерный писк немного раздражал. Но телу стало немного свободнее. Превозмогая боль, я снова немного наклонил голову, чтобы осмотреться. Чувствовался лёгкий запах какого-то средства для дезинфекции. Чуть скосив взгляд в сторону, я увидел спящего в кресле рядом со мной Шума. Этот засранец даже во сне немного улыбался. Посмотрев на кресла впереди, я отметил, что свободного места между рядами было намного больше, чем в обычных салонах самолётов.

«В бизнес-класс усадили или спецрейс какой-то. Наверное, домой летим…»

Странно, но я решительно ничего не помнил. Ни как попал в самолёт, ни базы отряда, на которой должен был закрывать командировку, ни того, что происходило после обстрела нашей колонны. Ничего.

Проходящие по проходам силуэты людей, по всей логике вещей, должны были быть стюардами. Но из-за боли в глазах я не мог их нормально открыть, чтобы толком всё рассмотреть. Во рту и глотке сильно пересохло, очень хотелось пить. Но, открыв рот, чтобы попросить воды и какую-нибудь обезболивающую таблетку, я лишь беззвучно хрипел, что только усиливало боль в груди. Наверное, услышав мои хрипы, ко мне приблизилась девушка, лицо которой я даже не мог разглядеть. В глаза бросилось только очертание овала её лица и белой шапочки.

«Почему форма белая? Это нововведение авиакомпаний или конторы?»

Когда девушка немного наклонилась надо мной, я почувствовал её молодое дыхание и лёгкий запах духов. Ничего не говоря, она положила пальцы рук мне на шею, ощупывая горло.

«Ты меня ещё задуши здесь! — только и оставалось в мыслях говорить мне, задыхаясь от хрипа и боли. — Дай мне воды, сука!»

Её холодные пальцы, несколько секунд трогающие моё горло, легли мне на лоб, немного придавливая, чтобы я опустил голову назад.

— Тяжёлое стабильное, без динамики, — куда-то вглубь салона сказала девушка.

Новая вспышка боли заставила меня сжать зубы, и я снова провалился в сон.

— Давайте, скорее! — взволнованно кричал голос, похожий на тот, который был у девушки перед тем, как я отключился.

Я открыл глаза и посмотрел по сторонам, потирая лицо. Боль в теле немного ушла, и даже голова соображала яснее. Осмотревшись, я встал с кресла. Салон самолёта был пуст, только я один стоял у своего посадочного места. Двигаясь к выходу, я почти не чувствовал ватных ног, поэтому не спешил и старался передвигаться максимально осторожно.

«Может во время сна мне действительно вкололи какой-то обезбол?»

У выхода не стоял экипаж самолёта, как это было обычно, всегда и везде. Странно.

Выглянув из салона на улицу, я увидел абсолютно безлюдную территорию, такой же трап и совершенно пустой перронный автобус у него. Поёжившись на зимнем воздухе, я спустился с трапа и шагнул в салон транспорта, который должен подвезти меня к терминалу от взлётно-посадочной полосы, судорожно пытаясь вспомнить, был ли у меня с собой багаж.

«Что это за аэропорт вообще? Краснодар? Или это пересадка? Может быть все уже вышли, а я один остался в салоне, не услышав сообщение о посадке? Но тогда меня Шум должен был разбудить. Кстати, где он?»

— Куда едем, командир? — стараясь держаться молодцом, слабым голосом спросил я водителя автобуса.

— Готовимся к интубации, седация, готовим набор для постановки ЦВК[43]! — вместо ответа раздалось из динамиков в салоне.

«Почему в автобусе тоже стоит запах средства для дезинфекции?»

Обычно я не сажусь в общественном транспорте, самодовольно считая, что сидеть там, где стоят пожилые люди и женщины с детьми, могут только беременные, инвалиды и педики. Но так как в этот раз салон был абсолютно пуст, я без зазрения совести уселся на сиденье у окна. Когда я улетал, была глубокая ночь, и я не успел рассмотреть окрестности. Сейчас же, проезжая мимо замёрзшего пейзажа, я невольно вглядывался в него. Февральский ветер гнул голые ветки деревьев и поднимал снег с укатанного асфальта.

«Стоп. Какие деревья?»

Автобус ехал по трассе, и вокруг не было даже намёка на здание аэропорта.

«По объездной за город до моста у заветного населённого пункта, что ли? Или прямо на базу везёт?»

Мне не верилось, что всё закончилось, и что я уже почти дома. Мысль о том, что ещё совсем немного бюрократических проволочек, и я, с хорошей суммой на руках буду свободен в своих желаниях и делах, придала необычную для моего тела лёгкость.

Но чем дальше я вглядывался в пролетающую мимо моего окна местность, тем больше росла во мне тревога. По пути автобусу не встретилась ни одна машина, не было ни одного перекрёстка и ни одного дорожного указателя. Совсем уже усомнившись в том, правильно ли мы едем, я встал и направился к водителю.

— Уважаемый! — обратился я к нему. — А ты ничего не путаешь? Куда мы едем?

Водитель продолжал невозмутимо вести автобус, а из салонных динамиков снова раздались голоса:

— Ритм?!

— Асистолия!

— Миллиграмм адреналина! Качаем!

«Психи какие-то… Где я вообще?!»

Но посмотрев перед собой в лобовое стекло, я замер. Я знал эту дорогу. Я много лет ходил по ней, только это было очень давно. Вот тут, за этой постройкой, я с одноклассниками курил после школы. Чуть дальше должна быть улица, на которой жила моя первая учительница. Потом дорога возьмёт чуть левее, и за водонапорной башней из красного кирпича будет стоять двухэтажный квартирный дом. Мой дом. Дом моего детства. Дом, в котором я не был больше двадцати лет…

«Стоп! Нет! Нам же не сюда!»

Но, будто бы издеваясь над моими неозвученными догадками, автобус ехал именно по этому маршруту, приближаясь к двухэтажной сталинской постройке. Двери остановившегося у дома автобуса открылись с тихим шипением пневматики.

— Ритм?!

— Асистолия!

— Ещё миллиграмм адреналина и миллиграмм атропина! Качаем!

Сильно сдавило грудь, ноги подкосились, и я выпал из автобуса на снег. Вмиг вернулась боль по всему телу, стало тяжело дышать. Стоя на четвереньках, я с трудом поднял голову, глядя на забытую картину моего детства. Всё те же яблони и груши во дворе, которые я с местными пацанами обносил летом, не дожидаясь, пока они созреют. Всё тот же ряд сарайчиков и гаражей за домом, где соседи держали свою консервацию и мотоциклы с машинами. Всё тот же газовый резервуар за сеточной оградой, снабжавший голубым топливом несколько домов.

Медленно выпрямившись, я осторожно пошёл к дому, корчась от боли при каждом шаге. Откуда-то снова послышался тот же противный прерывистый писк, который я слышал в утробе самолёта. Ни одного человека не было видно во дворе, который казался вымершим и застывшим во времени. Подойдя ко второму подъезду, я тихо открыл деревянную дверь. В нос снова ударил запах дезинфекции, будто тут только что вымыли пол с хлоркой. Моя квартира находилась на втором этаже, и мне стоило немалых усилий подняться на него. Каждый шаг отдавался болью по всему телу, сильно давило грудь и очень хотелось пить. И вот, стоя у входной двери квартиры, в которой я родился и вырос, я чувствовал полный упадок сил и нежелание заходить внутрь, хоть и понимал, что войти придётся.

— Ритм?!

— Фибрилляция!

— Пятьсот миллиграммов кордарона, ставь сто восемьдесят джоулей! Стреляй!

Коснувшись дверной ручки, я ощутил удар, который швырнул меня вперёд, выбивая собой входную дверь и выгибая меня, как тряпичную куклу, заставив вскинуть руки вверх и рухнуть на пол прихожей в полумрак квартиры.

— Снова асистолия…

— Ещё адреналин и качаем! — удалённо и с помехами, как при слабой связи по телефону, прозвучали голоса где-то позади меня.

Я оглянулся. Справа располагалась просторная кухня, в которой вечно что-то готовила мать. На столе стояла её любимая чайная кружка. Она любила пить из неё чай по вечерам. Тогда… Раньше…

Руки меня не слушались, и встать не получалось. Слева от меня была комната родителей, в которой стоял неизменный ламповый телевизор «Радуга–716», который мы смотрели всей семьёй по вечерам. Вся мебель стояла на тех же местах, что и раньше. Её лакированная поверхность блестела, будто тут только что провели хорошую уборку.

Медленно проползая на четвереньках, я добрался до своей комнаты в конце коридора, в которой горел свет. Уперевшись спиной в свою кровать, я разглядывал комнату, освежая в памяти уже забытые мелочи. Аквариум в углу стоял без рыбок, и мини-компрессор гонял воздух в мутной воде. Шкаф с антресолью был открыт и пуст внутри. Мой стол, за которым я учил уроки и маялся дурью, был, как обычно, захламлен тетрадями, листами бумаги и обёртками от конфет. Игрушечный АКМ висел на стене, ещё два игрушечных ПМа должны были лежать в столе. Они заряжались бумажными лентами пистонов, горелый запах которых я помнил до сих пор. Этажерка с игрушками была ими забита, отец меня баловал и часто их покупал. Тяжело дыша, я поднял глаза вверх, где под потолком, на натянутой по диагонали комнаты леске, висели модели самолётов, которые я очень любил собирать и склеивать в детстве.

— Папа… Ты помнишь, как я клянчил возле каждого киоска, чтобы ты купил мне очередную модель самолётика? — я улыбнулся, тихо говоря это в пустоту. — Где ты сейчас, папа? Забери меня отсюда…

Желание и стремление на протяжении всей жизни быть взрослыми и сильными живет в нас с детства. Но сейчас мне очень хотелось стать маленьким мальчиком и вернуться в те старые, добрые времена, когда отец носил меня на плечах в городском парке или на первомайских шествиях.

— Ритм?!

— Асистолия!

— Адреналин! Качаем!

В глазах побелело, но боль отступила. Снова стало легко дышать, и гул в голове пропал. Повернув голову в сторону коридора, я увидел того, кого хотел бы увидеть сейчас меньше всего. Выглядывая из коридора тёмной квартиры в мою комнату, на меня смотрел смуглый мальчишка в полосатой футболке и светлых шортиках. Улыбнувшись, он медленно вошёл в комнату, направляясь ко мне. На моё удивление его левая рука была на месте, и он не был измазан грязью и пылью. Подойдя ко мне почти вплотную, мальчик протянул мне свою левую руку:

— Пойдём, — чисто и без акцента сказал он.

Я медленно встал. Взявшись за руки, мы подошли к выходу из моей комнаты, где мальчишка остановился и посмотрел мне в лицо своими глубокими карими глазами, продолжая безмятежно и по-детски улыбаться.

— Пойдём, — снова сказал он и нажал кнопку выключателя на стене, погружая мою комнату и всё вокруг в темноту.

— Время?

— Больше тридцати минут…

— Заканчиваем реанимационные мероприятия. Констатируем смерть.

Эпилог

WASHINGTON — The artillery barrage was so intense that the American commandos dived into foxholes for protection, emerging covered in flying dirt and debris to fire back at a column of tanks advancing under the heavy shelling. It was the opening salvo in a nearly four-hour assault in February by around 500 pro-Syrian government forces — including Russian mercenaries — that threatened to inflame already-simmering tensions between Washington and Moscow.

In the end, 200 to 300 of the attacking fighters were killed. The others retreated under merciless airstrikes from the United States, returning later to retrieve their batdefield dead. None of the Americans at the small outpost in eastern Syria — about 40 by the end of the firefight — were harmed.

A version of this artic/e appears in print on Maj 25, 2018, Section A, Page 5 of the New York edition with the head/ine: How U.S. Commandos Survived 4–Hour Pattie with Russians in Sjria.

ВАШИНГТОН. Артиллерийский огонь был настолько интенсивным, что американские командос прыгали в окопы, дабы укрыться от него, а потом поднимались, покрытые пылью и грязью, чтобы ответить на стрельбу танковой колонны, которая наступала под мощными ударами с воздуха. Это было началом почти четырехчасового февральского наступления, в котором участвовало около пятисот бойцов сирийских проправительственных сил, включая российских наемников, и этот бой грозил взорвать и без того напряженные отношения между Москвой и Вашингтоном.

В итоге было убито от двухсот до трёхсот наступавших. Остальные отошли под беспощадными авиаударами американских ВВС, а потом вернулись, чтобы забрать с поля боя убитых.

Никто из американцев, находившихся на небольшом форпосту на востоке Сирии — а к концу боя их было около сорока человек, — не пострадал.

Выдержка из статьи, которая появилась в печати 25 мая 2018 года, раздел А, Страница 5 нью-йоркского издания «Таймс» с заголовком: Как развернулась 4 часовая битва между российскими наемниками и американскими спецназовцами в Сирии.