Подавляющее большинство туристов, гостей и командировочных въезжает в Донбасс с севера. Наверное, потому что мощный поток грузов и пассажиров всегда шел именно со стороны Москвы и Харькова: это главное, осевое направление движения у железнодорожников в былые времена принято было называть «Главным кавказским ходом».
Поезд покидает харьковщину, а заодно и Южную железную дорогу, в районе села Букино с одноименной крохотной станцией. Там живет всего несколько семей, обслуживающих дорожное хозяйство. Слева по ходу поезда останется река Оскол, неподалеку отсюда впадающая в Северский Донец, а впереди мелькнет огромный щит с надписью «Добро пожаловать в Донбасс».
Скоро встреча со Святыми горами – местом уникальным во многих смыслах. Но за двадцать километров, отделяющих мост через Оскол от станции Святогорск, мы успеем рассказать вам о том, что село Букино славно не тем, что здесь находится так называемая стыковая станция двух дорог, и не только тем, что в округе на пятьдесят километров находятся наизнаменитейшие грибные леса, богатство которых Донбасс вот уж лет тридцать-тридцать пять пытается выбрать своими корзинками, сумками да рюкзаками, да никак не управится.
Историки утверждают, попробуем им поверить этот раз, что именно здесь, в месте, где сливаются Оскол и Донец, встретились в мае 1185 года персонажи известные нам со школьных времен по «Слову». Помните?
Игорь ждет мила брата Всеволода. И рече ему буй-тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый ты, Игорю! Оба есве Святославличя. Седлай, брате, свои борзый комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска напереди. А мои ти куряни – сведоми кмети: под трубами повити, под шеломы възлелеяны, конець копия въскормлени; пути имь ведоми, яругы имь знаеми, луци у них напряжени, тули отворени, сабли изострени; сами скачють, акы серыи волци в поле, ищучи себе чти, а князю славе».
Нам неизвестно точно, как шел к месту соединения с войском брата Игоря князь курский и рыльский Всеволод Святославич. Может, и вдоль Оскола – ему из Курска до верховий недалеко. Но все-таки верней предположить, что его «куряне, с конца копья вскормленные», поскольку «пути и яруги» им были ведомы, шли вдоль более облесенного, полноводного и популярного Донца – аккурат на Изюм, где уже со времен Владимира Мономаха русские ставили пограничные сторожки на господствующей высоте – горе Кременец – 160 метров над Донцом.
«Слово о полку Игореве», иллюстрация В. Фаворского
Встретившись «на слиянии», как говорят местные жители, князья начали углубляться в степь, в сторону Дона. Пошли на юг, переходя от одной излучины Донца к другой. Русло реки, правда, в те времена имело несколько иной от привычного нам сегодня рисунок. Но пойдем, вслед за игоревой дружиной и мы.
На входе в Донбасс нас встречает Святогорье. Именно так обобщенно именуется и местность в виде высоких меловых гор, и окрестные леса и озера, и одна из пяти русских лавр – Святогорская.
В советские времена здесь из окрестных сел и поселка возле железнодорожной станции, из многочисленных пионерлагерей и турбаз с санаториями сложился довольно большой курортно-жилой комплекс, который, соединив с самым большим здешним селом – Банным (так оно называется, потому что издавна служило монахам для санитарно-гигиенических услад), соорудили город Славяногорск. Монастырь в те времена служил музеем, святость была в некотором загоне, поэтому только с уходом коммунистов из власти, город переименовали по основной «специальности» – «Святогорск».
Святые горы, Святогорье, были местом известным в дореволюционной России. Свято-Успенский монастырь, которые в меловых пещерах на высоком левом берегу Донца устроили по преданию монахи Киево-Печерского монастыря в седой древности, основной поток паломников и славы принял в 19 веке. Среди монашеской братии слыл он местом суровых порядков и непреклонного начальства, сюда часто присылали на «перековку» или на покаяние провинившихся в своей нелегкой работе священников и монахов со всей России.
Если будет интересно – почитайте на досуге великолепную книжку русского писателя и путешественника Василия Немировича-Данченко «Святые горы». Этот брат прославленного основателя МХАТа был безукоризненно честным человеком, одной из характерных, резких, и видимо, неприятных для окружающих черт его личности, было – обличение пороков и в особенности насилия. В книге о Святогорском монастыре это очень выпукло проступает. При этом вряд ли вы найдет другой источник по истории монастыря, который был, дал практически объемную картину не только монашеской жизни, но и крестьянства вокруг него в этой местности. Лучше всего эту книгу читать в Святогорске. Приезжайте на одноименную станцию, подождите автобуса, который отвезет вас к лавре, или пройдитесь пешком несколько километров по чудесному сосновому лесу. Один раз оно того стоит.
Вообще – Святогорск/Славяногорск – город контрастов, начиная, как вы уже поняли, с названия. После Октябрьской революции 1917 года монастырь был закрыт. В его корпусах, пристроив со временем несколько построек, сварганили санаторий для шахтеров. Название ему дали соответствующее – «Горняк». Очень хорошее и уместное слово в романтической и безумно прекрасной местности, где меловые скалы нависают над несколько замедляющим здесь свой бег Донцом. Если попадете сюда в сезон – возьмите лодку и пройдите на веслах под скалами монастырь. Сделайте селфи – это будут незабываемые карточки. В этом месте у меня возник очень современный вопрос – интересно – а вай-фай в Лавре уже есть? Интернет-то наверняка.
Святогорская лавра, фото К. Брижниченко
Ну, так вот – после падения соввласти процесс пошел обратный, с той же страстью нашего человека к крайностям. Санаторий быстренько закрыли, земли и строения передали возродившемуся чудесным образом монастырю. И вскоре от медицинского учреждения, где сердечники лечились природой и коньяком, остались только мощные бетонные тропы терренкура. Ну, что – лечить таким методом сердечко можно и самостоятельно, но в основном приезжий люд использует «дороги жизни» для того, чтобы подняться на самый верх меловых гор – к монументу Артему и деревянному монашескому скиту. Скит поставили в новейшее время, словно знали церковные иерархи, что в 2004 году обитель получит статус Лавры (пятой по счету русской Лаврой), который монасытрям дается за особые чудеса явленные православному миру. Злые языки в тот год говорили, что интересы Святогорского монастыря лоббировал еще будучи премьер-министром Украины Виктор Янукович. Едва ли это верно, но заметим, что если бы вдруг оказалось правдой, то как это по-донецки!
Вторая достопримечательность, без которой вот уже почти 90 лет невозможно представить Святые горы – монумент товарищу Артему. Не будет слишком уж большим преувеличением сказать, что уж кого-кого, а его знает в Донбассе со школы каждый житель нашего непростого края. И хотя пламенные революционеры ленинского призыва у нас давно не в чести, именно этот уроженец Екатеринославской губернии (настоящее имя его было – Федор Сергеев) удостоился самой что ни на есть настощей, беспримесной любви народной. Конечно, во многом он обязан этим скульпторам. И первым в этом ряду стоит знаменитейший некогда Иван Кавалеридзе.
Во второй половине 20-х годов прошлого века русские архитекторы увлекались поиском чистых геометрических форм и линий, повально проходя через стиль конструктивизм. Домов в этом стиле достаточно по всей стране, но более всего в Харькове, где них была условная штаб-квартира. Тот, кто бывал в этом городе, помнит гигантский комплекс зданий Госпрома в центре, для которого, чтобы уравновесить его разбили не менее гигантскую площадь Свободы. Кажется одну из самых больших в Европе.
Так вот, архитекторы ударились в конструктивизм, а скульпторы – в кубизм. Иван Петрович Кавалеридзе (сын малороссийской селянки и грузинского крестьянина) к тому времени уже был вполне маститым скульптором. На его счету были такие известные памятники как, например, княгине Ольге – тот самый, который потом снесут, а наше время воссоздадут по фотографиям.
И вот представьте, какой мезальянс в карьере художника – княгиня Ольга и большевик. Святая и «революционэр» – что может быть более несхожего с официальной церковной точки зрения. Но с другой стороны – не зря же в Святогорске есть точка подле статуи Богородицы, с которой авангардный облик Артема смотрится так, будто он здесь совсем по праву соседствует с мистическим. Причем, деятельный, непримиримый, Артем был мужик резкий и крутой, справедливый и с замечательным чувством народного юмора. Солдаты и рабочие в Донбассе в 1918 году его боготворили. Это был своего рода Че Гевара русских равнин, только Че далеко до главы Донецко-Криворожской республики. Хотя бы потому что все эти его походы по джунглям Кубы и Боливии – милые шалости по сравнению с побегом Артема с каторги, многосоткилометровый переход по тайге, переезд незамеченным полицией в Шанхай, а затем и вовсе – на край света в Австралию. Там он последовательно: основал первую на «Зеленом континенте» социал-демократическую партию, профсоюз горнорабочих, открыл в городке Брисбен социалистическую газету «Эхо Австралии», выходящую, кстати, по сей день. Паренек с рабочей окраины, конечно, был не прост и явно обладал тем, что позже, при его внуках, назовут харизмой. А проще говоря – железной волей, саморганизованностью и личным обаянием. Ну, и не стоит забывать, что сей выходец из крестьянской семьи сумел же как-то поступить в МВТУ и проучиться там пару курсов…
Эти качества и знание оргработы привели его в начале восемнадцатого года на пост руководителя Донецко-Криворожской республики – лимитрофного советского образования, созданного на руинах индустриальных синдикатов канувшей в лето Российской империи, мечтаний Съезда горнопромышленников и нескольких бывших губерний. С идеологической точки зрения это был выверенный, но дерзкий проект по выводу промышленного региона из зоны влияния националистической Украинской народной республики и ее хозяев из Германии, вознамерившихся заглотить русскую территорию чуть ли не до Урала. Позже, когда германский штык заблестит на Дону и в портах Северного Кавказа, у советского правительства будет повод не соглашаться с полной оккупацией ДКР. Артем пройдет скорбный путь наступления от Донбасса до Царицына, потом вернется, но уже ненадолго. В расцвете сил и молодых лет (38 лет) погибнет в дикой катастрофе – при испытании аэровагона вместе с профсоюзными деятелями из Европы.
Мог ли харизматик и творец Кавалеридзе не влюбиться в образ харизматика и творца Артема? Этот тип людей был ему близок. И он приступил к делу. Для начала, по свежим следам, сразу после гибели Артема Кавалеридзе взялся делать гигантский памятник ему в Бахмуте, переименованном в Артемовск. Монументище вышел преогромный – 30 метров угловатого, практически треугольного Артема плюс почти 20 метров постамента – он поражал воображение и, скорее всего, вылезал, нет – выпирал! – из размеров скромного купеческого уездного города, каковым был в то время, да и остался во многом в наше, Бахмут/Артемовск. Увы, оценить его, убедиться в справедливости этих слов или опровергнуть их мы не можем – фашисты взорвали памятник во время оккупации города. Кавалеридзе мечтал воссоздать свое творение, но власти Сталинской (так тогда называлась Донецкая) области решили, что будет с него, а Артемовску хватит стандартного памятника, который и возвели по быстренькому в конце пятидесятых. Никому в голову не могло тогда прийти, что полвека спустя в город придут украинские националисты и снесут и этот памятник Артему.
Но, конечно, куда более известен другой Артем Ивана Кавалеридзе – на Святых горах. Место выбрал сам скульптор, отказавшись ставить монумент внизу возле корпусов монашеской киновии. Все верно – с высоты меловых круч 28-метровый Артем виден очень далеко – за много километров до Святогорска. Говорят, что всего за четыре дня плотники сделали лекала для секций памятника, их везли на подводе наверх, где постоянные партнеры Кавалеридзе, семья Орленко, делала отливку, потом при помощи примитивного крана секцию ставили на место. Так все 800 (!) тонн и поставили. Кстати сказать, у семьи Орленко были свои фирменные рецепты изготовления бетона, которые они никому не передавали. Краеведы Святогорска утверждают, что из-за этого приходится туго сегодняшним реставраторам – современный бетон не желает «приживаться» к бетону Орленок, и через время отпадает, внося отчаяние и хаос в души местных музейных работников.
Артём, монумент работы Ивана Кавалеридзе, 1928 г.
Сказать, что у Ивана Петровича вышел шедевр – ничего не сказать. Кроме того, что сам по себе это, наверное, самый большой кубистический монумент, памятник Артему – единственный в мире революционный памятник, стоящий над монастырем, да не просто монастырем, а Лаврой! На цоколе постамента высечена фраза товарища Артема: «Зрилище неорганизованных масс для меня невыносимо!» и подпись – «А».
Старая, еще послевоенных времен легенда гласит, что с ладони Артема косил из пулемета гитлеровцев неизвестный красноармеец, а когда Красная Армия, гнала их из Сталинграда, там же сидел немецкий корректировщик огня. Или наоборот? – Кто ж теперь скажет? На то она и легенда, чтобы разночтения позволять.
На самом деле, в этом районе наши войска под огнем немцев переправлялись на левый берег Донца. По некоторым данным за три дня в августе 1943 года здесь полегла дивизия. Практически вся – 11.000 человек. Артему, ясно тоже досталось, второй раз уже за войну. Но, ничего уцелел. В агусте 2015 года украинские националисты присматривались к гиганту – как бы его свалить? Небольшие памятники Артему – в Харькове, Артемовске, Кривом Роге они уже уничтожили. А вот, что делать со святогорской махиной придумать не смогли. 800 тонн – это не шутка! Ох и прозорлив же был Иван Петрович, возводя столь масштабное сооружение (кстати, денег, отпущенных на него, не хватило и Кавалеридзе доплатил 5000 рублей из своего кармана).
Несть пророка в Отечестве своем. В хрущевскую «оттепель» на уникальный памятник, подобный которому трудно сыскать, не только в Европе, но и целом мире, обрушились с критикой за «авангардизм». Это, кстати, одна из причин, по которой Кавалеридзе не смог пробить восстановление «первого» Артема в Артемовске.
Памятник, безусловно, давно стал одной из визитных карточек Донбасса. Его необходимо изучать, писать о нем монографии, повести, рассказы и стихи, возить специальные экскурсии «на Артема» по 17, скажем, евро с человека, одним словом пиарить его, гордиться им, беречь его, как творение титана духа в честь титана дела. Что и будет сделано, уверен, со временем, когда дикари уйдут в прошлое, как жуткий сон от несварения желудка в обществе.
С Харьковщины в Донбасс ведет одна большая автомобильная дорога – «Москва-Харьков-Ростов» – и две железнодорожные линии. Одна из них, покинув Святогорск, идет к крупнейшей в Донбассе сортировочной станции Красный Лиман, вторая входит в Донбасс со стороны Лозовой и привозит нас в Славянск. Этот сравнительно небольшой городок (около ста тысяч жителей) стал известен всему миру в 2014 году: именно здесь поднялось знамя русского сопротивления украинскому нацизму. Что интересно – И Славянск, и отстоящий от него всего-навсего на 28 километров Красный Лиман, это города с преобладающим малороссийским населением, однако же, именно здесь народ Донбасса впервые показал, что для него понятие «русский» не сводится к узко-этническому термину.
Впрочем, давайте рассмотрим Славянск подробней, а после посетим Красный Лиман, к которому автор этой книжки питает нежную привязанность по причинам, о которых будет сказано ниже.
Итак, Славянск. Слобода Тор. Годом основания считается 1645-й. Долгое время ценность его виделась русским людям исключительно в наличии соляных озер, дававших неплохой приварок казакам разных видов.
Помните, как разницу между казаками разъяснял аверченковский «Сатирикон»: «Казаки были также разные. Одни жили на берегах Днепра, воевали с татарами и с проезжими на большой дороге, били всякого, кто подвернулся под руки, и водку называли „горилкой“. Сами же назывались запорожцами. Другие казаки жили на берегах Дона, воевали с татарами, били, кого Бог послал, и водку называли „горелкой“. Назывались они донцами. Третьи жили на Урале, воевали с татарами и с обозами купцов, били, кого могли одолеть, и водку называли „вином“. Эти назывались уральскими казаками. Несмотря на столь выпуклые противоречия в программах казачества запорожского, донского и уральского, все они сходились в одном и главном пункте – в горячей любви к тому, что запорожцы называли „горилкой“, донцы – „горелкой“, а уральцы – „вином“».
На соляных озерах Тора/Славянска сходились шкурные интересы любителей «горилки» и «горелки». Впрочем, здесь они еще как-то мирились, а вот в Бахмуте за тамошние соляные копи бились насмерть. И одна из таких драк привела даже к знаменитому восстанию Кондратия Булавина, увековеченного советской пропагандой в камне и названиях улиц и населенных пунктов и шахт.
Отдал дань уникам Славянска и младший сын знаменитого канцлера Российской империи при Александре I графа Виктора Кочубея – князь Сергей Кочубей. Этот тот самый «аристократ хохлацких кровей», о котором мы еще подробно расскажем, рассматривая историю возникновения Донецка. А пока только скажем, что идея использовать грязи соленых озер Славянска в лечебных целях (крестьяне всей округи давно заметили, что грязца сия зело хороша при болях в ногах и «попереке» – сиречь пояснице) принадлежит именно ему. Со второй половины 19 века пошла гулять по Руси великой слава славянского курорта, окончательно утвердившаяся уже в советские времена. Нынче здесь даже одна из станций называется «Славянский курорт» и на ней делали, пока ходили, остановку даже скорые поезда.
В части культурной славы Славянск может отчитаться в том, что в городе родился известный русский художник Петр Кончаловский, чьи потомки теперь снимают кинематографические блокбастеры под фамилией Михалков и Михалков-Кончаловский. То есть, дочь Кончаловского в свое время вышла замуж за автора многочисленных басен и гимна советского союза, детского поэта Сергея Михалкова и родила ему сыновей – Андрея и Никиту Михалковых. «Подстриженный газон», как говорят склонные к сдержанным иносказаниям англичане.
Славянский курорт посещали многие более или менее известные лица. Но все ж таки не Баден-Баден, поэтому вспомним только о заезжавших, и подолгу гостивших каждый в свое время композиторе Дмитрии Шостаковиче и виолончелисте Мстиславе Ростраповиче. Оба оставили здесь чарующие звуки музыки, но никак не свои личные впечатления. Чего не скажешь об ироничной музе Антона Чехова.
Антон Павлович Чехов проездом из Святых гор обозначил Славянск для вечности: «Город – нечто вроде гоголевского Миргорода; есть парикмахерская и часовой мастер, стало быть, можно рассчитывать, что лет через 1000 в Славянске будет и телефон. На стенах и заборах развешены афиши зверинца, под заборами экскременты и репейник, на пыльных и зеленых улицах гуляют свинки, коровки и прочая домашняя тварь. Дома выглядывают приветливо и ласково, на манер благодушных бабушек; мостовые мягки, улицы широки, в воздухе пахнет сиренью и акацией; издали доносится пение соловья, кваканье лягушек, лай, гармоника, визг какой-то бабы…»
Справедливости ради стоит вспомнить еще и автора известной малороссийской песни, которую, чего там, любят иной раз спеть и на российских пирушках, – «Дывлюсь я на нэбо». Ну! – Припоминайте! – там еще автор пеняет создателю за то, что он не сокол, и не может летать… Звали его Михаил Петренко, возможно он родился в Славянске, возможно здесь жил. Украинские литературоведы пока не решили окончательно. Это все, что мы считаем необходимым сообщить вам о сем сочинителе. Песня хорошая, очень малороссийская, очень. Кстати, один мой приятель как-то спросил меня: «ты заметил, что все украинские песни начинаются со слова «ой»? – «Ой, попид горойю козакы йдуть» etc. Возможно, из-за традиционной жалобности малорусских песен и песня Петренко является образцом того, как надо подавать петицию Господу Богу.
Но в советское время истинным «селебрити» славянской старины считали «великого пролетарского писателя» Максима Горького. Как по мне, господа-товарищи соцреалисты оказали Алексею Максимовичу медвежью услугу, прилепив к его имени вышеозначенную табличку «пролетарский». Из-за этого у народа сложилось определенная опаска – а ну, как он начнет щас про станки и слесарей повести в нас вкладывать! На самом же деле Горький – прекрасный писатель, о чем свидетельствуют в первую голову, тиражи его книг, сравниться с которыми в свое время мало кто мог. Ведь Джоан Роулинг еще не написала свою историю про Гарри Потера…
История же взаимоотношений Горького и Славянска, хотя и не очень занимательна, но поучительна в том смысле, что не спешите отрицать в пролетарском писателе «пролетарскости». Вот эта история полностью.
Она началась в 1988 году, когда автору этих строк пришлось проехаться по работе в Славянск.
На стенке железнодорожного вокзала которой была обнаружена табличка, гласящая: «Здесь, на станции Славянск, в 1891 году работал монтером по ремонту пути великий пролетарский писатель Максим Горький».
Время было ровно столько, чтобы добраться до городского краеведческого музея и задать его сотрудникам вопрос, нет ли какой конкретики по пребыванию великого писателя в Славянске, услышать ответ «немного, но есть». Пожелтевшие газетные вырезки, несколько страничек рукописного текста – вот и весь набор источников, поведавших скромную повесть пребывания великого русского писателя на донецкой земле.
Алексей Пешков, некоторое время спустя ставший Горьким, пришел в Славянск в 1891 году, во время своих «хождений по Руси». Можно предположить, что Алексею Максимовичу банально надо было заработать на жизнь.
Увидел на станции сторожа, Сергея Кудиенко, разговорился. А располагать к себе людей он, великий знаток человеческих сердец, умел всегда. Полвека спустя сестра Кудиенко, Марфа, рассказала городской газете «Большевик» о том, что было дальше:
«В 1891 году мой брат Сергей Кудиенко сторожевал на станции. Жили мы в Былбасовке (поселок возле Славянска), в полуподвале. Как-то утром Сережа пришел домой не один, а с мужчиной высокого роста. У незнакомца были длинные волосы. Это и был Алексей Пешков.
– Дай-ка, мать, что-нибудь перекусить, – обратился Сережа к жене.
Я тогда у брата за няню была – присматривала его детей. Помню, заплакала девочка, невестка косо посмотрела на меня – успокой, мол. Часа через три проснулись и брат, и Пешков. Легко перекусили, быстро собрались и направились к артельному старосте. Вернулись, когда Луна взошла над Карачуном. Грязные и утомленные».
Сам Кудиенко откликнулся в том же 1936 году на смерть знаменитого писателя, с которым он в далекой молодости таскал шпалы и чугунные накладки да забивал кувалдой костыли.
«Услышав о смерти Алексея Максимовича, сердце мое так заболело, что и высказаться не могу. Много прошло времени, когда мы с Алексеем Максимовичем работали на станции Славянск, однако все помню, точно это было вчера. Припоминаю его милое молодое лицо, его синюю рубаху и серые брючонки, в которых он пришел к артельному старосте. Работали мы вместе ремонтными рабочими на железной дороге, подбивали и заменяли шпалы, сменяли переводные бруски, выполняли прочие черные работы. Работа была адская, очень тяжелая, тянулась с утра до вечера.