Дорога из стекла

Глава 2

– Мам, я сегодня останусь ночевать у Хлои.

Молчание в трубке. Тяжелый вздох.

– Ладно. Хорошо. Позвони мне завтра утром.

Ничего не ответив, я кладу трубку и перевожу взгляд на Макса. Я не первый раз остаюсь ночевать в квартире своего парня, не считая нужным ставить в известность об этом мать. Понимаю, кому-то это покажется неправильным, кому-то, кто доверяет родителям, советуется с ними и в трудные моменты находит утешение и поддержку в семье. Боюсь, у меня другая ситуация. Макс и Ева – самые близкие для меня люди, с которыми можно не только хорошо провести время, но и найти опору, когда это необходимо. После ссор с мамой я, бывало, незаметно уходила из дома через окно спальни и ночевала у Евы.

С одиннадцати лет я проделывала этот трюк: запирала дверь спальни, вылезала на улицу через окно второго этажа и часами бродила по парку, находящемуся как раз недалеко от дома. Пока не произошла эта история.

– Тебе плевать на меня! – кричала я матери. – Для тебя работа важнее, чем дочь! Мы не видимся неделями, и ты считаешь это нормальным…

Я захлебывалась слезами, а мама стояла напротив и смотрела на меня усталыми невидящими глазами. Она считала меня капризным, вечно чего-то требующим ребенком. Иногда мне даже казалось, что я не нужна ей вовсе.

Высказав все, что хотела, и даже не слушая ее оправдания, я вбежала в свою комнату, хлопнула дверью и, рыдая, упала на кровать.

Как я завидовала тем детям, которые ходили с родителями в кино, в парк, ели вместе мороженое, делились с ними секретами! Мне становилось грустно, когда я смотрела на отношения между Евой и Лессой. Мы с мамой никогда не говорили откровенно и по душам, я не рассказывала ей о том, какой мальчик мне нравится, а она не предупреждала о причудах наступающего подросткового возраста. Обеспечивала меня деньгами и только. Но мне было нужно вовсе не это. Мне просто нужна была мама.

Подул ветер, развевая шторы, по телу пробежался легкий холодок. Была уже середина осени, и с каждым днем все больше чувствовалось приближение зимы: ее легкие касания.

Я встала с кровати, подошла к окну и по обыкновению посмотрела вниз: на стене дома были каменные выступы, по которым легко было спуститься и забраться обратно в комнату. Было довольно высоко, но почему-то в тот момент я не боялась упасть и сломать себе что-нибудь. К тому же я с пяти лет занималась танцами и акробатикой и поэтому была не прочь поэкспериментировать и проверить себя на прочность.

Недолго думая, я залезла на подоконник, затем поставила ногу на первый выступ. Через несколько секунд я оказалась внизу, а в скором времени уже за забором.

Я побежала в парк, который находился в квартале от дома. Что там делать двенадцатилетней девочке в одиннадцать часов вечера? И еще более значимый вопрос: безопасно ли ей там находиться? Об этом я тогда не задумывалась.

Я брела по узкой дорожке, ведущей к цветочному саду, слышала смех еще бодрствующей молодежи где-то вдали и смотрела на появляющиеся на небе звезды. Я ощущала легкую прохладу – на мне было лишь тонкое шелковое платье и кеды, оказавшиеся первыми в моем поле зрения, пальто я не надела, было совсем не до него. От порывов ветра по телу пробегала дрожь, но я не хотела возвращаться домой: лучше уж мерзнуть. Я готова была провести здесь всю ночь.

– Кто у нас здесь ходит так поздно и совсем один? – послышалось за спиной.

Я медленно обернулась.

В нескольких метрах от меня стояла компания мальчиков лет по четырнадцать-шестнадцать, с наглым насмешливым взглядом и сигаретами в руках. Я находилась в том состоянии, когда внутри кипят эмоции, умоляя выпустить их наружу, а такие понятия, как правила приличия и инстинкт самосохранения, напрочь выходят из головы.

– Назвать имя и фамилию? Уверяю, я обязательно дала бы паспортные данные, если бы у меня был паспорт, – резко произнесла я.

– Ого, помимо симпатичного платьица у нее еще есть характер.

– Сочту за комплимент, – бросила я.

Парни стали хитро переглядываться.

Было темно, я не сразу разглядела среди них знакомое лицо. К моему удивлению, Шон молча смотрел на меня и ловко вертел в руках зажженную сигарету.

– Маленькой девочке нельзя гулять ночью одной, – сказал темноволосый парень в рваных джинсах, – пошли с нами, я не дам тебя в обиду.

Я фыркнула:

– Я себя тоже.

В этот момент я поняла, что они меня постепенно окружают. Они не выпускали меня из этого круга, в груди затаилась тревога.

– Пропусти! – со злостью сказала я, толкая одного из шайки, загораживающего мне путь.

– А то что? Пожалуешься мамочке? – наклонившись ко мне, спросил он.

– Испробую новый прием карате, придуманный мною лично, – сказала я.

Сзади послышался низкий прерывистый смех.

– Максимум, что ты можешь, – это помахать помпонами, но, увы, сейчас у тебя и такой возможности нет.

Я понимала, что это правда. Боевыми искусствами я никогда не занималась и к карате никакого отношения не имела. Я не знала, что делать, только унижаться точно не собиралась.

– Компания из шести шестнадцатилетних парней окружила двенадцатилетнюю девочку и доказывает свое превосходство в физической силе… ну что, сильно помогает поднять самооценку? – я подняла глаза и посмотрела на каждого из них.

– Ты бы закрыла свой ядовитый ротик, – посоветовал один из них, – если бы ты не стала дерзить, то уже давным-давно шла бы своей дорогой.

– А сейчас? – я понимала, что лучше последовать его совету, но не могла.

Под сарказмом и язвительностью я прятала свой страх, иначе он бы взял надо мной верх.

– Выполнишь задание – катись на все четыре стороны. Если нет, пеняй на себя.

Задание? Боялась и представить, что они придумают.

– А если я сообщу об этом полиции?

– Мой папаша в управлении, – с улыбкой на губах сказал брюнет.

Я тянула время, надеясь на то, что сюда кто-нибудь придет и прогонит хулиганов, но умом понимала, что в такое время суток шанс на это совсем ничтожный. К глазам подступали слезы, внутри образовывалось пугающее чувство безысходности.

Хорошо. Пусть все это скорее закончится.

– Рада за него, – уже менее уверенно ответила я и, выдержав короткую паузу, добавила: – Я не собираюсь выполнять ваши задания.

Внезапно я почувствовала резкую боль – кто-то сзади сильно дернул меня за волосы, заставил сесть на колени. Из моих губ невольно вырвался тихий жалобный стон.

– Руки убери, – впервые за этот вечер я услышала знакомый голос, – я с ней сам разберусь.

Сердце еще сильнее забилось о грудь: возможно, теперь мне нужно было бояться еще сильнее. Из благородных побуждений Шон никогда ничего для меня не делал.

Обидчик ослабил хватку, а затем отпустил меня. Подростки ушли, остался только один он. Для меня всегда было загадкой, как четырнадцатилетний мальчик может быть лидером среди старших ребят. Но, несомненно, это было так.

Я поднялась на ноги, откинула волосы назад и направила взгляд на Шона. Какие у него были намерения? Что он придумает на этот раз?

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга: я – исподлобья, он – сверху вниз.

– Какого черта ты тут делаешь? – наконец заговорил он.

– Не твое дело, – огрызнулась я.

– Ты не забыла, благодаря кому осталась без синяков?

Я через силу усмехнулась.

– Так вы избиваете двенадцатилетних девочек?

Я понимала, что сама виновата в том, что произошло: от таких компаний нужно держаться подальше и не приближаться ближе десяти метров, ну а если уж угораздило столкнуться с ними – не дерзить. Для таких, как они, закон не указ, а нравственные законы – детские сказки. Я поступила очень опрометчиво. Только я не могла понять одного: почему Уайт не дал им сделать мне больно? Тут же вспыхнуло воспоминание: замах, объятие, сковывающее движения, крик, рука на губах, укус, отталкивание, падение… Хотя сам делал и не однократно.

– За тобой выполнение задания, – продолжил Шон.

Я хотела возразить, но он не дал мне вставить слово.

– Ты ведь не пойдешь домой, верно? Не сомневаюсь в этом. Поэтому переночуешь в комнате Евы.

Я ошарашенно на него посмотрела, не произнося ни слова, потому что просто не знала, что сказать. Настолько странно было слышать это от него. Он всегда толкал меня вниз, а в тот момент подал руку… В этом должен был быть какой-то подвох, но я не могла понять, в чем он заключается.

– А что, если я хочу переночевать здесь, в парке? – упрямо спросила я, пытаясь не выдать своего смятения.

– А ты хочешь? – он пробежался по мне взглядом.

Да, мне было холодно, я была в легком теперь еще и грязном платье, замерзшая, напуганная и все еще злая на мать. Хочу ли я остаться здесь?

– Нет. Но от тебя я подачек не приму.

Голос дрожал: за меня говорила гордость, даже страх, я боялась ошибиться, снова попасться в ловушку, прекрасно понимая, что из этого может выйти. Я чувствовала, что Шон был искренен и в его намерении не было никакого подвоха, но разум отказывался это принимать. Опасаться его, избегать, отвечать грубостью – защитной реакцией на боль – эти правила превратились в инстинкты. Я не верила, что Уайт был способен на сочувствие. Это просто очередная жестокая игра, придуманная им…

– Понимаешь ли, – его усталый взгляд выражал полное безразличие, – если ты наткнешься на маньяка и он с тобой что-нибудь сделает, мне будет жалко Еву. Она, дурочка, любит тебя.

Я поняла смысл, который Шон вложил в эту фразу: ему совсем не хотелось, чтобы я увидела в нем что-то хорошее или считала, что ему небезразлична моя жизнь.

Вполне очевидно, он догадался о моей ссоре с матерью: что еще заставило бы меня прогуливаться по парку в легком домашнем платье ночью? Но по какой-то причине Шон не мог бросить меня здесь. Никогда бы не подумала, что в этом жестоком мальчике есть хоть капля человечности…

У меня не было выбора, ночевать в парке действительно не хотелось, поэтому я пошла с Уайтом. Всю дорогу мы молчали, он держал руки в карманах, о чем-то задумавшись, и изредка поглядывал на меня. Было так непривычно находиться рядом с ним, не испытывая страх или неприязнь.

Как оказалось, Ева еще не спала, она любовалась звездами, сидя на качелях во внутреннем дворе дома.

Увидев меня, она спрыгнула на траву, удивленно посмотрела на Шона.

– Что-то случилось? – встревоженно спросила она.

Светлые локоны девочки развевались по ветру, выразительный взгляд был направлен на меня.

– Ничего необычного, – ответила я, – просто очередной скандал с мамочкой.

Губы Евы сжались в тонкую линию, она подошла и молча обняла меня. В такие моменты мне становилось легче. Она понимала меня, как никто другой, и всегда знала, как успокоить меня и даже поднять мне настроение в такие моменты.

Ее родители были совсем не против того, чтобы я осталась на ночь, и у них даже не возникло вопроса, предупредила ли я об этом маму: им просто не пришло в голову, что я могу этого не сделать.

А я понимала, что мама снова не заметит моего исчезновения, поэтому сообщать ей о своем местонахождении не собиралась.

– Позвони ей, пожалуйста! – умоляла меня Ева. – Она будет очень сильно переживать, если заметит, что тебя нет дома.

Ее милосердие и сопереживание людям меня всегда поражали и восхищали, она частенько выступала в роли моей совести, но я не всегда была с ней согласна.

– Никогда не замечала! Я не буду это делать. Хочешь, я уйду, только звонить не буду, – говорили во мне обида и злость.

Умом же я понимала, что поступать так с матерью нельзя, какими бы плохими ни были наши отношения.

– Правильно. Зачем? Твоя мама уже знает, где ты.

Я с яростью посмотрела на Шона, который, оказывается, какое-то время стоял в дверях и слушал наш разговор.

– Я только что позвонил ей. – На его губах играла нахальная улыбка.

– Ты… что? – Я вскочила с кровати и подошла к нему вплотную.

Я терпеть не могла, когда кто-то вмешивался в мою личную жизнь, и была ужасно зла на Шона, тем более что он сделал это не для того, чтобы помочь, ему было просто интересно посмотреть на мою реакцию.

– А твои родители знают о том, с кем ты ошиваешься по ночам? – ехидно спросила я, стреляя глазами.

Он дернул бровями и равнодушно ответил:

– Конечно. Они не против.

– Не ври, – прозвучал сзади звучный голос Евы. – Папа даже запирал его на ночь в гардеробной, поставив там раскладушку, потому что в других комнатах есть окна, через любое из которых он может вылезти на улицу!

– И именно в этот момент, сестренка, я понял, что у меня клаустрофобия.

В моих мыслях уже возникла эта картина: Уайт истерично колотит дверь кулаками, а у любящих родителей не остается иного выбора, кроме как выпустить его из замкнутого пространства, хоть они и понимают, что это, скорее всего, притворство.

Мне становится жаль Лессу и Рея: каким бы сильным характером ни обладал отец, он не может справиться со своим непутевым сыном.

– Дурачок, – вздохнула Ева.

С ним никто не может справиться: ни родители, ни учителя, ни полицейский участок.

Я все еще была зла на него за звонок, но в то же время благодарна за то, что он спас меня от хулиганов, которых, к слову, возглавляет, и привел сюда. Зачем? Не имею понятия. Но я действительно не ожидала такого… может, в этом заключался весь смысл?

В тот вечер Ева заставила меня пообещать, что если я снова сбегу из дома, то прямиком к ней.

– Может, ты уже расскажешь ей обо всем? – спросил Макс.

– А зачем? Ей нет до этого никакого дела.

Макс познакомил меня со своими родителями в день соревнований по футболу. Они оказались очень хорошими людьми и еще до того, как узнали, что я встречаюсь с их сыном, восхищались танцевальными способностями «девушки из группы поддержки, которая стоит в середине первого ряда чирлидерш».

Мою маму Макс ни разу не видел, а она, в свою очередь, даже не догадывается о том, что у меня есть парень.

– Она ведь хочет наладить с тобой отношения.

Я пожимаю плечами.

– Раньше нужно было думать об этом. И вообще, я не верю в ее искренность.

Макс пытается отвлечь меня; я вижу – его пугает моя отстраненность. Но навязчивые мысли лезут в голову, и я не могу от них избавиться… Я всего лишь подыгрываю ему: делаю вид, что все в порядке и мы можем говорить о таких обыденных вещах. Но это всего лишь самообман. Мы оба понимаем это.

В квартире Макса я была уже не раз: темные и пастельные оттенки, фирменная мебель из красного дерева, запах свежести и мускуса… В царящей здесь атмосфере уюта и тепла мне намного комфортнее, чем в своем собственном доме, где холод и равнодушие почти осязаемы.

– Лазанья? – спрашивает Макс.

Обычно такими вечерами мы готовим вместе: блюда из макарон, бутерброды с арахисовым маслом, мясо под овощами. Но сейчас… я не могу представить свой будничный день без Нее. Я буду жить, зная, что не смогу поговорить с Ней перед сном, как это было на протяжении десяти лет, покататься на роликах в парке, посмеяться над понятными лишь нам шутками или просто увидеть ее!

Я больно кусаю губу, чтобы остановить подступающие к глазам слезы.

Макс взял меня за руку, затем притянул к себе, и, уткнувшись щекой в его сильную грудь, я уже не могла сдерживать эмоции.

– Я могла это предотвратить! – тяжело дыша, произношу я. – Я могла!.. И в тот день… я должна была быть рядом. Я должна была знать…

– Нет, если только ты не ясновидящая, – отвечает Макс. – Не глупи, Элиз!

Я выбираюсь из его объятий, пристально смотрю в глаза.

Он пытается успокоить меня, как всегда успокаивают родственников погибших, но я не хочу этого. Я не ищу оправданий.

– В то время, как она умирала, я смеялась и пила мартини на другом конце города. Ты понимаешь это?! – Мой голос срывается на крик. – Я ненавижу себя, ненавижу!

Отчаяние и злость завладевают моим сознанием, я не могу остановиться: кричу сквозь слезы, хотя никогда до этого я не позволяла себе плакать… Выплескиваю все эмоции, накопившиеся внутри.

– Лиз! Элизабет! – Макс кладет ладони на мои плечи и пристально смотрит мне в глаза, прерывая поток бездумно слетающих с губ слов. – Я не понимаю, о чем ты. Что было в тот день?

Я замираю. Я чувствую: что-то изменилось, огонь внутри погас, эмоции иссякли. Ничего не изменить, бессмысленно обвинять в случившемся себя или кого-либо другого. Я даже рада, что разум наконец взял верх над моими чувствами.

Макс смотрит на меня с ожиданием.

– Ты прав, – я качаю головой. – Прости.

В его взгляде теплота и легкая грусть. Он снова каким-то образом сумел охладить мой пыл. Ева говорила, что мы идеально подходим друг другу, потому что полные противоположности.

«Макс – спокойный, рассудительный и добродушный, хотя за словом в карман не полезет; а ты – вспыльчивая, безбашенная и слишком эмоциональная. А еще он имеет уникальную способность: тушить твой огонь, только не внутри, а снаружи, когда пламя начинает сжигать тебя. Знаешь… только не смейся! Мне кажется, люди делятся на три группы, а вернее, их внутреннее состояние: источающие огонь, способные его укротить и все остальные – большинство. Когда взаимодействуют два человека из первой группы, соединяются два сильнейших энергетических разряда и это приводит к взрыву эмоций, пожару! И мне кажется, это слияние поразительно… сильно… безумно… прекрасно: подобно красочному фейерверку. Но, к сожалению, не может длиться долго. Иначе один элемент поглотит другой… а если нет, энергия в каждом из них будет постепенно угасать, и они уничтожат друг друга… Красиво и печально». Ева рассказывала это с таким воодушевлением и трепетным восторгом, что мне передалось ее состояние. В сознании возникали образы: элемент – осязаемый поток энергии, воспламеняется и тут же затухает, словно облитый водой, попав под светло-голубой ледяной купол, но внутри его все так же пульсирует отчаянная огненная жилка. А потом появляется второй элемент – такой же искрящий, способный создать пожар, но не потушить его. Что будет, если они соприкоснутся? Огонь станет неуправляемым, превратится в бесконечное пламя и поглотит их.

«Лиззи? Ведь это зрелище происходит на моих глазах! Два неукрощенных огненных элемента – это ты и Шон».

Кто-нибудь мог бы сказать: «Возможно, в реальной жизни и есть место чему-то подобному, но объясняется это лишь складом характера людей». А я стала видеть естественные взаимоотношения людей в ином свете, как видит их Она.

Макс все еще стоит напротив меня, в его взгляде мелькает тревога.

– Элизабет, ты пугаешь меня! – в смятении произносит он. – Несколько минут назад ты рыдала, кричала, что ненавидишь себя, а сейчас молчишь и смотришь в пространство невидящими глазами, будто находишься где-то очень далеко отсюда.

Меня никогда нельзя было назвать уравновешенным человеком: мое настроение и стиль поведения меняются чаще, чем что-либо другое, и мама считает это плохой чертой. Еще она говорит, что у меня очень тяжелый характер. Возможно, так и есть, но разве это имеет сейчас какое-либо значение? Да и к тому же я не хочу, чтобы моя жизнь была схожа с ее жизнью, и стоит ли тогда прислушиваться к ее советам и следовать ее принципам?

– Ты спрашиваешь, каким был тот день, – произношу я. – Для меня – замечательным. И именно из-за этого таким ужасным.

Я не знаю, как описать ему это чувство. Но если провести параллель… Я испытывала бурю положительных эмоций, а Она задыхалась от боли в полном одиночестве.

Это была суббота – мой заслуженный выходной. В пятницу у нас была репетиция до девяти часов, ведь ровно через месяц состоится третий, и он же последний, этап соревнования по чирлидингу – я пришла домой на полусогнутых ногах, сразу упала на кровать и заснула.

Проснувшись утром в восемь, я сделала зарядку, позавтракала и вышла на веранду. Мамы, как всегда, не было дома, но в тот момент я была этому рада – в последнее время она стала донимать меня чрезмерной опекой, пытаясь сгладить вину за все прошедшие годы, не понимая, что теперь мне это совсем не нужно.

Я наслаждалась тишиной и спокойствием, вдыхая прохладный октябрьский воздух, с благоговением думая о предстоящих событиях дня.

В тот день должно было состояться первое официальное свидание Евы и Брендона, и я очень хотела помочь ей выбрать одежду, прическу и макияж по нашей старой традиции, но… мне нужно было быть в другом месте – на уличных гонках с Брендоном. Они проводятся за городом на заброшенной автостраде каждые выходные. Победителю этапа выдается кругленькая сумма, а зрители могут неплохо заработать на ставках. Зачем Брендон участвует в этом, ведь его отец – очень состоятельный бизнесмен? Но все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Родители Брендона развелись, когда их ребенку было шесть месяцев, и через какое-то время Каролина вышла замуж за обеспеченного человека. Брендон не хочет зависеть от властолюбивого отчима. И это правильно. Да, пожалуй, зарабатывать так деньги незаконно, рискуя своей жизнью, ведь гонки – очень опасное развлечение, не лучший вариант, но выбор здесь совсем небольшой.

Шон тоже регулярно принимает участие в незаконных соревнованиях и прослыл одним из самых сильных гонщиков. Только ему не нужны деньги, он делает это ради удовольствия, адреналина. Я всегда считала Уайта больным на голову, но порой его поступки просто поражают.

Я чуть не рассмеялась своим мыслям.

Поражаюсь его поступкам! А сама-то? Что я отвечаю на вопрос: «Зачем тебе, красивой хрупкой девушке-танцовщице принимать участие в жестоких незаконных уличных гонках?» Хочу попробовать в жизни все. Люблю скорость и адреналин. Вот такая я уникальная. Но ведь это неправда, сколько бы я ни пыталась убедить себя в обратном! Я регулярно участвую в соревнованиях, чтобы в один прекрасный день сразиться с Шоном за звание победителя, лишь потому, что однажды он насмешливо сказал: «Тебе слабо». Глупость в высшем ее проявлении! Я всегда велась на его провокации, а поняла это лишь недавно. Но ничего не изменилось. Я продолжала совершать безумные поступки, для того чтобы что-то доказать Шону и самой себе, хоть и осознавала всю комичность ситуации. Но потом я увидела в моих действиях больший смысл – маленькую месть…

Я практиковалась только в те дни, когда Шона не было на автостраде, то есть в воскресенье, под вымышленным именем Бекки. Она, Бекки, уже завоевала любовь и уважение мужской публики, в первую очередь тем, что является девушкой. Девушкой, которая способна одержать победу в уличных гонках. Она доказывала это снова и снова, из месяца в месяц, и выбилась в ряды лучших. А главное, Бекки ни разу не попадалась на глаза Шону, но даже если бы он увидел ее, то не признал бы в ней меня. Ведь она – рисковая блондинка со сногсшибательной фигурой, которую подчеркивает, на мой взгляд, чересчур откровенная одежда, а я всего лишь наглая подружка его младшей сестры.

Я множество раз представляла выражение лица Шона, когда он поймет, что знаменитая в узком кругу гонщиков Бекки и я – одно лицо. И это должно было произойти в тот день, его день – субботу. Я чувствовала в себе силу, знала, что готова.

И не из гордыни я хотела одержать эту маленькую победу над Шоном. Слишком долго я терпела его выходки, и вот наконец появилась возможность отомстить: унизить его самолюбие на глазах у всех. Он постепенно, из года в год, вводил в меня смертельный для души яд, но своей цели не добился: я не погибла – приобрела к нему иммунитет и стала сильнее. В тот вечер он должен был в этом убедиться.

В три часа дня подъехал Брендон, раньше, как и планировалось, мы посмотрели фильм, погуляли по парку, болтая и смеясь, затронули тему их с Евой предстоящего свидания. Он был на самом деле очень рад такому повороту событий: по каким-то непонятным даже самим влюбленным причинам они долгое время не могли открыть друг другу свои чувства. Я была искренне рада, что чудо наконец свершилось, я видела, как чувства между ними зарождались на протяжении нескольких лет. Я наблюдала за друзьями со стороны и чувствовала себя второстепенным героем комедийной любовной мелодрамы. Это было очень забавно.

В какой-то момент мой друг стал молчалив, о чем-то размышлял, а потом серьезно посмотрел на меня и сказал:

– Тебе действительно это так важно?

– Ты про что? – с недоумением спросила я.

– Что ты будешь делать, если проиграешь Шону?

Я не задумывалась об этом. В моих мыслях была только победа.

– Я ведь даже тебя победила, Бренди! – шутливо ответила я. – И теперь на втором месте после него по списку. Я не проиграю. Точно.

– Он использует опасные маневры и не думает о безопасности своих соперников, понимаешь?

– Боишься, что если он подрежет меня, то я непременно врежусь в какой-нибудь столб? – я рассмеялась, хотя не находила в этом ничего смешного.

Брендон был чересчур серьезен, что ему совсем несвойственно – значит, он действительно переживал.

– Ты не веришь в меня. – Я с обидой и укором на него посмотрела. – А я надеялась на поддержку лучшего друга. Ну хорошо, без тебя справлюсь!

Я прикусила губу и отвела взгляд в сторону. Все норовят опекать и заботиться, а тому, что действительно важно для человека в трудные моменты, не придают значения. Мне нужна опора, поддержка – и только.

Этого не было видно, я и сама от себя скрывала, что… боюсь. До дрожи в коленках, ускорения пульса, помутнения в глазах боюсь – за свою жизнь, которой Шон играет, за свою победу, в которой уже стала сомневаться.

Брендон потрепал меня по волосам, обнял за талию и стал щекотать: а я до ужаса боюсь щекотки. По улице эхом пронесся звонкий смех. Я, забыв обо всем, стала вырываться от него и убегать, с губ не сходила улыбка. Прохожие оборачивались на нас: кто-то смотрел с одобрением, дружелюбием, участием, а кто-то с удивлением и даже осуждением. Но разве это имело какое-либо значение?

Оставшийся час пролетел незаметно: вот уже на экране мобильного телефона высветилось число пятнадцать. Нужно было собираться и ехать.

Брендон с интересом наблюдал за моим преображением, каждые несколько минут смешно комментируя мои действия.

Через сорок минут я закончила со своим образом, еще через полчаса мы уже были на автостраде.

Я была полна решимости: проснулся азарт, энергия струилась по венам, в крови зашкаливал адреналин.

Я вышла из иномарки, встряхнула белокурыми локонами и, сопровождаемая восхищенными взглядами, подошла к Артуру, в руках которого находятся большие денежные суммы – ставки зрителей и списки присутствующих гонщиков. По бокам два громадных парня, на предплечьях которых красуются одинаковые татуировки змей, раскрывающих пасти, – охрана, или, как их здесь называют, телохранители. Как и всегда, здесь, на открытой автостраде, было очень шумно, отдавало запахом алкоголя и сигарет. В основном собравшаяся аудитория – молодые самоуверенные парни, любители адреналина и экстремальных развлечений. Поначалу красавице Бекки было очень трудно выживать здесь: каждый считал своим долгом познакомиться с ней и куда-нибудь пригласить, но вскоре они поняли, в какой-то степени благодаря Брендону, что это бесполезное занятие. Многие из них – очень симпатичные и интересные люди, но все же любому, не задумываясь, я бы предпочла Макса, он стал для меня по-настоящему близким и дорогим человеком. С ним спокойно, легко и комфортно – я считаю это главным. Доверие, искренность и верность – залог идеальных отношений. А острых ощущений в моей жизни достаточно, учитывая, что они возникают от одного упоминания его имени…

– Шон Уайт здесь? – елейным голоском поинтересовалась я у Артура, предвкушая предстоящую гонку.

– Бекки! – он поприветствовал меня легким хлопком по плечу.

Артур – высокий блондин с приятными, правильными чертами лица, хитрым взглядом и нагловатой улыбкой. Он один из организаторов уличных гонок, который сумел сделать из зрелищного события хороший бизнес: вход платный или по приглашению, определенный процент ставок не подлежит возврату.

– Малыш, он сегодня не появлялся, – проинформировал меня парень.

– Черт! – вырвалось у меня.

Я почувствовала одновременно разочарование и облегчение и пока не определилась, какое чувство все же преобладает.

– Скорее всего, он сегодня уже не появится, приезжай в следующую субботу, – усмехнулся Артур. – Знаешь, я буду рад переставить твое имя на первую строку, меня порядком раздражает высокомерие и задиристость этого Уайта.

Я улыбнулась.

Выходит, у Шона есть недоброжелатели и враги – это заставляет задуматься. Смогу ли я вынести из этого выгоду для себя?

Я подмигнула блондину:

– Отлично. Готовь новый список.

Пробираясь сквозь толпу, я искала глазами Брендона. Со всех сторон меня дружелюбно приветствовали, я отвечала улыбкой, но мысли были заняты совсем другим. Настроение упало, хоть я и пыталась не подавать виду: казалось, день был испорчен. Ждать до следующих выходных совсем не хотелось – я всегда была нетерпелива.

– Эй, Лиз-Бекки!

Я обернулась. Так извратить мое имя, скомбинировав его с вымышленным, мог только один человек – Ник, друг Брендона. Веселый и прямолинейный парень, для которого не существует правил, – таких в школе называют хулиганами. Мне он нравится, хотя, бывает, он и болтает лишнее.

Еще не успев ничего ответить, я оказалась в его дружеских объятиях.

– Хорошо выглядишь, – сказала я, посмотрев на его новую кожаную куртку. – Где Брендон?

– Собирается прокатиться с Рэном, – ответил он. – А зачем он тебе?

Я вздохнула.

– Да так.

Ник прищурил глаза.

– Что с настроением?

Я пробубнила что-то невнятное и отвела глаза: откровенничать ни с кем не хотелось.

Парень пытался развеселить меня, рассказывая смешную историю, и у него это почти получилось – я не могла сдерживать улыбку, а через несколько минут началось шоу. Брендон и Рэн давно борются за почетное третье место, и это был завершающий этап. Я разозлилась на себя за то, что думаю лишь о своих проблемах, и выкинула из головы несостоявшуюся гонку, полностью сконцентрировавшись на происходящем. Черный «Мерседес» и красный «БМВ» рванули вперед, как только раздался стартовый гудок. Я сжимала кулаки, наблюдая за тем, как иномарки совершают сложные маневры, на значительной скорости вписываются в крутые повороты, стремясь к лидерству. Последний круг… сложный поворот… «БМВ» Брендона чуть не съехала с трассы, значительно отстала от машины соперника. Зрители замерли в напряжении, тишину прорезали лишь звук мотора и звонкий скрип колес.

– Давай… – шептала я, смотря на разгоняющуюся красную машину. – Ты сможешь, сможешь!

Брендон поравнялся с Рэном, а затем… обогнал его! Он сделал это за несколько метров до финишной черты и стал победителем!

Я подпрыгнула, подняв руки вверх, и радостно закричала – за мной закричали все.

Это событие мы с Брендоном, Ником и еще несколькими ребятами праздновали в пригородном кафе – заведение не высшего класса, но вино там хорошее. Через полчаса возлюбленный моей лучшей подруги вспомнил о предстоящем свидании и попрощался со всеми. А я осталась. Осталась и праздновала победу друга: пила красное вино и мартини, смеялась и шутила с ребятами. Шон Уайт, не появившийся на гонках именно в тот момент, когда я так ждала этого, был забыт.

До дома на моей же машине меня довез Ник, который, к всеобщему удивлению, единственный из всех присутствующих не притрагивался к алкоголю, сказал, что не позволит мне сесть за руль в таком состоянии, а свой автомобиль заберет завтра.

На пороге меня встретила мама с каменной маской на лице. Я подумала, она начнет читать мне мораль о том, что порядочные девушки не приходят домой в два часа ночи, да еще и под градусом, но… она почему-то молчала. Меня пугал ее мутный взгляд, чуть сжатые губы, опущенные брови. За те несколько секунд, которые мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, я поняла: случилось что-то очень плохое. Так мама смотрела на меня лишь раз: перед тем, как сообщить о смерти дедушки.

– Лиззи… – не своим голосом произнесла наконец она. – Час назад Еву обнаружили мертвой.

Эти слова вонзились в сердце острым кинжалом, обрушились потоком ледяной воды, отдались болью в каждой клеточке тела…

Мама хотела сказать что-то еще, но я не дала ей сделать этого.

– Нет! – закричала я, потом добавила осипшим, дрожащим голосом: – Ты что-то перепутала… это была не Ева… кто-то другой…

Жестокая реальность придавила меня всей своей тяжестью. Умом я понимала, что произошло, но осознавать это не хотела.

– Не Ева… слышишь, мама? Это была не она.

Я снова ощущаю боль, которая сразила меня в ту минуту, и отчаянную надежду, меня охватывает тягостное и мучительное чувство одиночества.

– Лиз, – такой знакомый и родной голос возвращает меня в реальность. – И давно ты участвуешь в уличных гонках?

Я улыбаюсь уголками губ.

Отец Макса – полицейский, а я, по сути, принимаю участие в незаконной деятельности.

– Уже как год.

Он вздыхает, но ничего не говорит, а я понимаю его без слов.

– Я не хотела, чтобы ты переживал, поэтому и не рассказывала. Ты бы все равно не смог меня переубедить.

– Дурочка ты, Лиззи, – говорит Макс, но с теплотой в голосе.

Я пожимаю плечами. Он прижимает меня к себе, гладит по волосам.

– Это был твой вечер, не жалей о нем. В том, что случилось с Евой, ты не виновата.

Я молчу в ответ, но понимаю, что он прав. Я не могла предвидеть. Не могла предотвратить. И никто из нас не мог… Это случилось, и все. Но причины такого шага подруги я понять обязана.