Донор для покойника

Он уже собирался вернуться наверх, когда заметил две фигуры, появившиеся с другого входа в дом и направлялись к автостоянке, расположенной неподалеку. В Германа забилось сердце: он узнал Карину и Алекса. Они явно торопились. Куда мог торопиться Алекс со своей секретаршей?

Они сели в машину и поехали. На первый взгляд, в этом не было ничего особенного - шеф (Алекс не пил спиртного на этой вечеринке), имея машину, подвозил свою секретаршу домой, - если бы не то обстоятельство, что Карина жила в соседнем доме у офиса ...

После того Герман часто спрашивал себя: может, самой трещиной в их с Алексом отношениях была не пресловутый Пунктик партнерского соглашения, а именно этот случай?

Однако за следующие два года Герман не заметил между Алексом и Кариной никакого намека на то, что их отношения выходят за пределы служебных; или, может, они оба тщательно прятали от окружающих свою связь? Или что-то произошло между ними только один раз и навсегда осталось в прошлом? Или ... или ... или ...

В конце концов, основным для Германа было сейчас то, что ему неожиданно позвонила сама Карина, и женщина, в которой он однажды увидел свой шанс.

- Извини ... я тебя не сразу узнал, - он прилагал огромные усилия, чтобы правильно модулировать свой голос.

На время оба замолчали.

- Геро, - наконец произнесла Карина. - 3 тобой все в порядке?

«Она заметила, что мой голос изменился ...»

- Да, все хорошо, - поспешно ответил Герман, - немного простудился ... охрип ...

«Конечно, совсем немного, дорогая, случайно подхватил какой-то милый вирус ... Ничего особенного!»

- А ... понимаю ... - сказала Карина. - Наверное, тебе сейчас не до ...

Опять повисла пауза.

«Не до ... чего?»

- Значит, теперь ты не скоро появишься в офисе? Если вообще ... - Ее голос становился все менее уверенной. - Я подумала ... может, мы где-то ... встретились бы?

- А-а ...

- Выпили кофе? Или ... что ты об этом думаешь? - «Я уже давно поняла, что ты не ровно дышишь в мою сторону, - пробивался в ее голосе сквозь волнения, - я просто устала ждать, когда ты сделаешь первый шаг и поэтому самое уже сделала за тебя ...»

Когда к Герману дошел смысл сказанного, он был поражен, сбит с толку.

- Я ... - Гера изо всех сил пытался собраться с мыслями. - Это очень…

И вдруг, неожиданно даже для себя сказал:

- А как же Алекс?

«Зачем ты это сделал?! Дурак! .. Ты все испортил! »

Впрочем, что теперь можно было испортить?

- Алекс? А ... Наш Алекс? - Карина рассмеялась. - При чем тут он?

- Я подумал ... - пробормотал Герман. - Разве между вами ...

Карина перестала смеяться и сказала:

- Герман, Алекс - мой родственник, муж моей сестры ... думаю, в этом уже давно надо было тебя посвятить. Мы с ним, вообще, не очень в близких отношениях ... просто он согласился взять меня на работу ... - она ​​что-то объясняла дальше, но Герман уже ничего не слышал. Его охватило ощущение, что он оказался одним из персонажей какой-то мыльной оперы, где в конце все оказываются родственниками. С другой стороны, это несколько объясняло, например, появление Карины в компании и то, что «высокие» требования Алекса к кандидатам были просто фарсом, заранее рассчитанным на конкретного человека. Затем, чтобы не вызвать подозрений Германа, между ним и Алексом состоялся серьезный разговор, на которой были приняты джентльменское соглашение не брать на ответственные должности родственников ...

«Очередная возможность посмотреть в глаза, не так, Герман? Кто в этом виноват - Алекс, а может, Карина, что сделала первый шаг, поняв, что ты не можешь справиться с собственной нерешительностью? Тот позорный случай во время поездки в Ригу? Но на самом деле ты сам виноват: перестал бороться, сдался! Так, Герман? »

- Геро, почему ты молчишь? - озабоченно спросила Карина.

Герман понял, что за последнюю минуту он не произнес ни слова.

«Господи, которая нелепость»

Он был готов закричать в трубку:

«Почему, почему это не произошло раньше? Где ты была? ГДЕ ТЫ БЫЛА РАНЬШЕ??? »

И где он? ..

- Извини, меня это немного ошеломило, - наконец произнес Герман. - Я думаю ... по твоей идеи ... Она очень удачная.

«" Она очень удачная "?! - только послушай себя со стороны! Даже сейчас ты боишься называть вещи своими именами. »

- Кар ... Карин, я обязательно тебе перезвоню, как только улажу некоторые проблемы.

- Прекрасно, - ее голос заметно повеселел. - Ты номер моего домашнего телефона?

- Да, у меня есть список, кто работает в компании.

- До встречи, Герман.

- Да ... обязательно позвоню. Счастливо.

Связь прервалась.

Несколько минут он сидел перед телефоном, закрыв лицо ладонями.

Поздно ...

* * *

Он больше не блевал. После разговора с Кариной прошло около двух часов; за это время Герман чувствовал спазмы несколько раз, но дальше ничего не происходило. Он отрешенно наблюдал, как все быстрее ослабевает.

Это случится СЕГОДНЯ ...

Раздевшись догола, он стал перед зеркалом в ванной комнате и рассматривал то, что от него осталось. Зрелище уже не было ужасным, - он теперь выглядел как-то странно и ... жалко.

ВСКОРЕ…

Несмотря на свое лицо, он легко мог изучать очертания черепа, вплоть до мельчайших деталей.

Германа поколебалось, и он присел на край ванны, вцепившись тонкими ослабленными пальцами за ее край, как раненый паук лапками за кусочек штукатурки на стене.

Он быстро удалялся. Сознание заволакивало туманом, все сгущался. С каждой минутой.

ТЫ НА ГРАНИ ... СКОРО ...

Через минуту или миллиард часов он вышел из ванны и направился на кухню. Ему внезапно захотелось выпить всю на свете воду, до последней капли ...

Он почти не чувствовал боли в неподвижном желудка, когда начал стакан за стаканом вливать в себя воду и в животе словно забурлил кипящий котел. Где-то на грани мутной сознания и кромешного небытие (или Страны Мертвых?) Герман почувствовал, как вода возвращает ему силы. Но из того, когда он не может ими воспользоваться. Было такое ощущение, будто он связан тугими веревками, веревками усталости ... Он ужасно устал ...

Потому что уже почти достиг предела ...

Он продолжал вливать в себя воду, пока на коже не выступили, как бисер, капельки крови.

Затем, почти ничего не видя перед собой, медленно направился в гостиную. В глазах рябило то свет. В ушах с каждым шагом нарастал шум. Где-то в груди стучало обезумевшее сердце.

ПРЕДЕЛ БЫЛА ОКОЛО ...

Когда он оказался в коридоре, то почувствовал резкую боль в голени левой ноги. Герман упал и вроде со стороны услышал собственный стон. Собрав последние силы, он осмотрел ногу от щиколотки до колена появился огромный сине-лиловый синяк - очевидно, на икре лопнула большая вена ...

Герман пополз в гостиную. По паркету за ним потянулись красные дорожки, искрились в свете коридорной лампы, как свежая, только пролитая краска.

ВСКОРЕ…

Резкий жгучая боль снова пронзила тело в нескольких местах одновременно - трескались вены и сосуды. Он чувствовал, как под кожей набухают огромные горячие пузыри, как наполненные растопленным металлом ... Силы покидали его.

Герман чуть прополз еще метр ...

ВСКОРЕ!..

... и замер на полу, направив в потолок незрячие глаза.

Он улыбался.

Потому что больше не боялся Добрых Врачей.

Он достиг Границы.

Он умирал ...

часть II

Хорошие Врачи; за чертой

раздел 1

Маркевич

Доктор Маркевич с наслаждением вытянул на диване ноги и самодовольно улыбался: день завершился замечательно, по полной программе. Такая молоденькая хвойдочка у него уже давно не гостила. К тому же глупая как гусыня: убеждена, что его слово перед главным врачом весит больше, чем Коран для мусульманина; впрочем, что-то и важна, но ... Придется ей сюда зачаститы - разумеется, в надлежащий для этого время; он-то знает, как удержать таких на крючке. И, разумеется, времени не будет тратить. Пока его надоедливая, как мигрень, стодесятикилограмова толстуха ползают над кустами клубники, словно допотопный комбайн - надо использовать это время.

Маркевич снял свои очки с дымчатыми стеклами, как у генерала Пиночета, и положил их на журнальный столик.

Практикантка пошла минут десять назад; большой овальный циферблат часов показывал одиннадцатого вечера.

В это время его обычно клонило в сон, но возбуждение после близости с молодой практиканткой еще не прошло, и, чтобы успокоиться, Маркевич решил почитать.

Быстрый выход на пенсию его тревожил. Имел пятикомнатную квартиру «люкс» в старом добротном доме еще польского строительства, нафаршированную антиквариатом, две дачи (на одной из них сейчас ползает его «комбайн»), и некоторые сбережения на черный день - подпольные аборты сделали свое дело. Клиенты, точнее клиентки, все равно останутся. За ошибки надо платить, дорогие дамы, и не только слезами ... так уже принято.

Тишину комнаты нарушали тяжелые капли дождя монотонно стучали по подоконнику, как это осень просилась в человеческие жилища. Порывы ветра заставляли скрипеть незапертую форточку: а-аай! .. - длинный-длинный скрип; в детстве этот звук издавался Маркевичу жутким. Он словно вернулся с тех времен, когда будущему доктору было пять лет и он думал, что такой звук издает волосатая существо с ужасным характером и злыми глазами, приходит ночью к непослушных детей, появляясь из-под кровати, где терпеливо сидит целый день и наблюдает за их поведением. Даже будучи постарше, он не раз представлял себе, как из-под его кровати медленно вылезает мохнатый монстр, а он не может даже закричать, потому что клубок ужаса зажал его голос между горлом и легкими, словно вату - ту самую вату, из которой сделанные ноги во сне, когда позади догоняют злые голодные существа. Иногда что-то подобное снилось уже взрослому Маркович, и если после того ему приходилось вставать в туалет, то преодоление темного коридора становилось действительно испытанием. Но самое страшное было открыть дверь уборной, потому что ...

Форточка как пыталась о чем-то докричаться своим особым языком до мальчишки, давно вырос и стал слишком самоуверенным. И Маркевич уже давно забыл этот язык; он беззаботно продолжал читать, не обращая ни на что внимания. Обычно это продолжалось до тех пор (чертова форточка скрипела хронически), пока у Маркевича врывался терпение и он шел подвязывать ее шнурком, поскольку заняться починкой засова руки никак не доходили.

В этот вечер он слишком увлекся, чтобы сразу заметить странный запах, начал расползаться по квартире после того, как ушла практикантка.

Минут через десять он все-таки оторвал глаза от книги, почувствовав непонятное беспокойство. Что-то похожее на детский страх защекотало в груди. Но причиной была не запах, расползался по комнате, как туман с ночного болота, у него мелькнула мысль ... не придется снова иметь дело с паршивым абортом, как платой за сегодняшний вечер?

Его лицом мелькнула тень облегчения - нет, все в порядке, в таких делах он стреляный воробей. Просто вылетела из головы вся эта возня с презервативом; он его сразу спустил в унитаз (надеюсь, он не забился в какую-нибудь щель, где его найдет эта толстая бочка с жиром; Маркевич на мгновение представил, как он стоит перед своей тушей, будто школьник, ожидает взбучку, наспех выдумывая безнадежные оправдание ).

Нет, все в порядке. Маркевич почесал мошонку и снова начал читать.

Странный запах тем временем усилился, достигая своими незримыми щупальцами самых отдаленных уголков комнаты.

... А-аай! А-аай! - вскрикивала форточка.

Существовала крайней мере еще одна причина, которая толкала Маркевича окунуться с головой в книгу. Эта причина даже имела имя - Феликс Лозинский. Это был сотрудник, с которым сегодня произошел очередной конфликт в отделении больницы, где им обоим не повезло работать вместе. Бывший военный врач, Лозинский, с приходом в больницу несколько лет назад стал для Маркевича огромной ноющей занозой. Неотесанный мужлан и солдафон, что публично посмел назвать его сегодня «слизняком в медицине» ... Гнида! Слава Богу, давно прошли те времена, когда таких, как он, считали героями!

Он как раз закончил читать очередную главу, когда снова почувствовал какое-то беспокойство и этот странный детский страх.

Маркевич отложил книгу и встал, чтобы привязать чертову форточку. Поднявшись, он почувствовал странный запах, который витал по комнате и был не слишком сильным, зато очень неприятным. Маркевич моментально забыл о своем предыдущем намерение и, принюхиваясь, растерянно оглянулся вокруг.

Странно ...

На всякий случай Маркевич обнюхал себя, чтобы убедиться, что он сам не является причиной плохого запаха. В конце концов, это совершенно невозможно. Такая вонь ... Или практикантка имеет к этому какое-то отношение? Вряд ли.

Он включил в гостиной яркий свет, заглянул во все углы, но ничего необычного не нашел.

Очень странно.

Вернувшись на софу, Маркевич пробовал определить происхождение той гадости, что все сильнее (теперь он и это заметил) расползалась по комнате. Ведь причина должна существовать! Тем более, что запах казался Маркевичу знакомым. На секунду странный детский страх отступил перед раздражением. Но вскоре вернулся снова. Этот запах явно ему знакомый ... Маркевич побледнел, как его посыпали тальком. Это напоминало ... Что за чушь?! Он снова принюхался. На его лице отразились одновременно страх и отвращение. Это был ... запах разложения трупа. Тяжелый и одновременно сладковатый.

Он попытался рассуждать логически. Может, в квартиру забрался уличный кот? Очень больной кот, который, где спрятавшись, сдох. В его квартире! Версия была правдоподобная - Маркевич жил на первом этаже. Уличный кот? - почему бы нет ...

Но, с другой стороны, почему запах появился так внезапно? Страх завозился в груди с удвоенной силой, несмотря на яркий свет в комнате.

Может ... мальчишки бросили дохлую кота ему в окно? Эта мысль принесла облегчение. Теперь надо срочно обыскать всю квартиру.

Маркевич перешел в соседнюю комнату. Здесь запах заметно усиливался. Лицо доктора перекосилось: так могла пахнуть целая дюжина дохлых котов, которые пролежали на каком помойке под жарким солнцем многие. Маркевич включил свет и увидел, что окно и форточка в комнате закрыты. Плотно и надежно.

В спальне запах слышен меньше. Маркевич облегченно вздохнул. Следующим пунктом проверки был кабинет. Кажется, здесь он оставил открытой форточку. И двери после недавнего ремонта ...

- Плохо прилегающие ... - вслух продолжил Маркевич.

Чтобы попасть в кабинет, надо было пройти по длинному коридору. А выключатель (какой идиот его там придумал!) Находился в противоположном конце.

Идти по коридору Маркевичу хотелось не больше, чем засовывать голову в пасть голодного льва, но он открыл шире дверь спальни, чтобы свет падал дальше, и вошел в темноту. Маркевич дошел уже до середины коридора, когда вдруг за его спиной что-то громко ударило ...

Ноги врача подкосились от ужаса. Он вскрикнул и преодолел отрезок пути, оставался одним рывком. Дотягиваясь до выключателя, споткнулся одной ногой через порог, а другой сильно ударился чуть выше колена. Но боли в тот момент не почувствовал.

Когда включилось свет, врач увидел, что задел ногой стопку старых журналов.

Маркевич облегченно вздохнул, машинально потер ушибленное место над коленом и взглянул на капец, носком которого зацепился за порог. Подошва к середине виддерлася и, казалось, что обувь раскрывает голодный рот.

... а-аай ... - слышалось из гостиной мрачное скрип форточки. Маркевич поежился. Такого страха он не испытывал с детства. Говно какое-то ...

Никаких дохлых котов не было и в кабинете ...

Оставалось проверить последнюю комнату. В кухне делать было нечего, потому что там работала вытяжка. Туалет и ванная тоже исключались - там не было окон, выходящих на улицу. Если только ... распухшие от гниения кошки не заползли туда сами ... Господи, о чем он думает!

В этой комнате раньше жил сын Маркевича, до того, как уехал учиться за границу. Теперь она все время пустовала.

Искать больше нигде, или это там, или ...

Маркевич взялся за ручку двери. Липкими гнилыми водорослями его окутало какое-то жуткое ожидание.

От невыносимой вони в горле пульсировал клубок тошноты; мокрая от пота рубашка облепила тело, словно сырая тряпка.

Маркевич почувствовал влажной кожей ладони поверхность медной ручки в форме головы ящерицы и почему-то вспомнил один мерзкий сон.

Кошмар запомнился именно потому, что страшило от начала до конца своей реальностью. Он просыпается ночью в своей постели, когда жена возвращается из туалета и начинает сильно к нему прижиматься. Она обхватывает его руками сзади и все сильнее притягивает к себе ... И вдруг он начинает понимать, что это вовсе не руки, а какие-то мохнатые лапы с очень длинными когтями ...

Тогда он проснулся с хриплым криком. Рядом в две дырки посапывала эта корова; жаль, что она не храпел той ночи: возможно, он проснулся бы раньше. После этого Маркевич уже не смог уснуть до самого утра, продолжая ощущать на груди и плечах объятия того, кого он больше всего боялся в детстве и в кого верил сильнее, чем в Бога или Деда Мороза.

Наконец, внутренне вздрогнув, Маркевич повернул ручку двери и вошел в бывшую комнату сына. На мгновение ему показалось, что запах усилился, но ... только показалось. Ничего больше.

Никаких котов. И ничего, что могло бы выдавать этот отвратительный запах. Маркевич раз растерянно огляделся. Откуда же, черт возьми ...

Надо было одевать респиратор. Такой, как ему еще в студенческие годы выдавали в морге ...

Господи! - Маркевича передернуло. Раньше никогда он не обращался к создателю так умоляюще, как в эту минуту. Похоже, что прямо сейчас по его квартире бродит мертвец ...

Маркевич вышел в длинный коридор, мысленно благодаря себя за то, что оставил включенным свет. Заглянуть на всякий случай в большую коридорную шкаф было для него слишком. Маркевич заметил, что запах усиливается, перерастая в уже невыносимая вонь. Тяжелый приторный дух гниения издевался над обоняния и дурманил голову.

Заходя в гостиную, Маркевич уловил какой-то посторонний звук. Но вскоре выяснилось, что это всего лишь форточка - а-аай!

Ничего больше.

Он перевел дыхание, но вдруг что-то тяжелое опустилось сзади на плечо ...

раздел 2

Алекс свирепствует

Алекс метался по своему домашнем кабинете, не находя себе места. В офисе компании сегодня сорвался важный договор, и единственной причиной этой неудачи был Герман, точнее, его отсутствие. Подписание документов отложено на неопределенный срок (или навсегда), поскольку в свое время именно Герман привлек людей, чьи интересы были сегодня представлены. Разумеется, его отсутствие в ответственный момент не могла их насторожить. Алексу же, несмотря на все его убедительные аргументы, они не доверяли. Герману - да, ему - нет.

Алекс стоял перед столом и нервно мнув пальцами незажженную сигарету. На часах в массивной мраморной оправе была половина первого.

Несмотря на позднее время, Алекс не мог лечь в постель, чтобы заснуть при одном упоминании хотя бы незначительных эпизодов сегодняшнего провала все внутри закипало снова. Планы компании на ближайшее время полетели коту под хвост.

Все слова о переносе сроков подписания были просто тактичным формой отказа. И все из-за легкомысленности Германа! Это можно назвать даже предательством.

А может, у него действительно серьезные проблемы? - в который раз мелькнула мысль. Или это все-таки прихоть человека, которому на все наплевать ( «... если вопрос только в этом, то мне на все наплевать ...»)? В конце концов, Алекс не сомневался, что Герман не появится до ожидаемого срока. Прошло шесть дней после их разговора в офисе, а от него ни слуху ни духу. Сначала Алекс не воспринял этому серьезно. Абсолютно. Был немного встревожен - да, но чтобы все зашло так далеко ... К тому же он не мог понять ситуации с самого начала, потому что Герман отказался объяснять свою причудливую поведение. Даже не попытался. И это после стольких лет ...

Ни единого звонка с тех пор, неужели его не волнует, был подписан этот договор? Кто-кто, а Герман забыть о нем не мог. Невозможно. Ведь он сам несколько месяцев посвятил подготовительной работе.

А может, он обиделся? Через его Алекса, угрозу лишить Германа доли в компании? Или…

Он продолжал крутить в пальцах смятую сигарету, пока она рассыпалась, как высушенная мумия. Алекс машинально выбросил ее в помойку, вытащил из пачки новую сигарету и закурил.

Дождь монотонно барабанил по темным окном, осенний ветер слегка покачивал портьеры и доносил со двора унылый шелест листьев на деревьях. В соседней комнате спала Анжела - жена, после его возвращения домой в не самом лучшем настроении за весь вечер не сказала ему ни слова. Это было обычным явлением последние год-полтора. Когда Алекс возвращался с работы не в настроении, она пыталась раньше обычного, лечь в постель. Может, следовало подумать уже и о детях, - как-никак, они женаты уже пять лет. Пора ... только не сейчас, не то время. Немного позже.

Кстати, - подумал Алекс, снова вернувшись мыслью к Германа - может, это связано с женщиной? После той поездки в Ригу прошло достаточно времени, чтобы прийти в ... Или нет? Неужели за все эти годы у него не было ни одной бабы?

Время Алекс тупо смотрел на поверхность письменного стола, понимая, что у него постепенно вызревает план действий.

Ну что же, Алекс не звонить первым. Может, он бы это и сделал ... если бы сегодня были подписаны эти важнейшие бумаги. А теперь - нет.

Но и сидеть сложа руки тоже не будет.

С него хватит.

Глава 3

бука

... Не сдержав сдавленного крика, Маркевич начал сползать на пол, пытаясь оглянуться назад и одновременно страшась того, что могли увидеть его выпученные глаза. Но так и не пересилил себя, чтобы повернуть голову.

Того, что он успел увидеть, хватило с избытком, чтобы в венах застыла кровь. На его плечи лежало нечто, похожее на уродливый нарост, - в котором он с ужасом узнавал человеческую руку. От этой руки шел жуткий запах.

Бука ... - раскаленным шилом прокололо мозг. - Его Бука! .. Он вернулся ... Он пришел за ним ...

Маркевич сдвинулся на пол и, уткнувшись лицом в согнутые колени, тонко заскулил. В этот момент он был готов отдать даже весь смысл замурованного в кабинете сейфа, где хранил все свои валютные сбережения, - только бы не поднимать глаза, не видеть, КТО сейчас над ним стоял.

- Я ничего не сделал ... Это ... ум-милка! .. - пробормотал Маркевич, решив, что Бука пришел его наказать.

Бука только того и приходит ...

К плохим детей, чтобы наказать.

Но ...

В памяти всплыл образ молодой женщины, которая была на пятом месяце беременности. Она умерла через два дня после того, как Маркевич убедил ее, что все обойдется, если сделать аборт.

Он навсегда запомнил к деталям выражение ее лица во время операции, хотя это было очень давно. Однако тонкая струйка крови, по подбородку с прикушенного губы ...

Это не Бука из его детства. Это она ...

- Я ... не виноват! .. - Маркевич попытался отползти в сторону. - Это в-случайность! Этого не должно было ...

Гостья многозначительно молчала.

Маркевича трясло, как он держался за оголенный провод. Он уже четко понял, что не увидит следующее утро.

- Ч-что ... вы хотите ... сделать? Я ... - Маркевич скорее почувствовал, чем услышал, как она приблизилась. Оно ...

И съежился, когда услышал голос:

- ТЫ ОТКРЫВАЛ АРХИВ ...

Маркевича передернуло. При чем тут архив?!

И вдруг вспомнил молодого человека, который на днях приходил в больницу, когда он дежурил. Хотел выяснить некоторые детали, даже заплатил деньги ... И он его уронил.

Это и был тот Грех, за который он сейчас расплатится? Ведь он даже не понял, что именно интересовало визитера.

- Я не виноват! - неожиданно проблеяла Маркевич пронзительным голосом. - Он ... он заставил меня

- ТЫ мерзавец ... Добрый доктор! - прохрипело Оно, наклоняясь еще ближе.

- Нет Это не так ... Не так! - Маркевич догадался: он ляпнул совсем не то, что следует.

- МНЕ НАДО ЗНАТЬ ИМЯ врач, делавший ПЕРЕЛИВАНИЕ ... ТОГО ВРАЧА!

Переливание? Чего ... Крови? Да, действительно, в бумагах что-то было.

Но врач ...

- Я не знаю ... не помню ... - умоляющим тоном пролепетал Маркевич.

Плохой ответ, очень плохая - он будет наказан.

- ТЫ ОБЯЗАН ЗНАТЬ!

- Сейчас ... сейчас ... - Маркевич лихорадочно напрягал память.

Он обязан знать.

Это правда. Потому что он действительно прочитал фамилию врача. И он не хотел умереть смертью, которую ему мог причинить Гость. В качестве наказания за плохую память.

Маркевича вдруг осенило: это же удача!

- Лозинский ... Точно - Лозинский! - но по-прежнему он не решался поднять голову.

Действительно, в стационарной карте того человека стояла фамилия Лозинского. Как можно было такое забыть! Теперь он поквитается с ним, - несмотря на испуг, Маркевич почувствовал злорадство - он вернет долг этом неотесанному солдафону.

- АДРЕС! - голос гостя был, как шелест жуков, копошащихся в гробу.

К счастью, Маркевич мог легко вспомнить нужный адрес, хотя приходил домой к Лозинского только один раз, несколько лет назад, когда они еще не успели стать заклятыми врагами.

- Учтите: если ты солгал - Я вернусь! Маркевич ни на минуту не сомневался, что Оно может выполнить свое обещание.

- Клянусь! Правда! - простонал он, закрываясь, чтобы не видеть Гостя.

На него нахлынула безумная радость: Оно собиралось уйти ... Оно просто хотело выяснить, и ничего больше ... Оно не собиралось его убивать!

- ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ ... Добрый доктор?

Оно снова опустило свою огромную руку Маркевичу на плечо. И сжало с ужасной силой. Доктор показалось, что его рука вылезет вместе с плечевым суставом. Маркевич выдал судорожные свистящие звуки и почувствовал, как опорожняется его кишечник, как в штаны полился растопленный пластилин ...

- ТЫ Ж ... ДОБРЫЙ ДОКТОР? - Оно прохрипело ему это в самое ухо.

- Н-нет! .. Нет! - заплакал Маркевич. - Я ... Я плохой ... я очень плохой ...

Оно отпустило его плечо.

И Маркевич услышал, как Гость ... идет!

Облегченно вздохнув, он продолжал смотреть в пол скляниючимы глазами.

И только напуган скрип форточки нарушал тишину ...

раздел 4

за чертой

Смерть, наступала, Герман воспринял как подарок-увольнения.

Страха не было.

Все пережитое за последние дни отнеслось куда темноту прошлого, не оставляя ни боли утраты, ни сожаления ... ничего. Картина собственной смерти, множество вариантов которой Герман рисовал в своем воображении, совсем не походила на то, что происходило с ним сейчас.

Он просто закрыл глаза, ожидая развязки.

ТЫ - НА ГРАНИ

Он слышал, как лопаются, словно пузыре в кипящей смоле, набухшие сосуды и вены все тело ад невыносимо. Очага пульсирующей боли перемещались от конечностей к груди, спины и лица, а затем возвращались назад, захватывая новые участки. Это продолжалось до тех пор, пока все тело стало напоминать кусок агонизирующего мяса, погруженного в кислоту.

Боль казался невероятным, шокирующим - выдержать такое пытки в обычном состоянии было бы невозможно, - но Герман воспринимал события отчужденно, как наблюдатель, следящий за подзорную трубу за развлечениями средневековой инквизиции, когда и поджаривает на костре мученика, извивается, как червь.

Затем в его ощущениях что-то изменилось.

Конец?

Или…

ТЫ переступил черту, Герман

ТЫ - ЗА НЕЙ

Герман внезапно понял, что боль куда-то исчезает. Через некоторое время он неожиданно осознал, что продолжает ... жить ...

Боль заменило некое онемение, что создавало ощущение подвешенности в НИГДЕ.

Наконец Герман открыл глаза и увидел, что до сих пор лежит на полу гостиной. Сквозь шторы в комнату уже проникали первые нерешительные лучи солнца.

Из кухни слышался звук воды, лилась в раковину; очевидно, с вечера кран остался незакрытым. В гостиной горела люстра. Все выглядело слишком обыденно: хозяева очень торопились на вечернее поезд и забыли закрыть краны и выключить свет.

Герман пошевелился - сжал ладонь в кулак. Это удалось на удивление легко. Насколько он мог судить, мышцы сокращались нормально. Одновременно он отметил, что полностью лишен чувства прикосновения.

Герман взялся рассматривать руку - она ​​имела странный, несколько гротескный вид: напоминала надутый резиновую перчатку и по размерам была вдвое больше. Кожа натянулась, как барабан, и покрылась расплывчатым узором красно-сине-лиловых пятен.

Невероятно: он оставался ЖИВЫМ!

Пытаясь убедиться в реальности происходящего, Герман, трудно вставая, сел. Боли не чувствовал, точнее, не чувствовал абсолютно ничего, словно его тело было накачанное новокаином.

Но тут что-то невыносимо кратко его череп. Герман захрипел, к горлу подкатил огромный клубок мучительной тошноты, что, казалось, поднималась из бездонных глубин его собственного тела.

Приступ напоминал тот, что схватил его в машине памятной ночи Похоронного Турне ...

Через несколько секунд Герман снова пpoвaлився в черную пропасть ...

* * *

Что-то надоедливыми жужжало у самого уха.

Герман открыл глаза. В комнате еще горел свет, за окном - тьма ...

Сколько он был без сознания? ..

Пятнадцать-двадцать больших мух с зелеными блестящими брюшками кружили над его головой, как крошечные бомбардировщики. Герман неуклюже махнул рукой, чтобы их отогнать. Однако мухи не собирались его покидать и продолжали роиться над головой, не решаясь сесть, словно что-то в нем и привлекало их, и пугало одновременно.

Подняться на ноги удалось легче, чем он ожидал Впрочем, Герман сразу чуть не растянулся судьбы, как человек, впервые встала на коньки. Он вовсе не чувствовал своего тела. Оно вроде бы превратилось в человекоподобного робота-андроида, что потерял управление.

А вообще, Герман чувствовал себя на удивление сносно. По крайней мере физически.

Он сделал два неуверенные шаги, словно учился ходить. Растерянный взгляд упал на часы. Была почти пять утра - он пролежал без сознания около двадцати часов!

Затем его глаза медленно скользнули телом ... Зрелище было жутким.

Господи ...

Но после секунды колебаний Герман снова взглянул на свою обнаженную плоть. Затем направился в ванную, где висело большое зеркало.

Увидев себя в зеркале, Герман громко застонал.

А потом его губы, как у надувного клоуна, растянулись в широченной улыбке.

раздел 5

Гера (II)

Занятия в школе начинались в половине девятого, поэтому, когда Гера ровно в восемь стоял на пороге квартиры Алекса, времени было достаточно, чтобы средним темпом успеть к звонка на первый урок.

Двери открыл отец Алекса:

- А, это ты, Геро.

Тот поздоровался.

- Заходи. Саша уже почти собрался.

- Угу! - послышалось из туалета. - Уже ... м почти! ..

- Привет, - улыбнулся Гера. - Смотри, а не прилипнет!

Отец и мать Алекса, что вынесла в коридор рабочий портфель мужа, рассмеялись.

- Вот-вот, - улыбаясь, подтвердила она. - А оба опоздаете в школу.

- Скажи мне, Геро, - сказал отец Алекса, поправляя галстук перед зеркалом в коридоре и через него же пристально глядя на друга своего сына. - Скажи, только честно: вы часто с ним играете сигаретами?

Гера совсем не ожидал такого прямого вопроса и растерялся.

- А-а ... - начал он и запнулся, чувствуя, что предательская краска уже заливает лицо. - В ... Мы ... Нет!

- Серьезно? - улыбнулся мужчина, продолжая смотреть на него через зеркало. Лицо матери Алекса мгновенно строгим. Она озабоченно вернулась к мужу:

- Толя, ну что ты такое говоришь?

Тот пожал плечами, затягивая узел галстука:

- Ну, видишь, сегодня трудно встретить пятнадцатилетнего парня, который ни разу не попытался бы ...

- Да Да, конечно, папа! - выкрикнул Алекс из туалета. - По три пачки в день! Иногда даже по четыре! Герич, подпишись!

Отец невнятно хмыкнул, а мать облегченно вздохнула.

Он мягко обнял ее за талию одной рукой и, улыбаясь, подмигнул Гэри: «Но мы с тобой хорошо знаем, как оно есть. Правда, сынок? Женщины ничего в этом не понимают. И мне тоже когда-то было пятнадцать ... »

Гера улыбнулся в ответ и покраснел еще больше.

- Папа! - заявил Алекс, исходя из туалета. - А ты знаешь, что средний курильщик за год выпускает на ветер велосипед, а за двадцать - легковой автомобиль?

- Хорошо, нам пора, - наконец сменил тему разговора отец Алекса. Он поцеловал жену и подтолкнул мальчишек к двери, - а то опоздаем и нам всем влетит от начальства. Кстати, я сегодня хочу пройтись пешком, так что нам по пути.

Мальчишки с кислыми минами переглянулись. Ни в какую школу они сегодня идти не собирались.

* * *

Отец Алекса, говоря, что сегодня трудно встретить парня-подростка, который ни разу не попытался бы вкус сигареты, был абсолютно прав и знал это.

Однако существовала еще одна истина, что осталась высказанной вслух утром. Потому что еще труднее было встретить двух пятнадцатилетних друзей, которые не собирались бы прогулять школьные занятия в самом начале учебного года, когда осень еще полностью не вступила в свои права, улицы по-летнему были залиты солнцем, а в воздухе витал аромат только завершенных каникул. Именно это отец Алекса прочитал в глазах ребят - собственного сына и его давнего друга. Поэтому идея сопроводить их до самой школы пришла ему в голову совсем не случайно.

Впрочем, впоследствии ему показалось, что тот специфический блеск в их глазах сменился смиренную готовность глотать таблетки знаний. Он сел в автобус, доверив двум оборванца (незаметно обменялись хитрыми победными улыбками) самостоятельное подбора в школу.

Когда Гера и Алекс пришли в условленное место, то есть к главному входу в центральный городской парк, называемый Стрыйским, их уже кое ждал - две девушки-сверстников из соседней школы. Мальчишки познакомились с ними на выходных в этом же парке. Сходили на кофе, повештались длинными тенистыми аллеями, разговаривая обо всем на свете, а когда пришло время расходиться, кто-то бросил идею вместе прогулять школьные занятия, например, в среду. Идея, разумеется, была принята на «ура».

- Вы опоздали на целых десять минут, - упрекнула Марина, симпатичное караоке девчонка, показывая на часы, - девочка Геры.

- Да, - кивнула друга, высокая и худая, в очках с тонкой изящной оправой. - Мы уже думали, что вы не придете, - по идее, девочка Алекса. Ее звали Анжела.

- Его старый едва все не завалил, - Гера кивнул на Алекса. - Правда, Ал?

Тот слегка покраснел и пробормотал:

- Но не сорвалось ...

* * *

- Смотрите, - сказал Алекс, показывая на афишу, когда четверка проходила мимо кинотеатра «Львов», расположенный в глубине парка.

На плакате была изображена лохматое существо, в которой богатое воображение угадывала человека, переодетого в костюм гориллы. Одной рукой она размахивала над головой «улыбающейся» головой от обезьяньего костюма, которую держала за волосы или длинную шерсть (при этом на ее лице застыла перекошена гримаса ужаса, или нечеловеческой ярости, по замыслу художника, наверное, должна означать радостную улыбку. Внизу крупными буквами значилось: Адриано Челентано В ФИЛЬМЕ «Чудовище»!

- Следующий сеанс через час, - констатировал Алекс. Все кивнули.

- Ребята, а почему вы не в школе? - неожиданно раздалось за их спинами.

Все четверо встрепенулись и оглянулись назад. Вопросы произнес мужчина лет сорока, похожий на мелкого чиновника с государственной конторы. Невзрачная дешевая галстук, поношенный пиджак, кожаная папка на документы.

- М-мы ... - растерянно открыл рот Алекс.

Анжела нашлась быстрее:

- Нам отменили спаренный урок, учитель заболел, - сказала она, не мигнув глазом.

- Да? - усомнился человек. - Во как?

- Да, вот как! - неожиданно выпалил Гера. - Я думаю, что некоторых это вообще не касается. Мы же не спрашиваем, почему этот кто-то не на работе?

Все удивленно уставились на него.

- Со своим отцом ты тоже так разговариваешь?

- Мне, слава богу, добрался нормальный отец, а не какой гнусный ублюдок! Вали отсюда, козел! - отчеканил каждое слово Гера.

Девушки залились краской, а бледный Алекс закрыл глаза, представляя, как человек сейчас набросится на его друга с кулаками. Еще и ему может перепасть ...

Но тот лишь осмотрел четверку печальным взглядом, потоптался на месте и пошел, не сказав ни слова.

- Вали, придурок! - громко бросил ему в спину уже тоже смелый Алекс, вдруг почувствовал себя Голиафом среди саранчи в потертых пиджаках с папками для документов.

- Ты всегда такой ... крутой? - спросила Марина, с восхищением глядя на Геру.

- Ну ... - замялся тот, смутившись. - Просто что-то нашло ... - почему-то в этот момент ему вспомнилась зрачок диафрагмы. Три года назад, когда делал фотографию для портрета ... что-то шевельнулось в черной бездонной глубине. Затем видение исчезло.

* * *

Четверка друзей купила билеты и в них оставалось еще около часа свободного времени. Они прогуливались по парку. Внимание привлек пьяный человек, сначала плелся у них, а потом обогнал компанию и теперь петлял шагах в десяти впереди. Он наконец плюхнулся на лавку. Одет был в джинсы и светлую рубашку, загрязненные землей - наглядная карта пройденного маршрута. Откинувшись на спинку скамейки, он пьяно улыбался каким-то своим мыслям, карикатурно напоминая довольного жизнью миллионера на отдыхе под пальмой. Между ногами на джинсах расплылась темная мокрое пятно.

- Штормит! - подмигнул он, заметив компании друзей.

- Так он ... обдувся ... - хихикнула Анжела.

- Тихо ... И не смотри на него! - шикнула на нее Марина. - Я их очень боюсь, этих пьяных.

- Эй, молодые люди! - вдруг послышалось со стороны скамейки.

Они остановились и повернули головы. Марина крепко сжала руку Геры.

У пьяного во рту торчала незажженной сигарета, и он никак не мог справиться с сорняками.

- не поможете? - он протянул в их сторону спички. Четверка секунду-другую молчала. Гера, наконец, подался вперед.

- Конечно, это же элементарно.

- Не уходи, - Марина попыталась его задержать. - Не надо, посмотри, какой он огромный. Как буйвол. Пошли, пожалуйста.

- Ничего не случится, он просто не может зажечь спичку, - беззаботно ответил Гера.

- Тогда пойдем все, - предложила она.

- О'кей, - кивнул Алекс, и они направились к скамейке.

- Зачем все это? - вздохнула Марина и посмотрела на подругу. - Иногда я просто не могу понять ребят, почему они всегда куда-то лезут?

Девушки напряженно следили, как Гера и Алекс подходят к скамейке.

- прогуливает, пока другие квасяться в классах? - улыбнулся «моряк» и, не дожидаясь ответа, мотнул головой. - Ясное дело ... Ну, подсоби, я немного не в форме, - он протянул Гэри спички.

Их глаза ненадолго встретились, но что-то во взгляде пьяного мужа изменилось. Он быстро взглянул на Алекса, снова улыбаясь, но уже как-то напряженно.

Гера преподнес зажженную спичку к лицу мужчины. Подкуривая, то наклонился, и их глаза снова встретились. Мужчина замер, а потом резко выпрямился со странным выражением лица. Сигарета так и осталась незажженной.

- Перестань смотреть на меня.

- Что? - не понял Гера.

- Мне не нравятся твои глаза, парень, - Гэри показалось, что сейчас тот пьяный не более, чем каждый из них. - Я в них что-то вижу, но не понимаю ... Да прекрати смотреть, мать твою!

Горящую спичку обжег Гэри пальцы; он резко бросил его на землю и удивленно взглянул на Алекса:

- Чего он хочет? Ты что-нибудь понял, Ал?

Щелк!

Алекс скептически прищурился:

- А ты еще не заметил, что он ... Если ты ему не нравишься ... - он протянул руку за спичками. Гера отдал ему.

В памяти уже второй раз за этот день выплыл старый фотообъектив с бездонной пропастью диафрагмы, которая все расширяется, расширяется ...

Щелк!

Алекс ловко зажег спичку:

- не пойму, чем вам не нравится мой друг.

- Тебе и не надо понимать ... - спокойно ответил тот, подкуривая. - Спасибо, - он затянулся сигаретой и снова откинулся на спинку скамейки.

Теперь Гера был уверен, что человек абсолютно трезв. И почему его это совсем не удивило.

- Ну и фиг с тобой, - сказал Алекс. Правда, едва слышно, разворачиваясь вслед за другом.

Щелк!

* * *

Их места были в середине зала, но они пошли в последний ряд; на утренний сеанс людей собралось немного, поэтому если погас свет, появилось ощущение, что они остались совсем одни в огромном темном зале и только для них загорелся широкий экран по другую сторону тихой пропасти рядов.

Во время фильма Алекс увидел, как Гера осторожно кладет руку Марине на плечо, а потом так же осторожно целует ее - сначала в щеку, а когда она, не поворачивая головы, начинает улыбаться - в губы. Алекс впервые в жизни почувствовал ревность. Может потому, что Марина ему тоже нравилась, а его девушка казалась ему длинной и худой, как глиста. Но именно Гера инициировал знакомство, и первенство выбора принадлежала ему. Если бы у Алекса хватило духа в тот день не прятаться за спину друга, а подойти первым, то Марина сейчас ...

После сеанса Анжела наградила Алекса красноречивым взглядом, в котором явно читалось и разочарование, и презрение - взглядом, которым женщины одаривают нерешительных или трусливых мужчин.

Но главное было не в этом: Алекс вдруг увидел, что Анжела не лучше и не хуже, чем ее подруга, она просто другая, а он - глупый сопляк. Этот взгляд он будет помнить еще много лет, как и Анжелу, потому что в тот момент пообещает себе, что ни одна в мире женщина больше не будет иметь права так на него смотреть.

Позже он поймет, что на долгом пути супруги именно без слов говорят друг другу самые важные вещи. Через десять лет он случайно встретит ее на вечеринке у друзей, а еще через пять они поженятся. И только на четвертом году совместной жизни, вспоминая школьные годы, вдруг выяснят, что когда-то они уже были знакомы; вспомнят этот сентябрьский день и воскресят в памяти его детали, даже приобретут кассету с видеозаписью того фильма. И каждый раз смеяться и придумывать новые детали.

А пока они шли рядом, отставая на несколько шагов от Геры с Мариной, что обнялись. Просто шли, стараясь не замечать друг друга.

"Почему так? - думал Алекс, глядя на своего лучшего друга. - Почему из нас двоих он всегда первый - в этом первый? »В тот день он не предполагал, что такое будет еще совсем недолго. Пока через год шестнадцатилетний Гера не вернется со своей первой в жизни самостоятельного путешествия, посетив на коротких осенних каникулах родственников отца в Риге.

раздел 6

Топ-топ ... За границей все возможно

В тот день, как Герман возвращался с тест-пункта с отрицательным результатом (до момента, когда он перейдет Границу, оставалось примерно 12:00), на полпути домой его вдруг осенило.

На самом деле Герман не верил, что он умрет. Это напоминало вспышка интуиции, когда что-то глубоко спрятанное внутри вдруг ставит тебя перед фактом.

Он не умрет - вот и все.

Герман отправился в больницу, чтобы выяснить имя и адрес врача, носил очки, как у генерала Пиночета.

Несколько стандартных уловок - и осуществить задуманное оказалось совсем нетрудно.

Герман не знал, для чего он это делает. Но кто-то внутри говорил безапелляционным тоном, что так надо.

Врача в очках звали Мирослав Маркевич.

* * *

Когда большое зеркало в ванной продемонстрировало Герману невероятно распухшую существо, покрытое темными пятнами - на его лице (на том, что им когда-то было) расползлась широкая улыбка.

Рассматривая себя, Герман уже знал, кто вскоре испытывает вполне всю магию этой волшебной улыбки - двое Добрых Врачей.

Во-первых, то крыса в затемненных очках; во-вторых, тот, кто делал ему переливание крови ... Особенно тот.

Первый выполнял только роль компаса.

* * *

«Если собираешься выжить, не допусти, чтобы кто-то узнал о твоем существовании - о таком существования».

В обычной жизни выйти из дома казалось просто и естественно. Теперь это было невозможно и даже опасно; квартира теперь была его Прибежищем, за пределами которого с ним могло произойти все что угодно.

Поэтому, если он хочет выжить, должен научиться управлять этой непослушной машиной - собственным телом, - принимая команды мозга, словно с пульта управления, расположенного на Луне.

Но возникли и другие проблемы. Плоть, раздулась, стала разлагаться: процесс коснулся, к счастью, только верхних слоев, там, где кожный покров разошелся, как старая ткань. Как быстро и далеко это будет прогрессировать, Герман мог только гадать.

Далее. Он совершенно не представлял, как и чем поддерживать свой организм. Ни воды, ни еды его тело не принимало. И не нуждалось.

И последнее: в ближайшее время кто-нибудь мог заинтересоваться длительным отсутствием Германа. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Лиза, Алекс, Карина ... Кто-нибудь из соседей? И кто угодно!

Существовала даже гипотетическая вероятность, что его могли случайно найти. Например, квартирный вор. Почему бы и нет? Вряд ли такая возможность была менее реальной, чем то, что происходило с ним в последнее время. Квартирный вор ... Гм! Это, пожалуй, было бы даже забавно. Добро пожаловать…

«Короче, я собираюсь выжить ... - еще раз напомнил себе Герман, - и продержаться как можно дольше, у меня еще есть определенные дела ...»

На той стороне Границы.

- топ-топ! .. - вслух рассмеялась существо, похожее на удивительную надувную куклу, вывалянные в отходах бойни.

- Туп ... ту-уп ... - его голос утонул в тишине темных комнат с плотно закрытыми шторами на окнах - в просторном склепе с ненужными удобствами, окруженном сотней человеческих жилищ.

* * *

В первый день Герман научился ходить без опоры. Предметы все реже выпадали из рук; наибольшие трудности возникали с легкими вещами.

Он опрокидывал стулья, постоянно цеплялся за что-нибудь, раз двадцать падал сам. Оставалось только надеяться, что соседи не обратят внимания на все эти стуки-ляп. Пришло время притворяться, что хозяин квартиры в бессрочном отъезде. Со следующего дня он решил больше не включать света.

Герман сидел наблюдая, как комната постепенно тонет в сумерках. Мышцы и суставы отзывались тупой болью на каждое движение - результат его тренировок последние два дня.

Затем, поколебавшись, он включил телевизор, уменьшив звук «ящика» до минимума. Изображение на экране неприятно удивило размытостью красок и очертаний. Он нажал на кнопку автонастройки, но это ничего не изменило. Казалось, экран видно через стеклянную призму, наполненную водой.

Герман вдруг подскочил и бросился в ванную, где безопасно можно было включать свет.

Только этого ему не хватало: неужели он теряет зрение!?.

Он уже лишился двух ощущений из пяти. И черт побери! - только не потеря зрения! Он просто не может после всего еще и ослепнуть! ..

Однако в ванне быстро выяснилось, что его зрение в полном порядке.

Результат отрицательный.

Вернувшись в гостиную, Герман, не включая света, начал искать инструкцию к телевизору.

«Тебя не удивляет, что ты смог ее найти практически в полной темноте, а? ..»

Его зрение менялся ...

«Ты за Границей - не забывай, здесь все возможно ...»

* * *

Герман только заснул, как его разбудил настойчивый звонок в дверь.

Он посмотрел на часы: двенадцать ночи.

Что и кому может быть нужно в такое время? ..

Пока он думал, в дверь позвонили снова, еще настойчивее.

Стараясь не шуметь, Герман поднялся и осторожно направился к двери. По дороге он задел ножку стула - то наклонился, но не упал, а только ударил деревянной спинкой о край тумбочки, выдав глухой стук, в тишине ночи раздался слишком громко. Герман мысленно выругался.

Звонок пропищал в третий раз, когда он уже наклонялся к двери, заглядывая в глазок.

Лиза ...

Какого черта надо снова этой прилипчивых суке?!

Герман догадывался. Он наблюдал за ней через глазок, рассчитывая, не дождавшись ответа, она пойдет.

- Герман, откройте, я вас волнуюсь, - сказала она достаточно громко. - Откройте, я знаю, что вы дома ... - конечно, она не могла не услышать, как он задел стул ...

Его охватило чувство беспомощности: «Если я ей не открою, она может ...»

Словно подтверждая его мнению, Лиза сказала:

- Я знаю, что вам плохо. Вы тогда выглядели просто ужасно, я боюсь за вас.

Герман продолжал лихорадочно соображать.

- Геро, это глупо. Откройте!

Его рука потянулась к дверному замку.

- Откройте, я вызову ... - она ​​не уточнила кого именно собирается вызвать, но Герман не сомневался, что угроза вполне может быть осуществлена.

Он взялся за ручку. Потому что если он не откроет ... Довольно!

«Разве ты не обратил внимания, что уже позднее время? Подумай и не будь идиотом! .. »

- Геро, по крайней мере, скажите мне, с вами все в порядке? - похоже, она же не собиралась отказываться от своих намерений.

Однако он продолжал молчать, едва сдерживая ярость. Если эта идиотка не угомонится, он будет вынужден ...

- Герман, если вы сейчас же мне не откроете ... - Лиза сделала паузу и продолжила уже более уверенно: - Я позвоню куда следует. Не заставляйте меня ... - слова просачивались сквозь дверь тяжелыми упругими волнами, как приговор из зала суда.

Герман сжал крепче засов замка - черт с ней, если она так на этом настаивает! ..

«И что дальше? Подумай хоть немного! Ты похож на резиновой монстра в натуральный рост, накачанного с помощью автомобильного насоса через дырку в том месте, где у человека находится анус. Когда она тебя увидит ... »

- Геро, я прошу вас в последний раз!

А может, послать ее в дверь ко всем чертям или еще дальше, сказать ...

- Все, я иду, - Герман увидел через глазок, как она отступила назад. - И вы ...

Дверь квартиры открылась, рука крепко схватила Лизу, которая еще что-то говорила, и втянула в темный коридор. Двери с грохотом захлопнулась ...

Все произошло настолько быстро, что женщина договорила уже в квартире Германа:

- ... кликаю! .. О-оо! ..

Она удивленно крутила в темноте головой.

- Геро? .. Что случилось? Почему ... Господи, что здесь за запах?!

Он больше не держал ее, но стоял прямо перед ней; ярость все сильнее накатывала на него мощными пьянящим волнами.

Герману казалось, что его позвоночник превратился в раскаленный стержень, покрытый толстой кожурой космически холодного льда.

Лиза нашла на стене выключатель и включила свет ...

Увидев его, она открыла рот, чтобы закричать, но шок не оставил ей даже этой возможности - Лиза только уставилась на Германа. Ее лицо получило тот оттенок, который можно встретить только в стенах больничных кабинетов. Когда она начала медленно оседать на пол, домашний халат развернулся, обнажая грудь - маленькие и вялые, как на картинах художников-абстракционистов. Затем рот Лизы поморщился изогнутой концами вниз линией, и она наконец выдавила:

- О Боже мой ... Геро!?

Еще одно мгновение немого пораженного взгляда.

- Каким вы стали ... Да вы просто жуткий урод! - она ​​даже хихикнула, а ее неестественно бледные щеки залились ярким румянцем, словно кто-то хляпнув красной гуашью на лицо трупа.

Герман обалдел.

- ВИ-И-РО-ДОК!!! - Лиза стала хохотать, катаясь по полу коридора. Она вдруг схватила Германа рукой за сучковатый предмет, когда-то был его членом. - А это ЧТО?! Разве это похоже на то, что я думала?! Это! .. - она ​​буквально захлебывалась собственной хохотом.

Герман на шаг отступил от Лизы, извивалась по полу.

И со всей силы ударил кулаком по искривленном в истерическом хохоте лице. Женщина отлетела к стене, грюкнувшись о ней затылком. Смех оборвался, но она все еще всхлипывала, глядя на Германа, и пускала окровавленным ртом с выбитыми зубами красную пену.

- Ублюдок ... - прошептала она, осклабясь в уродливой улыбке; в распухших губ прилипли мелкие осколки зубов, искалеченные конечно казались глубокими озерками, наполненными болотной черной жидкостью.

Герман ударил ее снова, теперь ногой - председатель Лизы откинулась назад, второй луснувшись затылком в стену, и склонилась на плечо с навечно застывшей гримасой брезгливости на лице. По стене медленно стекали вниз куски мозга.

Он снова перевел взгляд на мертвое лицо.

«Ты же убил ее! Ты ее прикончил! .. »- прокомментировал голос в его голове.

Ярость, охватившую Германа, уже отступала, как морская вода во время отлива, оставляя на голом берегу тусклые водоросли сомнений и суетливо пресмыкающихся крабов страха, что вернулись. Лиза продолжала смотреть ему в глаза с застывшей улыбкой.

«Не сомневайся, Герман, ты поступил правильно - она ​​сама нарвалась на неприятности ... она не оставила тебе выбора ...» - снова сказал голос, который был похож на его собственный.

«Герман! .. - о, этого он узнал сразу - приятель Независимый Эксперт, всегда говорит то, что хочешь услышать меньше всего. - Неужели ты не видишь, что превращаешься в чудовище? Ведь можно было хотя бы попробовать с ней поговорить ... Да, она поступила ... Но знаешь, что хуже? То, что ты заранее все решил, еще до того, как открыл ей дверь ... ты собирался именно так решить эту проблему. Признайся, ты хотел убить ее. Разве нет? »

Ты можешь распинаться, сколько тебе угодно, дружище, - мысленно ответил Эксперту Герман, - но в этом - у меня свое мнение. Он рассматривал, как указательный палец Лизы скребет длинным наманикюренные ногтем по полу рядом с его ногой.

Еще до того, как Лиза вцепилась кровавыми останками передних зубов в его лодыжку, Герман окончательно убедился, что это все - просто сон ...

* * *

В тот же миг все исчезло - коридор, мертвая Лиза. Вместо этого - пустая темнота. Герман понял, что теперь просто лежит с закрытыми глазами.

«Да, это был сон ... Но ... если бы дело коснулось реальных событий ... Сон только смоделировал ситуацию, которая могла бы произойти. Ты должен признать, что он коснулся уже не только твоего тела ... Герман, еще немного - и это будешь не ты ли ... »

* * *

Благодаря тренировкам Герману действительно удалось достичь прогресса (хотя к прежней ловкости и координации, конечно, было очень далеко). Зато теперь он мог пройтись по квартире, ни разу не споткнувшись и не задев чего-либо. Кроме того, он научился ходить тихо, почти бесшумно, что сначала казалось уже совсем невозможно.

В конце того же дня, впервые с момента переступлений Границы, Герман решился оставить свой Приют.

* * *

Вечер двадцать второго сентября выдался ветреным и дождливым; серые облака сплошным фронтом затянули небо, словно грязное гигантское покрывало, натянутое над городом, - стемнело за считанные минуты.

Герман примерно за сорок минут добрался пешком до дома, где жил Мирослав Маркевич.

Этот трудный путь Герман благодаря то ли счастливой случайности, то ли собственной осторожности прошел без происшествий и около половины десятого уже оказался в нужном подъезде.

У него не было продуманного плана действий, он скорее полагался на случай. Главное, чтобы полученная им адрес оказалась правильной, а дальше ... Имя и координаты Доброго Доктора, что делал переливание крови того злополучного мартовского дня 1998 года, - вот что ему было нужно от Маркевича.

Он зашел в подъезд и, не торопясь, подошел к двери с табличкой номер один.

Чувствительный слух Германа не уловил за дверью квартиры никакого движению. «Есть ли у него жена? - подумал Герман. - Была на пальцы врача кольцо? »Но память молчала.

Выяснив, что в квартире никого нет, Герман оглянулся и его взгляд упал на еще одну дверь, - очевидно, там должна быть какая-каморка. Он вспомнил привычку некоторых людей хранить дубликат ключа от помещений такого назначения в каком-нибудь укромном, но легко доступном месте.

Тайник был элементарная - под ковриком перед дверью.

Правда, когда ключ слишком туго вошел в замок, Герман несколько усомнился, но через секунду дверь открылась.

Он зашел, предварительно положив ключ на законное место, и, не включая света, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Это был обычный подвал. Оставалось надеяться, что ни у кого не возникнет необходимости спуститься за картошкой или с чем-то другим ...

Через пять или шесть минут он сквозь шум дождя услышал шаги, приближающиеся. Потом кто-то зашел в подъезд и начал подниматься по лестнице. Герман сразу понял, что это не тот, кого ему надо. Двумя этажами выше хлопнула дверь, и подъезд снова затих.

Герман начал опасаться, что это дежурство может длиться очень долго, но уже через минуту его слух уловил новые шаги. На этот раз шли двое. Они что-то между собой говорили; один голос принадлежал мужчине, второй - молодой особе женского пола.

Вдруг Герман понял, что мужской голос принадлежит врачу Маркевичу; что же касается другого ... это, скорее, могла быть его дочь, чем жена, - он звучал слишком молодо. Но вскоре Герман уловил в их разговоре интонации, наводили на мысль о немного другой вариант.

Вот как - доктор в темных очках а-ля Пиночет потихоньку изменяет своей жене (если она у него есть, конечно) или просто любит молоденьких медсестер?

- А! .. - слишком громко собиралась что-то сказать девушка, когда они подошли к двери, но доктор предостерегающе на нее шикнул.

«Понятно, - решил Герман. - Значит, жена все-таки есть, но временно отсутствует, потому что он боится привлечь внимание соседей ».

Неплохой шанс добраться сегодня к врачу в темных очках, так сильно любит деньги и молоденьких ... медсестер? Возможно.

Скорее всего, его пассия скоро уйдет, и тогда он останется один ... - существо за дверью подвала улыбнулась.

* * *

Ожидание казалось вечным, как время, царивший в темном подвале, подчинялся своему собственному ритму - то, что казалось здесь часами, по другую сторону двери - было минутами и секундами.

Кто-то постоянно входил и выходил из подъезда; каждый раз, когда открывалась дверь какой-либо из квартир и раздавались шаги, Герман зищулювався: не в подвал? ..

Ему нестерпимо хотелось быть совсем в другом месте - на берегу реки, с удочкой в ​​руке, как когда-то в детстве ... подымить сигаретой, глядя, как дергается поплавок, как он скачет по воде - или от ветра или от клева, а рядом, в волнах, пританцовывает жизнерадостной оранжевой пятном солнце ...

Наконец в дверях квартиры номер один щелкнул замок, посылая только Герману понятный кодовый сигнал - приготовься!

Сколько времени прошло? - прикинул Герман - наверное, около часа.

Дверь квартиры открылась, и девушка вышла: никаких разговоров, никаких слов на прощание, ничего.

Итак, доктор Маркевич, получив свое, даже не потрудился провести свою юную любовницу к двери. Что означала эта откровенное пренебрежение? Скорее всего ... сделку: ты - мне, я - тебе. Так и есть, иначе какого черта ей этот старый козел?

Герман внимательно прислушивался и, не услышав ничего особенного, осторожно выскользнул из своего укрытия.

Он закрыл подвал на ключ и снова вернулся в квартиру номер один. Осторожно нажал на ручку и толкнул дверь вперед ... Они были открыты.

* * *

Оказавшись в квартире Большого Охотника за юными практикантками, Герман направился по коридору в комнату, из которой пробивался свет.

Он открыл дверь (навесы вернулись бесшумно) и увидел Маркевича, сидевший к нему спиной с книгой в руках. Над ним висело включено бра, выхватывая врача из общего полумраке комнаты ярким кругом света.

Форточка за тяжелыми гардинами зловеще скрипнула, как реагируя на появление Германа - жуткой существа из детских кошмаров.

Герман неожиданно вспомнил, что он совсем голый, потому что его разнесло так, что он не мог влезть ни в одежду из своего гардероба. И дождь ... Вода, очевидно, стала катализатором разрушительных процессов: когда он попал под дождь, язвы, гнилью покрыли все тело, полопались, из них сочилась какая-то зеленоватая жидкость, похожая на ту, которой он блевал в первые дни. Хорошо, что Герман совсем ничего не чувствовал ...

Он стоял целую минуту, рассматривая Маркевича.

Врач до сих пор не реагировал на запах разложения, расползался по комнате. Сам же Герман только знал о его наличии.

«А почему бы чуть-чуть не поиграть с этим говнюк?» - хихикнув в голове Германа ехидный голос.

Существо, похожее на прошлогоднего утопленника, нехорошо улыбнулась.

* * *

Но игра «Найди своего монстра» Герману скоро надоела.

К тому же Маркевич, вот-вот мог выбросить из страха какой-нибудь фокус - выскочить на лестничную площадку или заорать на весь дом до того, как гость успеет заткнуть ему рот.

Но, самое главное, к Герману вдруг дошло, что это - больше не ИГРА ...

* * *

Маркевич извивался по полу и скулил - Герман очень легко получил то, ради чего пришел: имя и адрес Доброго Доктора - его Врача.

Несмотря на большой любитель Молодежи, закрылся руками и хныкал, как ребенок, Герман почувствовал на позвоночнике уже знакомы раскаленной-ледяные волны бешеной ярости.

Он опустил руку на плечо дрожащего Маркевича и сжал его, словно кусок поролоновой плоти тряпичного чучела.

УБЕЙ ЕГО! Он заслужил! - подбодрил внутренний голос.

Действительно, это больше не игра ... И не было игрой с самого начала.

Он сжал плечо врача еще сильнее, чувствуя, как суставы отделяются друг от друга. В этот момент Маркевич спорожнився в штаны ...

УБЕЙ ЕГО! - ада мнение, горяче-ледовой спицей пронизывая позвоночник, - и утихомирить ее можно было единственным способом ...

УБЕЙ! Он С ними заодно!

С ними?

Герман наклонился к самому уху Маркевича:

- Ты ... Добрый Доктор?

Ответ Маркевича заставила его засомневаться: Плохой Врач!

Ладно, пусть живет ...

* * *

В нескольких кварталах от дома врача Герман резко повернул в какой-то дворик и разнес в щепки детскую деревянную качалку ...

* * *

Прошло двое суток со дня визита в Маркевича; с тех пор Герман ни разу ни днем, ни ночью не покидал своего убежища.

У него даже возникла мысль, что если бы он появился на людях днем, то это вызвало бы грандиозную сенсацию. Интересно, как звучали бы заголовки газет ...

ЖИВОЙ МОНСТР на улицах Львова!

ВТОРОЙ ЗАЛП ЧЕРНОБЫЛЯ - ПРИБЛИЖАЕТСЯ ВОЛНА НАСТОЯЩИХ последствий!

Вполне возможно, что именно так.

И, конечно, сообщение в вечернем выпуске новостей:

- ... сегодня на одной из улиц Львова толпа из нескольких сотен граждан, держась на безопасном расстоянии, окружил ... человекоподобное существо, как ступила на страницах романа ужасов ... Срочно выехали на место происшествия ... Пострадало ...

Но он вовсе не собирается становиться суперзвездой - ни города, ни планеты, ни века, ни дня ...

Надоедливая муха продолжала гудеть где-то рядом, словно через гостиную проходила линия электропередачи.

Все из-за проклятый запах ... неощутимо для него, он может привлечь внимание соседей.

Более суток Герман потратил на то, чтобы засыпать и позамазуваты все щели в квартире, используя для этого различные материалы: от канцелярского клея и полосок нарезанной бумаги к старым жевательных резинок. Незаклеенными осталась только форточка - для доступа свежего воздуха, которую он немножко открывал ночью.

На следующий день Герман занялся планированием нового маршрута. Цели, на которую указал Маркевич. Чтобы свести риск к минимуму, ему понадобилась карта.

А пока он с интересом рассматривал стену, сквозь которую видел квартиру соседей ...

На «экране» стены двигались две пестрые размытые пятна, напоминающие человеческие силуэты. Один высокий, другой - чуть ниже. Стас и его жена Ольга.

Пара танцевала под песню Криса Ри «Дорога в ад». При желании он легко мог подслушать, о чем они говорят.

Он продолжал меняться ...

И мог только гадать, как далеко способен зайти этот процесс.

С другой стороны, какое это имеет значение, если он продолжает разлагаться со страшной скоростью. Еще немного - и его тело буквально начнет разваливаться на куски.

* * *

Он расстелил на полу комнаты карту города и продолжил составления наиболее безопасного маршрута, целью которого был Добрый Доктор по фамилии Лозинский.

Внезапный звон заставил его вздрогнуть ...

На пол посыпались битое стекло. Подойдя к окну, Герман выглянул в выбитую щель. Противоположной стороне улицы удалялись две фигуры.

Он напряг зрение и в одной из фигур узнал двоюродного брата Алекса - здоровенного двадцатидвухлетнего балбеса, зачастую крутился в офисе компании и клянчил деньги у своего процветающего родственника. Герман даже не мог вспомнить его имени, но внешне тот давно примелькался. Другого, с длинными космами, он не знал.

И что же это значит? Впрочем, он совсем не сомневался, что за этим стоит Алекс.

Прозрачный намек ... на что? В компании возникли проблемы? Что ж, вполне возможно - многие серьезные контактов находилось в Германова руках.

Ах да! Конечно ... - он вспомнил, что на днях готовилось подписание нескольких важных договоров, в которых именно он и ковырялся.

Очень важным ...

Следовательно, не подписали?

Ответ очевиден.

Но ... Алекс ... - Герман криво усмехнулся - ну и гнида!

Итак ... - Германа кольнула тревожная мысль, - то знал, что он дома. Кто следил днем ​​за окнами?

Нет, вряд ли. Скорее Алекс предполагал, что Герман бывает дома время от времени. Или когда-нибудь появится. Поскольку последние несколько суток окна были плотно зашторены, а вечера не включалось свет. Итак, просто предполагал. И что? Вот так по-мальчишески разбить окно и ...

Ответ пришел сам собой, когда Герман увидел камень, которым было разбито окно, обернутый в лист бумаги, он нагнулся и поднял послание.

Почерк принадлежал не Алексу, хотя сама «депеша», разумеется, от него. Квадратными, почти печатными буквами синей шариковой ручкой было выведено: «Тебе лучше появиться. Когда закончишь несколько, можешь валить ко всем чертям ».

Что ж, коротко и ясно.

В нижнем уголке листа, явно вырванного из тетради, отмечалось:

«Срок - до двадцатого октября».

Ага, теперь все окончательно встало на свои места. Подписание договоров, как он и предполагал, действительно не произошло, однако - выяснилась подробность - он был перенесен на 20 октября. От Германа требовалось лишь принять личное участие, чтобы на этот раз все прошло как по маслу ... потом он мог валить ко всем чертям. Во как!

Конечно, Его Величества Алексу проще было бы позвонить Герману, но, очевидно, он не был настроен на разговор и решил, что в этих обстоятельствах таким образом окажется более действенным.

Что же, на человека, которого Герман много лет считал лучшим другом, это было совсем не похоже, а вот на Алекса - сегодняшнего Алекса - в самый раз.

Герман занялся разбитым окном. Во внешнем стекле камень пробил дыру размером с кулак; от нее, ломаными линиями, разбегалось несколько трещин. Внутреннее стекло вылетело полностью. Герман залатал отверстие прозрачной клеенкой.

- Надеюсь, звон битого стекла не привлек внимания соседей, - пробормотал Герман, завершив работу.

Затем он снова занялся картой, моментально переключив все свое внимание на нее. Смято в «снежку» послание валялось в углу гостиной.

* * *

Около часа ночи тщательное планирование маршрута «Пациент - Врач», отмечено на карте красным пунктиром фломастера, было завершено.

Герман аккуратно сложил карту города ... потом его взгляд внезапно застыл, словно он вспомнил что-то важное. Губы растянулись в широкой улыбке.

В следующее мгновение он направился быстрыми уверенными шагами в коридор, освободил входные двери от герметизирующих полосок бумаги и выскользнул из квартиры.

Ключ от замка остался под ковриком.

* * *

Герман вернулся через сорок минут.

Вдруг зазвонил телефон. В ночной тишине трели казались оглушительными. Герман чертыхнулся.

Затем удивленно взглянул на часы: 1:17.

Бывший босс и друг решили сделать милость лично поговорить? Или…

Телефон загремел снова.

Проклятье!

Герман несколько секунд колебался - снимать трубку или нет? Что-то подсказывало ...

Пока он размышлял, телефон подал голос еще дважды. Наконец к Герману дошло, что короткие интервалы между сигналами означают междугородную связь.

Он снял трубку.

- Алло? Как вы меня слышите? - раздался из динамика женский голос. - Сейчас будете разговаривать с Канадой.

Герман почувствовал одновременно и облегчение, и досаду - отец или мать (все правильно, сейчас там практически обеденное время) ... Как вовремя! Лучше, чтобы это была мать ...

- Алло! Герман! .. - как назло, связь был безупречен. Все-таки отец.

Чтобы имитировать плохую связь он отвел микрофон подальше от рта, перевернув трубку почти на сто восемьдесят градусов по вертикали, оставляя динамик прижатым к уху.

- Привет, папа ...

Отец секунду молчал.

- Что с твоим голосом? - его тон был не просто подозрительным. Казалось, он пытался разглядеть Германа.

- Телефон барахлит.

- Телефон? - от отца никогда нельзя было так просто отвертеться. - Значит, телефон? - и неожиданно взорвался: - Прекратите мне играть, я вам не мальчик! По-вашему, я не способен отличить голос собственного сына от ... Позовите Германа! И вообще, кто вы такой?

Несколько секунд Герман молча размышлял.

- Немедленно позовите Германа! И не начинайте убеждать, что я набрал неправильный номер!

Герман уже жалел, что вообще коснулся телефона - он не ожидал такого поворота действий.

- Я хотел бы вас предупредить, молодой человек ... не знаю, какой вы там ... что ваше присутствие в доме моего сына в столь позднее время ... которая там у вас? - около часа ночи? - мне очень не нравится! Объясните, где Герман и что вы там делаете Учтите, я прямо сейчас могу связаться с кем во Львове, чтобы проверить, что там творится! Вы поняли меня?

Хуже всего то, что старый действительно мог это сделать. Однако, пока отец произносил свою тираду, Герман собрался с мыслями (точнее, почувствовал ледяную безразличие к тому, что происходит), и угроза старого, его ни немножко не взволновала.

- Послушайте, для чего вся эта паника? - холодно улыбаясь, сказал он прямо в трубку, уже приведенную в нормальное положение. - Герман сейчас просто в командировке по делам компании, вот и все. А перед отъездом попросил меня присмотреть за его квартирой ... Жалею, что он забыл вас об этом предупредить.

Старый некоторое время молчал.

- А вы, простите ... кто?

- Друг.

- Ах, вот как ... друг, - Герман наконец понял тон отца ...

«Он считает меня гомиком»

Если отец раньше только подозревал, то теперь - с этого момента - знает сексуальные наклонности своего сына.

Поводом для этих нелепых подозрений послужила резкая перемена в поведении Германа после поездки в Ригу в шестнадцать лет (отец, очевидно, догадался, что с ним за то недельный промежуток времени - бесконтрольный промежуток - то случилось). После этого он резко прекратил встречаться с девочками (и избегал разговоров на эти темы), сидел дома или проводил время исключительно в мужском обществе, чаще всего с Алексом.

Сейчас Герман готов был поклясться, что старый уже тогда пытался уловить в его поведении какую-то чопорность и характерные для «голубых» манеры.

Отец наверное думал, что упустил что-то важное в прошлом, когда так и не смог понять своего сына до конца. А сейчас он считал, что нашел доказательства давним подозрениям (когда он произнес «Ах, вот как ... друг ...» - в его интонации прозвучало какое-то горькое торжество и образа. Наконец он застукал любовника Германа ночью в его квартире.

Сейчас эта ситуация могла Германа только развлечь: старый искренне считал, что гомосексуализм - худшее, что может случиться с его сыном.

- И когда же он вернется? - спросил отец сдавленным голосом, в котором четко звучали нотки враждебности и брезгливости.

- Пока точно не известно. Это будет зависеть от того, как сложатся обстоятельства на месте ...

- В каком он городе? - резко перебил старик.

- Э ... в Киеве.

- Герман не оставлял номер тамошнего телефона?

- Нет к сожалению.

- Так когда же он все-таки намерен появиться дома?

«Ого! Оказывается, старый способен устроить перекрестный допрос даже по телефону! », - отметил Герман.

- Может, через две-три недели.

- А вы что там у него ... спите?

- Не каждый день, раз или два в неделю.

- Значит, Герман отсутствует уже давно?

- Где недели две, или, точнее, девять дней, - поправил Герман, назвав дату своего Похоронного Турне, - частично, это было даже правдой, - Герман - тот Герман - поехал именно тогда. И еще не вернулся.

Что же касалось дат его возвращения ...

- Что ж, хорошо, - уже спокойнее сказал отец, - недели через две я обязательно перезвоню, - он особенно подчеркнул «обязательно».

Герман кивнул, словно старик мог его видеть, и посмотрел себе под ноги, где на полу за время их беседы образовалась лужа свежей крови. Она скапывала с шеи оторванной собачьей головы, которую Герман держал правой рукой за одно ухо. Второе свисало вниз вдоль морды, покрытой рыжевато-коричневой шерстью. Разинутая пасть обнажала желтые зубы и нижние клыки; между ними вывалился, покачиваясь в такт движениям Германа, долгое грязно-розовый язык. По краям пасти застыла кровавая пена. Открытые глаза, которые уже затягивались тусклой пленкой, грустно смотрели окружающее пространство.

- Если Герман вернется раньше, передайте, что звонил отец. Ну, счастливо ... друг, - не дожидаясь ответа, старый положил трубку.

- Счастливо ... - ответил в пустоту Герман.

Затем поднял голову дворняги на уровень своих глаз, вернул мордой к себе и посмотрел в ее мутные зрачки.

- Ты слышал? Он считает меня педиком! - собачья голова невнятно покачивалась, будто взвешивая каждое слово. - Нет, он действительно ...

В этот момент невидимая могучая рука швырнула Германа на пол ...

Голова собаки с грохотом рухнула на паркет и, как бильярдный шар, покатилась по комнате, брызгая на все стороны кровавыми плевками, - пока не наткнулась на портрет маленького Геры.

Герман бился в конвульсиях, сжав ладонями виски.

Начался третий приступ ...

раздел 7

Лозинский

В вторник, 28 сентября вечером Лозинский зашел в свою квартиру и хлопнул дверью так, что на пол посыпалась штукатурка. Настроение было препаскудный, как никогда раньше за все время, что он проработал в городской больнице номер X.

НЕ разуваясь, врач прошел в единственную комнату; по паркету потянулись мокрые грязные следы. На дворе уже неделю была плохая погода, мрачные низкие тучи нависли над Львовом, словно стянуты магнитом со всех концов земли.

Лозинский стал посреди комнаты, нервно теребя рукой щетинистый подбородок. Наконец он заметил, что до сих пор держит смятую мокрую зонт, и с силой швырнул ее в коридор. На душе как отлегло, когда она глухо врезалась в вешалку и полетела вниз, сбивая с крючков дешевый пластиковый набор обувных ложек.

Лозинский присел на край дивана с неубранной постелью и медленно начал разуваться. По дороге из больницы он несколько раз шел в глубокие лужи, и его носки выглядели теперь так, как на них вообще не надевали ботинки.

Лозинский мрачно выругался и отнес мокрую обувь сушиться на батарею, думая, что старым ботинкам, к которым он привык за последние восемь лет, вскоре придется дать отставку. А жаль, офицерские ботинки - паршивая, но такая родная казенщина - были получены им еще на службе, только за полгода до того, как комиссариат списал его с «состоянием здоровья». Статья такая-то, пункт такой-то.

Те же полгода с пятнадцати лет службы военным хирургом.

Врач Лозинский - высокий сорокапятилетней человек с худым смуглым морщинистым лицом - выглядел лет на десять-пятнадцать старше. Над правой бровью тянулся длинный бледно-розовый шрам как «достопримечательность» шести годам, которые проработал полевым хирургом в стране, где среди высоких гор и ущелий бродят злые бородатые люди с оружием и говорят чужой гортанном языке. Эти годы он часто вспоминал с ужасом и болью ... но одновременно с каким-то ностальгической грустью. «Памятников» у него сохранилось немало и под рубашкой. Еще больше - там, где никому не дано увидеть глазами.

В квартире Лозинского были только самая необходимая мебель: старый диван, небольшой стол, несколько стульев, тумбочка и массивная трехстворчатый шкаф. На полу в углу комнаты стояли две книжные полки, забитые детективами в мягких обложках и подшивками журналов. У окна - старый черно-белый телевизор «Электрон» на четырех тонких ножках.

После развода в прошлом году с женой квартира первые несколько месяцев казалась ему пустой и молчаливой, как город, покинутый жителями. Теперь он уже не представлял возвращения к прежней жизни. Привык быть сам, привык неожиданно быстро и, кажется, навсегда. За последние два месяца ни разу не упомянул женщины, с которой прожил более двадцати лет. Сейчас она вышла замуж за отставного генерала и переехала в Москву, где теперь живет и сын, заочно обучаясь в мединституте.

Лозинский подкурил от конфорки плиты «Приму» без фильтра и занялся приготовлением нехитрой ужина.

Уйдя из армии, он остался без дела. Обращался в штаб с просьбой найти ему «достойное место для применения знаний и опыта военного врача». Но получал только отказы - иронически презрительные, иногда даже грубые. В армии есть сокращение, кому нужен списан ранен солдат, пусть и медик. Просился в военный госпиталь округа - не брали. Ему было тогда под сорок, а жизнь, казалось, шло из-под ног. Затем несколько лет пустого гнетущего существования, слегка разбавленного книгами, телевизором и случайными беседами за пивом.

В конце концов, летом девяносто пятого он решился обратиться в одну из городских больниц. Это, конечно, не госпиталь, но ... получать мизерную пенсию, провожать утром жену на работу, а вечером встречать ее, словно не человек, а старый больной отец - это представлялось большим несчастьем, чем работать с гражданскими.

Он знал заранее, что трения в отношениях с новыми коллегами ему гарантированы. Знал ли предполагал существование уродов, типа Маркевича - с их самодовольной болтовней, цинизмом и подлостью. Его сознательно тошнило от их присутствия - всех этих засран лицемеров, философствуют об общем благе и дают штампованные клички своим женам, как домашним животным ...

Но все равно ушел.

Он претендовал на вакансию хирурга; его послужной список был блестящим.

Его взяли.

И это было самое главное ...

* * *

... для мальчишки, когда-то давно твердо постановил связать свою жизнь с армией. Но чего он хотел на самом деле, понял позже, в четырнадцать лет.

Тогда, когда произошел тот самый Случай, окончательно нарисовал его мечту - как это обычно и бывает: внезапно и ярко, когда одна лишь мгновение способна решить будущее. Момент, когда выбор мальчика навсегда определяет путь взрослого мужчины.

Это случилось в школе. Во время долгой двадцатихвилиннои перерыва.

В тот день Гарик принес целую пачку сигарет. Мальчишки, четырнадцатилетний Феликс Лозинский, его одноклассники Гарик и толстяк с редким, почти экзотическим именем Арнольд и двое ребят из параллельного класса пошли на задний двор школы. Место было удобное: сюда выходили окна только двух классных кабинетов.

Ребята сели прямо на траву, закурили по сигарете и наслаждались теплым майским днем. Приближалось окончание учебного года, и разговор как-то сам собой зашел о том, кто куда пойдет учиться после окончания средней школы или восьмилетки.

Ребята из параллельного класса собирались закончить полный курс средней школы и пойти в армию, а там будет видно. Толстый, похожий на кабана, Арнольд думал после десятилетки поступить в университет. Гарик уже через год видел себя в ремесленном училище, чтобы через два года отправиться на керамический завод в бригаду старшего брата. Феликс Лозинский молчал - все и так знали: он будет военным, может, даже начнет с суворовского училища, хотя школа его еще не настолько достала.

Все, кроме Гарика, закурили по второй сигарете подряд. Он заглянул в «расстрелянной» пачку «Ленинграда», сунул ее в карман пиджака и сказал:

- Слушайте потрясающий анекдот, вчера брат рассказал.

Двое ребят из параллельного класса критически отмахнулись:

- Да ладно тебе, снова наградишь какой бред, - сказал один из них. И действительно, еще никто не слышал от Гарика ни анекдота, который был бы моложе его девьяностодвохричного прадеда. Еще рассказчик он был никакой.

- Нет - запротестовал Гарик. - Совершенно новый ...

- Хорошо, рассказывай ... Только не тяни, как ты любишь, - добавил Арнольд.

- Значит ... встречаются два евреи, - начал Гарик.

- Где? - спросил Феликс и спрятал улыбку.

- Черт! Неважно, где! - фыркнул Гарик, обведя взглядом четверку ребят, кашлянул и начал снова: - Да ... э-э-э ... вот! Встречаются два евреи, и один у другого спрашивает ...

Арнольд запрокинул голову, поднялся с травы, поднимая указательный палец к лицу с крайне сосредоточенным выражением ... и громко пукнул. Потом гордо осмотрел всю четверку. Ребята ответили одобрительными смешками.

Кроме Гарика.

- Ну, вы меня будете слушать или этого пердуна? - он раздраженно посмотрел на Арнольда.

- Значит ... встречаются два евреи, - снова начал Гарик. - И один в другой спрашивает: «Слушай, где ты достал такой классный часы?» А тот ему отвечает ...

- Тетя Мойва выслала из Китая? - встрял парень с параллельного класса.

- Что? Какая еще мойва? Да нет! Чего лезешь? - Гарик начал раздражаться. - Дай рассказать!

- Хорошо, дай ему рассказать, - поддержали другие.

- Значит, - продолжил Гарик, - встречаются два жиды ...

- Черт! - не выдержал Феликс. - А ты скорее не умеешь? Это уже было.

Гарик закатил глаза:

- Кто-нибудь может не перебивать! Я снова сбился.

- Хорошо, - успокаивающе сказал Арнольд. - Давай дальше, только, ради Бога, быстрее.

- Ага ... на чем я остановился? Так вот! Встречаются два жиды ...

Ребята начали давиться от смеха, но уже никто не рисковал перебить Гарика, а то, наверное, старался не обращать внимания на физиономии друзей, которые едва сдерживались, зная, что когда они снова перебьют такого блестящего рассказчика, как Гарик, то им придется выслушивать все с самого начала.

- Да, два жиды. И один в другой спрашивает: «Слушай, где ты достал такой классный часы?» А тот ему отвечает, - Гарик сделал паузу и оглядел компанию, чтобы убедиться, что его никто не собирается перебить снова. Лицо ребят были почти серьезные.

Он продолжил:

- А то, значит, ему соответствует ...

- Дядя Абрам подарил на восьмое Марта? - не выдержал Арнольд.

Краснея, Гарик осмотрел компанию бешеными глазами. Четверка захохотала и покатилась по траве. Гарик развернулся и решительно зашагал от них.

- Да пошли вы! .. Козлы! - в его голосе звучало столько образы, словно он был готов вот-вот расплакаться. В конце концов, так и было. Отойдя на десяток шагов, он вернулся, по щекам катились слезы:

- Мудаки вонючие! Придурки! Свис ... Свистоплясы!

Последняя фраза заставила всю компанию взвыть от хохота.

Гарик отвернулся с выражением обиды и быстро ушел.

- Да ... так что он ему ответил? - задыхаясь от смеха, бросил ему вдогонку Феликс Лозинский. Тот не обернулся, только прибавил ходу.

- Классный анекдот, чуваки! Давно ... не слышал ничего подобного! Просто кайф! .. - прохрипел Арнольд, обхватив двумя руками огромный живот.

- Что же он ему ответил?! - рявкнул Феликс последних сил.

Гарик уже скрылся за углом школы и оттуда крикнул: «Что-что ... Папа перед смертью продал ...»

Компания оборвала смех, ребята несколько секунд молчи смотрели друг на друга, переваривая конечность анекдота ... и снова расхохотались. Когда через две минуты к ним донесся звонок на урок, никто не мог подняться с земли. Слезы потоками текли по щекам, похожих на перезрелые томаты; кто-то начал просто задыхаться, как рыба на берегу, хватая жадные глотки воздуха между спазмами. Это превращалось в безумие. И всем четырем одновременно пришло в голову, что такое добром закончится не может ...

Наконец, через пять минут после звонка, первым оправился Феликс. Он судорожно всхлипывая, медленно поднялся на ноги и посмотрел на других.

- Ооокей ... ддосс ... сит ... ППОР ... идти ... ннам ... влетит от ... химммичкы ...

- Да ... чччорт! .. а нам от ... ха-ха-ха! .. - простонал парень с параллельного класса. Но дышать стало уже немного легче, нездоровые спазмы смеха отступали.

Арнольд, который продолжал валяться на земле, хватаясь руками за свой огромный живот, снова так «бабахнул», что Феликс невольно взглянул на его штаны, туго обтягивали задницу, словно ожидал увидеть там дыру.

Он подполз к Арнольду и заглянул ему в лицо - багровое рыло гиппопотама, в глубине которого судорожно дергался розовый язык, казалось, его губы по краям рта вот-вот разорвутся.

- Ну ... все, хватит. Включай тормоза! - Феликс толкнул толстяка.

- Ну, хватит! - Феликс кивнул головой в сторону школы. - А за нами придет кто-нибудь из учителей.

Он безуспешно подождал полминуты и пнул Арнольда носком кеда в мягкий бок:

- Давай, поросенок!

Тот попытался что-то сказать, но выдал только какое-то бормотание. Феликс наклонился к самому лицу Арнольда:

- Ч-ч-что? .. - ... и вдруг понял, что в глазах парня ... ужасную боль.

- Ох ... ох! .. не могу ... свистоплясы ... папа продал перед смертью ... - гнусавил кто-то сзади, катаясь по траве. - Я больше ... не могу! ..

Феликс вглядывался в лицо друга и откуда-то из глубины на него постепенно наползал липкий страх, как черная огромная тень, заслоняет солнце. А он все смотрел ...

- Ох! .. Не могу! .. - слышалось позади. Почти как рыдания.

Арнольд умоляюще смотрел на Феликса, но не мог произнести ни слова, потому что ... его рот просто не закрывался. Он был неестественно широко открыт, одну сторону перекосило вниз, а в области виска, там, где скобка нижней челюсти входит в паз рядом с ухом, то резко выпирало и быстро отекало. Кожа в том месте выглядела, как на нарыве. Арнольд несколько раз попытался заговорить с его глаз катились слезы боли и страха. Подбородок мелко тряслось, и было видно, что даже это движение наносит ему сильнейших страданий.

- Блин ... - испуганно выдохнул Феликс, потом легонько коснулся нижней челюсти парня у подбородка. Тот взвыл (скорее от испуга), выдав, как из бочки, широкое «Уоооу!».

- ДА! Заткнитесь! - рявкнул Феликс на других. - У нас тут ... проблемы ... Кажется, у Арнольда выскочила челюсть ... от смеха ...

Трагикомическая заявление заставила всех сначала заткнуться, но потом рассмешила не менее история с Гариковим анекдотом. Правда, уже не надолго.

Через минуту, до сих пор хихикая, ребята из параллельного класса присоединились к Феликсу, растерянно рассматривая Арнольда. Тот лежал на спине и боялся пошевелиться. Рот у него был широко раскрытый, как на приеме у дантиста, но его неестественная кривизна выглядела страшновато.

- Черт! Что будем с ним делать? - нерешительно спросил один из мальчишек.

Смеяться больше не хотелось никому.

- Может, вызвать «скорую»? - предложил другой.

Феликс пожал плечами и снова нагнулся к Арнольду:

- Сильно болит? Подняться сможешь? - он говорил спокойным тоном опытного врача, привыкший к общению с тяжелобольными пациентами.

Арнольд скорчил такую ​​гримасу, будто не могло быть и речи даже о том, чтобы пошевелить пальцем ноги.

- Он просто боится, - прокомментировал один из ребят. Толстяк моментально перевел на него настороженный взгляд и что-то мукнув.

- Эй! Что там у вас? - донеслось до них из-за угла школьного корпуса.

Все повернули головы: к ним медленно шел Гарик. Уже с обсохшую лицом, но в глазах еще виднелась образа.

- Почему ты не пошел на урок? - спросил Феликс.

Гарик отмахнулся:

- Вас, идиотов, ждал у входа, - его взгляд остановился на Арнольди. - А что случилось? ..

- В Арнольда челюсть вылетела, - просто ответил Феликс и опять нагнулся к потерпевшему.

- Какая челюсть? .. - удивляясь, буркнул Гарик, но быстро закрыл рот, как только подошел ближе и рассмотрел Арнольда.

На короткое время зависла пауза, которую только нарушали звуки из пересохшего горла Арнольда, когда тот пытался проглотить слюну.

- Вот что, - наконец сказал Феликс, взглянув на других. - Вы двое, - он указал на болванов с параллельного класса, - топайте к себе на урок. А ты, Гарик, если хочешь, можешь остаться. Я попробую сам ...

И добавил через секунду:

- Никому ни слова. А то получите.

Все это он сказал так, словно привык быть среди них лидером. Ребятам еще никогда не приходилось слышать от него чего-нибудь таким тоном.

Но они подчинились беспрекословно и протестов.

За минуту на заднем дворе школы остались только трое: Феликс, Гарик и несчастный Арнольд.

- Слушай, - спокойно (по крайней мере пытаясь выглядеть спокойным) сказал Феликс, глядя в возбуждены кроличьи глаза Арнольда. - Сейчас я кое-что сделаю. Возможно, тебе будет немного больно, но я думаю ... если ты не станешь мне мешать ... только одну секунду ... или две. Понял?

Феликс боялся, чтобы Гарик не стал задавать ему какие-либо глупые вопросы. Но тот молчал.

Пока все шло хорошо.

Однако главное было еще впереди ...

- Понял?

Арнольд едва кивнул головой. На лбу у него выступили крупные капли - то ли от боли, то ли от переживания, а быстрее всего вместе. Парень, разумеется, очень боялся.

- Хорошо? - потом Феликс посмотрел на Гарика. - Придержи ему голову. Только крепко.

Когда Гарик обхватил руками и поднял голову Арнольда, подставив под нее одно колено, Феликс взялся правой рукой за нижнюю челюсть толстяка. Стараясь делать это как можно аккуратнее, чтобы не причинить боль, он зафиксировал большой и указательный пальцы на мясистом подбородке Арнольда. Феликс словно удерживал хрупкую деталь какого анатомического конструктора, которую нужно было вставить в соответствующий паз одним плавным, но точным и быстрым движением. Ладонью левой руки Феликс осторожно ощупывал место, где выскочила «скобка» челюсти, пытаясь определить насколько сильно натянуты связи. К тому же боялся, чтобы не выскочила челюсть с другой стороны.

- Ты скоро? - одними губами спросил Гарик, за лицом которого «ранен» не мог следить, как за лицом Феликса.

Феликс сжал немного сильнее нижнюю челюсть толстяка, стараясь не обращать внимания на его предупреждающие крики. Руки уже начинали предательски трястись от волнения, со лба стекал пот ... и неожиданно Феликс понял, что действительно сможет!

он СМОЖЕТ

Еще не знал, как, но чувствовал абсолютную уверенность, что это смогут его руки.

- Может ... лучше «скорую»? - подал голос Гарик, но он даже не взглянул в его сторону.

Феликс отпустил руки, дав им полную свободу.

Секунда ...

... щелк! щелк! - раздался двойной щелчок ... означавший, что челюсть встала на место!

Даже через много лет Лозинский, будучи уже опытным хирургом, так и не смог понять, как ему - четырнадцатилетнем мальчику - удалось сделать это без специальной подготовки и знаний. Сотни раз прокручивая в памяти эти несколько минут - без сомнения, напряженных и страшных в его жизни - он так и не нашел ответа, почему тогда вдруг почувствовал себя настолько уверенным и мог на это решиться!

После двойного (как показалось, невероятно звонкого) щелчка Феликс выпустил челюсть Арнольда и невольно подался назад, ожидая крик боли своего первого в жизни пациента ... он уже почти его услышал ... когда глаза толстяка испуганно округлились (щелк! Щелк!), А его рот закрылся, словно где-то в него вылетела какая-то пружинка.

Его губы ... вдруг растянулись в улыбке.

- Шорт! - радостно произнес он, не разжимая зубов. - Шорт! Мне жовшим не было боляше ... Шорт!

Феликс и Гарик облегченно переглянулись.

- Ну ты даешь, Филя! - Гарик с восторгом смотрел на товарища. - Это класс! Ты просто ... гений!

Феликс вытер пот со лба и тяжело засмеялся.

Через секунду к нему присоединился Гарик.

А еще через мгновение замычал толстый, как бочка, Арнольд, держа обеими руками свою драгоценную нижнюю челюсть, словно теперь боялся ее потерять. С его глаз до сих пор катились слезы.

В течение трех недель Арнольд носил специальный бандаж, охватывающий нижнюю половину лица и крепился у него на голове, делая его похожим на хоккейного вратаря поросячьей сборной. А потом все лето рассказывал всем о том, что случилось. Правда, по просьбе Феликса, не упоминая всех подробностей. Врачи позволили Арнольду есть только бульоны, молоко и компот он похудел на восемь килограммов, став похожим уже не в толстяка, а просто на упитанного мальчика. Однако к сентябрю успел наверстать потерю веса и уже окончательно превратился в огромного жирного кабана. Он даже выглядел года на четыре старше своих сверстников.

Много лет Феликс Лозинский узнал, что Арнольд умер в возрасте тридцать два года от ожирения сердца.

После окончания средней школы Лозинский его не видел, но веселый добрый толстяк сыграл важную роль в его жизни того далекого майского дня 1967 года.

Ранее мальчик Феликс мечтал стать военным.

После случая с Арнольдом, желание стать не просто военным, а военным врачом, хирургом - пришло как-то само собой. Если бы его спросили через год: сколько лет он мечтает о своей будущей профессии, он, не задумываясь, ответил бы, что всю жизнь.

Он уже видел себя в брезентовой палатке далекой санитарной части под бомбежкой или артиллерийским огнем. Как полевые хирурги Второй мировой ...

Только иногда ему стали сниться странные сны. Даже страшны. Как на экране телевизора, перед ним появлялся маленький пухленький врач в аккуратном белом халате, очень похожий на Айболита из детской книжки. Но почему-то Феликс сразу понял, что на самом деле этого доктора зовут Ай-Болит, и он очень плохой. Время Ай-Болит всматривался в Феликса, как изучал его и советовался о чем-то со своими мыслями в маленькой голове, а потом клал одну пухлую руку в карман белого халата и спрашивал:

«Ты хочешь стать врачом, Феликс?» - голос Ай-Болит был мягким, доверчивым и даже приятным - именно такой голос должен быть у настоящих врачей, думал Феликс. Но глаза его оставались холодными и безжизненными - стеклянными глазами мертвой куклы, лежала одиноко в темном сыром подвале какого-то заброшенного дома на окраине города или похороненной в одном гробу с зверски убитой первоклассницей ... Глубоко под землей ...

«Правда, хочешь?» - спрашивает Ай-Болит, он улыбается одними уголками губ: «Это хорошо, это очень хорошо».

Мальчик кивает, но не может улыбнуться в ответ. Поэтому едва дышит от страха.

«Но я открою тебе один маленький секрет, - шепчет пухленький розовый Ай-Болит. - Ты МОЖЕШЬ стать не просто врачом, хирургом ... ты можешь стать Великим Врачом »

«Я не знаю ... - отвечает мальчик. - Что это?"

«О! - многообещающе поднимает розовый пальчик Ай-Болит. - Это здорово! Ты себе даже не представляешь! У тебя всегда будет много пациентов, очень много ... Но самое главное - он приближает свое лицо со стеклянными глазами вплотную к лицу мальчика. - Ты сможешь делать с ними все, что захочешь ... ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ! И никто не будет мешать ... твоим опытам ... смелым экспериментам ... Только ты решать, что для них хорошо, а что ... - точки зрения маленького врача, как у сумасшедшего, он хихикает, как маленькая девочка ... - О! Ты можешь себе представить? »

Феликс нечеловеческим страхом смотрит в глаза Ай-болит, но не может сказать ни слова. Он боится, ужасно боится этого маленького врача с пухленьким личиком, на котором блестят, как стеклянные пуговицы, глаза ... и что-то происходит с его воображением ... Но что именно - уловить невозможно.

«Да, я знаю, - улыбаясь, шепчет врач. - Ты, наверное, хочешь подумать, правда, Феликс? Разве тебе не хочется стать таким Доктором? Я посещаю многих мальчиков и девочек, мечтающих стать врачами, когда вырастут. И даже некоторых взрослых, настоящих врачей ... Ну, ты уже решил? Когда я могу ... »

«Нет! - кричит мальчик, - нет, иди! - он неожиданно вспоминает, что Ай-Болит приходит к нему уже не впервые. - Иди! Иди, пожалуйста! Я не хочу ... Я тебе уже много раз говорил ... я не хочу ... »

Добрый Доктор отскакивает от него, словно мальчик швырнул в него камнем:

«Глупый говняно мальчишка! Глупый ... говняно ... мальчишка ... »

Неожиданно он выхватывает из кармана халата огромный скальпель, его лицо перекошено от ярости, а глаза, наконец, оживают, но их жизнь - это всепоглощающая ненависть.

Мальчик уже знает, что произойдет дальше.

Но с ужасом наблюдает, потому что не может отвернуться.

Врач кричит и начинает кромсать огромным скальпелем себя: резать лицо, втыкать в грудь, строгать свои пальцы, словно карандаши ... Во все стороны летят куски мяса, ярко-красная кровь ручьями заливает белый халат врача, похожий теперь на одежду мясника или живодера - «... глупый» - удар в шею ... «... говняно» - снова удар ... скальпель рассекает верхнюю губу и падает вниз, открывая ровный ряд верхних зубов ... «... мальчишка!» - и в сторону летит кончик носа ...

ДУРНОЙ ... говняно ... мальчишки ...

Что-то в памяти Феликса подсказывает: когда Ай-Болит вернется вновь, на нем не будет ни одного шрама ... а может, он больше не вернется ... и этот кошмар - последний раз? - загорается робкая надежда.

Но маленький розовый врач, похожий на Айболита из детской книжки, приходить к нему в снах еще много раз и много лет, пока мальчик вырастет. Но даже тогда он будет напоминать о себе.

Когда врач просто через халат вспарывает себе живот, выворачивает кишки и начинает их наматывать через локоть на руку, как бельевую веревку, продолжая кричать «глупый! .. говняно! .. мальчишка! ..», - Феликс начинает плакать и просыпается ...

Простыня под ним вплоть мокрое - насквозь пропитан холодным липким потом и не всегда только им.

Но, несмотря ни на какие сны, он все равно очень хочет стать врачом - хорошим врачом.

Это было и остается ...

* * *

... для подполковника медицинской службы в отставке Феликса Лозинского, который стоял у плиты на кухне своей квартиры позднего вечера 28 сентября 1999 года.

На работе - неприятности. Некоторым, видите, не понравилось его отсутствие на похоронах Маркевича, которого он и при жизни не мог терпеть. Этого червя, улитки! Лозинский вслух выругался. Таких, как этот, в Энском полка ...

Похороны Маркевича состоялся в субботу 25 сентября, собралась почти вся больница, плюс родственники с обеих сторон семьи Маркевичей, соседи и просто рыцари стакана и закуски.

Появиться среди этих Лозинский считал для себя равносильным погружению с головой в выгребную яму. К тому же практически всем были известны его отношения с покойным. Он даже не представлял себе, чтобы прийти «отметиться» на кладбище, так сказать, отдать последний долг - перед таким, как эта крыса, у него никогда не было и не могло быть никаких долгов!

С другой стороны ... разве он не мог плюнуть на все это говно и прийти хотя бы ради себя, ради собственного спокойствия, разве он не понимал, что дает прекрасный повод тем, кто готов с радостью выбросить его из больницы? И что это, очевидно, ему не пройдет?

Конечно, все так.

Но это было именно тем, что его отец называл «чугунным позвоночником» - человеком, который не умеет идти на компромиссы, близоруким поклонником принципа, что движется напролом ... и разбивает лоб. «Такие не меняются, сынок, - вздыхал отец. - не меняются ... Или они сломают общество, или общество раздавит их. Но, к сожалению, всегда происходит только второе ... А может, и к счастью ... »

Труднее всего было постоянно чувствовать этот «чугунный позвоночник», тянуть за собой, словно ил, эту неудобную поклажу. Но Лозинский никогда не пытался от него избавиться или хотя бы снять часть этой ноши, найти хоть немножко гибкости.

Как черное и белое - его или полностью принимаешь, или абсолютно отвергаешь.

Развод с женой, ранняя отставка, его натянутые отношения с людьми и многое другое - причина всему единственная. Иногда он думал, что уже давным-давно мог дослужиться до полковника, остаться в армии и сейчас спокойно заведовать отделением госпиталя или вести кафедру, удержать падающую башню семьи ...

Впрочем, на то и чугунный позвоночник ...

Пока готовилась яичница, Лозинский сходил в комнату за новой пачкой «Примы», прикурил от конфорки, чувствуя, как усиливается головная боль.

Конечно, на фоне постоянного пережевывания его «солдафонское замашек» последними высказываниями о «дезертира, который расшатывает сплоченные ряды ...», коллеги указывали Лозинскому (Пху! Как там у них? - «выскочке, который ставит себя вне коллектива») на дверь. Поскольку в случае с Маркевичем он «зашел слишком далеко, переступил святое табу» и так далее в том же духе. В результате что-то там у кого-то треснуло ...

И весь этот бред пришлось выслушивать больше часа в кабинете заввидиленням - стоять и выслушивать, как какой-то мальчишка, навредил! Еще после сумасшедшего дежурства, двух экстренных операций! Казалось, полгорода попало в одну огромную аварию и захлебывается в крови ...

В такие дни ему хотелось сделать что-то ... с кем-нибудь из пациентов. Например, воспользовавшись возможностью остаться наедине с потерпевшим в автомобильной катастрофе ... пройтись без анестезии тупым скальпелем по открытым переломах, а потом щедро полить это кровавое месиво из раздробленных костей, кусков плоти и сухожилий йодом. Или кислотой. Может, кипятком? А потом…

( «... ты сможешь делать с ними все, что захочешь ... ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ!")

... посмотреть, что из этого получится. Или накачать через анус с помощью большой клизмы концентрированный раствор хлора, уборщицы используют для дезинфекции туалетов. Или разведенную в воде негашеная известь, а затем поднести к выходу прямой кишки зажженную спичку ... В такие моменты он вдруг ловил себя на том, что даже о самом принципе действия рассуждает совсем не как врач, а как сумасшедший экспериментатор ... В этом было даже что-то детское... Но он практически никогда не позвьязував этих мнений по мальчишескими снами далекого прошлого о маленьком рыхлого врача Ай-болит.

Подобные желания были болезненными. Обычно, Лозинский пытался переключиться на другое, иногда даже оставлял неожиданно палату реанимации, чтобы привести в порядок мысли и успокоиться.

Иногда закрадывалось подозрение, что он страдает каким-то психическим расстройством (профессиональным?), Причиной которого запросто могли быть шесть лет службы полевым хирургом в Афганистане. Но что бы там ни было, он надеялся, что никогда не позволит себе ничего подобного. Никогда. А если начнет понимать, что оно сильнее ...

Хотя, возможно, именно здесь и таилась наибольшая опасность - когда он это поймет, может быть уже слишком поздно ...

Когда желтки вполне просмажились, Лозинский перевел яичницу со сковородки на тарелку и начал ужинать.

Ну и пусть! В конце концов, на их больницы свет клином не сошелся, и земля не изменит орбиты, если он пойдет оттуда сам. Пока не известно кто кого избавится - они его или он их! Таким было окончательное решение.

Вдруг из комнаты донесся приглушенный стук, будто что-то упало на пол ...

Лозинский замер, а потом медленно поднялся. Председатель моментально перестала болеть.

Прислушался.

Это, пожалуй, рухнула на пол книга, которую он читал перед выходом на работу и оставил на краю тумбочки. Сборник детективов ...

Лозинский зашел в комнату, пытаясь удерживать в поле зрения все ее пространство.

Ты знаешь, - спросил он себя, глядя на сборник детективов, лежала у тумбочки, - что некоторые предметы имеют свойство падать на пол, если их бросить где попало? Слышал о законе всемирного тяготения?

Только откуда у него это странное ощущение чужого присутствия ..

Лозинский нагнулся за книгой ... и вдруг замер, уже не сомневаясь в присутствии постороннего ...

Что это было? Движение? Или ...

Единственное он знал наверняка: на его территории - неизвестный враг!

Лозинский схватил с тумбочки длинную отвертку, обернулся вокруг своей оси и занял позицию спиной к стене.

Вся комната была перед ним как на ладони: спрятаться было просто негде.

Однако, вращаясь, он боковым зрением успел заметить что-то гибкое и быстрое, что метнулись в сторону. Столь стремительный, что инерционность зрения не успела определить направление движения этого ... кого?

Чего? ..

Лозинский продолжал оглядываться.

- Ладно! - сказал он вслух, обращаясь неизвестно к кому, но кто-то явно находился в комнате, и, выставив немного вперед свою импровизированную оружие, медленно, шаг за шагом, пересек комнату по диагонали. - Достаточно морочить мне ... голову, черт возьми! Такие фокусы со мной не пройдут, понятно?

Никакой реакции ...

Сосредоточившись, Лозинский продолжал двигаться по комнате, выжидая, когда неизвестный соперник выдаст себя сам. Вопросы типа «кто» и «зачем» его сейчас не интересовали. Всему свое время ...

Он почувствовал, как за спиной колихнулося воздуха ... Лозинский сделал резкий крутой разворот, и отвертка со свистом рассекла ...

... пустоту.

Врач выругался.

А через секунду кто-то снова был у него за спиной. Лозинский решил на этот раз не торопиться - замер на месте ... и вдруг услышал:

- никудышный реакция! Вы слишком медленные ...

(Словно у вас чугунный позвоночник ...)

- Удивительно, как вы вообще сумели выжить в этом мире до сегодняшнего дня ... Х-х-хххх!!! ХХ-хххрррр!!!

Это произнес невероятно скрипучий голос, резанул по барабанным перепонкам, словно бритва.

И что это за «хххррр»? - как некий огромный рот собирается вкусно харкнуть, только этот звук все равно казался значительно более резким и сухим - пронзительным, как ...

Лозинский больше не двигался, однако пытался определить расстояние до владельца этого гнусные голоса, он когда-либо слышал в жизни.

- Я это выбрасываю, - сказал Лозинский, медленно отводя руку с отверткой в ​​сторону и разжимая пальцы.

Когда и звякнула о паркет, хирург быстро развернулся к гостю, одновременно перенося вес тела на левую ногу, а правую сгибая в колене, чтобы нанести удар ...

Но когда нога выпрямилась и должна была достичь цели - она ​​просто рванулась, не встретив никакого препятствия на своем пути ... И Лозинский, потеряв равновесие, упал на пол.

Падение оглушило его, как удар по голове.

Впрочем, что-то говорило ему, что основной причиной этого досадного промаха был вовсе не он, хотя, конечно, он постарел, еще как. Падая, Лозинский успел заметить что-то серо-желтое, гибкое и быстрое, какую невероятно тощую существо, похожее на человека. Хотя, скорее, на гигантского двуногого паука, передвигался с непостижимой скоростью и какой-то даже сюрреалистической грацией. Неизвестное животное двигалось слишком живо.

Лозинский прохрипел брань и снова потянулся за отверткой, лежавшую в метре от него. И тотчас на руку опустилось что-то странное, отдаленно ассоциировался с человеческой ногой. Затем снова послышался тот же режущий звук, словно скребли тупым гвоздем по стеклу.

... ХХХ-хххх-ррррхх!!!

Лозинский невольно приложил ладонь свободной руки к уху.

- Все, хватит ... Я ... - он собирался сказать это впервые в жизни, - я ... сдаюсь ... сдаюсь! - рявкнул через силу. - Слово офицера ... Больше никаких штучек ... Я хочу встать ...

Он секунду смотрел на гротескную ступню, которая придавила его руку, на желтоватую шелушащиеся кожу, к которой прилипли кусочки влажной земли и засохла травинка ...

Наконец ступня отпустила его руку.

В трех шагах перед ним стояло нечто, одновременно напоминало и человеческую мумию, и двуногого паука, и дерево с какой-то далекой планеты - бродячий ужас с кошмаров полоумной ребенка ...

- Я пришел тебя убить, Добрый Доктор! ..

* * *

Прячась в густой листве, Герман просидел около двух часов на дереве, наблюдая за окнами квартиры Лозинского. Старый обширный каштан, служивший ему наблюдательным пунктом, рос шагах в тридцати от дома хирурга.

Была уже около половины первого ночи, но, несмотря на позднее время, то не появлялся. Видимо, где-то задерживался.

Моросил противный дождь, усиливаясь время к ливню.

Однако Герман не чувствовал ни дождя, ни ветра - ничего. Впрочем, отсутствие этих ощущений он тоже не замечал.

Просачиваясь сквозь крону каштана, вода лилась тонкими струйками на его тело и, минуя изгибы и впадины, беспрепятственно падала вниз, словно Герман был только веточкой дерева или странным наростом на его стволе, обладающий собственным умом.

Он неотрывно следил за окнами хирурга Лозинского. Тот придет сам или кого-то приведет? Очевидно, врач был одинок, может, разведен. Даже с такого расстояния Герман видел грязные окна его квартиры и небрежно засунуты мяты шторы ... - окна одинокого мужчины. Окна так неуловимо похожи на его собственные - не снаружи ...

Форточку было открыто. Именно таким путем он собирался попасть в дом хирурга, когда придет на это время и благоприятно сложатся обстоятельства, - возможно, сегодня. То, что жилье Лозинского расположен на третьем этаже, его совсем не смущало. Не прилагая особых усилий, Герман способен был подняться без лишнего шума до третьего этажа - цепляясь за оконные рамы и узкие просветы между кирпичами. За считанные секунды. Его самого это уже нисколько не удивляло. Как и то, что он узнает о приходе Лозинского, даже когда тот не станет включать света - он просто увидит за шторами блуждающий квартирой огонек размытой человеческой фигуры, похожий на радиоактивную призрак.

... После третьего приступа Герман пролежал без сознания до обеда 25 сентября, то есть около десяти часов. Открыв глаза, он увидел перед собой оторванную собачью голову с открытыми, затянутыми мутной пленкой глазами и вывороченным языком. Вокруг все было густо заляпанное запеченными сгустками крови - паркет, стены и даже журнальный столик.

Герман, не понимая что произошло, несколько минут смотрел на голову мертвой собаки, потом что-то в памяти начало проясняться. Он более или менее помнил разговор с отцом, адскую боль, когда начался приступ, но касалось собаки, точнее, его головы ...

Возникало впечатление, что воспоминания, связанные с ней, принадлежали кому-то другому - так странно отстранен мозг воспроизводил отдельные детали этих картин. Это было похоже на фильм, название которого стерлась из памяти. Сохранился единственный «кадр»: бездомная дворняга, привязанный к скамейке за заднюю лапу веревкой для белья, вероятно, детьми ради забавы. Когда Герман к нему приблизился, шерсть на спине собаки стала дыбом, однако он не издал ни звука - кажется, пытался заскиглиты, но ... не посмел? Не смог? О том, что произошло дальше, Герман мог только догадываться.

Он отвернулся от неприятного зрелища в углу гостиной, но продолжал лежать на спине, пытаясь привести в порядок мысли. Недавний приступ не оставил после себя боли, однако в ощущениях Германа появились новые интонации ...

Вдруг в голове сказал всегда узнаваемый голос Независимого Эксперта:

«Знаешь, что это значит? Иногда ты полностью теряет над собой контроль ... Твое преобразования еще не закончилось - оно продолжается, и ты уже ничего не можешь с этим поделать. Он не остановится, пока не получит над тобой абсолютную власть. Но ты должен хотя бы попытаться противостоять ему ... Потому что в следующий раз на месте собаки может оказаться ... »

Тирада Эксперта прошла мимо сознания Германа - его внимание было приковано к странному звука, заполнял окружающее пространство - шипящего и немного потрескивающего - нечто похожее он слышал в детстве, когда подносил ухо к стакану с молочным коктейлем, только сбили миксером.