Дополнительные рассказы

Медовому месяцу конец!

Эндорфины: химические вещества в мозгу, которые вызывают чувства радости и эйфории.

Они являются причиной того, что мы продолжаем ходить в зал за теми карательными испытаниями. Они являются даже причиной того, что самый тревожный человек на земле может заснуть после хорошего секса. Также, на них лежит ответственность за то, что маленький феномен зачастую называется, как период «медового месяца».

Вы знаете, что я имею в виду. Это начало отношений — когда все замечательно и легко. Каждый ведет себя замечательно.

Парни не пускают газы, женщины не едят.

Или, если они не могут справиться с собой, даже самые ужасные привычки выглядят, как самые замечательные вещи со времен чертовой Панки Брюстер. Его такой прикольный легкий храп, ее прелестная привычка грызть ногти.

Люди не единственные, кто проходят через период «медового месяца». Это межвидовое испытание. Фактически, без этого, акулы перестали бы существовать. Видите ли, акулы — прирожденные хищники. Они пожирают все — включая своих собственных отпрысков.

Сразу после родов, однако, мозги акулы-самки заполнены эндорфинами, вводя ее в состояние экстазной комы. Это дает акуле-детенышу примерно десять минут, чтобы уплыть подальше.

Потому что если он все еще будет рядом, когда его Мамашка очнется? Он превратиться в ее обед.

Что приводит нас к другой общей характеристике периода «медового месяца»:

Постепенно, он заканчивается.

— Эй, Кейт?

Сейчас полдень субботы. Здесь Мэтью и Стивен. Мы в гостиной, смотрим игру.

— Кейт!

И нам нужно пиво.

Конечно, она в кабинете, работает, но здесь Янки. А я Нью-Йоркский парень — рожденный и воспитанный. Что означает, есть только две команды, которые мне нравятся: Янки и кто бы не играл за Бостон Ред Сокс.

— КЕЕЕЙТ!

Она появляется в дверях комнаты, подбоченясь, руки сложены на груди. На ней летнее платье без рукавов — короткое, с сексуальным цветочным принтом и пуговицами спереди, чтобы было легче его снимать. Я поклоняюсь изобретателю таких платьев.

У нее раздраженный голос.

— Что такое, Дрю?

Посылаю ей улыбку.

— Привет, малыш… не могла бы ты принести нам немного пива из холодильника?

Животные не умеют разговаривать. Собака — девчонка не может сказать собаке-парню: Трахни меня сейчас, я хочу от тебя щенков. Вместо этого она выпячивает свою задницу. А теперь, что если собака-парень не правильно прочтет ее знаки? Если он запрыгнет на ее задницу раньше, чем она успеет ее выпятить?

Она может просто откусить ему яйца.

Женщины сильно похожи на этих псов — или сук, если хотите уж совсем правильную терминологию — и да помоги Господь тому, кто неправильно их поймет

Ну ладно, вернемся к этому позже.

А сейчас, когда Кейт ведет одной бровью вверх, я знаю, она ждет от меня объяснений. Я показываю жестом на телевизор.

— Джетер вот-вот установит рекорд всех времен.

Она вздыхает.

— Ладно.

И затем направляется на кухню.

Несколько минут спустя она возвращается, полные руки пива. Она отдает одну бутылку Мэтью.

— Спасибо, Кейт.

Одну — Стивену.

— Спасибо.

И одну мне. Я делаю глоток. И морщусь.

— Айй, оно теплое.

И отдаю ей его назад.

— Я только что достала его из холодильника.

Не отводя глаз от телевизора, я машу ей рукой, отправляя ее назад на кухню.

— Надо достать те, что у задней стенки холодильника. Там холодные… Давай, Алекс! Вытащи свою башку из задницы и в игру!

И вот здесь нам следует сделать паузу.

Помните про тех собак, что я говорил? Намеки? Пока я смотрел в телевизор, я пропустил несколько. Взгляните:

Стивен улыбается, практически смеется. После всех наказаний, что он получил от моей сестры в течение нескольких лет, в нем развилось садистские наклонности, когда дело касается других людей, чья задница в опасности.

Потом Мэтью. Одному Богу известно, какие ненормальные и извращенные наказания доставались этому бедному кретину от Долорес, потому что он выглядит просто напуганным.

Кейт, с другой стороны, смотрит на мою руку, как на таракана. Которого она хочет раздавить. А потом ей приходит в голову идея — прекрасная, ужасная идея. Если вы приглядитесь повнимательней, вы увидите над ее головой лампочку. Она улыбается и выходит из комнаты.

В первый раз я все это пропустил.

Через несколько минут, Кейт возвращается и несет с собой ведро для льда, наполненное пивом. Нееет, не бутылками с пивом. Просто пивом. Она встает рядом с диваном, а я — глаза все еще в игре — протягиваю свою руку, чтобы взять выпивку. А она продолжает держать ведро в руках и опрокидывает его на мою хренову бошку.

Плюх.

Я подскакиваю, мокрый и задыхающийся.

— Господи!

Она мило так меня спрашивает:

— Теперь достаточно для тебя холодное, милый?

Я вытираю лицо рукой и смотрю на нее.

— Ты больная!

Она смотрит в ответ.

— Нет, а еще я не официантка! Хотя с ними ты проявляешь побольше вежливости.

Поднимается Мэтью.

— Я пойду в бар McCarthy’s и посмотрю игру там.

Стивен берет свой пиджак.

— Я с тобой.

Я выжимаю низ своей рубашки.

— Придержите там такси. Я сейчас буду.

Мэтью смеется. И хлопает меня по спине.

— Конечно, будешь, приятель. Пока, Кейт.

— До скорого, Кейт.

Она им не отвечает. Слишком занята, чтобы убить меня своим взглядом.

И на этом, Мэтью и Стивен сбегают.

Пока Кейт и я дырявим друг друга взглядом.

Динь-динь.

Да — это звонок. Пошел первый раунд.

Я начинаю спокойно. В словесном спарринге с врагом, всегда лучше оставаться уравновешенным. Аккуратно выбирать слова. Быть умным.

И беспощадным.

— В чем дело?

Очевидно, что Кейт не разделяет со мной эту философию.

— Ты мне скажи, Дрю! Скажи мне, какого черта Мэтью и Стивен могут сказать пожалуйста и спасибо, и все, что я получаю от тебя — это…

Она небрежно машет рукой, изображая мой ранешний жест.

Опять, я остаюсь сдержанным. Все еще мокрый, но сдержанный.

— То есть ты мне говоришь, что вылила хорошее пиво и испортила мою субботу, потому что я забыл про свои манеры?

— Почему ты просто не мог мне это сказать?

— Почему ты не могла просто сказать: «Эй, Дрю! Было бы хорошо, если бы ты сказал «спасибо»? Обязательно было разыгрывать тут такую драму?

Она складывает руки на груди и фыркает.

— Не разыгрывала я никакой драмы.

Я поднимаю пальцы вверх.

— Два слова, Кейт: костюм Шанель.

Вы помните, не так ли? Тот самый, что я купил ей в Saks, после нашего первого секс-фестиваля?

Она щурится.

— А что с ним?

Я поднимаю брови.

— Что с ним? Ты его сожгла.

Да — она и Долорес оделись как бездомные и сожгли чертову вещицу в мусорном баке у дома Кейт.

Она пожимает плечами.

— Ну и что? Ты был для меня ничем, и я позаботилась о том, чтобы все, что ты мне дарил, стало ничем тоже.

А вот это, мальчики и девочки, называется доказать свою точку зрения. Я улыбаюсь.

— Мне действительно больше нечего сказать.

Она закатывает глаза.

— Плевать. Я вылила на тебя пиво не просто потому, что ты забыл сказать мне спасибо. Я не какая-то там истеричная психованная сучка.

Точно.

И если кто-то ходит, утка и разговаривает, как утка… это лошадь.

Она продолжает.

— Последнее время меня волнует много вещей.

— Например?

Мне на самом деле любопытно. Насколько мне известно, у нас идеальные отношения. И я, конечно же, идеальный бойфренд.

— Например, ты никогда не помогаешь мне с уборкой на кухне. Каждый раз, когда мы готовим, ты испаряешься, тогда как я застреваю на кухне с мытьем посуды и уборкой!

Мой голос становится немного громче. Защищающим.

— Ты делаешь большую часть в приготовлении еды. Я думал, ты хочешь сама там всем заправлять! Я просто не хотел тебе мешаться.

И отчасти это правда. Но если уж быть совсем честным, я никогда в своей жизни не видел, чтобы мой старик мыл посуду. Ни одной чертовой ложки. А Стивен — в тот единственный раз, когда он пытался помочь Сучке со стиркой? Она распсиховалась и потом еще неделю стонала, как испорчено ее нежное кружево, на черт знает чем.

— Но ты никогда раньше на это не жаловалась. Если ты хотела моей помощи, почему просто не попросила?

Ее голос достигает максимум децибел.

— А почему я должна тебя просить? Ты взрослый мужчина! Ты должен сам понимать!

Вот оно, детишки. Известный Женский Вынос Мозга.

Что сокращенно от: Если вы не может читать их мысли? Вам конец!

А что же сдержанность, которой я так гордился? Мда — ее и след простыл.

— Что ж, я не понимал! Ради бога, что мне теперь повеситься, чтобы ты могла отрезать мои яйца! Можно было бы просто мне сказать!

Кейт пихает меня в плечо, и моя рубашка издает хлюпающий звук.

— Прекрасно. Ты хочешь знать? Я тебе сейчас скажу.

Не смотря на то, что я сейчас сказал, нет, я не хочу знать. Не один парень не любит, когда его критикуют. Так что, как и любой парень под атакой, я продолжаю строить из себя обиженного.

— С тобой также не очень то и весело, когда живешь все время.

Это останавливает тираду Кейт на полуслове. Она слегка хмурится.

— Что бы это значило?

Честно? Понятия не имею. У меня две реакции на то, что делает Кейт: она заставляет меня улыбаться или заставляет меня возбуждаться. Улыбаться, возбуждаться, улыбаться, возбуждаться, иногда все вместе. Знаете ту песню? «Every Little Thing She Does Is Magic»? (Любая мелочь, что она делает, — волшебна).

Вот как это выглядит. Ничто, из того, что она делает, меня не отталкивает. Но я не собираюсь ей об этом говорить. Это наша первая ссора.

Победа имеет значение. Я должен создать прецедент.

Такой гениальный, каков я есть, говорю первое, что мне приходит в голову.

— Ты жуешь свои ручки.

— Что?

Теперь слишком поздно — надо придерживаться этого.

— Когда мы работаем в кабинете. Ты жуешь свою ручку. Это отвлекает. Такой звук, будто ненормальный сурок пытается прогрызть стену. Чак, чак, чак, чак.

На мгновение она задумывается. И пожимает плечами.

— Хорошо. Я больше не буду жевать свою ручку. Но сейчас разговор не обо мне. Мы говорим о тебе… и… как ты меня не уважаешь.

Погодите. Опять. Я чрезвычайно уважительный человек. Всегда. Даже с такими как трахнемся-раз-и-больше-со-мной-не-заговаривай — я был всегда чертовым джентльменом.

— О чем ты говоришь? Как это я тебя не уважал?

У нее монотонный голос. Обвиняющий.

— Ты ни разу не поставил новый рулон туалетной бумаги, после того, как закончился старый.

Она сейчас шутит, так ведь? Серьезно. Скажите, что она просто издевается надо мной.

— И как же именно тот факт, что я не меняю туалетную бумагу, неуважителен по отношению к тебе?

Ее лицо становится непроницаемым, будто она шокирована тем, что я не сразу понимаю всю степень безумства.

— Что ж, а кто по-твоему ее должен менять?

— Эмм… не знаю?

Она взмахивает руками, будто я только что произнес волшебные слова.

— Вот именно.

Сжимаю пальцы на переносице. Может если я перекрою доступ крови к мозгу, я отключусь.

Она продолжает:

— Ты вообще об этом не думаешь! Ты просто считаешь «О, Это сделает Кейт, Ей же больше нечем заняться…»

Я поднимаю руку вверх, чтобы прервать ее.

— Нет, нет, я так не думаю! Если мне нужна туалетная бумага, и она там есть, я просто ей пользуюсь. Если ее нет, я импровизирую.

Она морщит лицо.

— Фу, как отвратительно.

В общем, вот что значит увязнуть в трясине. Ты пинаешься и борешься… но при этом просто продолжаешь тонуть.

— Знаешь что? Ладно, отлично. Ты права. С этих пор я буду менять туалетную бумагу. Проблема решена.

Но на самом деле нет.

Она складывает руки на груди.

— Я не хочу просто оказаться правой, Дрю. Я не хочу, чтобы ты менял туалетную бумагу, потому что я на тебя наорала. Я хочу, чтобы ты сам захотел ее заменить.

Ладно — теперь я начинаю смеяться. Просто не могу ничего с этим поделать.

— С какого хрена кому-то захочется менять туалетную бумагу!!!

Она выглядит обиженной. Сильно.

— Ради меня. Ради меня, Дрю. Знаешь, случилось так, что мне нравится делать для тебя кое-какие вещи, потому что я люблю тебя. Но только если ты это ценишь! Когда это просто становится… ожидаемым… тогда я чувствую себя униженной. И это отбивает у меня всякое желание делать что-то для тебя!

У нее двигаются губы. Я знаю, она пытается мне что-то сказать.

Что именно? Понятия не имею.

— Я даже не знаю, что это значит.

Она тыкает в меня пальцем. Распаляется еще больше.

— Все ты знаешь. Ты просто специально не хочешь видеть мою точку зрения, чтобы свести меня с ума.

Нет, правда, нет. Потому что судя по этому разговору? Она сводит меня с ума.

А потом, меня озаряет одна мысль.

— У тебя что ли месячные?

Она широко раскрывает рот. И тут, наверно, следует сделать шаг назад, потому что мне кажется, она, на самом деле, может взорваться.

Она хватает первое, что попадается ей под руку — фотография, где мы вдвоем на отдыхе пару месяцев назад — и запускает мне ее в голову. Как метательный диск. К счастью для меня, у нее просто неудачный бросок. Полка за моей спиной? Не такая везучая.

Все вдребезги.

— Почему, всякий раз, когда женщина не без основания расстроена, парни списывают это на ПМС?

Да ладно. Я достаточно часто становился жертвой психозов Александры по случаю ПМС, так что я могу распознать симптомы.

— Ох, ну я не знаю… может, потому что в этом обычно и есть причина?

Вот когда Кейт начинает меня колотить.

Обоими кулаками.

Как дети в детсаду, которые дерутся на ковре из-за мелка.

— Ты… такой… придурок!

Где-то между вторым и пятым ударом, мой член выскакивает с того места, где он все это время прятался после пивной ванны, чтобы переоценить ситуацию. Чтобы посмотреть, можно ли повернуть это плачевное положение дел во что-то… чуть более приятное.

Он думает, что можно. Так что я хватаю запястья Кейт и прижимая ее к стене, держа ее руки над ее головой.

Обуздана — такой вид ей идет.

Подбородок задран вверх, а глаза сверкают.

— Сейчас ты мне так не нравишься!

Я улыбаюсь.

— Это чувствуется.

Она вертится и вырывается, но освободиться не может. Как какая-то прекрасная экзотическая рыбка, попавшая в сеть.

— Ты бесчувственный хрен.

Я наклоняюсь к ней, прижимая наши тела друг к другу.

— Я бы поспорил. Мой как раз очень чувствителен. Хочешь посмотреть?

До Кейт доходит, что вот-вот должно произойти, и она открывает рот, чтобы возразить. Для меня это просто отлично, я атакую ее своим ртом. Она пытается отвернуть голову, но я хватаю ее подбородок и крепко его удерживаю. Что позволяет ей высвободить одну руку и запусти ее в мои волосы.

И потянуть их со всей ее хреновой силой.

Я отрываю свой рот от ее губ.

— Бестия. Мне нравится, что ты стараешься сделать вещи более интересными, но этого, действительно, не нужно.

А потом мои губы на ее шее, посасывают и покусывают ее кожу, опускаясь все ниже и ниже к ложбинке у ее грудей. Кейт шлепает меня по плечу, но уже без всякой силы. Что означает, я ее поверг.

— Я все еще зла на тебя.

— Уверен, что зла.

Трусь носом о ее кожу, глубоко вдыхая. Потом беру в рот один ее сосок — через ее платье — и посасываю его сильно.

Видите ли, грудь Кейт словно пусковая кнопка. Не важно, как сильно она устала, или насколько она не в настроении, немного внимания ее малышкам и дело идет гораздо быстрее.

Ее голова отклоняется назад к стене. И она стонет, удерживая мою голову на месте.

Процесс запущен.

Я хватаю ее колено и прижимаю ее вокруг пояса, поднимая нас вверх, при трусь о ее промежность. И не смотря на свою промокшую одежду, я чувствую, какая она жаркая.

Возбужденная.

— Ты придурок.

Я усмехаюсь.

— Ты уже это говорила.

Целую ее опять, наши языки сплелись в чувственном сражении. Потом я скольжу рукой между нами, вниз к ее трусикам. Она скользкая и мягкая. Вельветовая влажность. Когда я проникаю двумя пальцами внутрь ее, у нее меняется голос. Становится с придыханием и стоном — от раздражения не осталось и следа.

— Боже… Дрю…

А потом она прижимает меня к себе и целует в ответ со всем упорством, что в ней есть. Говоря мне без слов то, что я итак все время знал: возбуждение и злость — сказочная комбинация.

Стягиваю свои шорты вниз и поднимаю ее вторую ногу себе на талию. Прижимая ее к стене.

Но как только я собираюсь войти в нее, Кейт кладет свою ладонь мне на лоб и отталкивает мою голову назад.

— Подожди… нет… подожди…

Что? Подождать? Я ненавижу ждать.

— Что?

Хоть она и задыхается немного, у нее круглые глаза и темные от … беспокойства.

— Нам надо об этом поговорить. Мы не можем просто решать свои проблемы при помощи секса. У меня к тебе веские претензии, и если мы хотим, чтобы наши отношения сработали, нам надо решить проблемы.

Я прижимаю свой лоб к ее лбу. Думая, или по крайней мере пытаясь думать.

Когда мой член так близок к своей Мекке, сложно даже вспомнить свое имя.

А потом мне становится ясно. Я смотрю в лицо Кейт.

— Значит, в двух словах… ты хочешь, чтобы я перестал быть говнюком?

Она обдумывает мои слова. А потом кивает.

— Да, именно так.

Я тоже киваю.

— Понятно. Это все что, тебе нужно было сказать, малыш.

И тут, эти губы, которые я так сильно люблю расплываются в счастливой отымей-меня-у-стены улыбке.

— Ладно, хорошо.

Она прикусывают мою нижнюю губу своими зубками, а потом ведет губами вдоль скул по моему лицу и спускается к шее.

А потом она шепчет:

— Тебе придется пропустить игру.

Я срываю с нее белье и избавляюсь от того, что осталось от ее платья.

— Хрен с ней, с игрой.

Ведь не зря же Бог послал нам ЦЗУ,[2] правильно?

Она тихонько хохочет. И смотрит мне прямо в глаза.

— Я бы предпочла, чтобы твой хрен был со мной.

Я вам уже говорил, как сильно я обожаю эту женщину?

Я отклоняюсь назад, так чтобы получилось стянуть через голову рубашку.

— Господи, я люблю тебя.

Кейт опять хихикает. И имитируя Хана Соло, говорит мне:

— Я знаю.

Ну вот, дамочки — что мы вынесли из этого примера? Давайте просто. Выражайтесь ясно, но не пилите нас мелочами. Это только приводит нас в замешательство.

Ты придурок.

Тупица.

Прекрати так себя вести.

Все это может подойти.

Что же касается Кейт и меня? У нас была первая совместная-жизнь-во-грехе ссора. Контрольная точка. Тем не менее, я думаю все прошло нормально. Фактически, если все наши ссоры будут заканчиваться вот так? Я нисколько не буду жаловаться.

Нет. Погодите. Беру свои слова назад.

Если все наши ссоры будут заканчиваться вот так?

Я планирую жаловаться, хрен знает сколько.