Дорогой притворщик

Глава 5

Психея невольно зажала рот рукой.

– Он не… – Она представила тело несчастного лакея, найденное в переулке с перерезанным горлом и вывернутыми карманами.

– Он напуган, мисс, и у него ужасная шишка на голове, но… – начала Симпсон.

Психея не дослушала ее. Она с облегчением расправила плечи и сразу же направилась к лестнице, ведущей на этаж, где находились комнаты для прислуги. Открыв дверь в общий зал, она увидела нескольких горничных и лакеев, столпившихся вокруг пропадавшего слуги. Бессильно опустив руки, он сидел на деревянном стуле. При виде ее он вскочил, но, покачнувшись, снова тяжело опустился на стул.

– Сиди, Уилсон. С тобой все в порядке? – спросила девушка.

Слуги расступились, и она увидела, как экономка, миссис Макнилли, выжимает чистую тряпку над тазиком с уксусной водой, стоявшим рядом с ней. Экономка осторожно промывала большую лиловую шишку на голове лакея. Психея заметила у него еще несколько царапин и порезов. Его ливрея была разорвана и покрыта грязью.

– С тобой все в порядке? – повторила Психея. – Не позвать ли доктора?

Лакей вздрогнул:

– О нет, мисс. Не надо мне пускать кровь. Я и так потерял достаточно, пролежав без сознания в темном переулке всю ночь.

– Похоже, кости у него целы, мисс Психея, – сказала экономка, стирая засохшую кровь с его лица. – Ему еще повезло. Это была целая шайка разбойников.

– Расскажи, что произошло, – попросила Психея.

– Я только пошел, куда мне велел его милость, в гостиницу возле порта, убогое место, мисс, и попросил отдать мне его вещи. Он дал мне монету, чтобы заплатить по счету, и еще одну для меня, которую они и отобрали, – с горечью добавил он. – Такой хорошей монеты я не получал с… – Поняв, что не следует этого говорить, он замолчал.

Психея притворилась, что ничего не заметила. Их слугам всегда хорошо платили. Ее родители никогда не скупились, но она понимала, что лакея огорчает потеря больших денег, неожиданно свалившихся ему в руки.

– Кто на тебя напал?

– Это случилось, когда я вышел из гостиницы, мисс. Я нес саквояжи его милости, у него не было никакого сундука, может, его еще не прислали, и, когда я повернул в сторону Мейфэра, все они, их, должно быть, было не меньше сотни, выскочили из переулка и набросились на меня. Я не мог даже защищаться. – Он содрогнулся, а молоденькие служанки вскрикнули от ужаса.

– Тебе повезло, Уилсон. Ты еще легко отделался, – спокойным тоном заметила Психея. Только истерик ей не хватало.

Он кивнул, не переставая дрожать.

– Я помню толпу матросов, с песнями и руганью они вышли из соседней таверны и, наверное, спугнули грабителей. Я очнулся утром от боли в голове. Простите, что так получилось с вещами милорда, мисс. Должно быть, эти разбойники думали, что в них деньги или драгоценности. Надеюсь, он не будет винить меня…

Психея забыла о багаже мистера Синклера. Оглянувшись, она увидела валявшуюся на полу пару саквояжей, разорванных и изрезанных ножами. Несчастный Уилсон выполнил свое поручение и принес все, что осталось от багажа. Она увидела, что из одного разреза выглядывает оторванный кусок рубашки из тонкого полотна. Воры испортили не только саквояжи, но и их содержимое. Похоже, от злости, что не нашли того, что искали.

– Кто-то, должно быть, слышал, как ты спрашивал вещи маркиза Таррингтона, – задумчиво заметила она. – Это очень плохо.

– Но я был очень осторожен, как меня и предупредил его милость. Он там даже не назвал своего титула, а одно только имя.

Психея нахмурилась. В этом не было ничего удивительного, поскольку тогда Гейбриел еще не знал о своем титуле, которым она наградила своего подставного жениха. Однако некоторые слуги были удивлены.

– Он не открывал свое имя, собираясь найти лучшую гостиницу, – объяснила она. – Как вы знаете, его долго не было в Англии. Пусть кто-нибудь отнесет вещи его милости, чтобы он посмотрел, не сохранилось ли хотя бы что-нибудь. И захватите его вечерний костюм, надо же ему одеться. – Психея вспомнила голого мужчину, целомудренно прикрывшегося газетой, и постаралась не покраснеть.

Один из лакеев, вспомнив о своих обязанностях, вскочил и торопливо покинул комнату. Ее мать учила своих дочерей, что для общего блага иногда надо строго следить за слугами, а иногда закрывать глаза на их поступки.

Психея посмотрела на избитого лакея.

– Не беспокойся о своих деньгах, – утешила она. – Я уверена, что когда маркиз узнает о твоем несчастье, он возместит твою потерю и даже кое-что прибавит.

Лицо Уилсона сразу же просветлело. Он поудобнее уселся на стуле, наслаждаясь вниманием экономки и горничных.

Психея спустилась вниз, радуясь, что ее слуга скоро поправится. Все же актер поступил безрассудно, отправив лакея так поздно ночью, но, возможно, Гейбриел не подумал об опасности. Вероятно, актер привык рисковать и считал опасность неизбежным атрибутом своей жизни.

Войдя в гостиную, она вспомнила об утренней почте. Ей придется отклонить три приглашения на ленч, ибо ее «жениху» нечего надеть, а она сама слишком расстроена, чтобы выезжать из дома и вести приятные разговоры.

У Гейбриела вырвался стон, когда он увидел свои растерзанные вещи. Лакей, принесший саквояжи, рассказал, добавляя красочные подробности, о возвращении Уилсона и о нападении, которому тот подвергся. Гейбриел, разглядывавший клочья своей самой лучшей полотняной рубашки, годившейся теперь только на тряпки, мгновенно забыл об одежде. Он повернулся к лакею и с жадным вниманием слушал его рассказ.

– Они напали на него около таверны, когда он уже забрал мои вещи?

– Да, милорд. И если что-то пропало, это не его вина.

То, как слуги Психеи стояли друг за друга, заслуживало похвалы. В доме его отца они были так запуганы, что заложили бы собственную мать, лишь бы избежать наказания. Но сейчас Синклеру не хотелось вспоминать об отце.

– Нет, конечно, нет, – согласился он. К счастью, Гейбриел не оставил денег в такой скверной гостинице, которую выбрал только из-за дешевизны, а бумаги на владение имением, которое Баррет проиграл ему в карты, – очевидно, их-то и искали грабители были зашиты под подкладку фрака, но все же… Гейбриел порылся в саквояже и вздохнул.

– Милорд?

– Исчезла, конечно, золотая булавка для галстука. Но что поделаешь! – Это была мелочь, стоившая несколько фунтов, но Гейбриел необычайно дорожил ею. Как всегда, он подавил свои чувства и занялся насущными делами.

– Скажи Уилсону, чтобы зашел ко мне, когда поправится, я хочу дать… выразить свои соболезнования.

Слуга понимающе кивнул.

– Скажу, милорд. Он будет вам очень благодарен. Гейбриел снова пошарил в саквояже.

– Черт!

– Милорд?

– Они забрали мой бритвенный прибор из слоновой кости. – Гейбриел провел рукой по заросшей щетиной щеке.

Все годы своих скитаний, даже в тяжелые времена, он свято хранил этот прибор. Случалось, что он оставался единственным напоминанием о том, кем Гейбриел был, кем все еще считал себя – джентльменом.

Лакей с сочувствием посмотрел на него.

– Может, я смогу помочь, милорд. Отец мисс Психеи… его бритвенные приборы, вероятно, еще целы, их хранят как память. Спрошу экономку, не окажет ли она такую любезность предоставить их вам на время.

– Спасибо, – поблагодарил Гейбриел.

Когда за слугой закрылась дверь, Гейбриел мрачно улыбнулся. Невзирая на потери, все не так уж плохо. Он лучше других понимал, как повезло лакею – ему не перерезали горло, и его голова цела. Гейбриел не ожидал, что грабители догадаются о том, что за багажом придет другой человек.

С другой стороны, ливрея лакея была слишком заметна в такой гостинице. Но теперь поздно об этом думать! Слуга выжил, а Гейбриелу предстоит позаботиться о своем гардеробе. Его скромному капиталу нанесен сокрушительный удар. Необходимо возобновить свой гардероб настолько, чтобы, выходя из дома, не вызывать насмешек, и нанять опытного поверенного, дабы вступить во владение имением, которое он выиграл. Чтобы пополнить почти опустевшие карманы, он должен вернуться в игорные дома, не попадаясь на глаза банде наемных убийц.

– Полагаю, – сказал он сам себе, – предстоит очень интересная неделя.

Вернулся лакей с резным ящичком с бритвой и перекинутым через руку парчовым халатом.

– Экономка нашла бритву, милорд, и еще этот халат. Больше ничего из одежды покойного хозяина вам не подойдет. Я взял на себя смелость приказать горничным принести горячей воды для ванны. Скоро будет готов ваш вечерний костюм, но ваше… нижнее белье еще мокрое, милорд. Прачки постирали его.

– Я с удовольствием приму ванну, – ответил Гейбриел, с трудом сохраняя спокойствие.

Горячая вода, чистая ванна – он чувствовал, что снова находится в настоящем доме, а не в очередной грязной гостинице. Такая роскошь стоила покушений на его жизнь. Дай Бог здоровья Психее за этот рай! В эту счастливую минуту Гейбриел вспомнил все, что потерял и собирался вернуть.

Усмехаясь, он надел халат, взял бритвенный прибор, на крышке которого было выгравировано «X. X.», и направился вслед за лакеем к большой ванне, возле которой его ожидали мыло и чистые полотенца.

– Не желаете, чтобы я побрил вас, сэр? – осведомился лакей, блеснув глазами. Уж не хочет ли он стать его камердинером? Это означало бы повышение его статуса и прибавку к жалованью. Он казался более сообразительным, чем бедняга, которого Гейбриел посылал за вещами, а у него не было личного слуги. «Что ж, неплохая идея», – подумал Гейбриел.

– Я позову, когда буду готов, – сказал он. – Как твое имя?

Лакей слегка поклонился, у него были впалые щеки и умные карие глаза.

– Бриксон, сэр. – Он вышел и затворил за собой дверь. Гейбриел сбросил халат и сел в ванну. Он так давно не мылся по-настоящему, а лишь окунался в ручье или пользовался старым тазом. Теплая вода, обволакивая его тело, создавала ощущение безопасности, давно им утраченное, надежности, в которой, как ему казалось, он не нуждался.

Гейбриел почувствовал, что может полностью расслабиться, чего не мог себе позволить ни в одной гостинице или спальне какой-нибудь доброжелательной продажной женщины. Здесь он был дома.

Какая нелепость, резко остановил он себя. Он не должен забывать об опасности. За стенами этого дома его поджидали враги, а в доме был умный, хотя и прекрасный, противник. Психея выставит его на улицу при первой же возможности.

Но Гейбриел не собирался уходить, пока не собирался.

Психея потратила целый час на то, чтобы написать короткие, но вежливые письма с отказами на приглашения и расправиться с большей частью почты. Неожиданная мысль заставила ее взглянуть на календарь.

О нет! Как она могла забыть? Она пошлет свои извинения. Нет, нет – это не выход. Психея, как в детстве, начала покусывать ноготь, затем, опомнившись, опустила руку. Ей придется снова поговорить с актером. Может быть, к этому времени он уже будет одет!

Она зашла в гостиную, но его там не оказалось. Она позвонила и вызвала Джоурса.

– Ты не знаешь, где этот… где мой жених?

Джоурс, несмотря на то что медленно двигался и медленно соображал, каким-то образом всегда знал, что происходит в доме.

– По-моему, он наверху в детской с мисс Цирцеей, госпожа.

Психея чуть не задохнулась. Какого черта?..

– Спасибо, Джоурс.

Дворецкий вышел, а Психея бросилась к лестнице. Ее невинная сестренка находится одна с этим человеком, о котором Психея ничего не знает, ничего, кроме того, что его наглость и неуважение к нанимателю не имеют границ. Этого она не могла допустить.

Насладившись ванной, Гейбриел облачился в вечерний костюм, смирившись с отсутствием нижнего белья. Такое случалось с ним и раньше. Он вспомнил, как однажды так поспешно покинул спальню некоей дамы, что едва успел набросить на себя верхнюю одежду. Муж дамы ломился в запертую дверь, сопровождая удары страшными угрозами расправиться с любым, кто окажется в спальне.

Сейчас его фрак и панталоны были почищены и отутюжены, а сам он после ванны и бритья чувствовал себя намного лучше. Он пригладил влажные волосы и задумался, чем бы заняться, перед тем как выйти из дома. Теперь, когда лакей был в безопасности, Гейбриел не торопился. Его вид не будет казаться таким странным, если он отложит свои дела на несколько часов. Ему нельзя привлекать к себе излишнее внимание.

Выйдя из своей комнаты, Синклер поднялся по лестнице и, открывая одну дверь за другой, обнаружил детскую. Младшая сестра его «хозяйки» стояла в дальнем углу комнаты перед мольбертом. Мольберт был установлен под высоким окном так, чтобы свет падал на холст. В Гейбриеле пробудилось любопытство. Он медленно двинулся вперед, девочка была увлечена работой, и он не хотел напугать ее.

– Еще раз здравствуй, – сказал он.

Цирцея взглянула на него, затем положила кисть и набросила на холст покрытую пятнами краски ткань.

– Здравствуй, – ответила девочка. – Ты ищешь Психею? Ее здесь нет.

– Нет, – сказал Гейбриел, поклонившись ей как взрослой. – Я пришел познакомиться с тобой.

– Зачем? – Она, не мигая, смотрела на него большими зелеными глазами. Цирцея нисколько не смутилась, чего он мог бы ожидать от ребенка ее возраста. Его заинтересовала эта необычная юная леди.

– Хотя бы из вежливости, ведь я – твой будущий зять. Неожиданно она улыбнулась, и ее лицо изменилось до неузнаваемости. Серьезное выражение исчезло, и Гейбриел увидел перед собой веселого и беззаботного ребенка. В ней, как и в старшей сестре, было что-то тайное, неразличимое с первого взгляда.

– А я знаю, что вся эта помолвка – обман, – понизив голос, сказала она. Гейбриел понял, что они не одни. В углу сидела немолодая женщина, занятая вязанием.

– Но это не значит, что я не должен быть вежливым, – возразил Гейбриел. – Нам надо делать вид, не забывать своей роли.

– Наверное, – согласилась девочка. – Это как в твоих пьесах?

– Верно. А, кроме того, ты такая необычная леди, что мне хочется познакомиться с тобой поближе.

Она на минуту задумалась, а затем кивнула.

– Не хочешь ли чаю? Его принесли мне, но я была слишком занята, не хотела упустить хорошее освещение.

– Прости, что помешал тебе. – Он одарил ее самой обаятельной из своих улыбок. Гейбриел ожидал, что она начнет вежливо возражать, но она пожала плечами, его чары явно на нее не действовали.

– Ничего, свет уже не так хорош.

Несколько обиженный, он подошел к старому круглому столу, где Цирцея уже разливала чай. Гейбриел расположился напротив нее, взял чашку с остывшим чаем и с интересом наблюдал за девочкой, чьи увлечения делали ее столь непохожей на обычных молодых мисс. Вместо модных нарядов, покупок и романтических мечтаний она была поглощена только своим искусством.

– Что же ты рисуешь? – вежливо поинтересовался он. Она, прищурив глаза, молча смотрела на него.

– Не говори, если не хочешь, – поспешно сказал Гейбриел.

– Если тебе действительно интересно… – Цирцея замолчала, внимательно наблюдая за ним, и, вероятно, удовлетворенная увиденным, продолжала: – В прошлом году я делала этюды французских деревень, когда была в Европе с Психеей и тетей. Мы пробыли там недолго, но я успела написать несколько акварелей, которыми почти довольна, и еще несколько пейзажей.

– Мне бы хотелось взглянуть на них, – сказал Гейбриел.

Цирцея не ответила.

– Хочешь миндального печенья? – Она подвинула к нему тарелку.

Гейбриел признал свое поражение и взял печенье.

– Так тебе нравятся акварели? Она вздохнула:

– Да, но мне бы очень хотелось попробовать писать маслом. Только если я буду учиться сама, это требует много времени, а мы не можем найти хорошего учителя. Видишь ли, молодые леди должны рисовать акварели, а масло – для серьезных художников. Живопись открывает большие возможности для самовыражения. Мистер Тернер пользовался вместо кисти мастихином, разве не интересно? Мне так хочется научиться. – Впервые в ее голосе послышалась грусть.

– Я понимаю, как это важно для тебя, – тихо сказал Гейбриел.

– Да, и мне хочется писать пейзажи, а не портреты или натюрморты. Знаешь, что сказал сэр Джошуа Рейнолдс?

Гейбриел не знал, но постарался сохранить заинтересованный вид.

– Что же?

– Он сказал, что живопись должна не копировать природу, а идеализировать ее. Он предпочитал исторические сюжеты, «возвышенный стиль», чтобы поднимать дух людей. Но лично я не понимаю, почему талантливо написанный пейзаж не может возвышать дух!

– Совершенно верно, – согласился Гейбриел, пораженный больше ее страстностью, чем словами.

– Как несправедливо, что меня не примут в Королевскую академию искусств, потому что я – женщина, – вздохнула Цирцея.

Гейбриел с изумлением смотрел в ее ясные сверкающие глаза.

– Но ты не должна сдаваться, – сказал он и был награжден сияющей улыбкой, так редко озарявшей лицо девочки.

– Нет-нет, – заверила Цирцея. – Мы с Психеей не теряем надежды, что в Европе мы сумеем найти художника, возможно, бедного, которому нужен ученик и у которого нет предубеждения против женщин. Мама всегда говорила, Что женщины должны развивать свои таланты, как и мужчины. А большинство людей считают такие взгляды предосудительными. – Она замолчала, ожидая, что он скажет.

Гейбриел улыбнулся и ответил совершенно искренне:

– Я много путешествовал, и, вероятно, поэтому у меня более широкие взгляды. Не понимаю, почему талантливая женщина должна скрывать свой дар.

Цирцея снова широко улыбнулась ему.

Внезапно он понял, что испытывала Психея к этому милому и необыкновенному ребенку. У девочки не осталось никого, кроме старшей сестры, некому было поддержать и защитить ее. Психея взяла бремя ответственности за нее на свои плечи в слишком молодом возрасте и поэтому вела себя так сдержанно и холодно, не позволяя никому заглянуть в ее душу.

– Когда-нибудь, – сказал он Цирцее, – ты позволишь мне посмотреть твои картины. А печенье это, между прочим, отличное.

Войдя в детскую, Психея увидела Цирцею, сидящую за круглым столом, на котором когда-то сама она устраивала чаепития для своих кукол. Напротив нее сидел актер, и они оба пили чай с миндальным печеньем.

– Цирцея, что ты тут делаешь с этим… этим человеком? – сердито спросила Психея. – А где Телли?

– Здесь, мисс, я вам нужна? – Гувернантка, мисс Теллман, задремавшая в своем уголке, вздрогнув, выпрямилась на стуле.

– Нет, все в порядке, – успокаиваясь, сказала Психея, но с подозрением посмотрела на актера. – А что привело вас сюда?

– Я подумал, что следует нанести визит вежливости будущей свояченице, – с добродушной улыбкой ответил актер.

– Что за вздор! – резко оборвала его Психея и прикусила язык, чтобы не сказать лишнего. Цирцея знала о выдумке Психеи, но Телли понятия о ней не имела, а она была не прочь посплетничать со слугами. – Я хочу сказать, что ценю ваши хорошие манеры, но…

– А я думаю, это было очень любезно с его стороны, – с обычной прямотой заявила Цирцея. – Он не забыл обо мне и не пренебрег мной, как некоторые, только потому, что я еще не выезжаю и не ношу длинные юбки.

– О Цирцея! – Гнев Психеи сменился раскаянием. – Ты же знаешь, я всегда думаю о тебе, дорогая.

– Это я не о тебе, – объяснила Цирцея. – О Перси. Его совсем не волнует, что моя жизнь станет невыносимой, если он на тебе женится. Как ужасно жить с Перси и дядей Уилфредом.

Психея не нуждалась в напоминании. Она никогда не оставит сестренку, которой так нужна.

– Это игра, Психея, мы притворяемся, как на сцене, – шепотом сказала ей Цирцея.

Психея смирилась с неизбежным.

– Выпей чаю, – возвращаясь к роли радушной хозяйки, предложила ей Цирцея.

Психея опустилась на стул. Ее сестра в своем двенадцатилетнем возрасте иногда бывала пугающе взрослой, а иногда казалась совершенным ребенком. Она не сердилась на нее за проявленное любопытство к самозванцу, но ей не нравилось его общение с ней. Психея ничего не знала о нем и его прошлом.

– Лорд Таррингтон, – осторожно подбирая слова, сказала Цирцея, – очень много путешествовал. Он рассказывал мне о картинах, которые видел во Франции.

Психея постаралась скрыть свое удивление. Если Цирцея говорила с актером о живописи, значит, она решила, что он достоин ее доверия. Цирцея удивительно хорошо разбиралась в людях. Она всегда испытывала отвращение к Перси.

Психея смотрела на актера, непринужденно сидевшего за столом. Он не переставал удивлять ее.

– В Испании я видел удивительные картины Эль Греко, – задумчиво произнес Гейбриел. – Его зарисовки Толедо – потрясающи. Конечно, им уже двести лет, но в них передано настроение. Я согласен с Цирцеей – пейзажи не должны быть только топографией.

Цирцея просияла, а Психея окончательно смягчилась. Слишком мало было людей, с которыми Цирцея могла свободно беседовать о живописи серьезно. Она ненавидела, когда с ней сюсюкали и говорили о важности рукоделия или фортепьяно для молодой леди. Похоже, этот актер разбирается в живописи, или он все придумал ради ее сестренки?

Глядя в сияющие глаза девочки, Психея почти не осуждала его.

Актер, казалось, догадался, о чем она думает.

– Боюсь, я просто невежда по сравнению с вашей сестрой, – обратился он к ним обеим. – Но знаю достаточно, чтобы оценить истинное искусство.

Психее понравились его искренность и признание таланта Цирцеи.

Любовь и желание защитить свою удивительную младшую сестру владели Психеей. У Цирцеи был талант, следовало дать ей возможность свободно развивать его, иначе дух ее будет сломлен, талант завянет, и Цирцея всю жизнь будет страдать. А она уже и так много потеряла… Но Психея спасет ее. Она найдет необходимые деньги, свои собственные деньги, наследство своих родителей, которые бы поняли, что нужно Цирцее. Дядя Уилфред не понимал, да и не стремился к этому.

– Вы очень любите свою сестру? – тихо спросил актер.

Психея посмотрела ему в глаза.

– Да, и никому не позволю причинить ей вред, – так же тихо ответила она.

– Обещаю вам, что никогда не причиню вреда ребенку, – улыбнулся Гейбриел.

Но он мог сделать это, вольно или невольно, если его разоблачат. Слезы навернулись на глаза Психеи.

– У меня плохие новости.

Он, не теряя выдержки, выжидающе посмотрел на нее. Ему совершенно неведом страх, с восхищением заметила Психея.

– Я приняла приглашение на сегодняшний вечер, когда еще не знала, что вы останетесь здесь. Я полагала, что мой жених, то есть вы, сразу же уедет в Европу, – объяснила она, не забывая о присутствии гувернантки. – И если я откажусь от приглашения теперь, когда Перси всем рассказал, что вы здесь, это будет выглядеть слишком подозрительно. У вас хотя бы есть вечерний костюм? – продолжала она. – Надо что-то делать с вашим гардеробом…

Психея прикусила губу. Какой портной управится за такой короткий срок? Симона может помочь. Она сейчас же пошлет ей записку. Ничего кричащего, не слишком дорогое, а затем сапожник и…

Психея неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Круглое лицо Телли выражало изумление, лицо Цирцеи – заинтересованность, а Гейбриел выглядел несколько растерянным.

– О Боже. Я говорила вслух?

– Да, Психея, – кивнула Цирцея.

– Как я понимаю, вы говорили обо мне? – спросил Гейбриел.

– Нет, это для моего другого голого жениха. – Психея округлила глаза. – Конечно, я говорила о вас.

Цирцея фыркнула. Телли ахнула:

– Мисс!

– Ему нужна одежда, Телли. Что в этом неприличного?

– Но вы не должны… молодые леди не обсуждают мужскую одежду. Вам об этом прекрасно известно, мисс Психея.

– Извините, Телли. – Девушка повернулась к актеру. – Если я веду себя неприлично, то не по вине нашей милой гувернантки.

– Я не нахожу в вашем поведении ничего неприличного, дорогая мисс Хилл. Вы, как всегда, само совершенство.

Психее было приятно это услышать, но она старалась не поддаваться его чарам. Он – актер. Она должна помнить, что его слова неискренни, все это напускное. Психея больше не удивлялась, что его мало знают. Она начинала думать, что Синклер исполняет свои роли в дамских спальнях чаще, чем на сцене. Будучи таким невероятно красивым, он, конечно, пользовался бешеным успехом у дам.

Но после смерти родителей Психея научилась не только думать, но и действовать. Она отодвинулась от стола и встала. Актер тоже поднялся, и ей показалось, что в его синих глазах мелькнуло разочарование. Неужели ему действительно жаль, что она уходит? Нет, очевидно, он снова притворяется.

– Я уезжаю, – объявила она, – но скоро вернусь. Мы отправимся в гости в восемь после легкого обеда. Мы званы на поздний ужин.

Гейбриел улыбнулся в ответ. Психея не знала, имеет ли он представление о жизни высшего света. У неизвестного актера едва ли была возможность с ней познакомиться. А в присутствии Телли она не могла спросить его напрямик.

– Я буду готов. – Он с иронией бросил взгляд на свой костюм. Поскольку вечерний костюм был единственным, что уцелело, то Гейбриел безусловно уже был готов.

Психея с трудом удержалась от смеха. Он мог подумать, что она насмехается над его затруднительным положением, а девушка никогда не оскорбила бы насмешкой чьих-либо чувств, даже этого наглого фигляра.

– Психея, – вмешалась Цирцея, – мне нужна бумага для рисования, пожалуйста.

– Конечно, дорогая. Я загляну к тебе позже.

Актер поклонился, Психея кивнула и вышла из комнаты. Иногда она даже жалела, что эта помолвка ненастоящая. Его непрестанное внимание, его уважение… нет, ей нельзя даже думать об этом. Не следует забывать, что это только игра. И она скоро закончится.