Домой не по пути

Глава 4

Мы приезжаем в город на закате. Озеро поблескивает, играя с лучами вечернего солнца. Да, такое вот Эри – гигантское синее пятно, обрамленное зелеными деревьями и придавленное маджентовым горизонтом, уходящим далеко в бордово-рыжую синеву неба.

Я перекатываюсь через Кори, открываю окно и высовываю голову, вдыхая влажный воздух. Мои волосы тут же запутываются и превращаются в непослушных змей, наподобие тех, что вились у мифической медузы, но я почему-то не обращаю на это внимания.

Иногда, кстати, полезно не обращать внимания. Например, на то, что я бросила дом и уехала с незнакомцами черт знает куда. Да, конечно, рядом со мной Кори Гудмен – мой лучший друг. Но остальные.

…Во что я впуталась? Да не важно.

Зажмуриваюсь и слушаю, как свистит ветер. Машина несется по дороге, мы тут одни такие – дикие и безумные. Вокруг тихо, словно все люди вымерли, и никто не помешает нам слиться со звуками шелестящих веток, скользящих волн…

Внезапно воздух разрывается от оглушающего грохота. Распахиваю глаза и вижу самолет, раскинувшийся над нами, будто гигантская птица! Он скользит по небу и исчезает где-то впереди, оставив после себя дымчатый след.

Мы приезжаем в аэропорт ровно в девять. Выходим из машины и становимся у правого крыла. Рокочут моторы, свистит ветер, и мигают, будто праздничные гирлянды, огоньки на посадочной полосе, а мы стоим и смотрим вперед, ожидая чего-то или кого-то.

Джесси оказывается гораздо ниже, чем я представляла. А волосы в вечернем свете у него не просто светлые, а золотисто-желтые, как колосья в Техасе. Тэмзи Пол чересчур возбуждена – у нее трясутся колени, да всё ее тело трясется, будто она жаждет чего-то так сильно, что сейчас упадет на асфальт и начнет колотить по нему кулаками, пока не получит желаемое. Руки у нее крупнее моих, а вот талия – осиная, и зависть тут же пробирает меня до костей, ведь я, скорее, квадратная, пусть и худощавая, словно иссушенный лимон.

Кори нервничает, потому что так же, как и я, ни черта не понимает. Он постукивает носком кроссовки по асфальту. Что-то мне подсказывает, что приключения – не для всех лечение от скуки и недугов. Иногда волнение порождает эти недуги. Как, например, эта нервозность Кори Гудмена: мальчика, дышащего громче, чем шумят самолеты при посадке. В этом его странном убеждении, словно случится худшее из того, что с нами вообще может случиться, и заключается суть моего лучшего друга. Он не был бы Кори Гудменом, если бы не думал по сто раз, прежде чем сказать что-то или сделать; не был бы он Кори Гудменом, если бы не стеснялся и не боялся своих же мыслей. Умные люди – трусы на самом-то деле. Они слишком много понимают, и оттого жизнь им видится не каруселью, а американскими горками, на которых катаешься непристегнутый и обреченный. Я не узнала бы его, если бы он не тарабанил пальцами по карману своих джинсов и не дергал носом, будто ему щекотно. Кори думает – как и все умные люди – и потому накручивает себя, словно прямо сейчас самолет не приземлится рядом с нами, а рухнет на землю, спикирует прямо на наши головы.

Спокойным остается только старший Гудмен. Сигарета, зажатая в его зубах, не зажжена. Она просто торчит там, будто модный атрибут, придающий ему странную авторитетность, которая только в нашем времени связана с табачным дымом, а не с характером человека. Хотя и характер у него что надо. Я уверена. Покатые плечи, но взгляд – прямой, как у ястреба. Того и гляди, сорвется с места за своей добычей. Всё это в моей голове никак не укладывается. Уильям – парень ленивый, обычный, в широченных штанах, не то чтобы мятых, но старых, словно выкраденных у пилигрима, прибывшего на Мейфлауэре. По его виду можно сказать, что в карманах у него ни цента, пусть в глазах и горит неистовый и горячий огонь, огонь какого-то безумия.

Джесси наплевать, куда его жизнь закинет, Тэмми во всем ищет выгоду, Кори, пусть наивно и глупо, тянется за своим братом, стараясь ему соответствовать, хотя совсем на него не похож. А Уилл… Он нацелен набраться впечатлений, неприятностей, нацелен здесь не просто стоять, не просто быть, а дышать, смотреть, слышать, чувствовать. Он глядит на дорогу, сжимает в зубах эту сигарету, а его ленивый взгляд испепеляет, как испепеляет всё вокруг ленивое солнце.

Неожиданно к нам подходят два человека. Они похожи на крадущихся крыс, то и дело глядят по сторонам, как будто вынюхивают запах неприятностей. Ничего с ними, собственно, не происходит. Они останавливаются напротив Уилла и протягивают ему чемодан.

Я переминаюсь с ноги на ногу.

– Тут всё.

Классно! Уильям – криминальный авторитет.

– Мне стоит проверить? – Парень делает шаг вперед, плечи не расправляет, но он выше их на голову. – Шутить не будем, верно? Мы, ребята, проблем не ищем.

Только я замечаю блеск в его глазах?

– О чем ты толкуешь? Всё честно.

Они больше ничего не говорят, пожимают друг другу руки и обмениваются взглядами, а затем мы усаживаемся в «Додж» и трогаемся с места так быстро, что тормоза визжат и пыль брызжет из-под покрышек.

– И что в чемодане? – спрашивает Кори, опередив меня на несколько секунд. – Тебя ведь не угораздило влипнуть в какую-то дерьмовую ситуацию, Уилл?

– Что значит – дерьмовую? Если так рассуждать, то все ситуации – дерьмо. А я как бы провернул отличную сделку. Я нам создаю воспоминания, ребята, и, поверьте, вы, как и я, навсегда запомните эту поездку.

– Но что в чемодане?

– Катализаторы.

– Не понял.

– Ускорители удовольствия, брат мой. – Уильям кивает Тэмми, и она поджигает его сигарету с таким важным видом, будто бы натирает зад самому папе римскому. – Ты так боишься жить, но ты ничего о жизни не знаешь. Рисковать – это не набираться проблем, а пробовать, уяснил? Если ты не откусишь кусок от торта, как ты узнаешь, какой он? А? Ну ответь мне, как? Никак, Кори, нет, черт подери! Чтобы начать жить, нужно хорошенько и отчаянно рискнуть.

– И мы сейчас все здесь рискуем?

– Да, вы рискуете хорошо провести время.

– Но…

– Хватит ныть, – обрывает их Тэмзи и встряхивает огненными волосами, – ты, Кори, как стонущая старуха. Успокойся! Что бы ни случилось, я уверена, будет приятно.

Не знаю, как реагировать. Просто молчу, прислушиваясь к тому, как перекатываются шарики в моей голове: «за» и «против». Выпрыгнуть из салона прямо сейчас или доехать до мотеля и слинять уже оттуда?

– Птенчик, на меня посмотри. – Мы встречаемся взглядами в зеркале заднего вида, и Уильям криво улыбается, отчего его сигарета едва не падает на колени. – Я своих в обиду не дам. Ты просто знай это.

– И в какой момент я стала своей?

– Да сразу же, птенчик. Жизнь не сводит нас с кем попало. Если мы сидим с тобой в одной машине, значит, мы должны здесь сидеть. Понимаешь? К разочарованию это или к чему-то другому – это правильно.

Мы останавливаемся в мотеле на центральной улице. Заваливаемся в комнату и обнаруживаем пять вытянутых узких кроватей, сдвинутых в одну огромную постель. Я не знаю, зачем так сделали, и меня не радует мысль засыпать рядом с полуголой Тэмзи Пол. Бросаю на пол куртку, затем сумку. Джесси прижимает к себе чехол с гитарой, а на лице Уильяма читается невероятное спокойствие, будто бы мы попали в номер люкс.

– Так, делаем то, что задумали, и на вечеринку.

– А что мы задумали?

– Садись, птенчик! – Ладони у Уилла просто гигантские, и, когда они оказываются на моих бедрах, я невольно отстраняюсь, потому что боюсь находиться к нему так близко.

Мы рассаживаемся в круг. Старший Гудмен достает какие-то листочки и довольно перемешивает их в кепке. Я наблюдаю за этим скептически.

– Сейчас выбирать будем, – поясняет мне Кори, но я лишь вскидываю брови, – мы так развлекаемся, чтобы дорога веселей была, Реган. Чье имя выпадет – тот выполняет любые задания и поручения, которые остальные ему придумают. И так до следующего города, и мы вытягиваем другое имя.

– Странные у вас развлечения.

– А тебе лишь бы по клубам ходить да шлюх снимать, да? – хохочет Уилл. – Прости, мы еще и древние, предпочитаем развлекаться как в былые времена, когда снимать шлюх не было модно.

Я корчу гримасу, а потом сжимаю пальцы в кулаки. Надеюсь, меня пронесет, потому что я не в настроении делать всё, что мне прикажут эти сумасшедшие. Я на них совсем не похожа, прыгать с утеса голышом, кричать во всю глотку и курить марихуану не смогу, да и не захочу. Сглатываю, когда Вильгельм Завоеватель достает бумажку из кепки.

Он вдруг начинает смеяться.

– Что? – распахивает глаза Тэмми. – Не может быть! Она?! Я в ауте!

– Она? – Я подаюсь вперед и вырываю листочек из его пальцев. Читаю: «Реган». Ох, ну как же так? Черт! Перевожу взгляд на Уильяма и сужаю глаза от странного чувства в груди, будто меня жутко подставили. – Серьезно?

– Это судьба, птенчик. Собираемся, давайте-давайте, нет времени, мы ведь стареем, черт вас всех дери. А вы зад свой поднять не можете.

Говоря это, он прыгает вокруг нас, как сумасшедший, эмоционально жестикулирует и спотыкается о брошенные сумки. В конце концов, он обнимает за плечи Тэмми, и она не просто становится красной, а превращается в пунцовый, пульсирующий помидор.

– Я устала, правда, – признаюсь я, – день был долгим. Хочется отдохнуть.

– Чего хочется? – Уилл отпускает Тэмзи, она выглядит обиженной, а Кори усмехается и толкает меня плечом. – Мы не отдыхать сюда ехали, птенчик!

– Но я спать хочу.

– А ты расхоти!

– Не расхочу.

– Так, Реган. Как-тебя-там, вставай и собирайся. Я настаиваю, услышала? Это задание, и ты обязана его выполнить.

Джесси хихикает, а мой лучший друг в сдающемся жесте поднимает руки, мол, я тут ни при чем. Сопротивляюсь еще пару минут, а потом мне говорят, что в наказание мне придется бежать за машиной завтра утром, когда все двинутся в путь, и Джесси подавленно признается, что уже как-то бежал за машиной, и это не шутки. Не знаю, почему в качестве протеста я не падаю на пол, ведь мне реально хочется спать. Но я соглашаюсь и принимаю душ, героически сдерживая крик в горле от вида отвратительных мухоловок на стенах.

Мы плетемся по темной улице, и люди в странной одежде идут рядом с нами. Я понятия не имею, кто это. Уилл что-то спрашивает у девушки. У нее краснючие и пухлые губы, как у местной королевы бала. Они так блестят, словно она не блеском для губ их намазала, а звездной пылью. У другой девушки широкая юбка, как у див семидесятых. Я скептически осматриваю их, а затем вижу парня в приталенном синем пиджаке с желтым галстуком. На мне, черт подери, джинсы.

Почему тут все так странно одеты?

На улице темно, но квартал освещают люди в ярких костюмах. Ну все, кроме меня. На Кори странные штаны, а в номере я и не обратила на них внимания. Только сейчас понимаю, что они в белую полоску.

– Что тут происходит? – Я пихаю друга в бок, а он хихикает с Джесси, не обращая на меня внимания. На Джесси, кстати, белая рубаха, выпущенная из штанов и свисающая чуть ли не до колен. Волосы он расчесывал часа полтора, но добился лишь того, что торчат они не в разные стороны, а в одну. – Кто все эти люди?

С каждой минутой нас становится больше. Справа и слева в толпу вливаются незнакомцы.

Я искоса гляжу на Тэмзи. Она в той же самой майке, что вульгарно подчеркивает ее «индивидуальность». Но еще на ней юбка средней длины и туфли. Туфли! Древние какие-то, ношеные, но натертые до блеска. Я засовываю пальцы в карманы джинсов и плетусь, уже не просто сожалея о том, что пошла с ребятами, но еще и о том, что проигнорировала их возгласы вроде тех, что на мне костюм монахини. Я не думала, что они серьезно. Думала, они шутят. Теперь я сомневаюсь.

Мы спускаемся в какой-то подвал, тут пахнет потом, а еще какой-то мятой. В воздухе витают бело-серые узоры, сотканные из пара, что выдыхают мужчины и женщины. Я слышу музыку, но необычную. Она не вырывается из колонок, не гремит в ушах, и когда я наконец оказываюсь в небольшом помещении, то понимаю, что музыка льется со сцены. На ней пританцовывают несколько мужчин, одежда у них мокрая от пота, кожа ярко блестит, как и глаза. Один бьет по барабанам, второй изо всех сил сжимает в пальцах гитару. По ней катятся капли, падающие с его подбородка. Третий играет на саксофоне, издеваясь над ним и мучая его, да так, что каждый, кто находится здесь, не сидит на месте, а танцует до изнеможения.

Я растерянно хлопаю ресницами.

О джазе я знаю лишь то, что от него сносит крышу. Так я, по крайней мере, думаю. Я никогда прежде не бывала в подобных клубах и если и танцевала под блюз, то дома, где никто меня не видел и никто мне не мешал слушать Beatles и причислять себя к давно забытой касте ревущего поколения.

Уильям здоровается со всеми так, будто хорошо их знает. Кричит направо и налево: да, конечно, привет, салют, а мы тащимся за ним, будто за локомотивом. Только Тэмзи Пол уверенно выходит вперед на правах главной девушки в нашей компании и не упускает возможности приблизиться к Уиллу, когда тот улыбается кому-то или пожимает руку.

Мы усаживаемся за круглый деревянный стол.

Уилл здоровается с музыкантом, который на сцене играл на саксофоне. Кожа у мужчины такая же темная, как и душа самого Уильяма Гудмена. Они счастливо улыбаются. Уилл так жмет этому мужчине руку, что сразу понятно: он уважает его и ценит. Другой рукой он похлопывает музыканта по спине, потом накрывает их туго сжатые ладони и кивает:

– Рад встречи, Рэй Декарпентер!

– Уильям Гудмен, мальчишка, какими судьбами? – Тот взлохмачивает его волосы. – Ты ведь не просто так пришел навестить старину Рэя, верно? Что у тебя?

– Обижаешь.

– Признавайся, черт! Все знают, что ты, выбирая между безумием и джазом, предпочитаешь безумие, хотя, бог знает, это одно и то же.

– Я живу ради безумия, черт подери.

– А значит, ради блюза, мальчишка, верно? Что это у тебя? – Он глядит на чемодан, что передали парни в аэропорту. – Тебя тут ждут, как Санта-Клауса, Уилл. Что на сей раз ты приготовил, признавайся!

Я подпираю ладонью подбородок и с интересом наблюдаю за старшим Гудменом.

Парень открывает чемодан, и я прикрываю глаза, ведь думаю, что там наркотики или что-то еще незаконное. Катализаторы удовольствия? Ну, естественно, речь идет о чем-то нелегальном и дурманящем голову.

Но Уилл достает из чемодана музыкальные пластинки. Он передает их мужчине с таким видом, словно отыскал Святой Грааль. Глаза у него искрятся.

– Это начало, Рэй, только подумай. Зарождение целой эпохи в твоих руках, у тебя в руках история, чувствуешь? Тяжело держать.

Музыкант смотрит на пластинки, а потом резко выпрямляется, будто кто-то влепил ему оплеуху. Он глядит в глаза Гудмена.

– Шутишь, что ли?!

– Что там? – Кори приподнимается. – Что за мусор?

– Мусор? Я – старик, но драться еще умею, понял? Приструни мальчишку, Уилл. Он тут мусором короля рок-н-ролла называет! Этот мусор определил жизни тысяч людей, он и сейчас нашу жизнь определяет. Смотришь в глаза красотки и думаешь: «Я не могу не влюбиться в тебя». А потом шепчешь ей на ухо сбивающимся голосом: «Люби меня нежно», – несешься по дороге под звук его изнывающей от усталости гитары, сбиваешь до крови ноги, вытанцовывая под ритм, когда-то стучащий в его огромном, музыкальном сердце.

– Элвис?

– Не просто Элвис. – Мужчина подходит ко мне и улыбается широко-широко, и его белоснежные зубы выделяются на фоне темного лица. – Элвис Пресли. Имя того человека, которого уважаешь, называй полностью, потому что в этот момент происходит какая-то магия, девочка. Ты проговариваешь его имя и становишься к нему ближе. Элвис Пресли.

Я хмыкаю, а старший Гудмен усмехается. На нем белая рубашка. Он закатывает рукава.

– Выпьем?

– Спрашиваешь!

Джесси хватает гитару и выбегает на сцену, а Рэй Декарпентер достает пластинку. Не знаю, почему Бонд побежал играть, ведь мы, похоже, будем слушать музыку с патефона? Но затем до меня доходит смысл происходящего. Когда еще сыграешь с Элвисом Пресли?

Звучит музыка, мой новый знакомый с катастрофически взлохмаченными волосами принимается играть, и я смущенно улыбаюсь.

Пластинки настолько старые, что трещат. Я слышу голос «короля рок-н-ролла», который говорит что-то между куплетами, а зал взрывается овациями, и люди не просто поют, они кричат, и я представляю, как многотысячная толпа тянет руки, чтобы дотронуться до легенды.

Тэмми вскакивает с места, прежде осушив рюмку с чем-то прозрачным, и прыгает на руки к Уильяму. Он тащит ее в центр зала, прижимает к себе и приподнимает над полом так, будто она ничего не весит. Люди танцуют, шелестят юбки, а пол дрожит от стука женских каблуков.

Кори хватает меня за руки и тащит танцевать. Я сопротивляюсь, говорю, что посижу за столом, пока все развлекаются.

– Кори, прекрати, я не умею!

– Я тоже! – смеется друг и начинает нелепо вертеть ногами.

– О боже, я этого не выдержу, прекрати, я ослепла, слышишь? Ослепла!

Но Гудмен не обращает внимания. Берет меня за руки и так пляшет, словно собирается протереть в покрытии дыру размером с Африку. Я хохочу, а он крутит меня и тянет к себе. Мы неуклюже подпрыгиваем, много смеемся, да так, что болит живот, и представляем себя совсем другими людьми. Я забываю, что на мне эти чертовы джинсы. В воображении я машу подолом пышной юбки, пот скатывается по шее, и я слышу, как разрывается гитара, как скрипит старый патефон, и чувствую нечто такое, чего раньше никогда не испытывала: ощущаю себя частью чего-то огромного.

Потом я вновь оказываюсь в руках Кори, и он смеется так громко, что у меня закладывает уши. Я замечаю Уилла с Тэмми. В их движениях столько экспрессии, что страшно находиться рядом, наверное, поэтому вокруг них образовалось свободное пространство. Тэмзи вся пунцовая, а на лице Уильяма ни намека на усталость. Он то встает на носки, то приседает, то вспархивает, словно хочет коснуться длинными пальцами потолка.

Дым от сигар, похожий на спутавшиеся мысли, плывет над головами.

Я тру ладонями лицо и, улыбаясь, говорю Кори:

– Я выйду, подышу.

– Что?

– Выйду на улицу!

Музыка играет и горит, как костер, а люди, будто подожженные спички, светят все ярче и ярче. Пробираюсь к выходу. Ноги ноют от приятной усталости. Я улыбаюсь, ведь со мной не приключилось бы ничего подобного, если бы я не села вчера в машину к этим сумасшедшим. Поднимаясь по лестнице, сталкиваюсь с какой-то целующейся парой и обхожу ее стороной. Парень так прилип к своей девушке, что, кажется, вот-вот высосет из нее всю жизнь.

Наконец оказываюсь снаружи. Прислоняюсь спиной к стене и прикрываю глаза. Я устала, но рада, что пошла с ребятами – необычное ощущение.

– Видимо, тебе не только любовные романы не нравятся, – говорит знакомый голос, и я оборачиваюсь. Рядом оказывается Уильям Гудмен, и он, как всегда, с сигаретой во рту. – Что насчет книжек об изнасиловании?

– И что в них такого?

– В них насилуют.

– Некоторым это нравится. – Я вспоминаю о парне с девушкой, которые обжимались у входа, а Уилл почему-то игриво вскидывает брови: – И не мечтай.

– В смысле?

– Ну а что у тебя за взгляд?

– Какой еще взгляд?

– Тебе лучше знать. – Я отворачиваюсь и втягиваю в легкие прохладный воздух. Ох, как же приятно. Кожа пылает, но ветер остужает ее, и я ощущаю себя хрупкой и растаявшей, как мороженое. – Я говорила о тех ребятах, что целуются у дверей. Парень не просто обнимает подружку. Похоже, он ее душит.

– Это называется страстью.

– Желание кого-то удушить?

– В некоторых извращенных фантазиях.

– Я почему-то не сомневалась, что ты так ответишь. – Я поднимаю глаза на парня, а он, к моему огромному удивлению, пристально смотрит на меня. Лицо у него в блестящих капельках, а глаза мутные и горящие. – Знаешь, я хотела тебе сказать…

– Скажи.

– Спасибо. – Гудмен сводит брови, а я торопливо объясняю: – Ты спас меня от предков, позволил поехать с вами. Я знаю, что подружка Кори не вписывалась в ваши планы.

– Благодаришь меня за то, что я врезал твоему отцу? – Уилл шумно выдыхает дым от сигареты. Вид у него какой-то растерянный. – Чего ты ждала?

– В смысле?

– Ты застряла в этом городке с уродами, которые тянули тебя вниз. Но ты не рвалась наружу, ты чего-то ждала.

– Я надеялась, что…

– Надеялась, – перебивает Уилл, – на надежде далеко не уедешь. Чтобы уехать, нужно подняться с места, взять ключи и завести двигатель.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я много знаю о тебе – и без рассказов Кори. Ты из тех, кто чего-то стоит, но ничего не делает. Тебе разбил нос родной отец, а ты уезжать не хотела. Да ты должна была вцепиться в мою ногу и заставить меня вытащить тебя из этого дерьма.

– Ого, да ты уже выпил!

– Ага! – Уилл усмехается. – Я красноречив?

– «Вытащить тебя из этого дерьма!» – с выражением повторяю я и киваю. – Я тебе почти поверила. Если бы ты еще добавил: «Человек – хозяин своей судьбы!» – я бы вообще растаяла, серьезно.

– А ты не пьешь?

– Странный вопрос.

– Почему? Все пьют.

– Да, все. И мой отец, который разбил мне нос, как ты верно заметил.

– Так это самоотрицание?

– Нет, это нежелание походить на животное.

– Такое ощущение, что я разговариваю со своей мамой. – На лице парня появляется нахальная улыбка, и он придвигается ко мне так близко, что нас разделяют сантиметры, а может, и миллиметры. Его голубые глаза с интересом меня изучают. – Необязательно избивать дочерей после одной или двух рюмок, птенчик. Люди пьют, чтобы расслабиться, а тебе нужно расслабиться. Ты выглядишь уставшей.

– Я же сказала, день был длинный.

– Ты выглядишь уставшей от жизни.

Поджимаю губы и медленно отвечаю:

– Жизнь тоже оказалась длинной.

– Тебе и тридцати нет.

– Но мне уже хватило.

– Ничего ты не понимаешь, птенчик, – уголки его губ дрогнули, – или просто не почувствовала. От нас зависит, какая наша жизнь. И от нас зависит, нравится она нам или нет. Тебе она не нравится, потому что ты ничего не испытала. А я боюсь умереть, правда.

– Тебе нравится жить?

– Честно? Жизнь паршива, но она не перестает меня удивлять, а это я люблю.

Замолкаем на некоторое время.

– Ты назвал фамилию Рэя. Она длинная и сложная. Ты его уважаешь.

– Рэй Декарпентер – не человек, он – музыка. Живая, с ногами и руками.

– Он тебя удивил.

– Правильно, птенчик.

– Моя фамилия Баумгартен.

Уильям прыскает со смеху.

– Кошмар, птенчик. Просто кошмар. Но я ее запомню.

– Запомнишь? – Я недоуменно пожимаю плечами. – Почему?

– Мне кажется, ты меня тоже удивишь.