Дом Брасса

Глава 1 ЧТО?

Ричард был за Сан-Хуан или Сен-Круа, но Джесси отстаивала право каждой девушки провести медовый месяц у Ниагарского водопада (она отважно употребила слово «девушка», воспользовавшись преимуществом статуса невесты), поэтому Ричард уступил без попыток сопротивления. Он был настолько влюблен, что согласился бы даже на Ханой.

Эллери получил телеграмму отца в номере стамбульского отеля и в изнеможении рухнул на кровать. Он странствовал по планете, выпытывая у шефов полиции сведения о наиболее замысловатых преступлениях, но не столкнулся ни с чем более эксцентричным, чем сообщение инспектора. Первым делом он проклял всех старых дураков, но, прилетев в Нью-Йорк, обнаружил в Джесси Шервуд не пронырливую девчонку, решившую выскочить замуж за потерявшего голову старика, а симпатичную полную женщину лет под пятьдесят, с молодым голосом и молодыми глазами, излучающими мягкий юмор и уверенность в себе, абсолютно лишенными даже намека на хитрость и двуличие. Некоторое время они разглядывали друг друга в поисках враждебности, но, не обнаружив никаких ее признаков, крепко обнялись.

Пара обвенчалась в маленькой церкви в Гринвич-Виллидж, которую посещала Джесси, а потом Эллери устроил для них прием в «Алгонкине», руководствуясь сентиментальными воспоминаниями о Фрэнке Кейсе и «Круглом столе»,[1] в апартаментах полных весенних цветов. На Джесси было платье из ирландского кружева цвета голубых фиалок, как и ее глаза, а на инспекторе — летний смокинг (он сердито отверг настойчивое предложение Эллери добавить полагающийся к нему широкий пояс), и Эллери испытал уникальный опыт быть посаженым отцом у собственного родителя. Священник со всей широтой своей епископальной души говорил о благословенном браке «летом счастия нашего». Его красноречие пришлось по вкусу Джесси, однако жених мрачно взирал на слугу Божьего, который был на добрых двадцать лет моложе его и позволял себе покровительственный тон.

Медовый месяц прошел прекрасно. Гремящий водопад радушно приветствовал новобрачных солнечным светом, радугой и туманом, а сидящая у парапета толстая индианка продала им подушки, набитые сосновыми иглами, которые освящали их двуспальную кровать ароматом хвои.

Отдохнувшие и довольные, они вернулись в квартиру Квинов. Джесси отказалась от своей квартиры и сдала мебель в камеру хранения на неопределенный срок, решив, что впереди у них достаточно времени для обсуждения жилищного вопроса.

— Наконец-то дома! — проворковала она, после чего, ужаснувшись при виде пыли, принялась открывать окна.

Старик поставил чемоданы.

— В самом деле?

— О чем ты, Ричард?

— Как мы решим насчет Эллери? — Похоже, немедленного обсуждения избежать не удалось.

— Я уже давно все решила, — сказала Джесси. — Эллери будет жить с нами. — И она отправилась на поиски тряпки.

— Может, и будет, — проворчал инспектор, — а может, у него возникнет другое мнение по этому поводу. — И он начал разбирать накопившуюся почту. — Посмотрим.

— Нечего тут смотреть, — заявила вернувшаяся Джесси. — Ты не потерял сына, а приобрел жену.

— Начинаю это понимать, — усмехнулся старик. — Ладно, пока пусть будет все как есть.

— Почему пока? Где мы за несколько дней сможем раздобыть квартиру, которая нам по карману? Хоть я и буду работать…

— Что?! — воскликнул отставной инспектор.

— Буду работать.

— Ни за что! Мне нужна жена, а не медсестра, ставящая клизмы! Нам вполне хватит моей пенсии и сбережений. Я женился на тебе не для того, чтобы ты подкладывала судно истеричным женщинам, а тем более мужчинам! Не забывай об этом, Джесси Квин!

— Хорошо, Ричард, — кротко отозвалась Джесси, но подумала: «Работать я буду, так как нам понадобятся деньги». — В чем дело?

Старик сердито уставился на один из конвертов.

— Адресовано мисс Джесси Шервуд. Первое письмо тебе, а отправитель даже не соизволил использовать мою фамилию.

— Чепуха! Какая-нибудь благотворительная организация просит денег. Я числюсь во всех их списках.

Но это не была просьба о деньгах. Джесси нахмурилась:

— Будь я проклята!

— Что там, Джесси?

— Посмотри сам.

Это оказалась стодолларовая купюра.

— И еще.

Это была половинка купюры в тысячу долларов.

Инспектор тоже нахмурился, глядя на портреты президентов. Он знал по опыту, что тайны, начинающиеся с непрошеной прибыли, имеют обыкновение заканчиваться чем-то весьма скверным. Эту мысль укрепляло то, что тысячедолларовый банкнот был разрезан посредине бюста Гроувера Кливленда маникюрными ножницами, оставившими зубцы, напоминающие о стиле оп-арт.

— Ричард, что это может означать?

Он поднес купюры к свету, держа их у кончика носа.

— Это не фальшивки… Откуда я знаю? Должно быть какое-то объяснение. Посмотри в конверт, Джесси. Возможно, там записка.

В конверте действительно оказалось письмо, и они склонились над ним, касаясь друг друга лбами. Письмо было на двух листах веленевой писчей бумаги с вытисненным наверху золотым гербом, которая выглядела бы впечатляюще, если бы не была покрыта пятнами, свидетельствующими о том, что она провалялась где-то много лет. Текст был отпечатан на машинке, как и адрес на конверте.

— Похоже, бумагу достали с чердака. Прочти вслух, Джесси. — Очки инспектора лежали возле старого кожаного кресла. — Черт бы побрал мои глаза! — Он регулярно проклинал каждую деталь своей анатомии, подчиняющуюся возрасту — в этом году ею стали глаза.

Мягкий голос Джесси придавал содержанию письма женственность, отнюдь не свойственную его стилю.

Подпись была сделана неуверенным почерком старика, да и стиль письма показался Джесси старомодным, как и Ричарду, который надел очки, чтобы все увидеть самому.

— Да, писал старик. И притом приверженец «доброй старой школы». Насколько я понимаю, ты не знакома с Хендриком Брассом?

— Никогда о нем не слышала.

Инспектор потянулся к телефону.

— Вели? — обратился он к сержанту, когда в трубке раздался знакомый бас. — Конечно я вернулся!.. Да, она в полном порядке… Хорошо, я ей передам. Вели, ты помнишь заведение на Пятой авеню под названием «Дом Брасса»? Что с ним стало? И что известно о человеке по имени Хендрик Брасс?.. Хендрик — оканчивается на «ик»… Спасибо за помощь… Разумеется, при первой возможности… — Инспектор положил трубку. Джесси с беспокойством смотрела на него. — «Домом Брасса» назывался шикарный ювелирный магазин на Пятой авеню вроде «Тиффани» и «Картье». Чтобы ходить туда, нужно было иметь кучу денег, Джесси. Насколько я помню, они специализировались на золотых украшениях. Магазин закрылся несколько лет назад и, по словам Вели, больше не открывался — во всяком случае, в Нью-Йорке.

— Но в письме говорится, что Дом Брасса — это жилое здание, Ричард.

— Кажется, Брасс называет его фамильным особняком? Очевидно, он просто использовал для него старое название фирмы.

Маленький нос Джесси подергивался, как у кролика.

— Право, Ричард, я не знаю, что с этим делать.

— Зато я знаю.

— Что?

— Отправить деньги назад и забыть об этом.

— Ты серьезно? — Джесси невольно ощутила разочарование. До недавнего времени ее жизнь состояла из нескончаемой череды ночных дежурств, хнычущих женщин, зловонных суден, пациентов-мужчин, норовивших ущипнуть ее за зад, и вечного треугольника: медсестра, интерн и главврач. Джесси так не хватало неожиданностей, и вот теперь их ей поднесли на серебряном блюдечке, точнее, на бумаге с золотым гербом! А Ричард, ее любимый муж, велит ей отправить купюры назад и обо всем позабыть. — О, Ричард, позволь мне… — услышала она собственный умоляющий голос.

Старик уставился на нее из-под косматых бровей, затем лицо его смягчилось, и он обнял ее.

— Разве я могу в чем-нибудь отказать тебе, дорогая? Но советую раздобыть побольше информации. Как насчет того, чтобы позвонить этому Хендрику Брассу и выяснить, в своем ли он уме? Иногда это можно узнать по манере разговора. Если хочешь, я позвоню сам.

— Правда, дорогой?

— Конечно. — И старик снова подошел к телефону.

Но в информационной службе округа Уэстчестер не значились ни Дом Брасса, ни Хендрик Брасс, поэтому Квин, нахмурившись, положил трубку.

— Если бы не деньги, я бы назвал это дурацкой шуткой. Мне не хочется отказывать тебе, Джесси, но…

Мужчины всегда остаются мужчинами — особенно женатые недавно. Ничуть не встревожившись, Джесси поцеловала мужа.

— Меня снедает простое любопытство, дорогой. Уверена, что и тебя тоже.

— Если ты полагаешь, что я позволю тебе отправиться туда одной…

— Я об этом и не думала. О, Ричард, это похоже на увлекательное приключение! Какое волнующее начало нашей супружеской жизни!

Она оказалась абсолютно права.

«Девитт Алистер» звучало как имя персонажа третьесортной пьесы, исполняемой четверостепенной труппой. Тем не менее, это было подлинное имя, которым его обладатель пользовался лишь в тех случаях, когда объект нуждался в особо деликатном обращении. Как выяснилось, ему было бы лучше использовать имя в духе «Путешествия пилигрима»[2] — например, Джон Сожаление или Рубен Разочарование.

Положение ухудшало то, что миссис Алистер, с самого начала испытывавшая сильные сомнения, не переставала бросать ему в лицо упреки. Она умудрялась делать это, не открывая рта — это достижение могли оценить лишь немногие, помимо ее мужа, но и он давно перестал им восхищаться.

Таким образом, Алистеры отнюдь не пребывали в супружеской гармонии, входя в вестибюль отеля в районе западных шестидесятых улиц с его убогой претензией на элегантность, который, как настаивал Алистер, соответствовал их профессиональному имиджу и который, как ныне выяснилось с удручающей очевидностью, они не могли себе позволить. Рыбка клюнула, но соскользнула с крючка и скрылась, оставив их голодными и взбешенными. Теперь перед ними стояла задача найти менее опытную форель и средства, чтобы подцепить ее. Они едва обратили внимание на впечатляющего вида конверт в их ячейке для писем. Впечатляющие конверты давно перестали их впечатлять — они сами отправляли их слишком часто.

Поднявшись в свой номер, Алистер бросил конверт на кровать, сел возле пыльного окна и стал читать новости о скачках в газете, которую прихватил в вестибюле. Миссис Алистер открыла один из двух чемоданов, достала оттуда электроплитку, чайник со свистком, давно переставшим свистеть, ложку, две пластмассовые чашки и почти пустую банку растворимого кофе. Наполнив чайник в ванной, она поставила его на плитку, воткнула вилку в штепсель позади стула мужа и вернулась в ванную привести в порядок лицо, которое было аристократически невзрачным, хорошо сохранившимся и не обнаруживающим никаких эмоций, что вполне соответствовало ее целям. Выйдя из ванной, миссис Алистер села напротив мужа и устремила на него взгляд. Вскоре он опустил газету.

— Ну, на что уставилась? — У Девитта Алистера был низкий голос с британским акцентом, который казался деланым и был таковым, поскольку его обладатель родился в Уихокене, штат Нью-Джерси.

— Ни на что особенное, — ответила Элизабет Алистер. Ее речь была такой же маловыразительной, как и лицо.

— Опять начинаешь!

— Я еще ни слова не сказала.

— Да ну?

— Процитируй меня.

— Я сейчас тебя вздую как следует!

Его жена не выглядела испуганной.

— Ну и что нам делать теперь, Макиавелли?[3]

— Я должен подумать, — кратко отозвался он.

— Ты не найдешь ответа в сообщениях о скачках.

— Оставь меня в покое, слышишь?

— У нас остались хоть какие-то деньги?

Алистер пожал плечами и снова углубился в газету.

Миссис Алистер насыпала кофе в чашки, добавила воды, размешала, поставила одну чашку рядом с мужем, а другую взяла себе. Выглядела она усталой. Это был один из самых продолжительных их диалогов за несколько месяцев.

Сев на кровать, Элизабет Алистер отхлебнула кофе и задумалась. Процесс был не из приятных и явно сулил кому-то беду.

Внезапно она подобрала конверт и вскрыла его.

Алистер что-то буркнул и перевернул страницу. Он походил на актера Уолтера Пиджена, но с маленькими злобными глазками, как у быка на корриде. С подобным субъектом не стоило сталкиваться в темном переулке или играть в карты.

— Девитт.

— Господи, что еще? — Он обернулся.

Его жена держала в руке новенькую стодолларовую купюру и нечто похожее на половинку тысячедолларовой. Алистер быстро протянул руку, но она передала ему два листа веленевой бумаги, оставив купюры у себя.

— Я возьму целую, — заявил Алистер, — а ты можешь оставить себе половинку.

Улыбнувшись его откровенности, Элизабет протянула ему стодолларовую купюру и спрятала половинку за корсаж. Алистер поднес купюру к свету, потом без каких-либо комментариев положил ее в бумажник и переключил внимание на письмо. Закончив чтение, он аккуратно спрятал его в жилетный карман.

— Что ты об этом думаешь, Лиз?

— Какой-то рекламный трюк.

— Я в этом не уверен.

— Похоже, ты поумнел, — заметила она и поднялась.

— Терять нам нечего. А получить можем вторую половинку штуки.

— Приманка, — задумчиво промолвила Элизабет.

— Что он может из нас вытянуть? Думаю, нам стоит проглотить наживку. Согласна?

Она молча пожала плечами.

Алистер снял телефонную трубку, спросил, через сколько времени они должны освободить номер, сказал жене, что у них осталось двадцать минут, и тоже встал.

Элизабет Алистер вымыла чашки и ложку, вытерла их гостиничным полотенцем, положила вместе с чайником и плиткой в чемодан меньшего размера и заперла его. Ее супруг облачился в темно-серый уэльсский плащ (приобретенный в Бостоне) и тирольскую шляпу, после чего взял больший чемодан. Элизабет подошла к платяному шкафу и достала манто из русской рыси — память о былом процветании, — которое она поддерживала в идеальном состоянии. Тщательно водрузив на крашеные волосы бежевую бархатную шляпу без полей, она подняла меньший чемодан, прихватила украденную мужем газету и первой вышла из комнаты. Ни один из них даже не обернулся.

О личности доктора Хьюберта Торнтона свидетельствовал тот факт, что пациенты Медицинской группы Саут-Корнуолла называли его «док», а к трем его партнерам обращались не иначе как «доктор». Для коллег это было признаком слабости, и они постоянно упрекали его.

— Допустим, ты добрый старый врач общей практики, — в очередной раз говорил ему специалист по сердечным и легочным заболеваниям. — Но должен ли ты так сильно это подчеркивать, Хьюб? Это заставляет всех нас выглядеть рядом с тобой какими-то акулами от медицины.

— Я вовсе не стараюсь это подчеркивать, — запротестовал Хьюб Торнтон. — Это получается само собой.

— Возьмем, к примеру, счет Эндерсонов. Он не оплачивается уже семь месяцев. Почему ты к ним так снисходителен? Может, ты спишь с миссис Эндерсон?

Торнтон покраснел.

— У миссис Эндерсон выпадение матки вкупе с язвой желудка и двенадцатиперстной кишки, — чопорно отозвался он.

— Это не помешало ей купить два ящика бурбона и скотча для вечеринки, которую они с мужем устроили в прошлую субботу. Если эта дама в состоянии покупать выпивку ящиками, то она может и оплатить медицинский счет. Беда в том, Хьюб, что ты пытаешься быть Альбертом Швейцером[4] Саут-Корнуолла. Кто станет оплачивать наши счета?

— Конечно, ты прав. — Торнтон достал толстую старомодную авторучку и выписал личный чек на сумму, покрывающую счет Эндерсонов.

Последовало неловкое молчание. При этом педиатр остервенело сжал челюсти, перекусив сигару надвое.

— У тебя поразительная способность заставлять меня выглядеть сукиным сыном, Хьюб. Можешь взять свой чек и засунуть его куда подальше. — На всякий случай он разорвал чек. — Ладно, ребята, подождем еще какое-то время. Хьюб Торнтон снова в седле.

Высокий хирург покачал головой, подстриженной в стиле «Айви-лиги».[5]

— Тебе, Хьюб, следовало бы работать в системе государственного здравоохранения. Ты проводишь в клинике больше времени и ездишь по ночным вызовам чаще чем все мы, вместе взятые.

— Кто-то должен это делать, — оправдывался доктор Торнтон.

— Ты родился не в том веке. Тебе известно, что у тебя под глазами мешки толщиной дюйм? И почему, черт возьми, ты не починишь очки и не купишь новый костюм? Ты выглядишь как бомж.

Они пустились в перечисление его хронических недостатков.

Торнтон хранил молчание. Он неоднократно пытался уволиться ради общего блага, но остальные, к его изумлению, набрасывались на него с такой яростью, словно он предлагал заняться нелегальными абортами.

Торнтону исполнилось сорок семь лет. Он был тощим, как скальпель, с седеющими волосами и рыжими усами, приводить которые в порядок являлось мучительной процедурой. «Будь я проклят, — с усмешкой думал Торнтон, — если это действительно не делает меня похожим на доктора Швейцера!» Пища для него не значила ровным счетом ничего (в отличие от порции бренди перед сном). Обвинение по поводу очков также было справедливым — дужка треснула несколько месяцев назад, и он скреплял ее пластырем, не находя времени установить новую. Что касается одежды, то костюм всегда приходилось гладить и удалять с него пятна, чтобы не тратить времени на покупку нового.

Вскоре Хьюб Торнтон, выражаясь фигурально, заткнул свои волосатые уши, дабы не слышать перечислений коллегами его пороков и добродетелей (последние, по их мнению, также оборачивались пороками), и стал думать о другом. Его вернуло к действительности громко произнесенное собственное имя.

— Что-что? — переспросил Торнтон.

— Я сказал, — повторил педиатр, — что эта девица с пышной прической — постоянная боль в заднице. Третий раз за неделю кладет в мою почту письмо, адресованное тебе. — Он бросил Торнтону плотный конверт. — Может, кто-то оплатил счет.

Воспользовавшись тем, что его партнеры заговорили о гольфе, доктор Торнтон вскрыл конверт, извлек содержимое и чуть не поперхнулся.

— Господи! — воскликнул специалист по сердцу и легким. — Да ведь это деньги! Наконец-то Хьюбу попался честный пациент.

— Черта с два, — возразил педиатр. — Над ним просто смеются. Разве это не половинка от тысячедолларовой купюры?

— По крайней мере, сотенная целая, — сказал хирург. — Но кто в наши дни платит наличными?

— Где? — Торнтон прервал чтение письма. — Я имею в виду, где находится Филлипскилл?

— Возле Тэрритауна, — ответил специалист по сердцу и легким. — Вызов на дом? При таком гонораре я бы сам на него откликнулся.

— Черт бы меня побрал! — Торнтон покачал массивной головой. — Прочтите сами.

Два листа веленевой бумаги пошли по кругу, сопровождаемые подобающими комментариями трех медиков.

— Но ведь деньги выглядят подлинными, — сказал Торнтон. — Думаете, он псих?

Три врача обменялись взглядами.

Хирург взял на себя роль выразителя общего мнения.

— Это твой шанс, Хьюб, — заявил он.

— Шанс на что?

— На то, чтобы избавиться от рутинной работы. Почему бы тебе не попытаться? Вероятно, этот тип — чокнутый миллионер, поддерживающий федеральную программу медпомощи престарелым. Тебе это пойдет на пользу.

— Кроме того, — добавил педиатр, — ты можешь использовать отпуск.

— Иначе, — подхватил специалист по сердцу и легким, — я в один прекрасный день найду в твоей мокроте туберкулезные бактерии, и тогда ты получишь отпуск, который влетит тебе в копеечку.

— Но я не могу уехать! Что будет с моей практикой?

— Попросим Джо Эйделсона заменить тебя — он человек добрый, — сказал хирург. — А если он не будет справляться, мы ему поможем. Хоть раз в жизни поступи как нормальный человек. Что тебе терять, кроме мешков под глазами?

— А мои пациенты в клинике?

— Ими мы тоже займемся.

Понадобилось тридцать пять минут, чтобы уговорить Хьюба Торнтона дать положительный ответ на вызов таинственного мистера Брасса. К тому времени коридор наполнился обычными утренними пациентами с анализами на протромбин, острой респираторной инфекцией и синдромом похмелья. В конце концов Хьюб согласился при условии, что ему позволят принять всех больных, назначенных на сегодня, даже если ему придется, подобно доктору Швейцеру, засидеться далеко за полночь.

Мисс Оупеншо обнаружила квадратный конверт в почтовом ящике подъезда вместе с обычными просьбами о пожертвованиях от Института для неимущих слепых, Миссионерской индейской школы в Окапузе, лепрозория и других неимущих учреждений, после чего начала подниматься на два пролета каменной лестницы к своей девичьей квартире.

По дороге ее ожидало традиционное утреннее испытание — проход мимо двери квартиры мистера Бейли. Намерения этого возмутительного субъекта в отношении каждой встречающейся ему женщины были слишком очевидны. У мисс Оупеншо кровь холодела при виде приоткрытой двери и злобного карего глаза, подглядывающего за ней в щелку.

Иногда мистер Бейли открывал дверь целиком, и мисс Оупеншо могла созерцать этого господина во всей его мужской вульгарности. У него была скверная привычка не застегивать рубашку, демонстрируя безобразные волосы на груди. Однажды он даже осмелился обратиться к ней — правда, с вполне невинной фразой: «Доброе утро, соседка». Мисс Оупеншо впервые услышала его голос — низкий, грубый и… одним словом, мужской, — после чего с ужасом услышала собственный голос, приглашающий его к себе выпить чаю. В ее квартиру! Что на нее нашло? Мисс Оупеншо хорошо себе представляла, что произошло бы, прими он ее безумное приглашение. Ей чудом удалось остаться невредимой.

Приближаясь к двери квартиры Бейли, мисс Оупеншо слегка замедлила шаг. Это было странно, так как ее сердце бешено колотилось, а разум подсказывал, что нужно поспешить, прежде чем дверь откроется и сосед предстанет перед ней в своей омерзительной волосатости, но ноги отказывались ей повиноваться.

К счастью, ничего не произошло. Дверь оставалась закрытой, и мисс Оупеншо поднялась на еще один пролет к квартире, прижимая к груди свою почту и свои страхи.

Корнелии Оупеншо было тридцать девять лет, и она, как говорится, «оставалась нецелованной» — по крайней мере, с детства. Впрочем, и тогда ее лишь изредка целовала мать, предпочитавшая сыновей, и никогда отец, далекий, словно Иегова. Корнелия производила впечатление не столько невзрачной, сколько заторможенной. Обычно она вела себя тихо, как мышка, но иногда вся напрягалась, как от удара электрическим током, и казалась готовой к прыжку. Лицо ее всегда было обильно накрашено — она проводила утренние часы у туалетного столика, заполненного предметами косметики с прилавков Хелены Рубенштейн, прежде чем спуститься к почтовому ящику мимо опасной лестничной площадки на втором этаже.

Быстро войдя в свою квартиру, Корнелия Оупеншо заперла дверь на три замка и на цепочку и подбежала к окну опустить штору, приподнятую на четыре дюйма. Она испытывала панический ужас перед любителями подглядывать, хотя в последнее время с тревогой заметила, что стала забывать про шторы.

Опустившись на диван в стиле Регентства, Корнелия начала просматривать почту. Чай, который она налила, прежде чем спуститься вниз, успел остыть, и Корнелия поднялась, чтобы подогреть его. С почтой можно было не спешить — она никогда не получала никаких важных писем, если не считать скромных чеков с доходом от недвижимости, на которые она существовала. Когда чай согрелся, Корнелия снова села и, сделав глоток, протянула руку к первому конверту. Он был плотным и квадратным.

Элегантность веленевой бумаги согрела ей душу. В дни массовой дешевизны редко приходилось видеть писчую бумагу такого качества. От кого же это письмо?

Когда из конверта выпали деньги, Корнелия ахнула и жадно прочитала послание.

Его содержание озадачило ее. Кто такой Хендрик Брасс? Имя походило на иностранное, а Корнелии Оупеншо не нравились иностранные имена. Бойся данайцев, дары приносящих…[6] Дары… Ну конечно! Это была конфетка для наивного ребенка, грозившая обернуться неизвестно чем. Изысканный стиль письма также мог быть приманкой. Ведь, судя по всему, ее приглашали в место, находящееся в нескольких милях от полицейского участка, — вероятно, в лесистый район, где ее тело могут не найти несколько лет. Мисс Оупеншо была неутомимым читателем книг о подлинных преступлениях вроде «Бостонского душителя» и «Обыкновенного убийства» Трумена Капоте, содрогаясь при каждой упоминаемой подробности и стараясь вообразить остальные.

Самым разумным было бы отнести письмо и деньги в полицию.

Она потянулась к телефону.

Но что-то ее удержало — любопытство или остатки здравого смысла, задержавшиеся в голове. Едва ли насильник стал бы тратиться на дорогую бумагу и резать тысячедолларовую купюру. Нет, письмо свидетельствовало о наследственном богатстве, вызывая в воображении викторианские гостиные и красивого высокого джентльмена, регулярно переодевающегося к обеду.

Чем больше мисс Оупеншо обдумывала приглашение Хендрика Брасса, тем менее опасным оно ей казалось.

В конце концов, возбужденно сверкнув пронзительно-голубыми глазами, она решила рискнуть.

Все же было незачем действовать опрометчиво. Поднявшись с дивана, Корнелия Оупеншо направилась к столу в стиле королевы Анны, уселась за него, выписала чек на арендную плату за три месяца, вложила его в конверт, написала на нем адрес, запечатала его, приклеила марку и положила в сумочку для немедленной отправки. Потом она взяла лист писчей бумаги от Тиффани и ручку.

Через двадцать минут, наполнив мусорную корзину неудачными попытками, Корнелия прочитала окончательный вариант, содержавший минимум слов:

Приклеив записку скотчем к позолоченной раме зеркала, а письмо Хендрика Брасса к самому зеркалу, где его должны были сразу же заметить, она заполнила чемодан из крокодиловой кожи украшенной оборками и кружевом одеждой — в основном нижним бельем, спрятала в кошелек целую и разрезанную купюры и устремилась в рискованное предприятие.

Когда пришло письмо, Кит Палмер, как и многие демобилизованные ветераны со времени возникновения войн, пребывал в подавленном состоянии. Он побывал во Вьетнаме, и то, что ему удалось вернуться оттуда целым и невредимым, казалось почти невероятным. Кит до сих пор помнил, как потел от страха в вертолетах.

Сначала его распределили на кухню базы в пяти милях от Дананга, где он устроился совсем неплохо, за исключением ночных минометных атак вьетконговцев, когда не было видно ничего, кроме взрывов. Затем, руководствуясь непостижимой армейской логикой, Кита перевели без единого тренировочного полета пулеметчиком на вертолет, что, разумеется, привело к одной катастрофе за другой.

Впрочем, какая-то логика в этом была, поскольку до поступления в армию Кит занимался металлоломом. Но подобная логика выглядела уж слишком изощренной, чтобы являться чем-то, кроме совпадения.

Тем не менее, Кит умудрился уцелеть. При одной катастрофе он растянул лодыжку, а при другой остался единственным выжившим из всего экипажа и ровно через шестнадцать минут был подобран спасательным вертолетом.

Четверо из тех, кто прошел вместе с ним через тренировочный лагерь, в Теннесси, вернулись в Штаты в покрытых флагами гробах, один — с ампутированной ногой, а еще один заработал венерическую болезнь во время отпуска в Гонконге. Все, с чем вернулся Кит, была собственная жизнь. Конечно, его ждали Джоан и Шмули, как называл малыша Билл Перлберг, но это уже другая история.

Причиной подавленного настроения, помимо Вьетнама и разбившихся вертолетов, было то, что металлоломный бизнес утратил свою привлекательность, и ничто не могло занять его место. Одна бессмысленная работа с калейдоскопической пестротой сменяла другую, а во время одной из интерлюдий Кит спрятался в товарном вагоне поезда, отправляющегося неведомо куда (после чего рассвирепевшая Джоан предупредила, что, если такое случится еще раз, она уедет с маленьким Сэмом, и не в товарном вагоне), так что жизнь отнюдь не выглядела сплошным пивом с кренделями. Что же делать? Эта мысль преследовала Кита, когда пришло письмо из Филлипскилла в штате Нью-Йорк.

Он недоверчиво теребил шуршащую сотенную купюру и половинку тысячной, сидя в маленьком офисе, над входной дверью которого по-прежнему висела вывеска «Палмер и Перлберг» (Билл, его бывший партнер, вернулся из Вьетнама в фирму, все еще на что-то надеясь). Кит пришел к Биллу показать письмо Хендрика Брасса, а также потому, что воскресное утро было пасмурным, ему уже шесть раз пришлось менять Шмули подгузник, а Джоан пребывала не в лучшем настроении.

— Что ты об этом думаешь, Билл?

Экс-партнер медленно переваривал содержание письма.

— По-моему, его прислал какой-то псих.

— А по-моему, нет, — сказал Кит. Внешне оба выглядели симпатичными американскими парнями лет двадцати пяти, каких можно встретить во второразрядной футбольной команде. — Мне это кажется похожим на эпизод из английского романа.

Билл покачал головой:

— Англичане не швыряют деньги на ветер. Это явно американский псих. Ну и что ты собираешься с этим делать?

— А что бы сделал ты, Билл?

— Будь я проклят, если знаю. Звучит привлекательно, но мне нужно заниматься нашим бизнесом.

— Повторяю тебе, что это больше не мой бизнес! Однако…

— Тут есть целых два «однако» — Джоан и Шмули. Ты говорил об этом со своей фрау?

— Нет, побоялся. Она ничего об этом не знает.

— Ну и брак у вас! Почему?

— Потому что она работающая жена. На что, по-твоему, мы живем? Не на те же несколько баксов, которые я получаю, подрабатывая на дорогах.

— Тогда я с ней поговорю.

— Ты на ней не женат.

— Я ни на ком не женат, — напомнил Билл.

— Не могу же я просто так уйти из дому в погоне за отсутствующей половинкой тысячи баксов, которая может оказаться несуществующей. Тем более после той истории с товарным поездом. Или могу?

— Ты начинаешь рассуждать как этот недотепа Гамлет.

— Джоан не простит мне второй такой выходки. Она и так считает меня ни на что не годным.

— Значит, ты откажешься?

— С другой стороны, как я могу отказаться? Это выглядит такой заманчивой перспективой.

— Перспективой чего? Вот в чем вопрос.

— Не знаю. Потому она и заманчивая.

— Тебе лучше поскорее принять решение.

— Поэтому я и пришел к тебе, — сердито отозвался Кит Палмер.

Во внешности Линн О'Нил было нечто, напоминающее о бескрайних просторах, — особенно когда она смеялась, что происходило теперь. Она вызывала в памяти кинофильмы с ветром прерий, раздувающим длинные каштановые волосы, крытыми фургонами, вереницей тянущимися к западу, ружьями на коленях, обтянутых длинными юбками, и взмыленными лошадьми. От нее исходил аромат свежескошенной луговой тимофеевки, доносимый утренним ветром. Впрочем, все это достигалось с помощью косметики, поскольку Линн была типичной девушкой шестидесятых годов двадцатого столетия. Когда она в последний раз сидела на лошади, та сбросила ее, что привело к перелому трех ребер.

Линн смеялась, вскрыв квадратный конверт, не потому, что из него выпали деньги — это вызвало не смех, а вопль, — а из-за нелепой идеи купить полис страхования жизни. Она не имела ничего против страхования, как такового, но твердо намеревалась дожить до ста лет или по крайней мере до пятидесяти. К тому же оставить страховку ей было решительно некому. А если бы она и была склонна к подобного рода сделкам, то определенно не стала бы покупать полис у Тома или Дика… нет, его звали Харри. Это был весьма расчетливый и неприятный субъект. Линн не согласилась бы ничего у него покупать, а тем более назначать ему свидание, даже если бы он был единственным мужчиной в Уэгон-Спрингсе. Из его ноздрей торчали рыжие волосы, а под куполообразным лбом тошнотворно поблескивали ядовито-зеленые рыбьи глаза.

— Эй! — воскликнул Харри. — Чего это вы разбрасываетесь американскими деньгами, мисс О'Нил?

— Они просто выпали, — отозвалась Линн. — Прошу прощения. Обычно я не вскрываю почту, когда с кем-то разговариваю, но этот конверт выглядит так странно, что я умираю от любопытства.

— Развлекайтесь — я не возражаю, — сказал Харри, чудодейственным образом изгибая свою тощую шею, чтобы заглянуть в письмо.

Линн дважды прочитала письмо Хендрика Брасса. Потом она открыла рот, произнесла «о!» и прочитала его в третий раз.

— Кто-то оставил вам денежки? — пыхтя, спросил Харри.

— Не совсем, — ответила Линн. — Не знаю, что с этим делать.

— Позвольте мне. — К ее изумлению, Харри выхватил у нее два листа веленевой бумаги и начал читать.

— Эй! — Линн сверкнула глазами. — Это мое письмо!

— Мой совет — оставить деньги, а письмо выбросить. Теперь что касается этого полиса…

— Как-нибудь в другой раз. — Линн поднялась.

— Значит, отложим на некоторое время?

— Откладывайте это сами, Харри. — Линн направилась к входной двери. Вернувшись sans[7] Харри, она подобрала стодолларовую купюру и разрезанную кривыми ножницами половинку тысячедолларовой, после чего прочитала письмо в четвертый раз. На Западе, где мужчины оставались мужчинами, Линн приобрела немалый опыт в преодолении искушений. Мог ли этот Брасс преследовать какую-то корыстную цель? Судя по письму, он старик, но это ничего не значит — старики часто бывают прилипчивыми. С другой стороны, в его стиле ощущались юмор и изящество, не вязавшиеся с назойливой похотливостью. В конце концов, все это может обернуться шуткой.

Все решили соображения экономии. Линн не принадлежала к беспокойным натурам, но голод не тетка, а она только что получила выходное пособие, сопровождаемое стандартным типографским бланком с выражениями сожаления.

Географическая дистанция до Филлипскилла в штате Нью-Йорк требовала перелета по воздуху, а даже старомодное путешествие железной дорогой являлось роскошью, которая поглотила бы все ее скудные сбережения. Линн не знала, покроют ли сто долларов переезд, но не сомневалась, что самый дешевый способ передвижения — это автобус, поэтому позвонила на автовокзал, выяснила все факты и цифры, после чего начала собирать вещи.

«Поеду на Восток, — говорила она себе, отглаживая блузки, — и посмотрю, что на уме у этого Хендрика Брасса».

Глава 2 ГДЕ?

Ричард и Джесси Квин быстро ехали в своем «мустанге».

Сменив фамилию, Джесси позволила себе единственную роскошь — она сдала свой ветхий «додж» в счет покупки нового автомобиля, ярко-красного, как пожарная машина, с сиденьями такого же цвета и всеми прибамбасами из репертуара мистера Форда. Ричард, чьи автомобильные потребности вплоть до ухода в отставку удовлетворяла администрация города Нью-Йорка, обрадовался «мустангу», как восьмилетний мальчик — рождественскому подарку.

Будучи старомодным человеком, он воспользовался старомодным маршрутом по Со-Милл-Ривер-Паркуэй к мосту Тэппен-Зи. Возможно, существовал путь и покороче, но старая дорога много лет служила ему верой и правдой, поэтому можно было надеяться, что она не подведет и на этот раз.

День был свежим, и инспектор ощущал, что кровь быстрее струится в его жилах. Это приятное чувство несколько омрачало малое количество фактов, которое ему удалось раздобыть в библиотеке на Сорок второй улице и в газетном хранилище его знакомого.

— О чем ты думаешь? — обвиняющим тоном спросила Джесси.

— Об этих чертовых Брассах.

— Не пора ли посвятить меня в то, что ты узнал, Ричард? Учитывая, что письмо прислали мне.

— Они прибыли из Голландии — их первоначальная фамилия была ван дер Брас или ван ден Брас. Со временем она избавилась от приставок и обзавелась вторым «с».

Джесси откинулась на спинку сиденья. Загадочное приглашение успело превратить ее любопытство в тревогу. В сотый раз она благословляла свой союз с этим замечательным человеком. Как бы она жила без него?

— Продолжай, — сказала Джесси.

Эмиграция, продолжал «замечательный человек», произошла лет двести назад. Брассы уже тогда работали по металлу и, прибыв в Америку достаточно состоятельными людьми, быстро разбогатели и приобрели поместье между Тэрритауном и Филлипскиллом — в то время маленькими деревушками. Вскоре дом стал им мал, и через несколько десятилетий он достиг более чем солидных размеров, причем одно крыло было целиком отдано под мастерские. Для своих изделий Брассы использовали драгоценные камни, но в основном славились работами из золота, серебра, а позднее и платины.

Говорили, что Джим Фиск[8] потратил в «Доме Брасса» минимум пятьсот тысяч легально украденных долларов на свою величавую компаньонку Джози Мэнсфилд, а Босс Твид[9] израсходовал почти столько же на свадебные подарки дочери. Но в целом клиентуру «Дома» составляли респектабельные финансовые магнаты типа красноносого Дж. П. Моргана Старшего.[10]

— Значит, эти Брассы должны быть мультимиллионерами, — с облегчением заметила Джесси, как будто обладание миллионами гарантировало полное отпущение грехов.

«Мустанг» мчался по мосту, и инспектор воспользовался случаем насладиться Гудзоном во всем его великолепии.

— Вероятно, — отозвался он. — Трудно избавиться от такого количества денег. Но у меня сложилось впечатление, что из членов семейства Брасс почти никого не осталось. По крайней мере, в Филлипскилле коптит небо только этот Хендрик. Он уже больше десяти лет живет там отшельником со своим слугой.

— В таком поместье только один слуга?

— Да, судя по сведениям, которые я раскопал. Вроде бы он заботится о старике и о доме.

— Сколько ему лет?

— Кому — Брассу? Должно быть, семьдесят шесть.

— И они вдвоем бродят по этому замку?

— Странно не только это, Джесси. Местные жители, которых интервьюировал репортер, утверждают, что даже в разгар зимы дым идет только из трубы над флигелем, где находится мастерская.

— Прямо как в Средние века, — кисло улыбнулась Джесси. — Держу пари, он расхаживает по дому в отороченной мехом и усыпанной звездочками мантии и в ермолке.

— Мне все это не слишком нравится, — произнес Ричард Квин прежним инспекторским тоном. — Ты уверена, что хочешь через все это пройти, Джесси?

— Я чувствую то же самое, Ричард. — Джесси даже умудрилась вздрогнуть, что при сложившихся обстоятельствах было не так уж трудно. — Но мы уже столько проехали, что стоит добраться до конца. Ведь мы всегда можем сказать «спасибо, нет» и откланяться.

Фыркнув, инспектор свернул с моста и начал искать почтовую дорогу Олбени. Найдя ее, они молча поехали дальше.

— Вот эта таверна, Ричард! — внезапно воскликнула Джесси.

Гостиница «Олд Ривер» появилась перед ними абсолютно неожиданно. Это было расползшееся в разные стороны сооружение из потрепанного погодой кирпича с деревянной галереей, обвисшей, как живот старухи.

— Кажется, он велел свернуть налево после гостиницы?

— Понятия не имею. Лучше загляни в письмо.

Джесси повиновалась и кивнула:

— Второй поворот налево.

Расставшись с почтовой дорогой, они словно нырнули в прошлое. Асфальт исчез, деревья подступали с обеих сторон, а в одном месте пришлось переезжать через речушку по выглядевшему весьма ненадежно деревянному мосту. Это была настоящая Сонная Лощина. Джесси легко представила себе Всадника без головы, который преследовал среди ночи насмерть перепуганного Айкабода Крейна, погоняющего Старого Пороха.[11]

— Ричард, ты едва не проехал мимо! В письме говорится, первый поворот направо — где указатель с надписью «Частная дорога».

Инспектор выругался и свернул на проселочную дорогу. Деревья подступали все ближе, и после крутого поворота перед ними предстал кусочек старой Европы, пересаженный на американскую почву.

Дом Брасса состоял из нескольких сооружений, притулившихся друг к другу, как щенки, сгрудившиеся у материнских сосков. Первоначальное строение было невысоким и продолговатым, со стенами из необработанного камня и крытым дранкой верхним этажом, увенчанным крышей, которая спускалась двумя скатами от верхней распорки; основной скат, подобно воинской шеренге, прорезал ряд мансардных окон. Края скатов были дощатыми, опускаясь, подобно лестнице с кажущимися укороченными ступеньками, как в Саннисайде — имении Вашингтона Ирвинга.

От материнского здания отпочковалось целое семейство флигелей — каждый состоял из камня, дранки и досок, каждый имел свою двускатную крышу. Нижние края двух крыш были приподняты либо чтобы не затемнять окна внизу, либо чтобы не допустить дождевую воду в дом, — они напомнили Джесси изогнутые колпачки на ярлыках порошка «Старый голландский чистильщик». И на всех крышах, словно небывалый урожай грибов, торчали побеленные трубы различной формы и размера — высокие и тонкие, короткие и толстые, — вырисовываясь силуэтами на фоне неба. Труб было не меньше тридцати — похоже, каждая комната обладала собственным камином.

Наиболее странной выглядела парадная дверь главного здания. Она была сделана из сверкающей латуни. Прежде чем «мустанг» затормозил, Джесси и Ричард разглядели на латуни узор, напоминающий средневековые гобелены. Латунь! Ну конечно! Кто-то — если не Хендрик Брасс, то один из его предков — проявил чувство юмора в виде своеобразного архитектурного каламбура.

Джесси весело указала на это своему супругу, но в ответ услышала лишь ворчание. Многолетняя охота за злом приучила инспектора относиться с подозрением к любым отклонениям от нормы — латунная дверь, по его мнению, была лишь кульминацией целой главы подобных отклонений. Джесси, хорошо зная Ричарда, вздохнула, думая, не останется ли его милое лицо хмурым в течение всего их визита.

Нигде не ощущалось никаких признаков жизни.

— Знаешь, дорогой, — сказала Джесси, выходя из машины и разминая ноги, так восхищавшие ее мужа, — должно быть, это место когда-то было очаровательным.

— Если и было, то давным-давно, — отозвался муж. Все казалось запущенным, кроме латунной двери, которая выглядела отполированной до блеска буквально только что. Даже виноградные лозы на стенах выглядели рахитичными. Там, где некогда, очевидно, находились аккуратные голландские сады, тянулась пустошь, заросшая сорняками.

Подойдя к двери по дорожке, неровно вымощенной почерневшим от грязи красным кирпичом, инспектор поднял тяжелое дверное кольцо и резко отпустил его. Ожидая, он увидел, что похожий на гобелен узор на двери состоит из изображений весов, тиглей, золотобитных молотков, гравировальных инструментов и тому подобного. Даже дверное кольцо было декорировано ими.

Джесси, не интересовавшаяся в данный момент дверями и кольцами, стояла поодаль, ожидая неизвестно чего и надеясь, что ничего не произойдет, и они смогут повернуться и уехать.

Но кое-что произошло.

Дверь отлетела назад стремительно, как взлетающая птица, и проем заполнила огромная мужская фигура, которая выглядела бы величественно, если бы не излучала поистине нечеловеческую тупость.

В какой-то ужасный момент Джесси услышала собственное хихиканье. Она не могла решить, походит ли видение на монстра Мэри Шелли[12] или на дворецкого Лерча из старого телешоу «Семейка Адамс».

За свою карьеру медсестры Джесси видела достаточно пациентов, страдающих дисфункцией гипофиза, но обычно их состояние ограничивалось разрастанием костей черепа и мягких тканей рук и ног, а прочие части тела оставались сравнительно нормальными. Но этого человека акромегалия,[13] по-видимому, охватила целиком. Разумеется, он был в этом не виноват, но это не делало его внешность приятной для глаз. Джесси на миг зажмурилась, чтобы восстановить профессиональное хладнокровие. Открыв глаза, она увидела, что человек смотрит на нее поверх головы ее мужа.

«Боже! — подумала Джесси. — Он увидел мою реакцию!» И она подошла к инспектору, чтобы подбодрить незнакомца и саму себя.

У него были очень низкий лоб и маленькие тусклые глазки, похожие на стеклянные игральные шарики, которые болтаются в карманах у мальчишек. Именно глаза, великодушно решила Джесси, придают ему такой глупый вид. Традиционный полосатый фартук был повязан поверх пыльного черного костюма, а узел черного галстука почти полностью прикрывал выпяченный подбородок. Несомненно, это был доверенный слуга Хендрика Брасса.

Что именно думал о доверенном слуге Брасса Ричард Квин, мог определить только эксперт. Но Джесси, поневоле быстро становящаяся таковым, расслышала в его голосе что-то вроде «я тебя предупреждал».

— Наша фамилия Квин.

— Квин? — Голос слуги был квакающим и гулко вибрирующим, как басовый регистр расстроенного фортепиано. Грязная лапа скользнула за полосатый фартук и извлекла лист плотной бумаги — такой же, подумала Джесси, какую Брасс использовал для своих приглашений. — Здесь не значатся никакие Квины.

Он шагнул назад, явно намереваясь захлопнуть дверь у них перед носом.

— Подождите, — сказал инспектор. — Я забыл. В вашем списке должна быть фамилия Шервуд.

— Шервуд? — Зеленые шарики вновь устремились на бумагу. — Да. Джесси Шервуд.

Он отошел в сторону. Джесси и Ричард перешагнули через порог, но гигант тотчас же преградил Ричарду путь.

— Не вы, — сказал он. — Только она.

— Одну минуту, пожалуйста, — заговорила Джесси. — Нет, дорогой, я сама все улажу… Очевидно, мистер Брасс не знал, что я вышла замуж. Я никуда не пойду без моего мужа. Если я нужна мистеру Брассу, ему придется принять и мистера Квина. Передайте это ему.

Толстые губы скривились.

— Сейчас узнаю. — Слуга захлопнул дверь, и они едва успели отскочить.

— Ты все еще хочешь пройти через это, Джесси? — мягким голосом, но с явственно звучащей в нем угрозой осведомился инспектор.

— О, Ричард, бедняга ни в чем не виноват. Он родился таким. Давай подождем и посмотрим, как выглядит Хендрик Брасс.

— Любой, кто поручает такому типу открывать двери, должен быть полным психом. Помяни мое слово, ты пожалеешь, если ввяжешься в это.

— Но, дорогой, ты же обещал…

— Это может оказаться рискованным. Такой громила весит добрых полтораста фунтов.

— Вероятно, он абсолютно безобиден. Я знала многих больных акромегалией. Они очень мягкие люди.

— И умные?

— Да.

— Ну, к нему это не относится. Что бы ни было у него в голове, это явно не мозги. Говорю тебе, невозможно предвидеть, как поведет себя подобный тип.

— Тебе не хватает терпимости, Ричард Квин. Неужели мы не можем подождать и посмотреть?

Медная дверь снова открылась.

— Входите.

— Оба? — В голосе инспектора слышалось разочарование.

Слуга кивнул и шагнул в сторону.

— Вот видишь, Ричард, — произнесла Джесси. — Конечно, мне следовало предупредить мистера Брасса, что ты тоже приедешь. Этого требовали хорошие манеры.

Инспектор неразборчиво выразил свое мнение о хороших манерах, и они ступили в Новый Амстердам[14] — вернее, туда, что могло быть Новым Амстердамом, если бы не латунь. Ибо латунь сверкала повсюду. Предметы, которые могли быть подлинными образцами раннего и революционного голландского периода, латунь лишала и подлинности, и красоты. Даже к старым половым и каминным щеткам были приделаны латунные рукоятки, а плетеная мусорная корзина превратилась в подкладку для латунного контейнера.

Они стояли в просторном коридоре, тянущемся в глубь дома. Через открытую дверь слева была почти полностью видна передняя комната. Ее доминирующей чертой являлся камин в человеческий рост с латунной полкой и латунной боковой отделкой. По-видимому, только практические соображения удерживали помешавшегося на латуни хозяина дома от того, чтобы покрыть ею старый огнеупорный кирпич и чугунную заслонку голландской печи.

Слуга Брасса, неожиданно представившийся как Хьюго, отошел к «мустангу» за багажом, вернулся с чемоданами под мышками, кивнул гостям и направился вверх по лестнице. Она была старинного голландского типа со стенами по бокам, какие сооружали в те времена, когда верхние этажи использовались для запасов провизии, сена, прядильных и ткацких материалов, поэтому, с точки зрения бюргеров, не нуждались в отоплении. Прежние перила, вероятно красного дерева, были заменены латунными. Привинченные к ступенькам латунные пластины покрывали царапины, свидетельствующие о многолетнем использовании. Примитивные, потрескавшиеся от времени портреты предков, созданные справедливо забытыми живописцами, изображали прежних хозяев и их жен, словно маршируя вверх по лестнице вместе с людьми. Каждый из них массивно обрамляла узорчатая латунь.

Тесный верхний коридор изобиловал ответвлениями, ведущими во флигели, суля гостям спальни, подходящие по размеру для Мальчика-с-пальчика. Предположение оправдалось. Следуя за Хьюго мимо дверей — некоторые были открыты, — они видели крошечные и темные пустые спальни, примечательные лишь обилием латуни — латунными дверными ручками, кроватями, лампами, каминным оборудованием, подсвечниками, щипцами для снятия нагара, маятниками часов, карнизами и люстрами (некоторые были превращены в электрические, а другие сохраняли газовые горелки).

Пинком ноги Хьюго открыл дверь и шагнул в комнату, кивком подав знак гостям следовать за ним. Они очутились в миниатюрной гостиной с латунными стенными панелями от пола до потолка, покрытыми теми же рисунками, которые они уже видели на парадной двери. Комната была меблирована скамьями, выглядевшими такими же жесткими, как церковные.

Гигант, наклонив голову, прошел через еще одну дверь и бросил чемоданы на пол. Квины молча последовали за ним в спальню. Она казалась тесной не только из-за маленького размера, но и из-за обилия порядком износившейся мебели.

Латунная двуспальная кровать словно распухла от пуховой перины, выглядевшей мягкой, но не слишком свежей. Впрочем, чистым здесь не выглядело ничего. Джесси упала духом. Несколько солнечных лучей отважно пробивалось сквозь ставни мансардного окна с вырезанными в них отверстиями в форме полумесяцев, сердечек и цветочных горшков.

К облегчению Джесси, латунная люстра была электрической. По крайней мере, им не придется портить глаза, если они захотят почитать в постели. Но, оглядевшись вокруг, она не обнаружила ни книги, ни даже журнала. А с собой они не взяли ни того ни другого. «Ладно, — подумала Джесси, — я что-нибудь придумаю, когда Ричард начнет протестовать».

В одном углу находились банка с политурой для латуни и куча грязных тряпок. Очевидно, их прибытие вынудило Хьюго прервать работу.

— Вам, должно быть, приходится покупать политуру ящиками, Хьюго, — с той же угрожающей мягкостью заметил Ричард Квин. — Что, у мистера Брасса за пунктик насчет латуни?

— Все это сделал я, — с гордостью заявил Хьюго.

— Все латунные изделия?

— Почти все. Мистер Хендрик научил меня. Вон там, — длинная рука опустилась, как топор, — в мастерской.

— Ну и ну. — Инспектор тяжко вздохнул. — О'кей. Когда же мы увидим вашего мистера Хендрика?

Хьюго покачал огромной головой:

— Я не должен отвечать на вопросы. Мистер Хендрик велел передать, что увидится со всеми вами позже. А пока распакуйте вещи и отдохните.

— Со всеми нами? С кем?

— Со всеми гостями мистера Хендрика. Вы прибыли последними.

— И сколько же нас здесь? Я не видел снаружи ни одной машины.

— Я поставил их в каретный сарай. И вашу отведу тоже. Ключи? — Длинная рука протянулась вперед.

Инспектор выглядел недовольным, но, поймав взгляд жены, передал ключ от зажигания. Хьюго удалился, забрав тряпки и политуру.

Между супругами началась дуэль взглядов. Джесси прибегла к стратегическому маневру.

— Господи, мне нужна ванная! Ненавижу пользоваться наружными пристройками. — Она открыла еще одну дверь, за которой действительно оказалась неожиданно большая ванная комната с потолком, заставившим ее чувствовать себя брошенной в колодец, над которым раскачивался маятник,[15] старой ванной, окованной латунью вплоть до кривых ножек, и латунным оборудованием. Джесси закрыла дверь, посетовав про себя, что она не так давно замужем, чтобы преодолеть традиционную стыдливость.

— Черт возьми, Джесси, — послышался снаружи голос Ричарда, — чем больше я на все это смотрю, тем меньше мне это нравится. Что скажешь? Будь хорошей девочкой и давай убираться отсюда.

— Даже не познакомившись с мистером Брассом? — отозвалась Джесси. Шум воды заглушил ответ Ричарда.

Когда она вышла, старик склонился над ближайшей ножкой кровати.

— Взгляни на это, — проворчал он. — Чертовы ножки привинчены к полу. Я же говорил тебе, что этот Брасс — чокнутый.

— Тише! Учитывая возраст дома, он в отличном состоянии. Полы совсем не прогнулись, и потолок кажется крепким… — Желая умиротворить мужа, Джесси добавила: — Но дом выглядит мрачновато.

— Ты чертовски права!

— Неужели нужно постоянно поминать черта, дорогой? — Джесси села на кровать, утонув в перине и подняв облако пыли. — Фу! Мы не можем спать на этом, Ричард! Открой ставни и окна, а я вытряхну и проветрю постель… Что ты делаешь?

Инспектор тщетно сражался с портретом косоглазого женского представителя семейства ван ден Брас все в той же латунной раме.

— Картина тоже привинчена!

— Знаю, дорогой, — произнесла Джесси тоном, которым обращалась к молодым женщинам во время родовых схваток, хотя она не заметила винтов в стене, и снова попросила мужа заняться окнами, с целью отвлечь его мысли от Хендрика Брасса.

Но первым, что увидел Ричард, открыв ставни, был их «мустанг», исчезающий с фантастической быстротой за самым дальним флигелем.

Куда же они попали?

Глава 3 ПОЧЕМУ?

Джесси лежала на проветренной и вычищенной постели, когда раздался металлический грохот. Она сняла платье и надела шелковый пеньюар из ее приданого, но тонкая материя раздвинулась, когда она повернулась в полусне, и сейчас Ричард стоял над ней, восхищаясь чашками ее бюстгальтера размера С, длиной ресниц и прочими замечательными атрибутами. Грохот заставил Джесси испуганно открыть глаза, а Ричарда подбежать к двери с проворством, сделавшим бы честь мужчине вдвое моложе его.

— Что это было? — прошептала Джесси.

Инспектор расслабился:

— Китайский гонг. Разумеется, латунный. Думаю, нам предстоит встреча с главным психом.

— Все в гостиной! — прогремел Хьюго.

Спустившись вниз, они обнаружили там шестерых человек. Хьюго исчез.

Инспектор произвел инвентаризацию. Из троих мужчин никто не был достаточно старым, чтобы оказаться Хендриком Брассом. Одному — крупному и солидному, с цветом лица деревенского сквайра и маленькими немигающими глазками — неопытный встречный мог бы дать лет шестьдесят, но инспектору, зарабатывавшему на жизнь оценкой людей по их внешности, краснолицый мужчина казался значительно моложе; просто нелегкая жизнь оставила на его лице отметины. Второй мужской представитель секстета — сутулый, костлявый и рыжеусый, в роговых очках, одна дужка которых была прикреплена пластырем, — был среднего возраста. Третьему же, походившему на не слишком активного футболиста, было лет двадцать пять — тридцать.

Джесси обратила свое внимание на трех женщин. При виде одной из них, сидевшей в кресле, за которым стоял «деревенский сквайр», ей стало не по себе. Женщине шел пятый десяток, она была стройной и элегантной (хотя элегантность успела потускнеть), с властным лицом и крашеными русыми волосами. Джесси инстинктивно почувствовала, что эти двое составляют пару — супружескую или какую-то еще. Оба ей не понравились.

Вторая особа, лет под сорок, была так сильно накрашена, что выглядела нелепо. Быстрый оценивающий взгляд, который она бросила на Ричарда и тут же пренебрежительно отвела, вызвал у Джесси желание дать ей пощечину. Женщина тут же вернулась к занятию, которому, очевидно, предавалась до их прихода, пожирая алчным взглядом похожего на футболиста молодого человека. Джесси сразу определила ее как сексуально озабоченную старую деву.

Третья была молодой девушкой. Джесси почувствовала к ней симпатию. Она была хорошенькой, со свежим лицом, глазами оттенка топаза и волосами натурального каштанового цвета, над которыми неплохо было бы поработать парикмахеру. Молодой человек проявлял к ней явный интерес, и, судя по тому, как девушка его игнорировала, Джесси понимала, что этот интерес ей приятен.

— Добро пожаловать в клуб, — сказал молодой человек, шагнув вперед с протянутой рукой. — Я видел из своего окна, как вы приехали. Меня зовут Кит Палмер.

— Ричард Квин, — представился инспектор, пожимая руку Палмеру с энергией, давшей Джесси понять, что молодой человек выдержал испытание. — Моя жена Джесси.

— Могу я представить вам мистера и миссис Алистер? — Палмер указал на женщину в кресле и румяного мужчину позади нее. — Мисс Корнелия Оупеншо… — Сексуально озабоченная леди, как и ожидала Джесси, была незамужем. — Мисс Линн О'Нил… — Так звали девушку со свежим лицом. — И доктор Хьюберт Торнтон. — Это был высокий сутулый мужчина в сломанных очках. — Вы, часом, не в курсе, что все это значит?

Инспектор покачал головой:

— Моя жена получила письмо от Брасса с деньгами и указаниями — это все, что мы знаем.

— Нам всем прислали такие же письма, — сказала Линн О'Нил. — Мы их сравнили — они абсолютно одинаковы, кроме адреса.

— Кто-нибудь из присутствующих здесь знал кого-то другого до сегодняшнего дня? — спросила Джесси.

Последовало дружное отрицание.

— Не знаю, почему я приехал. — Доктор Торнтон зажег сигарету с помощью окурка, который бросил в камин, где полыхало монументальное бревно. — Все это мне кажется результатом запущенного склероза. Мне следовало тут же развернуться и отправиться назад в Саут-Корнуолл.

— Не слишком разумно, — заметил Алистер из-за кресла жены. Он улыбался, но его взгляд оставался настороженным. — Тут пахнет деньгами, а кому они помешают?

Миссис Алистер ничего не сказала. Инспектор подумал, что она предпочитает наблюдать. Ей неизвестно, замешаны ли тут деньги, но если так, то это вопрос, кто схватит их первым — она или ее муж.

— Не знаете, ожидается кто-нибудь еще? — спросил он.

— Хьюго говорит, что нет, — ответил Палмер. — Но где сам Брасс? Чего ради нас тут маринуют?

— Старый трюк, — внезапно заговорила миссис Алистер и тут же сжала губы, словно поймав себя на неосмотрительности.

— А вот и Хьюго, — сказала Линн О'Нил. — Он похож на Великана из сказки про Джека и бобовый стебель.

— Интересно, как выглядит мистер Брасс, — задумчиво промолвила мисс Оупеншо.

Все обернулись, глядя на Хьюго, появившегося словно гигантское видение.

За его руку держался маленький старичок с тонкими конечностями и серым лицом, крючковатый нос почти касался острого подбородка. Голову связывала с плечами длинная шея, которой, казалось, едва хватало сил поддерживать свою ношу. На нем были выцветший бархатный пиджак красного цвета с парчовыми лацканами, побитый молью шерстяной шарф и старые матерчатые шлепанцы. В дрожащей руке он держал латунную трость. Несколько седых волос на лысом черепе стояли по стойке «смирно», как храбрые остатки разбитого полка.

Но самым замечательным во внешности Хендрика Брасса были его глаза — вернее, их отсутствие. Они были спрятаны за темными очками замысловатой формы, больше подходившими для облаченной в бикини девушки на пляже, и скрывали половину маленького лица.

— Ну-ну, — прочирикал Хендрик Брасс. Его голос и в самом деле заставил всех подумать о престарелой птице. — Они все здесь, Хьюго? — Очевидно, его глаза под очками разглядывали гостей.

— Да, мистер Хендрик.

— Отлично. Я собираюсь назвать ваши имена, друзья мои. — (Произвести перекличку?) — Пожалуйста, отзывайтесь на них. Мистер Алистер?

— Здесь, — сразу же ответил Алистер.

— Нет, мистер Алистер, скажите что-нибудь еще. Повторите ваше имя.

— Меня зовут Девитт Алистер. Этого достаточно?

Брасс кивнул, и латунная трость резко дернулась.

— Кажется, ваша жена с вами, сэр?

— Меня зовут Элизабет Алистер. — Миссис Алистер озадаченно смотрела на него.

— Доктор Торнтон?

— Я Хьюберт Торнтон, мистер Брасс, — отозвался рыжеусый врач. Он тоже выглядел озадаченным, но это походило на заинтересованность медика профессиональной проблемой.

— Мисс Корнелия Оупеншо? Мистер Кит Палмер? Мисс Линн О'Нил? Мисс Джесси Шервуд?.. Прошу прощения, миссис Ричард Квин? И мистер Квин?

Они отвечали один за другим.

— Превосходно — значит, все прибыли. Не могли противостоять искушению, а? Ну, сейчас вы узнаете, что все это значит. Я не намерен устраивать никаких тайн.

Его чириканье напоминало смех воробья — довольно злого воробья, подумала Джесси.

— Хьюго, олух ты этакий, ты хочешь, чтобы я стоял здесь вечно? Мое кресло!

Хьюго метнулся к камину, поднял одной рукой мягкое кресло причудливой формы — из тех, которые предназначаются для главы семейства, — вернулся с ним к двери и аккуратно поставил его позади старика. Хендрик Брасс сел, держа трость между костлявыми коленями, лицом к гостям, но, казалось, смотрел на огонь, а не на них, так как его голова не шевелилась, даже когда кто-то говорил.

— Все очень просто, — начал он. — Из всей семьи Брасс остался только я. У меня нет наследников. Я стар, болен и богат — у меня шесть миллионов долларов. Шесть миллионов — слышите? Я бы стоил гораздо больше, — злобно прощебетал старик, — если бы правительство не отбирало целые куски моего состояния и не раздавало их куче алчных иностранцев. Будь я проклят, если позволю им получить все после моей смерти.

Хьюго стоял позади кресла, положив на него руку, как будто опасался, что оно вот-вот развалится. Остальные молчали. Известие о шести миллионах долларов требовалось переварить. Кит Палмер выглядел недоверчивым, доктор Торнтон — задумчивым, мисс Оупеншо — обрадованной, Линн О'Нил — изумленной. Только Алистеры оставались настороженными, словно принюхивались, но не желали верить своему обонянию.

— Из вас восьмерых, — продолжал Хендрик Брасс, чмокнув синеватыми губами, — я выбрал шестерых — вы, миссис Алистер, и вы, мистер Квин, присутствуете здесь только благодаря вашим супругам. В действительности, друзья мои, я хотел разыскать девять человек, но, по моей информации, двое из них умерли, а никаких следов третьего — некоего Хардинга Бойла — найти не удалось. Вы меня слушаете?

Ответом послужило невнятное бормотание. Да и что можно было на это сказать? Старик либо страдал паранойей, либо разыгрывал их. Должно быть, когда-то он действительно был миллионером, но все, что они видели в этом доме сейчас, пребывало в крайне запущенном и изношенном состоянии. Поверить в то, что этот хилый маленький человечек в изъеденном молью шарфе и поношенных шлепанцах обладал шестью миллионами долларов, было практически невозможно.

— Почему же я выбрал вас шестерых из двухсот миллионов, стоящих в очереди за моими деньгами? — снова заговорил хозяин дома. — Наверняка вы спрашиваете себя об этом. Я отвечу вам. Причина в том, друзья мои, что каждый из вас либо сын, либо дочь человека, протянувшего мне руку помощи в критические моменты моей жизни. И тем не менее, никто из вас никогда не слышал обо мне. Я прав? Говорите!

Никто не произнес ни слова. Собравшиеся походили на детей с шариками жвачки у рта, боящихся вздохнуть, чтобы шарики не лопнули. В Хендрике Брассе и его щебетании было нечто фантастическое — это впечатление усиливали блики пламени на стенах и блеск полированной латуни, — что превращало старую голландскую гостиную в некое подобие сцены, а находившихся в ней — в персонажей пьесы, автором и режиссером которой являлся Брасс.

Очевидно, старый Хендрик счел их молчание знаком согласия.

— Прав ли я и в том, что родители всех вас уже умерли? Мне говорили, что это так, в противном случае я бы пригласил сюда их, а не вас. Но добродетели отцов падут на их детей, верно? — Он снова чмокнул губами, радуясь собственному остроумию.

— Мистер Брасс, — внезапно произнес Девитт Алистер, словно решившись на опасный прыжок.

— Должно быть, это мистер Алистер, — сказал старик, уставясь на огонь. Инспектор разгадал одну из его тайн, досадуя на свою тупость. Хендрик Брасс был слеп. Ему следовало понять это сразу по трости, темным очкам, неподвижности головы старика и его постоянным попыткой заставить каждого из них что-либо сказать. — Я вас слушаю.

— Вы назвали шестерых из нас стоящими в очереди за вашими деньгами, — продолжал Алистер своим гулким голосом. — Что вы под этим подразумевали?

— Вы стоите в очереди в кассу, мистер Алистер, и не знаете, успеете ли добраться до окошка кассира, прежде чем оно закроется. Я могу завещать мое состояние одному из вас, двоим из вас, вам всем или вообще никому. Это зависит…

— От чего, мистер Брасс? — с подозрением осведомилась Корнелия Оупеншо.

— Мой совет — просто оставайтесь самими собой, мисс Оупеншо. Предупреждаю, меня трудно обмануть.

Он взмахнул тростью, и латунь поймала отблески огня, как клинок шпаги.

— Так как никто из вас не знает ни обо мне, ни о моих связях с одним из ваших родителей или с ними обоими, я расскажу вам. — Старик ткнул тростью в сторону Джесси. — Ваш отец, мисс Шервуд — прошу прощения, миссис Квин, — был врачом и спас мне жизнь, когда я тяжело болел. Я никогда не забывал об этом.

Джесси выглядела удивленной. Она собиралась что-то сказать, но ладонь Ричарда, надавившая ей на плечо, удержала ее.

— В вашем случае, доктор Торнтон, речь идет о вашей матери, благослови ее Бог. В самый худший период моей жизни она помогла мне снова встать на ноги, вернула веру в себя. Если вы мужчина хотя бы в половине той степени, в какой ваша мать была женщиной, доктор, вам повезло.

Рад сообщить вам, мистер Алистер, — продолжал Хендрик Брасс, — что, когда я находился в финансовом затруднении и исчерпал все источники помощи, ваш отец одолжил мне деньги, в которых я нуждался. Конечно, я вернул долг, но никогда не забывал, что он пришел мне на помощь, когда все отвернулись от меня.

Мошенник выглядел искренне удивленным; инспектор — тоже.

— Мисс О'Нил, — обратился Брасс к хорошенькой девушке, — несколько лет я провел на Западе и однажды был обвинен в краже лошади. Шериф спас меня от линчевания, добился, чтобы я предстал перед справедливым судом, и, более того, доказал мою невиновность, пойдя против общественного мнения. Этим шерифом, мисс О'Нил, был ваш отец. Я всегда вспоминал его с благодарностью.

Линн нахмурилась, но ничего не сказала.

— Кит Палмер… — Старик заколебался. — Нет, лучше я обойдусь без подробностей по поводу вашей матери. Наша… э-э… дружба значила для меня очень много. Давайте ограничимся этим.

— Как пожелаете, мистер Брасс, — отозвался Кит.

Инспектор усмехнулся про себя. Палмер пытался представить старого гнома молодым парнем, соблазняющим честную девушку, и явно испытывал с этим затруднения.

— Остаетесь вы, мисс Оупеншо.

— Да? — Корнелия застыла с открытым ртом.

— В молодости я переживал период тяжелой депрессии и собирался покончить с собой — даже попытался это сделать. Ваши родители спасли мне жизнь. Таких людей нельзя забыть даже спустя полвека.

Взгляд мисс Оупеншо затуманился.

— У меня был чудесный отец.

Хендрик молча кивнул.

— Вот почему я собрал вас здесь…

— На какое время, мистер Брасс? — осведомился Алистер.

— На то время, которое мне понадобится, чтобы принять решение. Можете называть это испытательным сроком. Я буду наблюдать за всеми вами — для этого мне не нужны глаза. Разумеется, вы вольны уехать в любой момент, и когда вы это сделаете — не важно, буду ли я готов или нет, — вы, по крайней мере, получите недостающую половинку тысячедолларовой купюры. Но если кто-то из вас уедет, прежде чем я приму решение, он может забыть о доле моего состояния. Игра на минимум шестую часть шести миллионов долларов стоит нескольких недель.

— А что будет, когда вы примете решение? — спросила Элизабет Алистер.

— Тогда, миссис Алистер, я составлю завещание. А тем временем, друзья мои, мы постараемся обеспечить вас всеми удобствами, насколько позволяет этот старый дом. Днем сюда приходит дополнительная прислуга, а еду будет готовить Хьюго. Со всеми пожеланиями обращайтесь к нему. Помоги мне встать, Хьюго. Этот разговор меня утомил. Слышишь, идиот?

Он повернулся в кресле и ударил слугу тростью. Хьюго обратил на это не больше внимания, чем если бы его ударило чучело. Он осторожно поставил своего хозяина на ноги и, словно гигантская собака-поводырь, повел его из гостиной и вверх по лестнице.

Перловый суп был почти холодным, свинина — недожаренной, а овощи — переварены.

— Если это типичная стряпня Хьюго, — проворчал инспектор, когда он и Джесси наконец удалились к себе, — мы умрем от диспепсии, прежде чем чокнутый старик примет решение. Нужно запастись молоком магнезии.

— Ричард. — Голос Джесси звучал настолько удрученно, что Квин с беспокойством повернулся к ней. — Я должна кое-что тебе сказать.

— Ну конечно! — воскликнул инспектор. — Я понял это в ту минуту, когда он заговорил с тобой!

— По правде говоря, я не знаю, что и думать. Произошла ошибка.

— Какая ошибка, Джесси?

— Ричард, мой отец никогда не был врачом. Он всю жизнь работал на почте, пока не ушел на пенсию. Я собиралась сообщить это мистеру Брассу, но ты остановил меня.

— Вышла путаница, — пробормотал инспектор. — Тот, кто разыскивал для старого Брасса наследников, нашел не ту Джесси Шервуд — имя и фамилия достаточно распространенные. Это наводит на мысль…

— На какую, Ричард?

— Единственная ли это ошибка?

Джесси уставилась на него:

— Ты имеешь в виду, что остальные тоже могут оказаться не теми?

— Почему бы и нет? Судя по твоему случаю, никто не удосужился расспросить людей, которых искал Брасс. Мне это кажется неряшливой работой человека, занятого розыском, ему было на нее наплевать. Как старик мог заметить разницу? И еще одно. Каким образом этот Хардинг Бойл, о котором упомянул Брасс, вообще не был найден? Это становится интересным.

— Ох уж эти твои полицейские штучки! — простонала Джесси. — Вопрос в том, что делать мне. Я не вижу иного выхода, как только сказать мистеру Брассу, что я не та Джесси Шервуд, которую он искал.

— Разумеется. — Инспектор потянул себя за ухо. — Но нужно ли делать это сразу?

— Ты имеешь в виду, что мы должны остаться, несмотря на…

— Во всем этом есть что-то подозрительное, Джесси. Я бы хотел в этом разобраться.

— Не понимаю тебя! Сначала ты вообще не желал, чтобы я сюда ехала, потом уговаривал меня вернуться. А теперь, когда ты знаешь, что я вообще не имею права здесь находиться, ты хочешь, чтобы я осталась!

— Неужели человек не может передумать? Дорогая, ты выглядишь усталой. Почему бы тебе не лечь?

— А что ты собираешься делать?

В этот момент инспектор стал поразительно похож на своего сына.

— Думать.

Джесси удалилась в ванную.

Воспользовавшись ее отсутствием, Ричард Квин запер дверь их комнаты.

Перина была настолько деморализующей, что сон наступил поздно, а пробуждение — рано. Инспектор, обладавший привычками монаха, обычно спал на жестких матрасах, а Джесси массировала слишком много больных спин, чтобы одобрять мягкие перины. Когда рассвело, Джесси подумала, что Ричард спит, а Ричард — что спит Джесси, поэтому каждый бесшумно повернулся, чтобы не беспокоить другого, хотя беспокойство принесло бы облегчение.

В результате через два часа оба проснулись окончательно и стояли по разные стороны кровати, прежде чем замерло эхо первого женского вопля. За ним последовали сдавленные возгласы, которые, как они осознали, продолжались уже некоторое время, и топот ног, предшествовавший, как они теперь вспомнили, первому воплю. После этого раздались второй вопль, узнаваемый по тому же женскому тембру, и глухой стук от падения тела неопределенного пола.

— Так я и знал! — рявкнул Ричард, не объясняя, что именно он знал, даже самому себе, и схватил свой халат. — Джесси, запри за мной дверь…

— Ни за что на свете! — отозвалась Джесси, тоже потянувшись к халату. — Ты не оставишь меня здесь одну, Ричард Квин!

Инспектор вышел первым, отодвинув жену назад и удерживая ее на этом расстоянии. Ему показалось, что из всех дверей высовываются растрепанные головы, но это длилось не дольше чем вспышка фотокамеры, так как головы тотчас же скрылись при виде Хьюго, топающего по коридору и трубящего, как слон в брачный период: «Он мертв! Мертв! Помогите!» Источник стука они идентифицировали быстро. Мисс Оупеншо лежала поперек порога своей комнаты в черной ночной рубашке, наполовину открывавшей ее девичьи груди. Ее глаза были закрыты — сетка для волос, в которой она спала, съехала на один из них, — а губы и толстоватые ноги посинели. Молодой Палмер в пижаме (к счастью, непрозрачной), опустившись рядом с ней на колени, одной рукой хлопал ее по щеке, а другой пытался удержать Хьюго, когда гигант топал мимо. (Позже они узнали, что мисс Оупеншо открыла дверь, услышав рев Хьюго, разобрала слово «мертв», издала вопль, спросила, о ком идет речь, получила ответ, снова закричала и свалилась в обморок.)

Как выяснилось, мертв был Хендрик Брасс. Инспектор, преградив путь Хьюго и остановив его исключительно силой воли, смог вытянуть из него этот факт, но ничего более.

— Где врач? — зарычал инспектор.

Доктор Торнтон появился в одном из ответвлений коридора. Он накинул пальто поверх пижамы и дико озирался.

— Ради бога, что произошло?

— Хьюго говорит, что старик Брасс мертв. Вам лучше пойти со мной. Но куда? — осведомился инспектор у Господа Всемогущего. — Я даже не знаю, где он спал! Хьюго, где комната мистера Брасса?

Хьюго молча уставился на него.

— Я знаю, где она. — Девитт Алистер побежал по коридору и остановился у лестничной площадки. — Здесь. — Однако сам он не пытался следовать в том направлении, куда указывал его мясистый палец.

На заднем плане маячила миссис Алистер, напряженная, как кошка на дереве. На ней были поношенный, слегка обожженный утюгом фланелевый халат и рваные шлепанцы с золотым шитьем. Линн О'Нил и Джесси попытались помочь Корнелии Оупеншо подняться, но старая дева отпрянула от них при виде бедняги Хьюго, казалось пребывавшего в состоянии шока. Кит Палмер побежал по коридору в направлении инспектора и доктора Торнтона посмотреть, что произошло.

Когда их глаза привыкли к слепящему блеску латуни, они подошли к старику на кровати. Он лежал на окровавленной подушке, глубоко запавшие глаза были закрыты, лицо стало совсем серым в тех местах, где оно не было красным. Доктор Торнтон извлек из-под одеяла тощую руку, пытаясь нащупать пульс.

— Он мертв, мертв! — квакал Хьюго свой лягушачий реквием, стоя в дверях.

Доктор поднял голову.

— Ничего подобного, — резко сказал он. — Пульс хороший. — Профессиональный взгляд Торнтона скользнул по все еще кровоточащей голове. — Кто-нибудь принесите из гаража мой медицинский саквояж — он на заднем сиденье моей машины.

— Сейчас принесу, доктор, — быстро отозвался молодой Палмер и побежал вниз по лестнице.

— А одна из женщин пусть принесет горячую воду.

— Займитесь этим, мисс О'Нил. Я буду полезнее здесь. — Джесси шагнула в комнату. — Я дипломированная медсестра, доктор. — Она была спокойна, как баржа в безветренный день, и Ричард ощутил приятное тепло. Потом он подключил свои глаза.

Спальня походила на отведенные им комнаты — с такой же шаткой мебелью, только латуни было еще больше. Камин изобиловал латунными приспособлениями и был облицован потрескавшейся и выцветшей голландской плиткой. Но инспектора не заботило состояние фамильного имущества Хендрика Брасса. Его интересовало другое.

Когда Палмер вернулся с черным саквояжем, доктор внимательно обследовал голову старика. Джесси схватила саквояж и начала доставать предметы, предвидя требования Торнтона. Оба работали молча.

Линн О'Нил принесла чайник с кипятком. Джесси забрала его у девушки и велела ей выйти. В этот момент ей попался на глаза муж.

— Что ты делаешь, Ричард?

Инспектор стоял на четвереньках в ногах кровати Брасса, приподняв тощий зад и отведя в сторону уголок свесившегося одеяла, испачканного кровью.

— Вот чем это проделали. — Из-под кровати высовывалась длинная латунная кочерга. Кончик ее выглядел так, словно его окунули в клубничное варенье. Инспектор бросил взгляд на камин — на полочке с инструментами кочерга отсутствовала. — Его ударили по голове — вероятно, во сне. Сколько у него ран, доктор?

— Три. Он жив только потому, что подушка, должно быть, приняла на себя основную силу ударов. Выглядит он куда хуже, чем есть на самом деле. Раны на голове вызывают обильное кровотечение.

— А череп не проломлен?

— Нет, насколько я могу судить. Господи, кажется, старик приходит в себя! Либо он крепок, как лошадь, либо родился под счастливой звездой.

Невидящие глаза задрожали от боли, причиняемой накладыванием швов.

— Пусть никто не прикасается к этой кочерге. Что именно произошло, Хьюго? — Инспектору пришлось повторить вопрос. Хьюго дрожал как осиновый лист.

— Каждое утро я приношу мистеру Хендрику завтрак в постель. Я увидел, что он весь в крови, и подумал…

Инспектор кивнул.

— Где телефон?

— Здесь нет телефона. Мистер Хендрик их не любит.

— Еще бы. — Инспектор двинулся к двери.

— Зачем тебе телефон, Ричард? — Джесси смывала подсохшую кровь с лица старика, пока доктор Торнтон перевязывал лысую голову.

— Я должен позвонить. — Инспектор кивнул, и Джесси понимающе кивнула в ответ. «Какая бы из нас вышла команда лет двадцать пять тому назад!» — подумал он. — Проследи, чтобы никто ничего не трогал.

Ричард Квин вышел, закрыв за собой дверь, и его сразу же засыпали вопросами.

— Брасс жив, — сказал он. — Произошел несчастный случай.

Поднявшись в свою с Джесси спальню, инспектор быстро оделся, затем поспешил в переделанный под гараж старый каретный сарай, вывел «мустанг» и поехал в направлении гостиницы «Олд Ривер». Ее еще не открыли, но он нашел у стены телефонную будку.

— Соедините меня с полицией Филлипскилла, — потребовал инспектор у телефонистки. Услышав голос полицейского, он сказал: — Я звоню сообщить о нападении на мистера Хендрика Брасса, — после чего назвал свое имя, выдвинул некоторые предложения, повесил трубку, сел в «мустанг» и с мрачным видом поехал назад.

К своему изумлению, инспектор застал старика сидящим в кровати и требующим завтрак. Брасс уже надел темные очки и с перевязанной головой походил на древнего правонарушителя, только что принявшего участие в потасовке. Доктор Торнтон и Джесси пытались убедить его прислушаться к голосу разума, но после проигранного ими спора о завтраке хозяин поместья категорически отказался слушать рекомендации Торнтона отправиться в ближайшую больницу для рентгеновского обследования головы и наблюдения в связи с возможным сотрясением мозга.

Оставив их продолжать спор, Ричард вышел из дома и огляделся. Он все еще проверял двери и окна, когда подъехал полицейский автомобиль, из которого вышли двое мужчин в синих мундирах. Один держал несессер с дактилоскопическим оборудованием, а на груди другого сияла звезда шефа полиции.

— Это вы звонили в управление? — осведомился человек со звездой. Это был крепкий, похожий на фермера мужчина с красным лицом и большим животом. — Я шеф Виктор Флек.

Инспектор кивнул.

— А я Ричард Квин — отставной инспектор нью-йоркской полиции.

Шеф Флек не казался обрадованным новостями.

— И что вы здесь делаете?

Инспектор объяснил ему, перечислив гостей Хендрика Брасса и рассказав об утренних событиях.

— Мне кажется, тот, кто ударил старика, подумал, что убил его. Он нанес три удара, крови было много, и старик выглядел мертвым. Я бы назвал это попыткой убийства.

— Неудивительно, — проворчал Флек. — Судя по рассказам, у старого психа все не как у людей.

— Вы когда-нибудь были в этом доме, шеф?

— Нет.

— Это нечто невероятное.

— Прежде чем я войду, Квин, хочу напомнить, что, даже если бы вы не были в отставке, это дело не попадало бы под вашу юрисдикцию. Расследование веду я, а вы всего лишь один из замешанных и, возможно, подозреваемых. Согласны?

— Да.

— Но раз уж мы начали говорить, было ли что-нибудь взято? Это могло быть ограблением?

— Не знаю. Доктор Торнтон только что привел старика в сознание, и мне не выпало возможности его расспросить. — Лицо инспектора было бесстрастным.

— Что вы здесь делали, когда я подъехал?

— Искал признаки взлома. Их нет.

— Кто-то действовал изнутри?

— Похоже на то.

— Есть какие-нибудь идеи, кто именно?

Ричард покачал головой:

— Ни малейших. — Что-то подсказывало ему, что наиболее вероятный кандидат в преступники — Девитт Алистер, но это была всего лишь догадка. Пускай Флек все выясняет, если он на это способен. Инспектор и раньше встречал подобных флеков. Как правило, шефы полиции маленьких городков не в состоянии расследовать ничего сложнее наезда на пешехода, после которого водитель скрылся с места происшествия.

— Да, еще одно. — Шеф Флек повернулся к двери. — Почему вы предложили привезти оборудование для снятия отпечатков?

— Кочерга, — мягко напомнил Ричард Квин.

— О! — произнес Флек, и все трое вошли в дом.

Они застали Хьюго кормящим старика с ложки. Инспектор вспомнил слова Брасса о его болезни. Очевидно, она не имела ничего общего с пищеварением. На подносе находились полудюймовый кусок ветчины, разрезанный на кусочки, яичница из трех яиц, намазанные маслом тосты и полный кофейник, а тот, для кого все это предназначалось, жадно ожидал очередной порции, чмокая губами.

Джесси и доктор Торнтон стояли рядом, не веря своим глазам.

Почувствовав присутствие посторонних, Брасс перестал жевать.

— Кто это? — промычал он. — Почему их трое?

— Это Квин, мистер Брасс, — сказал инспектор. — Я привел шефа полиции Филлипскилла и одного из его подчиненных.

— Кого вы привели? — прошипел Хендрик Брасс, выплевывая яичницу. — Кто вам разрешил вызывать полицию? Уберите их из моего дома!

— Но, мистер Брасс, ведь кто-то пытался вас убить, — запротестовал удивленный инспектор.

— А вам какое дело? Если мне понадобится полиция, я сам ее вызову. Моя семья прожила здесь двести лет и никогда ни к кому не обращалась за помощью — во всяком случае, к государству. Уведите их!

— Одну минуту, мистер Брасс, — заговорил шеф Флек. — Если на вас напали, я должен это расследовать.

— А кто сказал, что на меня напали?

— Ну, вот этот человек — Квин.

— Откуда он это знает? Он видел, как это произошло?

— Кочерга не могла сама ударить вас по голове, мистер Брасс, — заметил инспектор. — Если только вы сами это не сделали.

К их удивлению, старик захихикал.

— Да, сэр, именно так все и было. Я сам ударил себя по голове. Попробуйте доказать, что это не так… Убирайтесь! — внезапно завопил он. — Вон из моего дома!

Хьюго поспешно сунул ему в рот кусок ветчины. Шеф Флек покраснел как рак. Доктор Торнтон поспешил прийти на помощь.

— Советую, джентльмены, пока не касаться этой темы, — прошептал он. — По крайней мере, выйдите из комнаты. Не исключено сотрясение мозга, и ему нельзя волноваться.

— Вы тот самый врач, о котором говорил мне Квин?

— Я доктор Торнтон.

— Тогда почему бы вам не отправить старика в психушку? Всем ясно, что у него размягчение мозга. Ты закончил с этой кочергой, Бобби?

Полицейский отложил кочергу и свое снаряжение.

— Никаких отпечатков, Вик. Должно быть, ее вытерли.

— Черт с ней. — Флек повысил голос. — Слушайте, мистер Брасс, меня вызвали сюда, и я обязан записать кое-что для протокола. Вы не предъявляете жалобу или обвинение против кого-нибудь?

— Нет.

— Тогда все в порядке. — Шеф кивнул инспектору, который последовал за ним и его подчиненным в коридор. — Это еще не конец, Квин. Вы это знаете, и я тоже.

— Боюсь, что да.

— Если он отрицает факт нападения и не хочет подавать жалобу, я не могу ничего сделать. Но если с ним случится что-нибудь еще, я хочу, чтобы меня уведомили. Понятно?

— Вполне, — проворчал инспектор. — С удовольствием бросил бы это дело.

— Значит, вы не останетесь? Я не могу вас удерживать.

Инспектор пожал плечами:

— Вы отлично знаете, что останусь. Я понятия не имею, во что мы с женой впутались, но во мне еще достаточно от копа, чтобы хотеть в этом разобраться.

— Так я и думал, — усмехнулся шеф Флек. — Предупреждаю вас, Квин, если здесь что-нибудь случится, я не буду стоять и смотреть, как отставной нью-йоркский коп прибирает к рукам всю славу. Как я говорил, это моя епархия.

— Что бы ни случилось, шеф, — торжественно произнес Ричард, — обещаю, что с репортерами будете разговаривать вы.

Толстый полицейский, казалось, почуял привкус иронии.

— О'кей, Квин, — проворчал он. — Мы друг друга поняли. — Полицейские спустились по лестнице, и Ричард вскоре услышал звук отъезжающего автомобиля.

Инспектор вернулся в хозяйскую спальню. Доктор Торнтон наполнял шприц, а Джесси протирала спиртом тощую руку старика. Хьюго собирался удалиться, но инспектор забрал у него поднос:

— Я сам отнесу его. У меня есть для вас работа.

Хьюго тупо уставился на него.

— Вы знаете, что кто-то пытался убить мистера Хендрика?

Массивная голова кивнула.

— Так вот, Хьюго, я прошу вас присматривать за ним, чтобы никто не мог навредить ему снова. Ни на секунду не покидайте эту комнату. Если что-нибудь случится, кричите.

— А как же готовка… — начал Хьюго.

— Об этом позаботятся женщины.

Хьюго выглядел ошеломленным, но после паузы кивнул.

Джесси взяла поднос у Ричарда, который вышел из комнаты следом за ней и доктором Торнтоном. Последнее, что он видел, прежде чем закрыть дверь, был Хьюго, устраивающийся в ногах латунной кровати, устремив маленькие глазки на лицо хозяина.

Пока Джесси одевалась, инспектор успел проскользнуть вниз выпить чашку кофе и побыть несколько минут наедине со своими мыслями.

Он был озадачен. Покушение на Хендрика Брасса не имело никакого смысла. По словам Брасса, он еще не составил завещание и, безусловно, не выбрал наследника или наследников — весь смысл приглашения заключался в том, чтобы оценить шестерых кандидатов и отсеять недостойных. Эта процедура только началась — старик говорил о неделях.

Почему же кто-то — очевидно, из находившихся в доме — пытался убить курицу, прежде чем она снесет яйцо? Если бы задуманное завершилось успехом, от этого выиграло бы только казначейство штата Нью-Йорк.

Тем не менее, какой-то смысл должен был в этом присутствовать. Если только преступник не был таким же чокнутым, как сам Хендрик, где-то скрывался мотив, имеющий отношение по крайней мере к одному из гостей. Мотив более веский, чем возможность получить миллион долларов.

Инспектор попытался представить себе такой мотив. Возможно, один из гостей настолько богат, что миллион для него мелочь. Но, обдумывая пятерых кандидатов, кроме Джесси, он не мог вообразить никого из них в столь благоприятной финансовой ситуации.

Если так, подумал Ричард, то преступник действительно такой же псих, как старый Хендрик. Понять действия сумасшедшего способен только другой сумасшедший. Это было хотя и неудовлетворительным, но единственным объяснением, которое инспектор мог дать абсолютно ненужному преступлению, совершенному в абсолютно неподходящее время.

Подобная загадка привлекла бы Эллери, как сеттера в поле — первый взмах птичьего крыла. Но Эллери вернулся в Турцию.

«Я настоящий отец моего сына», — поморщившись, подумал Ричард.

Допив кофе, он приготовил поднос с завтраком для Джесси — услуга, против которой она всегда возражала, но втайне ею наслаждалась.

Даже решение конгресса не заставило бы его вернуться в Нью-Йорк.

— Первое должно быть первым, Джесси, — сказал Ричард.

Джесси оторвалась от сосисок и яичницы. Инспектор запер двери и говорил так тихо, что его голос мог уловить только электронный жучок новейшей модели.

— О чем ты? — спросила Джесси.

— Мы должны с чего-то начать. А единственный бесспорный факт, который у нас имеется, — ты не та Джесси Шервуд, которую разыскивал Брасс. Поэтому нужно ответить на вопрос: сколько других гостей не являются «подлинниками»? Я не могу оставить тебя здесь одну выяснять это, а если бы даже мог, это заняло бы слишком много времени. Нам понадобится помощь.

— Но чья, Ричард?

— Моей нерегулярной команды с Западной Восемьдесят седьмой улицы,[16] — усмехнулся инспектор. — Поэтому держи оборону, дорогая, а я снова съезжу в гостиницу и сделаю несколько звонков.

Огромный камин в гостинице «Олд Ривер» давно замуровали, заменив его зловонным масляным обогревателем, чьи пары проникали в еду и питье, придавая напиткам привкус креозота. В других отношениях просторная столовая с низким потолком мало изменилась с дней торгового судоходства на Гудзоне, когда капитаны и экипажи «Бена Франклина» и «Мэри Пауэлл» наслаждались здесь отдыхом во время остановок. Но никто из шестерых мужчин за исцарапанным круглым столом в центре помещения не был склонен предаваться ностальгии. Инспектор настоял на угощении пятерых гостей самым великолепным обедом, какой могла позволить себе гостиница, с бутылкой ирландского виски для придания аппетита, прежде чем перейти к делу, ради которого он их вызвал, и им явно не терпелось получить объяснения.

Старики хранили профессиональное молчание, покуда инспектор излагал ситуацию в «психушке», что было его наименее колоритной характеристикой Дома Брасса.

Все они были полицейскими, отправленными на пенсию департаментом полиции города Нью-Йорка в предписываемом правилами возрасте шестидесяти трех лет. Уэс Полански, массивный человек с перебитым носом, работал детективом первого разряда в отделе угонов автомобилей, подлогов и карманных краж. Пит Анджело, давний напарник Полански и еще более массивный, чем он, наводил ужас на гангстеров, и Полански, который сам был еще хоть куда, клялся, что Анджело по-прежнему в состоянии раскидать их в драке, как щепки. Эл Мерфи, чьи рыжие волосы отказывались седеть, во время отставки был сержантом 16-го участка, патрулировавшим улицы на радиофицированном автомобиле. Хью Джиффин, ушедший на пенсию из главного подразделения с несколькими перебитыми костяшками пальцев и шрамом от ножа на лице, был по характеру мягок, что не препятствовало проявлению героизма, которого иногда требовала работа. Пятый отставной коп, Джонни Криппс, был лейтенантом в отделе по расследованию убийств. Со своими очками в черной оправе и мягкими седыми волосами он скорее походил на учителя или библиотекаря.

— Для того, что я имею в виду, — сказал инспектор, — придется побегать — быть может, немало, — а никто из нас не становится моложе…

— Кончай болтать вздор, Дик, — прервал Пит Анджело. — Ты бы не бросил нам этот спасательный круг, если бы думал, что нам не хватит сил за него уцепиться.

— Я слежу за моими ногами, инспектор, — быстро сказал Полански. Из всего квинтета он казался наиболее пострадавшим от времени — рука, державшая сигарету, дрожала, а белки глаз избороздили красные прожилки. — О нас можете не беспокоиться.

Но инспектор колебался. Их всех отправили на покой только по возрасту, когда большинство из них еще могли выдержать гонку на солидной дистанции, однако Полански вызывал у него сомнение. Но оставить старину Уэса за бортом было немыслимо. Он решил поручать ему самую легкую работу, разумеется не упоминая об этом.

— Ты займешься Алистерами, Уэс. Держу пари, за ними числится не меньше темных дел, чем за Картером пилюль.[17] Покопайся в архивах, поговори с ребятами и раскопай как можно больше сведений. Думаю, они работают под разными именами. Алистер — явный мошенник, а его жена, этот Зверь из Бельзена,[18] ему помогает. Если она действительно его жена.

— Будет сделано. — Полански сверкнул налитыми кровью глазами.

— Тебе, Мерф, поручаю доктора Торнтона. Хьюберт Торнтон работает в медицинском кооперативе и клинике в Саут-Корнуолле. Особенно постарайся разузнать о его матери и ее возможной связи с Брассом.

Эл Мерфи протянул к бутылке поросшую рыжими волосами руку.

— Материнские дела как раз по моей части, — усмехнулся он. — Помню, однажды…

Но его заставили умолкнуть.

— Ты, Хьюи, займешься Корнелией Оупеншо, — обратился инспектор к Джиффину. — Это сексуально озабоченная старая дева, чьи родители якобы помешали Брассу покончить с собой. — Он протянул бумагу с ее адресом, и отставной полицейский со шрамом на лице спрятал ее в карман. — Я хочу знать, правдива ли эта история.

Анджело выжидающе смотрел на инспектора.

— О'кей, Пит, твой беби — этот молодой парень, Кит Палмер. — Ричард Квин передал ему другую бумагу. — Брасс утверждает, что мать Палмера когда-то была его близким «другом». Судя по его тону, она сожительствовала с ним, когда на него еще можно было смотреть без позывов на рвоту. Вероятно, тут понадобится деликатное обращение. Я не хочу, чтобы это дошло до Палмера, так что просто разузнай о прошлом его матери.

— Предоставь это мне, Дик.

— Тебе достается Линн О'Нил, Джонни, — сказал инспектор Криппсу. — С этим придется повозиться. Девушка прибыла из Вайоминга, где ее отец, который, по словам Брасса, спас его от линчевания, когда-то был шерифом. Можешь даже слетать туда.

— Сначала попробую междугородный телефон, — отозвался бывший лейтенант убойного отдела. — Как раз перед тем, как меня спровадили на покой, мне пришлось забирать подозреваемого в убийстве из офиса шерифа в Шайенне, и я подружился с его старшим помощником. Возможно, мне удастся все выяснить по телефону.

— Если это не получится и тебе придется лететь туда, Джонни, я оплачу расходы.

— Я бы об этом и не подумал, Дик. — Криппс густо покраснел. — Но в эти дни у меня туго с деньжатами…

— Это мое дело, так что плачу я. Ну, все получили задания. Держите меня в курсе. А если кому-то нужен аванс…

— Вы унаследовали миллион, инспектор? — проворчал Полански. — Я и так чертовски рад, что у меня появилось какое-то занятие…

Далее последовал дружеский спор, сопровождаемый распитием остатков ирландского виски. Наконец они разошлись, назначив дату новой встречи в гостинице для докладов об успехах. Ричард Квин вернулся в Дом Брасса в куда более приподнятом настроении.

Глава 4 КАК?

Линн О'Нил и Кит Палмер были единственными молодыми людьми в Доме Брасса, поэтому они, естественно, потянулись друг к другу.

Весьма тяжелая атмосфера не являлась препятствием. В доме и его обитателях ощущалось нечто такое, что заставляло людей избегать одиночества. Если бы не сверкающая латунь, поместье обладало бы всеми чертами замка в Трансильвании.[19] Линн страстно ненавидела время сна, когда ей приходилось запирать дверь и проводить в одиночестве долгую ночь. Она едва могла дождаться утра и явления перед ней грубоватого, но — Линн была вполне в этом уверена (или не вполне?) — честного молодого лица Кита Палмера.

— Не знаю, что я здесь делаю, — призналась Линн Киту следующим утром после покушения на Хендрика Брасса. Они прогуливались в сосновом лесу за дворовыми постройками. Кит отшвыривал ногами упавшие ветки, а Линн с трудом пробиралась по заваленной хвоей территории — поместье Брасса было таким же запущенным, как и его дом. — Мне следовало бы вернуться домой.

— Надеюсь, вы этого не сделаете, — быстро сказал Кит.

— Почему?

— Ну, из-за этих денег…

Линн покосилась на него:

— Эта причина — единственная?

— Не совсем.

— Какая же другая?

— Ну, вы.

— О! — произнесла Линн и погрузилась в поощрительное молчание.

— Я имею в виду, что вы чертовски привлекательная девушка.

— О боже! — вздохнула Линн. — Я так боялась, что вы скажете что-нибудь в таком роде!

— Почему боялись?

— По-вашему, я должна быть польщена? Любая девушка казалась бы привлекательной в этом зоопарке. Кто мои соперницы? Корнелия Оупеншо? Едва ли. То, как она на вас смотрит, выглядит форменной порнографией. Или миссис Алистер? По-моему, ухаживать за ней — все равно что заниматься любовью с пумой. Конечно, есть еще эта милая миссис Квин…

— Речь не о ней, а о вас.

— В каком смысле, мистер Палмер?

— В том, — взорвался Кит, — что на конкурсе в Атлантик-Сити у вас были бы все шансы стать мисс Америкой!

— Благодарю вас, — пробормотала Линн.

— Как бы то ни было, зачем вам возвращаться в Вайоминг?

— Искать другую работу. С прежней меня уволили.

— Вот видите!

Некоторое время они шли молча, дыша полной грудью. В том, что касалось Линн, думал Кит, это зрелище было волнующим. Чем дальше они удалялись от старого мавзолея Брасса, тем ярче сверкало солнце, и тем энергичнее колыхался свитер Линн.

— И еще одно, — внезапно произнесла Линн. — Это не сходится.

— Что — не сходится?

— Все это. Я начинаю чувствовать… — Линн не договорила. — Не важно.

— Так не пойдет! Что вы собирались сказать?

— Это прозвучит глупо.

— Попытайтесь.

— Здесь кругом зло. — Линн внимательно смотрела на Кита, но он не улыбнулся, и это ее ободрило. — Дело не только в этом жутком старике и его чудовище Франкенштейне, а почти во всех — Алистерах, этой Оупеншо, мистере Квине, который постоянно куда-то исчезает… Единственные, кто внушает мне чувство безопасности, — это доктор Торнтон и миссис Квин, да и насчет них я иногда не уверена.

— А как насчет меня? — с беспечным видом осведомился Кит.

Линн присела на гладкий валун около тропинки. На ней были розовые слаксы, весьма соблазнительно обтянувшие бедра, когда она села.

— Насчет вас, Кит?

— Да, именно так я спросил.

— Тогда позвольте и мне задать вопрос. Я не имею никакого права интересоваться этим, так что вы не обязаны отвечать. Вы женаты?

Кит застыл как громом пораженный.

— Так я и думала, — усмехнулась Линн. Солнечные лучи, проникающие сквозь сосны, стали внезапно тусклыми. «Везет же мне!» — подумала она.

— Погодите, — запротестовал Кит. — Вы задали мне вопрос, так дайте возможность обдумать ответ.

— Бросьте, Кит. Сколько ответов может быть на такой вопрос? Только да или нет. Конечно, это не мое дело.

— Я бы очень хотел, чтобы это было вашим делом. Я имею в виду…

— Да?

— Вы спросили, женат ли я, и сказали, что на это может быть только два ответа — да или нет. Так вот, Линн, их не только два. Поэтому я и запнулся.

— Не только два? — насмешливо переспросила Линн. — Ладно, мистер Палмер, выкладывайте третий ответ.

— И да и нет.

Линн открыла рот и вскочила на ноги.

— Это оскорбительная лицемерная болтовня! Вы начинаете мне не слишком нравиться, Кит Палмер!

— Но это правда. — Казалось, парня терзает какая-то тайная мука. — В каком-то смысле я женат, а в каком-то — нет. Более точно я не могу это объяснить — во всяком случае, сейчас.

— Вы просто морочите мне голову. И не трудитесь провожать меня назад в Дом ужасов, благодарю вас. За какую же дуру вы меня принимаете?

Линн побежала прочь. Кит смотрел ей вслед, втайне надеясь, что она подвернет лодыжку, дабы у него появился предлог пойти следом. Но она была проворна, как лань. Вскоре ее гибкая молодая фигура скрылась среди сосен.

Кит Палмер сердито пнул валун. К сожалению, цель оказалась неуязвимой, в отличие от его ноги. Поэтому он сел, проклиная Кита Палмера и все плоды его деятельности, включая жену Джоан и маленького Сэма, он же Шмули.

На пятый вечер после столкновения головы Хендрика Брасса с каминной кочергой Ричард Квин, сидя за обеденным столом, постучал по своему бокалу, который Хьюго наполнил отвратительным шабли.

— Если не возражаете, мистер Брасс, я бы хотел, чтобы все собрались в гостиной. Включая вас, сэр.

— Вот как? — отозвался старик. — А если я возражаю, мистер Квин? Не слишком ли свободно вы распоряжаетесь в моем доме?

— Кто-то не так давно весьма свободно распорядился по поводу вашей головы, — сказал инспектор, — и против этого вы, кажется, не возражали, проявив редкую, на мой взгляд, терпимость. Но меня беспокоит другая ваша странность, мистер Брасс.

— Какая же? — дружелюбно осведомился старик, словно они были закадычными друзьями. — Мы можем поговорить здесь. Что вас беспокоит?

— То, что будет беспокоить всех за этим столом, прежде чем я закончу. Меня беспокоит, что вы один из величайших лжецов на земле.

Алистеры одновременно втянули голову в плечи, как пара дрессированных черепах, посмотрели друг на друга и перенесли внимание на Хендрика Брасса. Глаза Линн О'Нил расширились, а Кита Палмера — сузились. Доктор Торнтон являл собой воплощение настороженности. Только Корнелия Оупеншо оставалась равнодушной к словам инспектора, продолжая пожирать взглядом сидящего напротив молодого Палмера, кусок за куском.

— Я лжец? — спокойно переспросил старый Брасс. — И в чем же я солгал?

— Вы сказали, что отец Джесси, доктор Шервуд, спас вам жизнь, когда вы тяжело болели. Верно?

— Абсолютно.

— Так вот, доктор Шервуд не только не спас вам жизнь, а едва не убил вас. Он поставил неправильный диагноз и прописал лечение, от которого вы чуть не умерли. Если бы не вызвали специалиста, который изменил диагноз и лечение, вас бы давно не было на свете. Когда вы поправились, то обратились к адвокату и подали иск против доктора Шервуда за преступную профессиональную небрежность, но забрали его, так как специалист не пожелал свидетельствовать против коллеги. Много же у вас имелось причин быть благодарным доктору Шервуду!

— Понятно, — хихикнул Хендрик Брасс. — Это все, мистер Квин?

— Я только начал. Перейдем к отцу Девитта Алистера. — Румянец Алистера потерял свою яркость, но Элизабет почти ощутимым усилием воли заставляла себя сохранять спокойствие. — Вы говорили, что некогда испытывали финансовые трудности и не могли найти никого, кто бы вам помог. Отец Алистера якобы одолжил вам нужную сумму, чтобы спасти вас от банкротства. Но все было совсем наоборот, мистер Брасс. Отец Алистера не пришел вам на помощь. Он не одолжил вам ни цента. Вы проиграли ему крупную сумму, и его требование выплатить долг едва не довело вас до банкротства.

Вся злоба Девитта Алистера была направлена не на Хендрика Брасса, а на инспектора. Но Ричард Квин видел такие взгляды и прежде, поэтому не обратил на них внимания. Что касается Элизабет Алистер, то она прикрыла каменные глаза веками, как налоговый инспектор.

— Продолжайте, — сказал Брасс. — Насколько я понимаю, вы еще не закончили?

Инспектор огляделся вокруг, словно в поисках вдохновения, и задержал взгляд на хорошеньком личике Линн.

— Мисс О'Нил — еще одна жертва вашей лжи. Ее отец не спасал вас от линчевания и не выступал в вашу защиту на суде. Он поймал вас с краденой лошадью и был самым важным свидетелем обвинения. Вы не попали в тюрьму только потому, что он допустил чисто техническую ошибку — обыск и арест без ордера, — а судья оказался педантом и формалистом. Если у вас есть причина вспоминать о ком-то с благодарностью, так это о судье, а никак не о шерифе О'Ниле. Он был так зол из-за того, что вы вышли сухим из воды, что вышвырнул вас из своего округа, угрожая самолично вас вздернуть, если снова поймает на конокрадстве.

Хендрик Брасс вытянул длинную шею, высунул серый кончик языка и издал шипящий звук, потом снова захихикал.

— Вы отлично поработали, мистер Квин. Что-нибудь еще?

— О да. — Инспектор отвернулся от Линн, которая изо всех сил старалась не привлекать к себе внимания. Ее лицо, казалось, говорило: «Вот тебе и миллион!» — Перейдем к Киту Палмеру. Вы говорили, что были очень близки с его матерью. Знаете, как они были близки? — обратился он к Киту. — Ваша мать его на дух не переносила. Она помешала ему жениться на ее лучшей подруге, доказав ей, что Брасс — подонок, оставивший за собой кучу разбитых сердец, и ухаживает за ней только потому, что хочет наложить руку на деньги ее отца. А ему хватило наглости намекать, будто у него была связь с вашей матерью!

— Это правда, мистер Брасс? — спросил Кит у старика. — Ради бога, зачем вы выдумали столь глупую историю?

— На трибуне мистер Квин, — отозвался Хендрик Брасс, демонстрируя вставные зубы. — Пусть он отвечает на ваши вопросы.

— Теперь вы, мистер Торнтон, — продолжал инспектор. — По словам Брасса, ваша мать якобы помогла Брассу встать на ноги в трудную минуту и восстановила его веру в себя. Но в действительности она принесла ему столько же пользы, сколько мать Палмера. Он принуждал ее выйти за него замуж и не давал ей покоя целых полгода — один раз ей даже пришлось вызвать полицию. Она избавилась от него, выйдя за вашего отца, но и он был вынужден пригрозить свернуть Брассу шею, если тот не оставит вашу мать в покое.

Доктор Торнтон не выглядел удивленным. Он разглядывал старика сквозь толстые стекла очков, как микроба под микроскопом.

На сей раз Брасс промолчал, всего лишь махнув рукой. Но его губы по-прежнему кривились в улыбке.

— И наконец, — снова заговорил инспектор, — мисс Оупеншо…

— Стоп! Я не желаю это слышать! — крикнула Корнелия, позабыв о Ките Палмере, и заткнула уши.

— Сожалею, мисс Оупеншо, но вы в этом участвуете, и я из чувства справедливости к остальным не могу сделать для вас исключение. В вашем случае никаких сведений обнаружить не удалось. Брасс заявляет, что ваши родители спасли ему жизнь, когда он пытался покончить с собой. Нет каких-либо свидетелей или документов, подтверждающих это. Но, учитывая то, что мы узнали о родителях остальных, разумно предположить, что, каковы бы ни были отношения ваших отца и матери с этим человеком, он вспоминает о них не с благодарностью, а со злобой, которую лелеял десятилетиями.

— Вы не можете это доказать, — фыркнула старая дева. — Лично я готова поверить всему, что говорит мистер Брасс.

— Это ваша проблема. Ну, Брасс, хотите что-нибудь опровергнуть?

— Так вот почему вы совершали эти поездки в «Олд Ривер», — прочирикал старик. — Хьюго это интересовало, и меня тоже.

— Послушайте, Брасс, вас по меньшей мере пять раз поймали на лжи, так что пришло время для откровенности. Родители всех этих людей мертвы, и вам до них не добраться. Но у них остались дети, и вы, как человек злопамятный, должны их ненавидеть. Тогда почему вы пригласили их сюда? Чтобы, как вы утверждаете, сделать их вашими наследниками? После того, что я узнал о вас, никто в здравом уме этому не поверит. И по крайней мере один из этих людей не верил этому с самого начала — тот, который пытался вышибить вам мозги. Если хотите знать мое мнение, он думал, что опередил вас! Так что все это значит, Брасс? Вы заманили их сюда, чтобы приказать Хьюго начинить мышьяком пищу, которую он готовит? Судя по качеству его стряпни, мы бы не почувствовали разницу. Ну, выкладывайте!

Старый Брасс, расположившийся в недрах своего большого кресла, начал двигаться вперед, пока не оказался на краю сиденья, — этот процесс напоминал фильм ужасов, в котором мумия возрастом три тысячи лет внезапно садится в своем саркофаге.

— Еще кофе, Хьюго, — приказал он.

Вздрогнув, Хьюго подошел к старику, наполнил его чашку и остался стоять позади кресла с поднятым кофейником.

Брасс аккуратно поставил чашку на блюдце.

— Вы задали мне вопрос, мистер Квин, и заслужили ответ. Вся ваша беготня между домом и гостиницей, встречи с вашими наемниками, если их можно так назвать, их отчеты и все прочее — сплошная некомпетентность, поскольку они выяснили все, кроме самого важного.

— О чем вы? — Инспектор выглядел удивленным. — Где они ошиблись?

— Они выяснили факты, — хихикнул старик, — не о том Хендрике Брассе.

Хихиканье перешло в смех, вызвавший спазм. Брасс хлопал себя по тощему колену, наслаждаясь ситуацией и одновременно пытаясь обрести способность дышать. Остальные молчали, застыв на стульях.

— Что значит не о том Хендрике Брассе? — рявкнул Ричард Квин. — Вы хотите сказать, что их несколько? Придумайте что-нибудь получше!

— Это легко проверить, — задыхаясь, произнес старик, к отвращению инспектора подмигнув невидящим глазом. — Но вы узнаете, что я не лгу. Хендриков Брассов было больше, чем вы в состоянии сосчитать. Это семейная традиция.

— Какая еще традиция?

— Даже две. Первая: семейный бизнес всегда наследовал старший сын, а другие сыновья получали остатки. Вторая: старшего сына всегда называли Хендриком в честь основателя династии Брассов. У моего отца было два сына. Я — младший. Мой старший брат был наречен Хендриком Виллемом — иногда старшему сыну давали второе имя, но первым всегда было Хендрик. Когда родился я, меня назвали Саймоном.

— Тогда почему вы называете себя Хендриком?

— Потому что Хенк мертв — я всегда называл его Хенком — и остался я один. Поэтому я обратился в суд с просьбой официально сменить имя на Хендрик Саймон Брасс. С тех пор меня зовут так.

— Погодите! Вы имеете в виду, что Хендрик, о котором я говорил и который так скверно обошелся с родителями этих людей, был ваш старший брат?

— Да. — Старик противно усмехнулся. — В молодости, когда отец был еще жив и руководил бизнесом, Хендрик Биллем был абсолютно необузданным — почти таким же, как я. Носился по всей стране… Но когда отец умер, вернулся домой, остепенился и стал работать как проклятый, вроде отца. Ему даже не хватало времени жениться, хотя в молодые годы он успел здорово пошалить с женщинами. В один прекрасный день Хендрик умер от простого переутомления, а бизнес, деньги и это поместье достались мне. Вы удовлетворены, мистер Квин?

Инспектор сердито уставился на него. У Полански, Анджело, Мерфи, Джиффина и Криппса не было причин подозревать о существовании другого Хендрика Брасса — это последнее, что могло прийти им в голову. И все же…

— Вы ничего не объяснили, мистер Брасс! Все это по-прежнему выглядит так же неубедительно. Значит, эти мерзости творил ваш брат? Но вы заставили нас поверить, что были связаны с родителями этих людей. Одни и те же связи не могли быть у вас обоих, даже если вы и ваш брат провели одинаково бурную молодость. Две почти фатальные ошибки одного и того же врача — одна, касающаяся вас, а другая — вашего брата? Два ареста за конокрадство одним и тем же шерифом в Вайоминге обоих братьев в разное время? И так далее? Это сказки, Брасс. Или вы пытаетесь убедить нас, что рассказанные вами истории о благодеяниях, сделанных этими людьми, относятся к вам, а сведения о пакостях, которые раскопали мои друзья, — к вашему брату? Это еще менее вероятно! По-моему, Брасс, вы не имели никаких личных контактов с родителями этих людей и не можете питать к ним никаких чувств — ни благодарности, ни даже ненависти. Или вы хотите отомстить за брата?

— Это, — ухмыльнулся старик, — вам придется выяснить самому.

— Ну, я не куплюсь на подобные сказочки. Родовые распри кончились с Хэтфилдами и Мак… как их там.[20] У вас имеется какая-то иная причина, Брасс. Вопрос остается прежним. Почему вы пригласили сюда этих людей? Что все это значит?

— Вопрос стоит шесть миллионов, не так ли, инспектор? — с довольным видом отозвался старик. — Господи, кажется, я выпустил кота из мешка! Вряд ли кто-нибудь здесь, кроме вашей жены, знает, что вы отставной полицейский инспектор из Нью-Йорка. Вы не догадывались, что мне это известно, верно?

— Нет, — признал инспектор с чем-то похожим на уважение. — Не догадывался.

Все уставились на него, особенно Алистеры, которые выглядели так, словно перевернули камень с обычным малоприятным результатом.

— Возможно, я слеп, — хихикнул Брасс, — но с головой у меня все в порядке. И с моими источниками информации. У вас солидный опыт в разгадывании тайн, инспектор Квин. Почему бы вам не разгадать эту? Что скажете? — Внезапно все его веселье испарилось. Он скорчил гримасу, топнул ногой и завопил: — Хьюго, мешок с рыбьими потрохами, подай мне трость!

Глава 5 КОТОРЫЙ?

«Источники информации» Хендрика Брасса появились на следующее утро в единственном числе.

Это произошло, когда доктор Торнтон в латунной спальне пытался перевязать старику голову. Джесси присутствовала там, чтобы помогать, Ричард Квин — из-за присутствия Джесси, а Хьюго — выполняя приказ Ричарда. В данный момент от него не было никакой пользы — он торчал в углу, уставясь на бинты вокруг черепа Брасса, как на какое-то диво.

— Перекись, пожалуйста, — сказал доктор Торнтон. Сестра Квин повиновалась, и он вылил перекись на старый бинт, прикрывавший рану. Дождавшись, пока перекись начнет пузыриться и засохшая кровь подразмякнет, доктор начал аккуратно снимать повязку. Хендрик Брасс лежал неподвижно, как мумия, закрыв глубоко запавшие глаза. Когда Торнтон последним ловким движением убрал бинт, старик внезапно открыл глаза и произнес, обращаясь к потолку:

— Ваши руки имеют целительную силу, доктор.

— Благодарю вас, — отозвался Торнтон. — «Я перевязал его раны, а Бог исцелил их».

— Что-что?

— Я где-то прочитал эту фразу.

— Бог! — фыркнул старик. — Я не верю в Бога.

Рана выглядела безобразно. Неровные края припухли, так натянув швы, что лысый череп напоминал зашнурованный футбольный мяч.

— Не думаю, что нужна перевязка, — сказал доктор. — Пусть к ране поступает воздух. Через день-два я сниму швы. А сейчас уберем грязь. У вас были головные боли? Головокружение? Слабость?

— Нет.

— Бог, в которого вы не верите, добр к вам, мистер Брасс.

Доктор и Джесси начали счищать засохшую кровь вокруг раны. Ричард, восхищавшийся уверенными движениями жены, вздрогнул при звуке голоса Хьюго:

— Здесь какой-то человек!

Слуга произнес эти слова таким свирепым басом, что в ушах инспектора они прозвучали как «Я чую кровь англичанина!».[21]

Незнакомец стоял в дверях, держа руки в карманах, с неприятной усмешкой на губах. Было трудно сказать, что его забавляло — рычание Хьюго, движение инспектора или рана на голове Брасса.

Хьюго шагнул вперед.

— Осторожнее, коротышка, — предупредил его мужчина в дверях. — Может, я и не такой дылда, как ты, но ноги у меня побыстрее, не говоря уже о руках.

Хьюго сделал еще один шаг. Вновь прибывший не двинулся ни вперед, ни назад, но инспектор заметил, как он напрягся.

— Я ему не нравлюсь, — сказал незнакомец. — Вряд ли мы с ним поладим.

— Кто вы? — осведомился Ричард.

— Моя фамилия Вон, папаша. — Он не сводил глаз с Хьюго.

— Как-как? — пискнул с кровати старый Хендрик. — Вон?

— Верно, мистер Брасс.

— Стой на месте, Хьюго, — сварливо приказал старик. — Говорю тебе в последний раз.

Хьюго остановился. Незнакомец сразу расслабился и неторопливо шагнул в спальню.

Инспектор был миролюбив по натуре, но в этом человеке было нечто, пробуждавшее в нем дикое желание дать ему по физиономии. Во-первых, сама его походка была вызывающей — наполовину вальяжной, наполовину скользящей, рассчитанной на то, чтобы прыгнуть или стать в позу — в зависимости от обстоятельств. Во-вторых, он устремил на Джесси пронизывающий, как луч лазера, взгляд, словно раздевший ее донага и, что еще хуже, с сомнением оценивающий. С таким же успехом он мог произнести вслух: «Быть может, беби, лет двадцать назад…»

«Мы с тобой родились врагами», — думал инспектор, в свою очередь разглядывая его.

Либо костюм Вона, сшитый на заказ, был изначально ему мал, либо гость со временем раздался в ширину и толщину, но костюм больше обнажал, чем скрывал чрезмерно мускулистое тело владельца. Жесткие рыжеватые волосы Вона были коротко подстрижены, светло-серые глаза поблескивали сталью, нос выглядел необычайно плоским на угловатом лице, а подбородок напомнил инспектору карикатуру, ибо он торчал, как скотосбрасыватель на паровозе. Кожа была бугристой, грязноватой и нуждалась в солнечной лампе. Инспектора бы не удивило, если бы Вон достал ватрушку и листок с информациями о скачках. На голове у него красовалась шляпа, похожая на берсальерскую[22] (этот тип наверняка меткий стрелок, подумал инспектор), которую он не удосужился снять. Рубашка была ярко-голубой, а галстук — ярко-желтым. Большие руки покрывали шрамы. Тем не менее, любопытные глаза светились умом или скорее примитивной смекалкой, приобретенной на задних дворах и в трущобах. Было невозможно себе представить, чтобы он вызвал симпатию у какого-нибудь достойного мужчины или женщины.

В любом случае его появление не сулило ничего хорошего.

— Что случилось с вашей башкой? — осведомился Вон с пытливостью коронера на дознании.

— Об этом я поговорю с вами позже, мистер Вон, — с раздражением отозвался старик.

— Вам следовало связаться со мной. Этот ваш кретин-переросток не способен обеспечить безопасность. Даже слепому должно быть видно, что у него в котелке нет ничего, кроме воздуха.

— Вы грубиян! — заявила Джесси.

— Еще бы, куколка, — ухмыльнулся Вон.

— Перестаньте! — вмешался старик. — Пусть все остальные выйдут.

— Погодите. — Усы инспектора ощетинились. — У моей жены, не говоря уже о других, имеется личный интерес к происходящему в этом доме. Я хочу знать, кто этот человек и почему вы пригласили его сюда.

— Вы совсем как коп, — сказал Вон, прежде чем Брасс успел ответить. — А-а, понял! Ваша фамилия Квин, и вы недавно женились на Джесси Шервуд — на этой бабенке, верно, папаша?

— Верно, сынок, но никому не позволено называть мою жену бабенкой. Понятно?

— Папаша, вы до смерти меня напугали. — Вон повернулся к нему мускулистой спиной. Инспектор рассердился по-настоящему, но Джесси предупреждающе коснулась его руки. — А вы, с щеткой под носом? Вас как зовут?

Рыжие усы доктора ощетинились также.

— Я доктор Торнтон.

— Ясно. О'кей, вы слышали, что сказал мистер Брасс. Выметайтесь отсюда.

— Я не выйду из комнаты, пока не получу ответ, — произнес инспектор. — Кто этот хулиган, мистер Брасс?

— Все в порядке, Вон, — заговорил Хендрик Брасс. — Пожалуй, им следует знать. Инспектор, мистер Вон — частный детектив, которого я нанял для поисков вашей жены и всех прочих. Он также мой поверенный и составит для меня завещание, когда я решу, кому оставить деньги.

— Поверенный! Какой колледж вы окончили, Вон? В Оссининге?

— Гарвард, Йель, школу для парикмахеров — какая разница? Хотите взглянуть на мой диплом, папаша?

— Я бы хотел видеть разрешение на оружие, которое вы носите в кобуре.

— А я-то думал, что этот костюмчик, прикупленный за три сотни баксов, скроет пушку. Пожалуй, мне лучше сменить портных. Не ломайте вашу старую седую голову, инспектор. У меня есть разрешение. И если вам интересно, лицензия на детективное агентство в Нью-Йорке.

— В наши дни в Нью-Йорке лицензии выдают кому угодно. Ладно, мистер Брасс, не могу вам помешать использовать его против нас в качестве гестапо, но хочу предупредить, чтобы он не пытался вести себя грубо — особенно с женщинами. Я знаю эту породу.

Вон пожал плечами.

— В чем дело, дедуля, разве свадебные колокола уже отзвонили? Если хотите войны, о'кей, только я сам буду выбирать поле битвы. А если мы договорились, нечего выпячивать нижнюю губу. Бывший коп для меня пустое место. — Он не дал инспектору возможности ответить. — Сколько времени может занять эта работа, мистер Брасс?

— Сколько понадобится. — Лицо старика стало хитрым. — А сколько вы можете отсутствовать в вашем офисе?

— Решать вам — ведь платите вы. И раз мне все равно придется здесь торчать, советую избавить этого человека-гору от обязанности охранять вас. Если удар по вашему черепу как-то связан с качеством его работы, вам лучше нанять другого парня.

— Это я и имел в виду, мистер Вон. Вы также будете моим телохранителем.

Хьюго вздрогнул.

— Не я? — Он выглядел испуганным.

— Вот именно, Годзилла,[23] — сказал Вон. — Ты слышал своего хозяина и повелителя?

— Не я? — повторил Хьюго, на сей раз хнычущим голосом.

— Нет! — тявкнул старик. — Займись полировкой латуни, Хьюго. И делай то, что скажет тебе мистер Вон. Ясно?

Плечи Хьюго поникли.

— Да, мистер Хендрик. — Он медленно вышел из комнаты. Джесси было до слез жалко его.

— Ладно, ребята. Пора прогуляться. — Вон указал похожим на молоток большим пальцем на дверь. — Нам с мистером Брассом нужно потолковать.

Ричард придержал дверь для Джесси и пыхтящего от гнева доктора Торнтона. Он собирался последовать за ними, когда с удивлением увидел, как Вон достал из бокового кармана брюк флягу и отвинтил крышку. Последний раз он видел человека с флягой в кармане во время сухого закона. Возможно, они вернулись в прошлое. Или Вон начитался Дэшила Хэммета[24] — если он вообще умеет читать.

Когда инспектор закрывал дверь, Вон сделал большой глоток из фляги.

— Клевое у вас местечко, мистер Брасс, — услышал он насмешливый голос частного детектива. — Но не сравнить с Акапулько.

До прибытия Вона жизнь в старом доме текла по более-менее установившемуся распорядку: завтрак между восемью и девятью; поездки в Филлипскилл или Тэрритаун за газетами, журналами, книгами (библиотека Брасса, судя по всему, перестала обновляться со времени Уильяма Дина Хауэллса[25] и Ф. Мэрион Крофорд[26]), сигаретами и туалетными принадлежностями, затем ленч в полдень, а позже — прогулки по поместью или к полузатонувшему причалу либо другие занятия: Джесси вязала для Ричарда пуловер с помощью спиц и шерсти, купленных в филлипскиллском универмаге; Алистеры играли в покер на зубочистки, или же Элизабет раскладывала пасьянс, покуда ее муж изучал приобретенный в Тэрритауне бюллетень скачек; доктор Торнтон читал последние номера «Плейбоя», игнорируя медицинские журналы, пересылаемые ему по почте из Саут-Корнуолл а; двое молодых людей читали книги в бумажных обложках, старательно избегая друг друга (Линн задирала нос, демонстрируя свое негодование Киту, который принимал это покорно, как пес, и выглядел таким жалким, что ей хотелось обнять его и заверить, что все в порядке, хотя это отнюдь не соответствовало действительности); Корнелия Оупеншо пожирала Кита алчными взглядами, хотя внешне ее поведение не выходило за рамки приличий. Что же касается старого лиса Квина, то он наблюдал за всеми, но старался держаться поближе к хозяину дома, который хотя и смешивался с гостями, но держался отчужденно, прислушиваясь к нюансам, как старый дирижер к новому оркестру, с дьявольской улыбкой на бледных губах, что никак не способствовало поддержанию душевного покоя. Но даже это стало рутиной, и вскоре большинство гостей предпочло игнорировать Хендрика Брасса, если только он не обращался к ним непосредственно. В таких случаях они отвечали ему с деланой улыбкой, словно он мог ее видеть.

Появление Вона изменило ситуацию в худшую сторону. Казалось, гости внезапно оказались заключенными в огромную сферическую ухмылку, откуда не было спасения.

Подобно инспектору, Вон, очевидно, понял, что представляют собой Алистеры — он постоянно рассказывал о ловких мошенничествах, с которыми ему приходилось сталкиваться, и, притворяясь, будто забыл какие-то детали, обращался к ним за помощью. Это выводило супругов из себя, поскольку Вон взывал к их опыту в присутствии старого Брасса, который слушал в загадочном молчании.

На доктора Торнтона он изливал застарелую вражду к медицине. Все врачи, заявлял Вон, мясники, вымогатели или шарлатаны. Доктор страдал, сохраняя достоинство. Но с каждым часом ему было все труднее держать себя в руках, особенно когда Вон при его появлении издавал негромкое утиное кряканье. Торнтон дергал себя за усы, скалил пожелтевшие от табака зубы и сжимал кулаки. Однако Вон никогда не доводил дело до вспышки. По-видимому, это служило для него забавой.

С Корнелией Оупеншо он применял однообразную технику, рассказывая ей сальные истории. Вначале она уходила из комнаты или разражалась невнятными протестами. Но инспектор обратил внимание, что порог ее возмущения со временем становился все ниже, покуда она наконец не перестала уходить и протестовать и не начала слушать, симулируя абсолютную глухоту.

По отношению к Палмеру Вон использовал тактику называемую «как мужчина с мужчиной». Она состояла из толчков в ребра, подобных знакам препинания («Ты знаешь, что я имею в виду, дружище» — и толчок в роли восклицательного знака), сильных хлопков ладонью между лопатками, заставлявших Кита пошатываться, несмотря на внушительные габариты («Что бы ты сказал, приятель…» — и хлопок в качестве вопросительного знака), и тычков в грудь указательным пальцем, напоминающих ряд стежков на швейной машинке («Держу пари на твою жвачку, парень…» — и тук-тук-тук), всегда в абсолютно дружеской манере, что делало невозможными какие-либо обиды и только лишало Кита дара речи. При виде Вона он потихоньку отходил назад или в сторону, словно неожиданно столкнувшись на ринге с боксером, превосходящим его по разряду. Смотреть на это было неловко. Вопрос заключался в том, как долго он сможет выносить подначки Вона.

Но самой серьезной мишенью для частного детектива стала Линн О'Нил. Вон притворялся, что не замечает ее, пока она не подходила ближе, потом изображал удивление и начинал окидывать ее, от каштановых волос и ниже, взглядом, напоминающим фотоэлемент, ищущий спрятанный клад, задерживаясь в наиболее интересных местах, а дойдя до ступней, повторял процесс в обратном направлении. При этом он практически не произносил ни слова — за него говорили его глаза. Покуда его пассы были чисто визуальными, Линн не могла найти повода дать ему пощечину. Она только краснела, что выводило ее из себя, и старалась поскорее улизнуть.

— Бедная девочка, — с возмущением сказала Джесси.

— Постепенно он ее смягчит, — промолвил Ричард.

— Что ты имеешь в виду?

— Нужно быть девушкой с очень сильной волей, чтобы противостоять подобной лести.

— Лести?!

— Лести ее сексапильности. Разве ты не видишь, что Кит Палмер с его унылым взглядом не добился ничего? Женщине нравится мужчина, который ее хочет, верно?

— Только не такой мужчина!

— Ошибаешься, — усмехнулся Ричард.

В результате между новобрачными возникло некоторое охлаждение, продолжавшееся большую часть утра.

Но в том, что касалось повседневных обязанностей Вона, Ричарду не в чем было его упрекнуть. Днем он почти не отходил от Хендрика, а когда старик удалялся в свою комнату на ночь, Вон ставил для себя раскладушку в коридоре поперек его двери. Если открывалась какая-нибудь другая дверь или слышались звуки шагов или голоса, он тут же вскакивал с койки, клал руку на кобуру и не ложился снова, не убедившись, что его подопечному ничто не угрожает. Вон мылся и переодевался во второй половине дня в спальне Брасса, когда старик ложился вздремнуть, не забывая закрыть дверь на замок и задвижку.

Никаких инцидентов не было, если не считать все усиливающегося дробления компании на маленькие группы. Алистеры по-прежнему держались дуэтом, расставаясь, только когда Девитт ездил в «Олд Ривер», как он говорил, позвонить по телефону, покуда его жена мерила шагами гостиную. После обеда они обычно играли в карты, игнорируя остальных. Другую группу образовывали Хендрик Брасс, Вон и маячивший на периферии Хьюго. Все прочие, с частичным исключением Корнелии Оупеншо, составляли наиболее крупную клику — мисс Оупеншо, казалось, не могла сделать выбор между трио Брасс-Вон-Хьюго и группой, включающей молодого Палмера, поэтому металась от одной группы к другой, как дезориентированная пчела.

Однажды вечером старая дева подошла к древнему приемнику «Зенит» и начала крутить ручки. Никаких результатов не последовало, что было неудивительно, поскольку инспектор уже минимум дважды видел, как она этим занималась.

— Господи, даже радио не работает, — вздохнула мисс Оупеншо. — Мистер Палмер, вы не возражаете отвезти меня в гостиницу? Там есть телевизор.

Она явно рыскала в поисках добычи, и Кит покраснел:

— Я бы с удовольствием, мисс Оупеншо, но мы с мисс О'Нил договорились пойти на прогулку. Верно, Линн?

Он ожидал, что его бросят на растерзание волчице, но Линн сказала:

— Конечно, Кит. Очень сожалею, мисс Оупеншо. Уверена, что мистер Палмер с радостью окажет вам эту услугу в какой-нибудь другой вечер. Пошли, Кит?

— Тысяча благодарностей! — воскликнул Кит, когда они вышли из дома. — Это единственное, что пришло мне в голову.

Линн хихикнула.

— Похоже, она положила на вас глаз.

— Со мной так всю жизнь. Женщины, которые мне нравятся, не обращают на меня внимания, а разные сучки бегают за мной по пятам.

— Уверена, что это не так. Кажется, вы говорили, что женаты — некоторым образом? Или вы женились на сучке? Какое скверное слово!

— Нет. Я имел в виду… Черт возьми, Линн, я просто не сумею вам объяснить! Могу только сказать вам, что я не обманщик. Это не в моей натуре. Я хочу, чтобы вы это поняли…

— Почему? — осведомилась Линн не так холодно, как во время их прошлой прогулки, но достаточно прохладно, чтобы дать ему понять: она не из тех, кто поддается на сладкие речи женатого мужчины.

— Потому что… Проклятье! Почему мужчина хочет, чтобы девушка его понимала?

— Вы действительно хотите, чтобы я ответила на этот вопрос?

— Ну, ведь это помогает…

— Еще бы!

— Это очень важно, хотя, конечно, еще не все…

— Разумеется, важно, — кивнула Линн. — Но лучше оставим эту тему и будем наслаждаться лесом. Красивая местность, не так ли? Совсем не похожая на Вайоминг.

Они обменялись биографическими сведениями и сразу почувствовали себя лучше. Линн родилась в шахтерском городе, который стал городом-призраком, когда угольные копи истощились.

— На Востоке все думают, что на Западе живут только ковбои. Но в Вайоминге больше овец, чем коров, а там, где я выросла, и тех было мало. Папа умер, когда мне было тринадцать, а мама — несколько лет назад. Миллион долларов мне бы очень пригодился. У меня нет даже работы.

— Вы бы могли получить работу в Голливуде, — горячо воскликнул Кит, — и уж никак не в столовой!

— Мистер Палмер, эта фраза стара как мир, — произнесла Линн тоном человека, умудренного жизненным опытом. Но втайне она была довольна, так как он, похоже, говорил искренне — во всяком случае, почти. — А какова ваша печальная история?

Казалось, Кит сдерживает себя. Он кратко поведал о партнерстве в металлоломном бизнесе «с замечательным парнем по имени Билл Перлберг», затем о Вьетнаме, сайгонских барах и коварных вьетконговцах, ни разу не упомянув Джоан, малыша Сэма, и даже не использовал слова «жена» и «сын». В результате в голове у Линн замелькали всевозможные подозрения, а Кит постарался скорее сменить тему.

Какое-то время Линн шагала молча.

— Вы многое опустили, — наконец сказала она тоном, каким Золя мог бы произнести: «J'accuse!»[27] — Почему, Кит?

Его спасло пронзительное сопрано.

— Мистер Паллллмер! — Впрочем, едва ли спасло, ибо к ним подбежала мисс Оупеншо. — Вот вы где! Хотя вообще-то я ищу мисс О'Нил.

— Меня? — удивилась Линн.

— Вы нужны миссис Квин. Срочно.

— Я провожу вас, Линн, — поспешно сказал Кит.

— Нет, мистер Палмер, миссис Квин вас не звала. Почему я не могу составить вам компанию, пока мисс О'Нил не вернется? Миссис Квин ждет, мисс О'Нил. — Она дружелюбно подтолкнула Линн и тут же повисла на руке у Кита. — О, я так рада выбраться из этого дома, мистер Палмер! От этого старика мороз по коже продирает! Знаете, я иногда чувствую на себе его взгляд. Не говоря уже об этом ужасном Воне…

Но пристальный взгляд Вона пришлось выдержать Линн, когда она проходила мимо него, покуда он отводил Хендрика наверх из гостиной. На сей раз взглядом дело не ограничилось. Вон задел ее корпусом, и его ручища скользнула по ее ягодицам. Линн уже собиралась возмутиться, но он вежливо произнес: «Прошу прощения, мисс О'Нил» — и направился вверх по лестнице. Его спина смеялась над ней. Негодующая Линн вошла в гостиную:

— Мисс Оупеншо сказала, что вы хотите меня видеть, миссис Квин.

Джесси вязала, а инспектор читал вчерашний номер нью-йоркской «Дейли ньюс». Оба подняли взгляд.

— Ну, я всегда рада вас видеть, дорогая, — озадаченно произнесла Джесси. — Но…

— Моя жена имеет в виду, мисс О'Нил, — усмехнулся инспектор, — что она поинтересовалась вслух, не хотят ли все выпить чаю, и упомянула, что не видит здесь вас. Мисс Оупеншо только это и было надо. Прежде чем кто-нибудь успел сказать «Кит Палмер», она умчалась.

— Она очень несчастна, — промолвила Линн.

— Но весьма настойчива, — фыркнул доктор Торнтон, с сердитым видом читающий статью Хью Хефнера.[28] — Советую вам, мисс О'Нил, не тратить на нее свое сочувствие. Женщины такого типа бывают опасны. На вашем месте я бы посоветовал Палмеру держаться от нее подальше.

Линн пожала плечами:

— Он уже большой мальчик, доктор, и я едва его знаю. Господи, как же у меня разболелась голова! Пожалуй, я пойду спать.

— Четыре туза, — сказал жене Девитт Алистер и потянулся к кучке зубочисток.

Этим вечером инспектор решил встретиться со своей нерегулярной командой по поводу их последнего задания. Его выполнение продолжалось слишком долго, а чутье подсказывало старику, что времени остается мало.

— Вам бы следовало быть председателем совета директоров, инспектор Квин, — заметил старый Брасс со своей неприятной усмешкой. — Какова цель этой конференции?

Он восседал на краю своего кресла, как лилипутский монарх, посасывая рукоятку трости. Свет, играющий на латуни, отражался на его лысом черепе, зашнурованном, как футбольный мяч. По бокам стояли Вон и Хьюго. Гости присутствовали в полном составе. На этот раз их больше интересовал инспектор, чем потенциальный благодетель. В голосе Квина слышались нотки подобные трубе, возвещающей о Страшном суде.

— Я буду краток, мистер Брасс, — начал инспектор. — Вы собрали этих людей здесь под предлогом якобы имеющихся у вас шести миллионов долларов…

— Якобы? — прервал старик, сразу насторожившись.

— Да, якобы, — повторил инспектор. — Потому что мои люди в течение десяти дней проводили проверку. В Филлипскилле, в Тэрритауне, во всем округе Уэстчестер. В Нью-Йорке. В Бостоне и Филадельфии, где банки хранят крупные вклады жителей из районов Бэк-Бей и Мейнлайн. Расследования в последних трех городах я поручил надежному агентству. Мне были нужны подробные сведения, но как можно скорее, а моя команда не могла проделать все самостоятельно. И они выяснили следующее.

Во взглядах присутствующих появилось выражение похожее на ужас.

— Мои люди не обнаружили ни единого чека, счета или банковского сейфа на имя Хендрика Брасса. Равно как и никаких акций, облигаций или финансовых холдингов. Они не нашли ни единого следа недвижимости, кроме этого дома и поместья. Местными риелторами дом оценивается как некогда дорогой, но ныне абсолютно непригодный для жилья, а стоимость земли приблизительно равна двум закладным. Иными словами, Дом Брасса заложен целиком и полностью.

— Похоже, не только ваша жена ловко вяжет, — с удовольствием заметил старик.

— Я еще не закончил свое вязание, — отозвался инспектор. — Мои люди также выяснили, что вы по самую макушку в долгах торговцам в Филлипскилле и Тэрритауне. Мясники и бакалейщики предъявляют вам счета минимум за полгода. Вы не оплатили отопление за прошлую зиму, и, насколько я понимаю, будущей зимой вам придется либо выложить деньги, либо отапливать этот мавзолей тем же способом, что и ваши предки. Вы задолжали электрокомпании за три месяца, и, если не оплатите счета, они на днях отключат вам электричество. А телефоны вам не нравятся потому, что телефонная компания восемь месяцев назад отказалась вас обслуживать за неуплату. Так сколько же у вас миллионов, мистер Брасс? И где они? Похоже, что в наследство вы можете оставить только кучу долгов.

Его слушатели выглядели так, словно он сообщил им, что они наслаждались гостеприимством Тифозной Мэри.[29]

— Ну, мистер Брасс?

— Если говорить о неоплаченных счетах, — спокойно отозвался старик, — то к чему мне торопиться? Да, некоторые проявляют нетерпение, ну и пускай. Как-нибудь переживут. Разве вы не знаете, что люди предпочитают богатых должников, потому что могут начислять проценты к их счетам? Что касается телефонной компании, то кому нужен телефон? Я годами оплачивал их чертовы счета, и за что? Девяносто процентов звонков — пустая болтовня. Вас удовлетворяет мой ответ, инспектор?

— Он не удовлетворил бы и двухлетнего ребенка. Но ваши долги — не самое главное. Как насчет денег, которые якобы у вас есть? На этот вопрос вы не ответили.

Высохший рот открылся, и старику пришлось придержать вставную челюсть. Он казался в высшей степени довольным собой и, что еще хуже, Ричардом Квином, словно инспектор, как маленький мальчик, подбежал к нему показать какое-то свое сокровище. Его хихиканье наполнило гостиную, отскакивая рикошетом от пыльной мебели и потрескавшихся от времени портретов предков в панталонах и кринолинах. Все молча глазели на него, как будто старик собирался объявить, что он — Волшебник из Оз.[30]

Хендрик Брасс вытер невидящие глаза обтрепанным носовым платком.

— Вы меня очень развлекли, инспектор Квин. — Несмотря на любезные слова, в его голосе звучали злобные нотки. — Я рад, что вы оказались таким любопытным. Это придает нашей маленькой игре особый смак. Думаете, вы поймали старого мошенника, а? Ну, может, и так. Предоставляю решение этим добрым людям. Кому вы поверите, леди и джентльмены? Этому человеку, который заявляет, что я нищий и лгун, или мне? Подумайте хорошенько, друзья мои. Либо у меня нет ни цента, и тогда вы можете покинуть мой дом завтра утром — с недостающими половинками тысячедолларовых купюр, как я обещал, — либо я миллионер, и тогда вы остаетесь. Решать вам. — Он встал и властно произнес: — Дай мне руку, болван! Пошли, Вон.

— Вы меня здорово развлекли, папаша! — с восторгом повторил Вон.

Когда трио удалилось, в гостиной надолго воцарилось молчание.

— Как сказал старый хрыч, — заговорил наконец инспектор, — решать вам.

Доктор Торнтон покачал головой:

— Не знаю, оставаться мне или уезжать.

— Что, по-вашему, мы должны делать, инспектор? — с беспокойством спросила Корнелия Оупеншо. — Что вы посоветуете вашей жене?

— Я? Я бы не уехал, если бы мне предложили в десять раз больше миллионов, чем те, которыми он размахивает у вас перед носом.

— Но я думала, вы сказали…

— Здесь что-то не так, мисс Оупеншо и я останусь до тех пор, пока не выясню, что именно.

— Ну… — Мисс Оупеншо пребывала в мучительной неопределенности.

Линн О'Нил тряхнула каштановыми локонами.

— Я просто не вижу причин для паники. Инспектор Квин и его друзья не могли навести справки везде. Возможно, мистер Брасс где-то хранит свои миллионы в виде вклада или ценных бумаг. Я читала, что многие богатые люди держат деньги в швейцарских банках и в других местах за границей. На вашем месте, доктор, я бы осталась. Подумайте, что вы будете чувствовать, если окажется, что вы упустили миллион долларов.

— Это его приманка, — пробормотал Торнтон. — Но признаю, что деньги мне бы пригодились… Имея миллион, я бы мог расширить нашу клинику, купить новейшее оборудование, разнообразить сферу услуг… Пожалуй, я останусь. Как насчет вас, Кит?

Молодой Палмер усмехнулся:

— Меня отсюда не выгонят ни пожар, ни потоп. Мне не интересно, что вы обнаружили или не обнаружили, инспектор. По-моему, он играет с нами в покер, а при такой ставке нельзя подняться и уйти.

— Даже если вы подозреваете, что карты крапленые? — сухо осведомился инспектор.

— Я могу потерять только время. А его у меня достаточно.

Инспектор пробормотал что-то об Ф.Т. Барнуме[31] и о количестве простофиль, но его расслышала только жена.

— У него могут иметься скрытые капиталы, — внезапно заговорила Джесси. — Вся эта латунь например.

— Это правда! — взвизгнула Корнелия. — Никто из нас до этого не додумался, кроме миссис Квин. Латунь, должно быть, стоит целое состояние!

— Вы говорили, что занимались металлоломом, Кит, — сказала Линн. — Вы что-нибудь понимаете в латуни?

— Кое-что. — Кит подобрал плетеную мусорную корзину с латунным контейнером и тщательно его обследовал, потом проделал то же самое с одной из латунных ламп и перешел к низенькой задвижной кроватке на колесиках, инкрустированной вездесущей латунью и превращенной в журнальный столик. После этого он покачал головой. — По-моему, все эти изделия среднего мастерства из латуни среднего качества и веса. Может быть, ниже среднего.

— Даже если так, здесь ее целые тонны, — запротестовал доктор Торнтон.

Кит снова покачал головой:

— Не думаю, что общую стоимость можно измерить в больших числах, чем тысячи. Что можно сделать с таким количеством латуни во всех формах и размерах, кроме того, что содрать ее и отдать на переплавку?

— Тем не менее, я считаю, что мы не должны терять надежду, — заявила Корнелия. — Мистер Брасс прислал нам эти купюры, а если он нищий, то откуда он мог их взять? Разве вы не говорили, что они подлинные, инспектор?

— Те, которые получила моя жена, — да.

— Вот видите!

Инспектор пожал плечами.

— Одну минуту. — Линн огляделась вокруг. — Этот дом полон антикварных вещей. Возможно, среди них есть редкие…

— Сколько бы они ни стоили, мисс О'Нил, Брасс испортил их своей латунью. К тому же все они дышат на ладан.

Последовала пауза.

— Послушайте! — воскликнул Кит. — Дом Брасса занимался и драгоценными камнями, верно? Почему он не может хранить свои миллионы в драгоценностях? Бриллианты не занимают много места, если их нужно спрятать. Они могут лежать у нас под носом.

— Возможно. — В голосе инспектора не слышалось энтузиазма. — Своего мнения не высказали только вы. — Он в упор посмотрел на Алистеров. — Что вы намерены делать — остаться или уехать?

Девитт Алистер открыл рот.

— Остаться, — сказала его жена и выиграла целое состояние в виде зубочисток, выложив карты одной масти.

День прошел, за ним еще один. Кит и Линн, обследуя подвал, полный жирных пауков, сломанной мебели и полок, нагруженных старыми керосиновыми лампами, ржавыми фрагментами водопроводных труб, пустыми винными бутылками, коробками с поржавевшими гвоздями и болтами и прочим хламом — по-видимому, Хендрик Брасс никогда ничего не выбрасывал, — не нашли никаких сокровищ, кроме допотопного фонографа и ящика со старыми пластинками — некоторые из них были в идеальном состоянии. Фонограф представлял собой раннюю массивную «Виктролу», заводящуюся вручную, а большинством пластинок были толстые диски с красной этикеткой и односторонними записями оперных певцов — Карузо, Мельбы, Шуман-Хайнк, Луизы Хомер, Джеральдины Фаррар, Титто Руффо, Мэри Гарден, Альмы Глюк (кто-то из покойных Брассов явно любил оперу), а также популярной легкой музыки.

Они с трудом потащили фонограф вверх по лестнице, где их заметил Хьюго и завершил переноску аппарата с такой легкостью, как если бы это была пирога Гайаваты.

Поставив «Виктролу» в гостиной, Хьюго нашел банку подходящей смазки, после чего вернулся с ней и с пластинками. Кит начал чистить и смазывать аппарат, а Линн — сортировать пластинки и сдувать с них пыль. В ящике оказался пакет стальных игл, который даже ни разу не открывали. Кит стал заводить фонограф.

— «На дороге Тамиами», — прочитала Линн надпись на одной из этикеток. — Никогда не слышала эту пьесу.

— Зато я слышал, — сказал Ричард Квин и, когда «Виктрола» разразилась царапающими звуками, церемонно произнес: — Миссис Квин, могу я вас пригласить?

Прежде чем Джесси успела подняться, музыка прекратилась с жалобным скрипом, и Ричард, протестующе обернувшись, увидел Вона, стоящего у фонографа и ухмыляющегося, как вандал над своей жертвой. Старый Хендрик маячил в дверях со своей мерзкой улыбочкой. Под мышкой он держал тощий портфель.

— Вам придется отложить ваш танец, инспектор. На сей раз я созываю собрание. — Старик ощупью добрался до любимого кресла и опустился в него. Хьюго придвинул к креслу низкий столик. Брасс похлопал по нему рукой, кивнул и поместил на него портфель. Вон и Хьюго заняли зловещую позицию по обеим сторонам кресла. — Прошло около двух недель после покушения на мою жизнь, совершенного, как выразился бы инспектор Квин, неизвестным лицом или лицами, — начал старик, противно причмокивая, — но я все еще, как говорится, копчу небо, а вы все еще ожидаете решения старого сумасброда. Ну, я принял решение.

Девитт Алистер склонил голову набок, словно прислушиваясь к отдаленному шуму. Элизабет Алистер сидела неподвижно, как индейский вождь, но инспектор заметил, что она затаила дыхание. Значит, что-то человеческое ей все-таки было не чуждо.

— Я ничего не слышу, — продолжал старик. — Теперь вы ждете, что скажет старый дурень. Которые из нас? Сколько? Кто получит наследство, а кто нет? Ну, леди и джентльмены, я пришел к выводу, что выбор между вами невелик.

Это уже дурно пахнет, сказал Ричард Квин, ведя сам с собой безмолвную беседу. Алистер — законченный прохвост, миссис Алистер столь же привлекательна, как жена первобытного синантропа, но заявлять, что выбор невелик, скажем, между Линн О'Нил и Корнелией Оупеншо — пример слепоты, который нечасто встретишь даже у слепого.

Брасс постучал по полу тростью.

— Я поручил мистеру Вону в качестве моего поверенного составить мое завещание, и он сделал это.

— Ну? — не выдержала мисс Оупеншо и поднесла ко рту руку с алыми ногтями.

— Вам не терпится, дорогая моя? Вполне понятно. Теперь вы видите, инспектор, сколько пользы было от вашего вмешательства? Итак, леди и джентльмены, я оставляю мое состояние — стоимостью шесть миллионов долларов, как я уже говорил, — вам шестерым, всем поровну. Как вам это нравится?

Последовали благодарные вздохи. Инспектор почувствовал, что терпит поражение. На миг ему пришла в голову дикая мысль, что старик хочет заставить своих пленников вцепиться друг другу в горло, дабы уменьшить число наследников, но кого, кроме разве только Девитта Алистера, могло возмутить предложение разделить состояние с пятью другими людьми, если каждая доля составляет миллион долларов?

— Однако… — Старик сделал паузу.

«Ага!» — подумал инспектор.

— Есть одно условие. Я говорил вам, что мистер Вон не смог разыскать одного из моих кандидатов — человека по имени Хардинг Бойл. Так вот, если Бойл объявится не позже чем через месяц после моей смерти, он будет включен в число наследников и состояние придется разделить не на шесть, а на семь равных долей. Ах да, я также оставляю определенную сумму мистеру Зарбусу.

— Кому? — спросил инспектор.

— Хьюго Зарбусу — доброму и преданному слуге et cetera.[32] Вот этому тупице. Это почти не отразится на доле каждого из вас, так что вы можете себе позволить быть щедрыми.

«Почему я не в состоянии поверить ни единому слову старого мошенника?» — в отчаянии спрашивал себя инспектор. Быть может, его ввели в заблуждение чисто поверхностные признаки — неприятные улыбки, хихиканье и причмокивание старика? Что, если эти внешние проявления неискренности не имеют ничего общего с его подлинным характером? В конце концов, он вознаградил человека, который готовил ему пищу, полировал для него тонны латуни, заботился о всех его нуждах и годами терпел его брань и оскорбления. Инспектор покачал головой. Он просто не мог представить себе Хендрика Брасса благодарным кому-либо и за что-либо. Нет, тут что-то не так. Но что именно?

Что касается Хьюго Зарбуса, то после неожиданного объявления о постигшей его удаче он выглядел так же тупо, как и до того.

Старик открыл портфель, достал оттуда документ на юридическом бланке и положил его на стол.

— Мистер Вон, пожалуйста, приведите сюда Сару и Эмму Хотэйлинг.

Вон молча вышел и вернулся, ведя за собой двух женщин, нанятых Брассом на время пребывания в доме гостей. Сестры Хотэйлинг были филлипскиллскими старыми девами, которые, казалось, появились на свет смертельно напуганными. Они крались по дому, застилая кровати и делая вид, что вытирают пыль, быстро убирали посуду после обеда и уходили с таким видом, будто не намерены возвращаться, но на следующий день появлялись снова. Значит, Брасс платил им. Но где он брал деньги? Очевидно, в каком-то тайнике, из которого он ранее достал сотенные и тысячные купюры.

— Ручку, мистер Вон.

Вон достал шариковую ручку и вложил ее в руку старика.

— Покажите мне строку для подписи.

Частный детектив, он же поверенный, поместил руку Брасса в нужное место.

— Сара и Эмма, — обратился к служанкам Хендрик Брасс, — я намерен подписать мое завещание и прошу вас быть свидетелями. Вы понимаете, о чем я говорю?

Женщины испуганно кивнули.

Старик, тщательно выписывая каждую букву, поставил свою подпись. В комнате слышался только шорох ручки.

— А теперь, мистер Вон, пусть обе мисс Хотэйлинг подпишутся как свидетельницы.

Сестры быстро поставили свои подписи там, куда указывал палец Вона.

— Ну и ну! — ухмыльнулся частный детектив. — Оказывается, они умеют писать.

— Они расписались, мистер Вон?

— Да.

— Тогда благодарю вас, леди. Вы свободны.

Под прикрытием бегства сестер инспектор скользнул к столику взглянуть на завещание. Вон с усмешкой наблюдал за ним. Но подпись «Хендрик Брасс», несомненно, была сделана той же дрожащей рукой, что и подпись в приглашении, адресованном Джесси.

— Будет с вас, папаша, — сказал Вон, убирая завещание. — А то взглядом чернила сотрете. Что-нибудь еще, мистер Брасс?

— Да. Вам незачем уезжать немедленно, леди и джентльмены. Фактически я бы хотел, чтобы вы остались. Ешьте, пейте, веселитесь! Кто знает? Завтра старик может умереть, и тогда вам только и останется, что вернуться домой. Но вернуться богатыми! Мое сердце ликует при мысли об этом. Ах, как чудесно давать! Вопрос в том, что я получу.

На сей раз хихиканье было долгим — совсем как у Бэзила Ратбоуна в роли Ведьмы на пластинке «Гензель и Гретель», которую инспектор как-то подарил первенцу дочери Уэса Полански.

— Конечно, если вы хотите уехать…

Инспектору казалось, что Брасс намеренно оборвал фразу. «Если вы хотите уехать…» Что произойдет тогда?

— Послушайте, мистер Брасс, — заговорил инспектор. — Не пора ли сообщить этим людям, где находятся деньги? Если вы их где-то спрятали, то поиски причинят им много затруднений. Я не имею в виду, что вы скоро умрете, но вы сами затронули эту тему.

Он мог бы поклясться, что запавшие глаза в желтоватых впадинах видят его.

— Беспокоитесь, инспектор? Так вот, сэр, я не желаю это сообщать. Что вы об этом думаете?

Он усмехнулся и протянул руку в сторону Хьюго.

Они слышали, как старик, поднимаясь по лестнице впереди Вона, жалуется, что Хьюго идет то слишком быстро, то слишком медленно, то слишком неуклюже, пока сварливый голос не скрыла захлопнувшаяся дверь.

— Ну? — осведомился Ричард. — Вы уезжаете или остаетесь?

Молодой Палмер потирал руки.

— Кажется, он хочет, чтобы мы остались. Что касается меня, я не жду от старого Хендрика ничего плохого — после сегодняшнего! Как насчет вас, Линн?

— Мне ехать некуда, и я туда не тороплюсь, — уклончиво ответила Линн. — Боже мой, целый миллион!

— Интересно, где он его прячет? — прищурившись, спросила Корнелия.

— Это его приманка, — устало произнес инспектор. — Он играет с вами, как рыбак с рыбой. У него есть какая-то причина хотеть вашего пребывания в этом доме. Мне это кажется достаточным основанием, чтобы уехать.

— Значит, вы уезжаете? — осведомился доктор Торнтон.

— Кто-то должен наблюдать за детишками, чтобы они не заблудились в лесу. Кто знает, что у него на уме?

— Я заметил, что в этот раз он не упомянул о выдаче нам вторых половинок тысячедолларовых купюр, если мы уедем, — пробормотал доктор. — Ну, раз я уже потратил столько дней, то могу побыть здесь еще какое-то время.

— А вы, Алистер?

Толстяк не колебался.

— Будь у меня деньги, я бы сказал, что это какая-то афера. Но мы с Лиз на мели. Так что я воспользуюсь обстоятельствами.

Миссис Алистер молча кивнула.

— В таком случае, — обратился Ричард к своей дражайшей половине, которая с тоской думала о том, в какую историю она их втравила, — мы можем продолжить с того места, где нас прервали. Мисс О'Нил, включите, пожалуйста, фонограф.

Под царапающие звуки «На дороге Тамиами» он обнял Джесси за талию, отвел ее в центр гостиной и начал танцевать с ней фокстрот времен президента Уоррена Г. Хардинга.

— Нам лучше вернуться, мистер Палмер, — сказала Линн. — Луна оказывает слишком сильное действие.

Кит что-то пробормотал, выключил портативный радиоприемник, который купил в Тэрритауне, и поднялся. Луна посылала через Гудзон сообщение полузатонувшему причалу, но ее свет касался и Линн. Хотя, возможно, она была к нему не столь чувствительна…

Когда они зашагали назад, Линн взяла его под руку.

Кит хотел бы, чтобы она этого не делала, поскольку это создавало непосредственный контакт между ними. Конечно, он больше всего на свете желал именно контакта, но какой в нем был толк без сотрудничества?

Поэтому Кит держался скованно, но Линн, казалось, этого не замечала. Она продолжала болтать о страховом агенте по имени Харри, чудесах кухонных комбайнов и других достопримечательностях Уэгон-Спрингса. Конечно, недавний поцелуй кое-что значил. Но Линн вела себя так, словно его не было вовсе. Может быть, музыка была неподходящей — диск-жокей поставил Зеро Мостела. Проклиная себя, Кит безуспешно пытался поймать по транзистору какую-нибудь страстную любовную песню.

— В чем дело? — спросил он. Линн прервала контакт, и Кит почувствовал невосполнимую утрату.

— Я забыла кошелек на причале. Придется вернуться.

— Я сбегаю. Подождите здесь. — Он пустился бегом, захватив фонарик.

«Оставил меня в лесу без света, — подумала Линн. — Похоже, я лишила беднягу способности соображать».

Она царапнула голенью по валуну и села, потирая ногу.

Внезапно стало так темно, что Линн начала сердиться. То, что она довела Кита до такого состояния, было прекрасно, но его поведение попахивало мелкой мужской местью, а это было не по правилам. «Я заставлю его пожалеть об этом», — подумала Линн, и ей сразу стало легче.

Свет фонаря ослепил ее.

— Привет, беби, — послышался голос Вона.

Линн вскочила, но он был слишком проворен. Она чувствовала себя окруженной, парализованной, раздавленной. Его руки были повсюду. Линн пыталась лягаться и кусаться, но он только смеялся и даже не дышал тяжело.

— Эге! — сказал Вон. — Ты на ощупь еще лучше, чем я думал.

Лин хотела закричать, но он надавил ей на горло предплечьем.

— Не стоит, беби. — Вон начал наклонять ее назад. — Хотя кричи сколько душе угодно. Мне это даже нравится.

— Подождите…

— К чему сопротивляться, беби? Если ты готова на все ради этого лопуха Палмера, подумай, насколько лучше тебе будет с настоящим мужчиной.

У него должно быть уязвимое место, в отчаянии думала Линн.

— Мне казалось… ваша работа… охранять мистера Брасса.

— Он дрыхнет за запертой дверью. Хватит упираться, цыпочка. Пое-е-ехали!

В следующий момент Линн оказалась на спине, и Вон навалился на нее. Собрав все силы, она закричала:

— Кит!

Палмер уже подбегал к ним. Она слышала, как он пробирается через кустарник. Луч фонарика устремился на нее. Линн откатилась в сторону. Вон выругался, потом засмеялся и выключил свой фонарик. Линн зажмурила глаза. Бедняга Кит. Теперь в довершение всего его изобьют из-за нее. Вон переломает ему кости, и он ее возненавидит. Она спряталась за дерево, боясь выглянуть.

Линн слышала топот ног, сопение, шумное дыхание, звуки ударов и, наконец, стук упавшего тела. Потом наступила тишина.

«Надо бежать!» — подумала она.

Но из-за дерева вышел мужчина, взял ее за руку и сказал:

— Крутой парень больше вас не побеспокоит. Я кое-что выяснил.

«Слава богу!»

— О, Кит, он разбил вам нос!

— Нет, я наткнулся на дерево, когда бежал по тропинке.

Линн почувствовала, что обнимает его.

— Что вы выяснили?

Но Кит казался далеким и по-мужски серьезным.

— У этого парня стеклянная челюсть.

— Ричард, — начала Джесси, как только он закрыл дверь их спальни на замок и задвижку, — я хочу уехать отсюда.

Ее супруг покачал головой.

— Будь я проклят! Палмер его одолел!

— Завтра утром я первым делом сообщу старику, что этот монстр Вон в моем случае ошибся. А потом, дорогой, мы уедем.

— Что? Нет, милая. Еще рано. — Он нахмурился. — По крайней мере, для меня. Но я бы хотел, чтобы уехала ты.

— Ричард Квин, я твой предлог для пребывания здесь. Ты знаешь, что я и шагу не сделаю без тебя.

— Ты упрямая женщина.

— А ты… ты полицейский с головы до ног!

— Думаю, дорогая, нас ждет нелегкое время. Завещание, которое Брасс поручил Вону составить, было большой ошибкой. Он практически напрашивается на это.

— На что?

— На гроб и шесть футов земли в округе Уэстчестер. Запомни мои слова, Джесси. Этим завещанием старый дурень подписал себе сегодня смертный приговор.

Два дня спустя его пророчество сбылось.

Глава 6 КТО?

Вечер накануне был примечателен только в одном отношении. Возвращаясь из леса с предобеденной прогулки, Квины встретили Хьюго, являвшего собой экстраординарное зрелище. На нем были синий костюм из сержа, обтягивающий его как кольчуга и источавший запах нафталина, огромные ботинки цвета бычьей крови и шляпа-котелок. Он выезжал с подъездной аллеи на старой «хонде».

Хьюго затормозил, а инспектор серьезно осведомился:

— Куда это вы собрались, так разодевшись? На свидание? — Он тщетно пытался представить себе женщину, способную назначить свидание Хьюго.

— Сегодня у меня свободный вечер, мистер Квин, — с гордостью заявил Хьюго. — Мистер Хендрик предоставляет мне четыре свободных вечера в году.

— Как же он может обойтись без вас?

— Желаю приятно провести время, — сказала Джесси. Хьюго прикоснулся к шляпе и поехал дальше. — Бедняга. Ричард, ведь это практически рабство!

— Должно быть, ему что-то платят, раз он может себе позволить поездки в город. Интересно, куда именно он ездит и чем занимается?

— И сколько центов мистер Брасс ему платит? — мрачно добавила Джесси.

За обедом мистер Брасс казался не в духе. Инспектор приписал это отсутствию Хьюго. Старик не шутил и не хихикал, а большую часть времени молча жевал, ощупью находя еду. Иногда Вон, все еще с пурпурным сувениром в юго-восточном углу подбородка, подкладывал ему ломтик мяса. Один раз Брасс сердито потребовал вина — Вон спустился в погреб и принес высокую темную бутылку, покрытую пылью и паутиной. Старик ощупал ее и понюхал пробку.

— Этот кларет старше меня, — пискнул он. — Я хранил его для подходящего случая. Хотя кто знает? Наполните мне бокал, мистер Вон. И остальным тоже.

Они выпили за здоровье Хендрика Брасса. Казалось, это доставило ему какое-то извращенное удовольствие — он злобно кивнул всем по очереди, куда больше походя на себя. Кларет отдавал уксусом, и никто не допил свой бокал. Вскоре Вон отвел старика в спальню. В мерцании свечей остатки вина в бокалах поблескивали, как свежая кровь.

Инспектор сел в кровати, насторожившись каждым нервом. Джесси спала рядом. Он прислушался, думая о причине. Ветер не колыхал деревья снаружи и не заставлял старый дом стонать; никто не кричал — инспектор был в этом уверен. Тем не менее, что-то его разбудило.

Скользнув в халат и шлепанцы, он бесшумно отпер дверь спальни и вышел в холодный коридор. Красная ночная лампа походила на кровавую рану среди теней. Инспектор напряг зрение и слух, но разглядел только темную массу перед дверью Хендрика Брасса — это был Вон, лежащий на своей койке часового.

Потом он услышал храп. Вон спал. Конечно, каждый человек должен спать, но… «Я бы мог подойти к нему на цыпочках и вырубить его, прежде чем он успеет дотянуться до оружия», — подумал инспектор. Возможно, удар Кита сбил с него спесь — после битвы в лесу он вел себя тихо.

Внезапно волосы на голове инспектора встали дыбом, а по спине пробежал ледяной палец. Это был не храп, а хриплые прерывистые звуки, издаваемые задыхающимся человеком.

Ричард помчался по коридору.

Снова доктор Торнтон и Джесси Шервуд ухаживали за пациентом, вытирая кровь, делая уколы, зашивая и перевязывая рану.

— Ему повезло, — сказал Торнтон. — Несмотря на пьянство, он в хорошей форме. С ним все будет в порядке.

Линн О'Нил, уставясь, как завороженная, на своего несостоявшегося насильника, облизнула губы.

— А мистер Брасс? — спросила она.

— Мистер Брасс мертв, — ответил доктор Торнтон.

— По-моему, Линн, — сказал Кит Палмер, — вам лучше уйти отсюда.

Он увел ее прочь. Остальные находились в коридоре, куда их отправил Флек.

Шеф полиции тоже облизывал губы. Его маленькие глазки светились торжеством и предвкушением целой орды репортеров.

— Не мог этот Вон сам пырнуть себя ножом? — весело осведомился он.

Торнтон покачал головой.

— Это невозможно, — сказал инспектор. — Угол раны свидетельствует, что его ударили сзади, когда он лежал на боку лицом к двери. Нож скользнул под лопатку снизу вверх. Брасс не мог бы сделать этого сам, даже если бы был акробатом.

Джесси прикрепила последнюю полоску пластыря к обнаженной волосатой коже Вона. Они уложили его на кушетку в старой гостиной Брасса. В соседней спальне в своей высокой латунной кровати последний из Брассов лежал мертвый. Не было никаких сомнений, что в ней он умер — точнее, был убит.

Шеф полиции Филлипскилла снова вошел в спальню. За ним последовали Ричард и доктор Торнтон, оставив Джесси с Воном, находящимся под действием снотворного.

Глаза Хендрика Брасса — слепые в смерти, как и при жизни, — были устремлены в потрескавшийся потолок. Открытый рот был беззубым — вставные челюсти лежали в стакане у кровати — и таким же серо-синеватым, как лицо. Инспектору казалось, что он улыбается, все еще наслаждаясь своей шуткой. Нож, торчащий в окровавленной ночной рубашке, вошел в тело по самую рукоятку.

— Окружной медэксперт уже давно должен быть здесь, — проворчал шеф Флек. — Каково ваше мнение, доктор Торнтон?

— Я мог бы сказать больше, если бы извлек нож.

— Так сделайте это. Я разрешаю. Только осторожнее с отпечатками.

На Торнтоне все еще были хирургические перчатки. Ухватившись за края поперечной перекладины и не касаясь самой рукоятки, он потянул нож вверх. Лезвие выскользнуло из сердца Хендрика Брасса, как из куска сыра. Из раны потекла струйка крови, но тут же остановилась.

— Нож латунный, — сказал Ричард. — Какой же еще?

Нож действительно был латунным и довольно коротким. На лезвии, как и на рукоятке, были вырезаны миниатюрные тигли и другие символы, которыми был одержим его владелец. Торнтон внимательно обследовал клинок, его длину и форму:

— Думаю, этим же ножом ранили Вона. И разумеется, им убили Брасса, хотя точно известно это станет после вскрытия. Если только здесь не валяется другой такой же.

— Я видел этот нож — или его двойник — на письменном столе Брасса внизу вчера вечером, — сказал инспектор.

Подчиненного Флека, посыпавшего комнату порошком для снятия отпечатков пальцев, отправили вниз. Вернувшись, он покачал головой:

— Сейчас его там нет, Вик.

— Значит, это он и есть. Интересно, откуда он? Никогда таких не видел. — Маленькие глазки Флека устремились на Ричарда.

— Эта штука предназначена для вскрытия писем, — сказал Ричард. — Она лежала у него на столе, и любой мог ее взять.

— Тогда это дело рук кого-то из находящихся в доме, как и удар по голове пару недель назад. — Шеф полиции огляделся вокруг. — Похоже, док, я наконец вытянул крупную рыбу.

Инспектор понимал, что шеф Флек не намерен передавать дело высшим инстанциям. Вероятно, он даже не уведомил полицию штата — ни один патрульный пока что не появлялся. Ричард сомневался, что Флек даже обратится в судебно-медицинскую лабораторию. Он будет цепляться за дело когтями и зубами, рассчитывая, что внимание прессы и реклама помогут ему выдвинуться на должность шерифа.

Инспектор повернулся к вновь прибывшему.

Медэксперт был лысеющим молодым человеком с утомленными глазами, по-видимому давно знавшим Флека. Он молча кивнул и приступил к обследованию, не обращая внимания на остальных.

Подчиненный шефа полиции оторвал взгляд от ножа.

— Никаких отпечатков, Вик. Либо их не осталось на гравировке, либо преступник был в перчатках.

— Прикрепи к нему ярлык, Боб, когда доктор Эш с ним покончит. Думаю, у нас ловкий противник. Ну, док?

Окружной медэксперт выпрямился.

— Это тот самый нож?

— Тот, который мы вытащили у него из груди.

Доктор Эш посмотрел на нож:

— Я возьму его для сравнения, когда стану вскрывать, но похоже, работу проделали им. Ладно, организую вывоз тела.

— В окружной морг?

— А где еще мне делать вскрытие, шеф? На этой кровати? Конечно, в морг.

— Ну ладно.

— Доктор Эш, — заговорил инспектор.

— Да?

— Сколько времени, по-вашему, он мертв?

— Да, — тут же подхватил Флек. — Сколько времени?

— Более точно смогу сказать после вскрытия, но по результатам предварительного осмотра он умер между четырьмя и шестью утра. — Медэксперт накинул простыню на голову трупа и быстро отошел.

— Как по-вашему, Торнтон? — осведомился шеф.

— Согласен с доктором Эшем.

— Тогда мне все ясно. Вон спал на раскладушке поперек двери старика. Преступник подкрался к нему в темноте, ударил ножом в спину, вытащил нож, вошел в спальню Брасса и прикончил старика. Вы согласны, Квин?

— Звучит правдоподобно.

Они застали частного детектива сидящим на кушетке. Джесси задыхалась от возмущения.

— Он не делает ничего, что я ему говорю, доктор, — пожаловалась она. — Даже хочет встать!

Вон отнял флягу ото рта и выругался.

— Она говорит, что старика пырнули ножом в сердце. Кто, черт возьми, мог пройти мимо меня?

— На это легче ответить вам, мистер, — отозвался Флек.

Вон посмотрел на него:

— А вы кто такой? Полагаю, местный коп. Откуда мне знать, кто это был? Меня пырнули, когда я спал. — Он согнул руки и сморщился от боли. — Когда я поймаю шутника, который воткнул в меня это перышко…

— У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, кто мог это сделать?

— Фанни Фармер.[33] Откуда я знаю? Говорю вам, я спал…

— Сном пьяного, если хотите знать мое мнение, — вмешался инспектор. — Сколько вы выпили вчера вечером?

Вон предпочел игнорировать его.

— Послушайте, коп, — обратился он к Флеку. — Старик Брасс был моей работой. Отправляйтесь-ка назад в Филлипскилл и выписывайте автотуристам штрафы за превышение скорости. А этого шутника предоставьте мне. Когда я его поймаю, то швырну вам на колени, если не помешает ваше брюхо.

Лицо Флека из красного сделалось пурпурным.

— Хотите взглянуть на мою тюрьму? Следите за языком, когда разговариваете со мной.

— Я, между прочим, адвокат и специализируюсь на исках за необоснованный арест, — ухмыльнулся Вон. — Так что остыньте, приятель. Черт возьми, Торнтон, этот бинт никуда не годится. Я снова начинаю кровоточить.

— Если бы вы лежали спокойно, как велела вам миссис Квин, то и кровотечения не было бы, — отозвался Торнтон. — Придется перевязывать заново. Все в порядке, шеф, я могу с ним справиться. Если он начнет буянить, я просто нажму на шов.

Они оставили Вона с Торнтоном и Джесси. Флек был в ярости. Он окликнул второго ассистента — косоглазого субъекта, которого называл Лу, — и велел ему присматривать за Воном.

— Если он станет причинять беспокойство, надень на него наручники!

— Что вы собираетесь делать теперь, шеф? — спросил инспектор с искренним любопытством.

— Выяснить, кто где находился, — сердито буркнул шеф. — Начиная с вас.

Группа, которую Флек собрал внизу, держалась настороженно. Все, кроме Палмера, были в халатах. Все высказывались осмотрительно. Над сверкающей латунью гостиной витал дух шести миллионов долларов. Кто-то приблизил великий день, и он (или она, или они) намеревался остаться неразоблаченным и наслаждаться добычей. Инспектор, чувствительный к подобной атмосфере, ощущал ее каждой клеткой. Бедной Джесси оставалось только сидеть и ежиться в утреннем холоде.

— Между четырьмя и шестью? — говорил отец Эллери. — Это плохое время для установления алиби. Я был в постели с моей женой. Убийство уже произошло, когда я поднялся посмотреть, что же меня разбудило. Миссис Квин спала.

— Когда ты встал с кровати, я уже не спала, — сказала Джесси. — После стольких лет работы медсестрой я сплю с одним открытым глазом. Я видела, как мой муж встал и вышел, шеф.

— В котором часу это было? — осведомился Флек и с надеждой добавил: — Полагаю, вы не заметили?

— Заметила. Я всегда сплю в часах, а у них, как видите, светящийся циферблат. Этому меня тоже научила работа. Было семь минут седьмого.

— Как насчет вас, мисс О'Нил? — спросил Флек.

Линн выглядела рассерженной.

— Я спала как убитая, хотя не могу этого доказать. Я всегда сплю крепко. Пока меня утром не разбудил шум, я даже не знала, что что-то произошло.

— А вы, Палмер?

— Я тоже спал, и меня тоже разбудил шум, — ответил Кит. — Инспектор Квин попросил меня позвонить вам, поэтому я оделся и отправился к телефону. Это все, что я знаю.

— Мисс Оупеншо, вы можете доказать свое местопребывание между четырьмя и шестью утра?

— За кого вы меня принимаете? — возмущенно взвизгнула Корнелия. — Я была одна в своей кровати. Где еще я могла находиться? Я приличная женщина!

— Но алиби у вас нет. А вы, мистер Алистер? — Флек выглядел как фанат бейсбола, который пришел смотреть игру, ожидая легкой победы своей команды, а увидел ее поражение.

— Моя жена и я, шеф, были в постели, как и Квины, — слишком быстро ответил Алистер.

— Это бессовестная ложь, — заявил Хьюб Торнтон.

Миссис Алистер бросила на врача такой взгляд, что Ричард испугался, как бы тот не свалился в обморок. Но доктор спокойно обратился к Флеку:

— Я сплю плохо, поэтому проснулся около трех и стал читать медицинский журнал. Примерно в половине четвертого я услышал шум в комнате Алистеров, соседней с моей, а через несколько минут их дверь открылась и закрылась. Меня заинтересовало, что там происходит, поэтому я встал с кровати, открыл свою дверь и увидел Алистера, крадущегося по коридору. Когда он исчез за углом, я вернулся в постель.

— Ага! — воскликнул шеф Флек. Инспектор не верил своим ушам. — Почему вы не закричали?

— Чего ради? Я не видел, чтобы Алистер делал что-то дурное, и знал, что Вон лежит на койке поперек двери в комнату Брасса. Он делал так каждую ночь. Но я четко видел, что Алистер выходил из своей спальни.

— Выходит, вы солгали? — напустился Флек на Алистера. — Это вам дорого обойдется, мистер!

«Деревенский сквайр» уже не был румяным. Но его голос звучал убедительно.

— Я боялся оказаться замешанным, шеф. После всего происшедшего вы можете это понять. Теперь я понимаю, что совершил ошибку, и сожалею об этом.

— Куда вы ходили?

— Я всю жизнь страдаю бессонницей, а прошлая ночь была особенно скверной. Поэтому я встал, надел халат и шлепанцы и вышел из дому подышать свежим воздухом. Это проклятое место похоже на склеп.

— Что вы делали снаружи?

— Просто гулял по лесу, потом спустился к причалу и курил там до рассвета. Я вернулся без нескольких минут шесть и сразу заснул. Жена разбудила меня и сообщила новости.

— Я слышала, как муж встал с кровати и как он вернулся, — сказала Элизабет Алистер, невозмутимая, как всегда. — Я тоже плохо сплю. Все было так, как говорит Девитт.

— Но вы не можете подтвердить, что он провел все это время на причале, — возразил Флек. — Вы-то сами где были, миссис Алистер?

— В постели.

— Одна. С четырех до шести. Ни у кого нет алиби, даже у вас, Квин, — вы знаете, что полиция не слишком верит мужу и жене, обеспечивающим алиби друг другу. Но единственный, кто был пойман на лжи, — это Алистер, и я занесу это, мистер, в мою маленькую черную книжицу. — Алистер выглядел раздосадованным, а его жена — и того хуже. — А, Хьюго! Как дела? Чувствуете себя лучше?

Флек мог спросить об этом только из примитивной доброты к земляку. Судя по виду Хьюго, тот провел бурную ночь. Его котелок исчез, синий костюм из сержа был грязным, мятым и разил солодом, ботинки цвета бычьей крови скособочились, а один шнурок был развязан. Маленькие глазки отекли и налились кровью, массивный подбородок вздрагивал.

Хьюго страдал от горя и от похмелья. Его нашли в своей кровати полностью одетым, храпящим, как кит, и пахнущим, как пивоваренный завод. Флек расспросил его, но он ничего не помнил. Хьюго отправился в таверну неподалеку от Филлипскилла, где поглощал пиво в неимоверных количествах. Он не помнил ни как ушел оттуда, ни как добрался домой, ни где его «хонда» (машину нашли у ворот поместья Брасса, где он, очевидно, свалился, выходя из нее). Что касается времени, то оно не существовало для него вовсе.

Слуга не сразу ответил на вопрос шефа Флека. Он потер челюсть, как будто у него болел зуб, и произнес своим basso vibrato:[34]

— Мистер Хендрик умер. — А потом ответил: — У меня болит голова.

— До окончания расследования я оставляю здесь двоих моих людей, — объявил Флек перед уходом, — и пусть никто не пытается улизнуть, потому что я отнесусь к этому сурово. Не покидайте поместье, а если вам понадобится что-нибудь в городе, то пусть туда съездит одна из леди. Если же кто-нибудь решит, что у него есть что мне сообщить, пусть скажет одному из моих людей. О'кей? — И он удалился почти бегом.

Никаких отпечатков пальцев, которые могли бы там находиться, не обнаружили ни в гостиной и спальне Брасса, ни на двери, поперек которой стояла раскладушка Вона. Наследники оказались замурованными с убийцей, и инспектор чувствовал, что ему бросили вызов.

— Но, Ричард, — настаивала Джесси, — все, что мы должны сделать, — это сообщить шефу Флеку, что я не та Джесси Шервуд, и он сразу же нас отпустит. Он поймет, что мы не можем быть замешаны в этой истории с шестью миллионами. Не вижу причин оставаться здесь, тем более что мы уже не в состоянии помочь бедному старику.

Муж взял ее за руки.

— Дорогая, один из этих людей убил старого Хендрика. Кто? Я не могу уехать, пока не узнаю это.

Таким образом, Джесси оставалось только стоять у окна своей спальни и наблюдать, как фургон увозит бренные останки хозяина поместья, предназначенные для вскрытия. В других окнах виднелись мрачные лица остальных. Даже если бы Хендрик Брасс умер в лоне Голландской реформатской церкви (которую, как он им сообщил, не посещал уже шестьдесят лет), они бы не чувствовали утешения, покуда с Дома Брасса не спала бы пелена тайны убийства и шесть миллионов долларов не были бы поделены между счастливыми невиновными.

Но до этого было очень далеко, ибо Вон в своем статусе юриста заверил их, что закон запрещает любой раздел состояния ранее чем через шесть месяцев после кончины завещателя. При этом он явно испытывал злорадство.

В результате в голову нескольких из них пришла мысль, что по обстоятельствам мистического свойства они сменили одного мучителя на другого.

Глава 7 И СНОВА — ГДЕ?

По требованию покойного похороны должны были состояться на семейном кладбище в поместье.

— Старик говорил мне, что если Ф.Д.Р.[35] похоронили в его Гайд-Парке,[36] то и он имеет право зарыть свой прах в собственной земле, как и любой умерший демократ, — сообщил Вон.

— Могу я спросить, — осведомился мистер Пилинг из филлипскиллского похоронного бюро «Пилинг и Пилинг», — оставил ли покойный какие-либо инструкции?..

— Если вы имеете в виду, сколько масла намажут вам на хлеб, приятель, — отозвался Вон, — то я бы не советовал вам делать гроб из бронзы супер-делюкс. Насчет бабок пока не все ясно. Могу обещать только то, что ваш счет обеспечит вам кредиторские права на соответствующую долю состояния.

— Значит, нет никаких страховых полисов, мистер Вон?

— Никаких.

Мистер Пилинг тяжко вздохнул:

— Ну, мой отец хоронил его отца, а мой дед — его деда, так что, полагаю, мне остается, по крайней мере, похоронить его. А если состояние не покроет счет, то расходы пойдут на престиж фирмы. — И мистер Пилинг позволил себе улыбнуться.

— Никогда не встречал гробовщика, который уступил бы задаром даже остатки материала для бальзамирования. Вы наверняка вычтете эти расходы из вашего подоходного налога.

Мистер Пилинг поспешно удалился.

— Почему вы так грубы со всеми, мистер Вон? — спросила Джесси. — Мистер Пилинг говорил это по доброте душевной.

— По-вашему, noblesse oblige[37] — чепуха? — Вон засмеялся и отправился по своим делам, которые в данный момент состояли в том, чтобы делать жизнь Хьюго еще более жалкой, чем она была ранее.

К досаде Джесси, старая церковь Сонной Лощины уже давно практически не функционировала, к тому же шеф полиции вообще наложил вето на церковные ритуалы, поэтому тело выносили прямо из дома. Скромный гроб даже не открывали. Из посторонних присутствовали только тэрритаунский священник, мистер Пилинг с помощником и Лу — косоглазый ассистент шефа Флека. Маленькое семейное кладбище в придорожном овраге поросло сорняками, среди которых высились покосившиеся надгробия, кое-где украшенные херувимами; ворота единственного полуразрушенного склепа заросли сумахом. Священник прочитал простую заупокойную молитву, понаблюдал, как Хьюго и помощник Пилинга засыпают могилу, пожал всем руки и удалился. Остальные гуськом последовали за ним, кроме Ричарда и Джесси, которые задержались на кладбище, перешагивая через упавшие надгробья и читая полустертые эпитафии.

Надгробье, заставившее их поспешить назад к дому, было коричневой плитой с высеченными на ней словами: «Помпей — верен до самой смерти». Как заметила Джесси, Помпей вполне мог быть лошадью.

Они нашли Флека ожидающим в гостиной вместе с остальными. Инспектор усмехнулся. Шеф полиции ловко вел свою игру. Ни один представитель прессы так и не появился, а в местных газетах сообщалось только о смерти старого Брасса, но не об убийстве. Флек приберегал новости до того великого дня, когда он сможет объявить, что преступление не только имело место, но и было им раскрыто.

Шеф неподвижно сидел у огромного камина, словно надеясь, что здесь он будет казаться меньше. В последовавшем разговоре он не принимал никакого участия.

— Присаживайтесь, мальчики и девочки, — сказал Вон. — Вино за счет заведения. Мы вылакали весь паршивый кларет, сегодня прикончим портвейн, да и тому, что еще осталось в подвале, не дадим превратиться в уксус. Все хотят выслушать последнюю волю покойного?

Поверх повязок он надел грязную майку, и только коричневое пятно под правой лопаткой вместе с некоторой скованностью движений напоминали о ножевой ране. Кобура с торчащим из нее револьвером 38-го калибра была у всех на виду. Вон начал читать завещание.

Текст начинался следующим образом: «Я, Хендрик Саймон Брасс, холостяк, проживающий в городе Филлипскилл, округ Уэстчестер, штат Нью-Йорк, пребывающий в здравом уме и твердой памяти, но сознающий бренность земной жизни…»

Судя по стилю, Брасс диктовал текст, решил инспектор: Он заметил, что никто не прикасается к портвейну.

Вступление только возбуждало аппетит. Дойдя до сути, Вон сделал паузу, усмехнулся и продолжил чтение:

— «Я оставляю моему слуге, Хьюго Зарбусу, мой дом и земли, расположенные в городе Филлипскилл.

Остальную и главную часть моего состояния я завещаю Девитту Алистеру, Линн О'Нил, Корнелии Оупеншо, Киту Палмеру, Джесси Шервуд и Хьюберту Торнтону в виде равной доли каждому, если они переживут меня.

Если в течение месяца после моей смерти некий Хардинг Бойл, чье местопребывание мне неизвестно, объявится лично и заявит права на часть моего состояния, он должен будет получить равную долю с шестью наследниками, поименованными выше. Мой душеприказчик наделен всеми полномочиями идентифицировать упомянутого Хардинга Бойла и подтвердить его права или опровергнуть их.

По истечении месячного срока все содержимое моего дома и пристроек должно быть продано с публичного аукциона в пользу наследников.

Своим душеприказчиком, наделенным правом распределять мое состояние, свободное от налогов, я назначаю моего поверенного Вона Дж. Вона…»

Когда Вон Дж. Вон умолк, некоторое время царила тишина, которую нарушил Ричард Квин:

— Это завещание выглядит странно, Вон. Что вы за юрист, хотел бы я знать? Здесь ничего не говорится об уплате долгов, о размере состояния и, самое главное, о том, в чем оно заключается…

— И где оно! — взвизгнула Корнелия Оупеншо. — Вы составляли завещание и должны это знать!

Вон налил себе портвейн, пожал плечами и разом опустошил стакан.

— Меня не спрашивайте, беби.

— И не называйте меня «беби»! Я хочу знать, что именно я унаследовала. Я имею на это право. Он назначил вас душеприказчиком, так что вам должно быть известно…

— Я знаю только то, что прочитал вам сейчас.

Алистер дрожал всем телом.

— Послушайте, Вон, — глухо произнес он, — вы знаете, что поставлено на карту…

— Безусловно, — подхватила Линн. — Вы хотите сказать, что мистер Брасс не сообщил вам, где находится его состояние?

— Брасс был упрям, как старый осел. Он настаивал, чтобы я писал завещание под его диктовку слово в слово. Я предложил сделать традиционные юридические дополнения, но он не пожелал и слушать. Когда я спросил, из чего состоит его богатство и где находятся шесть миллионов долларов, он только захихикал. Если хотите знать что-нибудь еще, друзья мои, советуйтесь с хрустальным шаром. Кто хочет сыграть в теннис?

В этот момент вошел Лу и что-то шепнул своему шефу. Флек тяжело поднялся, вышел и вскоре вернулся с двумя мужчинами. Один был толстым, другой тонким, но у обоих глаза светились алчным блеском.

— Мистер Флюгл и мистер Ченнинг, — представил их Флек. — Адвокаты из Филлипскилла. Хотят кое-что сказать. — И он вновь занял свое место у камина.

— Я представляю кредиторов покойного Хендрика Брасса из Филлипскилла… — заговорил мистер Флюгл низким, под стать своей комплекции голосом.

— Нет, это я представляю кредиторов покойного Хендрика Брасса из Филлипскилла, — перебил его мистер Ченнинг соответственно высоким, визгливым голосом.

Мистер Флюгл сердито уставился на него:

— Вы не теряли времени даром.

— Как и вы, — огрызнулся мистер Ченнинг.

— Спокойно, девицы, — сказал Вон. — Я душеприказчик покойного и думаю, у каждого из вас свои клиенты. Где ваши счета и на какую они сумму?

Оба адвоката вытащили из портфелей пачки счетов и одновременно передали их Вону, который быстро перелистал их.

— Газ, электричество, скобяная лавка, мясник, булочник… Полагаю, здесь должен наличествовать и торговец подсвечниками, если только Брасс не делал их сам. Это можно читать до ночи. На какую долю претендуют ваши клиенты, толстячок?

— На три тысячи двадцать пять долларов одиннадцать центов, — ответил мистер Флюгл.

— А ваши, худышка?

— На четыре тысячи четыреста сорок три доллара тринадцать центов, — буркнул мистер Ченнинг.

Вон отодвинул стакан, достал флягу, отвинтил крышку и запрокинул голову. Опустив ее снова, он сказал:

— Калькулятор показывает общую сумму в семь тысяч четыреста шестьдесят восемь долларов двадцать четыре цента — верно, партнеры? Ну, все деньги будут выплачены полностью, когда этот тупоголовый шеф полиции выпустит меня отсюда на достаточное время, чтобы представить завещание на утверждение. Если, конечно, состояния покойного хватит, чтобы удовлетворить требования ваших клиентов, а это еще неизвестно упомянутому душеприказчику. Есть комментарии? Хьюго, вышвырните этих кровососов.

Быстро заморгав, Хьюго направился к двум адвокатам с неизбежностью надвигающегося ледника. Они удалились с похвальной быстротой.

Вон снова глотнул из неистощимой фляги. Должно быть, он привез целый ящик их, подумал инспектор.

— Ну, котики, чего вы сидите с таким видом, будто оказались в одном мешке? Кому есть что сказать?

— Мне, — отозвался Ричард. — Прежде всего хочу заметить, что в завещании не предусмотрено ничего для содержания дома и нас в течение месячного срока ожидания. После того, что сейчас услышали адвокаты, на продукты в кредит рассчитывать не приходится. Если мы останемся здесь, то будем нуждаться в пище и электричестве. Похоже, нам придется прибегнуть к собственным ресурсам.

— Если мы останемся, и если Хьюго не станет возражать, — с горечью произнесла Корнелия. — Теперь это его дом.

— По крайней мере, он знает, что унаследовал, — сказал Кит.

— Хьюго унаследовал дважды заложенную недвижимость, которую никто бы не принял даже в подарок. У вас нет возражений, Хьюго?

Слуга выглядел испуганным.

— Возражений, мистер Квин? — нервно переспросил он. — Против чего?

— Не тратьте времени на разговоры со слабоумным, — сказал Вон. — Как бы то ни было, ничто никому не принадлежит, пока завещание не будет утверждено и все претензии на долю состояния не будут улажены, что, как я уже говорил вам, займет по крайней мере полгода, а может, и целый год. Если вы хотите тратить деньги на содержание этой развалюхи, дело ваше, но мой вам совет — ехать домой и ждать, что решат суд по делам о наследстве и Аллах.

— Совет был бы хорош, — промолвил инспектор, — если бы не две маленькие детали.

— Какая первая, папаша?

— Брасс был убит, и Флек не позволит нам уехать.

Шеф Флек шевельнулся и осторожно кивнул.

— А вторая?

— Я не верю, что Брасс ничего не сказал о местонахождении предполагаемых шести миллионов.

— Согласен, — поддержал его доктор Торнтон. — Он слишком забавлялся, мистифицируя нас, чтобы не оставить никакого ключа — хотя бы в виде намека.

— Вы что-то утаиваете от нас, Вон? — Голос Алистера звучал еще глуше, чем прежде.

Внезапно Вон вздрогнул и сморщился, словно от сильной боли — по мнению инспектора, притворной.

— Эта дырка в спине чертовски болит! — пожаловался он. — Вы, часом, не дантист, док?

— Вам повезло, что вы в состоянии ходить, — проворчал Торнтон. — И не пытайтесь сменить тему. Что вам сказал старик?

— Ничего, как я уже говорил вам. Ничего существенного.

— Значит, что-то он сказал! — впервые воскликнула Элизабет Алистер. — Что именно?

Вон пожал плечами и снова поморщился.

— Что деньги где-то в доме.

— В этом доме? — уточнила Линн.

— Да.

— Но где? — осведомилась Корнелия Оупеншо.

— Я спросил, но он не ответил. — Вон поднялся. — Доктор, моя спина меня терзает. Как насчет обезболивающего? Я не наркоман — даже травку не курю.

— Черт бы побрал Гиппократа, — пробормотал Торнтон. — Хьюго, помогите мне отвести этого громилу наверх.

— Мы ждали вас, доктор, — сказал инспектор, когда Торнтон вернулся. — Мы решили, что необходимо предпринять какие-то действия. Конечно, шеф Флек имеет право нам запретить. Он сказал, что сначала послушает. Верно, шеф?

В глазах Флека мелькнуло подозрение.

— Да, — сказал он. — Зависит от того, какие действия.

— Я знаю, что бы сделала я, — злобно сказала Корнелия. — Вам, мужчинам, следовало бы отвести этого… этого субъекта в погреб и всыпать ему по первое число. Он знает больше, чем говорит. Выбейте это из него!

— Какие действия? — повторил Флек.

— Одну меру нужно принять сразу же, — сказал Ричард. — По словам Вона, Брасс заявил, что шесть миллионов — в каком бы виде они ни были — находятся в этом доме. Мы должны обыскать дом. — Раздались восторженные крики, и он поднял руку. — Эта работа не для любителей. Шеф, у меня есть пятеро старых друзей — отставных полицейских, как и я, — которые помогали мне в этом деле. С вашего разрешения я бы хотел организовать поисковую группу из себя, вас, ваших людей и моих пятерых друзей. Они профессионалы и не хотят ничего, кроме работы. Что скажете?

Шеф задумчиво посмотрел на него.

— А если из-за этого возникнут какие-нибудь неприятности с Воном, — добавил инспектор льстивым тоном, вызвавшим у Джесси желание ущипнуть его побольнее, — то вы сможете с ним справиться.

— О'кей, — сказал наконец Флек.

Никакое сооружение, тем более столь замысловатое, еще не обыскивали так тщательно. Они обследовали все помещения и ниши, все углы и щели, всю мебель, все предметы искусства и домашнего обихода, вспороли все матрасы и одеяла, подняли все ковры, простучали полы, потолки, латунные панели и стены дюйм за дюймом, перевернули вверх дном захламленный подвал, включая печь, заглядывали в туалетные бачки и дымоходы, поднимались на стремянки к люстрам, отвинчивали газовые горелки, сняли резиновую прокладку с дверцы холодильника, изучили во всех подробностях чердаки и их истлевшее содержимое. Найдя два сейфа и не обнаружив никаких указаний на их комбинации, они вскрыли их, как банки с крекером, — в одном из них оказалось сто восемьдесят семь долларов мелкими купюрами и шестьдесят пять центов («Господи! — воскликнул Девитт Алистер. — Неужели это все, что осталось от денег, на которые он содержал дом?») среди других, еще менее ценных предметов. Они обмерили все комнаты и коридоры до последнего кубического дюйма в поисках арифметических несоответствий, не найдя ни одного.

Не то чтобы их поиски были совсем бесплодными. Среди более экзотических находок было несколько потрепанных долговых расписок, маленькая коробочка жемчужин неправильной формы с безнадежными изъянами, оловянная суповая миска с вмятинами и выгравированной на ней надписью «Любимому малышу, 1827», контрабандные британские издания XIX века «Моей тайной жизни» и рисунки обнаженной натуры Обри Бердсли, большинство из которых выглядело так, словно они пережили наводнение во Флоренции, а также три американские двухцентовые монеты в негодном состоянии и камень в форме пончика, который, по словам Джонни Криппса, служил денежной единицей на острове Яп. В сейфе с деньгами (в другом были только просроченные расписки и коробка с некондиционным жемчугом) они обнаружили несколько буклетов с кодированным текстом, которые вызвали всеобщее возбуждение и умерли страшной смертью, когда инспектор расшифровал их и заявил, что это записи масонских ритуалов. Они также обнаружили покрытый плесенью бархатный турнюр фиолетового цвета, каперское свидетельство, хромолитографию письма Авраама Линкольна миссис Биксби, десять тысяч конфедератских долларов и бутылку самогонного джина с утонувшими в нем муравьями. Едва ли не самой ценной находкой были сотни старых форм для отливки медных изделий. Этим перечень исчерпывался.

— Ну, — сказал инспектор, — мы сделали все возможное. Спасибо, ребята, — обратился он к Джиффину, Полански, Криппсу, Анджело и Мерфи. — Не удивляйтесь, если услышите обо мне снова. — Пятеро стариков пожали руки всем — даже шефу Флеку, который постоянно путался у них под ногами, — и удалились с довольным видом.

— Что дальше? — спросила Джесси. После смерти Хендрика Брасса она перестала досаждать Ричарду просьбами об отъезде. Вместо этого она ходила за ним по пятам во время обыска, словно была настоящей наследницей.

— Дом надо разобрать целиком, — сказал Девитт Алистер. Теперь он полностью обнажил свою душонку голодного хищника, готового кусать всех подряд.

— Вы имеете в виду — буквально, Алистер? — спросил Торнтон.

— Старик говорил Вону, что деньги или что бы то ни было находится в доме. Думаю, они замурованы в одной из стен.

— Возможно, по этой причине простукивание ничего не дало, — медленно произнес Кит. — Не исключено, что Алистер прав.

Инспектор нахмурился:

— Я надеялся, что с таким вариантом нам не придется столкнуться. Но больше ничего придумать не в состоянии. А вы?

Однако существовали препятствия юридического характера. Здание было завещано Хьюго. К тому же недвижимость была дважды заложена — первая закладная хранилась в Филлипскиллской сберегательной и кредитной ассоциации, а вторая — в Тэрритаунской трастовой компании Гудзонской долины. По закону, как указал Вон, приоритет оставался за залогодержателями.

Президент Филлипскиллского банка, мужчина с веселыми глазами, по фамилии Джейкобус, и вице-президент Тэрритаунского банка, мужчина с грустными глазами, по фамилии Клэффи, были приглашены для беседы. Их общее мнение сводилось к тому, что здание не имеет никакой рыночной ценности. Никто в здравом уме не станет покупать расползшиеся руины (к тому же наполовину изъеденные термитами, как указал инспектор в стратегически правильный момент) с целью проживания. Различные зональные правила препятствовали продаже дома учреждениям. По словам Джейкобуса, недвижимость представляла собой имущество, которое некуда девать.

— Когда мы согласились на заем, — сказал президент Филлипскиллского банка, — дом еще хоть что-то стоил и, конечно, при нем была земля. Сам дом едва ли покроет стоимость его сноса, которого со временем все равно не избежать, поскольку цена на земельные участки сильно возросла.

Мистер Клэффи из Тэрритаунского банка нахмурился при столь «небанкирском», по его мнению, признании со стороны Джейкобуса.

— Вопрос в том, покроет ли стоимость земли задолженность.

— Будем говорить откровенно, джентльмены, — сказал Ричард. — Вы не только не возражаете против сноса дома, но фактически приветствовали бы его, не так ли? Потому что позднее вам придется делать это самим, а мы, взяв это на себя, сэкономим вам деньги. К тому же цена на здешние земли, особенно на берегах реки, за последнее время резко подскочила. Даже если теперешняя стоимость участка не покроет задолженность, в чем я не уверен, он станет золотым дном с ростом спроса на жилье, развитием супермагистралей и облегчением доступа в Нью-Йорк для пассажиров пригородных поездов. Мне кажется, вам следует не только согласиться на снос дома, но и выплатить за него компенсацию мистеру Зарбусу, так как стоимость сноса со временем наверняка возрастет также. Что скажете?

— Согласие мистера Зарбуса, безусловно, потребуется, — осторожно отозвался Клэффи. — И думаю, мы сможем найти способ заплатить ему небольшую сумму, а, Джейкобус?

Джейкобус кивнул столь же осторожно.

— Вас это устроит, мистер Зарбус?

Хьюго тупо уставился на них — он присутствовал только телесно.

— Я буду действовать от имени этого идиота, — заявил Вон. Банкиры казались шокированными. В конце концов они закрылись в комнате с Воном и Хьюго, а когда уходили, инспектор понял по их мрачным лицам, что Вон заключил сделку не столько выгодную для Хьюго, сколько невыгодную для Клэффи и Джейкобуса. К банкирской профессии Вон, по-видимому, относился с еще большим презрением, чем к медицинской, о чем он недвусмысленно уже дал всем понять.

Следующей проблемой на повестке дня был снос.

— Незачем разрушать дом до основания, — сказал инспектор. — Наша цель — найти тайник. Все внутренние стены придется ободрать до гвоздей, а все полы вскрыть, но таким образом, чтобы их можно было восстановить для нашего проживания вплоть до отъезда. Старые кирпичи в каминах можно вытащить, не разрушая дымоходы, и так далее. Это оставит от дома только каркас, но он будет пригоден для хотя бы временного жилья — например, мы можем повесить одеяла между спальнями. Есть возражения?

— Лишь бы они ничего не упустили, — сказал Алистер.

— Мы об этом позаботимся.

К нескольким фирмам обратились за предварительными расценками, и самая низкая из них оказалась у компании в Уайт-Плейнсе, представленной солидным джентльменом по фамилии Трафуцци.

— Мы должны учитывать время и объем работ, — сказал им мистер Трафуцци. — Судя по тому, что вам нужно, это не обычный снос. Вам придется выложить три тысячи долларов — может быть, в итоге сумма окажется меньшей, но отправить почтой вам придется именно столько.

Он удалился, оставив наследников обсуждать услышанное.

— У кого-нибудь имеются три штуки? — осведомился Вон, проявляя необычайную готовность к сотрудничеству. — Что скажете, миллионеры?

Молчание служило красноречивым ответом.

— Не могли бы мы взять заем в банке? — спросил наконец Кит.

— Под чье поручительство? Алистера? — ухмыльнулся Вон.

Алистер убил его взглядом, а миссис Алистер тем же способом расчленила его труп.

Решили, что заем в банке отпадает. Алистеры, Линн и Кит заявили, что у них нет кредита. Корнелия Оупеншо сказала, что кредит у нее имеется, но она и пальцем не пошевелит — ответственность должна быть разделена поровну, как и будущее наследство. Справедливость этого утверждения была настолько очевидной, что Джесси и доктор Торнтон почувствовали себя избавленными от необходимости отвечать.

Однако Вон был не из тех, кто упускает шанс кому-нибудь напакостить.

— Почему это у вас рот на замке, док? У таких пиявок достаточно денег, которые они воруют у Дяди Сэма, не говоря уже о тех, которые они высасывают из своих жертв.

Доктор Торнтон засмеялся коротко и невесело, но, поскольку это произошло единственный раз за несколько недель, его смех всех удивил.

— Сколько я взял с вас, Вон? — И он снова закрыл рот.

Альберт Швейцер из Саут-Корнуолла уже некоторое время беспокоил Ричарда. Он выглядел встревоженным, словно боролся с какой-то неприятной проблемой. Инспектора удивляло, что Торнтон так долго остается вдали от своей практики. Несколько раз он ездил в гостиницу звонить коллегам, но каждый раз возвращался со все более несчастным видом. Это был еще один фрагмент картинки-загадки.

— У нас ведь есть половинки тысячедолларовых купюр, — внезапно сказала Линн.

Вон, относившийся к девушке с некоторым уважением после полученного нокаута, подмигнул ей.

— Половинки купюр все равно что ничего, куколка. Для казначейства Соединенных Штатов они не подходят. Следующее предложение?

— Одну минуту, — пробормотал инспектор. — Возможно, в словах мисс О'Нил кое-что есть. Я совсем забыл о купюрах.

— Но я же говорил вам, папаша…

— А я говорил вам, чтобы вы перестали так меня называть, — повысил голос инспектор. — Мне бы хотелось взглянуть на все шесть половинок.

— Зачем? — тут же спросила Зверь из Бельзена.

— Назовите это догадкой, миссис Алистер.

Как и следовало ожидать, наследники смогли тут же извлечь своих разрезанных надвое Гроуверов Кливлендов из различных предметов одежды. Инспектор посмотрел на Джесси, и она протянула ему свою половинку с таким видом, словно была рада от нее избавиться. Ее супруг придвинул стол, и они разместились вокруг него — каждый сжимал в руке свой кусок банкнота.

— Я возьму их у вас, чтобы произвести опыт. Не возражаете положить их на стол?

Вон стоял рядом, вытянув шею.

— У старого сыщика свои трюки, приятель, — сказал он Алистеру. — Ставлю десять против пяти, что он спрячет в рукав одну половинку.

«Старый сыщик» и впрямь занимался чем-то вроде игры в наперстки, передвигая половинки купюр с места на место, но всегда соединяя две друг с другом. Постепенно воцарилось напряженное молчание. Инспектору удалось разместить половинки таким образом, чтобы неровные края одной из них соответствовали краям другой, образуя три полные купюры.

— Эта мысль пришла мне в голову, когда во время обыска мы не обнаружили шесть половинок, которые Брасс якобы хранил для вас, — сказал инспектор, — но в суматохе я забыл о ней. У нас никогда не было половинок шести разных купюр. Старый прохвост разрезал три банкнота и отправил шестерым людям половинку каждого, как будто они были фрагментами шести разных купюр. В итоге это стоило ему не шести штук, а всего трех. Ловко!

— Это бесчестно! — завопила Корнелия.

— Он и был бесчестным стариком, помимо еще худших пороков. — И Торнтон добавил с неожиданной свирепостью: — Без него мир станет лучше.

— Как бы то ни было, у нас есть три тысячи долларов, — сказала Линн, — и это та сумма, которую требует мистер Трафуцци. По-моему, это сверхъестественно. Как будто мистер Брасс все это предвидел.

— Меня бы это не удивило, — проворчал Кит. — Но вопрос в том, внесем мы их в общий котел или нет. Я — за.

Алистер посмотрел на жену, и она кивнула.

— Я тоже, — сказал он.

Линн проголосовала за, Корнелия со страдальческим видом также. Доктор Торнтон устало махнул рукой в знак согласия. Джесси, разумеется, пришлось играть свою роль.

Поэтому мистера Трафуцци пригласили снова.

Но обнаружилось еще препятствие. Во время сноса им предстояло оставаться без крыши над головой. Никто не испытывал особого желания спать на земле, завернувшись в распотрошенные одеяла. Выход нашел Ричард. По словам Вона, Брасс указал только на сам дом, как на тайник для своего сокровища. Это исключало каретный сарай, содержащий пять комнатушек на верхнем этаже, которыми, судя по количеству паутины, дохлых насекомых и слоев пыли, не пользовались уже несколько поколений Брассов. Инспектор предложил убрать комнаты, взять напрокат несколько раскладушек и перебраться туда, покуда команда мистера Трафуцци будет трудиться в главном здании. Линн и Корнелия, Кит и доктор Торнтон, Вон и Хьюго могли делить друг с другом любую из трех комнат, а в двух остальных разместились бы Алистеры и Квины. Женщинам придется готовить еду снаружи, но только до возвращения в каркас основного здания. Кухонные принадлежности и оборудование останется годным для применения.

Голосование прошло быстро, и решение приняли единогласно, после чего все взялись за работу, даже Алистеры. Вон присматривал за вещами, регулярно прикладываясь к фляге; Хьюго околачивался с ошеломленным видом, бесполезный, как ребенок, пока Джесси, исключительно из жалости, не попросила его помочь. После этого он таскался за ней, как на буксире.

Вечером произошла неприятность в старой столовой. Инспектор ожидал этого, поскольку нервы у всех были на пределе. Вон повествовал о своей выходящей за профессиональные рамки деятельности с женами, чьи мужья нанимали его для слежки за ними, покуда Корнелия Оупеншо не потеряла терпение.

— Неужели вам обязательно разговаривать с набитым ртом, мистер Вон? — осведомилась она. — Вы просто отвратительны!

На это Вон ответил, положив в рот очередную порцию пищи:

— Вам не дает покоя не то, что попадает в мой рот, а то, что оттуда выходит, верно, Корни? Держу пари, вы ложитесь в кровать с книгой Генри Миллера.[38] Никогда не встречал старую деву, которая могла бы хоть на минуту отвлечься от своих яичников.

Это привело к сцене, после которой Джесси увела наверх бьющуюся в истерике мисс Оупеншо, а Линн высказала Вону все, что она о нем думает. После обеда Кит предложил Вону выйти, дабы он мог снова поучить его, как следует обращаться с приличными женщинами.

— Не задирайте нос из-за случайного удара, приятель, — со скверной усмешкой отозвался Вон. — Если бы не дырка у меня в спине…

Алистеры затеяли перепалку из-за кучки зубочисток, обвиняя друг друга в шулерстве.

Таким образом, для всех явилось облегчением, когда на следующее утро прибыли мистер Трафуцци и его бригада, которая с радостными криками приступила к разрушению внутренностей Дома Брасса под присмотром нескольких пар глаз, в том числе шефа Флека, начавшего приходить в отчаяние. По мнению Ричарда, шеф филлипскиллской полиции ничего не делал для раскрытия убийства Хендрика Брасса, а только торчал на месте происшествия, словно ожидая, что Провидение поднесет ему на блюдечке признание преступника. «Братец, — мысленно предупреждал Флека инспектор, — с такой компанией и в такой ситуации тебе придется ждать долго».

Во второй половине дня, по вызову инспектора, нерегулярная команда с Западной Восемьдесят седьмой улицы вышла на работу, вооружившись электрической дрелью, металлоискателем, кирками, лопатами и прочим оборудованием, которое он поручил им взять напрокат в городе. Когда люди Трафуцци работали внутри, «нерегулярники» выкорчевывали кирпичи подъездной аллеи вокруг дома, чтобы обследовать фундамент. Потом они проникли в погреб, вскрыли цементный пол и раскопали его на несколько футов, используя металлоискатель. Ночью все пятеро спали в своих автомобилях, а рано утром вновь принялись за дело. Уэс Полански начал проявлять признаки усталости, Пит Анджело творил чудеса, остальные трудились в гневе на собственную немощь.

Как бы то ни было, они выполнили свою работу, и наградой за труды им послужила находка пяти наконечников индейских стрел, сломанной трубки мира, таблички с автомобильным номером 1915 года, изъеденного ржавчиной котла для китового жира, скелета маленькой собаки, парового котла с древнего парохода, металлического ящика самодельных гвоздей, расплавленных до состояния бесформенной массы, и целой коллекции неподдающихся идентификации предметов, за которую художник или скульптор, творящий в стиле поп-арт, не дал бы и пяти центов.

Мистер Трафуцци и его люди не нашли ничего, кроме песка, штукатурки и нескольких крысиных нор, в одной из которых лежал потемневший от времени клочок бумаги, оказавшийся обрывком страницы издаваемого Гоуди[39] женского журнала за ноябрь 1844 года.

Вечером у огня, разведенного на кирпичах подъездной аллеи, слышались только звуки, издаваемые низшими созданиями природы. Ее благороднейшие творения хранили молчание.

— Все это — сплошное мошенничество! — наконец вскрикнула Линн. — Старик морочил нам голову. Здесь нет ни шести миллионов, ни шести сотен.

— Я этому не верю, — захныкала Корнелия.

— Как ни странно, я тоже, — сказал Кит. — Возможно, потому, что мне не хочется этому верить.

— Они должны быть здесь! — процедил сквозь зубы Девитт Алистер.

— Надеюсь… — начал доктор Торнтон и тут же умолк.

Миссис Алистер смотрела на огонь так, словно собиралась погасить его голыми руками.

Заметив беспокойный взгляд жены, Ричард Квин пробормотал:

— Я тоже чувствую, что они здесь. Но где же, черт возьми?

Компания перебралась назад, в то, что осталось от дома. До истечения назначенного Хендриком Брассом месячного срока было всего два дня.

Глава 8 И СНОВА — ПОЧЕМУ?

Они ждали, сами не зная чего. Конечно, приближался аукцион, но что можно было от него ожидать? Сейчас было известно почти о семи с половиной тысячах долларов задолженности, но со временем и после публикации требуемых законом объявлений она, несомненно, возрастет. Тем не менее, это место притягивало их как магнит. Возникла общая тенденция забыть об убийстве — оно казалось не имеющим к ним отношения. Только угрюмая тень шефа Флека время от времени напоминала о нем.

Однако Линн и Кита притягивал друг к другу куда более древний магнит, чем Хендрик Брасс и его исчезнувшие миллионы. И это привело к новым осложнениям.

Поведение доктора Торнтона становилось все более загадочным. Он пристрастился к долгим одиноким прогулкам, заложив руки за спину, склонив голову и сдвинув брови, как философ, размышляющий о тайнах мироздания, или заключенный в тюремной камере. В первой роли он не раскрыл ни одной тайны, а во второй — не смог придумать план бегства, но в обеих ему явно не везло. Была ли причина в неспособности разгадать секрет тайника Брасса — ведь богатство позволило бы ему осуществить свои швейцерианские желания и оказать помощь многим людям? Инспектор так не думал. Возможно, это являлось одной из причин, но отнюдь не главной. Нет, дело было в другом.

Все выяснилось вечером накануне аукциона. Ричард и Джесси, отправившись на прогулку, обнаружили доктора Торнтона сидящим на камне в лесу, как всегда в одиночестве, подпирая подбородок кулаком. Он пренебрегал уходом за собой еще сильнее, чем обычно, — шея поросла рыжеватыми с сединой волосами, как подлеском в джунглях, рыжие усы свисали на губы, щеки нуждались в бритве, а костюм, и без того поношенный, выглядел совсем убого. К тому же пластырь на дужке очков отклеился, едва удерживая сломанные края, но доктор даже не удосужился приклеить новый.

— Привет, — поздоровался Ричард, собираясь пройти мимо, но Джесси сказала:

— Почему бы вам не присоединиться к нам, доктор? Сегодня такая прекрасная ночь для прогулок — луна и все прочее. Конечно, если вы не хотите побыть один…

— Господи, конечно нет, — отозвался Торнтон и зашагал рядом с ними, но молча.

Джесси даже не могла заставить его предаться любимым воспоминаниям о приключениях в Папуа, где он одним из первых стал изучать фрамбезию.[40] Поэтому вскоре Квины прекратили свои попытки, и все трое направились к Гудзону в полном молчании.

Неожиданно они наткнулись на Линн и Кита. Молодая пара лежала на руинах причала, страстно обнимаясь при свете луны. По их прерывистому дыханию и дикой пляске рук было очевидно, к чему ведет па-де-де. Ричард и Джесси смущенно попятились, ожидая, что доктор Торнтон последует за ними. Но к их изумлению, врач издал сдавленное «нет!» и рванулся вперед с криком:

— Остановитесь! Умоляю вас!

Джесси была готова провалиться сквозь землю. Линн и Кит вскочили, дико озираясь. Линн приглаживала юбку, а Кит пытался стряхнуть пыль с одежды — даже в лунном сиянии было видно, что оба густо покраснели.

— Мы… вы… — пролепетал Кит.

— Мы… э-э… любовались… — с трудом вымолвила Линн.

— Покорнейше прошу меня простить. — Доктор Торнтон задыхался, как астматик. — Но вы не знаете — не можете знать… Ничто в мире, кроме этого, не могло бы меня заставить… — Сделав паузу, он добавил с усилием: — Я зашел слишком далеко, чтобы отступать. Вы простите меня, когда выслушаете. Нам лучше вернуться к дому. Можете мне не верить, но это касается всех.

Впоследствии Джесси не могла припомнить, как они возвращались к выпотрошенному трупу Дома Брасса. В ее памяти сохранился только топот пяти пар ног, две из которых удалились вперед — сначала Линн, а Кит следом за ней. Потом Джесси оказалась в развалинах гостиной. Ричард, стоя позади, сжимал ей плечо, Линн по-прежнему разглаживала юбку, а Кит чистил одежду, делая это абсолютно бессознательно. Оба побледнели от гнева.

— Что за суматоха? — осведомился Вон, опуская флягу. — Хиппи вздумали позабавиться?

— Заткните ваш грязный рот, — сказал ему Торнтон, и Вон, как ни странно, повиновался. Врач из Саут-Корнуолла решительно повернулся к молодой паре — он проложил курс и не собирался убирать паруса. — Мисс О'Нил… Линн, если вы позволите называть вас так… и вы, Кит, конечно, не понимаете, почему я намерен говорить публично о ваших самых интимных чувствах. Но уверяю вас, вы простите меня, прежде чем я закончу. Мне было нелегко наблюдать, как развиваются ваши отношения. Я не хотел вмешиваться, надеясь, что до этого не дойдет…

— Каким образом это вас касается, доктор? — сердито осведомился Кит. — Или кого-либо еще? Линн и я не делали секрета из того, что мы увлечены друг другом. Можно подумать, мы совершили преступление…

— Едва не совершили.

— В каком году вы родились, доктор?

— Нет-нет, вы не понимаете…

— Я до сих пор не могу поверить, что такой достойный человек, как вы, доктор, способен так поступить, — сдержанно произнесла Линн, но Джесси видела, что ее руки дрожат. — Полагаю, вы имеете в виду существование миссис Кит Палмер и маленького Палмера по имени Сэм. Но я об этом знаю. Кит рассказал мне.

— Не понимаю, о чем вы говорите, Линн, — сказал доктор Торнтон. — Если у Кита есть жена и ребенок, то для меня это новость.

— Это не ваше дело! — буркнул Кит.

— Пожалуйста, Кит, позвольте мне продолжать. Тот факт, что вы женаты и, вероятно, собираетесь развестись, чтобы жениться на Линн, если таковы ваши намерения…

— Да, доктор, именно таковы, — резко прервала Линн. — Не так ли, Кит?

— Ну… да, — отозвался Кит. — Конечно. Каковы же еще?

— …ничего не меняет из того, что я должен сказать. Даже делает это более необходимым. Могу я продолжать?

Квины увидели, как молодая пара обменялась взглядами. Теперь их обуревало недоумение, а не гнев.

— Ладно, доктор. — Кит, казалось, взял себя в руки. Линн заметила это, и по ее лицу пробежало облачко. — Выкладывайте.

Торнтон начал ходить взад-вперед, приводя в порядок мысли. Алистеры выглядели встревоженными, Вон — насторожившимся, Корнелия Оупеншо — высокомерной и одновременно заинтересованной, словно она наткнулась на порнографический роман и собиралась дочитать его, прежде чем пожаловаться полиции.

— Я едва знаю, с чего начать, — заговорил Торнтон. — Прибыв сюда, мы все оказались замешанными в целых три тайны. Первая: почему Брасс сделал шестерых незнакомых ему людей своими наследниками? Вторая: существует ли состояние в шесть миллионов долларов? И если да, то в какой форме и где? И третья: кто из нас убил его из-за этого состояния?

Инспектор кивнул. Торнтон был абсолютно прав — проблемы заключались именно в этом. Вполне естественно, что врач так четко их видел и так лаконично сформулировал. Он обладал солидным опытом в области наблюдения и анализа фактов.

— Я не детектив и не могу ответить на второй и третий вопросы. Но к сожалению, могу пролить свет на первый.

Хьюго развел огонь — весенние вечера у реки были холодными, — и отблески пламени, как обычно, играли на латуни, освещая неопрятную фигуру Торнтона, словно увеличивая ее в размерах и придавая ей угрожающий облик.

— Какое-то время я пытался решить, сообщать ли вам то, что я знаю — знал с того вечера, когда Брасс сказал, что при крещении ему дали имя Саймон, а не Хендрик. Но сейчас, — он посмотрел на Линн и Кита и в отчаянии отвел взгляд, — у меня не осталось выбора. Я просто не могу позволить вам продолжать ваш роман. Моя мать перед смертью рассказала мне то, что полжизни тяготило ее совесть, и что она скрывала ото всех, включая моего отца… человека, который меня вырастил и которого я считал отцом. Оказалось, что это не так. Мать назвала мне имя моего настоящего отца.

Доктор сделал очередную паузу. Все молча смотрели на него.

— И кто же это был, доктор? — спросил инспектор, как будто уже не догадался.

— Саймон Брасс — человек, которого вы знали как Хендрика Саймона Брасса. — Доктор быстро продолжал, словно стараясь поскорее добраться к месту назначения, сулящему отдых. — Вы понимаете, что это означает — объяснение, почему Хендрик Саймон Брасс собрал шесть человек, которых ни разу не видел, и завещал им свое состояние в равных долях. Вы пятеро, как и я, — незаконные дети Саймона Брасса. Должен с сожалением добавить, что это относится и к вам, Линн, и к вам, Кит. Вы близкие родственники — слишком близкие. Вы единокровные брат и сестра.

Его грубые руки рабочего, поднятые словно в экзорцизме,[41] устало опустились, и он сел на стул, где обычно устраивался шеф Флек, стараясь не бросаться в глаза.

Урок патологии был окончен, а природа болезни — выяснена.

Казалось, Линн О'Нил не вполне это понимала. Джесси читала по лицу девушки, как будто это была больничная карта. Сначала она побелела от шока и недоумения. Потом ее глаза остекленели, как у покойников, чьи лица Джесси прикрывала простыней. Наконец пришли понимание, ужас и стыд, подобные природному катаклизму.

Издав самый нечеловеческий вопль, какой когда-либо приходилось слышать Джесси, Линн выбежала из комнаты, едва не сбив с ног доктора Торнтона.

Кит, как встревоженный домашний пес, помчался за ней.

И к удивлению Джесси, Ричард побежал за Китом.

«Все-таки люди — свиньи, — думала Джесси. — Даже я».

Слыша визгливые протесты Корнелии Оупеншо против одной лишь мысли о том, что ее почтенный отец мог быть рогоносцем, отказы Девитта Алистера, сопровождаемые плевками в огонь поверх головы доктора Торнтона, признать любую возможность, что его мать могла нарушить приличия (того самого Алистера, которому, как Джесси могла поклясться, сыновняя преданность была присуща в той же степени, что и дандженесскому крабу[42]), Джесси сидела с закрытыми глазами, разрываясь между состраданием к Линн и благодарностью Богу за то, что она не являлась Джесси Шервуд, сотворенной судьбой и Хендриком Брассом. Джесси хорошо помнила своих родителей. Ее мать обладала чисто викторианской убежденностью в том, что жены принадлежат только своим мужьям, а ее отец, если бы когда-нибудь бросил похотливый взгляд на другую женщину, пал бы на колени перед баптистским Богом, которому молился ежедневно, и поднялся очистившимся от греха.

Протесты перешли в невнятное бормотание, когда Ричард Квин неожиданно вернулся, ведя за собой, как овец на веревке, Линн О'Нил и Кита Палмера, которые казались — о, радость! — как овцы, безмятежными. Линн снова ожила, хотя казалась ошеломленной. А Кит выглядел как приговоренный к смерти преступник, которому отсрочили казнь. Пара молча остановилась, держась за руки.

Инспектор прошел в центр гостиной и резко окликнул:

— Доктор Торнтон!

— Сэр? — Врач поднял голову.

— То, что у младшего брата, Саймона, могла быть связь с каждой женщиной, с которой путался его старший брат, — я имею в виду женщин, упоминаемых в связи с этим делом, — было бы слишком большим совпадением. Я ни на секунду этому не верю.

— Это я ему и говорил! — воскликнул Алистер.

— Возьмем, к примеру, ваших родителей, Алистер. Уэс Полански, который, по моей просьбе, наводил справки о вашей семье и выяснил, что первоначальный Хендрик — Хендрик Биллем — был приперт к стене вашим отцом из-за карточного долга, впоследствии узнал, что младший брат, Саймон — наш Хендрик, — состоял в том же лаун-теннисном клубе, что и ваша мать, и приблизительно в то же время. Но нет никаких доказательств, что они знали друг друга. А если знали, то, по всей вероятности, всего лишь кивали друг другу при встрече.

— Иногда одного кивка мужчины бывает достаточно, — сказал Торнтон и закусил губу, стараясь не смотреть на двоих молодых людей, чьи жизни он едва не испортил.

— Согласен, доктор. Но, слава богу, у меня имеется неопровержимое доказательство по крайней мере в одном случае. Джонни Криппс навел справки о Саймоне и установил, что в тот период, когда Хендрик Биллем вел бурную жизнь на Западе и ввязался в конфликт с шерифом О'Нилом, выбравшись из него невредимым благодаря чисто формальной зацепке, Саймон находился здесь, на Востоке. Есть все основания полагать, что он никогда в жизни не был в Вайоминге. Мисс О'Нил, о чем я вас спросил, когда побежал за вами?

— Жила ли моя мать где-нибудь, кроме Вайоминга, — отозвалась Линн.

— И что вы ответили?

— Что она родилась, провела всю жизнь и умерла там.

— Это опровергает вашу теорию, доктор, что вы все — незаконные дети Брасса. В вашем случае мы можем принять это за истину, поскольку ваша мать поведала вам об этом на смертном одре. Но я не вижу оснований верить в это по отношению к остальным.

— Тогда я снова спрашиваю вас, — не отступал доктор Торнтон. — Если мы не ублюдки Брасса, почему он собрал нас здесь? Почему сделал своими наследниками?

— Потому что он думал, что является отцом всех шестерых. На мой взгляд, доктор, старик был слабоумным. Вы видели его поведение — его можно назвать пограничным. Кое-что он сознавал ясно, а кое-что воображал. И мне незачем напоминать вам о сексуальных иллюзиях при старческом маразме. В голове у него теснились путаные воспоминания о похождениях старшего брата, которые он попросту применял к себе, преображая их. Как установили мои люди, то, что Хендрик Саймон говорил о старшем брате, имело очень маленькое отношение к действительности. Конечно, я не психолог, но держу пари, что Саймон начал отождествлять себя с братом, когда последовал семейной традиции и принял имя Хендрик после смерти настоящего Хендрика.

— Возможно, — согласился Торнтон, хотя он не казался убежденным. — Во всяком случае, инспектор, вы твердо установили, что из нас шестерых Линн в смысле своего происхождения вне подозрений.

— И я тоже, — заявил Алистер.

— Вы — нет, Алистер. Ваш случай кажется мне сомнительным. Как бы то ни было, Линн, я очень рад тому, что выяснил друг инспектора. Это устраняет все препятствия между вами и Китом.

— О да, — отозвалась Линн.

— О да? — прошипела Корнелия. — А как же его жена и ребенок? По-вашему, это не препятствие? В жизни не слышала, чтобы люди вели себя так бесстыдно! Можете не сомневаться, мистер Палмер, что я сообщу вашей жене о происходящем здесь!

Мистер Палмер ничего не сказал.

— Я на вашей стороне, беби. — Вон встал, потянулся и скорчил гримасу. — Как насчет жратвы, цыплята? Хьюго вернулся в кухню? Я голоден как волк.

— Похоже, вы здесь не единственный волк, мистер Вон, — фыркнула Корнелия.

К счастью, в этот момент появился Хьюго. Из какого-то древнего сундука и по какой-то непонятной причине он извлек облачение дворецкого, позеленевшее от старости.

— Обед подан, — объявил наследник Дома Брасса molto vibrato.[43]

Обед действительно был подан, но убогий и практически несъедобный, несмотря на огонь в камине столовой и толстые свечи, горящие на столе в массивных латунных подсвечниках. Ни у кого не было аппетита, кроме Вона, который ел с поистине волчьей жадностью. После кофе (десерт, к негодованию Вона, отсутствовал) все удалились в перегороженные одеялами остовы спален. Все было покрыто штукатуркой. В заменяющих стены одеялах зияли дырки, поэтому Джесси раздевалась в темноте. Ее супруг ходил взад-вперед, натыкаясь на вещи.

— О, Ричард! — прошептала Джесси (шепот также стал необходимостью после разрушения стен). — Я так горжусь тобой.

— Чем именно?

— Тем, как ты прояснил эту жуткую ситуацию с Линн и Китом. Бедная малышка получила такой страшный удар, а ты сразу все исправил… Я была готова тебя обнять. Фактически я и сейчас готова. — И Джесси осуществила свое намерение после поисков в темноте.

Инспектор был доволен, но, будучи Ричардом Квином, проворчал:

— Есть более важные причины для беспокойства. О'кей, по крайней мере один из них — незаконнорожденный отпрыск Хендрика Саймона, а может, не только он. Но во всяком случае, не все. Однако сам Хендрик Саймон считал своими детьми всех шестерых, поэтому пригласил их сюда и оставил им шесть миллионов долларов, которые мы не можем найти. Но есть и другие «почему»! Не говоря уже о «что» и «где». Как нам ответить на них?

— Куда ты, Ричард?

— Обыскивать каретный сарай. Мне следовало сделать это раньше. Возможно, старый мошенник солгал Вону, говоря, что его состояние спрятано в главном здании.

Инспектор полночи обыскивал каретный сарай сверху донизу, но не нашел ничего.

Глава 9 И СНОВА — ЧТО?

— Привет, ребята, моя фамилия Келлер, — объявил длинноносый мужчина, играя масонскими эмблемами, болтающимися на цепочке поперек солидного живота. Тэрритаунского аукциониста порекомендовал Вону шеф Флек. Сонный вид Келлера был иллюзией, как догадывался инспектор, которому и прежде приходилось иметь дело с аукционистами. — Нам лучше подождать, пока соберутся головы погорячее, чтобы согреть курятник. — Он ухмыльнулся.

Никто не разделял его благодушия. Большинство мелких вещей из Дома Брасса лежало около подъездной аллеи, блестя на солнце. Несмотря на это, сцена и актеры были мрачными. Единственным светлым моментом стало напоминание инспектора, что «некий Хардинг Бойл» не объявился в течение месячного срока, обусловленного завещанием, и это автоматически исключает его из числа наследников состояния Брасса.

— И где же это состояние? — хнычущим голосом осведомилась Корнелия Оупеншо, омрачив и эту минуту.

Охотники за антиквариатом прибыли из других штатов, в основном из Коннектикута, но их было мало, а немногих местных жителей привлекло скорее любопытство, чем желание приобрести одно из домашних сокровищ покойного Хендрика Брасса. Не было ни одного журналиста из Нью-Йорка, а два репортера местных газет работали неполный день, обеспечивая издание несколькими строчками. Зевающий патрульный из полиции штата припарковался на дороге. Невдалеке маячили все полицейские силы Филлипскилла, очевидно следя, чтобы он оставался здесь.

Наследники Брасса, Квины, миссис Алистер, Хьюго и Вон составили одну группу; господа Флюгл и Ченнинг, представляющие кредиторов, и банкиры Джейкобус и Клэффи, представляющие держателей закладных, — другую; сам по себе держался маленький человечек с бегающими глазами, похожий на пристава в зале суда, — судебный курьер, как догадался инспектор, — которого, по-видимому, никто не знал. Он изучал одну из машинописных копий перечня лотов аукциона, которые распределял Келлер.

— Ну, похоже, больше никто не появится, — сказал Келлер. — Пожалуй, можно начинать. — Он быстро поднялся на импровизированный подиум и поднял снабженный ярлыком предмет из гостиной, переданный ему ассистентом. — Лот номер один в вашем списке, ребята, — старая голландская церковная скамья, которую можно использовать как элегантный диванный столик; настоящий антиквариат, датируемый приблизительно 1780 годом, облицованный латунью, которую можно удалить, по всей вероятности обнаружив под ней черную краску с разноцветными узорами. Стартовая цена — пятьдесят долларов…

— Два доллара, — четко произнес женский голос.

— Леди шутит. Кто предложит сорок пять долларов?..

Аукционист умолк. Все обернулись. Большой красный пикап, громко сигналя, ехал по подъездной аллее, разгоняя собравшихся. За рулем сидел крупный краснолицый мужчина. Он выключил мотор, выпрыгнул из машины и бросился на Келлера, словно собираясь разорвать его на кусочки собственными руками.

— Стойте, стойте! — кричал он.

Последовала сумятица, и шеф Флек быстро вмешался, чтобы пресечь ее. После краткого разговора он представил вновь прибывшего Вону как некоего мистера Сидни Картона Слоуна, строительного подрядчика из Филлипскилла.

— Вы должны поговорить с Воном, Сид, — сказал шеф. — Он душеприказчик старого психа.

— В чем дело, приятель? — осведомился Вон.

— А вот в чем, мистер Вон, — отозвался подрядчик. — Я только что вернулся из круиза по Карибскому морю и сразу услышал, что Брасс откинул копыта и что его имущество продают с аукциона! Немедленно прекратите торги и прикажите вернуть все деньги, чтобы моя компания могла получить то, что ей причитается…

— Перестаньте размахивать бумажками у меня перед носом, — сказал Вон. — Что в них говорится?

Оказалось, что несколько лет назад Хендрик Брасс вызвал Слоуна для определения стоимости установки дополнительных стальных балок и подпорок с целью предотвратить возможное обрушение полов и потолков в главном здании. Подрядчик назвал Брассу приблизительную цену в восемь тысяч долларов, старик согласился, и работа была проделана.

— Точная сумма — восемь тысяч триста двадцать семь долларов. Он выдал мне аванс в пятьсот долларов…

— Чеком? — быстро спросил Ричард Квин.

Подрядчик уставился на него:

— А вы кто такой? Нет, наличными. Спросите любого из местных — он всегда платил наличными, — если платил вообще. — Последовало всеобщее кивание, возглавляемое адвокатами Флюглом и Ченнингом. — По окончании работы Брасс выплатил мне две тысячи, потом еще пятьсот долларов, а потом триста двадцать семь. «Таким образом, я остаюсь должен вам ровно пять тысяч, — сказал он. — Мне нравятся круглые числа, а вам?» Конечно, он был чокнутый, но меня это не беспокоило — я согласился и ушел восвояси. Больше старик не уплатил мне ни цента — постоянно жаловался, что работа сделана плохо, полы все еще проседают и тому подобное. Что мне оставалось — тащить его в суд? Как бы выглядело, если бы я затеял тяжбу с одним из Брассов? Я решил дать ему еще время, поскольку он миллионер. Но теперь, когда он умер, я хочу получить свои пять тысяч. Вот подписанный им контракт, а подпись на этом документе означает, что работа выполнена. И не пытайтесь убедить меня, будто у вас есть квитанции, свидетельствующие, что он уплатил больше трех тысяч трехсот двадцати семи долларов, потому что у вас их не может быть, а если они есть, то это подделки…

— Нечего вопить насчет поддельных квитанций, приятель, пока вы их не увидели. Сначала я справлюсь в документах по наследству.

— Я пойду с вами, — упрямо заявил Слоун.

Вон направился в дом, подрядчик следовал за ним по пятам, инспектор — за подрядчиком, а шеф Флек — за инспектором. Двое мужчин вышли на дорогу с сердитым видом, сели в свои машины и уехали.

Письменный стол Брасса все еще стоял в гостиной — тяжелые предметы мебели Келлер приберег для следующего аукциона. Вон открыл ящик, достал толстый портфель и начал рыться в бумагах.

— Вот они, — сказал он. — Смета, контракт и ваши квитанции за деньги, которые, как вы говорите, он вам выплатил. Я думал, он рассчитался с вами полностью, так как прошли уже годы, а в его бумагах жуткий кавардак.

— Тогда я хочу получить мои деньги, — сказал Слоун.

— Это не так просто, приятель.

— Одну минуту, — вмешался инспектор, заглянув через плечо Вона. — Почему в вашей смете значится ремонт каких-то труб? Вы не упоминали о трубах, мистер Слоун.

— Потому что я их не ремонтировал. Обратите внимание, что это отдельная смета. Несколько труб снесло ураганом, и старик хотел узнать стоимость их ремонта. Я назвал ему сумму, и хотя он признал, что это меньше, чем просят другие, но все равно заявил, что я требую слишком много. В конце концов он решил ограничиться дополнительными балками и подпорками. Это должно было меня насторожить, — с горечью добавил подрядчик, — но меня одурачила фамилия Брасс. Ну, мистер Вон, получу я свои пять штук?

— Перед вами целая очередь, — ответил Вон. — Судя по документам, ваши требования справедливы, но здесь целая куча кредиторов, кроме вас.

— Я хочу мои пять тысяч! — завопил мистер Слоун, посинев, как тушеный баклажан.

Вон пожал плечами:

— Наймите себе адвоката. А пока остудитесь парой порций пива или еще чего-нибудь — вы задерживаете аукцион.

Но мистер Слоун ничего не задерживал. Когда они вышли излома, аукционист Келлер рекламировал редкостные качества раннеамериканского ковра ручной работы, за который просил двести долларов в качестве стартовой цены.

— Превосходный образец своего периода, а если вы не можете использовать ковер такого размера, почему бы вам не разрезать его на несколько маленьких, ха-ха? Кажется, я слышал сто пятьдесят?

— Один доллар пятьдесят центов, — откликнулся местный житель.

— Что?

— За сколько продали церковную скамью? — вполголоса спросил инспектор у Джесси.

— За три с половиной доллара. О, Ричард, кажется, за этот хлам не удастся выручить ничего.

— Кто именно сделал покупку?

— Вон тот маленький человечек. — Джесси указала на незнакомца, которого Ричард ошибочно принял за судебного курьера. — За гроши! Просто стыд!

Ковер также отошел к маленькому человечку.

— Продано мистеру Филлу Дж. Гэррету за двадцать три доллара! — Келлер стукнул молотком, возвел очи горе и перешел к следующему лоту.

Инспектор задумчиво разглядывал мистера Филла Дж. Гэррета, потом начал беспокойно расхаживать взад-вперед.

Было продано еще несколько ковров, затем графин и стаканы для молока из некогда обширного сервиза для слуг, несколько китайских фарфоровых вещиц, в основном со сколотыми краями, — все тому же мистеру Гэррету за цены, по словам мистера Келлера, позорные для респектабельного аукциона. Келлер только приступил к очередному лоту — хозяйственным скобяным изделиям, от кухонных резаков и треножников до изъеденных ржавчиной утюгов и сковородок, — как Ричард Квин прекратил свою ходьбу и поднял руку, прервав аукциониста.

— Я еще не закончил описание лота! — рявкнул Келлер, словно инспектор совершил антиобщественный поступок. — Что опять не так?

— Остановите аукцион! — крикнул инспектор.

Он отвел наследников в полуразрушенный дом. Еще два человека уехали, после чего Келлер сел в стоящее на подъездной аллее кресло Хендрика Брасса и стал вытирать шею красным носовым платком. Шеф Флек с грозным видом проследовал в дом за остальными. Вон несколько минут прислушивался к происходящему, потом пожал плечами и отошел наполнить флягу, которую, несмотря на ранний час, успел опустошить. Хьюго маячил на заднем плане, хлопая веками.

— Возможно, мне удалось кое-что разгадать, — заговорил инспектор. — Одна из ваших трех проблем, доктор, заключалась в том, существует ли состояние в действительности, и если да, то в каком виде и где. Думаю, оно существует, и мне известно, по крайней мере, в каком виде.

Поднялись возбужденные крики.

— Погодите! — Ричард поднял руку. Джесси с восторгом смотрела на него. — Несколько лет назад старый Хендрик вызвал сюда подрядчика Слоуна и договорился с ним об установке дополнительных стальных балок и подпорок. Причина, которую Брасс назвал Слоуну, заключалась в том, что полы и потолки могут обвалиться.

— Ну и что, инспектор? — прервал его Кит Палмер. — Этому дому, должно быть, больше двухсот лет. Чудо, что он давно не обвалился.

— Не сомневаюсь, что работа была необходима. Поэтому мне не показалось странным то, что, когда Трафуцци сносил дом, я увидел сравнительно новые балки и подпорки в стенах и полах. Я просто решил, что старый дом нуждался в укреплении. Но Слоун использовал термин «дополнительные балки и подпорки». Почему «дополнительные»?

— Но, инспектор, — сказала Линн, — они «дополнительные», в отличие от первоначальных. Что еще это могло означать?

— Что их больше, чем требовалось.

— Не понимаю. — Девитт Алистер нахмурился.

— Я тоже, — присоединилась его жена.

— Предположим, Брасс установил в этом доме что-то, весившее больше, чем могли выдержать уже имеющиеся подпорки, поэтому потребовались дополнительные, чтобы лишний вес не обрушил здание…

Инспектор сделал паузу, выглядя в точности как Эллери.

— Не понимаю ни единого слова, — заявила Корнелия Оупеншо, подпиливая пурпурные ногти.

— Мы пытаемся найти состояние, не так ли? Большое? Возможно, настолько большое, что мы не смогли увидеть лес из-за деревьев, которые посадили вокруг него. Как в рассказе По, где письмо, которое искали, все время было под самым носом у сыщика.[44]

— Куда вы клоните, инспектор? — осведомилась миссис Алистер.

— Мы думали о состоянии в шесть миллионов долларов как о бумажных деньгах, акциях, облигациях, драгоценностях — короче говоря, легких предметах. Но если оно настолько тяжелое, что потребовало установки «дополнительных» стальных балок для поддержки, то как насчет…

— Золота! — крикнул Кит. — Господи, возможно, он прав!

Хьюго разинул рот. Линн захлопала в ладоши.

— Шесть миллионов долларов в золоте!

— Золото! — взвизгнула Корнелия.

— Золото, — пробормотал доктор Торнтон.

— Золото? — Шеф Флек разинул рот, как Хьюго.

— Золото, — кивнул инспектор. — А чего в этом доме полным-полно? Того, что даже выглядит как золото?

Раздался всеобщий крик (к которому присоединилась и Джесси), подобный урагану, который перенес Дороти в страну Оз.

— Лату-у-унь!

Все набросились на бедного Хьюго. Старик обучил его ремеслу, и он смастерил множество латунных изделий в этом доме. Была ли это латунь? Или золото?

— Выкладывай, дебил! — рычал Алистер, сжав кулаки. Несмотря на свой рост, он выглядел рядом с Хьюго как Давид перед Голиафом. — Все это из золота, верно?

Хьюго выглядел оскорбленным.

— Из латуни, — ответил он.

— Он лжет! — завизжала Корнелия.

— Мистер Хендрик говорил, что это латунь, — настаивал Хьюго.

— Значит, лгал мистер Хендрик! Что толку говорить с этим…

— Кит, — сказал доктор Торнтон, — вы что-нибудь знаете о драгоценных металлах?

— Когда-то я ходил на курсы металлургии, — отозвался Кит и выбежал из дома, преследуемый возбужденно гомонящей группой. Аукционист все еще сидел в кресле Хендрика Брасса, а маленький человечек по фамилии Гэррет, потенциальные покупатели и зеваки стояли или сидели на неухоженной траве. Растолкав их, Кит схватил первый попавшийся латунный предмет, который оказался подносом со знакомым символом Дома Брасса на лицевой стороне. Взвесив его в руках, Кит задумчиво нахмурился, достал карманный нож, сделал на подносе царапину и стал вертеть его при солнечном свете.

— Чистая латунь, — сказал он наконец.

Бросив поднос, Кит поднял пепельницу, которая могла служить общей чашей для риса какому-нибудь семейству с раскосыми глазами за двенадцать тысяч миль отсюда, если бы не была покрыта теми же брассианскими символами, и проделал с ней аналогичную процедуру, взвесив и поцарапав.

— Тоже латунь.

После этого Кит занялся пожарным ведром девятнадцатого века, содрав с него облицовку и подвергнув той же обработке. Корнелия скулила, как собачонка, Алистеры скалили зубы, доктор Торнтон и Линн явно скисли, Хьюго выглядел отомщенным, а инспектор плотно сжал губы. Сердце Джесси обливалось кровью.

— Настоящая латунь. — Кит атаковал предмет за предметом, игнорируя протесты Келлера, терзая, обдирая и разрубая их, словно Джек-потрошитель, покуда подъездная аллея и трава не покрылись искромсанными останками имущества Хендрика Брасса.

— Латунь, — подытожил Кит. — Только латунь, и ничего более.

— Попали пальцем в небо, Квин, — сказал Девитт Алистер. — Почему бы вам не удалиться в дом для престарелых?

Услышав столь вопиющую несправедливость, Джесси напустилась на него, но Ричард, остановив ее, пробормотал:

— Может, он прав, милая.

Последовало молчание куда более тяжелое, чем латунь, даже если бы она была золотом, которое отнюдь не облегчил насмешливый голос Вона:

— Ну, ребятишки, кончили играть? Вы, аукционист, займитесь своим делом. На сегодня развлечений достаточно. — И он стал хохотать, покуда Джесси не почувствовала желание исцарапать его в кровь.

Им оставалось только слушать Келлера, возобновившего свою литанию.[45] Мистер Филл Дж. Гэррет продолжал приобретать другие лоты, хотя лишенные латунного покрытия они стоили еще меньше. Люди постепенно расходились. Впрочем, появлялись и новые. Среди ушедших были двое местных репортеров.

Таким образом, второй из трех вопросов Торнтона также остался тайной.

Из чего состоит богатство?

В какой оно форме?

Если оно существует в какой-либо форме.

Глава 10 ЧТО И ГДЕ?

— Я бы хотел пару минут поговорить с вами наедине, — внезапно обратился к наследникам Ричард Квин.

— Опять? — невежливо осведомилась миссис Алистер.

— Вы хотите найти эти шесть миллионов или нет?

Этот аргумент говорил сам за себя. Заинтересованные лица последовали за инспектором в гостиную. Возникла заминка с шефом Флеком, но инспектор что-то ему шепнул. По выражению лица мужа Джесси понимала, что это какая-то выдумка, но она сработала, так как Флек кивнул и остался на прежнем месте. Вон с усмешкой наблюдал за ними. Казалось, он наслаждается происходящим. Ричард объяснил свои намерения.

— Мне кажется, этот трюк стоит попробовать, — закончил он. — Можете называть это догадкой. Но даже в случае неудачи вы не пострадаете. Я возьму всю ответственность на себя. Вам это не будет стоить ни цента.

— Но, дорогой… — Джесси выглядела встревоженной.

— Положись на меня, милая.

Все последовали за ним наружу. Во время их отсутствия подъехали пять автомобилей, возле которых стояли пять членов нерегулярной команды.

— Что вы здесь делаете? — осведомился инспектор.

— Мы посовещались, — ответил Эл Мерфи, — и решили, что один старик нуждается в помощи других.

— Мы здесь надолго, — сказал Джонни Криппс.

— И не станем слушать никаких «нет», — добавил Хью Джиффин.

— Благослови вас Бог, — сказал Ричард Квин и направился к аукционисту, который громко взывал:

— …Если вам не нужны эти формочки для пудинга и кастрюльки для яиц, подумайте, каким прекрасным подарком они станут для церкви или масонской ложи…

— Прекратите это, Келлер, — велел ему Ричард.

— Вышвырните его отсюда! — послышался мужской голос. — Что это за аукцион, скажите на милость?

— Что теперь? — огрызнулся Келлер.

— Наследники Хендрика Брасса только что провели собрание и уполномочили меня назначить общую цену за все содержимое дома…

— Подождите. По закону я не имею права вернуть уже проданные лоты…

— Ладно, мы их исключим. Позвольте предложить цену за все непроданные вещи, включая те, которые еще находятся в доме.

— Я не согласен с подобной сделкой! — завопил мистер Флюгл. — У моих клиентов есть права…

— И у моих тоже, — присоединился мистер Ченнинг. — Я не стану участвовать в сделке, которая может подвергнуть опасности удовлетворение их требований в полном объеме.

— Я понимаю вас, джентльмены, — сказал инспектор. — Мы намерены защитить ваши требования, как и требования подрядчика Слоуна. Общая сумма задолженности — включая пять тысяч Слоуна — составляет чуть меньше двенадцати с половиной тысяч. От имени наследников я назначаю цену в двенадцать тысяч пятьсот долларов за все содержимое дома минус уже проданные лоты.

— Ничего не выйдет, — заявил аукционист. — Эта сумма не учитывает гонорар, положенный мне по закону.

— Мы гарантируем вам гонорар, Келлер, сверх общей суммы.

— В таком случае… — умиротворенным тоном произнес аукционист и повернулся к двум адвокатам: — Вы одобряете это, джентльмены?

Флюгл и Ченнинг быстро посовещались.

— Мы заботимся лишь об оплате счетов наших клиентов, — сказал Флюгл. — Поэтому мы согласны на предложение.

Еще бы, подумал инспектор. Судя по результатам аукциона, выручка не покрыла бы и половины задолженности, а теперь они получали гарантию полной оплаты.

— Притормозите, папаша, — сказал Вон, подходя к ним. — Как душеприказчик, я тоже имею право голоса.

— Черта с два, — откликнулся Ричард. — Завещание Брасса предписывает продажу всего содержимого дома с публичного аукциона. Это не исключает наследников из числа покупателей — они тоже публика. Если они хотят скупить все оптом, Вон, вы не можете против этого возражать.

— В этом вы правы, папаша, — к удивлению Джесси, сказал Вон и отошел нанести очередной визит своей фляге.

Инспектор покачал головой.

— О'кей, ребята, думаю, мы можем быстренько это провернуть. Мистер… как вас там, сэр? — спросил Келлер.

— Квин.

— Мистер Квин предлагает двенадцать тысяч пятьсот долларов за все лоты аукциона минус уже проданные. Кажется, мистер Гэррет собирается предложить более высокую цену? Чувствую, вы не позволите этой великолепной коллекции голландских и раннеамериканских лотов уйти за жалкие…

Во время речи Келлера мистер Гэррет раскачивался на своих маленьких ножках. Его глаза бегали, как рыбешки.

— Тринадцать тысяч, — нервно произнес он.

Инспектор внимательно наблюдал за ним.

— Тринадцать тысяч сто, — сказал он.

— Тринадцать двести! — крикнул маленький человечек.

— Тринадцать пятьсот.

— Четырнадцать!

— Я предлагаю пятнадцать тысяч долларов, — сказал Ричард Квин.

Лицо Джесси казалось белее усов ее мужа.

— Ричард! — прошептала она. — Где мы возьмем…

Он стиснул ее руку, продолжая смотреть на маленького человечка, который вытирал лоб быстро намокающим платком.

— Не хотите предложить шестнадцать тысяч, мистер Гэррет? Взгляните еще раз на каталог, сэр, и подумайте как следует… — Мистер Келлер явно предвкушал комиссионные, превосходящие все его ожидания. — Пятнадцать тысяч раз…

Гэррет дико озирался. Внезапно он перестал паниковать и произнес спокойным четким голосом:

— Шестнадцать тысяч.

— Шестнадцать тысяч! — с энтузиазмом подхватил Келлер. — Мистер Квин, как насчет того, чтобы предложить семнадцать…

— Восемнадцать тысяч долларов, — сказал мистер Квин.

— Двадцать! — тявкнул маленький человечек.

— Двадцать одна.

— Двадцать две!

— Двадцать три, — сказал Ричард.

Гэррет колебался. Его глаза обшаривали небо и землю, остановившись наконец на лосином зубе, болтавшемся на часовой цепочке Келлера.

— Двадцать четыре тысячи долларов! — заявил он.

— Двадцать пять тысяч, — сказал Ричард Квин и добавил, когда маленький человечек открыл рот: — Одну минуту, мистер Гэррет. Вы намерены предложить большую цену?

— Почему вы спрашиваете? — В голосе Гэррета послышались скрипучие нотки, как будто на каких-то деталях его говорящего механизма истощилось масло.

— Потому что в таком случае я хотел бы попросить о перерыве, чтобы посоветоваться с моими доверителями.

— Нет-нет! — воскликнул мистер Гэррет. — Я возражаю, мистер Келлер! Я имею право…

— Кто ведет этот аукцион, мистер Гэррет? — вклинился мужчина на подиуме. — Я и моя лицензия позволяют мне рассчитывать на максимальную сумму. Я не могу принимать чью-либо сторону. Вы получите ваш перерыв, мистер Квин. Сколько времени вам нужно?

— Сколько потребуется. — Инспектор кивнул ошеломленным «доверителям» и зашагал к дому. На этот раз за ним последовали не только наследники и Джесси, но также шеф Флек, Вон Дж. Вон и держащиеся на заднем плане пятеро ветеранов. — Совсем забыл. — Инспектор остановился в дверях. — Мистер Гэррет, не пойдете ли и вы с нами?

Маленькая челюсть Гэррета отвисла.

— Я?

— Да, вы.

Мистер Гэррет повиновался с таким видом, словно его пригласили в штаб-квартиру гестапо. Возможно, сыграло роль то, что его окружили «нерегулярники».

— Мистер Гэррет, — заговорил инспектор, когда замерло эхо шагов по лишенному ковров полу изувеченного дома, — пришло время спросить прямо: вы скупаете лоты для себя или для кого-то еще?

Некоторые лица казались удивленными, а некоторые нет. Но в данный момент инспектор не занимался физиогномикой. Все его внимание было сосредоточено на маленьком человечке, который переминался с ноги на ногу, закусив губу.

— Я не обязан на это отвечать, — сказал он наконец.

— Не обязаны, — неожиданно заговорил шеф Флек, — но я здесь представляю закон, а закон предпочитает, чтобы вы ответили.

— Ну ладно. Полагаю… Ведь вы действуете как агент, сэр? — обратился Гэррет к инспектору. — Я тоже.

— Так я и думал, — кивнул инспектор. — Но у вас передо мной преимущество, Гэррет. Вы знаете моих доверителей, а я не знаю ваших. Кто они?

— На этот вопрос я, безусловно, не стану отвечать, — с достоинством заявил маленький человечек. — Это затрагивает конфиденциальные отношения. Нет, сэр, я не скажу вам, кто мой клиент.

Вон опустил флягу.

— Как насчет того, чтобы продолжить аукцион?

— Я еще не закончил, — отозвался инспектор.

— С чем? — спросил Флек. — Куда вы клоните, Квин?

— Пойдемте со мной. — Ричард не выглядел обескураженным отказом Гэррета.

Он поднялся на второй этаж и проследовал в спальню Хендрика Брасса. Там ничего не осталось, кроме каркаса кровати, который люди Трафуцци отвинтили от пола и перед уходом привинтили назад, и пустой картинной рамы, которую они привинтили к стене теми же шурупами. Семейный портрет, находившийся в раме, давно присоединился к изображениям других Брассов — братьев, сестер, дядьев и теток — среди вещей, разбросанных снаружи вокруг подиума Келлера.

— Ну? — осведомился шеф, оглядываясь вокруг.

— Вы смотрите на два образца ключей к состоянию старого Брасса, — сказал инспектор, — которые, боюсь, не заметил никто, включая меня.

— Что? Где? Я не вижу ничего, кроме кровати и латунной рамы на стене. Не говорите мне, что они представляют собой антикварную ценность…

— В доме нет никаких антикварных ценностей. Если они и были, Брасс давным-давно продал их или испортил латунным покрытием. Все остальное сплошной хлам. Приподнимите эту кровать, шеф, и посмотрите сами.

— Как я могу ее приподнять? — нахмурился Флек. — Она привинчена к полу.

— Тогда передвиньте раму на стене.

— Она тоже привинчена.

— Вот именно. Они обе привинчены. Как были привинчены все другие рамы и кровати. Не говоря уже о латунных панелях, намертво прибитых к большинству стен. Почему старик привинчивал латунные кровати и рамы и обивал латунью стены?

— Потому что он был чокнутым, — сразу же ответил Вон.

— Безусловно. Но даже у психов имеются какие-то причины для своих поступков. Чего Брасс этим добился?

Никто не ответил — даже Джесси, которая напрягала ум, стараясь выиграть конкурс на похвалу своего супруга.

— Но ведь это очевидно. Старик добился того, чтобы эти предметы стали неподвижными. А почему он этого добивался?

Они пережевывали эту проблему с таким трудом, словно лишились зубов. Только Кит Палмер смог ее переварить. Не снимая руку с талии Линн, он медленно произнес:

— Чтобы никто не мог случайно передвинуть… поднять их. А для этого у него могла быть только одна причина — скрыть их вес.

Ричард Квин кивнул.

— Возможно, Брасс был психом, но весьма проницательным. Он отлично понимал: если людям придет в голову мысль, что его латунь не является латунью, они прежде всего сделают то, что сделал Кит, — поднимут ее, чтобы определить вес. Но что поднимал Кит? Непривинченные предметы. И что он обнаружил? Что они латунные. Это был ложный след, оставленный стариком. Тогда что же он скрывал, делая другие латунные предметы неподвижными? Тот факт, что они не были латунными. Все картинные рамы, остовы кроватей, тяжелые викторианские ванны — весь металл, который люди Трафуцци содрали со стен, отвинтили от пола и бросили в погреб, был покрытым латунью золотом. Вот ваше состояние, леди и джентльмены. Удалите покрытие, и вы получите шесть миллионов долларов Хендрика Брасса. Вот вам «что» и вот вам «где»!

Глава 11 ПО КАКОЙ ПРИЧИНЕ?

Все были готовы мчаться в погреб за золотым стенным покрытием, которое по недомыслию туда отправили, но инспектор сказал:

— Это может подождать. А вот это не может. — Он повернулся к маленькому человечку. — Вы не изменили ваше решение, мистер Гэррет, насчет того, чтобы сообщить нам имя вашего клиента?

— Прежде всего вы должны твердо понять одно, — быстро отозвался Гэррет. — Я ничего не знал о покрытом латунью золоте. Меня просто наняли для скупки на аукционе содержимого этого дома.

— Так вы назовете нам имя или нет?

— Я не могу! Это строго конфиденциально — как тайна исповеди…

Ричард Квин с отвращением фыркнул.

— Выйдем на минутку, инспектор, — сказал ему Уэс Полански.

— Последнее всего лишь предположение, а не факт, — сказал инспектор. — Любой из вас, кроме Линн О'Нил, мог также быть незаконным отпрыском Брасса и притворяться, что не знает этого. То, что доктор Торнтон по своей воле сообщил нам о своем происхождении, хотя вполне мог держать язык за зубами, психологически освобождает его от подозрений. Если бы он не заговорил, мы бы вообще не заподозрили наличие в картинке-загадке элемента, связанного с незаконнорожденными детьми. Нет, это не обязательно указывает на доктора Торнтона. Вы все подозреваемые, кроме Линн.

Доктор держал у рта носовой платок. Его щеки побелели под щетиной. Но с последней фразой инспектора к ним вернулся обычный цвет, и он осторожно убрал платок.

— Что же произошло после неудавшегося покушения? — продолжал инспектор. — Миновало больше недели, но субъект с кочергой не предпринимал второй попытки убить Брасса. Почему?

— Я на это отвечу, папаша, — сказал Вон. — Потому что здесь появился Вон Дж. Вон с револьвером 38-го калибра, нанятый для защиты старика.

— И вы так хорошо поработали, — отозвался Ричард Квин, — что однажды ночью кто-то подкрался к вам, пока вы спали, вывел вас из строя, перешагнул через вас в спальню старика и вонзил нож ему в сердце. Это не пойдет, Вон. Ваш приезд лишь затруднил задачу, и ненамного, потому что, когда убийца решил действовать, он прикончил Брасса, несмотря на ваше присутствие.

Вон усмехнулся и со злобой промолвил:

— Сегодня в вас проснулось красноречие, папаша.

— Факт в том, — снова заговорил инспектор, — что в любое время между неудавшимся и удавшимся покушениями убийца мог сделать вторую попытку, но не сделал. Этому может быть лишь одно объяснение. После неудачной попытки он решил подождать. Почему? Вспомните, что он убил Брасса после того, как тот составил завещание. Должно быть, именно этого ожидал убийца. Он передумал убивать только из ненависти и жажды мести. Дождавшись, пока он станет наследником по завещанию, убийца не только отомстил, но и получил долю состояния старика. Если бы в завещании его не упомянули, он мог бы вернуться к первоначальному плану убийства из мести. Почему бы не убить двух птиц одним камнем?

Дирижерская палочка инспектора постепенно ускоряла темп.

— Но убийца, который захотел ждать по одной причине, должен был хотеть этого и по другой. Кто бы ни был этот человек, это не профессиональный преступник, для которого убийство — бизнес, а обычный гражданин, побуждаемый неординарными обстоятельствами и критической ситуацией. Обычные граждане боятся наказания куда больше, чем профессиональные преступники. Если они не совершают убийство в состоянии аффекта, то сдерживают себя и ищут менее опасный способ решения своих проблем — особенно если речь идет о прибыли. Какая польза от миллиона долларов, если вас поймают и отправят за решетку до конца дней? В этом случае у убийцы имелись все основания не рисковать. Хендрику Брассу было семьдесят шесть лет. По его собственному признанию, он был болен. Сколько еще он мог прожить? Наш убийца должен был только ждать и позволить природе делать свое дело. Тогда бы он законным путем унаследовал миллион, не рискуя свободой наслаждаться им.

Тем не менее, несмотря на все причины ждать после того, как он был поименован в завещании, этот человек ждать не стал, а убил больного старика. Были ли его ненависть к отцу и (или) нужда в деньгах настолько сильными, чтобы полностью заглушить голос разума? Возможно. Но в моей книге, где много страниц, есть более вероятное объяснение.

Инспектор намеренно сделал паузу. Умение рассчитывать время Эллери унаследовал не от матери. В комнате не прозвучало ни звука, пока Ричард Квин внезапно не произнес:

— Между первым неудавшимся покушением и временем, когда старый Хендрик подписал свое завещание, убийца сделал то, что никто из нас не смог сделать, — разгадал тайну того, из чего состоит богатство Брасса и где оно спрятано.

Все затаили дыхание, ловя каждый слог. Гэррет — главный объект интереса инспектора — застыл как завороженный. Только шеф Флек шумно дышал, раскрыв толстые губы.

— Видите, куда это нас приводит? — продолжал инспектор. — Естественный страх перед убийством и возможным наказанием, которое не позволит наслаждаться плодами преступления, был ослаблен новым фактором — обнаружением состояния. Должно быть, по нашему поведению убийца чувствовал уверенность, что больше никто не разгадал секрет. Но теперь он испытывал постоянное внутреннее давление. Чем дольше он позволял Хендрику жить, тем больше было шансов, что кто-то из нас раскроет тайну. И напротив, устранив Хендрика, убийца стал бы единственным, кто знал, где находится золото, и мог играть по таким высоким ставкам, которые перевесили бы все прочие соображения — он мог прибрать к рукам все состояние вместо того, чтобы унаследовать всего лишь шестую его часть. Ему требовалось лишь обеспечить себе легальный доступ к содержимому дома — то есть к золоту — таким образом, чтобы остальные не знали, почему он это делает.

Был только один человек, — продолжал инспектор, дирижируя своим голосовым оркестром accelerando furioso,[46] — который хотел заплатить непомерно высокую цену за содержимое дома, казавшееся всем остальным бесполезным хламом. Это тот человек, который нанял Гэррета скупать на аукционе все подряд за цену, даже превышающую несуразную цифру в двадцать пять тысяч долларов, к которой я намеренно привел Гэррета. Вы видели, как он, когда я проделывал свой трюк, начал украдкой озираться по сторонам, а потом, как безумный, пытался перебить мою цену. С таким же успехом он мог сказать вслух, что ждет кивка человека, на которого работает, — его разрешения взвинчивать цену, пока я не сдамся. И Гэррет получил этот кивок, так как стал делать именно это.

Я продемонстрировал вам, что убийца знал тайну состояния Брасса. А теперь нам известно, что человек, который нанял Гэррета, тоже должен был знать эту тайну. Следовательно, это один и тот же человек. Гэррета нанял тот, кто убил Хендрика Брасса.

Теперь говорите, — инспектор повернулся к Гэррету, и каждое его слово звучало как удар в тарелки, — если не хотите предстать перед судом как сообщник в убийстве первой степени. Кто нанял вас, Гэррет? Говорите, или шеф Флек арестует вас немедленно.

Мистер Филл Дж. Гэррет, поставщик клиентуры для подпольных абортов, не блиставший умом, отступил к пыльному окну спальни Хендрика Брасса и облизнул губы. Когда они пришли в рабочее состояние, он заявил:

— Я ничего не знаю ни о каком убийстве, иначе бы не взялся за такое дело ради грошового гонорара…

— Кто? — Голос инспектора был подобен грохоту литавр.

Дрожащий палец указал на одного из присутствующих.

— Вот этот человек — мистер Вон.

Глава 12 КТО ЕСТЬ КТО?

Ричард Квин не рассчитывал, что Вон Дж. Вон сдастся так же легко, как его мальчик на побегушках. Несмотря на свою стеклянную челюсть, частный детектив и адвокат был ловким и циничным субъектом, хорошо знавшим цену доказательствам. Эллери с его блестящим аналитическим умом всегда вынуждал противника в последнем раунде признать себя побежденным, но ему редко приходилось сталкиваться с типами вроде Вона. Поэтому Квин pere[47] ждал, пока его противник поднимется после нокдауна.

Но Вон лишь едва коснулся пола коленями и тут же вскочил.

— Все это собачья чушь, папаша, — спокойно сказал он. — Конечно, вы разыграли эффектную сцену. Но будет ли это иметь значение в окружной прокуратуре или в зале суда? Вы могли до смерти перепугать это чмо, но я-то профессионал, а вы не можете опереться даже на деревянную ногу.

Инспектор молчал, ожидая, пока противник подставит себя под очередной удар.

— Попробуйте разыграть ту же сцену в Уайт-Плейнсе, папаша. Окружной прокурор положит вас на лопатки. Ему нужны доказательства, а не цветистые речи.

— То, что Гэррет указал на вас, Вон, не относится к цветистым речам. Вы отрицаете, что наняли его с целью скупки для вас содержимого этого дома?

— Ничего я не отрицаю. Да, я нанял это ничтожество. Я стараюсь по возможности ни во что не впутываться лично. Ну и что? В этом нет ничего противозаконного.

— Как это нет? — взвизгнула Корнелия Оупеншо. — А как вы назовете попытку кражи шести миллионов долларов?

— Я ничего не пытался украсть, куколка. Это дедуля так говорит. Вот пускай и докажет это в суде.

В дверях появилась массивная фигура аукциониста Келлера.

— Послушайте, когда все это кончится? — заговорил он. — Я не могу держать здесь людей вечно. Мистер Гэррет и мистер Квин собираются дальше предлагать цену? Я должен закрывать аукцион.

— Аукциона не будет, — проворчал шеф Флек. — Я сам его закрываю.

— На каком основании?

— На основании имеющихся у меня полномочий. Я представляю здесь закон, а новые данные требуют дальнейшего расследования. С аукционом придется подождать.

Вон глотнул из фляги.

— Судье по делам о наследстве будет что сказать по этому поводу.

— Вы мне угрожаете? — зарычал шеф полиции.

— Я? Упаси боже. Но в один прекрасный день эта путаница вас доконает.

— Как насчет моего гонорара? — пронзительным голосом осведомился Келлер.

— Теперь все запуталось окончательно, — сказал Флек. — Представьте номинальный счет, Келлер. А сейчас выметайтесь отсюда.

Аукционист повиновался, взывая к законам божеским и человеческим. Мистер Филл Дж. Гэррет потихоньку двинулся следом. Видя, что никто не обращает на него внимания, маленький человечек метнулся через порог и опрометью помчался с лестницы, из дома, из поместья к разумному миру, где можно поставлять клиентуру подпольным акушерам, будучи уверенным в результате.

— Вы утверждаете, Вон, — заговорил инспектор, — что ваши действия по найму этой маленькой вонючки для скупки содержимого Дома Брасса абсолютно законны. Но от них дурно пахнет. Душеприказчик несет юридическую ответственность за вверенное ему имущество — он обязан следить, чтобы никто, включая его самого, не украл его. Вы в большой передряге, Вон. Мисс Оупеншо права — вы пытались присвоить эти шесть миллионов. Там, где я вырос, это называлось попыткой кражи в особо крупных размерах.

Частный детектив выглядел задумчивым. Казалось, он взвешивает аргументы инспектора, дабы убедиться, содержат ли они золото.

— Я ничего не признаю, — сказал он наконец, — а только, развлечения ради, соглашаюсь с этим как с теорией. Но факт в том, папаша, что я ничего не знал о золоте под латунью. Все, что я сделал, — так это нанял Гэррета.

— Говорите по-английски.

— Я нанял его по указанию того, кто нанял меня.

— То есть?

— Я был посредником между маленьким парнем и большим. Ваша добыча — тот, кто побольше.

Инспектор с трудом сдерживался.

— И кто же это?

Вон поднес флягу к губам.

— Кто поручил вам нанять Гэррета? — прогремел шеф Флек.

— Хорошо, я вам скажу, — Вон вытер рот тыльной стороной ладони, — поскольку мне пригрозили обвинением в краже в особо крупных размерах. Вон тот субчик — Алистер.

Глаза всех устремились на Девитта Алистера, чей взгляд обратился на Вона Дж. Вона со всем дружелюбием el toro,[48] смотрящего на el espada[49] в момент истины. Лицо его жены было ужасным.

— Ах ты, паршивая, грязная крыса! — заорал Алистер. — Какой же я дурак, что поверил твоему обещанию держать язык за зубами!

— Sauve qui peut,[50] приятель. — Вон пожал плечами. — Я не собираюсь сидеть за других, особенно за такого котяру, как вы.

Инспектор сиял.

— Похоже, мы кое-что выяснили. Значит, вы догадались, где золото, Алистер, и попытались заполучить его через двух посредников. Или это была ваша жена? Если подумать, вам бы мозгов на это не хватило. Должно быть, все придумала миссис Алистер, не так ли?

Казалось, Элизабет вот-вот в него плюнет.

— Мой совет одному из вас или вам обоим, — дружелюбно продолжал инспектор, — признаться как можно скорее. Я прав, шеф?

— Еще как правы, — недружелюбно отозвался Флек.

Две пары глаз Алистеров устремились друг на друга, и после молчаливого совещания решение было принято. Алистер заговорил отнюдь не воинственно, а слегка заикаясь, словно его обработали в задней комнате полицейского участка до случая с Мирандой.[51]

— Обо всем догадалась Лиз… моя жена. Она разбудила меня среди ночи, мы встали и отвинтили одну из картинных рам. Она оказалась тяжелее, чем если бы была латунной… Значит, это золото.

— Поэтому вы заключили сделку с Воном, а он поручил Гэррету скупить для вас содержимое дома, чтобы другим наследникам ничего не досталось. Неплохой замысел.

Алистеры снова обменялись взглядами. На этот раз заговорила миссис Алистер, словно не доверяя своему супругу.

— Предположим, вы правы. Тогда один из вас или вы оба прикончили Хендрика Брасса.

— Этого вы нам не пришьете.

— Я это доказал, миссис Алистер.

— Повторю то, что сказал Вон. Не в зале суда.

— Может быть. Но вы погрязли в этом по самые четыре уха.

— Ни в чем мы не погрязли! Да и ушей не четыре, а шесть.

— Прошу прощения? — удивленно отозвался Ричард Квин.

— У нас был партнер. Так что, если собираетесь бросаться обвинениями в убийстве, вам придется включить и его. — Для Элизабет Алистер речь была слишком длинной. Она умолкла, переводя дыхание.

Инспектор пошатнулся от удара, но не сдался.

— Значит, вы с муженьком задумали хапнуть все шесть миллионов, но взяли себе партнера? Почему?

— Потому что у нас было не так много денег, чтобы провернуть все самим, — быстро сказал Девитт Алистер.

— Не так много? Вы нас уверяли, что у вас вообще нет ни цента.

— Ну, мы отложили кое-что на случай, если подвернется крупное дельце. Это казалось золотым дном, и мы решили рискнуть. Но денег было недостаточно. Поэтому мы взяли партнера, дабы быть уверенными, что перебьем любую цену, если аукцион пойдет бойко.

— Кого именно вы взяли в партнеры? — осведомился инспектор.

— Доктора Торнтона.

Теперь массовой оптической атаке подвергся Альберт Швейцер из Саут-Корнуолла. Труженик на ниве здравоохранения опустился на кровать покойного Хендрика Брасса, заставив пружины издать жалобный скрип, подобный погребальной песни, и отвратив лицо от оплакивающих его.

— Вы, доктор? — ахнула Линн О'Нил. — Вы пытались лишить всех нас нашей доли наследства! Больше я никогда в жизни не смогу никому доверять!

Джесси пришлось покашлять, чтобы избавиться от ощущения слизистого комка в желудке.

Что касается ее супруга, то на сей раз он получил нокдаун. Доктор Торнтон — сообщник мошенников? Это было большим, чем инспектор мог вынести, так как уничтожало его веру в способность разбираться в людях, основанную на многолетней работе в лаборатории человеческих страстей.

— Неужели это правда, доктор? — Он все еще не мог этому поверить.

Доктор Торнтон жевал усы, словно проголодался, а когда поднял глаза, Ричарду захотелось, чтобы он посмотрел в другую сторону.

— Да, инспектор, — сдавленным голосом произнес врач. — Я так долго мечтал сделать что-то полезное для клиники. На три миллиона долларов я бы мог… Видит Бог, я хотел их не для себя — я имею в виду, не для себя лично… Я понимаю, что это не оправдание…

— Очевидно, вы решили, что, будучи сыном Брасса, имеете право на все его состояние? — Инспектор искал лазейку для Торнтона — а может, для самого себя.

— Нет, дело не в том. Ведь, насколько я знал, они все могли быть его детьми и иметь такие же права… Теперь я понимаю, как банковский кассир может честно работать двадцать лет и в один прекрасный день сбежать с чемоданом полным чужих денег. Я очень сожалею, Линн… Кит… мисс Оупеншо…

Из-за разочарования в Торнтоне — а также при мысли о том, как он должен выглядеть в глазах Джесси, — инспектор пришел в дикую ярость:

— За все время работы в полиции я ни разу не сталкивался с такой компанией! Черт возьми, половина из вас лезет из кожи вон, чтобы обмануть другую половину…

— Давайте не будем говорить об обманах, — прервала Элизабет Алистер. — Кто вы такой, чтобы корчить из себя святого?

Джесси закрыла глаза. «Сейчас это произойдет!» — подумала она.

— О чем вы? — рявкнул Ричард, круто повернувшись на каблуках.

— О том, что и у вас рыльце в пушку, инспектор Квин!

— И еще как! — ухмыльнулся ее муж. — Вы не догадывались, что мы об этом знаем, верно?

— Знаете о чем?

— Мы дважды слышали сквозь стену спальни, как вы с женой это обсуждали.

— Что обсуждали? — Инспектор побагровел, а Джесси побелела.

— То, что ваша жена не настоящая Джесси Шервуд, — вот что. — Алистер повернулся к остальным. — Вы об этом не знали, не так ли? Она — подставное лицо. Да и он, вероятно, такой же инспектор, как я! Эта женщина не имеет права на наследство, Вон. Вы ошиблись, найдя для старика Брасса не ту Джесси Шервуд. Я слышал, как она говорила, что ее отец был не врачом, а почтальоном.

— Не почтальоном! Он… он работал на почте! — Это был единственный протест, который могла заявить Джесси.

— Говоря словами бессмертного Фиорелло,[52] если я дал маху, то и в этом есть своя прелесть. — Вон заметно оживился. — Ну и ну, выходит, вы, мистер и миссис Квин, тоже мошенники. Что вы стоите разинув рот, шеф? Наденьте на них наручники.

Ричарду Квину и пятерым «нерегулярникам» потребовалось пятнадцать минут, чтобы убедить шефа Флека в том, что перед ним действительно отставной инспектор нью-йоркского Главного управления полиции, и еще десять — на объяснения, почему он не заявил об ошибке Вона.

— Попытайтесь войти в мое положение, Флек, — взмолился инспектор. — Нам пришлось бы тут же уехать, а меня так заинтересовала эта ситуация…

— Ладно, — буркнул шеф. — Но получается, что никто не был откровенен со мной. — Он окинул взглядом присутствующих. — Мы покончили с признаниями? Или кто-нибудь еще что-то скрывает? Это ваш последний шанс, черт побери! Если я узнаю, что это так, вы горько пожалеете! Ну?

Линн О'Нил и Кит Палмер посмотрели друг на друга. Потом Линн кивнула, и Кит повернулся к шефу. Он слегка побледнел, но держал себя в руках.

— Я не Кит Палмер, — отважно заявил он.

— Вот как? — угрожающим тоном осведомился шеф Флек. — Тогда кто же вы, черт возьми.

— Меня зовут Билл Перлберг, — продолжал мнимый Кит Палмер. — Кит мой лучший друг — мы с ним партнеры в бизнесе по сбору металлолома. Вместе выросли и служили во Вьетнаме…

— Мне наплевать, даже если вы друг с другом сожительствовали! Почему вы выдавали себя за него?

— Это трудно объяснить, — виновато произнес Билл Перлберг. — Он получил письмо от старого Брасса и хотел приехать, но не мог…

— Почему?

— Потому что у него есть жена Джоан и маленький сын Шмули… я имею в виду Сэм. Вернувшись с войны, Кит не мог найти работу, не мог найти себя, пытался убежать, едва не разрушив свой брак, — Джоан предупредила его, что, если он еще раз выкинет такой номер, она бросит его и заберет с собой Сэма…

— Понимаете, он любит ее и боялся потерять, — объяснила Линн с уверенностью человека, посвященного во все секреты.

— А вас кто просил вмешиваться? — огрызнулся шеф. — О'кей, Перлберг, что дальше?

— Поэтому Кит попросил меня заменить его. — Билл слегка покраснел. — Он сказал, что позаботится о бизнесе, если я вместо него приеду сюда, и заставил пообещать держать язык за зубами, так как, судя по письму, дело пахло деньгами, которые ему бы пригодились, и которые он боялся упустить. Кит не мог рассказать об этом жене, так как Джоан — женщина практичная и решила бы, что он снова собирается сбежать из-за какой-то нелепой идеи. Не знаю, почему я позволил ему меня уговорить. Вероятно, он пустил ко дну весь бизнес.

— А я об этом не сожалею, — заявила Линн, взяв Билла за руку, — хотя сначала у меня в голове все перемешалось. Понимаете, Кит женат, а Билл нет.

— Вот мои водительские права, — застенчиво сказал Билл, — карточка социального страхования и членский билет клуба «Дайнерс»…

— Оставьте их себе. — Ударив себя кулаком в подбородок, шеф Флек отошел туда, где раньше была стена, и прислонился к дверному косяку. — Ну и что будет дальше?

Дальше мисс Оупеншо разразилась обвинительной речью против мужчин, которые увлекают женщин, выдавая себя за других, — она сердилась на Билла-Кита и была в еще большей ярости на Линн, которая продолжала цепляться за его руку, — после чего перешла к золоту.

— Я требую, чтобы мне его показали, — заявила мисс Оупеншо. — Больше я не желаю никому верить на слово в этом ужасном месте. Вы очень толково все объяснили насчет того, что латунные предметы закрепили намертво, потому что они в действительности золотые, инспектор Квин, но почему бы нам в этом не убедиться?

— Конечно, — отозвался инспектор.

Сейчас он не был убежден даже в собственном имени.

— Почему бы не отодрать панели от стен? — предложил Билл. — В них должно быть больше всего веса. Попробую вспомнить все, чему меня учили на курсах металлургии. Кроме того, я бы хотел взглянуть на этот домашний литейный цех. Ни разу в нем не бывал.

— Интересно почему? — пробормотала Корнелия Оупеншо и злобно посмотрела на Линн.

— А где Хьюго? — спросил Билл.

— Я здесь, — откликнулся Хьюго с лестничной площадки. Он все время стоял там, не проронив ни звука.

— Как насчет того, чтобы принести пару латунных листов из погреба в мастерскую, Хьюго, где я бы мог их обследовать?

Хьюго исчез внизу. Алистер возглавил процессию к цеховому флигелю уверенной походкой человека, уже побывавшего там.

Их глазам представилось удивительное зрелище печей для обжига, чугунных форм, весов, термических электроэлементов, запасов меди, цинка, угля, канифоли, графита, свинца, шкафа с кислотами, в основном серной (используемой, по словам Билла, для протравки), бихромата натрия и калия, напоминающее кузницу Вулкана, как ее представлял Уолт Дисней, — тусклую, почерневшую от копоти и населенную призраками деловитых маленьких человечков.

— Меня удивляет, что старик смог научить Хьюго изготовлять латунь, — сказал Билл. — Этот процесс требует внимания и сосредоточенности… Давайте их сюда, Хьюго.

— Будьте осторожны! — взмолилась Корнелия.

Билл нашел слесарную ножовку, отпилил кусок латунного листа и начал работать с весами, напильником и азотной кислотой. Остальные молча наблюдали за ним.

Вскоре он отрезал кусок другой панели и повторил тесты.

— Принесите остальные панели, Хьюго.

— Но это золото, Билл?! — воскликнула Линн.

Билл красноречиво промолчал. Работа продолжалась — с каждым использованным образцом атмосфера в мастерской становилась все более напряженной. Когда со стенными панелями было покончено, Билл велел Хьюго принести картинные рамы, затем латунные лестничные перила, детали латунных кроватей и так далее.

Когда латуни для экспериментов больше не осталось, Билл задумчиво вытер руки о слаксы и промолвил:

— Это сплав меди с цинком — примерно шестьдесят три процента меди, а остальное цинк.

— А сколько золота? — алчно осведомилась Элизабет Алистер.

— Нисколько, — ответил Билл. — Чистая латунь.

— У меня в зубах есть золотые пломбы, — ухмыльнулся Вон. — Сколько вы за них предложите?

Глава 13 КОГДА, ГДЕ, КТО, ПОЧЕМУ?

Это было тяжелое время. Учитывая, что латунь оказалась латунью, приходилось удивляться, что группа не разбежалась в разные стороны, чтобы никогда не встречаться снова, за исключением Линн и Билла, которые, как подозревали все, кроме Корнелии Оупеншо, уже состояли в нерушимом союзе.

К останкам владений Хендрика Брасса всех (кроме шефа Флека, чья хватка слабела от усталости и кого теперь видели очень редко, поскольку удерживать людей здесь он больше не мог) притягивала сама безнадежность их поисков. Измученные наследники напоминали евреев, которым писал апостол Павел в своем послании: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».[53] Они ожидали золота, но оно было невидимым. Только вера могла найти его. Поэтому они не уезжали.

Случай с Квинами был несколько иным. Джесси отправилась бы даже в ад, если бы ее супруг был рядом с ней, и поджаривалась бы там вместе с ним столько времени, сколько бы он хотел. Ричард решил оставаться в поместье, но здесь и был сущий ад. Об этом заботились Вон, злобная Корнелия, Алистеры и даже доктор Торнтон. Но Ричард сделал выбор, потому что он был Ричардом — ingenioso hidalgo,[54] таким же упорным, как человек из Ла Манчи.

— Я должен увидеть, чем все это кончится, Джесси.

— Да, дорогой.

Подстрекаемые верой наследники снова атаковали дом — вернее, то, что от него осталось. Нерегулярная команда была в авангарде. Погреб углубили еще на два фута. Печь избавили от ее компонентов, которые, в свою очередь, разобрали на кусочки. Мастерская подверглась особо тщательному повторному обследованию — плавильные печи демонтировали, а весь металл проверили на предмет того, не является ли он золотом, покрытым медью, цинком, железом или чем-нибудь еще. Никаких положительных результатов это не дало.

Момент экзальтации наступил, когда Ричард после долгих раздумий вспомнил о новых стальных подпорках. Все устремились к ближайшей укрепленной стене, Билл с трудом воскресил древнюю ацетиленовую горелку и направил ее на одну из подпорок. Но она оказалась из сплошной стали. «Не бывает пророк без чести»[55] и так далее, поэтому Ричарда сурово осудили за его пророчество. Он переносил несправедливость, в отличие от пророка, без философского спокойствия.

Потом они занялись участком. «Нерегулярники» и здесь трудились в поте лица, хотя Билл и доктор Торнтон также взялись за лопаты, и даже Девитт Алистер соизволил испачкать руки. Они разворошили остатки кирпичей на подъездной аллее и вскопали ее на несколько футов вглубь, затем приступили к раскопкам вокруг дома и каретного сарая, после чего сровняли его с землей, несмотря на тщательные поиски, которые Ричард провел в ночное время — как теперь казалось, давным-давно. В итоге им пришлось примириться с удручающим фактом, что золота Хендрика Брасса нет ни в самом здании, ни поблизости.

— Оно может быть запросто зарыто в лесу, — сказал Билл. — Старик мог подкинуть Вону ложную приманку просто для забавы.

— Но, Билл, дорогой, — возразила Линн, — не можете же вы перекопать весь лес. Его здесь целые акры.

— Можно воспользоваться металлоискателем. — Наведя справки, Билл проехал двадцать восемь миль и взял напрокат металлоискатель за свой счет («Я должен беречь долю Кита», — объяснил он), после чего бродил с ним по лесу днем и вечером, сопровождаемый крадущимися позади наследниками. На второй день металлоискатель что-то обнаружил. Алистер и доктор Торнтон начали яростно работать лопатами и раскопали металлическую планку от детской колыбели, на которой было выгравировано: «Запатентовано в 1864 г.». Но даже эта сомнительная находка, раскрошившаяся в ржавую пыль под пальцами Билла, вызвала оживленные крики и энергичное возобновление поисков.

Тем временем отношения между наследниками также подвергались коррозии, а в одном случае, как выяснил инспектор, дело дошло до полного разложения. Вот типичный образец разговора при свете пламени в камине.

Алистер. Куда, черт побери, делся мой бюллетень скачек?

Корнелия. Нечего смотреть на меня, если ваша газетенка исчезла.

Вон (Алистеру). Что случилось с вашим британским акцентом, Дехафвит?[56]

Алистер (Вону). Заткнитесь, портач!

Вон смеется и делает глоток из фляги.

Корнелия. Как же я устала от вас всех! Особенно от вас, Алистер, и от этого старого доктора Киллера.[57]

Доктор Торнтон (сердито). Те, кто бросают камни… Думаю, мы все знаем, в чем ваша беда, мисс Оупеншо.

Корнелия. Вот как? АМА[58] с удовольствием бы послушала, насколько этичным ее членом вы являетесь.

Лиз Алистер (злобно). Старая дева.

Корнелия (ехидно). Не сравнить ли нам свидетельства о рождении, дорогая?

И так далее, вплоть до ночи, когда инспектор обнаружил факт разложения. Будучи не в силах заснуть на латунной кровати, он пользовался этим, чтобы потихоньку бродить по дому. Этой ночью, свернув в главный коридор, инспектор услышал, как где-то впереди осторожно приоткрылась дверь, и застыл как вкопанный. Горел ночник, и он увидел, что открывающаяся дверь вела в спальню Хендрика Брасса, которую после его смерти занял Вон Дж. Вон.

Затем появился сам Вон в одних жокейских шортах и на цыпочках двинулся по коридору. Ричард пошел за ним — его матерчатые шлепанцы издавали не больше звуков, чем босые ноги Вона. Куда же тот направлялся? В какой-то момент инспектор едва не подбежал к нему, но Вон прошел мимо двери, за которой спала Джесси, и свернул за угол.

К удивлению Ричарда, Вон остановился у спальни Корнелии. Оглянувшись (Ричард поспешно втянул голову назад), он негромко, но уверенно постучал в дверь старой девы, как будто это было условлено заранее, затем дверь бесшумно открылась и закрылась.

Ричард ожидал криков: «Караул! Насилуют!» Что еще могло быть целью Вона? Он уже сделал одну попытку, но получил отпор, и его либидо не могло долго оставаться без упражнений.

Но криков не последовало. Вместо них послышались другие звуки — шепот, возбужденные смешки, пара негромких возгласов, а потом осторожный скрип пружин кровати. Ричард повернулся и направился в свою комнату.

Но он не лег, а стал бродить по спальне под аккомпанемент ритмичного дыхания Джесси.

Ему следовало это предвидеть, говорил он себе. При умелом подходе мисс Недотроги были легкодоступны, а под крошащейся броней этой мисс Недотроги кипели бурные страсти. Подход, очевидно, имел место вне поля зрения остальных — мисс Недотрога на этом настояла, — в результате чего и произошло ночное свидание.

На рассвете инспектор услышал, как Вон возвращается к себе. Ричард наблюдал за ним сквозь щелочку между парой одеял, когда он проходил мимо. Частный детектив зевал и почесывал потную грудь.

Sic transit virtus.[59]

Однако ночные бдения Ричарда Квина не только освежили его знания о человеческих слабостях. Походы сопровождались размышлениями, которые произвели на свет поразительное дитя.

Он все еще разглядывал его, как человек, недавно ставший отцом, когда природа внесла удачное предложение.

Джесси отыскала мужа в лесу, где он рассеянно бродил по следам разведчиков с металлоискателем.

— Угадай, что я только что слышала по радио Билла!

— Ну? — отозвался Ричард.

— Надвигается буря — практически ураган. Ричард!

— Да, милая?

— Ты не слышал ни слова! — Она повторила предупреждение по радио, и он сразу же подошел к ней.

— Они сказали, когда буря должна разразиться?

— Около полуночи.

— Превосходно!

— Что тут превосходного? От дома осталась одна оболочка. Если поднимется очень сильный ветер…

— В том-то все и дело, — прервал ее муж, потирая руки.

— В чем?

Но Ричард не ответил ей. Это могло обернуться очередной неудачей, а он и так достаточно претерпел в ее глазах.

На сей раз лучше не торопиться.

Поисковая партия поплелась в дом перед заходом солнца. Небо было пасмурным, в лесу стало темно, поднимался ветер, дождь уже начал стучать в окна, полыхали зарницы, и слышались отдаленные раскаты грома.

Они быстро закрыли ставни и заперли окна. Женщины нервничали. Даже Вон выглядел встревоженным.

— Я бы не слишком волновался, — обратился Ричард к собравшейся компании. — Наружные стены достаточно крепкие, а если положение станет угрожающим, мы можем укрыться в погребе. В таком случае мы не пострадаем, даже если ветер сорвет трубы, а дом все равно на днях снесут полностью.

После импровизированного обеда электричество отключилось. Это словно явилось сигналом — ветер замер, и воцарилась гробовая тишина.

— Похоже, будет ураган, — заметил Ричард, когда Хьюго начал раздавать свечи. — Если станет совсем скверно, спускайтесь в погреб. Лично мне не хочется сидеть весь вечер при свечах. Я собираюсь лечь спать. Пошли, Джесси?

Процессия со свечами потянулась на верхний этаж. Хьюго остался внизу убирать. Закончив работу, он задул свечи и также удалился.

— Джесси. — Инспектор встряхнул жену за плечо.

Джесси, вздрогнув, проснулась. Ричард держал в руке горящую свечу, по спальне плясали тени, и весь дом, казалось, содрогался. Снаружи доносился грохот.

— Что случилось, Ричард?

— Быстро одевайся, милая. Надень пальто, галоши, накинь что-нибудь на голову. Я должен разбудить остальных. Встретимся в коридоре.

— Сколько сейчас времени?

— Почти полночь. Я только что получил сигнал от Джонни.

— Сигнал?..

Но ее муж уже исчез.

В коридоре Джесси застала встревоженную группу в пальто или плащах. Некоторые держали свечи. Ричарда нигде не было видно.

— Где мой муж? — спросила Джесси.

— Пошел будить Билла Перлберга, — ответил доктор Торнтон. — Что происходит, миссис Квин?

— Понятия не имею. А вот и они.

Ричард и Билл появились из-за угла. Группа сразу же окружила инспектора, засыпав его вопросами.

— Погодите, — взмолился он. — На объяснения нет времени. Мы выйдем из дома…

— В бурю? — пискнула Корнелия Оупеншо.

— Да, в бурю. Пожалуйста, погасите свечи. Я не хочу, чтобы был виден свет.

Билл и Линн начали ощупью спускаться по лестнице. Доктор и Алистеры, поколебавшись, последовали за ними.

— Еще один ваш трюк, папаша? — осведомился Вон.

— Надеюсь, последний. Идите вниз, не то пропустите всю забаву.

Корнелия взяла под руку частного детектива и кокетливо сказала:

— Я пойду с вами, Вон… мистер Вон.

— Ваша беда в том, папаша, что вы ничего не доводите до конца. — Тем не менее, Вон задул свечу и повел Корнелию вниз.

Ричард кивнул Джесси. Он не задувал свою свечу, пока они не оказались у входной двери, где ждали остальные.

— Каждый пусть держится за идущего впереди, — сказал инспектор. — Пригнитесь — это защитит от ветра. Я пойду первым.

Он открыл дверь, и буря ворвалась в дом. Убедившись, что Джесси надежно держится за фалды его пальто, инспектор опустил голову и шагнул в ураган. Они промокли насквозь, не успев сделать и трех шагов.

Казалось, весь мир завывал в ужасе. Сквозь вой слышался протестующий стон деревьев. Через ветер приходилось пробиваться, как через стену. Никому не хватало дыхания для протестов, которые все равно бы не услышали. Ричард вел сутулую процессию, словно танцующую конгу,[60] вдоль изгиба разрытой подъездной аллеи к полосе леса между домом и дорогой. Когда они добрались до деревьев, частично создававших укрытие, он услышал позади испуганный возглас Корнелии.

Но это были всего лишь пять автомобилей «нерегулярников», стоящих в боевом порядке лицом к дому. Так как они располагались на косогоре, их передняя часть была выше задней. Ветер атаковал машины, пытаясь отшвырнуть их назад.

Сами «нерегулярники» сидели внутри — только Джонни Криппс выбрался из автомобиля, подошел к инспектору и что-то крикнул, указывая на дом. Инспектор кивнул и крикнул спутникам:

— Держитесь возле машин и наблюдайте за домом!

Когда они сгрудились около автомобилей, промокшие, сердитые и озадаченные, он махнул рукой Криппсу, который вернулся в свою машину и просигналил. «Нерегулярники» одновременно включили фары, осветив крышу Дома Брасса сквозь завесу дождя.

В десяти слепящих лучах света виднелась человеческая фигура, карабкающаяся по крыше среди похожих на грибы труб, то прыгая, то скользя по мокрой кровельной дранке, то ползя на четвереньках вдоль распорки, как чудовищный паук, плетущий паутину.

Роль паутины выполнял установленный им спасательный трос, тянущийся между основаниями двух труб, и человек полз вдоль него, набрасывая веревочную петлю на одну трубу задругой, пока не пошатнулся. Женщины вскрикнули, но он удержался на ногах и продолжал свою работу, словно торжествуя над разверзшимися небесами и ветром, развевающим его одежду.

Казалось, человек не замечает освещающих его лучей фар. Возможно, он принимал их за вспышки молний или просто утратил чувство пространства и времени. Он производил впечатление фанатика, выполняющего священную миссию — скрепить все трубы тросами, дабы ветер не унес их, бог знает куда.

Внезапно все закричали в страхе за его жизнь. Он подполз к углу крыши, завязывая очередной узел, но ветер приподнял весь угол, и дранка разлетелась в разные стороны. На какой-то миг человек повис в пространстве с раскрытым, как у Эола,[61] ртом, хватая руками воздух, затем полетел вниз, скрывшись в темноте. Оборванный край троса, к которому он был прикреплен, подпрыгнул вверх и заплясал по разрушенной крыше, как будто радуясь избавлению от ноши.

Пятеро «нерегулярников» опустили слепящие лучи и побежали по созданной ими дорожке света, борясь с ветром, туда, куда упал человек.

Они обнаружили его возле угла здания, наполовину погребенного под куском крыши, сломавшимся под ним. Видны были только туловище и голова, вывернутая под невообразимым углом, — дождь смывал на землю кровь с мокрых волос и искаженного лица.

— Сломал шею, — крикнул доктор Торнтон, подняв голову. — Он мертв.

В этот момент, по какому-то капризу бури или просто дождавшись своей минуты, ветер прекратился, стук дождя перешел в шепот, и Ричард Квин четко произнес:

— Все к лучшему. Он убил Хендрика Брасса.

Это был дворецкий Хьюго.

Мистер Пилинг прибыл из города, весьма любезно похоронил Хьюго Зарбуса рядом с его хозяином, посрамив таким образом хулителей его профессии, и удалился, чтобы больше никогда не появляться в Доме Брасса. Лишь тогда Ричард Квин отозвался на общие требования (в том числе шефа Флека) дать объяснения.

— Мы уже давно пришли к выводу, — начал инспектор, — что старый Хендрик укрепил стены и полы, так как намеревался подвергнуть их дополнительной нагрузке, для которой они не были приспособлены, и что этим дополнительным весом должно было стать его состояние — золото. Вопрос в том, почему мы его не нашли. Почему неподвижные стенные панели, картинные рамы, кровати, ванны оказались не покрытым латунью золотом, а чистой латунью? Почему мы не можем найти золото в каком бы то ни было виде в доме, где, как Брасс говорил Вону, находится его богатство? Лгал ли Брасс? Или же он говорил то, что считал правдой?

— Вы имеете в виду, — воскликнул Билл, — что старик думал, будто золото находится в доме, хотя в действительности его здесь не было?!

— Да, я имею в виду, что старик тоже был одурачен, — мрачно ответил Ричард Квин. — И когда я это осознал, все стало ясно. Обмануть слепого в таком деле легче легкого. После того как работа была выполнена — например, рамы привинчены к стенам, — каким образом Хендрик мог определить, что эти предметы не золотые? Он не мог подвергнуть их химическому анализу, а так как они стали неподвижными, то и проверить их по весу. Все, что он мог, — это прикасаться к ним, а прикосновение не дало бы ему понять, что его обманули.

А кто мог его обмануть? Только Хьюго Зарбус. Хьюго был единственным его компаньоном в этом доме, он поднимал и переносил все тяжелые предметы и даже проделывал всю работу с металлом в мастерской! Значит, Хьюго не подчинялся приказам Хендрика и изготовлял все предметы из обычной латуни. А Хендрик не замечал разницы.

Девитт Алистер непочтительно отозвался о недавно почившем слуге, но тут же умолк, следя за губами инспектора, словно глухой.

— Поняв это, — сказал инспектор, — я также понял, что должен искать не тайник Хендрика, а тайник Хьюго. Где Хьюго мог прятать золото? Где угодно — в лесу, на семейном кладбище, на дне Гудзона неподалеку от берега или за двадцать миль отсюда. Но тогда я заново обдумал то, из чего состояли наши поиски. Действительно ли мы обследовали все места, где могло находиться золото? Безусловно, нет. Мы искали в самом доме, под домом, вокруг дома — везде, но только не на верху дома, не на крыше!

Как только мне пришла в голову эта мысль, я нашел ей подтверждение. Помните смету подрядчика за ремонт некоторых труб, разрушенных ураганом? Хендрик сказал Слоуну, что это слишком дорого, и отказался от ремонта, хотя Слоун назвал минимальную цену. Но когда миссис Квин и я прибыли сюда, мы не увидели никаких признаков разрушенных труб. Выходит, кто-то отремонтировал их бесплатно. Хендрик не мог сделать это сам. Оставался только Хьюго. А если Хьюго ремонтировал трубы, то я был прав насчет крыши, которую мы не обыскивали.

Я обыскал ее в ту же ночь, когда додумался до этого, — накануне урагана, — забравшись туда по приставной лестнице и обследовав трубы. Даже моя жена об этом не знала. И вот образец того, что я обнаружил.

Это был побеленный кирпич. Инспектор потянул за его края, и он распался у него в руках — очевидно, Ричард разбил его заранее. Столпившиеся вокруг него увидели, что кирпич полый и что внутри находится слиток тусклого желтоватого металла.

— Золото! — прошептала Линн О'Нил после казавшейся вечной паузы.

— В каждой трубе около двухсот кирпичей, а на крыше тридцать труб, — сказала миссис Алистер. — Это составляет шесть тысяч кирпичей… Если в каждом из них всего два фунта золота, то общий его вес — двенадцать тысяч фунтов. Шесть тонн! По миллиону за тонну? Ради бога, кто-нибудь знает точную стоимость?

— Погодите, — сказал инспектор, когда они устремились к двери, словно стая диких гусей. — Кирпичи никуда не денутся. Я еще не закончил. Как я сказал, это Хьюго убил старика той ночью…

— Да. — Шеф Флек уставился на содержимое кирпича, словно не мог на него наглядеться. Но слово «убил» вызвало у него былое видение пресс-конференции и себя в ореоле славы. — Если он воровал золото под носом у старика, то почему ждал столько времени? Он мог прикончить Брасса давным-давно…

— Несмотря на свой ограниченный интеллект — хотя он не был таким полоумным, как старался выглядеть, — Хьюго понимал, что, если он это сделает, его тут же разоблачат. Учитывая, что в доме жили только двое, кто мог стать очевидным подозреваемым?

Но когда Брасс собрал здесь этих людей, Хьюго понял свою удачу. Они были наследниками состояния. При наличии спрятанного в трубах золота и компании словно изготовленных на заказ подозреваемых Хьюго прокрался в спальню Брасса, огрел его латунной кочергой и ушел, приняв его за мертвого. Впоследствии он был потрясен не тем, что кто-то из нас пытался убить старика, как мы думали, а тем, что его попытка не удалась.

При второй попытке Хьюго постарался избежать всякого риска. Как вы помните, у него были свободные вечер и ночь. Он отправился в пивную, налакался там достаточно, чтобы следующим утром его алиби выглядело убедительно, вернулся в дом среди ночи, подкрался к Вону и ударил его латунным ножом в спину, потом вытащил нож, вошел в спальню старика и на сей раз не допустил оплошности. Хьюго намеренно оставил в кустах у дороги машину, лег в кровать одетым, чтобы поддержать свое пьяное алиби.

— Этот кусок мяса смог такое проделать? — недоверчиво сказал Вон.

— Да, каким бы это ни казалось невероятным. Он сумел напустить тумана в глаза всем — включая слепые глаза Брасса.

— Но где доказательства? — недовольно осведомился Флек. — Мне нужны доказательства.

— Кто еще мог это сделать, шеф? Возьмите первую его попытку с кочергой, которая провалилась. Тогда это казалось бессмысленным. Мы, естественно, думали, что это дело рук одного из наследников. Но покушение произошло до того, как старик подписал свое завещание. Я построил фантастическую теорию о мести-ненависти, но был не прав, применяя ее к наследникам шести миллионов долларов. В то время никто из потенциальных наследников не стал бы атаковать источник минимум миллиона долларов, который фактически лежал за углом. Значит, это сделал кто-то другой. А кто из нас не принадлежал к наследникам? Я, моя жена, миссис Алистер и Билл Перлберг — Вона тогда здесь еще не было. У моей жены и у меня, безусловно, не было причин покушаться на старика Брасса. Миссис Алистер скорее отрубила бы себе руку, чем повредила бы шансам мужа унаследовать состояние. Билл Перлберг вообще не был замешан в этом лично — он только оберегал интересы Кита Палмера. Оставался Хьюго.

— Я кое-чего не понимаю, — пробормотал Алистер. — Зачем было Хьюго убивать старика? Золото он уже прибрал к рукам, и Брасс никак не мог об этом пронюхать. Хьюго нужно было ждать, пока старикашка окочурится естественным путем.

— Ненависть, — сказал инспектор. — Исключив наследников, приходится вернуться к этому мотиву. Годами Хьюго был практически рабом Хендрика Брасса — унижаемым, оскорбляемым, работающим как ломовая лошадь и презираемым до такой степени, что старик по злобе оставил ему ничего не стоящий дом и заложенную землю, которые банки отобрали бы у него первым делом. Наше прибытие подстегнуло ненависть Хьюго. Он увидел свой шанс и воспользовался им.

— Но почему вы не рассказали нам о золоте, когда узнали, где Хьюго его прятал, инспектор? — спросила Корнелия, негодуя даже в момент радости.

— Потому что я искал способ подтолкнуть Хьюго к действиям. Лично я не сомневался, что это он спрятал золото в трубах. Но это были всего лишь мои умозаключения. Преступления — это люди, а не умственная гимнастика. Узнав о приближении урагана, я увидел способ заставить Хьюго выдать себя. Я намеренно сказал всем, включая Хьюго, что буря может снести трубы. Меньше всего Хьюго хотел, чтобы его золото унесло ветром — он стремился сохранить в целости не только добычу, но и тайну ее местонахождения. Я знал, что Хьюго сделает попытку, когда мы будем спать, и ему будет казаться, что путь свободен. Поэтому я предупредил пятерых моих друзей, и когда они увидели, что он карабкается на крышу с тросами, то подали мне условленный световой сигнал. Остальное вы знаете.

Послышался шумный вздох en masse.[62]

— Ну, — заговорил доктор Торнтон, в чьи глаза вернулась жизнь, — может быть, нам подняться на крышу и забрать наше золото, леди и джентльмены?

На сей раз ответом было не молчание, а топот ног.

— Погодите, — снова сказал инспектор. — Вам не кажется, что, коль скоро у нас имеется образец, Биллу следует проверить его качество — пробу и так далее?

— Неплохая идея, — хрипло отозвался Алистер. — Я притащу ваше оборудование из мастерской, Билл. — И он быстро вышел.

Все молча ждали. Билл вертел желтоватый маленький слиток при свете ламп со странным выражением лица. Когда Алистер вернулся, он начал работать с весами и кислотой.

Наконец Билл поднял голову.

— Это не золото, — сказал он. — Латунь.

— Знаю, — кивнул инспектор в последовавшей мертвой тишине. — Я протестировал его той же ночью, когда нашел, а также содержимое кирпичей из других труб, выбранных произвольно. Там только латунь. Не было никогда никаких шести миллионов долларов ни в золоте, ни в каком-либо другом виде. Все это были фантазии психа и мечты полоумного. У старого Хендрика, вероятно, оставалось несколько тысяч долларов, но он в своем маразме затеял эту историю. Уверен, что он действительно считал свою латунь золотом и убедил в этом бедного Хьюго. В конце концов, что Хьюго знал о золоте, латуни и прочем? Псих дурачил полоумного, полоумный — психа, и оба делали дураков из вас. Хендрик развлекался, помахивая у вас перед носом латунью, которую принимал за золото. То, что мнимое золото сделало с вами, вы будете переживать заново в ночных кошмарах.

Итак, ответы нашлись на все вопросы: когда, где, кто и почему?

Глава 14 КТО И ПОЧЕМУ?

Исход начали Алистеры, упорхнув прежде всех. К тому времени, когда Ричард и Джесси упаковали чемоданы и погрузили их в «мустанг», их уже след простыл.

— И скатертью дорога, — сказала Корнелия Оупеншо, но без обычной злобы — скорее подчиняясь рефлексу или стараясь не терять форму. Она стояла возле дома, поставив рядом чемодан из крокодиловой кожи, напудренная и нарумяненная, с подведенными глазами и накрашенными губами, напоминая модель, запечатленную художником в состоянии белой горячки. Тем не менее, мисс Оупеншо заметно расцвела после ночи своего вступления в жизнь, и хотя ей вряд ли было суждено стать полностью распустившейся розой, она смогла превратиться в какой-никакой, а бутон. Джесси радовалась за нее, хотя сомневалась, что это продлится долго, учитывая то, что собой представлял мужчина, повинный в этом превращении.

— Вас подвезти, мисс Оупеншо? — спросила Джесси, к ужасу инспектора.

— Или мы можем прислать вам такси из Филлипскилла, — быстро сказал он, избегая взгляда жены, поскольку знал ее реакцию на подобную неучтивость.

— Нет, благодарю вас, — проворковала Корнелия. — Мистер Вон любезно предложил отвезти меня в Манхэттен. А вот и он.

Потрепанный «остин-хили» Вона появился в поле зрения. Водитель выглядел не слишком любезным. Быстро швырнув в машину элегантный чемодан мисс Оупеншо, он снова уселся за руль, даже не открыв ей дверцу. Корнелия покраснела под слоем косметики, но села рядом с высоко поднятой головой. Джесси отвела взгляд.

— Я думал, вы останетесь, Вон, привести в порядок дела, — сказал Ричард.

— Что здесь приводить в порядок? — огрызнулся Вон. — Распорядиться так называемым состоянием я смогу и из своего офиса в городе, если, конечно, мне вернут документы. Чертов Флек забрал их, заявив, что это часть досье, и я получу их назад, когда он полностью закроет дело. Взявшись за эту работу, я купил кота в мешке. В итоге я не выручу даже ломаного цента. Ты готова, Корни?

— Да, доро… мистер Вон.

— Тогда придерживай свои накладные титьки. — Он рванул автомобиль с места, подняв целый фонтан грязи, заставивший Квинов отскочить.

— Похоже, медовый месяц окончен, — заметил Ричард.

В своей машине к ним подъехал Хьюберт Торнтон. Доктор побрился и подстриг рыжие усы, глаза его деловито поблескивали. Он снова стал самим собой.

— Я рад, что возвращаюсь в разумный мир капризных детей и женщин, которые вызывают меня среди ночи, потому что у них менструальные спазмы. Этот старик был ночным кошмаром.

— Но ведь он ваш отец, доктор Торнтон, — укоризненно сказала Джесси.

— Лучше бы я никогда этого не знал. Что делает с человеком запах денег! К счастью, я от этого избавился.

— Мистер Брасс был больным человеком.

— Вся моя жизнь состоит из больных людей, миссис Квин. Для разнообразия дайте мне хотя бы одного здорового — начиная с меня самого. Хотя вам не интересны мои психологические проблемы. Ну, до свидания. Если в этой истории был хоть один луч света, то им были вы двое. Спасибо за все. — И он дал газу.

Ричард и Джесси уже сели в «мустанг», когда появились Линн О'Нил и Билл Перлберг. Билл нес два чемодана, а Линн прилипла к нему как банный лист.

— А что вы оба собираетесь делать? — спросил Ричард, высунувшись из окошка.

Билл поставил чемоданы.

— Сначала я вернусь домой и разберусь с Китом, провернувшим меня через эту мясорубку, а потом отведу эту цыпочку к ближайшему падре, который нас окрутит.

— Билл хотел, чтобы нас поженил раввин, — сказала Линн, — а я настаивала на мормоне,[63] поэтому мы в качестве компромисса сошлись на конгрегационалистском священнике.[64]

— Она намерена стать первой женщиной-госсекретарем, — усмехнулся Билл.

— И мы собираемся завести четверых детей.

Билл выглядел испуганным.

— Средняя американская норма — два с половиной.

— Четверых, — твердо повторила Линн. — Двух мальчиков и двух девочек.

— Четырех мальчиков.

— Не знала, дорогой, что ты настроен против девочек.

— Только против маленьких.

Оба засмеялись. Линн поцеловала Джесси и Ричарда, и Квины оставили молодую пару продолжать долгий спор о том, чем является брак в демократическом обществе. Хендрик Брасс и его фиктивные шесть миллионов казались находящимися на расстоянии многих световых лет.

Бросив последний взгляд на удаляющийся Дом Брасса, они успели увидеть только ряды труб из начиненного латунью кирпича на наклонной крыше.

Квины и «нерегулярники» заранее договорились встретиться в гостинице «Олд Ривер», дабы закусить перед поездкой.

— Незачем, ребята, продолжать поиски настоящей Джесси Шервуд, кто бы она ни была, — сказал инспектор за кофе. — Она ничего не унаследует — вся выручка за эту кучу хлама отойдет кредиторам. Что касается недвижимости — дома и земель, — то они в негодном состоянии, и вряд ли их когда-нибудь приведут в порядок. Ну, пусть из-за этого голова болит у Вона и судьи по делам о наследстве, а не у нас. Я жалею только о том, что втянул вас в это.

— Он сожалеет! — воскликнул Эл Мерфи. — Да ведь это было забавнее, чем две бочки обезьян!

Седые головы энергично кивнули.

— Просто чудесно, что вы с такой охотой помогали Ричарду, — сказала Джесси. — Какой стыд, что вы не можете постоянно работать вместе!

— Еще бы, — с тоской произнес Уэс Полански. — Хотел бы я найти возможность…

— Может, она и есть, — вмешался Джонни Криппс. — Или была бы, если бы эти шесть миллионов оказались реальными. Один из наследников мог бы отстегнуть Дику и нам десять или пятнадцать штук за наши хлопоты, и мы бы тогда смогли открыть агентство.

— Это идея! — воскликнул Пит Анджело. — Детективное агентство Ричарда Квина с персоналом из пяти сотрудников. Что скажешь, Дик?

— Скажу, что это великолепно, — усмехнулся Ричард. — Мы бы открыли офис на Мэдисон-авеню…

— И доказали бы этим молодым грубиянам с Сентр-стрит,[65] — подхватил Хью Джиффин, — что в шестьдесят три года жизнь только начинается.

— У нас шестерых, вместе взятых, около двухсот лет опыта, — кивнул Эл Мерфи. — Чем больше я об этом думаю, тем лучше это звучит.

— Возможно, — пробормотал Ричард среди всеобщей эйфории.

— Двести лет опыта и никаких денег, — со вздохом напомнил Полански.

Это вернуло их к действительности. Они молча уставились на кофейные чашки. Джесси едва сдерживала слезы. Ей хотелось прижать всех шестерых к груди и приободрить их, но что она могла им сказать? Старый Уэс был прав — для бизнеса нужен капитал, а у них была только пенсия, на которую они жили. Общество выбросило их за ненадобностью, отказав в работе, которую они все еще могли выполнять, и оставив без средств, на которые можно было бы начать собственное дело.

— Не знаю, — быстро сказала Джесси, — почему мы сидим здесь с таким видом, словно только что вернулись с похорон…

— Так оно и есть, — мрачно произнес ее муж, и в этот момент Немезида, преследовавшая его в течение всего дела Брасса, нанесла очередной удар.

Она явилась в облике краснолицего шефа Виктора Флека, налетевшего на них с такой злостью, как будто он собирался арестовать их за нарушение общественного порядка.

— Лу сообщил мне по радио, что вы остановились у гостиницы, — пропыхтел он, придвигая себе стул. — И хорошо сделал! У меня для вас новости.

— Да? — упавшим голосом отозвался Ричард Квин. — Что теперь случилось, шеф?

— Случилось то, — ответил Флек, — что мне осточертело вас слушать, Квин. Не могу понять, как вы умудрились дослужиться до инспектора. Вы не способны даже дежурить на перекрестке у школы!

— Что я опять натворил? — Инспектор побледнел.

— Снова пустили нас по ложному следу — вот что! Вся эта чушь насчет того, как прикончили старика Брасса…

— Я же доказал вам…

— Не собираюсь говорить, что вы мне доказали, так как здесь леди, даже если она ваша жена!

— Что я натворил? — снова спросил Ричард.

— Я собирал досье по делу Брасса в управлении, пытаясь решить, как представить его газетам. Ведь убийца мертв, а доказательств нет, если не считать той ахинеи, которой вы пудрили мне мозги, что вообще не является никаким доказательством — это ясно и полоумному. Ну, досье вышло объемистым, и когда я поднял его, оттуда выпала бумага. Я ее подобрал и взглянул на нее. Богом клянусь, я видел эту бумагу впервые в жизни. Никто не говорил мне о ней — Боб просто сунул ее в папку. Вы, братец Квин, тоже о ней не знали, иначе не морочили бы мне голову этим вздором.

— Каким вздором? — Сердце Ричарда упало до колен.

Джесси закрыла глаза, потом открыла их и нашла под столом руку мужа, который вцепился в нее, как утопающий. «Нерегулярники» хранили гробовое молчание.

— Помните, как Хьюго отправился в тот вечер в город и надрызгался в таверне? Случилось так, что моя теща тем же вечером заболела, жена решила, что это сердечный приступ, и мне пришлось везти ее черт знает куда — в Пэтчог на Лонг-Айленде, где живет старуха. Оказалось, проклятая дура наелась за ужином каких-то жареных моллюсков, а ей вообще нельзя ничего жареного, вот у нее и произошло острое несварение. В итоге я вернулся в Филлипскилл уже утром и узнал о том, что старого Брасса прикончили. Я был слишком занят, чтобы просматривать ночную сводку, а позже так увяз в этом деле, что не стал к ней возвращаться. И зря! Если бы я случайно не уронил рапорт, который Боб сунул в досье Брасса, то никогда бы об этом не узнал.

— Какой рапорт? О чем?

Но разозленный Флек предпочитал вести повествование издалека.

— Хьюго пришел в забегаловку Бруки и быстро надрался. Не ожидал это от такого верзилы — я думал, что с таким количеством мяса можно лакать галлонами и оставаться трезвым, но пиво ударило ему в тупую башку, и Бруки около полуночи отправил его восвояси. А теперь начинается самое интересное. Около двух ночи Хьюго опять заявился к Бруки и потребовал еще пива. Выглядел он протрезвевшим, поэтому Бруки решил, что бакс есть бакс, и обслужил его. Не прошло и получаса, как парень окосел снова — стал стучать по столу кулачищами, орать во весь голос и лезть в драку со всеми…

— Хьюго? — недоверчиво спросила Джесси.

— Вы не догадывались, что он на такое способен, мэм, и ваш муженек наверняка тоже. — Шеф Флек устремил на Ричарда враждебный взгляд. — Ну, связываться с такой гориллой никто не пожелал, поэтому он начал крушить мебель. Бруки позвонил в управление, и мой ночной дежурный связался по рации с Бобом, который патрулировал на машине. Боб поехал в таверну, скрутил Хьюго и привез в управление, где вместе с дежурным запихнул великана в камеру.

Инспектор облизнул губы.

— В котором часу ваш человек забрал Хьюго?

Шеф Флек отозвался с мрачным удовлетворением человека, которого слишком долго водили за нос:

— В два сорок шесть ночи.

Последовало молчание.

— Но его отпустили примерно через час? — с надеждой осведомился Джонни Криппс.

— Отпустили, но только в семь утра, приятель. И по словам Боба, он все еще не протрезвел. Боб хотел отвезти его домой, но Хьюго заявил, что должен забрать свою «хонду», которую оставил у заведения Бруки. Боб отвез его туда, Хьюго сел на свою развалюху и покатил домой. Таким образом, ваш убийца, инспектор Квин, — не мой, клянусь Богом! — от двух сорока шести ночи до семи утра был заперт в моей кутузке. А в какое время, по словам дока, Брасса пырнули ножом в сердце? Между четырьмя и шестью, верно? Вот я и спрашиваю вас: каким образом Хьюго мог это сделать?

Они сидели молча, даже когда Флек вышел из гостиницы.

— Дорогой, — наконец заговорила Джесси, сжав руку мужа, — это не конец света…

— Но очень на него похоже, Джесси. — Ричард мягко освободил руку и отодвинулся от стола. — Не знаю, как вы, ребята, — обратился он к «нерегулярникам», — но я возвращаюсь к моим шлепанцам и трубке, где мне самое место. К дьяволу Дом Брасса! Я сыт им по горло!

Таким образом, Ричард Квин бросил (во всяком случае, думал, что бросил) дело Хендрика Брасса с его призрачными миллионами и все еще неразгаданной тайной его убийства, оставив нерешенными два важнейших вопроса, на которые, как ему казалось, он нашел ответы:

Кто?

И почему?

Глава 15 И НАКОНЕЦ, КТО, КАК И ПОЧЕМУ?

Мудрец, говорил Сэм Джонсон,[66] не удивляется никогда. Но инспектор стал подвергать сомнению свою мудрость, поэтому испытал радостное удивление, открыв незапертую дверь квартиры Квинов и проследовав за Джесси через прихожую в гостиную. То, что они обнаружили там развалившимся на диване со стаканом шерри в одной руке и с покрытой каракулями записной книжкой в другой, было приятнейшим сюрпризом.

— Привет! — поздоровался Эллери.

Инспектор от удивления потерял дар речи. Эллери отложил стакан и книжку и обнял обоих с жаром блудного сына, не сомневающегося в радушном приеме. Потом он отодвинул их от себя и окинул критическим взглядом:

— Ты выглядишь ужасно, папа, а от новобрачной осталось одно видение. Ради бога, где вы оба были? Я писал, телеграфировал, дважды звонил, не получив ответа. Меня одолевало искушение обратиться в бюро исчезнувших лиц. Вы что, устроили себе второй медовый месяц?

— Когда ты вернулся, сынок? — спросил Ричард, беря Эллери за руку.

— Три дня назад. Что-нибудь не так?

— Теперь уже ничего, — ответила Джесси.

— Значит, что-то было не так. Дайте мне ваши вещи, а потом приведите себя в порядок и расскажите мне об этом. Я приготовлю кофе.

— Только не в моей кухне, — заявила Джесси. — Я уже договорилась об этом с твоим отцом, Эллери. Холостяки никогда не хотят отдавать женщине должное.

— Я быстро учусь. — Эллери поцеловал ее и проводил с усмешкой взглядом, наблюдая, как она спешит в кухню. — Не понимаю, папа, почему ты не женился на этой женщине много лет назад.

— К сожалению, тогда я не был с ней знаком, — сказал инспектор.

— Выходит, все получилось как надо?

— Я никогда в жизни не был так счастлив.

— Что-то не выглядишь ты счастливым.

— Это не связано с Джесси. Фактически я не знаю, что бы я без нее делал. Сынок, тебя мне как раз и не хватало. Я так рад, что ты дома.

— Судя по твоему голосу, тебе пришлось нелегко.

Старик скорчил гримасу:

— Если бы я знал, что ты вернулся, Эллери, я бы позвонил тебе, прежде чем сделал из себя круглого дурака.

— В каком смысле, папа? Выкладывай.

Но инспектор подождал, пока Джесси вернулась с кофейником. Только когда она села на диван рядом с Эллери, он начал мерить шагами комнату, рассказывая сыну о происшедшем со всеми невероятными и душераздирающими подробностями.

Было уже за полночь, когда инспектор окончил повествование. Джесси подсказывала ему забытые детали, и вдвоем они представили Эллери всю картину.

— Это все? — Эллери задумчиво потянул себя за нос.

— Все, сынок. Я был уверен, что нашел ответ. Но алиби Хьюго оставило от моей версии рожки да ножки. Можешь объяснить, в чем моя ошибка?

Эллери ответил вопросом. Получив ответ на него, он кивнул, задал другой вопрос, не принял ответа, нахмурился, попробовал еще раз с тем же результатом, обдумал вопрос в ином контексте и нахмурился опять.

— Ты не приготовишь еще кофе, Джесси? — сказал он наконец. — Думаю, это займет всю ночь.

Уже рассвело, когда Эллери завершил свой анализ. Инспектор качал головой, удивляясь собственной слепоте. Но он казался успокоившимся и даже оживленным, а для Джесси было важно именно это.

— Теперь все сходится, — пробормотал инспектор. — Но я до сих пор не понимаю почему. Какой за этим кроется мотив?

Эллери криво усмехнулся:

— Говоря бессмертными словами некоего Имярек, я рад, что ты задал этот вопрос. Кажется, папа, ты сказал, что шеф Флек затребовал все документы, касающиеся состояния?

Его отец кивнул.

— Тогда они должны быть еще у него.

— Ну и что, Эллери?

— Я бы хотел взглянуть на них. И как можно скорее.

— Ты слишком торопишься. — Джесси поднялась. — Твой отец толком не спал уже не знаю сколько ночей, Эллери. А эту ночь он вовсе не сомкнул глаз. Ричард, немедленно иди в постель.

— Нет, милая, я все равно не засну! Я чувствую себя полным энергии. — Инспектор действительно выглядел помолодевшим на несколько лет. — Как насчет того, чтобы сразу же отправиться в Филлипскилл?

— Ричард! — взмолилась Джесси.

— Я хочу поехать туда, дорогая! Я должен выбросить все это из головы, иначе… — Он оборвал фразу и обнял ее. — Прости, Джесси. Я забыл о тебе. Очевидно, мне еще предстоит многому научиться в супружеской жизни. Должно быть, ты валишься с ног. Отложим поездку до того, как ты отдохнешь.

— Но я ничуть не устала, — быстро отозвалась Джесси. «Господь в своей милости вместе с даром любви даровал нам умение лгать», — подумала она.

— Почему бы тебе не поспать, пока мы с Эллери…

— Ты пытаешься отделаться от меня, Ричард Квин?

— Конечно нет!

— Тогда мы поедем вместе — как подлежит семье… Господи, совсем забыла, что унаследовала сына-писателя! Как надлежит семье! Это все проклятая телереклама.

— Джесси, я люблю тебя, — торжественно произнес Эллери. — Иди накладывать макияж.

Сев за руль «мустанга» Джесси, Эллери повез их назад, в страну Вашингтона Ирвинга. Они проехали по мосту Сонной Лощины, мимо покосившегося и обветшавшего указателя, на котором с трудом можно было разобрать надпись «Филлипск… 2 ми…», мимо гостиницы «Олд Ривер» и дороги к Дому Брасса в деревню Филлипскилл, которая после вековых усилий стереть с лица земли триста лет американской истории теперь, казалось, пребывала на пороге успеха. Каменные дома, построенные еще голландцами и служившие укрытием для воинов-патриотов во время Войны за независимость, теперь были оккупированы пиццериями, закусочными, барами, ссудными кассами, риелторскими конторами (все были снабжены неоновыми вывесками) или заслонены автостоянками или оштукатуренными псевдофасадами, где торговали отходами славного настоящего.

Полицейский участок и тюрьма находились в еще нетронутом здании начала восемнадцатого века из голландского кирпича и необработанного камня. Когда Эллери остановил «мустанг» у знака «Парковка запрещена в любое время», инспектор сказал:

— Вот и Флек.

Эллери увидел краснолицего откормленного мужчину в синей униформе и фуражке с золотым галуном, который вылезал из полицейского автомобиля, стоящего перед зданием.

— Задай ему как следует, Эллери, — мстительно посоветовала Джесси. — Никогда не прощу ему то, как он говорил с твоим отцом!

Эллери вышел из «мустанга». Шеф Флек сердито уставился на него:

— Вы что, не видите знак, мистер? Ну-ка, дайте ваши права!

— Хорошо, сэр. — Эллери протянул Флеку водительские права.

— Эллери Квин… Эллери Квин?! — Сигара едва не выпала у шефа изо рта, когда он увидел в красной машине инспектора и Джесси. — Какого дьявола вы оба вернулись? Ведь вы только уехали!

Ричард с усмешкой помог жене выйти на тротуар.

— Знаете, шеф, как бывает с фальшивыми деньгами — они всегда возвращаются. Это мой сын. Он только что вернулся из Европы, и я рассказал ему о деле Брасса. Он тут же заявил: «Поедем в Филлипскилл, папа, и наставим шефа Флека на путь истинный».

— Опять? — буркнул Флек.

— В последний раз. — Эллери улыбнулся. — Я должен поговорить с вами, шеф. Но сначала я хотел бы взглянуть на портфель душеприказчика с документами о состоянии Брасса, который, как я понял, вы конфисковали. Не возражаете?

— Вы тот самый Эллери Квин, который…

— Другого я не знаю.

— Ну… — Шеф Флек прикусил сигару. — Рад познакомиться.

— Благодарю вас.

— Не вижу, почему бы мне не показать вам документы, мистер Квин. Пойдемте. О, прошу прошения, миссис Квин. — Инспектор придержал дверь для Джесси с галантностью Рэли.[67] Джесси также прошла мимо него, как леди, не делая попыток выцарапать ему глаза. Инспектор сдержал усмешку. Его Флек явно не простил. Он вошел последним.

Шеф достал документы из сейфа, который выглядел так, словно прибыл из Ньюхейвена под личным наблюдением Элихью Йейла.[68] Эллери схватил объемистый портфель и начал изучать бумаги с удручающей тщательностью, одну за другой, потирая каждый лист между большим и указательным пальцами, словно стараясь убедиться, что они не склеились друг с другом. Это продолжалось добрых десять минут, в течение которых дородный шеф полиции становился все менее дружелюбным.

— Не пойму, что вы надеетесь здесь обнаружить, — проворчал он, когда Эллери взялся за пачку скрепленных вместе бумаг. — Тут только налоговые счета.

— Не совсем, — отозвался Эллери и ловко извлек из пачки один лист, не снимая скрепки. — Хотя не сомневаюсь, что вам старались внушить эту мысль. Вы их просматривали?

— Да. Ну… мельком.

— Как человек, который не ищет ничего конкретного. Вот твой мотив, папа.

Инспектор, Джесси и шеф Флек заглянули через плечо Эллери.

— Будь я проклят! — с благоговением произнес инспектор.

На этом все могло закончиться, не будь Эллери самим собой.

Прошло несколько дней, во время которых супруга Ричарда не покидала квартиру, оставляя повсюду штамп Джесси Шервуд Квин.

— Я одна из тех редких медсестер, — признавалась она пасынку, — которые не могут жить в свинарнике. — Это замечание заставило Эллери снова поцеловать Джесси за ее очаровательное прямодушие.

Инспектор и его сын тем временем уходили по каким-то таинственным делам. Затем, однажды утром, инспектор заглянул в телефонный справочник и набрал номер.

— Детективное агентство Вона, — послышался слишком знакомый голос.

Инспектор весь напрягся, хотя сам позвонил Вону. Этот человек усмехался, даже отвечая возможному клиенту.

— Это Ричард Квин.

— Хей-хо, папаша! — воскликнул Вон. — Я думал, вы уползли в свою нору с вашей бабенкой. Что у вас на так называемом уме?

— Послушайте, Вон, — сердито сказал инспектор. — Я вас на дух не переношу и очень не хотел вам звонить. Но вы все еще являетесь душеприказчиком Брасса, и у меня нет выбора. Вы хотите в этом участвовать или нет?

— В чем именно?

— В деле Брасса появилось кое-что новое.

— Вы, папаша, родились неудачником, — ухмыльнулся Вон. — Что на этот раз? В воздухе снова запахло латунью?

— Мы нашли записку, оставленную Хьюго Зарбусом, в которой говорится, где он спрятал состояние. Вернее, ее нашел мой сын Эллери — он только что вернулся из-за границы и, когда я рассказал ему об этом деле, отправился прямиком за этой бумагой, как будто сам ее спрятал.

— Вы, похоже, наглотались наркотиков!

— О'кей, Вон. Приятно было с вами пообщаться.

— Погодите! Я должен закончить дело с этим чертовым наследством. Где, вы сказали, ваш гений обнаружил записку?

— Я этого не сказал, — сухо отозвался инспектор. — Сейчас мы собираемся в Филлипскилл проверить информацию Хьюго. Если хотите быть в курсе, можете встретиться с нами там. Что касается меня лично, то я прожил бы дольше на десять лет, если бы вы больше не попадались мне на глаза.

— Речь идет о золоте?

— Нет, не о золоте. Именно это нас и обмануло. Слушайте, я хочу скорее с этим покончить.

— Все еще сигналите к атаке, — засмеялся Вон. — О'кей, папаша, до скорого.

Когда они подъехали к дому, «остин-хили» стоял на раскуроченной подъездной аллее. Вон, прислонившись к капоту, курил дешевую сигару. Когда Квины вышли из «мустанга», он прищурился, увидев Эллери:

— Значит, вы и есть Элмер.

— Эллери.

Они смотрели друг на друга, как два пса.

— Вы не слишком-то похожи на гения, — заметил наконец Вон.

— Зато вы похожи, — отозвался Эллери. — Просто луч света в темном царстве.

— Что-что? — Вон уставился на него. — Вы это серьезно?

— Хотите убедиться? — Не дождавшись ответа, Эллери шагнул в дом Хендрика Брасса. Инспектор, усмехаясь, последовал за ним. Вон нахмурился, выбросил сигару и тоже шагнул через порог.

Эллери остановился в прихожей, глядя на руины.

— Я бы хотел взглянуть на записку Хьюго, — сказал Вон.

— Почему? — спросил Эллери.

— Потому что это, вероятно, фальшивка.

— Если так, мы скоро это выясним. Либо латунный ящик, о котором говорится в записке, существует, либо нет. Важен он, а не записка.

— Значит, состояние в ящике? — пробормотал Вон. — Должно быть, это ценные бумаги или драгоценности. — Он потер руки. — Это уже похоже на правду. Пошли, Эллери. Где он?

Квины начали подниматься по лестнице. Вон следовал за ними по пятам.

— В комнате Хьюго, — ответил инспектор.

— За какого дурака вы меня принимаете? Комнату Хьюго обыскивали сто раз вместе со всей этой развалюхой!

Инспектор, не оборачиваясь, пожал плечами.

— В записке сказано, что ящик там.

— Тогда это точно фальшивка, — заявил Вон, когда они поднялись на площадку, и инспектор свернул налево. — Он не может находиться в комнате этой обезьяны.

— Может, — сказал Эллери.

— В записке говорится, где именно?

— В его матрасе, — сказал инспектор.

— Бросьте, папаша. Вы сами прощупали этот матрас.

— Знаю, — вздохнул Ричард Квин. — Как и многие другие, Вон, включая ваш. — Он задержался в дверях каморки Хьюго под карнизом здания. Комната была тесной, полной насекомых, проникающих через открытое окно, и лишенной всякой мебели, кроме привинченной к полу латунной кровати с разрезанным старым матрасом и большого платяного шкафа из мореного дуба, занимавшего половину стены, чья приоткрытая дверца поскрипывала от ветерка. За окном виднелся Гудзон, от которого доносился запах болота.

— Насколько я понимаю, обыск проводился от комнаты к комнате, — сказал Эллери. — С перерывами на еду, сон и тому подобное. Все, что нужно было Хьюго, — это опережать вас на один шаг, Вон. Узнав, что вы все направляетесь к нему в комнату, он вынимал ящик из матраса и прятал его в другом месте — вероятно, в комнате, которую вы только что обыскали. Когда вы покидали его комнату, он при первой же возможности возвращал ящик на прежнее место в свой матрас. Во время каждого очередного обыска он повторял ту же уловку. Меня удивляет, что никому из вас это не пришло в голову.

Вон стоял разинув рот. Инспектор качал головой.

— Ну, чего мы ждем?! — воскликнул Вон.

Но Эллери схватил его за руку. Вон с удивлением обернулся.

— Думаю, — сказал Эллери, — лучше предоставим это моему отцу.

Шаги инспектора захрустели по покрытому раскрошившейся штукатуркой полу. Старые половицы, кое-как установленные заново людьми Трафуцци, прогибались под его весом. Не обращая на это внимания, он подошел к кровати со вспоротым матрасом, наклонился и стал его ощупывать.

Внезапно его руки застыли.

— Господи! — воскликнул инспектор, засунул руки в матрас, с усилием вытащил оттуда плоский латунный ящик, положил его на кровать и уставился на него, словно не веря своим глазам.

Эллери подбежал и быстро обследовал ящик, покрытый знакомыми символами Дома Брасса и запертый на латунный замок.

— С замком затруднений не будет, — сказал Эллери. — Где-нибудь есть инструмент, который можно использовать как рычаг?

— Не суетитесь, Эллери, — произнес Вон. Обернувшись, Квины увидели в его руке револьвер 38-го калибра, направленный в живот инспектора. Лицо Вона выражало алчность и торжество. — Отойдите к окну. Живо!

Отец и сын повиновались, обменявшись взглядом. Вон двинулся к кровати, не сводя с них глаз, не без труда поднял ящик одной рукой, сунул его под мышку и засмеялся:

— Судя по весу, там в основном драгоценности. А может, если мне повезет, то и наличные. Шесть миллионов баксов! Не хотите взглянуть на них перед смертью?

— Вы собираетесь убить нас? — осведомился Эллери.

— Увы, приятель.

— Тогда не спешите с казнью. Коль скоро мы не сможем свидетельствовать против вас, Вон, вы ничего не теряете. Это вы убили Хендрика Брасса, не так ли?

Вон засмеялся снова.

— Конечно, я прикончил старого ублюдка. Почему бы и нет? Четырнадцати с лишним процентов от шести миллионов на хлеб хватило бы. Только теперь, Эллери, благодаря вам я приберу к рукам все. Проблема в том, как избавиться от трупов. Вероятно, утоплю вас обоих в Гудзоне.

— У вас есть проблема и посерьезнее, — спокойно сказал Эллери. — Думаю, шеф, вы и ваш помощник можете выходить.

Вон резко повернулся. Дверцы платяного шкафа открылись, и оттуда вышли шеф Флек и Лу с револьверами в руках.

— Бросьте оружие, Вон, — сказал Флек, но в этот момент указательный палец Вона нажал на спуск, и три выстрела оглушили Квинов. Пуля Вона оторвала кусок верхней панели шкафа, но пули Флека и Лу проделали две дырки в его сердце. Отскочив назад, как дрессированный пес, он ударился о дальнюю стену и с грохотом рухнул на пол, заливая его ручьями крови, вскоре перешедшими в струйки, а потом и вовсе иссякшими.

Подойдя к нему, Лу поджал губы, выпучил косые глаза и прикрыл тело матрасом Хьюго.

Эллери поднял латунный ящик, который отлетел в сторону, не испачкавшись кровью.

— Вы слышали его признание, шеф? — осведомился инспектор.

— Каждое слово. — Флек вытер потное лицо. — Знаете, я еще никогда не стрелял в человека. Это странное ощущение… Лу записывал слово в слово. Вон… — Шеф уставился на матрас и покачал головой — он казался потрясенным до глубины души. «Сейчас он забыл о репортерах, — подумал инспектор, — но дайте ему время…»

— Я был согласен с папиными умозаключениями до определенного момента, — сказал Эллери. — Он был прав, придя к выводу, что, поскольку первое, неудавшееся покушение на жизнь Брасса произошло до того, как Брасс составил завещание, его осуществил один из наследников и что это мог сделать только Хьюго, руководствуясь ненавистью. Но ты ошибся, папа, полагая, что если первое покушение совершил Хьюго, то и убийцей должен быть он. Хьюго не убивал Брасса, о чем ты узнал, когда шеф Флек сообщил тебе о его алиби. Но если Хьюго не мог совершить второе, удавшееся покушение, то кто мог?

Они собрались в баре гостиницы «Олд Ривер» — трое Квинов, пятеро «нерегулярников», шеф Флек и его помощник Лу, который вел записи, и чья фамилия так и осталась неведомой. Все были гостями Флека, который оправился от шока и готовился к пресс-конференции, назначенной на следующее утро.

— Но как вы узнали, что это Вон, мистер Квин? — с беспокойством спросил шеф. — Лу, запиши это слово в слово.

— С исключением Хьюго из кандидатов в убийцы картина менялась, — ответил Эллери. — Должно быть, все происходило следующим образом. Хьюго в свободный вечер отправляется в таверну, притворяется опьяневшим от пива, уходит оттуда около полуночи и сразу же возвращается домой на своей «хонде», чтобы снова попытаться убить Брасса. На сей раз ему приходится иметь дело с Воном, который спит на раскладушке перед дверью старика. Проблемы это не составляет — Хьюго берет с письменного стола внизу латунный нож для вскрывания конвертов и ударяет им спящего красавца в спину. Но мы знаем, что он потом не вошел в спальню старика и не ударил его ножом, так как Брасс был убит между четырьмя и шестью утра, а в течение этих двух часов и некоторого времени до и после них Хьюго был заперт в одной из камер шефа Флека. Очевидно, ударив Вона, Хьюго потерял самообладание, вернулся в таверну, напился по-настоящему и угодил в тюрьму.

Таким образом, Вон остался в одиночестве у спальни Брасса с ножом в спине. Это звучит как описание серьезного ранения, выводящего из строя, и в большинстве случаев таковым и является. Но было ли это так в случае с Воном? Нет. Когда папа обнаружил его утром, тот был в полном сознании и вскоре смог сесть, а спустя поразительно короткий срок вновь стал самим собой. Иными словами, его рана была поверхностной.

Вероятно, Вон пришел в себя около четырех утра и сполз с койки. Понимая, что на него напали с целью вывести из строя телохранителя Брасса, он, естественно, идет в спальню посмотреть, что со стариком. Но Брасс спит целый и невредимый. И Вон сразу осознает, что судьба предоставила ему идеальную возможность для убийства. Судя по положению раны в его спине, она никак не могла быть нанесена им самим. Если он убьет Брасса тем же ножом, а потом вернется на свою раскладушку и притворится потерявшим сознание, кто сможет заподозрить его в убийстве старика? Папа и Флек наверняка подумают, что на Вона и Брасса напал кто-то третий. Именно так Вон и поступил, и именно это ты и подумал, папа, когда нашел его утром в коридоре, а Брасса в его спальне с ножом в сердце.

— Но почему? — осведомился Джонни Криппс. — Зачем вообще понадобилось убивать старика? Что Вон надеялся приобрести благодаря этому?

— Очевидно, Джонни, он рассчитывал приобрести очень многое, — сказал Эллери. — А единственной ценностью, связанной с Хендриком Брассом, были шесть миллионов долларов, которыми он помахивал перед носом у наследников. Следовательно, Вон должен был иметь законное право на это состояние. Это побудило меня искать подтверждение в документах о наследстве. А когда я нашел засвидетельствованное нотариально заявление некоего Хардинга Бойла, что он тот самый Хардинг Бойл, который поименован в завещании Брасса как один из наследников, заверенное Воном Дж. Воном как душеприказчиком, у меня появилось неоспоримое подтверждение мотива преступления Вона и его вины.

— Бойл, — пробормотал шеф Флек. — Наследник, который так и не появился… Вы имеете в виду, мистер Квин, что Вон обладал какой-то властью над этим Бойлом?

— Мне кажется более вероятным, шеф, — промолвил Эллери, — что Вон и был Бойлом, что и выяснил отец, копаясь последние пять дней в прошлом Вона.

— Вообще-то копался Хью Джиффин, — сказал инспектор. — Расскажи им, Хьюи.

— Хардинг Бойл — обычно его называли Крутой Бойл[69] — настоящее имя Вона, — начал Джиффин. — Он родился в чикагских трущобах и попадал во всевозможные неприятности — отбывал срок за ограбление и так далее. Между прочим, его рассказы о юридическом образовании, которое он якобы получил, были сплошным враньем — все знания в этой области он приобрел в библиотеке тюрьмы в Джолиете, когда сидел там. Фамилию Вон он принял, чтобы избавиться от груза прошлого. Лицензии на детективное агентство у него тоже не было…

— Погодите, — прервал шеф полиции Филлипскилла. — Он тоже был одним из ублюдков Брасса и люто ненавидел старика, верно?

— Я в этом не сомневаюсь, — отозвался Эллери, — хотя для такой крысы, как Вон, месть ничего не значила в сравнении с шестью миллионами.

— Запиши это, Лу!

— Но если Вон был Бойлом, — возразил Эл Мерфи, — то почему он открыто им не назвался? Ведь он фигурировал в завещании.

— Как Бойл он был объявлен в розыск в Иллинойсе, — объяснил инспектор. — Поэтому он предпочел не рисковать и скрываться под фамилией Вон во время поисков шести миллионов. Если бы их так и не нашли, он бы остался под вымышленным именем, а если бы нашли, затребовал бы свою долю из Нью-Йорка. Помните, он защитил себя, спрятав среди прочих документов, заявление, заверенное Воном как душеприказчиком, что он, Бойл, объявился и был должным образом идентифицирован как законный наследник.

— И еще одно, — вмешался Пит Анджело. — Зачем было оставлять эту бумагу в портфеле? Конечно, он спрятал ее среди счетов, считая, что там ее будет нелегко найти. Но все равно, зачем было так делать? Если это и защита, то чертовски рискованная.

— В итоге она такой и оказалась, — кивнул Эллери. — Но он должен был прикрыть себя, Пит, на тот случай, если состояние все-таки найдут. Ему пришлось пойти на этот риск. Ведь Вон не мог предвидеть, что шеф Флек заберет портфель с собой. Это был ловкий ход, шеф.

Флек просиял:

— Я на это и рассчитывал.

Лу посмотрел на него и вернулся к своим записям. Флек кашлянул и допил остатки шампанского за счет штата Нью-Йорк.

— Одного я не понимаю, — виновато заговорила Джесси. — Хорошо, Вон был Хардингом Бойлом — одним из наследников. Каким образом он оказался также «адвокатом» и телохранителем-душеприказчиком, нанятым Брассом? Не слишком ли это большое совпадение, Эллери?

— Это вообще не было совпадением, дорогая, — сказал Эллери. — Брасс не искал Вона — все было совсем наоборот. Вон либо знал с самого начала, либо узнал не так давно, что Брасс — его отец, навел о нем справки — газетные подшивки полны сведениями о Брассах — и постарался добыть для себя эту работу. Ему было нетрудно втереться старику в доверие с его фальшивой лицензией на детективное агентство, фальшивым дипломом юриста, хорошо подвешенным языком и согласием работать на Брасса за небольшой гонорар. Вон был уверен, что получит по крайней мере седьмую часть шести миллионов долларов — старый плут обвел его вокруг пальца, как и всех вас, — но я не сомневаюсь, что он искал шанс найти все состояние и каким-то образом завладеть им целиком. Фактически на это я и рассчитывал, готовя ловушку. Разумеется, не было ни записки Хьюго, ни состояния, но я подумал, что Вон, совершивший ради него убийство, проглотит любую наживку, способную привести его к призу, который он уже считал потерянным. С помощью шефа Флека это сработало. Ну, шеф, думаю, у вас есть все, что вам нужно. Спасибо за обед. Мы возвращаемся в Нью-Йорк.

Но первыми удалились шеф Флек и Лу. Живот Флека бурно колыхался, а синий рукав машинально вытирал козырек фуражки, словно наводя лоск перед долгожданной встречей с джентльменами из прессы.

— О, папа, еще одна вещь, прежде чем мы уйдем. — Эллери полез под стол и с трудом вытащил латунный ящик, который инспектор втиснул в матрас Хьюго Зарбуса, дабы поймать с поличным Вона Дж. Вона. — Помести это среди твоих сувениров, — с усмешкой сказал Эллери.

Инспектор без энтузиазма посмотрел на ящик.

— Что вы с Эллери туда положили, Ричард? — поспешно спросила Джесси.

Замок уже сняли. Ричард неожиданно улыбнулся и поднял крышку.

Джесси увидела кучу свежеполированного металла — болты, гайки, фрагменты водопроводных труб, пепельницы, формочки, покоробленный временем пестик, три штуки щипцов для снятия нагара со свечей, семь чашечек ювелирных весов (интересно, где была восьмая?), несколько погнутых наконечников шлангов, треснувший настенный барельеф Джона К. Кэлхуна,[70] множество скрепок, лопатка образца 1850 года и пятидюймовый Трайлон-энд-Перисфер[71] образца 1939 года, армейский горн с отломанным раструбом, целая коллекция ручек от выдвижных ящиков и одна пружина от мышеловки.

И все из латуни.