Причины благородного порыва Паши мне неизвестны, однако в любом случае уже поздно: презрение к нему давно пересилило заманчивую перспективу утереть всем носы, и я призываю на выручку сарказм:
— Спасибо, но… У меня не хватит денег с тобой расплатиться.
— А кто говорит о деньгах?.. — мурлычет он себе под нос, и я в ярости вонзаю ногти в трухлявую доску подоконника.
Моя беда в том, что я до сих пор не вполне осознаю, в каком грязном мире живу. Неделю назад я мечтала, чтобы он протянул мне руку помощи, и не представляла, что это можно обставить так мерзко. Оказывается, обладатель такого мечтательного взгляда — всего лишь тупой озабоченный идиот.
— Я серьезно, Литвинова! Давай пересечемся на моей территории. Я много чего умею. — Он опять шумно дышит и подходит чересчур близко. — Ты же тоже не прочь, ну?..
Задыхаюсь от негодования, прикидываю, чем бы посильнее его приложить, и вдруг… прозреваю.
Это же не что иное, как подкат. И он грандиозен!
Недосягаемая звезда Паша Зорин воспылал запретной страстью к главному пугалу и изгою школы и буквально умоляет о благосклонности! Но признаться и напрямую предложить встречаться ему не позволяет статус или же отсутствие мозгов.
Вот это прикол. История любви, достойная пера классика!
Соскакиваю на пол и начинаю истерически хохотать.
— Зорин, расслабься, я не нуждаюсь в твоем покровительстве, и парень, который поставил мне засос, определенно искушеннее тебя. У него даже жена есть! — брякаю я и наблюдаю за его реакцией. Эта новость наверняка сделает внутренний конфликт Паши еще более непримиримым и мучительным.
На его лице проступают красные пятна, детская обида, мелькнувшая во взгляде, сменяется хорошо знакомым презрением.
— Таскаешься с женатым мужиком… — цедит он, и его слова попадают мне точно под дых.
Может, конечно, скудное воображение Зорина нарисовало этакого богатого женатого дядечку, которого я ублажаю, но суть-то от этого не меняется. Пока беременная жена Бага сидела дома, я действительно гуляла с ним…
— Да, Зорин, таскаюсь. Ну как, я все еще тебе нравлюсь? Готов рискнуть ради меня и высунуть голову из задницы?!
Глаза Паши лезут из орбит.
— Пошла ты! С чего ты взяла, что нравишься мне?! — шипит он в ответ, резко разворачивается и срывается с места. Наверняка побежал к техничке за хлоркой, чтобы продезинфицировать руки и прополоскать рот.
Я демонстрирую его идеальной спине средний палец, хотя отлично понимаю, что Зорину никто никогда не отказывал. И отныне в школе меня не ждет ничего хорошего.
Глава 15
22 марта, среда, ранний вечер
«Дорогой дневник!
Вот почему я все время, всю свою жизнь косячу?!!
В воскресенье Баг тусил со мной почти до утра и все последующие вечера не давал покоя в личке, спрашивая, как я. Хочешь, расскажу, по какой причине?
Элементарно: делал он это вовсе не из-за симпатии или дружеского порыва. Просто ему нечем было заняться.
Как я уже говорила, в школе готовят праздничный концерт ко дню самоуправления, но Альке с Надей не придется петь про свой прекрасный мир: им некому аккомпанировать.
Маша, вызвавшаяся их поддержать, на днях попала в больницу.
После уроков нас снова согнали в актовый зал. Мальчишки, тужась и матерясь, устанавливали на сцене мои декорации, а Алька билась в истерике:
— Представляете, Полина Викторовна, в воскресенье утром Маше стало плохо. Женька отвез ее к врачу. Думали, что все обойдется, но сегодня она позвонила и сказала, что проваляется в перинатальном центре до конца срока.
— Какой ужас. А что с малышом?
— Он вроде бы в норме. Но Маше нужно постоянно находиться под наблюдением и как можно меньше ходить.
— Господи, и как бедный Женя справляется? — сокрушалась классная, а у меня в этот момент, кажется, подскочило давление.
Как Женя справляется? Ха… Могу просветить. Женя выключает телефон, чтобы жена его не доставала, глушит пиво до синих слюней и зажимает по углам идиоток вроде меня — безмозглых и бессовестных.
***
Я сидела за декорацией и плакала — от омерзения и лютой досады на него и на себя.
Хороша забава — цеплять ненормальных, одиноких, отчаявшихся девчонок, смотреть на них влюбленными глазами, складно чесать языком и пудрить мозги, когда близкие так в нем нуждаются!
Баг моральный урод или больной.
Он и меня пытается извалять в своей грязи. Ну зачем Маша с ним связалась?!
Пора прекращать наше общение. Не надо было даже начинать!
— Полина Викторовна, — до моего укрытия донесся тяжкий вздох Мамедовой. — Если мы не будем петь, придется заполнить образовавшееся “окно” в программе чем-то другим!
— Ты права, Аля. Вот только чем? — запричитала классная. — Осталось два дня, мы даже отрепетировать не успеем.
Пусть я и ужасный человек, но в тот момент вдруг срочно захотела сделать хоть что-то хорошее. Чтобы хоть частично уравновесить баланс черного и белого в моих поступках, облегчить душу и нормально задышать.
Вытерев ладонью сопли, я вылезла из-за последней декорации на свет божий и прохрипела:
— Я могу на флейте играть.
Все двадцать пар глаз присутствующих людей одновременно уставились на меня.
— На какой? На кожан… — Чья-то дебильная шутка оборвалась на полуслове.
— Честно! Не верите? Я сыграю! Что-нибудь из классики. Завтра, на прогоне.
Полина всплеснула руками и закудахтала, но все же сдалась и согласилась. Хотя в ее глазах читался явный страх.
Недоверие и страх».
Только дома подозрение оформилось в уверенность: на меня же все смотрят с таким вот выражением.
Наверное, с одного взгляда на меня можно понять, что пользы обществу я не принесу. Можно сразу просечь, что моя конечная цель — дотянуть до точки и перестать существовать.
Нет никаких желаний и планов.
Я словно черная дыра, жадно поглощающая все позитивное и светлое, и ничего не отдающая взамен.
Одноклассники игнорят меня, но в их глазах тоже это есть. Недоумение. Недоверие. Страх.
Только в глазах Бага страха никогда не было. В первый раз он смотрел на меня с интересом, а потом каждый раз по-новому: с изумлением, с дружеским сочувствием, с пониманием, с мольбой…
«Мне нужен кто-то понимающий и любящий рядом…»
Вот на что я, как последняя дура, повелась.
Нельзя было впускать его в душу. Его нужно забыть. Забыть.
***
Снег снова сменился мразотной серостью. Все вернулось на круги своя.
«Дорогой дневник, хочешь сказку?
Только что сочинила на злобу дня.
Жила-была девочка-тень. Девочка-тень постоянно зависала в своем углу и была никому-никому не нужна.
Однажды девочка-тень влюбилась в мальчика-ночь. Они были одной природы, но мальчик-ночь был настоящим, слишком темным, и этим пугал ту, что предпочитала прятаться по углам. А еще мальчик-ночь был влюблен в девочку-солнце, которая при любых раскладах девочку-тень затмевала.
Конец. Хреновый из меня сказочник».
Трубы промзоны коптят белое небо, связанные гудящими проводами вышки ЛЭП продолжают покорно ржаветь, сплошным потоком во мглу уползают машины.
А я тянусь к ящичку в столе, гипнотизирую взглядом холодную сталь оказавшегося в пальцах лезвия и, закусив губу, резко провожу острием по голому бедру.
Тупая, ноющая, надоевшая боль в душе сменяется жгучей болью на коже. Порез, еще и еще один… Я не могу остановиться, хотя нельзя больше продолжать. К горлу подступает муть, кружится голова.
Экран телефона снова оживает — пополняется список непрочитанных сообщений.
Не знаю, какое из двух зол быстрее меня разрушит, но прячу лезвие и хватаю чертов телефон.
«Yato/Yaboku оставил вам 33 сообщения».
«Эльф, ты как?»
«Давай сегодня увидимся?»
«Эльф, надо поговорить».
«Эльф, пожалуйста».
«Не поступай со мной так, ладно?»
«Что-то случилось?»
«Пообещай, что не вредишь себе!»
— Пошел ты! — шиплю я, выискивая в настройках приватности черный список.
«Вы действительно хотите заблокировать пользователя Yato/Yaboku?»
— Да, вашу мать. Да!
Кажется, я перестаралась: порезы оказались слишком глубокими, кровь собралась в ручеек и быстро устремилась к щиколотке.
Матерюсь себе под нос, зажимаю раны салфеткой и пускаюсь на поиски бинта.
Глава 16
23 марта, четверг, утро
Я почти не спала: всю адски долгую ночь пялилась в темный потолок, прислушивалась к звукам марта, влетающим в открытую форточку, комкала подушку, сворачивала в узлы одеяло.
Вопреки ожиданиям, порезы не заживали — с каждой минутой все сильнее тянули и ныли, боль накатывала невыносимыми, одуряющими волнами и к утру превратилась в пульсирующий ожог.
К ней прибавились ломота в костях, озноб, жар и слабость.
Несмотря на настойчивое жужжание будильника, я не спешу вылезать из кровати: в голове что-то противно пищит и при попытке подняться распадается на миллион мелких металлических шариков.
— Эля, опоздаешь! — предостерегает мама, проходя мимо моей двери, и я предусмотрительно прикрываю изрезанную ногу.
— Уже иду! — отзываюсь чересчур бодро. Зубы отбивают дробь.
Резко сажусь, и от подпрыгнувшей к горлу тошноты темнеет в глазах.
Где-то на полке, в дежурной аптечке, завалялся электронный градусник, но я и без него могу с уверенностью сказать, что температура приближается к тридцати девяти.
Возможно, причиной послужили гулявшие по актовому залу сквозняки, или же переживания последних дней, или…
Отдышавшись, отбрасываю одеяло, разглядываю рану и натурально паникую: она припухла и приобрела нездоровый, синюшно-бордовый оттенок.
Пробую дотронуться до нее, но тут же шиплю и отдергиваю руку.
Это хреново. Очень хреново.
Я где-то читала, что даже от незначительной царапины может развиться сепсис — заражение крови…
Самое время попросить помощи у родителей или обратиться к врачу, но как я объясню им, откуда вся эта «красота» взялась на моем бедре?
Сейчас, в бледном утреннем свете, я и сама уже не понимаю, зачем сотворила это с собой.
Проблемы не разрешились. Легче не стало.
С горем пополам накладываю на порезы повязки с антисептиком, напяливаю форму, всхлипывая и стуча зубами, лезу под диван и вытаскиваю из-под него пыльный футляр с давно забытой флейтой.
Подгадав момент, когда родители покидают кухню, спешу туда и запиваю остывшим чаем пару таблеток жаропонижающего.
Как бы там ни было, мне нельзя пропустить сегодняшний прогон: на него я явлюсь живой или мертвой. Выйду на сцену, облегчу душу, вновь стану хорошей.
Тогда и раны затянутся сами собой.
— Ребенок, жду в машине! — Папа подмигивает мне, целует маму в макушку, и голубки, глупо хихикая, скрываются за дверью.
Музыкальная школа всего в квартале отсюда, поэтому мама предпочитает ходить на работу пешком.
Под горло застегиваю парку, глажу развалившегося на коврике кота и, затаив дыхание, прислушиваюсь к голосам, шагам на площадке и шуму лифта.
Мне не хочется спускаться вместе с родителями.
Мне так нужны их тепло, забота и участие, что хочется заорать.
***
23 марта, 23.00
«Дорогой дневник!
Несмотря на то что жаропонижающее подействовало буквально через десять минут, я весь путь до гимназии ловила приступы слабости.
Папино авто медленно проползало по серым, не до конца проснувшимся улицам, а меня одолевала зевота, а еще — желание свернуться клубком на заднем сиденье и на пару часов стать невидимой.
Но я успешно боролась с собой.
Вцепившись в футляр, я безучастно втыкала в окно, пока не узрела в нем откровение.
Я увидела, как Баг бежит к своей остановке, чтобы успеть запрыгнуть в маршрутку, следующую до перинатального центра.
Удивительно, но как только мы познакомились, Бага вдруг стало слишком много в моем городе. Мы постоянно сталкиваемся, даже не намеренно. Вот и сейчас он чесал к маршрутке, и со стороны это выглядело так, как будто молодой, совсем зеленый парень по своей же дурости опаздывает куда-то, возможно, на учебу. Он был в черно-белых кедах, джинсах с дырками на коленях, за спиной болтался стильный рюкзак… Но он бежал, не разбирая дороги, кедами прямо по лужам, его темная куртка была расстегнута, а взгляд — пустой и совершенно затравленный — испугал даже меня.
Сердце тут же скрутило тяжкое, мутное ощущение безысходности. Захотелось на ходу выпрыгнуть из машины в грязь, схватить его за шиворот и спрятать ото всех.
Только бы симпатичный мальчик Женя снова стал беззаботным. Стал тем, кем кажется со стороны…
Но там, в стерильной палате перинаталки, его ждала прекрасная белокурая Маша — принцесса в заточении. И я проехала мимо.
***
Отринув последние сомнения, на прогоне я вышла на сцену и в гробовой тишине объявила во всю глотку:
— Клод Дебюсси. «Девушка с волосами цвета льна».
Поудобнее перехватила флейту, набрала полную грудь воздуха и начала созидать: по просторному помещению разлилась нежная, пронзительно грустная мелодия.
С этим произведением я выступала в прошлом году на отчетном концерте в музыкалке.
Тогда я не понимала, что значит вложить в исполнение душу — отыграть без ошибок было моим потолком.
Но сегодня перед глазами вдруг возник спешащий к Маше Баг, и я дала волю эмоциям, сожалениям и мечтам.
В моей версии будущего красивый мальчик обязательно научится справляться с душевной болью другими способами, он все вынесет и повзрослеет, спасет свою принцессу с волосами цвета льна и себя. И они будут жить долго и счастливо.
До тех пор пока последний аккорд не растворился в воздухе, я не замечала, что реву, что в глазах Полины Викторовны тоже стоят слезы, а одноклассники поголовно превратились в неподвижных истуканов.
Это ли не признание, да?
Вот так прошел мой не слишком насыщенный событиями день».
***
Под кожу снова пробирается озноб, раны наливаются болью при каждом движении и выглядят откровенно дерьмово. Коротко пропищав, градусник оповещает о повышении температуры до тридцати восьми с хвостиком.
Чертыхаясь, в третий раз за сутки закидываюсь парацетамолом, выключаю ночник и, завернувшись в одеяло, падаю на кровать.
Глава 17
24 марта, пятница
Мне опять не удалось нормально выспаться: тревога перед предстоящим мероприятием всю ночь отравляла кровь и импульсами тока скручивала мышцы.
Ненавижу играть на сцене и быть в центре внимания. Ненавижу снимать броню и показывать слабую душу.
Мандраж ледяной водой растекается по телу, пальцы дрожат.
Вылезаю из кровати задолго до будильника: в полшестого утра настигает мысль, что я не продумала, в чем буду выступать на чертовом концерте.
Роюсь в шкафу в поисках приличной одежды, но ничего подходящего там, естественно, не нахожу. Немудрено, что Алька обзывает меня трансом: самое женственное, что я смогла нарыть — черные легинсы и черный удлиненный батник с воротником-стоечкой и белой колораткой посередине.
Превозмогая боль и слабость, надеваю их на себя и встаю перед зеркалом.
Образ получился настолько вызывающим, что директора явно долбанет инфаркт, но мне нравится: пусть гости гадают, кто перед ними, а Мамедова пыжится, безуспешно призывая на помощь свое то и дело отказывающее остроумие.
Зловеще улыбаюсь отражению и ощущаю невероятный душевный подъем. Сегодня я буду в центре внимания, и Аллочка ничего не сможет с этим поделать.
На волне позитива я даже выползаю к завтраку, поддерживаю разговор с полными сил и энергии родителями, нахваливаю яичницу с беконом и целую Марса в оранжевый нос.
Но перед самым выходом вновь ощущаю приступ ломоты и озноба, и в груди поселяется липкий страх — кажется, мне все-таки нужна помощь.
Я наивно думала, что процесс заживления пошел, но температуру опять приходится тайком сбивать.
***
— «Девушка с волосами цвета льна»! — возвещает в микрофон наша завуч по воспитательной работе.
Я отсиживаюсь в закутке за сценой и стараюсь не обращать внимания на бледных суетящихся «ашек», которым вскоре предстоит станцевать энергичный танец.
Втыкаю в телефон и не сразу понимаю, что завуч объявила мой выход. А когда понимаю, от ужаса натурально темнеет в глазах.
Судорожно выискиваю в памяти мамину методику дыхательных упражнений, но уверенности они не придают.
Ничего вокруг не видя, вытряхиваю свои бренные кости на сцену и пару мгновений беспомощно щурю близорукие глаза.
В зале сидят учителя и директор, ученики и их родители. Все ждут моего выступления: кто-то со скепсисом или опаской, кто-то — со злорадством, кто-то — с любопытством.
Мамедова, положив голову на плечо напряженного, будто проглотившего лом Паши, надувает пузыри жвачки и смотрит куда-то поверх моего затылка.
Все же хорошо, что я не рассказала об участии в концерте своим абсолютно счастливым, беззаботным родителям. Если бы они были здесь — точно развернули транспаранты со словами поддержки, завалили букетами из папиных магазинов, а потом до скончания веков хвалились мной перед многочисленными друзьями семьи.
А я не люблю цветы. Вообще. Ну, разве что мать-и-мачеху.
Рядом с бледным, окаменевшим директором восседает эффектная блондинка лет пятидесяти, которая внешкой и стилем даст фору любой двадцатилетней девушке. От нее исходит уверенность, спокойствие и какая-то прибивающая к земле мощь, а еще она очень красива. Маша поразительно на нее похожа, а вот кобыла Алька, видимо, пошла в отца… Женщина разглядывает меня с неподдельным интересом, ее глаза искрятся.
Внезапно до меня доходит вся чужеродность происходящего, и внутренности сковывает окоченение. Какого черта я торчу на этом ущербном мероприятии, какого черта собираюсь делать?
«Играть на флейте, — напоминаю себе. — Выворачивать душу и становиться лучше».
Переминаюсь с ноги на ногу и набираю в легкие побольше воздуха.
Я играю, глядя сквозь стекла очков на привинченную к стене эмблему нашей элитной школы, но взгляд непроизвольно сбивается вниз, на знакомый логотип на черном фоне.
«Joy Division… Unknown pleasures»[11].
Неизведанные удовольствия.
Надпись на футболке.
Я едва не сбиваюсь, но онемевшие пальцы автоматически берут нужный аккорд. Коленки дрожат.
Баг развалился на стуле в последнем ряду и напряженно разглядывает меня. Из-под рукава черной футболки виднеется край эластичного бинта, перетянувшего его плечо.
Что он тут, блин, забыл?!
Запоздало припоминаю, что на праздник гимназии созвали еще и выпускников прошлых лет. Как это вылетело из моей тупой головы, если я сама оформляла пригласительные?..
Мама Марии и Альки оглядывается и машет Багу, тот отвечает ей кивком головы.
Сцена горит под моими ногами. Вдруг мной овладевают параноидальные мысли, что все присутствующие в курсе наших с Багом — ах нет, с Женечкой — отношений.
На финальных аккордах я все же путаюсь в собственных пальцах, лажаю и едва не умираю от ужаса и стыда, но мне все равно хлопают стоя.
Быстро кланяюсь и убегаю, прячусь в самом дальнем углу за сценой, падаю на скрипучий древний стул, и меня колотит лихорадка.
Я прекрасно слышу, что класснуха ищет меня, так как директор наконец-то дозрел до похвалы проблемной ученицы, и его жена хочет лично пожать мне руку, но не могу пошевелиться.
Может, и Женечка тоже хочет пожать мне руку?.. Ну уж нет. Это для меня будет слишком.
***
Незанятые художественной самодеятельностью одноклассники читают гостям доклады на экологические темы. Тихонько просачиваюсь в наш кабинет, прячу футляр с флейтой в шкаф с наглядными пособиями, забираю из гардероба парку и, на ходу накинув ее на плечи, предусмотрительно сматываюсь.
В коридорах, в холле и на крыльце все чисто, и я покидаю территорию школы незамеченной.
Весна все никак не разродится теплом, утренняя слякоть превратилась в гладкий лед, подошвы скользят. Снова одолевает озноб, ноги подкашиваются, но мне везет — подхожу к остановке одновременно с подъехавшим автобусом и ныряю в него.
Уже в салоне я замечаю, что в дверях, в двух шагах позади, стоит Баг. Очевидно, этот маньяк перся за мной от самой школы.
Выглядит он дерьмово — под глазами круги, лицо бледное, но щеки горят. Он болезненно морщится и закусывает губы. Ох, как он целовал меня этими губами…
Трясу головой и пытаюсь отойти подальше, на среднюю площадку, но неведомая сила хватает меня за шиворот и тянет назад, а в следующее мгновение я утыкаюсь носом в черную куртку, оказавшись в крепких, обездвиживающих объятиях.
Я не могу даже пискнуть — на следующей остановке напирает толпа, и нас все теснее прижимает друг к другу. От Бага исходит умиротворяющее тепло и согревает меня даже через слои одежды. Его парфюм пахнет ноябрем, чем-то несбыточным и прекрасным, успокаивает и утешает. Я смиряюсь.
— Эльф, разве законно отправлять в блок и пропадать? — шепчет Баг в мое ухо. — Ты же обещала не поступать так со мной.
— Просто… все это неправильно и мерзко, — выдыхаю я в его плечо, и он соглашается:
— Я знаю.
Противно сосет под ложечкой. До следующей остановки мы едем молча.
— Эльф, ты сегодня разорвала всех, — снова шепчет Баг.
— Неправда, но спасибо…
— Правда. Ты так горячо выглядела… Сыграй как-нибудь и для меня. Только для меня, ладно?..
Я пытаюсь отстраниться, но он сильнее прижимает меня к себе. И еле слышно шипит, словно от боли.
— Баг?
— М-м-м?
— Что с тобой? — Я поднимаю глаза и тут же попадаюсь на крючок его пугающе спокойного взгляда.
— Эльф, ты лучше скажи, что с тобой? Ты же снова это делала, да?
— А ты?!! Ты тоже? — Я кричу от злости и боли. На нас оглядываются, но мне все равно.
— Я — да, — тихо признается Баг и криво усмехается: — Так насколько же у тебя все херово, Эльф? Неужели настолько же, насколько и у меня?
Глава 18
Остановку Бага мы благополучно проезжаем и вываливаемся из автобуса на следующей.
— Составь компанию… — Баг хватает меня за рукав и тащит в аптеку, где затаривается физраствором, шприцами и ампулами с сильнейшим антибиотиком, системами для капельницы, перекисью водорода, спиртом и бинтами.
Кажется, это для Маши? Или, может, кто-то из его родственников заболел?
Меня снедает любопытство, но я не лезу.
Я — посторонняя, я никто. И свою остановку Баг проехал только потому, что ему нужно было попасть в эту гребаную аптеку.
— Где ты живешь? — спрашивает Баг, застегивая рюкзак. За нашими спинами захлопывается пластиковая дверь, налетает пронзительный ветер, на щеках пленкой оседает мартовская изморось.
— Вообще-то, это не твое дело! — напоминаю ему и собираюсь отвернуться, но Баг опускает ладони на мои плечи и, наклонившись, заглядывает в глаза:
— Просто провожу. Показывай дорогу.
Я судорожно соображаю. Родителей не будет часов до восьми — после работы они собирались в гости, а сейчас только одиннадцать утра. В моей комнате погром, кровать не заправлена, но в этом ведь нет ничего страшного — можно не приглашать его на чай с плюшками и просмотр фильмов.
Однако от запретной мысли, что мы будем наедине, в животе трепещет стая бархатных бабочек. Было бы неплохо, если бы он все же зашел…
Есть только одно но: при таком раскладе Баг узнает мой адрес. С его настойчивостью я больше никуда от него не спрячусь.
— Э-э-э… Баг, я не думаю, что это хорошая идея… — пищу еле слышно и убираю за ухо голубую прядь, но Баг неожиданно перестает быть милым.
— Показывай! — рявкает он, и я, вздрогнув, покорно бреду в сторону своей картонной девятиэтажки.
***
Баг аккуратно ставит кеды на полочку, вешает куртку на крючок и, безошибочно определив направление, проходит в мою комнату. Сшибая углы, ковыляю следом — мешает оцепенение, одолевшее меня в лифте от его близости.
— Круто, Эльф… Ты во всем талантлива. Никогда не бросай! — Баг с интересом рассматривает мои карандашные скетчи, развешанные по стенам, а меня шатает от нереальности происходящего и одуряющей, сбивающей с ног слабости.
Опускаюсь на кровать и приваливаюсь к изголовью. Зубы стучат, но я улыбаюсь.
— Баг… Пожалуйста, объясни, что ты имел в виду. Ну, в автобусе. Зачем лекарства? У тебя проблемы? Ты болен?
— Диагноз отсутствия радости… — вздыхает он, падает рядом со мной, сбрасывает на пол рюкзак и одним движением стаскивает с себя футболку.
Я тушуюсь, но в глаза тут же бросается повязка, приклеенная к его груди чуть левее середины, и пульсирующая краснота, выползающая из-под слоев марли. Еще одна повязка стягивает его плечо.
На его руках, груди, животе и спине я замечаю несколько тонких татуировок в виде надписей и витых орнаментов. А еще — бордовые, розовые и белые шрамы… Все виды боли на идеальном подтянутом теле. Я пялюсь и впадаю в прострацию.
На моей кровати сидит самый красивый и опасный парень на свете. Он словно видение, выпавшее то ли из светлого, то ли из кошмарного сна…
Меня поводит, и эта слабость не имеет ничего общего с моим плачевным состоянием. Она совсем другой природы…
Баг, стиснув зубы, отрывает от груди повязку. Порезы под ней глубокие, темные и воспаленные, их вид шокирует.
Я дергаюсь и разражаюсь проклятиями:
— Твою ж мать! Баг… Ты что, хотел себе грудную клетку вскрыть?
— Ага. — Он ухмыляется. — Думал, вскрытие покажет, что со мной не так.
— Еще и шутишь? Идиот. Ты — идиот, ты знаешь это?!
— Кто бы говорил…
Он углубляется в свой рюкзак и достает купленные в аптеке лекарства. Теперь я отлично понимаю, для чего они ему понадобились.
Баг смущенно улыбается:
— Нужна твоя помощь, Эльф… — И осторожно опускается спиной на мое скомканное одеяло. — Помоги обработать этот ад и нормально наложить повязку. Я слишком увлекся. Обещаю: такого больше не произойдет…
***
Перекись водорода шипит, я осторожно размазываю антисептик по ранам Бага, стараясь навсегда сохранить в памяти ощущения тепла от прикосновений к его горячей коже. Где-то там, под слоем боли, мышц и ребер, бьется его сердце…
В ушах шумит.
Отрываю бинт, накладываю поверх порезов новую повязку и отстраняюсь, проглатывая ставший поперек горла ком горького сожаления.
— Эльф, большое и человеческое тебе… — Баг приподнимается на локтях с явным намерением уйти.
— А твоя рука?! — вскрикиваю в отчаянии и краснею как рак, и Баг заверяет:
— Фигня. Рука почти зажила. Справлюсь сам.
— Понятно… — Я прячу глаза. Может, он бы тоже смог мне помочь, но просить об этом наивно и глупо, а он не умеет читать мысли.
Баг на миг прищуривается, подсаживается ближе и вдруг с придыханием выдает:
— А теперь раздевайся.
— Что?
— Раздевайся, говорю. Пришла пора исцелиться. Показывай, где больно. — Он игриво приподнимает бровь, но тут же морщится. — Хорош ломаться! Ты мне как-то раз даже лифчик показала, помнишь?
У меня нет сил спорить. Я и не собираюсь спорить. Ладно, я хочу перед ним раздеться, как бы это меня ни характеризовало. Плевать.
Расстегиваю свою аскетичную «католическую» одежду, превозмогая жгучую пульсацию в бедре, стягиваю легинсы.
Шрамы больше не кровоточат, но наливаются болью и горят, будто под кожу высыпали угли.
Баг долго, почти не дыша, разглядывает мои повреждения, и от его потемневшего взгляда в животе разливается густой теплый мед, сосредоточенно поливает их антисептиком, отставляет полупустой флакон на стол и вдруг резко прижимает пальцы, на одном из которых блестит кольцо, к моему бедру, чуть выше и левее шрамов.
Я всхлипываю: ни один парень еще никогда так не делал. Пульс учащается, кружится голова.
Но Баг поднимает на меня совершенно пустые глаза, и мне становится страшно.
— Здесь бедренная артерия, — тихо говорит он. — Херанешь посильнее и истечешь кровью. Полегчает?
Он хватает меня за запястья — поворачивает их и отпускает, разглядывает спину, ноги и бока. Я съеживаюсь и поддаюсь каждому его движению, словно резиновая кукла.
И тут Баг начинает орать:
— Идиотка поехавшая! Какого хрена ты творишь, а? Что с тобой?! Посмотри на себя!!!
— Сам на себя смотри, придурок! — взвизгиваю я в ответ.
— Я на себя каждый день смотрю. Мне п***ец, это уже и так понятно. Но у тебя-то вся жизнь впереди!!! У тебя еще все будет хорошо, а ты… — Он опускается на колени и удерживает ладонями мое лицо. — Слушай. Если я увижу еще хоть один новый порез, я тебя сам убью, поняла?
Я готова разреветься, даже губы немеют. Меня знобит.
Мы так близко, почти без одежды, я пылаю от жара, но в таком болезненном тепле долго не протянешь.
— Хватит орать, Баг. Про какое будущее ты говоришь, если вообще все исчезает, как только ты уходишь? Словно свет выключается.
— Что?! — бледнеет он.
— Что слышал! — Я впадаю в тихую истерику.
Баг резко отдергивает ладони, отшатывается и вскакивает. Он потрясен, озадачен и, видимо, зарекся связываться с таким неадекватом, как я.
Верное решение. Все правильно, Баг, не взваливай на себя мои заморочки!
Цветочки на обоях подергиваются мутной пленкой слез, но я часто моргаю и глубоко дышу.
Блин. В чем моя проблема? Он и не должен этого делать. Он мне вообще ничего не должен.
Баг забирает с пола свой рюкзак, выгребает оттуда остатки купленных медикаментов, вскрывает шприц и подготавливает капельницу. Его движения доведены до автоматизма.
— Это еще зачем? — Пытаюсь протестовать, хотя уже знаю, что он снова услышал мой немой крик о помощи. Потому и пришел — остальное было лишь предлогом.
Родственные души синхронизированы друг с другом. А у нас они именно такие, как ни печально это осознавать…
— Я и без градусника скажу, что у тебя под сорок. Очень прошу, Эльф: завязывай ты с этим дерьмом. Услышь уже: оно не для тебя.
Зацепив флакон с раствором за рожок люстры, Баг садится на край кровати, берет меня за руку, оттягивает подаренный им ремешок с запястья на предплечье и пережимает кровоток.
— Ложись. Поработай кулаком.
Откидываюсь на подушку, сжимаю и разжимаю ладонь, завороженно наблюдая, как горячие пальцы Бага пытаются нащупать в глубине моей руки вену.
— Баг, где ты научился ставить капельницы? — спрашиваю я примирительно. — Про медфак ты ничего не говорил.
— У меня мать болеет… Так, приготовься, сейчас будет больно. — Он сдувает со лба челку и вгоняет иголку внутрь.
Я охаю и ошалело смотрю на него.
Как же все это, черт возьми, двусмысленно…
— Сможешь закончить без меня? — Баг улыбается одной из тех дебильных улыбочек, которые обязательно имеются в арсенале каждого уважающего себя краша. Я замечталась, заигралась (и это было немудрено), а он просек. Провалиться мне, не сходя с этого места!..
— Пошляк!.. — ною я, но становится только хуже, потому что он делает вид, что не понимает намека.
***
23.00
«Дорогой дневник!
Не поверишь, но после лекарства мне реально стало лучше.
Баг объяснил, что нужно делать, когда закончится раствор, надел футболку, застегнул рюкзак и сказал, что ему пора валить, поскольку он не горит желанием огрести от моего отца.
Он — единственный из всего человечества — помог мне, возможно даже, спас от смерти, и я провожала взглядом его спину, беззвучно захлебываясь слезами.
Едва за ним закрылась дверь, я потянулась к телефону, вылезла в “Контакт” и вытащила Ято из черного списка. Гори оно все синим пламенем.
Применив инструктаж на деле, я успешно справилась с иголкой и ваткой, завернула использованную капельницу в газету и спрятала на самое дно мусорного мешка. Спокойно поспала до возвращения родителей, а вечером выползла из своей норы и с аппетитом поужинала вместе с ними.
От воспоминаний о сегодняшнем дне меня периодически выбрасывало из милого семейного разговора, и мама смотрела подозрительно и странно. Я знаю, мои глаза блестели, как у обдолбавшегося коксом наркомана, а крыша ехала от счастья.
Но сейчас, вот только что, Баг прислал мне новое сообщение. И этим сообщением попросту урыл.
“Эльф, ты — будущее, которое должно было стать моим, но не случилось. И никогда не случится. Красивое будущее. Береги его. Береги себя. И давай на этом остановимся”.
Эти разводы на странице — от моих слез.
Я точно не вывезу. Не могу больше».
Глава 19
25 марта, суббота
В грядущий понедельник начинаются весенние каникулы, и именно сегодня, в законный выходной, в нашем элитном зоопарке решили провести классные часы и финальный поход в столовку.
Не горю желанием показываться в школе, принимать похвалы учителей и терпеть назойливый интерес Мамедовой — за ночь та уж точно придумала, как высмеять мою игру на флейте, и сейчас наверняка не знает, куда пристроить свой зудящий от нетерпения зад.
Единственный плюс предстоящей вылазки — возможность проехаться в сто сорок пятом автобусе и встретить в нем Бага.
А мне очень нужно его встретить!
Чтобы подойти и расспросить о самочувствии. Поблагодарить за помощь, растормошить, наорать, потребовать объяснений.
Или же тихонько постоять в сторонке и убедиться, что он в порядке.
Умом понимаю: шанс увидеться с Багом призрачный, но все равно мечусь по квартире со скоростью звука — надеваю форму, подвожу веки и, на ходу дожевывая бутерброд и допивая чай, набрасываю парку.
Мои надежды окончательно хоронит папа — отлавливает за шиворот возле лифта и тащит к машине:
— Ребенок, ты куда? Я как раз на Ленина еду, доставлю в лучшем виде!
По дороге он всячески пытается перехватить мой взгляд, развеселить или, на худой конец, разговорить, а я застреваю на странной мысли, что и рада бы, но не могу пойти на контакт. Слишком многое скрыто за семью замками, и знакомство с моей настоящей сущностью родителей попросту убьет.
Не знаю, в какой момент между нами раскинулась чертова пропасть — скорее всего, она росла и ширилась несколько лет. А теперь стала непреодолимой.
Кисло улыбаюсь папе и отвожу глаза. Я всем сердцем его люблю, и свои секреты запрячу как можно дальше.
***
На классном часе Полина Викторовна вызывает меня к доске последней и приступает к экзекуции:
— Литвинова, спасибо за выступление. По итогам четверти тебе удалось удержать средний балл на уровне четырех и девяти, но, если негативные тенденции и дальше будут иметь место, я ничем не смогу тебе помочь…
В общем, переводя спич Полины на нормальный человеческий язык, если не перестану забивать на учебу, рискую по всем показателям скатиться в глубокую жопу, и вызволять оттуда меня никто не станет.
Отлично. Я подумаю об этом завтра. Или не подумаю, потому что мотивация на нуле.
Зорин одобрительно кивает — дескать, что и требовалось доказать, и меня разбивает изжога. К счастью, остальным одноклассникам на мою успеваемость наплевать.
Возвращаюсь за парту, складываю пожитки и собираюсь валить домой. Никаких вариантов, кроме как снова зависнуть в своей комнате — но теперь уже на целую неделю, — у меня нет, оттого сбор идет вяло и медленно.
Можно будет что-нибудь почитать. Или позалипать на второй сезон сериала. Только вот вторые сезоны всегда хуже первых, а на душе такая муть, что впору выйти на балкон и на весь двор заорать.
После той страшной фразы Баг ничего не писал. Его и в сети всю ночь не было…
Разглядываю сломанный карандаш и принимаюсь за привычное самобичевание: только я могла так испугать человека.
Только я могла неправильно истолковать сигналы, влюбиться и поставить его в неловкое положение.
А Баг молодец — догнал всю серьезность ситуации и сразу дал понять, что мне ничего не светило.
Я даже зауважала его: он же прав!
Он прав, и я ждала от него именно этого шага…
Но, черт, опять разучилась нормально дышать.
Падающий с потолка свет внезапно загораживает Алькина тушка. Вонь ее духов я узнаю из тысячи, поэтому не поднимаю головы:
— Чего надо?
Алька опирается на мою парту и барабанит наманикюренными пальцами по столешнице:
— Хикикомори![12]
— Ты пополнила свой словарный запас! Неужели? — Отмороженно скалюсь. — Не представляешь, как я за тебя рада, Аль!..
— Что, Литвинова, нос, гляжу, зажил? Ох, ох, только не вопи! — Она вскидывает руки. — Я ващет по делу.
— Ну?
— Браслетик твой… Где ты его взяла?
Ее неоновый ноготь поддевает кожаный ремешок на моей руке, и мне становится дурно. Над головой смыкаются стены. Реально. Я боюсь больше никогда не увидеть того, кто мне его подарил. Хотя, скорее всего, я и так его больше никогда не увижу.
— А тебе какое дело? — Я в упор смотрю в Алькины бесцветные, опухшие глаза. Она плакала или что?..
— Слушай, хикки, ты реально того… — гнусит Мамедова. — Чего ты агришься? Просто я такой же хочу. У мужа моей сестренки их куча, но где он их взял, не колется. Где их продают, а?
Вот глупая баба.
— Такие вещи не продают. Их дарят! — Я от души подмигиваю ей, хватаю свой рюкзак и ухожу.
***
27 марта, понедельник, 23.00
«Дорогой дневник!
Не знаю, как проводят последние школьные каникулы нормальные НЕ одинокие люди, но они явно делают это как-то по-другому.
А я в миллионный раз пересчитала все трубы промзоны и звезды, видимые ночью из моего окна. Дала себе зарок неделю не заходить в “ВК”. И не притрагиваться к лезвиям.
Все воскресенье я просидела за столом в комнате: пыталась забыться и увлеченно рисовала.
Наверное, если бы я умела жалеть себя, я бы ревела и размазывала сопли по рукаву пижамы. Но проблема в том, что мне себя не жаль. Да и в окружении больше нет ни одного сопереживающего мне человека. Ну, кроме родителей.
Только их безусловное доверие удерживает меня от разных глупостей.
Думаю, папа с мамой очень озабочены моим поведением в выходные.
Сегодня я молча ходила за ними хвостом, исполняла любые просьбы, но на все вопросы отвечала односложно, а вечером и вовсе спряталась в комнате.
Тогда вошла мама и призналась, что в старших классах у нее тоже происходило отторжение реальности. Сказала, что в этом возрасте к жизни как раз и вырабатывается иммунитет, и она бывает очень жестока.
— Поверь, все через это проходят… — глубокомысленно изрекла она, видимо, припоминая свою бурную юность: путешествия на “собаках”, татуировки на бедрах и ухаживания моего отца, из-за которого она до сих пор не общается с бабкой и дедом. — Главное — не потерять себя. Ты еще найдешь хороших друзей и компанию по интересам. Встретишь любимого парня. Ты же у меня красавица…
Я чуть было не купилась и не поверила, что мама действительно интуитивно просекает мои проблемы, но продолжение ее фразы вызвало лишь горькую досаду и скрип зубов.
Она до сих пор видит во мне милого карапуза, “хорошую девочку”, никогда не доставлявшую хлопот, поэтому и боится приблизиться.
И я ответила, что ей лучше выйти и оставить меня в покое.
***
Впрочем, спустя пять минут я осознала ущербность своего поведения и в качестве извинения вызвалась сходить в магазин.
Кроме продуктов и бытовой химии из составленного мамой списка, я набрала тонну мороженого и сладостей — будет чем скрасить серые будни и заесть осточертевшую тоску.
А когда вернулась, застала маму с папой в весьма возбужденном состоянии. Отец громко матерился в трубку, но, как только заметил меня в прихожей, потерял голос.
Теперь его еще долго будет снедать чувство вины, ведь хорошие папы не матерятся при детях.
Родители сбивчиво пояснили, что заруб за квартиру почившего дядьки в самом разгаре, левые претенденты тянут к ней свои грязные лапы и уже подключили к разборкам адвокатов. Папе пришла повестка в суд. Словом, им снова нужно ехать в соседнюю область.
Мама пребывала в растрепанных чувствах: каникулярную неделю она планировала посвятить сериальчику, походам по магазинам и встрече с закадычной подружкой теть Леной, но вместо этого придется бросаться на амбразуру.
От бессмысленной суеты у меня едва не уехала крыша — строгие наказы перемежались бронированием билетов, утрамбовыванием вещей в чемоданы и шумными прощаниями.
Две минуты назад за родителями наконец захлопнулась дверь, а меня окатило ледяной водой осознания.
Мне нельзя оставаться одной. Я не знаю, чем обернется мое одиночество. Я боюсь, что больше не увижу отца и маму. Я могу не дотянуть до их возвращения…»
Выбираюсь на кухню, чтобы попить, но нервничаю до такой степени, что паника скручивает желудок, а руки дрожат.
— Кот, кот, иди ко мне! Марс! Кис-кис-кис… Котик… — Хватаю ленивого зверя, убегаю из тускло освещенной прихожей и с ногами взбираюсь на стул.
Из незашторенного окна зловеще пялится черная мартовская ночь с точками мерцающих огней.
Глава 20
28 марта, вторник
«Дорогой дневник!
Вчера я спаслась от паранойи чаем с мятой и десятью каплями валерьянки.
От такого убойного коктейля я спала как убитая ночью и провалялась в кровати до полудня. Однако, если бы не звук оповещения в телефоне, не вылезла бы из-под одеяла и до вечера.
В общем, я включила ноут, и “ВКонтакте” меня ждал сюрприз: заявка в друзья от пользователя Lадa Nameless.
Много ли ты знаешь Лад? Спорю, что ни одной. Вот и я тоже. Хотя — блин! Это же Лада, девушка Холодоса!
Я приняла заявку.
Конечно, мы не успели стать подругами, но она мне понравилась. А еще она — из компании Бага, и я с отчаянием утопающего ухватилась за возможность хоть что-то о нем узнать.
Но сейчас Лады нет в сети, и внезапная радость уступила место сомнениям — за ее инициативой точно не стоит Баг. Так зачем все это?»
Под вопли Марса шаркаю на кухню, насыпаю в миску корм, включаю кофеварку.
Закрываюсь в ванной и долго-долго стою под горячими струями, медленно соображая, чем займусь днем и какой фильм выберу к просмотру вечером.
Как только возвращаюсь с кружкой в комнату, телефон на столе коротко жужжит и подпрыгивает.
Прежде чем прочитать сообщение, отхлебываю кофе, благоразумно отставляю кружку и присаживаюсь на кровать.
Лада пишет, что нашла меня в друзьях Бага на его секретной странице. А еще она пишет, что сегодня в «Боксе» тот самый концерт-трибьют «Нирваны», к которому ребята готовились.
«В семь подгребай на Революционку», — кофе попадает не в то горло, и я разражаюсь диким кашлем.
«Я не смогу», — быстро набиваю в ответ и утираю проступившие на глазах слезы.
«Эльф, я не поняла, как это не сможешь? Мы же договорились. Отговорки не принимаются. Если не придешь, я найду тебя и притащу насильно! Поверь, я страшный человек!»
Когда это мы договорились?.. На миг подвисаю, шмыгаю носом и вдруг припоминаю жалобы девчонок на то, что Баг вечно тусуется один, и мое обещание не оставлять его без присмотра. Оказывается, было и такое…
Но из сегодняшнего дня тот пьяный вечер кажется бесконечно далеким, покрытым паутинами и пылью, а все его события навсегда утратили актуальность.
Я не хочу никуда идти. Я специально позволила апатии завладеть мной. Мне больно даже просто вспоминать о Баге — реально начинает болеть все тело. Что же произойдет, когда я снова его увижу?
Но у меня никогда не было друзей, а Лада и Яна так похожи на них!..
И родителей так кстати нет дома.
Наверное, я все же схожу на эту тусовку. Из-за девочек, а не для того, чтобы еще разок хоть краем глаза взглянуть на Бага.
***
После короткой переписки с Ладой я тащу себя к зеркалу, густо подвожу глаза черным карандашом, влезаю в легинсы и клетчатую красную рубашку, накидываю парку, наматываю на шею шарф и плетусь в сторону остановки.
Нахохлившись, полчаса дремлю в загазованном салоне старого пазика и наконец выбираюсь на воздух.
Ветер сбивает с ног, до площади Революции пиликать еще стопятьсот километров, но я отважно продираюсь сквозь налетевший снег и вижу у памятника Ленину группу молодежи. Тут же одолевает желание развернуться и смыться, но Лада выпрыгивает из-за чьей-то спины и верещит:
— Э-э-э-э-э-эльф!
Сзади на меня налетает пьяная Яна и заключает в медвежьи объятия:
— Приветик, Эльфочка! Мы уже думали, что ты не придешь!
— Выпьем! Держи. — Лада достает из рюкзака бутылку водки и протягивает мне. — В «Боксе» пивасиком догонимся, но это когда еще будет!..
Пока они тараторят, я быстренько оглядываю всю компанию — Бага среди присутствующих, естественно, нет. И я, то ли от облегчения, то ли от разочарования, перенимаю бутылку и, задержав дыхание, присасываюсь к холодному горлышку.
***
В «Боксе» оказалось мило. Правда. Даже я, отшельник восьмидесятого уровня, оттаиваю душой и расслабляюсь в его уютной, дружественной атмосфере.
Меняю в гардеробе парку на номерок, приглаживаю пальцами волосы и мешкаю у рамки металлоискателя: возле нее возвышаются двое здоровенных парней. Яна хватает меня за рукав, сообщает охранникам:
— Она с нами! — И двое из ларца как по команде расступаются.
Я впервые ощущаю себя частью общности, и из груди неудержимо прет гордость.
Вслед за девочками прохожу в полутемный зал и сканирую взглядом присутствующих — яркую, необычно одетую, нетрезвую молодежь.
На сцене загадочно блестят микрофоны, гитары и барабанная установка, взад-вперед бегают люди в одинаковых черных толстовках с логотипом клуба, из колонок звучит моя любимая музыка.
Из помещения возле бара вываливаются Лось и Холодос — несколько человек их бурно приветствуют, те отвечают им взаимностью. Съеживаюсь и отступаю с дороги, но ребята, как ни странно, останавливаются и улыбаются:
— Привет, Эльф! — Они поочередно меня обнимают, и я тайком побольнее щипаю свой локоть. — Хорошо, что пришла!
Это изрядно смахивает на сон, и, как только друзья Бага переключаются на общение с другими гостями, я вынужденно прислоняюсь спиной к обитой бархатом стене.
Народ все прибывает и прибывает, но Баг не появляется. Он давно должен быть здесь, но его нет…
Остается всего четверть часа до начала выступления, но всем, кажется, фиолетово: Холодос у стойки опрокидывает четвертый шот и, шатаясь, отходит от бара, Лось взасос целуется с Яной.
— Это… Это нормально? — вылавливаю в толпе Ладу и спрашиваю заплетающимся языком, и та заверяет:
— Забей. Ванька даже мертвым отыграет свою партию.
Она тут же куда-то убегает, а я в сомнении качаю затуманенной головой. Никогда не пила водку, не рассчитала количество, и теперь, в тепле клуба, меня неотвратимо и катастрофически развозит.
Холодос уже мирно дремлет на кожаном диванчике в нише, и я скромно присаживаюсь с другого края.
Ваня открывает один глаз и улыбается — так искренне и радостно, что я не могу удержаться от вопроса:
— Вань, а где Баг?
— Баг придет, — морщится Холодос. — Он к Маньке поехал. Ей срочно понадобилась какая-то лабуда типа зеркальца и румян. Стерва, знает ведь, что у него концерт…
Значит, он сейчас с ней. От осознания хочется зареветь, но я вовремя собираю волю в кулак — это жизнь. Такова реальность, и я вроде как смирилась…
Но в тоне Холодоса явно слышится пренебрежение к Маше, и оно идет вразрез всем моим представлениям о девушке с волосами цвета льна.
— Холодос, я не совсем въезжаю… — Двигаюсь ближе, упираюсь локтями в колени и подпираю ладонями онемевший подбородок. — А это не перебор? Зачем он так с ней носится?
Ваня с усилием приподнимается, протягивает мне руку, и я на автомате ее пожимаю.
— Вот! Уважаю. Правильная позиция. Со стервами нельзя вести себя так, как он ведет себя с ней…
— А она стерва?
— Представь себе страшный отходняк, когда ты пришел на первую пару сразу после тусы… Или… отравление шаурмой из ларька. Или… Блин… — Он чешет репу и матерится. — В общем, даже все это вместе взятое намного лучше, чем пять минут в ее обществе.
— Тогда почему они поженились? — прорывает меня.
— Дурное дело нехитрое! — ухмыляется Холодос. — Баг знает ее с детства. Потом они в один класс ходили. Он всю жизнь ей в рот заглядывал: принцесса, фигли. Но идиллией там и не пахло: бывало, они грандиозно срались, он вылавливал ее бухую в клубах и страшно психовал. Но говорить ему хоть что-то по этому поводу бесполезно — Маша только пальчиком поманит, и он бежит к ней, как собака. Нас она называет пустоголовыми нищебродами и не снисходит до дружбы. Но мы с Лосем все равно завидовали Багу, ведь у чувака с пятнадцати лет был регулярный секс. В прошлом году они расставались, но потом опять сошлись, и Машу как подменили: она с удвоенными усилиями начала охаживать Бага и жестко ездить ему по ушам, мол, с презиком — не круто, ощущения не те. Он и повелся. Как только они залетели, Баг первым начал орать, что обязан жениться: «Ответственность, ответственность…» Ну, ты же знаешь, он с приветом. Но там еще кое-что… Папаша у него — суровый мужик с бандитским прошлым. Да и с матерью у Бага нехорошо… Блин, время-то уже подходит. Реально, где его носит? Сорри, Эльф, пойду звякну этому придурку.
Холодос достает телефон, с трудом поднимается и, шатаясь, отходит в место потише.
Полулежу на диванчике, кругом, куда ни глянь, потемки и хаос.
Пьяные мысли текут неспешной мутной рекой.
Несмотря на то что Баг меня послал, я улыбаюсь.
Ведь распрекрасная, недосягаемая, идеальная Мария неожиданно предстала совсем не в лучшем свете.
Глава 21
Стрелки часов над баром подползают к девяти, раздаются свист, крики и жидкие аплодисменты.
Лось и Холодос отрывают задницы от дивана и, чертыхаясь и растерянно оглядываясь на вход, плетутся к сцене.
Их тревога передается и мне. В отличие от собравшихся, я просекаю, что концерт под угрозой срыва.
Бага все еще нет, он не отвечает на звонки ребят.
Последние секунды до начала я отсчитываю сердцем, и, когда в зал влетает Баг — нараспашку и злой как черт, — едва не теряю сознание от испуга и облегчения.
Я вытеснила все мысли о нем, я почти сумела его забыть, но теперь убеждаюсь, что это не в моей власти.
Глубоко дышу, отступаю в полумрак, завешиваюсь голубой челкой. К счастью, Баг меня не видит.
Он скидывает куртку и швыряет ее парню в черной толстовке, отнимает у Лося пиво и в один присест опустошает бутылку, вешает на плечо гитару и подходит к микрофону:
— Ну что, чуваки! Я здесь с вами, чтобы забрать вас с собой прямо в Нирвану![13]
Когда он говорит эту культовую фразу, его лицо становится другим. Спокойным и светлым.
А дальше начинается настоящее волшебство: я своими ушами слышу живую музыку, принадлежащую одному из моих кумиров. И люди вокруг — все как один — понимают и разделяет мой восторг.
Я смотрю, как ребята играют. Они похожи на богов, честно. На небожителей, на настоящих рок-звезд. От Бага вообще перехватывает дыхание: с такой харизмой он смог бы завести огромный стадион. Поверить не могу, что этот человек держал мою руку в своей и стал первым, кто меня поцеловал. Он читал мои мысли и однажды даже спас от смерти…
Взбудораженная, раскрасневшаяся Янка тормошит меня за плечо и сует в руки запотевшую бутылку:
— Бармен сегодня — няшка. Пиво за счет заведения.
Благодарю ее, делаю щедрый глоток, еще и еще один, и восприятие времени и места вдруг растягивается, разрывается и разлетается на разноцветные лоскутки.
…Вот мы с девочками устраиваем под сценой дикие танцы, но на ней, кажется, играет уже другая группа, и играет довольно тухло.
…Вот ко мне приклеивается какой-то тип: у него прическа-ежик и коротенькая смешная челочка. Мать моя женщина, кажется, ко мне привязался классический представитель исчезающего вида гопников!
…Вот он затирает мне про какие-то «понятия», про мою прическу, цвет волос и поведение в целом.
…Вот он тянет ко мне свои грязные лапы и пытается схватить пониже спины.
…А в следующее мгновение я обнаруживаю себя на улице, Баг сидит на гопнике верхом и самозабвенно херачит тому кулаком в табло. Похоже, Бага переклинило, а я прыгаю рядом и исступленно ору:
— Выруби его, Баг!!! Выруби эту суку!!!
Неподалеку бьют морду кому-то еще.
Лада с Яной вытаскивают меня из заварухи, помогают надеть парку, обматывают вокруг шеи шарф, вручают очередное пиво и предлагают затянуться сигаретой, но я отказываюсь.
Я не умею себя контролировать и ненавижу такие минуты…
***
Наши выходят из битвы победителями: посрамленные гопники, матерясь и спотыкаясь, позорно сбегают и исчезают в мартовских сумерках, девчонки бросаются к парням, оценивают повреждения и прикладывают к их ссадинам и синякам влажные салфетки.
Баг зажимает пальцами переносицу, сплевывает под ноги и задумчиво рассматривает стесанные костяшки. Я обещала его не бросать, но подойти не решаюсь — так и стою в сторонке, кусая губу.
Лось, как самый взрослый и физически развитый, идет в ближайший магазин, а потом мы с песнями и громким смехом через весь центр премся в репетиционный гараж.
Из разбитой руки Бага на обледеневшую дорогу капает кровь. Он держится поодаль и не говорит мне ни слова, а я, задыхаясь от досады, с переменным успехом изображаю, что мне смешно и весело.
В гараже разбираем из пакетов пиво — на сей раз оно открывается, стоит легонько потянуть за кольцо, и я справляюсь с пробкой самостоятельно. Ребята включают обогреватель, усаживают Бага на стул, перевязывают его поврежденную руку и вручают гитару.
Баг покорно ее принимает, наигрывает перебором что-то до боли знакомое, и по первой же фразе я узнаю песню.
Это моя любимая песня…
Мама присылает эсэмэс с пожеланием хороших снов, спрашивает, как прошел день, и я быстренько отвечаю, что ложусь спать.
В самом деле, не признаваться же ей, что я напилась в сомнительной компании, а теперь сижу в уголке и стараюсь не отсвечивать. Потягиваю замерзшими губами безвкусное пиво и не смею посмотреть на краша с гитарой, а сердце то замирает, то выпрыгивает из груди.
В единственном окне за его широким плечом уже сгустилась черная ночь, парочки возле меня вконец захмелели и без стеснения лапают друг друга. Я опять ощущаю чужеродность, отчаяние, бессилие… и мечтаю исчезнуть.
Но не могу даже уйти — общественный транспорт уже не ходит, а денег на такси у меня нет.
«…Все дневные посты ночью выльются в пир,
И лишь твоя красота спасет уродливый мир…»[14] — чистым голосом выводит посторонний, повзрослевший, уставший Баг, и эта фраза напоминает его последнее сообщение, лишившее меня всяких надежд.
Между нами больше никогда и ничего не произойдет, и в подтверждение этого факта он весь вечер открыто меня игнорит.
Мне плохо и чудовищно одиноко, в ушах звенит, желудок каменеет, к горлу подкатывает тошнота.
Не в силах ее побороть, я вскакиваю, вырываюсь наружу и падаю на колени у гаражной стены. Мучительные спазмы сворачивают внутренности в узлы, рвота находит выход и хлещет даже из носа, а из глаз ручьями льются слезы.
Все это время кто-то гладит меня по спине, но я в ярости мотаю головой и сбрасываю теплую руку — меньше всего мне сейчас нужны компания и сочувствие.
Свидетель моего адского позора отваливает, и я искренне надеюсь, что это была Яна или Лада.
***
Наконец внутри воцаряется прохладная болезненная пустота — точно такая же, что и снаружи.
Мороз щиплет кончик носа и распухшие от соли щеки, в висках стучит, силы иссякли.
Выпрямляюсь, пытаюсь отдышаться, всматриваюсь в непроглядный мрак за густыми кустами вербы, и оттуда на меня пялится потусторонний, первобытный ужас.
Он ждет меня, именно меня, но я малодушно отворачиваюсь и на заплетающихся ногах возвращаюсь к ребятам.
Стекла очков мгновенно запотевают в тепле — протираю их концом шарфа, водружаю обратно на нос и понимаю, что Ваньки и Лады в гараже уже нет, а вот Лось и Яна развалились на диване и… Боже мой, какой неудобняк!
Прикрываю вспыхнувшее лицо ладонью и пулей вылетаю прочь, но на выходе врезаюсь в Бага.
Так вот кто меня гладил! Никакой последовательности в поступках.
Он отщелкивает окурок, застывает в шаге и смотрит сверху вниз — долго, пристально и до мурашек волшебно.
Он ждет меня. Именно меня…
Но здравый смысл кричит: «Хватит. Не ведись!»
— Я пойду. Провожать не надо! — хриплю я и шарахаюсь в сторону.
— Пешком через весь город, Эльф? Одна? В час-то ночи? — озадачивается Баг.
— Всего несколько остановок. — Я нервно взмахиваю руками. — Можешь предложить что-то получше?!
Баг достает телефон и набирает чей-то номер. Все ясно: он вызывает для меня такси.
Поступок, достойный настоящего рыцаря. Женатого, верного и здравомыслящего.
В этот момент я отчего-то напрочь забываю, что мы пропили все деньги, и Баг выгреб из кармана последнюю мелочь, когда у Вани закончились сиги.
— Ты где? — раздраженно спрашивает Баг неведомого собеседника. — Понятно. Да. Да. Да понял я! Все, давай, пока. Пока, я сказал!
Судя по тону, на проводе явно была не служба такси. И не Маша.
— Пойдем. — Баг тянет меня за капюшон и разворачивает к дороге. — Нарисовалась одна вписка.
Глава 22
Мы проходим через две улицы: черные глыбы домов ослепли, скованный морозом город впал в летаргию.
Баг шагает рядом, добивает уже третью сигарету и молчит, будто резко утратил способность шевелить языком.
Я успела сто раз пожалеть, что не ушла: сейчас бы лежала в горячей ванне, ревела, зализывала раны или… наносила новые. Злость, обида и не до конца выветрившийся алкоголь курсируют по венам, вызывая то слезы, то желание сбежать, то потребность умереть.
Спотыкаюсь о невидимые кочки и поскальзываюсь на прозрачном ледке, Баг каждый раз ловит меня за одежду и удерживает от падения, но тут же убирает руки в карманы. Это задевает и откровенно бесит.
Окей, я давно уяснила, что мне ничего не светит, но зачем же так явно демонстрировать, что я — обуза и не вписываюсь в его планы?..
Я готова закатить ему пьяный скандал, высказать все, что думаю, но вдруг обнаруживаю, что мы пришли к той самой элитной многоэтажке, на крыше которой пили вино в день моего рождения.
Баг останавливается у подъезда, что-то ищет в кармане куртки, и я не понимаю юмора.
— Тебя что, понесло на крышу?
— Было бы романтично, но — нет. На самом деле… живу я здесь. Точнее, жил, — тихо говорит он и открывает железную дверь.
Мы входим в подъезд, и лифт взмывает на один из самых верхних этажей. Баг мгновенно прилипает к противоположной стене и застывает, как парализованный, а я заинтересованно рассматриваю выжженные кнопки с цифрами и не могу выдавить ни одной связной мысли.
***
29 марта, среда, 9.00
«Дорогой дневник!
Ты даже не представляешь, как мне тяжело писать о произошедшем. Надеюсь, мама никогда не найдет тебя и не прочитает. Но я поклялась говорить на твоих страницах правду, только правду, и ничего, кроме правды. Поэтому заранее прошу прощения за все мои прегрешения — вольные и невольные…
Двухкомнатная квартира Бага оказалась крутой — с необычной планировкой и навороченным дизайнерским ремонтом. Но атмосфера мне ни разу не понравилась: запустение, уныние, все гнетуще, грустно, пыльно и мертво, будто в музее…
Если я правильно поняла, до своей судьбоносной свадьбы Баг прожил в ней несколько лет. Черт его раздери.
Я замерзла и прямо с порога попросилась в душ, и Баг с серьезным видом углубился в зеркальный шкаф и выдал мне старую футболку с торжественным лицом лидера Кубинской революции[15].
Пока стояла под горячими струями, едва не сошла с ума от невнятных предчувствий, дурацкой радости и леденящего сердце страха. Но здравый смысл не позволил окончательно расклеиться: Баг вписал меня здесь лишь из вежливости. Я вообще не должна была пользоваться его гостеприимством и соглашаться…
***
Ближайшая комната в той шикарной квартире оказалась закрытой на ключ, а в дальней — бывшей комнате Бага — стояла только одна кровать. Односпальная.
— Баг, слушай, я могу поспать на полу. Выдели мне подушку, одеяло и матрас. Есть надувной матрас? — в панике запротестовала я, и Баг внезапно резко перебил:
— Нет у меня надувного матраса! Не мороси, а? Ложись. Почти три часа ночи.
Растеряв остатки сопротивления, я заползла в кровать и вжалась плечом в холодную стену.
Баг закидал меня одеялами, завалился рядом, но остался недосягаемым. Нашарил на тумбочке пульт и выключил свет.
Я все еще была сильно нетрезвой — глубоко вдохнув, выбралась из-под одеял и полезла проверять его шрамы. Даже если ему было наплевать на мои переживания, меня, черт возьми, все равно заботило, как он жил все эти дни и не причинил ли себе вред.
Баг дернулся от прикосновения моих пальцев, развернулся ко мне, но не стал останавливать. А пару секунд спустя его горячие руки уже гуляли под моей футболкой. Мы исступленно целовались, и наши зубы стукались.
Было темно, в кровати пахло ноябрем и морем, и мне начал сниться сон о том, как где-то в параллельной вселенной двое юных идиотов наконец дорвались друг до друга и сошли с ума. Они задыхались и дрожали, но не останавливались, потому что безумно любили друг друга. Я улетала от невыносимо ярких, острых ощущений и мечтала, чтобы к Багу как можно дольше не возвращался рассудок.
Но Баг совсем съехал с катушек: до меня дошло, что он расстегивает ремень на джинсах и разрывает шуршащий пакетик. И тогда я тоже предпочла не просыпаться. Я знала, что все, что происходит, неправильно и аморально. Но мне было наплевать. Было больно, но я люблю боль. Я просто провалилась в странную сказку, где мы с азартом творили много чего такого, о чем я не буду писать здесь, чтобы пощадить нежную психику возможных читателей.
Если честно, не такими уж и пьяными мы были. Просто в дальнейшем так будет проще все забыть и притвориться посторонними людьми.
***
Утром наши теплые, крепко сцепленные тела разъединил, разрезал по живому звонок телефона.
Сначала Баг долго не реагировал, потом вздрогнул и вскочил как ошпаренный. Я сделала вид, что спокойно сплю. Шепотом выругавшись, Баг забрал телефон и вышел в коридор, но неплотно прикрыл дверь.
— Да, Маш. Привет. Дрыхну. Все нормально прошло. Нет, на этот раз без драк. Чего? Прямо сейчас? Повтори: это правда нужно тебе прямо сейчас? Черт. Ладно. Все, я понял. Я сказал, я понял!
Принцесса призвала своего лакея. Я слышала лишь, как он обулся и набросил куртку, и в двери щелкнул замок.
Сон закончился, добро пожаловать обратно в реальность».
Глава 23
«Я еще долго куталась в одеяло, смотрела в серый потолок и прислушивалась к тяжким вздохам лифта и звенящей тишине. Тело мерзло и дрожало от умиротворения и слабости, отголосков боли и похмелья.
Сколько раз прекрасные глаза Бага изучали этот потолок? А глаза Маши с этого ракурса тоже на него смотрели?
Вполне резонная мысль внезапно вызвала во мне яростный протест: знаю, лишним элементом в этом уравнении являюсь именно я, но я не хочу самоустраняться. Особенно теперь, когда почувствовала, насколько хорошо с Багом терять голову.
Я выбралась из завала одеял, стуча зубами, надела футболку Бага и принялась бродить вдоль осиротевших дизайнерских стеллажей — пустых и покрытых слоем пыли.
В комнате не было никаких подсказок или намеков на его интересы и прошлую жизнь, и я разочарованно выругалась. Как по наитию, поднялась на носочки, и в дальнем углу верхнего стеллажа обнаружились старые журналы, а еще — фотоальбом.
Словив секундную радость, я стащила их с полки и опять залезла на кровать.
В стопке находилась подшивка манги “Норагами” и ворох распечаток текстов песен с аккордами и табами для гитары — почти все оказались моими любимыми.
А фотографии трех-четырехлетней давности, запрятанные в альбоме, запечатлели еще мелкого Бага. Тогда он был худым, веснушчатым, патлатым, носил трешерские[16] шмотки и улыбался, словно солнышко. Катался на скейте, рубился в ГТА[17], играл на гитаре, тащил домой бродячих котов и собак и мечтал. Мечтал обо всем и сразу, судя по тому, как искрились его смеющиеся глаза.
Почему же он стал тем, кем является сейчас? Наглухо закрытым, не по годам загруженным чуваком, которого долбит депрессия. Мутным психом, режущим себя до полусмерти. Хреновым мужем и непонятно каким будущим отцом.
И это в восемнадцать лет».
Откладываю ручку, разминаю уставшие пальцы, отхлебываю горький кофе и тяжко вздыхаю.
Придурок, как он умудрился?!
Но именно таким — потерянным, задумчивым, нелогичным — он и нужен мне… И мне безумно жаль. Жаль, что ни он, ни я, да и вообще никто не способен просчитать наперед все жизненные ходы.
«Потом я достала из рюкзака блокнот и карандаши и, отрешившись от места, времени и обстоятельств, долго рисовала портрет веселого солнечного Женьки трехлетней давности в образе Ято — бездомного бога-раздолбая, исполняющего желания всех, кто попросит. Вырвала листок, оставила его на прикроватной тумбочке и заглянула в телефон — Баг отсутствовал уже два часа.
А у меня не осталось даже завалящего полтинника на дорогу домой.
Если начистоту, мне совсем не хотелось оттуда уходить. Но остаться я могла, разве что превратившись в черную плесень и навсегда въевшись в эти холодные стены.
Я вышла в коридор и, поплутав по его закоулкам, оказалась в сумрачной просторной кухне. Нажала на кнопку электрического чайника — тот зашумел, создавая иллюзию жизни, — залезла с ногами на дорогой венский стул и посмотрела в окно.
Из него открывался потрясный вид, тот же, что и с крыши этого дома: черно-белая земля, серое небо, бетонные кубики микрорайонов, тучи, смешавшиеся с дымом заводских труб. Пятнадцатый этаж. Уединение, созерцание, безвременье…
У меня захватило дух.
Баг говорил, что между нами никогда и ничего не может быть и нужно просто остановиться, но эта ночь все равно случилась. Я была с ним. Он был со мной. Мы искренне любили друг друга…
Какая малость для вечности, которой мы все когда-нибудь станем.
Так что теперь?
Теперь будет только больнее. Я больше не смогу противостоять своим глупым чувствам и отрицать очевидное. Я просто не смогу поднять на него глаза.
***
Я настолько безнадежно заблудилась в дебрях сомнений, слабости, решимости и страха, что светлая мысль о немедленном бегстве домой пришла лишь тогда, когда метаться стало слишком поздно.
В двери повернулся ключ, и я окаменела от ужаса.
С грохотом упала на пол обувь, взвизгнула застежка-молния на чьей-то куртке, и на кухню вошла молодая стройная женщина, лайтовая копия Бага.
Его мама?
В глазах заплясали темные мушки.
— Ты еще что за нечисть, а? — прохрипела она, отчего-то ни капли не удивившись незваным гостям. Ее темные волосы были собраны в неряшливый хвост на затылке, на опухшем лице размазался макияж, а острый перегар перебивал мой собственный.
— Здравствуйте… — пропищала я.
Чайник запыхтел и с щелчком отключился.
— Ага. Привет. — Пошатываясь, она прошла к шкафу, поставила на стол две фарфоровые чашки, закинула в них чайные пакетики и до краев налила кипяток. — Женек тебя сюда притащил? Или кто-то из его дружков?
— Женя. Извините, я уже ухожу. — Я опустила глаза, ощущая, как по венам отравой растекается мучительный стыд.
— Подожди, чаю попьем, потом уйдешь.
Мама Бага вынула из пачки тонкую ментоловую сигарету и подпалила ее кончик золотистой зажигалкой. Жест должен был получиться изящным, но бледные руки слишком явно дрожали.
— Куришь?
Я отрицательно замотала головой.
— Странно. Он никогда не водил сюда девочек. Даже ту деваху, на которой женился. Стесняется, — усмехнулась она знакомой болезненной улыбкой. — А сам-то он где?
— К ней поехал…
— В это время? Придурок. — Она стряхнула пепел в блюдце под чашкой и вперила в меня мутный взгляд когда-то ярко-бирюзовых глаз. — То есть ты в курсе, что у него есть жена?
Произнося последнее слово, мама Бага пальцами изобразила в воздухе кавычки.
— Да… — тихо призналась я, хотя от стыда уже натурально тошнило.
— Ты знаешь, но все равно околачиваешься возле него?
— Да.
Она хлопнула ладонью по столешнице, и я взвилась от испуга.
— Лучше отвали от него, шалава! Он женат, тебе должно быть стыдно, неужели у тебя ничего святого нет? — зашипела она, глядя сквозь меня и не видя, что перед ней сидит вовсе никакая не шалава, а забитое и совершенно потерявшееся существо, которое не выживет без ее мальчика. — Я серьезно. О нем подумай! Отец этому идиоту башку отшибет, если узнает, что он загулял!
Запоздалая головная боль яростно вгрызлась в мозг. Я во все глаза смотрела на женщину, подарившую этому миру человека, потрясшего меня до основания и ставшего мне самым дорогим и близким. Я так хотела услышать от нее хоть что-то хорошее, но она продолжала исступленно изрыгать злобу:
— Нехрен ему теперь метаться: раз отрастил причиндалы, пусть и мозги отращивает. Давно пора. Сама посуди, мне еще тридцати шести нет, а он меня уже бабушкой сделал. Выпьешь? — Она тяжело поднялась, шатаясь и матерясь, достала из морозилки запотевшую бутылку водки и отхлебнула от ее щедрот.
И до меня дошло. Родители Бага не живут вместе. Мама Бага пьет. Вот чем она болеет! Вот почему ему не впервой было ставить капельницу… И он при первой же возможности свалил из этого жуткого места.
Незаметно покинув кухню, я на цыпочках прокралась обратно в заброшенную комнату Бага, натянула свое шмотье и выбралась в подъезд.
Хотелось поскорее оказаться под теплым душем, смыть с себя обидные слова, нежные поцелуи, болезненные засосы и синяки, доставшиеся мне в этой квартире.
По дороге домой я вновь пережила унижение: пришлось добираться зайцем на четырех автобусах — по остановке на каждом. Но в последнем кондукторша все же потребовала оплату и, не получив ее, наградила меня “милейшими” эпитетами, самый цензурный из которых — “шалава”. Но я не буду их воспроизводить».
Теперь я в своей комнате, в своем тепле, со своим котом на коленях. Допиваю остатки кофе, сдуваю со лба мокрую челку, протираю очки и пишу, пишу, пишу… чтобы когда-нибудь потом попытаться все это осмыслить.
На периферии зрения мелькают недосмотренные сны, ощущение полета распирает грудь, но вина, словно прилипшая к ногам грязь, никогда не позволит мне оторваться от земли.
Глава 24
30 марта, четверг, 12.00
Завалившись вчерашним утром домой, я первым делом отключила телефон. Хотя это было скорее актом самоуспокоения — дураку понятно, что Баг не собирался мне звонить.
А еще я вытащила из рюкзака его фотоальбом и спрятала в глубинах тумбочки. Да, бес меня попутал: я сперла из той проклятой, холодной и мрачной квартиры часть беззаботного прошлого Бага.
«Хорошие девочки» знают, что воровать нельзя, но нарушать правила стало традицией.
Да ладно, тех фотографий все равно никто не хватится: слишком давно они пылились на полке.
День и вечер пролетели как во сне: я честно пыталась смотреть какой-то расхваленный критиками сериал, но действо на экране не увлекало, а диалоги проходили фоном. Тело и разум словно свихнулись — они помнили каждое прикосновение Бага и каждое сказанное им слово, и наваждение усиливалось с каждой секундой.
Щеки горели, стены качались.
Лежа в потемках в своей уютной и теплой кровати, я то и дело проваливалась в прошлую ночь, в объятия Бага, но, просыпаясь, неизменно обнаруживала себя в одиночестве, и от досады хотелось реветь.
А сегодня, едва включив телефон и одним глазком взглянув на время, я словила таких «пряников» от мамы, что до сих пор болит голова и ломит в ушах.
— Ты что творишь? Мы тебе сутки звоним и от волнения чуть с ума не сошли! Папа собрался менять билеты и писать заявление в полицию!
— Ну какая полиция, мам. Я дома, завертелась и не заметила, что телефон сдох! — Мне пришлось соврать, впрочем, я всегда вру родителям.
И мама, как водится, поверила. В сотый раз спросила, нормально ли я питаюсь и, удовлетворенно выдохнув, отключилась.
Оглушающую тишину, повисшую после ее криков, нарушает оповещение «ВКонтакте»:
«Яна Соколова хочет добавить вас в друзья».
На миг одолевают мутные, тревожные сомнения, но я принимаю предложение дружбы. Яна тут же появляется в сети и многословно извиняется за безобразную сцену в гараже:
«Эльф, прости! Пожалуйста! Мы увлеклись. Понимаю, что увиденного не развидеть, но согласись, у Лося классная задница!)»
О боже мой… Я краснею, как вареный рак.
Однако после всего, что мы творили с Багом, я едва ли имею право осуждать ребят. Да чего уж там: я прекрасно их понимаю.
«Все нормально, забей. Я ничего не видела. У меня близорукость минус сто пятьдесят».
Яна присылает мне вереницу милых смайликов, и параллельно оживает второй чат.
Поспешно его открываю, но радость и надежда мгновенно сменяются горьким разочарованием. Пишет не Баг, а Lада Nameless:
«Эльф, отлично потусили. Предлагаю повторить. Скоро в “Боксе” вечер каверов, сегодня ребята начинают репать на базе. Придешь?»
Я крепко задумываюсь.
Мне понравились девчонки, понравилось проводить с ними время. Как любит говаривать мой папа, когда еще, как не в восемнадцать, отрываться на полную катушку?
В их компании я не ощущаю себя отщепенцем и человеком второго сорта, они разделяют мои интересы, выкупают мои приколы, с ними я не задумываюсь о лезвиях и дерьмовой жизни и искренне улыбаюсь.
Я не знаю, что такое дружба, но, кажется, мы в полушаге от нее, и на репетиции сблизимся еще сильнее…
Баг. Черт побери, там будет Баг!
Так и не придумав ответ, откладываю телефон и нарезаю круги по комнате.
За окном светит бледное весеннее солнышко, люди внизу поснимали теплые куртки и головные уборы. На ветвях хрипло каркают черные птицы, по дорогам ползут грязные машины.
Мир не рухнул из-за того, что я осталась у Бага, и мы…
Так или иначе, мне придется с ним сталкиваться — пусть даже случайно. Лучшее решение — не избегать или прятаться, а, набравшись храбрости, взглянуть в его глаза.
Я сразу все пойму. А дальше — сориентируюсь.
Но мысли упорно, упорно, упорно ползут не туда…
Он стал моим первым, он понял это, но все равно кинул в квартире матери-алкоголички без копейки денег и убежал спасать свою принцессу. И до сих пор не поинтересовался моим самочувствием и делами.
А чувствую я себя так, будто меня окунули в дерьмо. Особенно после сцены с его невменяемой, но проницательной мамочкой.
«Давай остановимся, Эльф»…
Похоже, этой чертовой фразой он действительно поставил жирную точку в наших отношениях и не собирался их продолжать. А то, что случилось потом, было по синей грусти, сдуру, по моей инициативе, и ничего для него не значило.
Безуспешно пытаюсь прийти в норму: умываюсь ледяной водой, долго смотрюсь в зеркало в ванной и, пожалуй, начинаю понимать, почему окружающие в основной своей массе стараются меня избегать. Ведь я же и вправду уродина. Такая показушно неестественная, дерганая, со змеиными прозрачными глазами. Что за каша у меня башке? Что за шмотье в моем шкафу? Какой нормальный человек в здравом уме свяжется с таким ничтожеством?
***
14.00
«Дорогой дневник!
Я решила никуда не ходить: стрессов в последние дни мне хватило с лихвой.
Мы с котом преспокойно шабашили на кухне — готовили яичницу с прованскими травами, но телефон опять встрепенулся, и сердце подскочило к горлу. Я наконец сподобилась получить сообщение от Бага:
“Я урод”.
В глазах потемнело, а из рук выпал нож.
— Да, Баг, ты урод, никто в этом не сомневается… — Меня отчего-то разбил нервный смех.
“Эльф, я такой урод! Пожалуйста, скажи, что мне сделать?”
“Что тебе сделать, мой дорогой? Тебе нужно перестать бегать к ней, вообще ее бросить, забыть. Тебе нужно любить только меня. Тебе нужно быть только моим. Потому что ты — мой воздух, моя любовь, мой волшебный свет, черт бы тебя побрал!..”
Конечно, ничего из вышеперечисленного я не написала. Вместо этого дрожащие пальцы перешли в автономный режим и быстро набрали:
“Хочется кофе. Пошли в кофейню”.
“У меня как раз пара заканчивается, скоро буду в ТРЦ”, — спустя три секунды щелкнуло оповещение.
Кажется, это наваждение никогда не пройдет. Да я и сама рада обманываться.
Отпишусь позже, ок? Пойду собираться».
Глава 25
30 марта, четверг, 15.00
На улице сияет почти апрельское золотое солнце.
В попытке справиться с дурацким волнением, поправляю шарф, протираю очки и верчу головой — любуюсь ажурными облачками в небе и черными птицами на ветках и даже признаюсь себе, что этот мир все же может быть прекрасным.
Такое же торжественное предвкушение вперемешку с ужасом я в последний раз испытывала перед новогодним утренником в детском саду — всколыхнувшиеся воспоминания обнажают мягкую, болезненную, далеко запрятанную часть души, и на глаза наворачиваются слезы.
Чем я вообще занимаюсь? Мечтаю? Я ведь даже не знаю, что Баг мне скажет!..
Вместе с влюбленной парочкой протискиваюсь через стеклянную крутящуюся дверь и оказываюсь в холле торгового центра, где царят привычные толчея и суета: орут дети, грохочет музыка, гудит нестройный рой голосов.
Схожу с эскалатора на третьем этаже и, лавируя между людьми и картонными фигурами киногероев, чешу к столикам фудкорта. Бага замечаю издалека: он сидит в дальнем углу, прикрывает ладонью лицо, словно знаменитость, которую случайно занесло в мир простых смертных, и дует на кофе в бумажном стаканчике.
Делаю шаг в его направлении, но тут же торможу: перед глазами вспыхивают кадры, на которых мы с ним трахаемся, как гребаные звери, и ноги подкашиваются.
Черт, я не пойду. Я сейчас же убегу домой, утоплю телефон в унитазе, обрежу интернет-кабель и буду до скончания веков прятаться от мира, накрывшись с головой одеялом.
Быстро разворачиваюсь и улепетываю в сторону эскалатора, и полы расстегнутой парки хлопают меня по бокам на манер крыльев.
— Подожди! — орет Баг через весь зал, но я еще сильнее ускоряюсь.
Он нагоняет меня у верхней ступеньки, резко сгребает в охапку, и мои ноги пару мгновений беспомощно дрыгаются в воздухе.
— Ты чего, Эльф?
Вырываюсь из его железного захвата и отпрыгиваю чуть ли не на метр. Баг ошалело на меня смотрит, но тут же отводит глаза и краснеет. Моя физиономия пылает огнем.
— Блин… — Баг опять изображает фейспалм, видимо, его тоже настигли грязные воспоминания, но через миг отдергивает ладонь от лица и смотрит в упор: — Ну и что, теперь так и будем бегать друг от друга?
Я прячу сжатые кулаки поглубже в карманы и молчу, хотя от аромата волшебного парфюма поводит, а кожу гладят приятные мурашки. Прикусываю губу, опускаю голову и старательно делаю вид, что в этом мире нет ничего интереснее моей обуви, хотя сердце бьется в горле болезненными толчками.
Шнурок на левом ботинке развязался и волочится по полу — повезло, что, убегая, я не растянулась и не расквасила многострадальный нос. Это было бы эпично.
Проследив за моим взглядом, Баг вдруг опускается передо мной на корточки, и я ошарашенно наблюдаю, как его темные растрепанные волосы колышутся над бритым затылком, как хранящие секреты ремешки показываются из-под задравшихся рукавов, как длинные пальцы ловко превращают хвосты непослушного шнурка в милый бантик…
Я ожидала долгих извинений или холодного «Эльф, мы не можем быть вместе», но этим невинным проявлением заботы Баг сделал то, что не под силу и тысячам слов. У меня опять щиплет глаза.
— Прости, — тихо говорит он.
Уже простила.
Он поднимается и рассеянно убирает челку со лба:
— Я вернулся в десять утра, а там мать бухая дрыхнет, хотя обещала, что не заявится еще пару дней. Блин! Я сегодня все утро сочинял складную речь, но она вылетела из головы. Пожалуйста, прости меня, Эльф!..
— Баг, хватит, — хриплю я, едва ворочая одеревеневшим языком. — Все нормально. Я все понимаю и не злюсь.
Мне хочется сказать ему еще очень многое, но я не в состоянии. В конце концов, он же умеет читать мои мысли, значит… не надо никаких слов.
***
Возвращаться на фудкорт стремно — любопытные посетители до сих пор сворачивают на нас шеи и перешептываются.
Не сговариваясь, мы сбегаем по эскалатору вниз, через парковку выбираемся из торгового центра и идем гулять.
В воздухе пахнет настоящей весной — влажным ветром, солнечным светом, корой оттаявших оживших деревьев. Революционка полностью освободилась от снега, даже асфальт просох. Вокруг тусуются шумные дети с уставшими бабушками и веселые подростки на роликах и скейтах.
Я сажусь на лавочку под огромной елкой, Баг — тоже, но между нами легко мог бы уместиться еще один человек. Усердно изображаю, что впервые вижу эту местность и разглядываю ее с таким неподдельным интересом, что Баг не решается отвлекать.
Жирные голуби с бензиновыми разводами на шеях клюют кем-то рассыпанные семечки, скейтеры в узеньких джинсах ловко перепрыгивают кочки и бордюры.
— Как называется то, что вон тот парень сейчас сделал? — брякаю я и сразу захлопываю рот: сейчас Баг точно догадается, кто спер его альбом со скейтерскими фотками. Однако этого не случается. Похоже, пропажу еще не обнаружили.
— «Олли», базовый трюк, — отзывается он.
— Баг, а ты умеешь так? — Я хватаюсь за возможность пообщаться без напрягов и хоть как-то его расшевелить и, кажется, преуспеваю в этом.
— Умею. — Он смеется, словно только что припомнил какую-то специфическую шутку[18]. — Хотя… Я три сезона на скейте не стоял.
— Тогда пошли!
— Куда?
— Меня научишь.
Я вскакиваю с места, решительно подхожу к скейтерам и обращаюсь к самому улыбчивому пареньку (который нехило напоминает Бага «в молодости»):
— Привет! Ребята, а можно попросить у вас доску? Буквально на десять минут. Очень нужно! — Наверное, из глубин моей черной души прорывается дьявольское обаяние, потому что паренек без вопросов одалживает нам с Багом скейт, а сам садится на бордюр перешнуровывать кеды.
Баг устанавливает скейт передо мной и пускается в долгие разъяснения про какие-то «конкейвы», «тейлы», «ноузы» и правильное положение ног во время выполнения прыжков. Я ни черта не понимаю, но не смею перебивать и глупо улыбаюсь, потому что в этот момент Баг увлечен, словно маньяк, и абсолютно неотразим.
Осознав тщетность попыток донести до меня теорию, он машет рукой:
— Короче, просто смотри. — Встает на скейт и устраивает одну ногу между болтами, а другую — на краю доски. Он без труда запрыгивает на бордюр, проезжает по нему, спускается на асфальт и заворачивает ко мне. Слезает со скейта, бесцеремонно хватает меня за талию и водружает на доску.
— Ноги вот так. Вес распредели равномерно. Перед тем как щелкнуть, перенеси его на заднюю ногу.
Я вижу в его глазах бескрайнее спокойное море, кошусь на губы, и кружится голова. От его шеи так классно пахло, когда мы…
Спохватившись, Баг отпускает меня, краснеет и откашливается:
— Короче, как-то так. Попробуешь?..
С готовностью киваю, пытаюсь что-то изобразить, но путаюсь в «задних» и «передних» ногах и в тот же миг оказываюсь на асфальте, а моя отбитая задница взывает о помощи.
Баг ржет как придурок, цепляет меня за руку и приводит в вертикальное положение.
— Пошел ты! Спорим, у тебя тоже ничего не получится! — обиженно ною я и потираю ушибленную пятую точку.
— Спорим! — Баг встает на борд, трогается с места, разгоняется, сгибает ноги в коленях и выполняет высокий прыжок. Доска подлетает под ним, поворачивается на триста шестьдесят градусов и оказывается точно под его подошвами, когда он приземляется. Довольный произведенным фурором, Баг радостно скалится, и я начинаю психовать.
— Все, с меня хватит! Ты — чертов супермен! — искренне возмущаюсь я.
Он показывает мне язык, но тут же подмигивает и примирительно добавляет:
— Да просто я с двенадцати лет этим занимался!
— Вы видели, как чувак «трешку» сделал?
— Когда?
— Только что! — В рядах юных скейтеров начинается волнение.
Баг поправляет куртку и возвращает доску уменьшенной копии самого себя.
— А у меня «трешка» никак не выходит, — сетует хозяин скейта.
— Помедитируешь неделю, и выйдет! Главное — яйца себе доской не отшибить, — серьезно заявляет Баг, и все гогочут.
Я стою на ярком солнышке и тоже от души смеюсь. Рядом с Багом я умею смеяться.
А без него я — всего лишь девочка-тень в углу пустой, забытой всеми комнаты.
Глава 26
Мы бесцельно слоняемся по площади, спускаемся к набережной и, облокотившись на мраморные перила, смотрим на городских уток, благополучно переживших зиму.
Недосказанность перерастает в отчаяние, но все, что мне остается, — ждать, робко заглядывая Багу в лицо. По нему скользят солнечные зайчики — отражение водяных бликов, и радужки зеленых глаз вспыхивают изумрудными огоньками.
Он красив настолько, что захватывает дух, и я завидую его Маше лютой, отравляющей все живое завистью. Еще бы: эта счастливица может позволить себе любоваться им в любое время дня и ночи и, не скрываясь, пользоваться такой красотой.
— Что? — Баг приподнимает бровь и улыбается. Я как никогда близка к признанию в любви — тупому, слезному, вечно все портящему, но быстро отвожу взгляд. Он все равно не сможет позволить себе взаимности.
— Да так, — пожимаю плечами и озвучиваю первое, что пришло в голову: — Ты кому-нибудь завидуешь, Баг?
— Нет. Я просто осознаю, что кто-то удачливее, а кто-то круче. Может, я хотел бы писать песни на разрыв и пробивать для себя дорогу, но я так не умею. Я принимаю: по факту, почти все люди круче меня.
В очередной раз отмечаю, насколько мы похожи в своем смирении. Это пугает, но я отшучиваюсь:
— Не скромничай. Многие бы душу продали за то, что имеешь ты. Взять хотя бы молодняк с площади.
— Успех любого дела зависит от того, сколько времени и сил ты готов на него потратить, а для этого нужно видеть смысл. В средней школе я больше ничем не мог себя занять и пропадал тут со скейтом целыми днями…
— Научишь меня? Я тоже ничем не занимаюсь, так что могу положить на это всю жизнь.
Баг грустно усмехается и, прищурившись, пристально всматривается в воду. В этот момент он кажется мне пустой оболочкой, призраком, исчезающим воспоминанием о чем-то прекрасном, и я вздрагиваю от ужаса. Но в следующий миг его лицо озаряет беззаботная улыбка:
— Знаешь, Эльф, я тут припомнил часть эпичной речи, которую два дня сочинял в свое оправдание. Так вот. Я хотел сказать, что очень ценю то, что ты… решила разделить со мной свой первый раз. Наверное, я бы благоразумно отказался, если бы знал, как обстоят дела, но, когда выкупил, менять что-то было уже поздно. Я… улетел. Это не изменит моего свинского поступка, но я все равно хочу, чтобы ты услышала. В ту ночь я много раз улетал.
Он задумчив и спокоен, и теперь от его невозможных слов улетаю я. В глубокую пропасть, из которой не выбраться.
— Итак, Эльф, что она тебе наговорила? — не меняя тона, тихо спрашивает Баг, приводя меня в замешательство. Я не сразу понимаю, что он говорит о своей матери, и соврать не успеваю:
— Попросила отстать от тебя по-хорошему.
Баг сжимает кулак и лупит им по ни в чем не повинным перилам. Я тяну его за рукав:
— Успокойся. Разве она в чем-то не права? Спать с женатыми мужиками ведь и вправду отстойно…
Во взгляде Бага проскальзывает та самая затравленность, которую я заметила еще во время его утренней погони за маршруткой. Он отворачивается, но послушно разжимает кулак и берет меня за руку.
— Ты, наверное, догадалась: мать у меня пьет, как слепая лошадь. Вышла из завязки и будет бухать, пока где-нибудь не потеряет сознание. А потом ее дружки будут названивать мне: «Выручай, Женек». Она будет материть меня и вырывать из вены капельницы, блевать и ходить под себя, бродить голышом по подъезду и просить у соседей деньги на опохмел, если я не закрою ее на ключ. Такое уже сто раз случалось. Иногда она начинает жизнь «с чистого листа» — когда находит очередного бойфренда. Она по собственной воле завязывает, идет в салон, делает себе ноготочки и каре, даже убирается дома и готовит, и лафа продолжается ровно до тех пор, пока ее не кидают. То есть она может не пить и быть нормальной. Впрочем, такие подвиги она ни разу не совершала ради меня.
Напряженно внимаю рассказу Бага, моей руке так уютно в его руке. Не могу найти слов поддержки, слова — пустой звук, мне гораздо проще было бы отдать за него свою никчемную жизнь.
— Я привык и не помню к себе другого отношения, — продолжает он. — Но, думаю, если бы папаша не ушел от нас к своей шлюхе, мать бы такой не была. Она любила его. А папаша-герой думает, что смог откупиться от нее и от меня той гребаной квартирой, где мать сейчас живет…
Баг сплевывает под ноги и глухо добавляет:
— Родители тоже заделали меня в семнадцатилетнем возрасте. Папаша постоянно гулял. Когда мне было восемь лет, он ушел совсем. Я ненавижу его. Презираю. В детстве поклялся сам себе, что вырасту и покажу ему, как на самом деле должен вести себя настоящий мужик.
Со стороны речки налетает порыв ледяного ветра, пронизывает одежду насквозь, раздувает полы моей расстегнутой куртки и обдает тело и душу смертельным холодом.
Если я не прекращу то, что происходит, возможно, повзрослевший ребенок Бага когда-нибудь также станет изрыгать проклятья на своего отца и шлюху, которая разрушила его жизнь.
Пытаюсь высвободить руку, но Баг крепко держит ее. Тогда я подхожу ближе и настойчиво разгибаю его пальцы — силы не равны, но я борюсь.
И вдруг замечаю, что на его безымянном больше нет кольца.
Поднимаю голову и вопросительно смотрю в его лицо, но Баг закрывает глаза, притягивает меня к себе, обнимает и шепчет в ухо:
— Получается, Эльф, я такой же урод, как и он… Но как только я осознал это, жить стало гораздо проще.
Глава 27
Мы так и стоим над холодной темной водой, едва дыша и медленно плавясь, но у Бага звонит телефон, и объятия размыкаются. Он вытаскивает его из рюкзака, вскользь смотрит на экран и быстро подносит к уху. Я напрягаюсь, мгновенно промерзаю до костей и застегиваю парку до самого горла. Все ясно: сейчас Баг сбежит от меня, словно Золушка с бала, сломя голову ломанет ублажать свою Машу, а я останусь одна и буду страдать и тешить себя тупыми надеждами до тех пор, пока он опять обо мне не вспомнит.
Не стоило предаваться пустым мечтам. Я же знала: именно этим все и закончится.
Отхожу на пару шагов, глубоко вздыхаю и успеваю натянуть на фейс дежурную улыбку, но тут же всхлипываю от облегчения: звонит Холодос.
— Здорово, братан! — отзывается на его приветствие Баг. — Да твоими молитвами! Ага, вот так вот хреново. Нет, про репу я не забыл. Подгребем сейчас! Ага, не один… На хер иди, шибздик!
— За что ты его так? — недоумеваю я, когда Баг отключает вызов.
— Спрашивает, когда я соберусь «брать на себя ответственность» и за тебя! — растерянно улыбается Баг.
— В чем прикол? Почему вы все время повторяете это выражение?
Баг ловит мою руку, засовывает в свой карман и мнется:
— Да так… Не думаю, что тебе нужно знать предысторию.
— Колись, Баг! — настаиваю я, и он пожимает плечами:
— Когда Машка залетела, я подсел на страшную измену. Каюсь, это не входило в мои планы, и мы с чуваками два дня пили до зеленых чертей. Но на третий день на меня снизошла божественная благодать, и я раз сто повторил, что готов взять на себя эту самую ответственность… Ну, жениться то есть.
Запоздало догоняю, к чему клонят Ваня и Лосев, и ахаю:
— То есть они считают, что ты обязан жениться на мне? Ты растрепал им про то, что мы… — Едва я произношу это, щеки начинают пылать, но Баг, похоже, смущен еще больше и чертовски няшно при этом выглядит.
— Я же не совсем дебил! Зачем о таком трепаться… — бубнит он. — Просто эти придурки с первого дня знакомства с тобой пытаются нас свести.
— Не дождутся! — Я показываю Багу язык. — Теперь у меня есть печальный пример перед глазами, и раньше тридцати замуж меня не заманить.
— Да ладно? Помнится, кто-то говорил про родственные души… — хмыкает Баг.
— Нет! Я лучше предпочту смерть! Или компанию из сорока кошек!
Я вырываюсь и убегаю, Баг гоняется за мной по всей набережной, но настигает только на площади. Он душит меня в объятиях, делает подсечку, но тут же подхватывает за талию и щекочет до тех пор, пока мы оба не выбиваемся из сил. Дьявольски улыбаясь и переводя дух, мы внимательно, с опаской, разглядываем друг друга, а потом срываемся и с остервенением целуемся.
Его губы изводят мои, и мне живо, во всех красках, припоминается наша ночь. Багу, видимо, тоже, потому что он тяжело дышит и, не обращая внимания на то, что мы стоим прямо посреди людной площади, запускает руки под мою толстовку.
Новый знакомый — юный скейтер, — проезжая мимо, свистит и выкрикивает:
— Чувак, слишком горячо! Лучше сними номер!
Голова кружится, мне необходимо вдохнуть, и я упираюсь кулаками в грудь Бага. Хохотнув, он поддается: прерывает поцелуй, хватает ртом воздух и снова прижимает меня к себе — на этот раз долго и нежно. За его широким плечом раскинулась просторная площадь, над ней — бескрайнее небо в сетке блестящих черных ветвей. А чуть поодаль, на лавочке возле памятника, расселся Паша Зорин и не отрываясь смотрит на нас.
Как давно? Что он видел?
Этот пристальный, посторонний взгляд пробуждает в моей душе гадкое чувство, возникавшее в детстве у витрины «Детского мира», когда маленькие ручонки цеплялись за самую красивую и желанную игрушку, и ты уже жил мечтой о том, как славно и весело проведешь с ней время, и даже успевал вообразить миллионы ваших волшебных игр, но большие и сильные руки забирали ее у тебя и возвращали на полку.
Меньше всего я желаю, чтобы свидетелем моего счастья был этот отмороженный идиот, и, поднявшись на цыпочки, шепотом предлагаю Багу поскорее отсюда свалить.
***
Дурные предчувствия отравляют душу, но я стараюсь не показывать тревоги.
Мы давно уже в гараже, вокруг суетятся ребята. Протирая джинсами обивку старого дивана, с интересом наблюдаю за приготовлениями к выступлению, но в голове зудит назойливая мысль, что я по-крупному запалилась.
«Возьми себя в руки! Скорее всего, до Зорина не дойдет, что Баг и есть тот самый муж Алькиной сестры…» — успокаиваю себя, однако не могу припомнить, был ли Паша в школьном актовом зале, когда там ошивался Баг, а если и был — сможет ли сопоставить факты…
— Эльф, ты с нами? — Лада пихает меня локтем в бок, и я широко улыбаюсь:
— С вами. Задумалась, прости!
Ребята настраивают аппаратуру, ползая на четвереньках вокруг звукового монитора. В дверку гаража пролезает Яна, мы встречаемся с ней взглядами и срываемся на смех. Она втихаря указывает на торчащую из-за колонки задницу Лося и поднимает вверх большой палец.
Сегодняшняя репетиция проходит без пьянки, на какой-то высокой дружеской ноте — весело, легко и непринужденно.
Баг поет невероятно красивую песню про Африку, и в его исполнении сквозит реальная тоска жителя большого города по первобытной охоте, в которой нет никаких ограничений и правил, есть только свобода, сила, жизнь и смерть.
Он супер-мега-дьявольски крут, и в солнечном сплетении сворачивается клубок живых, теплых, трепетных эмоций.
На Зорина окончательно забиваю: в конце концов, не его дело, с кем я тусуюсь или встречаюсь. Он трус и придурок, и у него нет права смотреть на меня волком.
В середине репы Баг обнаруживает, что посеял телефон — он озадаченно хлопает себя по карманам, проверяет куртку, заглядывает за диван, но чудо техники не находится. Тогда он просит телефон у меня и набирает свой номер. Мы все превращаемся в слух и кричим от радости, когда пропажа обнаруживается — истошно жужжит и вибрирует за колонкой.
Начинается угар, Яна и Лада освобождают волосы от резинок и пускаются в дикие танцы, вытягивая в центр гаража и меня. Закрываю глаза и выдаю такого огня, что кровь в венах превращается в чистейший адреналин. Баг орет в микрофон:
«“Don't wake at night to watch her sleep
You know that you will always lose
This trembling
Adored
Tousled bird mad girl…”
But every night I burn
But every night I call your name
Every night I burn
Every night I fall again…»[19]
Запыхавшиеся и счастливые, мы валимся на диван, Лада улыбается и кричит мне в ухо:
— Ты клевая. Ты наша. Ты никогда его не предашь. Вам с Багом надо быть вместе!
— Ага! Два сапога пара. Дурак дурака увидел издалека! — хохочет Яна, но я мрачнею.
Мечтать о несбыточном больно. И вытерпеть эту нескончаемую изнуряющую боль однажды не смогу даже я.
Глава 28
30 марта, четверг, 23.00
«Дорогой дневник!
Хотя прошедший день и был пронзительно-счастливым, богатым на события и разговоры, ярким и светлым, закончился он все равно дерьмово, и случилось это по моей вине.
Мы уже собирались расходиться по домам, и я, томясь в предвкушении, почти набралась смелости пригласить Бага к себе на чай и прочие плюшки. Благо его долгие взгляды, блуждающие улыбочки и пылающие щеки прозрачно намекали на продолжение.
Но его телефон снова разразился сигналом тревоги.
— Да. Анна Павловна, добрый вечер… — Баг почтительно поздоровался с ней и ретировался на улицу продолжать разговор. Я услышала только: — Блин… ну раз вы не сможете, тогда я сам подвезу все, что надо… Прямо сейчас.
Присутствующие притихли и сочувственно уставились на меня.
— Теща, — многозначительно прошептал Ваня, и моя персональная сказка закончилась.
— Похоже, с этой ревнивой коровой Машей снова что-то приключилось, — нахмурилась Лада, потянувшись за сигаретой.
— Наверное, без Бага никак не изловчится подтереть себе задницу, — злобно прищурившись, подхватила Яна, и Лось рассмеялся.
Баг вернулся через пару минут — до предела взвинченный, но не пустился ни в какие объяснения: сухо попрощался с ребятами, взял меня за руку, вывел из гаража, и мы вместе побрели на остановку.
Над крышами домов и верхушками голых деревьев алел зловещий закат, адски похолодало, тротуар покрылся тонким коварным ледком. Я наглухо застегнула куртку и подняла воротник, но Баг так шел нараспашку, словно зомби, и его рука больше не грела.
Мы молча стояли под пластиковым козырьком, вглядываясь в поток машин, и я молилась, чтобы поскорее пришел мой автобус. Может, мое сердце разрывалось от боли и разочарования, а от досады хотелось орать, но я изо всех сил крепилась, а на подкорке зудела мысль, что в наших странных отношениях пора ставить точку.
— Ну ладно, Эльф… Мне надо… к ней… — Баг заговорил первым.
— Ага, — кивнула я, и голос сел.
Не знаю, зачем судьба столкнула нас лбами, если все давно и бесповоротно решено и ничего изменить не получится…
— Поехали со мной? — вдруг выдал Баг, и я вздрогнула.
Дорогой дневник, я ведь говорила тебе, что временами сомневаюсь в его адекватности?
Сказать, что Баг иногда меня пугает, значит, ничего не сказать. Все же любить и страдать на расстоянии намного легче, чем, находясь в шаге, ощущать его мятное дыхание, испытывать на себе бешеную харизму, хвататься за ускользающий здравый смысл и пытаться остаться при памяти. Вот и в тот миг я увидела в его глазах спокойную решимость, больше напоминающую маниакальную зацикленность, и изрядно перетрухнула. Мои сомнения окончательно уступили место уверенности: он точно псих.
— У тебя крыша поехала?! — еле слышно пропищала я, и горло свело от спазма. Возможно, я изначально была не права, виляя перед ним хвостом? Похоже, парнишка реально того… не в себе.
— Я все равно расскажу. Сегодня или завтра — какая разница.
— Ты что несешь? Эй! Приди в себя! — Я схватила Бага за полы куртки и принялась умолять, но он только ухмыльнулся:
— Скажу всем им, что я тебя люблю. И пусть живут с этим.
Меня замутило от ужаса.
Если он раскроет рот, ответ придется держать нам обоим. На нас насядет семейка Мамедовых, а мне еще предстоит выпускаться из школы под началом их папочки. Да и мои бедные родители не заслужили “счастья” быть впутанными в очередной скандал: “хорошие девочки” не вляпываются так, как умудрилась вляпаться я.
Конечно, я готова сделать все, о чем он попросит, но не сию секунду — такие важные решения не принимаются резко!
“Ох, Баг, пожалуйста, дай мне время подумать…” — я отступила на шаг, разжала руки и спрятала их поглубже в карманы.
В панике я не восприняла его фразу так, как должна была, и лицо Бага накрыла тень.
— Я прошу тебя, не спеши. Представляешь, каким скандалом все обернется? Давай подождем! Нам же хорошо вместе, пусть все пока остается как есть, — уговаривала его я, но он словно одеревенел.
— Ты хоть слышишь меня? Я только что сказал, что люблю тебя, Эльф.
Его нереальные глаза сканировали мои в поиске чего-то ему очень нужного, но мой мозг, видимо, закоротило. Я пялилась на него, как трусливый заяц, глупо моргала, кусала губу и молчала.
Баг грустно улыбнулся, вздохнул, заботливо набросил на мою голову капюшон и легонько щелкнул пальцем по носу:
— Окей. Рассказывать им про нас и втягивать тебя в разборки — это и вправду не круто. Я сам разберусь.
Он развернулся и скрылся в дверях подъехавшей маршрутки, а я осталась, и противоречия накинулись на меня, как свора голодных собак. В моей жизни есть человек, разделяющий мои интересы, способный с первого взгляда прочитать мои мысли, без раздумий влезть в драку и защитить, а я отчаянно трушу рискнуть ради него комфортом и спокойствием».
***
31 марта, пятница, 00.05
«Ну да, пятница уже наступила.
Подумать только, каким бурным и странным все же был этот день…
Первый час ночи, а я не могу успокоиться, особенно после того, как пришло осознание сказанных Багом слов, на которое меня не хватило на остановке.
Он меня любит. Он. Любит. Меня. Разве такое возможно?!
Он хочет бросить к моим ногам все, что у него есть, пустить под откос настоящее и будущее, а я испугалась за свою тощую задницу и пропустила мимо ушей первое в жизни признание в любви. И от кого…
Он снова готов взять на себя ответственность за всех. И за это получить по башке. Ошибка природы. Баг».
Остывшая еда упорно не лезет в глотку, продолжение сериала не заходит, строчки книги прыгают и не складываются в абзацы — я не знаю, чем себя занять. Облокотившись на стол, рассматриваю завитки и тени на обоях, корю себя за малодушие, за слабость, за то, что слилась, когда Багу так нужна была моя поддержка. Рука снова тянется к ящичку и нашаривает в его глубине тонкую прохладную пластинку.
Подношу ее к бедру, медленно провожу острым краем по коже, шиплю и матерюсь, но на сей раз легче не становится. Это всего лишь царапина, ею не навести порядок в моей голове и моей жизни.
Я так хочу согласиться на предложение Бага, но все непоправимо, чудовищно сложно…
Глава 29
2 апреля, воскресенье, 23.00
«Дорогой дневник!
После расставания с Багом я до одури боялась заходить на свою страничку — отключила оповещения, спрятала телефон под подушку и нарочно не проверяла обновления. Всю пасмурную, скучную субботу я провалялась в кровати — лопала пельмени, пила газировку и читала сопливый подростковый роман с претензией на драму. Внезапно он показался мне очень похожим и на мою жизнь.
Неужели мама права и в юности все, так или иначе, проходят через страшные метания, депрессию разной степени тяжести, осознание собственного бессилия и смирение по итогу? Неужели дело не в моей индивидуальности и исключительно тонкой душевной организации, а всего лишь в разыгравшихся гормонах? Неужели все настолько примитивно?
Я как могла изгоняла из памяти взгляд Бага — долгий, потемневший и потухший, но он все равно не оставлял меня ни на секунду. И тогда я посильнее сдавливала пальцами порезы так, чтобы проступала кровь.
Вчера вечером наконец вернулись родители. Они шумели, жестикулировали, поочередно стискивали меня в объятиях, ругали нашу дальнюю родню на чем свет стоит и даже зачем-то привезли мне магнитик с видами города.
Наблюдая весь ужин за их телячьими нежностями, я осторожно призналась себе, что мне лучше без мамы и отца. Не так больно, не с кем сверять свой изначально поломанный компас, и терзания из-за собственной непохожести сходят на нет.
Я вполне смогу справиться и одна. Уехать подальше и стать другим человеком. Найти занятие по душе, определить направление и двигаться по нему… И не бояться принятия серьезных, судьбоносных решений.
Только после чая с пирожными я добилась от родителей внятного пересказа событий. Оказалось, что в квартирном вопросе суд встал на сторону папы, но “эти скоты и крохоборы” собрались обжаловать решение.
Я тут же устыдилась своих мыслей: через нервотрепку и грязные разборки родители проходят только ради меня и моего возможного счастливого будущего. И пусть мне обычно душно и тошно от их взаимной и крепкой любви, но я все же немного погрелась в ее тепле.
И я расслабилась — отпустила себя и предалась мечтам. Даже не помню, когда в последний раз этим занималась.
А что, если Баг прав? Вдруг у нас тоже есть будущее? И нам действительно всего лишь нужно выйти из пыльного шкафа? Принять решение, громко о нем заявить и сообща справляться с последствиями… Нам останется продержаться всего несколько месяцев. Потом я сдам ЕГЭ и поступлю в какой-нибудь вуз в соседнем городе, а Баг сдаст летнюю сессию и переведется туда же. Мы будем жить вместе, мы будем такими же счастливыми, как мои предки.
Внезапно все встало на свои места и приправленная страхом вина перед Багом улетучилась, однако я все равно не смогла в полной мере расслабиться и расправить плечи…
Я слишком хорошо знаю: чем сильнее отрываешься от реальности, тем больнее она тебя впоследствии припечатывает».
***
23.50
Завтра начинается новая четверть, а меня наверняка поджидает новая порция идиотских шуточек Мамедовой, скучные уроки и долгие перемены, и невнятная опасность, исходящая от Зорина.
Выключаю ночник, достаю из-под подушки телефон, щурясь, всматриваюсь в экран, и по венам крутым кипятком разливается разочарование.
Баг не прислал ни одного сообщения, хотя был в сети полчаса назад.
Что ж, это классно… Это одним махом убивает все бесплотные мечты и беспочвенные тревоги и возвращает с небес на землю.
Баг определился со своим будущим, и меня в нем нет и не будет.
Внезапно телефон вздрагивает и жужжит прямо в моей ладони, я едва не роняю его на переносицу. С перепугу я не сразу понимаю, что означает высветившаяся на голубоватом фоне надпись: «Bug».
Баг. У меня нет его номера. Если это он, то почему определился в списке контактов?
— Алло? — отвечаю шепотом и слышу до мурашек приятный голос:
— Эльф, привет!
Темный потолок уплывает вместе с моей крышей и отсветами фар далекого авто.
— Баг, я же не давала тебе номер, как ты…
Он смеется:
— Ловкость рук. Ты в норме, Эльф?
— Да, я… я в норме.
— Это мне и надо было услышать. Кстати, я нашел твой рисунок, он классный. А альбом с фотками пусть пока побудет у тебя. Храни как зеницу ока, ладно? Вернешь, когда я разгребусь со всеми проблемами. Спокойной ночи, Эльф.
И он отключается.
Баг не обвинил меня в воровстве, не считал отчаяние и нужду, которую я вложила в линии и штрихи его портрета, он всего лишь спросил, как у меня дела, но я опять умираю от стыда и не могу унять бешено стучащее сердце. До меня доходит, что он провернул этот фокус с номерами еще в гараже, когда воспользовался моим телефоном для поисков своего.
Но его звонок усмирил сомнения и тревоги и помог полуживой надежде воспрянуть. И теперь мне кажется, что Баг стал ко мне намного ближе.
Глава 30
3 апреля, понедельник, 7.30
Каникулы пролетели слишком быстро, и я тащу свое продрогшее бренное тело к машине. Рискую опоздать, поэтому всю дорогу приходится терпеть папу с его бесконечными офигительными историями про бурную юность и насыщенную школьную жизнь.
Прихожу в гимназию одной из первых, сажусь за парту и безуспешно пытаюсь согреться — от недосыпа стучат зубы, а по коже волнами проходит озноб.
От опухших недовольных рож одноклассников тянет блевать, рука никак не хочет выдать красивый почерк, объяснения учителя не лезут в голову.
В довершение всего в середине урока открывается дверь, Полина заводит в класс какую-то девчонку и представляет ее «нашей новой подругой»:
— Знакомьтесь, это Козлова Юлия, она недавно переехала к нам из соседней области. Элина, ты, как прилежная ученица и новый человек в нашем коллективе, поможешь и Юле в него влиться. Покажи и расскажи ей, как устроена наша гимназия!
Полина елейно улыбается, а я сдавленно чертыхаюсь: она что, сейчас рофлит или реально решила повесить на меня общественную нагрузку?
Новенькая, типичная активистка и бледная моль, с готовностью плюхается на свободный стул рядом и сразу лезет ко мне с разговорами, которые я пресекаю на корню:
— Я тебе не помощник, серьезно! Я и сама тут никто.
— Не общайся с ней, Юля. Она лесбуха! — обернувшись, сообщает Алька. Господи, как же я по ней соскучилась…
— А я без предрассудков, — шепчет Козлова и серьезно на меня смотрит.
***
Почти по всем предметам мы тупо повторяем пройденные темы, но мечты о будущем заронили в мою душу зерно надежды, поэтому я добросовестно слушаю учителя и после каждого вопроса с упорством поднимаю руку.
На большой перемене в кабинет входит техничка и настежь расхлебенивает фрамуги, а присутствующих в нем гимназистов без всяких церемоний выгоняет в коридор.
Я тоже сваливаю и слоняюсь по этажу в поисках укромного места, где можно спрятаться от новоиспеченной фанатки Юли и ее навязчивых просьб. Видимо, не ей, а мне, как самому главному фрику школы, посчастливилось стать ее шефским проектом.
«Удачи тебе, Юля. И не такие об меня зубы ломали…» — паскудная мыслишка греет душу и вызывает злорадство. Но вдруг кто-то хватает меня за затылок, разворачивает с такой силой, что мозги расплющиваются о стенки черепной коробки, и заталкивает в открытую дверь подсобного помещения.
Оно забито швабрами, ведрами и тряпками, а в спертом воздухе стоит жутчайшее амбре — ну просто закачаешься. Над головой тускло светит лампочка Ильича, и секунду я не могу догнать, кто стоит рядом.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги