Кристин Т. В. (Тадеуш Костецкий) Дом тихой смерти

I. Прибытие

Густой туман быстро поглотил отъезжающий фиакр. В темноте еще какое-то время мигала рубиновая точка заднего фонаря, наконец и она бесследно исчезла. Смолк удаляющийся стух копыт по выбоинам мостовой, и воцарилась тишина.

Джека Грэнмора охватило непривычное чувство одиночества. Поежившись, он инстинктивным жестом плотнее запахнул на груди пальто, но это мало помогло — пронизывающая сырость забиралась и под одежду, хватая скользкими щупальцами озябшую кожу.

Стоявшая особняком вилла была погружена во тьму. Спотыкаясь на неровных плитах тротуара, Джек двигался к дому медленно, почти на ощупь. Путь ему преградили матово отсвечивающие в темноте влажные прутья чугунной решетки.

«Где-то тут должен быть звонок», — подумал Джек, добравшись до калитки, однако все попытки нащупать его оказались тщетными.

Отказавшись от бесплодных поисков, молодой человек вытащил из кармана коробок спичек. Опять неудача: спички, видимо, здорово отсырели. Лишь после пятой попытки вспыхнул огонек. В его дрожащем слабом свете Джек увидел ручку звонка. И то, что калитка оказалась открытой.

Подняв с земли тяжелый чемодан, Грэнмор шагнул в распахнутую настежь калитку. Захрустел гравий дорожки. Скоро дорожка кончилась, и Джек почувствовал под ногами бетонные ступеньки террасы.

На сей раз отыскать звонок оказалось легко. Он был там, где и должен находиться в каждом порядочном английском доме, и молодой человек поспешил нажать на кнопку, испытывая чувство облегчения, удивившее его самого. Блуждание в потемках, похоже, начинало действовать ему на нервы.

А, главное, эта проклятая густая вязь тумана! Эта промозглая, пронизывающая сырость! Трудно поверить, что всего два дня назад он жарился на залитом солнцем пляже Флориды. И до сих пор жарился бы, вместо того, чтобы вот теперь впитывать, подобно губке, этот дьявольский туман Старой Родины, если бы не письмо дядюшки Вильяма.

Профессор-археолог Вильям Б. Хоуп не привык бросать слов на ветер. И если он написал такое письмо…

А он написал такое письмо, что Джек тут же бросил все и кинулся на ближайший пароход, хотя до конца отпуска было далеко, и он мог бы еще отдыхать и нежиться в ласковом солнце Флориды.

Резкий звонок взорвал ночную тишину, и звук его увяз в мрачных глубинах темного дома.

Джек терпеливо ждал, с трудом удерживая себя от того, чтобы не звонить еще раз — нельзя же, в конце концов, среди ночи поднимать на ноги весь дом. Тем временем ожидание затягивалось. Сколько можно ждать! Почему не открывают? Придется еще раз позвонить.

Нацеленный на кнопку звонка палец замер на полпути. Шорох, раздавшийся за спиной, заставил Джека вздрогнуть. Он резко обернулся. В ночной тишине явственно слышались шаги. Кто-то шел по траве газона.

Джек напрасно напрягал зрение, пытаясь пронзить взглядом ночную тьму. Вроде вон там, в двух ярдах, какое-то более густое, по сравнению с окружающей мглой, черное пятно.

— Кто там? — негромко спросил он.

Вопрос повис в пустоте, звук голоса впитал туман. Джек пожал плечами. Наверное, кошка вышла на ночную прогулку, только и всего. Он опять протянул руку к звонку, но тут шорох повторился. Нет, на кошку это никак не похоже. Явственно слышался звук шагов босых ног крадущегося по траве человека.

Джеку стало не по себе. Что тут, черт возьми, происходит? Он опять вынул коробок спичек из кармана пальто, однако, шарканье по траве прекратилось прежде чем ему удалось зажечь спичку.

Осторожно заслоняя рукой дрожащий слабый огонек спички, Джек вытянул руку в ту сторону, откуда доносились тревожные звуки. Никого, пустой газон, покрытый опавшими листьями.

— Кошка! — пробормотал Джек, нажимая опять на кнопку звонка. — Это всего лишь кошка! — попытался он убедить сам себя, хотя и чувствовал, как неубедительно такое объяснение.

Но тут молодой человек явственно услышал другой звук: под чьими-то шагами захрустел гравий на дорожке. Грэнмор с тоской подумал о своем пистолете, который в данный момент лежал на самом дне его большого, битком набитого чемодана. Нет, сейчас его ни за что не достать. А гравий все хрустел, и, судя по звуку, шаги приближались.

Джек сжал правую руку в кулак. В конце концов хороший удар правой тоже чего-то стоит! Сердце билось тревожно.

Черт возьми, почему они не открывают? Грэнмор снова и снова нажимал на кнопку звонка. Может, в доме никого нет? Может, за то время, что он был за океаном, все обитатели этого дома уехали? А, может… — Грэнмор вздрогнул от страшной догадки. — Если то, о чем писал дядя, правда, то за эти два дня в доме могло разное случиться…

Джек Грэнмор был не робкого десятка, однако, когда он поднес зажженную спичку к зажатой в зубах совсем размокшей сигаре, то с неудовольствием отметил, как дрожала рука.

— Не хватает еще мне впасть в истерию! — пробормотал он со злостью. — А все из-за дядюшкиного письма.

Презрев правила хорошего тона, молодой человек на сей раз долго не отрывал палец от кнопки звонка. В конце концов он должен знать, есть ли кто в доме!

От непрерывного звона у него зачесались барабанные перепонки.

«Тут и мертвый бы проснулся!» — подумал Джек и поймал себя на мысли, что это банальное выражение в свете дядиного письма приобретало особый зловещий смысл. Он сплюнул горькую от никотина слюну.

В тот же момент черные окна дома осветились от вспыхнувшего электрического света, причем все сразу. Одновременно с этим матовый шар над входной дверью наполнился ослепительным светом и рассеял мрак на террасе. Стало светло, как днем.

Джек перевел дыхание. Наконец-то! Все его дурные подозрения рассеялись, как вот эта ночная тьма. Обитатели дома просто крепко спали, только и всего.

Не удержавшись, Грэнмор все-таки бросил через плечо быстрый взгляд на газон. Разумеется, никого.

За дверью послышались тяжелые шаги. Щелкнула задвижка, заскрежетал поворачиваемый в замке ключ, забренчала железная цепочка. Дверь чуть-чуть приоткрылась.

— Кто там? — В женском голосе слышался нескрываемый страх.

Джек рассмеялся.

— Да у вас тут настоящая крепость! Это я, Грэнмор.

Вопреки ожиданиям, его слова не произвели должного впечатления.

— Что за Грэнмор? — допытывался незнакомый Джеку голос. Это вывело молодого человека из себя, он с трудом удержался от резкости.

— Я — Джек Грэнмор! Племянник профессора! Что тут происходит?

— Извините. Минутку.

Однако, вместо того, чтобы распахнуть дверь, ее захлопнули у него перед носом. Затихающий звук шагов свидетельствовал о том, что негостеприимная особа удалилась.

В ярости Джек смял во рту размокшую сигару. С ума они тут все посходили, не иначе! Однако всплывшие в памяти некоторые фрагменты из письма дяди немного притушили его ярость. Что ж, их можно понять…

За дверью опять послышались шаги и приглушенный разговор. Похоже, там совещались. Но вот дверь снова приоткрылась на длину цепочки.

— Джек?

— Кэй!

Грэнмор обрадовался, услышав голос кузины.

— Ради Бога, открой же наконец дверь! Еще немного, и под этим проклятым дождем я растаю у вашей двери, как сахарный барашек.

С тягучим звоном упала массивная дверная цепочка, и гостя наконец впустили в огромный холл, залитый потоком яркого света.

— А я уж совсем отчаялся проникнуть в эту желанную обитель! — Джек, смеясь, пожимал руку кузины.

На бледном лице девушки не появилась ответная улыбка.

— Видишь ли… — попыталась было что-то объяснять кузина, но голос ее прервался.

Джек с удивлением посмотрел на нее. Это бледное лицо, этот дрожащий голос так не вязались с обликом Кэй, которая всегда была воплощением энергии. Только теперь он заметил, как осунулось лицо девушки, какой почти прозрачной стала кожа, какие глубокие тени залегли под печальными глазами.

— Что тут у вас стряслось? — с тревогой спросил он. — Дядя вызвал меня…

— Отец тебя вызвал? — ответила она вопросом на вопрос.

— Да, причем таким письмом, что я, ни минуты не медля, сразу же кинулся на пароход, и вот я здесь. Пришлось прервать отпуск.

Девушка подавила тяжелый вздох.

— Это… это хорошо, что ты приехал.

— Так скажи мне, Кэй, что же тут у вас происходит?

Губы девушки дрогнули. Сделав над собой усилие, она попыталась что-то сказать, но, поняв безуспешность попытки, лишь махнула рукой.

— Это… это не так-то легко сделать.

Джек даже вздрогнул, пораженный глухой безнадежностью, прозвучавшей в ее голосе.

— Ну, что ты, Кэй! Наверняка все не так плохо! — Он ласково взял девушку за руку. — Ну же, расскажи мне все!

Девушка смотрела перед собой невидящим взглядом. Скорее всего, она ни слова не услышала из сказанного им.

— Будет лучше, если ты сначала поговоришь с отцом, — наконец отозвалась она все тем же глухим голосом. — Папа не хочет, чтобы… — она опять не докончила фразы. — Пойдем.

Джек кивнул на висящие в холле на стене часы:

— Дядя еще не спит? Насколько я помню, прежде он ложился рано.

Кэй с силой сжала пальцы рук.

— Прежде… — Голос девушки, невзирая на отчаянные попытки сохранить самообладание, предательски дрогнул. — Прежде… — Она тряхнула головой, словно отгоняя навязчивые мысли. — Да что там… — и добавила уже твердым голосом: — А теперь отец совсем перестал спать.

С лестницы послышался радостный возглас:

— О, да это наш мистер Джек!

К ним торопливо семенила старушка в твердо накрахмаленном белоснежном чепце. Ее сморщенное личико сияло радостью.

Джек сердечно пожал маленькую сухую ручку, выговаривая притворно сердитым тоном:

— Вот уж никогда не ожидал от вас, Сьюзен, что вы столько времени заставите меня торчать перед запертой дверью.

Старая служанка оправдывалась, с возмущением отвергая возводимую на нее напраслину:

— Я?! Да чтобы я… Это все Кэт. Но каким образом вы, мистер Джек, оказались перед входной дверью?

Прервав себя не полуслове, старая женщина вдруг замолчала, насупилась, а потом дотронулась до локтя Кэй:

— Барышня, как же так? Ведь я собственными руками… — остальное она досказала Кэй шепотом, так что Джек не расслышал.

— Ах, правда! — Кэй с удивлением взглянула на Джека. В ее глазах мелькнула настороженность. — Как ты вошел? Ведь калитка была заперта.

Джек пожал плечами.

— Очень просто. Калитка оказалась открытой. Признаться, это меня удивило.

— Калитка оказалась открытой, — как эхо повторила Кэй. По ее лицу скользнула тень.

Сьюзен в ужасе всплеснула руками:

— Как же так! Да хранит нас святой Патрик! Ведь я же сама…

— Хватит! — Кэй с силой сжала плечо старушки. — Стоны тут не помогут. Скажите Джону, чтобы запер как следует. И заодно пусть осмотрит двор.

— Ты думаешь, калитку открыл кто-то посторонний? — спросил Джек.

— Я уже просила тебя — сначала поговори с отцом, — нетерпеливо повторила Кэй и, чтобы избежать расспросов, направилась к лестнице.

Джек молча последовал за ней. Гнетущая атмосфера этого дома начала и ему действовать на нервы.

Джек Грэнмор не был трусом. До сих пор ничто в жизни не заставило его испытывать страх, но сейчас ему было явно не по себе.

С самой первой минуты приезда он всем своим существом ощутил как бы нависшую в воздухе опасность. Что-то странное, зловещее наполняло все вокруг. И бедная маленькая Кэй, ее изможденный вид и оборванные, недоконченные фразы.

Что тут происходит? Чего они все так боятся?

Страх, Джек это понял сразу, подавлял чувства двух женщин, встретивших его. Неужели и Роберт поддался страху? Вряд ли — уж очень трудно было представить охваченным страхом этого крепкого, спортивного парня.

II. Кто будет следующим?

Подойдя к блестящей полированной двери, Кэй громко постучала.

— Кто? Кто там?

Вот опять уже знакомые тревожные нотки в прерывающемся голосе.

— Это я, Кэй, и… — но девушке не дали докончить.

— Войди, Кэй.

Профессор Хоуп быстро отдернул руку от наполовину выдвинутого ящика письменного стола. Выцветшие голубые глаза с тревожным недоумением уставились на молодого человека, вошедшего следом за дочерью.

— А, это ты, Джек.

Во взгляде дяди Вильяма выразилось нескрываемое удивление, когда в вошедшем он узнал племянника.

Профессор тяжело поднялся и поспешил задвинуть ящик стола. Джек однако успел заметить характерные контуры черного пистолета и с трудом удержался, чтобы не присвистнуть от удивления. Еще бы! Профессор Университета Его Величества с пистолетом в руке. Час от часу не легче!

Сделав вид, что ничего не заметил, Джек Грэнмор постарался как можно спокойнее приветствовать сэра Вильяма.

— Ты здорово похудел, дядюшка, — заметил он, крепко пожимая руку почтенного джентльмена. — Да и Кэй тоже. Какие-нибудь неприятности? Кэй не пожелала мне ничего объяснить.

— Да, — ответил профессор чуть слышно. — Да, неприятности. И мы с ней очень похудели. — Профессор прикусил бескровную губу пожелтевшими от никотина зубами. — Садись! — кивнул он на мягкое кресло.

Джек с удовольствием опустился в удобное глубокое кресло. Наконец-то можно вытянуть ноги. Оказывается, он здорово устал. Сказывались-таки эти несколько дней непрерывной дороги.

Профессор пододвинул к гостю изящный резной ларец.

— Закуришь?

— С удовольствием, — Джек не заставил себя долго упрашивать. — Честно говоря, последнюю свою сигару я не столько выкурил, сколько изжевал.

Пока Грэнмор зажигал сигару, в комнате никто не проронил ни слова. Джек окружил себя облаком ароматного дыма (умеет дядюшка выбирать сигары!) и почувствовал себя почти счастливым. Вот так бы сидеть неподвижно, не думая ни о каких неприятностях…

Тишину нарушил профессор.

— Хорошо, что ты приехал, Джек, — кашлянув, сказал он. — Не иначе, как само Провидение привело тебя сюда. Хотя… — он замолчал и вперил взгляд в украшенный сложным орнаментом кинжал, лежащий перед ним на столе. Справившись с собой, профессор, помолчав, докончил: — Хотя, кто знает, не станет ли и для тебя роковым приезд в этот дом.

Джек вытаращил глаза. Он отказывался что-либо понимать.

— Роковым? Провидение? При чем тут какое-то Провидение? Ведь вы сами меня вызвали!

Профессор вздрогнул. Устремив на племянника тяжелый взгляд, который причинил тому чуть ли не физическую боль, он словно старался проникнуть в самую душу молодого человека.

Подойдя к Грэнмору, профессор Хоуп крепко схватил его за плечо своими сильными костлявыми пальцами.

— Я тебя вызвал? — глухим голосом спросил он. — Я? Каким образом?

Джек совсем потерялся.

— Ничего не понимаю! Ведь вот же письмо, в котором ты сам просил меня приехать. Вот оно, со мной!

Он полез в карман и вытащил портмоне.

— Разве не вы писали вот это письмо?

Узкие губы старого джентльмена превратились в одну сплошную линию.

— Да. — Он отпустил плечо Джека. — Да, я писал тебе письмо и просил приехать, но это было давно. И то письмо я тебе не послал, ибо некоторые обстоятельства… Словом, я раздумал. Нет, я письма тебе не посылал, — с силой повторил старик и устремил испытующий взгляд на бледное лицо дочери.

Кэй пожала плечами и тихо отозвалась:

— Ну, уж я-то его не отправляла.

— Странно, — произнес Джек. — Кто-то же должен был отправить письмо, коль скоро я его получил!

Профессор провел ладонью по лбу.

— Ты говоришь — странно? Что ж… В этом доме уже произошло столько странных вещей…

С трудом переставляя ноги, он прошел по пушистому ковру к письменному столу, держа в руке письмо.

— И не только странных, — докончил он, тяжело опускаясь в свое кресло, спинка которого была украшена тонкой искусной резьбой. Приглядевшись внимательней, Джек различил в ней стилизованные сплетения змеиных колец. Ему опять вспомнились некоторые фрагменты из письма дяди Вильяма. Да и неудивительно: письмо было столь необычным, что каждая его фраза врезалась в память.

Откинувшись на мягкую спинку кресла, Джек спросил, стараясь унять дрожь в голосе:

— Мой приезд уже оказался ненужным?

Казалось, профессор не расслышал вопроса, так как все его внимание сосредоточилось на кинжале. Взяв его в руки, дядя Вильям пристально вглядывался в сложный орнамент, украшавший рукоятку кинжала. Ответ последовал не сразу.

— Было время, когда я так считал.

Профессор провел пальцем по блестящему бронзовому лезвию.

— Но теперь… А ведь пословица утверждает, что молния никогда не ударит подряд два раза в одно и то же место, — закончил он непонятными словами.

Глухой, бесцветный голос, оборванные фразы, непонятные зловещие намеки производили тягостное впечатление.

Джек попытался разрядить гнетущую атмосферу, переведя разговор на другую тему:

— А как поживает Роберт? — спросил он и вздрогнул.

Лица сидящей в углу Кэй Грэнмор видеть не мог, так как она резко опустила голову, но его поразил изданный девушкой звук, очень похожий на сдавленное рыдание.

Лицо профессора застыло и стало удивительно похожим на одну из ацтекских масок, украшавших стены его кабинета. Он поднял руку, хотел провести ею по лбу, но рука бессильно упала.

— В чем дело? Что случилось? Роберт куда-нибудь уехал? — Джек переводил вопросительный взгляд с кузины на дядю. Их молчание становилось совсем невыносимым.

Профессор таким резким движением положил на стол кинжал, что комнату наполнил вибрирующий звук металла.

— Роберт… Роберт умер.

Глухой, прерывающийся голос профессора доносился как будто из-под земли.

Потрясенный, Джек вскочил с кресла и уставился на дядю расширенными от ужаса глазами:

— Что?! Что случилось с Робертом? Да нет, я наверняка ослышался, этого быть не может!

— Роберт умер, — угасшим голосом повторил профессор.

Джек бессильно опустился в кресло. Казалось, голова не выдержит внезапно пронзившей ее боли. Два страшных слова оглушили, как прямой удар в челюсть. Обильный пот выступил на лице, но не было сил поднять руку, чтобы вытереть медленно стекающие капли.

Оглушенный, словно окаменевший Грэнмор молча смотрел на профессора, лицо которого все еще напоминало безжизненную маску. С трудом ворочая языком, он спросил:

— Но как же… Но когда ты мне писал… — Нет, сейчас Джек не мог точно выразить то, что хотел сказать.

Дядя, однако, понял его. Переведя взгляд на окно, к которому прильнула непроницаемая ночная тьма, он произнес:

— Да. Тогда, когда я писал письмо, Роберт был еще жив. И долгое время после того… Всего две недели, как он умер.

Джек закрыл глаза, стараясь сдержать жгучие слезы. Роберта он любил, как родного брата.

— Умер…

С этой мыслью было невозможно примириться. Роберт, как наяву, встал перед глазами — великолепно сложенный, полный сил юноша. Когда они виделись последний раз, он готовился к чемпионату страны по боксу и у него были все шансы занять одно из призовых мест. И вот теперь…

Огромным усилием воли Грэнмор призвал себя к порядку.

— Какое несчастье… — Он облизал языком внезапно пересохшие губы. — А как?.. Трагическая случайность?

Кэй медленно опустила руки, закрывавшие ее лицо. Рыдания рвались из глубины души, мешали излиться словам.

— Да, он умер внезапно… Сердце…

Профессор поднял стоящий на столе стакан с какой-то темной жидкостью и стал с усилием пить ее мелкими глотками, как будто каждый из них причинял ему боль.

— Сердечный приступ, — глухо повторил он. И опять уставился в непроницаемую темноту за окном. — Точно такой же сердечный приступ, от которого месяц назад умер мой камердинер Джонсон.

Кэй бросилась к отцу.

— Папа, успокойся, ну что ты! — Она наклонилась к отцу, прижав лицо к его морщинистой щеке. — Ведь доктор Якоби считает что Джонсон скончался от инсульта.

Такая сила, такая убежденность звучала в ее голосе, что Джек понял — девушка во что бы то ни стало хочет заставить отца поверить ей. Он обязательно должен поверить! Она убеждала, приказывала, умоляла…

Отставив стакан, профессор опять поднял со стола кинжал.

— Ты права, девочка, — медленно произнес он. — Доктор Якоби действительно так считает. Интересно… — дядя Вильям глубоко перевел дыхание. — Интересно, какой диагноз он поставит в следующий раз? От чего умрет следующая жертва, когда придет ее черед?

III. Запертая комната

Ночь, как резина, тянулась и тянулась. Джеку казалось, что конца ей не будет. Страшная весть засела в сознании мучительной, саднящей занозой.

Что означали непонятные слова дяди? Неужели есть какие-то основания полагать, что Роберт погиб насильственной смертью?

В мучительных раздумьях Грэнмор ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь заснуть. Сон не приходил.

Когда утром молодой человек вышел из своей комнаты, во всем теле чувствовалась гораздо большая усталость, чем вчера, а ведь тогда он был измучен нелегкой дорогой в несколько тысяч миль.

За столом он застал лишь Кэй, кресло дяди оставалось пустым. В ответ на вопросительный взгляд Джека девушка ответила грустной улыбкой:

— Отец просил извиниться перед тобой, но он… — она на секунду запнулась и докончила, — но он работает. Последнее время он стал очень много работать, — тихо добавила она.

Джек ответил ей ободряющей улыбкой. До правил ли хорошего тона сейчас, когда в доме такая трагедия? Какие могут быть церемонии? Тем более, что здесь он, Грэнмор, с полным основанием может считать себя не гостем, а полноправным членом семьи.

Когда Джек при дневном свете увидел лицо кузины, у него болезненно сжалось сердце. Как она изменилась! Теперь это была лишь тень прежней Кэй. Пережитое горе изменило до неузнаваемости прежде веселую, жизнерадостную девушку. Ничего удивительного, ведь она так любила своего брата!

Пытаясь отвлечь девушку от грустных мыслей, Джек попробовал завести разговор на посторонние темы, но у него ничего не получилось. Хотя Кэй всеми силами старалась сделать вид, что внимательно слушает гостя, тот понял, как далеки ее мысли от того, о чем говорили за столом. То и дело вежливая улыбка замирала на бледных губах, а взгляд устремлялся в пространство.

Разговор не клеился. Впрочем, и сам Джек с трудом заставлял себя болтать притворно беззаботным тоном на нейтральные темы.

Кэй закончила пить чай и отрешенно поставила на стол пустую чашку.

— Когда я смогу поговорить с дядей? — спросил ее Джек.

— Что? — девушка непонимающе смотрела на него. — Ах, да. — Она провела рукой по лбу. — Папа… папа просил, чтобы ты зашел к нему во второй половине дня.

Джек бросил взгляд на часы. Во второй половине дня? Столько ждать? Над домом нависла какая-то жуткая тайна, а ему приходится столько времени оставаться в неведении.

— Кэй, — осторожно начал он, — дорогая, я очень прошу извинить меня, но… — молодой человек запнулся в поисках подходящего слова.

— За что ты передо мной извиняешься? — подняла голову девушка.

— Видишь ли… Я понимаю, что тебе тяжело говорить об этом, но все-таки прошу… Мне надо знать, на что дядя намекал… Какие у него подозрения…

Девушка вздрогнула. Инстинктивно сжались пальцы руки, до того безвольно лежащей на столе.

— Ты… — голос ее дрогнул, — ты имеешь в виду то, что он говорил о смерти Роберта?

— Да.

Джек отвел взгляд. Невыносимо было глядеть на бледное личико, искаженное мучительной болью.

— Видишь ли… Я не могу говорить наверняка, он мне никогда прямо об этом не сказал, но… — Глаза девушки заблестели от сдерживаемых слез. Каждое слово давалось ей с трудом.

Джек попытался помочь кузине:

— Расскажи мне, как это произошло.

— Это… это случилось двадцатого июля. В то утро Роберт долго не выходил из своей комнаты. И не отвечал на стук в дверь. Отец… Отец сразу же встревожился. Знаешь, он как будто чувствовал — случилось какое-то несчастье. И велел вызвать слесаря. А я как раз проходила мимо, спешила на корт. Отец остановил меня, и мы вместе вошли в комнату Роберта, когда слесарь взломал дверь. И когда мы вошли… — не выдержав, девушка зарыдала.

Джек успокаивающе гладил ее по голове, говорил ласковые слова и вновь задал вопрос, чтобы ей легче было рассказывать:

— И что вы увидели в комнате Роберта?

— Робби, бедный Робби! Он сидел за своим столом… И знаешь, нам казалось, что он просто заснул. Но он уже… Он умер уже давно, весь окоченел…

— И дверь пришлось взламывать? Она была заперта?

— Да. На ключ. Изнутри.

— А окно?

— Окно? — Она опять провела рукой по лбу, стараясь собрать мысли. — Окно? Во все окна нашего дома папа велел за месяц до этого вставить стальные решетки. Во все окна!

— Но тогда, как же?.. — не выдержал Джек. — Я не понимаю. Если дверь заперта, а на окнах решетки…

— Я тоже не понимаю. И не знаю, как это объясняет отец. Может, он думает, что это яд… Хотя нет никаких следов.

— Значит…

— Да, сделали вскрытие. — Девушка поняла его с полуслова. — Отец сам настоял. Боже! — рыдания опять не дали ей договорить. — Боже, как это было ужасно!

Джек ласково обнял вздрагивающие от спазмов хрупкие плечи девушки.

— Успокойся, малыш, успокойся, бедняжка! Я понимаю, мне и самому тяжело, каково же пришлось тебе! Ну же, успокойся, возьми себя в руки, ведь слезами делу не поможешь.

Кэй спрятала мокрое от слез лицо на груди Грэнмора и сжалась в комок, как птенец в поисках безопасного места.

— Ты такой добрый, Джек… Ты всегда был ко мне так добр… И такой сильный! Если бы ты знал, как мне тяжело! И не у кого искать защиты…

Понемногу плечи девушки перестали вздрагивать, рыдания стихли, но Джек еще долго не выпускал ее из своих объятий.

— Ну вот, малыш, — сказал он, потихоньку наконец отстраняя ее и ласково усаживая в кресло, — ты и успокоилась, правда? И будешь держаться молодцом, как всегда, правда?

— Правда, — тихо ответила Кэй и даже попыталась улыбнуться в ответ на его заботливую улыбку.

Джек решил все же до конца выяснить гнетущие его подозрения.

— Дорогая Кэй, а ты не скажешь, почему все-таки дядя, — спросил он, помолчав, — почему дядя тем не менее… — Он с трудом подбирал слова. — Ты не знаешь, почему дядя что-то заподозрил?

— Не знаю. Папа после… после этого несчастья стал какой-то странный. Хотя уже и до этого… Впрочем, все мы стали странными после того, что случилось. Знаешь, временами просто сил нет… Извини, — и девушка бросилась к двери, не сдержав себя.

— Пожалуй, бедняжке и в самом деле надо как следует выплакаться, станет легче, — пробормотал Джек, провожая ее сочувственным взглядом. — Бедная маленькая сестричка, сколько же ей пришлось пережить!

Часы, оставшиеся до встречи с профессором, он провел в одиночестве, усевшись в глубокое кресло и куря сигару за сигарой. В голове хаотично клубились мысли, которые ему никак не удавалось привести в порядок. Впрочем, трудно прийти к какому бы то ни было логическому построению, располагая столь беспорядочными сведениями. Почему дядюшка усматривает какую-то тайну в смерти Роберта, хотя все обстоятельства несчастья свидетельствуют о том, что она могла быть только естественной и никакой другой?

И какие у него основания опасаться и в будущем какого-то несчастья?

IV. Богиня-Мать

Профессор говорил медленно, тщательно обдумывая каждое слово.

— Это началось около двух месяцев тому назад. Хотя, если быть точным, — он помолчал, разглядывая дым от своей сигары, — если быть точным, началось намного раньше, но два месяца назад у меня появился конкретный факт, а не просто расплывчатые, неясные подозрения. Дело в том, что два месяца назад в моем доме произошла кража со взломом.

Джек перебил дядю:

— Не вижу связи…

Профессор остановил его взмахом руки:

— Дослушай. В этой истории все связано. Это не была обычная кража со взломом. Злоумышленники проникли в дом через дверь, выходящую на террасу. Ты знаешь, она ведет в столовую. И знаешь, что в незапертом буфете там хранится большой ценности фамильное столовое серебро. Я уже не говорю о коллекции фарфора. Представь себе, взломщики ничего не тронули, ничего не пропало.

— Значит, это не была кража, только взлом?

Некоторое время, не отвечая, профессор сосредоточенно рассматривал одну из отвратительных масок, висящих на стене его кабинета. Он ответил не сразу, причем в его голосе чувствовалась некоторая неуверенность:

— Нет, кража все-таки была.

— Украли что-нибудь ценное?

— Да.

Не очень уверенный ответ опять последовал после едва заметного колебания.

Джек встал с кресла и подошел к дяде.

— Ну вот, значит, понятна причина взлома. Преступники не тронули серебро и фарфор, так как их привлекла более ценная добыча.

С неожиданной живостью профессор возразил:

— Ну нет, не так-то все просто. Дело в том, что ценность украденного ими весьма относительна. Чтобы его перепродать, вору пришлось бы обойти десятки тысяч людей. Обычный перекупщик краденого просто-напросто высмеял бы его. Разве что… — он замолчал и глубоко задумался, казалось, совсем забыв о присутствии племянника.

— Разве что?.. — повторил тот, желая вернуть дядю к предмету разговора.

Профессор потер подбородок костяшками пальцев.

— Да нет, ничего. Глупости. Вот именно, глупости, — повторил он, пожав плечами. — Громадное большинство представителей рода человеческого даже не сочло бы за труд нагнуться, чтобы поднять с земли этот предмет, если бы он случайно оказался у них под ногами.

— Да что за предмет? — прямо спросил Джек, выведенный из терпения намеками и недомолвками.

— Пожалуй, я покажу тебе его.

Профессор Хоуп тяжело поднялся, подошел к плотному плюшевому занавесу, закрывавшему одну из стен кабинета, и отдернул его. За ним оказалась массивная бронированная дверь.

С нескрываемым изумлением уставился Джек на эту дверь. В банке, в музее она была бы на месте, но тут? Это что-то новенькое. Ему не раз приходилось бывать до того в кабинете дяди, и он готов был поклясться, что ничего похожего здесь раньше не было.

Какими-то странно изогнутыми ключами профессор один за другим отпер три замка. Когда, наконец, щелкнул последний, массивная плита двери со скрежетом повернулась. За ней простирался черный провал помещения, лишенного даже намека на самый слабый луч света.

Глухо щелкнул выключатель. Матовый шар под потолком залил комнату ослепительным потоком света.

Ошеломленный, Джек инстинктивно попятился — скрывавшийся дотоле во мраке чей-то гигантский оскаленный лик, какой разве что может привидеться в кошмарном сне, уставился на него мертвыми глазами. А вот и еще один, жаждущий крови лик, и еще, и еще… Пустыми глазницами смотрели на незваного гостя ужасные маски, во множестве покрывавшие стены запертой комнаты. Неприятное впечатление усиливали каменные змеи, изваянные с невероятным искусством. Ну просто, как живые…

Джек с трудом взял себя в руки.

— Ах, вот оно что, — попытался произнести он с деланной небрежностью, — это ведь божки индейцев Юкатана?

— Это боги индейцев майя, Джек, — сурово поправил его профессор. — А вот это сама Богиня-Мать, — и он почти торжественным жестом указал на гигантскую статую, стоящую посередине комнаты.

Сделав вид, что не заметил недовольства профессора Хоупа, Джек демонстративно сунул руки в карманы и развязной походкой приблизился к внушительной статуе.

— Это Богиня-Мать? — презрительно скривив губы, спросил он. — Вот уж неподходящее название! Я бы назвал ее скорее уж богиней смерти. Глядите, у нее такое выражение лица, будто она готова сию минуту проглотить человека живьем.

— Гм… очень может быть, — профессор опять потер подбородок и оперся рукой о камень странной формы, стоящий перед статуей Богини-Матери. — Впрочем, изучая ритуалы жрецов индейцев майя, я пришел к выводу, что они считают смерть символом жизни. А вот на этом алтаре, — он постучал пальцем по камню, — вот на этом алтаре сотни лет приносились жертвы Богине-Матери.

— Какого рода жертвы? — поинтересовался молодой человек.

— На него складывались еще бьющиеся сердца, вырванные из груди живых людей. Взгляни, — и профессор указал на бороздку в каменной плите. — Вот здесь стекала кровь жертв.

Не сдержавшись, Джек протяжно присвистнул сквозь зубы.

— Ничего не скажешь, приятная религия, — пробормотал он. И прибавил, разглядывая развешанные по стенам маски: — Знаешь, у меня создается впечатление, что эти каменные маски — дело рук сумасшедшего, охваченного манией убийства. А все эти змеи… Клубки извивающихся змей и ужасные маски — это что, искусство?

— Да, — кратко ответил профессор. — Это искусство. Искусство, не знавшее себе равных. Никогда раньше и никогда после майя не удалось создать ничего, что могло хотя бы приблизиться к их искусству.

Джек потянулся в карман за портсигаром, но не вынул его. Может, в этом необыкновенном, зловещем музее не положено курить? Вон у дядюшки такой торжественный вид, будто он находится в настоящем храме.

— Наверное, нелегко было перевезти в Англию такого колосса? — спросил он, кивнув на статую, чтобы как-то прервать затянувшееся молчание.

— Да, это было нелегко, — подтвердил профессор. — И хотя мы распилили статую на блоки, доставка ее до границы потребовала от нас много сил. И нервов, — прибавил он, после минутной заминки. — Ведь мы везли ее на мулах.

— На мулах? — удивился Грэнмор. — Разве в Мексике нет железных дорог?

Профессор кашлянул в замешательстве, но тем не менее пояснил:

— Железные дороги, разумеется, есть. Однако нам пришлось перевозить статую на мулах. Дело в том, что встретились некоторые трудности.

Джек с пониманием взглянул на дядю:

— Какие-то препятствия со стороны властей?

В комнате послышался звук, напоминающий скрип ржавого железа. Джек не сразу понял, что это смеялся дядюшка.

— Поверь мне, мальчик, власти сделали все, что было в их силах, чтобы не дать нам вывезти из страны священные реликвии майя.

— И тем не менее вам это удалось?

Черты лица профессора странно окаменели.

— Да. Удалось, — кратко подтвердил он, а в голосе прозвучали зловещие нотки.

Удивленный племянник внимательно посмотрел на дядю, но тот, уставившись на статую, казалось, уже не помнил, о чем они только что говорили.

Джек решил вернуться к интересующей его теме:

— Так что же, взломщики похитили что-то из этих… гм… древностей?

Профессор вздрогнул, словно пробуждаясь от глубокого сна.

— Да, — подтвердил он. — И в числе прочего забрали одну из них.

Сморщенный палец профессора ткнулся в висящую на стене длинную, богато инкрустированную трубку.

Джек подошел поближе, чтобы рассмотреть непонятный предмет, похожий на побег бамбука или тростника.

— Что это?

— Трубка для стрельбы отравленными стрелами, своего рода духовое ружье. Когда-то, каких-нибудь двенадцать столетий назад, это оружие носило поэтическое название «летучей смерти».

Подойдя к стеклянной витрине, профессор вынул пинцетом небольшой металлический предмет, завернутый в хлопок или вату. Осторожно развернув, он показал племяннику крохотный медный, позеленевший от времени наконечник стрелы.

— Вот она, «летучая смерть». Смотри, острие отравлено. Малейшей царапины достаточно, чтобы жертва через несколько секунд распрощалась с жизнью. А знаешь, в наши дни тоже нашлось бы несколько умельцев, способных с помощью трубки издалека поразить цель вот этой штукой.

Джек закусил губу.

— Вот оно что! И это не оставляет совсем никаких следов?

— Почти никаких. Лишь маленькую точку, ведь достаточно самого слабого укола.

Только теперь Джек понял, что беспокоило дядю, что вызывало в нем подозрения. Он глубоко задумался.

— Однако, — произнес он после продолжительного молчания, — даже эта штуковина не способна стрелять сквозь закрытые окна и двери.

— Через закрытые окна и двери не способна, — подтвердил профессор. — Но достаточно обнаружить любое отверстие, пусть даже самое маленькое. Вентиляционную отдушину, например.

— В комнате Роберта была такая отдушина?

— Да.

— Но ведь при осмотре, — Джеку не хотелось употреблять слово «вскрытие», — врачи не обнаружили и следа яда в организме погибшего?

Профессор Хоуп выразительно пожал плечами.

— Это ничего не доказывает. Наша наука пока еще не может идентифицировать все яды. А на острие наконечника стрелы мог находиться яд, присутствие которого в организме человека обнаружить не удается.

Теперь Грэнмору стали понятны опасения и подозрения профессора, и он сам почувствовал, как в нем нарастает волнение. А тут еще устрашающая атмосфера зловещего капища, казалось, пронизанного миазмами крови жертв, проливаемой сотни лет. Никуда не скрыться от ужасного лика чудовищной богини и каменных масок, алчущих крови. Страшные змеи, как живые, изготовились к смертельному броску.

Пораженный неожиданной мыслью, Грэнмор обратился к профессору:

— А все вот эти… гм… божества, они что, и до сих пор находят своих идолопоклонников?

Профессор с чрезвычайной осторожностью укладывал на место, на черный бархат смертоносное оружие. Покончив с делом, он отозвался:

— Смысл твоего вопроса понятен. Официально принято считать, что культ Богини-Матери давно угас. Современные потомки майя уже давно исповедуют христианство.

— А неофициально?

— Ну, если неофициально… Нашлось бы несколько тысяч, а, может, и несколько десятков тысяч человек, которые сочли бы меня святотатцем — ведь я похитил их величайшую святыню. В дебрях непроходимых лесов Мексики, в недоступных ущельях Юкатана, по слухам, совершаются удивительные мистерии, очень напоминающие те, свидетелем которых более тысячи лет назад был вот этот камень, — и профессор указал на жертвенный алтарь у ног статуи.

— А могут ли приверженцы культа Богини-Матери решиться на убийство?

Бескровные губы профессора тронула странная улыбка, если подобную гримасу позволительно назвать улыбкой.

— Религия майя считает убийство непременным атрибутом каждого ритуального богослужения.

Грэнмор подошел к дяде и мягко тронул его за локоть:

— Дядюшка, как же так? Ведь мы в Европе…

Профессор обернулся к племяннику и взглянул ему прямо в глаза.

— Мой дорогой, при чем тут Европа! Даже в этом доме найдется человек, который под тонкой оболочкой христианства носит в сердце культ богини древних майя.

Джек остолбенел.

— В этом доме? — повторил он, не веря своим ушам.

— Да. Наш слуга Джон, который, кстати сказать, носит другое, очень трудное для произношения имя, является потомком майя по прямой линии. Он — чистокровный индеец майя. Я привез его сюда из Мексики.

Джек потер ладонью горящий лоб.

— И ты подозреваешь, что он…

— Подозреваю ли? Кого я только не подозреваю! Но Джона меньше других. Ведь сколько у него было удобных случаев расправиться с нами еще до того, как мы вывезли из Мексики священную статую, да и вот все это, — профессор повел рукой вокруг. — У него была тысяча возможностей легко и просто разделаться с нами и при этом не дать нам вывезти реликвии майя. Я просто не нахожу объяснения тому, что он ждал столько лет.

— А как ты считаешь, Джон способен убить человека?

Опять та же странная гримаса, обозначающая улыбку.

— О да, что до этого, у меня нет ни малейшего сомнения. Он способен и на многое другое. И все-таки есть причины, в силу которых я поставил бы Джона на последнее место в списке подозреваемых. Очень веские причины, — подчеркнул профессор.

— А кто в твоем списке стоит на первом месте?

Профессор покачал головой:

— Да нет, нет никакого списка, это я так, ради красного словца, сказал. Ведь доктор Якоби со всей определенностью установил причину смерти — аневризм сердца. Впрочем, не он один.

Джек облегченно вздохнул, когда они с дядей наконец покинули страшный музей.

На залитой солнцем террасе слова дядюшки вдруг утратили жуткую силу. «Нет, наверняка они так сильно подействовали на меня лишь в той комнате, в окружении ужасных масок и каменных змей», — подумал молодой человек.

Растянувшись удобно в шезлонге, он принялся мысленно перебирать вновь разговор с дядей. Сейчас подозрения старика казались ему совсем лишенными основания. Наверняка дядя Вильям, профессор археологии, специалист по истории древних индейских племен Америки, был так потрясен смертью единственного сына, что в его сознании могли зародиться самые невероятные подозрения. В самом деле, ведь на него обрушилось страшное горе. Но зачем же сразу предполагать убийство?

А теперь попробуем рассуждать здраво. Даже если предположить, что подозрения хозяина дома не лишены оснований, что его единственный сын убит выстрелом из «духового ружья» через отдушину в стене, что врачам не удалось обнаружить в организме умершего следов яда лишь в силу несовершенства науки, то куда же подевалась стрела? В комнате ее не обнаружили, а она ведь не такая уж маленькая…

V. Сломанная стрела

— Ты поговорил с отцом? Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Кэй оперлась подбородком на сплетенные ладони, ее осунувшееся личико оказалось совсем близко. Темные миндалевидные глаза двумя блестящими звездами светили прямо в душу молодого человека.

Когда-то в детстве в одной из книжек Джек увидел портрет древнеегипетской принцессы. Сейчас Кэй поразительно напомнила ему ту принцессу давно минувших времен. Ну, точь-в-точь тот портрет, не хватает только характерного древнеегипетского убора.

— Что же ты не отвечаешь? О чем вы говорили?

Не так-то просто было ответить на ее вопрос. В сущности, дядя не сообщил ему ничего конкретного, и если из всего, что он наговорил, выжать эмоции, что останется? Впрочем, и слова профессора Вильяма, когда молодой человек попытался воспроизвести их сейчас, за столом, уставленным дорогим серебром и сверкающим хрусталем, звучали совсем не так, как тогда, произнесенные в окружении зловещих предметов мрачного культа майя.

Смысл слов дяди Вильяма сводился к одному — его сын мог быть убит. И тут же он сам сказал, что причиной смерти Роберта врачи считают аневризм сердца.

Девушка упорно ждала ответа.

— Ну, как тебе сказать, — неуверенно начал молодой человек, разглаживая пальцами несуществующую складку на скатерти. — Видишь ли, дядя показал мне свою коллекцию трубок для стрельбы отравленными стрелами. Даже малейшая царапина, нанесенная такой стрелой, означает верную смерть.

Джеку хотелось как можно осторожней подготовить девушку к тому, что он собирался ей сказать. Не хотелось причинять боль этому хрупкому существу, касаться незажившей раны.

Кэй не сводила глаз с кузена. Она поняла его с полуслова, не понадобилось ничего объяснять. В голосе девушки прозвучало волнение:

— Но ведь в комнате Роберта окно было закрыто!

— Да, я знаю. Дядя упомянул о вентиляционной отдушине.

— О, правда! Отдушина… А как же стрела? Ведь в комнате брата никакой стрелы не нашли.

Джек наклонился к кузине, кончиками пальцев ласково прикоснулся к ее обнаженному плечу:

— Послушай меня, малыш. Мне очень не хочется причинять тебе боль, но раз ты сама просишь рассказать… Видишь ли, у меня создалось впечатление, что дядя легче переживет свое горе, если будет твердо уверен, что Роберт умер естественной смертью и что он сам, пусть косвенным образом, никак не содействовал смерти сына. Поэтому я хочу спросить тебя…

— Спрашивай, Джек, — чуть слышным дуновением прозвучал ответ.

— Есть ли хоть малейший шанс, что вы могли не заметить стрелы, когда в то роковое утро вошли в комнату Роберта?

Девушка задумалась, опустив ресницы.

— Могли ли мы не заметить стрелы? — тихо, чуть ли не по складам повторила она вопрос. — Что ж, — Джека опять обожгли огнем черные алмазы ее миндалевидных глаз, — мы были так потрясены, что вполне…

А стрела такая маленькая… Она могла закатиться под кресло, диван…

Джек не верил своим ушам. Он был убежден, что Кэй начнет энергично возражать, не допустит даже малейшего подозрения, а тем временем она не отрицает такой возможности.

— Так ты считаешь возможным, что стрелу могли не заметить? Точнее, не обнаружить?

— Увы, я бы не могла поклясться, что нами было сделано все в этом отношении, — жалобно подтвердила девушка.

Джек был ошарашен. Как неожиданно все осложняется! Он надеялся, что в разговоре с кузиной прояснятся все недоумения, а тем временем, наоборот, дело запутывается все более и более. Ага, он собирался спросить девушку еще об одном обстоятельстве.

— Скажи мне, Кэй, в то утро, когда вы нашли Роберта мертвым, ты не заметила у него на теле каких-нибудь царапин, ссадин, ранок?

— Но, Джек, ты, видно, забыл, что Дик занимался боксом и постоянно тренировался.

— Ох, и в самом деле, я как-то не подумал. Значит, на теле его наверняка были царапины и ссадины. Выходит, и тут не найдется довода, чтобы опровергнуть подозрения дяди. Неужели у него действительно были основания…

Губы девушки задрожали.

— Ты можешь в это поверить, Джек? Кто мог поднять руку на Дика? Ведь у него не было врагов, его все любили. Да и можно ли не любить такого человека? И потом, убить его таким жутким способом? Какая-то дурацкая трубка. Да найдется ли в Европе хоть один человек, который умел бы обращаться с нею? Да еще попасть в цель на расстоянии.

— Ну а Джон? Ведь если я не ошибаюсь, он происходит из племени майя?

Девушка резко подняла голову.

— Джон? Он уже столько лет живет в нашем доме. Можно сказать, Дик вырос у него на руках, он его воспитал. И он же его убил?! Нет, это невозможно!

Кэй так крепко сжала переплетенные пальцы рук, что костяшки побелели.

— Нет, нет, это просто невозможно. Неужели тебе это сказал сам папа?

Темные глаза с тревогой уставились на юношу. Тот успокаивающе погладил ее по плечу.

— Нет, успокойся, дорогая, дядя не подозревает Джона. И, признаюсь, это странно. Если на минуту допустить, что в доме совершено преступление и Роберт погиб именно такой смертью, как считает дядя, то подозрение должно в первую очередь пасть на индейца. Во всяком случае, так мне кажется. А дядя уверяет, что какие-то очень веские доводы ставят Джона вне подозрений. Не знаю, какие это могут быть соображения, дядя Вильям мне не сказал, но как-то одно не вяжется с другим.

Ему показалось — словно тень промелькнула по бледному личику Кэй. Взглянув на кузину внимательней, Джек понял, что ошибся — просто ему показалось. Ничего, кроме удовлетворения, это прелестное лицо не выражало. Слова девушки подтвердили его вывод:

— Значит, к счастью, он не подозревает Джона. Как я рада! А он не сказал, кого…

Скрип открываемой двери не дал ей договорить. На верхней площадке лестницы показалась фигура профессора.

— Джек! — позвал он. — Можно тебя на минутку?

Молодой человек вскочил со стула.

— Извини, сестренка, я сейчас вернусь.

— А я тебе не нужна, папа? — спросила Кэй отца.

Профессор отрицательно покачал головой:

— Нет. Просто я хотел показать Джеку еще кое-что из моей коллекции. Ты видела это уже много раз.

— В таком случае я подожду здесь, — согласилась девушка и опять опустилась на стул. В ее взгляде, направленном вслед уходящему кузену, выразилось глубокое беспокойство.

Войдя в кабинет, профессор плотно закрыл за собой дверь.

— Пришлось мне сказать неправду, — начал он. — Этой вещи Кэй у меня еще не видела. К тому же она не из моей коллекции. Вот, гляди, — он подвел Джека к письменному столу. — Видишь, какой подарочек обнаружил я сегодня утром.

На блестящей полированной поверхности стола красного дерева резким диссонансом выделялась обломанная у наконечника стрела. Металл очень старого на вид наконечника был покрыт напоминающим патину налетом.

Джек протянул руку к обломку стрелы, желая получше ее рассмотреть, но профессор быстрым жестом перехватил руку юноши.

— Мне кажется, лучше к этому не прикасаться.

Джек инстинктивно отдернул руку.

— Ты думаешь, она отравлена?

Профессор слегка пожал плечами.

— Не знаю, но не исключено. Ну и как тебе нравится подарочек?

Джек внимательней рассмотрел «подарочек». Наконечник обломанной стрелы показался ему намного больше того, который недавно показывал ему профессор.

— Этот, похоже, не подойдет к той трубке, что висит на стене, — не очень уверенно заметил он. Непонятно, куда гнет дядюшка.

— Правильно, — подтвердил тот с непроницаемым выражением лица. — Перед тобой обычная стрела, какими стреляют из лука. Обычная, только сломанная.

Последнее слово он произнес с таким выражением, что Джек невольно переспросил:

— А что, в том, что она сломана, есть какой-то особый смысл?

Профессор присел на подлокотник кресла. Его пальцы легко постукивали по блестящей поверхности стола, глаза без всякого выражения смотрели куда-то в сторону.

— У мексиканских индейцев сломанная стрела служит предвестником «летучей смерти». Этот старинный обычай до сих пор распространен среди племен майя.

Джек растерянно смотрел на старого профессора.

— Мне очень неприятно, дядя, но, честно говоря, я ничего не понимаю. Уж такой дурак, видно, уродился. Будь добр, объяснись.

— Изволь. Вот это, — профессор кивнул на обломок стрелы, — представляет собой своего рода смертный приговор. За этой стрелой через какое-то время обязательно появляется другая стрела и обрывает жизнь приговоренного. Все очень просто. Неужели непонятно?

Спокойный, будничный тон только усиливал значение страшных слов, которые поразили молодого человека в самое сердце.

— О, — прошептал он сквозь зубы, — теперь я понял. Но неужели ты говоришь серьезно?

— Неужели ты думаешь, что при данных обстоятельствах я еще способен шутить?

Джек опустил голову.

— Прости! Я не хотел обидеть тебя, дядя, просто немного… как бы это поточнее сказать… ошарашен. Значит, ты полагаешь, что это угроза?

— Нет, это не угроза. Это приговор, мой мальчик. Не было еще случая, чтобы сломанная стрела не сдержала своего страшного обещания. Как видишь, теперь пришла моя очередь умереть… от аневризмы сердца. Хотя, как знать… Возможно, на сей раз доктор Якоби установит и другую причину смерти, — добавил он голосом, лишенным всякого выражения.

Грэнмор тяжело рухнул в кресло, пытаясь собрать ускользавшие мысли.

— Кто принес это? — спросил он, подумав.

— Никто.

— Но как такое возможно? Ведь стрела — вот она.

— Я уже имел честь сообщить тебе, что в этом доме происходят странные вещи, — тем же бесцветным голосом объяснил профессор. — От моего кабинета имеется только один ключ. Я всегда ношу его с собой, а когда ухожу, обязательно проверяю, хорошо ли запер дверь. Замок в ней очень сложный, открыть его можно лишь этим единственным ключом. Во всяком случае, открыть так, чтобы не повредить замка. Окно закрыто. Отдушина тоже. Кроме них, в стенах нет ни одного отверстия. Так что, если рассуждать логично, не существует никакой возможности незаметно проникнуть в эту комнату или подбросить сюда что-либо. И тем не менее кто-то вошел и положил на стол сломанную стрелу. Повторяю — именно положил. Если бы ее подбросили издали, на полированном столе наверняка остались бы царапины.

Джек все еще был не в состоянии осмыслить невероятное сообщение дяди.

— И все-таки я не могу понять, как стрела оказалась в запертой комнате! Ведь это же просто невозможно!

— Невозможно, — согласился профессор. — И тем не менее это случилось.

— И что же, дядя, ты думаешь, что эту угрозу…

— Этот приговор, — поправил племянника профессор.

— … этот приговор они… попытаются привести в исполнение?

— Я ни минуты не сомневаюсь, что приговор будет приведен в исполнение. — Голос профессора не дрогнул. Не дрогнула и его рука, когда он потянулся за сигарой.

Джек не мог сказать того же о себе. И руки его тряслись, и губы дрожали, когда он попытался все-таки добиться от своего собеседника ответа на вопрос, что же тот собирается делать в создавшейся ситуации. Нельзя же безропотно согласиться с тем, что тот принимает дурацкий приговор всерьез, считает его делом решенным и нимало не сомневается, что так и будет. Прямо фильм ужасов какой-то! Да не снится ли ему все это в кошмарном сне? Тогда самое время проснуться!

Впрочем, профессор может думать, что ему угодно, а он, Джек Грэнмор, не намерен ждать сложа руки. Он обязательно должен что-то предпринять. Но что же? Не может же он действовать за профессора.

— Дядя, ты и в самом деле будешь покорно ждать, пока явится убийца?

— А что мне делать?

— Как что? Первым делом надо…

— Ну, смелее! Что я должен сделать, по-твоему, первым делом?

Джек потер пальцами глаза. От боли раскалывалась не только голова, нестерпимо жгло под веками.

— Первым делом следует сообщить в полицию, ведь это же ясно!

Профессор весь скрылся в облаке душистого дыма.

— И ты всерьез думаешь, что полиция в состоянии защитить меня от человека, который способен проникать сквозь стены?

Джек рассердился:

— На всем земном шаре не найдется человека, который сумел бы пройти сквозь стену или через запертую дверь!

— Гм, — профессор опять выпустил клуб дыма. — «И в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости».

— И это говорите вы, — возмутился Джек, — профессор Университета Его Величества короля?

— Нет. Это сказал тот, кто намного превосходит всех профессоров всех университетов мира. А я лишь повторил слова Шекспира. И повторил потому, что за долгие годы своей работы убедился в том, насколько верно это утверждение. Да ты и сам… Помнишь историю лорда Донована?

— Ну, это совсем другое дело.

— Другое, разумеется. Разные народы, разные страны. Египет и Мексика. А вот конец… И скажи, сильно помогла Доновану полиция? А, впрочем, согласись, в полиции меня просто высмеют, если я расскажу им то, что сказал тебе.

Джек чуть не подавился горькой от никотина слюной.

Ох, прав дядюшка, высмеют, как пить дать. Ну, может, прямо этого ему не скажут, но между собой наверняка посмеются над выжившим из ума профессором. А как известно, для англичанина нет ничего страшнее, чем показаться смешным. Пожалуй, на месте дяди он тоже не обратился бы за помощью к полиции. Надо поискать другой выход.

— Дядя, придется, мне кажется, сменить все замки в дверях.

— Зачем?

— Потому что к старым могли подобрать ключи.

— Это исключено. Слесарь, который поставил мне замок в дверь кабинета, заверил меня, что к такому замку невозможно подобрать ключ. А это был лучший мастер своего дела во всем Лондоне.

— Но ведь есть же у тебя один ключ! Разве невозможно сделать его копию?

— Я уже говорил тебе, что с этим ключом я не расстаюсь никогда.

— В таком случае надо посадить под арест Джона.

— Ты так считаешь? А за что? За то, что он потомок индейцев майя?

— Именно за это. Ведь ты же сам очень убедительно мне объяснил, что проклятая сломанная стрела означает смертный приговор. А поскольку во всей округе не найдется больше ни одного индейца из этого племени…

Профессор прервал горячую речь племянника, подняв вверх руку:

— О… прошу прощения. Я вовсе не говорил, что в Лондоне больше нет индейцев майя.

— Так ты знаешь еще одного?

— Да нет же, не знаю. Однако это вовсе не означает, что их нет. Напротив, я уверен, в Лондоне просто в глазах рябит от джентльменов с самыми разными оттенками кожи. И некоторые из них могут оказаться индейцами майя.

— Могут, но твой Джон без всякого «может» — индеец племени майя.

— Вот мы и вернулись на исходные позиции. Под каким предлогом ты советуешь арестовать этого человека и как долго предполагаешь держать его под замком? Ты хоть немного знаком с нашими законами? А, может, я тебя неправильно понял и ты советуешь посадить моего слугу в мою собственную тюрьму? В таком случае должен тебе заметить, что, к сожалению, таковой у меня не имеется.

Джек Грэнмор вынужден был признать, что дядюшка имел право на издевку: он, Джек, и в самом деле, брякнул свое «посадить под арест», не подумавши.

— В таком случае… В таком случае его не мешает удалить. Так мне кажется, — не совсем уверенно посоветовал он.

— И ты думаешь, это помешает Джону осуществить свое намерение, если, конечно, именно он — предполагаемый убийца?

— Ну, так отошли его в Мексику. Отправь подальше. Из Мексики не так-то просто вернуться…

— Отправить… под конвоем, разумеется?

Дядя опять прав, что ни предложение, то очередная глупость. Но и сидеть сложа руки нельзя.

— Не можем же мы покорно ждать, когда произойдет несчастье. Обязательно надо что-то предпринять!

— А вот тут ты прав, мой мальчик, — профессор аккуратно стряхнул с сигары столбик пепла. — Конечно же, я не намерен покорно ждать, пока меня настигнет смерть. Раз стрела была так любезна, что предупредила меня, я просто обязан рационально использовать оставшееся мне время и привести в порядок множество дел. А среди них есть дьявольски сложные…

Услышав это, Джек понял, что хладнокровный, внешне спокойный дядя Вильям ни секунды не сомневается в ожидающей его неминуемой смерти.

Похоже, профессор заметил, как побледнело лицо племянника, и, подойдя к молодому человеку, ласково взял его за плечо.

— Выше голову, мой мальчик. Авось, как-нибудь обойдется… Впрочем, поверь мне, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы предотвратить опасность. Да, да, я совсем не намерен покорно ждать смерти. И если для защиты собственной жизни мне придется нажать на курок, можешь быть уверен — я непременно сделаю это, причем с чувством величайшего удовлетворения. Но… — тут его взгляд рассеянно устремился куда-то за окно — впрочем, поживем — увидим.

— И ты всегда можешь рассчитывать на меня, — горячо подхватил Джек.

— Ну конечно же, я знаю, что всегда могу рассчитывать на тебя.

Когда Грэнмор уже собрался уходить, дядя придержал его за рукав:

— У меня к тебе просьба, Джек.

— Пожалуйста, я слушаю.

— Мне бы не хотелось, — произнес профессор, глядя куда-то в сторону, — мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь кроме тебя знал об этом пустяке. — И он небрежно кивнул на сломанную стрелу — И о том, что сулит ее появление.

Джек смутился, он считал как раз необходимым кое-кому обязательно сообщить о случившемся. На всякий случай еще раз убедился:

— Совсем никто?

— Да, никто. Я тебя настоятельно прошу об этом.

Джек все еще колебался:

— Но правильно ли мы поступим? Ведь надо же, чтобы, например, Кэй знала…

— А вот ей прежде всего и не следует знать, — решительно прервал его дядя. — Для бедной девочки только прибавятся лишние волнения. А тебе известно, сколько ей, бедняжке, пришлось пережить в последнее время. Обещаешь?

Грэнмор медлил с ответом. Не так-то просто решиться взять на себя одного всю ответственность за то, что может произойти. Да и самой Кэй может угрожать опасность.

— Ну, как, обещаешь? — не отступал профессор.

Джек понурил голову.

— Если ты так настаиваешь, дядя… Если ты считаешь это правильным…

— Да, настаиваю и считаю правильным, — отрезал профессор. — Прежде всего я забочусь о ней.

Профессор помолчал и добавил:

— Верь мне, у меня достаточно веские основания.

Джек попытался заглянуть дяде в глазе, но ему это не удалось и он был вынужден прямо задать вопрос:

— Что ты имеешь в виду?

Профессор спокойно пояснил:

— Я имею в виду ее нервы. Она уже не так владеет собой, как раньше, и может выдать себя… а «летучая смерть» не любит, когда к ней кто-то проявляет повышенный интерес. Теперь ты понимаешь?

— Да, — согласился юноша. — Наверное, ты прав. Ну что ж, буду нем, как могила.

И сам вздрогнул, произнося последнее слово. Действительно: язык мой — враг мой. Не мог подобрать другого сравнения…

С неприятным чувством Джек покинул кабинет профессора.

Каменной глыбой нависло сознание того, что дяде грозит смертельная опасность, а он, Джек, зная об этом, ничего не может предпринять. Насколько было бы легче, имей он возможность с кем-нибудь поделиться своими тревогами. С Кэй, например. Но дядя прав, нельзя подвергать ее опасности. Да и к чему все эти «бы». Раз дал слово — надо его держать. Нет, он не имеет права никому даже намекнуть на то, что обитателям дома угрожает смертельная опасность.

VI. «Летучая смерть» настигает жертву

В ту ночь Джек совсем не ложился спать.

Начал с того, что проверил свой пистолет. Действует безотказно. Значит, в решающий момент не подведет. Осмотрел каждый патрон. В создавшемся положении нельзя упускать из виду ни одну мелочь. Затем удобно уселся в кресле и, чтобы не заснуть, взялся за чтение первой попавшейся книги в яркой обложке. Книга оказалась детективом.

— Что ж, очень кстати, — без улыбки пробормотал он. Сюжет был очень запутанным, действующих лиц великое множество, все они смешались. А может, он просто невнимательно читал, думая о своем, а не о выдуманных ужасах повествования?

Наконец, в раздражении отшвырнув книгу, он потянулся за сигарой.

И вздрогнул — послышался сухой треск. Похоже, на первом этаже.

Сорвавшись с места, Джек стремительно выскочил в коридор. Никого. Он постоял, напряженно вслушиваясь в тишину. Нет, наверное, послышалось.

Грэнмор вернулся к себе в комнату, дверь оставил открытой. Похлопал себя по карманам куртки — все в порядке. В одном — пистолет на боевом взводе, в другом — электрический фонарь с сильной лампочкой. Уж он покажет, где раки зимуют, таинственному мастеру проникать сквозь замочные скважины! Пусть только появится. Пуля из такого пистолета сразит на месте даже самого искусного факира.

— «Не снилось вашей мудрости»? — бормотал Джек сквозь зубы. — Ну так приснится! Во времена Шекспира не было ни автоматических пистолетов, ни электрических фонарей. Всем известно, что привидения не выносят яркого света. И тем более — стрельбы из пистолетов.

Страшно хочется спать! Глаза совсем слипаются. Но нет, он не поддастся сонливости, он защитит дядю и отомстит за Роберта. Нет худа без добра: раз появилась сломанная стрела, значит, появилась и возможность свести счеты с убийцей Роберта.

В течение ночи Джек несколько раз выбегал в коридор, но каждый раз это оказывалась ложная тревога. Дом был погружен в сонную тишину.

Наконец под утро сон сморил молодого человека. Впрочем, поскольку начало светать, он решил, что может и вздремнуть. Ночь кончилась, ничего плохого не произошло.

Джек не мог бы сказать, как долго он спал. Но сны ему снились, и очень неприятные, полные отравленных стрел, клубков змей и страшных богинь смерти.

Ночные кошмары прервал сильный шум у входа в дом.

Джек с трудом поднял набрякшие веки. Сердце глухими ударами протестовало против насильственного пробуждения, но тут в сознание вторглись совершенно отчетливо чьи-то громкие голоса.

Грэнмор вскочил на ноги. В голосах звучала явная тревога. Джек почувствовал, как сжалось сердце, и пот крупными каплями покрыл лоб. Рука непроизвольно сжала рукоятку пистолета. Неужели все-таки?..

Вскочив с кресла, Джек бросился к кабинету дяди. Оказавшись в несколько прыжков перед запертой дверью, он отчаянно заколотил по ней кулаками. Никакого ответа. Неужели…

Он в отчаянии опустил руки. И в этот момент за дверью послышались шаги.

— Кто там?

Голос дяди! С сердца свалилась неимоверная тяжесть.

Щелкнул замок. Профессор показался в дверях. Окинув его нетерпеливым взглядом, Джек вздохнул с облегчением: вроде, с ним все в порядке. А из уст уже вырвался тревожный вопрос:

— С тобой ничего не случилось, дядя?

— Пока ничего. А в чем дело?

— Сам еще не знаю. Что-то там, у входа…

И молодой человек бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Что же случилось?

Скатившись по лестнице в холл, Грэнмор застыл при виде массивной фигуры в темно-синем мундире. Официальное облачение полицейского — полосатые манжеты, шлем с ремешком под подбородком, оружие — свидетельствовало, что он пришел не с дружеским визитом.

Старушка в накрахмаленном чепце преграждала полицейскому путь наверх и что-то возмущенно кричала тонким, пронзительным голосом.

— Что тут происходит? — спросил Грэнмор.

— Вы хозяин этой недвижимости? — вопросом на вопрос ответил полицейский.

— Я хозяин, — разделся за спиной Джека спокойный голос. — А в чем дело?

Удивленный Джек оглянулся. Каким образом дядюшка умудрился так быстро за ним последовать?

— Перед вашим домом только что обнаружен труп какого-то мужчины, — заявил полицейский.

— Что вы сказали? — Невзирая на всю свою выдержку, профессор не смог скрыть волнения. — Труп перед моим домом?

— Вот именно. Причина смерти пока не ясна. Сейчас прибудет следственная бригада, я их вызвал по телефону. А вот эта особа, — полицейский концом карандаша указал на старушку, — эта особа не пожелала вас разбудить. Из-за нее я потерял много времени.

Старая служанка прекратила визжать и почти прошипела, оскорбленная в своих лучших чувствах:

— Особа? Фи, что за выражения!

Полицейский никак не прореагировал на ее замечание.

Перед домом затормозила машина.

— Ну, вот и они, — оживился полицейский. — Прошу вас, сэр, и вас, мистер, следовать за мной, если не возражаете.

Последние слова, разумеется, были чистой формальностью.

Все трое вышли из дома. В это же время через калитку во двор дома вошло несколько мужчин. Темно-синие мундиры полицейских резко выделялись на фоне светлых плащей штатских лиц.

— С той стороны дома, — сказал полицейский.

Обойдя дом, они увидели неподвижный темный предмет на газоне, усыпанном опавшими листьями. Возле него стоял навытяжку второй полицейский, а рядом суетился какой-то тип в спортивном костюме. Увидев прибывших, он бросился к ним и, торопясь и захлебываясь словами, принялся о чем-то им рассказывать. На лице полицейского в форме, обшитой галунами, по всей вероятности — главе следственной группы, выразилось изумление.

— Ага, значит, вот оно что?

Джек обернулся к профессору:

— Что все это означает? — шепотом спросил он.

— Если бы я знал!

Главный полицейский, узнав профессора, приветствовал его, приложив руку к головному убору:

— Мне очень неприятно, сэр, что именно в вашем доме…

Остальные, увидев, сколь почтителен их начальник к хозяину дома, тоже приняли немного менее официальный вид. Профессор был в Англии известной личностью.

Тем временем юркий тип в клетчатом спортивном костюме обежал весь участок, то разглядывая что-то на земле, то подняв голову вверх и, казалось, вынюхивая что-то в воздухе. Он очень походил на легавую, разыскивающую дичь.

Рукой в белой перчатке главный полицейский указал на неподвижное тело, распростертое на подстилке из желтых листьев:

— Знаете ли вы этого несчастного, профессор?

Профессор Вильям Хоуп наклонился над телом убитого и внимательно вгляделся в его лицо. Сдвинув брови, он, казалось, старался что-то припомнить.

Джек тоже уставился на желтое восковое лицо убитого. Этого человека он со всей определенностью никогда не видел раньше. Помятая одежда носила следы пятен, не очень тщательно вычищенных.

Джентльмен в галунах вежливо тронул за рукав профессора Хоупа:

— Ну и как? Вам знаком этот человек?

— Нет, — решительно заявил профессор. — Этого человека я вижу впервые, инспектор.

Лица полицейских выразили с трудом скрываемое разочарование.

Мужчина в светлом плаще присел у неподвижного тела. Звякнул замок черного чемоданчика из твердой кожи. Блеснули стальные хирургические инструменты.

— Он мертв, — сказал медик через минуту. — Причина же смерти…

— … наверняка аневризм сердца, — профессор насмешливо закончил фразу вместо него.

Полицейский врач с изумлением посмотрел на профессора Хоупа.

— Аневризм сердца? С чего вы взяли? Нет, я бы не сказал. Скорее всего причиной смерти стало вот это, — он двумя пальцами осторожно поднял наконечник стрелы, законченной пучком разноцветных перьев. — Воткнулось в мышцу нашего пациента, и даже не очень глубоко. И знаете, сдается мне, что это острие отравлено.

Страшно побледнев, профессор с трудом пробормотал:

— «Летучая смерть».

Инспектор непонимающе посмотрел на него:

— Что вы сказали? Какая такая летучая смерть? Эта штука очень похожа на детскую игрушку. И если она действительно отравлена…

— Она отравлена, — сухо парировал профессор. Он уже взял себя в руки. — И это не детская игрушка. Стрела выстрелена из специальной трубки.

Инспектор искоса взглянул на хозяина дома.

— Из специальной трубки? Я где-то слышал, что такими трубками пользуются перуанские индейцы. Не правда ли?

— Возможно.

Инспектор задумался.

— Да, сложное дело. А в вашем доме нет ли какого краснокожего, профессор?

Ответ последовал не сразу.

— Мой слуга Джон — чистокровный индеец, — сурово произнес профессор Хоуп. — Но я убежден, что он ни в коем случае…

Теперь инспектор не дал ему договорить, прервав сугубо официальным тоном:

— Надеюсь, мы сможем с ним побеседовать, сэр?

VII. Дело заходит в тупик

В течение нескольких последующих дней в доме царило невероятное столпотворение. Весь дом наводнили полицейские, они крутились повсюду, обследовали каждую щель.

Что искали полицейские — никто не знал. Не исключено, что они и сами не сумели бы ответить себе на этот вопрос, но ведь надо было что-то делать, по крайней мере, создать видимость активной работы. Инспектор Вуль не терпел бездеятельности.

— Разве такое можно терпеть? — ворчал он. — Обнаружен труп человека, убитого весьма странным способом, а нам нечего сказать по этому поводу. Безобразие!

Наибольшую активность проявляли одетые в штатское сотрудники следственного отдела. Их-то инспектор погонял особенно рьяно.

— Да сделайте же, наконец, что-нибудь, тысяча чертей!

Вот они и старались изо всех сил, с таинственными минами занося в свои блокноты никому не нужные факты и наблюдения, доводя до отчаяния прислугу своими глупыми расспросами.

Сержант Брик настаивал на аресте краснокожего слуги Джона.

— Да чего же нам еще искать? — рассуждал он. — Индеец подходит к проклятой трубке точь-в-точь как виски к бокалу. Кто еще способен сыграть такую музыку на таком инструменте? Какой белый сумеет отколоть подобный номер? Посадить голубчика за решетку — и дело с концом.

Инспектор же и слышать не желал о столь неразумных предложениях.

— Посадить за решетку человека с таким алиби? Попробуйте найти судью, который подпишет постановление об аресте при подобных обстоятельствах. Вот если бы нам удалось опровергнуть алиби этого Джона, вот если бы вы сумели найти неопровержимые доказательства его вины — вот тогда только мы можем позволить себе говорить об аресте этого человека.

Сержант совсем не по-уставному пожал плечами:

— Вам легко говорить, сэр. Уж мы ли не искали? И хоть бы за какую паршивую ниточку потянуть, я уж не говорю об уликах, а тем более о неопровержимых доказательствах!

Но инспектор твердил одно:

— Ищите!

И полицейские искали. Они тщательно обследовали каждый дюйм газона и весь участок, который занимали владения профессора Хоупа. Заглянули под каждый лист, осмотрели каждую травинку. И никакого результата, если, разумеется, не считать скандала, который им устроила старушка-домоправительница, будучи не в состоянии далее выносить посторонних людей на вверенной ей территории.

Дело зашло в тупик.

Замороженный труп находился в морге. Тщетными оказались надежды инспектора на то, что найдется кто-нибудь, кто сможет опознать погибшего. Не помогли неоднократные объявления в газетах. Правда, в ответ на них в полицейский участок явились несколько человек, но их заявления яйца выеденного не стоили. И зачем только такие вообще заявляются? Находятся же любители…

С каждым днем настроение инспектора становилось все более мрачным.

— Подумать только, из-за чего приходятся мучиться человеку! Вместо того, чтобы заказать благодарственный молебен — ведь одним бродягой стало на свете меньше! И ведь все труды напрасны. И в самом деле, хоть бы какая тонюсенькая ниточка, так нет, одни неприятности.

В довершение неприятностей инспектор был вызван в Скотленд-Ярд. Ничего хорошего такой вызов не сулил, но вернулся оттуда инспектор, от радости не чуя под собой ног.

— Выше нос, мальчики, — заявил он по возвращении своим подчиненным, — наконец-то этот проклятый камень с нас свалился. Скотленд-Ярд берет на себя обузу.

С той поры дом профессора Хоупа перестали навещать непрошеные гости. Больше всех этому обстоятельству радовалась Сьюзен.

— Благодарение Господу, мне уже не грозит на каждом шагу опасность наткнуться на субъекта, который считает себя джентльменом, а сам не имеет ни малейшего понятия о хороших манерах.

Совсем по-другому воспринял уход из дома полицейских Джек. Их присутствие придавало ему бодрость, вселяло надежду. Пусть встречаются на каждом шагу, пусть переворачивают весь дом вверх дном, но с ними было спокойнее. Как-никак рядом находились вооруженные представители власти. Теперь же, с их уходом, гнездившаяся в углах тревога опять заполонила опустевший дом.

Каждый раз, проходя по двору, Кэй старательно обходила примятое место на траве. В последнее время она стала на долгие часы пропадать из дому.

— Находиться в этой гнетущей атмосфере — свыше моих сил, — пожаловалась она Джеку. — Просто больше не могу!

Молодой человек очень хорошо понимал чувства кузины и нисколько ей не удивлялся. К сожалению, себе он не мог позволить роскоши пребывания за пределами дома. Долг не позволял ему оставлять в доме дядюшку одного. Тот же теперь почти не покидал своего кабинета.

Теперь, когда произошло загадочное убийство, символика сломанной стрелы приобрела совершенно реальный зловещий смысл. Значит, опасность действительно угрожала дяде Вильяму. Защитить же его, разгуливая по городу, будет трудновато. Поэтому Джек не покидал дом дяди ни днем, ни ночью. Каждый вечер он внимательно проверял свой револьвер.

VIII. Сыщик с университетским образованием

Поначалу даже сам сэр Генри Дрейк скептически воспринял факт перехода лейтенанта Гарри Гопкинса из военной разведки на работу в Скотленд-Ярд. Представитель столь почтенного семейства, к тому же с дипломом Оксфорда — и в роли сыщика?

Разумеется, если бы речь шла о какой-либо руководящей должности в Скотленд-Ярде, тогда и знатное происхождение, и оксфордский диплом были бы как нельзя более кстати. Но когда воспитанник аристократического университета станет работать в должности и звании старшего сержанта… Ибо на данный момент никакой другой вакансии не было, а лейтенант Гопкинс настаивал на своем желании заняться практической розыскной работой. Как-то несерьезно все это выглядело. И даже немного смешно.

С того времени прошло полгода, и теперь решение лейтенанта Гопкинса уже ни у кого в Скотленд-Ярде не вызывало желания посмеяться. Оказалось, что лейтенант Гопкинс — именно тот, в ком нуждался Скотленд-Ярд, истинное сокровище. Особенно незаменимым он оказывался в тех случаях, когда сотрудникам полиции приходилось появляться во фраках, а выглядели они в них, мягко говоря, как коровы в упряжке. А вот лейтенант… Да, лейтенант выглядел так, как будто родился во фраке.

Вот почему, как только сэр Дрейк ознакомился с рапортом инспектора, он, ни секунды не колеблясь, нажал на кнопку звонка.

— Попросите ко мне лейтенанта Гопкинса.

Признаться, звание лейтенант никак не соответствовало принятой в полиции иерархии, однако начальник Скотленд-Ярда находил его более подходящим в данном случае.

Явился Гопкинс и, как положено, доложил о своем прибытии.

Сэр Генри предложил подчиненному сесть, угостил его обязательной сигарой и разложил материалы дела. Нельзя сказать, что этих материалов было слишком много.

— Кхм, — откашлявшись, начал разговор начальник. — Говоря по правде, дело предстоит вам весьма деликатное. Знаете ли вы профессора Хоупа? Вильяма Б. Хоупа?

Лейтенант задумался лишь на секунду.

— Да, мы знакомы. Встречались несколько раз в светском обществе.

Сэр Дрейк с удовлетворением кивнул.

— Интересно, есть ли хоть один человек, фигурирующий в альманахе «Кто есть кто», которого бы вы не знали?

Гопкинс скромно улыбнулся:

— О, несколько человек, пожалуй, найдется.

Сэр Дрейк коротко изложил суть дела.

— Обратите внимание, лейтенант, — сказал он в заключение, — главное во всем этом — трубка и стрела. Боюсь, среди наших лондонских кокни не найдется такого, кто сумел бы сыграть на таком инструменте. Им вряд ли приходилось даже слышать о подобном. Так что умельцев сыграть на нем вы вряд ли найдете среди отбросов нашего общества. Да я и сам не знаю, с какого конца заряжается такая трубка. Думаю, вы тоже не знаете.

Лейтенант в задумчивости курил сигару.

— А кто может знать? — поинтересовался он.

Сэр Генри опять откашлялся.

— Вот именно в этом и суть. К смертоносной трубке, например, очень подходит краснокожий слуга профессора Хоупа. Ну прямо очень подходит. А что толку? Он представил свое алиби.

— Железное?

Начальник развел руками:

— Вам приходилось когда-нибудь видеть железное алиби? Мы, разумеется, проверили. Два человека подтвердили, что Джон Кетлак, а именно такую звучную фамилию носит упомянутый слуга профессора, в предполагаемый момент убийства находился в двадцати милях от Лондона. Вот и делай тут, что хочешь… Даже Вуль не осмелился заикнуться об аресте Джона, хотя такой вывод, казалось бы, напрашивается сам собой.

Лейтенант аккуратно стряхнул пепел с кончика сигары.

— Понятно. А что полиции удалось обнаружить?

Сэр Генри пренебрежительно махнул рукой.

— А что полиция вообще может обнаружить? Вы же сами знаете, какие могучие умы в наших городских отделениях. Потеряли много времени, а даже малейшего следа не обнаружили. Даже личности убитого не смогли установить.

— А профессор?

— Что профессор? — насторожился начальник, сразу же приняв официальный тон. На Гопкинса, однако, это не подействовало. Он вежливо пояснил суть своего вопроса:

— Был ли профессор дома в момент совершения преступления?

— Был, разумеется. Люди в его возрасте и с его общественным положением проводят, как правило, предрассветные часы в собственной постели.

— Олл райт, — невозмутимо продолжал Гопкинс. — Итак, профессор был дома. А как вы полагаете, он сумел бы, — тут даже лейтенант запнулся, — сумел бы, как это лучше сказать… воспользоваться трубкой? Насколько мне известно, он долгие годы провел на раскопках древних поселений индейцев майя и не исключено… О, мой вопрос носит чисто теоретический характер, — поспешил он успокоительно заметить при виде вертикальной морщины, которая грозно пересекла лоб его начальника.

Сэр Генри взглянул, в окно.

— Ну, если теоретически… — Он пробарабанил пальцами по крышке стола. — Ну, теоретически, пожалуй, он должен уметь. Но вы понимаете, дело это деликатное, чрезвычайно деликатное. Вы сами знаете, какое положение в обществе занимает профессор Хоуп. Он член Королевского общества… чего-то там и еще полдюжины не менее важных учреждений. Так что, уж если браться за это дело, то только в очень тонких перчатках. Одно неосторожное движение и… слуга покорный! Такая каша заварится. Вся надежда на вас.

Лейтенант всецело разделял точку зрения своего руководства. Дело действительно было чрезвычайно деликатным, следовало соблюдать всяческую осторожность. А это обстоятельство отнюдь не облегчало ведение следствия.

— И что же, не удалось обнаружить ни малейшего обстоятельства, которое проливало бы свет на личность убитого? — спросил он с надеждой.

— Ни малейшего. Нам неизвестно, кто он, откуда явился, с какой целью забрался в сад к профессору Хоупу. С его одежды спороты фабричные метки. Носовой платок тоже без метки. При осмотре трупа не обнаружено ни клочка бумаги, буквально ничего, что могло бы навести нас хоть на какой-то след.

— И профессор никогда его раньше не видел?

— По крайней мере, так он утверждает. Категорически. Хотя… — в голосе сэра Генри послышалось сомнение.

— Хотя что? В чем вы сомневаетесь, сэр?

Генри Дрейк заворочался в своем кресле.

— Сомнения? Какие могут быть у меня сомнения? Упаси Бог. У меня нет никаких оснований ставить под сомнение заявление профессора Хоупа. Вот только инспектор Вуль высказал предположение… Но ведь вы знаете инспектора Вуля, лейтенант. Время от времени ему приходят в голову всевозможные фантазии.

— Какая же фантазия пришла в голову инспектора Вуля на сей раз? — настойчиво домогался лейтенант.

— Ну, если это столь вас интересует… Впрочем, каждый волен иметь собственное мнение. Так вот, у Вуля создалось впечатление, что профессор Хоуп не сказал всей правды.

— В самом деле? Значит, все-таки…

— Да нет же, это личное, скажем так, совершенно особое мнение инспектора Вуля, не подкрепленное никакими существенными фактами, — поспешил с объяснениями начальник. — Никакими решительно, — подчеркнул он еще раз.

Лейтенант разочарованно вздохнул. Да, судя по всему, ему поручают дьявольски запутанное дело. Впечатление это еще более усилилось, когда речь зашла о предоставляемых лейтенанту полномочиях. Сэр Генри проявил тут вовсе не свойственную ему сдержанность.

— Вы прекрасно знаете, лейтенант, что я питаю к вам неограниченное доверие и во всем полагаюсь на вас. Но в данном случае обстоятельства заставляют меня просить вас проявлять максимальную сдержанность. Разумеется, вы вправе и дом обыскать, и допросить, кого сочтете нужным. Но вот насчет того, чтобы арестовать кого… Тут уж придется соблюдать все тонкости процессуального кодекса…

— Даже в том случае, когда от немедленного ареста будет зависеть успех всей операции? — перебил его молодой человек.

Сэр Генри отвел взгляд в сторону.

— Ну, в таком случае… В конце концов можете же вы предпринять определенные шаги и на свой собственный страх и риск. И… под свою собственную ответственность. Хотя, — поспешил добавить начальник, — я всегда буду, как каменная стена, поддерживать вас по мере моих возможностей.

Обсудив еще некоторые второстепенные вопросы технического порядка, сэр Генри счел возможным закончить инструктаж. Лейтенант поднялся и одернул безукоризненно скроенный пиджак.

— Олл райт, — процедил он сквозь зубы. — Сделаю, что смогу… при данных обстоятельствах.

Похоже, он не испытывал особого энтузиазма и не скрывал этого.

— Только, ради Бога, будьте осторожнее, — еще раз напомнил подчиненному сэр Генри, пожимая на прощанье руку молодому лейтенанту. — Как можно осторожнее…

IX. Я не остановлюсь ни перед чем

На первой встрече с профессором Хоупом лейтенант Гопкинс вел себя так, будто явился со светским визитом, но толку от этого было мало. Подобно улитке, спрятавшейся в своем домике, профессор замкнулся и в беседе с гостем отделывался общими вежливыми словами, которые совершенно ни о чем не говорили. Нет, он не имеет ни малейшего понятия, кем мог быть убитый и по какой причине заявился к его дому. Очень может быть, это обычный воришка. Разве мало таких шляется в округе? Почему этого воришку убили, профессор тоже не знает, и никаких предположений на этот счет у него нет. Ох, он, разумеется, не имеет также ни малейшего понятия о том, кто бы это мог сделать.

— Согласитесь, очень странный способ убийства, я бы сказал — необычный, — ввернул лейтенант.

— И в самом деле странный, — вежливо согласился профессор. И добавил равнодушным тоном:

— Я слышал, в последнее время преступный мир Лондона проявляет чудеса изобретательности в этой области. Мне доводилось читать о весьма странных способах, так что…

— Но об убийстве с помощью отравленной стрелы, выпущенной из особой трубки, вы вряд ли читали? Не правда ли?

Профессор проявил полнейшее незнание того, имеются ли среди лондонских бандитов специалисты по стрельбе из пневматических трубок. И добавил:

— Вот если бы речь шла об индейских племенах, тут я мог бы кое о чем рассказать, а так…

— В таком случае скажите, профессор, у индейских племен все подобного рода трубки одинаковы или различаются по размерам? — задал неожиданный вопрос лейтенант.

Ответ последовал с едва заметным опозданием:

— Нет… Ну, разумеется, нет. Ведь это же не фабричные изделия.

Затем гость завел довольно долгий разговор о государстве индейцев майя периода расцвета и о раскопках городов этого периода. Перед визитом к профессору Хоупу Гарри Гопкинс полистал соответствующую литературу, так что мог вести дискуссию на должном уровне. В ходе ее он небрежно бросил:

— Недавно мне довелось видеть коллекцию профессора Вильямса. Говорят, в Англии она лучшая. А может, и не только в Англии, может, во всем мире не найти более богатой.

Губы хозяина дома чуть дрогнули. Это обстоятельство не осталось незамеченным. «Похоже, рыба на крючке», — с удовлетворением подумал лейтенант и продолжал:

— Впрочем, мне приходилось слышать, что и вам, профессор, удалось кое-что собрать.

Это уже была явная провокация.

Профессор тяжело поднялся с кресла.

— Если вас такого рода экспонаты и в самом деле интересуют и вы бы желали увидеть собственными глазами это «кое-что», как вы изволили выразиться…

Лейтенант торжествовал. Своей цели он добился.

— О, вы чрезвычайно любезны. Весьма признателен.

От внимательного взора лейтенанта не укрылись ни бронированные двери, ни сложнейшие замки в них, ни стальные решетки на окнах. Экспонаты профессорского музея Гарри Гопкинс рассматривал с должным вниманием и неподдельным интересом. Перед огромной статуей он застыл в изумлении. Тут притворяться не было необходимости.

— Потрясающе! Вот уж никак не предполагал, что нечто подобное могу увидеть в нашей Англии. Представляю, какие колоссальные трудности пришлось вам преодолеть, чтобы доставить сюда такого колосса!

Профессор щелкнул пальцами.

— Да, вы правы. Но в конце концов мне это удалось.

Лейтенант вспомнил слухи, которые кружили по городу в тот период, когда профессор вел раскопки в Мексике; не очень-то красивые истории о профессоре рассказывали тогда, но только шепотом, только на ухо. Слишком высока была репутация профессора Хоупа в научном мире, чтобы можно было позволить себе безнаказанно распространять порочащие его слухи.

Гопкинс с порога обратил внимание на висевшую на стене шкуру буйвола, украшенную замысловатым орнаментом, и искоса поглядывал на нее, но приблизился лишь тогда, когда наступил благоприятный момент. Даже самый внимательный наблюдатель вряд ли догадался бы, что именно среди экспонатов музея более всего заинтересовало молодого человека.

— А вот это — седьмой или восьмой век нашей эры, — небрежно заметил он, указав на кинжал с украшенной резьбой рукояткой, висевший на шкуре.

Профессор снисходительно улыбнулся.

— Вы полагаете? На каком основании, разрешите вас спросить?

— Ну… Наверняка это чудесная вещь сделана в эпоху наивысшего расцвета культуры майя. А ведь их цивилизация…

— А, вот в чем дело! — презрительно бросил профессор. — Так вы считаете именно этот период вершиной цивилизации майя?

— Разумеется. Ведь даже Герберт Д. Уэллс в своей «Мировой истории»…

Профессор Хоуп снисходительно улыбнулся и повторил с нескрываемой иронией:

— Даже Герберт Д. Уэллс! И тем не менее я позволю себе сохранить на этот счет свое собственное мнение. Разумеется, все это мелочь, пустячок, так, в лучшем случае два-три столетия разницы, так что извините старика. И все-таки, молодой человек, я бы советовал вам помнить, что «Мировая история» скорее литературное произведение, чем научный труд.

Гость не сводил глаз с кинжала.

— У меня такое впечатление, профессор, что раньше на месте этого кинжала висело что-то другое. — И он указал на светлое пятно, оставшееся на шкуре, отличавшееся очертаниями от кинжала.

По суровому лицу профессора пробежала тень. Длилось это всего одно мгновение, но не могло укрыться от бдительного взора лейтенанта.

— Да, вы правы, — в коротком сухом ответе прозвучало явное нежелание распространяться на эту тему.

Нашла коса на камень… Следователь отнюдь не склонен был удовлетвориться таким результатом, ведь очертания светлого пятна на шкуре очень и очень походили на одну вещь — одну-единственную, какую он искал в доме профессора. Он сделал попытку подойти к делу с другой стороны:

— Я полагаю, это большое искусство — сохранять в целости бесценные предметы, найденные во время раскопок. Главное, чтобы они хранились в идеальных условиях, вот, как у вас. И, по всей вероятности, очень вредно переносить их часто с места на место? Они в таком почтенном возрасте, так хрупки, что их очень легко повредить. Не так ли?

— Ну, некоторые из них гораздо прочнее, чем можно было бы предположить. В принципе же вы правы. Я действительно стараюсь хранить их в самых лучших условиях и, поверьте, без крайней необходимости не подвергаю риску повредить. А та вещь, которая здесь висела раньше, у меня украдена. Как, впрочем, и некоторые другие.

Лейтенант резко повернулся к профессору.

— Украдена? Невзирая на бронированную дверь и зарешеченные окна?

Профессор грустно покачал головой.

— Нет, тогда еще в этой комнате не было решеток на окнах, не было и железной двери. К сожалению, только несчастье заставило меня подумать о безопасности моей коллекции. И решетки на окнах, и дверь были сделаны уже после кражи.

— Так это случилось давно?

— Да, прошло уже порядочно времени, около двух месяцев.

Лейтенант вновь внимательно посмотрел на светлое пятно на шкуре. Ох, неправду говорит профессор. Судя по цвету пятна, украденный предмет висел здесь еще несколько дней назад.

Перешли к застекленным витринам. И здесь лейтенант не обнаружил предмета, который очень надеялся увидеть.

— Неужели, сэр, в вашей коллекции не представлено ни одной трубки, с помощью которых индейцы стреляли отравленными стрелами?

Неожиданный вопрос тем не менее не застал профессора врасплох. Он ответил в том же легком, непринужденном тоне, в котором была выдержана вся их почти великосветская беседа:

— О, мне очень жаль. Разумеется, они были в моей коллекции. Именно одна из них висела на том месте, где я теперь поместил кинжал, который привлек ваше внимание. Увы, она тоже была украдена. Такая потеря для моей коллекции!

Лейтенант прикрыл глаза, чтобы их блеск не выдал его. Итак, все произошло именно так, как он и предполагал. Дело усложнялось.

— Какая жалость! — произнес он почти равнодушным тоном. — Уж очень мне хотелось увидеть, как такие штуки выглядят.

— Вы никогда не видели?

— Никогда.

Профессор искоса взглянул на молодого человека.

— Странно… Ведь в коллекции профессора Вильямса, с которой вы недавно ознакомились…

Лейтенант прикусил губу. Удар попал в цель.

— Да, — пробормотал он, — это так. Но трубки из коллекции профессора Вильямса представляют более поздний период цивилизации майя…

Профессор вывел гостя из помещения своего музея и тщательно запер железную дверь. Проверяя замки, он произнес, не поворачивая головы:

— В принципе они не очень отличаются от своих предшественниц. К счастью, у меня остались рисунки. Если желаете, вы можете увидеть, как выглядели украденные трубки.

Погрузившись в мягкие объятия удобного кресла, лейтенант внимательно рассматривал цветные изображения старинных индейских трубок, из которых некогда можно было выпустить смертоносную стрелу. О том, что до визита к профессору Хоупу он уже изучил такого рода оружие, следователь не счел нужным информировать хозяина дома. Именно благодаря этому он сразу понял, какой предмет оставил след на буйволовой шкуре. Вот и сейчас он внимательно изучал рисунки профессора, хотя отдавал себе отчет в том, что лишь напрасно тратит время. К рисунку ведь не приложишь «пулю», от которой погиб неизвестный во дворе дома профессора.

— И в самом деле, они очень немногим отличаются от тех трубок, которые я видел в коллекции профессора Вильямса, — сказал наконец Гопкинс, возвращая хозяину дома картонки с цветными изображениями. — И все-таки я весьма сожалею, что не могу видеть оригиналы.

Профессор Хоуп развел руками.

— Поверьте, я жалею не меньше вашего.

Он пододвинул к гостю ящичек с сигарами.

Гопкинс не торопясь выбирал себе сигару.

— Я позволил себе осмотреть ваш участок, — небрежным тоном произнес он.

— Да? — поднял голову профессор. Во взгляде его не выразилось никаких эмоций.

— И обратил внимание на изоляторы. Те, что на штакетнике.

Профессор долго раскуривал сигару.

— Что ж, обстоятельства вынуждают меня позаботиться о безопасности, — наконец отозвался он. — Надеюсь, вы понимаете меня, сэр. После той кражи… Ведь моя коллекция представляет большую ценность. И не только в материальном отношении.

— Если я не ошибаюсь, это не сигнализация.

— Вы не ошибаетесь.

Лейтенант внимательно следил за дымом сигары.

— Насколько я понимаю, по проводам пущен ток высокого напряжения.

— Очень слабый, такой не убьет, — столь же небрежным тоном пояснил профессор.

— И тем не менее, — продолжал лейтенант, — такого рода защита от незваных гостей входит в противоречие с законами нашей страны. На штакетнике нет табличек с предостерегающими надписями: «Осторожно! Ток высокого напряжения!» А ведь закон предусматривает…

Забыв о правилах хорошего тона, профессор буквально взорвался от долго сдерживаемого негодования:

— «Закон»! И вы смеете мне говорить о наших законах! Разве ваши законы сумели защитить меня от кражи? Расхищают коллекцию, которую я с таким трудом собирал не один десяток лет! Что мне закон!

— О, профессор, я полностью разделяю ваше негодование. И тем не менее обязан заметить, что орудие подобного рода может привести к смерти человека.

— Вора!

— Пусть даже и вора. Жизнь каждого гражданина нашего королевства…

Профессор позабыл о сдержанности, дав волю своим чувствам:

— Вы говорите о жизни граждан нашего королевства. А знаете ли вы, сколько раз мне приходилось рисковать собственной жизнью, чтобы раздобыть экспонаты, которые вы только что видели? В той комнате, за железной дверью. Да и вот это все, — он обвел рукой украшающие гостиную предметы. — Уверяю вас, все это намного ценнее жизни какого-то там воришки. И я не остановлюсь ни перед чем, чтобы эти сокровища сохранить для науки! Да, да, они представляют огромную ценность для науки, не только для меня лично. Надеюсь, вы это понимаете?

Лейтенант выпрямился в кресле. Теперь перед хозяином дома сидел не светский денди, а официальный представитель власти.

— Не остановитесь ни перед чем? — медленно повторил он, подчеркнув тоном последние слова.

— Ни перед чем, — подтвердил профессор уже более спокойным голосом, остыв немного. Взяв осторожно, кончиками пальцев со стола свою сигару, которую положил в пылу спора, он закончил:

— Разумеется, гм… в определенных границах.

— В каких именно?

Профессор не ответил. Казалось, он не слышал последнего вопроса представителя власти.

Тот не стал настаивать. Для первого раза, пожалуй, достаточно. И без того его первый визит в дом профессора Вильяма Б. Хоупа помог собрать значительный материал, на основании которого можно прийти к определенным выводам. Вот только бы не ошибиться в этих выводах. Ну что ж, пока хватит.

И он опять перевел разговор на рельсы археологии. После непродолжительной дискуссии на нейтральные научные темы гость счел своим долгом откланяться.

— Прошу извинить меня, сэр, — произнес он, поднявшись с кресла, — если я злоупотребил вашей любезностью. И если позволю себе и в будущем быть несколько… гм… излишне назойливым. Надеюсь, однако, на вашу снисходительность. Ведь вы понимаете…

— Понимаю, — отрезал профессор. — И прошу вас не стесняться. Весь мой дом в вашем распоряжении в любое время дня и ночи.

— Весь дом? — с улыбкой переспросил лейтенант, сделав ударение на слове «весь».

— Весь. Музей тоже. Он будет открыт всегда, когда вы только пожелаете.

X. Тайна пропавшей трубки

Ночью Джек просыпался несколько раз. Все казалось — вот где-то раздался скрип паркета. Беспокойный сон не приносил отдыха. Как он устал от этого постоянного напряжения! От этой неопределенности. Неизвестная опасность. Неизвестный противник. Другое дело — знать, что угрожает, встретиться с противником лицом к лицу.

Нервы начинали сдавать. Со времени убийства неизвестного ничего, собственно, не происходило, но явно должно было произойти. Это явственно ощущалось в сгустившейся атмосфере тревоги, нависшей над домом профессора. Во всяком случае, у Джека это не вызывало сомнений.

Появление Гопкинса он приветствовал с неприкрытой радостью. Наконец-то появился профессионал, который всерьез займется вконец запутанной историей. Уже одно слово «Скотленд-Ярд» действовало успокаивающе. Да и сам лейтенант производил благоприятное впечатление как своим внешним видом, так и всей манерой поведения.

Джеку всегда нравились люди, которые, разговаривая, смотрят в глаза собеседнику.

Разговор с Джеком лейтенант начал с соблюдением всех правил предосторожности, но уже после нескольких слов понял, что в данном случае они излишни.

Джек не заставил тянуть из себя слова клещами. Наконец-то появился человек, с которым можно было откровенно поговорить о том, что так угнетало его с момента приезда в дом дяди. Не дожидаясь вопросов представителя власти, он стал рассказывать обо всем, что произошло. С самого начала.

Естественно, начал он с письма, которое никто не отправлял и которое, тем не менее, совершило путешествие аж в Майами. О смерти привратника. О гибели Роберта. О подозрениях дяди.

Особое внимание он уделил опасениям Кэй. Молодой человек не просто изложил их, но и попытался проанализировать, сопровождая собственным комментарием.

— И в самом деле, — говорил он, неторопливо попыхивая трубкой, — нас не должен так уж удивлять тот факт, что не удалось обнаружить стрелу, которой был убит Роберт. Ее могли просто не заметить в комнате, да не особенно ее и искали. Следует ведь учесть состояние людей, обнаруживших мертвого Роберта в запертой комнате. В таких случаях обычно не замечают ничего вокруг. Все наверняка столпились вокруг погибшего, и стрела могла незаметно закатиться под диван, кресло. А потом ее вымели с мусором из комнаты, не обратив на нее никакого внимания. Ведь никому и в голову не приходило, что следует обращать особое внимание на наконечник стрелы. Никто его и не искал. Вы как думаете?

— Ваши рассуждения правильны, если предположить, что такая стрела вообще существовала.

— Ну, разумеется. Я не смею утверждать, что дело обстояло именно так, как я только что представил. Но ведь могло и так быть? Стрела столь невелика, что, увидев ее, я и подумал…

Лейтенант обладал чрезвычайной выдержкой. Его голос прозвучал без тени эмоций, когда он спросил:

— Так вы видели стрелу?

Джек ошарашено посмотрел на следователя, но тот сидел с таким сонным видом, что было ясно — спросил просто по обязанности. Однако, не получив ответа, он столь же равнодушно повторил свой вопрос:

— Так вы видели стрелу, сэр?

— Видел, конечно. Но вы же понимаете, — я видел совсем другую стрелу, а не ту, предполагаемую, которой, как мне кажется, был убит мой двоюродный брат. Я видел похожую на ту, которой, по моим предположениям, он мог быть убит.

— Вот как! — с сонным видом произнес лейтенант. — Да, да, я вас понимаю. А где вы имели возможность ее видеть?

Джек удивился еще больше.

— Ну где же еще? Разумеется, в музее моего дядюшки. Вы сами можете ее там увидеть. Если, конечно, дядюшка разрешит вам осмотреть его коллекцию.

— Ах, в коллекции. Ну как же я сам не догадался! И трубку вы тоже там видели? Ту, из которых такими стрелами стреляют.

— Конечно. Очень любопытный экспонат. Осталась только одна. Раньше, до той кражи, что случилась два месяца назад, у профессора их было несколько. Я сейчас попрошу дядю показать вам его коллекцию.

И молодой человек сделал попытку встать с кресла. Следователь удержал его вежливым жестом:

— Нет, нет, благодарю вас, сэр. Не беспокойтесь. Видите ли, я только что имел честь осмотреть коллекцию профессора Хоупа. Она и в самом деле великолепна.

— Ну, тогда вы должны были видеть и трубку, и стрелу.

— Я с большим интересом осмотрел все экспонаты этого великолепного домашнего музея, — уклонился от прямого ответа лейтенант, стряхивая невидимую пылинку с рукава своего пиджака. — Ни одного не пропустил. Вы имеете в виду ту трубку, что висит… на буйволовой шкуре?

И, затаив дыхание, он ждал ответ.

— Да, именно она. Обратили внимание? По форме похожа на немного вытянутую манерку.

— Да, именно… Я сразу и не понял, что это такое, для чего применяется. А вот стрелы… Похоже, я их не заметил. Они где там помещены?

— Лежат в витрине за стеклом. Да вспомните, такие маленькие острия. Очень похожи на колючки. И на те стрелы, которыми стреляют из пневматических ружей.

— А, теперь припоминаю. А вы, по всей вероятности, видели такую стрелу, вынутую из руки несчастного, убитого во дворе, около вашего дома?

— Да, видел.

— Не правда ли, она очень похожа на те, что хранятся в музее профессора?

— Очень, — не задумываясь подтвердил молодой человек. — Никакой разницы. Абсолютно одинаковые, ну вот как пули от одного ружья.

Тут ему пришло в голову, что он слишком уж разболтался, напрашивались рискованные выводы, и Джек неуклюже попытался исправить сказанное:

— А впрочем, может, я и ошибаюсь. Просто мне кажется, что все такие стрелы похожи друг на друга.

— Наверняка похожи, — успокоил его лейтенант. — Думаю, все они изготовлялись по одному образцу.

На самом деле у него были на этот счет большие сомнения. Причем для таких сомнений имелись весьма важные причины.

Искоса взглянув на мрачное лицо своего собеседника, Гарри Гопкинс поспешил продолжить разговор, чтобы не дать Джеку времени задуматься над только что сказанным.

— Итак, вы сказали, что дом пронизан какой-то особой тревожной атмосферой. Что у вас ощущение нависшей над его обитателями опасности…

— Вот именно, — оживился Джек. — Понимаю, звучит это странно, но по-другому я не могу выразить свои чувства. Вы вправе меня высмеять, но другие слова мне трудно подобрать.

Лейтенант с пониманием кивнул головой:

— У меня нет ни малейшего желания высмеивать вас. Иногда действительно в самом воздухе висит что-то такое… тревожное…

— Господин лейтенант, в этом доме притаилась смерть, — вырвалось у Джека неожиданно для него самого.

— Смерть?

— Да. Именно смерть. Люди просто ждут, когда она унесет очередную жертву.

— И кто же, по-вашему, станет ее очередной жертвой?

— Дядя.

Брови лейтенанта приподнялись. Вот уж не ожидал!

— Профессор?

— Да, профессор Хоуп.

В голосе молодого человека прозвучала такая уверенность, что следователь был совершенно сбит с толку. Вряд ли это пустые выдумки.

— На чем основывается ваша уверенность? — поинтересовался лейтенант.

Джек открыл было рот, чтобы поведать следователю историю сломанной стрелы, но заколебался. Стрела — не выдумка больного воображения, стрела самый что ни на есть веский довод, но ведь он же дал дяде слово никому о ней не говорить. Дал слово! Нарушить его он не может. Приходилось молчать.

— Ну… я не знаю, — пробормотал он, избегая глядеть следователю в глаза. — Как вам сказать… Ничего конкретного. Знаете, эта тревога, нависшая над домом, ощущение угрозы… Впрочем, об этом я уже вам говорил.

От бдительного взора лейтенанта не укрылось замешательство молодого человека. «Значит, и этот что-то скрывает», — подумал он.

А Джек продолжал путаться в словах:

— Предчувствия… Вы верите в предчувствия, лейтенант?

Гарри Гопкинс не сразу ответил, наблюдая за дымом своей сигары. Пожав плечами, он произнес:

— О, если бы вы знали, во что только я не научился верить.

И решил сменить тему. Не стоит раньше времени пугать дичь. Но, разумеется, запомнил, что Джек Грэнмор знает намного больше, чем счел нужным сообщить следствию. При случае надо будет из него вытянуть все.

Конец беседы прошел совсем в другом духе. Джек стал осторожным, сдержанным в своих высказываниях. Его и так мучили угрызения совести, что он и без того сказал полицейскому больше, чем следует, злоупотребил доверием дяди.

В конце концов лейтенант признал себя побежденным, не сумев вытянуть из молодого человека больше никакой интересной информации. Ничего, для первого раза и так более чем достаточно.

— Мы еще не раз увидимся с вами, — сказал он на прощание.

— Со всем моим удовольствием, — ответил Джек. И он был искренен.

Вернувшись в полицейское управление, лейтенант Гопкинс вспомнил об одном из своих товарищей по оружию, которого злая судьба загнала после службы во флоте в Мексику, предоставив ему в виде сомнительного утешения неплохую должность в Главном управлении тамошней полиции.

Депеша, которую Гарри Гопкинс вечером того же дня отправил товарищу по оружию, была неприлично длинной. К счастью, лейтенант заплатил за нее не из собственного кармана.

Гарри Гопкинс не скучал в ожидании ответа на свою телеграмму. Ему было над чем подумать. И среди множества вопросов, требующих разрешения, одно из первых мест занимал следующий: каким образом Джек Грэнмор мог видеть в музее профессора Хоупа индейскую трубку, которую украли два месяца назад? А может, выпущенная именно из этой трубки стрела пресекла жизнь неизвестного человека? Из трубки, так таинственно исчезнувшей… Опасения за жизнь профессора, столь сумбурно выраженные Грэнмором, отошли на второй план в рассуждениях лейтенанта. Хотя нельзя сказать, что были оставлены им совсем без внимания.

XI. Идея Джека Грэнмора

Душевное состояние Кэй ухудшалось катастрофически.

Сердце Джека сжималось от всепоглощающей жалости, когда он видел ее исхудавшее лицо, слышал дрожащий, бесцветный голос. Ему хотелось крепко обнять испуганную, беспомощную девушку, защитить ее от окружающего мира, таящего неведомую, ужасную опасность. От прежней жизнерадостной Кэй осталась лишь бледная тень.

— Я боюсь, Джек, мне страшно, — шептала она, прижимаясь к плечу юноши, когда он провожал ее в комнату по полутемным, извилистым коридорам.

— Не бойся, малыш, все будет хорошо, вот увидишь, — успокаивал он девушку, изо всех сил стараясь, чтобы его слова звучали убедительно.

Когда за Кэй закрывалась дверь ее комнаты, Джек мог позволить себе стереть с лице искусственную беззаботную улыбку. Нет, он не верил, что все будет хорошо. Не мог поверить. И в бессильной ярости сжимал кулаки.

Вот это было самое плохое — сознавать собственное бессилие перед лицом той опасности, что притаилась в доме.

И эти долгие, страшные ночи! Он уже забыл, когда спал нормально. Каждую ночь он ненадолго погружался в горячечный, мучительный сон, не выпуская из рук заряженного револьвера, срываясь при малейшем подозрительном шорохе. И сознавал собственное бессилие. Как можно бороться с неведомым противником, который способен проникать сквозь запертые двери?

Наконец Джек решился поговорить с дядюшкой начистоту.

Из всех обитателей дома профессор казался самым спокойным. Казалось, страшные события не имеют к нему ни малейшего отношения. Когда Джек вошел к нему в кабинет, он занят был тем, что рассматривал через лупу какой-то небольшой заржавленный предмет.

— Очень любопытный экспонат, — произнес профессор, указывая лупой на лежащую перед ним невзрачную железку.

В данный момент Джека не интересовали никакие экспонаты, пусть даже самые любопытные, но профессор с энтузиазмом продолжал:

— Я уверен — четвертый век нашей эры, никак не позже.

Проигнорировав научные изыскания дяди, Джек без обиняков приступил к делу. Он выложил перед дядюшкой все свои аргументы, над которыми размышлял в долгие бессонные ночи. Сказал, что так дольше продолжаться не может. Что у всех нервы на пределе. Что Кэй…

Профессор с холодным интересом взглянул на племянника. У того создалось впечатление, что он сейчас возьмет свою лупу и примется изучать его с тем же вниманием, как и вот этот любопытный экспонат, дошедший до нас из четвертого века.

Джек замолчал, сбитый с толку. Да, нелегко беседовать с ученым аскетом. Имело ли смысл вообще начинать этот разговор?

— Я и не думал, что все это так тебя встревожит.

Джек громко проглотил слюну.

— Да не во мне тут дело… — попытался объяснить он.

— Да? А у меня создалось впечатление, что именно в тебе.

— Я же говорю — Кэй едва держится на ногах.

Профессор взял в руку лупу.

— Что ж, может, ты и прав. В таком случае уговори ее куда-нибудь уехать. Пусть немного отдохнет. Время года сейчас такое, что воздух Лондона вреден для здоровья. Да и недолго все это продлится. Я убежден, еще несколько дней, ну, может быть, недель — и все решится. И тебе тоже следует уехать.

— Об этом и речи быть не может, — решительно возразил Джек. — В такой момент мы не можем тебя тут оставить одного.

— Не можете? — Профессор вертел лупу в руках. — По правде говоря мне такой вариант не представляется наилучшим. А впрочем, как хотите. Не думаю, что тебе или Кэй грозит непосредственная опасность. Не было случая, чтобы «летучая смерть» ошиблась адресом.

— А как же тогда этот несчастный в саду?

Профессор задумчиво покачал головой.

— Ну, это, скорее всего, совсем другая история. И вряд ли она способна поколебать законы, которым подчиняется «летучая смерть». Нет, не думаю… Видишь ли, не было случая…

— Да какое дело мне до этого несчастного! — горячо возразил молодой человек. — Меня и Кэй беспокоит прежде всего твоя собственная судьба.

— Вот как? — Профессор задумчиво смотрел в окно. — Тебя и Кэй? Похоже, вы с ней обсуждали этот вопрос и пришли к одному решению?

Джек покраснел.

— Ну… не совсем так. Но мы с ней часто говорим на эту тему. Не сомневаюсь, она будет того же мнения, что и я.

— Как это ты сложно сформулировал… Ну да ладно. Так чего же вы хотите от меня? Что я должен сделать, чтобы перестать трепать ваши и без того издерганные нервы?

— Дядя! — вспыхнул Джек. — Над этим не стоит смеяться!

— Извини. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Ну вот, сейчас я уже совсем серьезен и слушаю тебя со вниманием.

— Видишь ли, дядя, Скотленд-Ярд…

— О, — язвительно произнес профессор, — а мне казалось, что полицейскую тему мы с тобой уже обсудили.

— Я говорю о Скотленд-Ярде.

— И я тоже.

Джек в раздражении прикусил губу.

— Ну, как хочешь, но тем не менее там способны принять во внимание обстоятельства, которые полицейские нашего района просто проигнорировали. Они в состоянии понять те, несколько, как бы сказать, странные моменты, связанные с преступлениями в твоем доме. Например, лейтенант Гопкинс… Знаешь, он мне показался весьма умным и знающим специалистом.

Джек замолчал. Те аргументы, которые он собирался выложить перед дядюшкой, вдруг показались ему бледными, неубедительными.

— Что же ты замолчал? Я слушаю. Итак, этот лейтенант…

— Он мне показался очень умным, он смог бы понять правильно то, что ты захочешь ему сообщить, и сделать из полученной информации профессиональные выводы. Он сможет тебе помочь!

Губы профессора Хоупа скривились в презрительной гримасе.

— Ну, у меня такой уверенности нет. Не думаю, что он в состоянии понять все. Но согласен, многое сможет. Я тоже имел возможность заметить, что он человек неглупый.

Джек оживился.

— Ну вот, видишь! И если бы ты ему доверился, кто знает… Хотя я не уверен, что он захочет взять наше дело в свои руки.

И опять гримаса искривила губы профессора.

— А вот тут ты можешь быть спокоен. Он уже взял его, не дожидаясь нашего позволения.

Джек попытался убедить дядюшку рассказать следователю из Скотленд-Ярда о сломанной стреле. Наверняка это наведет его на верный след.

Профессор не соглашался. В своем упорстве он был несокрушим, как скала, о которую разбивались все доводы племянника. Когда ему надоело выслушивать уговоры Джека, он просто, без обиняков, напомнил племяннику, что тот обещал ему хранить в тайне это обстоятельство.

Джек стиснул зубы:

— Ну, если вы, дядя, считаете необходимым напомнить мне о моем честном слове…

Больше не о чем было говорить. Покидая кабинет, Джек с трудом удержался от желания выругаться самыми последними словами.

Если кому-то хочется добровольно сунуть голову в петлю… Если кто-то не слушает никаких доводов рассудка…

Джек весь дрожал от возмущения. Попробуй спаси этого старого упрямца! Да и он сам хорош — дал честное слово.

Забыв о своем хорошем воспитании Джек прикрыл за собой дверь со стуком, совершенно недопустимым по правилам хорошего тона. И оказавшись за дверью, все-таки не удержался и вполголоса выругался. И по лестнице спустился с грохотом. Лети оно все к черту!

— Джек!

В темной гостиной Джек с трудом разглядел в красном отблеске огня в камине свернувшуюся в кресле хрупкую фигурку.

— Джек! Что с тобой? Какая-то неприятность?

— А разве в этом доме может случиться что-то другое? — проворчал юноша.

— Да, ты прав, — прошелестел в ответ тихий шепот.

Джек взял себя в руки.

В неверном отблеске огня на него смотрело испуганное, невероятно истощенное личико. Вон как съежилась в кресле, бедная девочка!

— Извини, — Джек в раскаянии готов был провалиться сквозь землю. — Извини меня, сестренка. Нервы…

Кэй протянула кузену руку.

— Ну, что ты, не извиняйся, я же понимаю. И ничуть не обижаюсь на тебя. Нервы у всех нас натянуты до предела.

— Ну, я бы не сказал, что у всех, — покачал головой молодой человек. — Я бы не сказал.

— Ты имеешь в виду папу? Да, по его внешнему виду не скажешь, что у него нервы не в порядке.

— А есть ли у него они вообще? — вырвалось у Джека.

— Ну, что ты! Просто папа очень сильный человек. И не любит показывать, что делается в его душе. И маску невозмутимости он не снимает даже перед самыми близкими ему людьми. Джек, ты можешь немного посидеть со мной? Тут так пусто… И мне так… — Губы девушки предательски задрожали, она с трудом удержалась, чтобы не расплакаться в голос.

Горячая волна нежности залила сердце молодого человека. Он нежно погладил дрожащую ручку:

— Бедная моя малышка… Ну конечно же, я с удовольствием посижу с тобой. А почему так дрожит твоя рука? Тебе холодно?

— В последнее время мне всегда холодно, — тихо пожаловалась девушка. — Знаешь, с тех пор, как…

Джем заботливо закутал в плед вытянутые к огню маленькие ножки.

— Какой ты добрый, Джек! И такой внимательный ко мне.

— Глупости, — пожал плечами молодой человек. И вдруг отчего-то смутился. Чтобы скрыть смущение, он наклонился над ящиком с дровами. — И в самом деле, как-то зябко тут. Подброшу-ка еще полено. И придвину свое кресло к самой решетке камина.

— Джек… Только не смейся надо мной, но мне бы хотелось, чтобы ты сел поближе. Мне тогда как-то спокойнее…

Джек поспешил выполнить просьбу кузины. Она прикоснулась пальцами к его руке.

— Знаешь, я вот часто думаю… Не представляю, что с нами будет, если ты нас покинешь. Хотя понимаю, тебе следует это сделать.

— Глупости, — снова в смущении повторил Грэнмор. Ничего другого ему как-то не приходило в голову. — Даже и не говори об этом. Не для того я приехал, чтобы теперь бросить вас и бежать.

— Так ты не оставишь меня одну? Правда? — девушка решилась наконец поднять глаза, окаймленные удивительно длинными ресницами.

— Да, ведь я тебе уже сказал, — Джек пытался за напускной грубостью скрыть одолевавшую его жалость к кузине. — Ну как я могу оставить тебя одну теперь, когда… — он запнулся, — … когда тебе не хочется оставаться одной.

Тонкие пальчики сильнее сжали его руку.

— Знаешь, мне очень нравится, когда ты со мной так строг. Ты и в детстве частенько покрикивал на меня. Помнишь?

— Ну, это ты сочиняешь. Чтобы я осмелился на тебя прикрикнуть? Не было такого.

Джек боялся пошевелиться, боялся спугнуть робкую ручку.

— Да нет же, ничего я не сочиняю. Вот на этом самом месте, — девушка кивнула в сторону лестницы. — Ты был вождем команчей, а я не соглашалась быть львом. Ведь на мне было светлое платье, я его надела первый раз и очень боялась испачкать, если буду на четвереньках спускаться с лестницы. Да и упасть боялось, ведь спускаться пришлось бы задом. Как ты тогда на меня кричал! Обзывал трусихой, недотепой, салонной куколкой. Роберт тоже… тут ее голос предательски задрожал, — Роберт тоже рассердился на меня. Вы с ним были правы, я и в самом деле всегда была трусихой. Вот и теперь… Но что я могу поделать? Ведь я не виновата, что такая…

Джек Грэнмор задумчиво смотрел в огонь. Он тоже вспомнил эту сцену из такого далекого детства.

— Да, да, помню. Потом я долго не мог смыть с лица татуировку. Вместо акварели раскрасился тушью, чтобы лучше держалась. И она действительно очень хорошо держалась, — он даже рассмеялся, вспомнив об этом.

— А мое новое платье все равно было испорчено. И все из-за той самой туши. В наказание ты плеснул ею на мое новое платье.

— Какой же я был несносный… сорванец!

— О, ты еще не знаешь, каким несносным ты был! — подтвердила Кэй. — Сколько я от тебя перетерпела, сколько слез пролила! Но плакала только тогда, когда никто не видел. А то бы ты и вовсе задразнил меня: «плакса-вакса, трусиха несчастная». И никогда никому не жаловалась.

Полено в огне с оглушительным треском раскололось на две части. Далеко разлетелся сноп золотых искр.

Вздрогнув всем телом, Кэй со слабым криком инстинктивно прижалась к молодому человеку.

— Как я испугалась! Видишь, до сих пор осталась трусихой, и тут уж ничего не поделаешь.

— Не надо бояться, — он сжал ее тонкие пальцы.

— Нет, сейчас я уже не боюсь. И знаешь, что я хочу тебе сказать? Уже тогда, когда ты был вождем команчей… в коротких штанишках, обшитых бахромой, наверняка срезанной с обшивки какого-то дивана, уже тогда я чувствовала себя в безопасности под твоей защитой. И по всей вероятности, такое чувство осталось еще с тех времен, — тихо закончила девушка.

Они помолчали. Огонь в камине медленно догорал. Часы, стоящие на полу гостиной, мелодично пробили двенадцать.

Джек неохотно поднялся. Он один знал, как неохотно. Вот так бы просидел всю ночь…

— Пора. Тебе надо лечь спать.

Кэй послушно поднялась.

— Если бы ты знал, как не хочется мне сейчас идти в мою одинокую комнату! Я теперь до самого рассвета не гашу свет. Как-то не хватает духу остаться в темноте.

Ступив на лестницу, девушка пошатнулась. Джек невольно обнял ее, поддерживая. Она не возражала.

Дорога до комнаты Кэй оказалась намного короче, чем бы хотелось молодому человеку.

— Спокойной ночи, Джек.

Он сам не мог бы сказать, как получилось, что его губы нежно прикоснулись к ее щеке.

Девушка замерла на секунду, затем осторожно выскользнула из его объятий. Глаза, устремленные на кузена, горели ярким огнем из-под длинных шелковых ресниц.

— Джек, я не уверена… хорошо ли мы поступаем, что в такое время…

Укор, прозвучавший в голосе девушки, заставил молодого человека испытать угрызения совести. Хорош защитник! Воспользовался минутой слабости сестренки…

— Прости меня, Кэй. Прости, — он прижался губами к ее руке.

Она погладила его по склоненной голове.

— Нет, Джек, ты не так меня понял. Я не обиделась. Просто кажется мне, что все это не так просто… Спокойной ночи, Джек. — И она осторожно отняла руку.

Тихо стукнула дверь ее комнаты.

Сердце Джека радостно забилось. Она так тепло произнесла «Спокойной ночи, Джек». Похоже, не обиделась. И что значили ее последние слова?

В эту ночь Джек Грэнмор долго не мог заснуть, хотя на сей раз его не мучили никакие кошмары. Как только он закрывал глаза, перед ним сразу появлялось нежное, измученное лицо. Бедная малышка! Чего бы только он ни сделал, чтобы на это бледное личико вернулся прежний румянец и веселая, беззаботная улыбка!

…Фазанье перо никак не хотело держаться на лбу и то и дело съезжало на щеку, а что за вождь с перекошенным пером?

— Джек!

Ну вот, Кэй опять расхныкалась. Небось, снова из-за какого-то платья! Ну что за девчонка! Не завидую Роберту, маленькое удовольствие иметь такую плаксу-сестру.

Глухие удары участились и стали громче. Откуда у Роберта этот барабан?

— Джек!

Нить сонных образов внезапно перестала раскручиваться. Еще не совсем проснувшись, Джек резко сел в постели.

— Джек, ради Бога открой! Джек, открой!

Дверь сотрясалась под ударами маленьких кулачков.

Джек пришел в себя. Кэй! Кэй в опасности!

Одним прыжком он оказался у двери и повернул ключ.

— Кэй! Что случилось?

Было заметно, как дрожит тело девушки под красным шелком пижамы.

— Джек, в доме кто-то ходит!

— Кто?

— Не знаю, — зубы Кэй стучали от стреха. — Кто-то чужой ходит по дому. Я боюсь… Я не хотела будить папу…

Джек сжал в руке пистолет.

— Где он?

— Только что прошел мимо моей комнаты. Брался за ручку двери, пытался ее открыть. Я отчетливо слышала. А потом пошел по коридору вон туда…

Джек повернул выключатель в коридоре. Свет заполнил длинный узкий коридор. Но он был пуст.

— Может тебе показалось, малыш?

— Нет, — девушка дрожала мелкой дрожью не переставая. — Я слышала отчетливо, я не могла ошибиться. Тихо! — стиснула она руку кузена. — Слушай!

Где-то недалеко скрипнула ступенька лестницы. Вот еще. Похоже, по ней кто-то осторожно спускался.

— Подожди меня здесь! — бросил Джек и кинулся к лестнице.

Кэй не послушалось его и бросилась следом:

— Нет, ни за что на свете я не останусь одна!

Вдвоем они подбежали к лестнице. Она терялась во тьме, но некогда было искать выключатель — ступеньки внизу явственно скрипели под чьими-то шагами.

Джек кинулся вниз, перескакивая через несколько ступенек, Кэй за ним. Он слышал за собой ее учащенное дыхание.

На площадке лестницы Джек остановился, вглядываясь в темноту. И вдруг вздрогнул — в нескольких ярдах ниже бесшумно двигалась тень. Тень человека.

Горячий шепот ожег ухо:

— Ты видишь, Джек?

Джек поднял револьвер:

— Стой!

Неприятно резанул слух собственный дрожащий высокий голос. Кэй подумает, что он струсил!

— Стой! — крикнул он еще раз, уже увереннее, направив револьвер в сторону убегавшего человека. — Стой, буду стрелять!

Холодное железо оружия внушало уверенность в своих силах. Убегавший не реагировал на окрик.

Джек почувствовал, как тонкие пальчики Кэй впились ему в плечо.

— Стреляй! — в самое ухо шепнула девушка.

Джек заколебался. Стрелять в спину убегавшему? Он опять большими прыжками бросился за ним. Кэй не отставала, не выпуская рукав его куртки.

— Стой! Иначе стреляю! — опять крикнул Джек.

Убегавший не остановился. Эх, уйдет, не догнать! Вот сейчас пробежит мимо дверей кабинета профессора, а потом доберется до первого этажа и скроется в извилистом коридоре. Кэй, видимо, тоже поняла это.

— Стреляй! — уже не таясь крикнула она.

Джек нажал на курок. В последнюю долю секунды он опустил дуло револьвера, целя в ноги бежавшего. Грохнул выстрел. В ночной тишине он громом отозвался во всем доме.

Тень, не задержавшись, сбежала вниз.

— Еще! Еще раз! — Кэй трясла Джека за плечо. — Стреляй же! Наверняка это он убил Робби!

Джек вновь нажал на курок, но выстрела не последовало.

— Стреляй же! Почему не стреляешь? Он всех нас поубивает! О, как мне страшно!

Джек опять попытался выстрелить, но ничего не получилось.

— Пистолет заклинило! — крикнул он, вырвавшись от Кэй, и бросился вниз. — Я его и так догоню!

Схватив пистолет за дуло — на худой конец им можно оглушить преступника! — Джек кинулся вдогонку за убегавшим.

Тот, однако, воспользовался заминкой и здорово успел опередить преследователя. Вот он уже у черной лестницы…

Джек напряг все силы. Когда-то он был неплохим спринтером, но сейчас противник превосходил его на целый класс.

По металлическим ступенькам Джек сбежал в одиночестве. Распахнутая настежь дверь в сад — значит, неизвестный выбежал из дома. Яркий свет горящей на террасе лампы позволил осмотреть все вокруг. Никого.

Скрипнула дверь. В потоке яркого света появилось блестящее морщинистое лицо цвета старой меди. В руке Джон Кетлок неумело держал огромный допотопный револьвер.

— Что случилось, сэр?

Джек с трудом хватал воздух открытым ртом, никак не мог отдышаться после стремительной гонки.

— Кто-то… кто-то выбежал в эту дверь, — он указал рукой на распахнутую настежь дверь. — Кто-то чужой был в доме…

Вместе с Джоном они выскочили наружу. Под ногами зашелестели опавшие листья. Калитка тоже была распахнута. Джон запер ее на засов и потом еще на ключ, достав его из кармана. Повел вокруг длинным дулом револьвера:

— Здесь никого нет.

Это было и без того ясно. В садике перед домом негде было бы укрыться.

Они вернулись в дом. Джон попытался засунуть свой музейный револьвер в карман, но это было нелегко сделать — длинная деревянная рукоятка не помещалась.

— Странно это, — пробурчал он себе под нос.

— Что странно? — спросил Джек.

Индеец не ответил.

Сьюзен уже успела натянуть свой накрахмаленный чепец.

— Святой Патрик! — причитала старушка, сжимая свои сморщенные ручки. — Опять бандиты! Они нас всех тут поубивают! Кто это был, Джон?

Индеец лишь молча пожал плечами.

— Но они убежали из нашего дома? — допытывалась старушка.

Индеец опять молча кивнул.

— Слава Богу! — и старая домоправительница принялась запирать входную дверь на все замки и цепочку.

— Калитка опять была открыта, — пробурчал, ни к кому не обращаясь, индеец.

Старушка очень переполошилась:

— Ведь я же сама напомнила о том, чтобы ее заперли, а потом лично проверила, заперта ли. Два раза проверила, никак не меньше. Кто же ее отпер?

В ответ индеец лишь пожал плечами, а потом так же, ни слова не говоря, удалился к себе.

Старушка, естественно, не могла отнестись равнодушно к такому обращению с ее особой.

— И когда это страшилище научится разговаривать по-человечески? — гневно воскликнула она. — Рот ему трудно раскрыть, молчит, ну ровно мумия какая…

Джек беспокоился о Кэй и поднялся наверх, чтобы посмотреть, как она себя чувствует. Опять такое потрясение для бедной девушки, и без того смертельно напуганной.

Девушку он нашел съежившейся в кресле. Рядом с ней стоял отец, держа руку в кармане халата. Карман сильно оттопыривался.

Профессор вопросительно посмотрел на племянника:

— Убежал?

— Исчез, не оставив никаких следов.

Об открытой калитке молодой человек решил не говорить, ведь это еще больше взволнует Кэй. Впрочем, профессор не стал расспрашивать о подробностях.

— Этого следовало ожидать.

Он вынул руку из кармана и из стоящего на столе серебряного ящичка достал сигарету.

— Закуришь? — он пододвинул к племяннику ящичек. — В эту пору сигарета, пожалуй, будет приятнее сигары.

— Спасибо, с удовольствием.

— Я тоже закурю, — Кэй протянула руку за сигаретой.

Профессор в удивлении вскинул брови. Ему еще не приходилось видеть, чтобы дочь курила.

— Просто, сегодня я немного понервничала, — виновато прошептала девушка. — Надеюсь, сигарета поможет мне успокоиться.

Ни слова не говоря профессор подал дочери огонь. Та жадно втянула в себя дым и тут же, поперхнувшись, сильно раскашлялась. Так сильно, что на глазах даже выступили слезы.

— Это с непривычки, — бесстрастно отметил профессор.

— Ты прав, папа, — согласилась Кэй, но сигареты не бросила.

Все трое некоторое время молча курили. Джек присел на широкий подлокотник кресла.

— Как ты думаешь, дядя, кто это мог быть? — решился он наконец задать вопрос.

Профессор следил за колечками дыма, поднимающимися к потолку.

— Кто знает… тень, ты ведь сам так сказал.

— Эта тень топала и шумела, как слон в посудной лавке.

— О! — удивился старый джентльмен, — прямо как слон?

— Во всяком случае достаточно громко, если сумел разбудить Кэй. Насколько я помню, раньше ее не так-то просто было разбудить.

Профессор посмотрел на дочь:

— Он и в самом деле тебя разбудил?

— Да. Он дергал за ручку моей двери, пытаясь ее открыть.

— А ты уже спала?

— Не знаю. Кажется, задремала. А тот крепкий сон, о котором вспомнил Джек, относится к временам давно прошедшим. Я и сама забыла, что когда-то спала действительно каменным сном.

Профессор с пониманием кивнул.

— Ничего удивительного. В последнее время обитатели этого дома забыли, что такое спокойный сон. И все-таки странно…

— Что странно, дядя?

— То, что ночной гость был таким шумным. Те, кого я имею в виду, умеют двигаться бесшумно.

Джек улыбнулся вымученной улыбкой:

— Духи индейцев племени майя?

— Ах, нет… Не только духи умеют ходить бесшумно. Даже в чужом доме, — добавил задумчиво профессор и, отогнув рукав халата, выпростал из-под него часы. — Однако! Не мешало бы еще хоть немного поспать.

Джек глазам своим не поверил, увидев на запястье дядюшки часы с браслетом. И когда только он успел их надеть? Ведь этот браслет так непросто запирается. А, может, дядюшка так и спит с часами на руке? Впрочем, какое это имеет значение? Разные причуды бывают у ученых мужей, может, и не снимает их ни днем, ни ночью.

Кэй судорожно вцепилась в руку кузена, когда он провожал девушку до двери ее комнаты.

— Ты так крепко спишь! Уж я стучала, стучала к тебе! Меня тысячу раз могли бы убить, пока ты соизволишь проснуться! — мягко укоряло она кузена.

Тот виновато оправдывался:

— Я и сам не могу понять, как оно получилось… Обычно я сплю очень чутко. Наверное, потому, что столько ночей не спал толком… — Джек запнулся. Не хватало еще жаловаться. Кэй может подумать, что он ее упрекает за все, происходящее в доме.

Кэй развеяла его сомнения. Она не упрекала, не сердилась. Она все понимала. Слегка прижавшись к плечу молодого человека, девушка нежно прошептала:

— Мой бедный мальчик, ты страшно измучен. Я все понимаю. Так измучен, что я даже не смею просить тебя… а я хотела…

— Да нет же, малыш! Не преувеличивай. И скажи мне, о чем ты хотела просить? Для тебя я готов на все!

Девушка крепче сжала его руку своей холодной, дрожащей ручкой.

— Понимаешь… — неуверенно начала она. — Понимаешь… после того, что сегодня случилось… я себя не помню от страха. Если бы ты мог… Если тебе не очень трудно, не ложись сразу спать, ладно? Хоть немного почитай перед сном… Не спи, ладно? Совсем немного, пусть у тебя горит свет. Я буду знать, что ты не спишь, — она крепче прижалась к молодому человеку, — и мне будет спокойней. И я смогу заснуть. Не сердись на глупую сестренку, но я как была трусихой, так ею и осталась, ничуть не поумнела. И ничего не могу с этим поделать. — Кэй виновато вздохнула.

Джек прикрыл ладонью ее холодные пальчики:

— Ну, конечно же. Хочешь, я в эту ночь совсем не буду спать? Хоть до утра буду читать.

Кэй энергично помотала головой. В блестящих длинных волосах мерцали отблески лампы.

— Нет, нет, ни за что! Да и нет необходимости. Самое большое — четверть часика. Обещай мне!

Он клятвенно обещал.

— Спасибо. Спасибо тебе, милый, за все. Спокойной ночи.

И поднеся к губам кузена душистую ручку, девушка скрылась за дверью.

Тихо щелкнул замок.

Джек медленно возвращался к себе наверх. Бедная, бедная маленькая сестренка!

Когда он одолевал последние ступеньки, ему вдруг послышалось, что внизу осторожно скрипнула дверь. Джек остановился и внимательно прислушался. Нет, послышалось. Ничто не нарушало ночную тишину.

— У меня уже слуховые галлюцинации, — пробормотал молодой человек. — Слышу то, чего нет, а когда надо действовать, сплю как сурок. Хорош защитничек!

Ему вдруг очень захотелось пить. Налил воду из графина, но она показалась ему тухлой, и после первого глотка он с отвращением плюнул. «Надо будет напомнить камердинеру об его обязанностях», — раздраженно подумал Джек.

Но не будить же сейчас прислугу! Они все, небось, только успели заснуть после недавней тревоги.

Джек прошел в ванную. В открученном кране долго булькало, наконец полилась тоненькая струйка. Пришлось долго ждать, пока пойдет более холодная вода. Не дождавшись, Джек с отвращением напился еще теплой.

Вернувшись в комнату, он решил для верности не ложиться в постель — может заснуть ненароком, вон как раззевался, чуть не разорвал рот.

Джек сел в кресло, удобно вытянул ноги и стал вспоминать недавние события этой ночи.

Несомненно, в дом проник злоумышленник. И его было нетрудно поймать, будь он, Джек, немного порасторопнее. И заставить голубчика во всем признаться. Глядишь, и разгадка бы… Постой, а что же случилось с пистолетом? Отказал в самый нужный момент. А когда перед сном проверял его, все было в порядке. Ну-ка посмотрим…

И Джек полез за пистолетом. Карман был пуст. Что за дьявольщина? Ведь он хорошо помнит — возвращаясь к себе, сунул пистолет в карман. Куда он мог подеваться, черт возьми? Может, все-таки забыл его на столике внизу? Или оставил на кресле?

И Джек опрометью выскочил из комнаты. Не хватало еще потерять пистолет! Остаться беззащитным в этом доме, полном опасности!

Пробежав по темному коридору, он выбежал на площадку лестницы. Здесь было светлее, не все лампы в доме погасили. В их свете, еще не спустившись с лестницы, он заметил на полированной поверхности столика черный предмет и с облегчением перевел дыхание.

«Какой же я растяпа, в такой момент позабыть о пистолете!» И Джек жадно схватил оружие.

Вернувшись к себе в комнату, он разобрал пистолет на части, пытаясь понять, почему же в решающий момент отказал механизм. Все оказалось в полном порядке.

Джек зарядил пистолет. Пуля легко вошла в ствол. В чем же дело? Была осечка?

Внимательно осмотрел верхний патрон в магазине. На безукоризненно гладкой поверхности капсюля ни малейшего следа от удара бойка. Джек нажал на курок. Боек вел себя, как положено. Еще и еще раз нажал на курок. Каждый раз боек исправно ударял.

Промучившись полчаса с пистолетом, Джек не нашел никакой причины неисправности.

Молодой человек пожал плечами — что ж, и у автоматов случаются фантазии. Если пистолет откажет еще раз, он просто выбросит его к чертовой матери и купит себе надежный кольт. Тот уж не преподнесет никаких сюрпризов.

А вдруг этот еще раз откажет?! Джеку стало жарко при одной мысли о том, что может случиться в таком случае. Пока же ничего другого не оставалось, как положиться на старое оружие.

Зарядив пистолет, он поставил его на предохранитель и положил не столик, чтобы был под рукой.

Взяв в руки книгу, Джек попробовал заставить себя немного почитать. Буквы расплывались перед глазами.

«Какой же я все-таки слабак! Ну и что, что спать хочется! Ни за что не поддамся сну!»

И тут же заснул каменным сном.

XII. Куда делась пуля?

Джек чувствовал себя очень неловко. Минувшая ночь лишило его остатков всякого уважения к собственной персоне. В самом деле: спит тогда, когда необходима его помощь; промахивается, стреляя в цель, которая находится от него в нескольких шагах; засыпает, обещая не спать и беречь покой дома… Да при таком защитнике самый нерасторопный преступник в два счета всех их поубивает!

За завтраком Кэй ничего не ела, возвращала блюда нетронутыми.

— Нервы, — коротко объяснила она, когда Джек сделал ей замечание. — Ни кусочка не могу проглотить. А ты ешь, не бери с меня плохой пример.

Джека не надо было уговаривать. Ему-то нервы не испортили аппетита. Он сметал с тарелок все. Пожалуй, ночные волнения только способствовали его аппетиту. Даже немного неудобно было столь жадно пожирать все подряд, особенно, когда рядом сидела бледная, грустная Кэй, не съевшая ни кусочка, но что он мог с собой поделать? Просто волчий аппетит какой-то…

Наконец, наевшись, он стал неторопливо пить чай.

— Чем ты думаешь заняться после завтрака? — спросил Джек кузину.

— Еще не знаю. — Девушка грустно смотрела в окно. — А, впрочем, не все ли равно? — закончила она безнадежным тоном.

Джек поставил пустой стакан.

— Скажи, пожалуйста, ты не очень будешь бояться, если я на часок уйду из дома?

Кэй подняла длинные ресницы. В глазах метнулся страх:

— А тебе обязательно уходить? Какие-то дела в городе?

— Да, — и поспешил добавить, боясь, что она попросится пойти вместе с ним. — Мне хотелось бы навестить одного старого друга.

— Тогда иди… разумеется, иди. Я не буду бояться. Днем я не боюсь…

— Я постараюсь поскорее вернуться.

— Не торопись, милый. Впрочем, сегодня у нас, как видно, день прогулок. Папа тоже с самого утра ушел в город.

Джека больно ударил по сердцу глухой, безнадежный звук ее голоса. Бедная девочка, она очень боится одна оставаться в доме. Но другого выхода не было. В конце концов его выход в город связан был и с ее безопасностью.

— Не волнуйся, малыш, все будет хорошо. — Он нежно погладил маленькую ручку, бессильно лежащую на скатерти стола.

Кэй не отдернула руки, но у Джека создалось впечатление, что девушка его даже не слышала, мыслями унесясь куда-то далеко.

Выходя из дома, Джек чувствовал себя чуть ли не преступником. И когда приблизился к большому кирпичному дому, невольно, опять же как преступник, огляделся. Да, что ни говори, а он вел себя не вполне лояльно по отношению к своим близким.

Часовой в блестящем шлеме беспрепятственно пропустил молодого человека внутрь. Джек немного приободрился, ступая по коридорам, покрытым пушистыми дорожками. Он почему-то представлял себе это учреждение совсем другим, а тут чистота, даже некоторый уют, ну и отсутствие излишней официальности.

— Ах, это вы! — При виде вошедшего лейтенант Гопкинс быстро сунул в коричневую папку какую-то бумагу.

Впрочем, не так быстро, чтобы Джек не успел рассмотреть, что это была каблограмма. Причем каблограмма такая длинная, какой молодому человеку еще не довелось видеть в своей жизни.

Джек сразу приступил к делу и без обиняков высказал свое предложение.

Лейтенант слушал внимательно. Ни разу не прервал. Джек так и не понял, удивило ли следователя его предложение или тот принял его как должное. На бесстрастном лице Гарри Гопкинса не отразилось никаких эмоций.

— Гм… — произнес лейтенант, выслушав посетителя и, как всегда, глядя тому прямо в глаза. — Согласитесь, предложение несколько необычное…

— Но ведь речь идет о жизни людей! — горячо возразил Джек.

Лейтенант Гопкинс улыбнулся:

— Ваши подозрения… как бы это сказать? Вы, по всей вероятности, уверились в своих подозрениях, не так ли?

— Нет, господин лейтенант. Тут дело не в подозрениях, — виновато проговорил Грэнмор. — Видите ли, я…

— … вы тогда не сказали мне всего? — подхватил лейтенант, но в его голосе не прозвучало и намека на укор. — Скажете сейчас?

— Увы! Не могу. Поймите же, ведь я дал слово!

— Да, да, я понимаю. Но ведь бывают обстоятельства…

Деликатный стук в дверь прервал следователя.

— Извините.

Лейтенант вышел в коридор, притворив за собой дверь.

— Разрешите доложить, сэр… — Неприметный человечек в светлом плаще сдал рапорт.

Лоб лейтенанта прорезала глубокая вертикальная морщина.

— Вы в этом уверены?

— Полностью.

— Ну что ж, вот значит, как… — Лейтенант задумчиво смотрел вслед светлому плащу, пока тот не скрылся за поворотом коридора.

Услышанное только что чертовски осложняло дело. Или проясняло его? Все зависело от того, с какой точки зрения на это дело взглянуть.

Лейтенант вернулся в свой кабинет.

— Как вы думаете, — спросил он Грэнмора, — я могу рассчитывать на приглашение хозяина дома?

— Боюсь, что нет, — в замешательстве ответил тот. — Но если вы прибудете, дядя возражать не будет. Не будет мешать. Я уверен… я почти уверен в этом.

Лейтенант повертел в пальцах карандаш.

— Допустим, препятствовать не будет. Но как поселиться в доме без согласия хозяина?

Джек беспомощно смотрел на следователя.

— Не знаю. Но очень желательно…

— Видите ли, ведь это зависит не только от меня. Впрочем, я сделаю все, что в моих силах.

Джек горячо поблагодарил и удалился, исполненный оптимизма.

Значительно меньше оптимизма проявил Генри Дрейк.

— И это вы называете действовать в шелковых перчатках, лейтенант?

Следователь повторил начальству информацию, полученную от агента в светлом плаще.

Лицо Генри Дрейка омрачилось.

— Хорошенькая история! Как вам это пришло в голову?

— Просто я ищу концы нити.

Начальник нервно барабанил пальцами по столу.

— Итак, у молодого Хоупа были карточные долги. И большие?

— Пока мы обнаружили несколько сот фунтов. Но я не уверен, что это все.

— Ну и ниточка! — с неудовольствием пробурчал начальник. — Она может завести нас Бог знает куда!

— В том числе и в тупик!

Марш, который выстукивался пальцами по столу, ускорил свой темп.

— И вы совершенно уверены, лейтенант, что ошибка исключается — незадолго до смерти молодого Хоупа в доме разразился скандал?

— Совершенно уверен, — улыбнулся Гарри Гопкинс. — Видите ли, наш агент Брэдли пользуется большим успехом у прекрасного пола, а в доме профессора работает хорошенькая горничная…

— Понимаю. Вы приказали ему представить рапорт в письменном виде?

— Приказал.

— Олл райт. В таких случаях все должно быть застегнуто на последнюю пуговицу. Хотя… — Генри Дрейк потер рукой лоб, — хотя именно профессор первым выразил сомнение в естественной смерти сына. Ведь доктор официально признал причиной смерти молодого человека аневризм сердца.

Лейтенант презрительно поморщился.

— А, доктор! Нельзя забывать, сэр, о краснокожем слуге. Вот кто наверняка знает больше, чем позволил выжать из себя. Да и другие тоже. Например, мисс Кэй. Или та же Кэт, горничная, о которой я уже упоминал. Последняя так прямо утверждает, что в смерти сына виноват сам профессор.

— Как это? — вздрогнул сэр Дрейк.

— Нет, нет, не то, что вы думаете, сэр. Просто молодая особа считает, что, устроив разнос сыну, профессор тем самым подвел молодого человека к смертельной черте.

— Ну, это ведь одни инсинуации, не так ли? — пожал плечами начальник.

— Разумеется, это не более, чем предположение. Но давайте сопоставим факты. Начнем с конца. Итак: трубка для стрельбы отравленными стрелами исчезает после смерти неизвестного. Яд, не оставляющий следов в организме человеке. Неожиданная смерть молодого Хоупа. Ссора с профессором накануне. Карточные долги покойного. Встреча последнего с профессором Вильямсом. Пропажа некоторых экспонатов из коллекции профессора Хоупа. Появление некоторых экспонатов в коллекции профессора Вильямса…

— Что? — вздрогнул начальник. — Вам удалось это установить?

— Вот именно. И еще прошу принять во внимание заявление профессора Хоупа. О том, что его ничто не остановит. Ничто! Понимаете, сэр? Он готов на все, чтобы обеспечить безопасность своей коллекции. Впрочем, тут главное — не заявление, а факты. И не только несчастный, убитый на территории недвижимости профессора. Известно ли вам, что профессор Хоуп окружил свои владения такой защитной установкой, которая сама по себе уже является потенциальным убийством? Ток высокого напряжения, знаете ли, без всяких там предосторожностей. И вот, если мы теперь предположим… разумеется, это чисто теоретическое предположение… если мы предположим, что молодой Хоуп для оплаты своих карточных долгов позаимствовал кое-что из коллекции своего отца и продал это кое-что профессору Вильямсу…

— Так, так, — отозвался Генри Дрейк, внимательно изучая малахитовое пресс-папье. — К каким же выводам вы пришли, выдвинув подобное предположение?

— Да ни к каким. Кроме одного: приняв предложение Грэнмора, мы скорее сможем найти искомый конец нити.

— Но ведь то, что утверждает Грэнмор, никак не укладывается в вашу теорию, лейтенант!

— У меня нет никакой теории. Я придерживаюсь только фактов.

— А кто он такой, этот Грэнмор?

— Он приходится профессору Хоупу племянником.

Генри Дрейк задумался.

— Ну, что ж… Риск, конечно, остается, но на худой конец имеется смягчающее нашу вину обстоятельство. Ведь племянник есть племянник, что ни говори. Итак, лейтенант, разрешаю вам прямиком отправиться в пасть льва, — пошутил он без особого успеха. — И очень надеюсь, что вы будете осторожны. И не заварите там кашу… Во всяком случае, надеюсь, что каши будет не больше, чем этого потребуют обстоятельства.

— Ну, это уж как придется, сэр.

Нажимая на кнопку звонка у двери дома профессора Хоупа, Генри Гопкинс чувствовал на душе неприятный осадок. Не по нраву ему были такие двусмысленные положения, в котором предстояло оказаться. Ну да что поделаешь?

Во время разговора со следователем лицо профессора более, чем обычно, напоминало одну из коллекционных масок, украшающих стены его кабинета.

— Разумеется, весь мой дом в распоряжении органов нашего британского правосудия. Боюсь только, что вам, сэр, придется испытать некоторые неудобства.

Лейтенант заверил хозяина дома, что удовольствуется самым скромным уголком, который сочтут возможным предоставить в его распоряжение, и никаких неудобств не будет испытывать. «Скромным уголком», впрочем, оказалась весьма удобная комната для гостей.

За ужином хозяйские обязанности исполняла Кэй. Профессор отсутствовал. В последнее время это стало правилом. Кэй была к гостю очень внимательна. «Слишком внимательна», — подумал Джек.

За столом велся оживленный разговор. Не сразу Джек сообразил, что это происходит без всякого участия с его стороны. Как выяснилось, лейтенанту было о чем порассказать. И рассказывать он умел. Причем с совершенно неподражаемым юмором, юмором весьма изысканным, в самом что ни на есть великосветском духе.

Даже Кэй смеялась! Да, да, несколько раз девушка рассмеялась. Правда, смех ее был тихий и робкий, но искренний, от всего сердца, а не просто из вежливости. Девушка раскраснелась, ее глаза блестели из-под длинных ресниц. И устремлены были эти глаза отнюдь не на Джека!

Джек мрачнел все более. Он сидел угрюмый и почти не поднимал головы. Лишь изредка бросал украдкой взгляд на необычайно оживленное личико Кэй. Нет, в обществе его, Джека, Кэй никогда не была так оживлена.

А лейтенант! Надо признать, с горечью констатировал Джек, лейтенант был мужчина что надо. Как раз из тех, которые особенно нравятся женщинам. Но кто бы мог подумать, что Кэй, умная, гордая Кэй в первый же вечер потеряет голову?!

Они же, похоже, совсем забыли об окружающих и заняты были только собой.

Джек с облегчением вздохнул, когда мучительный ужин подошел к концу.

Трудно сказать, чем бы закончился этот вечер, но, к счастью, Кэй сразу же удалилась в свою комнату.

Мужчины перешли в курительный салон. Лейтенант бросил взгляд на приоткрытую дверь.

— Пожалуй, тут нам будет удобнее, — он направился к столику в самом дальнем углу комнаты.

Молча закурили. Джек честно старался подавить в себе враждебное чувство, которое он стал испытывать к лейтенанту.

Гарри Гопкинс опять бросил настороженный взгляд на дверь и целиком предался наблюдению за конусом пепла, который постепенно увеличивался на конце его сигары. В молчании прошло несколько минут. Прервал его лейтенант, заговорив небрежным тоном, не повышая голоса:

— Вот что я вам хочу сказать. До ужина мне удалось осмотреть место, где, по вашим словам, находилась таинственная тень в тот момент, когда вы в нее выстрелили.

— И что же? — не очень любезным тоном поинтересовался Джек.

— В том-то и дело, что ничего! Я не нашел даже следа от выпущенной вами пули.

И помолчав, добавил:

— Впрочем, я не нашел следа от нее не только в этом месте.

— Может быть, вы не очень внимательно искали? Или не там, где надо?

— Искал я внимательно. И осмотрел всю площадку, да еще часть коридора.

— Нет, в тот момент он точно в коридоре не был.

— Тэк-с, — лейтенант проследил за улетучивающимися колечками дыма. — Скажите, а вы точно стреляли в направлении первого этажа?

— Разумеется.

Лейтенант стряхнул пепел.

— Признаться, не люблю, когда пули исчезают. Вот так, просто растворяются в воздухе. А может быть, вы все-таки в него попали?

— Я не заметил никаких следов крови.

Следователь задумался.

— Странно… Послушайте, если не ошибаюсь, вы говорили мне, что при втором выстреле пистолет дал осечку? Вы установили ее причину?

— В том-то и дело, что никакой причины я не нашел, хотя с этой целью разобрал пистолет.

— Вы разобрали механизм?

— Да, ночью у себя я, не торопясь, разобрал пистолет и не обнаружил в механизме никакой неисправности.

— Пистолет у вас с собой?

Джек вынул орудие из кармана и, ни слова не говоря, подал его следователю.

Тот сам проверил его. Патроны выскакивали из бокового отверстия и один за другим, с легким стуком падали на стол.

— И в самом деле, все в порядке, — сказал лейтенант, заряжая пистолет. — Может, тогда у вас патрон перекосился? Бывает иногда.

— Не похоже. Я же проверял.

Лейтенант криво усмехнулся:

— Значит, колдовство?

Джек пожал плечами:

— Да я и сам не нахожу никакого объяснения.

— А вы проверяли сразу же после осечки?

— Ннет… Но вскоре после этого.

— И все это время пистолет был при вас?

Опять легкая заминка.

— Ннет… Я забыл его на столике. Сам удивился, когда это я его туда положил? Зачем…

— Кто-нибудь, кроме вас, прикасался к нему за это время? — не очень вежливо перебил его лейтенант.

— Не думаю. Уже у себя в комнате я обнаружил, что пистолета нет в кармане. Пришлось снова спуститься на первый этаж.

— А сколько прошло времени?

Джек задумался.

— Да не очень много. Вряд ли за это время можно было успеть что-то в нем подправить… А вы предполагаете…

Лейтенант махнул рукой.

— Да нет, я ничего не предполагаю. Только мне не нравится, когда исчезают пули, пистолеты дают осечку без всяких видимых причин и происходят прочие загадочные истории.

XIII. В жертву Богине-Матери

Джек с наслаждением вытянулся в постели. Наконец-то он может позволить себе спокойно заснуть, ни о чем не думая. Первая такая ночь в этом доме.

Он выключил свет. И это тоже он мог позволить себе первый раз — спать, как и положено, в темноте.

Как это сказал лейтенант? Что он, лейтенант, ничего такого необыкновенного не чувствует в атмосфере дома? Посмотрим, как он запоет, проведя в этом доме несколько дней… и ночей.

Перед глазами появилось лицо Кэй. Разрумянившееся, оживленное. В этот вечер она была сама на себя не похожа.

Сердце укололо жало ревности. Кто бы мог предполагать в этой девушке такое кокетство? Первый раз видит мужчину и…

Надо же, рассчитывал сразу заснуть мертвым сном, а тут ворочается с боку на бок и сна ни в одном глазу! Нет, человек, конечно, имеет право флиртовать с кем ему нравится. А как похорошела кузина, как блестели ее глаза…

Джек и не заметил, как заснул, но и во сне вновь и вновь переживал все перипетии мучительного ужина.

… Джек сел в постели, пытаясь сообразить, видел ли он сон, или этот звук слышал наяву. Но раз проснулся, наверное, что-то же его разбудило?

Он попытался раскрыть заспанные глаза. Это было нелегко. И вздрогнул.

Вот опять этот звук. Доносится откуда-то снизу. А что за звук — не поймешь. Какой-то прерывистый шум и вроде бы приглушенный, тихий стон.

Джек соскочил с постели, ощупью пытался отыскать пистолет и фонарик. И только, найдя их, сообразил, что проще было включить свет. Включил. Мягкий поток света из-под алебастрового абажура подействовал успокоительно. Вроде тихо. Показалось? Нет, вот опять какой-то шум. А, может, это опять бродит таинственный вчерашний гость?

Молодой человек осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Непроницаемая темнота, все лампы были выключены. Нажал на кнопку ручного фонарика. Ослепительный луч белого света разрезал темноту на две части, отогнал ее от стен.

В коридоре было пусто.

Что делать? Может, просто-напросто кто-то из слуг простонал во сне?

Шум послышался опять, на сей раз более отчетливый. Он явно доносился с первого этажа. И, похоже, из кабинета дяди. Или откуда-то поблизости.

Наверное, стоит разбудить лейтенанта. Правда, его комната находится в другом конце коридора…

Новый, на этот раз совершенно отчетливый шум положил конец колебаниям. Надо торопиться! Что-то происходит нехорошее, не дай Бог, опять…

С лестницы Джек скатился кубарем и остановился у дверей кабинета профессора. Не оставалось никаких сомнений. Шум доносился именно отсюда.

Взведя курок, Джек рванул за ручку двери. Дверь открылась. Плохо дело! Ведь дядюшка всегда так тщательно запирал эту заветную дверь на ночь, особенно после истории со сломанной стрелой.

Свет фонарика вырвал из темноты угловатые очертания предметов, обежал всю комнату. В ней никого не было. Стояла мертвая тишина.

Что все это значило? Ведь он же явственно слышал подозрительный шум. Как поступить? Разбудить лейтенанта? А если все это окажется ложной тревогой? Нет, какая же ложная, ведь дверь была не заперта.

И вдруг холодная дрожь волной прошла по спине. Через железную дверь, ведущую в музей, донесся отчетливый звук. Как будто что-то волокли по полу. Вот опять…

Судорожно сжав в руке пистолет, Джек нерешительно протянул руку к двери. Он чувствовал, как все лицо покрылось холодным потом. Опустил руку. Им овладела какая-то странная нерешительность. Представил себе, как в темной, полной неведомых опасностей комнате он столкнется с воплощенным в камне жутким кошмаром… Нет, это было сильнее его. Вспомнил: «Есть многое на свете, что и не снилось вашей мудрости…»

За железной дверью послышался приглушенный стон, постепенно перешедший в хрип. Убивают там кого-то, что ли?!

Не трус же он, в самом деле! Стоять здесь, когда там, в двух шагах…

А что происходит там, в двух шагах? Джек никогда не был трусом и, не раздумывая, кинулся бы на помощь против любых врагов. Вот в том-то и дело — против любых обычных врагов, а тут действуют необычные, мистические силы, духи, проникающие сквозь стены, кошмарные каменные изваяния!

Чепуха! Усилием воли преодолев охватившую его слабость, прикусив до крови губу, он нажал на стальную ручку. Массивная плита двери бесшумно отошла в сторону.

Выходит, и эта дверь была не заперта?

Не было времени задуматься над этим. Яркий луч электрического фонарика пересек чей-то силуэт.

— Кто…

Не успел договорить. Сильный удар по плечу чем-то твердым вышиб из руки фонарик. Падая, он осветил противоположную стену, лизнул ярким лучом кусок заблестевшего, как полированное серебро, пола. Жалобно прозвенело разбитое стекло. Комната опять погрузилась в темноту.

— Стой! — отчаянно крикнул Джек, направив пистолет куда-то в темноту. — Стой!

Звук собственного голоса показался ему чужим и слабым.

Где-то сзади скрипнул паркет под чьими-то шагами.

Стремительно обернувшись, Джек попытался рассмотреть в непроглядном мраке, кто там. Густая, непроницаемая темнота.

А вот кто-то налетел на стол в кабинете дяди.

— Стой! Стреляю, сто тысяч чертей! — заорал Джек, кинувшись к угадываемой двери.

Насыщенная ужасом тишина становилась невыносимой. Насколько легче станет, когда ее разорвет гром и вспышка выстрела! С трудом удержал себя, чтобы не нажать на курок. Стрелять вслепую не имело никакого смысла.

Джек прислушался. Теперь тишину ничто не нарушало. Из кабинета тоже не доносилось ни звука. Сбежал? Вот и хорошо, с облегчением подумал Джек, пусть катится ко всем чертям. Но вот эти раскрытые двери… И где может быть дядя?

Нервы немного успокоились. Какое-то время Джек стоял неподвижно, пытаясь вспомнить, где в этой комнате находится выключатель. И в этой тишине его слух поразил новый, еще более загадочный звук.

Казалось, где-то медленно падают с высоты тяжелые капли воды.

Воды? Откуда здесь вода?

И вдруг сердце сжалось от леденящего ужаса. Ведь именно в том углу, откуда доносятся звуки, стоит чудовищное изваяние кровожадной богини майя. На ее каменном алтаре выдолблены ложбинки для стока крови жертв…

Сразу же вспомнилось: в жертву страшной богине приносились вырванные из груди живых жертв сердца. Еще содрогающиеся, истекающие кровью. Вспомнилось каменно-спокойное лицо дяди, когда он рассказывал об этом.

Кап, кап…

Невероятным усилием воли Джек преодолел охватившее все тело оцепенение. Протянув онемевшую руку, он негнущимися пальцами стал шарить по стене. Где-то здесь должен быть выключатель.

— Сейчас, — успокаивал он сам себя. — Сейчас…

Ему показалось, что тьма стола гуще. В мозгу метнулась нелепая мысль, что это бесшумно движется к нему каменная фигура, сейчас придавит его, размозжит… Дрожь сотрясала все тело, еще немного, и он сойдет с ума.

Куда же, черт возьми, подевался этот проклятый выключатель?

Пальцы напрасно шарили по гладкой поверхности стены. Ох, вот наконец-то и он! Глубокий вздох облегчения вырвался из онемевшей груди, но прежде чем молодой человек успел нажать на спасительную кнопку, сильный удар отбросил его от стены в глубь комнаты.

Отлетев, он взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие и устоять на ногах.

С трудом хватая воздух открытым ртом, он только и смог произнести, почти простонать, неловко размахивая пистолетом:

— Что? Кто? Что тут происходит?

Иглы яркого света больно ударили по глазам, в первый момент совершенно ослепив. Джек ничего не видел перед собой, кроме темных, бесформенных очертаний плавающих в безбрежном море света.

— Встать! Руки вверх!

Чей-то незнакомый, звенящий сталью голос.

Джек беспомощно замигал, пытаясь хоть что-то увидеть. И первое, что удалось выделить на фоне слепящей белизны, был матовый блеск металла. В черной глубине направленного на него дула револьвера притаилась смерть.

И Джек сразу успокоился. По крайней мере, вполне реальные вещи, ничего сверхъестественного.

— Руки вверх, иначе стреляю! — Тон голоса не оставлял сомнений, что так оно и будет.

Джек поднял вверх несгибающиеся руки. А что еще оставалось делать? Ничего другого не оставалось. При малейшей попытке схватиться за собственный пистолет он был бы тут же нашпигован свинцом, как мишень в воскресном тире.

Зато с удовлетворением констатировал, что поднятые руки совсем не дрожат. Значит, он спокоен, не боится нисколько. Да что там! Признаться, Джек был благодарен невидимому противнику за то, что тот так кстати появился в темноте кошмарной гробницы.

Глаза постепенно осваивались со слепящими потоками света и стали различать контуры окружающих предметов.

Ужасное лицо чудовищной богини нависло над головой. Изваяния каменных змей ожили, заблестели их свернувшиеся в кольца упругие тела. А вот кто стоит перед ним с револьвером, не понять. Револьвер сулит смерть, но полосатая фланель ночной пижамы противоречит атмосфере смертельного ужаса.

Наконец колючий яркий сноп света отодвинулся в сторону, перестал бить в усталые глаза.

— А, это вы! — В голосе уже не было прежней угрозы, но он по-прежнему звучал твердо. — Что вы здесь делаете в эту пору?

Джек захлопал глазами. Только теперь он узнал голос лейтенанта.

— Руки-то мне можно опустить?

Дуло револьвера все еще находилось на уровне его груди.

— Гм… только сначала бросьте пистолет.

Прежде, чем разжать пальцы, Джек успел подумать, не выстрелит ли снятый с предохранителя пистолет, ударившись о пол. Не выстрелил.

Со вздохом облегчения опустив руки, он стол растирать затекшие мышцы.

— Надеюсь, вы не имеете ко мне претензий, — в голосе лейтенанта послышались извиняющиеся нотки, — но, сами понимаете…

— … вы застали меня в весьма двусмысленной ситуации, — докончил за него Джек, не переставая массировать руку.

Лейтенант опустил револьвер.

— Видите ли, в нашей профессии должны соблюдаться определенные правила игры. Иначе мы слишком быстро выйдем из этой игры.

— Я понимаю. И у меня не было ни малейшего желания пристрелить вас. Как, впрочем, и никого другого.

Лейтенант негромко рассмеялся.

— Разумеется, разумеется. Впрочем, вам было бы весьма затруднительно пристрелить, даже если бы вы и имели такое намерение. Для этого требуется кое-какой опыт. Но вы еще не ответили на мой вопрос. Что здесь происходит и что здесь делаете вы?

Вопрос был задан уже совсем иным тоном — не голосом полицейского, ведущего допрос, а, скорее, собеседника в салоне.

Джек пожал плечами.

— Это мне и самому хотелось бы знать. Я спустился сюда, потому что услышал подозрительный шум. Кто-то здесь был. И сбежал. У меня из руки выбил фонарик.

Лейтенант Гопкинс нахмурился.

— Однако эти ночные визиты неизвестного начинают угрожающе повторяться. Где здесь выключатель?

Он направил свет фонарика на стену, очертив им круг. О!

Позже Джек не мог припомнить, кто из них двоих издал крик. А может, они вскрикнули одновременно?

Белый луч света замер, уткнувшись в одну точку на жертвенном камне перед изваянием Богини-Матери.

На светлой поверхности жертвенника, многие века кормящего жестокую богиню человеческими сердцами, выделялся темный человеческий силуэт.

Оба молодых человека бросились к нему.

Застывшее в неподвижности тело мужчины было туго стянуто перекрученными кожаными ремнями. Белое, как бумага, лицо, неестественно вывернуто в сторону жестокого лика статуи.

Джек припал к неподвижному телу.

— Дядя!

По каменному желобу каплями стекала рубиновая жидкость, как она стекала многие сотни лет.

XIV. Рубашка из японского шелка

Доктор Шредер очень не любил этого. В конце концов, одна из самых дорогих клиник столицы это вам не какая-нибудь заштатная больница, куда может совать свой нос любой чиновник в мундире, если ему взбредет охота!

Пациенты клиники весьма чувствительны к такого рода визитам. А, надо сказать, стать пациентами клиники Шредера могут немногие.

К счастью, следует признать, все обошлось весьма деликатно. Может, никто и не заметил? Хорошо, если так, — раздумывал доктор Шредер, с тревогой посматривая на ряд покрытых белым лаком дверей.

Спасибо, незваный гость явился не в мундире. Предъявил какой-то документ. Доктор даже не посмотрел на него. Разве имеют значение какие-то бумажки, когда речь идет о репутации клиники!

Когда гость высказал свою просьбу, владелец клиники схватился за голову.

— Но, господин инспектор, — простонал он, — как это можно? Ведь моя клиника частная…

— Я не инспектор, — прервал представитель Скотленд-Ярда.

— Не инспектор? Извините, если я понизил вас в должности. Поверьте, я не хотел…

— Я не инспектор, а всего лишь сержант, — докончил посетитель невозмутимым тоном.

Доктор Шредер вытаращил глаза:

— Сержант?

Уж на кого-кого, но на сержанта этот аристократического вида молодой человек никак не походил.

И опять все началось с начала. Странный сержант стал повторять свою просьбу монотонным голосом усталого учителя, объясняющего урок не очень понятливому ученику.

Доктор в растерянности ерошил свою седую шевелюру.

— Господин… — Ох, слово «сержант» просто застревало в горле. — Я понимаю, и сегодня это можно сделать, хотя и с величайшим трудом. Но чтобы на долгий срок не пускать посетителей…

Нетипичный сержант, одетый в костюм от лучшего портного Лондона, лишь невозмутимо пожал плечами.

После его ухода главный врач отер со лба выступившие на нем капли пота:

— Ну и зануда…

Как он и предвидел, неприятности начались с самого утра. Оно и понятно, ведь профессор Хоуп не был из числа забытых людьми и Богом старичков.

Кэй была очень расстроена:

— Почему меня не пускают к папе? Как это понять? Меня, самого близкого к нему человека? А если, не дай Бог, ему станет хуже…

Доктор Шредер улыбнулся, пытаясь успокоить взволнованную девушку:

— Не беспокойтесь, мисс Хоуп. С вашим отцом все в порядке. И поймите меня правильно: большая потеря крови ослабила организм больного. И вдобавок, сильное нервное потрясение. В этом случае я категорически настаиваю на полном покое для моего пациента, иначе ни за что нельзя ручаться.

Девушка умоляюще сложила руки:

— Но, господин доктор, я ведь только на минутку! На самую маленькую минутку! Мне бы только увидеть папочку! Посмотрю и уйду, тревожить его я не буду.

Доктор был неумолим. Покачав головой, он сочувственно произнес:

— К моему величайшему сожалению, я вынужден вам отказать. Больному противопоказаны любые эмоции, пусть даже самые приятные. Любое волнение может ухудшить его состояние.

— А разве папа уже пришел в сознание?

Доктор долго, излишне старательно протирал свои очки.

— Все идет, как надо, жизни моего пациента в данном случае не грозит опасность. Прошу верить мне, для беспокойства нет оснований. А теперь извините меня, — взяв какой-то рентгеновский снимок, он принялся со вниманием его изучать, — прошу извинить, мне предстоит серьезная операция…

Джек с ненавистью взглянул на этого замороженного эскулапа. Проклятый бюрократ, надо же, довел Кэй почти до слез! Как можно было не растрогаться, видя беспокойство и тревогу бедной дочери и не пустить ее хоть на минутку к отцу!

Однако непроницаемое выражение на лице доктора свидетельствовало о том, что его ничто не проймет и все мольбы напрасны. Пришлось покинуть его кабинет не солоно хлебавши.

Блестящими от слез глазами Кэй растерянно взглянула на большой сверток, который она с трудом держала под мышкой.

— Вот, приготовила папе эти цветы, а теперь…

Джек остановил пробегавшего мимо санитара.

— Будьте добры, отнесите это в двадцать восьмую палату, профессору Хоупу, его сегодня… — И сунул монету в руку парня.

— Знаю, знаю, — улыбнулся санитар, — сейчас отнесу.

И он помчался дальше, двигаясь бесшумно в своих мягких ботинках. Однако, поднявшись на второй этаж, он постучал не в двадцать восьмой номер. Войдя, коротко доложил:

— Вот передача для номера двадцать восемь.

«Замороженный эскулап» в белом халате с раздражением пожал плечами.

— Можете меня опять завернуть в пеленки, если из всего этого не разразится скандал, какого еще свет не видел, — недовольно пробурчал он.

Коридор перед кабинетом главного врача постепенно наполнялся людьми. Вскоре там уже толпилось много народу.

— Пришли репортеры, — доложил секретарь.

— Я приму их завтра. Сегодня у меня ни минуты свободной.

— А вот этого примете? — секретарь положил на стол главного врача визитную карточку.

Доктор Шредер скривился, как будто ему в рот попало что-то горькое.

— Секретарь Королевского Общества Наук? Гм… Принесите мои глубочайшие извинения, но операция, которую мне предстоит начать через несколько минут… Нет, знаете что? Скажите ему, что я уже в операционной.

К счастью, в кабинете главного врача была вторая дверь.

Кэй неожиданно проявила упорство:

— Мне бы только взглянуть на папу! Постарайся, милый Джек!

И Джек, как сумасшедший, носился по всем коридорам клиники в поисках человека, который поможет выполнить просьбу кузины. Ему удалось поймать ассистента.

— Но вы же понимаете, сэр, распоряжение главного врача, — в страхе бормотал ассистент в ответ на настойчивые уговоры молодого человека.

Джек попытался сунуть крупную купюру в руку санитара:

— Вы только немного нам помогите…

Санитар печально покачал головой:

— Увы, это не в моих силах. Вы знаете, доктор в таких случаях не любит шутить…

Огорченный Джек ни с чем вернулся к кузине.

— Ничего не получится, малыш! Придется подождать до завтра.

В доме было полно полицейских. В мундирах и в штатском они крутились по всем комнатам и коридорам.

Лейтенант Гопкинс с интересом осматривал какую-то табличку. Он обрадовался при виде Джека и Кэй.

— Вы должны мне помочь. Кто из вас был последним к музее до того, как с профессором произошло несчастье?

— Я уже давно не была в музее, — ответила Кэй. — Знаете, как-то не было охоты. Признаться, все эти экспонаты, эти ужасные изображения, эти изваяния божков плохо действуют на нервы.

— В таком случае, значит, вы? — обратился лейтенант к Грэнмору.

— Получается, я.

— Мне придется на минутку попросить вас пройти со мной, — он взял Джека под руку и провел в музей.

— Пожалуйста, постарайтесь припомнить, все ли здесь так, как вы видели?

Джек внимательно оглядел комнату.

— Нет, — решительно сказал он, подумав. — Вон те каменные вазы, которые сейчас стоят рядом со статуей, тогда стояли у стен. И кажется, маски тоже перевесили. Вроде, они висели в другом порядке.

— Вот, вот, — подтвердил лейтенант, сверившись со схемой, которую он не выпускал из рук. — Когда профессор показывал мне музей, в нем все было расставлено так, как вы говорите. Но мне казалось…

Не докончив фразы, Гарри Гопкинс глубоко задумался.

— А разве это имеет какое-то значение? — Джек в нетерпении прервал размышления лейтенанта.

— Пока не знаю, — ответил тот и, подойдя к жертвеннику, продолжал: — Одно я вам могу сказать определенно. Все это, — лейтенант Гопкинс обвел рукой предметы в музее, — все это сейчас расставлено в помещении так, как обычно расставляется в храмах майя в момент принесения человеческих жертв. Я начертил для себя схему по литографии, которую мне предоставил профессор Вильямс. Вот смотрите. И еще одна информация. Джон Кетлак бесследно исчез.

Джек тихонько свистнул.

— Вот оно что! Значит, все-таки он…

Лейтенант пожал плечами.

— Пока я не делаю выводов, сообщаю лишь факты. Не вызывает сомнения одно: в музее все было переставлено человеком, который хорошо знает все таинства культовых обрядов майя.

— Так, может, сам дядя все и переставил уже после того, как я тут был?

— Зачем?

— Ну, откуда мне знать? Может, просто для того, чтобы полнее воссоздать обстановку храма индейцев майя, придать ей особую выразительность. Впрочем, об этом он сам сможет вам сказать.

— Разумеется.

Тут к лейтенанту подошел один из его подчиненных, одетый в светлый плащ, с мягкой шляпой на голове, которую он не счел нужным снять в доме.

— Можно вас на минутку, господин лейтенант?

Джек воспользовался случаем, чтобы спешно покинуть помещение музея. Очень уж неуютно он себя здесь чувствовал, особенно после драматических событий минувшей ночи.

Он нашел Кэй в ее любимом кресле у камина. Девушка сидела с закрытыми глазами, и Джек подумал, что она задремала.

Услышав его шаги, Кэй подняла голову.

— Чего хотел лейтенант? — Усталым движением руки она указала на стоящее напротив кресло.

Джек не замедлил воспользоваться приглашением.

— Что-то там, в музее, попереставляли. Знаешь, мне кажется, что полиция подозревает вашего индейца.

— Джона? А он что говорит?

— Пока немного. Видишь ли, он бесследно исчез.

Девушка недовольно покачала головой:

— Полицейские всегда мыслят примитивно. Для них тот, кого не могут найти, самый подозрительный. И, разумеется, он «бесследно исчезает». Я бы на твоем месте не очень-то им доверяла. Ведь подозревать индейца — самый легкий путь.

— Но Джон и в самом деле куда-то исчез. Согласись, это довольно странно.

— Почему же? Ведь отец мог отправить его куда-нибудь с поручением.

— Ночью?

За дверью послышались звуки тяжелых шагов. Полицейские ботинки с железными подковками.

— Ох, как мне действуют на нервы эти господа из полиции, — вздохнув, пожаловалась девушка. — Я, конечно, понимаю, что они по обязанности вынуждены здесь быть, но этот шум, вся их манера поведения… Я надеялась, что следствие ведет лейтенант.

Джек поудобней устроился в кресле.

— Лейтенант и в самом деле его ведет, но и все остальные тоже. Все вместе и каждый по отдельности. А в результате толку от этого… — молодой человек выразительно сдул невидимую пылинку с ладони. — Я готов поставить гинею против сломанной спички, что сейчас они знают ровно столько, сколько и до прихода сюда.

Полицейские пробыли на вилле до вечера, зато лейтенант покинул ее, заявив, что отправляется в город и вернется поздно. Казалось, Кэй не очень это огорчило.

Несколько раз в течение дня девушка звонила в клинику. Ответы были обнадеживающими.

За ужин они сели вдвоем. Джеку с трудом удавалось скрывать радость по случаю отсутствия обольстительного лейтенанта. Этим вечером он мог один завладеть всем вниманием Кэй. И объективно вынужден был признать, что накануне обвинял ее в легкомыслии совершенно необоснованно. Ведь вот же и теперь, девушка сидела с разрумянившимися щеками, а глаза ее сияли ярче самых драгоценных алмазов. Ах, как она была хороша!

И вообще, если подумать, все складывалось не так уж плохо. Сейчас Джек даже с некоторым оптимизмом смотрел в будущее, ведь, вопреки утверждениям дядюшки, «летучая смерть» все-таки не настигла свою жертву.

Они уже пили кофе, когда энергичный стук в дверь потряс дом. Кэй вздрогнула всем телом.

Джек с нежностью посмотрел на девушку. «Как же она напугана, бедняжка!» В ответ Кэй смущенно улыбнулась:

— Ох, мои нервы никуда не годятся.

В дверях столовой выросла квадратная фигура широкоплечего полицейского. Оглушительно стукнув каблуками, он доложил:

— Прошу прощения. Господин комиссар велел просить, чтобы ночью никто из дому не выходил. Снаружи мы установим пост. Могут возникнуть… — полицейский запнулся, подбирая слово, и закончил: — Могут возникнуть недоразумения.

— А в доме останется кто-нибудь из вас? — поинтересовалась Кэй.

— Нет.

— А жаль, — улыбнулась девушка. — Мы бы чувствовали себя спокойнее.

Полицейский улыбнулся в ответ:

— Не было такого приказу, мисс. Спокойной ночи.

И еще оглушительнее щелкнул каблуками.

— Ты кокетничаешь даже с полицейскими при исполнении, — шутливо упрекнул Джек кузину.

— Видишь, как много можно сделать одной улыбкой.

— Особенно твоей, — горячо подтвердил молодой человек.

Постепенно в доме становилось все тише. Пробили часы. Сколько — не успел сосчитать. И молился в душе, что уже очень поздно, и им придется расстаться на ночь.

Но девушка не думала отправляться спать, им так приятно было разговаривать вдвоем. Незаметно разговор опять перешел на воспоминания детских лет.

— А помнишь…

Ну конечно же, Джек все помнил. Он с полуслова подхватывал разговор о каждом полузабытом эпизоде, стараясь припомнить его в малейших подробностях, даже немного присочинял, лишь бы этот вечер не кончался. Кто знает, когда еще им выпадет возможность вот так, вдвоем, спокойно посидеть. Джек не мог понять, как это он мог в детстве считать Кэй рохлей и плаксой, занудливой девчонкой, которая только портила все их игры. И как могло получиться, что столько лет после его отъезда он не думал о ней, ни разу не вспомнил?

Джек не отрываясь смотрел на нежный профиль девушки, четко вырисовывающийся на фоне камина в полутемной гостиной.

— А помнишь, как ты привязал к хвосту кота скорлупу кокосового ореха? Бедняга чуть не сбесился со страху.

— Так ведь это же не я привязал, — горячо возразил молодой человек и в этот момент услышал:

— Кап…

— Что это? Неужели протекает крыша?

Вот опять:

— Кап, кап…

С трудом оторвавшись от созерцания профиля Кэй, Джек взглянул туда, откуда слышались звуки, и глаза его расширились от ужаса. На идеально белой скатерти столика в свете настольной лампы расплывалось зловещее багровое пятно, которого еще совсем недавно там не было.

— Что это? — дрожащим голосом воскликнул Джек, подбегая к столику и поднимая голову к потолку. Пятно неправильной формы расплывалось на нем прямо на глазах.

Кэй тихо рассмеялась:

— Ну чего ты так всполошился? Теперь вот ты впадаешь в панику. Видно, и в самом деле, у всех нас сдали нервы. Просто на чердаке лопнула какая-нибудь бутыль с вишневкой.

Джек облегченно вздохнул:

— Ох, ну разумеется, как я не догадался? Конечно же, вишневка.

Джек собирался сесть на место, как вдруг сверху послышались звуки какой-то возни.

— Нет, там все-таки что-то происходит! Приглушенный перекрытиями потолка до них донесся стон. Резко отодвинув кресло, Джек сунул руку в карман, где лежал пистолет.

Лицо Кэй стало белее скатерти.

— Джек! — она схватила кузена за рукав. — Ох, Джек, не оставляй меня тут одну. Если ты хоть капельку меня любишь… Джек, я умру от страха!

Звуки борьбы на чердаке стали слышны отчетливее. И опять послышался стон, исполненный невыносимой боли или смертной тоски.

Джек попытался отстранить от себя девушку, но она судорожно вцепилась в его плечо.

— Кэй, отпусти же! Слышишь, там кого-то убивают! Мне надо бежать туда!

— Позови слуг.

— Кого? Старую Сьюзен?

— Шофера! Он крепкий мужчина. А тебя я не пущу! Я не хочу оставаться тут одна!

— Ну как же я позову шофера? Он ведь спит в гараже. Пока я добегу, пока разбужу его, а там… вот опять, слышишь? Я должен, пойми, должен!

И вырвавшись из рук Кэй, Джек бросился из комнаты. Девушка кинулась вслед за ним. Он слышал за собой ее частые шаги. И дрожащий голос, безостановочно повторявший:

— Одна я не останусь. Ни за что не останусь!

Джек нажал на ручку небольшой дверцы, ведущей на чердак. Она оказалась запертой.

— Где ключ?

Дрожа от страха, Кэй прижалась к кузену.

— Нне знаю… Может, у Сьюзен. Джек, не ходи туда! Я боюсь! Позови полицейского, ведь во дворе стоит их пост. Пусть полицейский сам…

Не слушая девушку, Джек изо всей силы навалился на дверцу, пытаясь ее выдавить. Заскрипели доски, но замок держал крепко. Тогда, отступив на несколько шагов, молодой человек бросился на дверцу с разбегу.

И чуть не повалился на пол вместе с дверью, которую сорвал с петель. Глухо загудели под подошвами деревянные ступеньки узкой лестницы, ведущей на чердак. Кэй, не отставая, бежала за ним.

Вот и дверь на чердак. Ощупью нашел закрывающий ее засов и, отодвинув его, толкнул дверцу. В лицо пахнуло нагретым застоявшимся воздухом.

— Где здесь выключатель? — спросил он у кузины, больно ударившись о какую-то балку и с трудом удержавшись от проклятия. Напрасно шарил руками по стенкам.

— Где-то здесь, — дрожащим шепотом ответила Кэй, — сейчас найду.

Что-то с такой силой ударило Джека в левое плечо, что он вскрикнул от боли:

— Черт возьми! Кто это? Ты где, Кэй?

Ответа не было, слышались лишь какие-то подозрительные шорохи и шелест. Что с Кэй? Джек кинулся обратно и замер, напряженно прислушиваясь. Шум прекратился, вокруг царила непроницаемая темнота и мертвая, полная неведомой опасности тишина. Господи, что стало с Кэй? Почему она не отзывается?

— Кэй! — отчаянным голосом крикнул Джек. — Кэй, где ты?

Тихий треск загоревшейся спички в руках Кэй.

— Что случилось? — спросила девушка. — Почему ты кричишь, Джек?

С чувством невыразимого облегчения он кинулся к ней и схватил ее в объятия:

— Я так беспокоился о тебе!

Теперь, убедившись, что с Кэй ничего не случилось, Джек поспешно осмотрелся. Наваленные в беспорядке всевозможные, запыленные, затянутые паутиной предметы могли скрывать любую опасность. Найдя выключатель, Кэй включила свет. Запыленная слабая лампочка давала его все же достаточно для того, чтобы убедиться — кроме них, на чердаке никого не было.

— Вот видишь! — теребила его за рукав Кэй. — Никого тут нет. Пошли!

— Постой! — остановил ее Джек. — Что это?

В слабом электрическом свете на опилках, покрывавших пол, он заметил темное пятно. Присел. Опилки в том месте были влажные и липкие.

— Кровь? — поднес он палец к глазам.

— Откуда здесь кровь? — пожала плечами девушка. — Наверняка вишневый сок, как я и говорила. Лопнула или разбилась бутыль…

— Но тогда, где эта бутыль?

— Вероятно, стояла вон там, — Кэй кивнула на детский шкафчик с поломанными ножками. За ним громоздилась куча старых игрушек и каких-то темных предметов, плохо различимых в темноте. Да, вполне возможно, что гуда свалилось бутыль и разбилась, но искать сейчас, в темноте, в этой куче ее обломки не хотелось. И раз никого, кроме них, нет на чердаке…

Вдруг над головами что-то застучало.

— Кошка, — прошептала Кэй. — И тогда наверняка тоже была она. Ты не представляешь, Джек, какой шум могут поднять кошки на крыше! А если какая черепица немного отошла, то и на чердак заберутся. Вот нам и показалось, что тут происходит нечто ужасное.

— Ты права, малыш.

Прикрыв дверь, они ощупью спустились с чердачной лестницы. Перед тем, как проститься на ночь, Кэй испытующе заглянула в глаза кузену:

— Как ты себя чувствуешь, Джек?

— Прекрасно, — ответил тот, хотя на душе было скверно. Это ж надо, из-за кошек так опростоволоситься! Ну и идиот! Бедняжка и без того вне себя от страха, а он еще нагнетает панику. Вспомнив, как девушка пыталась его же успокоить, он густо покраснел.

От внимательного взгляда Кэй не укрылось его волнение, и она ласково провела ладонью по щеке молодого человека.

— Вот и хорошо. Ты должен быть спокойным и храбрым. За нас двоих. Ведь я… Я только на тебя и надеюсь. Не забывай об этом!

Он хотел пылко обнять кузину, но она решительно отстранилась и прошептала:

— Нет, Джек! Не сейчас. Спокойной ночи!

Закрыв за собой дверь своей комнаты, Джек перестал сдерживаться и вслух обругал себя идиотом и паникером. Нет, впредь он будет более осмотрительным.

Снимая куртку, Джек с трудом вытащил из рукава руку. Похоже, рубашка за что-то зацепилась в левом рукаве. Осмотрев его, он с удивлением обнаружил застрявшую в плотной ткани куртки погнутую, заржавленную булавку.

— А она откуда здесь взялась?

Вытащив булавку, он положил ее на ночной столик и стал раздеваться.

Джек едва успел натянуть пижаму, как в комнату постучал лейтенант Гопкинс. Выглядел он очень усталым.

— Что там такое было на чердаке? — с места в карьер задал он вопрос.

Джек криво усмехнулся.

— Да что там! Выставил себя на посмешище, — честно признался он. — Разбилась бутыль с вишневым соком, коты на крыше грохотали черепицей, а я, как старая дева, поддался панике и помчался на чердак. Никого там нет.

— Бутыль? — пригладил волосы Генри Гопкинс. — В таком случае это была весьма нетипичная бутыль. То пятно, что на скатерти — от крови.

Джек побледнел.

— Вы не ошибаетесь?

— Я абсолютно в этом уверен. И, боюсь, это кровь человека. То же самое с опилками на чердаке.

Джек потер лоб.

— Я вас прошу, господин лейтенант, — умоляюще произнес он, — что бы вы ни обнаружили, не говорите об этом мисс Хоуп. Она и без того, бедняжка, чуть жива.

— Вот как? Вы полагаете? — Взгляд лейтенанта был устремлен куда-то в пространство.

Он встал.

— Не скажу, что я в восторге от этих новых открытий. И что хоть немного понимаю из происходящего в этом доме. Впрочем, нам пора отдохнуть.

Он встал и протянул руку на прощанье, но тут взгляд его упал на лежащую на столике заржавленную булавку. По его лицу проскользнула тень.

— А это что такое?

— Понятия не имею, какая-то ржавая пакость. Я обнаружил это застрявшим в рукаве моей куртки. Должно быть, на чердаке за что-то зацепился.

— Вы обнаружили ее в рукаве своей куртки?!

В ставшем вдруг высоким голосе лейтенанта послышались вдруг такие непривычные этому человеку взволнованность и даже страх, что Джек с удивлением уставился на своего гостя.

— Да, в рукаве моей куртки, — ответил он и на всякий случай добавил: — В левом.

Не говоря ни слова лейтенант схватил левую руку Джека и, задрав рукав пижамы, принялся внимательно осматривать ее, потянув молодого человека поближе к свету.

— Царапины не осталось? — он был так взволнован, что у него похолодели руки. Джек ничего не понимал и покорно позволял вертеть себя во все стороны.

— Простите, сэр, — осмелился он наконец пробормотать, — не могли бы вы объяснить… Я ничего не понимаю!

— Это неважно, — невежливо перебил его лейтенант. — Вы только ответьте — булавка вас не поцарапала?

— Нет. На мне была рубашка, которую я купил в свое время в Японии. Продавец уверял меня, что шелк этой рубашки по прочности не уступает стали и может выдержать даже удар ножа. Ну, чуть ли не панцирь! За нож не скажу, а вот укол булавкой моя рубашка выдержала с честью. Видите, погнулась, но ткани не проколола. Так что японец оказался прав — не рубашка, а настоящий панцирь.

Лейтенанту было не до шуток, он даже не улыбнулся в ответ. Сев опять на стул, он на полном серьезе подтвердил:

— Да, настоящий панцирь. А теперь, будьте добры, расскажите мне еще раз о своем сегодняшнем хождении на чердак. Но только во всех подробностях. Во всех подробностях! — подчеркнул он.

Джек тяжело вздохнул. Так хочется спать, а тут изволь снова рассказывать о своих бесславных похождениях! Да и зачем все это представителям власти? Ведь он уже признался, что самым жалким образом опростоволосился, предстал перед девушкой в не наилучшем виде.

Джек умоляюще посмотрел на сотрудника Скотленд-Ярда, но тот всем своим видом демонстрировал непреклонность.

Вздохнув, Джек послушно принялся рассказывать. Сначала о «кап, кап» и красных пятнах на скатерти. О шуме, который слышался на чердаке, будто там боролись или что-то тащили по полу. Потом о запертой двери, которую он, Джек, вышиб.

Лейтенант слушал внимательно, ни словом не перебивая. И только когда Джек закончил свой рассказ, он спросил:

— Но вы так и не сказали, когда и где подцепили злополучную булавку.

В ответ Джек широко, будучи не в состоянии сдержаться, и, устыдившись, прикрыл рот рукой:

— Ох, простите. Я, знаете ли, теперь почти никогда не высыпаюсь…

— Отвечайте на вопрос! — официально перебил его лейтенант. — Когда и где?

Джек почесал в затылке.

— Ну откуда мне знать? Может, когда я по лестнице бежал, оперся о стену и подцепил ее… Тут такая узкая лестница на чердак.

И вдруг спохватился:

— Вспомнил! Ну, совсем из головы вылетело. Еще как только мы вошли, в темноте кто-то огрел меня по плечу. Именно по левому.

— А что это могло быть? И кто?

— Понятия не имею. Тьма там была кромешная. Хоть убейте меня, но я ничего не мог разглядеть, даже если бы злоумышленник был рядом со мной.

— Значит, кто-то мог там оказаться рядом с вами?

— Еще как мог! Я бы не заметил и целого стада слонов, разумеется, при условии, что они двигались бы бесшумно.

Наконец лейтенант удалился. Джек с удивлением констатировал, что вместе с ним исчезла и ржавая булавка.

— Похоже, и этот немного с приветом, — пробормотал Джек, с наслаждением вытягиваясь под одеялом. — Мне как-то говорили, что у них в Скотленд-Ярде все такие. Работа, наверное, доводит их до этого… Жаль парня, симпатичный.

XV. Цыпленок с отрубленной головой

Громкий лай прозвучал столь неожиданно, что он невольно попятился. Откуда тут появилась собака? Ведь в этом доме не было даже маленького щенка, и вдруг такой басовитый лай.

Серебристый переливчатый смех Кэй окончательно сконфузил Джека.

— О, кузен, какой же ты нервный! Не бойся, это всего-навсего Неро. Неро, иди, познакомься с хозяином!

Из-под стола, не торопясь, появился большой, покрытый черной кудлатой шерстью пес. Ступая с достоинством и не переставая ворчать, он тем не менее послушно направился к Джеку.

— Фи! — нахмурилась Кэй. — Ты дурно воспитан, Неро! Подай хозяину лапу! Слышишь? Подай лапу!

Бросив на хозяйку искоса недовольный взгляд налившимся кровью злобным глазом, пес нехотя приподнял косматую лапищу. Ее мощные когти были не меньше тигриных.

— Чья эта собака? — поинтересовался Джек, без особого энтузиазма потрепав чудовищного пса по огромной кудлатой голове.

— Моя. Ее подарила мне моя подруга… ты с ней не знаком. Знаешь, мне будет спокойней, если рядом со мной всегда будет находиться такой надежный страж.

— Значит, нашего полку прибыло. — Джек старался, чтобы в его голосе проявилось удовлетворение, но сам чувствовал, как фальшиво он звучит. — Да, этот страж бесспорно внушает уважение. А что за порода?

— О! — Кэй принялась ласково теребить страшилище за уши. — Порода что надо! Мексиканская овчарка! Наверняка среди его предков найдутся и такие, которых специально натаскивали для охоты на людей. Вот почему мне хочется, чтобы вы подружились. Ведь нехорошо получится, если он нападет на тебя…

Джек бросил оценивающий взгляд на мощные лапы собаки, и согласился с кузиной:

— Да, и в самом деле получится нехорошо. Честно говоря, не знаю, кто окажется победителем. А как будет с остальными обитателями твоего дома? И лейтенант… Ты уже их познакомила? Ведь тоже может нехорошо получиться…

— Пока не познакомила, вот и держу Неро рядом с собой, ни на шаг не отпускаю. А лейтенанта я сегодня еще не видела. Мне кажется, он засел на чердаке. — Девушка пожала плечами. — Интересно, что он там ищет?

Джек сочувственно покачал головой:

— Парень он неплохой, но фанаберии и у него случаются… Мне кажется порой, что он позволяет себе излишние фантазии.

Если бы самого лейтенанта спросили, что он ищет на чердаке, пожалуй, он не смог бы дать удовлетворительный ответ. И тем не менее нельзя вот так запросто игнорировать пропитавшиеся кровью опилки. А ведь здесь натекло много крови.

Действительно, с раннего утра Гарри Гопкинс шаг за шагом обыскивал чердак. Безукоризненный костюм покрылся толстым слоем пыли и паутины. Похоже, пропавший Джон не отличался особым пристрастием к чистоте и порядку.

Чем дальше, тем все более странной и загадочной представлялась эта история. Лужа крови — и ничего больше?!

Лейтенант не сомневался — вчера ночью вот здесь, у детского шкафчика произошло нечто страшное. Возможно, даже и убийство, во всяком случае, чертовски похоже на это. Тогда вопрос: кого убили и куда дели тело?

Слой опилок на полу не мог помочь в разрешении загадки. Беспорядочные следы Джека и Кэй очень, очень старательно затоптали все другие, которые могли там сохраниться. Грэнмор заявил, что лазил по всему чердаку. С ним была мисс Хоуп. Кто знает, кому еще втемяшилось побывать на чердаке за это время! Вот если бы сохранились следы на опилках… Впрочем, следы на опилках вообще очень плохо сохраняются.

Устав от бесплодных поисков, лейтенант присел на каком-то шатком столике. И даже не потрудился предварительно смахнуть с него пыль. Зачем? Костюм все равно придется отдать в прачечную. Впрочем, с этого столика пыль смахнуть непросто, тут пригодилась бы лопата.

Глядя на темное пятно на опилках, лейтенант закурил и опять принялся размышлять над тем, какая же трагедия разыгралась здесь ночью.

Какого только барахла не валяется на этом чердаке! Вот хрустальный флакон с отбитым горлышком. Вот какой-то тяжелый ящик со стеклянной крышкой. Смахнув пыль с крышки, Гарри Гопкинс разглядел за стеклом коллекцию бабочек. Сделана очень небрежно, бабочки воткнуты вкривь и вкось, бумажки с надписями неровно приколоты, буквы наверняка выводила детская рука. Поломанные и измятые разноцветные крылышки производили странно неприятное впечатление.

Положив на прежнее место ящик с бабочками, лейтенант взял в руки рассыпающуюся тетрадь. Обложка оторвана, страницы помяты, некоторых вообще не хватает. На одной детским почерком написано: «Сочинение № 3. Летний день».

Гарри Гопкинс улыбнулся, вспомнив собственное детство. И ему тоже приходилось описывать летний день. Сколько же лет пронеслось с тех пор? Кажется, целые столетия промелькнули. Выражение ужаса на бесконечно любимом лице той, которой уже давно нет на свете. «Но, Гарри, сынок, так не говорят: обратно пошел дождь».

Стряхнув пыль с тетради, детектив раскрыл ее. Выцветшие от времени чернильные строки. Слабая лампочка на потолке давала слишком мало света и, чтобы разобрать написанное, пришлось поднести страницы ближе к глазам.

«Утром солнце светило, и было жарко. Мицци вела себя нехорошо и напачкала на лестнице. За это Сьюзен наказала ее. Мицци громко кричала, когда ее били. Днем было очень много мух, они кусались, и мы убивали их кожаной хлопушкой. К обеду ждали гостей, и Кэт резала цыплят. Фрэнсис приготовлял мороженое. А один цыпленок с отрезанной головой вовсе не умер, а смешно прыгал по всей кухне. А Джон сказал, что незачем детям смотреть на такие вещи. А потом мы играли в индейцев, и Джек поранил себе палец…»

Следующая страница не сохранилась.

«…и с этой ореховой скорлупой котенок бегал по двору и жутко мяукал. А вечером мы все получили мороженое. Очень хорошим был этот летний день.»

Гарри Гопкинс нахмурил брови.

— «Очень хорошим был этот летний день», — задумчиво повторил он. — Мицци побили, мух убивали, Джек поранил себе палец, а цыпленок с отрезанной головой прыгал по кухне. И в самом деле, одни только приятные вещи.

Затянувшись сигаретой, лейтенант стал размышлять о странном характере ребенка, который из всех впечатлений летнего дня отобрал такие, прямо скажем, специфические, и находил, что они сделали летний день приятным.

Интересно, что еще в этой тетрадке? «Стилистическое упражнение», переписанное, по всей вероятности, из учебника. «Диктант». А вот две страницы, целиком исписанные одинаковыми по смыслу предложениями, отличающимися лишь формой выражения одной главной мысли: «Насекомые — живые существа. Их нельзя мучить. Насаживать бабочек живьем на булавки — варварство, недостойное культурного человека».

Ага, такого рода предложения обычно пишут в наказание, с воспитательной целью. Сколько раз ему самому приходилось писать фразу: «Ложь это трусость». Впоследствии жизнь не раз убеждала в обратном: зачастую человеку требуется гораздо больше проявить мужества, чтобы солгать, а не ляпнуть правду. Да, милым ребенком был владелец тетради, ничего не скажешь. С удовольствием наблюдал за предсмертными судорогами цыплят и накалывал бабочек на булавки живьем.

Интересно, кто же это писал? Покойный Роберт Хоуп или Джек Грэнмор? Ведь по его рассказам, в детстве он годами жил в доме своего дяди.

Грэнмор, Грэнмор… — Стряхнув с сигареты пепел, лейтенант проследил, чтобы вместе с ним не упала на сухие опилки искра. — Что он, собственно, сейчас делает в этом доме? Случайно ли, что он обязательно присутствует при всех подозрительных обстоятельствах последнего времени? Ведь он был в музее в ту роковую ночь. И сюда, на чердак, вбежал первым. Кто знает, сколько прошло времени прежде чем мисс Хоуп зажгла свет… В темноте он успел бы кое-что сделать…

Так, полистаем еще тетрадь. Больше ничего интересного. Упражнения, которые выполняет большинство английских школьников. В конце тетради между страницами лежала промокашка. Ленточка, на которой она держалась, прикреплялась к обложке наклейкой, изображающей толстощекого розового ангелочка.

Лейтенант Гопкинс долго рассматривал этого ангелочка. Уж очень не подходил он к тому, чем были заполнены страницы тетради. Почему именно ангелочек?

Осторожно положил следователь тетрадь на шаткий столик. Что-то удержало его от того, чтобы швырнуть ее опять в кучу рухляди. Вон там еще какая-то смятая запыленная тетрадь.

Собственно, не тетрадь, а несколько уцелевших от нее страниц. Ровные линейки, заполненные крупным детским почерком и нарисованные детской рукой красками картинки. Да, эта тетрадь совсем плохо сохранилась, трудно что-либо разобрать. Хотя нет, вот довольно четко: «Задание № 3. Летний день». Да, учителя не баловали своих подопечных разнообразием тем.

«Солнце ярко сияло. Цветы сильно пахли. Что за жизнь без цветов? Летом цветы очень красивые. Без них жизнь была бы совсем грустная. Я обязательно всегда хочу… — следующие слова были старательно замазаны чернилами, так что их не удалось прочитать, — хотя бы самый скромный цветочек».

Это наверняка писала мисс Хоуп, решил лейтенант. Дальше следовало уже знакомое стилистическое упражнение. Остальные страницы тетради не сохранились.

На серой обложке виднелся какой-то выцветший рисунок. Поднеся его ближе к свету, лейтенант с трудом различил человеческий силуэт, вот только на голове что-то странное. Что бы это могло быть? Стряхнув пыль, он разобрал — да, конечно, это типичный головной убор индейца из перьев, очень неумелое изображение.

И опять Гарри Гопкинс испытал ощущение — что-то здесь не так. Ангелочек и воинственный индеец? Ну и что же? На наклейках часто изображены ангелочки, а индейцев любят рисовать многие дети. И часто рисуют их на обложках своих тетрадей. И все-таки…

Лейтенант долго просидел на чердаке, раздумывая и куря сигарету за сигаретой. Индеец и ангелочек, цыпленок без головы и цветочки.

Да, тут было над чем подумать.

XVI. Неро

Неро и в самом деле оказался плохо воспитанным псом. Стоило Кэй хоть ненадолго выпустить его из поля зрения, как он тут же умудрялся устроить какое-нибудь безобразие.

Кроме Кэй, собака больше никого не слушалась. Да, признаться, и Кэй не всегда удавалось заставить его повиноваться. Так, несмотря на стремление девушки приучить его к Джеку, пес ни за что не шел на знакомство и по-прежнему косил на Грэнмора налитым кровью глазом. Хорошо, что Джек не настаивал на более близких контактах, иначе неизвестно, чем бы это кончилось.

Например, с лейтенантом приключилась очень неприятная история.

Услышав грозный, несмолкаемый лай, Джек и Кэй взбежав по лестнице, застали в коридоре второго этажа такую картину: черное мускулистое тело извивалось в крепких руках лейтенанта. Оскаленные клыки яростно пытались впиться в эти руки. Мощными бросками пес отчаянно пытался освободиться, но пальцы лейтенанта все крепче сжимали его шею. Постепенно лай и ворчание сменилось бессильным хрипом, из раскрытой пасти стекала пена густой слюны, повис кроваво-красный язык. Дыхание собаки стало прерывистым.

Подбежав, Кэй схватила пса за ошейник:

— Неро!

Лейтенант разжал пальцы.

— Полагаю, что такого рода бестию лучше все-таки держать взаперти, — сказал он вежливо, ничуть не сердясь, как о деле обычном.

Достав шелковый носовой платок, он старательно обтер пальцы. На белоснежном шелке отпечатались ржавые пятна.

— Он укусил вас? — в волнении вскрикнула девушка. — Ох, мне так неприятно!

— Глупости, просто царапина. Хорошо, что вы явились вовремя.

— Мне страшно подумать, чем это могло бы кончиться! Знаете, иногда он действительно превращается в кровожадную бестию…

Лейтенант улыбнулся:

— Думаю, ничего страшного бы не произошло. Просто, мне пришлось бы проявить к нему большую строгость, чем он заслужил. Разве животное может отвечать за свои поступки? Мне как-то уже пришлось иметь дело с представителем этой породы, и смею вас уверить, ни одна из сторон не получила от этого удовольствия.

— Еще раз приношу за него мои извинения. Я была уверена, что он спокойно сидит под столом…

И Кэй одарила лейтенанта одной из своих самых обаятельных улыбок.

Джека совсем не удивило, что после этого Гарри Гопкинс растаял окончательно. Лично он, Джек, за такую улыбку позволил бы ее псу вволю искусать себя.

Неро был сделан строгий выговор, его щелкнули по носу и в наказание заперли в комнате. Впрочем, в заточении он пробыл недолго, ибо устроил там такой концерт, что Кэй пришлось отказаться от этой репрессивной меры.

Видимо, наказание ничему пса не научило. Не прошло и двух часов, как он ускользнул от хозяйки и снова набезобразничать. Похоже, ему ничего не стоило открыть дверь, запертую на засов. Во всяком случае, навсегда останется тайной, каким образом ему удалось проникнуть в загородку к фазанам, со всех сторон окруженную высокой сеткой.

Бедные птицы в дикой панике метались в загоне, пытаясь спастись от страшного зверя. Облаком взметнулись разноцветные перья. Отчаянные вопли несчастных привлекли внимание людей. Сьюзен бессильно ломала руки и рыдала в голос:

— Эта дикая бестия передушит всех птиц! Где же барышня?

Кэй нигде не было видно.

Опять пришлось вмешаться лейтенанту. Джек счел себя обязанным помочь ему в усмирении «дикой бестии». Сделал он это без всякого желания, но оставаться в стороне было просто неприлично.

Общими усилиями молодым людям удалось наконец вытащить озверевшего пса из загородки, пол которой был усеян трупами растерзанных птиц.

Сьюзен уже и причитать не могла. Столько птиц погибло, а уцелевшие были в жалком состоянии — покалеченные, с вырванными хвостами.

— Боже, на что они похожи! — восклицала старушка. — Ничего подобного мне не приходилось видеть с той поры, когда дети играли в индейцев!

— А что, разве мальчишки для забавы выдирали перья у живых птиц? — небрежно поинтересовался лейтенант.

— Мальчишки? — в голосе старой домоправительницы прозвучала странная нотка. — О, не только, случалось…

Она не договорила. По дорожке к фазаньей загородке бежала запыхавшаяся Кэй.

— Что случалось? — лейтенант попытался продолжить прерванный разговор.

Старушка лишь махнула рукой:

— Зачем вспоминать те времена? Дети есть дети.

Запыхавшаяся Кэй обеими руками ухватилась за украшенный золотистыми клепками ошейник.

— Опять этот негодник набезобразничал?

Гарри Гопкинс слегка пожал плечами.

— Ничего страшного, немного поиграл с фазанами. Повырывал им хвосты. Мне больше жаль бедную Сьюзен, она вся испереживалась. Говорит, подобного ущерба птицам не наносили с тех времен, когда вы, еще детьми, играли тут в индейцев.

В ответ последовала бледная улыбка:

— Мне боевой наряд не был нужен, девочки его не носят. Что же касается этого безобразника, — девушка потормошила Неро за мягкие уши, — этого безобразника я теперь ни на шаг от себя не отпущу.

Лейтенант с сомнением покачал головой.

— Боюсь, вам это будет трудно сделать. Я знаю эту породу собак, приручить их очень нелегко. Даже знаю случай, когда такой песик перегрыз горло своему хозяину. Кстати, случилось это совсем недавно.

Кэй тихо рассмеялась.

— Вы напрасно пытаетесь меня запугать, сэр. Неро не осмелится на меня даже зарычать, не то, что укусить. Правда, Неро?

И девушка с силой приподняла огромную кудлатую голову. Пес недовольно поморщился, но не издал ни звука.

— Видите, какая послушная собачка? — с торжеством воскликнула Кэй. — Просто, она иногда позволяет себе нехорошие выходки.

Лейтенант внимательно наблюдал за собакой.

— Вы правы, Неро действительно до удивления покорен вам. Ведь он у вас совсем недавно…

— Недавно я взяла его к себе, — улыбнулась девушка, — но знакомы мы уже довольно давно, с тех пор, как он был еще совсем маленьким щенком. Всякий раз, приходя к подруге, я долго играла с ним. Ну, пошли, мой хороший, — она потянула пса за ошейник в направлении дома.

Фазаны никак не могли успокоиться, все еще возбужденно перекликались. Сьюзен принялась наводить порядок в своем хозяйстве.

Лейтенант вытащил портсигар.

— Закурим?

Прикуривая от его спички, Джек заметил две симметричные ранки на тыльной поверхности правой руки следователя.

— Неро? — поинтересовался он, затягиваясь.

— Надо признать, у собачки очень острые коготки, — ответил Гопкинс. — Впрочем, птицам досталось сильнее, — кивнул он на загородку с фазанами. — Интересно, когда в давние времена вам требовались перья для украшения своих головных уборов, они тоже поднимали такой шум?

Джек весело рассмеялся:

— Видите ли, я никогда не пытался вырывать перья из хвостов живых птиц. И потом у нас были у каждого свои обязанности. К счастью, снабжением я не занимался.

— Интересно, кому же достался департамент снабжения?

— О, неужели вам неизвестно, лейтенант, что у краснокожих имеются совершенно определенные правила на сей счет? Вот и у нас снабжением ведала… — он вдруг запнулся, прикусив губу. По лицу молодого человека промелькнула тень. — Впрочем, глупости все это, — докончил он, махнув рукой. — Просто, мы собирали перья, где придется.

Всю дорогу, пока они шли к дому, Джек искоса посматривал на следователя. Тот выглядел утомленным и озабоченным. Видимо, в эту ночь он совсем не спал. И очень много курит. Вот опять не успел докурить сигарету, а уже начал следующую. Похоже, над чем-то интенсивно раздумывает.

А лейтенанту и в самом деле было над чем подумать.

Кто вырывал перья из хвостов у живых фазанов?

Кто насаживал на булавки живых бабочек?

Кто с наслаждением наблюдал за агонией цыпленка с отрезанной головой?

Почему мордастый ангелочек оказался на том месте, где полагалось быть индейцу, а индеец занял место ангелочка?

Уже давно пробила полночь, а Гарри Гопкинс все еще не ложился. Наконец, устав от бесплодных размышлений, он махнул рукой и постелил постель. И уже когда натягивал одеяло, в голову пришла, показавшаяся совершенно неправдоподобной, неожиданная мысль: а что, если все находится на своих местах?

XVII. Напряженность растет

— Кто-то был в моей комнате!

Лицо Кэй цветом напоминало бумагу. Губы тряслись.

Джек Грэнмор сорвался с кресла:

— Что ты говоришь? Опять?

— Да. — Девушка нервно сплела пальцы. — У меня больше нет сил. Боюсь, я просто этого не выдержу.

Подбежав к кузине, он ласково обнял ее за плечи.

— Успокойся, успокойся, малыш. Может, тебе только показалось?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, точно был. В то время, когда я внизу завтракала. Все перевернуто на туалетном столике и в ящиках шкафа.

— Днем?! Но это невозможно, Кэй! Ведь дом же полон людей.

На глазах девушки выступили слезы.

— Господи, ну как ты не поймешь? Ведь ночью ко мне никто не осмелится войти, для этого я и забираю с собой в комнату Неро. И тот, кто побывал у меня в комнате, прекрасно знает об этом. Ты понял, Джек?

— Понял, хотя… не все. Зачем ему рыться в шкафу и на туалетном столике? У тебя что-нибудь пропало?

— Нет.

— Ну вот, видишь! Наверняка горничная нечаянно переставила вещи, а ты паникуешь.

— Я спрашивала Кэт. Она клянется, что ничего там не трогала. И я верю ей, девушка не лжет. Знаешь, когда я рассказала ей о своих подозрениях, она страшно перепугалась. Боюсь, она не захочет больше оставаться в нашем доме.

Джек подвел кузину к креслу и заботливо усадил ее.

— Успокойся, малыш. Ну, подумай сама, зачем кому-то забираться к тебе в комнату? С какой целью?

Девушка закрыла лицо руками. Ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий.

Джек беспомощно стоял рядом. Не зная, что делать, он ласково гладил ее по голове. Какие мягкие, шелковистые волосы! Ну как помочь несчастной? Он готов жизнью пожертвовать, лишь бы облегчить ее страдания.

— Я не знаю с какой целью… — сквозь слезы жаловалась она слабым, прерывистым голосом. — Мне все равно, с какой целью… Кто-то кружит вокруг нас… какая-то неуловимая тень… проникает всюду… от нее нет спасения. А мы ничего не знаем, ничего не можем сделать… Это ужасно… Боже, Боже, как все это невыносимо ужасно!

Что-то надо сделать, надо чем-то помочь ей. Но как? Джек беспомощно огляделся. Может, немного вина?

Нервно распахнул дверцу бара. У него дрожали руки, когда он наливал рубиновую жидкость.

— Кэй, вот, выпей, пожалуйста.

Ему пришлось два раза повторить эту фразу, пока девушка поняла, чего от нее хотят.

Послушно протянула руку и взяла бокал. Звякнули зубы о крой бокала, дрожащая рука чуть не выронила его. Пришлось поддержать снизу, чтобы помочь ей.

Сделав маленький глоток, Кэй чуть не захлебнулась.

— Спасибо… спасибо тебе, Джек. Не сердись на меня, глупую. Как была плаксой, такой и осталась, тут уж ничего не поделаешь. — Она безнадежно махнула рукой и поставила бокал на стол.

Молодой человек присел на корточки у ее ног и прижал к губам маленькую холодную ручку.

— Ну как я могу сердиться на тебя?

Она ласково взъерошила ему волосы.

— Ты так добр ко мне, дорогой. Я так тебе признательна!

Постепенно девушка успокоилась.

В дверь деликатно постучали. Джек вскочил, машинально пригладил волосы. Зачем кому-то догадываться об их отношениях?

В дверях показался лейтенант. Его вежливая, светская улыбка внесла элемент спокойствия в гнетущую атмосферу.

— Я принес вам, мисс Хоуп, добрую весть, — сказал он. — Уже послезавтра вы сможете посетить профессора.

Джек с беспокойством взглянул на кузину. Отняв руки от лица, она подняла голову. На бледном похудевшем лице тем не менее ни следа слез, — с удивлением отметил он.

— Только послезавтра? — удивилась Кэй. Ей не удалось скрыть разочарования и огорчения. — А я так надеялась, что увижу папу еще сегодня, ну самое позднее — завтра утром.

Лейтенант сочувственно улыбнулся.

— Увы, доктор Шредер неумолим. Да вы и без меня знаете, каким суровым и упрямым может быть этот человек. Уж я ли не старался! И все мои аргументы для него ничего не значат.

— О, я так признательна вам!

И девушка грациозно подала ему ручку для поцелуя.

Джек исподлобья наблюдал за этой сценой. Он был очень придирчивый наблюдатель, но и он был вынужден честно себе признаться, что в поведении лейтенанта не заметил ничего, хотя бы немного выходящего за рамки обычной светской вежливости и добрых манер. А Кэй явно с ним кокетничает. Или это ему только кажется?

Улыбка сошла с лица лейтенанта, когда Кэй рассказала ему о таинственном госте, посетившем ее комнату.

— Да, неприятная история, — заметил следователь. — А как вы думаете, что этот таинственный незнакомец искал на вашем туалетном столике? — спросил он и, по своему обыкновению, уставился прямо в глаза девушке.

Та только тяжело вздохнула.

— Ох, откуда же мне знать? Никакое логичное объяснение не приходит мне в голову. Да и какое логичное объяснение может быть всему тому, что происходит в нашем доме?

Следователь покачал головой.

— Оно наверняка имеется. И дай Бог нам найти его до того, пока не будет слишком поздно.

XVIII. Профессор Вильям Б. Хоуп дает показания

Доктор Шредер по своему обыкновению ворчал:

— С тем же успехом вы, господа, могли бы подождать до завтра. Профессор еще далеко не совсем оправился. Неужели вы не понимаете, что он перенес тяжелейшее нервное потрясение? А, может, вы лучше меня разбираетесь в такого рода вещах и считаете, что больному это нипочем, что для него подобный шок пройдет бесследно, стечет как с гуся вода?

— Нет, — ответил лейтенант, — лично я так совсем не думаю. Но вы тоже постарайтесь понять нас. Не исключено, что от разговора с профессором будет зависеть чья-то судьба, не исключено, что удастся спасти чью-то жизнь.

— Ах, вот оно что! И чья же это жизнь, разрешите спросить?

— Ба! — вздохнул следователь. — Если бы я знал! Ведь именно для выяснения этого я и настаиваю на разговоре с профессором.

— И вы всерьез надеетесь, что разговор с ним может помочь следствию?

— Разумеется. Иначе я бы не настаивал, не подвергал опасности здоровье профессора.

— Ну что ж, вы меня убедили. Ничего не поделаешь, придется разрешить вам свидание с профессором Хоупом. Надеюсь, его здоровью это не повредит.

Профессор Хоуп сидел в постели, опираясь о подушки. Под халатом угадывалась повязка. Забинтованная правая рука была неподвижно закреплена на вытяжке.

При виде посетителей профессор с трудом поднял голову. Глубокие морщины густо избороздили бескровное лицо. На вошедших уставились пугающе неподвижные, почти прозрачные зрачки. Лейтенанту показалось, что за несколько дней профессор постарел на несколько лет.

— Да, — больной ответил на вопрос следователя таким же пугающе бесцветным голосом, лишенным всяких эмоций. — Да, я могу говорить и согласен дать показания. Хотя они вряд ли что прояснят. Слишком мало я сам знаю. Я сидел в кресле, в своем кабинете. Сколько было времени — не знаю, не смотрел на часы. Думаю, около одиннадцати. Похоже, я задремал. Видимо я был… — профессор преодолел едва заметное колебание и докончил уже более уверенным голосом: — Да, я, видимо, очень устал. И вдруг мне на голову свалилась какая-то черная тряпка. Может, платок, может, капюшон, не знаю, во всяком случае, какая-то мягкая ткань, наверное, шерстяная.

— Вы слышали, как кто-то приблизился к вам? — перебил его рассказ лейтенант.

— Нет. Я уже сказал, что, кажется, задремал.

— А дверь в ваш кабинет была заперта?

— Да.

— Вы в этом уверены?

Опять едва заметное колебание и ответ:

— Да. Я уверен. Всегда с… с некоторых пор я запираю дверь на задвижку изнутри. Я почувствовал, что меня связывают ремнями.

— Вы пытались сопротивляться?

— Нет. Прежде, чем я сообразил, что происходит, я уже был опутан ремнями. Наверное, подобное ощущение испытывает рыба, попавшая в сети. Или скотина, которую ведут на бойню, — бескровные губы дрогнули в горькой усмешке. — Да, последнее, пожалуй, вернее. Меня подняли и понесли…

— Сколько было человек?

— Сколько было всего — не знаю. Меня же несли двое. Я понял, что несут меня в мой музей…

— А музей тоже был заперт?

— Да, причем на все замки. А их, как вы знаете, три штуки.

— Ключи от них вы держали при себе?

— Да. Меня положили на чем-то твердом. Когда сняли с головы черный мешок, я увидел, что лежу на жертвеннике.

— В помещении горел свет?

— Да, было светло. Очень светло, как будто горели все лампы. Надо мной стоял человек в маске, в руке он держал ритуальный нож. Фигуру скрывал широкий, свободно ниспадающий плащ.

— Что вы можете сказать об этом человеке? Заметили в нем какую-нибудь характерную черточку? Голос его слышали? Может, особенность в телосложении, жест, что-нибудь еще, пусть самая незначительная деталь, которая может помочь в установлении его личности?

На этот вопрос ответа не было долго. В палате стояла такая тишина, что слышен был скрип карандаша, которым сержант Уоллес стенографировал в блокноте показания профессора.

Профессор Хоуп потер лоб левой рукой.

— Извините, что не сразу ответил. Слабость, знаете ли… Я и в самом деле еще не совсем пришел в себя. И мысли собрать мне пока нелегко. Так вот, никаких характерных черточек я не заметил. Загадочная фигура не подавала голоса. А ее движения… Движения и в самом деле были характерные. Именно так должен был двигаться жрец пятнадцать веков назад во время принесения богине человеческих жертв. Рукой с ножом он чертил в воздухе культовые знаки. А потом…

Профессор опять замолк.

— Что же было потом? — не выдержал лейтенант.

Профессор сделал глубокий вдох.

— А потом… Что ж, потом меня просто-напросто стали резать. Опять-таки предписанным ритуалом образом.

— Вы хотите сказать, соблюдая все ритуальные церемонии культа индейцев майя, когда в жертву приносились люди?

— Да.

— Вы в этом уверены? Точно соблюдались все особенности церемониала?

— Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос. Вряд ли сейчас кто-нибудь на земле знает этот церемониал во всех подробностях.

— Но, по крайней мере, соблюдались ли те моменты церемониала, которые известны в наше время?

— Да. Все это повторялось в точности.

— Скажите, профессор, насколько известен в наше время широкой общественности церемониал принесения в жертву Богине-Матери?

Слабая улыбка тронула бледные губы профессора.

— Не думаю, что широкая общественность имеет об этом хоть малейшее понятие. Ее наверняка интересуют другие проблемы. С другой стороны, для нее могут оказаться трудно доступными источники, содержащие такую информацию.

— А Джон Кетлак был знаком с этим церемониалом?

— Разумеется. В той же степени, что и несколько тысяч его земляков. А вы нашли его наконец?

— К сожалению, нет. Не думаете ли вы, сэр, что это — его рук дело?

— Джона? Нет! Я уверен, что это был не он.

— У вас есть особые поводы верить в его невиновность?

— Разумеется. И весьма веские аргументы.

— Какие именно?

Профессор Хоуп не ответил.

— Вы не хотите сказать об этом следствию, сэр?

— Я скажу об этом следствию. Но только тогда, когда вы разыщете его и приведете ко мне. А пока, извините, не могу. Только вот боюсь…

Профессор умолк, не договорив.

— …что мы его не найдем? Это вы хотели сказать?

Профессор Хоуп молча кивнул, подтверждая слова следователя.

— Что ж, посмотрим. А второго человека вы видели?

— Нет.

Профессор ответил с трудом. Дыхание его стало тяжелым. Видно было, что беседа его очень утомила.

Доктор Шредер встал с решительным видом, собираясь положить конец аудиенции, но следователь остановил его:

— Минутку, доктор, дайте нам еще одну минуту. Последний вопрос.

И, обращаясь к профессору Хоупу, спросил:

— Скажите, профессор, вы выходили из дому утром того дня, когда с вами произошло несчастье?

— Да, выходил.

— Вы посетили нотариуса Стимса на Редкросс-Род?

Профессор устремил тяжелый, неподвижный взгляд на следователя:

— Вы позволили себе следить за мной, сэр?

Лейтенант виновато улыбнулся.

— Поверьте, сэр, мне очень неприятно, но делалось это исключительно для вашей же собственной безопасности. Будьте добры, скажите, с какой целью вы посетили нотариуса?

Ответа не последовало.

— Разрешите, я выскажу свое предположение. Вы пришли в контору нотариуса для того, чтобы составить завещание или внести изменения в уже существующее?

— Вы правы.

— Пожалуйста, уточните, первое или второе?

Профессор слегка покачал головой.

— Полагаю, я имею право не отвечать на этот вопрос?

— Да, сэр, вы имеете право. Но, поверьте мне: от вашего ответа на этот вопрос очень многое зависит.

— И тем не менее… Извините…

— Итак, вы отказываетесь отвечать?

— Отказываюсь.

Голова профессора тяжело откинулась на подушки. Он закрыл глаза.

XIX. Помощник нотариуса Броустер — позор фирмы Стимс

Кабинет нотариуса Стимса наводил на мысль о том, что мы все еще живем в славные времена королевы Виктории. Вся обстановка как бы навеки впитала в себя ту эпоху. Внешний вид нотариуса был также воплощением ее стиля. Высокие воротнички впились острыми углами в его обвисший подбородок.

На массивном письменном столе из черного грушевого дерева красовалась эмалированная табакерка, крышку которой украшали фигурки всадников в малиновых фраках. Возможно, она являлась лишь элементом декорации, но так и казалось — вот-вот нотариус потянется к этому антикварному чуду, возьмет щепоть табаку и затолкает в свой ястребиный нос.

Не успел Гарри Гопкинс представиться этому достойному джентльмену, как тот встал со своего старинного кресла с высокой спинкой и величественно изрек:

— Если вы пришли расспросить меня о делах моих клиентов, то должен вас огорчить: на эти темы я не разговариваю. Мне очень жаль, но это наше железное правило. Разве что вы представите мне решение трибунала… в письменном виде и соответствующим образом заверенное. Во всех же остальных случаях — увы, но я отказываюсь давать информацию. Поверьте мне, сэр, я отлично знаю свои права и обязанности.

Выпятив хилую грудь, как бы пытаясь заслонить перед взором искусителя массивные темные шкафы, заполненные папками с делами своих клиентов, нотариус продолжал:

— Я понимаю, полиция хотела бы многое знать. И поверьте, я принадлежу к самым лояльным подданным его величества, но…

И нотариус еще больше выпятил грудь и принял еще более величественную позу, выражавшую его непреклонную решимость умереть, но не выдать тайн своих клиентов. Глаза его заблестели, обвислые щеки покрылись свекольным румянцем.

Лейтенант в молчании выслушал всю эту тираду. Впрочем, он при всем желании не смог бы вставить слово. Подождав, пока хозяин закончит, он вежливо произнес:

— Вы ошибаетесь, сэр. У меня вовсе нет намерения затрагивать секреты ваших клиентов.

— Нет? — Нотариус был ошарашен. Он так настроился на яростную защиту прав своих клиентов, неприкосновенности дел своей канцелярии, что почувствовал себя попросту обманутым. — В таком случае мне непонятна цель вашего посещения. Чем обязан?

— Не правда ли, в вашей конторе недавно произошло очень необычное происшествие?

Нотариус с недоумением смотрел на представителя Скотленд-Ярда.

— Я вас не понимаю. Какое именно происшествие вы имеете в виду?

— Ну, скажем… нечто необычное в поведении ваших служащих.

Успевший опуститься в свое антикварное кресло владелец нотариальной конторы вздрогнул и опять встал. Нет, вскочил! И на сей раз в его фигуре не было ни величия, ни торжественности. Напротив, всем своим видом он демонстрировал полнейшее смятение. Подбежав к лейтенанту мелкими шажками, он, забыв о необходимости соблюдать солидность, схватил за рукав представителя Скотленд-Ярда и вскричал внезапно охрипшим голосом:

— Откуда вы знаете, сэр?

— Полиция многое знает, как вы только что изволили заметить. Не правда ли, вы еще раз в этом убедились?

Гарри Гопкинс произнес эти слова спокойным тоном, как-то небрежно, мимоходом, не придавая им вроде бы значения, и ничем не показал переполнявшее его торжество: ведь фразу о происшествии он бросил почти наугад. Выстрел вслепую, а вот поди ж ты…

— Так что же произошло с Броустером? — теребил его за рукав нотариус. — Все-таки он устроил скандал? Вы его арестовали? Ох! — он внезапно оставил в покое рукав лейтенанта и горестно заломил руки. — А я говорил! А я предупреждал его, что он плохо кончит! Вы представляете, сэр, какое пятно теперь ляжет на мою контору? Мой помощник! Такой позор!

— Думаю, вы сильно преувеличиваете, — осторожно заметил лейтенант, слегка остолбеневший от такого напора эмоций. — Почему сразу скандал? Вы слишком трагично все воспринимаете.

— А как же мне еще воспринимать эту историю, когда фирме нанесен такой моральный ущерб! Ведь я представляю уже третье поколение ее владельцев. Незапятнанная репутация — наш капитал, а тут…

Исполненный отчаяния мистер Стимс забыл о необходимой сдержанности и, наклонившись к уху Гарри Гопкинса, отчаянным шепотом произнес:

— Вы не поверите, но он… он был пьян! Пьян! — повторил старый нотариус, и сам с трудом веря, что такое вообще возможно. — Он был вдребезги пьян! У меня в канцелярии! Он шатался из стороны в сторону! В конторе фирмы Стимс энд Стимс! Подобного эти стены не видели! А теперь его посадили в тюрьму. Сотрудник нашей фирмы в тюрьме!

— Нет, пока он не арестован…

— Вот именно, пока! Может угодить в тюрьму в любой момент.

Лейтенант сделал вид, что над чем-то напряженно размышляет.

— Возможно, я бы смог для вас что-то сделать… чтобы избежать огласки, которая столь негативно скажется на репутации фирмы.

Нотариус буквально ожил.

— О, это возможно? Вы спасаете мне жизнь!

— Думаю, возможно, — по-прежнему задумчиво глядя в пространство, медленно и веско произнес Гарри Гопкинс. — Разумеется, при соблюдении вами некоторых предварительных условий…

— Ах, сделаю все, что в моих силах! — горячо заверил владелец нотариальной конторы Стимс энд Стимс. — Если, разумеется, это не затронет тайны моих клиентов.

— Скажите, мистер Стимс, не правда ли, именно Броустер составлял текст завещания профессора Вильяма Б. Хоупа?

Нотариус не ответил. Весь его вид свидетельствовал о том, что он мучительно размышляет над проблемой — не нарушит ли ответ на такой вопрос его профессиональной тайны. Лейтенант решил помочь в решении проблемы.

— Я же не спрашиваю о самом завещании. Я не касаюсь тайн ваших клиентов. Я спрашиваю о Броустере, а ведь он не является вашим клиентом?

— О, конечно! — с облегчением воскликнул нотариус. Раз он не нарушит свой профессиональный долг, можно говорить свободно.

— Итак, Броустер принимал участие в оформлении завещания профессора Хоупа?

— Да, принимал.

— И присутствовал при его подписании?

— Да.

— Благодарю вас. И еще одно условие.

— Еще одно? — забеспокоился нотариус. — Какое же?

— Вы должны вновь принять на работу пьянчугу Броустера.

— Принять в мою фирму пьянчугу? Это исключено!

Гопкинс поднялся с места, собираясь уходить.

— Очень жаль. Это необходимое условие для того, чтобы затушевать дело.

— Но он же позор фирмы! Пьяница!

— Вы уверены в этом? Ведь пьяным его видели всего один раз.

— И не хочу видеть еще раз!

— А вы возьмите его только с таким условием. Сразу уволите, если такое повторится.

Наконец сурового нотариуса удалось уговорить.

По указанному нотариусом адресу лейтенант отправился немедленно и по дороге не очень-то соблюдал правила уличного движения. Не до того было! Сведения, полученные от нотариуса, свидетельствовали о том, что катастрофа может разразиться в любой момент.

В маленьком уютном домике на окраине Лондона настроение было прямо-таки похоронное.

Когда лейтенант Гопкинс предъявил свое служебное удостоверение полной пожилой даме в черном платье, та лишь покорно подняла глаза к небу.

— О, еще и это, — простонала она и жестом пригласила лейтенанта пройти в комнату.

При виде представителя Скотленд-Ярда ему навстречу поднялся щуплый молодой человек с несчастным лицом. Из последних сил он старался соблюдать спокойствие и держаться с достоинством.

— Что ж, я готов, — отрешенно вздохнул бывший помощник нотариуса Броустер.

— К чему вы готовы? — улыбнулся Гарри Гопкинс.

Несчастный человечек с удивлением взглянул на представителя властей.

— Как это к чему? Я готов следовать за вами.

Лейтенант громко рассмеялся, стараясь, чтобы его смех услышала грустная пожилая дама.

— Вы считаете, что я явился для того, чтобы вас арестовать?

— А за чем же еще?

— Итак, вы сознаете, что за совершенные вами преступления должны понести столь суровое наказание?

Броустер тяжко поник головой.

— Увы! Если бы я помнил, что именно тогда натворил…

Лейтенант Гопкинс обеспокоился:

— Так вы ничего не помните?

— Ничего, — покачал головой преступник. — Абсолютно ничего. С того момента, как мистер Стимс указал мне на дверь — ничегошеньки не помню. Ночь, беспросветная ночь. Я даже не помню, как оказался дома. — Несчастный с ожесточением потер лоб. — Печально сознавать, сэр, что человек в моем возрасте может позволить себе нечто подобное. Э, да что тут говорить, — закончил он, пожав плечами с самым безнадежным видом.

Дружески взяв несчастного за щуплое плечо, лейтенант чуть ли не силой усадил его в кресло и сам сел напротив. В ответ на удивленный взгляд он сказал спокойно и веско:

— Не отчаивайтесь, еще не все потеряно. Возможно, вам и удастся выйти из этого неприятного положения. Думаю, ваше дело не столь уж безнадежно.

Отчаявшийся Броустер с недоверием смотрел на этого странного полицейского.

— Разве это возможно, сэр?

— Посмотрим. Все зависит от целого ряда обстоятельств. И вот эти-то обстоятельства я и должен с вашей помощью рассмотреть. Сейчас постарайтесь возможно точнее описать все, что случилось до того момента, как вы потеряли память.

Надежда, промелькнувшая в полных отчаяния глазах, видимо, придала силы бывшему помощнику нотариуса. Желтые щеки окрасил лихорадочный румянец. Впрочем, может быть, это была краска стыда?

— Что ж, — начал он тихим, полным раскаяния голосом, — я напился как… как последний… — Броустер так и не уточнил, как именно он напился, возможно, просто не мог найти достойного сравнения.

— Вы часто выпиваете? — пришел ему на помощь следователь.

Подследственный позволил себе даже негромко вскрикнуть от возмущения.

— Что вы! Я вообще не пью! Разумеется, после того, что произошло, вы вправе мне не поверить, но я говорю чистую правду. До этого прискорбного случая стаканчик портвейна по очень большим праздникам — вот самое большое, что я когда-либо позволял себе. И это случалось чрезвычайно редко, уверяю вас, сэр! Обычная же моя доза, за компанию с коллегами — несколько капель виски в бокале с содовой.

— Тогда почему же вчера… Что за праздник был?

Броустер еще ниже поник головой.

— Я и сам толком не понимаю, как оно все произошло. Я сидел у Лионса. Знаете, кабачок на углу Редкросс. Там я обычно обедаю. Ко мне подсел незнакомый человек…

— О нем расскажите поподробнее. Как он выглядел?

— Он показался мне иностранцем. По-английски говорил очень хорошо, но акцент все-таки чувствовался. Знаете, такой немного гортанный выговор. И, кроме того, лицо смуглое.

— На индейца похож?

— Мне трудно сказать, я индейцев не встречал, а вот на испанца, пожалуй, похож. Ну, слово за слово, разговорились. В таких маленьких ресторанчиках, знаете ли, нравы простые, и люди легче общаются.

— О чем был разговор?

— Сначала поговорили о забастовке шахтеров, все об этом говорят. Потом перешли на филателию. Я уже много лет собираю марки. Хобби у меня такое. Прямо-таки страсть. Он мне показал несколько штук, у него были с собой. Спросил, не подделка ли и сколько они могут стоить. Я немного в этом разбираюсь. Ну высказал я ему свое мнение. Он был в восторге. Стал говорить, что я оказал ему прямо-таки бесценную услугу и что наше знакомство надо отметить. Заказал водку. Когда я попросил подать к ней содовую, он даже руками замахал — как можно портить такой благородный напиток! «От одной рюмки вам плохо не будет, а в такую промозглую погоду нет ничего лучше для здоровья». И в самом деле, день был исключительно мерзкий. Я и подумал — выпью рюмку, не опьянею же с такой малости. Выпил. Вторую рюмку он в меня чуть не силой впихнул. Ну, а после уже пошло само… Знаете, для непривычного человека… Развезло меня.

— А о чем вы еще разговаривали, кроме филателии?

— Да ни о чем особенном. Разговор вертелся вокруг всяких подвернувшихся тем, как бывает обычно со случайными знакомыми.

— В том числе и о вашей работе в нотариальной конторе?

— Да, и об этом поговорили. Но ничего особенного. Он спросил, много ли у меня работы. А узнав, что много, посочувствовал. Сказал, что считает такую работу очень мудреной, ему дескать с ней ни за что не справиться. Ведь всякие такие документы о наследствах страшно сложная штука, «премудрая», как он выразился.

— А не интересовался ли он каким-нибудь конкретным документом? Пожалуйста, постарайтесь припомнить, это очень важно.

Броустер опять потер лоб, стараясь собрать мысли.

— Извините меня, сэр, — сказал он вздохнув. — Такая каша в голове. Помню, мы говорили о завещаниях. Ага, вот тут он и сказал, что такого рода документы — «премудрая вещь», наверняка их составляет сам главный нотариус. И тогда я… понимаете, уже водка в голову ударила… тогда я вспомнил об одном действительно сложном документе, который только накануне оформляли у нас в конторе. А составлял его именно я, а не «главный нотариус».

— Наверняка вам вспомнилось завещание профессора Вильяма Б. Хоупа? И вы назвали фамилию профессора вашему случайному знакомому?

— Ох, боюсь, назвал… Такое нарушение правил! Сам не знаю, как у меня вырвалось. Никогда раньше такого со мной не случалось…

— А о том, что завещание было официально оформлено и подписано, вы тоже сказали вашему собутыльнику?

Побледневшее лицо помощника нотариуса и весь его виноватый вид и без слов свидетельствовали о том, что так оно и было.

— Сказал, — чуть слышно признался Броустер. Решившись, он поднял голову и кинул испуганный взгляд на представителя Скотленд-Ярда.

На спокойном, можно сказать — равнодушном лице последнего не отразилось никаких эмоций.

Между тем внутренне Гарри Гопкинс весь буквально клокотал от обуревавших его чувств. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что над головой одного из обитателей виллы профессора Хоупа нависла смертельная опасность.

— Скажите, Броустер, вы смогли бы опознать вашего собутыльника? — поинтересовался он.

— Наверняка узнаю, если встречу, — был ответ. — Столько несчастий принес мне этот человек! Лицо его навсегда врезалось в мою память. Да и запомнить его нетрудно, уж очень характерные черты. Ну, и этот шрам на брови…

— Какой шрам? Вы ничего не упомянули о нем.

— Простите, и в самом деле, просто мне трудно собраться с мыслями. Да, у него был очень заметный шрам. Вот тут, на брови, шел наискосок, — Броустер показал на собственной брови.

Такая характерная примета! Наконец что-то конкретное! Надо спешить!

Представитель Скотленд-Ярда, поднявшись, поблагодарил Броустера за беседу и, прощаясь, сообщил, что тот может завтра опять приступить к работе в нотариальной конторе фирмы Стимс энд Стимс. Ошарашенный помощник нотариуса — теперь уже не бывший! — не мог поверить своему счастью, несколько раз переспросил, не ослышался ли он, а, поверив, чуть с ума не сошел от радости.

Не дослушав его горячих слов благодарности, лейтенант поспешил удалиться.

Не прошло и часа, как десятки агентов Скотленд-Ярда уже получили описание смуглого мужчины со шрамом на левой брови и разбрелись по всему огромному городу в его поисках.

— Да что же конкретно мы ему инкриминируем? — поинтересовался начальник розыскного отдела.

Лейтенант Гопкинс задумался лишь на долю секунды.

— Нарушение тайны служебного документа, — ответил он.

Начальник розыскного отдела удивился.

— Не такое уж это большое преступление в конце концов. А мы по всему городу разослали людей.

— Да, не такое уж большое. Но у меня есть основания полагать, что он будет осужден и повешен.

Начальник онемел.

— Как, за такой проступок…

Но прежде, чем он докончил фразу, лейтенант уже оказался за дверью.

XX. Удачный день констебля Брауна

Тот факт, что в трактире «Дырявый парус» завязалась драка, сам по себе большого интереса не представлял. Драки в этой забегаловке случались чуть ли не каждую ночь. Не представлял собой ничего особенного и приезд кареты «скорой помощи» с красным крестом. Постоянные посетители «Дырявого паруса» в драках поднаторели и дело свое делали хорошо. Вся округа знала об этом.

Констебль Браун ругался на чем свет стоит. Надо же, именно ему выпало дежурить в эту ночь! С большой неохотой отправился он на место происшествия. До чего же надоели эти пьяные бессмысленные драки! Напьются, набузят, им одно удовольствие, а ты изволь разбираться! Ну, порезали друг друга, велика беда! Одним головорезом будет меньше, только и всего. До чего же не везет человеку! Все время приходится заниматься этими осточертевшими, ничтожными делами, а серьезного все не попадается. Такого, в расследовании которого полицейский с головой может сделать карьеру. А уж он, как никто другой, давно заслуживает повышения по службе. Вот и Полли все время твердит об этом. Она права, когда вот-вот родится третий ребенок…

В трактире констебль Браун застал привычную картину. Густой от табачного дыма воздух, казалось, можно ножом резать. На затоптанном полу лужа крови. Пострадавший уложен на составленные рядом стулья. Рана перевязана салфеткой или чьим-то носовым платком.

Доктор «скорой помощи», не торопясь, раскладывает свои инструменты. На вопросительный взгляд полицейского доктор отрицательно покачал головой. Итак, на сей раз обошлось без смертельного исхода.

— Выкарабкается, — еще раз подтвердил свой диагноз врач, с треском разрывая бумажную обертку бинта.

Вытащив блокнот, констебль Браун без всякого интереса приступил к дознанию.

— Кто его ранил?

Столпившиеся вокруг завсегдатаи трактира неохотно цедили слова. Что ж, все как всегда!

— Кто его знает… незнакомый человек… давно сбежал… никто его толкам не рассмотрел.

Полицейский удивился бы, услышав другие ответы. В «Дырявом парусе» всегда безобразничал кто-то посторонний, который к моменту приезда полиции уже давно успевал сбежать. Полиции, как правило, делать здесь было нечего. С тех пор, как эту забегаловку открыл наверняка какой-то случайно уцелевший висельник, дело обстояло всегда именно так.

В заключение полицейский задал чисто формально вопрос, на который не ждал ответа.

— Свидетели есть?

Хозяин в невероятно грязном фартуке, ни на секунду не прекращая перетирать стаканы, ответил:

— Ну что вы, господин полицейский! Откуда же свидетели? Ведь тут всегда дым коромыслом! Вот я, к примеру, едва успеваю обслуживать клиентов, совсем замотался, по сторонам смотреть некогда.

Столпившиеся вокруг клиенты дружным хором подтвердили общую замотанность и совершенную невозможность что-либо в этой забегаловке заметить.

Сержант Браун зевнул во весь рот. Может, полицейскому и не положено зевать при исполнении, но уж очень хотелось спать, а вся эта история навевала неимоверную скуку. Ладно, вроде бы формальности соблюдены, можно закругляться. Ага, еще одно.

— Кто из присутствующих знает пострадавшего?

Его, разумеется, никто не знал. Хозяин беспомощно развел руками.

— Клиент, как все. Вошел, сел, пил. Я документов у них не спрашиваю.

Полицейский подошел к неподвижному телу.

Доктор как раз кончил перевязывать рану. Бросив взгляд на блокнот в руках констебля Брауна, пожал плечами:

— От него вы ничего не узнаете, сержант. Он без сознания.

Полицейский склонился над раненым.

— Индеец?!

Раненый бредил. Из монотонного потока нечленораздельных бессвязных слов можно было понять лишь некоторые.

Констебль уже собрался сунуть в карман ненужный блокнот, как вдруг что-то привлекло его внимание.

— Ого, это интересно! — Он ниже наклонился над человеком, находившимся без сознания и безостановочно говорившим в бреду.

По случайному стечению обстоятельств констеблю Брауну в свое время пришлось служить в комиссариате полиции на одном из рудников в Мексике. Частенько выпивая с краснокожими коллегами по работе, он стал немного разбираться в их языке. Много времени прошло с тех пор, но кое-что в голове осталось…

Сон как рукой сняло. Куда-то подевались скука и усталость. Полицейский слушал бред пострадавшего со все растущим вниманием. А слушать было что!

Так случилось, что несколько дней назад констебль Браун участвовал при расследовании происшествия на территории недвижимости профессора Вильяма Б. Хоупа. Возможно, то, что сейчас бессвязно бормотал вот этот индеец, и не имело никакой связи с убийством во дворе дома профессора, но, возможно, и имело…

Полицейский подошел к телефону.

Помощник инспектора Вуль первым делом как следует обругал его за то, что разбудил его в столь неурочное время.

— Не могли до утра подождать? Тем более, что этим делом мы больше не занимаемся, передали его Ярду!

Энтузиазм констебля Брауна несколько приуменьшился. Иметь дело со Скотленд-Ярдом… Одно дело информировать собственный комиссариат, и совсем другое — задавак из Скотленд-Ярда.

Держа в руке телефонную трубку, констебль не решался позвонить. А ну как еще раз обругают? Впрочем, даже если и обругают, что с того? Пожалуй, стоит рискнуть. Была не была!

Не обругали. И даже были очень вежливы. Дежурный обо всем обстоятельно расспросил и попросил подождать. По ту сторону телефона никто долго не брал трубку. Браун даже подумал, не заснули ли там, но вот в трубке послышался неясный гул голосов. Вроде, оживленный обмен мнениями. Наконец в трубке раздался голос:

— Немедленно отвезите вашего индейца в больницу и там стерегите его как зеницу ока! Глаз с него не спускайте! И никого к нему не пропускайте! Утром я приеду допросить его.

Бросив трубку, полицейский со всех ног кинулся к машине «скорой помощи», уже отъезжавшей. Успел ее задержать и погрузить раненого.

В больнице пришлось поскандалить. Дежурный ординатор и слышать не хотел о том, чтобы раненого индейца поместить в отдельную палату.

— Неужели вы думаете, констебль, что у нас только и дела, чтобы цацкаться с каждым пьяницей, получившим в драке дыру в бок? У нас для серьезных больных нет места, больница переполнена, булавки воткнуть некуда! — ворчал дежурный.

И в доказательство своих слов подсовывал под нос полицейского какой-то густо исчерканный листок бумаги.

Только ссылка на категоричное требование Скотленд-Ярда заставила дежурного уступить. Нашлась отдельная комнатка для раненного индейца.

Констебль Браун занял пост на стуле, который поставил у дверей, и принялся сосать чубук своей трубки. Курить в больнице было строго запрещено.

Просидев так несколько часов, он почувствовал, что вот-вот свалится со стула. Пожалуй, до утра он не дотянет, заснет, как пить дать! Только мысль о компрометации в глазах Скотленд-Ярда удержала его на посту.

Впрочем, надо отдать должное и Скотленд-Ярду, он не заставил себя ждать. Лейтенант Гопкинс приехал в больницу с рассветом.

К тому времени индеец пришел в себя. Помог и сделанный ему укол, и несколько часов сна.

Выслушав рапорт сержанта Брауна, представитель Скотленд-Ярда приступил к допросу индейца.

Констебль Браун с интересом прислушивался. Его удивила мягкость и деликатность обращения следователя с таким бродягой. Впрочем, после нескольких фраз следователь вежливо попросил констебля подождать его в коридоре.

Обиженный констебль устроился в коридоре на лавке, обитой белой клеенкой. Допрос длился довольно долго. Браун и не заметил, как задремал.

Сон у полицейских чуткий. Сержант Браун вскочил с лавки, как только скрипнула дверь отдельной палаты. Взглянув на выходящего в коридор представителя Скотленд-Ярда, констебль Браун похолодел и вытянулся в струнку. Лицо следователя было мрачно и выражало высшую степень неудовольствия.

«Плохо дело! — подумал полицейский. — Чем-то здорово недоволен. Сейчас будет мне нагоняй! Вместо благодарности…»

Следователь намеревался быстро удалиться и уже сделал шаг к выходу, но, заметив стоявшего по стойке «смирно» Брауна, подошел к нему.

— Браво, сержант! — сказал он, причем слова резко контрастировали с выражением его лица. — Браво! Ваша энергия и расторопность достойны высочайшей похвалы. Считайте, приказ о повышении в должности у вас уже в кармане.

И став еще более мрачным, если это только возможно, медленно удалился.

Только когда спина следователя скрылась за поворотом выложенного белым кафелем коридора, сержант Браун тяжело шлепнулся на белую лавку, сохраняя на лице невероятное изумление.

Немного придя в себя, он пробормотал;

— Так и не знаю, сказал ли он о повышении или мне это только почудилось? Может, отругал меня? Уж больно похоронная мина была у этого пижона из Скотленд-Ярда.

А лейтенант Гопкинс, сохраняя на лице самое мрачное выражение, о чем-то напряженно думал, спускаясь по лестнице.

Но улице ярко светило солнце — впервые после долгих дней ненастной погоды. Лица прохожих невольно разъяснялись, люди улыбались солнцу, не отдавая себе в этом отчета.

Лейтенант солнца не замечал, всецело поглощенный своими мыслями.

Дело неимоверно усложнялось. Новые обстоятельства еще более запутывали его. Нелегко разгадать головоломку, когда ее отдельные части, казалось, заимствованы из других головоломок.

— Дьявольская каша! — вздохнул лейтенант, садясь в машину и нажимая на стартер. — А тут еще изволь помнить о шелковых перчатках, иначе сэр Дрейк будет недоволен!

XXI. Что за жизнь без цветов?

Идя по дорожке, посыпанной гравием, он бросил взгляд в широкое окно первого этажа. Пылающие в камине дрова бросали кровавые отблески на склонившиеся друг к другу фигуры Грэнмора и мисс Хоуп.

На секунду остановившись, Гарри Гопкинс внимательней пригляделся к этой паре. Что их объединяет? Просто родственная симпатия, флирт или…

Вон как они заняты собой, забыли обо всем на свете. Профессор Хоуп считает, что на него напало два человека. Один из них вполне мог быть женщиной. Под широким плащом могла скрываться и женская фигура…

Следователь многое бы дал, чтобы услышать, о чем говорят те двое. О чем они так доверительно шепчутся? И наверняка перестанут, как только он войдет в гостиную.

Этот молодой человек, Джек Грэнмор, смотрит на лейтенанта волком. Ревнует, что ли? Смешно… А, может, просто чувствует опасность? И тогда грош цена его показаниям.

Хотя нет, вон, как нежно он склоняется к своей кузине, как осторожно берет ее за руку, с какой любовью, просто обожанием подносит ее к губам. Значит, просто ревнует к нему? А что же кузина? Не скажешь, что ее взгляд, устремленный на кузена, выражает обожание. Но и не равнодушие, о, нет! Что же?

Лейтенант готов был поклясться, что во взгляде молодой девушки, устремленном на склонившегося к ее руке кузена, выражалось ничем не прикрытое презрение.

— Что ж, скорее всего, это обычный флирт. Их дело, — пожал плечами следователь. — Лучше флирт, чем…

Решив не мешать молодой паре, лейтенант не стал входить в дом, а прошелся по двору. Последние дни принесли столько нового, что всю поступавшую информацию он не успевал осмыслить и переварить. Головоломка все усложнялась. Как, например, вставить в нее человека со шрамом? Вот если бы он был в руках полиции…

Вечер был на редкость погожий, и Гарри Гопкинс с удовольствием прохаживался по дорожкам, не переставая размышлять.

Скрипнула стеклянная дверь оранжереи. На пороге показался садовник, попыхивая коротенькой трубкой.

Появление нового персонажа спутало ход мыслей следователя, и они направились по новому руслу. Оранжерея… Цветы… Постой, постой, что-то такое недавно было связано с цветами… А, вспомнил: «Что за жизнь без цветов? Без них жизнь была бы совсем грустная». Цветы… и живые бабочки на булавках. Ведь это тоже одна из составных частей головоломки. Одно из ее неизвестных. Кто знает, может быть, от расшифровки этого неизвестного зависит чья-то жизнь…

Все таким же прогулочным шагом, с тем же безмятежным выражением на лице Гарри Гопкинс направился к садовнику.

На широком добродушном лице последнего, окаймленном седыми бакенбардами, появилась вежливая улыбка.

— Добрый день, сэр. Прекрасная сегодня погода, не правда ли?

Весь вид почтенного садовника свидетельствовал о том, что он истосковался за целый день общения с растениями по человеческому обществу и очень не прочь поговорить.

Лейтенант ответил улыбкой на улыбку.

— И в самом деле, погода просто замечательная. О, какие чудесные цветы! Вы разрешите заглянуть в ваше волшебное царство?

Старый садовник только этого и ждал. С готовностью посторонившись, он пропустил следователя в оранжерею.

— О, разумеется, вы мне окажете честь! Проходите, проходите. Честно говоря, мне есть чем похвастаться. Цветы у нас и в самом деле хороши. Особенно орхидеи. Только у меня вы можете увидеть несколько совершенно уникальных сортов, сэр. Да и не только орхидеи.

Теплый и влажный воздух в оранжерее был насыщен густым запахом всевозможных цветов и зелени.

Садовник с гордостью принялся демонстрировать наиболее выдающиеся экспонаты своего зеленого царства. Впрочем, тут же оказалось, что чуть ли не все растения совершенно выдающиеся. О всех он мог рассказать много интересного и воспользовался случаем познакомить со своими драгоценными питомцами нового человека. Лейтенант, хотя и не располагал временем, не мог противиться искреннему увлечению этого энтузиаста, трогательной нежности, с которой тот относился к своим зеленым друзьям.

— Вот эта пальма, сэр, к примеру…

И опять следовал интересный, квалифицированный рассказ, который лейтенант выслушал с должным вниманием, в нужных местах прерывая возгласами удивления и даже недоверия, хотя его интересовали совсем не пальмы. Что ж, всему свое время. Не стоит прерывать экскурсовода, собьется, или того хуже, замкнется, и тогда слова из него не вытянешь. Ведь пожилые люди часто бывают излишне подозрительны. Спугнешь его, и он замкнется, как улитка в своей скорлупе.

Лекция о пальме, похоже, закончилась. Следователь наградил действительно красивое деревцо приличествующими эпитетами — «Восхитительна!», «Неподражаема!», «Изумительна!».

Старичок садовник сиял. Словно кот, которого чешут за ухом, он мурлыкал от удовольствия:

— О, вы очень любезны, мистер полицейский, о, вы так добры, боюсь, можно было бы добиться и большего, но знаете, при наших скромных возможностях…

— Тем более, — перебил его Гарри Гопкинс, — тем более поражают ваши достижения. При ограниченных возможностях добиться таких великолепных результатов, это, знаете ли… Уверен, таких экземпляров не найдешь и в садах короля. Нет, нет, я действительно восхищен!

Садовник был на седьмом небе. Скромность побудила его обратить внимание посетителя и на недостатки.

— Вот если бы еще эта Виктория Регия соизволила наконец зацвести, — он кивнул на гигантские листья в бассейне. — Сколько лет ждем, и все напрасно.

Нельзя сказать, что лейтенант Гопкинс располагал обширными познаниями в области ботаники, но сейчас было бы невежливо по отношению к энтузиасту-садовнику не продемонстрировать хоть отдаленного знакомства с ней, — дескать, тот не на профана тратил время. Вот почему с миной знатока лейтенант небрежно бросил:

— О, не беспокойтесь. Уверяю вас, она скоро зацветет.

И взглянув еще раз на листья, длиной и толщиной напоминающие здоровенную доску, он добавил скромно:

— Я немного разбираюсь в этом.

— Что вы говорите, сэр! Неужели?

— Ставлю гинею против старого шнурка — еще в этом году зацветет.

Теперь садовник уже не сводил обожающего взгляда с этого необыкновенно умного и знающего полицейского. Тот же пошел дальше между двумя рядами растений, незаметно смахнув с лица капли пота и продолжая восхищаться:

— Ах, как у вас тут мило! Наверное, все в этом доме любят цветы.

— О да, — подтвердил старичок, попыхивая трубкой. — И сам профессор, — он чуть замялся, — что ж, профессор тоже иногда сюда заглядывает.

— Наверное, больше всего цветами увлекается мисс Хоуп, — небрежно бросил следователь, с деланным вниманием разглядывая какой-то роскошный тропический цветок.

Садовник не торопясь попыхивал трубкой.

— Барышня? Да, барышня любит цветы. Случается, и в оранжерею заходит. Но больше всех любил их наш бедный молодой господин.

Лейтенант еще ниже склонился над цветком.

— Мистер Роберт?

— Да, бедный мистер Роберт. Такой добрый, такой внимательный! Он мог часами сидеть у меня в оранжерее и любоваться цветами. Он часто говорил, что без цветов жизнь была бы такая грустная… «Что за жизнь без цветов!» — говорил он.

Лейтенант даже вздрогнул от неожиданности. Выходит, это была тетрадь молодого Хоупа? Тогда вторая тетрадь…

А садовник тем временем предался воспоминаниям:

— Да, мистер Роберт любил, чтобы у него в комнате всегда стоял букет цветов.

Улыбка сошла с лица старика, оно стало грустным.

— И даже тогда, когда случилось это страшное несчастье, — голос старого садовника задрожал, — он как раз сидел за своим письменным столом, склонившись над великолепным экземпляром туберозы. И знаете, скажу я вам, это был самый замечательный экземпляр из всех, которые мне когда-либо удавалось вырастить. А занимаюсь этим я уже не один десяток лет. Как подумаешь — удивительное все-таки предначертание судьбы: всю свою жизнь, с раннего детства, этот человек горячо любил цветы и умер, вдыхая их сладостный аромат…

Старик-садовник уставился в пространство, на его глазах показались слезы.

— Умер, вдыхая их сладостный аромат, — как эхо повторил лейтенант Гопкинс. Глубокая морщина прорезала его лоб. Странно, но об этом немаловажном обстоятельстве смерти Роберта Хоупа он услышал сейчас в первый раз. Обстоятельство интересное, но можно ли из этого делать какие-либо выводы?

Тем временем садовник, стряхнув печальные воспоминания, вернулся к своим обязанностям и предложил продолжить осмотр его владений. Гарри Гопкинс следовал за ним, не слыша, что тот говорит, занятый своими мыслями. Но вот они подошли к цветам, видимо, особенно дорогим душе садовника, так как тот даже дернул гостя за рукав, чтобы привлечь его внимание.

— Орхидеи в этом году нам удались, пожалуй, как никогда, — сказал старик, и сморщенной рукой ласково прикоснулся к полосатым лепесткам чудо-цветка.

Встряхнувшись, лейтенант уставился на цветок. Нельзя сказать, чтобы он очень ему понравился. Не цветок, а какое-то хищное животное, приготовившееся к прыжку!

Садовник же продолжал:

— Самого красивого экземпляра из нашей оранжереи вы, сэр, к сожалению не увидите. Час назад барышня забрала его в дом.

Вертикальная складка между бровями следователя стала еще глубже. Тогда — самый лучший экземпляр туберозы, теперь — самый красивый экземпляр орхидеи. Совпадение? Ничего не значащая деталь? Мозг лихорадочно работал. И вдруг, подобно вспышке молнии, ею осветило предчувствие разгадки.

— Прошу меня простить, — обернулся следователь к садовнику, прервав его на полуслове. — Я вспомнил о неотложном деле.

И он быстрыми шагами направился к выходу.

По мере приближения к дому профессора Хоупа лейтенант все ускорял шаг и наконец почти бежал. Если его предположения верны, нельзя терять ни секунды. Если он вообще уже не опоздал…

XXII. Орхидея

Кэй была очень расстроена.

— Знаешь, у этого доктора Шредера, кажется, вообще нет сердца, — жаловалась она Джеку. — Ну, сам подумай: как я ни просила, меня ни за что не хотел пропустить к папе. Вот, наконец, он соизволил дать разрешение, но что это был за визит! Всего на минутку, ни подойти к больному, ни поцеловать его. И даже мои цветы по его распоряжению выбросили!

Джек старался успокоить девушку:

— Ты преувеличиваешь, дорогая. Не выбросили. Просто доктор распорядился вынести их на балкон, так как резкий запах может повредить больному.

Его слова кузину не убедили. Она пренебрежительно отмахнулась:

— Ты говоришь точь-в-точь, как его ассистент.

— Не сердись, малыш, — сокрушенно промолвил молодой человек, виновато склонив голову.

Кэй ласково улыбнулась ему.

— Ну что ты, Джек, я сержусь не на тебя! Ну, ладно, допустим, цветы действительно могут повредить папе. Но почему не разрешили передать ему пирожные? Я сама их испекла, проследила за тем, чтобы там ничего вредного не оказалось. Нет, доктор Шредер и к пирожным придрался! Просто важничает, хочет свою власть продемонстрировать. Ведь я тоже немного разбираюсь в том, как следует ухаживать за больными, и уверена, он просто злоупотребляет своей властью. А я лучше его знаю, что полезно, а что вредно моему отцу. Сколько раз мне приходилось ухаживать за ним, когда он недомогал!

— Но доктор утверждает, что на этот раз профессор испытал такой шок…

— Шок! — перебила его девушка, капризно надув губки. — Слово-то какое выбрал! Легче всего выдумать диагноз, которого нельзя проверить, и строить из себя халдейского мага! Специально преувеличивает опасность, якобы угрожающую больному, чтобы затем предстать в ореоле чудотворца-исцелителя. Смешно сказать, но он требует взвешивать каждый кусок, который разрешает больному съесть. Такую диету придумал, ужас! Унцию вот этого, пол-унции этого, половину чайной ложечки того и каплю этого. Смех, да и только. Аптекарская диета! А ведь это бессмыслица, я-то знаю! И пусть себе доктор Шредер не воображает, что я ему позволю и впредь издеваться над папой! Есть и другие светила медицины в Лондоне. Соберу консилиум, пусть решит, кто прав.

Наученный горьким опытом, Джек дал девушке выговориться, не пытаясь вставить слово. Пусть выскажется, пусть облегчит душу, ведь бедняжке столько пришлось пережить за последнее время. Когда Кэй замолчала, устав от излияний, он осторожно попробовал сменить тему:

— Шредер, конечно, человек со странностями. Но ведь профессор все равно через несколько дней вернется домой, так стоит ли портить себе нервы и ссориться с доктором? А вот, когда дядя Вильям окажется дома, ему очень понадобится твой уход. Как ты думаешь, может, имеет смысл вывезти его куда-нибудь, где веселее, чем в этом доме? Пусть отвлечется, забудет о том, что пришлось здесь пережить. А здесь ведь каждая мелочь напоминает о случившемся. Да еще эта премерзкая погода… Для выздоравливающего она очень опасна. Дядя уже не молод, здоровье его подорвано несчастиями, которые за один год на него свалились.

И предупреждая готовые сорваться с губ девушки возражения, поспешил добавить:

— Нет, нет, я вовсе не имею в виду далекое путешествие, пока об этом не приходится и мечтать, но что ты скажешь насчет, например, Ривьеры? Ведь там еще лето. Цветы. Беззаботные смеющиеся люди. Не то, что здесь… Да и тебе не мешало бы уехать, малыш, отдохнуть, прийти в себя. — Он ласково погладил ее бессильно свисающую ручку. — Ведь ты похожа на цветок, срезанный безжалостной рукой.

Кажется, маневр удался. Кэй подхватила идею, оживляясь по мере ее развития.

— Может, ты и прав, Джек… Я уже и в самом деле не могу находиться в этих стенах, в этом страшном доме, по которому снуют страшные невидимые тени. Так бы хотелось хоть немного пожить в нормальной человеческой обстановке!

Глаза девушки заблестели, в голосе зазвучали теплые нотки и исчезло его пугающе матовое равнодушие, безучастность, апатия.

— А ты, Джек, тоже смог бы поехать с нами? — и она бросила на молодого человека завлекающий взгляд из-под длинных ресниц. — Тебе это не было бы в тягость?

Тот, естественно, сразу растаял.

— В тягость? Ну, что ты говоришь?! Вот я советую тебе уехать, а сам не знаю, как выдержу без тебя… То есть, я хочу сказать, за последнее время я так к тебе привязался, что уже и не представляю себе жизни без тебя… вдали от тебя… Так ты согласна, согласна?

— Еще бы! По правде говоря, я тоже не представляю жизни, в которой не будет тебя. Ведь только твоя помощь, только твое участие, твоя поддержка в эти неимоверно тяжелые дни помогли мне выдержать свалившееся на наш дом несчастье! И ты поедешь с нами, правда?

Джек горячо заверил кузину, что с ней он готов ехать хоть на край света, а не только на фешенебельный курорт. И что был бы счастлив доказать ей свою преданность в любом месте и при любых обстоятельствах.

— Спасибо, милый Джек, я знаю, на тебя можно положиться. Ты наш верный друг. Ты всегда был так добр ко мне, хотя я наверняка ничем этого не заслужила.

Нет, это уж слишком! Сорвавшись с кресла, Джек Грэнмор стремительно бросился к девушке и воскликнул прерывающимся голосом:

— Кэй, если бы ты знала…

— Тсс, — кузина ласковым жестом положила на губах влюбленного свой тоненький благоухающий пальчик, прервав готовое сорваться признание. — Нет, нет, Джек, сегодня я ни о чем больше не хочу слышать. Я так устала, так измучена всем этим… И думаю, — она приблизила свое лицо к его лицу так, что он видел лишь ее огромные зрачки, блистающие каким-то чудесным светом, — я знаю, о чем ты хочешь мне сказать. Очень может быть, что и я…

Тряхнув головой, девушка не окончила фразы, добавив решительно:

— Нет, не сегодня.

Джек послушно поцеловал холодные пальцы.

— Как хочешь, Кэй.

И он тяжело вздохнул.

— Спасибо, милый. А теперь мне бы хотелось остаться одной. О многом надо подумать. В том числе и о тебе… — она опустила глаза. — Вернее, о нас. И ты тоже подумай.

— Ах, Кэй! — воскликнул Джек. — Да мне и думать нечего…

— Я знаю, — она опять не дала ему докончить горячей бессвязной речи, — я все знаю, милый. И надеюсь, мы будем думать об одном и том же. И придем к одинаковому выводу.

— Я тоже надеюсь на это, — молодой человек с жаром поцеловал кузине руку и долго не мог от нее оторваться. — Спокойной ночи, дорогая.

— Джек, еще минутку, — остановила его Кэй.

Подойдя к бару-холодильнику, девушка открыла дверцу и вынула из него орхидею с изумительно красивыми лепестками.

— Знаешь, мне порой кажется, что с этим цветком меня связывает какое-то внутреннее, глубинное родство, словно он и я — одно живое существо. И пока я не могу быть с тобой все время… — Сердце юноши сильно забилось от этого «пока». — Пусть пока меня заменит вот эта орхидея. Когда, укрывшись в четырех стенах своей комнаты, ты будешь думать обо мне… а ты ведь будешь думать, не правда ли, Джек? Пусть она будет рядом. Говорят, орхидеи не пахнут. Это неправда! Ты сам убедишься, какой дивный, упоительный запах исходит от нее. Только для этого надо, чтобы после пребывания в холодильнике, ее оживило тепло человеческого сердца. Я так люблю запах орхидей!

— И я! — воскликнул молодой человек, хотя ни разу в жизни ему не пришлось вдыхать запах этих цветов. Но раз Кэй так говорит… — Спасибо тебе за этот бесценный дар!

И он протянул руку за цветком.

Ворчание Неро и энергичный стук в дверь прозвучали одновременно. Дверь распахнули, не дожидаясь разрешения войти.

В комнату вошел… нет, ворвался лейтенант Гопкинс.

— Прошу меня извинить, если я помешал…

Джек Грэнмор в гневе прикусил губу. Вежливость помешала ему громко выругаться, зато какими только эпитетами он не наградил про себя это грубое животное, этого невоспитанного хама, этого…

— О, нет, вы нисколько не помешали, — Кэй улыбнулась лейтенанту, и улыбка ее была, как всегда, очаровательна.

Джек украдкой взглянул на девушку. Молодец! Как она владеет собой! И орхидею успела куда-то спрятать. Не хватало еще обнажить перед этим грубым полицейским их романтические чувства. Надо же, так не вовремя появиться! Приди он хоть секундой позже, орхидея была бы уже у него, Джека, и он смог бы удалиться и в своей комнате, на свободе, предаться сладким мыслям о Кэй, вдыхая упоительный аромат ее милого подарка. А теперь изволь сидеть и слушать скучную болтовню этого солдафона.

Меж тем солдафон, осмотревшись, и в самом деле начал свои никому неинтересные излияния:

— Трудный у меня сегодня был день! С раннего утра на ногах, набегался, как собака, и хоть бы какой результат! Такое ощущение, что толчем воду в ступе. Руки опускаются… Устал, в горле пересохло. Если будете так добры, мисс, глоточек содовой. Буду вам чрезвычайно признателен.

— С удовольствием приготовлю вам коктейль, — Кэй подошла к бару.

— Ах, я не хотел вас затруднять! — лейтенант живо вскочил и оказался рядом с ней. — Коктейль это слишком сложно, разрешите, я приготовлю сам, если позволите…

И он распахнул дверцу холодильника.

— Ох, какой же я невнимательный, до сих пор не могу запомнить нужной дверцы, скрывающей сокровищницу нектара и амброзий! — извинился он, захлопнув холодильник, и открыв дверцу бара.

И продолжал болтать, встряхивая шейкер:

— Сегодня ночью нам придется соблюдать особую осторожность. Мои агенты сообщили, что у изгороди виллы крутилась какая-то весьма подозрительная личность. К сожалению, этого человека задержать не удалось.

В проницательном взгляде Кэй читался вопрос:

— Очень… очень неприятное известие. Теперь я всю ночь буду умирать от страха. Опять бесплотная тень проникнет в наш дом?

— Не исключено, — ответил представитель Скотленд-Ярда.

Кэй перевела взгляд в пространство, ничего не вычитав на лице лейтенанта. Вот если бы люди умели читать мысли друг друге, тогда бы она поняла, что в этом предостережении следователя нет ни слова правды. Узнала бы она и об одном, весьма интересном предположении следователя, которое вскоре принесет весьма обильные плоды…

А пока же лицо лейтенанта, как всегда, было непроницаемым.

Наполнив бокалы, он подошел к молодым людям.

— Разрешите мне до конца исполнить обязанности бармена?

Неимоверным усилием воли Джеку удалось в зародыше подавить проклятие, рвущееся из возмущенного сердца. К счастью, наружу прорвался лишь нечленораздельный звук.

Все поведение лейтенанта Гопкинса свидетельствовало о том, что он намерен надолго остаться в гостиной и занимать присутствующих своими глупыми предположениями. Нечего было и думать о том, чтобы остаться с Кэй вдвоем. А уж о том, чтобы получить обещанный цветок орхидеи, и вовсе.

— Чтоб тебе лопнуть! — в сотый раз мысленно пожелал Джек настырному представителю Скотленд-Ярда, закуривая новую сигарету.

XVIII. Смерть Неро

Неро исчез бесследно. Обыскали весь дом от подвала до чердака. Осмотрели все углы, даже отодвигали мебель, — может, пес втиснулся в какой закоулок и не смог выбраться. Все оказалось напрасным. Собака исчезла бесследно.

Усерднее всех вел поиски Джек. Ему так хотелось утешить Кэй, которую пропажа Неро огорчила ужасно.

— А не мог он вернуться к твоей подруге, ведь там он долго жил? Взял и сбежал!

— Нет. Я уже спрашивала. Если и сбежал, то неизвестно куда. Может, просто никуда, бродит по свету. — Девушка чуть не плакала. — Я так к нему привязалась! И с тех пор, как он появился в доме, я чувствовала себя значительно спокойнее.

Поиски продолжались, хотя даже Джек в глубине души уже потерял надежду. Что ж, собаки иногда сбегают от своих хозяев, особенно такие, которые недавно в доме и еще не успели к нему привыкнуть.

— А, может, его украли? — высказал предположение Джек.

— Украли Неро? Да ведь он никому не позволял приблизиться к себе! Никому чужому.

— Ну, похитители собак имеют свои секреты.

Джек разослал по всем газетам объявления с пропаже собаки, назначив крупное вознаграждение за любую информацию о Неро. Теперь оставалось только ждать.

Неожиданно большой интерес к пропаже собаки проявил лейтенант Гопкинс. Он тоже принял деятельное участие в поисках и тоже старался успокоить безутешную Кэй:

— Я понимаю ваши чувства, — говорил он девушке. — Собака все равно что близкий друг. А учитывая все обстоятельства… да учитывая некоторые обстоятельства, она была надежнее любого друга.

Показалось Джеку или и в самом деле этот нахал позволил себе бросить иронический взгляд в его сторону?

А Гарри Гопкинс невозмутимо продолжал:

— Неро не просто верный друг, но и надежный защитник, который не испугается никакого, пусть самого грозного врага. Не теряйте надежды. Неро наверняка найдется.

Девушка грустно улыбнулась;

— Дай-то Бог. Я уже совсем потеряла надежду.

— И все-таки мне кажется очень странным, что Неро сбежал, ведь он так был к вам привязан. Очень странно…

— Я к нему тоже успела привязаться, и для меня это большая потеря.

У следователя были дела в городе, он попрощался и вышел из комнаты. В холле Сьюзен наводила порядок. Следователь обратился к ней:

— Не взыщите, что отвлекаю вас от дела, но все собираюсь спросить. Не попался ли вам во время уборки цветок?

— Цветок? — удивилась старушка. — И он мог валяться на полу?

— Да. Видите ли, садовник любезно презентовал мне орхидею. Изумительный экземпляр! Я собирался засушить ее для своего гербария…

Накрахмаленный чепец заколебался от удивленного покачивания головы. У людей бывают, конечно, разные странности, но чтобы полицейский занимался гербарием… Впрочем, его дело.

— Нет, никакого цветка я не находила. Возможно, вы потеряли его не в нашем доме, а в другом месте.

— Видимо, так оно и было.

Не успел Гарри Гопкинс появиться в своем служебном кабинете, как его сразу же вызвали к начальству.

— Ну-с, — полковник Дрейк вопросительно уставился на подчиненного, — вы нашли убийцу?

— Пока нет, сэр, но мне кажется, на сей раз я иду по верному пути. Впрочем, если мои предположения верны, убийца там не один. Похоже, убийц подобралась целая компания. И уклонись я хоть чуть в сторону, в самое ближайшее время их компания увеличится.

Больше лейтенант Гопкинс ничего не пожелал добавить, несмотря на нетерпеливые расспросы.

Наконец полковник Дрейк отступился. Он уже по опыту знал, что бывают моменты, когда лейтенант Гопкинс становится упрямее самого упрямого осла и ничто не заставит его раньше времени сказать то, чего он пока не желает раскрывать. Правда, с целью немного смягчить раздосадованного полковника, лейтенант Гопкинс в подробностях рассказал ему историю с орхидеей. Тот вытаращил глаза:

— Зачем вам, лейтенант, сдалась эта орхидея?

— Видите ли, сэр, орхидея — тот волшебный цветок, который раскроет мне заколдованную дверь.

Полковник поморщился. Он не терпел литературных метафор в служебных разговорах, а особенно таких поэтических. Однако лейтенанту Гопкинсу он прощал многое.

Во второй половине дня вилла профессора Хоупа подверглась форменному нашествию. Звонок у калитки звонил не переставая. Вокруг стоял невообразимый шум от лая и воя самых разнообразных представителей собачьего мира. Во дворе собрались их владельцы, соблазненные заманчивыми газетными анонсами. Однако хватило одного взгляда, чтобы убедиться — Неро среди этих псов не было. Более того, не было ни одного, хоть отдаленно напоминавшего Неро.

Сьюзен поймала лейтенанта Гопкинса в тот момент, когда он спускался с лестницы, собираясь покинуть дом.

— С вами желает побеседовать человек, который… от которого странно пахнет, сэр.

— Со мной? — удивился следователь.

— Собственно, он хотел бы поговорить с кем-то из мужчин, проживающих в этом доме, но поскольку мистер Грэнмор занят осмотром собак во дворе, я и подумала, может, вы согласитесь… Больше в доме мужчин нет.

— Что ж, пойдемте.

У черного входа — разумеется, дальше Сьюзен не впустила — стоял широкоплечий мужчина средних лет, одетый в брезентовый комбинезон и высокие резиновые сапоги. Он переминался с ноги на ногу и явно чувствовал себя неуютно.

— Он сам отказался пройти в дом, — сочла нужным оправдаться Сьюзен, хотя представитель Скотленд-Ярда и не собирался ее упрекать.

Подойдя к странному посетителю, Гарри Гопкинс и в самом деле почувствовал исходящий от того очень сильный запах, и не странный, как деликатно выразилась Сьюзен, а чрезвычайно неприятный.

— Чем могу служить?

Незнакомец, все так же переминаясь с ноги на ногу и вертя в руках клеенчатую кепку, запинаясь, произнес:

— Да тут такое дело, мистер… как бы это лучше сказать… хотелось бы, если можно, чтоб никто не слышал…

Ни слова не говоря, лейтенант отвел странного гостя в укромный уголок на задах виллы, где никого не было.

— Слушаю вас.

— Видите ли, сэр, я работаю в канализации…

Только теперь для лейтенанта стал понятен неприятный запах, которым была пропитана одежда посетителя.

— Да, и что же?

— И я прочел в газете ваше объявление.

Лейтенант никак не мог понять, чем объясняется такая таинственность в поведении этого человека.

— Вы что, нашли собаку?

— И да, и нет…

— Не понимаю.

— Вы уж извините, не привык я разговаривать с господами…

— А вы попробуйте, и не торопитесь.

— Ну, я и говорю, сегодня на службу заступил чуть свет… Значит, того, еще не рассвело… Пошел на обход моего района. Иду себе и вижу, плывет что-то посередине. Большое и черное. Я выловил. Гляжу — пес!

— Живой?

— Какое там! Мертвый, как пень. Для нас дело привычное, не впервой. Есть такие, как бы это поделикатнее выразиться… Есть такие, что скупают шкуры всякой дохлятины. А тут шкура первый сорт! И густая, и здоровенная, как на теленке каком. И аккурат попалось ваше объявление. Читаю — точь-в-точь эта псина. Ну, думаю, пусть потеряю пару грошей, а раз нашелся хозяин, надо ему сказать, я человек честный, не глядите, что в каналах работаю. Хоть и тащиться до вашего дома не ближний свет, но мы закон понимаем. Ну, а ваша хозяйка и говорить со мной не захотела, нос воротит, извините… Ну да что с бабы требовать, извините… Ведь они, бабы, каждая со своим норовом! И никогда не знаешь, чего от нее ждать. У одной глаза всегда на мокром месте, другая и того хуже. Знал я одну, так она топиться вздумала, когда ее канарейка подохла. Не стал я говорить при ней. А вы, сэр, если желаете поглядеть на собачку, со мной пожалуйте…

Разумеется, лейтенант отправился с этим честным пролетарием. В углу заваленного всевозможным барахлом старого сарая лежало тело черного кудлатого пса. Одного взгляда было достаточно, чтобы опознать несчастного Неро.

— Вы уже начали срезать шкуру?

— Да нет… Я только собирался. И не срезать, а сдирать.

— Ваше счастье, что не начали.

В улыбке от уха до уха работник канализации показал черные зубы.

— Э, там… Большое дело! Для собачки это уже без разницы.

— Для собачки, может, и без разницы, а вот для вас лично — большая разница. Не прикасайтесь к ней ни под каким видом! Где тут телефон?

— Да тут нет телефона, — рабочий растерянно огляделся. — А вот в трактире на углу есть.

Не прошло и пятнадцати минут, как у сарая остановилась черная крытая машина без окон. Люди в брезентовых фартуках и резиновых рукавицах погрузили в кузов тело собаки.

— А это вознаграждение для вас, — лейтенант сунул в руку честного канальщика крупную банкноту. — И никому не говорите о своей находке. Дойдет до хозяйки, тогда неизвестно, какой будет ее реакция. Пусть лучше не теряет надежды.

— Э, там… — по-своему отреагировал осчастливленный рабочий. — Болтать я не мастер, молчать мне не в пример сподручнее.

А оставшись один, долго рассматривал полученную банкноту. Такой ему еще не приходилось держать в руках. И все не мог надивиться. «Такая прорва денег за какую-то падаль. Ни в жизнь бы не поверил, расскажи кто… Лимузином увезли, словно лорда какого! Да, бывают причуды у господ!»

На вилле все было по-прежнему, когда лейтенант Гопкинс вернулся.

Джек Грэнмор все еще не мог разобраться с владельцами собак, поток которых не кончался. Шум они подняли на всю округу, вызывая беспокойство хозяев соседних домов. Мисс Хоуп с безнадежным видом осматривала без конца поступавших все новых дворняг.

Безучастно пройдя сквозь толпу людей и собак, собравшуюся перед домом, лейтенант Гопкинс вошел в дом и удобно расположился в мягком кресле гостиной. Протянув озябшие ноги к камину, он достал сигарету из папиросницы, украшенной богатой инкрустацией.

Обитателям дома следователь ни слова не сказал о том, что происходило в жалком сарае на окраине города. Надо признать, у него были причины не делать этого. Очень веские причины. А теперь оставалось только ждать.

Ждать пришлось довольно долго. Несколько раз следователь незаметно посматривал на часы.

Уже стало смеркаться, когда к вилле профессора Хоупа, к калитке, ведущей к черному ходу, подъехала машина, вывозящая мусор.

Обслуживали машину три мусорщика в рабочих комбинезонах. Из них один стал мусорщиком всего несколько минут назад. И через несколько минут перестал им быть. Однако упомянутые несколько минут он изо всех сил помогал своим временным собратьям, проявляя вовсе несвойственное этому контингенту рвение. Из уважения к его трудовому энтузиазму коллеги предоставили ему полную возможность проявить себя и великодушно не перехватывали тяжелые металлические контейнеры с мусором, хотя одному таскать их было тяжеловато.

Этим вечером мусор на вилле профессора Хоупа был убран с необычайной тщательностью. Собрали все вчистую, не оставили ни клочка бумаги, ни огрызка яблока.

XXIV. Химический анализ и морская свинка

Нельзя сказать, что белоснежная медицинская обстановка этого заведения положительно воздействовало на психику Гарри Гопкинса. Он недовольно посматривал по сторонам. Особенно неприятен был резкий запах лекарств и препаратов.

— По правде сказать, я чувствую себя здесь, как в кабинете зубного врача, — проворчал он.

Доктор Свифт добродушно рассмеялся.

— Зубные врачи тоже нуждаются в пациентах.

— Спасибо, я предпочитаю, чтобы их пациентами были другие, а не я.

И кинув искоса взгляд на полную фигуру доктора, с трудом втиснутую в белоснежный халат, поинтересовался:

— Так-таки ничего не удалось обнаружить?

— Ничего.

Пальцем с коротко остриженным ногтем доктор Свифт ткнул в листок бумаги, разделенный на рубрики. Во всех фигурировал прочерк. — Похоже, лейтенант, на сей раз вы промазали.

— Что ж, — ответил тот. — Не всегда же попадать в десятку. А ошибка исключается?

Доктор не обиделся.

— Поверьте, мы работали очень внимательно. Ни следа яда. Цветок как цветок.

— А вторая половина цветка у вас сохранилась?

— Хотите засушить на память? Можете взять.

Встав, доктор Свифт направился к двери в глубине кабинета.

— Не хотите ли, лейтенант, взглянуть на нашу лабораторию?

Гарри Гопкинс прошел вслед за доктором во вторую комнату. С отвращением втянул воздух. Запах лекарств и препаратов здесь был намного сильнее, чем в кабинете.

— Вот ваш засохший цветочек, — доктор блестящим пинцетом ухватил жалкий ошметок орхидеи. — Что вы намерены сделать с ним?

Лейтенант не смотрел на эксперта. Его внимание привлекли суетливые небольшие животные в клетке.

— А это что у вас? Крысы?

— Морские свинки. Бывают случаи, когда они играют роль живых реактивов.

— Ага, понятно. А вы не могли бы, доктор, на минутку одну из этих зверушек одолжить?

— Да вы никак собираетесь самостоятельно продолжить опыт над вашим цветком?

— Что-то в этом роде.

— Что ж, олл райт. Только не представляю, как вам удастся набрать в шприц немного вашей уважаемой орхидеи.

— А я обойдусь без шприца. Вы мне только зверька дайте.

Через минуту морская свинка оказалась на столе. Задрав мордочку вверх, она интенсивно нюхала воздух, двигая носиком.

— Ну, и что дальше? — насмешливо поинтересовался доктор Свифт.

— Предложите ей кусочек орхидеи.

— Неужели вы думаете, что она польстится на ваш засохший цветок? Не такая уж она глупая.

Тем не менее эксперт послушно взял жалкий ошметок орхидеи пинцетом и придвинул его к черному носику. И тут же в изумлении поправил очки, наклонившись к столу:

— О, а это что такое?

Со свинкой произошло что-то странное. В тот момент, когда носик шевельнулся, втягивая запах орхидеи, тельце свинки сотряслось от конвульсии, и бедное животное опрокинулось на стол, лапками вверх. Какое-то время они дергались, потом замерли.

— Вот как оно бывает. — Лейтенант Гопкинс склонился над окоченевшим тельцем. — Ни следа яда. Наверняка несчастная свинка умерла от аллергии на запах орхидеи, не правда ли?

Доктор Свифт вытирал белоснежным платком капельки пота, выступившие на гладкой, как биллиардный шар, лысине.

— Неслыханно! Никогда в жизни я не сталкивался с подобным феноменом! Ведь мы произвели такой тщательный анализ…

— Бедная свинка произвела его еще тщательнее, — бесцеремонно прервал ученого Гарри Гопкинс. — Что ж, доктор, попрошу составить подробный протокол о нашем эксперименте. И приложите мой, как вы изволили выразиться, «засохший цветочек» в качестве вещественного доказательства. Думаю, его место все-таки там, а не в гербарии.

Этим язвительным замечанием лейтенант Гопкинс закончил свое продуктивное общение с начальником лаборатории.

XXV. Недостающее звено

Временами лейтенант Гопкинс просто приходил в отчаяние. Столько сделано, столько затрачено сил, а следствие все еще нельзя было считать законченным. Не хватало последнего звена, чтобы замкнуть цепь, но без этого звена вся работа оказывалась незавершенной. А время поджимало. Каждую секунду могло произойти несчастье. Смутная догадка переросла почти в уверенность, но догадками ограничиваться нельзя. Нужны доказательства.

Не хватало последнего звена.

Лейтенант был убежден в существовании связи между неожиданными пьяными похождениями помощника нотариуса и орхидеей, запах которой нес смерть. Без всякого сомнения такая связь было. Но где она?

Человек со шрамом на левой брови. Может, это? Но такого человека так и не удалось разыскать. Лейтенант несколько раз безуспешно обращался к начальству за разрешением дать приказ о его розыске, с обещанием высокой награды. Полковник Дрейк был неумолим, мотивируя свой отказ отсутствием необходимых средств у Скотленд-Ярда. Наконец начальство удалось уломать. Награда обещалась немалая.

Вдохновленные таким стимулом, агенты с небывалой энергией принялись за дело. Без устали прочесывали они улицу за улицей, заглядывая под шляпы мужчин. В конце концов, не у каждого лондонца шрам на брови, к тому же на левой. Да еще смуглая кожа. Можно и заговорить с подозрительным субъектом, и если у него окажется в довершение прочего гортанный голос…

Излишнее усердие привело к неизбежным ошибкам. После проверки арестованных в спешке ни в чем не повинных граждан пришлось отпустить, извинившись перед ними. Извинения удовлетворили далеко не всех. Некоторые не ограничились руганью в адрес безмозглых бобби и пообещали пожаловаться самому лорду Хранителю печати на превышение полицейскими своих полномочий.

Нельзя сказать, чтобы неудачи охладили пыл сыщиков. Но, увы, все их усилия оказались напрасными. Человек со шрамом на левой брови как сквозь землю провалился.

— А, может, ваш смуглый красавец давно покинул Лондон? — высказал предположение полковник.

Лейтенант Гопкинс решительно отверг его:

— Не мог он уехать, ведь предстоят решающие события.

У старшего детектива Грея была своя система работы. Вместо того, чтобы гонять по улицам, он уселся в кресло, закурил трубку и принялся размышлять.

Система заключалась в том, чтобы поставить себя на место подозреваемого и попытаться решить, что бы он, Грей, сделал на его месте. При этом учитывались все обстоятельства, в том числе шрам, смуглая кожа и иностранный акцент.

К тому времени, когда трубка догорела и ее пришлось набивать заново, уже можно было подвести некоторые итоги. Они были крайне неутешительны.

Если разыскиваемый субъект был человеком неглупым (а судя по имеющимся у полиции скупым сведениям, это было так), тогда…

Уже наступил вечер, когда старший детектив Грей расстался наконец со своим креслом и вышел из дома. Нет, он направился не в подозрительные забегаловки, где постоянно обретались толпы прытких агентов Скотленд-Ярда в надежде на добычу. И не шарил глазами по лицам встречных мужчин. Шрамы его не интересовали.

Улочка, на которую свернул старший сыщик Грей, была тихая и спокойная. У полиции она никогда не вызывала повышенного интереса. Здесь жили солидные, законопослушные обыватели. Ничем особенным эта улочка не отличалась. Разве только одной мелочью — на нее выходила задняя калитка владений профессора Вильяма Б. Хоупа.

Придав лицу соответствующее выражение, Грей принялся не торопясь прохаживаться по этой тихой улочке — ни дать, ни взять добропорядочный пожилой джентльмен на вечернем моционе.

Прогулка затягивалась. Уже несколько раз старший сыщик прошел из конца в конец недлинную улочку, от угла до угла, ненадолго задерживаясь для отдыха под деревом, растущим в конце улицы.

По мере наступления темноты туман становился все гуще. Рассеянный желтоватый свет уличных фонарей освещал редких прохожих, спешащих добраться до дома. Их становилось все меньше, улица постепенно пустела, становилась совсем тихой.

Грей широко зевнул. С таким успехом можно здесь прохаживаться всю ночь. Ноги уже отказывались ему повиноваться. Остановки под деревом становились все продолжительнее.

Вот и огни в окнах домов стали гаснуть. До полуночи осталось совсем немного. Может, напрасно он здесь теряет время? Ну, еще один разок из конца в конец, и хватит.

Вдруг ухо уловило звук шагов. Похоже, кто-то приближался, хотя туман искажал звуки. Нет, действительно прохожий шел сюда. Шаги спокойные, неспешные. Еще один джентльмен на прогулке?

Грей вынырнул из темноты, когда запоздалый прохожий проходил под фонарем.

— Прошу прощения, мистер, — он приподнял шляпу, — не найдется ли у вас огонька? Вышел я на прогулку, спички забыл, а магазины уже закрыты…

Прохожий, не говоря ни слова, полез в карман. В свете фонаря блеснули стекла больших американских очков. Вспыхнула спичка, ее неверный, мигающий огонек осветил бледное, как бумага, лицо.

С сигаретой в зубах Грей склонился над спичкой. Прикуривая, он неожиданно с такой силой толкнул незнакомца в бок, что тот с трудом устоял на ногах.

— Извините, такой я неловкий! Чуть не упал…

В голосе Грея звучало такое искреннее сожаление!

При сильном толчке с носа незнакомца слетели очки в широкой оправе. Профильтрованный через вечерний туман свет фонаря высветил на брови белую полоску шрама.

Рука старшего детектива дернулась к карману.

Опоздай Грей на долю секунды и пуля, выпущенная с близкого расстояния, попала бы ему в самую середину лба. Но он успел уклониться, пуля лишь оцарапала висок.

Этого тоже оказалось достаточно, чтобы тысячи звезд завертелись перед глазами. Грей покачнулся, но не упал, отчаянным усилием воли пытаясь обуздать эту дьявольскую карусель звезд и оглушительную барабанную дробь в голове.

Провел пальцем по виску. Глупость, небольшая контузия. Спокойно! Теперь от его собранности зависела не просто поимка опасного преступника, но и собственная судьба. Грей до крови закусил губу.

Пистолет плясал в его руке. Кровь текла из раны на виске.

Черт побери! Звуки быстрых шагов незнакомца уже поглотил ночной туман, когда полицейский наконец смог нажать на курок пистолета, выстрелив вверх.

Послышались шаги бегущих к нему людей. Туман расцветился дрожащими огнями ручных фонариков.

— Стой! Полиция!

Грей с трудом поднялся на ноги, но стоять самостоятельно не мог. Ноги подламывались, стали мягкими, словно ватные. Подбежавшим полицейским он сказал два слова, и те кинулись в погоню.

Вдали послышались выстрелы, шум, голоса. Вскоре два дюжих полицейских привели мужчину в элегантном пальто. Руки ему заломили назад.

— Это он, сэр?

— Да, именно, он, — подтвердил старший детектив.

— Мы схватили его, он пытался отстреливаться, мерзавец. В чем вы его обвиняете, сэр?

— В попытке убить вашего покорного слугу. А кроме того… взгляните на его левую бровь.

Кто-то из полицейских направил луч света электрического фонарика в лицо задержанного.

— Черт возьми! Человек со шрамом!

— Да, похоже, он самый.

— Но он же совсем не смуглый! Скорее, наоборот, излишне бледный.

— Ну, это не страшно.

Вынув носовой платок, старший сыщик потер им щеки незнакомца. Они на глазах потемнели.

— Так я и думал, — пробормотал Грей. — Шрам спрятал, цвет лица изменил.

— Повезло вам, коллега, — с завистью заметил один из полицейских. — Такой куш отхватите!

— Считайте, нам всем повезло, — поправил его старший сыщик.

— Как это?

— Да ведь если бы не вы, птичка упорхнула бы. Так что награду поделим на три части.

Лица полицейских прояснились. Третья часть награды, назначенной за поимку преступника, тоже составляла немалую сумму.

Пойманного доставили в Скотленд-Ярд с соблюдением всех правил осторожности. Не хватало еще, чтобы награда по дороге сбежала!

Гарри Гопкинс устроил очную ставку задержанного с помощником нотариуса Броустером. Тот был бледен, губы его дрожали от страха.

— А он не убьет меня? — робко спрашивал Броустер лейтенанта, потирающего руки от радости.

— Не бойтесь, — успокоил тот робкого помощника нотариуса, — мы ему не позволим.

Задержанный сидел на стуле, уставив неподвижный взгляд в пространство. С его лица уже стерли белую краску, и теперь оно опять стало смуглым. А точнее, медным. Заведенные за спину руки были в наручниках.

Броустер робко остановился на пороге и уставился на темнокожего мужчину.

— Он? — спросил следователь.

Броустер ответил не сразу. Сотрудник нотариальной конторы, он знал цену свидетельским показаниям, знал и ответственность за их дачу, поэтому несколько минут внимательно вглядывался в лицо задержанного. Наконец твердо заявил:

— Да, это он. Я готов под присягой повторить это.

Темные глаза незнакомца с насмешкой наблюдали за волнением бедного помощника нотариуса, который даже вспотел от эмоций.

Лейтенант Гопкинс обратился к задержанному:

— Назовите ваше имя и фамилию. Где вы живете?

Незнакомец молчал. Теперь темные глаза с насмешкой смотрели на следователя, на губах появилась ироническая усмешка. Гарри Гопкинс пожал плечами.

— Не желаете отвечать? Что ж, ваше право. Но мы и без того узнаем.

Казалось, арестованный с трудом удерживается от смеха. Что его так развеселило? Вот губы его шевельнулись, но он по-прежнему не сказал ни слова, лишь как-то странно заскрежетал зубами.

Лейтенант бросился к нему и силой попытался разжать его зубы, но было уже поздно. Хотя бы долю секунды раньше!

— Черт подери! — только и вымолвил следователь.

Ведущий протокол сержант полиции сорвался со стула.

— Что произошло?

Лейтенант безнадежно махнул рукой.

— Старая штука. Во рту у него была ампула с ядом. Доктора! Может, удастся спасти…

Сержант бросился к двери, но спохватился на полдороге:

— Ведь доктор Джиль недавно выехал не вызов в город, ну, сами знаете, скоропостижная смерть прокурора Джонсона. Может, вызвать «скорую помощь»? Ведь они под боком, на соседней улице.

Надо же, как не везет! Еще раз выругавшись, следователь бросил:

— Вызывайте, кого хотите, только побыстрее!

«Скорая помощь», как видно, и в самом деле была близко, ибо не прошло и пяти минут, как немолодой доктор в жестко накрахмаленном белом халате уже поставил на столе лейтенанта свой черный чемоданчик.

Ему хватило одного взгляда.

— Мертв!

Тем не менее он достал из кожаного футляра металлическое зеркальце и приложил его к посиневшим губам незнакомца.

— Так оно и есть. Что произошло с бедолагой?

И доктор подозрительно оглядел присутствующих.

— Яд моментального действия, — был лаконичный ответ.

Наклонившись к мертвецу, врач осторожно втянул носом воздух.

— Во всяком случае, это не цианистый калий и ни один из ядов с характерным запахом. Абсолютно никакого запаха!

— Вскрытие покажет, какой это яд, — сказал лейтенант. И с горечью добавил: — А, может, и не покажет.

Пожав плечами, доктор стал складывать свои инструменты. Следователь обратился к дежурному полицейскому:

— Что обнаружено при задержанном?

— Автобусный билет из Тауэра, больше ничего.

Лейтенант стиснул зубы. Проклятое невезение!

Врач «скорой помощи» обернулся в дверях:

— Вами установлена личность покойника?

— То-то и оно, что нет! — сквозь сжатые зубы процедил следователь. — Не удалось установить ни имени, ни места проживания. Вот только билет на автобус. Но пока мы по нему сумеем что-либо установить, будет уже поздно. Если, конечно, удастся что-либо выяснить.

Врач потер лоб.

— Погодите-ка! Сдается мне, что я уже когда-то видел этого человека. Такое характерное лицо не забывается.

На лейтенанта словно брызнули живой водой. Он бросился к врачу и схватил его за руку:

— Доктор! Голубчик! Постарайтесь припомнить! Ну, поднапрягите вашу память! От этого может зависеть человеческая жизнь! И не одна.

— Минутку, не мешайте! — Вырвавшись из рук следователя, врач вернулся к телу незнакомца и опять внимательно вгляделся в его лицо. — В одном я твердо уверен — было это уже давно. Не найдется ли у вас, сержант, сигареты? Я в спешке не успел захватить…

Четыре руки протянули доктору четыре раскрытых портсигара. Он взял одну сигарету, не отрывая взгляда от лица покойника и, разминая ее в пальцах, не торопясь проговорил:

— Сдается мне… сдается мне, видел я его месяца два назад. Нет, пожалуй, два с половиной…

— Да не важно когда, доктор! — вырвалось у лейтенанта. — Быстрее, дорогой доктор! Быстрее! Дорога каждая секунда!

— Ну, ладно, не важно когда, вызвали меня в связи с несчастным случаем на Эдвард Стрит. Да нет, несчастье случилось не с этим, но, поднимаясь по лестнице, я встретил вот этого индейца, он вышел из квартиры на втором этаже. А мне надо было выше. Помню, поднимаясь, я еще думал — это настоящий индеец или просто какой-нибудь испанец?

— Номер дома, скорее, доктор!

— А вот этого я никогда не помню. Если все номера хранить в голове…

— Ну, вот, опять неудача! — буквально простонал следователь.

— Ну что вы так отчаиваетесь? Все эти данные ведь записаны в нашей тетради вызовов. Хотя…

Врач нерешительно посмотрел на следователя.

— Я ведь не помню ни дня, когда выезжал по тому вызову, ни фамилии пострадавшего. А на Эдвард Стрит нас вызывают частенько. Вы говорите, дело срочное?

— Дьявольски срочное! — горячо заверил лейтенант Гопкинс.

— В таком случае… — Врач выпустил кольцо дыма и закончил:

— Я не очень уверен, но, может, узнаю дом? Хотя…

Не дослушав, лейтенант уже тащил его к двери.

— А ордер на обыск? — напомнил дежурный.

Лейтенант махнул рукой.

— Сейчас не до формальностей.

Запыхавшийся врач взмолился:

— Помедленнее, пожалуйста.

Гарри Гопкинс был неумолим. Безжалостно стащив врача по ступенькам лестницы и не давая ему передохнуть, он лишь сделал попытку помочь пожилому человеку, поддерживая его под руку. И даже выразил желание взять его на руки и отнести в машину.

Видимо, врачу совсем не улыбалась такая перспектива, ибо, собрав последние силы, тот сам вприпрыжку добрался до машины.

XXVI. Обыск

На Эдвард Стрит лейтенанту пришлось притормаживать чуть ли не перед каждым домом.

— Здесь?

Врач напряженно разглядывал фасад дома и с сомнением качал головой.

— Ох, все не так просто… Видите ли, ночью все выглядит по-другому. Вроде бы у входа были две мраморные колонны…

После долгих поисков удалось наконец обнаружить дом с двумя маленькими мраморными колоннами по обе стороны входной двери.

— Ну, вот и нашли! — лейтенант Гопкинс уже открыл дверцу машины, готовясь выйти. Доктор придержал его за рукав пальто.

— Стойте! — сокрушенно вздохнул он. — Не здесь.

И в ответ на вопросительный взгляд следователя виновато пояснил:

— В этом доме живет мой портной. Теперь я вспомнил. Не сердитесь, но когда человеку приходится посещать такую прорву домов… А в том колонн не было.

— А что было?

— Если бы я знал! Давайте еще раз проедем вдоль всей улицы, может, и узнаю дом.

Ничего другого не оставалось.

— Стоп! — неожиданно крикнул врач.

Нога лейтенанта непроизвольно нажала на тормоз.

Дом, у которого остановилась машина, выглядел весьма импозантно.

— Вы уверены, что именно здесь, доктор?

Доктор отнюдь не был уверен.

— Вроде бы… Вот если бы я увидел лестницу…

Очень было нелегко попасть в дом в столь позднее время. Долго пришлось им дергать звонок, пока его назойливое бряканье не разбудило привратника.

Естественно, тот был шокирован.

— Ночью? Посторонние?

И засыпал их градом вопросов: к кому, зачем, кто они такие?

Пришлось представителю Скотленд-Ярда подсунуть ему под нос свое удостоверение. Оно произвело желаемый эффект.

Впустив ночных посетителей, еще не совсем проснувшийся привратник качая растрепанной головой долго смотрел им вслед, когда те поднимались по лестнице:

— Дожили! Такого еще не было, чтобы в нашем доме по ночам шастала полиция!

— Здесь? — опять спросил лейтенант.

Врач осмотрелся.

— Вроде, здесь, — не очень уверенно ответил он и вдруг, оживившись, уже не колеблясь, заявил:

— Здесь! Теперь я точно вспомнил. Видите этот витраж в окне лестничного пролета? Ну где еще такой встретишь!

На площадке второго этажа они остановились.

— Из какой двери он вышел?

— Вот из этой, — врач указал на солидную ореховую дверь. Никакой таблички на ней не было. — Выходил-то он отсюда, но живет ли он здесь, — не знаю.

— Попробуем узнать.

Лейтенант нажал на кнопку звонка. Никакого эффекта.

— Нет никого, — врач сделал движение, чтобы уйти. — Раз все равно завтра вы сюда придете…

Представитель Скотленд-Ярда тихо присвистнул сквозь зубы.

— До утра может многое случиться. Войти надо немедленно!

— Тогда придется попросить ключи от квартиры.

Пожав плечами, лейтенант Гопкинс вынул из кармана какой-то непонятный металлический предмет.

— Вот мои ключи.

И он преспокойнейшим образом принялся копаться в замке. Врач перепугался не на шутку.

— Но, сэр… У нас же нет ордера на обыск… То, что вы сейчас делаете, это… это…

— Самый обыкновенный взлом, — беззаботно докончил за него лейтенант. — Или превышение власти. В лучшем случае — три месяца каторги. И то, если будут учтены все смягчающие вину обстоятельства.

Говоря это, он не прекратил манипуляций с замком. Видно, что-то не получалось.

— Черт, патентованный! А вам, доктор, советую, пока не поздно, смыться отсюда. С сообщниками взломщиков суд тоже обходится сурово.

Бедный врач не знал, на что решиться. Все его существо добропорядочного гражданина горячо протестовало против беззакония, свидетелем чего он являлся в данную минуту, но с другой стороны… С другой стороны этот симпатичный молодой человек, столь увлеченный своим делом, наверняка действовал из самых лучших побуждений. Да и интересно, чем все это кончится?

Сунув с решительным видом руки в карманы, доктор кратко произнес:

— Я остаюсь.

— А если кто-нибудь нас застукает?

— Даст Бог, обойдется.

С тихим металлическим бреньком замок открылся.

— Уфф! — облегченно вырвалось у следователя.

В прихожей было темно. Нащупав выключатель, лейтенант нажал на него. Поток разноцветного света залил помещение. Оба взглянули наверх. Старинная, изумительно тонкой работы кованая лампа поражала своей красотой.

Лейтенант опять присвистнул.

— Это игрушка стоит бешеных денег!

Прошли в комнату, причем лейтенант вошел спокойно, как к себе домой, врач же нерешительно помедлил.

Дорогая хрустальная люстра, вспыхнув, бросила радужные блики на изящно убранную комнату, заставленную антикварной мебелью.

— Уютное гнездышко! — прокомментировал лейтенант.

Ящики письменного стола из красного дерева были заперты на ключ. Это обстоятельство отнюдь не обескуражило Гарри Гопкинса. Отпереть их было делом одной минуты. Извлек кучу документов и стал бегло просматривать. Некоторые из них заслуживали особого внимания.

— Наконец-то мы знаем имя этого несчастного, — сказал он.

— Кто же он? — заинтересовался врач.

— Некий Джон Рейнольд.

— Не очень-то он похож на Джона Рейнольда!

— Я бы сказал больше — совершенно не похож! В Англии не так уж трудно получить фальшивые документы.

Опустошив по очереди все ящики письменного стола, следователь не нашел в них ничего интересного. Вот опять кипа счетов, выставленных на Джона Рейнольда. Из документов следовало, что их хозяин, Джон Рейнольд, является англичанином, что родился он в Нижнем Уэльсе. Да что толку изучать фальшивые документы?

Лейтенант Гопкинс еще раз внимательно осмотрел массивный письменный стол. Какие затейливые бронзовые украшения! Обычно в такого рода предметах античной меблировки бывают устроены потайные ящички. Может, и тут имеется что-нибудь такое? И он принялся ощупывать и поглаживать бронзовые завитушки, нажимать на них, вертеть в разные стороны, пытаясь открутить.

Врач удивленно наблюдал за ним.

— Что вы делаете? Мало того, что взломали дверь в чужую квартиру, так еще хотите поломать здесь мебель?

Не прекращая своего занятия и даже не подняв головы, следователь ответил:

— Если понадобится, доктор, я не остановлюсь перед тем, чтобы разломать этот мебельный шедевр на мелкие кусочки. — И мрачно добавил: — Не исключено, что это окажется напрасным.

Робко осматриваясь, врач заметил на маленьком столике шкатулку с сигарами и поинтересовался:

— А курить здесь можно, как вы думаете?

— Почему же нельзя?

— Ну, я не знаю… Может, запах дыма или пепел сигар… они могут выдать наше присутствие здесь.

Врач явно припомнил читанные в юности детективные романы.

Лейтенант, бросив взгляд на разбросанные по столу красного дерева многочисленные бумаги, с улыбкой спросил:

— Вы думаете, что без этого не узнали бы?

Оставив в покое бумаги, он стал ощупывать нижнюю поверхность стола. Вот какая-то неровность, вроде, выпуклость. Может, это? Под нажимом пальца выпуклость исчезла, но несмотря на неоднократное нажимание никакой тайник так и не появился.

Сжав зубы, Гарри Гопкинс продолжил свои поиски. Нет, он не отступится, пусть даже придется искать до утра!

Вот опять выпуклость. Точно такая же. Нажал на нее просто для порядка, и вдруг что-то щелкнуло. Из-под нижней крышки стола с шуршанием выдвинулся плоский ящичек, заполненный бумагами.

Взяв в руки лежащий сверху листок и взглянув на него, следователь с торжеством воскликнул:

— Христофор Течуанпек!

От неожиданности врач выронил сигару.

— Что вы сказали?

— Христофор Течуанпек! — повторил лейтенант. — Вот оно, настоящее имя и фамилия хозяина этой квартиры.

И принялся просматривать одну за другой бумаги из тайника.

Врач подошел к нему.

— Что-нибудь интересное?

— Как для кого. Для одного человека, например, эти бумажки означают большие неприятности в недалеком будущем.

Сложив документы, обнаруженные в тайнике, в свой портфель, он добавил:

— Ради этих бумажек стоило и десять раз на мелкие кусочки разобрать сей драгоценный предмет меблировки, — кивнул он на стол.

Следующая комната, видимо, служила спальней. У стены там стоял большой сундук, окованный каким-то матовым металлом. Массивный висячий замок на таких же петлях даже на первый взгляд казался очень нестандартным и трудным для отпирания, но на деле он занял у лейтенанта вдвое меньше времени, чем замок во входной двери.

Яркий свет заиграл всеми цветами радуги на чем-то сказочно прекрасном, как только лейтенант откинул крышку сундука.

Доктор вскрикнул от восхищения.

— Что это? Одеяние из перьев колибри?

— Что-то в этом роде. И стоит баснословно дорого, не одну тысячу фунтов. А для знатока и вовсе вещь бесценная. Ага, вот и второе, — сказал лейтенант, пошарив в сундуке. — Так сказать, комплект.

— Какой комплект? — не понял врач.

— Думаю, для совершения торжественного обряда принесения богине человеческих жертв.

— Не понимаю.

Объяснять было некогда, предстояло еще многое сделать, а времени совсем не оставалось.

Прежде чем извлечь из сундука ритуальные одежды, Гарри Гопкинс внимательно их осмотрел. И правильно сделал. В ослепительном электрическом свете — пришлось подключить и ручной фонарик — зоркий глаз молодого человека обнаружил на ярком оперении едва заметную темную полосу.

— Доктор, вы видите вот это? — сунул он под нос врачу разноцветный ворох.

— Постойте… Вроде бы волосинка?

Осторожно кончиками пальцев лейтенант приподнял шелковистую черную волосинку.

— Да, и в самом деле волос. В случае необходимости, доктор, будете свидетелем — волос обнаружен на вот этой ритуальной одежде.

— Вы придаете этой волосинке такое большое значение, сэр?

Осторожно завертывая бесценное вещественное доказательство в папиросную бумагу, следователь ответил;

— Да, я почти уверен, что кое-кого она может завести очень далеко. Возможно, даже на виселицу…

XXVII. Ордер на арест

Мистер Дрейк уже полчаса безуспешно сражался с мушкой. Ответственную процедуру завязывания мушки он никогда не поручал камердинеру. Для того, чтобы завязать как следует мушку, говорил полковник, нужно иметь особую чувствительность в пальцах.

На этот раз, похоже, чувствительность не помогала. Две измятые, распотрошенные мушки валялись на туалетном столике, и все говорило о том, что такая же судьба ждет и третью.

Взглянув на часы, полковник Дрейк не смог удержаться от проклятия. Если уж не заладится, то хоть тресни… А королевский советник наверняка уже рвет и мечет — еще бы, срывается партия в бридж.

— А вы откуда тут взялись? — Полковник не верил своим глазам, увидев на пороге гардеробной лейтенанта Гопкинса. Тот безмятежно улыбался, как будто появление в неурочный час в доме полковника Дрейка было самым ординарным событием.

— Прошу извинить меня, сэр, — сказал он свободным, самым что ни на есть великосветским тоном. — Ваш камердинер схватил мою визитную карточку, велел мне ждать, а сам отправился с ней неизвестно куда. А поскольку я ждать не могу ни секунды…

От резкого рывка третья мушка порвалась и в ярости была отброшена к двум ее предшественницам.

— И вы не могли подождать, лейтенант?

— Никак не мог, полковник.

— А вам не пришло в голову… Случайно вам не пришло в голову взглянуть на часы, сержант?

На Гарри Гопкинса не подействовал ни ледяной тон начальника, ни именование его сержантом. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что совершенно непозволительно пренебрегает всеми правилами хорошего тона, но был тверд и невозмутим. Пожилые джентльмены имеют право быть в эту позднюю вечернюю пору раздражительными, особенно, если у них никак не завязывается мушка, но дело превыше всего!

— Простите, сэр, — с деланным смирением произнес лейтенант, — но часы тут совершенно ни при чем. И мне придется все-таки отнять у вас немного времени.

— Увы! Через пять минут я должен быть у королевского советника Чарлетта.

— Мне искренне жаль, сэр, но это невозможно.

От возмущения полковник рухнул в кресло.

— Как вы сказали? Невозможно?

— Увы, невозможно.

— Надеюсь, вы знаете, что говорите. Слушаю вас, лейтенант. Видимо, случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Да. Нашелся Джон Кетлак.

— Живой?

— Сильно израненный, но живой. Врачи не теряют надежды.

— Вот как! И где же его схватили?

— Его вовсе не схватили. Из последних сил он дополз до калитки городской больницы и потерял сознание на улице. Большая потеря крови. Несколько уколов привели его в сознание. От него я и приехал прямо к вам.

— Что он говорит?

— Ничего.

Полковник Дрейк бешеным взглядом уставился на своего подчиненного.

— Ни-че-го? И это представляется вам достаточной причиной для того, чтобы в эту пору… гм… меня… нанести мне визит, оказав тем самым высокую честь?

— Нет, сэр, разумеется, эта причина явно недостаточна. Но у меня есть и другие, значительно более веские.

И лейтенант Гопкинс раскрыл свою папку.

— Мне бы хотелось доложить вам, полковник, о том, как идет дело.

Полковник чуть не застонал, увидев в руках подчиненного толстую пачку документов.

— А это не может подождать до утра?

— Боюсь, сэр, утром будет уже поздно.

Полковник Дрейк не знал, на что решиться. Опоздание на бридж с каждой минутой делалось все неприличнее, и нужна была очень серьезная причина, чтобы его оправдать. С другой стороны, он неплохо знал лейтенанта и понимал, что такая настойчивость с его стороны наверняка имеет веские основания.

— Что ж, слушаю вас, — полковник указал незваному гостю на кресло. — Постарайтесь доложить покороче.

— Итак, дело приняло следующий оборот…

Ровным спокойным голосом лейтенант Гопкинс стал пункт за пунктом докладывать о событиях последних дней.

— Вот протокол вскрытия собаки, принадлежащей мисс Хоуп. А это протокол химического анализа орхидеи, извлеченной из мусорного ящика в доме профессора Хоупа. А также протокол вскрытия морской свинки, которая использовалась при упомянутом выше анализе.

Один за другим лейтенант подавал полковнику документы, которые тот внимательно просматривал.

— И все-таки этих оснований еще недостаточно…

— Минутку, полковник. Вот показания доктора Боуди из «скорой помощи», который ассистировал мне при обыске в квартире человека со шрамом.

Ознакомившись с показаниями врача «скорой помощи», полковник протянул руку за разрешением на обыск.

— У меня его нет.

— Как это? Когда вы произвели его?

— Сегодня вечером, около полутора часов назад. И мне пришлось обойтись без ордера на обыск, — с бесстыдной наглостью заявил лейтенант Гопкинс. — Придется вам примириться с этим, полковник. Продолжим?

— Гм… Продолжайте, лейтенант.

— Вот мой рапорт о разговоре с садовником профессора Глоккером и о его показаниях.

Теперь полковник Дрейк читал документы следствия не отрываясь, начисто забыв о королевском советнике с его бриджем. Его косматые брови слились в одну линию, глаза стали внимательными и острыми.

— Это одна и та же орхидея, лейтенант?

— В этот вечер другой в вилле профессора не было. Мною установлено точно.

— Неприятное дело! — Полковник старался не показать, насколько сильно он взволнован, но его пальцы непроизвольно с силой сжали ручку кресла. — Может разразиться большой скандал.

— Что поделаешь? Скандал не станет меньшим, если из-за нашей нерешительности или медлительности кто-нибудь еще расстанется с жизнью. И вы знаете, полковник…

Остальное Гарри Гопкинс досказал на ухо полковнику, даже здесь не решаясь поверить тайну стенам.

Полковник слушал со вниманием, кивая головой в знак согласия.

— Да. Вы, пожалуй, правы, лейтенант. Похоже на то. Хотя и трудно поверить, чтобы родного брата и отца…

— Это не совсем так, сэр. Придется вам выслушать еще одну историю. Правда, весьма занимательную.

Дело было так. Как вам известно, двадцать лет назад профессор Хоуп руководил раскопками в Мексике. Ближайшим его помощником в то время был некий Ларсен. Помощник не по научной части, а по всем хозяйственным, техническим, административным вопросам, короче, правая рука профессора, человек совершенно незаменимый. Ворочал он крупными средствами и был не из тех, что забывают о собственных интересах. Личность довольно темная, но человек беспредельной храбрости, дерзости и наглости, при этом чрезвычайно энергичный, он пользовался огромным авторитетом и у тамошних властей, и у местных жителей. Именно он вытащил профессора из очень неприятной истории, грозящей ему утратой доброго имени, состояния и самой жизни. Однажды во время пьяной кабацкой драки вышеупомянутый Ларсен был серьезно ранен. И тут наступает самый интересный момент нашей истории…

И лейтенант опять перешел на шепот.

Полковник Дрейк не выпускал изо рта совершенно погасшую сигару, не замечая этого, но последняя фраза лейтенанта Гопкинса заставила его вспомнить о чувстве собственного достоинства.

— То, что вы рассказываете, лейтенант, очень уж смахивает на досужий вымысел.

— И тем не менее, все это правда.

— Откуда вам это известно?

— Из показаний некого Антонио Титуахульпы. Того самого, которого здорово порезали в «Дырявом парусе». Правда, до сих пор нам не удалось установить, драка возникла стихийно или была инсценирована. Есть у нас предположения… Ладно, не будем отвлекаться. Так вот, этот пострадавший краснокожий оказался родственником… В нашу страну он прибыл с намерением посетить профессора Хоупа, но так и не дошел до него.

— Неслыханно!

— В настоящее время этот Титуахульпа все еще находится в больнице. Под присмотром… под очень строгим присмотром. И в любой момент может подтвердить свои показания.

Вынув погасшую трубку изо рта, полковник Дрейк долго над чем-то размышлял и наконец твердо произнес:

— Что ж, выводы из этого однозначны. Чего вы хотите от меня, лейтенант?

Не говоря ни слова, лейтенант Гопкинс подал начальнику заполненный бланк.

— Ордер на арест?

— Да.

Изучив чуть ли не каждую буковку в ордере, полковник поднял глаза на подчиненного:

— Вы гарантируете, что никакой ошибки быть не может?

— Исключено!

— Что ж, — вздохнул полковник, — тогда нет иного выхода.

И он так энергично поставил под печатью свою подпись, что из-под стального пера автоматической ручки чернила брызнули во все стороны.

— Иного выхода нет, — повторил он. — Арестовать!

— А это уж как судьба решит, — философски заметил молодой человек, пряча в папку подписанный бланк.

Полковник пристально посмотрел на него, ожидая, видимо, продолжения, но тот молчал. Начальник не выдержал.

— Что вы хотели этим сказать, сэр?

Лейтенант Гопкинс позволил себе оставить этот вопрос без ответа.

XXVIII. Иной выход

Вздрогнув, он непроизвольно сунул руку в карман пальто, когда перед ним неожиданно вынырнула из темноты фигура мужчины. Ведь и дома, и участок профессора Хоупа представляли собой опасную территорию боевых действий. Особенно сегодня ночью.

— Кто? — Пальцы лейтенанта Гопкинса замерли на холодной рукоятке пистолета.

— Извините, сэр, это я, Глоккер.

Следователь с облегчением узнал голос старого садовника профессора и вынул руку из кармана.

— Вы еще не спите? Ведь уже поздно! Что-нибудь случилось? — с тревогой спросил он.

Поднявшись по ступенькам террасы, они остановились. Молочный шар над входной дверью давал сильный свет. Лейтенант заметил, что старик очень бледен.

— Что-нибудь случилось? — повторил он.

Глоккер отрицательно покачал головой.

— Надеюсь, нет, сэр. Но я не смог бы заснуть, не поговорив предварительно с вами. Впрочем, вряд ли я вообще смогу спать сегодня ночью. Мне кажется… мне кажется, сэр, что именно сегодня ночью что-то случится. Нам грозит большая опасность.

Этот старый человек пришел к такому же выводу, что и следователь. Странно. У него-то какие были основания? Вряд ли он хоть в малой степени знал об обстоятельствах дела.

— Почему вы так думаете?

— Конечно, я всего лишь простой старик, но видите ли, сэр… Есть некоторые обстоятельства. Вы помните ту орхидею, о которой я вам говорил позавчера?

— Да, — насторожился следователь. — И что же с ней стало?

— Кто-то выкрал ее у барышни. Из дому! Странное дело! Зачем кому-то понадобился цветок? Как посторонний проник в дом? Согласитесь, все это непонятно. И очень тревожно.

— Вы правы, — губы лейтенанта дрогнули в странной усмешке. — Это действительно тревожно. Успокойтесь, я приму меры. Сегодня ночью не сомкну глаз. Ложитесь спать и ни о чем не думайте.

В холле горела только одна лампа. Абажур из темного алебастра пропускал мало света, и по углам притаились тени.

В неровном колеблющемся отблеске горящих в камине поленьев Гарри Гопкинс разглядел фигуры мисс Хоуп и Джека Грэнмора. Они сидели очень близко друг к другу.

— Не помешал?

Кэй запротестовала так искренне, так горячо:

— Ни в коей мере! Мы тут немного заболтались.

И добавила, жестом указав на кресло:

— Вы ведь знаете, лейтенант, как я жутко боюсь этих одиноких ночных часов. Вот и стараюсь сократить их до минимума. Больше всех от этого страдает бедный Джек.

— Ну как ты можешь так говорить, Кэй! — горячо возразил молодой человек. — Ты ведь прекрасно знаешь, что… — он не договорил, бросив недовольный взгляд на Гарри Гопкинса, и сказал не то, что собирался, и значительно более спокойным тоном:

— Ты ведь знаешь, что в твоем обществе время летит незаметно.

Лейтенант осмотрелся. Блистающая никелем кофеварка на маленьком столике. Чашки для кофе. Это? Вряд ли. Слишком рискованно, ведь остатки кофе очень просто послать на химический анализ… Сигареты? Проверим.

Небрежным жестом он протянул руку к шкатулке с сигаретами, незаметно наблюдая за девушкой. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Впрочем, сигарету из шкатулки может взять любой. Что же тогда?

— Знаете, лейтенант, за время вашего отсутствия произошла странная история, — произнесла Кэй, задумчиво глядя в огонь.

— Вы имеете в виду исчезновение орхидеи, мисс?

— Вот как? — удивилась девушка. — Вы уже знаете? Наверное, Глоккер сказал?

— Да. Его это очень встревожило.

Взяв щипцами горящую головешку и прикурив от нее сигарету, Гарри Гопкинс продолжал:

— Я не удивляюсь старому садовнику. Есть от чего встревожиться. В этом доме уже столько случилось таинственного, непонятного… Цветы исчезают. Собаки исчезают. Бутыли с вишневым соком исчезают… Что тут остается делать людям, которые исчезать не желают?

Последние слова следователь произнес с такой странной интонацией, что Джек Грэнмор с удивлением посмотрел на него.

Кэй, похоже, ничего не заметила. Она по-прежнему не отрывала взгляда от горящих поленьев, опершись подбородком на сплетенные ладони.

— Какой у вас оригинальный перстень, — неожиданно сказал следователь, глядя на две сплетенные золотые змеи на пальце Кэй. Змейки были сделаны с поразительным мастерством. Тонкие раздвоенные язычки, казалось, трепетали. Крохотные рубиновые глазки блестели как капли крови. — Наверное, очень старой работы?

— Да. — Кэй не отрывала глаз от огня. — Позднее Средневековье. Мне подарила его подруга.

— Не та ли, которая подарила и Неро?

Казалось, девушка не услышала этого бестактного вопроса. Во всяком случае не отреагировала на него.

Джек ее вполне понимал и полностью разделял мнение о грубияне-полицейском. И вообще тот вел себя сегодня чрезвычайно странно. Что с ним случилось? Обычно он держался вполне в рамках приличия. В доме его считали джентльменом, и вдруг такое…

— Поздно уже, — Кэй наконец пошевелилась и отвела взгляд от горящих поленьев. — Я устала. Спокойной ночи, Джек.

И девушка протянула на прощенье руку. Глаза ее горели ярким зеленым цветом.

Джек сорвался с кресла.

— Подождите! — Сильная рука лейтенанта пригвоздила его опять к креслу. — Прошу минутку подождать. У меня важная информация. Очень важная! — повторил он, видимо, пытаясь оправдать далекое от деликатности обращение с молодым человеком.

Рука Кэй опустилась. Огоньки в глазах девушки замигали, странно переливаясь, и потухли, но голос звучал ровно:

— Ах, в самом деле? Интересно.

— Сегодня вечером полиции удалось установить личность некоего Христофора Течуанпека, — медленно процедил слова лейтенант, не спуская глаз с лица девушки. И хотя промелькнувшая по нему тень была мимолетна, она не укрылась от зоркого взгляда лейтенанта.

— И что же? — голос ее звучал спокойно.

— Он мертв.

Джек вытаращил глаза. О чем это говорит следователь? И кем был человек, фамилию которого повторить нет никакой возможности? И почему эта информация такая уж важная? Ничего не понятно.

А следователь столь же невозмутимым и исполненным значения тоном продолжал:

— Кроме того, нашелся Джон Кетлак. Этот для разнообразия жив и даже вот уже несколько часов, как пришел в сознание.

Последние слова он произнес подчеркнуто веско.

Наступила тишина. Никто не произнес ни слова. Тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в камине.

Наконец отозвалась Кэй.

— Что ж, понимаю…

В голосе девушки слышалась огромная усталость и какая-то отрешенность. Помолчав, она закончила:

— В конце концов каждому суждено явиться к стопам Бога Солнца.

Произнеся последние слова тихо, как будто для себя, она замолчала и крепко сжала руки.

Лейтенант замер. Он знал, что произошло в эту секунду. Звонок тревоги в сердце заставлял его немедленно что-то предпринять. Немедленно! Надо помочь, позвать на помощь! Нет! — Усилием воли он заставил себя сидеть на месте. Нет! Он ничего не должен делать! Пусть все идет, как случилось. И хотя душа и тело гневно протестовали против преступного бездействия, он заставил себя подчиниться силе воли. Так оно к лучшему… Впрочем, нет сейчас такой силы, которая могла бы помочь мисс Хоуп.

Лейтенант взглянул на часы. Да, теперь уж поздно обращаться за помощью. Хотя, возможно, поздно было и в тот критический момент.

Не было на свете силы, которая могла бы изменить то, что случилось. Как и то, что могло бы случиться.

Следователь сидел, не шелохнувшись. Он напоминал манекен, застывший в неподвижности, а не живого человека. И чуть ли не физически чувствовал, как напряглись все нервы.

— Да.

Удар грома не произвел бы большего эффекта, чем это коротенькое слово, произнесенное Кэй тихим голосом. Следователь вздрогнул всем телом.

— Да, — повторила девушка. — Каждая дорога когда-нибудь кончается. И с этим ничего не поделаешь… Я никогда не могла примириться с липкой серостью будничной жизни. С тем, что вы называете жизнью. Воздерживаться от того, что доставляет наслаждение? Отступать перед препятствиями? Никогда! Препятствия просто надо устранять со своего пути. А если одно из них окажется сильнее… Ну что ж, надо уметь проигрывать. Жизнь должна быть прекрасной. Страдание несет в себе столько неизъяснимой прелести… смерть тоже. Ах, почему я не родилась в те времена, когда алтари Бога Солнца и Богини-Матери покрывала кровь? Я же не виновата в этом… Кровь… Живая, горячая кровь…

Джек Грэнмор в ужасе так сильно сжал кулаки, что ногти впились ему в ладони. Что она говорит, милостивый Боже? И ее голос — далекий, странно далекий, как будто доносящийся из какой-то неимоверной дали.

Медленно нарастал ужас, ощущение чего-то неотвратимого, притаившегося в темных углах комнаты.

— Кэй, детка, что с тобой?

Казалось, до того далека, где находилась девушка, отсюда не донесется ни один звук. Ничего не видя, не слыша, Кэй продолжала свой странный монолог:

— Этим препятствием явились вы, лейтенант, — голос ее предательски дрогнул. С детской беспомощностью она закончила:

— Я не смогла преодолеть это препятствие.

Гарри Гопкинс почувствовал, как от нервного тика задергалось левое веко. Происходящее явно превышало выносливость человеческих нервов. Даже его. Скорее бы все кончилось! Скорее бы конец! — мысленно повторял он. Еще немного — и он не выдержит. Как девчонка, шлепнется в обморок или забьется в истерике. Что-то надо сделать…

— Христофор уже ушел, я за ним…

И это был конец. Короткая судорога пробежала по телу девушки, голова ее опустилась на грудь.

Лейтенант перевел дыхание. Свинцовый обруч, сжавший голову, разжался. Свершилось!

Он взглянул на часы. Итак, это длилось десять минут.

Джек сорвался с кресла и бросился к кузине.

— Боже мой! Она без сознания!

И опять крепкие руки лейтенанта не позволили юноше коснуться бессильно откинутой руки Кэй.

Джек бешено рванулся.

— Оставьте меня! Вы что, не видите? Ей плохо!

Лейтенант был неумолим.

— Спокойно, Грэнмор! Вы ей уже не поможете.

Джек в ужасе взглянул на следователя.

— Что вы говорите? Что произошло? Вы думаете, Кэй…

Страшное слово не хотело сорваться с уст.

Лейтенант докончил за него:

— Да, мисс Хоуп мертва. И поверьте мне, это был для нее лучший выход. Для нее и для всех нас.

Джек Грэнмор не верил своим ушам. Его глаза чуть не выкатились из орбит.

— Вы сказали, лучший выход?! Что все это значит?

И вдруг словно ослепительный свет молнии озарил беспросветную темноту:

— Она?!

И вслед за тем воцарились темнота и тишина. Прежде, чем лейтенант Гопкинс успел поддержать несчастного, тело Джека Грэнмора с размаху рухнуло на пушистый ковер.

XXIX. Чтобы спасти человека

Доктор Шредер еще раз пробежал глазами историю болезни, хотя сделал это исключительно для виду, ибо и без того знал ее наизусть. Отложив ее в сторону, он произнес, не глядя на профессора Хоупа:

— Что ж, дорогой сэр, не буду скрывать от вас — дело плохо, даже более того — очень плохо.

— Вы считаете, доктор, никакой надежды?

Пальцы доктора Шредера принялись выбивать дробь по столу.

— Надежда… Пока в теле человека тлеет хоть самая слабая искорка жизни, нам, врачам, надежды терять нельзя. Но в данном случае… Видите ли, сэр, уже одно воспаление мозга само по себе представляло опасную болезнь. Да к тому же осложнения, что отнюдь не облегчило нашу задачу. И все-таки мы с ней справились. Но все оказалось напрасным, больной слабеет с каждым днем.

— И вы не можете найти причину?

Врач взглянул на посетителя поверх очков.

— Причина? В ней-то все и дело. Не болезнь, а больной. Да, да, именно он сам. Его апатия. Его проклятая апатия!

Неожиданным оказался взрыв эмоций в этом всегда спокойном, уравновешенном человеке. Он с такой силой трахнул кулаком по крышке стола, что стоявший на нем хрустальный графин подпрыгнул с мелодичным звоном. Несколько капель воды брызнуло на историю болезни Джека Грэнмора. Взяв себя в руки, доктор Шредер стряхнул их и продолжал уже спокойнее:

— Разве можно вернуть здоровье человеку, который вовсе этого не желает? Который с нетерпением ждет смерти? Ну, сами подумайте, сэр, можно ли излечить такого человека? Я могу заставить биться остановившееся сердце, но не в моих силах заставить человека хотеть, чтобы его сердце билось. Такого чуда не может совершить даже самый лучший врач в мире.

Лицо профессора Хоупа оставалось таким же неподвижным, как обычно. Медленно, как бы с трудом подбирая слова, он спросил:

— Но существует ли вообще возможность спасения?

Доктор Шредер с сомнением покачал головой.

— Видите ли, дорогой сэр, мы уже неоднократно обсуждали этот вопрос. В данном случае мы имеем дело с болезнью, которая пожирает душу. Атрофия жизненных функций организма это уже явление вторичное. И тем не менее, если так пойдет дальше, через несколько дней мне придется закончить этот документ, — доктор постучал пальцем по истории болезни, — очень коротким заключительным словом.

Доктор помолчал и добавил:

— Доктор Роулесс, наш психотерапевт, считает, что и данном случае имеет смысл применить по отношению к нашему больному какой-нибудь сильный моральный шок.

— Сильный моральный шок? — как эхо повторил за ним профессор.

— Да, попросту говоря, устроить ему сильную нервную встряску.

— Устроить больному сильную психическую встряску? — как эхо повторил профессор.

— Да. Это дает шанс на исцеление. И это же может убить нашего больного. Его организм так ослаблен, что неизвестно, выдержит ли он сильнейшее нервное потрясение.

Профессор медленно, с трудом встал.

— Однако без такой нервной встряски конец наступит неизбежно?

— Увы, смерть неизбежна, это вопрос всего нескольких дней.

— Благодарю за откровенность, доктор. Теперь мне надо подумать над услышанным.

Лейтенант Гопкинс был занят укладкой чемодана, когда в квартиру позвонили. На пороге стоял профессор Вильям Б. Хоуп. Вот неожиданный визит!

— Прошу извинить меня за беспорядок, — Гарри Гопкинс был явно смущен тем, что высокий гость застал в квартире такой непорядок, — но мне наконец-то дали несколько дней отпуска, и вот вы застали меня за сборами…

— Мой племянник умирает, — без предисловий профессор приступил к делу, ради которого явился к молодому лейтенанту. Тот был искренне огорчен.

— Джек Грэнмор? Я знаю, он в больнице, но не думал, что дела так плохи. А вы не преувеличиваете, профессор? Наверняка еще не все…

Профессор прервал лейтенанта, отбросив все правила вежливости. У него просто не было на вежливость времени!

— Есть один шанс… один шанс, что мальчик выкарабкается. И этот шанс в ваших руках, лейтенант.

Гарри Гопкинс внимательно взглянул в лицо своему гостю.

— Если это в моих силах, я готов.

Профессор Хоуп коротко изложил представителю Скотленд-Ярда разговор в клинике доктора Шредера.

— А вы ведь знаете причину апатии Джека.

Гарри Гопкинс грустно глядел в окно.

— Да, — тихо ответил он. — Знаю.

Войдя в блистающий чистотой великолепный вестибюль клиники доктора Шредера, лейтенант Гопкинс не мог отделаться от ощущения, что вот сейчас он хладнокровно и расчетливо убьет человека. Ведь медицина не исключает, что сильное нервное потрясение скорее всего оборвет тонкую ниточку, на которой еще держится жизнь Джека Грэнмора.

Сам владелец клиники встретил Гарри Гопкинса и доверительно взял его под руку.

— Вы думаете, сэр, я могу сейчас пройти к мистеру Грэнмору? — спросил лейтенант в тайной надежде получить отрицательный ответ.

— Вам предстоит, молодой человек, сделать сложнейшую операцию, — начал доктор Шредер. — Я вижу в вас хирурга. Хирурга души. Болезнь зашла так глубоко, что хирургический ланцет должен проникнуть на большую глубину, и именно в нужном месте, не отклоняясь ни на доли миллиметра. Но если вы колеблетесь, — врач с сомнением посмотрел на лейтенанта, — лучше не приступать к операции. — Колебания для хирурга могут обернуться смертью для больного.

— Нет, доктор, я не колеблюсь. Рука моя тверда. Но ведь и самая идеальная операция может оказаться смертельной для нашего пациента.

Доктор Шредер развел руками.

— А это уж как получится. Другого выхода нет.

Зрачки Джека Грэнмора расширились от почти панического страха, когда он увидел входящего к нему в палату лейтенанта Гопкинса.

— Эт-то вы? — запинаясь произнес он слабым голосом.

— Да, это я, — твердо ответил Гарри Гопкинс, стараясь не замечать ни страшно исхудалого, обтянутого почти прозрачной кожей лица Джека Грэнмора, ни его бесплотного, какого-то шелестящего голоса. Сердце болезненно сжалось, руки предательски дрожали. Стараясь прекратить дрожь, Гопкинс сжал кулаки и глубоко засунул их в карманы белого халата.

— Да, это я, — повторил он.

— Пришли попрощаться с умирающим?

Присев на круглую, белую табуретку, стоящую у изголовья кровати, лейтенант тихо сказал:

— Нет. Я пришел выяснить некоторые аспекты дела.

Страшно исхудалые пальцы больного механически перебирали край одеяла.

— Я не хочу говорить ни о каких аспектах дела.

— Но вам нужно знать их.

— Я не хочу знать, — умоляющим шепотом произнес Джек.

— И все-таки вы должны узнать все. Знаете ли вы, что собственно произошло в тот последний вечер?

Вот он, глубокий тонкий разрез хирурга!

Бескровные пальцы больного закрыли его лицо. Лейтенант с трудом разобрал тихий шепот:

— Нет! Я не хочу! Я знаю, знаю все… Кэй — шепот прервался. — Кэй ушла… ушла навсегда… и теперь… — больной замолчал, дыхание его стало прерывистым.

— Да, мисс Хоуп ушла. Покончила с собой, так как знала, что другого выхода нет.

— Я знаю…

— Так как ей не удалось убить вас, — неумолимо продолжал сотрудник Скотленд-Ярда. — А она это только что пыталась сделать. Ее рука, протянутая вам на прощание, несла смерть.

— Это неправда! — больной снова закрыл лицо руками, как бы пытаясь смягчить удар.

— Нет, правда! Помните перстень на руке мисс Хоуп? Две золотые змейки? Их раскрытые рты и острые красные язычки? Смертоносный яд проникал в тело жертвы сквозь микроскопические отверстия на их концах. Вы должны были умереть ровно через десять минут после прощания. А мне предназначалась роль очевидца, свидетеля, который может подтвердить, что вы покинули холл живой и здоровый. Одним словом, как всегда, все было обдумано до мельчайших деталей.

Джек Грэнмор медленно повернул голову к стене и бессильно прикрыл глаза. Его бледное лицо совершенно сливалось с белоснежной подушкой.

Лейтенант Гопкинс замолчал. Может, не стоит продолжать? Нет, нельзя же прервать операцию на середине!

— Впрочем, это была не первая попытка убить вас. Помните орхидею?

— Орхидея? Орхидея Кэй? — стремительный поворот головы. Широко распахнутые глаза. Чуть заметная розовая краска на запавших бледных щеках.

— Да, чудесный цветок, ведь их так любила ваша кузина! И излюбленный ее способ избавляться от ненужных людей. Причина смерти вашего кузена Роберта. Но в случае с вами мисс Хоуп не повезло. Я появился очень не вовремя. Помните? Ее не успели вам вручить, пришлось незаметно бросить под стол. Или отшвырнуть в какой-нибудь темный угол. Именно она и стала причиной смерти несчастного Неро.

И опять худые пальцы закрыли бледное лицо больного.

— Кэй… Я так любил ее…

— Неправда! — Лейтенант Гопкинс говорил намеренно грубым голосом, подстать ему подбирая и слова. — Неправда! Не могли вы любить ее! Эта девушка — хладнокровный, расчетливый убийца, не останавливающийся ни перед чем для достижения своих низменных целей!

— Моя маленькая кузина Кэй!

— Вздор! Она не ваша кузина. Она не дочь профессора Хоупа. Кэй — дочь безродного темного авантюриста и индейской проститутки!

Пальцы больного дернулись и бессильно опали на одеяло. Дышащие зрачки уставились на полицейского.

— Что? Что вы сказали? Кэй…

— Да, Кэй! Кэй!

— Она не дочь профессора Хоупа? Не моя кузина?

— Да! — Лейтенант уже рубил сплеча. — Она не дочь профессора Хоупа! И не ваша кузина! И не сестра Роберта! От родителей она унаследовала самые низменные инстинкты. Величайшей радостью были для нее страдания других. Это проявилось уже в детстве. Цыпленок с отрубленной головой… бабочка, насаженная на булавку живьем… фазан с выдранными перьями… Это она собственноручно резала профессора каменным ножом!

Тело Джека Грэнмора содрогнулось под одеялом. Он приподнял голову.

— Она?

И бессильно упал на подушки. По лицу пробежала судорога. Больной выпрямился и застыл неподвижно.

Лейтенант в испуге распахнул дверь. Увидев ожидающего в коридоре доктора Шредера, схватил его за руку.

— Скорее! Боюсь…

Вбежав в палату, доктор наклонился над больным.

— Что с ним, доктор? Неужели…

Не отвечая, доктор звонком вызвал сестру и коротко бросил ей:

— Шприц!

Из блестящей никелированной коробки та молниеносно извлекла уже готовый шприц. Тонкая игла проколола дряблую кожу.

Запахло эфиром. Доктор Шредер не выпускал из своих пальцев запястья больного.

— Нет! — ответил он наконец Гарри Гопкинсу. — Это только обморок. Пока, — подчеркнул доктор, — пока только обморок. Что будет дальше — неизвестно.

Выходя из больницы, лейтенант Гопкинс потер лоб. Голова разболелось по-страшному. Еще одно такое дельце, невесело подумал он, и никакого отпуска уже не понадобится: до конца дней своих останется пациентом санатория для нервнобольных.

А ведь так хорошо все было распланировано! С тоской подумал он об очаровательном домике на берегу моря, куда его пригласили провести отпуск в кругу милых знакомых. Билет в кармане, чемодан практически уложен. Самолет отправлялся через час. Он вполне успеет. Час — такая уйма времени!

И все-таки остановил машину у конторы Кука.

— Сегодня я не могу лететь, — он протянул розовую книжечку приветливому служащему туристической фирмы. — Не могли бы вы переделать мне билет на завтра?

Молодой человек сочувственно посмотрел на клиента.

— Разумеется, я переделаю. Но какая жалость! Сегодня на редкость хорошая погода, сэр.

— Конечно жалко! — вздохнул клиент, с сожалением взглянув на солнечную лазурь за окном. — Но ничего не поделаешь.

Гарри Гопкинс не мог уехать, не зная, в каком состоянии будет Джек Грэнмор.

А телефон молчал.

Ночью лейтенант не мог заснуть, ворочался без сна с боку на бок. А когда под утро заснул, ему приснилась страшная Богиня-Мать. Каменный исполин пожирал живьем несчастного Джека Грэнмора.

Доктор Шредер позвонил лишь в десятом часу.

— Извините, но раньше позвонить не мог, еще ничего не было ясно. Со вчерашнего дня мы пребывали в ожидании катастрофы, состояние больного внушало большие опасения. Сейчас же я с уверенностью могу сказать — операция удалась!

Гарри Гопкинс вздохнул широко, полной грудью. Конец страшному кошмару!

И схватив так и не упакованный до конца чемодан, бросился к выходу. Надо успеть на самолет!

XXX. Все проходит

Доктор Шредер сиял от радости. Звонко шлепая по спине своего коллегу доктора Роулинса и от полноты счастья не отдавая себе отчета в том, насколько увесисты эти шлепки, он громко восклицал:

— Дьявольски трудный, совершенно безнадежный случай, а ведь спасли же мы парня! Вытащили, можно сказать, с того света! Чтоб я когда-нибудь еще раз назвал представителя вашей профессии шарлатаном! Нет, психотерапевты — мужики с головой! Знаете, коллега, ваша идея об операции души просто гениальна! И какая реклама для нашей клиники!

Джек Грэнмор выздоравливал. Теперь в этом не было никаких сомнений.

И хотя здоровье возвращалось к больному неимоверно медленно, каждый день врачи регистрировали все новые симптомы выздоровления. Они не уставали хвалить своего пациента, советовали и впредь «так держать». С грустной улыбкой Джек обещал не подвести их.

Волны воспоминаний накатывали постоянно, но стали они значительно тише, сила их ударов ослабела. Картины прошлого теряли невыносимую резкость и остроту красок, и даже образ Кэй становился все бледнее.

Женщина с преступными наклонностями? Хладнокровный убийца? Дочь проходимца и проститутки? Но ведь он любил не ее, а совсем другую Кэй. И вот выясняется, что другая Кэй никогда не существовала…

Отравленная орхидея, трогательный подарок на прощанье… Протянутая на прощание нежная ручка, таящая отравленные змеиные жала… Ласковые улыбки должны были усыпить бдительность жертвы. Нежные беспомощные взгляды зорко высматривали, выискивали самый подходящий для убийства момент.

И вот настал день, когда доктор Шредер мог с полным основанием сказать профессору Хоупу во время очередного визита последнего:

— Еще несколько дней, дорогой сэр, и ваш племянник сможет покинуть нашу клинику. Ему будет очень полезно поехать куда-нибудь подышать свежим морским воздухом.

— Значит, опасность миновала?

— Совершенно.

На следующий день профессор явился в клинику доктора Шредера с какой-то странной статуэткой. Металл, из которого она была сделана, очень и очень походил на чистое золото.

Войдя в кабинет к доктору Шредеру, профессор торжественно несколько раз встряхнул руку владельца клиники и вручил ему свой дар.

— Вот, возьмите, доктор. Ведь Джек — мой единственный наследник и… единственный теперь мой близкий родственник, — тихо закончил он, глядя в сторону.

После ухода профессора доктор Шредер взял в руки статуэтку и осмотрел ее со всех сторон, поднеся к свету. Фигурка как фигурка, во всяком случае, особенно красивой ее никак не назовешь. Но, как известно, дареному коню в зубы не смотрят. Пусть себе стоит тут на столе в кабинете клиники. Домой он ее, пожалуй, не возьмет.

И только когда один из пациентов буквально онемел от восторга при виде этого золотого уродства, а, опомнившись, схватил в руки и никак не мог расстаться с ней, заявив, что по знакомству, так и быть, готов приобрести ее за несколько тысяч фунтов, доктор в корне сменил свое мнение о фигурке. И долго еще не мог избавиться от чувства стыда от того, что не сразу оценил этот шедевр.

Золотая статуэтка была торжественно перенесена в квартиру доктора, где заняла почетное место в стеклянной витрине гостиной.

Не успел Гарри Гопкинс вернуться из отпуска, как его навестил профессор Хоуп.

Скромный лейтенант смущенно выслушал горячие выражения благодарности, но решительно отказался принять чек. А когда профессор позволил себе настаивать, у лейтенанта хватило силы духа оборвать словоизлияния почтенного профессора:

— Я не частный детектив и не веду дел по заказу клиентов.

Впрочем, в деле «тихой смерти» некоторые аспекты до сих пор оставались не выясненными. Со своим непосредственным начальником, полковником Дрейком, лейтенант Гопкинс пришел к единому мнению — не выяснять этих аспектов официальным путем. Лейтенант отнесся с пониманием к аргументу начальства о нежелании «чрезмерно копаться в грязном белье».

Через какое-то время еще не выписавшийся из клиники Джек Грэнмор принялся настойчиво требовать свидания с лейтенантом. Нельзя сказать, что такая настойчивость доставила удовольствие доктору Шредеру.

— Зачем вам это, молодой человек? Было — прошло. Постарайтесь забыть обо всем как можно скорее. Подумайте о своем здоровье.

Джек настаивал на своем.

— Ну как вы не понимаете, доктор? Я не могу забыть, пока не буду знать всего. А знаю я еще так мало…

Доктор тянул, как только мог, выискивая всевозможные предлоги. Ведь никогда неизвестно, как поведет себя еще неокрепшая психика выздоравливающего, уж как врач он понимал это прекрасно и не желал рисковать здоровьем пациента. Не станут ли новые открытия смертельным ударом для него? Оба они с психотерапевтом Роулинсом единодушно считали, что новое психическое потрясение их пациенту совершенно излишне.

Когда все отговорки были исчерпаны, доктору пришлось уступить. Ведь Грэнмор был практически здоров.

Повесив трубку, лейтенант Гопкинс добрых несколько минут изрыгал из себя совсем не светские выражения. Очень некстати был теперь визит в клинику. И времени не было, да и возвращаться к неприятному, мучительному делу совсем не хотелось. Но ничего не поделаешь, придется ехать.

При виде входящего в палату сотрудника Скотленд-Ярда Джек с трудом удержал себя от непроизвольной дрожи. Ему удалось взять себя в руки.

— Хочу поблагодарить вас, лейтенант. Я обязан вам жизнью.

Гарри Гопкинс небрежно отмахнулся:

— Глупости!

— Знаете, совсем недавно и я так думал. Но сейчас я другого мнения…

Разговор не клеился. Образы минувшего еще так живы были в памяти. В голове клубилось столько мыслей, что очень трудно было дать им словесное выражение.

Наконец Джек не выдержал.

— Могу я просить вес, лейтенант, прояснить для меня некоторые моменты?

Лейтенант Гопкинс без особой радости ответил:

— Разумеется, сэр. Какие именно?

Джек Грэнмор не сразу собрался с духом. Картины прошлого неотступно преследовали его, сменяя друг друга.

— Даже не знаю, с чего начать. Хотел бы спросить о многом. Ну вот, например, как вы обо всем догадались?

Не так-то просто ответить на такой вопрос. Понадобился ведь не один день и целая куча пусть незначительных, но красноречивых мелочей… Однако отвечать надо.

— Не сразу это случилось. Мои подозрения падали поочередно то на одного человека, то на другого. Собственно, не было обитателя дома, которого я бы не считал виновным в преступлениях. Разве что за исключением… за исключением истинного виновника. Какое-то время я и вас подозревал, сэр.

— Меня? — удивился Джек.

— Представьте, вы тоже удостоились чести возглавить список подозреваемых. Я составил список лиц, которые физически могли совершить преступления в доме профессора Хоупа. И вы были одним из них.

— И как же вы…

— На правильный путь меня натолкнул, собственно, случай. В одном из матросских кабачков в пьяной драке был серьезно равен индеец. От него мне удалось узнать, что мисс Хоуп… не была мисс Хоуп, не была дочерью профессора Хоупа.

— Но как же получилось, что она могла… могла выдавать себя за его дочь?

Лейтенант коротко рассказал историю проходимца и авантюриста Ларсена, на котором фактически держалась вся экспедиция профессора Хоупа.

— С профессором этого авантюриста связывали не только дела экспедиции, но и дела совсем иного плана. Профессор был обязан этому темному дельцу не только жизнью, не только успехом экспедиции, но и тем, что для него составляло самый смысл жизни — сбором своих бесценных коллекций. Видите ли, сэр, вывезти из дебрей непроходимых тропических лесов колоссальную статую идола индейцев, жертвенный камень, другие предметы жертвенного ритуала было очень и очень не просто. Этому препятствовали, с одной стороны, религиозные фанатики, с другой — агенты правительства. Уже тогда в Мексике были приняты законы, запрещавшие вывоз из страны предметов старины, памятников прошлого, составляющих национальное достояние республики. Мне представляется, — лейтенант задумчиво погладил себя по колену, — что и сейчас лучше не вникать в подробности этой истории…

— Как я уже сказал, — продолжал лейтенант, — Ларсен был человеком, совершенно лишенным предрассудков. Я бы даже назвал его уголовным типом… да, вот правильное определение. Уголовный элемент, форменный бандит! Но одновременно человек совершенно фантастической храбрости и решительности. О его организаторских способностях я уже упоминал. И все-таки главной чертой его характера была безудержная страсть к деньгам. Нет, не совсем так. Первое место в сердце этого человека занимали, в равных долях, деньги и дочь.

Джек медленно провел рукой по глазам:

— Кэй?

— Да, Кэй. Впрочем, тогда она носила другое имя, наверняка труднопроизносимое. Ее мать индианка умерла во время одной из частых там эпидемий, оставив годовалую дочку. Ларсен прекрасно понимал, насколько опасными делами он занимался, знал, что смерть ходит за ним по пятам, что он может погибнуть внезапно. И тогда маленькая дочь останется круглой сиротой. Выбрав подходящий момент для разговора с профессором Хоупом, он заставил того поклясться, что в случае его смерти профессор признает дочь Ларсена своей собственной. Удочерит.

— О, теперь мне многое становится понятным, — медленно произнес Джек.

— Ну, так вот, — глубоко затянувшись дымом сигареты (и когда только успел закурить? сам не заметил), продолжил Гарри Гопкинс. — Меня о многом заставила задуматься эта информация о Кэй. Теперь пришлось пересмотреть все мои теоретические представления о возможном ходе событий в доме профессора Хоупа. Постепенно в непроницаемой тьме стали проступать контуры мотива преступлений. Пока еще очень расплывчатые, но все-таки.

— Так какой же мотив?

Лейтенант прищелкнул пальцами.

— Ох, самый простой: завладеть имуществом профессоре Хоупа. А его состояние весьма солидное. И профессор вовсе не собирался ущемлять интересы родного сына ради, как ни говорите, приемной дочери. Львиная доля наследства должна была достаться Роберту Хоупу. И этим объясняется, почему он должен был умереть.

Затем лейтенант рассказал Джеку об обнаруженных им на чердаке детских тетрадях с сочинениями на заданную тему.

— Только после показаний индейца, раненного в драке с матросами, мне стало понятно, кто еще в раннем детстве наслаждался видом страданий животных и насекомых, — продолжал свой рассказ Гарри Гопкинс. — Прочитав о том, какой смешной вид представлял цыпленок, которому кухарка отрезала голову и он без головы бегал по двору, я и подумать не мог, что такое способна написать девочка. Что ж, смешанная кровь метиски и унаследованные низменные инстинкты отца-бандита иногда создают совершенно невероятный коктейль. Первоначальная тонкая паутинка моих подозрений постепенно превращалась в прочную нить, но по ней я никак не мог добраться до клубка. У меня не было никаких веских доказательств, одни предположения.

И тогда я решился. Нарушив все правила, без санкции прокурора… ну, не скажу, чтобы произвел обыск, но немного пошуровал в комнате мисс Хоуп. Не мог я делать этого официальным путем, я бы спугнул преступницу, теперь-то мы с вами это понимаем, но что мне пришлось вытерпеть тогда! Ну, да ладно. Итак, побывав в комнате мисс Хоуп в ее отсутствие, я получил опять множество материала для размышлений. Видите ли… Все женщины пользуются косметикой, у каждой есть излюбленный набор помад, пудр, теней, румян, духов. Но теми, которые стояли на туалетном столике мисс Хоуп, ни одна женщина наверняка не захотела бы пользоваться.

— Я вас не понимаю…

— Такими косметическими средствами могла пользоваться лишь актриса, гримируясь для выхода на сцену… в роли привидения. Или умирающей от чахотки. Одним словом, косметические средства мисс Хоуп служили не для того, чтобы, как принято обычно, подчеркивать красоту женщины, а, наоборот, лишить женщину ее красоты. Вернее, затушевать, замаскировать красоту.

— Так вот почему она была такая бледная?

— Вот именно. Прозрачная, без кровинки, кожа, огромные синяки под глазами и прочие ухищрения. Кому могло прийти в голову, что это была маска?

— Маска… — беззвучно повторил Джек. — А я думал… я так мучился, глядя на нее…

— Не только вы один, все думали, что бедная девушка тает на глазах, не спит ночами, потеряла сон и покой. И здоровье. Да, в комнате мисс Хоуп я обнаружил еще одну очень интересную вещь: холостой патрон к пистолету калибра 5.75.

— Это калибр моего пистолета!

— Именно так. Помните историю с исчезнувшей пулей? Я долго не мог ее разгадать. Теперь все стало ясно. Холостой патрон успели заменить на нормальный в те минуты, что ваш пистолет оставался внизу на столе. Ну, помните, вы его забыли? Или этого не было? Всего вероятнее, его просто вытянули у вас из кармана.

— Кэй?!

— Да перестаньте, наконец, удивляться! Разумеется, она. Как вы думаете, могло тогда так произойти?

Джек задумался.

— Да, пожалуй, это возможно. Но с какой целью?

— Цель была одна — нагнетать обстановку тревоги и ужаса. А тут вы сами были свидетелем! Человек, которого не берут пули… Вспомните, какое это произвело тогда на вас впечатление.

— В последовавшие за этим дни, — продолжал лейтенант, — события достигли крайней степени напряженности. Возможно, профессор Хоуп наконец-то стал кое-что подозревать. Я сужу так на том основании, что он намеревался изменить свое завещание. Видимо, догадывался, кто убил его сына. Ну, и тогда было решено убить профессора. А чтобы бросить подозрение на Джона Кетлака, смерть профессора решили представить как ритуальное убийство.

— А что в это время делал Кетлак? Где он был?

— Об этом я узнал совсем недавно. Индеец молчал, как проклятый, и заговорил лишь после того, как профессор приказал ему. Именно Джон Кетлак, связанный, истекая кровью, лежал тогда на чердаке. Убийцы собирались в удобное время вынести его тело из дома. Рана оказалась не смертельной. Придя в сознание, он как-то сумел освободиться от опутывавших его веревок и скрыться.

— Бутыль с вишневым соком, — прошептал Грэнмор. — Но ведь тогда Кэй… — он до боли прикусил губу, — тогда она была со мной…

— У нее был сообщник. Ее сводный брат, чистокровный индеец. Нам так и не удалось установить со всей определенностью, когда и с какой целью он прибыл в Лондон. Думаю, он шантажировал профессора Хоупа угрозой разоблачить истинное происхождение так называемой мисс Хоуп. Случись такое, и разразился бы скандал. Наши законы не оставили бы ненаказанным такое нарушение гражданского права Соединенного Королевства — подделка акта о гражданском состоянии является уголовным преступлением. Я уже не говорю о скандале. Короче, братец обосновался в Лондоне со всеми удобствами и вел весьма шикарный образ жизни. А точнее сказать — форменным образом купался в роскоши. В доме профессора в это время происходили непонятные кражи.

— Тоже… она?

Лейтенант пожал плечами.

— Конкретными доказательствами мы не располагаем, но со всей очевидностью по времени они совпадали с периодами, когда братец принимался особенно сорить деньгами. Это обстоятельство нами установлено. Мисс Хоуп, уж не знаю как, удалось направить подозрения на младшего Хоупа. К каким дьявольским штучкам она прибегла, понятия не имею. Видимо, ловко воспользовалась тем обстоятельством, что Роберт Хоуп запутался в довольно крупных карточных долгах. Потом пришло время убрать и самого профессора. Уже после покушения на него преступники узнали, что он успел составить другое завещание, наверняка в вашу пользу, сэр. Таким образом теперь вы стали объектом охоты. Надеюсь, вы помните ее рассуждения о препятствиях? Человек должен устранять их со своего пути и т. д. Настал момент, когда таким препятствием стали вы, милостивый государь.

— Вы говорите, на меня велась охота?

— Да. Первую попытку убрать вас со своего жизненного пути мисс Хоуп сделала на чердаке.

Джек с изумлением посмотрел на полицейского.

— На чердаке? И я ничего об этом не знаю.

— Отравленная булавка, — был короткий ответ.

— Вы имеете в виду кусок заржавленной проволоки?

Лейтенант улыбнулся. Грустной была его улыбка!

— Ржавчины вполне бы хватило, чтобы отправить на тот свет дюжину таких, как вы. Малейшая царапина — и готово. Помните, как в темноте вас чем-то ударили по плечу? Именно тогда она пыталась уколоть вас отравленной булавкой. От неминуемой смерти вас спасла японская рубашка — ее толстый шелк не удалось проколоть, булавка лишь погнулась.

Закурив следующую сигарету, лейтенант продолжил свой рассказ:

— Но я все еще не имел полной уверенности… Я считал, что в темноте на вас напал кто-то другой, скрывающийся на чердаке. И хотя у меня набралось уже довольно фактов, свидетельствующих о виновности мисс Хоуп, я так до конца и не мог поверить…

— О, я вас понимаю! — горячо воскликнул Джек Грэнмор. — Я понимаю. Поверить в виновность Кэй…

— Вот именно! Я просто не в состоянии был представить себе эту девушку в роли убийцы. И лишь случайный разговор с садовником Глоккером окончательно раскрыл мне глаза. Отпали последние сомнения. Подумать только! Не зайди я случайно к нему в оранжерею, все могло бы пойти по-другому. Вы наверняка приняли бы в дар чудесный экземпляр орхидеи от любимой девушки…

Джек лишь тяжело вздохнул.

— …и покинули бы сей бренный мир, умерев той же смертью, что и Роберт Хоуп. Припомните, ведь несчастный молодой человек умер, вдыхая аромат чудеснейшей туберозы. Думаю, не ошибусь, если выскажу предположение, что мисс Кэй расписывала чудесный аромат орхидеи и уговаривала вас понюхать цветочек?

— Да, именно так и было, — почти беззвучно подтвердил Джек. — Уговаривала.

— Так я и думал! И если бы вы ее послушались, уверяю вас — не было бы нашего сегодняшнего разговора!

— Вы спасли меня…

— Ну, а потом… Впрочем, вы и без меня знаете, что было потом.

Джек Грэнмор опустил голову.

— Знаю…

Оба помолчали. Лейтенант следил за поднимающимися к потолку колечками сигаретного дыма. Грэнмор смотрел на лейтенанта, напряженно размышляя о чем-то.

— А кем был человек, которого нашли мертвым в саду у дома профессора? — спросил он. — Или этого так и не удалось выяснить?

— Скотленд-Ярд не допустит такой компрометации. Не сразу, но мы установили его личность. По правде говоря, ничего интересного. Обыкновенный уголовник. Больше времени проводил в тюрьмах, чем на свободе. Так что о нем жалеть не стоит…

— Но кто же его убил и зачем?

— Как юрист я бы квалифицировал данный казус как «превышение необходимых средств обороны». Человек убил нападавшего, защищая собственную жизнь. Следствие по этому делу прекращено «по причине не нахождения субъекта преступления». Вы понимаете? — представитель Скотленд-Ярда стряхнул с рукава своего мундира невидимую пылинку. — А впрочем, бедному Кетлаку и без того сильно досталось в последнее время, ведь он чуть не погиб из-за своей преданности хозяину. Защищая его коллекцию, он и… Если мне память не изменяет, — лейтенант устремил глаза в потолок, — в постановлении суда фигурировала такая формулировка — «неизвестные злоумышленники». Надеюсь, к этому делу не будут возвращаться.

Не удержавшись, Гарри Гопкинс бросил взгляд на часы, отвернув край манжета.

— Вы торопитесь, сэр?

— Вообще тороплюсь. На сегодня у меня еще много дел…

— Не смею вас долее задерживать, сэр. Очень благодарен, что вы нашли время для меня.

Лейтенант крепко пожал руку молодого человека.

— Желаю вам поскорее забыть о пережитых страданиях. Поверьте, все будет хорошо! От всего сердца желаю вам этого.

После ухода следователя Джек долго не отрывал взгляда от закрывшейся за ним двери.

— Легко сказать «поскорее забыть», — с горечью прошептал он. — Ему-то что! Посторонний человек.

И тут же одернул себя: этот посторонний человек спас ему жизнь, и не один раз! Этот посторонний человек распутал сложнейшее преступление. Неизвестно, чем бы кончилось дело, сколько еще раз посетила бы дом профессора Хоупа «тихая смерть». Посторонний человек нашел время и желание вот и сегодня прийти к нему в клинику и спокойно, благожелательно ответить на все его вопросы. А ведь без этого вряд ли возможно полное выздоровление его, Джека. Да кто еще в жизни сделал для него больше?

Откинувшись на подушки и закрыв глаза, Джек Грэнмор еще раз перебирал в памяти недавний разговор. Смертоносная булавка… отравленная орхидея… золотые змейки с ядовитыми жалами… Бррр, — он непроизвольно вздрогнул. Хватит, хватит вспоминать минувший кошмар! Но память неумолимо вызывала из небытия все новые, яркие картины: вот по двору бегает несчастный цыпленок с отрезанной головой… вот девочка, смеясь, выдергивает перья из хвоста орущего фазана…

Тело покрылось холодным потом. Как живая предстала перед мысленным взором Джека ласково улыбающаяся Кэй, протягивающая ему прелестный цветок. И на прелестном лице — нежная печать страданий.

Нет, подумать только, все это заранее отрежиссировано, все обдумано. Хладнокровное, преднамеренное убийство!

Открыв глаза, Джек медленно встал и подошел к окну.

Больничный сад был залит потоками яркого солнечного света. На ветках деревьев зеленела молодая листва. Торжествующий весенний щебет птиц проникал даже сквозь двойные рамы окон.

На тропинке между деревьями появилась торопящаяся куда-то с лекарствами молоденькая медсестра в белом халатике. Непокорные золотые локоны выбились из-под белой шапочки, ими небрежно играл легкий ветерок.

Взгляд молодого человека непроизвольно сопровождал легкую фигурку, пока та не скрылась за поворотом аллеи.

— Уфф! — Джек с такой силой потянулся всем телом, что кости затрещали в суставах. — В конце концов, жизнь не так уж плоха!


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги