Дорогая кузина

7

Инга провела с Павлом почти месяц, не расставаясь. Они вместе загорали, плавали, бегали в кино. Их часто сопровождал Илья, пока никому не мешавший.

Павел плел свои веселые байки, и всем трое чувствовали себя преотлично.

Паша вырос в небогатой семье и ночами подрабатывал охранником в научно-исследовательском институте. Зарабатывать деньги он решил довольно случайно, после первого курса.

Тем летом он тоже мотанулся на месяц с друзьями на юг. Мать потребовала писать, чего он терпеть не мог, и дать телеграмму о своем приезде. Встретила его на вокзале и тотчас начала пилить, чем занималась всю сознательную жизнь Павла.

— Как ты одет? — возмущалась мать, не стесняясь ни пассажиров, ни встречающих, ни стоявших неподалеку друзей сына. — Худой, грязный!.. И девушки какие-то подозрительные! И приятели жуткие!

— А ты все так же кричишь! За месяц ничего не изменилось, — флегматично заметил Паша, вскидывая на плечи рюкзак.

Хотелось поскорее увести мать, чтобы друзья ничего не услышали. Было стыдно за мать.

— А-а, вот оно что! — закричала она с новой силой, словно обрадовавшись хорошему поводу. — Я, значит, кричу! Зато ты там загораешь и развлекаешься! На мои деньги, между прочим! Это ничего?! В порядке вещей?! И после этого можно предъявлять мне претензии?!

Вот тогда Паша нашел себе подработку и отдалился от родителей еще больше.

— Моя работа — фикция, — рассказывал она Инге. — Вахтеры и охранники кого проверяют? Посторонних. А на самом деле стибрить скорее способен тот, кто в этом учреждении трудится или бывает. Ну, положим, захочу я чего-нибудь украсть. Начну ходить в НИИ по делам, стану почти своим. А сам примечу, в какую смену на вахте нормальный охранник, а в какую — алкаш, который ни за чем не смотрит. Тогда приду и унесу, что хочу. Всего и делов! Поэтому особо я там не парюсь. Сижу себе и книжечку почитываю.

Инга внимала с интересом и больше помалкивала. Рассказывать о себе ей было нечего.

Однажды на пляж явилась компания откровенных гопников. Две плюс один. В воде парень, не умеющий в силу своих умственных способностей додуматься до других приколов, начал, поднырнув, хватать девок за ноги и попы. Девчонки первыми выскочили из воды, и тупой приколист заорал на одну из них:

— Идиотка, чего скачешь козлихой?! Я с тебя трусы чуть на ходу не снял!

Девица, не оборачиваясь, ответила, даже не злобно, а вполне обыденно и так же громко:

— Чтоб у тебя яйца отвалились!

А он, ничуть не стушевавшись, гаркнул весело:

— Да у меня же их четыре! Все не потеряю!

Весь честной народ многолюдного пляжа возмутился. Особенно молодые мамочки, а их тут хватало. Компании пришлось спешно ретироваться. Павел почему-то задумчиво и пристально посмотрел на Ингу.

— А в воде ничего… Интересно, наверное… Надо попробовать…

— Что попробовать? — не поняла она.

Паша засмеялся и перевел разговор на другое.

— Я давно понял, в чем мое главное достоинство, — признался он Инге. — В моей безбрежной контактности и умении общаться с людьми!

Инга фыркнула.

— И нечего тут хихикать! — невозмутимо продолжал Павел. — Я запросто, в два счета нахожу общий язык с любым и каждым, независимо от его возраста, образования и происхождения. Поэтому люди ко мне тяготеют, прилипают и меня ценят.

— Не слишком скромно так говорить о себе, — заметила Инга.

— А ты собираешься жить скромно? Зря! Не советую. Пропадешь! Человеки затопчут. Они для этой цели выбирают как раз безответных, кротких, тихих. И никто никогда не обернется, чтобы поднять упавших и им помочь. Самая большая глупость — позволять себя бить и забывать. У тебя в голове бедлам. Не обижайся, а слушай дальше. Там, в этом умном НИИ, мне вдруг понравилась девчонка-аспирантка. Но вижу: она не желает обращать на меня никакого внимания. И прекрасно все понимаю… Если задам ей вопрос в лоб, почему она меня постоянно обходит за километр, то услышу, что я грязный пьяный охранник. Она не знала, что я студент. А девки — они нередко брезгливые.

— Но на это ей можно заявить, что именно таким и должен быть настоящий мужик, — сказала Инга.

— Не, многие девахи не разделяют подобных убеждений. У них все по принципу: я ношу платья от Кардена и езжу на иномарке, а ты ходишь в телогрейке и грузишь вагоны — ну, что между нами общего?!

— И действительно, ничего, — согласилась Инга. — Только дело, конечно, не в телогрейке.

— Конечно, — кивнул Паша. — Вот к нам в НИИ приезжал иностранный гость. И в проводники ему за неимением никого другого дали меня, сняв с вахты. Теперь этот профессор дома будет рассказывать всем с восторгом и удивлением: "В России даже сторож здания может объясняться по-английски!"

Инга засмеялась.

— Я в юности очень хотел заниматься спортом, — продолжал Павел. — Но, увы, очень долго не находилось девочки, которая бы согласилась заниматься со мной. Не умею говорить комплименты. А с ними любая глупость, пошлость и сальность пройдут незамеченными.

Инга удивилась:

— А при чем тут девочка? Иди на стадион или в спортзал и тренируйся себе на здоровье!

— Да речь не о том спорте, деточка, а о таком, которым только парой можно заниматься! Мне как-то позвонил приятель. Тяжело засопел в трубку… И еще слышно чье-то второе прерывистое дыхание… Спрашиваю: занимаетесь? А он в ответ так же лаконично: занимаемся!

— Ну, он, наверное, вместе с приятелем на тренажерах мышцы качал, — наивно заметила ничего не понявшая Инга.

Пашка заржал. Он словно постоянно проверял ее, на что-то испытывал, и этой проверки она пока никак не выдерживала.

— Поцелуй меня! — неожиданно попросил Павел.

Инга растерялась. Она ни с кем в своей жизни еще не целовалась. Родители и тетя не в счет.

Павел терпеливо ждал. Инга мялась и молчала.

— Не хочешь? — спросил он, не дождавшись ничего путного.

— Почему не хочу?.. Я хочу… — смущенно пролепетала Инга. — Ты будешь смеяться, но только я не могу… вот так сразу…

— Ну, поцелуи — это тебе не вступительные экзамены в институт! — резонно заявил Павел. — Долгая и упорная подготовка здесь ни к чему! Так что ты одно с другим не путай. У тебя голова сильно хромает. Дело в том, что мне пора домой… Кончились время и деньги. Кстати, ты не попросишь своего папахена достать мне билет на самолет? Неохота в кассе полдня париться.

— Попрошу, — прошептала растерянная Инга. — Как быстро все прошло…

— Почему все? Ничего не все! У нас ничего пока не прошло! Думаешь, все всегда пролетает очень ходко, бешеными темпами? И все вокруг вечно твердят: ах, как время бежит! Что ни год, то двенадцать месяцев! Но мы все успеем. Приедешь поступать в Москву, увидимся. А пока махнемся адресами. Правда, я писать ненавижу, поэтому лучше пиши ты, а главное, сообщи, когда приедешь. Проводишь меня в аэропорт?

Инга молча кивнула.

До аэропорта они поймали частника. Он сразу им показался подозрительным — вел себя как-то странно. Нерешительно озирался, дергал машину рывками. Наконец, Инга не выдержала:

— А что это у вас с тачкой? Может, ей в ремонт пора?

Водитель в ответ тяжко вздохнул:

— Ох, девушка! Да я впервые в жизни сижу за рулем. И прав у меня нет. И машина не моя.

После этого честного признания ошеломленная Инга сразу попросила остановиться:

— Спасибо, мы уж как-нибудь пешком!

Павел хохотал и активно голосовал на шоссе, иначе он рисковал опоздать на свой рейс. Но они все-таки успели.

Уже на бегу, на ходу, Павел прижался губами к Ингиной щеке и пробормотал:

— Я буду тебя ждать!

Дома вечером отец справился у понурой Инги:

— Проводила своего кавалера?

— Папа, а почему женское счастье всегда связывают с мужчиной? — вместо ответа спросила Инга.

Отец растерялся перед ее немудреным вопросом:

— А с кем же еще? У женщины должны быть семья, дети… По-другому не получается. Не придумали. Я не знаю, как тебе объяснить… Поговори лучше с мамой.

"Как будто мама что-нибудь знает, — скептически подумала Инга. — У родителей главное — быстренько перевалить самое сложное на другого. Ладно, разберемся без них…"

Она начинала догадываться, что настоящие мудрости и подлинную правду дети и подростки принимают и понимают без всяких объяснений.

Впереди ее ждал последний школьный год перед выпуском, такой тяжелый и страшный… Но о его бремени Охлынины пока не подозревали.

В марте, незадолго до выпускных экзаменов, неожиданно скорчившуюся от боли Ингу увезли в больницу с подозрением на приступ аппендицита. Аппендицита обследования не подтвердили, однако обнаружилось значительно худшее, и Ингу перевезли в Новороссийск (на этом настоял отец) и прооперировали, удалив кисту трубы яичника. Операция прошла благополучно, и очень скоро Инга вернулась домой и в школу. Не подозревая о дальнейших испытаниях, уготованных судьбой. А судьба на этот раз оказалась суровой и безжалостной, что было особенно тяжело для избалованной девочки, выросшей в благополучной, на первый взгляд, семье.

Правда, мать Инги давно мучилась с позвоночником. Но выручали мужество и преданность отца, и Инга не подозревала о настоящих бедах и тревогах почти до шестнадцати лет. Анатолий Анатольевич, твердо стоявший на защите интересов своей семьи, очень любил свою жену и дочь. Лелеял их и по-настоящему страдал, когда болели Инга и драгоценная Элеонорочка. А она болела все чаще и чаще, сильнее и сильнее. Муж собирался везти ее в Москву на консультацию в ЦИТО, но никак не мог вырваться из-за Инги, тоже тревожившей отца все больше и больше.

В ее табеле давно поселились тройки. Но, очевидно, унаследовавшая характер отца, Инга спокойно и мужественно боролась с неудачами, занималась дополнительно и готовилась к выпускным экзаменам. Боролась до поры до времени.

Первую слабость она проявила, вернувшись от врача, которого посетила после операции. Дома с девочкой случилась настоящая истерика. Медик, не учитывая возраста пациентки и не вдаваясь в психологические тонкости, напрямую заявил Инге, что у нее никогда не будет детей. И без того уже измученная мать пошла на следующий день к врачу объясняться и увидела непонимающие глаза. Доктор сказал святую правду, ведь ее теперь не принято скрывать от больных.

— А если вы ошибаетесь? — с отчаянием спросила Элеонора Кузьминична. — Может быть, не стоило торопиться и делать такие категоричные выводы?

Успокоить Ингу удалось с трудом. Но если бы беды семьи на этом закончились!

Девочку отказались освободить от выпускных экзаменов, мотивируя документами, где черным по белому написано: для освобождения срок от операции до экзаменов должен быть значительно меньше, чем прошел у Инги. Да и вообще безусловное освобождение от экзаменов возможно лишь в случае удаления яичника, а не просто кисты.

Инге было трудно сидеть — мешали и болели швы — но мужественная девочка успокоила мать и отца, коротко сказав:

— Все сдам, как положено!

И сдавала. Довольно неплохо, пока не подошла обязательная физика. Ее Охлынины боялись больше всего. Молодой преподаватель физики был мужем Таисии Михайловны… Той самой литераторши, оставившей школу…

Что произошло на экзамене, родители Инги в деталях, конечно, не представляли. Дочка рассказывала скупо и неохотно, хотя восстановить картину с наибольшей беспристрастностью и объективностью все-таки удалось.

Основные составляющие тяжелого дня были таковы: жесткость и злопамятность преподавателя физики, заявившего еще накануне экзамена, что Охлыниной физику не сдать, плохие знания Инги, ее страх и сорванная после операции нервная система. Компоненты, конечно, неважные.

Инга ушла из дома в половине девятого, а вернулась в пять, в слезах… Объяснила матери, что позвонить домой из школы ей не разрешили и что она получила двойку. Потом легла и заснула, приложив к животу грелку со льдом.

Инга прекрасно сознавала, что на первый билет отвечала плохо. Ей предложили тянуть другой. Нервничая все больше, она не справилась и со вторым. Тогда преподаватель физики, смягчившись и, возможно, желая как-то спасти ситуацию, предложил Инге задавать вопросы самой себе и отвечать на них. С точки зрения взрослого человека это выход. Но девочка была подавлена и растеряна и ответила:

— Я не могу так. Вы комиссия — вы и задавайте!

Вероятно, фраза прозвучала с некоторым вызовом. Во всяком случае, классный руководитель Инги позже заявила Элеоноре Кузьминичне, что никогда не была об Инге хорошего мнения, но после экзамена оно стало отвратительным.

Физик попросил Ингу выйти. В коридоре с ней началась истерика, классный руководитель повела девочку в туалет: умыть и успокоить. Однако, сделав резкое движение, биологичка нечаянно толкнула Ингу, и та ударилась о раковину животом.

В тот момент Инга и попросила разрешения позвонить домой и уйти: ей все равно, пусть ставят двойку! Но позвонить не разрешили, а снова отвели в кабинет физики — сдавать в третий раз.

Дальнейшее она практически не помнила. Зато позвонившая вечером Охлыниным классный руководитель с возмущением сказала, что Инга ударилась о раковину сама, специально, и тройка Инги на экзамене по физике — личная заслуга биологички. Когда измученная мать начала робко благодарить учительницу, та прервала монолог и объяснила: преподаватель физики будет завтра в школе на педсовете в час дня и бутылки французского коньяка вполне достаточно…

— А вы тоже будете в школе? — спросила мать Инги.

— Ну конечно, — сказала биологичка и повесила трубку.

Инга окончательно возненавидела людей, ее учивших. Анатолий Анатольевич заявил, что подаст в суд и всех отправит за решетку.

В школе на эти пустые угрозы дружно засмеялись.

— Получили аттестат — и пусть катятся! Радоваться должны! — прокомментировала события классный руководитель. — Семья наглая, гонористая! Папашка без конца твердит о своем великом родственнике! А мы, наконец, отмучились. Скинули горб со спины.

Да, Анатолий Анатольевич часто похвалялся своим старшим братом. Его имя было известно всей стране, а сборники стихов лежали на прилавках любого магазина.

— Продажный мужчина! — посмеивалась мать.

Отцу это не нравилось, но он молчал, все прощая любимой Эленорочке.

Вадим Анатольевич давно уехал из родного Краснодара в Москву, стал популярным поэтом-песенником, и песни на его слова слушали и распевали все. Он получил огромную квартиру напротив Третьяковской галереи, в престижном Лаврушинском, исключительно писательском переулке, где жили одни гении, признанные при жизни. Он женился в Москве вторично и тоже очень давно.

— Сделал ноги от нас с матерью, — повторял его подросший сын Илья.

После переезда Охлыниных в Анапу Инга видела брата крайне редко, в основном летом, когда отец приглашал племянника погостить. Илья всегда приезжал охотно, как из-за самой морской перспективы, так и из-за бесплатного отдыха. Поэтический гений алименты платил скудные и редкие. Уверял, что еле-еле сводит концы с концами.

Тамара когда-то хотела подать на него в суд, а потом подумала, поняла, что ничего у столичной знаменитости, своего нашумевшего и увенчанного славой бывшего мужа ей не выбить, выйдет лишь позор, плюнула и махнула рукой. Да и сын не советовал, хотя был еще мал. Он отличался немалой рассудительностью.

— Проживем! — с юношеской бездумной уверенностью и категоричностью заявил Илья. — Еще унижаться перед ним! Подай, дорогой папенька, на пропитание! Словно подаяние просим! У него теперь своя жизнь, а у нас — своя. И они никогда больше не перепутаются.

— Ты хочешь сказать, что не собираешься встречаться с отцом? — испугалась Тамара.

— А зачем? — пожал плечами Илья. — Я уже с ним встречался в своем раннем детстве. Хорошо, что ничего не запомнил. По-моему, этого вполне достаточно.

— Но он сам может пригласить тебя к себе, — неуверенно предположила Тамара.

Илья выразительно хмыкнул:

— Фига! Не дождешься! Уж этого не будет никогда! Мам, тебе давно пора перевернуть по совету мудрых англичан ту страницу, где пишут о моем великом папашке. Пусть себе пробавляется своими популярными стишатами, а мы станем жить, как сумеем.

Тамара послушалась. Илью все привыкли слушать, несмотря на юный возраст. А Инга просто всегда смотрела ему в рот. После переезда она больше всего скучала по кузену. И радовалась, что отец, по какой-то неведомой ей причине, не отказался, в отличие от своего старшего брата, от Ильи и Тамары.

Однажды она случайно услышала странную фразу, брошенную отцом матери в разговоре:

— Илья — наш единственный наследник, единственный продолжатель наших рода и фамилии.

Мать грустно промолчала.

"Почему только Илья? А я?" — подумала Инга. И моментально нашла простое и очевидное объяснение: ведь он мужчина, а она выйдет замуж и сменит фамилию. Все понятно.

Улыбнулась и надолго забыла об услышанном.