Дом между небом и землёй

Пишет редактор Женя. Бывший редактор.

Тот Женя был ещё не тем. И уже не тем. Тот Женя был тем мной, который ещё не знал того, что я знаю теперь и тем Женей, который уже забыл то что знал до того…

Всё началось очень даже неожиданно. Он просто шёл по улице и даже не думал нигде останавливаться. Ведь день был не очень-то и погожий и вот-вот мог полить дождь. А до редакции было ещё, вобщем, шагать и шагать. И пока тебя не возьмёт под крыло заботливый козырек из железного листа с потускневшими от времени и кое-где посыпавшимися буквами, составляющими гордую и зычную надпись "Саратовский Прометей" – настолько знакомую, что уже совсем её и не замечаешь – так, кроме поломанного зонта с вывернутыми тут и там спицами, от летнего дождя ничто тебя и не спасёт. Поэтому он старался побыстрее дойти до редакции и не глазеть по сторонам, ведь пока глазеешь, тучи над тобой собираются всё больше и надо бы, по логике, брать и обгонять ветер, который их гонит… а он и сам тебе, вобщем-то, помогает – толкает в спину и воет в самые уши. Мол: "Поспеши!.. Нечего тут! Зазевался!.."

Останавливаться он не собирался. Но что-то пошло не так. Он и сам не знал – что. Он просто, вдруг взял и остановился на ходу. Он стоял и смотрел. И слушал – слушал ветер. Ему, почему-то, показалось очень странным то, что он сейчас вообще куда-то идёт… И куда?.. Редакция и железное крыльцо, и буквы… и кипы бумажек у него на столе, и выкрашенные зелёной краской коридоры, и таблица информации на одной из этих стен и… и всё остальное, что было, вобщем-то, его повседневной реальностью – вдруг показалось совсем нереальным и неправдоподобным. Это было весьма странное ощущение. Женя давно не встречался с таким… Это было так… Так, как будто бы он, вот сейчас, на полном серьёзе, направлялся в какое-то совсем и не существующее в мире место… Как будто бы намеревался всерьёз шагнуть на страницу какой-то газеты или книжки и очутиться, тотчас же, там. А вот гроза – гроза, она была реальной. Она была летней. И… Он стал, как завороженый, смотреть вверх. Чего уже давно, давно, не делал. А сейчас – гром начал его звать посмотреть… Он звал о-чччень громко и оглашал всё вокруг. Весь унылый серенький район. На это нельзя было не обратить внимание. Летние грозы – они такие. Они громыхают иногда громогласно… Хотя, уж это-то, наверняка, и породило такое понятие "громогласно" – летние грозы, ну или хоть какие-нибудь другие, но грозы именно, и породили… А молнии, иногда, гуляют среди облаков беспрерывно – так, как будто кто-то то и дело переходит из одного облака в другое, с фонариком в руках и освещает маленькие тоненькие извилистые мостики, проложенные между туч. И он смотрел вверх, и, вот только эти небо и гроза и ветер тоже – были ещё похожи на реальность. Как будто бы всё вокруг меркло и становилось совсем даже неправдоподобным, в сравнении с ними.

"Ведь, странно… – думал он, глядя на молнии, тоненько но мощно проходившие среди туч, – Когда смотришь на такие вещи – так кажется, что ты попадаешь, одновременно и в прошлый век, и в позапрошлый – и в те далёкие времена, когда люди ещё ездили на телегах, запряженных ослами… И в те – когда уже на бензиновых и дизельных видах транспорта… И когда… и ког-да… Да в любое время. Ведь это – наверное было всегда. Вот такие вот тучи и молнии и грозы…"

А город – наоборот, казался теперь лег-ким, как перышко и невесомым… И мало значащим, вобщем-то – ведь он, как и все те деревени, города, села, что были здесь, на этом месте до того, однажды может исчезнуть и уступить место новому городу… А вот гроза – гроза, она останется. И дождь тоже, и небо, и облака. И ветер. Ведь тот город Саратов, который Женя знал сейчас, в 2345 году был совсем не похож на тот, что знали его деды и прадеды… А уже его внуки и правнуки, могут увидеть его и совсем изменившимся – в лучшую или в худшую сторону. Но уже, наверное, не таким. А только, будут, наверное, тоже, когда-то в грозу смотреть на укутанное тучами небо и думать о том – как же было здесь ему – их дедушке?.. Ведь, может быть, что он, в совсем ещё другом мире, видел такие же грозы.

"Все это о-чень интересно…" – думал Женя и стоял дальше, сам не зная зачем. Как будто город вокруг него, и правда, растворился и уже ушел в небытие вместе с его домом и редакцией и… Всем, всем, всем. И идти некуда и незачем было. И спешить. И судорожно думать о том, где же найти средства заплатить за квартиру Анне Семеновне до конца месяца… А ведь этой квартиры, наверное, уже тоже нет?.. Так и зачем тогда? Все – это незачем… Но одновременно и что-то более мощное чувствовалось теперь во всем этом мире – что-то более масштабное и важное, для чего что-то и стоило бы делать. Он просто стоял и не знал куда идти. И смотрел. Такое с ним бывало не часто. Он даже забыл – когда же ещё в последний раз он так много времени позволял себе потратить впустую? А между тем, такое ощущение было, что он тратил впустую, по крайней мере, восемьдесят процентов от всего своего времени. Не понятно – на что?.. Он, вроде бы, все время что-то делал, старался, спешил, но по итогу – все это как будто уходило в никуда. Как если бы ты все время наливал воду в корыто – тас-кал ее, носил вед-ра-ми, срывал на этом деле позвоночник, но воды от этого в корыте все никак бы и не прибавлялось. А только силы и время утекали бы вместе с этой водой совсем неизвестно куда. Такое было ощущение.

"…И чего это они разлетались?.. – неизвестно для чего подумал Женя про стайку голубей, рванувшихся наверху между крыш. Полёт этой стайки весьма даже напоминал порывы ветра, которые, с тем же гулом от голубиных крыльев, и на тот же прерывистый манер то стартовали резко с места, то мягко планировали полусонно, опираясь на случайно попадающуюся струю воздуха… и по спонтанно выбранной траектории… Очень было похоже на ветер. – Че-го летают-то?.. – одна из мыслей, которые зачем-то, бессмысленно и бессвязно, и даже бесполезно в отношении окружающей реальности, вдруг возникают у него в голове – совсем как фразы, пустые и ничего не значащие, которыми он привык, по долгу профессии, напихивать свои каждодневные статейки, как подушки гусиным пухом – чтобы были пообъемнее и чтобы праздному обывателю было поудобней самодовольно и ленно в них окунуться. Он так привык играть словами и набивать ими – почти что ничего не значащими, почти что пустотой а не словами совсем – любую мысль или любую хоть маленькую фразочку, что они, всё такие же, ничего не значащие и не отзывающиеся никак внутри, уже вылетали из его нейронных связей на автомате. Даже тогда, когда совсем и не нужно – просто так, как детали, как однотипная продукция из не отключенного вовремя конвейера. И эти слова, тоже показались не реальными. Не настоящими. Как будто он, и в своей собственной голове – не имел опоры, не знал куда идти и что делать. И зачем. А между тем – загруженность у него на работе была большая. И перед выходными все они, в редакции, должны были поработать на славу, и, вобщем-то, в три оборота – ведь материала нужно было настрочить ещё и на субботний и воскресный выпуски. Об этом нельзя было забывать. Пора идти. Он постарался взять и выбросить из головы все свои непонятные ощущения. И ему это почти удалось – в голове уже установилась привычная оглушительная тишина, в которой его мозг всё время напевает привычную легонькую песню-присказку, почти что колыбельную из всяких спонтанных ничего не значащих фразок и словечек… И в этой лёгкой колыбельной есть как всегда и что-то такое остроумно-забавное, на что ты никогда не засмеешься, но чему можешь зато легонько ухмыльнуться и уютно так закутаться, пока идешь куда-нибудь, в мысль о том, что ты всё таки парень с головой на плечах и не без таланта. Всё шло вроде бы хорошо. Но только вот опять не так. Не так как обычно. И он снова остановился на том месте где пришлось. Точнее – где пришлось подумать. Ему подумалось что всё наверное не так от того, что он немножко почему-то смотрит на всё это со стороны. Не изнутри а со стороны. Как будто бы и мысли были не его, и словечки не его, и фразочки, и меткие замечания, и пустота тоже. Они все ещё крутились в его голове, а между тем, под звук одной из пустых фразок, которая ещё не дозвучала до конца, ему что-то подумалась и ещё одна. А прозвучала она:

– И от чего же все самые лучшие фразы – ну, те что просто не в бровь, а в глаз, те что, кажется берут и вонзаются в самую суть – как-то правдиво и правильно, те вызывают и самые честные, как-то так выходит, эмоции. Если смешно – и по настоящему, честно – так и действительно смех получается тоже открытый, честный, прямой. Как и сама шутка. А если грустно или что-то типо того – то просто… Эмоция получается тоже какая-то сильная и прямая. А когда всё вот так – идёт фраза, идёт, и краешком только едва суть задевает, так и эмоция в ответ тоже какая-то… Как бы окраинная. Только краешек от эмоции а не… Вот даже ухмылка – и то: не улыбка – так, чтоб целиком, на весь рот – а так – только один краешек губ куда-то вверх лезет. И всё.

И странно, что это всё вдруг подумалось… Или нет, даже скорее почувствовалось – как-то так, на языке ощущений а не на языке слов… Как-то это подумалось, будто бы он в тот момент сам на себя посмотрел со стороны. Вот – он сам ещё договаривает внутри у себя фразочку и под её звук он же, но только оттуда откуда-то – чуть издали смотрит на себя и думает о том, как действуют простые и другие фразы. Это странно. Он даже остановился от этого. Ветер рванул тут же. Сверху захлопали крылья. Немного прокатилось что-то раскатом по облакам. И всё это – в тишине. Так чувствовалось, как будто он задержал руками воздух вокруг себя и все звуки на расстоянии полуметра замерли. А там – сверху – они ещё были слышны. Но вдруг – звук где-то снизу. Маленький треск-удар по дороге перед ним. Он наклонился. Какая-то картонка круглая. Объемная, правда. Поднял. Перевернул. Три тонких картонки… как вроде вырезанных из коробки, наклеены друг на друга. А по середине ещё картонная стрелка приделаннна – как на компасе. Ну да – это и есть компас. Только картонный. И даже показывает в одну сторону. Он повертел "компас" в руках. И правда – всё время указывает куда-то. А именно на ту точку, где на картонке находятся циферки. Много циферок – так написанных как долгота и широта на карте. Странно. А разве картон магнитится?.. Вроде бы нет… Так почему же тогда?.. Наверное просто внутри стрелка магнитная приделанна. Ну или просто снизу к картонной прилеплена.

"Вот, кто-то же занимается таким!.. Делать им нечего…"

Ухмыльнулся и опустил руку. Сам не подумал что надо идти но пошел дальше.

"А стоп. Откуда же это?.."

Остановился, поглядел вверх.

"Кто кидается?.."

Дома далеко. Из них просто невозможно было бы так кинуть хоть что-то, чтобы упало ему прямо под ноги. Вокруг голая площадь и только вдали по краям они. Невозможно. Так кто же?.. А вообще-то и в небе ничего нет. Только вдали дохлопывают крылья глупых голубей. Странно. Очень странно…

Но снова пришла мысль про редакцию и про буквы на вывеске и всё такое… Пора поскорее двигаться. А то так никуда не успеть....

И он зашагал. Потом остановился. Ещё раз взглянул на небо… А может это оттуда?.. Из этого "всегда было и всегда будет"?.. Из того, далекого и оторванного от всего что сейчас происходит, времени… но из того, что всегда здесь?.. Чего-то, что ты не умеешь осязать, пока ты во времени?.. Ведь это за гранью его?..

Он усиленно помотал головой, постарался стрясти с неё это странное что-то и зашагал дальше. Твердо. Резко. Чётко… Вбивая в дорогу свой каждый шаг и выбивая с ним, с каждым шагом, это что-то странное из головы. Ведь с ним сложно жить. Сразу. Это как человек другой, который появляется в твоей жизни – ему нужно уделять внимание… Он требует его. Ведь иначе тот человек и не в жизни твоей, а за гранью. Так и чувства… мысли… новые. Они словно новорожденный – с ним нужно возиться, и оберегать, и вырастить ещё, чтобы стало возможным с ним хоть поговорить… Так и мысли. Странные. Новые. Они рождаются маленькими, незаметными… Как новорожденный малыш. Они кричат что-то на своём – на том языке, что, кажется, не из этого мира… И нужно время. Нужно время и внимание и силы… Чтобы вырастить, сохранить, разработать эту мысль. Или чувство – из чего-то незаметного и едва осязаемого, из чего-то нежного и хрупкого, нужно дорастить до нужного состояния, до возраста, в котором это что-то станет тебе ясно… Заговорит на понятном тебе языке. А для этого нужно ещё научить своего младенца так говорить. На своём…

А потом он вырастает и ты уж жалеешь немного о том, что он больше не такой – не маленький, не непонятный тебе, не странный… Такой странный и непонятный в этом мире…

Стоп. А откуда он знает об этом? О том, как это – растить… Растить ребенка… Растить мысль… чувство?.. Он и не знал. И не занимался этим, то есть. А вот сейчас – вдруг рррра-ааз!.. И будто бы всё это было. Опять очень странно! И он опять остановился.

Нет, надо идти. Ид-ти…

А потом мысли состарятся… Вырастают, становятся черствыми, ветхими, малоподвижными, и уже их не расшевелишь. Захочешь почувствовать так же – как тогда… Да уже сразу и не получается. Как и присесть, и наклониться, и выполнить прочие физические упражнения… Когда ты уже немолод – всё это уж и через силу… С усилием, да…

Да где же он это всё встречал?.. Нет, нет и нет!.. Не было этого!.. Не бы-ло… Точно… Наверное?..

Буквы… Редакция.

Полутемная лестница с обшарпанной краской на стенах. Шаги… Потому что скрипят уж хорошенько так ступени. И слушаешь тут свои шаги как будто чьи-то чужие.

Дверь открываешь – там уже светлый ваш коридор и беспрерывный стрекот пишущих машинок изо всех открытых кабинетов. Шум, разговоры и курево. Странно. Назад обернуться – там будто вне времени. Странная лестница – как из книжки какой-то о древние катакомбах. И нет никого, и тишь, словно в замке в башню поднимаешься. А вокруг только паутины не хватает… А тут жизнь – вполне себе обычная жизнь. Непонятно…

Поплелся дальше к кабинету директора. Он вообще-то главред, но все его, отчего-то зовут директором. Странно… Нужно идти за разнарядкой. Чтобы узнать о чём ему писать. Сегодня о чём-то новом наверно. О старом обо всём, кажется уже написали…

Что там?.. Ну, как всегда – сидит за столом, что-то смотрит в бумагах. Надо только постучать – по косяку, потому что двери открыты. Иначе уж очень душно теперь в помещениях. И всё… Заходи…

– А, Женик?.. Заходи, заходи!.. Садись.

Он сел в старое пошарпанное мягкое кресло, у которого по неизвестным причинам прорези в коже такие ровные и немного треугольные, словно их сделали ножницами – а значит умышленно… А сквозь них высовывается понемножку белый пух синтепона. Это то самое кресло, которое во всей редакции самое мягкое, но почему-то в нём именно чувствуешь себя напряженней чем где-либо.

– Ну… Что у Вас?.. – спросил директор.

– Что?.. Что… у нас?..

Женя с минуту посидел, поерзав в кресле сконфуженно и так и не нашёлся что же ему сказать.

– Ну?.. Что Вы принесли, дорогой мой?

– Что?… Я…

– Ну, какую статью?.. Что?.. – недоумевал в свою очередь директор. – Что-то из новостей?..

– А… А, так Вы наверное просто забыли!.. – с облегчением выдохнул Женя и наконец заулыбался и даже чуть хлопнул себя ладонями по коленям от радости. – Вы же мне должны только сегодня новую тему дать. А так – у меня уже не отписанных нет. Я все закончил, Геннадий Юрьевич!..

И Женя продолжал торжествующе сидеть и улыбаться, глядя на директора с выражением радостного снисхождения. Он занимался в редакции тем, что строчил на каждую новость изысканные и несравненные тексты, в которых было всё – и тонкость подмеченных деталей, и колкость напичканных в каждую фразу словечек, и изобретательность в словосложении, и остроумие в разных наблюдениях… если это конечно был памфлет, фельетон или прочий юмористический текст на какую-либо злободневную новость или тему… Ну а если уж это был текст серьёзный и полу научный (ну, либо он касался дел правящей партии), то тут Жене не было равных в том, чтобы найти как можно больше четких, научных, умных, как кажется, и, вобщем, узкоспецифических терминов – насколько это только можно черствых и сухих – и набить ими даже короткую статью просто доверху.

Да, Жене не было равных в том, чтобы искусно описывать разные вещи и новости добытые не им. И он знал, в общем-то, что он в своём роде незаменим. И в этом заключалась его уверенность в том, что из редакции его не погонят никогда.

Но директор отчего-то нахмурился, будто бы и не разделяя совсем Жениной радости.

– А Вы… Вы правда ещё не слышали об изменениях в графе семь пункта десять закона о труде? Я надеюсь, что это так, дорогой мой… И что Вы не просто используете его недавнее принятие в думе чтобы выкроить себе ещё часок-другой на создание статьи… а и действительно просто не знали.

Главред Геннадий Юрьевич уставился на Женю с испытующим выражением… А Женя не знал что и думать и куда деться.

– А… А что за… Закон?..

– Вчера вечером… – директор с досадой бросил взгляд к себе на письменный стол, после долгого его пребывания на лице Жени, – …Дума приняла закон… В седьмом чтении… Дорогой мой… О том что… Вернее что это не закон, а поправка… ну, вы поняли. Теперь деятельность творческого характера официально не поддерживается государством… и не будет больше спонсироваться. Понимаете?.. Вот… Остается только общественно нужная, всякая… конкретная работа. И… Без всяких там излишков. Поэтому все сотрудники в редакции должны либо перейти на нужную работу и писать четко и по делу – а значит быть и корреспондентом и редактором в одном лице… И… И, ну Вы поняли. Теперь мы не платим людям, которые только играют словами. Нам это ни к чему…

– Как… Как так – ни к чему?.. – опешил Женя, – Как так…без излишков?.. Я, разве излишки создаю?.. Я… Я разве не нужное дело для общества делаю?.. Ведь это же… Это…

– Я всё, всё понимаю, мой дорогой!.. – и директор уже не в первый раз за разговор всплеснул руками, словно бы отряхивая их, брезгливо так, как будто бы только что разделывал рыбу, да вынимал у неё внутренности и теперь хочет скорее забыть об этом неприятном для взора зрелище. – Но… Но Вы поймите… У нас ведь строгая иерархия. Я не могу пойти против тех, кто выше!.. Вы понимаете… И установка сейчас у партии другая – всё нужное… Только всё нужное… Всё самое нужное людям!.. И это верно в каком-то смысле, дорогой мой… Ведь, зная нынешнюю ситуацию… И в экономическом плане… понимаете… и ситуацию на фронтах… всё… всё это… Ну, людям теперь не до того, чтобы развлекать свои мозги! Им нужно бы хотябы найти средства удовлетворить свои желудки и тела – дом… кров, пища… Финансы и всё такое. Ну, Вы понимаете… что я Вам говорю-то?!. – директор всё время очень нервничал и продолжал отряхиваться от невидимых потрохов, – А эти все… Изысканные способы развлечь своё восприятие… Какими-либо текстами… Смешными и, там… Навороченными… Ну, Вы поняли!.. Всё то что касается уже какого-то творчества – пиши для ума, это… Это уже кажется сегодня… на фоне всей ситуации… Необыкновенным излишеством!.. Ну, Вы понимаете!.. И это… Ни к чему. Нам нужно сейчас, всем, сосредоточиться на основной повестке… главной! Как, кстати, вчера по телепередаче товарищ Стинин тоже и сказал, почти так же… Это, говорит… Ну, как же это?.. Это сейчас основные… Да – основные!.. Направления всеобщего хода. Для живота, для кошелька, для страны. Вот… Ну, как-то так… Но Вы лучше, конечно, посмотрите уж сами – ведь я не совсем уж складно передаю… Да и кто я?.. Хэ-хэ-х!.. Я всего-то… Газетчик. А это!.. Товарищ Стинин – целый, поймите, дорогой мой, глава совета по культуре!.. Ну, ну что Вы!.. Конечно – как же я передам?.. Хэ-хэ!.. Вы лучше послушайте… сами. В вечерних новостях наверняка будут повторять.

И директор, внезапно как будто избавившись уже насовсем от своей грязной рыбы, приобрёл вид ребёнка, едва только искупанного и обернутого в чистые пеленочки, и расплылся в улыбке – такой, что казалось такою она может быть только у человека, который чудесным образом взлетел в облака.

– Так… Что же?.. – неуверенно, но всё же спросил Женя, немножко погодя.

И этот вопрос тут же вернул главного редактора из облачных кущей к такой ненавистной ему рыбе.

– Ну… Ну, что, Вы сами не понимаете?.. Ну Вы же понимаете!.. Ну?.. Ну, Вам придется теперь, дорогой мой, либо писать, как Вы можете… Насколько Вы можете нехудожественно… И добывать самому темы для статей… Ну или… Или же… Ну или – Вы сами понимаете… Вот так-то…

Женя молча кивнул.

Вот так-то…

Да…

Что-то надо думать…

Женя попытался расслышать в оглушающей тишине, которая звучала в мозгу, хоть какую-нибудь дельную мысль… И пока пытался – вертел в руках картонный "компас".

– Это… Что у Вас? – спросил директор откуда-то сверху. Женя поднял глаза но не успел подумать – что же ответить. – Вы… Что же, ещё поделки делаете, да?.. Вроде как – своими руками… Правильно я Вас понимаю? Ну… Вы смотрите… поаккуратнее. В нынешней ситуации на Вас могут и донос за такое настрочить, но… Пока, конечно, нет. Пока что ещё партия снисходительно относится к тем кто… заблуждается. Ведь закон же только ещё вышел и… Не все успели перестроиться…

– Да… Нет. Это не я. – промямлил Женя, – Это… Вообще не знаю кто. Мне так… Под ноги упало. Сам не знаю откуда…

– Вот!.. Правильно! Если вдруг что – так и говорите всем… Потому что, я-то, конечно, Вас понимаю, Евгений Сергеевич… Мы с Вами, оба, люди в прошлом творческие… тьфу-тьфу… Но многие… знаете ли, сейчас могут и не понять… Потому что всё… для желудка, как бы… надо бы… Но… Но, хотя… Знаете – нет. Нет, нет… Эта отговорка выглядит слишком не реалестично. Вы лучше придумайте себе ещё, мой дорогой… Потому что партия сейчас прямо осуждает…

– Да почему же – отговорка?.. – немного безразлично ко всему от всего грянувшего над ним как гром ужаса, заметил Женя, – Нет… Это мне, правда, упало под ноги… Я сам и не знаю откуда… Дома были далеко. И голуби тоже… И это… Он вообще какой-то странный – он весь, как видите, из картона, а стрелка будто бы намагничена… – и Женя с безразличным выражением лица протянул директору картонную игрушку. – Сам и не знаю… Что это.

– А… А Вы точно… – задумавшись начал разглядывать игрушку директор, – Вы точно были на улице одни?.. Мой до… Точно? – закончил он немного строго.

– Да, да… И ни-ко-го вокруг… Вы же знаете какая погода?.. Сейчас все сидят по домам…

– Ну да… Дорогой мой… Ведь… Вроде бы ещё и не дождь, но всё же… Атмосфера такая что – вот-вот польет. Да-аа… Я почему Вас, собственно, спрашиваю. Мне кажется что это, друг мой, не просто так. В этом что-то есть… Что-то против. Против привычных устоев и… Ну, как бы Вам сказать?.. Это как-то… немножечко в разрез идёт с привычной действительностью. Это похоже на агитационный билет – когда Вам что-то сверху сбрасывают под ноги, да ещё с таким… Вы видели, что это тут написано?..

– Где?

– Ну, там – куда указывает стрелка?..

– Ну, там… Какие-то цифры. Не знаю…

– А Вам не кажется что это похоже на широту и долготу, мой дорогой?.. Точнее на их обозначение?

Женя только и сделал что уныло пожал плечами, ведь всё что ему теперь казалось – так это то, что всё это, что происходит сейчас с ним, похоже на скорое увольнение. Ведь он и понятия не имел где искать темы для статей… А уж те кто делал это до того, прекрасно справятся с задачей сухо описать лишь основную суть произошедшего. Значит – денег не будет и с квартиры придётся съезжать. Ну, что же делать?.. Значит – так.

– А вот мне как раз кажется!.. – продолжал зажегшийся идеей главный редактор, – Ведь это… Ведь это точно долгота и широта, мой дорогой!.. Вот! – и он торжествующе поднял палец вверх, – Вот это я Вам и поручаю узнать в первую очередь. Пусть будет это для Вас пробное задание – как раз и посмотрим, на что Вы способны в новом качестве. И дальше примем решение о продолжении с Вами сотрудничества, ну или… Ну, Вы понимаете, мой дорогой!.. Возможно Вы даже разоблачите подпольную шайку предателей и это будет очень хорошо… Ещё как хорошо для нас. Для всех нас!..

И Женя посмотрел на своего главного редактора и не поверил почти что в то, что всё это реально. Картонный компас?.. Новый закон, запрещающий всё, что связано с творчеством?.. Задание от главреда – непонятно какое, о чём и почему?.. И вообще – совершенно новый образ жизни, который теперь его ждёт?..

А может быть он всё ещё спит и сейчас снова проснётся – на этот раз уж в реальности, да и пойдёт на работу в редакцию как раньше…

Да, это было всё очень странно – всё то, что происходило сегодня. Это просто какой-то абсурд!.. Этого не может быть!..

Но компас был снова в его руке – на этот раз уже врученный ему начальскою рукой, а не упавший к нему с неба под ноги… И надо было вставать и идти.

Я не могу писать о том Жене в первом лице… Так, как будто бы он был мной. Меня отвращает от этого какой-то неосознанный страх – как если бы у меня была клаустрофобия, а то моё старое тело было бы замкнутой душной комнатой. Чуть только я пытаюсь представить, почувствовать себя в той ещё, старого Жени, голове, как мне становится так непривычно и некомфортно, будто бы я очутился в самом что ни на есть жарком и колючем свитере. Возможно именно поэтому я теряю дар речи и пытаюсь связать всё что было в канву… Хоть на сколько-нибудь понятную канву. А фразы я пишу отрывисто и как-то глупо. Как-то так, будто я и пишу в первый раз и вообще… Они все такие страшные и коровы и… пустые. Как и само то время. Кажется это от того. Аж сам не верю что я мог быть редактором. Вот сам бы читал это и не поверил. Сказал бы – на этого парня редакторов, как раз, хороших и нет. Таааак… Возможно это и пройдёт, когда я перейду уже к новому себе. Но это не произошло "вдруг". Это всё-таки путь…

Но пока я всё же оставлю свой этот корявый язык так как есть. Я не хочу пересматривать и менять. Сейчас я хочу только записать то что было, ведь кто знает, сколько на это осталось времени?.. Возможно – совсем ничтожное колличество. Возможно даже стоит записать это как конспект… сухо, жестко?.. Тогда, может быть, и цензура пропустит… Хотя в печать что-ли?.. Нет – в какую печать?.. Я и сам не знаю – куда это деть, когда допишу. Но я должен поделиться, ведь я ответственнен за мир. Хоть с теми, кого не знаю… И не знаю даже – будут ли они? И кто?.. Но возможно с сухим и жестким форматом их не осудят – тех, кто будет читать?.. Но и это у меня врядли удастся. Сейчас, мне кажется, врядли удастся у меня каждая из крайних степеней – и написать и красиво и складно, и написать сухо и без всяких эмоций. И то и то я не совсем могу. Меня бьёт каким-то странным подобием лихорадочного озноба. От того, что произошло, от того что происходило, от того, что ещё может произойти… И возможно – мне не хочется сейчас красивого языка, ведь это черта того. Того что было. Мне кажется что если я сейчас напишу, пусть и плохо, но без вывертов – так это всё равно будет лучше. Гораздо лучше, чем если бы я писал с полной пустотой внутри, но заполнял листики красивым кружевом. Через него всё равно сквозила бы пустота… А может ли свет пробиваться через цемент?.. Если я грубо залью странички необделанной массой?..

Не знаю.

Лучше просто продолжу.

Из кабинета Женя вышел в полном смятении. Что делать?.. Вопрос. Первое что пришло на ум – так это кабинет картографии и то что там можно взять данные о широте и долготе. Где это вообще? Может – совсем близко. А может – и вообще написано наобум. Надо узнать.

В кабинете ему дали ориентиры. И это, действительно, очень близко. Какие-то скученные здания в той части города, где Женя почему-то никогда не был.

Нужно было идти посмотреть.

И он пошёл. Дождь уже пробежал по улицам и теперь легкий стылый свет отдельных лучей через тоненькие жиденькие тучи проливался сюда. К Жене… "Проливался сюда"?!. Это и вообще – так не говорится. И я не знаю, почему я так пишу… Но ладно.

В той части города дома стоят так близко друг к другу, так тесно, что это… Это и не похоже на все остальные места здесь.

"Наверное это и не дома вовсе, а бывший брошенный завод. – подумал Женя, – А теперь-то конечно – дома. Ведь нужно же селить куда-то людей."

Пока идёшь по двору "завода" – кругом тишина, и пусто… Аж даже шаги твои отражаются в стенах и бьют по ушам. Наверное все на работе. Если конечно здесь есть, вообще, эти "все". Но, да – раз над окном висит веревочка с развешенными детскими шортами и марками, то наверное есть.

Так…

Ну и где же здесь, скажите, искать предателей?..

И не опасны ли они вообще, эти предатели? А то ведь я с пустыми руками… Возможно нужно было хоть что-то взять в полицейском отделении? Хотя кто бы мне что-то там дал?..

В итоге, если сократить эту историю, Женя, то есть я, ходил по этому ЖК минут пятнадцать. И ни одной души. Ни одной. Только всюду следы жизни. Наверное работают. Да, работают… Нужно было идти ночью… Или вечером. Кто-нибудь может быть и был бы здесь. Но зато жив пока. "Ведь кто же их знает, – думал он, пока шел из забитого стенами пространства обратно, – предателей… Ещё как набросятся!.. Хотя я недавно ещё, получается, сам был чуть ли не предателем… Стро-чил что-то художественное… И ничего, ничего… Не набрасывался ни на кого. Даже не думал…"

Стоп. Вот, может быть потому?.. Потому я теперь не могу писать красиво, художественно, что это тот самый страх запал так глубоко с первого момента и до сих пор сидит там?.. Страх быть предателем?.. Страх сделать то, что 'нехорошо'?.. Может это он?

"Не думал… Ни на кого набрасываться…"

А внутри звучит всё ещё большая пустота, чем до того. Ведь теперь даже страшно подумать и те самые привычные мысли – фразочки наполненные пустотой. И пустота ещё громче. В ней гудят, призраками, какие-то смутные мысли, вопросы – мечутся, носятся, воют… Но они немного из другого мира.

Ты глушишь их все и пытаешься пропустить в этот мир только те, что можно – мысли о нужном. О том, что жизненно важно… как бы.

Жизненно важно – "Нужно найти выход… Нужно найти выход… А как его найдёшь?.."

Женя уже полностью потерялся во всей этой бетонной неразберихе и теперь ему бы очень понадобился, кажется, и новый, настоящий компас, чтобы выбраться… Интересно – такие бросают?.. Бросают оттуда?..

Интересно – а это уже творческая мысль или нет? Ведь есть здесь для меня уже что-то смешное… И уголок рта уже, посмеиваясь, полез вверх… Но это только старая привычка… Мало ли к чему приведёт эта странная вещь?.. Ведь если уж и на высшем уровне занялись вопросом… То уж наверное это, и правда, вредно… Губительно может быть даже… Надо разучиваться. Могут и погубить такие странные вещи… не нужные…

Вот – девушка… Нужно спросить…

– Девушка!.. Вы не подскажите, где здесь выход?..

– Зде…

Огромные испуганные глаза.

– Ну, всмысле – из этой бетонной штуковины?.. Наружу?

– А… Там. – испуганно указывает вдаль – туда, откуда сама и пришла. А сама ни туда не смотрит, ни на Женю. Смущается, видимо, сильно. Голову опустила и всё. – Прямо пройдёте… И справа тоннель увидите в доме, ну… арка. Под ней… И выйдете.

– А-а-аа!.. Спасибо! Да, точно… Я кажется здесь был в самом начале. Спасибо ещё раз!..

Кивнула, и дальше вниз смотрит. Так и идёт.

Аж захотелось её чуть развеселить.

– А какой грр-ром сегодня был!.. Слышали?.. Ух-хх!.. Какой-то такой… Большой. Как из… Из глубины времён!.. Да?.. – и весело улыбнулся.

Подняла глаза, посмотрела – большими круглыми глазами. И взгляд теперь непонятный – не весёлый, но и не испуганный уже. Как тот свет, что сейчас после грозы – из-за тус. Тускловатый, холодноватый ещё, но… как будто солнце через тучи. Что-то такое. Вроде того.

– Ага.

И встала на месте, и смотрит.

И Женьке что-то стало не по себе, и он сам закивал, глядя то вниз, то только на секундочку на девушку… и стал уходить.

– Ну!.. Всего доброго!..

Раскланиваясь стал продвигаться к обещанному тоннелю,

– Спасибо. И Вам. – задумчиво ответила девушка и продолжила смотреть на него.

Женька чуть ли не добежал до выхода из бетонной клетки, и только когда вышел наружу и пробежал немножечко ещё, пошёл наконец поспокойнее.

"А стоп! – подумалось ему тогда, – Девушка! Ведь девушка же!.. Так я же хоть кого-нибудь искал, хоть кого-то хотел встретить. И?.. Встретил?.. Ну и что?.. Испугался чего-то как маленький мальчишка?.. Да вроде бы я и не испугался. Совсем… Я просто забыл. Забыл так быстро, что вообще кого-то и что-то искал… – сам не заметив того, он почему-то зашагал обратно. Как будто надеясь ещё вернуться в прошедший момент. Ведь где же он теперь стал бы искать эту девушку в большой бетонной неразберихе, из которой он только что еле выбрался?.. – Да, да, наверное просто забыл. И вот, что это было, наверное, что меня там останавливало там – чувство что я же должен что-то вспомнить… И аж даже заговорил на непонятные темы какие-то… Гром, мол. Ещё как сдаст меня к полицейским, что… Мол – художественные у него какие-то размышления: "из глубины времён", там… Хотя?.. Может это как раз одна из них?.. Из "предателей"? Это хорошо ещё, тогда, что я живым выбрался! А то ещё как набросилась бы… Со страху!.. Хэ-хэ!.. Да уж… У неё слишком испуганное выражение было чтобы нападать! Это что же у меня опять от каких-то ненужных мыслей улыбка лезет вбок? Нужно бросать этим заниматься – веселить себя всякими мыслями. Нужные мысли – они не будут смешными."

А потом он остановился, оказавшись снова у самой бетонной махины.

"И зачем я сюда пришёл?.. А кстати… – он достал из кармана картонный компас и посмотрел на него с интересом, – Он вообще сюда показывает или?.. Ну да, сюда. Вроде."

Поднял голову и неожиданно – что бы вы думали? Снова увидел девушку. Ту. Всё ту же девушку. Наверное. Полностью было не разобрать, ведь она – наверху. На доме. Да, да – на доме. Там ещё растёт тоненькое деревце прямо из крыши, как иногда на развалинах. И как это он сразу не заметил? Ведь это так интересно, что деревце растёт из крыши. А он и не видел как будто в первый раз. А девушка просто ходит рядом по крыше и что-то… что-то держит в руках такое… А, да – это книга наверное. Книгу читает. Ну, ясно. И правильно. В верхних слоях атмосферы воздух, конечно, другой. Это верно… Та-аак… И что же дальше?..

Пока отыскивал в голове мысли – стал снова глядеть на компас. И даже не сразу заметил что что-то изменилось. Но позже, всё-таки обратил внимание. Стрелка стала показывать в другую сторону. И надпись под стрелкой теперь находилась тоже там – в той другой стороне. А как это может быть – он так и не понял. Стоял он на одном месте. Только что она показывала тебе на бетонные дома, а теперь – и направление резко изменилось, и даже надпись, казалось что "перешла" по картонному кругу в сторону. Это странно.

Пойти теперь в отделение картографии и запросить новые цифры?.. Так цифры-то, вроде бы те же. Но, кто его знает?.. Да и вообще – обед. Сейчас во всём отделении должен быть обед и никто сейчас его принимать не будет и подсказывать ему что делать дальше тоже не будет. Ведь сейчас у всех мысли о важном – "Польза для желудка!..", и тому подобное. И это даже до выхода нового этого закона так было – как обед, так все мысли у людей только о нужном. Ну ладно.

И что ж?.. Сходить, что ли, в этом направлении – куда теперь-то стрелка указывает?.. Ну, можно. Ходьба полезна для здоровья, как доказали исследователи из… Откуда же были эти исследователи?..

Напоследок он достал фотоаппарат, который взял в отделении цифры чтобы заснять документальные кадры для статьи. Хотя как бы он, собственно, это сделал, спрашивается, если бы обнаружил, в конце концов, настоящих предателей? Он попросил бы их всех сесть вместе и расположиться по росту, наверное, да улыбнуться в камеру. Так что ли?.. Ха, ха!.. Опять поползла улыбка. Да и ладно уж. Нельзя же так сразу отвыкать. От старых и вредных привычек. Тем более что никто и не видит. Пока можно. Пока обед. Пока никого нигде нет, кроме столовых. Пока все думают о важном. Чуть-чуть ещё поразвлечься, раз кроме своих, хоть чуть веселеньких мыслей, особо радостного ничего пока не предвидится.

Он сфотографировал весь этот никому не нужный бетонный массив, на всякий случай. А вдруг пригодится?.. И зашагал в том направлении в котором указывала стрелка.

"В конце концов, – думал он пока шёл, – это хоть что-то, что пока что идёт в этом мире не по чётко намеченной схеме. Не так как тебе приказали, сказали, указали. – подбирать похожие слова со схожим смыслом и выбирать из них самое благозвучное для предложения – ещё одна старая привычка из редакторского прошлого. – А это иногда и интересно… А, плюнуть пока, думаю, можно на все эти "важное" и "не важное" и думать что хочу. Пока иду.

Он шёл, и всё смотрел на свой компас и только развлекался в мыслях… Он, для начала, решил представить – как бы он так написал статью в газете, если бы ему поручили описывать эту незнакомку. Он стал думать и подбирать слова – поумнее и поинтереснее, разумеется. Он стал шутить по поводу её платья, и сравнивать с разными архитектурными стилями черты её лица… Вот, например – нос. В нём что-то от древнеримской колонны на храме… Или щёки – они похожи на большие гранитные плиты, которыми часто облицованы набережные… Или лоб… Или виски… Брови… Ресницы. И так он, наконец, добрался до глаз. И наконец задумался совсем. И мысли, как будто стали в нём медленней двигаться – не так, как раньше и только что – подобно танцорам испанских танцев, умопомрачительно быстро исполняющих па и крутя ногами с бешеной скоростью, да так, что даже не всегда и разглядишь… А так – как-то, спокойней. Тише. Как будто бы просто пошли прямо, вперед , вместо бесчисленных па, которые крутились на одном месте. Наверное они тоже замерзли – он чувствовал, что всё больше замерзал. Всё холоднее становилось снаружи, и ветер иногда прямо таки трепал его за щёки и чуть ли не срывал шарф. Её глаза… В них есть что-то… От какой-то другой архитектуры. Какое-то окно, что-ли?.. Да, да – скорее – обычное, простое окно, на каком-то ветхом домике… Такое… Просто… Окно. Теплое, светящееся. Что-то из детства… Какие-то смутные образы… Ветер не дал додумать. Так резко он подул и понёс прямо на лицо целое цунами из снежинок, что ему пришлось уворачиваться и резко отбросить голову. Воспоминание так же слетело куда-то, как если бы оно было пугливой птичкой, которую он спугнул резким движением. Вокруг был лес. Так неожиданно он очутился в лесу, что даже и не заметил!.. Как будто в одно мгновение этот лес сам вырос вокруг него. И даже ничуть не было видно домов или дорог сзади между деревьями, когда он обернулся. И снег. А вообще-то откуда здесь снег?.. И ветер и мороз?.. Ведь было лето. Было.

"Вот так дело… – подумал он, – Так это ещё в ту-то сторону он показывает. А вот обратно-то как?.."

Действительно – в обратную сторону его компас ещё не показывал. Стрелка тянулась только по направлению движения. И это было жутко. Идти невесть куда, когда и не знаешь, вообще – выберешься ли потом, или нет?.. Но надо было идти. Что же делать?.. К тому же, если сейчас и вернуться – так что же?.. Ведь увольнения не избежать. И так же ты будешь в том городе, откуда и пришёл, совсем одинок, без крова и без еды. Всё, как и здесь. В лесу. Так в чём же разница?.. И Женя вздохнул и нехотя поплелся дальше. Так и идти…

Вот только звери. Эта мысль заставила остановиться. Вот этим-то, пожалуй, его город и был чуть лучше, чем этот лес. Ведь тут могут быть дикие звери!.. И Женя непроизвольно задрожал. Но хотя – крик начальника ещё и пострашней будет, может быть, рева зверей, которые могут встретиться… Ну, да ладно. И он пошёл дальше, хотя и не знал совершенно, чего же ему дальше ждать. Во всяком случае, что бы сейчас с ним в пути не случилось – всегда можно себя успокоить тем, что это будет очень хороший повод для статьи. Пусть – и той, что напишет уже кто-то совсем другой. А не он… Ну и пусть. Зато – повод хороший. Хотя как он этот повод тому кому-то другому передаст?.. Неизвестно. Сколько ненужных, непонятных мыслей!.. Они сами – такие же непонятные, неизвестно откуда взявшиеся, абсурдные, как и этот лес из неоткуда, этот мороз и снег летом…

Мысли стали внутри уж совсем замирать, а сам он шёл, совсем уже скукожившись и едва только удерживая тепло, чтобы оно и совсем от него не улетело, как пар от дыхания на морозе. И ещё старался греть фотоаппарат – что бы он уж совсем не отключился, ведь на морозе, побыв даже немного в холоде, такая техника ох как часто отказывалась потом работать!.. И весь он, согнувшись, и все мысли, которые настолько сильно съежились и уменьшились, что больше ни на что почти, наверное уж и не способны, кажется, просто кучкой собрались вокруг этого фотоаппарата – согревая его и пригреваясь сами. Как рой пчёл зимой в улье.

Внезапно этот самый, обогретый со всех сторон аппарат оказался открыт всем ветрам и снегам, потому что его Женя резко направил вперёд – туда, где он увидел что-то. И это была такая же реакция, как у охотника с ружьём, мимо которого пролетела птица. Там что-то светилось… И, да, это был дом. Возможно ему не показалось.