Дом Солнца

Кореец вздохнул:

– У наших собак хороший ветеринар… – И добавил Саше деловито: – А ты не волнуйся. Я твой выезд в Болгарию переоформил на неделю позже.

– Но как?!

– Ну, не сирота же я в нашем славном городе, – уклончиво объяснил Кореец.

– А зачем вы это сделали? – недоумевала Саша.

– Затем, чтобы ты вернулась с курорта – загорелая и веселая. Чтобы родители пришли тебя встречать в назначенное время и встретили. Родителей нужно беречь.

Саша перевела взгляд с Корейца на Солнце:

– Вот скажите мне честно: вы что, все это заранее организовали? – Саша больше не злилась – просто хотела понять. – Ну, что я с вами поехала?

Кореец и Солнце переглянулись.

– Вы договорились, что ли? – продолжала допытываться Саша.

– Просто мы очень взрослые, – грустно сказал Кореец, – взрослые многое знают наперед, но жить легче им от этого не становится.

В купе заглянул плюгавый кагэбэшник – бдил. Он бегло, но внимательно осмотрел всех и улыбнулся с фальшивым смущением:

– Извините, ошибся номером.

Оттеснив его мощным бюстом, к Солнцу подошла проводница с бутылкой портвейна «33»:

– Все вагоны обежала – еле нашла. Лучше бы «Белый аист» взяли. И то вкусней!

– Не можем, – улыбнулся Солнце, – традиции.

Солнце откупорил бутылку, отхлебнул, протянул Саше.

– Нет-нет, я не пью! – замахала руками Саша.

– Я помню, – спокойно кивнул Солнце.

Саша колебалась, глядя на протянутую бутылку:

– Но я не смогу!

– Откуда ты знаешь? – приласкал Сашу взглядом Солнце.

И Саша решилась: взяла бутылку, несмело пригубила, а потом со спортивным азартом принялась пить залпом.

Улыбаясь, Солнце поморщился, воображая Сашины ощущения.

– Эй-эй-эй! Люди! Где же ваш гуманизм?! – спохватился вездесущий Малой, забрал у Саши бутылку, приложился к ней сам и передал Скелету.

Саша проницательно посмотрела на Малого:

– Ты забрал у меня вино тоже, потому что знаешь наперед, что мне, маленькой девочке, больше не нужно пить? Тоже решил позаботиться?

Малой широко улыбнулся и честно ответил:

– Нет. Просто потому что я жадный. – И, как бы в подтверждение, отобрал бутылку у Скелета. – Делись давай.

Саша с видом победителя повернулась к Солнцу:

– Ну, доволен?

– А ты? – улыбнулся Солнце.

– Все-таки такая гадость – этот ваш портвейн! – поморщилась Саша и сонно положила голову на плечо Солнцу.

Кореец ласково улыбнулся и показал Солнцу взглядом на дверь.

Солнце принес Сашу на руках и заботливо уложил на полку отвоеванного у немцев спального купе. Сам сиротски пристроился на другой полке, среди нагромождения ящиков с аппаратурой. Поезд мерно покачивался, проплывая мимо однообразных степных пейзажей.

Саша открыла глаза – она не спала и стала рассматривать Солнце.

– Расскажи мне про дом, – вдруг попросила она.

– Какой дом? – невозмутимо отозвался Солнце.

– Дом солнца. Он большой?

– Нет, – помолчав, ответил Солнце.

– Маленький?

– Нет.

– Красивый? – озадаченно угадывала Саша.

– Нет.

Саша обиженно нахмурилась:

– Может, вообще никакого дома нет?

– Нет, – согласился Солнце.

Саша удивленно уставилась на него, приподнялась на полке:

– Что – нет? Нет-нет или нет-да?

– Давай спать, – предложил Солнце.

– Вообще-то… – потупившись, решила признаться Саша, – я твердо собиралась… тебе сегодня отдаться… – Испугавшись собственной смелости, она свернулась клубочком и накрылась простыней с головой.

Солнце погладил Сашу по голове поверх простыни:

– Не нужно никому отдаваться – тогда себе ничего не останется, – и ласково поцеловал через грубую казенную простыню в макушку.

Солнечные блики ударили в купе. Встрепанная со сна Саша приподнялась на своей полке, выглянула в окно. За окном – блеклая степь.

– Это мы где?

Вдруг она увидела, что Солнце надевает на плечо сумку, собираясь выходить.

– Ты куда? – удивилась Саша.

–»Столбы», – коротко ответил Солнце.

Саша хмурится спросонья:

– Какие столбы?

– Пойдем, увидишь.

И Саша, ничего не понимая, быстро выбралась из-под простыни, влезла в босоножки.

Солнце и Саша спрыгнули на насыпь.

Герда – за ними, острым взглядом полоснула по Солнцу и Саше, пытаясь угадать: было или не было, и тоже спрыгнула с подножки, игнорируя протянутую руку Хуана.

– Летс гоу! Не задерживаемся, – как обычно, командовал Малой, нахлобучивший выклянченную у немцев тирольскую шапочку. – Десять минут стоим!

«Столбы» – узловая безлюдная станция, запутавшаяся в сплетении бесконечных рельс и проводов. Уныло пыхтят и покрикивают вдали паровозы.

На этой же станции и стройотряд организованно выгружался из поезда. Их встречал духовой оркестр в сопровождении председателя колхоза и двух ядреных активисток-комсомолок, держащих в руках хлеб-соль.

– Вот здесь! – сорванным голосом объявил председатель колхоза. – На этой заброшенной станции, товарищи! Под вашими руками! Всё! Преобразится! Здесь вами, товарищи комсомольцы и комсомолки! Будет воздвигнут! Сверхсовременный, товарищи комсомольцы и комсомолки! Коровник! Ура, товарищи!

Стройотрядовцы зааплодировали, духовой оркестр грянул Гимн Советского Союза. Мимо, вызывающе диссонируя своим видом с торжественной обстановкой, пробежали хипари.

За железнодорожными путями открылась голая степь, заваленная каркасами списанных грузовиков. Посреди степи – водонапорная башня. К ней-то и спешила компания.

Проржавевшая башня пестрела разноцветными надписями:

«Отдай феню, Генри! Пандус». «Если увидите Генку Маклая, передайте – у него сестра утонула». «Сталкер – донецкая система не забудет тебя!»

– Значит, Сталкер все-таки уехал… – грустно сказал Скелет и с силой ударил кулаком по металлу стены. Стена траурно загудела.

– А куда он уехал? – спросила Саша, пытаясь пальцами расчесать спутанные после сна волосы.

– Плотно уехал! – непонятно и печально ответил Скелет.

– А Маклая-то марьинская урла по пьяне забила… – грустно вздохнул Малой.

Достав из кармана кусок мела, запасливый Малой размашисто написал мелом на ржавом боку башни: «Люди! Любите друг друга!»

Саша читала надписи, прижимаясь головой к плечу Солнца:

– Так страшно. Как будто в космосе. Послания в никуда.

– Почему же в космосе страшно? – не согласился Солнце. – Там просторно.

Поезд издал характерный перестук. По сигналу Малого хипари поспешили к вагонам.

Саша тоже потянула Солнце к поезду:

– Побежали!

Но Солнце загадочно отрицательно покачал головой.

Саша удивленно захлопала глазами:

– Ты что?! Поезд уйдет!

Солнце со снисходительной улыбкой беспечно пожал плечами.

Саша растерянно перевела взгляд с Солнца на компанию, бегущую к поезду, и опять на Солнце

– Мы же на море собирались… – посчитала нужным напомнить она.

– Ты думаешь – на море попадают только поездом? – спросил Солнце.

Шли долго. Очень долго. Часов не было, но и сил не было тоже. Саша плелась рядом с Солнцем и капризничала:

– Я устала…

Солнце молчал.

– Я есть хочу…

Солнце вынул из сумки, болтающейся через плечо, черный сухарь, протянул Саше. Та нахмурилась:

– Они всегда пригодятся в дальней дороге?

Солнце с улыбкой поглядывал на Сашу, продолжая идти.

– И почему мы не поехали со всеми, вместе?!. – канючила Саша.

– Потому что тогда ты и море увидела бы со всеми вместе.

Саша сердито поджала губы и прибавила шаг. Она обогнала Солнце и, упрямо глядя себе под ноги, зашагала первая.

Вдруг она услышала окрик Солнца:

– Осторожно!

Саша вскинула голову и остановилась как вкопанная: она оказалась на краю обрыва. Внизу, сколько хватает взгляда, искрилось под солнцем море.

– Вот это да-а-а… – восторженно ахнула Саша.

Солнце подошел к Саше, обнял ее за плечи.

Саша моментально забыла про усталость, обиду и обернулась к Солнцу с детской счастливой улыбкой:

– Можно, это будет мое море?!

Солнце великодушно кивнул:

– Ты первая его нашла.

– Спасибо тебе, – растроганно улыбнулась Саша.

В чисто выбеленном глинобитном домике, стоящем прямо на морском обрыве, у маяка, раскладывала на столе гадальные карты сморщенная, притемненная солнцем старуха в платочке – баба Оля. Перед ней – грудастая тетка в платье с крупными цветами.

– Ты, Матрена, не переживай, – смотрела в карты баба Оля, – похоже, сладится у вас… Вот только… Что это тут такое выпало… Вот что-то, кажись, тебе помешает. Какой-то волосатый… Росточку небольшого. Неожиданно он появится. И будет тебе большой испуг.

В тот же момент в маленькое открытое окошечко возле стола заглянула патлатая голова Малого:

– Здрасьте! Драку заказывали?

Тетка взвизгнула, схватилась за левую грудь обеими руками. А старуха расплылась в улыбке:

– Приплыли, голуби лохматые! – и поспешила во двор.

Обнимались, как родные:

– Что-то ты, Витася, за год и не потолстел совсем – так и есть тощий, как скелет, – сокрушалась баба Оля.

Компания засмеялась.

– А Борька где ж?

– А он с поезда сразу на почту пошел – звонить ему надо.

– А Солнце ваш?

– Солнце – он ходит по своей орбите, – поджала губы Герда.

– А тебе, Герда, – доложила баба Оля, – я бисер перебрала за зиму.

– Спасибо, бабулечка!

Примчался со счастливым лаем лохматый пес неопределенной масти.

– Пацифик! Узнал! – обрадовалась Герда, трепля барбоса за ушами.

– Помнит! – удовлетворенно заметил Малой.

– Ага, конечно! – заворчала баба Оля. – Помнит, как вы ему на боку свои фокусы понарисовывали!

– Это мы пацифику ему нарисовали, – стал оправдываться Скелет.

– Не знаю, что вы там нарисовали, – перешла от радостных сантиментов к разбору полетов баба Оля, – а вот ты, жулик, сказывай, куда в прошлом году коврик из сарая дел? – налетела она на Малого.

– Какой такой коврик?

– А с журавлем! Что мне соседка отдала!

– А, с журавлем? Не брал! – на чистом голубом глазу стал отнекиваться Малой.

– Не брал? А кто из него жакет сшил и Кольке с пристани продал как иностранный?

– Виноваты! Нуждались! – не выдержал и признался Скелет.

– Вот охломоны! – всплеснула руками баба Оля. – Теперь так: деньги вперед за неделю!

– Бабулик, без ножа режешь! – возопил Малой. – Мы ж твои любимые!

– Поэтому и пускаю, – призналась баба Оля. – Но деньги – вперед!

На улице у калитки топтался помятый невзрачный мужичок. А за калиткой жмурился на солнце и блаженно раскуривал трубочку Хуан.

Мужичок измаялся в ожидании и наконец окликнул Хуана:

– Слышь, дай закурить.

Хуан протянул мужичку трубку.

– А это… папиросы простой нету? – озадачился мужичок.

– Это лучше папиросы, – улыбнулся Хуан.

Мужичок недоверчиво взял протянутую трубку, затянулся, прислушался к ощущениям:

– Что за табак у тебя? Как трава, аптекой воняет.

– Аптека? Но аптека. В аптеке такую не возьмешь. Ты тяни, пор фавор. Си. Задержи. Си. Си. Выдыхай.

Мужичок действовал по инструкции Хуана, но, заметив спешащую к нему тетку в цветастом платье, поспешно вернул трубку.

Подойдя к калитке, взволнованная тетка возмущенно глянула на Хуана, по-хозяйски подхватила мужичка под руку и потащила по пыльной улице.

Она что-то строго выговаривала ему, когда мужичка стало разбирать. Он плелся за теткой и блаженно хохотал, загребая ногами теплую пыль.

Хуан умиротворенно смотрел ему вслед.

Когда Саша и Солнце пришли к бабе Оле, Кореец копался в моторе старого трактора, пытаясь завести его. Герда развешивала на заборе лоскутные одеяла и подушки из дощатого сараюшки, притулившегося на обрыве. А Хуан, как всегда, нашел самое высокое место в округе – здесь им оказался маяк – и оттуда смотрел в вечность, попыхивая трубкой.

Калитка стукнула. Кореец обернулся, вытер руки ветошью. Герда, глянув на Сашу и Солнце, нарочито невозмутимо снова ушла в сарай с грохотом наводить там порядок.

Кореец обнялся с Солнцем, кивнул Саше.

– Где были-то? – спросил он.

– Мы искали море, – радостно сообщила Саша.

Вышла из домика баба Оля: равнодушно скользнула взглядом по Саше, улыбнулась Солнцу:

– Приехал!

– Пришел, – обнялся с бабой Олей Солнце.

Баба Оля с нежностью погладила его по голове.

– Ну, как ты, сердешный?

Солнце только улыбнулся:

– Это Саша. Познакомьтесь.

– Влюбился, что ли? – прищурилась баба Оля.

Саша смущенно улыбнулась, но тут же услышала едкий голос Герды:

– Он никогда не влюбляется. Он же Солнце.

– Малой и Скелет где? – спросил ее Солнце, переводя тему.

– На «Титанике».

– А он разве не утонул? – удивилась Саша.

– Наш – не потонет, – усмехнулась Герда, – У него ватерлиния правильная. – И тут же скомандовала Саше: – Идем, помогать будешь, раз пришла.

Саша вслед за Гердой вошла в сараюшку с земляным полом, щелястыми стенами.

– Мы что, здесь будем жить?! – спросила Саша настороженно.

Насмешливо прищурившись, Герда вручила Саше подушки:

– Нет, здесь мы будем наслаждаться жизнью! Тащи на солнце.

А потом вся компания нежилась, развалившись на палубе «Титаника»: наполовину затонувшего судна, чья носовая часть торчала среди валунов. Разжарившись, купались, прыгали с кормы судна в воду: Герда, с наслаждением раскинув руки, Хуан – умело сгруппировавшись, Малой – дурашливой бомбочкой, Скелет – долго нерешительно потоптавшись, Кореец – ладным «академическим» прыжком.

Саша делала вид, что купаться ей вовсе не хочется, хотя на самом деле с удовольствием нырнула бы в бирюзовые прохладные волны. Мучил вопрос: что делать без купальника? Солнце догадывался о причинах Сашиных продолжительных солнечных ванн, но ни на чем не настаивал, ничего не предлагал, а благородно составил компанию: они сидели на бортике, опустив ноги в воду.

Искупавшись, неугомонный Малой пустился на изучение внутренностей судна. Верный Скелет последовал за ним. Забрались в сохранившуюся радиорубку, дурачились, дергая за рычаги. Малой заметил панель радиоприемника, покрутил ручки, и вдруг радио ожило, раздался шорох, писк неведомых радиоволн.

– Круто! Работает! – завопил Малой.

Он крутил ручки настройки, пока из динамиков не послышался хриплый развязный голос:

– А-внимание всей «системе»! А-слушаем самое клёвое пиратское радио! А-с вами Баба Беда! Тудэй передаю вам привет от моего фрэнда Севы Новгородцева. – Послышались знакомые всему прогрессивному населению «оплота социализма» позывные передачи Новгородцева, а потом – музыка. Немыслимая в этом месте и прекрасная в это время.

Малой тут же высунулся из радиорубки, завопил друзьям:

– Ништяк! Баба Беда форэвэр!

Все обрадовались, засвистели, вскидывая растопыренные в знаке V пальцы.

Музыка была везде: по пыльной дорожке катил мужчинка на велосипеде. К раме прикручены удочки, болтается садок с рыбешкой. На раме велосипеда – приемничек. Из него – тоже передача Бабы Беды.

На густонаселенном городском пляже традиционно оздоравливался советский народ: волейбол, котлеты с помидорами на подстилке из жаккардового одеяла, пощипывание соседок за ягодицы, строительство песочных замков. На одной из подстилок тревожно ожидал купающихся хозяев дрожащий мокрый пуделек. Рядом с ним – тоже приемник, с той же передачей.

И в милицейской машине, патрулирующей городок, через какофонию разных волн пробивались позывные Бабы Беды. Милиционер с досадой сплюнул, но, по долгу службы, принялся настраивать ее эфир поточнее.

И даже в радиорубку подводной лодки прорвалась Баба Беда! Мужественные моряки-подводники сгрудились у динамика, слушая привет из свободного мира.

На «Титанике» устроили самозабвенные танцы.

– Крутая тетка эта Баба Беда! – извивался в танце Скелет.

– До сих пор не повязали! – уважительно кивал головой Малой, выделывая немыслимые прыжки.

– Третий год ищут. – Герда с чувством превосходства поглядывала на истомленную жарой Сашу, встряхивала мокрыми рыжими кудрями.

Вдруг музыку из радиоприемника заглушило шипение.

– Глушат, гады! – досадливо поморщился Кореец.

Малой метнулся в радиорубку, подергал тумблеры и рычаги, и неожиданно чистые голоса детского хора запели: «В траве сидел кузнечик! Совсем как огуречик!..»

Компания оторопела, а Малой согнулся пополам от хохота:

– О, Хуан, это про тебя: «…Зелененький он был!»

А Хуан уже успел забраться на самую высокую площадку «Титаника» и беззлобно улыбался оттуда, затягиваясь трубочкой и глядя вдаль.

Скелет фотоаппаратом прицелился к чайке, усевшейся на ржавые перилла. Малой удивленно подошел к нему:

– Ты чего делаешь?

– Художественную фотосъемку, – гордо ответил Скелет и добавил доверительно, – я вот подумал, может, мне фотографом сделаться? Буду ездить по всему миру – природу снимать.

– Ага. В Когалым ты будешь ездить – передовиков коммунистического труда снимать. – Малой бесцеремонно отобрал у насупившегося Скелета фотоаппарат, придирчиво осмотрел: – Ништяк. Завтра в городе на толкучке продадим. Системе на неделю нехилый хавчик будет.

– Иди ты, – неожиданно взбунтовался Скелет. – Я его на всех Беби Ленинов выменял, торговался как подорванный.

– Ну так! Моя школа! – похвалил Малой. – Чувак, ты делаешь успехи! – Но фотоаппарат отдавать он явно не собирался.

Тогда Скелет нахмурился и пробормотал себе под нос:

– Мне отец еще, когда я маленький был, сказал: «Может, фотографом станешь»… это когда он от мамы к этой балерине Большого театра уходил… и фотоаппарат мне свой оставил… а мама фотоаппарат этот с балкона запустила… в машину его попала… мы на восьмом этаже жили… мне лет шесть было, а я помню…

Малой молча вернул Скелету фотоаппарат, но усмехнулся с сарказмом:

– А мой батя каждый вечер, когда напивался, а напивался он, напоминаю, каждый вечер, так завещал: «Быть тебе, Паха, вальцовщиком, как я вальцовщик! Будет у нас, Паха, блин, долбаная рабочая династия». Ну, так и что? А живут они до сих пор в бараке. Я бы осторожнее относился к завещаниям. Вон знающие люди говорят, что Сталин даже завещание Ленина похерил, а ты говоришь…

– Ты поменьше болтал бы, Малой, – вмешался Кореец, прислушавшийся к разговору Малого и Скелета.

– Так все ж свои, – пожал тот плечами.

– Навык теряешь, – улыбнулся Кореец, – безусловный рефлекс советского гражданина: куда не надо – не смотреть, чего не надо – не болтать.

Саша смотрела-смотрела, как Герда с демонстративным наслаждением плескалась в воде, плавала в спущенном на воду спасательном пробковом круге, да и решилась. Она резво вскочила, одним махом сбросила юбку и, оставшись в трусиках и кофточке, обернулась к Солнцу как ни в чем не бывало:

– А давай вместе нырнем!

Солнце молча улыбнулся, любуясь Сашиной фигуркой-веточкой.

– Ну давай! Ты что – боишься? – кокетливо подначивала Саша и, не услышав ответа, предложила: – Ну тогда я первая, а ты – за мной! Договорились?

И, став на борт, рыбкой нырнула в воду.

Под водой извивались водоросли, блестели боками серебряные рыбешки. Луч солнца ударил в толщу воды и пронизал ее до самого белопесчаного дна. Саша постаралась покрасивее изогнуться в воде, представляя себя русалочкой, а когда уже нестерпимо захотелось вздохнуть, обернулась – полюбоваться произведенным эффектом. Но в воде никого, кроме нее, не было… Саша с силой оттолкнулась от воды и стрелой пошла вверх.

Вынырнув на поверхность, Саша хватала воздух и одновременно озиралась по сторонам, волчком вертясь в воде. На ее лице отразились обида и изумление: Солнца на палубе не было.

Герда насмешливо наблюдала за Сашей и даже заботливо протянула ей руку – помочь выбраться из воды. Саша с трудом взобралась на борт, оцарапав коленку о гроздь наросших на борту мидий. Она дрожала, и губы ее мелко тряслись.

– Перекупалась, подруга? – невозмутимо спросила Герда.

Саша ничего не отвечала, только шмыгала носом, а Малой с видом знатока одобрительно присвистнул, рассматривая Сашу в мокрой одежонке.

– Ты чё? – возмутился чересчур порядочный Скелет.

– Да я так, чисто теоретически, – стал оправдываться Малой.

На берег спускался вечер.

Солнце подошел к заправке. К колонкам тянулся длинный хвост автомобилей. Их владельцы никуда не спешили – они ждали. Кто-то спал, разложив водительское кресло. Кто-то сидел тупо и неподвижно – привычка отключать внутренний диалог в очередях, кто-то, скооперировавшись, резался в засаленные карты.

Солнце склонился в окошечко кассы:

– Простите, у вас можно купить канистру?

Кассирша отвлеклась от занимательнейшего занятия – выщипывания буйных южных бровей – и неприязненно глянула на Солнце:

– Ну, допустим. А тебе зачем?

Солнце вежливо улыбнулся:

– Буду выращивать в ней куколки черноморского шелкопряда.

Кассирша поджала губы – она не любила, когда хамили, а тем более, когда хамили интеллигентно, потому что до конца не было ясно, хамятили нет, и требовалось прилагать лишние мыслительные усилия.

– Бензовоз сегодня еще не приезжал, – хмуро буркнула она.

– А когда обещал почтить присутствием? – не отставал Солнце.

Кассирша сердито передернула плечами:

– Ждите. Другие с утра ждут, – и захлопнула окошечко.

Солнце собрался уходить, как вдруг дверь будки кассирши открылась, обладательница буйных бровей выставила на улицу ржавую, но вполне пригодную канистру и, не говоря ни слова, снова захлопнула дверь.

Солнце взял канистру, пошел в конец очереди, присел на нее.

Когда совсем стемнело, компания расположилась на берегу моря, у догорающего костра. Малой мастерски ворочал веткой картошку в углях.

Корейца и Солнце не было, Саша грустила, сидя чуть в стороне ото всех, а Герда исподтишка поглядывала на нее. Хуан как обычно забрался на пригорок со своей трубочкой.

Сердобольный Скелет подсел к Саше:

– Ты не переживай… Солнце, наверное, в своем доме.

Саша независимо хмыкнула:

– И ничего я не переживаю… Столько разговоров про этот дом… А он где вообще?

– А этого никто не знает, – развел руками Скелет, – наверное, где-то в горах. Мы с Малым шесть раз ходили искать, но так и не нашли.

– Я думала, дом – это место, куда зовут друзей, – грустно сказала Саша.

– Дом – это там, где человеку хорошо, – подумав, ответил Скелет.

Саша покорно вздохнула:

– Значит, ему там хорошо…

Впрочем, Скелет и не надеялся утешить или развеселить Сашу. Так что, неловко посопев, он вернулся к костру:

– Ну, чего там, Малой, картошка твоя – каменная, что ли? Сколько уже печется!

– Дареному коню в зубы не смотрят, – отбился Малой.

– Она не дареная – она краденая! – неожиданно раздраженно напомнила Герда, но Малого такими обвинениями не смутить.

– В Библии сказано: делиться надо, – парировал он.

– В Библии написано: «Не укради», – у Герды явно было желание с кем-нибудь поругаться.

– А вы что – читали Библию?! – вдруг вмешалась Саша.

Малой загадочно пожал плечами:

– Говорят…

– …Просто не люблю, когда на чужое рассчитывают! – заявила Герда и многозначительно глянула на Сашу. Саша поежилась, отвернулась.

– Чё ты злая такая сегодня, Герда? – добродушно улыбнулся Малой.

– Голодная потому что, – предположил Скелет.

Послышался шорох шагов. Саша радостно вскочила, увидев приближающийся мужской силуэт, и невольно воскликнула:

– Солнце!

Но это оказался Кореец. Герда хмыкнула, Скелет одернул ее:

– Ну, чё ты, хватит уже…

– Вон, иди, за картошкой следи, а ко мне не лезь! – взвилась Герда.

Хмурый Кореец подошел к ребятам, уселся на песок, снял сандалии.

Саша грустно сообщила:

– А у нас скоро картошка будет готова.

– Да-да… – кивнул Кореец, – картошка… Это именно то, что нужно…

Саша продолжала вглядываться в темноту.

Солнце шагал вдоль моря, перекладывая тяжелую канистру из руки в руку. Наконец он подошел к выброшенному морем изогнутому, отполированному бревну, поставил канистру, присел на бревно, как на скамейку, болезненно поморщился. Если сильно напрячь зрение, на другом берегу залива можно было увидеть точку костра. Солнце знал, что там сидит Саша. Знал он и то, что ей сейчас грустно. И немного страшно. Солнце хотел открыть канистру, но помедлил…

Хуан наблюдал за ночной букашкой, взбирающейся по стебельку, и ласково бормотал по-испански:

– Куда же ты карабкаешься? Зачем? Ты хочешь попасть на небо?.. Ты глупая: небо начинается сразу за твоей головой. И не нужно лезть так высоко.

Поглядев на Хуана, Саша подсела к Малому и Скелету, спросила шепотом:

– А Хуан, он вообще кто?

Малой жонглировал испеченными картошками и ответил, не отводя от них глаз:

– Хуан? Чилиец.

– Настоящий чилиец?! – изумилась Саша. – Как Виктор Хара?!

– Он сам был на стадионе «Сантьяго», – сообщил Скелет.

– Чудом живой остался, – добавил Малой, – потом коммунисты вывезли его в Москву.

Скелет и Малой говорили тихо, но Хуан услышал, откликнулся буднично, медленно подбирая русские слова:

– Там, на стадионе, были хиппи. Иностранцы. Хунта ловила всех, кто похож на хиппи. Мужчины с длинными волосами. Женщины в брюках… Они помогли мне сбежать. Пожалели. А их расстреляли…

И Хуан, вместе с остальными, стал чистить картошку.

А Саша заплакала. Ей вдруг стало так жалко всех: Хуана, который пережил такой ужас, о котором Саша только слышала из газет на политинформации. Скелета, которого все время шпыняет Малой. Малого, потому что он всегда старается для других, а его никто не принимает всерьез. Корейца, который тоскует по своей Галине, а Галина, как угадала своим девичьим чутьем Саша, его не любит… Герду, которая, это Саша тоже прекрасно понимала, влюблена в Солнце… И почему-то самого Солнце. Почему – этого Саша не знала, просто его было жалко… Но больше всего стало жалко себя. И страшно: куда она приехала, с кем, зачем… И по маме с папой соскучилась… Они уже поужинали, наверное…

– Ты что? Перестань, ну, подруга! – бросились жалеть Сашу Скелет и Малой. – Ты из-за Хуана, да? Так вот же он, живой-здоровый. И никакие колеса его не берут!

– А, я тоже ревела, когда узнала, – махнула рукой Герда.

– Не плачь, Принцесса, – улыбнулся и сам Хуан, – мертвые тоже грустят, когда живые плачут.

Но Саша уткнулась лицом в коленки и зарыдала еще горше. Кореец жестом показал: «Оставьте ее, пускай поплачет».

Солнце сидел один на берегу. Канистра стояла рядом. Он так и не открыл ее. Костер на другом берегу залива погас.

И был другой день.

Хуан с неизменной трубочкой сидел на самой верхней площадке маяка, созерцательно уставившись в сторону горизонта.

– Горе ты наше! Доторчишься когда-нибудь! – крикнула ему Герда, прижав ко лбу ладонь козырьком.

– Я не торчу – я ищу нирвану, – сообщил со своей высоты Хуан.

Грустная Саша почесывала спящего Пацифика.

Подошел Скелет, гордо демонстрируя грампластинку в ярком конверте:

– Лукай! Мне Малой на день рождения «Пинк Флойд» подарил.

– А у тебя что, сегодня день рождения? – удивилась Саша.

– Не, у меня в декабре.

– А почему же он сегодня подарил?

– Это он заранее. Мало ли что зимой будет… Герда! Зацени!

И Скелет пошел хвастаться Герде, которая упоенно мастерила феньки из бисера.

А Саша ушла в сараюшку, плюхнулась на матрац, положенный на пол и застеленный лоскутным одеялом, – свою постель.

Заботливый Скелет нахмурился, взглядом показал Герде на Сашу.

Герда снисходительно хмыкнула, но, отложив свое рукоделие, пошла в сарай.

– Чего киснешь? Пошли купаться? – предложила Герда.

– Не пойду я, – Саша даже головы не повернула.

Герда подошла ближе, вопросительно склонила голову.

– Мне, наверное, вообще лучше уехать, – глухо пробормотала Саша.

Герда присела рядом с Сашей на матрац:

– Из-за Солнца, что ли?

– …Мне кажется, он просто посмеялся надо мной, – неожиданно призналась Саша. – Привез и бросил. А я, как маленькая глупая девочка, навоображала себе…

Герда перебила Сашу с возмущением:

– Да ты что?!! Это ж надо такое придумать про Солнце! «Привез и бросил»! Да ты совсем не знаешь Солнце!

Саша хмуро посмотрела на Герду.

– Ты, что ли, знаешь?

– Знаю!

– Ну и сколько ты его знаешь?..

Герда задумалась и усмехнулась:

– Всю жизнь.

Герда отвернулась и глухо призналась:

– И любила его, кажется, всю жизнь… Ну, обычно, как девушка… А когда ты появилась… Мне очень обидно стало. Хотя, если честно, он не говорил мне, что любит, мы даже не… не встречались. Но я надеялась. До тебя. А сейчас поняла: я могу его любить как друга. Это тоже счастье… Но тебе я не обещаю, что мы подружимся. Понимаешь?

Саша кивнула и спросила:

– Так ты думаешь, что я для него что-то значу?

– Он же Солнце, – горько улыбнулась Герда. – Солнце не может греть кого-то одного и принадлежать кому-то одному не может.

– Я так не умею, – подумав, призналась Саша.

– Дело твое, – пожала плечами Герда, – но, конечно, я могу и ошибаться… блин, что-то я слишком добрая сегодня… не к добру. – Герда поднялась и пошла во двор.

– Ну и что же мне – сидеть и гадать: придет он сегодня, не придет… – беспомощно спросила Саша вслед ей.

Герда бросила через плечо:

– Кстати, баба Оля классно гадает!

А баба Оля вошла в дом с миской зеленого гороха с грядки. В кухне Кореец, отдавшись творческому порыву, расписывал диковинными цветами, петухами, птицами белоснежные стены печи.

– Только не ругайтесь, – предварил возмущение бабы Оли Кореец. – Не понравится – все закрашу.

– Да чего уж, рисуй, – махнула та рукой, – мой Колька тоже рисовать любил. Говорил: «Я, мам, в город поеду на художника учиться».

– А выучился на кого? – спросил Кореец, выводя кисточкой затейливое петушиное перо.

– Да ни на кого он не выучился, – просто ответила баба Оля. – Погиб на войне. Ему в сорок первом и семнадцати еще не было, так он в паспорте цыфирку подрисовал – и в военкомат. Художник…

– Война… – вздохнул Кореец.

Баба Оля вздохнула, устроилась за столом, принялась лущить горох:

– …Все как вот горошинки из стручка повыкатились. И муж мой погиб – правда, до Сталинграда успел дойти. Свекор – тот без вести в плену пропал. Мамку немцы убили – у нас тут немцы стояли. Говорят: «Хлеб есть?» А она: «Нету». Они – к подвалу, проверить. А в подвале она меня прятала. Я краси-и-ивая тогда была. Она: «Не пущу!» Так им что – стрельнули, глазом не моргнули. А отец вернулся, да… Без ноги, правда. Но и то – как радовались! Только он болел потом сильно – контуженый был. И помер в сорок шестом.

Кореец отложил кисти, присел рядом с бабкой, обнял ее за плечи.

– А я вот всех пережила, – с легким сожалением сказала баба Оля. – Такие дела…

Падали в тарелку крупные горошины.

Набравшись решимости, Саша все же поднялась и направилась к бабе Оле.

Она зашла в дом, увидела Корейца, остановилась в нерешительности. Но Кореец, догадавшись по испуганному Сашиному лицу, что дело у нее важное и секретное, встал со скамейки, вышел во двор.

– Бабушка… – вышла из тени и попросила елейным голоском Саша, – погадайте мне, пожалуйста.

– Что ты выдумала? – строго нахмурилась баба Оля. – Это бабы из деревни ко мне ходят, а ты? Комсомолка небось!

– Мне очень нужно. Прошу вас! – не отставала Саша.

Баба Оля задумчиво посмотрела на нее.

– Пожалуйста… – пискнула Саша.

Не отвечая, баба Оля убрала со стола миску с горохом, сгребла в корзину шелуху. Саша замолчала в ожидании.