Дороги

До скончания века в Роснагирах будут помнить тот вечер, когда Дублинец устроил для нас праздник в школе Турла Бьог. Имени-фамилии его никто у нас не знал, «Дублинец» - так его все звали. Патин, сын Патрика, рассказывал, что он пишет статьи в какую-то газету.

Патин читал еженедельную газету на гэльском, которую выписывала директриса, и знал почти все новости на свете, ведь в той газете писали и о том, что творилось на Западе, и о том, что творилось на Востоке, и по воскресеньям у ворот церкви Патин бесконечно мог сыпать новостями.

Он говорил, что у Дублинца денег – куры не клюют, потому как та газета, в которую он еженедельно писал статьи, платила ему две сотенки фунтов в год.

Пару недель или месяц в году наш Дублинец гостил в Турлах. И вот, в один из приездов он решил бросить клич, созвать всех сирых и убогих и устроить пир на весь мир в нашей местной школе.

Он возвестил, что нас ждут музыка, танцы и стихи на гэльском, что будет приглашен волынщик из Каррароу, что Бриджит ни Вайнин исполнит Contae Mhuigheo[1], Мартин Рыбак исполнит сказание о воинах Финна, старушка Уна ни Грилиш прочитает поэму, если бедняжку не замучит одышка, а Маркашин, сын Михиля Рыжего, исполнит танец, если его не разобьет ревматизм.

Ревматизм у Маркашина никак не проявлялся, пока его не просили станцевать.

- Ну вас, я потом еще неделю от ревматизма помираю, - отвечал он, едва речь заходила о танцах.

Но только волынщик заводил Tatter Jack Walsh[2] – «Хоп!» - Маркашин кидал вверх кепочку и пускался в пляс.

В день праздника, ближе к вечеру, Кол Лаурас в окружении семейства пил чай.

- Пап, а мы пойдем сегодня на праздник? – спросил его сын Коймин.

- Пойдем. Отец Ронан всем советовал сходить.

- Вот будет здорово! – обрадовался Коймин.

- Нора, - сказала мама, - ты останешься дома. Присмотришь за малышом. – Нора выпятила губу, но смолчала.

Выпив чаю, Кол с женой ушли к себе в комнату, чтобы приодеться к празднику.

- До чего же мне жаль, что я не мальчик, - сказала Нора брату.

- Вот те на. А почему? – спросил Коймин.

- По кочану, – ответила Нора, и легонько шлепнула малыша в кроватке – он только-только начинал засыпать. Ребенок заревел.

- Ишь как надрывается, - сказал Коймин. – Смотри, мать услышит - ухо тебе оторвет.

- Пускай хоть оба оторвет, - ответила Нора.

- Да что с тобой? – Коймин обернулся и посмотрел на сестру – он умывался, и по его лицу струйками стекала вода.

- Устала, - сказала Нора. – Я тут при вас будто ослик. Тружусь с утра до вечера, а вы знай себе нежитесь. Идете вот на праздник, а я тут как прикованная. «Нора, сиди дома, смотри за малышом». Вот так всегда. Боже, до чего мне жаль, что я не мальчик.

Коймин вытирал лицо и прицыкивал, будто конюх, который чистит лошадь.

- Жаль, это точно, - проговорил он, когда смог ответить.

Он сбросил полотенце, склонил голову на бок и довольный, посмотрелся в зеркало, которое висело на стене.

- Теперь проборчик, – сказал он, - и будет просто класс.

В комнату вошел отец.

- Коймин, ты готов? – спросил он.

- Готов.

- Тогда вперед.

Появилась мама.

- Нора, если будет плакать, покорми – молоко в бутылочке.

Нора не ответила. Она сидела на стуле у кроватки – локти на коленях, подбородок в ладонях. Она слышала, как открылась дверь – родители с братом вышли во двор; их голоса удалялись и, наконец, затихли – они вышли с тропинки на дорогу.

Нора начала представлять, что там происходит. Вот чудесная прямая дорога, залитая лунным светом. Народ небольшими группами сходится к школе. По дороге шагают соседи из Роснагирах; в обход, мимо дома директрисы, идут соседи из Гарумна; вот, у подножия Холма соседи из Кильбрикана, за ними спешат соседи из Турла Бьог.

Вот, на дороге появились несколько человек из Турлах, а вслед за ними – двое или трое из Инвера.

Родители с братом, наверно, уже у школьных ворот. Вот, они идут по тропинке. Открыли дверь, вошли. В школе полно народу, но гости все прибывают. На стенах висят лампы, и в зале светло, как днем.

Отец Ронан ходит среди гостей и всех приветствует. Вот и Дублинец – общителен, как всегда. Вот директриса, и директор с директрисой из Гортмора, и учительница по плетению кружев. Вот ее школьные подруги - сидят все вместе на первых лавочках и ждут: когда же их позовут петь?

Вот и Мойра Шон-Мор, и Мойра, дочь Питина-Джонни, и Байбин, дочь Кола, сына Маркуса, и рыжеволосая Бриджит, дочка Лодочника, и Бриджид, дочка Катин ни Фианнахта – и рот у нее разинут, как всегда.

Девочки переглядываются, пихают друг дружку и гадают: где же Нора, дочь Кола Лаурас?

Теперь в школьном зале яблоку негде упасть. Отец Ронан хлопает в ладоши. Гости прекращают говорить и перешептываться. Отец Ронан обращается к ним с речью. Шутит. Все смеются. Он приглашает учениц школы что-нибудь спеть. Те поднимаются, выходят на самое видное место и кланяются публике.

- Ну почему я не там! – проговорила бедняжка Нора и, уронив лицо на ладони, заплакала.

Вдруг она перестала плакать. Она подняла голову и вытерла слёзы ладошкой.

Это нечестно, сказала себе она. Нечестно, неправильно, несправедливо. Почему ее оставили дома? Почему ее всегда оставляют? Будь она мальчиком, ей все позволялось бы. Не будь она девочкой, не сидела бы дома.

Как она Коймину и сказала, она ослик, а не девочка. Все, с нее хватит. Она поступит по-своему. Она будет свободной, как мальчишка, уйдет, куда глаза глядят. Она и раньше об этом думала. А сегодня возьмет и уйдет.

Нора часто представляла себе, как отправится странствовать по Ирландии – вольная, как птица: впереди – дорога, позади – дом и все горести и несправедливости. Какая славная жизнь! Ходишь по городам и селениям, по долинам и лугам. Перед тобой – чудесная прямая дорога, кругом зелень, домишки ютятся по склонам холмов.

Если она устанет, приляжет отдохнуть где-нибудь у ограды, или постучится в какой-нибудь дом и попросит у хозяйки глоток молока и позволения присесть у огня. Ночевать можно в лесу под сенью деревьев, а рано поутру подниматься и снова идти, вдыхая чудесный свежий воздух.

Если ей захочется кушать (что вероятно), она наймется на работу – денек тут, денек там, и в уплату ей будет довольно чашечки чая и кусочка хлеба. Какая славная жизнь! Не то что дома, где ты ослик, а не девочка – кур только кормишь, да смотришь за ребенком!

И вот еще что: она переоденется мальчиком. Никто и не узнает, что она девочка. Она обрежет волосы и наденет одежду Коймина – и кто узнает в ней девочку?

Нора часто об этом думала, но так поступить опасалась. Подходящего случая не представлялось.

Мама все время дома, и как тут уйдешь – тебя тут же хватятся.

Но теперь-то случай представился. Дома никого не будет еще час, по крайней мере. У нее предостаточно времени, чтобы переодеться и уйти, и никто на свете об этом не узнает. Никто не встретится ей на дороге, потому что вся округа на празднике в школе. Она успеет добраться до Эллери, а там в лесу переночует. Наутро поднимется рано и отправится в путь еще до того, как все проснутся.

Она вскочила со стула. Схватила ножницы в ящичке шкафа, и – чик-чик! – махом обрезала волосы на затылке, челку на лбу и все свои кудряшки.

Она посмотрелась в зеркало. Мамочки! Какая же она лысая! Она подмела волосы с пола и спрятала в старый ящик. Чистая курточка и штаны Коймина висели на гвоздике; привстав на колени, в нижнем ящике шкафа она отыскала рубашку Коймина, и бросила вещи брата на пол возле камина.

Потом торопливо сняла с себя платье, нижнюю юбку и рубашку и сунула их в сундук под столом. Надела рубашку Коймина, натянула штаны. И тут поняла, что у нее нет ни пояса, ни подтяжек. Пришлось опоясаться куском старой веревки. Поверх надела курточку.

Нора взглянула в зеркало и вздрогнула. Ей почудилось, это Коймин – такое было сходство! Она обернулась, но не увидела никого. Тут она поняла, что видит собственное отражение, и рассмеялась. Но все же она чуточку испугалась. Ей бы еще кепочку – и можно пускаться в путь. Да, она же помнит, где старая кепка Коймина. Она нашла ее и надела. Вот и все, прощай прежняя жизнь, и здравствуй жизнь новая!

Дойдя до двери, она остановилась и тихонько вернулась к кроватке. Малыш мирно спал. Она склонилась и поцеловала его в лобик – тихонько, едва коснувшись.

Потом вернулась на цыпочках к двери, медленно ее открыла, вышла во двор и осторожно затворила дверь за собой. И бросилась бегом через двор, по тропинке выбралась на дорогу и поспешила в Турла Бьог.

Совсем скоро чуть в стороне от дороги она увидела школу. В окнах горел яркий свет. До нее долетел шум – там смеялись и хлопали в ладоши. Она перескочила через забор и по тропинке подошла к дому с дальней стороны. Окна располагались довольно высоко, но ей удалось подтянуться и заглянуть внутрь.

Отец Ронан говорил что-то. Потом замолчал и – о Боже! – все начали подниматься с мест! Похоже, веселье закончилось, и гостям пора идти по домам. Что делать, если ее заметят?

Она соскочила на землю – и, оступившись, упала. Чуть не вскрикнула – но удержалась. Кажется, поранила коленку.

Гости выходили на школьный двор. Надо сидеть тихо, пока они не разойдутся. Она прижалась к стене. До нее доносились голоса и смех – все прощались друг с другом.

Что это? Голоса - кто-то идет. Шаги все ближе! Тут она поняла, что по этой тропинке наверняка кто-то пойдет – может, и ее родители с братом, потому что здесь им идти чуть быстрее, чем по дороге.

На тропинке появились несколько человек: Питин-Джонни и его семейство – она узнала их голоса. Ушли. Вот, опять идут: Лодочник и его семейство. Прошли так близко, что Имон наступил бедняжке на босую ногу. Нора, чуть не вскрикнула, но удержалась – только сильней прижалась к стене.

Вот, еще кто-то. Боже, это ее родители и брат! «Маркашин потрясно отплясывал, правда?» - говорил Коймин.

Они прошли мимо, и мамино платье коснулось ее щеки – Нора даже не смела дышать.

Прошли еще несколько человек. Она прислушалась. Кажется, тихо. «Наверно, все ушли», - решила она и, выбравшись из укрытия, бросилась к тропинке.

И тут – бам! – налетела на кого-то. Чьи-то большие руки остановили ее. Она услышала голос. Знакомый голос. Это священник!

- Кто тут у нас? – спросил отец Ронан. Она солгала. А что ей оставалось?

- Коймин, - ответила она, - сын Кола Лаурас.

Он положил ей руки на плечи и присмотрелся. Она повесила голову.

- А я думал, ты ушел с родителями, - сказал он.

- А я кепку потерял, вот и вернулся.

- Так вот же кепочка, на тебе.

- Я нашел ее на тропинке.

- А твои разве не там пошли, коротким путем?

- Там, отец, но я хочу по дороге, с ребятами.

- Тогда скорее, не то привидения тебя схватят и утащат к себе! – пригрозил отец Ронан и отпустил ее.

- Доброй ночи, отец, - сказала она. Но забыла, что надо приподнять кепочку, и поклонилась, как девочка! Но отец, если и заметил, слова молвить не успел - она мигом исчезла.

Она шла по дороге, и щеки у нее горели от стыда. Она четырежды солгала священнику! Она боялась, что из-за этой лжи ее душу запятнал тяжкий грех. Ей было страшно идти в темноте, по пустынной дороге с таким грузом на сердце.

Темень была глухая. Слева от дороги блестел свет – гладь озера Турла Бьог. Какая-то птица, бекас или крошнеп, поднялась из воды с горестным криком - Нора вздрогнула от внезапного этого крика и шума крыльев.

Она шла все дальше, сердце колотилось у нее в груди. Миновав Турла Бьог, она вышла к длинной, прямой дороге на перекресток Кильбрикан.

Она добралась до перекрестка. Очертания домов на холме были едва различимы. В доме Педара О’Няхтан горел свет, со стороны Снав-Бо доносились голоса.

Она двинулась дальше по дороге в Турлах. На небо взошла луна и осветила темную громаду Болотного холма.

Но вот, диск луны закрыло огромное облако, и ночь словно стала в два раза темнее. Девочку охватил ужас: она вспомнила, что тут неподалеку Могильный Холм, и справа от него - кладбище. Она часто слышала, что недобрые дела творятся здесь в полночь.

Она ускорила шаг, пустилась бежать. Ей казалось, что ее преследуют – что ей на пятки вот-вот наступит какая-то босая женщина, а рядом движется темный худой мужчина, и младенец в белой рубахе бежит перед ней по дороге.

Из нее рвался крик – но голос отнялся. Ее прошиб холодный пот. Ноги заплетались. Она едва не упала без сил на дорогу.

Вот и Могильный холм. Ей почудилось, что на кладбище при церкви св. Иоанна полным-полно привидений. Она вспомнила слова священника. «Берегись, не то тебя утащат призраки!» И вот они ее окружают! Ей казалось, она слышит топот босых ног по дороге.

Она свернула налево и перескочила через ограду. И чуть не утонула в яме, которая, как оказалось, была за оградой. Выбираясь, она подвернула ногу. Превозмогая боль, она бросилась дальше, к лесу. Вот уже лес Эллери. Озерная гладь мерцала сквозь ветви. И тут, споткнувшись о корень какого-то дерева, она упала и потеряла сознание.

Прошло бесконечно много времени. И вот, ей стало казаться, что лес наполнился странным светом – бледнее, чем солнце, но ярче, чем луна. Резкие очертания деревьев темнели на фоне желтовато-зеленого неба. Она никогда не видела такого неба – вид завораживал ее. Послышались шаги – кто-то поднимался к ней со стороны озера. Она каким-то образом поняла, что сейчас увидит невероятное чудо, и что одному Человеку предстоит испытать страшное страдание.

Вскоре она Его увидела – этот Человек устало пробирался сквозь лесные заросли. Он шел, опустив голову – казалось, Он охвачен глубокой скорбью. Нора узнала Его. Сын Марии Девы, вот Кто это был, и она поняла, что Он в одиночестве идет на смерть.

Человек упал на колени и стал молиться. Нора не слышала ни слова, но сердцем понимала, о чем Он просил. Он просил Небесного Отца послать Ему друга, который останется с Ним, когда Его схватят враги, и разделит с Ним Его бремя. Нора хотела подняться и пойти к Нему, но не могла двинуться с места.

Она услышала шум, и лес наводнила толпа вооруженных людей. Она увидела темные, искаженные злобой лица, острия мечей и копья. Враги схватили Кроткого Человека, сорвали с Него одежду и стали бичевать, пока все Его тело с головы до пят не стало сплошной кровавой раной. Потом Ему на голову надели венец из терна, взвалили на плечи крест, и Он, изможденный, с трудом переставляя ноги, продолжил Свой скорбный путь на Голгофу.

Тогда разорвались узы, сковавшие язык Норы и ее тело, и она воскликнула:

- Иисус, я пойду с Тобой! Я понесу Твой крест!

Ей на плечо легла чья-то рука. Она подняла взгляд – и увидела отца.

- Что с тобой, моя девочка? И почему ты ушла от нас? – проговорил он.

Он взял ее на руки и отнес домой. Она целый месяц лежала в постели, почти все время бредила.

Порой ей казалось, что она странствует, как дикая казарка, и спрашивает у прохожих дорогу; а порой ей казалось, что она лежит в лесу Эллери и снова видит, как страдает тот кроткий Человек, и хочет помочь Ему, но не может.

Наконец, горячка ее оставила, и она поняла, что снова дома. Она узнала лицо матери и сердце ее забилось от радости. Она попросила, чтобы к ней в постель принесли малыша. Его положили с ней рядом, и она его нежно поцеловала.

- Мамочка, - сказала она, - я думала, что больше не увижу ни тебя, ни папу, ни Коймина и малыша. Вы все это время были со мной?

- Да, солнышко, - ответила мама.

- Я от вас не уйду теперь, - сказала она. – Мамочка, дорогая, на дорогах так темно… А тебя я больше пальцем не трону, - сказала она малышу и снова его чмокнула.

Малыш обнял ее ручонками за шею и, довольный, свернулся в постели калачиком.