По словам Гревилля, Гутле часто выезжала на подобные экскурсии и «постоянно ездила в оперу или театр». Она явно вела не такой аскетический образ жизни, как нравилось думать Бёрне и другим.
Позже Амшель предложил сдать Бисмарку дом на Бокенгеймер-Ландштрассе, хотя Бисмарк отказался, справедливо рассудив, что Амшель пытается втереться к нему в доверие. По словам другого реакционера, короля Ганноверского, Амшель делал то же самое «всякий раз, как во Франкфурт приезжал какой-либо иностранный принц, министр или выдающийся человек». За ужинами он окружал гостей «пышностью и изобилием, демонстрируя различные предметы роскоши, и ужасно смешил собравшихся, подробно рассказывая, где купил рыбу или мясо, и сообщая, сколько он потратил по такому случаю… что выдавало выскочку-парвеню, ограниченного ростовщика и дисконтера».
В 1862 г. сын Джеймса, Соломон Джеймс, женился на Адели, дочери Майера Карла. В 1865 г. сын Ансельма, Фердинанд, женился на дочери Лайонела Эвелине. В 1867 г. сын Лайонела Натаниэль («Натти») женился на Эмме, дочери Майера Карла. В 1871 г. сын Ната, Джеймс Эдуард, женился на Лауре-Терезе, дочери Майера Карла. В 1876 г. младший сын Ансельма, Соломон Альберт («Сальберт»), женился на Беттине, дочери Альфонса. Наконец, в 1877 г. младший сын Джеймса, Эдмонд, женился на Адельгейд, дочери Вильгельма Карла.
Исключением стала дочь Ансельма, Сара Луиза, которая в 1858 г. вышла замуж за тосканского аристократа, барона Раймондо Франкетти.
Возможно, ее опасения подтвердил во многом формальный медовый месяц, вызвавший враждебные отклики в прессе.
Так, Нат и его жена пожелали передать 10 тысяч ф. ст. в консолях дочери Ансельма Ханне Матильде по случаю ее брака с Вильгельмом Карлом.
Оленина может считаться кошерной, но только не когда олень был убит на охоте, как явно было в этом случае.
После ужина у Лайонела в 1859 г. Маколей писал, что «свинина во всех видах была запрещена»; вместо нее подавали «садовых овсянок (птицу) а-ля Талейран… птицу запивали «Йоханнисбергом», который оказался выше всяческих похвал».
«Надеюсь, – писала Шарлотта, – что разногласия можно уладить, так как в наше время религиозных волнений ссоры между христианскими священниками и евреями – покровителями приходов были бы весьма нежелательны».
Характерная черта писем Шарлотты – она часто использует слово «кавказский» в значении «еврейский». Термин вошел в обиход в XVIII в. стараниями анатома, антрополога и естествоиспытателя Иоганна Фридриха Блуменбаха, который на основании краниометрических исследований выделял пять человеческих рас. Так как остальные расы, по его классификации, были монголоидной, негроидной, американской и малайской, в кавказскую он включал представителей всех европейских и ближневосточных народов.
Их усилия не везде встречали понимание. По мнению «Таймс», «синагога в этом городе [Иерусалиме], чьи прихожане славятся глубоким отвращением ко всем новшествам и к прогрессу в целом, предала анафеме всех евреев, которые примут участие, либо как спонсоры, либо как сборщики, в подписке, открытой сейчас в Европе, с целью… учреждения в Иерусалиме… крупных больниц и школ для взрослых и детей обоих полов. Среди персон, преданных анафеме, есть главы различных ветвей компании Ротшильдов, которые пожертвовали на это благотворительное дело 100 тысяч ф. ст.».
По закону 1707 г. избирателей могли заставить принести ту же присягу, хотя закон соблюдался не строго.
Важно, что в 1841 г. Майера также избрали членом клуба «Брукс». Его брат Энтони стал членом клуба лишь в 1852 г. Кроме того, братья были членами более открытого в политическом смысле «Реформ-клуба». В том же ключе Альфонс стал членом эксклюзивного парижского «Жокей-клуба» в 1852 г., а также клуба «Серкль д’Юнион».
В том же году отменили закон, запрещавший евреям владеть собственностью.
В должный срок Соломонса переизбрали олдерменом, на сей раз от Кордуойнер-Уорд, в декабре 1847 г.; позже, в 1855 г., он стал лорд-мэром Лондона.
Он вскоре устроил неделю пышных званых ужинов в отеле «Белый олень», наняв французских поваров и рассчитывая достучаться до своих сельских соседей через их желудки. Одно меню даже перепечатали в местной газете, с благоговением отметив, что все было подано «с наилучшим вкусом».
Он стал одним из трех человек, кого Рассел представил списком королеве; остальные, как она отметила в своем дневнике, были полковник Фергюссон и «еще один, чьего имени я не могу вспомнить» – что свидетельствует о том, что Виктория не придавала данному вопросу большого значения (Источник: RA, дневник королевы Виктории, 14 ноября 1846 г.). На самом деле третьим был Фредерик Карри, секретарь правительства Бенгали. Возможно, Лайонел счел общество таких мелких имперских чиновников неподходящим для себя обществом.
Что необычно, Ротшильды оговорили условием, что титул вернется к старшему сыну Лайонела, если Энтони не удастся произвести на свет наследника мужского пола.
Стоит отметить, что в то время у Карлейля был роман с леди Харриет Ашбертон, женой Александра Бэринга. Однако Карлейль, судя по всему, не стремился делать свою враждебность к Лайонелу достоянием гласности, предоставив нападки таким газетам, как «Морнинг геральд», в которой Лайонел назывался «иностранцем», и одному из кандидатов от тори, который объявил, что истинное место Лайонела, «как одного из князей иудейских, в стране Иуды».
Похоже, что особую слабость он питал к Луизе, жене Энтони, перед которой в 1848 г. извинился за свои прежние нападки. Он ужинал у Ротшильдов в феврале 1850 г. (и нашел женщин «очень милыми»), а в 1856–1857 гг. время от времени дружески переписывался с Луизой. Ее он изобразил в «Пенденнисе» в образе «…одной молодой еврейки с ребенком на коленях, и лицо ее излучало на ребенка такой ангельский свет, что казалось, и мать и дитя окружены были золотым ореолом. Право же, я готов был пасть перед ней на колени и поклоняться божественной благости…».
Письмо Лаука заслуживает того, чтобы процитировать его, – оно многое говорит о политике того времени: «Откровенно говоря – я соглашусь в том, что все говорят, а именно: что вы, дорогой Барон! получаете воздаяние от католиков, чья поддержка вашего правого дела определила вашу победу… с вашей стороны очень мудро было два месяца назад послать за мной и не стыдясь, скромно попросить меня об услуге, предоставить вам мою помощь в грядущей борьбе! Я решил – даже если вы и не окажете мне ту помощь, какую я просил для моего учреждения, – верно и искренне помогать вам – чтобы почтить в ваших глазах мое качество католического священника… Мой великий план с самого начала состоял в том, чтобы склонить избирателей-католиков голосовать за вас в полном составе – и вы и представить себе не можете, с какими трудностями и проблемами мне пришлось столкнуться, так как всегда приходилось действовать через разных посредников и редко удавалось оказывать личное влияние, чтобы не дать предубеждению овладеть ими. Нам удалось добиться успеха лишь после того, как я начал впадать в отчаяние, – ибо у нас была самая мощная оппозиция, которую нам предстояло победить или обойти… Одновременно с этим мне ежечасно угрожала опасность ареста за долги; или пришлось бы лицезреть, как на территории подведомственного мне заведения совершается казнь; поэтому каждое слово, какое я написал вам… – полная и священная правда… Теперь же я обращаюсь к вам лишь для того, чтобы добавить, что вы ничего мне не должны, что я ничего не жду и что помощники-католики также ничего не ждут от вас. Все расходы я беру на себя… Откровенно говоря, мне не о чем вас просить… кроме одной услуги, о которой я просил вас год назад, когда ни вы, ни я не помышляли о предвыборной борьбе… Я исполнил свой долг перед вами… и в глубине души ни на миг не усомнился в том, что и вы исполните свой долг по отношению ко мне». Лайонел, судя по всему, не оказал помощи в том объеме, на какой надеялся Лаук, – хотя, по некоторым данным, он связал его со ссыльным Меттернихом.
Стоит отметить, что тридцать лет спустя Дизраэли сделал еще один слепок с Шарлотты, изобразив ее в образе миссис Невшатель в «Эндимионе». Любопытно, что он ссылается на странную горечь в ее характере, которая стала более выраженной с возрастом, и намекает на несчастный брак с Лайонелом: «Адриан женился, будучи очень молодым. Невесту ему подобрал отец. Выбор казался хорошим. Она была дочерью видного банкира, и сама, хотя это не имело особого значения, владела большим состоянием. Она была женщиной способной, высокообразованной… Ее внешность, хотя она не считалась абсолютной красавицей, была интересной. Было даже нечто завораживающее в ее карих бархатных глазах. И все же миссис Невшатель не была довольна; и, хотя ценила выдающиеся качества своего мужа и относилась к нему не только с привязанностью, но и с почтением, она почти не способствовала его счастью, как полагалось ей по статусу… Адриана… так поглощали собственные великие дела, он был в то же время человеком такого безмятежного темперамента и такой превосходной воли, что самые утонченные фантазии его жены не оказывали ни малейшего влияния на ход его жизни». Необъяснимо, почему Дизраэли решил сделать Невшателей швейцарцами по происхождению, так что тема иудаизма в «Эндимионе» не затрагивается. Но их история (хранителей богатств эмигрантов во время Наполеоновских войн) и описание «дома Эйно» позволяют безошибочно угадать образец.
По мнению Бентинка, Дизраэли рассчитывал на то, что Ротшильды приобретут поместье Стоу у обанкротившегося герцога Бекингема, «при всем его влиянии в парламенте»; кроме того, он считал, что позиция Рассела нацелена на объединение вигов и пилитов. Король Ганновера приписывал позицию Бентинка «его частым поездкам за город и… его связи с евреями».
Дизраэли неверно истолковывал основные позиции, считая, что, «если Ротшильда попросят выйти и принести католическую присягу, от кот. он не сможет отказаться, он см[ожет] занять свое место». Слова «христианской веры» встречаются лишь в Клятве отречения, от которой католиков осв[ободили] в 1829 г. Уже в апреле 1848 г. он выразил тщетную надежду на то, что принятие законопроекта в пользу евреев объединит фракции Консервативной партии.
Очевидно, в то время Мэри Энн и Шарлотта испытывали друг к другу сильную неприязнь. Пока Лайонел и Дизраэли после ужина беседовали в кабинете последнего, Мэри Энн жаловалась, что ее муж «sich für uns und unsere gerechte Sache während fünf Jahren seines Lebens aufgeopfert u. nur Undank sei ihm für die großen Bemühungen seines Geistes, seiner Feder u. seiner Lippen zu Theil geworden. Ich ärgerte mich, und konnte daher nicht schweigen, sagte ihr Mr. Disraeli habe nichts verloren und nichts eigebüßt» (ее муж «пять лет жертвовал собой ради нашего правого дела, и не получил никакой благодарности за все свои усилия… Я разозлилась и не смогла смолчать, сказав ей, что мистер Дизраэли ничего не потерял и ему ничем не пришлось жертвовать»). Через несколько недель Лайонел попросил жену спросить Мэри Энн, «почему Дизи не может первым заговорить со мной, когда он видит меня; есть ли причина, почему я должен всегда первым подходить к нему, он так задирает нос». Тогда отношения Ротшильдов и Дизраэли находились в самой низшей точке.
В своем интереснейшем письме Рассел излагает собственные причины, по которым он поддерживает эмансипацию: «Я считаю, что нашей стране нужно Божье благословение, а такое благословение дается только тем нациям, которые поддерживают его избранный народ в этой второй заповеди» – и противопоставляет свои мотивы мотивам радикалов, которые просто «рады протащить за ваш счет один из своих политических вопросов».
Более того, Маннерс ужинал у Лайонела перед тем, как его попросили баллотироваться, но Майер, похоже, угадал его намерения заранее; очевидно, Дизраэли держал Лайонела в курсе намерений своей партии. С позиции Дизраэли, бывший пьюзиит (сторонник наиболее близкого к католицизму направления «Высокой церкви», основанного богословом Эдвардом Пьюзи) Маннерс должен был выставить свою кандидатуру в первую очередь для того, чтобы убедить остальных протекционистов в своей политической «благонадежности». Маннерс стал лишь одним из многочисленных консерваторов, которые с удовольствием ужинали у Ротшильдов, в то же время неоднократно голосуя против того, чтобы их допустили в парламент.
По этому предложению Дизраэли голосовал вместе с большинством, то есть против собственной партии, хотя до дебатов он представил петицию против допущения евреев в парламент, составленную кем-то из его избирателей в Бакингемшире, в ходе дебатов не внес практически никакого вклада и поддержал враждебное предложение своих сторонников, чтобы Лайонела напрямую спросили, собирается ли он давать «Клятву отречения». Победу удалось одержать с минимальным перевесом.
На сей раз Дизраэли отважно подтвердил свою веру в справедливость эмансипации, после того как осторожно защищался от нападок радикалов в палате лордов.
По иронии судьбы, Ллойд Джордж обвинил сына Лайонела, Натти, примерно в том же, когда тот возглавил оппозицию против «Народного бюджета» в палате лордов.
Можно написать целую диссертацию о «салоне» Шарлотты на Пикадилли, если, конечно, словом «салон» можно описать представителей различных общественных кругов, которые встречаются в ее письмах. Самыми важными, разумеется, были члены семьи Ротшильд и родственные семьи (особенно Коэны и Монтефиоре). Время от времени в этот довольно тесный круг допускались семьи старших клерков и агентов (Давидсоны, Бауэр, Вейсвейлер, Шарфенберг и Белмонт); кроме того, туда были вхожи семьи из элиты лондонского Сити, например Вагги и Хелберты. Если не считать Гладстона и Дизраэли, в число ее друзей-политиков входили не только упомянутые выше либералы, но также и такие консерваторы, как Булвер-Литтон, романист и член парламента от Хартфордшира, а также лорд Генри Леннокс, член парламента от Чичестера и первый комиссар общественных работ в правительстве Дизраэли. Кроме того, в этот политический круг входил редактор «Таймс» Делан. С политическим кругом частично пересекался круг дипломатический, состоявший из послов и представителей Орлеанского королевского дома в изгнании. Кроме того, в «салоне» Шарлотты часто появлялись ее знатные приятельницы, например герцогини Сазерленд, Ньюкасл и Сент-Олбанс.