Долорес, стоя у окна, долго смотрела на серую гладь реки, а потом из кабинета перешла в огромную гостиную. Чем занять еще один день? Прошел почти год с тех пор, как не стало Джимми, – год, который вдова должна была прожить затворницей. Конечно, изредка ее навещали «подходящие» посетители, но об этом сразу узнавали газеты, и многие дни не смолкали разговоры. Господи, как ей одиноко, страшно одиноко.
Похороны прошли впечатляюще. Накануне Долорес с Майклом провели целую ночь за изучением репортажей о похоронах Джона Кеннеди и даже Авраама Линкольна. Близнецов на траурную церемонию не взяли. Зато Мэри Лу перенесла ее спокойно и серьезно, хотя самой Долорес это стоило больших трудов. Сразу же после похорон она с детьми и Бетси Минтон отправилась к сестре в Лондон.
Нита злословила по поводу затянувшегося траура Долорес:
– Как глупо играть роль скорбящей вдовы! Он же постоянно обманывал тебя, и все это знали. Вот брат твоего Джимми совсем другой, он, пожалуй, самый примерный семьянин в мире.
– Но, Нита, я все-таки любила Джимми.
Нита с иронической усмешкой взглянула на сестру.
– Доло, если говорить откровенно, то ты любишь единственного человека в мире – себя. И продолжай в том же духе. А я, например, сгораю от любви к Эрику…
– Эрику?
– Ну да, к барону. Долорес расхохоталась.
– Ты, дорогая, сгораешь от любви к его деньгам.
– У меня достаточно и своих, – отпарировала Нита.
– Тогда зачем он тебе? – искренне недоумевала Долорес. – Он грубый и уродливый тип.
– Понимаешь, для Эрика нет ничего невозможного. Поэтому, наверное, меня и тянет к нему. Не случайно же многие женщины увлекались Гитлером и Муссолини: их привлекали власть, могущество этих людей.
– Выбрось лучше Эрика из головы и перестань все время думать о ваших отношениях.
– А ты сама вчера неужели не почувствовала всей силы его обаяния?
– Ничего я не почувствовала. И уверена, что свой титул он просто купил. Поэтому в высшем свете его не принимают.
– Очнись, Доло! Где ты этот свет видела? Его давно не существует, если не считать нескольких семидесятилетних старух. Посмотри вокруг: сегодняшние принцы и лорды стали гомосексуалистами, их место заняли рок-звезды и выскочки с многомиллионным состоянием. Плевать обществу на твоих предков, ты сама – знаменитость. О тебе кричат все газеты, историю твоей любви к Джимми так трогательно расписывают.
– Именно поэтому я должна строго соблюдать траур.
– Хорошо. Тогда потихоньку заведи любовника. Только не забывай главного: люби телом, а не сердцем.
– Нита, неужели ты всерьез влюблена в барона? Нита отвернулась.
– Скажу честно, поначалу меня заинтриговали разговоры о его баснословном состоянии и яркой индивидуальности. К тому же, ты знаешь, как липнут ко мне мужчины. А он – нет. Когда нас представили, я не произвела на него никакого впечатления. Ничего, думаю, я все равно своего добьюсь, но не заметила, как желание увлечь Эрика переросло в любовь к нему. Клянусь, даже если он останется без гроша в кармане, я все равно захочу спать с ним.
– Но ему почти шестьдесят, тебе – всего тридцать пять.
– Да, – улыбнулась Нита. – В этом месяце нам обеим еще по тридцать пять. Но через три недели ты станешь на год старше.
Долорес задумалась.
– Я помню, как ужасно чувствовала себя, когда мне исполнилось тридцать. Годы шли один за одним, не за горами и сорок. И вдруг неожиданная остановка. Я уже вдова… А ведь мне только тридцать шесть.
Свой день рождения Долорес отпраздновала с близнецами и Мэри Лу. Бетси Минтон не поехала с ними в Нью-Йорк. В Вашингтоне она завела приятеля, с которым проводила все уик-энды. Не правда ли, смешно, что сорокавосьмилетней старой деве каждые субботу и воскресенье нужен мужчина?
Десятикомнатную квартиру в одном из самых фешенебельных районов Нью-Йорка Долорес купила за двести пятьдесят тысяч долларов. Дешевка. Эти апартаменты, даже без учета комнат для прислуги, стоили гораздо больше, но их владельцы разводились и стремились побыстрее избавиться от общей собственности.
Вместе с квартирой Долорес получила два телевизора, шторы и приличную мебель, обивку которой она сразу же заменила. Почти полгода ушло на работу с декораторами. Благодаря ее безупречному вкусу новое жилье выглядело даже лучше, чем она ожидала.
Долорес повернулась и обвела взглядом свою великолепную гостиную. Настоящий зал. Но зачем он нужен, если ей до сих пор нельзя приглашать гостей? Годовщина гибели Джимми на следующей неделе. К поминальной мессе ее, как всегда, будет сопровождать Майкл. На глупые сплетни о том, что их отношения вышли за рамки дозволенного, Долорес давно перестала обращать внимание.
Чаще, чем прежде, ее стала навещать свекровь, они вместе обедали, а иногда бывали в театре или на концертах. Тимоти Райана болезнь окончательно приковала к постели, в его комнате круглосуточно дежурили сиделки. Зато Бриджит обрела, наконец, долгожданную свободу и старалась все уикенды проводить в Нью-Йорке с невесткой и ее детьми.
Когда Долорес, одетая в скромное черное или синее платье, как обязывал траур, в сопровождении Бриджит появлялась на людях, за ней неотступно следовала охрана. К ее удовлетворению, эти редкие выходы в свет вызывали в прессе настоящий ажиотаж – она становилась одной из самых знаменитых женщин в мире.
Даже интересно… В дни ее молодости публика обожала кинозвезд – Дорис Дей, Риту Хэйворт, Лану Тернер, незабвенную Мерилин. Сегодня их место заняли рок-группы и… Долорес Райан. Десять журналов Америки объявили ее женщиной месяца.
Долорес вернулась в кабинет, подошла к окну, пытаясь отогнать невеселые мысли о деньгах, вернее, об их нехватке. Только что от нее ушел адвокат. С детьми в завещании все было в порядке. Их будущее обеспечено. Ей же полагалось в год тридцать тысяч, не облагаемых налогом, – и так до тех пор, пока миллионное состояние Джимми не перейдет в ее распоряжение. Будь муж жив, ему бы сейчас исполнилось сорок три. Значит, она получит миллион только через семнадцать лет. А до этого как прожить на тридцать тысяч в год? Хорошо еще, что деньги на покупку квартиры дала Бриджит.
– Дорогая, – заявила она тоном, не допускающим возражений, – я считаю, что в завещании тебе оставлено недостаточно. Но Джимми был слишком молод… Поэтому мой долг – создать тебе и детям нормальные условия. Перебраться в Нью-Йорк – это мудрое решение, в Вашингтоне тебя одолевали бы воспоминания. Я буду платить за содержание квартиры и обучение детей в школе. А на тридцать тысяч вполне можно прожить.
Это был щедрый жест, и Долорес была благодарна свекрови. Но что такое тридцать тысяч, если одной только секретарше, ведающей перепиской, нужно было платить сто пятьдесят долларов в неделю?
Такую же плату получали няня и кухарка. Восемьдесят пять долларов уходило на уборщицу, приходившую ежедневно, еще сорок – на мистера Эванса, который дважды в неделю делал генеральную уборку. Еда, даже при жесточайшей экономии, стоила больше двух сотен. И так набиралось за сорок тысяч. А рождественские подарки, стоившие целое состояние, наемные лимузины по шестнадцать долларов в час, дорогой детский сад, который посещали близнецы… Всего этого Бриджит не знала. Нет, Долорес не могла прожить на тридцать тысяч в год.
В Нью-Йорке она возобновила отношения со школьной подругой Дженни Берч. Родители Дженни были очень богаты, но тогда, в детстве, это не имело никакого значения. Дженни удачно вышла замуж за шведского посла Свена Йенсена и стала еще богаче благодаря состоянию мужа. От нечего делать Долорес иногда позволяла себе съездить с приятельницей к Хэлстону или Валентино, у которых та постоянно заказывала наряды. Она с тайной завистью смотрела, как Дженни натягивает на свои пышные телеса очередное новое платье, и представляла в нем себя.
Каждый визит Долорес в модное ателье был для его владельца событием. Ей сразу же предлагались самые лучшие модели.
– О, миссис Райан, это так пойдет вам! В ответ она сдержанно произносила:
– Мне сейчас не до этого… Я еще… – И далее следовала многозначительная пауза.
Как ни парадоксально, но окружающие считали ее миллионершей. Поэтому Долорес не смела даже подумать о том, что одежду детям можно купить в дешевом магазине, где продают товары со скидкой. Газеты немедленно обвинят ее в скупости. И она продолжала водить Мэри Лу и близнецов в лучший детский магазин на Мэдисон-авеню.
Вернувшись, домой с официальной церемонии по поводу годовщины смерти Джимми, она основательно перетряхнула свой гардероб. – Жаль, что платья-миди вышли из моды – ими набиты целых два шкафа. Нет, даже если укоротить юбки, ничего не получится. Но выход был найден. Совсем рядом с их домом есть чудесный парк, где можно подолгу гулять, кататься на велосипеде в брюках, как Бриджит. На снимках, которые немедленно появились в газетах, Долорес выглядела тоненькой, как юная девушка.
Вскоре случай свел ее с известным молодым киносценаристом – Эдди Хэррисом. Он оказался в парке, когда Мэри Лу упала с велосипеда. Охранник бросился, чтобы подхватить девочку, но проходивший мимо Эдди сделал это гораздо быстрее. Долорес узнала его сразу (она видела почти все его фильмы, тайком пробираясь днем в кинотеатр, закутанная в шарф и в темных очках). Спаситель Мэри Лу представился и попросил разрешения погулять с ними. Долорес царственным кивком выразила свое согласие. К концу дня они подружились. Сначала ей показалось, что Эдди – гомосексуалист, несмотря на упорные слухи о его интрижках со многими женщинами. Но Эдди ей понравился, талантливых людей она уважала.
– Миссис Райан, – неожиданно предложил он, – а не сходить ли нам вместе на концерт Леонарда Бернстайна?
– Боюсь, что не смогу, – быстро ответила она.
– Почему? Боитесь показаться на людях с евреем? – ухмыльнулся Эдди.
– Не говорите глупостей. Вы для меня прежде всего талантливый человек. Но на днях приезжает моя свекровь, и ближайшую неделю мы проведем за городом. Зато я могу пригласить вас к себе поужинать… Не в этот вторник, а в следующий. Придете?
Предложение явно заинтриговало Эдди, и он проводил Долорес до самого дома.
– Я живу на десятом, – сказала она.
– А номер квартиры?
– Я занимаю весь этаж.
Долорес произнесла эти слова с невинной миной, чтобы Эдди не счел ее хвастуньей. Немного помолчав, она добавила:
– У меня прекрасная кухарка, которой надоело жарить только одни телячьи отбивные детям. Что вы любите?
– Спагетти… рыбу… грибы… и салат.
– Отлично. Жду вас в восемь. Дети к этому времени уже пойдут спать.
Весь остаток дня Долорес думала об Эдди. Замечание о том, что она боится впервые появиться в обществе с евреем, попало, пожалуй, в точку. Но не в национальности было дело, это для нее не имело значения. Будь Эдди губернатором или сенатором, она не сомневалась бы, но прийти на прием с человеком из шоу-бизнеса… Нет! Пострадает ее репутация.
За обедом с Бриджит они обсудили эту проблему.
– Ты права, девочка, – сказала свекровь. – Я поговорю с Майклом. Он найдет подходящего сопровождающего.
Брат Джимми вскоре представил ей такого человека: должность – верховный судья, возраст – пятьдесят девять лет, не женат. С этим кавалером Долорес появилась на открытии музея. Боже, ей никогда в жизни не было так скучно. А ведь пришлось потратить целых пять сотен на платье от Ставропулоса, кстати, проданное ей с огромной скидкой. Обо всем позаботилась ее новая секретарша Нэнси Кинд.
В постели с Эдди Хэррисом Долорес оказалась в первый же вечер и впервые в жизни испытала оргазм.
Сначала она попыталась притвориться, как обычно делала с Джимми (немного постонешь, и все закончится). Но Эдди рассмеялся:
– Карьеры в театре ты не сделаешь. Расслабься, дай себе волю и получишь настоящее удовольствие.
Любовью они занимались весь вечер, пока Долорес не упала без сил.
С тех пор любовники стали встречаться регулярно, сначала раз, а потом два раза в неделю. И вдруг Эдди пропал. Она выдержала какое-то время и позвонила ему сама.
Эдди болтал с ней как ни в чем не бывало. Но когда Долорес опять заговорила об ужине у нее, он сказал:
– Отлично, но теперь моя очередь.
– Что ты имеешь в виду?
– Сводить тебя куда-нибудь.
– Я… я не смогу, Эдди.
– Конечно! Ты можешь ходить в «21» с верховным судьей Длингером и в «Элани» с поэтом, который годится тебе в дедушки.
– На этих приемах я присутствовала по обязанности и умирала от скуки.
– А мне, думаешь, не надоело приходить в твой дом, пить пиво, наедаться и потом обслуживать тебя в постели?
Долорес швырнула трубку.
На следующий день она получила от Эдди цветы, а потом объявился и он сам.
– Послушай, – предложил он, услышав в трубке ее голос, – мэр дает шикарный прием в честь нью-йоркских джазистов. Там будет много интересных людей. Пойдешь со мной?
– Я уже приглашена туда, – промямлила Долорес. – Но…
– Что? Знаешь, дорогая, или ты идешь со мной, или я приду с другой. И конец всему.
– Я не люблю приемы, – объясняла она. – Особенно большие. (Господи! Зачем она оправдывается перед этим человеком? Да потому, что он – ее единственная связь с миром.)
– Ничего, можешь попробовать еще раз. Это, правда, не Белый дом, а только дворец Греси… Но в Нью-Йорке его называют домом.
– Хорошо. Я согласна.
Долорес пришлось опять купить новое платье и пригласить на дом парикмахера. Единственная пара бриллиантовых сережек – все, чем она могла оживить свой наряд. Джимми никогда не дарил ей драгоценностей и не позволял носить дорогие меха, считая, что первую леди это не украшает. Какое счастье, что платье продавалось вместе с пальто. Долорес думала, что необходимо как-то раздобыть соболиную шубу. Норковая шуба, которую Бриджит подарила невестке после смерти Джимми, давно вышла из моды. Долорес искренне удивлялась, что люди считают ее элегантной женщиной.
Она появилась, когда вечер был в разгаре. Но по залу моментально пробежал шумок. Мэр приветствовал ее так, словно она принадлежала к королевской семье. Он долго тряс руку Эдди, повторяя:
– Как тебе удалось привести в мой дом самую красивую в мире женщину?
Целых полчаса ее представляли гостям. У Долорес заныла спина, но она держалась прямо, все время чувствуя на себе чей-то внимательный взгляд. Он принадлежал высокому мужчине, который стоял неподалеку, лениво опираясь на стену.
«Как он хорош собой, – мысленно отметила Долорес. – Где я его видела? Наверное, какой-нибудь актер…»
Красавец подошел к ней последним, когда процедура представления уже закончилась.
– Привет, – сказал он фамильярно, даже не протянув ей руки. – Нам давно пора познакомиться. У нас много общего.
– Вот как? – спросила она, придавая голосу чуть хрипловатый оттенок. Ей безусловно хотелось понравиться незнакомцу.
Он подал Долорес стул с легкостью, свойственной людям, получившим хорошее воспитание, чего явно не хватало Эдди Хэррису.
– Вы поднялись на вершину власти, выйдя замуж за президента, – улыбнулся он. – А я ничего не достиг, потому что был всего лишь сыном вице-президента.
Долорес мгновенно вспомнила все. Конечно же, это Бэрри, сын Беннингтона Хейнза, который, будучи вице-президентом, умер от сердечного приступа во время избирательной кампании, иначе он непременно стал бы президентом – в старике была бездна обаяния. Три его прехорошеньких дочери удачно вышли замуж. О Бэрри говорили, что он был самым интересным в семье, но именно внешность повредила его политической карьере. Когда он баллотировался в мэры Нью-Йорка, то проиграл весьма заурядной личности. Избиратели посчитали, что такой красавчик не способен стать серьезным политиком. Затем Бэрри баллотировался в палату представителей, но снова проиграл и кончил тем, что женился на Констанс Маккой, обладательнице многомиллионного состояния. Он числился юрисконсультом в известной фирме, но больше был известен как муж богатой женщины. Констанс уже было за сорок, она дважды побывала замужем, но еще неплохо выглядела и шикарно одевалась. Все знали, что на брак с Бэрри она решилась только из-за его имени. Серые глаза Бэрри так откровенно разглядывали Долорес, что она смутилась и покраснела, скороговоркой представляя ему подошедшего Эдди Хэрриса. Но выяснилось, что они уже знакомы.
Из соседнего помещения лилась сентиментальная мелодия. Там расположился маленький оркестр.
– Хотите потанцевать? – неожиданно предложил Бэрри.
– Я… – Долорес слегка запнулась (она уже так давно не танцевала).
– Извините нас, Эд. – Бэрри взял Долорес за руку и повел на середину комнаты.
Несколько минут они танцевали молча, потом он заговорил:
– Расслабьтесь, не старайтесь руководить мной. За девиц, которых я научил двигаться по паркету (а их было бог знает сколько), меня давно следовало бы наградить.
– Вы и меня собираетесь учить? Бэрри рассмеялся.
– Что вы, не смею. Больше того, я подозреваю, что ваш достопочтенный муж никогда не осмеливался учить вас чему бы то ни было.
Долорес предпочла не отвечать и попыталась отдаться танцу, подчиняясь партнеру. Танцевать она действительно не умела. Когда девушки ее возраста каждый вечер бегали на вечеринки, она уже работала.
– Сердитесь? – спросил он после недолгого молчания.
– Почему вы так решили?
– Впервые вижу женщину, которая даже не пытается понравиться мужчине.
– А зачем? Вы ведь женаты.
– Вот оно что! Значит, очаровывать следует только холостяков. Не знал, что вы вышли на охоту за очередным мужем.
– Отведите меня, пожалуйста, к Эдди, иначе придется оставить вас одного посреди зала, – очень тихо, но резко сказала Долорес.
– С удовольствием. – Бэрри молча провел ее через толпу, поблагодарил и ушел.
Долорес размышляла о случившемся несколько дней, не отвечая на настойчивые звонки Эдди Хэрриса. Представить себя в постели с ним она больше не могла.
Ей хотелось переспать с Бэрри Хейнзом!
Сидя дома в одиночестве, Долорес вспоминала серые нагловатые глаза Бэрри. Он женат. Ну и что! Такие «мелочи» никогда не останавливали Джимми. Смешно, но ведь никто не поверит, что она, дожив до тридцати шести лет, познала только двух мужчин – покойного мужа и Эдди Хэрриса.
Может, стоит устроить небольшой прием, пригласив к себе только очень узкий круг знакомых – верховного судью, Леонарда Бернстайна, мэра, Эдди… и чету Хейнзов. Нет, это уж слишком. Все сразу поймут, в чем дело.
Несколько недель подряд Долорес в сопровождении верховного судьи появлялась в театре, на концертах, посещала художественные выставки, рассчитывая хоть где-нибудь натолкнуться на Бэрри Хейнза. Каждый ее выход в свет вызывал невероятную шумиху в прессе. Но Бэрри она так и не встретила.
Однажды, обедая с Дженни Йенсен, Долорес как бы невзначай упомянула его имя, рассчитывая хоть что-нибудь узнать о нем. Но ничего нового приятельница ей не сообщила.
– Дорогая, – щебетала она. – Бэрри Хейнз – обыкновенный неудачник. Отец его был действительно великим человеком и мог стать президентом. А сын не оправдал возлагаемых на него надежд. Сам Бэрри если чего и ждал, то отцовского наследства. Деньги, конечно, у старика водились. Но после уплаты налогов и раздела его состояния между четырьмя детьми доля Бэрри составила всего четверть миллиона. Этот кретин жил на широкую ногу и, конечно, спустил все за два года. Зарабатывает он мало, ведь фирма держит его только из-за фамилии. Вот почему Бэрри женился на Констанс Маккой. Уважающий себя человек из такой семьи, как Хейнзы, никогда бы этого не сделал. Ее отец начинал упаковщиком на крупяной фабрике, что-то там придумал и в конце концов сколотил приличное состояние. Так что Констанс, как бы она ни швырялась деньгами, была и навсегда останется дочерью невежественного ирландца…
– Как, скажем, мой муж… и мои дети.
– Ну, не передергивай, дорогая. Джимми – исключение. Как, впрочем, и все остальные Райаны. А в жилах твоих детей течет благородная кровь Кортезов. А Бэрри… – вздохнула она. – У них с Констанс наследников пока нет и, будем надеяться, не появится. Порода есть порода, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Родословная ценится даже у животных. Помнишь, как моя принцесса Шаша удрала и пообщалась с пуделем? Боже, какое у нее было потомство! Помесь пекинеса и пуделя… Я немедленно приказала усыпить этих уродов.
– Но ведь дворняжки считаются самыми умными среди собак.
– Чепуха! Возьми хотя бы скачки. Какие в них участвуют лошади? Чистокровные, чья родословная насчитывает несколько поколений. Знаешь, я ведь когда-то была по-сумасшедшему влюблена в одного киноактера. Кстати, он был богат, но в мужья я выбрала Свена, потому что в его жилах течет королевская кровь. А что там у тебя с Эдди Хэррисом? Он, конечно, талантлив и все такое. Но я слышала, с каким акцентом говорит его мать.
– Я принимаю людей такими, какие они есть. Меня их предки не интересуют. Моя прабабушка, наверное, тоже говорила по-английски с невозможным акцентом.
– Но, дорогая… Акцент-то был испанский! А это огромная разница.
– Эдди я давненько не встречала.
– И забудь о нем. Тебе пора подумать о своем будущем и будущем детей.
– Не понимаю.
– Ох, друзья из богемы – это занятно. Но, общаясь с людьми, подобными Эдди, ты никогда не выйдешь замуж.
– Я об этом как-то не думала. А что, если попадется кто-нибудь стоящий?
– О, при одном условии – если он будет принцем или неженатым президентом. Такое замужество публика тебе, может быть, и простит. Ты же для нее королева Виктория, только не английская, а американская. Я раньше часто и с тайной завистью наблюдала за тобой и Джимми. Твой муж казался таким представительным, а ты была всегда такой красивой…
Была?! Долорес еле сдержалась, чтобы не наговорить подруге резкостей, но вечером надолго застыла у зеркала. Скоро ей исполнится тридцать семь. За одинокую девушку на выданье уже не сойдешь. Но не старуха же она, в конце концов… Стоит ли жить во имя выдуманного идеала? Да, вся Америка знала о романе Джимми и знаменитой кинозвезды, которая не скрывала связи с президентом, а, наоборот, афишировала ее. А Таня? Она теперь живет с известным режиссером. Ей нет нужды заботиться о своем имидже.
Чем больше Долорес думала о Бэрри Хейнзе, тем сильнее желала встречи с ним. Но, как и где она снова может с ним встретиться? Ей и выйти нельзя, чтобы не наткнуться на газетчиков. Что же остается? Таскаться на премьеры с верховным судьей или сэром Уорреном Стэнфордом, которого представил ей Майкл? Сэр Уоррен – вдовец, у него дом в пригороде Лондона и четверо маленьких детей. Он вовсе не прочь был жениться на Долорес, но она не могла представить себя похороненной в английской провинции и занятой воспитанием своих и его детей. К тому же у Стэнфорда тоже нет денег.
Ночами ее мучила бессонница. Долорес включала телевизор и чуть ли не до утра смотрела все ночные программы, перечитала все бестселлеры. Целые дни она проводила в парке, а на праздники уезжала с детьми к Бриджит в Вирджинию. Там же собирались Семьи Майкла и сестер Джимми. Но Долорес всегда и везде остро ощущала свое одиночество.
Она удивлялась мудрому спокойствию и энергии свекрови и пыталась понять, что помогло и помогает Бриджит сохранять душевное равновесие. Ведь жилось ей очень нелегко. Тимоти неизлечимо болен уже пятнадцать лет. А сейчас он предпочитает оставаться в своей комнате даже тогда, когда приезжают родные, стыдясь распухшего от лекарств лица и изуродованного артритом тела. Он давно превратился в бесполое существо, а когда был здоров, изменял жене. Бриджит все это вынесла. Что ее спасло? Неужели глубокая вера? Она ежедневно ходит к мессе, подолгу гуляет одна.
Свой первый после длительного траура прием Долорес решила устроить весной. Неделями она обдумывала список приглашенных. Дженни Йенсен вызвалась помочь ей. Как бы между прочим, Долорес включила в число гостей Хейнзов и с облегчением вздохнула, когда подруга не стала возражать.
Приглашения были заказаны у «Тиффани» – на тридцать пять персон, в них был указан день – первое июня. Их рассылала секретарша, но когда дело дошло до мистера и миссис Бэрри Хейнз, Долорес сделала приписку от руки: «Надеюсь увидеть вас обоих» – и подписалась только именем.
Дня за два до приема позвонила Констанс Хейнз и сообщила, что будет рада прийти, но с кузеном, так как Бэрри заболел гриппом и лежит с высокой температурой.
Долорес не подала виду, но была страшно огорчена.
У входа в дом гостей ожидала армия репортеров. Прием стал сенсацией сезона, а к концу его хозяйка почувствовала себя по-настоящему счастливой, потому что Констанс, уходя, предложила:
– Давайте, когда Бэрри поправится, поужинаем вместе.
Три дня газеты печатали репортажи об этом приеме и помещали фотографии именитых гостей Долорес. Она же занималась тем, что писала и переписывала записки Бэрри с пожеланиями скорейшего выздоровления… и рвала их.
Долорес приводила в порядок одежду Мэри Лу, готовясь отправить дочь в летний лагерь, когда пришла телеграмма от Ниты. Она гласила:
«Найди для меня в Нью-Йорке квартиру из десяти – двенадцати комнат. Буду через две недели. Все объясню при встрече. Если позвонит Горацио Капон, скажи, что он может встретить меня в аэропорту. Тебе приезжать не стоит – будет много шума. Мне понадобятся хороший дворецкий, секретарша и несколько слуг. С любовью Нита».
Едва Долорес успела дочитать послание сестры, как зазвонил телефон. Елейный голос на другом конце провода сообщил, что миссис Райан беспокоит Горацио Капон. В свое время она видела несколько отличных морских пейзажей этого художника, но уже много лет Горацио не выставлялся. Он подвизался на телевидении, вел какое-то скандальное шоу.
– О, миссис Райан, – заливался он. – Мне очень приятно. Вашу сестру я знаю с давних пор. Мы встречались в Англии на моей последней выставке. Но я мечтал познакомиться с вами. Кстати, вы видели мои работы?
– В последнее время нет, – сказала Долорес.
– Честно признаться, я давно не выставлялся. Работаю над огромным полотном. Массу времени отнимают светские обязанности. Одиноких состоятельных мужчин всюду приглашают, особенно если они, как я, имеют имя.
– Я только что получила телеграмму от Ниты. И…
– Давайте поищем квартиру для нее вместе. Обещаю, что не дам вам скучать.
– Я подумаю о вашем предложении, – ответила Долорес. – Но прежде хочу посоветоваться с агентом по продаже и найму недвижимости.
– Тогда давайте вместе пообедаем. Вам, наверное, трудно дается одиночество.
– Это не совсем так, – разозлилась Долорес на бесцеремонность незнакомого собеседника, – просто у меня масса неотложных дел. Троих отпрысков я отправляю в летний лагерь, нужно их собрать.
– Но, дорогая… Я – спец по найму квартир и отлично знаю подходящие дома. Ну, еще можно и развлечься.
– Если агент ничего не предложит, где вас искать?
– Кто знает, – съехидничал Горацио. – Могу быть в своей квартире на Пятой авеню, в Гааге, Лондоне, где имею прелестное гнездышко. А вообще – везде. Боюсь, что придется еще раз побеспокоить вас самому.
– А когда же вы рисуете? – поинтересовалась Долорес.
– Уместный вопрос, – хмыкнул друг Ниты. – В конце концов, я брошу все и вернусь к живописи, закончу свой шедевр.
– Мне не хотелось бы отрывать вас от работы…
– Ну что вы, – прерывисто задышал он в трубку. – Разве я смогу творить, когда приезжает малышка Нита. Она не отходила от меня в Лондоне. Знаете, – голос Горацио сделался вкрадчивым, – ваша сестра вынуждена переехать в Нью-Йорк. Лорд Брэмли сменил журналистку на юную итальянскую принцессу. Ее зовут Елена… Она потрясающе красива, а Нита, естественно, выглядит по сравнению с итальянкой несколько увядшей. Лорд Нельсон совсем забросил бедняжку жену и, приехав сюда, открыто появляется в свете с любовницей. Между нами, говоря, мы с вами должны заставить Ниту опять блистать в обществе.
Долорес медленно положила трубку. Бедная Нита…
Горацио не давал Долорес покоя до самого приезда Ниты, но она не приняла ни одного его приглашения. Квартира была найдена – великолепные апартаменты на Пятой авеню, пятнадцать комнат. Поскольку Ните не нужно было экономить, Долорес наняла и прекрасную прислугу. Сестру она ждала с нетерпением. Наконец-то рядом будет родной человек, которому можно доверять. Ежедневно они будут встречаться, вместе обедать, заниматься квартирой.
Долорес отправилась в аэропорт с одним из охранников. Ей разрешили выехать прямо на летное поле.
По дороге домой она с оживлением рассказывала Ните о новой квартире, но сестра ее почти не слушала.
– Конечно, в ней еще многого не хватает, но вместе мы быстро приведем ее в порядок.
Нита рассеянно кивнула.
– Нужно успеть сделать все к осени, когда я пошлю за детьми. Нельсон отвез их во Францию, в летний лагерь. – Она достала плоский флакончик с таблетками, проглотила две и пояснила с вымученной улыбкой: – Это «фено». Врач считает, что мне это помогает.
– Не огорчайся, Нельсон бросит и эту девушку, – попыталась утешить сестру Долорес. – У Джимми был не один роман. Но только Таня что-то значила для него. Когда мужчина остывает после серьезной любви, не стоит обращать внимание на все остальные его увлечения, они умирают сами по себе. Ни одна молодая красивая женщина не свяжет надолго свою судьбу с Нельсоном, зная, что шансов на развод нет. То же было и с Джимми.
Сестра продолжала отреченно смотреть в пустоту, и Долорес порывисто обняла ее.
– О, Нита, жизнь не кончается.
– Кончается, – тихо ответила Нита. – Мне плевать на Нельсона и его девицу… Дело в Эрике.
– В бароне? Он еще существует?
Нита протянула руку, и Долорес не могла оторвать взгляд от огромного бриллианта.
– Тридцать каратов. Прощальный подарок.
– Он бросил тебя? Она обреченно кивнула.
– Неделю назад. Он сказал, что любит только Людмилу Розенко. А она, видишь ли, меня не выносит и больше не хочет мириться с нашей связью. Представь себе, что, значит, проиграть пятидесятилетней женщине!
– Но она очень красива.
– После многих операций она практически не может улыбнуться. Но Эрик помнит ее звездой и боготворит за талант. Это единственное, что его волнует. Вечер за вечером он сидел в театре и смотрел на Людмилу, мечтая когда-нибудь обладать ею. В те годы все мужчины в Париже думали о том же самом. Когда же, наконец, он получил эту женщину, то отдал ей все, сделал независимой и богатой. Эрик уверен, что Людмила любит его…
– Ты тоже независима и богата.
– Но у меня нет ни имени, ни таланта. И еще одно… Попробую тебе объяснить. Обладание собственностью для Эрика главное. Недавно он купил океанский лайнер и хочет переделать его в частную яхту. Она будет вдвое больше, чем яхта Онассиса. Вот это приобретение! Людмила – тоже своего рода приобретение… собственность. Когда она поставила ультиматум, предложив выбрать между ею и мной, – это решило все.
– Очень жаль, сестричка. Но, может, оно и к лучшему.
– Может быть… Но мне пришлось уехать. – Она опять достала флакон и положила в рот еще одну таблетку.
– Нита… Не стоит принимать лекарство так часто.
– Это лучше, чем рыдать с утра до вечера. Долорес поднялась.
– Ты остановишься у меня, пока все не будет отделано. И давай встряхнемся. Я устрою в твою честь прием, приглашу интересных людей. А когда поселишься в собственной квартире, сама станешь устраивать балы.
– Горацио тебе звонил? – спросила Нита, словно не воспринимая того, что говорила сестра.
– Да.
– А почему его не было в аэропорту?
– Я – жена президента, пусть бывшего, и не имею права общаться лишь бы с кем.
– Горацио – не лишь бы кто, – отрезала Нита. – Мне с ним интересно. Он знает все светские сплетни.
– Противный тип, – не уступала Долорес.
– Можно ли судить о человеке, которого не знаешь?
– Я видела его в одной из телепередач. Твой Горацио болтает о чем попало, только не об искусстве, о котором должен иметь представление в силу своей профессии.
– Он умеет поднять настроение, – упиралась Нита. – С ним приятнее обедать, чем с любой задушевной подругой.
Долорес с удивлением смотрела на сестру. Она, говоря о Горацио, даже повеселела.
– Хорошо, как-нибудь я приглашу его на ужин. Всеми силами Долорес старалась хоть как-то растормошить сестру – привозила ей каталоги, образцы обивочных тканей и обоев, делала вид, что не замечает ее состояния. Она даже согласилась пообедать с Нитой и Горацио в «Орсини». Нита говорила правду: ее друг действительно оказался очень занятным, и обед прошел на редкость весело. Только при Горацио Нита оживала и как бы пробуждалась от сна.
К сентябрю апартаменты еще не были полностью готовы, но в них вполне можно было жить. Нита послала за детьми и няней. Остальных слуг наняла для нее Долорес. Третьего сентября она устроила обещанный Ните прием. Среди гостей были два сенатора, известная оперная певица, английский кинорежиссер. Пришел и Эдди Хэррис, который очень понравился Ните. К удивлению Долорес, приглашенный по просьбе сестры Горацио Капон очаровал, чуть ли не всех женщин, развлекая их сплетнями обо всем и обо всех. А главное – появились Бэрри Хейнз и Констанс.
В ту же ночь, уже оказавшись дома, Нита позвонила сестре.
– Доло… Ты так добра ко мне… А ведь мы никогда не были близки. Но ты спасла мне жизнь… Я люблю тебя. – Голос ее звучал как-то странно, и Долорес заволновалась.
– Нита, у тебя все в порядке?
– Да… Я приняла таблетку. Доло… ты счастлива?
– Сегодня впервые за многие годы. Нита, ты говорила с Бэрри Хейнзом?
– Да, очень интересный мужчина. Долорес помолчала, а потом тихо сказала:
– Я по нему с ума схожу. На этот раз голос Ниты зазвучал отчетливо.
– Неужели… О, Доло… Как здорово! И давно это длится?
– Ничего еще между нами нет… То есть не было до сегодняшнего вечера. Бэрри сказал, что все время думал обо мне. Завтра он заглянет на чашку чая. Завтра!
– О, Доло, я так рада за тебя.
Теперь Долорес сама жила как во сне. Чаепитие с Бэрри Хейнзом прошло довольно официально.
Но однажды он зашел к ней, вечером поужинать. И они очутились в постели.
Долорес об этом и мечтать не смела. Прижимаясь к Бэрри, она, как в трансе, повторяла единственное слово: люблю… люблю… люблю. Позднее, когда они сидели перед камином в ее спальне, Бэрри сказал:
– Долорес, если я разведусь с Констанс, то останусь без гроша. Все принадлежит ей.
– А для меня невозможен брак с разведенным мужчиной. Я католичка. Кстати, денег, чтобы содержать нас обоих, тоже нет.
– Вот тебе и миллионерша! А все считают, что у тебя приличное состояние.
– Я живу на тридцать тысяч в год. Конечно, дети получат несколько миллионов, когда вырастут…
– Мне платят меньше – двадцать тысяч, и то не за работу, а за имя на фирменном бланке.
– И это все?!
– Долорес, я никудышный юрист. В моей семье все рождались политиками. Дедушка был мэром этого города. Прадедушка заседал в сенате. У мамы было состояние, но ушло на избирательную кампанию отца. Потом он умер. И…
– Ты женился на Констанс. Бэрри кивнул головой.
– А за кого ты выйдешь замуж? Долорес передернула плечами.
– Ни за кого, я – королева Виктория. С ней чаще всего сравнивает меня пресса. Кое-кто из английской аристократии тоже считал мои доллары. А, узнав, что я бедна, сразу исчезал. Деньги, похоже, все могут поставить на свое место.
– Но мы всегда будем вместе, – торжественно заявил Бэрри.
– Всегда. – И Долорес крепко обняла его. – Милый, когда я сказала тебе «люблю» – это было не в порыве страсти. Ну и пусть мы будем встречаться тайно. Я останусь легендой, а на людях буду появляться либо с судьей, либо с Майклом. Бэрри, почти два года я жила как затворница, в год траура вообще никуда не выходила и даже обедала только с детьми или со свекровью. Потом я возвращалась сюда, делала уроки с детьми, смотрела телепередачи. Мне только тридцать семь. Именно поэтому я и выхожу в свет с Майклом или с судьей.
– Что ж, постарайся сохранить свое реноме, – сказал Бэрри, поглаживая ее волосы (она сняла шиньон, но, к счастью, Бэрри этого не заметил).
И они снова занялись любовью, на этот раз на медвежьей шкуре перед камином.
На следующее утро Долорес позвонила Ните и предложила вместе пообедать.
– Только без Горацио! Посидим вдвоем, – предупредила она.
Они выбрали тихий ресторанчик, и Долорес рассказала сестре о Бэрри. Нита сначала невнимательно слушала ее, а потом съехидничала:
– Доло, ты как школьница.
– Но, Нита, Бэрри – единственный человек, которого я когда-либо любила и люблю.
– А Джимми? Долорес задумалась.
– Поначалу меня очень тянуло к нему. Но вспомни, с каким пренебрежением относилась мама к ирландцам… Это, конечно, сыграло свою роль. Ведь Джимми тогда еще не был президентом. А Нельсона увела ты…
– Увела Нельсона?!
Долорес поспешно затянулась сигаретой, чтобы сестра не заметила, как краска залила ее лицо.
– Теперь об этом можно говорить, но в девятнадцать я была безумно в него влюблена.
– О боже… – Нита вздрогнула. – Да он в постели – полное ничтожество. Я знала об этом еще до замужества. Но в главном ты права – мы всегда прислушивались к мнению матери, да и не были богаты.
– Выходит, ты спала с ним еще до свадьбы?
– Сестричка, я впервые отдалась мужчине, а вернее, одному знакомому мальчику в пятнадцать лет. Только не рассказывай, что ты выходила за Джимми девственницей.
Долорес принужденно улыбнулась.
– Не так уж много у меня было любовников. (Ей не хотелось признаваться, что Бэрри – всего-навсего третий мужчина в ее жизни.)
– Ты собираешься за него замуж? – спросила Нита.
Долорес грустно покачала головой.
– Все деньги у Констанс. Нита неожиданно разозлилась.
– Ну и что? Заполучила хорошего любовника – и держись за него обеими руками. У меня и этого нет. Я недавно переспала с твоим сценаристом. Ноль – это все, что можно сказать. Болтун. Побыстрее сделал свое дело, а потом полночи читал сцены из новой пьесы. – Она зевнула. – Знаешь что, пойдем ко мне. Посмотришь, какой ковер я купила для спальни. И еще кое-что увидишь…
Нита подписала счет и, поднимаясь из-за стола, привычным движением закинула в рот таблетку.
Роскошь новой квартиры сестры каждый раз приводила Долорес в восторг.
– О, Нита… Какие зеркала… Где ты их купила?
– Их доставили из Англии. Послушай, Доло, тебе нужен муж с большими деньгами. Меха, наряды, драгоценности – вот твоя стихия. А мне плевать, где я живу, здесь или в отеле, и на наряды – тоже плевать.
В этот момент зазвонил телефон. Нита схватила трубку.
– Это Горацио… Доло, иди в спальню, там найдешь два костюма от Валентино, они мне немного великоваты. Примерь. Если подойдут, возьми себе.
Долорес, как девочка, впорхнула в спальню, подскочила к огромному, во всю стену, платяному шкафу. Какие у Ниты шубы! Костюмы от Валентино висели отдельно. Она достала их и по очереди натянула на себя.
Прелесть! Подошли, будто на нее сшиты. Навертевшись вдоволь перед зеркалом, она нехотя переоделась в собственный костюм и присела на краешек кровати. Огонек на табло внутреннего телефона еще горел, значит, Нита разговаривает… Вспомнилось, как она заново обставляла резиденцию Джимми в Белом доме. Затраты тогда ее не волновали. Деньги… деньги… деньги… Никуда от этого не денешься.
Будь она богата, брак с Бэрри стал бы возможным. У нее вдруг разболелась голова. Надо, наверное, принять аспирин…
Открыв в ванной шкафчик с медикаментами, Долорес застыла в изумлении. Он был буквально забит коробочками, пакетиками со снотворным. Красивые таблетки: желтые, двухцветные (такие принимал Джимми, когда нужно было хорошенько отоспаться). Потом она увидела флакон с белыми пилюлями «фено», которые постоянно принимала Нита, потянулась, чтобы взять одну… Как сказал врач, с которым Долорес консультировалась после приезда Ниты, обеспокоенная состоянием сестры, одна-две таблетки «фено» в день не могут причинить вреда. Но на этикетке стояло другое название – «демерол». Долорес прекрасно знала действие демерола. Ей давали этот наркотик после смерти первых близнецов. И тогда она будто парила в сумерках, не ощущая ни боли, ни сожаления, ничего…
Боже, неужели Нита все время это принимает? Вот откуда ее сомнамбулическое, отсутствующее состояние. Долорес побежала в гостиную, где Нита, свернувшись в клубочек на диване, хихикала над остротами Горацио.
Долорес достала у нее из сумочки флакон с таблетками, вытряхнула одну, делая вид, что собирается принять. Нита, как пантера, бросилась к сестре.
– Что ты делаешь?
– У меня болит голова.
Нита стремительно выхватила флакон.
– Это не от головной боли. – Дрожащей рукой она позвонила в колокольчик, вызывая горничную. – Принесите аспирин миссис Райан.
Прошло два дня после визита Долорес и сестре. Она сидела после обеда у телевизора, когда появился взволнованный Бэрри с газетой в руках.
– Ты это видела? Долорес покачала головой.
– Я никогда не читаю сплетен, – сказала она. (Это была явная ложь, но в сегодняшние газеты Долорес действительно не заглядывала.)
– Послушай: «Догадайтесь, какая известная своей неприступностью дама вступила в связь с красивым мужем очень богатой женщины? Поскольку любовники принадлежат к правительственным кругам, они, встречаясь поздними вечерами, наверное, говорят лишь о политике».
– Ну, догадываться можно сколько угодно, – заметила Долорес.
– Речь идет о нас.
– Знаю, но Констанс никогда этому не поверит.
– Меня волнует не Констанс. Откуда о нашей связи узнали газетчики? На людях мы никогда вместе не появлялись. Твоя прислуга обычно спит, когда я прихожу…
Долорес источник сплетен был известен: она говорила о своих отношениях с Бэрри только сестре. Неужели Нита стала такое рассказывать репортерам? А если Горацио? О боже… только не это! Но придется все проверить.
– Я сама докопаюсь до сути, – успокаивала она Бэрри. – Похоже, я знаю, откуда это вышло… И постараюсь немедленно заткнуть им рот. Отправляйся домой. Увидимся завтра вечером.
На следующий день, обедая с Нитой, она как бы невзначай обронила:
– Я порвала с Бэрри.
– Три дня назад ты по нему сходила с ума!
– Вчера меня навестил Эдди Хэррис. Мы переспали. Нита, ты не права – он очарователен.
– В искусстве любви он смыслит мало и слишком много говорит. Но он не женат…
– О, я не могу выйти замуж за Эдди Хэрриса!
– А почему бы и нет? Если заскучаешь, он прочтет тебе свой очередной сценарий…
Долорес улыбнулась.
– Вчера он читал стихи, написанные для меня и посвященные мне. Жаль, что брак с ним невозможен. Он разведен – церковь этого не одобрит.
Через два дня в колонке сплетен был опубликован еще один намек: «Наша знаменитая недотрога, похоже, вполне доступна. Теперь она бросила чужого мужа и заменила его разведенным сценаристом».
Долорес немедленно набрала номер сестры.
– Зачем ты это сделала?
Объяснение сестры прозвучало весьма туманно.
– Ты имеешь в виду те костюмы, которые я послала? Они велики и…
– Я их получила и благодарю. У бедных родственников не может быть гордости. Но я говорю о колонке сплетен. Там намек и на меня, и на Эдди.
– Ну… тебе это не повредит.
– Ты проболталась?
– Нет!
– Неправда!
– Доло, клянусь, я рассказала только Горацио…
– Ты рассказала ему и о Бэрри…
– Может быть… не помню… Свои таблетки я запиваю во время обеда вином. А потом плаваю… и не знаю, что говорю.
– Ты принимаешь не «фено», а демерол. Зачем?
– Я… повредила спину, катаясь на лыжах, и не могу без этих таблеток обойтись.
– Что ты с собой делаешь?
– Стараюсь жить, как ты, но ежедневно любовников не меняю, – отпарировала сестра и бросила трубку.
Ее состояние встревожило Долорес больше, чем сплетни. Она так ждала приезда сестры, радовалась возникшей между ними близости. Теперь же она поняла, что сама придумала эту близость. Сестра одурманивала себя наркотиками, и доверять ей нельзя было ни на йоту. Только Бэрри Хейнз – вот кто был по-настоящему близок ей. Долорес по-прежнему старалась соблюдать приличия, прилежно посещая рауты, концерты, спектакли в сопровождении Эдди Хэрриса, судьи или Майкла. Сплетни о ее якобы слишком близких отношениях с братом покойного мужа давно перестали волновать не только саму Долорес, но и всех остальных. Зато когда она оставалась наедине с Бэрри, для них переставал существовать весь мир.
Прошел год, а Долорес пылала к Бэрри такой же страстью, как и в первые дни. Подобных чувств она не испытывала ни к Джимми, ни к Эдди Хэррису; первому она была женой, матерью его детей, вторым просто командовала. Эдди обожал ее и согласен был оставаться для нее просто другом. С удовольствием появлялся на людях с красавицей невесткой и Майкл. Его жена Джойс считала Долорес занудой и снобкой, но семья, по ее мнению, обязана была оказывать невестке надлежащее внимание.
Нита за это время дважды побывала в Лондоне. Нужно было соблюсти хотя бы внешние приличия в отношениях с мужем, но помириться с бароном, на что она втайне рассчитывала, ей не удалось.
– Эрик не хочет иметь со мной ничего общего. – Она, рыдая, уткнулась Долорес в плечо. – Я на коленях умоляла его. Но ему никто не нужен, кроме старухи балерины.
– Нита, – пыталась успокоить сестру Долорес, – ты, наверное, забыла, что Эрику уже шестьдесят один. Он стареет и понимает, что не способен удовлетворить тебя, молодую красивую женщину. А Людмиле больше пятидесяти, и она принимает его на любых условиях.
– Я тоже приняла бы его на любых условиях.
Все же через какое-то время Нита стала спокойнее, нашла новых друзей, завела сразу нескольких любовников. Обедала она обычно с Горацио, но изредка, вся в слезах, появлялась у Долорес, тоскуя о бароне…
У Долорес все шло своим чередом. Она по-прежнему жила довольно уединенно, и любое ее появление на людях считалось в обществе событием. Даже если она обедала где-нибудь с Бриджит, у ресторана обязательно оказывались репортеры.
С Бэрри Хейнзом она встречалась теперь почти ежедневно. Иногда он просто забегал выпить или пообедать. Но главное – три ночи в неделю они были вместе. Констанс верила, что муж посещает еженедельные собрания юристов, а по ночам играет с друзьями в сквош и покер. Честно говоря, не очень-то все это ее волновало. Констанс сама проводила целые ночи за картами, имела массу друзей, занималась благотворительностью, зиму она всегда проводила в Палм-Бич.
Любовникам зима доставляла и радости, и огорчения. Да, они часто бывали вместе, но на уик-энды и праздники Бэрри был вынужден улетать в Палм-Бич. Особенно остро Долорес ощущала свое одиночество, когда наступали Рождество и Новый год.
Бэрри искренне привязался к близнецам и особенно к Мэри Лу. Он учил их жарить кукурузу на огне, успевал до отъезда нарядить елку.
К дочери Долорес с некоторых пор стала испытывать странное чувство. Девятилетняя Мэри Лу выглядела гораздо старше своих лет. У нее под халатиком уже видны были поднимающиеся холмики грудей. Когда она забиралась на колени к Бэрри, Долорес с трудом скрывала раздражение. Через несколько лет она станет красавицей.
Свои отношения с Бэрри Долорес удавалось умело скрывать от детей и слуг. В десять вчера она делала вид, что провожает его, но через пятнадцать минут опять подходила к двери, якобы посмотреть, не принесли ли газеты, и Бэрри тихо проскальзывал обратно. Поднимался он в шесть утра, чтобы исчезнуть, пока дом еще спит, и ехал к себе, а оттуда – на службу. В девять утра он звонил Долорес, будил ее словами любви.
«А почему бы нам не пожениться?»– этот вопрос все чаще не давал ей покоя. При должной бережливости они вполне смогут прожить на его двадцать и ее тридцать тысяч. Ох, если бы Бэрри удалось получить развод.
Весной Нита снова решила ненадолго съездить в Лондон. На этом настаивал Нельсон, который хотел повидаться с детьми. Перед отъездом она снялась у известного фотографа, и этот снимок вот-вот должен был появиться на обложке журнала «Мода», выходившего в Нью-Йорке и Париже.
– Представляешь, какая реклама для меня! – радостно рассказывала она Долорес.
– Это так важно?
– Раньше бы нет. Когда-то я была одной из признанных красавиц. Теперь – всего-навсего твоя сестра. Если смотреть правде в глаза, то именно поэтому я пользуюсь успехом. Везде только о тебе и говорят и просят привести с собой тебя. Одна мадам (она занимается моделированием одежды для светских бездельниц) предложила мне целый ворох нарядов бесплатно, если я уговорю тебя принять приглашение на ужин. Сегодня у нас встреча, и я нисколько не сомневаюсь, что она опять начнет приставать.
– Не ходи, зачем тебе это?
Нита пожала плечами.
– Понимаешь, как бы я ее ни презирала, в ее доме собираются интересные люди. Она коллекционирует знаменитостей. Все они говорят о хозяйке гадости, не уважают ее, но тем не менее приходят. Смешно, правда? А еще там очень легко закрутить очередной роман.
– Нита, меня всерьез пугает твоя неразборчивость.
– Раньше я такой не была, хотя потеряла девственность уже в пятнадцать лет. Из любопытства. В Лондоне я была личностью, несмотря на всех любовниц Нельсона. Мне нужны романы, чтобы вернуть уверенность в себе. Здесь, в Нью-Йорке, я – ничто, звезда – ты.
– Нита, ты же умница и понимаешь, что так получилось из-за Джимми.
– Поначалу – да. Но твой муж-президент уже четыре года в земле. А твоя популярность растет. Ты стала национальным символом, богиней, если хочешь. Очень одинокой богиней, которая все время отдает своим детям. Для всей Америки ты – красавица, королева – таинственная, гордая, недосягаемая… А я с моими фантастическими драгоценностями и тряпками остаюсь лишь твоей сестрой. Тобой очарована и вся Европа. Думаешь, Нельсон так уж по мне истосковался? Он хочет, чтобы ты приехала!
– А что, наверное, смогу. – Эти слова Долорес произнесла почти отчаянно. (Скоро Пасха, и Бэрри отправится в Палм-Бич. Снова долгие дни одиночества.)
– Нет, я поеду одна, – резко запротестовала Нита. – Ты знаешь, почему я терплю возле себя этого подонка Горацио?
– Полагаю, он развлекает тебя.
– Нет, он такое же ничтожество, как и все остальные. Но с ним можно пойти в «Перл», «Элани» и в другие места, где всегда весело. – Нита нервно затянулась сигаретой. – Осточертели одни и те же лица, да и на меня перестали обращать внимание. А Горацио, с его глупыми смешками, потными руками, пьяной физиономией, относится ко мне как к знаменитости. Кстати, он не выносит тебя. Говорит, что ты зазнайка.
– Слава богу, что мне не нужно нравиться Горацио Капону.
– Ох, да плевать мне на него! – В глазах Ниты появились слезы. – Доло, моя жизнь разбита. У меня ничего и никого нет.
Она внезапно обняла сестру и разрыдалась. Долорес гладила ее волосы, успокаивала, как ребенка.
– Все у тебя есть, Нита. Во всяком случае, многое, за что нужно быть благодарной судьбе. Есть муж – разве этого мало? Допустим, твой брак нельзя назвать идеальным, но, случись что-нибудь или заболей дети, он немедленно будет рядом. А положение в обществе, деньги, возможность уезжать и приезжать куда и когда захочешь?
– Да, но я всего лишь сестра Долорес Райан!
– Нет же, нет! Ты леди Брэмли и очень красива. Намного красивее меня. Ты просто слишком долго пробыла с Горацио.
Нита попыталась улыбнуться сквозь слезы, а Долорес торопливо говорила:
– Дорогая сестричка, я никогда не просила тебя об одолжении. Но, пожалуйста… пожалуйста… возьми меня в Лондон. Я не буду нигде появляться, кстати, и не в чем. Но хочется устроить детям настоящие пасхальные каникулы. Им так одиноко без отца. Мы проведем время в твоем загородном доме.
– Представляю, – усмехнулась Нита, – как уже в аэропорту на нас набросятся репортеры. Потом придется дать в твою честь прием, где соберется вся лондонская знать. А я еду с одной целью – повидаться с Эриком. Прошло столько времени, и он, может быть, захочет встретиться.
– Но ему уже шестьдесят два, и…
– Ну и что? Такие мужчины, как Эрик, способны наслаждаться сексом и в восемьдесят. Доло, неужели ты не понимаешь, что мое возвращение даст нам возможность начать все сначала? Как раз близится его день рождения. Я пошлю ему подарок. Найду его где угодно – не в Лондоне, так в Париже или в Риме. Говорят, что его новый лайнер «Эрика» уже спущен на воду.
– Да, я читала об этом. «Таймс» пишет, что он заменил все палубы. На лайнере семь люксов, десять спален, три салона, танцевальный зал, бассейны на палубе и внутри, есть даже каток. Невероятно, но твой Эрик – единственный человек в мире, который имеет в своем распоряжении такое чудо.
– Это правда, Доло, но в Лондон я взять тебя не могу. Нам придется везде появляться вместе. Это, конечно, привлечет ко мне внимание. Отбоя не будет от приглашений. Но – из-за тебя. Понимаешь? Моя фотография появится в «Моде» как раз вовремя. А если приедешь ты, то просто украдешь у меня мой звездный час.
Долорес сидела рядом с сестрой и держала ее за руку.
– Послушай, Нита, если ты действительно любишь Эрика, может, лучше не навязываться ему?
Сестра рассмеялась.
– Ты, похоже, наловчилась давать советы в любви…
– Нет, наверное. Но даже я знаю, что любой мужчина сразу старается сбежать, если женщина начинает его преследовать. Европейские женщины потому и считаются прекрасными любовницами, что знают, когда нужно отпустить поводья.
– Легко тебе рассуждать, – тихо сказала Нита, и на ее глазах опять появились слезы. – А знаешь ли ты, что такое бессонница и неотступные мысли об одном-единственном? По-твоему, Эрик, конечно, урод. Но, Доло, когда он входит в комнату, я слабею. Не могу думать ни о ком другом.
– Когда ты едешь? – спросила Долорес.
– На следующей неделе. Скажи, что можно подарить человеку, у которого есть все?
– Эрику? – задумалась Долорес – Не знаю.
– И не можешь знать. Ты ведь ледышка, Доло. Мы всерьез никогда не были близки и совсем не знаем друг друга.
– Почему ты решила, что я ледышка?
– А что у тебя вообще было – и с Джимми, и после его смерти? Вспомни! Муж твоим до конца никогда не был, менял любовниц одну за другой. Потом у тебя появился шанс завести роман с одним из самых привлекательных мужчин. Я имею в виду Эдди Хэрриса. Ты прошла мимо. Он теперь с голливудской кинозвездой. Ты оттолкнула Бэрри Хейнза… Скажи, чем ты вообще занята?
– Обедаю раз в неделю с Бриджит. Тимоти совсем плох. Для нее было бы лучше, если бы он умер. Тяжело смотреть, как старика поднимают и опускают в инвалидную коляску, слышать его стоны. И, представляешь, к ним мне придется отвезти на Пасху детей. – Долорес помолчала. – Нита, скажи, ты все еще принимаешь демерол?
– Да, когда чувствую себя совсем несчастной. Но вот уже третий день не пью. Хочу встретить Эрика с ясной головой.
– Я верю, что вы будете вместе, если ты, конечно, хочешь этого.
– Значит, ты так ничего и не поняла.
– Да нет же. По-моему, он, несмотря на все титулы, понятия не имеет о настоящих чувствах, о любви.
Нита резко поднялась.
– Ну что ты вообще об этом знаешь? Попробуй хоть переспать с кем-нибудь там, в Вирджинии. И, пожалуйста, Доло… Пожелай мне удачи.
После отъезда Ниты Долорес впала в настоящую депрессию. Зимой пусть не часто, но сестры встречались – обедали вместе, вели долгие беседы. Между ними даже возникла какая-то близость. Но теперь все стало на свои места. Долорес поняла, что Нита никогда ее не любила. Как это тяжело – быть одной. И ни одного близкого человека рядом. Хотя, может быть, это и неправда. Ее любят дети. И Бэрри. Сегодня он придет в последний раз и уедет с Констанс на три недели в Палм-Бич.
Долорес пробыла в Вирджинии только два дня, когда пришла телеграмма от Ниты: «Приезжай ко мне скорее. С детьми или без них. Захвати все вечерние туалеты. Об остальном я позабочусь. Ты мне нужна. Пожалуйста, поторопись».
Бриджит, прочитав телеграмму, озабоченно посмотрела на Долорес.
– Ходят слухи, что муж изменяет твоей сестре. Но я считала, что между ними существует определенная договоренность. Бедная девочка, похоже, попала в беду. Поезжай немедленно.
– Ох, боюсь, будут проблемы с паспортами детей.
– Оставь их здесь, – спокойно предложила Бриджит. – Ты хорошая мать и четыре года провела в одиночестве. Я знаю, что это такое… Подумай теперь немного о себе, отдохни как следует. Детям здесь нравится. Джойс, как наседка, квохчет над своими и над твоими. На следующей неделе появится Бонни со своим выводком, а чуть позже Анна и Беатрис. Нянек будет более чем достаточно. Не думай. Собирайся в Лондон.
Перед отъездом Бриджит сунула невестке конверт.
– Купи себе духи и красивое платье.
В конверте Долорес обнаружила две пятисотдолларовые бумажки.
Она купила два вечерних туалета, уложила в чемодан все свои лучшие платья, не забыв о брюках и теплых свитерах.
Что там, у Ниты случилось? Эта мысль не давала ей покоя. Неужели Нельсон узнал об Эрике? Может быть, она опять наглоталась таблеток и проговорилась? Боже… Муж может выгнать ее. Ведь ясно, что с Эриком у сестры ничего не вышло. Иначе не было бы телеграммы.
Охранники проводили Долорес к самолету еще до того, как была объявлена посадка. Стюардесса никому не позволила сесть рядом и даже оставила пустыми кресла напротив. Никто не смел тревожить покой миссис Райан.
Долорес включила телевизор, смотрела какой-то фильм, много ела. Но все ее мысли занимала Нита. Неужели сестра рассказала об Эрике этому сплетнику Горацио? Нет, скорее всего, нелады с мужем, которого Нита всегда считала обузой, несмотря на то, что носила имя леди Брэмли и пользовалась его огромным состоянием.
Увидев Нельсона рядом с Нитой на летном поле, Долорес облегченно вздохнула. Значит, между ними все в порядке. В ее паспорт чиновник глянул прямо у трапа.
– Теперь мы сможем улизнуть от репортеров, – объяснил Нельсон.
Через несколько минут они уже мчались в Лондон в его лимузине. Слуга лорда Брэмли остался, чтобы позаботиться о багаже гостьи.
– Как давно я здесь не была, – вздохнула Долорес, глядя на мелькавшие в окне дома, площади, мосты.
– Молодец, что приехала. – Лорд Брэмли не скрывал удовлетворения. – У вас в Штатах еще день, а у нас – уже девять вечера. Завтра поспишь дольше, чтобы не ощущать разницу во времени. Визиты и приемы начнутся послезавтра. А потом будет бал в нашем загородном имении.
– Мы остановились в городской квартире, – добавила Нита. – Я решила, что ты захочешь немного побыть в Лондоне. Посетишь наши модные ателье, слетаем в Париж. Барон Эрик де Савонн обещал дать свой самолет. Он будет присутствовать на балу.
– Ните нравится барон, – сказал Нельсон, прикуривая сигарету. – Я же нахожу его чертовски скучным. Впрочем, как и его приятельницу. Моя женушка обожает окружать себя исключительными личностями. А как вы думаете, дорогая свояченица, двадцать миллиардов могут сделать необыкновенной личностью любую посредственность?
– Не говори глупостей, – засмеялась Нита. – Знаешь, наш бал будет настоящим парадом графов, принцев, герцогов для всяких знаменитостей. Мы пригласили Ротшильдов. Обещали приехать Мария Каллас и Мелина Меркури. Прилетит Регина… И, конечно же, – она лукаво прищурилась, – не забыты и богатые холостяки…
Долорес откинулась на спинку сиденья. Она поняла все. Нита снова заполучила Эрика и решила отметить это событие. А ее, Долорес, она использует в качестве приманки.
Дом лорда Брэмли уже осаждали репортеры, полиция изо всех сил старалась удержать их на расстоянии. Это напоминало разгон демонстрации. Но когда Долорес вышла из машины, газетчики, прорывая заслон, ринулись к ней. Когда на ее лицо нацелились телекамеры, она улыбнулась, легонько кивнула и тихо сказала:
– Я приехала к сестре…
Ее голос вдруг сорвался, и она сама удивилась неожиданно появившимся слезам. Здесь они были вместе с Джимми… Тогда он был живой, смеющийся, молодой. И вот уже четыре года, как он в земле. Уже нет его глаз, его улыбки. Без него растут и взрослеют дети. Продолжается жизнь… Она опустила голову и быстро пошла за Нельсоном и Нитой.
Городской дом Ниты оказался настоящим дворцом со множеством огромных комнат. Повсюду сновали слуги. Они выстроились в две шеренги, приветствуя гостью.
Нельсон предложил сестрам по рюмочке «шерри», потом поднялся и сказал:
– Надеюсь, меня не сочтут невежливым. Но уже почти одиннадцать, а завтра – масса дел. Я оставлю вас.
Он чмокнул Долорес в щеку, потом так же небрежно попрощался с Нитой и ушел.
Некоторое время они молчали. Долорес разглядывала высокие потолки, гобелены, картины английских пейзажистов. Наконец Нита сказала:
– Моя телеграмма тебя удивила, верно?
– Это был приятный сюрприз, – ответила Долорес. – Но вначале я испугалась, не случилось ли что-нибудь страшное. – Она сладко потянулась. – Нита, как здесь хорошо. Я так хочу встряхнуться – побывать в театрах, потихоньку пробежаться по магазинам. Я слышала, что у вас появился великолепный модельер – Tea Портер.
– Дорогая, у королевы Англии больше шансов остаться незамеченной, чем у тебя. Завтра твои фотографии появятся на первых страницах всех лондонских газет и журналов. Но к Tea мы съездим вместе.
Нита поднялась.
– Думаю, что твоя горничная Агнес уже распаковала вещи. Пойдем в твою спальню и вдоволь наговоримся.
– Скажи, у тебя все нормально? – спросила Долорес.
– Дети здоровы. Нельсон переживает переходный период – от одной любовной связи к другой.
Демерол больше не пью. Сумела справиться. Со мной все в порядке. Как любят говорить в Штатах, я собралась…
Войдя в спальню, Долорес замерла от восхищения. Роскошная мебель, камин, серебряный прибор для чая, блюдо с бутербродами на маленьком столике. И здесь же готовая услужить Агнес.
– Я все распаковала, мадам. На тумбочке – колокольчик. Звоните, если что-нибудь понадобится. Я позволила себе забрать ваши платья в утюжку. Они будут готовы к утру.
– Агнес это делает мастерски, – сообщила Нита.
– Извините, а когда прибудет багаж? Здесь только два чемодана и сумка.
– Миссис Райан специально приехала налегке, – перебила служанку Нита, – чтобы сделать покупки в Лондоне, Париже и Риме. Ты свободна, Агнес… Я разолью чай сама.
– Мадам, Миртл хотела бы знать, понадобится ли она вам.
– Нет, пусть ложится спать.
Агнес сделала глубокий реверанс и удалилась.
– Миртл – моя горничная, – пояснила Нита. – Выпьешь чаю?
– С удовольствием, – сказала Долорес, подсаживаясь к столику. – Какая прелесть эти бутерброды с огурцами! Я чертовски голодна.
– Разве ты не обедала в самолете?
– Да, но несколько часов назад. Не забывай, у нас еще только восемь вечера.
– Доло, тебе следует похудеть.
Долорес откусила чуть ли не половину бутерброда и откинулась в кресле.
– А тебе поправиться.
В дверь легонько постучали. Появился дворецкий с телеграммой на подносе и с поклоном подал ее Долорес.
– Совсем как в Белом доме, – заметила Долорес. – Мне поначалу казалось, что нужно давать чаевые.
– Кто это так быстро соскучился?
– Наверное, Бриджит сообщает, что с детьми все в порядке.
Пробежав глазами текст, Долорес опустила голову, чтобы скрыть охватившее ее волнение. Телеграмма была от Бэрри: «Приезжал на два дня. Узнал, что ты уехала. Возвращаюсь в Палм-Бич. Скучаю. Люблю. Б.»
Долорес хотелось прижать этот листок к сердцу. Внезапно она пожалела, что уехала. Целых два дня они могли провести вдвоем. Предлог удрать из Вирджинии, конечно, нашелся бы – заболел зуб, выпала пломба. Бриджит легко обмануть. Долорес понимала, что сестра наблюдает за ней, и поспешила улыбнуться.
– Заскучал Бэркли Хаузмен… Это один новоиспеченный сенатор, который пытается ухаживать за мной. Бедняга приехал из Вашингтона, а меня нет.
Но едва Долорес смяла телеграмму и бросила на столик, как Нита тут же схватила ее.
– Очень он нежен, твой новый поклонник… А почему он подписался буквой Б.? А не фамилией?
– Хотел, наверное, оградить меня от сплетен, если кто-то из слуг прочтет. Ему тридцать два. Не представляешь, какой зануда! За мной ухаживают только такие. Ни Роберта Редфорда, ни Джорджа Скотта среди моих обожателей нет.
– Тебе нравится Джордж Скотт? – спросила Нита.
– Ах, никто мне не нравится. Просто я восхищаюсь его талантом, – с досадой ответила Долорес.
– Ну, красавцем Скотта не назовешь. – Сестра упорно продолжала неприятный для Долорес разговор.
– Конечно, нет. Можно ли быть красавцем, если тебе несколько раз ломали нос.
– Откуда ты знаешь?
– Где-то прочитала. Я вообще много читаю, сестричка.
– Не думаю, что Эрик выглядит более грубым, чем Джордж Скотт.
– Да оставь, ради бога, бедного мистера Скотта в покое. Скорее всего, он сейчас лежит в объятиях своей прелестной жены. Нашла о чем говорить!
– Потому что я хочу говорить об Эрике. Долорес зажгла сигарету.
– Не возражаю… Давай.
– По-твоему, Эрик – мужлан.
– При чем тут мое мнение об Эрике?
– Он хочет жениться на тебе.
От неожиданности Долорес выронила сигарету, но мгновенно подхватила ее и сдула пепел с ковра.
– Ужасно, что нельзя курить на людях, – лепетала она, понимая, что несет чушь, не смея встретиться с ледяным взглядом сестры. – Мне Джимми запретил курить в общественных местах…
– Не ломай комедию, – процедила Нита. – Повторяю: Эрик хочет на тебе жениться.
– Но я вовсе не собираюсь выходить замуж за твоего Эрика. Мне он неприятен.
– Ты же его совсем не знаешь!
– Почему? Мы встречались раза три, если не ошибаюсь. Этого вполне достаточно.
– Я хочу, чтобы вы поженились.
– Зачем? Ты ведь любишь его!
– Да, но мне его никогда не заполучить. Он действительно не знает, что такое любовь. Какие-то чувства к Людмиле у него, может быть, и есть, они вместе уже очень давно… Но, по-моему, и к ней Эрик относится как к старой любимой туфле.—
Помолчав, она продолжала:– Недавно я провела целый вечер с этим подлецом. Он разрешил мне признаться, что жить без него не могу. Принял подарок – портсигар из платины. А потом… Потом он погладил меня по голове и сказал: «Малышка, я не люблю тебя. Но в твоих силах дать мне то, о чем давно мечтаю». Доло… Я наклонилась вперед, готовая сдаться на любых условиях. А он заявил: «Хочу жениться на твоей сестре». Я, конечно, разрыдалась… А знаешь, что еще сказал этот мерзавец, утешая меня? «В деньгах, моя прелесть, ты не нуждаешься. У лорда Брэмли их предостаточно. Но своего состояния у тебя нет. Поэтому ты вынуждена закрывать глаза на любовные интрижки супруга и играть роль верной жены, хотя и не любишь его. Если уговоришь сестру выйти за меня замуж, получишь пять миллионов долларов».
– Зачем я ему нужна?
Нита грустно покачала головой.
– Не знаю. Но подумай над этим, Доло. Какую жизнь ты ведешь! Сидишь одна вечерами, ходишь на прогулки с детьми, обедаешь с Бриджит и благодаря моим подаркам считаешься элегантной женщиной. Каникулы – на ферме, лето – в Нью-Йорке плюс пять-шесть вылазок на люди с Майклом или судьей.
– Прости, но я не могу даже представить, что он когда-нибудь дотронется до меня. – Долорес вздрогнула от отвращения.
– Доло, он отличный любовник – ласковый, внимательный, страстный. Подумай. У тебя будут деньги. Свой океанский лайнер, собственный самолет… Такая жизнь тебе и в Белом доме не снилась. Эрик сказал, что положит к твоим ногам весь мир. Плюс огромную сумму по брачному контракту.
– Брачному контракту?
– У него четверо сыновей. Завещание они способны опротестовать в судебном порядке. На это уйдут годы. А так ты сразу, когда вы поженитесь, получишь пять миллионов, которые даже налогом не облагаются. Если в будущем дело дойдет до развода, ты их оставишь себе и получишь еще столько же в качестве компенсации за моральный ущерб. Понимаешь, что это значит? Десять миллионов плюс драгоценности. Если вы останетесь вместе, ты получишь все, чего бы ни пожелала.
– Кроме любви.
– А была ли она у тебя? Сама знаешь, как вел себя Джимми. Все знали. Охрана отворачивалась, когда приятели таскали к нему в отель девок во время служебных поездок. В дом № 1600 на Пенсильвания-авеню, как к себе домой, заявлялись шлюхи. Ты его никогда не любила, Доло. А я… Я тоже получу пять миллионов и смогу бросить сукиного сына Нельсона. Возможно, потом я встречу кого-нибудь и полюблю. Женщина с пятью миллионами может менять мужчин, как перчатки.
Долорес покачала головой и еле сдержалась, чтобы не схватить скомканную телеграмму.
– Нет, Нита, нет! Прости… Не могу.
Нита не оставляла сестру в покое, уговаривая ее, умоляя, а то и просто шантажируя.
– Я не пришлю тебе больше ни одного платья и никогда не одолжу денег.
Долорес стоически молчала.
На бал к супругам Брэмли Эрик де Савонн приехал без Людмилы и несколько раз танцевал с Долорес. Высокий, хорошо сложенный, барон тем не менее выглядел на свои шестьдесят два, хотя она не могла не признать, что в нем чувствовалась животная мужская сила, которая так влечет к себе женщин. Эрик очень неплохо смотрелся бы в качестве сопровождающего, когда приходится бывать, скажем, на приемах, но как муж… Долорес посмотрела на его огромные руки и задрожала, представив себе, что они будут прикасаться к ее телу. Она была безумно влюблена в Бэрри, и только в Бэрри.
После третьего танца барон с улыбкой сказал:
– Говорят, на мое предложение вы ответили отказом?
– Не в моих правилах принимать такие предложения без любви… И через вторые руки.
– Вы – не деловая женщина. А я-то всегда считал, что американцы умеют делать деньги.
– Да, но бизнес у нас не имеет отношения к браку. Во всяком случае, мы предпочитаем думать, что любовь и семья – часть американской мечты, – она кокетливо рассмеялась. – Конечно, иметь деньги тоже неплохо.
– А у вас они есть?
– Хватает.
– У меня другая информация. Не только от вашей сестры, но и от моих юристов. Как может красивая женщина с тремя детьми прожить на тридцать тысяч в год? Я могу дать вам на меха гораздо больше в течение одного дня.
– Неужели вы влюбились в меня?
– А кто говорит о любви?
Ошарашенная этим признанием, Долорес даже сбилась с такта.
– Зачем же вы добиваетесь этого брака?
– Есть свои причины… Думается, у вас они тоже должны быть.
– Для меня деньги, которые вы готовы дать, конечно же, целое состояние.
Барон понимающе кивнул, а Долорес продолжала:
– Но почему выбор пал на меня?
– Я надеюсь стать президентом Франции.
Она не могла сдержать изумленного возгласа. Как он это произнес – холодно и по-деловому, даже не пытаясь солгать, что она ему не безразлична.
Зная, что присутствующие наблюдают за ними, Долорес постаралась улыбнуться.
– И, женившись на мне, вы этого добьетесь?
– Я был однажды женат. Потом развелся. Снова женился. Жена умерла. Много лет я живу с любовницей. Об этом знают все, она хороша собой и талантлива. Но брак с вами в корне изменит мое общественное положение. Обожаемая всеми вдова самого популярного президента Соединенных Штатов выходит замуж за барона Эрика де Савонна. Это потрясет мир!
Долорес принужденно рассмеялась.
– Значит, ваша конечная цель – стать президентом Франции? Но женой президента я уже была.
– И вы имели деньги? Собственный океанский лайнер… Имения в любом уголке мира… Драгоценности, о которых можно только мечтать… Да, вы были первой леди могущественной державы. Но это в прошлом. Последние несколько лет, и смею заметить – лучшие в вашей жизни, вы просто прозябали.
Долорес попыталась придать своему лицу бесстрастное выражение.
– Вы забываете о вещах, не менее важных.
– Надеюсь, не любовь имеется в виду?
– Нет. Моя вера. Я – католичка, может быть, не самая ревностная, но это помогает мне жить и воспитывать детей. Брак с вами для меня невозможен. Даже если бы я и хотела выйти за вас замуж, ничего не получится. Моя религия не признает расторжение брака, а вы были разведены.
– Скажите «да», и мой прежний брак будет признан недействительным. Я могу сделать все.
Прилетев в Нью-Йорк, Долорес опять окунулась в свое одиночество. Констанс уговорила Бэрри совершить морскую прогулку на яхте ее подруги, и он появился лишь через неделю, дочерна загорелый и еще более красивый. Долорес едва сдержалась, чтобы не кинуться ему на шею, когда Мэри Лу и близнецы прыгали от радости, снова увидев дядю Бэрри. Ужин, казалось, тянулся бесконечно. Долорес сидела и смотрела, как ел ее проголодавшийся возлюбленный. Сама она даже не притронулась ни к чему. Наконец они остались одни. Какое это было счастье! Устав от любви, они курили, и Долорес не отрывала глаз от лица Бэрри, содрогаясь при одном воспоминании об Эрике. Это и есть любовь – всю себя отдать другому человеку, раствориться в нем, подчинить ему волю, чувства, желания. Все остальное не имело значения.
И вдруг Бэрри вскочил и начал быстро натягивать на себя одежду.
– Куда ты идешь? Уже почти полночь.
– Домой.
Долорес смотрела, ничего не понимая.
– Бэрри, любимый, я сделала что-то не так? Мы не были вместе четыре недели и…
Он нежно привлек ее к себе.
– Не волнуйся. Я люблю тебя. Дни разлуки были для меня пыткой. Вокруг были одни и те же лица, но я видел только тебя… и твоих детей. У меня своих уже не будет – у Констанс начинается климакс. То ее в жар кидает, то беспокоит сильное сердцебиение. Она не хочет в это верить и приехала со мной, чтобы показаться специалистам. Мне сегодня нужно вернуться. На покер целую ночь не спишешь.
– Я так надеялась, что она проведет в Палм-Бич весь апрель.
Бэрри продолжал одеваться.
– Так всегда и было, но Констанс пожелала лечь в клинику на обследование. Ей нравится играть роль дамы с камелиями.
– Значит, я тебя не увижу до…
– Я загляну завтра, а в среду сошлюсь на совещание и поздний ужин с коллегами.
– Любимый мой! – Долорес накинула халат и проводила Бэрри в переднюю. На пороге она внезапно прижалась к нему. – Без тебя мне так одиноко.
– Долорес, не придумывай.
– Это правда. Я ни с кем не была по-настоящему близка. С матерью доверительные отношения не сложились, с сестрой мы не ладили. Казалось, зимой мы даже подружились. Но это не так. Вокруг Ниты всегда вертелись неприятные мне люди. Детям я нужна тогда, когда им хочется сходить в зоопарк, погулять в парке, заняться французским. Мэри-Лу больше интересуется подружками, любит у них ночевать, а близнецы заняты друг другом. Получается, – она улыбнулась, – что ты единственный близкий мне человек.
– Нет, моя прелесть, нельзя так относиться к своему окружению. Присмотрись и увидишь, что немало людей искренне любят тебя и хотят узнать поближе.
Долорес расхохоталась.
– И что остается делать? Выйти с табличкой: «Добрая, искренняя, но слегка подержанная вдова президента ищет дружбы»?
Бэрри тоже залился веселым смехом.
– Ты мне очень напоминаешь Грету Гарбо. Отгораживаешься стеной от мира, а он тебя боготворит. Такой же мне двадцать лет назад казалась Грета. А когда мы познакомились, выяснилось, что у нее великолепное чувство юмора и она легко идет на общение. Вот и представь себе, сколько она потеряла в жизни.
– А может быть, и нет. Наверное, в жизни великой Гарбо тоже был свой Бэрри Хейнз. В твоих объятиях я чувствую себя самой счастливой женщиной в мире. И мне никто не нужен.
Назавтра она напрасно ждала Бэрри целый день. Он не зашел, а толькопозвонил всемь вечера.
– Дорогая, извини, не получилось. Я звоню из клиники.
– Что произошло?
– Собственно, ничего такого. Конни не поверила диагнозу здешнего эскулапа и потребовала тщательного обследования. Три специалиста проделывают всякие анализы. Я могу прийти в десять. К этому времени посетителей выгоняют.
– Ужин будет ждать тебя.
– Не надо, здесь еду можно заказать в палату. Встретимся попозже.
Пять счастливых ночей подарила им судьба, но однажды Бэрри появился сам не свой.
– Констанс… – произнес он и замолчал.
– Узнала о нас?
– Нет, с ней что-то не то. Анализы показали высокое давление и диабет.
Долорес облегченно вздохнула.
– О, это, конечно, плохо. Но такие болезни вполне излечимы.
– Конни боится уколов. А врачи считают, что инсулин в таблетках ей не поможет, содержание сахара в крови слишком высокое. И, конечно, давление. Она всегда играла в гольф, вела активный образ жизни и боится стать полуинвалидом.
– Чепуха! Несколько месяцев – и здоровье вернется. Констанс еще нас переживет.
– Ты все сказала сама.
– Не понимаю…
– Она действительно проживет очень долго, но в постоянном страхе и без движения. Завтра Конни выписывают. Она хочет месяц провести на море и уже одолжила яхту у Дебби Морроу.
– Вот и прекрасно.
– Вовсе нет. Похоже, придется ехать и мне. Долорес изо всех сил старалась не разрыдаться.
А Бэрри нервно ходил по комнате.
– Она уже договорилась с моим шефом. Они отпускают. Выхода нет.
– На целый месяц, – тихо сказала Долорес.
– Это целая вечность, – как эхо, повторил он. Прижимаясь к Бэрри, она шептала:
– Когда ты вернешься, деревья зазеленеют… Наступит май… И мы проведем его вместе.
Бэрри направился к двери. Пряча слезы, она бросилась за ним.
– Останься, ведь Констанс еще в клинике.
– Нет, мне нужно уложить вещи. Она хочет уехать завтра.
– Уже завтра?!
– Да, врачи настоятельно рекомендуют забрать Констанс как можно скорее, не хотят, чтобы она впала в депрессию. У нее на самом деле климакс.
– Пиши мне.
– Постараюсь придумать что-нибудь получше. Я буду звонить тебе из каждого порта. Надеюсь, Дебби поедет с нами. Мне будет легче справляться с настроением Констанс.
– Дебби?
– Да, Дебби Морроу, ей принадлежит яхта. Долорес уже почти овладела собой.
– Я знаю Дебби. Ей уже, должно быть, пятьдесят пять. Смешно, когда женщину в таком возрасте называют, как ребенка.
– У Дебби более пятидесяти миллионов. Думаю, что с такими деньгами ее и до девяноста лет будут называть так, как она пожелает.
– Откуда у Дебби столько денег?
– Во-первых, наследство. Да и замуж она вышла за денежный мешок. Когда муж умер, ей досталось все его состояние. – Бэрри внезапно крепко обнял Долорес. – Почему мы с тобой не имеем ничего?
– Потому, что Дебби и Констанс нужны только деньги. А мы необходимы друг другу.
Бэрри хоть раз в неделю, но звонил. А Долорес не знала, куда деваться от гнетущего одиночества. Она по-прежнему гуляла с детьми и охраной, делая вид, что ей наплевать на постоянно околачивающихся у дома репортеров. На самом деле ей было приятно. Хотя в последнее время интерес к знаменитой вдове-затворнице стал потихоньку угасать… За месяц лишь в одном журнале появилась одна-единственная ее фотография. Ее сняли на открытии центра Линкольна, где они с Майклом присутствовали. Шурин признавался, что Джойс уже стала ворчать из-за его поездок в Нью-Йорк.
– Хочу сводить тебя завтра на премьеру нового мюзикла – «Хэтти», – сказал он, наливая себе бренди.
Долорес стояла у окна, глядя на реку.
– Об этом начнут кричать все газеты, а Джойс, как ты говоришь, недовольна твоими частыми отлучками.
– Нет, в тебе соперницу она не видит. Но в проницательности моей энергичной маленькой женушке не откажешь. Джойс нюхом что-то чует.
Долорес отвернулась и принялась возиться с кондиционером.
– Здесь очень жарко. – А эту штуку почему-то не включают до середины мая.
Она тянула время. Майкл в сексуальном плане ее никогда не интересовал. Но с ним хоть изредка можно было появиться где-нибудь. От верховного судьи толку мало, газетчики его не замечают. А брат Джимми хорош собой, и они отлично смотрятся вместе. А главное, пока люди болтают о ней и Майкле, никто не заподозрит ее в недозволенных отношениях с Бэрри. Бэрри! Даже при мысли о нем закружилась голова. Осталось уже меньше десяти дней… Она снова очутится в его объятиях, ощутит вкус его поцелуев… Ни одного мужчину она так не целовала. Интересно, многие ли знают, что поцелуй дает такое же наслаждение, как и физическая близость?
– Долорес, оставь в покое кондиционер. Если хочешь, я открою окна.
Она окинула Майкла, удобно расположившегося в любимом кресле Бэрри, долгим, внимательным взглядом. А что, если придется изредка спать с ним, чтобы удержать возле себя?.. Нет! Это невозможно.
– Долорес, успокойся и сядь. Я хочу поговорить с тобой.
– Мне нужно посмотреть, все ли в порядке у детей.
– Ради бога, они не младенцы, и не нужно качать их колыбельки. Мэри Лу вон какая вымахала, близнецы тоже тянутся вверх.
Долорес присела на краешек тахты.
– Думаю, нам не стоит появляться на премьере. Будет слишком много шума. У Джун Эймз потрясающая популярность. Она всегда играет против правил. А пресса это смакует. Известные кинозвезды редко соглашаются выступать в мюзиклах на Бродвее. Вчера один из телекомментаторов довольно пространно распространялся об этом. Джун, болтал он, потеряет все, если ей не удастся убедить критиков, что кроме красивой мордашки у нее есть и талант.
– Дай мне хоть слово вставить. Я хочу поговорить, – Майкл явно злился, – о серьезных вещах. Ты так хорошо знаешь Джун? Откуда?
– Смотрю телевизор, читаю газеты, просматриваю все журналы. Нужно же иметь представление, что пишут о моей персоне, – без стеснения заявила она. – Да и чем еще заполнить свое время?!
– А куда ты подевала подруг? У Джойс их невообразимое количество. Займись, в конце концов, благотворительностью.
– Джойс – жена сенатора и живет в Вашингтоне. Я же…
– Да, да… королева Виктория. Только очень красивая.
– Надеюсь, ты не будешь отрицать, что пресса называет меня таинственной, недосягаемой.
Майкл уставился на невестку.
– Неужели ты действительно веришь той чепухе, которую о тебе пишут?!
– Хотелось бы, но нет, – осторожно ответила она.
– Правда, ты очень красивая.
– Но Нита лучше.
– Да, а я симпатичнее Джимми. Но он был необыкновенной личностью. Когда брат произносил в сенате речь, никто не оставался равнодушным. В тебе это тоже есть. А в Ните – нет.
– Майкл! – Долорес была уверена, что сейчас он признается ей в любви, и хотела не допустить этого. – Нам нельзя идти на премьеру вместе. И так вокруг нас бог знает что болтают. Конечно, ничего подобного нет, но…
– Вот именно! Пусть болтают. Пусть Джойс думает, что…
– Ты сошел с ума!
– Нет… У меня есть на это свои причины.
– Может быть, объяснишь? Майкл уставился в пол.
– Ладно, – тихо сказал он. – Я встречаюсь с Джун Эймз уже два года.
На какое-то мгновение Долорес потеряла дар речи.
– А почему я появляюсь с тобой регулярно два раза в месяц? Ты – мой громоотвод. Мой старший сын сейчас в военной школе в Коннектикуте. У меня, таким образом, появился еще один повод чаще приезжать в Нью-Йорк. Один из продюсеров «Хэтти» – мой школьный друг. Его зовут Колин Райт. Он неоднократно бывал у нас в доме, когда приезжал в Вашингтон. В постановку мюзикла я вложил двадцать пять тысяч долларов. Колин всегда прикрывает меня, если мы с Джун появляемся на людях. Кроме того, раз в месяц со мной выходишь ты… Если я приезжаю сюда и меня видят с Колином, Джойс не возражает, но если мы отправимся на премьеру «Хэтти» с тобой, шум, конечно, будет.
– Я не собираюсь идти, – елейным голоском произнесла Долорес.
Майкл вскочил, тряхнул ее за плечи.
– Ах ты, бездушная стерва! Ты никого не любишь, кроме себя. Брата тоже никогда не любила. Я действительно ненормальный, если все тебе рассказал. Да еще ждал понимания! Я всегда упрекал Джимми за его похождения, не понимал, как он может, имея такую красавицу жену. А он обычно отвечал: «Но, Майкл, она едва выносит меня в постели!» Теперь я верю ему. Ты и понятия о любви не имеешь. Сколько я мотался на побережье… Слава богу, там живет моя сестра, а в семье у нее нелады. Я использовал это как предлог, чтобы удрать из дому. Ты чертовски права, когда говоришь, что Джун поставила на карту свою карьеру. А знаешь почему? Она любит меня. Настолько любит, что рискует своей карьерой, зная, что шансов на развод нет. Но ей достаточно того, что представление продержится неделю, месяц, полгода и что между нами не будет расстояния в три тысячи миль. Я смогу приезжать каждую неделю, даже прилетать на один день, а к ужину возвращаться домой. Я способен на все… Господи, зачем я это говорю? Без обручального кольца чувств для тебя не существует.
– Майкл! – Долорес наконец вырвалась из его рук. – Ты не прав, я прекрасно понимаю твои чувства. Если вы с Джун так счастливы, помоги вам бог! Но ты отдаешь на съедение меня ради своей любви. Не только Джойс возненавидит меня… Газеты разнесут сплетни на всю страну. Мои дети ходят в школу. Это может дойти до них.
– Долорес, если пойдешь со мной завтра, клянусь, никогда больше тебя не подставлю.
– А Джойс? Ей не хочется побывать на премьере?
– Она видела спектакль в Вашингтоне, даже ходила со мной за кулисы и познакомилась с Джун. Мы вчетвером – Колин, Джун, Джойс и я – поужинали. Все вашингтонские газеты писали об этом. Люди думают, что Колин и Джун влюблены друг в друга. И Джойс тоже на это клюнула.
– А Колин не против служить тебе прикрытием?
– Наоборот, страшно рад. Он ведь гомосексуалист… Живет с одним дизайнером. Но ему нравится, что королева секса Джун якобы влюблена в него. Они добрые друзья.
– А что, если Джойс захочет навестить сына?
– Это исключено. Она беременна, на четвертом месяце, а в последний раз был выкидыш. Врач предписал ей постельный режим.
– О, ты все предусмотрел.
– Почти все. Не знаю одного – какими будут отзывы критики. Если плохими, это убьет Джун… Ей придется вернуться в Голливуд.
– А мюзикл, по-твоему, хорош? Майкл передернул плечами.
– Откуда я знаю! Мне одно только появление Джун на сцене доставляет удовольствие. В Вашингтоне спектакль оценили по-разному. Но труппа много работала, а потом три недели гастролировала в Филадельфии, где отзывы были значительно лучше. Бедная Джун! Она каждое утро репетировала новые сцены и песни, чтобы вечером использовать их в спектакле. А ей ведь не восемнадцать!
– А сколько?
– Для прессы – двадцать семь, а на самом деле – тридцать. Но ей не дать больше двадцати четырех.
Долорес не отрывала глаз от пола.
– Ты любишь ее по-настоящему? – Да.
– И мог бы ради нее развестись?
– Ради нее я бросил бы все. Но Джойс никогда не даст мне развода… Никогда. Она похожа на Бриджит. Они ходят к мессе ежедневно. Я хочу сказать, что обе действительно верят в бога.
– А ты?
– Верю… Но не думаю, что из-за развода господь отвернется от меня. Он может забыть обо мне только в одном случае: если я разобью сердце Джойс и нанесу ущерб детям. Понимаешь, как все складывается?!
Долорес слабо улыбнулась.
– Хорошо, Майкл. Решено. Идем на «Хэтти».
Наряд по такому случаю за один день придумал для Долорес Дональд Брукс. Он предложил ей великолепное готовое платье. Но это была одна из его новейших моделей, еще не участвовавших в показе.
Единственное, что сделал Брукс, это чуть приподнял воротник, подогнал рукава, подложил плечики, а внизу добавил меховую опушку.
– Если бы вы, миссис Райан, похудели фунтов на десять, то смогли бы носить все новые модели, – сказал он.
– Я разве толстая? – спросила Долорес.
– Нет… Но в манекенщицы не годитесь. Вечером она взвесилась. Сто двадцать восемь фунтов! На целых три фунта больше, чем в Лондоне. Но фигура смотрелась пропорционально. Упругая грудь, плоский живот, точеные бедра… И ни единой морщинки на лице.
Никогда раньше Долорес не была так красива. Даже Майкл не смог скрыть своего восхищения, когда заехал за ней. Парикмахер три часа провозился с новым шиньоном, но никто его не заметил. Да и раньше не замечали. Газеты всегда писали о ее львиной гриве. Ее сегодня действительно можно было сравнить с львицей: персиковая кожа, золотистая помада, платье в золотых тонах, отороченное соболем.
У театра уже собралась толпа. Понадобилась даже помощь полиции, чтобы оградить миссис Райан от неиствующих поклонников. Репортеры сопровождали ее до самой ложи. Цвет Нью-Йорка собрался в зале, но все внимание было обращено на Долорес. В антракте охрана провела ее и Майкла в кабинет менеджера. Там они чуть-чуть выпили. Заглянул Колин, чтобы поинтересоваться их мнением. Все искренне старались подбодрить его.
Еще до того, как опустился занавес, у ложи снова появилась полиция. Пока актеры, которых публика вызывала много раз, выходили кланяться, Майкла и Долорес провели за кулисы, поближе к сцене.
Загримированные актеры вблизи выглядели усталыми. Они словно остолбенели, увидев здесь улыбающуюся Долорес. Появилась Джун, и Колин представил дам друг другу.
Потом Колин отвел их в уборную Джун. Актриса уже сняла грим, и Долорес поразилась красоте молодой возлюбленной Майкла.
Колин включил маленький телевизор и открыл самодельный бар.
– Мы с Майклом пьем мартини, Джун нравится водка с водой. А что предпочитаете вы, миссис Райан?
– Виски со льдом.
– Мы сняли номер в отеле «Сарди», – сообщил Колин. – Там будет вечеринка для актеров. – Он то и дело поглядывал на телеэкран. – Скоро начнутся выступления критиков.
– Я думала, что для вас имеют значение только рецензии в «Тайме», – сказала Долорес.
– Да, журнал – наш добрый папочка, но и телевидение нельзя сбрасывать со счетов. Я, конечно, имею в виду солидных рецензентов, а не всякую шушеру, которая подвизается на пятом канале. Вы не представляете, как на них реагирует публика. Она говорит: «Эти люди ругают все, поэтому нужно посмотреть собственными глазами». А если выступит «Тайм», значит, мы состоялись.
– Я отвезу Долорес домой. Как думаешь, Колин, толпа уже разбежалась? – спросил Майкл.
Долорес чуть не уронила стакан. Ей так хотелось побывать на вечеринке в «Сарди».
– Добрая половина охотников за автографами уже дежурит у «Сарди». Но газетчики, конечно, будут следить за вами.
– Давайте все же попытаемся, – сказал Майкл, осушив стакан. – От Долорес я поеду прямо к себе в отель и таким образом избавлюсь от прессы. Потом я выскользну из номера и пешком доберусь до «Сарди».
– Репортеры достанут тебя, – предупредил Колин. – Долорес следовало бы зайти к нам ненадолго, если она не против.
– Я не хочу подвергать ее такому риску, – запротестовал Майкл. – А мне легко будет сослаться на желание пообщаться с другом по колледжу Колином Райтом. Мы их проведем. – Он поднялся и подошел к Джун. – Встретимся попозже, дорогая. Уверен, что отзывы будут самые восторженные. И помни – ты играла великолепно.
Долорес перехватила взгляд Джун, брошенный на Майкла. И ее собственное сердце мгновенно откликнулось на этот взгляд. Джун Эймз по-настоящему любит Майкла, но будущего у их любви нет… Как и у них с Бэрри. По дороге домой Долорес все время молчала.
– Ты не одобряешь моего поведения? – решился наконец заговорить Майкл.
– Только из-за Джун. Какие ее ожидают страдания!
– Я люблю ее.
– Не сомневаюсь. Но что будет с ней? Ты говорил, что ей уже тридцать… Она когда-нибудь была замужем?
– В семнадцать лет – за барабанщиком из маленького оркестра, с которым она пела в Техасе.
– Понятно. Но Джун далеко до таких актрис, как Джоан Кроуфорд или Барбара Стэнвик. Эти женщины обладали не только красотой, но и огромным талантом. Джун – тоже красавица, но пока она молода. Когда она поблекнет, лет эдак в сорок, ее карьера будет окончена. Да и тебе все это надоест.
– Не знаю, мы вместе уже два года! И с каждым днем все больше любим друг друга. Зачем загадывать на десять лет вперед? Я не ты, моя милая. Это у тебя все разложено по полочкам. Восемь лет с Джимми в Белом доме… потом он возглавит юридическую фирму… Не так ли? Я ведь прав. Но все пошло наперекосяк. Джимми убили. А ты, который год живешь затворницей. Хочешь стать легендой? Это тебе удалось, если, конечно, приносит удовлетворение… Неужели ты счастлива, когда забираешься одна в холодную постель? Неужели шумиха в прессе способна компенсировать отсутствие любви?
– Ты меня совсем не знаешь, – тихо возразила Долорес.
– Знаю. Как свои пять пальцев.
Машина остановилась у подъезда. Майкл вышел и проводил Долорес до лифта.
– Не поднимайся со мной, – попросила она.
– Это займет минуту, – сказал он, нажимая кнопку лифта. – Послушай, Долорес, выходи замуж за верховного судью. Он стар и не будет требовать от тебя секса. У него хороший дом в Джорджтауне, приличное имение, квартира в Нью-Йорке и… – Майкл чертыхнулся. – Куда подевался этот лифтер?
– Наверное, развозит газеты по этажам. – Долорес подняла глаза. – Лифт уже опускается. Майкл, постарайся не обижать Джун.
– Я люблю ее.
Прощаясь, она грустно улыбнулась.
– Надеюсь, что спектакль продержится долго. Желаю приятного вечера. Беги, ты нужен ей. Утешь ее, если отзывы будут плохими, раздели с ней радость, если критика расхвалит мюзикл.
Майкл посмотрел на невестку, словно увидел ее впервые.
– Долорес, недаром тебя считают очень скрытной. Похоже, что я вообще не знаю тебя…
Он повернулся и торопливо зашагал к машине.
Успех мюзикла превзошел все ожидания. Майкл был счастлив и пригласил Долорес в оперу, когда Джун была занята в спектакле. В другой раз они захватили Колина и все вместе сходили в ресторан «Сарди».
Пятнадцатого мая вернулся Бэрри. Он ворвался в квартиру Долорес, как вихрь, загорелый и очень красивый. Впервые он, не стесняясь детей, крепко обнял ее и стал целовать, приговаривая:
– Боже, как я соскучился!
Потом он тискал близнецов и целовал смутившуюся Мэри Лу.
– Как ты выросла, – сказал он девочке. – Скоро станешь такой же высокой, как мама.
– И такой же красивой, да?
– Даже красивее, – серьезно ответил Бэрри. Ночью они лежали в объятиях друг друга, словно и не расставались.
– Останешься на ночь? – тихо спросила она.
– Нет… Сегодня у меня просто «позднее совещание».
– Констанс уедет пятнадцатого июня?
– Да. И тогда целых три месяца пять дней и пять ночей в неделю будут нашими.
– Хорошо. Тогда я отправлю и близнецов…
– Что ты имеешь в виду?
– Мэри Лу едет в один из лагерей в штате Мэн. Близнецов я хотела оставить дома, а уик-энды проводить с ними в Вирджинии. Но раз мы все лето сможем быть вместе, малышей можно пристроить в лагерь. А субботы и воскресенья я буду проводить с Бриджит.
Бэрри ласково поцеловал ее.
– Я так люблю тебя, Долорес.
– Но гораздо меньше, чем я, – чуть капризно сказала она.
Он перевернулся и щелкнул зажигалкой.
– Любовь, я это чувствую, дарована нам с тобой свыше. За пять кошмарных недель с Констанс и Дебби я чуть не ошалел. Они все время дулись в карты. Слава богу, Констанс боялась, что у нее поднимется давление, и не требовала от меня исполнения супружеских обязанностей. Время мы коротали с похожим на гомика атлетом, которого пригласила Дебби. Уже с утра, глядя, как он возится со штангой, я чувствовал себя смертельно усталым. Парню недавно исполнилось двадцать восемь, и он признался, что хотел бы жениться на старушенции.
– Думаешь, Дебби согласится? Бэрри затянулся сигаретой.
– Она слишком хитра и слишком богата. У нее хватит денег, чтобы покупать себе гомиков и не гомиков до тех пор, пока не стукнет сотня.
– Ну, для своих пятидесяти шести она прекрасно выглядит.
– А почему бы и нет? Пластических операций Дебби сделала не меньше, чем ей лет.
Долорес потянулась всем телом.
– Как ты думаешь, а мне это нужно? Он рассмеялся.
– Ты дитя.
– Мне тридцать девять лет.
– Ну, Констанс скоро пятьдесят, и то ей достаточно массажа лица и хорошего макияжа. Хотя загаром тебе злоупотреблять не следует.
– Почему?
– У Констанс прекрасная кожа, потому что она старается прятаться от солнца. Как, впрочем, и Дебби. Она говорит, что большинство женщин, которые отдыхают в Палм-Бич, похожи на сморщенный чернослив. И это правда. Если женщине за сорок, ее кожа портится от загара.
– Значит, я напоминаю тебе чернослив?
– Нет, ты моя золотая тигрица. Но береги свою красоту. Для меня.
– Завтра пойду и сделаю на лице подтяжки. Бэрри начал одеваться.
– Загорелая кожа операциям не поддается.
– С каких пор ты стал таким экспертом? – спросила она.
– Теперь я могу написать книгу об уходе за кожей и телом после сорока. Дамы на яхте в течение пяти недель только об этом и говорили. Даже гомик смазывал себя каким-то маслом, прежде чем загорать, и не просто валялся на солнце… Совсем нет. Двадцать минут на одном боку, двадцать – на другом. Потом выпивал стакан молока…
– Молока?
– По его мнению, солнце окисляет тело, а молоко вызывает щелочную реакцию. Хочешь еще послушать? Знаешь, какие упражнения сейчас самые модные? Приглашаешь тренера, он хватает тебя за ноги, а ты от него отбиваешься. Теперь и Долорес громко смеялась.
– Боже, а я пользуюсь только мылом и водой, катаюсь на велосипеде и хожу на прогулки.
– Умница!
Бэрри уже оделся и включил свет, а она впервые не решилась голой выбраться из постели. Едва за ним закрылась дверь, Долорес побежала в ванную, встала перед огромным трюмо и пристально стала изучать себя. Грудь хороша… бедра по-прежнему упругие… на животе есть небольшие растяжки от родов, но их можно рассмотреть с трудом. Она повернулась спиной – нет ли складок? Или это только игра ее воображения?
На следующий день Долорес посетила салон Элизабет Аден, сделала массаж лица и накупила всяких кремов и масок на сотню долларов. Потом позвонила в гимнастическую школу и пригласила тренера для ежедневных занятий.
Выдержала она это десять дней. Чего только не пришлось вынести! Лицо и тело нужно было покрывать специальным кремом, надевать теплый шерстяной костюм, до изнеможения повторять специальные упражнения. За две недели ей удалось сбросить полфунта – таков был итог. Долорес рассчиталась с тренером и забыла о кремах.
С Бэрри они встречались каждый вечер. Но однажды он не появился и не позвонил. Телефон отозвался только в полночь.
– Долорес, извини… Раньше не мог. У Констанс инсульт. Я в клинике, в телефонной будке.
– Боже, как это произошло?
– В одно мгновение. Задета правая половина. Констанс не может говорить, ее парализовало. Врачи считают, что есть надежда на полное выздоровление, но это долгий процесс. Одна надежда на возраст, ведь инсульты случаются обычно после шестидесяти или семидесяти. Остаюсь в клинике, позвоню завтра.
Но звонок раздался гораздо раньше, когда Долорес начала засыпать.
– Констанс умерла, – тихо сказал он.
– О, Бэрри! Как… Когда?
– Десять минут назад… Второе кровоизлияние. Послушай, я позвоню, когда появится возможность.
– Бэрри… Обо мне не беспокойся. Я буду ждать…
– Боже, появилась Дебби Морроу со своим новым молодым человеком. Мне нужно идти. – В трубке послышались короткие гудки.
Трое суток от Бэрри не было никаких вестей. О смерти Констанс много писали газеты. Похороны показывали в программе новостей по телевидению, правительство выразило мужу покойной соболезнование. Долорес послала цветы, но посчитала лицемерием явиться лично. Она сидела дома у телефона и ждала.
Через два дня после похорон он без звонка появился в ее квартире.
– Бэрри. – Долорес обняла его. – Досталось тебе, бедному. Может, хочешь выпить?
– Налей водки… Чистой. – Он устало присел, провел рукой по волосам. – Похороны – это варварство. А визиты, соболезнования тем более. Пришли все друзья моего отца и все ее друзья, чтобы выпить. Дебби сидела во главе стола, будто это не похороны, а веселая вечеринка. Я получил телеграмму даже от президента. (Теперь, подумала Долорес, они свободны и могут пожениться, когда окончится траур. Но не время пока говорить об этом.)
Он залпом осушил стакан.
– Сука… Подлая сука!
– Бэрри!
– Я только что от адвоката, – сказал он. – Знаешь, она все время тайком раздавала сотни тысяч сестрам, другим родственникам, благотворительным организациям. Наверное, она боялась, что умрет первой, а я обязательно женюсь на какой-нибудь потаскухе. Даже драгоценности по завещанию должны перейти к ее внучатым племянницам.
– А как же ты?
– У меня все в ажуре! – Его голос был полон сарказма. Он закурил сигарету и протянул Долорес пустой стакан, чтобы она налила еще.
– Ну, по закону Констанс не могла лишить тебя наследства.
– О нет. У нее были прекрасные советчики. Мне перепадает двадцать пять тысяч, со всеми налогами, разумеется. Я имею право жить где хочу. Расходы на жизнь будут оплачены. А если я к шестидесяти пяти годам не женюсь, то получу в наследство пять миллионов долларов. В противном случае – ни цента.
– А это завещание правомочно? Бэрри утвердительно кивнул.
– Я подписал какую-то бумагу, когда мы поженились. Богачи, и особенно сверхбогачи, всегда заставляют подписывать бумаги. Там все это и было оговорено. Мне тогда было тридцать пять, а ей – сорок один. Слава отцовского имени уже начинала тускнеть. Стоящего образования я не получил. Карманы пустые. Кто мог предположить, что я полюблю тебя?
Долорес сидела у его ног и маленькими глотками пила виски. Надо что-то придумать.
– Послушай, Бэрри, мне не нужна эта огромная квартира. Если все рассказать Бриджит, она разрешит продать ее и оставить деньги. За нее можно выручить, по крайней мере, четыреста тысяч долларов. Уверена, что работу ты не потеряешь, особенно если женишься на мне. Наши имена придадут друг другу особый блеск. Купим квартиру поменьше, где-нибудь на Парк-авеню, а, сложив вместе тридцать моих и двадцать твоих тысяч, как-нибудь справимся.
Попивая из своего стакана, он, казалось, обдумывал слова Долорес.
– Все не так просто. Не забывай, что нам придется принимать гостей. Те великолепные ужины, которые устраивала Констанс для нужных людей, будущих клиентов, были частью моего взноса в фирму. – Он покачал головой. – На пятьдесят тысяч в год нам не прожить.
– А четыреста тысяч за мою квартиру?
– Ну, на них долго не протянешь. Нельзя же разбить на Парк-авеню палатку. Придется искать приличную квартиру, пусть даже поскромнее этой, но в подходящем месте, которая будет стоить не меньше ста тысяч. Кроме того, надо нанять кухарку, шофера, горничную, няню для детей… Нет, ничего не получится.
– А ты не считаешь, что мое имя даст фирме новых клиентов?
– Поначалу – да. Но как только ты станешь везде появляться со мной, твоя популярность сразу упадет.
– Почему?
– Сейчас все говорят о тебе, потому что редко видят. Никто не знает, какая ты на самом деле. Для снобов высшая честь – уговорить Долорес Райан принять приглашение на ужин. А как только ты примелькаешься, ничего уже через год не останется ни от загадочности, ни от славы. Ты станешь просто Долорес Хейнз. Уж я-то знаю. Когда умер отец, одного из моих братьев выбрали в губернаторы только из-за имени. Но вторично его не избрали, оставалось одно – жениться на богатой женщине. Со мной было точно так же. Работу в престижной фирме дали потому, что я Хейнз. Конечно, в жены я мог выбрать молоденькую девушку.
Но у красавиц, которые мне нравились, обычно не было ни гроша. Потом я встретил Констанс. На ее деньги можно было жить, ни о чем не думая. Если фирма и выставит меня на улицу, то остаются двадцать Пять тысяч, которые я буду получать, если женюсь.
Долорес с трудом заставила себя оставаться спокойной.
– Ну, не конец же света. Мы любим друг друга и можем теперь встречаться открыто.
– Только через год.
– Год?!
– Таков ведь, кажется, срок траура?
– Хорошо. Сегодня двадцатое августа. Через год в этот же день мы пойдем в «Маргелан». К этому времени я найду подругу с яхтой. Мы съездим к Ните и прекрасно проведем лето. Придется ждать, когда тебе исполнится шестьдесят пять. Тогда мы и узаконим наш союз.
Никогда еще Долорес не была так счастлива. Ей удалось уговорить Бриджит пригласить Бэрри погостить, объяснив это тем, что он одинок.
– Мои мальчишки его боготворят. Им трудно расти без отца, без мужчины в доме. Я иногда приглашала Бэрри к себе на коктейли…
Бриджит понимающе улыбнулась.
– Не имеет значения. Я буду рада ему.
Всю рождественскую неделю они с Бэрри провели вдвоем. Дети были в Вирджинии. Он подарил Долорес маленькую бриллиантовую булавку от Картье, недорогую, за триста долларов. Она же потратила тысячу четыреста на золотые часы от Тиффани. Бэрри, как ребенок, радовался подарку, а потом сказал:
– Жаль, что я не мог потратить на тебя больше: сижу на нуле. Когда приходится принимать приглашения на ужин, нужно посылать цветы… Да еще я плачу за ложу в опере, которую, кстати, терпеть не могу. Но друзья Констанс настояли. Теперь мне приходится сопровождать Дебби и ее сестру Элеонору в театр. Она почти такая же богачка, как Дебби, и удачно вышла замуж. Представляешь, как нам весело втроем.
В марте умер Тимоти Райан, и Долорес была вынуждена провести целую неделю в Вирджинии. Это случилось перед Пасхой, поэтому она забрала детей из школы, и они отправились к Бриджит. Здесь уже была Джойс с новорожденным и остальными членами семейства. Конечно, Майкл довольно часто бывал в Нью-Йорке, но Джойс была слишком занята малышом, чтобы волноваться из-за этого.
Долорес не поддалась на уговоры свекрови пожить здесь подольше, ссылаясь на то, что близнецам и Мэри Лу нужно в школу. Бриджит огорчилась, но заставила невестку дать обещание приезжать каждое воскресенье. На прощание она обняла Долорес.
– Я думаю, что люблю тебя больше, чем своих детей, и лучше понимаю. Мы были молоды, когда я родила пятерых детей подряд, а мой муж завел роман с известной скульпторшей. Он оплачивал выставочные залы, заставлял своих друзей покупать ее работы, содержал ее. Их связь длилась десять лет. Конечно, уик-энды и праздники он проводил дома, но воспитывать детей пришлось мне одной. Были у Тимоти и другие женщины. Джимми тоже пошел по стопам отца… И частые отлучки Майкла тоже связаны с женщиной. Но Джойс настолько поглощена детьми, что ей и в голову не приходит ревновать мужа. Кроме того, у нее, как и у меня, есть вера. Тебе я глубоко сочувствую, хотя очень жаль, что религия – не главное в твоей жизни.
Когда от дифтерита умирала одна из моих дочерей, я дала обет ходить к мессе каждый день, если девочка выздоровеет. Врачи отказались от нее, но на следующий день ей стало лучше. Вера дала мне силу… Вернись к ней, Долорес! Дочь и мальчики вырастут и оставят тебя. Только во Христе ты найдешь истинное утешение, обретешь внутреннюю силу Это непросто… Но помни, я всегда приду на помощь.
Долорес вернулась в Нью-Йорк, позвонила Бэрри на работу и узнала, что он уехал на Бермуды. Сердце тревожно заныло, но она приказала себе не беспокоиться. Бэрри ведь не мог знать, что она так скоро вернется. Долорес сама говорила, что ей придется остаться с Бриджит на пасхальные праздники. Она пошла к священнику, человеку доброму и все понимающему, с которым была давно знакома. Они долго беседовали об истинной вере и причинах неверия. Через несколько дней Долорес исповедалась, прочла все нужные молитвы, но так и не ощутила внутренней силы. В Бриджит она, наверное, была изначально. Если бы Джимми не стал президентом, Долорес бросила бы его после первой измены. Тимоти Райан не был президентом, но Бриджит осталась с ним, воспитала детей и в вере обрела силу.
Внешне Долорес жила своей обычной жизнью: занималась французским с Мэри Лу, смотрела телепередачи, в девять часов укладывала детей в постель. Но, оставаясь одна, она не находила себе места. Через пару дней в одиннадцать вечера раздался слабый звонок в дверь. Значит, принесли газеты. Она забралась в постель, глянула на первую полосу «Ньюз» и почувствовала, как останавливается сердце. На нее смотрел улыбающийся Бэрри. На Бермудах он женился на Дебби Морроу!
В три часа ночи (в Лондоне было уже восемь утра) Долорес заказала разговор с сестрой. Их соединили немедленно.
– Доло? – Нита злилась, что ее разбудили.—
Что случилось? Извини, что не смогла приехать на похороны, но мы послали цветы и все, что нужно.
– Забудь о похоронах. Хочу кое-что срочно у тебя узнать.
– А попозже ты не могла позвонить?
– Не могла. Узнай, хочет ли еще барон Эрик де Савонн жениться на мне.
Нита мгновенно проснулась.
– Ты не шутишь?!
– Нет.
– Хорошо. Думаю, он в Париже. Погоди… Нет. Он был там, на прошлой неделе и собирался в Швейцарию. Я немедленно его разыщу.
Сестра позвонила через час.
– Он сказал «да». И порекомендовал тебе сбросить фунтов двадцать. Эрику нравятся худые женщины…
– Когда он свяжется со мной?
– Похудеешь – пошли ему телеграмму. – И Нита повесила трубку.
Долорес пошла к врачу, которого порекомендовала Нита, и стала принимать зеленые пилюли, начисто лишившие ее аппетита. Она жила на черном кофе, минеральной воде и раз в день ела рыбу. По утрам с ней занимался тренер, дважды в неделю она бывала в сауне. Двадцать два фунта за пять недель – таков был итог изнурительной голодовки. Долорес позвонила Ните:
– Я вешу сто семь фунтов…
– Не может быть! Ты же намного выше меня, а я вешу сто один.
– Передай барону, пусть приезжает и взвесит меня, если хочет.
Днем она получила дюжину роз. А на следующий день явился сам Эрик. В черном свитере и брюках Долорес выглядела тоненькой, как карандаш. Эрик внимательно оглядел ее и одобрительно кивнул.
– Вы прекрасно над собой поработали. А теперь о свадьбе… Думаю, мы устроим ее во Франции, в моем загородном особняке. Это настоящий дворец, он находится в восемнадцати милях от Парижа. Ваша сестра уже составляет список гостей. Может быть, дадим сообщение в газеты уже сегодня. Мой пресс-секретарь ждет.
– Подождите, прежде нам предстоит один визит.
– К кому?
– К моей свекрови в Вирджинию. Барон расплылся в улыбке.
– Разрешите, я ей позвоню. – Долорес вышла из гостиной и направилась в спальню.
Бриджит взяла трубку немедленно.
– Я как раз собиралась обедать. Хорошо себя чувствуешь?
– Прекрасно.
– Долорес, я не хочу показаться ворчливой свекровью, но мы не виделись уже почти месяц.
– У меня очень важные дела.
– Это связано с церковью, да?
– Нет, Бриджит… Другое. Срочно нужно поговорить. Можно мне приехать? Я прилечу сегодня. Хорошо?
– Конечно.
Долорес вернулась в гостиную, где Эрик разговаривал по телефону. Он жестом попросил ее помолчать и продолжал:
– Скупайте все. Я свяжусь с вами чуть позднее. – Повесив трубку, он повернулся к Долорес. – Извините, дела.
– Я договорилась, – сообщила она. – Свекровь примет нас сегодня днем.
– Отлично. Летим немедленно. Я предупрежу пилота.
Он снова подошел к телефону, и Долорес молча наблюдала за тем, как его неуклюжие толстые пальцы набирают номер. Скоро они будут трогать ее тело… Ей придется целовать эти некрасивые мясистые губы… Она метнулась в спальню и быстро переоделась в костюм. Но юбка слетела, как с палки. Все велико, кроме брюк. Она надела самые приличные и схватила жакет.
– Мне нечего надеть, – заявила она, входя в гостиную. – Я слишком похудела.
– Завтра купим вам все необходимое.
В аэропорт они ехали молча. Личный самолет Эрика уже был готов к полету. Стюард помог им подняться на борт. В салоне Эрик подал ей коробку.
– Снимите это пальто, я купил вам другое. Перед ошеломленным взором Долорес мягким блеском мерцали драгоценные соболя.
– Эрик, какая прелесть! Но я не могу носить такие меха с джинсами.
– Вы можете позволить себе все. Запомните это. А джинсы и свитер, кстати, вам очень идут.
Долорес набросила манто и принялась кружиться по салону, как ребенок. Стюард принес огромную банку иранской икры и шампанское.
– Сегодня разрешается нарушить диету, – заявил Эрик.
Бриджит не высказала удивления при виде барона Эрика де Савонна. Она сердечно поздоровалась с ним и припомнила, что они встречались во время похорон ее сына.
– Но сегодня случай счастливый. Я прилетел просить руки вашей невестки.
Бриджит с недоумением уставилась на него, потом перевела взгляд на Долорес.
– Вы позволите мне поговорить с невесткой наедине?
Эрик галантно поклонился и ушел в гостиную, а Долорес последовала за Бриджит в маленький кабинет.
– Сейчас же сними эти меха, – приказала Бриджит. – Как это тебе пришло в голову в апреле вырядиться в соболье манто?!
– Он только что подарил мне его. В самолете.
– Рассказывай.
– Барон сделал мне предложение год назад в Лондоне. Я категорически сказала «нет».
– А почему изменила решение?
– Бриджит, мне скоро сорок. У меня никого нет. Я не укладываюсь в тридцать тысяч и уже залезла в долги…
– Если бы ты попросила, я могла бы давать больше.
– Не в этом дело. Мои расходы увеличатся. Мальчикам нужно учиться в колледже. Мэри Лу через год-два станет невестой. Кроме того, детям давно нужен отец.
– Но он дедушка!
– Бриджит. – Долорес опустилась на пол и уткнулась головой в колени свекрови. – Вы единственный близкий мне человек… Я устала быть легендой и буквально на всем экономить. Устала эксплуатировать Майкла.
– А верховный судья?
– Что судья? – вспыхнула Долорес. – Ему тоже за шестьдесят, но у него и приличных денег-то нет.
– Деньги, – ворчала Бриджит. – Значит, это для тебя главное?!
– Бриджит, вы никогда не испытывали недостатка в них, никогда не были одиноки.
– Но этот человек… Может быть, стоило выбрать кого-то другого? Почему ты не занялась Бэрри Хейнзом, когда его жена умерла? Вот за кого надо было выходить замуж.
– Я любила его, – тихо сказала Долорес, – но ему пришлось жениться на другой, тоже из-за денег. Это чуть не убило меня.
Глаза Бриджит затуманились от слез.
– Я не знала… – прошептала она, глубоко вздохнув. – Но как к твоему браку отнесется церковь?
– Детей я воспитаю в католической вере, ну а венчаться мне, конечно, не придется.
– Ты смирилась?
– Это лучше, чем одиночество и разбитое сердце.
Бриджит поднялась и быстро направилась в гостиную. Она протянула руку Эрику.
– Поздравляю! Надеюсь, моя невестка будет с вами счастлива.
Он поцеловал ей руку.
– Вы окажете мне честь своим присутствием на свадьбе?
– Когда и где она состоится?
– На моей вилле в пригороде Парижа. Через десять дней. Я пришлю за вами самолет.
– Обязательно приеду… Будут также мои дочери и сын.
– Мадам, я вам глубоко благодарен, – хрипловато пробасил барон.
– Извините, теперь я должна пойти отдохнуть. Возраст… И сюрпризы выбивают меня из привычной колеи. Я буду молиться, чтобы ваш союз оказался счастливым.
Десять дней прошли для Долорес в лихорадочной беготне и суматохе. Она потеряла еще два фунта. Трудно было с детьми, которые крайне неприязненно отнеслись к барону. До того как был подписан брачный контракт, состоялось несколько встреч с адвокатами, представлявшими обе стороны. Потом Эрик тайком увез ее и детей в Париж, чтобы Долорес не видела, как бушевала Америка, свергая недавнего кумира с пьедестала.
Газеты, радио, телевидение клеймили ее. Самые злобные письма шли от женщин. Долорес получала чуть ли не ежедневно тысячи осуждающих посланий и даже поплакала над несколькими из них.
Они поселились в отеле «Риц» в Париже, где Эрик снял целый этаж для нее, детей и прислуги. Несколько сот тысяч долларов было истрачено на платья, туфли, белье и меха для Долорес. За день до свадьбы все отправились на виллу.
Прилетели Бриджит, Майкл, Джойс и сестры Джимми с мужьями. Эрик снял для них великолепные апартаменты. Роскошь виллы – она оказалась настоящим замком – потрясла Долорес. К услугам новобрачных были огромные спальни, гардеробные (отдельно для платьев, обуви и шляп), ванны, которые могли вместить шестерых человек. Внутри располагались также бассейн и каток. Еще один бассейн был в саду.
Накануне свадьбы Эрик всем сделал подарки. Ните он вручил часы, усыпанные бриллиантами, Бриджит – античный крест, выложенный алмазами. Дети получили множество игр и игрушек, по велосипеду и по верховой лошади. Эрик надел на шею Долорес ожерелье из огромных рубинов и бриллиантов и вручил коробочку с серьгами.
– Примерь сама.
Но настоящий шок вызвало у собравшихся обручальное кольцо с бриллиантом. Когда оно засверкало на изящном пальчике невесты, все ахнули.
– Сколько в нем каратов? – дрожащим голосом спросила Нита.
– Шестьдесят, – ответил барон.
Ночь перед свадьбой Долорес провела в комнате для гостей, но была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Она не могла дождаться того часа, когда увидит лайнер. После обеда был подписан брачный контракт. Все в нем было так, как Эрик и обещал. Интересно, где они проведут медовый месяц? Может быть, на лайнере?
Медовый месяц… Она погладила свое стройное тело. Боже! Завтра оно будет принадлежать мужу. Он сможет трогать ее… И использовать, как захочет. Долорес почти физически ощутила прикосновение его мокрых губ, вздрогнула и выбралась из постели. Где-то здесь ее таблетки. Она проглотила две и запила виски. На следующее утро горничная не могла ее добудиться. Ванну Долорес принимала в каком-то полулетаргическом состоянии. Потом пришел парикмахер. Она должна была оставаться в своей комнате до начала свадебной церемонии.
Надев свадебный наряд, она долго стояла у зеркала. Если бы Бэрри мог ее увидеть… Он обязательно увидит. Прессе будет разрешено сфотографировать новобрачных и взять у них десятиминутное интервью. Вот бы знать, что думает о ее замужестве Бэрри. Он, наверное, думал, что Долорес согласится делить возлюбленного с этой старой лошадью Дебби. Ну нет, она доказала ему. Она доказала всему миру!
Во время церемонии Долорес боялась встретиться взглядом с Бриджит и детьми. Но когда все свершилось, они первыми ее поздравили и обняли. В свадебном ужине приняли участие сто приглашенных. Каждого гостя обслуживал свой официант. Все женщины получили подарки.
В одиннадцать гости стали разъезжаться. Долорес никак не могла расстаться с Бриджит. Ночь ее родные проведут в «Рице», а завтра самолет барона доставит Райанов в Штаты.
Вилла опустела. Долорес осталась одна в спальне для новобрачных. Когда они с Эриком, проводив гостей, поднялись сюда, она несказанно удивилась тому, что муж не раздевается, а переодевается в серый костюм.
– Ты уходишь?
– Да… к Людмиле…
Так он и оставил ее на широком брачном ложе – не притронувшись к ней, даже не снизойдя до того, чтобы обмануть. Долорес поднесла руку к глазам. В сумерках бриллиант сверкал, как огонь. Она потерла камень о шелк ночной сорочки, еще раз взглянула на кольцо. И слезы побежали у нее по щекам…