Доставить и выжить

1

Смерть была рядом. Мужчина в замшевой куртке ощущал это всем своим существом. В поезде было полно людей, за окнами лежала родная страна, брючной пояс оттягивала кобура с "Макаровым", но это ничего не меняло.

Смерть была рядом. И на сей раз эта холодная дама надела свою самую любимую одежду — тогу неотвратимости.

Мужчина усмехнулся, пытаясь мысленно приободрить себя, разогнать холодок липкого страха, трогающего спину, сжимающего грудь, ослабляющего мышцы ног. Затем он, как когда-то его учили лучшие в Союзе психологи, сделал несколько дыхательных упражнений. Уже в третий раз за последние полтора часа.

Это немного успокаивало. Во всяком случае, мужчина не потерял способности думать и не ударился в панику.

В конце концов, риск являлся неотъемлемой частью его работы.

Выглядел мужчина на сорок, хотя в действительности ему уже исполнилось сорок пять. Был он среднего роста, смугл, темноволос, с тонкими чертами лица. Его одинаково можно было принять за южно-земельного русака, гуцула, румына или португальца. Или за представителя еще какого-либо народа, обитающего в обильно ласкаемых солнцем краях.

Это обстоятельство в свое время сыграло не последнюю роль в том, что его, выпускника Воронежского пединститута, пригласили на работу в Контору. Сначала, конечно, "спецобучение", а уж потом, в семьдесят шестом — Первое Главное управление КГБ СССР. Та самая фирма, которую потом преобразовали в Службу внешней разведки — СВР. И где ему не нашлось места.

Всю службу в Конторе он занимался исключительно тем же, что делал и в настоящий момент — был курьером. Отвез, привез — свободен…

Лингвистическая специализация — португальский и арабский языки. Мотаться приходилось по всему свету. "Работал" в основном под португальца. Иногда под бразильца. Однажды, в Швейцарии, выдавал себя за инженера-электрика из Мозамбика. Это же надо было такую "легенду" придумать! Но начальству видней. Первая половина восьмидесятых, благостное время. Сеть советской агентуры, накинутая на весь Земной Шар, просто поражала своей прочностью.

Вот и тогда, в Берне, когда его стали проверять, официальные источники в Мапуту подтвердили: да, инженер Алвару Кармана работает на Кабора-Басской ГЭС ведущим специалистом. И фото прислали, все честь по чести. Само собой, его подлинное изображение. А что еще можно было ожидать, когда в Народной Республике Мозамбик стояла у власти братская КПСС Партия ФРЕЛИМО, а между СССР и НРМ была подписана и успешно выполнялась в одностороннем порядке Программа экономического и технического сотрудничества на 1981-90 гг.?

А может быть, все дело было в том, что проверяли его не швейцарские спецслужбы, а нанятые банком детективы? Что же, и это не исключается. Главное, что в тот раз он не боялся. Это была его рядовая, Бог весть какая по счету командировка. И кроме обычного в таких случаях состояния повышенной напряженности, ничто не терзало душу Луиса.

Луис. К этому псевдо он привык больше, чем к собственному имени. У всех его коллег, работавших за "бугром", были иностранные оперативные псевдонимы: Курт, Анре, Дональд, Свен, Педро… Конечно, нелегалы, мерзнувшие на "холоде", — это особая статья, элита разведки. Судьба курьера полегче, но и им порой доставалось.

Дважды за свою карьеру Луис испытывал страх, подобный сегодняшнему. Дважды. И оба раза это было в чужих странах.

В португальском городе Опорто, куда он прибыл из Греции под видом бразильского судовладельца, Луис должен был передать контейнер получателю. Ни личность получателя, ни содержимое контейнера курьеру, естественно, не были известны. Передача произошла в условленном месте — одном из кафе в центре города, без сучка и задоринки. До момента, когда Луиса уже под видом болгарского моряка должен был забрать болгарский же рыболовный сейнер, оставалось еще около трех часов, и он решил посмотреть город, где был впервые.

Узкие портовые улочки, низкорослые домишки, небогато одетые жители — типичные окраины типичного приморского города. Луис сознательно ушел подальше от центра Опорто — и интересней, и вероятность слежки меньше. Солнце палило неимоверно, и он выпил в маленькой лавчонке стакан настоящего прохладного портвейна, продаваемого здесь же на розлив. Это было одно из его неписаных правил — пить в стране пребывания только национальные напитки, благо, его маршруты пролегали, в основном, по виноградным регионам. Соответственно, дома он предпочитал водку, а на Ближнем Востоке воздерживался от спиртного.

Улочка, по которой двигался Луис, шла немного в гору. Моря из-за домов не было видно, но запах его, несмотря на жару, ощущался в воздухе.

— Эй, масса!

Луис обернулся на окрик. Его нагоняли два негра: один черный, как фирменный немецкий гуталин, другой светло-коричневый, как соевый шоколад; оба высокие, под два метра, с бугрящимися мышцами рук, плеч и груди под белыми спортивными майками.

— Момент!

Улочка была пустынной, а лица негров достаточно свирепы. И Луис испугался. Сильно, как никогда в жизни. Агрессия, исходящая от здоровяков, не оставляла никаких сомнений в их намерениях. Мысль о том, что они имеют отношение к португальским спецслужбам, Луис отмел сразу.

— Что вам надо? — крикнул он по-португальски и тут же бросился бежать вверх по склону.

Сзади раздавался топот ног.

— Стой, негодяй! — крикнул один из преследователей на ломаном английском.

— Стой, а то убьем! — также коверкая слова, крикнул второй.

Луис понимал, что если он остановится, ему конец. Это вам не кино про разведчиков, где доблестный офицер-чекист пушечными ударами валит с ног толпу нападавших. Конечно, он многому обучен, но против таких двух амбалов, без оружия — перспектив очень мало. А ведь у них в карманах может быть все что угодно. И честно говоря, в Центре подготовки большее внимание уделяли языкам, психологии общения с таможенниками, полицейскими, чиновниками, умению обнаружить слежку и тому подобным дисциплинам, а рукопашному бою, стрельбе, десантированию — скорее, факультативно.

Он ведь не из антитеррористического подразделения, не из группы захвата, не из диверсионного подотдела и тьфу-тьфу — не из отдела спецопераций, пресловутого отдела "Л".

— Стой, убьем!..

Они настигали его. И ему было по-настоящему страшно. Эти морячки, черт их знает с какого судна — с либерийского, панамского, эквадорского, а то и добропорядочного шведского, французского, американского, наемной швали сейчас предостаточно, — наверняка промышляют в портах заурядным разбоем. Его предупреждали о подобной категории лиц: перед выходом в море потрошат поприличней одетых граждан, зачастую туристов, и чтобы свести риск поимки до минимума — убивают их.

— У меня дипломатический паспорт!

Страх, только страх, вынудил Луиса выкрикнуть эти слова. Да плевать им на всю дипломатию мира. Разве жизнь человека, имеющего какой-то особенный паспорт, ценнее жизни того, кто вообще никакого не имеет? Сейчас догонят и удавят, разорвут своими огромными ручищами. Или прирежут. А потом уйдут в море, и ищи-свищи их. Жертва мертва, свидетелей нет. А если кто что-то и видел — мало ли на судах, пришвартовавшихся в гавани Опорто, негров! Небось сотни. Пока всех проверят, они будут уже далеко за пределами Португалии.

Шаги все ближе, ближе, слышно и дыхание преследователей. Вот-вот они дотянутся до него. Страх гонит адреналин в кровь, заставляет бежать, организм, не получая спасительных сигналов от мозга, ищет их в подкорке, в нервных окончаниях. Спастись, спастись любой ценой!..

И мобилизованные резервы организма находят выход. Запечатленное давным-давно видение: фильм или мультик. Показавшееся тогда смешным и надуманным, а потому забытое за ненадобностью…

Вроде бы забытое…

Выхватив на ходу бумажник из заднего кармана брюк, Луис рванул из него купюры. Португальские, греческие, немного американских долларов, все, что там было.

— Мани! — крикнул он по-английски. — Деньги! — И кинул россыпью полпачки назад, не оборачиваясь, а отбежав, швырнул и вторую половину купюр. — Тейк! Бери!

Старый и немного дурацкий финт сработал безошибочно. Негры бросились поднимать деньги, а Луис свернул в один переулок, в другой, и вскоре оказался на довольно людной улице. Ему пришлось приходить в себя около часа в какой-то забегаловке, благо, в карманах осталась кое-какая мелочь.

Проанализировав ситуацию, курьер решил, что был на волосок от смерти. Неважно, что это не было связано напрямую с его миссией — задание к тому времени он благополучно выполнил, ничего компрометирующего у него с собой не было — но опасность была реальная. Он дал себе слово быть осторожней в чужих городах.

Второй случай произошел несколько лет спустя. В Бейруте.

Человека, у которого он должен был забрать обычную видеокассету, Луис увидел сразу, как только вошел в здание автовокзала: в Москве ему предъявили его фотографию. Скользнув равнодушным взглядом по рукам "объекта", Луис прошел мимо, к кассам: условный сигнал — большой палец, загнутый внутрь ладони, — свидетельствовал о том, что агент обнаружил слежку, а значит, подходить к нему нельзя.

Да, Луис прошел мимо, но это его не спасло. Люди в форме ливанской армии арестовали его прямо у выхода из автовокзала и на раздолбанном открытом джипе отвезли… Впрочем, куда его отвезли, Луис ни тогда, ни после так точно и не узнал: штаб не штаб, казарма не казарма, участок не участок… Во всяком случае — не тюрьма. Не узнал он и о судьбе того агента: взяли ли его, сумел ли он передать кассету, кто он вообще был такой. Московское начальство не удосужилось поставить его в известность обо всем этом, а он, как и положено по правилам игры, даже не помышлял поинтересоваться.

Били его страшно. Больше никогда в жизни, ни до, ни после он не испытывал такой боли. Били долго, со знанием дела, дубинками, кулаками, обутыми в тяжелые шнурованные ботинки ногами.

Самое ужасное, что его ни о чем не спрашивали. Просто тупо и слепо били. Выбили передние зубы, сломали ребра, на теле не было живого места…

Сначала он кричал по-арабски, требовал позвать старшего, объяснить в чем дело. Кричал, что он советский журналист, — в тот раз он действительно "работал" под такового, — что будет международный скандал, просил вызвать дипломатических представителей, умолял позволить позвонить…

Все было тщетно. Его били три пары, сменяя друг друга.

И тогда он решил, что его убьют. Забьют до смерти. Прямо сейчас. И ему стало страшно. И страх играл своеобразную роль: он мешал отключиться, потерять сознание, будоража организм, мобилизуя его.

Это-то больше всего бесило палачей. Они испытывали буквально спортивный азарт, ожидая, когда этот "неверный" вырубится… Луис вырубился через два с половиной часа.

То, что он легендировался как советский гражданин, являлось одним из главных спасительных обстоятельств его избавления. Контора "наехала" на МИД, и мидовцы по своим каналам разыскали и вызволили его. Как объяснили ливанцы, имело место недоразумение, излишняя активность отдельных военнослужащих, не согласовавших свои действия с руководством, "и вообще его приняли за другого"… Словом, формальное отбрехивание, лапша по ушам…

Перед ним даже извинились. Не те, кто бил, тех он больше не видел, другие. А посему, за что били, спросить было не у кого.

Отказавшись от "любезно предложенного" протезирования (арабское протезирование! — знает он его) и поправки здоровья в бейрутском госпитале ("французские и швейцарские врачи из "Красного Креста", ребра будут как новенькие"), Луис мысленно послал ко всем чертям Ближний Восток вообще, а ливанских военнослужащих в особенности, присовокупив к посылу "до кучи" и Международный "Красный Крест".

Так что в смертельных переплетах Луис бывал. Но эпизоды имели место в чужих странах, при выполнении государственных заданий.

И если не поддержку, то мощь этого своего государства он ощущал всегда. Да и прямую поддержку тоже, как, например, тогда, в Бейруте…

А сейчас он находился в своей стране, под своим именем, и охотились за ним вовсе не всесильные спецслужбы.

Это-то и было самым страшным.

2

Они называли себя "челноками" еще до того, как взломанный перестройкой "железный занавес" выплеснул в Европу, Азию, Америку, во весь ошалевший мир мутный поток коммерсантов советского разлива, получивших впоследствии то же в меру пошлое наименование.

Казалось бы, зачем советским — тогда еще советским — спецслужбам курьеры-челноки, ведь использование дипломатического канала и дешевле, и безопаснее. Все страны мира используют диппочту, дипбагаж для своих шпионских штучек: международное право охраняет посильней любых замков и сторожей. Стоит ли нагромождать!

И все же специалисты его профиля востребовались постоянно. Во-первых, несмотря на международные запреты, дипломатическая неприкосновенность нет-нет да нарушалась. Преимущественно тайно — чего стоит тот факт, что в семидесятые годы агенты КГБ напичкали прослушивающими устройствами всю оргтехнику французского посольства — телефоны, факсы, компьютеры — во время перевозки ее по железной дороге! — а иногда, в странах с определенными режимами, и явно: иным царькам просто-напросто плевать на все международные запреты.

Во-вторых, сотрудники советских посольств, консульств, торговых и иных представительств в большинстве стран пребывания находились под плотным колпаком всевозможных "органов". Зачастую их "допуск" ограничивался несколькими, а то и одним населенным пунктом, причем это мотивировалось ответными действиями на наши ограничения в адрес представителей их государств, что в общем-то было справедливо. И что же делать, если в районы, куда следует отправить "груз" или, наоборот, забрать "закладку" или "посылку", доступ официальных представителей Страны Советов ограничен?

В-третьих, иногда просто-напросто возникали нештатные ситуации. Это когда канал налаживался в пожарном порядке (опять-таки, как тогда, в Бейруте!) и задействовать резидентуру просто не было времени.

В-четвертых, порой обязательным условием было то, чтобы о действиях Конторы не знали ни дипломаты, ни ушлые "соседи" — "грушники".

А было еще "в-пятых", "в-шестых" и так далее. Да и вообще, какая разница, чем руководствовалось начальство, гоняя Луиса и иже с ним по всему свету.

Что он только не возил в оба конца! Однажды довелось везти порноальбом. Забрав в Барселоне посылку, Луис благополучно добрался морем до Марселя, а там поездом и до Парижа. В аэропорту его багажу впервые было уделено должное внимание: хоть Белград, куда он направлялся, и не Москва, но все же соцлагерь…

Движения таможенника были наработанно-механическими, лицо — официально бесстрастным.

— Что это? — открыв первый блок фотоальбома, спросил он.

На первом снимке был запечатлен Луис, в обнимку с ним еще один мужчина, и на коленях между ними — женщина. Все трое были в чем мать родила и игриво улыбались в объектив. Разделенные женщиной мужчины склонялись друг к другу, а та обнимала их на уровне бедер.

— Это, как видите, я, — на ломаном французском принялся объяснять Луис. — Это — моя жена. А это — наш общий друг.

— Пуркуа? — нахмурившись, произнес таможенник.

— Нравится, — пожал он плечами.

— Так это ваша жена? — уточнил француз.

— Ну да, жена. А это наш друг. Общий друг. А это — я сам. В чем дело?

Таможенник полистал альбом. Далее он увидел "общего друга" в недвусмысленной позе с "женой" стоящего перед ним человека и еще десятка полтора предельно откровенных снимков разных мужчин и женщин.

— Кто эти люди?

— Это наши друзья.

— Послушайте, это интимные фотографии. Сугубо интимные, — Луис едва вспомнил, как по-французски будет "сугубо". — Законом не запрещено. Мы же взрослые люди. Вы, как мужчина, должны меня понять…

Таможенник посмотрел на него, как на насекомое.

— Можете идти! — подтолкнул он Луису по стойке его вещи. — Следующий!

Когда курьер уже сделал несколько шагов к "накопителю", то услышал за спиной тихо произнесенное сквозь зубы:

— Извращенец! Португалишко паршивый.

— Что? — обернулся он.

— Идите! — презрительно махнул рукой таможенник.

Даже теперь, когда флюиды опасности почти осязаемо насыщали воздух, Луис не мог удержать улыбку.

Его веселило то, что наспех подготовленная операция прошла успешно, и что Москва получила фотокомпромат на некоторых высокопоставленных греческих чиновников и их жен. Удалось ли его использовать? Кто знает — дело было в начале девяностого, до ломки Конторы и судьбы самого Луиса и многих его коллег оставалось всего ничего.

Улыбку у него вызвали воспоминания о том, как в зимней столице, в павильоне Мосфильма, создавали декорации и атмосферу жаркого морского пляжа. А то, что у Луиса и тех, кто с ним запечатлен, загар искусственный — на снимке не определишь.

Мона согласилась сниматься сразу и без особого жеманства. Мона вообще молодец — надо так надо! Луису просто некуда было деваться — без него в роли натурщика "легенда" могла дать сбой. А вот Ричи артачился, и даже не то чтобы стеснялся, а качал права:

— Я майор! Что, лейтенантов нет для таких дел?

— Лейтенанты по возрасту не подходят, — терпеливо уговаривал его начальник. — Моне с Луисом уже прилично за тридцать, и двадцатипятилетний мальчик в их компании — немного не того. Извращения извращениями, но это перебор. Это может привести к тому, что внимательнее приглядятся к другим фото.

— Да не будет никто приглядываться! Францу, что грек, что малаец — одна херня!

— Не скажи. Фигуранты-то там не рядовые. Известные люди. Мало ли, найдется какой-нибудь начитанный француз, видевший их в газетах.

— А при чем здесь я? Привлеките какого-нибудь провинциального актера!

— Нет, посторонних привлекать не будем!

— Приказ начальства! Да и вообще, ты по фактуре подходишь, так что…

— По какой еще фактуре! — пуще прежнего закипел Ричи. — По конфигурации члена, что ли? Я вам что, порнозвезда?

— Все, разговор окончен! Я тебя выслушал, ты меня не убедил…

— Как будто это вообще возможно, — буркнул Ричи.

— Тем более. Иди, выполняй.

Так что Ричи тоже довелось поучаствовать в изображении любовного трио.

Луис, Мона и Ричи…

Именно Ричи подсуропил ему это дело.

3

— Я гляжу, ты неплохо устроился, — расположившись в удобном кресле и оглядев кабинет, одобрительно улыбнулся Луис.

— Да, грех жаловаться, — улыбнулся в ответ Ричи.

— Новый русский…

— Ну, если считать, что старый русский — это вечно нуждающееся, всего боящееся, заморенное идеологическими штампами существо… "униженное и оскорбленное", по меткому определению великого классика, то, пожалуй, я "новый русский". И знаешь, ничуть этим не тягочусь.

— Ты "униженным и оскорбленным"?

— Э, брат, мы были на особом счету. Привилегированная служба. Мы ездили по всему свету, ни в чем не нуждались. Но даже мы…

Луис рассмеялся.

— Ты чего? — весело поглядел на него Ричи.

— Да так, вспомнил наши съемки на Мосфильме?

— Точно.

— Да-а, были дела, — хохотнул "новый русский".

— В жизни всегда есть место подвигу.

— Есть, есть. Мону давно видел?

— Давно, — соврал Луис.

— Говорят, она сильно изменилась. Обабилась, погрузнела. Преподает итальянский и испанский на каких-то частных курсах. Я звал ее к себе, не пошла. Говорит, зарабатывает неплохо, на жизнь хватает.

— Рад за нее.

— А помнишь, какая была женщина лет пятнадцать назад? Экстра-класс!

— Ты, кажется, к ней "неровно дышал"?

— В какой-то мере, — легко согласился бывший сослуживец. — Да что ворошить прошлое. Теперь мы с тобой мужики еще хоть куда, ты вон молодой папаша, а она… она же вроде постарше нас?

— На пару лет, — пожал плечами Луис.

Ричи много лет пытался добиться у Моны взаимности, но она ему отказывала с упорным постоянством, об этом знал весь их отдел. А вот с Луисом у нее были определенные отношения, и об этом не догадывался никто.

— Как семья? Порядок?

— Порядок. Какие-то новые стороны жизни открываются, новые цвета, если хочешь. Когда дочка впервые осознанно сказала "папа", я чуть с ума не сошел от восторга. И жена… это не просто отношения с женщиной, это… семья, словом. Сам другим становишься. Есть ради кого жить, есть где душой отдохнуть. Заветная гавань, так сказать…

— Да ты поэт!

— Никаким боком. Подавляющее большинство людей на планете живет семьями. Это природная необходимость. Всякие иные формы — аномалия.

— Это хорошо, что ты так любишь семью. Рад за тебя, дружище, искренне рад.

— Тебе-то кто мешает? Ты жених завидный. И из себя — первый сорт, и с капиталом.

— Да вот как-то не получается. Раньше, как ты понимаешь, Контора не поощряла демографические притязания сотрудников…

— Но и не препятствовала.

— Да, не препятствовала. А в других отделах даже заставляла обзаводиться семьями, не то путь на "холод" был заказан. Хотя смысла особого не было.

— Точно, не было. У всех предателей имелись жены и дети, у всех, но никого из них это не остановило.

— Да-а. Но в нашем отделе женитьба-замужество не поощрялось. Вроде как опасный участок работы. А на самом деле почему, как думаешь?

— Черт его знает. У начальства всегда свои соображения. Иногда тупые.

— Ладно. В общем, не встретил я такую женщину, как твоя жена, не зацепил меня никто. А сейчас, наверное, уже поздно. Без трех лет полтинник, какая уж тут семья.

— Брось! Ты ведь сам не считаешь себя стариком, только кокетничаешь!

— Верно… Желание поработать есть?

— Об этом я сказал тебе еще по телефону. И ты же видишь — я здесь.

— Задание очень опасное…

— Да не пугай ты меня! Давай по существу.

— Задание очень опасное. И, скажу тебе честно, я бы за него не взялся. Ни за какие деньги…

4

Вот тогда бы ему и остановиться, пойти на попятный. Но Луис не почувствовал, не прочувствовал опасности. Тогда не почувствовал…

К тому же жена решила отдать их дочь в музыкальную школу и купить ей пианино. Значит, нужны деньги. А чем опаснее дело, тем больше платят…

— Что за маршрут? Ирак, Уганда? Или, может быть, Колумбия? Ливия?

— Эк тебя на экзотику потянуло, — усмехнулся Ричи.

— Чечня? — прищурился Луис.

После небольшой паузы Ричи, как будто решившись, выдавил из себя:

— Дальний Восток.

— С каких это пор российский Дальний Восток стал опасным маршрутом? — удивленно изогнул брови Луис.

— Все дело в грузе. Я не могу посвятить тебя в детали дела, пока не получу твоего согласия на его исполнение. Я даже не должен был упоминать про Дальний Восток.

— Ну, а условия контракта ты мне можешь изложить до принятия решения?

— Само собой. Десять тысяч за выполнение задания плюс тысяча на расходы.

— Долларов? — потирая подбородок, переспросил Луис.

— Долларов, "гринов", "баксов", "зеленых" — как тебе привычней, так и называй.

— Слушай, Ричи, если это так опасно, какого черта ты вообще меня сюда вытащил? Я жил и жил себе спокойно…

— Потому что лучше тебя эту работу никто не сделает. По крайней мере, я не знаю ни одного человека в своем окружении, равного тебе.

— Не преувеличивай. Ты сам мог бы организовать…

— Уже нет. Последние пять-семь лет я слишком вкусно ел и мягко спал…

— Вот и взбодрился бы.

— Стимула нет, — щелкнул языком Ричи. — А у тебя есть. Не так ли?

— Есть, есть. Ладно, излагай свое "особо опасное задание", это даже интересно.

— Но помни, ты дал согласие. И обратного пути у тебя нет, дружище Луис.

— Хватит об одном и том же. Итак, что я должен сделать? И в какой срок?

— Два с половиной года назад была затеяна одна торгово-финансовая операция…

— Олигархами? — в голосе Луиса слышалась ирония.

— Да хоть бы и ими. Суть операции была в том, чтобы, перегнав за границу, ну, скажем, металл…

— А на самом деле — что?

— …Чтобы, перегнав за границу металл, не платить обязательных отчислений с валютной выручки, как того требовало законодательство. Для этого была разработана сложная многоходовка с участием нескольких российских и зарубежных фирм. Каждый имеет в деле свой интерес. В настоящее время операция подходит к завершающей стадии…

— Я весь внимание.

— Деньги по нескольким каналам должны поступить тем, кто их заработал.

— Наша задача?

— Наша задача — обеспечить один из этих каналов.

— Подожди, я что, должен выступить в качестве инкассатора, я правильно понял?

— Почти. Из одного банка, зарегистрированного в Науру… Тебе знакома эта тема?..

Луис кивнул. Он был осведомлен об оффшорной зоне этого островного государства.

— …Так вот, из этого банка в Россию поступили облигации на сумму…

— На сумму… — кивнул Луис.

— Двадцать четыре миллиона долларов. Не сказать, что уж очень много…

— Ценные бумаги — те же деньги.

— Ты прав. Но в нашем случае, во-первых, надо знать, кто тебе обменяет эти бумаги на деньги, а сделать это можно лишь в одном месте… Во-вторых, надо успеть к определенному сроку. Потом эти облигации не сгодятся даже на подтирку — структура бумаги не соответствует.

— Какой же срок?

— Для тебя — восемь суток на доставку этих облигаций мне, начиная с завтрашнего дня.

— Хорошо. Детали?

— Детали, детали… — Ричи в очередной раз вздохнул. — Начальный пункт маршрута — Владивосток…

— Туда мне и ехать?

— Нет. Боюсь, такая дорога даже тебе оказалась бы не по плечу.

— Мне все страшнее и страшнее, — хмыкнул Луис.

— Фирмы, имеющие бонусы, базируются по всей стране. В том числе и во Владике. Часть пути они взяли на себя. По нашей настойчивой просьбе.

— Почему же часть? Доставили бы груз до Москвы. Во Владике ребята серьезные.

— Не настолько, чтобы вылезти за пределы территории, которую контролируют.

— Ну, передали бы партнерам, контролирующим следующую территорию. И так далее, по цепочке. Не такая уж сложная схема.

— Они-то передали по цепочке. А вот остальные отказываются играть в курьеров. Требуют, чтобы уполномоченное банком лицо приняло облигации на месте. А банкиров от одного слова "Сибирь" в прозелень бросает…

— Да им по большому счету вообще плевать. Успеем к предельному сроку обмена облигаций — наше счастье. Не успеем — им еще лучше, не надо будет заметать "русский след". Как бы речь шла об их кровных интересах, они бы не то, что в Сибирь, черту в жопу залезли. А так: "учет и эквивалентный обмен на иные ценные бумаги будем производить только в Москве!" И точка.

— Могли бы вообще сказать: в Женеве или в Нью-Йорке. Или просто хвостом вильнуть.

— Да нет, — улыбнулся Ричи, — это бы уже совсем был беспредел. А земной шарик не так велик, всю жизнь не пробегаешь. Это политиков наших, болтунов, не уважают, а деловые люди много не говорят, буржуи это ох как тонко чувствуют. Словом, на Москву мы согласились. Потому ты и здесь.

— Где сейчас облигации?

— В Иркутске. Владивостокцы, особо не упираясь и не изощряясь, зафрахтовали военно-транспортный самолет, погрузили на него "братков" с автоматами…

— Однако…

— Это же тебе не "Аэрофлот", контроль проходить не надо. Вояки сейчас готовы продать все что угодно.

— Значит, в Иркутске? Почему бы им тоже не зафрахтовать самолет?

— У иркутян нет такой возможности. Кроме того…

— Кроме того? Послушай, Ричи, ты все время делаешь какие-то многозначительные паузы. Раньше подобное тебе было не свойственно. Это что — возрастное?

— Правда? Может быть. Я не замечал.

— Ладно, неважно. Что дальше?

— По идее "АН" должен был доставить груз, не наш, а свой армейский, попутно, конечно, и наш, в Читу. В Хабаровске он дозаправился, но миновав Читу, проследовал к Иркутску, как наши партнеры и договаривались с экипажем и его начальством из командования округом.

— Традиционный флер.

— Именно. Но вот что странно: на полпути между Читой и Иркутском его пытались завернуть.

— Как это?

— С земли, конечно. До истребителей-перехватчиков дело, к счастью, не дошло. По радио поступил приказ срочно приземляться на одном из читинских военных аэродромов.

— Круто!

— Еще бы не круто! Командиру грозили всеми земными карами — от брутального разжалования до разрыва отдельных частей тела.

— А он? Внимал "браткам" с "Калашниковыми"? Или просто игнорировал?

— Он заявил, что не может выполнить приказ по техническим причинам: мол, какая-то поломка в самолете, а Иркутск ближе. Словом, отработал свой гонорар на все сто. Видать, было из-за чего рисковать. В Иркутске передача груза произошла гладко. А в Чите, как выяснилось, самолет собрались встретить по всем правилам войскового захвата.

Ричи нажал кнопку интеркома.

— Пять минут, — послышался голос секретарши.

— Два кофе, пожалуйста. Вот и сидит наш иркутский товарищ с кейсом облигаций, дрожа, как овечий хвост, — продолжил рассказ Ричи. — Это еще не все. Неожиданно уволился его начальник службы безопасности.

— Что так?

— Без каких бы то ни было веских оснований. Старый битый волк, очень опытный оперативник, промякал что-то про здоровье и свалил. Еще у нескольких человек из окружения нашего партнера нашлись неожиданные причины исчезнуть из города. Бедняга днюет и ночует в офисе в окружении нанятой охраны.

— Кто же это затеял такую охоту?

— Ты будешь смеяться, но мы не знаем, кто хочет окунуть свою ложку в наш горшок с кашей!

— Ну, дела!

— Да вот…

— Вы не знаете! Вы! С вашими деньгами, опытом, специалистами, людскими резервами! Вы не знаете, кто против вас воюет! Ты прав, это смешно!..

— Мы принимаем меры предосторожности, но лишь потому, что так принято при проведении любой операции. Против гипотетического врага, то есть против всех. Впервые мы поняли, что существует не гипотетический, а вполне реальный враг лишь позавчера, после истории с самолетом.

— Я где-то вычитал, что когда заходишь в лес и знаешь, что тебя там подстерегают сто снайперов, это легче, чем когда ты не знаешь, есть там хоть один снайпер или нет. Психологически легче, понимаешь?

— Ты прав. Мы потому и решили пока законсервировать другие каналы и оставить один. Может, удастся выяснить, кто воду мутит…

— Кофе, пожалуйста!

5

Проводив взглядом пресноватую, уже в возрасте, секретаршу Ричи, Луис отхлебнул кофе и с некоторым недоумением уставился на приятеля.

— Ты чего? — отреагировал тот на взгляд.

— Послушай, ты объездил полмира, ты пробовал этот божественный напиток, приготовленный чуть ли не всеми возможными способами, ты не стеснен в средствах, у тебя есть возможности, скажи мне… только правду…

— Что, кофе не нравится?

— Это пойло ты называешь кофе?! Да это натуральнейшие помои!

— Да? А мне показалось — ничего. Ладно, сегодня рассчитаю секретаршу.

— Ничего себе замашки!

— Да я ее давно хотел уволить, все не знал, к чему бы придраться. А тут и ты подвернулся с неплохой идеей. М-м, кофе… Хороший предлог, спасибо.

— Слушай, давай-ка поподробнее, что из себя представляет груз? Объем, вес, ну и так далее. Ты же понимаешь, это немаловажно.

— Конечно. Тем более, что упакован он довольно… нестандартно, скажем так.

— Я слушаю тебя.

— Все те же владивостокские ребята раздобыли где-то хитроумную вещичку. С виду — обычный "дипломат", особенно если он в кожаном чехле. Размер, внешний вид, ручка — все как положено. В действительности же это самый настоящий сейф, и сейф довольно неприступный. Сделан он из какого-то сверхпрочного тугоплавкого металла, используемого в космической промышленности. Кодовый пятизначный замок.

— Только не уверяй меня, что есть замки, которые нельзя открыть, — буркнул Луис. — Прогресс прогрессом, но есть же непреложные истины.

— Открыть можно все, не спорю, но там есть одна штучка. В стенки и боковые ребра кейса вделаны капсулы с какой-то адской кислотой. И если трижды неправильно набрать код, капсулы откроются и все содержимое сейфа будет в течение нескольких секунд уничтожено.

— Даже так?

— То же произойдет в случае термического воздействия на сам "дипломат", при попытке вскрыть его автогеном, например…

— Серьезная коробочка.

— Заказ Министерства обороны. Таких в России всего несколько штук.

— В наше время ничего подобного не было.

— Кто его знает, — пожал плечами Ричи, — может, и было. Такие игрушки предназначались для официальных лиц: военных атташе, высшего генералитета, чтобы, значит, секреты не попали в руки врага. В случае опасности — набрал три раза "левый" код и экологически чисто уничтожил военные секреты Советской Армии. Да и если украдут, есть шанс, что не раскусят секрета и сами все уничтожат.

— Но есть и минусы…

— Есть, куда же без них. Самолет, понятное дело, категорически отпадает.

— Да. И в плане маскировки — кейс он кейс и есть.

— Кожаный чехол в принципе стандартный, легко снимается.

— А в "металлическом" виде он будет выглядеть, как голый мужик на торжественном приеме в Кремле…

— В этом и заключается твоя задача — не дать его уволочь. За то и платим.

— Мне будет известен код?

— Не только будет известен, ты сам его и установишь. После того, как убедишься, что внутри именно то, что нам нужно. А то мы потом, в случае чего, концов не сыщем. Код устанавливается с внутренней стороны, как в камере хранения. Любое пятизначное число.

— Надеюсь, маршрут следования и способ транспортировки я выбираю сам?

— Полная свобода действий! Твоя голова под прицелом, тебе и банковать.

— Тысячи долларов на расходы мало. Действительно мало. Кто знает, кого придется покупать и какой транспорт "фрахтовать". Я отчитаюсь.

— Ладно, — кивнул Ричи. — Ты, главное, сделай дело, доставь сюда эти чертовы облигации, и никакого отчета не понадобится.

— Постараюсь.

— И еще, Луис…

— Я знаю правила игры. Мог бы об этом и не говорить, хотя бы в память о нашей совместной службе. Такие вещи нам вбивали в головы намертво.

— И все же я скажу. Никому ни слова об этом задании. И так информация хлещет, как струи воды из старого садового шланга…

6

Зайдя в будку уличного таксофона, Луис набрал знакомый номер.

— Слушаю, — раздалось в трубке после четвертого гудка.

— Мона, здравствуй, это я.

— О-о, Луис, дорогой! Давненько ты не звонил старой боевой подруге!

— Так уж и старой! Не кокетничай.

— Здравствуй, мой мальчик, здравствуй. Рада тебя слышать. Как твои дела?

— Об этом я и хочу с тобой потрепаться. Примешь бывшего коллегу?

— Что за вопрос!

— Через полчаса буду.

— Ты не меняешься, мой мальчик, — открыв дверь, произнесла хозяйка дома, — смотришься все таким же молодцом. А я вот… старею…

— Не выдумывай! — поцеловал ее в щеку Луис. — Какие наши годы.

Мона, действительно, выглядела старше своих лет. Располневшая, со стянутыми в пучок на затылке черными с проседью волосами, в очках, она походила на типичную учительницу старших классов предпенсионного возраста. В ней ничего не осталось от той яркой красавицы-"челночницы", которая на стрельбище давала фору иным мужикам и не знала отбоя от поклонников. Луис с удивлением подумал, что когда-то он был близок с этой женщиной.

— Что тут у тебя? Ага, коньяк и фрукты, джентльменский набор. Ну, проходи, располагайся, я буквально на минуточку.

Мона ушла на кухню, а Луис огляделся, хотя бывал здесь и раньше. Типовая однокомнатная квартира со стандартной обстановкой. Чистота, аккуратность, ничего лишнего, отсутствует элемент некоего женского уюта.

— Не думаю, что ты просто соскучился по мне, — сноровисто накрыв стол, произнесла Мона. — У тебя до смешного беззаботный вид, будто ты на задании.

— Разве от тебя что скроешь! — широко улыбнулся Луис, разливая коньяк.

— Сначала выпьем или сразу к делу? — прищурилась хозяйка дома.

— Сначала выпьем.

— Ну, со свиданьицем.

Они чокнулись, выпили.

— Твои как?

— Отец по-прежнему плох. Мама с ним вся извелась.

— А врачи что говорят?

— Да что они скажут! Нужны лекарства. Знаешь, специалисты ушли, кто на Запад, кто — в частную практику. Одно название, клиника КГБ!..

— ФСБ, — поправил Луис.

— Да хоть НКВД! Бардак — он и есть бардак. А, ладно! — махнула Мона рукой.

— Не переживай.

— Мать жалко. Да и отца: чекист с сорокалетним стажем, полковник, два ордена Ленина, а отношение к нему, как к какому-нибудь слесарю-забулдыге. Все же, что ни говори, раньше было не в пример лучше…

— Нам с тобой.

— Что? Не поняла.

— Слесарь, который в твоем представлении непременно забулдыга, вовсе не считает, что люди в погонах достойнее его. И бытовавший в недавнем прошлом на одной шестой части суши миропорядок не представляется ему самым справедливым и гуманным. Вот не представляется, хоть ты тресни!

— А нынешний? — Мона закрыла один глаз, вроде как подмигнула не до конца.

— Что — нынешний?

— Нынешний порядок представляется ему справедливым и гуманным?

— Нынешний — тем более нет.

— В том-то вся и беда, — вздохнула Мона, открывая глаз, — что сейчас хуже прежнего. Не кому-то стало хуже, а хуже вообще. Всем. А главное — слесарю.

— Может, выпьем за слесаря?

— Еще чего! Его-то я ненавижу больше всех.

— Да что ты! В чем же причина столь радикального "антислесаризма"?

— Так ведь он во всем виноват!

— Он?! Ты не путаешь? Не евреи? Не "демократы"? Не диссиденты? Не гнилая интеллигенция, а простой слесарь? — Луис рассмеялся. — Ну, вы даете, товарищ майор! Надо же, слесарь — первопричина всех бед на Руси!

— Он, он. Сидел бы в своей норе и не дергался. Водка, колбаса, баба есть? Есть. Что еще надо? Нет, перемен ему подавай, свобод политических. Ну на, возьми! Хлебай через край! Наслаждайся! Была держава — нет державы.

— Мона, как у тебя сейчас со временем?

— Я так и знала, — убежденно вздохнула хозяйка дома. — Ты хочешь предложить мне работу.

— Согласись, догадаться было нетрудно.

— Не просто работу, опасную работу. Я права?

— Права, Моночка, права, — не стал отпираться Луис. — Так как у тебя со временем?

— Сейчас как раз идет набор. Группы не сформированы, так что…

— Прекрасно!

— Погоди восторгаться…

— Угу, погожу, — усмехнулся Луис, вертя в руках пустую рюмку. — Долго?

— Я же не девочка…

— Как будто ты когда-то ею была!

— А как насчет доброй дружеской пощечины?

— Извини. Я имел в виду вовсе не то, о чем ты подумала. Все равно извини.

— Я давненько не играла в наши игры. И не только все позабыла, но и не хочу вспоминать. Сорокалетний мужчина — это одно, пятидесятилетняя женщина… — сам понимаешь. Я изменилась. Во всех отношениях.

— Две тысячи долларов за несколько дней работы…

— Звучит заманчиво, но…

— Тебе ведь нужны деньги, если я правильно понял? Отцу на лекарства?

— Нужны, но… Если бы дело не было смертельно опасным, ты бы не пришел ко мне…

— Брось.

— Значит риск велик. И хотя мне действительно нужны деньги, будет хуже, если мои старики потеряют меня, своего единственного кормильца.

— Вдвоем мы с тобой придумаем, как свести риск до минимума.

— Нет, мой мальчик, это все в прошлом. Не обижайся, я не могу тебе помочь.

— Мона, я без тебя не справлюсь. Мне нужна твоя голова, и мне нужно, чтобы кто-то прикрывал мне спину. Кроме тебя, некому это сделать.

— Откажись.

— Уже не могу.

— Что за новости! Кто же тебя подцепил на такой крючок? Я его знаю?

— Еще бы.

— Уж не Ричи ли, старый интриган?

— Он-то считает себя как раз не старым…

Мона заливисто рассмеялась, помолодев вдруг на несколько секунд.

— Луис, Луис! Узнаю тебя, неистребимый простак! Ты ведь специально намекнул, что Ричи считает меня постаревшей. Это чтобы через чувство неприязни к нему побудить меня согласиться на твое предложение. Ха-ха-ха, как это на тебя похоже!

— У тебя извращенное понятие о моем внутреннем мире! — Луис отрезал ножом кусочек яблока и кинул его в рот.

— Нет-нет-нет! Не-е-ет! Ты всегда был немножко простачком. Может быть, за это я тебя и любила. А Ричи совершенно не такой. Он матерый.

— Как ты?

— Как я — была. Теперь уже не то: он на коне, а я вышла в тираж.

— А я?

— Ты тоже на коне, мой мальчик. Непонятно только, зачем ты и меня жаждешь затащить в седло.

— Ты мне нужна.

— Давай-ка сначала расскажи, в чем дело. А там посмотрим…

"Никому ни слова об этом задании. И так информация хлещет, как струи воды из старого садового шланга", — вспомнил Луис слова Ричи.

"Я знаю правила игры", — так ему он тогда ответил.

Да, он знал правила игры. Но сейчас на карту была поставлена его жизнь, и значит, из всех правил Луис собирался соблюдать только одно: главное — выжить.

Он рассказал Моне все. Все, что знал об этом сам…

— Как видишь, подготовить напарника я уже не успеваю. Цейтнот. А если Ричи говорит, что дело швах, то так оно и есть, ты же знаешь.

— Да уж, что-что, а нюх у Ричи — позавидуешь. Зря бы он тебя пугать не стал.

— Так что ты мне ответишь?

Теперь мужчина и женщина были предельно серьезны, ни тени еще недавнего подтрунивания друг над другом. Они сидели глаза в глаза — два профессионала.

— Две тысячи?

— И мои расходы.

— Под пули я не полезу.

— Этого и не требуется.

7

Человека, принявшего Луиса в Иркутске, звали Андрей Павлович. В облике его было что-то небрежное, неряшливое даже. Ослабленный узел помятого галстука, несвежий воротничок сорочки, прилипшие ко лбу редкие пряди волос, не менее чем трехдневная щетина. Блекло-голубоватые глаза с темными полукружьями под ними. Дорогая одежда ничуть не скрашивала ощущение какой-то неумытости и смотрелась на хозяине чужеродно, будто конюх по случаю вырядился в господское платье. Было ему изрядно за пятьдесят, и речь его полностью соответствовала нагловатому виду, присущему людям, чуждым интеллигентности.

— Значит, ты и есть спец из Москвы?

— Вроде того, — слегка улыбнулся Луис.

— Ну-ну. Крутой, значит, мля, субъективно?

— Что — субъективно?

— Присказка у меня такая, мля. Сорняк. Братки столичные сказали — профессор, мля. Субъективно. Значит — профессор?

— Ну, пусть профессор, — пожал плечами Луис.

Офис на окраине города больше походил на военный объект, чем на административное здание: многочисленная охрана снаружи и внутри, сложная пропускная система, тщательный обыск всех входящих. Вот и сейчас в кабинете, кроме хозяина и гостя, на расположенном у дверей диванчике грозными изваяниями сидели два здоровенных охранника-бурята с автоматами на коленях.

— Вещи твои где?

— Оставил в камере хранения, что с ними таскаться. Здесь я засиживаться не собираюсь, заберу груз — и вперед. Сроки, сами знаете, поджимают.

— Знаю, мля, субъективно. Слушай, я тебе тут одну вещь должен сказать… Твои дружки сами не захотели… Понятно, москвичи, мля… Чистюли…

— Что, изменились условия? Возникли новые обстоятельства? Что-то с грузом?

— Нет, мля. Ничего не изменилось, субъективно…

— А объективно?

— Что? A-а… И объективно. Деньги-то большие. Не знаю, как по московским меркам, а для нас… В общем, они велели предупредить тебя: если груз не дойдет вовремя до места, они… твою жену и дочь…

— Что ты сказал?! — в голосе Луиса послышалась такая ненависть, что в глазах и позах бурят, изображавших до этого сфинксов, обозначилась явная настороженность.

— При чем здесь я, субъективно! — раздраженно и зло бросил Андрей Павлович. — Я с тобой контракт не подписывал, мля! Меня попросили, я передал!

— Бляди! — заскрежетал зубами Луис.

— А ты че хотел? — неприязненно посмотрел на него хозяин кабинета. — Тебе платят "бабки", ты отрабатывай. Сделаешь все, как надо, никто никого не тронет, субъективно. Тебя, думаешь, почему выбрали, мля? Потому что у тебя залог есть — жена и дочка. А так бы на хрена ты был нужен, когда есть пацаны и помоложе, и покруче? Возьми хоть моих ребят, — кивнул он на охранников. — Но эти люди без якорей, значит, доверять им нельзя, мля. Субъективно.

— А мне, выходит, можно?! — все играл желваками Луис.

— Решили, что можно. У меня у самого семья, и я твоих заказчиков понимаю, мля. И я бы за это дело не взялся. А ты взялся. Так что не блажи.

— Засунь свои советы себе в задницу!

— Ты, это, мля, не возникай. Здесь тебе не Москва. Здесь я тебя зарою, мама родная не отыщет, мля. И вызову другого курьера, субъективно. Твоим дружкам на тебя плевать, им лишь бы "бабочки" получить, понял, мля?

Луис заглянул в водянистые глаза собеседника и безоговорочно поверил, что этому местному князьку ничего не стоит выполнить свое обещание и закопать его в землю хотя бы и живьем, помешать некому. И это обстоятельство неожиданно подействовало на него успокаивающе.

— Ладно, Андрей Павлович, это не в ваш адрес психую.

— Понятно, что не в мой, мля.

— Людей у вас, я гляжу, полно, выглядят они достаточно внушительно…

— Не-е, мля. Понял, о чем ты. Выпускать из рук такие "бабки" — дураком надо быть. А самому ехать — подставляться. Зачем мне это на старости лет!

— Все равно ведь — выпускаете из рук.

— Так то тебе, мля.

— Какая разница?

— Есть разница. Тебе я вместе с облигациями и ответственность передаю. Случилось что — спрос с москвичей, ты их человек. А случилось что, когда мои люди будут транспортировать, — мне головой отвечать, мля. Субъективно.

Андрей Павлович достал из сейфа кейс и, положив на стол, раскрыл его.

— Принимай хозяйство, мля.

Луис тщательно пересчитал ценные бумаги, проверил их номиналы.

— Забирай, мля, теперь это твое.

— Как устанавливается шифр?

— Смотри: вот здесь комбинация, а это — контрольный затвор. Пока его не переведешь в положение "один", можешь играться сколько хочешь, но потом механизм уничтожения срабатывает, субъективно. Усек систему?

— Все понятно.

— Техника на грани фантастики, мля!

Повернув кейс так, чтобы хозяин кабинета не видел комбинацию, Луис набрал шифр и захлопнул крышку.

— Пусть еще побудет у Вас.

— Это зачем, мля?

— Съезжу за вещами.

— Давай, я пошлю своих ребят?

— Не стоит. Мне надо оглядеться.

— A-а… Тоже верно, мля. Ты, поди, для этого и вещи с собой не взял? — подмигнул Андрей Павлович Луису. — Профессионал, субъективно. Не хотелось бы, чтобы тебя именно здесь, мля…

— Лучше уж в Красноярском крае, да, Андрей Павлович? Лишь бы не здесь.

— Не болтай, мля.

— Да это я так, шучу.

— Сделай дело, тогда шути, — строго одернул гостя хозяин. — Субъективно.

8

По дороге в аэропорт и в самом аэропорту Луис был предельно внимателен.

"Хвоста" не было, это не вызывало сомнений.

И на обратном пути Луис проверялся так же тщательно. "Хвоста" не было.

— Поверни-ка здесь направо, — велел он водителю, когда уже въехали в город.

— Зачем? Так ведь длиннее.

— Поверни, говорю!

Водитель больше не перечил. Он поехал указанным Луисом маршрутом, и тот увидел то, что хотел.

— Теперь куда?

— На вокзал за билетами. Потом в офис.

Нападения он не боялся — без груза кому он нужен, но отсутствие слежки настораживало.

— Пообедаешь со мной? — предложил Андрей Павлович, когда Луис вновь оказался в его кабинете. — Разносолов не обещаю, не до того, но то, что не отравишься, гарантирую. Дорога тебе предстоит дальняя, мля… Ну так как?

— Субъективно!

— Шутишь, мля. Ну, шути, покуда шутится. Значит, настроение хорошее…

Они быстро, но плотно перекусили.

— Теперь можно и выпить, мля. Есть за что. А ты не желаешь? Ну, смотри. Твое здоровье!

— Андрей Павлович, кто же все-таки против нас играет? Есть догадки?

— Не, не знаю. Уж если в Москве не знают, то куда уж мне, мля. Но думаю, что люди это очень серьезные. Высшая категория опасности, субъективно. Если уж мой начальник службы безопасности деру дал, дак понятно дело! Главное, мне ни слова не сказал, мля. А ведь его совсем непросто было напугать.

— А к вам не "подъезжали"?

— Думаю, они просто не успели. Я ведь буквально "железным занавесом" от всего света отгородился. Даже по телефону говорю только с теми, кого знаю, субъективно.

— Чтобы запугать человека, до него надо донести некую информацию…

— Точняк, мля!

— А вы не предоставили им этого шанса. Хитрец вы, Андрей Павлович!

— Зато живу в осаде! Как зафлаженный волчара! Субъективно, мля.

— Ничего, беды ваши кончаются.

— А долька? Моя долька, мля. Ведь если облигации перехватят, то и моя долька уплывет.

— Это как пить дать.

— Значит, новый напряг. Ждать, названивать: довез — не довез, мля…

— Это как заведено: у одних щи пустые, у других бриллианты мелкие.

— Во-во. Если сравнить меня с москвичами, то у меня как раз щи, мля.

— Сочувствую, — улыбнулся Луис.

— А я тебе, мля. Субъективно, сочувствую.

— Ну, мне пора.

— Пора так пора. Что требуется от меня?

— Машину с тем же водителем. Вооруженного охранника. И чтобы они, высадив меня, немедленно возвращались. Если сможете, подержите их в офисе несколько дней, чтобы ни с кем не общались.

— Сделаю, мля.

Луис вновь проверил содержимое "дипломата" и, попрощавшись с хозяином, покинул его крепость. Устроившись на заднем сидении машины, он первым делом поменял код на внутреннем запорном устройстве: мало ли какой аппаратурой напичкан офис Андрея Павловича, его предыдущие манипуляции вполне могли быть засняты на пленку. Теперь же он набрал комбинацию, заранее оговоренную с еще одним человеком — женщиной, известной очень узкому окружению под псевдонимом Мона.

9

— Здесь налево и за светофором опять налево, — скомандовал Луис.

Водитель на сей раз молча повиновался.

— Заезжай вон в тот двор, и прямо, до конца двора… Все, тормози, приехали…

— Можем не успеть, — повернул голову охранник, сидевший на переднем сидении. — Ваш поезд отходит через пятнадцать минут. Шеф приказал…

— Шеф приказал тебе поступить в мое распоряжение, — жестко отрезал Луис.

Луис, забрав чемодан и кейс, устремился в проулок. Неподалеку, за углом, стоял "Фольксваген" с тонированными стеклами. Луис вместе с вещами устроился на заднем сидении и, поздоровавшись с шофером, произнес:

— Езжайте не торопясь.

"Фольксваген" выехал на проспект и влился в поток транспорта.

— Это вам. — Водитель, не оборачиваясь, протянул Луису стопочку билетов.

Тот взял их и бегло просмотрел. Четыре билета — отдельное купе, все, как надо.

— Поезд в пути?

Водитель бросил взгляд на светящееся табло панельных часов.

— Уже семнадцать минут.

— Догоним? — скорее для проформы спросил Луис.

— О чем речь!

— Вот и ладно.

Менее чем за час они домчались до нужной станции. Поезд как раз подходил.

Луис без помощи поручня легко забрался в свой вагон. Перед тем, как войти в купе, он еще раз окинул взглядом перрон. Пусто. Закрыв дверь и сунув в паз специально приготовленный ластик, чтобы ее не могли открыть снаружи, Луис откинулся на купейную перегородку и расслабился.

Впервые за последние сутки…

Мона все-таки молодец. В такие сжатые сроки подготовить операцию — это надо суметь. Используя старые связи, получила информацию из МПС: единственный дополнительный поезд Иркутск-Ташкент и как раз в нужное время. Несомненная удача, его даже в расписании нет. Во всяком случае — в зимнем.

Летели они, естественно, разными рейсами: Луис — прямым, Мона — с пересадкой. Кто знает, вдруг кому-нибудь взбредет в голову проверить списки пассажиров. Вовсе ни к чему, чтобы две их фамилии были на одном листе, ведь охотиться за кейсом мог и их бывший коллега. Или помогать тому, кто охотится…

Мона купила билеты на этот поезд. А билет, купленный им, — так, для отвода глаз. Мона наняла водителя "Фольксвагена". Какие она при этом представила объяснения — Луису безразлично. Все получилось, как надо, детали не имеют значения. Не зря они так подробно изучали карту города.

Даже водитель и охранник Андрея Павловича не видели, в какую машину он пересел, так что ее владельца вряд ли кто-то вычислит, место было выбрано идеальное.

А раз никто его не вычислит, то никто и не узнает, что сел в "Фольксваген" человек одной внешности, а вышел на станции — совершенно другой. Парик с залысинами, оптические линзы голубого цвета, гуттаперчевые валики за щеками, две золотые накладки-коронки на верхних передних зубах — все это вкупе с замшевой курткой, сменившей полупальто, и дурацкой фетровой кепкой делали облик Луиса абсолютно неузнаваемым.

Само собой, никаких усов, бород, очков и родинок. Люди, знакомые с азами профессиональной маскировки, прекрасно знают, что этими аксессуарами ни в коем случае не следует злоупотреблять. Теперь Луиса можно было опознать разве что по отпечаткам пальцев. Да еще, может быть, по рентгеновским снимкам и зубной карте — привет из Бейрута.

Конечно, этот поезд будут проверять, не без того. Могут и обыск устроить. И проверку документов. Ко всему этому он готов. И второй комплект документов ничем не хуже первого. К тому же этот поезд ничем не лучше для преследователей, чем остальные, в том числе и идущие на восток. На их месте поезда восточных направлений он бы проверял еще тщательнее, чем идущие в сторону Москвы. А еще автотранспорт, самолеты…

10

Они появились на перегоне между Красноярском и Новосибирском. Парами, с двух концов вагона. Они, конечно, не искали, не проверяли и не рассматривали пассажиров. Они "пасли" Луиса, "пасли" открыто, нимало не заботясь о маскировке. Четверка профессионалов, одна слаженная команда.

Луис сразу понял, что это конец. Как только поймал взгляд одного из преследователей. Во взгляде был приговор.

Луис, вышедший перед этим в коридор, собираясь отправиться в туалет, изменил намерения. Он, постояв с минуту у окна, вернулся в купе и тут же заперся.

Как, как они узнали его? Ведь он изменил внешность, и кейса при нем не было! Но они точно знали, что он — это он! Больше никто в вагоне их не интересовал. Они смотрели на него, как на дичь, они "пасли" его, он их "объект". Но как они узнали, черт побери, если он сам себя не узнавал в зеркале?

Мона? Только она знала, как он теперь выглядит. Да еще водитель "Фольксвагена". Правда, он его видел только в зеркальце заднего вида, да еще со спины, когда он направлялся к поезду.

Стоп, стоп. Это все страх. Именно он мешает сосредоточиться. Надо успокоиться. Сейчас он это сделает, как учили. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-задержка-выдох, вдох-задержка-выдох… Еще, еще… так, уже лучше. Начнем сначала: Мона. Нет, исключено.

Дело не в порядочности, она просто-напросто не могла иметь контакта с преследователями. Никто не знает, кто они, а Мона тем более. При всем желании она не могла бы его выдать. А если бы вычислили ее, то его взяли бы еще раньше, в "Фольксвагене", прямо вместе с грузом. Чего уж проще. А в поезде она ни с кем в контакт не вступала, это точно. Луис постоянно видел ее в коридоре: то она ходит курить — новая привычка, то в туалет, то стоит у окна, одна или с соседкой по купе. А эти появились только что, сразу и все вместе. Нет, Мона здесь ни при чем…

Ричи? А что — Ричи? Самое большее, что он мог "сдать", — это сведения о его, Луиса, личности. Это и так предполагалось. А внешность, маршрут… Ричи этого знать не знал и ведать не ведал. Вышли на него не через Ричи…

То же самое можно сказать и об Андрее Павловиче…

И все же его вычислили. Сначала надо понять, как они это сделали, а потом решать, что делать. Итак, наиболее вероятная версия — через водителя "Фольксвагена". Мог он оказаться их человеком, скажем, совершенно случайно? Нет, тогда бы его взяли еще в Иркутске. А если там он просто не успел предупредить своих? Ерунда, чтобы Мона в большом городе наняла человека из команды противника — вероятность, близкая к нулю. Значит, они на него как-то вышли сами. Как? Слежки не было сто процентов, уж это Луис мог гарантировать. Разве что… Тьфу, черт, разная бредятина в голову лезет. Не может у них быть аппаратуры спутникового слежения. Хотя… Хотя они могли подключить, в смысле — подкупить, вояк, ФАПСИ, "космонавтов", да мало ли кого! Теоретически — могли, практически — маловероятно: ограниченность во времени, да и…

Стоп!!!

О, ч-черт! Как же он так дал маху! У одного из преследователей, того, что стоял напротив купе проводников, на шее были наушники. Обычные наушники, с маленькими черными чашечками и металлической дужкой, с уходящим под куртку проводом. Сейчас развелось немало любителей послушать плейер. "Космическое слежение"… да на хрена им надо заморачиваться, все гораздо проще. Кейс Луис тщательно обследовал еще в офисе Андрея Павловича. Он был чист. Сама его конструкция не оставляла сомнения, что "жучка" там просто негде спрятать. Луис счел, что такой проверки вполне достаточно. И совсем упустил из виду собственные вещи.

Луис достал чемодан и тщательно осмотрел и его, и его содержимое. Пусто. Последовала очередь кейса. Ровные пачки облигаций, гладкая конструкция корпуса, безукоризненная девственность кожаного чехла, ручка… Пусто.

Луис сел на нижнюю полку и протянул руки к голове, чтобы потереть виски, но наткнувшись на прорезиненную основу парика, тут же отдернул их, внутренне усмехнувшись при этом. Он прогнулся, напрягаясь, затем расслабил спину и шею, подышал, успокаиваясь, и вновь исследовал содержимое чемодана, медленно перебирая пальцами каждый миллиметр собственных вещей… Пусто!

Луис снял куртку, в которой так и ехал, поскольку в поезде вовсе не было жарко. Почти сразу же он обнаружил то, что искал: похожий на булавку с игольчатой ножкой "жучок" неизвестной ему модификации. За последние годы индустрия подобных устройств шагнула далеко вперед, и Луис в этом отношении подотстал от жизни.

Теперь было ясно, как на него вышли.

"Жучка" подселили, когда вещи были в камере хранения. Элементарно просто: предъявили местным ментам какое-нибудь удостоверение, попросили помочь негласно досмотреть вещи. Мол, есть подозрение, что там наркотики, бриллианты или еще что-нибудь в том же духе. Ментам без разницы: багаж цел, жалоб нет. А что "жучка" воткнули — никто и не видел…

Преследователи элементарно проследили его по простенькому пеленгатору. Находясь при этом за пределами его видимости, потому он и не обнаружил "хвоста". Они могли спокойно взять водителя "Фольксвагена" на обратном пути, и у того не было ни малейшей причины за те пару сотен "баксов", что он получил от Моны, разыгрывать из себя партизана на допросе.

Впрочем, он мог от них и улизнуть. Но это ничего не меняло. Зная поезд, они прошли по вагонам со своим "плейером" и без особых проблем нашли Луиса. Едет он в купе один, откупив все четыре места, куртку замшевую они видели среди вещей, оставленных в камере хранения, "жучок" исправно подает сигналы… Идиот!

Ладно, следует принимать реальность таковой, какова она есть. Что они предпримут? Что бы он предпринял на их месте? Обозначились достаточно поздно, может быть, гонялись за "Фольксвагеном". Или разрабатывали план захвата. Ведь вместе с кейсом им нужен и он, знающий код. Если бы не это, груз давно бы был у них — людей достаточно. И не просто людей — профессионалов. В принципе, если он сдаст им код, вполне возможно, что его даже не станут убивать, какой смысл! Но тогда заказчики сдержат свое слово. И Ричи не поможет. Хотя, вполне вероятно, что именно Ричи и организовал такой крючок. А что слово сдержат — сомнений нет. В их кругах такими вещами не шутят. И совершенно не важно, почему Луис не выполнит задания — не справится, продастся, испугается. В любом случае пострадает его семья. Сволочи! И те, и другие! Весь мир против него!

Судя по всему, они ждут ночи. Хотя народу в вагоне немного, половина мест пусты, но лишние свидетели им ни к чему. За окнами давно темным-темно, и пассажиры вот-вот улягутся. Они специально проявили себя в открытую, чтобы дать ему поразмыслить и прийти к выводу, что шансы его на спасение невелики. Сунься они напрямую, он бы точно стал стрелять, и взять его живым было бы проблематично. А сейчас он точно не станет стрелять, они рассчитали правильно. В большом городе у него бы была пусть незначительная, пусть микронная возможность пробиться. Но в Красноярске он еще и представить не мог, что опасность — вот она, совсем рядом, а в Новосибирске ему уже не дадут ничего сделать. В чистом поле же он против них — нуль. Маленькие городки и поселки на пути следования — то же чисто поле. Охотникам — раздолье, дичи — безысходность. Широка страна Сибирь, а попробуй убеги. Его стихия — населенные пункты, очаги цивилизации, а не леса и поля. Тем более, что параллельно поезду наверняка следует пара-тройка автомобилей, готовых в любую секунду включиться в погоню…

Мона. Наверняка она все увидела и все поняла. Лишь бы ее не вычислили. Она еще должна выполнить свою часть плана. Того самого, запасного плана, который они разработали "на самый крайний случай". И этот случай настал. Самый крайний, куда уж крайнее. Это — смерть.

…Луис усмехнулся, пытаясь мысленно приободрить себя, разогнать холодок липкого страха, трогающего спину, сжимающего грудь, ослабляющего мышцы ног. Затем он, как когда-то его учили лучшие в Союзе специалисты-психологи, сделал несколько дыхательных упражнений. Уже в третий раз за последние полтора часа.

Пришла пора действовать. То, что Луис собирался совершить, он не проделывал уже лет двадцать, даже больше. Когда-то, в спецшколе, их обучали подобным трюкам, но с тех пор ни на тренировке, ни тем более на практике, ему не доводилось демонстрировать ничего подобного. Он бы мог даже попытаться остаться незамеченным для наблюдателей, наверняка расположившихся в других вагонах, используя, например, крышу, но это не входило в его планы. Ему было важно, чтобы наблюдатели видели, что он "сошел" с кейсом.

Луис одернул куртку, поправил кобуру с пистолетом, вынул из глаз цветные линзы, а из-за щек валики, оставив "фиксы" и парик, и нахлобучил поглубже кепку. Он еще раз внимательно окинул взглядом купе, ткнул в чемодан булавку "жучка" и с помощью ножа открыл окно. Холодный мартовский ветер ударил в лицо будто мокрой простыней, взвихрив мелкие вещи, разложенные по полкам во время осмотра.

Луис вылез в окно и, держа "дипломат" в правой руке, повис на предплечье левой. Сгруппировавшись, он оттолкнулся вбок, пробежал несколько шагов под углом от железнодорожного полотна, не удержался, упал, покатился кубарем, но "дипломат" удержал, встал и тут же, не теряя времени на осмотр ушибов и даже не отряхнувшись, устремился прочь.

Одиннадцать секунд спустя в поезде "Иркутск-Ташкент" сработала система экстренного торможения: кто-то сорвал стоп-кран…

11

Мона, тепло распрощавшись с соседями по купе, едущими дальше, покинула поезд. В Новосибирск приехали несколько позже, чем предусмотрено расписанием. Довольно долго стояли из-за сорванного стоп-крана, да и в дальнейшем пути были задержки.

На привокзальной площади Мона села в такси.

— К областной администрации, — улыбнулась в ответ водителю женщина.

— Заказ принят!

Доехали не быстро, а очень быстро. Мона рассчиталась с водителем и, забрав свою дорожную сумку, покинула машину. Дождавшись, когда такси скроется из виду, она проголосовала, поймала частника и попросила отвезти ее в какую-нибудь приличную гостиницу, где есть ресторан. Спустя полчаса она уже заказала номер в "Интуристе". В отличие от Луиса у нее был лишь один паспорт — свой собственный.

С наслаждением приняв ванну и переодевшись, Мона спустилась в ресторан и плотно пообедала, в поезде ей было определенно не до того. Только после этого она предприняла еще одну попытку дозвониться до Москвы, на сей раз удачную.

— Слушаю вас, — раздался в трубке знакомый голос.

— Рада, что слушаешь.

— Мона! — сразу же узнал ее Ричи. — Сколько лет, сколько зим!

— Здравствуй, мой мальчик.

— Ну да, для тебя все "твои мальчики"…

— Далеко не все. — Мона полулежала на кровати в гостиничном номере, откинувшись спиной на подушку и вытянув ноги. — Всего несколько старых боевых…

— Коней!

— Что ты сказал?

— Старых боевых коней, — рассмеялся Ричи.

— Старых боевых товарищей, — голосом строгой учительницы урезонила его Мона.

— Здравствуй, Мона, здравствуй. Рад тебя слышать. Правда, очень рад.

— Можешь не клясться, я тебе верю.

— Как же ты надумала позвонить?

— Нужда заставила.

— Нужда? А я думал, ты звонишь просто, без особой причины. Соскучилась. Как и я.

— А ты, значит, соскучился?

— Еще бы!

— Так что же ты сам не позвонил? Номер у тебя есть…

— Номер есть, а вот со временем… знаешь ведь, как бывает. Все крутишься, крутишься…

— А бывшая пассия все стареет, стареет…

На том конце провода возникла секундная пауза.

— Так, значит, ты работаешь с Луисом! — уверенно произнес Ричи. В чем-в чем, а в отсутствии реакции его нельзя было упрекнуть. — Это он переврал мою фразу о том, что годы не щадят никого из нас, чтобы настроить тебя против меня. Герой-любовник в своем амплуа! Ты же не станешь отрицать, что это так?

— Ричи, Ричи, как тебе не стыдно, — устало-равнодушным голосом произнесла Мона.

— А ты, собственно, откуда звонишь? — голос ее собеседника, напротив, приобрел напряженный оттенок. — И что это за нужда, о которой ты говорила?

— Ага, лирика закончилась! — Мона рывком села на кровати, опустив ноги на пол.

— Слушай…

— Нет, слушай ты. И слушай очень внимательно, второго звонка не будет. Я прикрывала Луиса. Ему пришлось сойти. Дополнительный поезд "Иркутск-Ташкент".

— Где это случилось?

— Примерно в трех часах езды от Красноярска.

— Черт, как же так! Вот тебе и Луис, вот тебе и профессионал! Как же он так!

— Почему ты не спрашиваешь главного?

— Я боюсь.

— Все равно придется.

— Верно, придется… Мона, груз при нем?

— Нет.

— А где он, Мона? Где он?

— Ты спрашиваешь об этом как-то ненатурально-равнодушно, мой мальчик.

— Вовсе нет, у меня предынфарктное состояние.

— Тем более, не надо держать в себе эмоции. Волнуйся, нервничай, переживай…

— Твой Луис наверняка тебе все рассказал, я его знаю. И ты в курсе всей важности операции. Я не просто нервничаю, я схожу с ума! Где груз, Мона?!

— В поезде.

— Та-ак… И при каком условии ты мне скажешь, где именно?

— Я имею в виду, что я скажу тебе это без всяких условий. Я хоть и постарела, как ты правильно отметил, но нисколько не поглупела…

— Ты всегда была умничкой.

— Третий вагон, восьмое купе. Код — все семерки.

— Почему его не нашли? Ты же сама сказала, что они проникли в купе.

— Луис зашил "дипломат" в полку.

— Как зашил? В какую полку?

— В верхнюю правую. Распорол ее с торца, прилегающего к перегородке, вырезал оттуда кусок поролона, сунул в нишу кейс и зашил, как будто так и было.

— Нитками, что ли?

— Какая тебе разница. Допустим, леской заподлицо. Если специально не приглядываться — ни за что не заметишь. А когда полка опущена — вообще ничего не видно.

— Как ему пришло это в голову?

— Это мне пришло в голову, мой мальчик. Твоей старушке Моне.

— А если бы полки оказались другого типа?

— Тип вагонов в составе, а следовательно, и полок, я узнала еще в Москве. Такие вещи наобум не делаются, как ты знаешь. Помнишь, как нас учили?

— Уже плохо. Ты уверена, что груз еще там?

— Полтора часа назад точно был там.

— Значит, они не поймали Луиса. Во всяком случае, на тот момент. Так ведь?

— Или он не раскололся. Или погиб. Поторопись забрать груз. Сейчас наверняка весь состав напичкан охотниками за ним. Рано или поздно кому-то придет в голову вспороть полки…

— Я удивляюсь, почему им до сих пор это не пришло в голову. Так очевидно…

— Что тебе очевидно! — взорвалась Мона. — Луис уходил в открытую, в руках у него был кейс и те, кто должен был увидеть это, — увидел. Очевидно ему!

— Что за кейс? Имитация?

— Футляр от настоящего. Там даже чехол, закрывающий ручку есть…

— Ладно, Мона. Спасибо. Немедленно займусь всем этим. Где тебя искать?

— Вот этого не надо.

— Ты не поняла. Я имел в виду…

— Я все поняла. Не надо меня искать. Я на пару неделек исчезну, с твоего позволения. На работе у меня как раз затишье. Ты, конечно, легко сможешь установить, откуда я звонила, но уже через четыре минуты меня здесь не будет…

— Мона! Ты говоришь так, будто подозреваешь меня во всех смертных грехах!

— Что ты, мой мальчик, и не думала.

— Я играю честно.

— Вот и отлично. Если сможешь и если не поздно, помоги Луису.

— В этом можешь не сомневаться.

12

— Шеф, это я.

— А, Охотник. Почему так долго не выходил на связь?

— Не было возможности.

— Что-то мне не нравится твой голос. Груз все еще не у тебя?

— Мы делаем все, что можем.

— Значит мало! Делайте больше!

— Хорошо.

— Что — хорошо?! Ты от меня не отмахивайся! Как обстоят дела с московским курьером? Он что же, ушел от вас?

— Не совсем.

— Как это — не совсем?

— Он выскочил из поезда на ходу. Мы его почти взяли…

— Почти… Он жив?

— Нет.

— Шляпы! А что с грузом?

— Груза при нем не было. Был чехол от "дипломата". Мы думали, это и есть груз.

— Здорово он вас провел. Какие у тебя соображения по этому поводу?

— Он спрятал кейс в вагоне. Или кому-то передал, одно из двух.

— Если передал, то кому, где и когда?

— Только в вагоне, больше негде. У него просто не было нужды выпускать кейс из рук. Он изменил внешность, слежки за ним не было. Он ведь не знал, что мы сунули ему в одежду закладку.

— А вдруг он ее обнаружил?

— Не думаю. Радиоконтролем ее не обнаружишь, это совершенно новая разработка, мы включали ее время от времени. А проверить полностью багаж у него даже мысли не возникло. Иначе бы он выкинул ее к черту.

— Пассажиров проверили?

— Как их всех проверишь? Выходящих, конечно, обыскивали. Под видом милиции. Ни у кого ничего похожего. Ни "дипломата", ни облигаций.

— Может, он спрятал груз, когда бежал от поезда? Или просто выкинул его?

— Мы все время сидели у него на хвосте. Он бы просто не успел. Да и местность мы самым тщательным образом обыскали. Нет, груз в поезде.

— Что же вам мешает его обыскать?

— Этим мои люди и занимаются последние несколько часов. Не так-то просто перетряхнуть целый состав на ходу. Тем более, что на станциях мы останавливаем работу.

— Почему?

— Чтобы не привлекать внимания местной милиции. Одно дело сунуть "корочки" проводникам, другое — доказывать что-то ментам. Кроме того, на каждой станции мы досматриваем выходящих пассажиров. А в Новосибирске, знаете, сколько их сошло? Я даже не успел позвонить вам оттуда.

— Где вы сейчас?

— Станция Барнаул.

— Куда потом проследует поезд?

— Алма-Ата, Ташкент.

— Долго еще будете в Барнауле?

— Больше получаса.

— Ищите, а я пока переговорю со специалистом-таможенником. Кому, как не ему, знать все тайники в вагоне. Перезвони мне перед отправлением.

13

— Это третий вагон?

— Вы же видите табличку.

Охотник посмотрел на женщину, предъявляющую билет проводнице, и она ему понравилась. Красивая, с хорошей фигуркой, угадывающейся даже под расклешенным пальто, в идущей ей кокетливой шляпке и с ярким шарфиком на шее, она как бы олицетворяла наступающую весну.

Сопровождающий женщину высокий крепкий мужчина подхватил сумки и последовал за ней в вагон.

Погуляв вдоль состава, Охотник отошел подальше, туда, где его не могли слышать, и набрал номер офиса шефа. Тот сходу сообщил:

— Я беседовал с таможенником. Он поинтересовался первым делом, какого типа полки в вагоне.

— Полки как полки. Обычные.

— Если обмягченные, с поролоном, то в такую полку вполне можно спрятать "дипломат". Он же плоский и жесткий, верно я понял?

— Но мы осмотрели все полки. Они абсолютно целые, без повреждений.

— Специалист говорит, что если с торца полки сделать разрез, а потом опустить ее, будет незаметно. Сверху оставляется один слой поролона и прощупать почти невозможно. Это один из вариантов. Ты там проверь на всякий случай.

— Сейчас же проверю.

— Ну а коли опять неудача, больше не дергайся. В Семипалатинске к тебе подсядет бригада казахстанских таможенников, они лучше справятся с этой задачей.

— Не сомневаюсь.

— Лишние траты… — проворчал шеф. — Твое дело — пассажиры…

Сообщение шефа о таможенниках обрадовало Охотника. Все-таки в обыске поезда есть свои тонкости, и спецы будут как нельзя кстати.

Правда, за ними тоже придется следить, деньги-то огромные. Но ничего, приставит к каждому таможеннику по паре своих людей, из разных групп, чтоб не спелись…

— …Володя, закрой дверь, я сразу переоденусь. Вы не выйдете на минутку?

Сидевший в восьмом купе мужчина улыбнулся в ответ симпатичной женщине и, выйдя в коридор, присоединился к дежурившему там товарищу.

— Ничего лялька, а?..

Едва закрыв дверь, Володя достал из кармана нож с выкидным лезвием, щелкнул затвором, поднял полку, вспорол ее торец и рывком вытащил "дипломат". Открыв окно, он махнул рукой. Все это заняло буквально считанные секунды. Женщина сидела на левой нижней полке, не шевелясь…

Этих же секунд хватило мужчинам в коридоре, чтобы понять, что что-то здесь не так. Не могли в барнаульских кассах продать билет в купе, которое было полностью откуплено до Ташкента. Да и какая необходимость пассажирке переодеваться буквально за несколько минут до отхода поезда, когда сопровождающий еще не вышел?

— Слушай… — посмотрел один на другого.

— Ч-черт! — глаза второго зло сузились. — Подстава! Ну-ка…

Имевшимся у них ключом мужчины открыли дверь и ввалились в купе…

…По знаку мужчины мотоциклист рванул стоявшую с противоположной стороны состава "Яву" с места. Он чуть притормозил у раскрытого окна…

— Стой!

Мужчины бросились на Володю, но тот успел кинуть кейс на колени сидящего на заднем сидении мотоцикла пассажира. "Ява" устремилась прочь…

Опытный Охотник, конечно же, поставил на всякий случай двух человек с обратной стороны состава, и сейчас они со всех ног неслись к мотоциклу, но скорости были явно неравны. Один, остановившись, принялся давать распоряжения по рации…

Водитель одной из машин с екатеринбургскими номерами, припаркованной на привокзальной площади, резко развернувшись, устремился за мотоциклом, который, вытолкнутый своими седоками через железнодорожные пути на перрон, уже мчал к проспекту Строителей. Второй автомобиль с выключенным двигателем остался ждать подкрепления…

Охотник, быстро и грамотно скоординировав действия своих людей, приказал ссадить "пассажиров" из восьмого купе с поезда. Мужчину и женщину безапелляционно вытолкнули через окно в руки находившихся там двух человек…

Поезд "Иркутск-Ташкент" отошел со станции Барнаул с опозданием на две минуты…

У светофора на проспекте Строителей седок мотоцикла сунул "дипломат" в открывшееся заднее окошко темно-синего "Вольво" и, объехав прямо по тротуару сплошной поток машин, "Ява" скрылась из глаз…

Водитель автомобиля с екатеринбургскими номерами бросил взгляд на сидевшего рядом с ним пассажира — видел ли он? Тот все видел и тут же передал информацию Охотнику по рации…

Охотник и его люди, усадив захваченных ими женщину и мужчину во вторую машину так, что на заднем сидении их оказалось четверо, отвезли их в ближайший от вокзала двор. Остальные остались на вокзале "до особых распоряжений"…

— Ну что, сразу все выложите? — обернулся Охотник с переднего сидения.

— Сразу! — убежденно кивнула женщина. — У нас и установка такая.

— Да и что выкладывать, — хмыкнул Володя. — Сами все видели, так что…

Сидевший слева от него "пехотинец" с силой ткнул его локтем в солнечное сплетение.

— Не дерзи, сука!

Володя согнулся от боли. Женщина заверещала:

— Вы что делаете, падлы! Че мы вам сделали! Мы же сказали, что все расскажем сами, козлы! Крутые, что ли! Хрен мы вам!..

— Ну-ка, приткнись! — прикрикнул на нее Охотник. Он был неприятно поражен: как только женщина раскрыла рот, вся ее миловидность уступила место вульгарности базарной девки. — Не трогайте их. Пока, — бросил он своим.

— Как бы тебе не пожалеть, земляк, — покосился Володя в сторону обидчика. — Мы здесь у себя дома. И если бы не установка, данная нам, вы бы давно лежали носом в землю.

— И какая же это установка? — заинтересовался Охотник. — Рассказывай.

— Нам велено ничего не утаивать.

— Почему?

— Этого мы не знаем. Начальству виднее, как поступать, на то оно и начальство.

— И кто же твой начальник?

— Никита Владимирович Лавин, — последовал ответ.

14

Охотник знал непреложное правило: когда хочешь получить информацию от двоих — их надо развести, допрашивать по отдельности, и уж если ответы не совпадут… Заставить говорить можно любого. При наличии времени и условий, конечно…

— Лавин?

Мужчина кивнул.

— Мы должны были проникнуть в восьмое купе, достать из полки чемоданчик и передать его в окно человеку на мотоцикле.

— Может быть, нам с ними поговорить? — в голосе парня, сидящего слева от Володи, слышалась угроза. — Они нам ладненько споют, как по нотам. Разрешите?

— Погоди.

Охотник отвернулся от допрашиваемых и, уставившись невидящим взглядом в лобовое стекло, задумался. Разводить их не было смысла. Предельно ясно, что функция парочки в этом деле заключалась только в том задании, которое она уже выполнила. Больше ничего ценного они, рядовые исполнители, не знают и знать не могут.

А имя заказчика они уже сообщили…

Лавин. Дело не в том, что он сразу им поверил. Просто в том списке, который шеф передал ему перед началом операции, среди нескольких десятков лиц, имеющих отношение к "их" деньгам, было и это. И хотя Барнаул находился вне предполагаемой трассы Иркутск-Москва, профессиональная память Охотника четко отпечатала в его мозгу эту фамилию.

— Что здесь думать, давайте я с ними "побеседую", — не унимался "боец".

— Никита Владимирович сказал, что мы будем иметь дело с умными людьми…

— Нет, он не так сказал! Он сказал — не с людьми, он сказал — с человеком. "Вы будете иметь дело с умным и опытным человеком", — процитировала женщина.

— А, ну да. Точно, с человеком. С человеком, который не причинит нам зла.

— Да-а? Это почему же? — не оборачиваясь и не выказывая ни малейшего интереса, спросил Охотник. — Вы не к бабушке на день рождения пришли. Вы влезли в чужие дела. В большие дела. В мои дела. Так почему же?..

— Потому что это бессмысленно. Мы уже отстрелянные патроны.

— Это Лавин так сказал?

— Да. И еще он сказал, что если в течение часа мы не появимся целые и невредимые, он спустит на вас всю мусорскую свору: ментов, фээсбэшников, всех.

— Совсем оборзел! — покачал головой водитель. — За такие слова надо на кол посадить.

— Уж хоть одного из вас они поймают! — с усмешкой проговорила женщина. — Расколят вдоль всего позвоночника, вычислят вашего хозяина. И Лавин сдаст информацию про него "всем заинтересованным лицам".

— Сама придумала? — Охотник повернул зеркальце заднего вида так, чтобы видеть сидящих сзади людей. — Или кто надоумил?

— Да ну, на хрен, где уж мне самой. Передать велели. Мол, если беспредела не будет, попусту кровь не прольется — один расклад, а если охотники берегов не видят — другой. Он войны не хочет, но и не боится. На него уже не раз пытались наехать. Все отъехали.

— Крутой, выходит?

— Он не любит этого слова в свой адрес. И кстати, нам пора. — Женщина демонстративно посмотрела на часы. — Если, конечно, вы и впрямь такой умный, каким он вас представляет. Я-то надеюсь, что вы не дурак! А "шестерки" ваши не в счет.

— Прикуси язык! — окоротил ее Охотник. — Ты мальчика с ранцем видишь? Иди ему лапшу на уши вешай! "Умный", "шестерки", "беспредел"… Да кто он такой, ваш Лавин? Сельский лавочник? Первый парень на деревне?

— Этот "лавочник" увел у вас из-под носа пряник, — с необъяснимым интересом разглядывая собственные пальцы, произнес Володя. — Он всегда так делает.

— Как — так?

— Добивается своего. Не завидую я тому, кто умыкнет у него кусочек.

— Нет, эти сибирские валенки совсем оборзели! — вновь покачал головой водитель.

— Знаете, если бы я не боялся вывести вас из себя… Сила-то на вашей стороне…

— Говори, чего уж там, — недобро прищурился Охотник, поймав в зеркальце взгляд Володи. — Может, что интересное нам поведаешь.

— Если вы против Никиты упретесь, он вам, мудакам, обломает рога, поставит раком и несказанно обидит. Во всех позах.

В глазах парня сквозила неистребимая вера в то, что он только что сказал.

Женщина заливисто, даже чуть визгливо расхохоталась.

— Ой, не могу! "Обидит… во всех позах"! Ха-ха-ха. Классно приложил.

"Пехотинец" ударил Володю локтем в солнечное сплетение и тут же кулаком в лицо. Тот откинулся на сидении, запрокинув голову.

— Зачем? — поморщился Охотник.

— Чтобы много не тренькал языком. Ничего, я несильно, скоро оклемается.

— Вы че делаете! Вы опять за свое! — перестала смеяться женщина. — Гады!

— Приведи его в себя.

— Э, жертва аборта, просыпайся! — затормошил Володю "пехотинец". — Давай-давай, не в санатории! Очухивайся, тебе говорят! Вот так.

Парень пришел в себя.

— Ладно, сочтемся! — скривившись от боли, сквозь зубы процедил он.

— Даже и не мечтай. Я таких, как ты…

— Хватит! — Охотник развернулся на сидении. — Значит, Лавин велел вам говорить нам все, что известно, я правильно понял? Хорошо. Его домашний адрес и телефон. И адрес рабочего офиса, быстро.

Женщина спокойно и без запинки ответила на вопросы. Охотник сверился с вынутым из кармана списком: данные совпали. Охотник попытался по рации вызвать своих людей, ведущих преследование, но связи с ними не было, видимо, они удалились настолько, что мощности японской техники не хватало.

— Ладно, убирайся, — принял решение Охотник. — Выпустите их.

— Что, так и отпустим?

— Так и отпустим! — жестко отрезал Охотник. — Пусть катятся к чертовой матери!

Женщина вышла первой и стала обходить машину сзади. Сидевший слева "боец" выпустил Володю и собирался дать ему "леща" напоследок, но тот, неожиданно поднырнув под руку, нанес ему прямой удар в лицо, затем коленом в пах и, когда тот согнулся от боли, взял его за шкирку и за пояс и, как мешок с картошкой, швырнул на заднее сидение, после чего с силой хлопнул дверцей.

— Наказать? — спросил невозмутимо второй, более спокойный "пехотинец".

— Не стоит, он сам напросился. Давай, поехали, время поджимает.

— Куда? — уже тронувшись с места, спросил водитель. — Прямо, налево?

— Вот адрес. — Охотник согнул список так, чтобы шофер сразу увидел нужную строку.

— Я же города не знаю.

— А это уже твои проблемы. Язык-то у тебя есть? Вот он до Киева и доведет.

— Сука! Он мне нос сломал! — придя в себя, с ненавистью произнес избитый.

— Слушай ты, чмо! — резко повернувшись к нему, зло бросил Охотник. — Что это ты дергаешься без моего приказа! Тебя для чего наняли, чтобы ты свой характер показывал? Срать я хотел на твой характер! И что это за постоянные встревания: "может, мне с ним поговорить?", "что, так отпустим?"! Твое мнение здесь на хер никому не нужно! Тормози-ка, — обратился он к водителю. — Все, вали отсюда!

— Командир!

— Все, я снимаю тебя с операции! Свободен!

Давно пора приструнить ребят! А то команда может превратиться в партизанский отряд времен Гражданской войны. Нужно, чтобы все повиновались ему четко, даже в мелочах, только тогда можно рассчитывать на успешное проведение операции. Ничего, пример этого "боксера" будет уроком для остальных…

15

Выскочивший к обочине "гибддовец", проигнорировав явно превысившую скорость "Вольво", подал жезлом висевшей у него на хвосте машине с екатеринбургскими номерами сигнал остановиться.

Они проскочили довольно далеко, но назад сдавать не стали.

Пока страж дорожного движения шел к ним неторопливой походкой единственного петуха в курятнике, парень в вязаной шапочке связался со своими товарищами.

— Нас менты остановили. Вы где?

— Прямо за вами. Видим вас. Ледок, забрать тебя?

— Не надо. Жмите на полную. Не упустите "вольвешника".

— Не упустим, не бойся.

Парень по прозвищу Ледок увидел пронесшиеся мимо "Ауди" и "девятку".

— Вбашлите водилам по полной программе. Премиальные — не меньше ста "баксов" на клюв, если не отстанут…

В конце проспекта машин уже не было видно.

— Инспектор ДПС младший лейтенант Герасимов, — представился подошедший сотрудник, приложив небрежным жестом пальцы к форменной ушанке.

Водитель открыл оконце.

— Нарушаем, товарищ водитель. Документы, пожалуйста. По доверенности управляете?

— Там же все сказано.

— Откройте, пожалуйста, багажник, — с невозмутимым видом попросил инспектор.

— Не имеешь права, — водитель перешел на ты. — Только на стационарном КПП. Если мы ничего не нарушили…

— Плохо знаете правила, товарищ водитель. В случае имеющихся оснований…

— Младший лейтенант! Подойдите ко мне! — властным тоном произнес Ледок.

— А в чем дело?

— Герасимов, ты что, не понял? Я не собираюсь ноги мочить! Подойдите!

Инспектор обошел автомобиль.

— Ну, в чем дело? — он не на шутку разозлился.

— Взгляни-ка сюда.

Герасимов заглянул в раскрытое удостоверение, согласно которому пассажир являлся капитаном Управления Федеральной службы безопасности Свердловской области.

— Ну и что?

Ледок схватил офицера за грудки и рванул к себе, так, что его голова оказалась внутри салона.

— А то, сволочь купленная, что ты нам сорвал операцию! Дерьмо!

— Пусти!

— Что ж ты, гаденыш, "Вольво" не остановил? Хозяин тебя подмазал, да?

— Пусти! Какое еще "Вольво"?

— То, что перед нами так резво неслась! С не меньшей скоростью, кстати!

Ледок отпустил младшего лейтенанта, и тот, отступив на шаг, одернул куртку.

— Ты что плетешь! За клевету ответишь! Ну-ка, вытащи ключи из замка зажигания!

— Слушай внимательно!..

— Это ты слушай, чекист херов! Ты здесь никто. Вашу машину я остановил, потому что номера иногородние, а у "Вольво" — наши. Никто мне не платил. Сейчас я сообщу дежурному по управлению, пусть он разбирается, что вы за "фээсбэшники".

— Слушай внимательно, — жестко повторил Ледок. — Ты, конечно, можешь совершить подобную глупость, но тогда я тебя в пыль сотру!..

— Замучаешься!

— Это раньше КГБ был силой, а сейчас — засунь свои корочки себе в задницу и не дрыгайся. В крайнем случае, у себя в Екатеринбурге блатуй, да и то не на дорогах. Там мои коллеги, поди, тоже дело туго знают.

Ледок поднес рацию ко рту.

— Кто на связи?

— Четверка, — послышалось в ответ.

— Слышал, как младший лейтенант вымогал взятку, четверка?

— Слово в слово.

— Повторите услышанное.

— Давайте стольник без квитанции, говорит, и свободны. Когда вы отказались платить, потребовал документы на рацию и все такое…

— Спасибо. Оставайтесь на связи.

— Не было этого! — скрипнул зубами Герасимов. — Я слова про деньги не сказал!

— Было. И среди тех, кто слышал это и подтвердит в суде, два штатских лица, не из Конторы. Так что влип ты, как муха в свежую коровью "лепешку".

— Товарищ капитан, время! — озабоченно произнес водитель.

— Заводи! А ты, лейтенант, не вздумай устраивать за нами погоню, перехват и прочие глупости. Тогда я обозлюсь по-настоящему. Иди, служи!

Машина резко рванула с места.

— Вы где? — спросил Ледок по рации.

— В конце проспекта — налево, по главной до первого светофора, там направо, потом опять налево…

16

Лавин не ожидал, что противники так быстро и грамотно организуют жесткую погоню. И он не предполагал, что у них так много людей.

Да и вообще, еще несколько часов назад он вообще ничего не ожидал и не предполагал. Звонок из Москвы свалился на него, как снег на голову… Хотя, какой там снег! Правильнее сказать — как гиря на голову. Гиря, а не мягонький, беленький, пушистенький, освежающий, какой там еще, снег…

Пока москвичи получили информацию, пока собирались, обсуждали, прикидывали, решали, на кого свалить эту самую гирю, прошло время.

Время. Что можно сделать за два-три часа?! Если голова забита совершенно другими делами и проблемами? Если никогда в жизни ничем подобным не занимался? Если под рукой нет подготовленных людей?

Два-три часа. Билеты в третий вагон. Он чуть не поседел, когда человек, обеспечивающий этот сектор, позвонил и сказал, что билеты, в принципе, есть в любой вагон. В принципе — в любой. Кроме третьего. Потому что в Рубцовске за третьим закреплена большая бронь. А до Рубцовска-то взять можно? Можно, но в другом вагоне. Почему? Нет ответа. В результате нужные билеты обошлись дороже, чем мягкий вагон до Парижа. Раза в полтора.

А люди? Вовчик, конечно, парень здоровый и неглупый, и Милка — деваха "ухо с глазом", но ведь экспромт, чистейшей воды экспромт. И почти никакого прикрытия.

Ребята на мотоцикле, начальник службы безопасности за рулем его, Лавина, "Вольво"… "Возведение постройки из подручных средств"…

Они чуть не схватили его. Когда он уже подъехал к дому, они двумя машинами попытались взять "Вольво" в "коробочку". И это им почти удалось. Почти…

Он выскочил из салона и, как заяц, стремглав бросился в проулок, опередив преследователей буквально на несколько секунд.

Пока трое неслись по его следу, обе машины объехали дом и устремились ему навстречу по двору. Шакалы-частники неплохо ориентировались.

— Закрывай! — истошно закричал Лавин своему человеку, придерживающему дверь, еще не добежав до подъезда. — Закрывай! — вторично он крикнул, уже забежав внутрь.

Охранник службы безопасности лавинской фирмы захлопнул дверь с кодовым замком, а водитель машины, стоящей радиатором к подъезду старенькой "шестерки" с включенным двигателем, тут же подал ее вперед, заблокировав тем самым проход, и, сунув руку под щиток, вырвал с корнем провода зажигания. Последнее он проделал уже на глазах подбегающих с двух сторон преследователей.

— Толкаем! — быстро сориентировавшись, скомандовал один из них.

Они буквально вышвырнули водителя "шестерки" из салона и, дружно навалившись, оттолкнули машину от подъезда.

Трое на лифте до верхнего этажа, трое по лестнице. Стандартный вариант. Первая тройка, проверив чердак и убедившись, что он закрыт, спустилась вниз, заблокировав лифт. Встретились на шестом этаже. В подъезде — пусто.

Той минуты, что преследователи оттаскивали "шестерку" и открывали дверь подъезда, с лихвой хватило Лавину, чтобы оказаться в своей квартире. А дверь и запоры ее были не в пример крепче подъездных.

— Что вы здесь хотите! Кто вы такие! — выглянула из одной квартиры старушка. — Что вы шумите! Я сейчас в милицию позвоню!

— Успокойтесь, мы вовсе не шумим. Мы в гости пришли, все нормально.

— В гости? К кому? В какую квартиру? Как фамилия? В гости!..

— Да успокойтесь вы, мамаша, от вас одной больше шума, чем от всех нас!

— Хулиганье! Все, звоню в милицию! У меня сотовый, и провода не перережете!

Старушка захлопнула дверь. Было слышно, как она кричит, как это свойственно плохо слышащим людям.

— Алло, милиция? Ноль-два? Это ноль-два? Ко мне здесь ломятся в квартиру! Много, человек десять! Адрес? Записывайте!..

— Черт, старая карга! Сейчас правда менты понаедут. Что будем делать?

— Пошли отсюда. Вот-вот Охотник подъедет. Или Ледок. Пускай они решают.

17

Охотник послал ту машину, на которой приехал, за подмогой. Затем подозвал Ледка и четко, по-военному, отдал ему необходимые распоряжения.

— Чтобы мышь не проскользнула! — закончил он инструктаж.

— Не волнуйтесь.

— Здесь из наших всего восемь человек, — оба понимали значение определения "из наших" совершенно одинаково. — На каждом участке чтобы был кто-то из них. Остальные — на подхвате, у них в башке мускулы вместо мозгов.

— Ладно. Как только подтянутся остальные, займусь провиантом.

— Да я сам все сделаю.

— Тебе есть, чем заняться, — отрезал Охотник.

Старушка из квартиры на шестом этаже с любопытством наблюдала из окна за действиями группы людей внизу. Она не была ни глуховатой, ни скандальной, она не звонила ни в какую милицию. Просто сосед, живущий под ней, попросил разыграть небольшое представление. А почему не разыграть, не сделать приятное человеку. Тем более, что у него такие очаровательные жена и сынишка, с мамой его, которая частенько их навещает, всегда интересно поговорить, да и сам Никита парень вежливый, культурный и всегда готов оказать помощь…

Ледок снял свою спортивную шапочку, явно не прибавляющую ему солидности, расстегнулся, чтобы под полупальто были видны строгий костюм и галстук, и лишь после этого дважды нажал кнопку звонка.

— Кто там?

— Откройте, пожалуйста. Мы из милиции.

Дверь приотворилась. Поверх цепочки на троицу стоявших на лестничной площадке незнакомцев настороженно смотрел мужчина лет пятидесяти пяти.

— Милиция? А в чем дело?

— Мы, собственно, не из милиции, — понизив голос, произнес Ледок… — Нам нужна ваша помощь.

— Помощь? — возвращая удостоверение, переспросил мужчина. — Но что я могу…

— Алексей! Кто там? — послышался из глубины квартиры женский голос.

— Да здесь… Из ФСБ…

— Тише, пожалуйста, — укоризненно покачал головой Ледок. — Давайте пройдем внутрь. Мы вам все объясним…

— Проходите сюда, — пригласил в комнату мужчина.

— Только разуйтесь, — недовольно поморщилась его жена. — А то натопчете.

18

— Это к вам, — сообщил хозяин квартиры, открыв дверь на звонок.

— Товарищ полковник, наблюдение за объектом установлено! — отрапортовал Ледок, выйдя из комнаты.

— Все нормально? — командирским тоном спросил Охотник.

— Так точно. Разуйтесь, пожалуйста. Хозяйка настаивает.

— Справедливо. Хозяев надо уважать.

Охотник снял ботинки и прошел в комнату, из которой велось наблюдение.

— Как хозяева?

— Порядок. Верят всему, им это даже нравится. Хотя баба немного ворчит. Я сначала хотел им заплатить за беспокойство, потом раздумал, решил сыграть на гражданском долге.

— Правильно. Это было бы подозрительно. Контора и вдруг — деньги.

— Вот именно. В провинции еще остались… простые люди. К счастью.

— Ладно. Что тут у вас?

— Кулибин пристрелялся! — сообщил Ледок.

— Серьезно? Ну, Кулибин, ты ас!

— Само собой.

Произнесший это мужчина сидел на стуле у окна и держал в руке наушники, прислонив их к уху. В команде он был на особом положении. И не только потому, что полностью отвечал за всю техническую часть: подслушивающая аппаратура и техника визуального слежения, всевозможный инструментарий, аксессуары, вплоть до фонарей и элементов питания к рациям — было на нем. Кроме того, в его ведении была аптечка. Аптечка в не совсем обычном понимании этого слова. Там не было бинтов и анальгина, но там были разные ампулки и порошки. Одни предназначались для того, чтобы развязать человеку язык, не особо интересуясь его желанием, такие Кулибин называл ласково: "скополаминчик", "натрия пентальчик" или просто: "сывороточка правды". Другие, тонизирующие, необходимые для того, чтобы взбодрить "бойцов" после бессонной ночи, а то и двух, и способные оживить Тутанхамона, он называл "котлетками". — Ребятки, скушайте-ка по "котлетке", а то вы какие-то вялые, как член Деда Мороза. Были там и другие инъекции, но о них "доктор" помалкивал. Главное, что Кулибин был единственным членом команды, заработок которого не зависел от конечного результата. И без работы он никогда не сидел. Такие специалисты всегда в цене. Это "пехоту" можно нанимать пачками, даже такую высококлассную, как Ледок, а он — штучный товар. Такой же, как Охотник. Но заработок Охотника зависел от результата, в случае успеха он получал несравнимо больше Кулибина, но последнего больше устраивала определенность и стабильность. А результат — дело зыбкое. Уж он-то знал.

— Ничего хитрого. Паренек-то курящий.

— Ага. Открывал форточку?

— Ну да. В домах, как видишь, — Кулибин был с Охотником на "ты", — топят, а на улице — весна полным ходом. Форточки — настежь.

— Где его окна?

— Вон те два, на пятом этаже.

— Постой, постой! У него же кондиционеры!

— А кому они нужны? Это летом. А весной форточка надежней. И приятней.

— Дай-ка бинокль. Та-ак, ну и куда ты всадил "комарика", снайпер? Ага, вижу! Штора прямо за форточкой.

Кулибин, прекрасно стреляющий, послал из специального ружья автономный микрофон КМ-3 бельгийского производства, известный спецслужбам как "комарик", благо расстояние позволяло. "Комарик" благополучно прилепился к первой же преграде на своем пути. Это была штора, а могла быть стена, рама, мебель, что угодно…

— Ну и как он?

— Весь на взводе. Болтает по телефону без умолку, курит одну за другой.

— Проверяют всех, выходящих из подъезда? В том числе стариков и детей?

— Да, как вы и приказали. Долго еще нам здесь пастись? Может, поактивничаем?

— Не будем торопиться. Так о чем он по телефону говорит? О грузе?

— Все больше о делах фирмы. С женой, матерью говорил, успокаивал…

— По теме было что-нибудь интересное?

— Единственное — завтра утром он обещал подписать платежные документы.

— Завтра утром?

— Ну да. К нему из фирмы хотели приехать, но он запретил, опасно, мол.

— Из этого можно сделать два вывода…

— Что "наши" бумаги еще у него и что до утра он никуда не собирается сваливать, — закончил фразу Ледок. — Если только, конечно, он не…

— Да, если только он не нам все это специально рассказывает.

— Непохоже, — высказал свое мнение Кулибин. — Он вроде ждет кого-то. Одна из фраз звучала так: "Он еще не приехал". И еще: у него здесь есть охрана. Он сказал: "Если они сунутся, получат отпор. Мои люди не хуже их".

И дальше: "Через пять минут после моего сигнала здесь будет взвод ОМОНа".

— Через пять минут? Значит у нас будет не больше четырех с половиной, — усмехнулся Охотник. — Придется уложиться в эти нормативы.

— Уложимся! — уверенно произнес Ледок. — Может, сейчас и начнем?

— Сам понимаешь, лучше ночью…

Да, это понимают все. Ночью никто не будет шастать по подъезду и во дворе, выскакивать на лестничную площадку и проявлять излишнее любопытство. Ночью меньше свидетелей, свободнее дороги и проще раствориться, исчезнуть…

— …да и шеф просил подождать.

— Что вообще шеф?

— Сулит кары небесные. Лавинскую охрану удалось вычислить?

— Нет, — ответил Ледок. — Или он блефует, или они по соседним квартирам сидят.

— Скорее второе, — произнес Кулибин.

— Почему ты так думаешь?

— Двое страховали его у подъезда, раз. Двое забирали груз, два. Мотоциклисты, водила на "Вольво", гаишник… Что получается?

— Все эти люди сделали свое дело и спрыгнули в сторону, — перебил Ледок.

— Получается, что он худо-бедно подготовился, — продолжал Кулибин, — что народа у него хватает. Да и в любой солидной фирме навалом охраны. Телефон у него мобильный имеется, связи его не лишишь. Ментов он вызовет не задумываясь. Плюс его люди, сидящие в соседних квартирах на стреме. Плюс…

— Ну и что ты предлагаешь, — перебил его Охотник. — А то послушать тебя, не стоит и лезть.

— Вариантов несколько. Можно дождаться, когда наш кейс вынесут из дома и забрать его…

— Ну да, утром жильцы повалят на работу, дети в школу, попробуй обыщи всех!

— Можно устроить пожар. Настоящий, с дымом и иллюминацией, и под шумок выкурить его оттуда.

— Неплохо, — одобрил сидящий на кровати "боец". — Под пожар можно классно сработать.

— Кулибин, я же спросил не что можно сделать, а что ты предлагаешь.

— Я предлагаю, когда жители этого флегматичного городка погасят свет, зайти в нужную нам квартиру и забрать нужный нам предмет.

— Ты видел его дверь?

— Да, пробежался мимо.

— За сколько сработаешь?

— За две минуты. С гарантией.

19

— Никита Владимирович?

— Я. Что-то не узнаю… кто это?

— Вы меня не знаете… Я интересуюсь одним маленьким металлическим чемоданчиком, который у вас имеется, и еще больше — его содержимым. Вернее, только его содержимым.

— Вот оно как. А кто вы? Представьтесь, пожалуйста.

— Это не суть важно.

— Но согласитесь, не могу же я обращаться к вам "эй, вы". Это несолидно.

— А к чему нам условности? Ведите разговор в обезличенной форме. А если неудобно, обращайтесь как хотите: Иван Петрович, Сергей Андреевич…

— Хорошо, я буду вас звать Тит Абрамович.

— Почему Тит Абрамович? — хохотнул собеседник.

— А почему нет? Вы же сами сказали — как угодно.

— Я вам уже изложил существо своей просьбы…

— А разве это ваш товар?

— А разве ваш?

— Частично мой. Полагаю, вы достаточно осведомлены по этому поводу.

— Вот именно — частично. И я не собираюсь лишать вас вашей части.

— Спасибо на добром слове. А что конкретно вы предлагаете?

— Вы отдаете мне бумажки, а я выплачиваю вам полную стоимость вашей доли. Или, если хотите, можете забрать свою часть натурой и сами ее реализовать. Что скажете?

— Тит Абрамович, а как же остальные?

— Вы о чем?

— Я об остальных собственниках.

— Вам-то до них, что за дело! Главное, что свое вы не потеряете.

— Но это, по меньшей мере, некрасиво!

— Только давайте не будем тащить в бизнес не свойственные ему понятия.

— Да я и отвечаю за общее имущество. Как с этим быть?

— Об этом можете не беспокоиться. Мы все обставим так, что ваша невиновность будет очевидной. Положитесь в этом на меня. Главное — ваше принципиальное согласие.

— А если я откажусь?

— Если вы совершите подобную глупость, то потеряете и свою долю. Это же элементарно.

— Тит Абрамович!.. — укоризненно протянул Лавин.

— Я понимаю, что потеря энной суммы для вас не такая уж и угроза…

— Отчего же.

— Кроме денег, вы можете потерять и жизнь. Стоит ли это такого риска?

— Вы говорите как рэкетир.

— Любите вы всякие словечки. У вас есть любовница?

— Что? К чему вы это?

— Так. Ну, вы согласны на мое предложение?

— Естественно, нет!

— Вы могли бы расстрелять человека за предательство во время войны?

— Что? Опять вы… A-а, вы, видимо, меня тестируете. Да, Тит Абрамович?

— Конечно! — послышался смешок. — А предложение мое с ходу отвергать не спешите. Утро вечера мудреней. Завтра я вам перезвоню, часиков в восемь утра…

— По местному времени?

— Само собой.

— Вы так сказали "само собой", что можно подумать, что вы в Барнауле. Звонок-то междугородный. Спать-то вы собираетесь, или вы ранняя пташка?

— Один интимный вопрос, с вашего позволения. Мы не дети и прошу быть откровенным.

— Опять ваши тесты?

— Нет-нет, по существу. Скажите, кейс у вас? Только честно.

— У меня, — устало вздохнул Лавин.

— Надеюсь, — голос "Тита Абрамовича" приобрел вкрадчивость, — он не пуст?

— Нет. Он полон… бумаг.

— Спасибо за хорошие новости. Мы знаем вас как человека умного, интеллигентного, автора прекрасной монографии и надеемся, что вы примите правильное решение. Зачем вам наши грязные игры, согласитесь.

— Вот именно, грязные игры. Я вас, Тит Абрамович, считаю бандитом с большой дороги, козлом, если угодно, разинувшим пасть на чужой каравай…

— Что за эпитеты!

— Простите, но это от души. И я приложу все усилия, чтобы вам ничего не обломилось.

— И все-таки не спешите. Подумайте до утра. Договорились?

— Не тешьте себя понапрасну.

— Всего хорошего, Никита Владимирович.

— А вам, Тит Абрамович, всего самого наихудшего!

20

— Да, товарищ генерал! "Первый" слушает!

— Что это ты? А, играешь перед посторонними? Смотри не переиграй. Там на весь регион поди один генерал…

— Вряд ли им доступны такие тонкости. Все, ушли, можем говорить свободно.

— А ты себя правильно назвал "первым". Ты будешь первым… с кого спросится.

— Это я уже слышал.

— Ничего, еще послушай. Какие планы?

— Все без изменений. Здесь на улице уже темно, но народу полно, люди еще и не думают ложиться. Начнем между часом и двумя ночи.

— А если он раньше свалит? Или скинет груз, что еще хуже? Не боишься?

— Мы все перекрыли. Кроме того, он договорился на утро, по каким-то своим делам. Связь он держит по сотовому, видимо, боится, что к городскому могли подключиться. Что мы его слушали напрямую, скорее всего, не догадывается…

— Или делает вид.

— Не исключено. Хотя… Впрочем, все может быть.

— Я вам здесь подыграл немного…

— Каким образом?

— Позвонил Лавину, предложил ему сделку.

— Серьезно? Ну и каков результат?

— Отрицательный.

— Этого следовало ожидать. Лишние телодвижения, непохоже на вас, шеф.

— Погоди иронизировать. Во-первых, я предложил ему подумать до восьми утра, дав тем самым понять, что ночью мы ничего предпринимать не будем.

— Военная хитрость… в расчете на дурачков…

— Во-вторых, телефон был подключен к компьютеру. Ты же знаешь моих ребятишек с бледными лицами и кучей новомодных программ…

— Кто же их не знает.

— Так вот, они просканировали голос, проанализировали сказанное и составили условный портрет Лавина.

— Интересно послушать.

— Парень он не глупый, решительный, самоуверенный, даже, как отметили ребята, самодовольный.

— Это все и без них можно было вычислить. Достаточно знать обороты его фирмы, а мы их знаем, чтобы понять, что человек глупый, не решительный и не самоуверенный просто не поднял бы такую махину, особенно в этом захолустье. И почему бы ему при этом не быть самодовольным? Верно, шеф? Вам тоже не чужда эта черточка характера.

— Наглец.

— Ничуть. Если бы вы были дураком, я бы вам подобного не говорил, а так вы и сами все прекрасно знаете. Видя, как Лавин обставил дело, можно сделать и еще массу выводов, и уж они будут не менее точны, чем компьютерные.

— Например?

— Например, если бы у него было хоть чуть-чуть больше времени, мы бы его не поймали за хвост, это однозначно. Он просто не успел все подготовить на уровне. И еще два момента…

— Первое — он не задействовал ментов.

— И правильно сделал. Я бы на его месте поступил так же. Груз светить не стоит.

— И второе — все упирается в утро. Прямо час икс какой-то.

— Какие соображения по этому поводу?

— Москвичи получили информацию о грузе не ранее сегодняшнего утра. Кто-то явно был в поезде, но не в этом дело. Пока собрались, пока решили, что делать, — день в разгаре. А самолет сюда только вечером, я звонил, узнавал. Разница часовых поясов, в Барнаул он прилетает утром. Через соседние аэропорты тоже раньше не добраться…

— Они уже попробовали вариант со спецом-курьером. Думаю, теперь будет по-другому.

— Силовая охрана?

— Вот именно. Пришлют на самолете десяток волкодавов. С легальным оружием.

— Это плохо?

— Вы же знаете, что это совсем не плохо. Если они полетят, наши люди конфискуют кейс прямо на посадочной полосе, оружие при перелетах все равно сдается. Если поедут — разыграем предусмотренную комбинацию.

Все ведь просчитано. По официальным представителям властей они стрелять не будут, это определенно…

— И главное, — продолжал Охотник, — такой вариант хорош тем, что он дает нам основания полагать, что до утра Лавин никуда не денется. Будет себе спокойненько…

— Так уж и спокойненько!

— Или беспокойненько ждать московской охраны. Чем мы и воспользуемся.

— Но у него ведь наверняка и своя охрана есть.

— Есть, конечно. Но вы же знаете, что собой представляют службы безопасности фирм — два-три профессионала и куча всяких десантников, качков и прочей шушеры. Больше гонора, чем настоящей выучки. Это для моих ребят не проблема.

— Может, тебе еще людей подослать? У меня приятель в Новокузнецке, он не откажет выставить десяток стволов. Люди серьезные, я видел их в деле.

— Ни к чему, у меня своих хватает. Что еще удалось собрать на Лавина?

— Кроме уже переданной тебе информации, пока ничего, но парни работают. Прокачивают его самого и его окружение. Да, ты меня перебил, я не договорил про компьютерные выкладки. Проанализировали реакцию, силу характера, поведение в нештатных ситуациях…Так вот, по всем этим показателям он уступает тебе, мой друг.

— Да, неужто? Вот радость-то!..

— В сущности, он только по двум тебя и превосходит. Только по двум…

— А вот это действительно интересно.

— По интеллекту…

— Само собой. Куда нам, воякам, до продвинутых экономистов. И?..

— И по чувству юмора.

— Так он юморист?

— Еще какой. Знаешь, как меня окрестил? Он поинтересовался, с кем разговаривает, а я разрешил ему называть меня, как заблагорассудится. Ему заблагорассудилось называть меня Тит Абрамович.

— И это свидетельствует о его неуемном чувстве юмора? По-моему, брякнул первое, что в голову пришло. Потуги на оригинальничание.

— Думаешь? А мои "яйцеголовые" усмотрели в этом определенный смысл.

— Да они хоть в чем смысл усмотрели бы. Даже в гнойнике на заднице. Когда меня тестировали, тоже всякой всячины наусмотрели. Которой во мне в помине нет.

— И все же выводы любопытные. Тит, как известно, персонаж русских баек, частушек. Имя это раньше употреблялось в насмешливом, издевательском контексте. Абрам — тоже персонаж из анекдотов, только уже слегка нерусский…

— Приложил, значит?

— Каверзы он нам готовит, вот что это значит! Смеется над нами!

— Но это же глупо. Человеку умному должна быть свойственна осторожность.

— Ты не понял. Он и осторожничает, и побаивается, так и эксперты мои говорят. Но в это время он и мысли не допускает, что может нам проиграть. Он даже не просчитывает варианты поражения. Все мысли в одном направлении — как нас объегорить.

"…несказанно обидит. Во всех позах…" — вспомнил вдруг Охотник слова парня, допрашиваемого им несколько часов назад, и тот уверенный тон, каким это было сказано.

— И еще… — продолжал шеф. — Операция несколько подзатянулась… И в финансовом плане стоимость ее значительно возросла…

— И что вы хотите? — с недобрым предчувствием в сердце спросил Охотник.

— Несправедливо, что это касается только меня одного. Ты не находишь?

— Но и почти весь банк в случае удачи ваш. Каков сев, таков и урожай.

— Почти… Тебе тоже кое-что причитается, отдай должное, приятель.

— Ладно, что вы хотите? — повторил вопрос Охотник.

— Хочу тебя немножко стимулировать…

— Каким образом?

— Теперь каждый день задержки будет стоить тебе трех процентов. Не так уж много, согласись. С ноля часов нынешних суток счетчик включен. Ну, что молчишь?

— Что же, я должен ликовать по этому поводу? В душе я не молчу.

— Представляю себе, — хохотнул шеф. — Но пойми и ты меня: я нервничаю, теряю здоровье, мне ничего не идет в голову. Для меня не то что день, каждый час — пытка. Так что, все в твоих руках: и мое здоровье, и твой кошелек. К тому же, ты ведь не сомневаешься, что вот-вот поймаешь птичку? Скажи, не сомневаешься?

— Пустые разговоры.

— Ладно, не расстраивайся. Спокойной ночи тебе не желаю, глупо. А я пойду отдохну пару часов, а то с нашими делами совсем про сон забыл.

— Отдыхайте, Тит Абрамович, отдыхайте, — раздраженно произнес Охотник и нажал кнопку отбоя.

21

Пожилой мужчина в серой куртке с капюшоном явно отечественного производства, теплой "демисезонной" кепке на голове и шнурованных ботинках с высокими голенищами неторопливо шел по двору, спокойно оглядываясь по сторонам.

На лице у него были очки с очень толстыми линзами, в руках — две тяжелых сумки.

Войдя в подъезд, мужчина вызвал лифт и поднялся на пятый этаж. Подойдя к нужной двери, он трижды коротко нажал кнопку звонка.

Как ни странно, открылась дверь квартиры напротив. Оттуда вышли четверо крепких мужчин, один из которых подмигнул звонившему. Двое спустились на один лестничный пролет вниз, двое поднялись наверх. Все было проделано в полном молчании.

Лишь после этого дверь открылась.

Мужчина в очках, не заставляя себя ждать, шагнул за порог, и тут же за его спиной лязгнул засов. Гость шагнул в холл и, поставив сумки, обернулся.

— Ну, здорово, Маркелыч! — широко улыбнулся Никита Лавин. — Наконец-то!

Гость и хозяин квартиры обнялись.

— И что значит "наконец-то"? Как только ты позвонил, я сразу выехал.

— Ехал поди как та черепаха!

— Ну, у меня "жигуленок", не "Вольво", да и дорога — не приведи Господи…

— Ладно, главное, что ты здесь.

Произнеся это, Никита сунул Маркелычу записку. Увидев, какими огромными буквами она написана, тот усмехнулся: несмотря на все заверения, что в очках он видит почти нормально, Лавин упорно считал его слепой курицей. Правда, без очков он таковой и был.

Текст записки гласил: "Нас слушают, не болтай лишнего".

Маркелыч кивнул и, быстро раздевшись, взялся за сумки.

— Здесь моя бабка гостинцы вам прислала, — сказал он, направляясь на кухню.

— Да у нас все есть.

— Есть, есть… — проворчал Маркелыч. — Такого нет. Фирменные бабкины соления: огурчики, помидорчики, грибочки. Варенье вишневое. Сальце. Все свое, пальчики оближешь!

— Класс! — щелкнул языком Лавин. — Спасибо ей.

— Твои-то где? Мария Сергеевна им кланяться велела, особенно матушке.

— Завтра утром приедет. Сам им все передашь…

…Кулибин немедленно сообщил услышанное Охотнику. Тот кивнул…

— Есть будешь?

— А как ты думаешь? Шесть часов в пути. И есть буду, и от стопочки не откажусь.

— Погоди, сейчас борщ разогрею. Ты пока иди, умывайся с дороги.

Спустя несколько минут Маркелыч, умытый и причесанный, вышел из ванной.

— Неплохо устроился, — походив по квартире, вынес он вердикт.

Лавин переехал недавно, и гость был здесь впервые.

— Нормально, — махнул рукой Никита. — Слушай, дед… — произнес он тихо.

— Ну, чего тебе?

— Как у тебя со здоровьем?

— Не жалуюсь. А что это ты вдруг здоровьем моим заинтересовался?

— А как у тебя… с навыками? — вместо ответа вновь задал вопрос Лавин. — Не растерял еще?..

— …Я в форме. — Маркелыч подошел к Лавину и положил ему руку на плечо. — Да что у тебя стряслось? Давай рассказывай.

22

— Обложили меня, дед. Со всех сторон обложили, хрен вырвешься.

— То-то я гляжу, весь двор "торпедами" нашпиговали. Даже внизу, в подъезде, две таких гориллы стоят, у меня аж поджилки затряслись. А твои-то охранники где? Из фирмы? Все в "декрет" ушли, что ли?

— Мои тоже есть. Просто они не светятся пока. Да и не устраивать же бойню в родном дворе!

— Это, конечно, не дело. Что же от тебя хотят? Деньги, небось?

— Что же еще!

— Так может, лучше отдать? Стоит ли это дерьмо таких нервов?

— Ага, чужие деньги завсегда дерьмо, как же. Типичная позиция охлоса.

— А ты у нас, конечно, элита, — усмехнулся Шамышов. — Кто это тебя так прижал?

— Не знаю!

— Вот здорово. Я думал, ты всю свою помойку знаешь наперечет.

— Это не моя "помойка".

— С каких это пор залетные в Барнауле себя как дома стали чувствовать? Вы что, еще не всем втолковали об экстерриториальности нашего региона?

— Ну, дед, начитался книг! Слово-то какое — экстерриториальность! А всем разве втолкуешь… Только каждому по отдельности. А на это сейчас времени нет.

— Большая сумма-то?

— Это, собственно, не деньги, ценные бумаги. Но те же деньги. Почти те же деньги.

— Ты не ответил про сумму.

Никита, облокотившись на подоконник, смотрел в окно на вечерний двор.

— Двадцать четыре миллиона, — задумчиво произнес он. — Двадцать четыре.

— Ого! — присвистнул Маркелыч. — Новыми?

— Что? — повернулся к нему Лавин. — Новыми… Двадцать четыре миллиона долларов!

— Тоже неплохо, — невозмутимо произнес Шамышов. — Одно непонятно…

— Что тебе непонятно?

— Какого рожна ты у окна торчишь? В этом светлом квадрате тебя даже старушка-библиотекарша, никогда в жизни не державшая оружия и страдающая устойчивой болезнью Паркинсона, "снять" сможет! Разве я тебя этому учил!

— Не будут они стрелять. Я им нужен живой. На данном этапе, конечно.

— Зачем это? Поясни-ка.

— Я один знаю код.

Лавин сжато описал Маркелычу особенности устройства "дипломата".

— Прямо шпионские игры какие-то! — покачал головой Шамышов. — Как в кино.

— К сожалению, нам в этом кино отведена роль не зрителей, а главных героев. — Лавин закурил сигарету. — Ситуация усложняется тем, что облигации преимущественно, за исключением небольшой части, не мои, и в настоящее время я несу не только риск их утраты, но и ответственность перед компаньонами.

— Вот пусть бы они сами и несли ответственность, — проворчал Шамышов.

— Все получилось случайно. Их курьер вез груз из Иркутска. Его вычислили, и он спрыгнул с поезда. Так груз оказался на моей территории. Ближе из наших просто-напросто никого не было, мне ничего не оставалось, как взять игру на себя.

— А курьер?

— Судя по всему — погиб. Его напарник успел передать в Москву месторасположение тайника и код до того, как груз обнаружили наши враги. Москвичи скинули информацию мне. У меня было около трех часов, а что мы могли суметь подготовить за три часа? Вот потому я сижу в своей норе, обложенный со всех сторон.

— А в каком качестве здесь сижу я? В качестве твоего телохранителя?

— Навроде того. У тебя есть какие-то возражения по этому поводу?

— Да нет, — пожал плечами Маркелыч. — Надолго ты меня подряжаешь?

— Нам бы только ночь простоять… — Никита погасил сигарету в пепельнице.

— Да день продержаться? — улыбнулся отставной прапорщик.

— А потом, как и обещал дедушка нашего экспремьера, придет подмога.

…Охотник, который теперь сам слушал Лавина, почувствовал легкое беспокойство от ощущения, что его пытаются водить за нос…

— Что там у нас с обещанным борщом? — заинтересованно спросил Маркелыч.

— Сейчас все будет готово, — задернув шторы, заверил его Лавин.

Сунув Шамышову в руки заранее приготовленную записку, он, в противоречие собственным словам, убрал в холодильник кастрюлю с так и не включенной плиты, составил туда же привезенные Маркелычем банки, за исключением двух самых маленьких, положенных им обратно в сумку.

После этого он поднял телефонную трубку, набрал номер и, когда на другом конце ответили, произнес только два слова:

— Проверь посты.

По этому сигналу, переданному дальше, один человек завел двигатель, а четверо приготовили оружие к бою…

Отставной старший прапорщик Шамышов уже шнуровал ботинки, но руководством к действию для него были другие два слова, крупно написанные в переданной ему Лавиным записке: "Собирайся. Уходим"…

Никита, уже обутый и одетый, прошел на кухню и будничным тоном произнес:

— Ну, Маркелыч, садись, поужинаем. И давай хоть новости послушаем, а то я со всей этой бодягой совсем не знаю, что в мире творится.

Он включил телевизор, прибавил звук так, что сидевший на прослушке Охотник поморщился и дал Кулибину заменить его.

Выйдя вслед за своим другом из квартиры, он постарался закрыть дверь как можно тише.

23

Почти тут же открылась дверь квартиры напротив, и та же четверка мужчин бесшумно просочилась на лестничную площадку.

"Двое на месте, двое вниз, до второго этажа", — знаками приказал им Лавин.

"Я уберу тех двоих, что внизу", — очень выразительными жестами предложил один из мужчин.

Лавин отрицательно покачал головой и ткнул пальцем в Шамышова: "Его работа".

Мужчина беззвучно хмыкнул и кивнул.

Маркелыч вызвал лифт, а Никита отправился вниз пешком, неся его сумку и свой чемодан.

— Эй, отец, одну минуту! — тормознул прапорщика один из парней, стоящих внизу.

— Что вам надо?

— Не бойся…

— Когда это я подонков боялся? Это тебе бы стоило меня поостеречься.

"Боец" недоуменно поглядел на старикашку. Маркелыч, благодаря избороздившей лицо сети морщин и сильным очкам, выглядел намного старше своих сорока девяти, а уж прикид из коллекции "Слава КПСС" вообще навевал мысли, что он ровесник первой пятилетки.

— Что?! — изумленный несоответствием сказанного дедом его облику, разинул рот "боец".

— Все! — выдохнул Шамышов и ударил его в солнечное сплетение.

Здоровяк согнулся пополам от боли.

Его приятель, выказывая отменную реакцию, выхватил пистолет. Он даже успел снять его с предохранителя, но большего бывший разведчик не позволил ему сделать. Шагнув вплотную к неприятелю, он перехватил своей левой его руку так, что кисть с пистолетом, зажатая его локтевым суставом, уходила по касательной к подмышке и ствол теперь был направлен в стену за спиной Шамышова. Одновременно он нанес "расслабляющий" удар в подъязычную часть подбородка и, когда "боец" уже стал оседать, потеряв сознание, резким коротким движением сломал ему руку.

Повернувшись ко все еще скрюченному первому "бойцу" и, ударив кулаком по основанию шеи, Маркелыч вырубил его, слегка придержав при падении, чтобы не было шума.

Лавин выглянул из-за перил верхней площадки. Увидев ожидаемую картину, он быстро спустился вниз. Его люди последовали за ним.

Отчасти потому, что его руки были заняты багажом, отчасти потому, что больше некого было опасаться, так как "торпеды" противника, караулившие на девятом этаже, вряд ли смогли слышать, что творится на первом, Никита принялся отдавать распоряжения шепотом:

— Заберите "пушки", рацию и документы. И сидите в соседней квартире до утра.

— Может, лучше в твоей? Они ведь точно полезут. Зачем тебе это надо?

— Пусть лезут. Увидят, что клетка пуста, и свалят. Это же не квартирные воришки.

— Грязи натащат…

— Черт с ними. А вот побоище в моем доме мне точно не нужно. Я специально двери только на один замок закрыл, чтоб меньше ломали. Так что сидите тихо, наблюдайте. Войну не устраивайте, не из-за чего. В случае чего — вызывайте ментов.

С улицы послышался звук работающего автомобильного двигателя.

— Все, нам пора. Пошли, дед.

…Грузовой "газик" с тентом на кузове выполнил незамысловатый пируэт. Чтобы развернуться в нужном направлении, водитель малым ходом подал его назад, подъехав почти вплотную к подъезду дома так, что верхняя часть тента оказалась под высоким козырьком.

— Вот черт, всю панораму закрыл! — в сердцах ругнулся Виктор.

— Да он сейчас отъедет, — успокаивающе пробасил сидящий рядом с ним шофер.

И действительно, "газик", выполнив маневр, выехал на дорогу и неторопливо направился к выезду из двора.

Ледок, обходивший посты, также обратил внимание на грузовик.

"Какого черта он здесь корячился? — подумал он. — Мог бы развернуться по дуге, тротуар же пустой. Намного проще".

— "Четверка", как у вас дела? — включив рацию, спросил он.

— "Четверка", слышишь меня?

Рация безмолвствовала.

— "Тройка", ответь!

— Слушаю.

— "Четверка" молчит, пошли людей проверить, — говоря это, Ледок уже быстрым шагом шел в сторону проспекта. — Доложи Охотнику, что я следую за "газоном".

Сунув рацию в карман, Ледок бросился бежать. Выскочив на проспект, он увидел удаляющийся по противоположной полосе нужный ему грузовик.

Достав сотенную купюру, Ледок махнул ею как флажком. Мгновенно, нарушив правила, к обочине из второго ряда юркнул "жигуленок".

— Держись вон за той развалиной. Только близко не жмись.

— Погоня? — улыбнулся водитель, трогаясь с места. — За кем, если не секрет?

— Да вот, проверяю наших шоферов на маршруте. Я из службы безопасности фирмы. Смотрю, чтобы не левачили…

…Лавин, глядя в щелку, образованную задним пологом тента, не заметил ничего подозрительного. Те машины, что крутились у него во дворе, их явно не преследовали, а остальные — пойди разбери, кто в них едет, одни светящиеся фары.

— Маркелыч…

— Ну?

— Ты их не убил?

— Не волнуйся, жить будут.

— На инвалидности?

— Одному я руку, конечно, сломал. Нехорошо так, в суставе…

— Что ж так безжалостно?

— А чего он на меня с пистолетом! — обиженно-оправдывающимся тоном произнес Шамышов. — Я же без оружия. Это неправильно, таких учить надо… Другому ничего, у другого все нормально. И плясать сможет, и жонглировать…

— Точно сможет?

— Точно, — в голосе прапорщика слышалось сомнение. — Если он, конечно, раньше умел… И если он дураком не останется. Шейные позвонки штука хрупкая…

— Под твоей гирей все хрупкие.

— Ты что мне не дал поесть? Десять минут дела не решили бы!

— Решили бы. Мы и так впритык едем, впрочем, так и задумывалось.

— А куда спешим?

— На поезд, естественно.

— Ясненько… Слушай, Никита, ты весь свой дом переполошил.

— Ерунда.

— Ну, конечно, барин! У барина проблемы, вся челядь под ружье!

— Да при чем здесь… Наша фирма в строительстве дома принимала долевое участие. У меня полподъезда коллег. И они заинтересованы в благополучном исходе дела не меньше моего. Так что "под ружьем" только те, кому положено. Кроме одной старушки.

— И одного старичка.

— Это ты уж не про себя ли? Хорош друг! Договорился! Еще не поздно…

— Ладно, не возникай. Это я так, от голода…

24

Ледок видел, как Лавин с мужиком в очках вылезли из кузова "газика". К ним тут же подбежал высокий парень и что-то передал, по всей видимости — билеты. Приехавшие направились на перрон.

…Восемь человек из команды Охотника сосредоточились на площадке пятого этажа. Покалеченные "торпеды" уже были перенесены в машину. Один из "бойцов" залепил жевательной резинкой глазки двух соседних квартир, используя для этого монетку, чтобы не оставить отпечатков пальцев.

— Черт, началось! — одними губами прожестикулировал находившийся за дверью охранник "Старого Дома". Он повернулся к своим товарищам.

Самый молодой из них, крутнув в руке пистолет, красноречивыми жестами предложил выскочить в подъезд и навести порядок, но старший состроил ему в ответ такую свирепую гримасу, что тот моментально угомонился и даже спрятал оружие в кобуру.

Кулибин действительно возился с замком буквально считанные секунды, причем совершенно бесшумно. По его сигналу четверо подельников ворвались в квартиру, а спустя какое-то время, уже поняв, что западня пуста, вошел и он сам. Ребята рыскали по комнатам, немного спонтанно, но в целом грамотно производя обыск, бесполезность которого была ясна абсолютно всем.

Кулибин не стал пользоваться рацией. Подойдя к шторе, он снял "комарика" и тихо произнес единственное слово, не сомневаясь, что будет услышан Охотником:

— Пусто…

Он собрал "торпед" в одной из комнат и отдал распоряжение:

— Фотографии, записные книжки… На все — сорок пять секунд. Действуйте!..

…Охотник не скрипел зубами, не матерился и не метался из угла в угол. Он, внешне спокойный и даже немного расслабленный, стоял, опершись руками о спинку стула, и смотрел в ночь за окном. Принимая заказ, он дал себе зарок, что это будет его последнее дело: годы давали о себе знать, да и причитающейся доли хватило бы до конца жизни, запросы у него не столь уж и велики. Сейчас Охотник жалел о том зароке: плохая примета, такие решения следует принимать после выполнения работы, а не до. Собственное пророчество могло сбыться вовсе не таким образом, каким он себе представлял.

Оставалась еще надежда на Ледка. Он был лучшим в команде. Серьезнейшим образом обученный офицер, не то, что эти узколобые "дикие гуси". Уж он бы не позволил себя вырубить в подъезде. И раз от него ничего нет, значит, он идет по следу…

Ледок попытался связаться со своими по рации, но безуспешно. Он уже хотел было искать исправный телефон, когда вокзальное радио на удивление чистым и внятным голосом дикторши сообщило, что скорый поезд Барнаул-Москва отправляется с первого пути.

Состав сделал судорожный рывок и медленно пополз вдоль перрона. Чертыхнувшись, Ледок расстегнул полупальто и бросился к последнему вагону.

Пожилая проводница в форменной одежде уже опускала тамбурную откидную платформу, готовясь закрыть дверь, когда взлетевший в вагон, будто из воздуха, парень чуть не сшиб ее с ног.

— Ты что, рехнулся! — закричала она в сердцах. — Убиться же мог, дурень…

— Разберемся, мамаша, разберемся. — Ледок спокойно улыбался. — Разберемся…