Григорий.
Что, Макарка, в пинсиён ездили, аль нет?
Макарка.
Как же. Барышню отпустили, а Сергея Иваныча не отпущают… проштрафился.
Григорий.
Значит, на хлеб – на воду… ха, ха, ха!
Макарка.
Надо думать, так… Да уж ему не впервой.
Григорий.
Самой-то докладывали?
Макарка.
Где докладывать!.. нянюшку-то разве не знаешь.
Григорий.
А спросить?
Макарка.
Ну, спросит, тогда доложат.
Глеб (в дверях).
А… помещики!.. Наше вам… Сама дома, что ли?
Макарка.
А что?
Глеб.
Доложите, Григорий Петрович, что барышню сдал мадаме, а Сергей Иваныча не отпущают.
Григорий (смеясь).
Плохо, значит, просил.
Глеб.
Да коли ежели не отпущают – проси не проси, все одно. Говорили уж мы с ундером-то: – невозможно, говорит, этого, не можем мы, потому, говорит, ноне строго стало, не те порядки.
Григорий.
А самого-то видел?
Глеб.
Как же. Высыпало это их на лестницу видимо-невидимо – и махонькие, и всякие, а наш-то ото всех отличает, – всех, почитай, больше… Тетенька, говорю, кланяться приказала, домой вас дожидает. Хотел он, должно, что-то говорит, а тут немец к им вышел и разогнал всех. Ундер говорит, вишь, говорит, как ноне у нас!.. Так я и уехал. Прощайте. (Уходит).
Григорий.
Теперь, Макарка, держись!
Макарка.
А что?
Григорий.
Будет тебе!
Макарка.
Я этому не причинен.
Григорий.
Задаст она тебе!.. Покажет, как с барином синиц ловить!.. Он должен в рехметику вникать, доходить до всего, а вы с синицами… Постой!.. (Слышен звонок; Макарка стремглав бежит к двери; входит Сергей Иванович).
Сережа.
Тетенька уехала?
Григорий.
Никак нет-с, дома.
Сережа.
Который час?
Макарка.
Восемь било.
Сережа.
Никого у нас нет?
Григорий.
Степан Полуехтыч сидит.
Сережа