Доверие

Нам по шестьдесят, шестидесятники

Когда наш пращур добывал огонь

Не мужское это дело воевать

Господь, взглянув на землю

Ищем мы во всем лицо свое

В рамки черные закованы

Жизнь мельчает, мельчает

Тишина выходит из придела

Еще в неодолимой немоте

Помянем их — веривших свято

Не в том беда, что сами

Я с тобой навсегда попрощался

Мы пришли из другого вагона

В горах, где эхо

И рисковал и ревновал

Все в мире бренно

На вернисаже благочинно

Что остается после нас

Кто играет в кошки-мышки

Что так ветрено стало

Боже ты правый

Мы все России не нужны

Все листья опали опять

Бася вот твои глаза

Исход

На обрыве у Протвы

Не в суе — в час нежданный

Был пьяным Бахус на работе

В душном храме год за годом

Грех чужой искупал Иисус

И этот день не возвращу

Церковь без креста

Кто чего боится

Как не много я просил

Кто упрекать горазд

Жизни моей выставляют отметки

Дай бог нам только прозвучать

Покажется грядущее знакомым

Монолог

Любил, а счастья так и не изведал

Тело

Что значит простить?

Силы трачу на тихие игры

Стареет город и ветшает

Быть может, я живу не в первый раз

Может я и выдумал тебя

Теряет память нежные детали

Я могу кого-то оттолкнуть

Постой, постой

Вечер встречает меня ворожбой

Ревнуй меня ко всем стихам

Жемчужный день — весны осколок

Чем пахнет первый снег лесной

Колеблется чаша весов

Не отдаю тебе ни грана

Вот так стоять: к тебе лицом

Колдунья, девочка, глазастик

Гладко волосы, пучок

Ты местью сделала любовь

Чуть-чуть в сторонку отойти

Не говори, когда поймешь

Прошу тебя, не опоздай

Когда пророчества сбываются

Угли охлаждаются снаружи

Нет. Не признаньем

Крепко запутались строчки

Подыхаю от жадности

Нет в твоем молчанье

Из ничего, из пустоты

Когда в душе возникли тайно

А если бы все совместилось

Тихий серенький денек

Бог «Песнь песней» каждому поет

Расстанусь верно я с тобой

Что может случиться с тобою

Ты зачем, зачем ушла

Что ты делаешь сейчас

В ошибке есть одна свобода

Когда поверить трудно в лето

Пусто. Стук пустых ветвей

Можно петь под дудочку сирокко

В этой местности когда-то

Найти так трудно и так просто

Читать чужие дневники

Капризы уведут свободу

Движение души

Не покидай меня

Какая безделица

Нет, пауза совсем не остановка

Все женщины, которых я любил

Спасибо, Бог

Успех любимца выбирает

Биография поэта

Нельзя поэтов обижать

Был прост, как ямб

В искусстве право меньшинство

Бальзак

В день рождения А. С. Пушкина

За чьи грехи страдают дети

Павловск

Вот чистый лист

Не делай этого, не делай

Вильям Блейк

Был Пушкин беден

Про запас зажато в горсти

Удачи в ямбе

Легко изложишь сказку и роман

Понять попробуй птичье пенье

Улетела песня

Тексты производи

Как страшен до сих пор Везувий

Я никогда не верю в это чудо

Рукописи рвут с досады

Не прячься за строку стиха

Художник, наград не преследуя

Достоинства модели

Чтоб каждое пятно

Пока перо бумаги не коснется

И все же к простоте ломились

От бытия ему икается

То ли сидя во дворе кемарит

Вас прикроет строчка Блока

На грани боли и отчаянья

Вот и пишется, как дышится

А для чего же эти занавески

Лицо подставил листопаду

Счастья краткое мгновенье

Как Библию читай

Ужели хватит нам воспоминаний

Ничто убить не в силах строчку

У снега нет ни прошлого

Нам по шестьдесят, шестидесятники,

С нами все случилось, но давно,

Мы и не прорабы, не десятники,

А стареем с веком заодно.

Как Арбат порой офонаревшие,

Лишь напоминаем о былом,

Это чуждо все народу здешнему,

Впрочем и тому, с кем мы живем.

Странные нелепые реликвии,

Идеалов брошенных мешок,

А какие замыслы великие

Попросту стесал недолгий срок.

Мы — анахронизм, как бестужевки,

Грустью обрамленный анекдот,

Февралем продутым и простуженным

Эта боль утихнет и уйдет.

Может новый век обескураженно

В середине долгого пути

Обнаружит нам подобных даже,

Чтоб в свою историю внести.

Власть всегда к таланту непочтительна,

И надежд загубленных не счесть,

На Руси вовек — людей не считано

И всегда дороже жизни честь.

Когда наш пращур добывал огонь,

Пытаясь выжить в мезозойской смуте,

Мечтал он и голодный и нагой

О первобытном доме и уюте.

Наследникам достался красный змей

И стал незаменимым в нашей эре,

Зачем?

Зажечь свечу?

Спалить музей?

Иль осветить дорогу вновь к пещере?!.

Не мужское это дело воевать,

Хватит верить, лицемерить,

Хватит врать.

Не мужское это дело убивать —

Нам же Бог людей доверил

Создавать.

И солдат всегда с войны

Хотел домой,

Там, где он не боевой,

А деловой.

Где он женщину сумеет полюбить,

Вознести, защитой быть, боготворить.

Пусть воюет с генералом генерал,

Он хоть в звездах,

А мужчиною не стал,

Потому что так и не сумел

Понять:

Не мужское это дело — убивать!

Господь, взглянув на землю,

Дивился чудесам:

— И право: черт не дремлет

покуда сплю я сам!

О, люди, Бог ли с вами?

Кто научил вас жить?

Мне поклоняться в храме,

а дьяволу служить!?.

Ищем мы во всем лицо свое,

Нам бы лишь огромные задачи,

Бесполезных планов громоздье

Просто не умеем жить иначе.

Все ногами вверх перевернуть

По плечу рабочим и ученым,

Северные реки вниз загнуть,

«Белый дом» за утро сделать черным.

Как поется: — «нам преграды нет!»

Все сметем мы на пути к победе.

Свой изобретем велосипед —

Ну, и хрен с ним, если не поедет!

В рамки черные закованы

Телефонов номера,

Смерть берет свое законное

Жизни грустная пора.

Стала книжка телефонная

Горьким кладбищем друзей

Все по форме в ней оформлено,

Понапрасну не глазей.

Как бетонные цветочницы,

Светлой влагой дождевой

Мне налить сегодня хочется

Рамки черные слезой.

Тех, кто живы и не скурвились,

Знаю номер на зубок,

А на мой не знаю скоро ли

Черной рамочки замок?

Стала книжка неподъемною

Дома я ее храню

Место темное укромное,

Редко выношу к огню,

Чтоб кладбищенской оградою

Чей-то номер обнести,

Чтоб шепнуть ему украдкою:

«Ты прости меня; прости!»

Жизнь мельчает, мельчает, мельчает,

Каждый в ней тонет и выплыть не чает,

Так это длится и длится века,

Как же была эта жизнь глубока!

Ведь до сих пор глубины ей хватает,

А она тает лишь, тает и тает…

Тишина выходит из предела,

Где она таилась до сих пор.

Память не крылом меня задела,

Пронеслась по мне во весь опор.

Не хватает слов для просторечья,

И врагами сделались друзья,

Но не в силах ничего отсечь я,

От себя уйти не в силах я.

Невозможно теми же руками

Из того же новое лепить.

Эта месть готовилась веками,

Значит, этой боли не избыть.

Не ищи прощенья этой кары,

Все уже предвидено давно,

Забывают каждый век Икары,

Что подняться им не суждено.

Скоро ли расплавится планета,

Боли в ней критический заряд,

Пусть века, расчистив место это,

Мир жестокий вновь соорудят.

Ни закрыть глаза, ни отвернуться,

Ни сдержать набухший ураган,

Только было б где душе приткнуться

И во что-то верить, хоть в обман.

Еще в неодоленной немоте,

В мычании и жестах обнаженных

И задолго до клятвы на кресте

Мечтали о порядке и законах.

Кухонной свары не преодолели,

Она всего основа, как была,

И нам страшна не шпага на дуэли,

А беспардонный нож из-за угла.

Помянем их — веривших свято.

Помянем. Не нам их судить.

И как ни жестока расплата,

Но жертву напрасно стыдить.

Делами их мир не удобрен,

Они оскопили страну.

Помянем, но словом недобрым.

Их память нас тянет ко дну.

Вернем им наследство, не споря,

Пускай пропадет залог,

Есть точка отсчета для горя:

30-х глухих потолок.

Давайте на цыпочки встанем

И тихо с застолья уйдем,

Задвинем тяжелые ставни,

Оплачем оплеванный дом.

Не в том беда, что сами

Вы мало развиты,

Не в том, что лучше с вами

Мне быть за три версты.

Что можете вы просто

Определить друзей

Лишь профилем, прононсом

И формою ушей.

И что интеллигентом

Назвали палача,

Для вас донос, как рента

И кисточка бича.

И все аристократы,

Как ни крути, хоть плач,

Для вас, как взрыв гранаты.

Или быку кумач.

Когда вам верх блаженства

Жить в мраке и грязи

Не бойтесь совершенства,

Оно вам не грозит.

Я с тобой навсегда попрощался,

Хорошо, что я так просчитался,

Ничего ты об этом не знала,

Повезло мне, ну, что говорить,

Не узнаю я,

что бы сказала

Ты мне в след,

не придя проводить.

Вот и все. Никому не заметный

Эпизод моей жизни простой,

А, быть может, что он — безответный,

Поворот это самый крутой!?.

И теперь мне отчетливо ясно:

Поступать так не следует впредь!

Не прощайся навеки напрасно,

Если можешь еще потерпеть!..

Мы пришли из другого вагона,

Но все та же бомбежка идет,

Может быть, посреди перегона

Затяжной нас достанет налет.

И тогда перестанут колеса

По уставшему рельсу греметь,

Никакого ненужного спроса,

Только глупо гудящая медь.

Только та же дорога пустая

В поперечинах согнанных шпал,

И обида на сердце такая,

Что нам кто-то вагон поменял.

В горах, где эхо гулко раздается,

Где звуки все пространством смещены,

Мне кажется, что я на дне колодца,

Мне видится, что я на дне страны.

Опущен в бездну без надежд возврата,

И все утесы, что вокруг меня,

Смыкаются над звуками щербато,

Верховно угрожая и виня.

Но там, над нами, в редкие просветы

Открыты мне далекие миры,

Мерцающие вечные советы

Иной и всеобъемлющей игры.

С простым и обязательным финалом,

Где не имеем права блефовать,

В котором мы равны в большом и малом

На вечный суд прошедшее отдать.

А потому так пошло театральны

И позы и роскошный пьедестал,

И чудится мне сквознячок астральный,

Влетающий в пропахший потом зал.

И все на том же месте остается,

Падут на произведших

звуки вспять,

Когда над нами вечность посмеется,

Никто о том уже не сможет знать.

И рисковал, и ревновал,

И зря плутал, и ошибался,

И от любви не уставал,

И от друзей не отрекался.

Но видно все, — приходит срок,

Барометр не по погоде,

Категорический итог

Пустячный день всему подводит.

И надо мужество найти

Собраться и себе сознаться,

Чтоб по теченью не грести

Своих сердечных провокаций.

И вновь, как в мрачные года,

Доказывать без перевода,

Что над собою власть всегда

Есть жизни высшая свобода!

Все в мире бренно и конечно

По вечной прихоти земной,

Как красота не долговечна,

Спроси у бабочки ночной.

И озабоченная этим

Прекраснейшая из невест,

Чтоб множить красоту на свете,

Всю жизнь не спит, не пьет, не ест.

Как повелела ей природа,

Набрав такую высоту

И в жертву продолженью рода

Свою приносит красоту.

На вернисаже благочинно

Вдвоем, семьей, по одному

Все так спокойны беспричинно,

И так не верится ему,

Всю жизнь писавшему на взводе,

И страстью бьющему с картин,

Что люди так спокойно ходят,

И вновь бунтует он один!

Что остается после нас?

Не золото и стены

Кладбища и сирены.

Кому оставить это нам?

Не детям и не внукам,

Не детям и не внукам

И не друзьям — врагам!

Кто играет в кошки-мышки,

А иные — мышки-кошки,

И… бывает забывают,

Что игра, что понарошке.

И от этого порою

Так выходит за игрою

С умыслом иль по оплошке:

Начинают в кошки-мышки,

А в финале — мышки-кошки!..

Что так ветрено стало

Года сквозняком.

Далеко-далеко,

Кто знаком — не знаком.

Вместе были вчера,

Как добраться до них?

Сквозь завалы добра

И понятий чужих?

Гаснет ветер вдали,

Разрывается нить,

Если б вдруг не смогли

Мы друг друга любить…

Наша жизнь — пустяк,

Наша чаша одна.

Этот горький сквозняк

Иссушает до дна!

Боже ты правый!

Травы — отравы,

Реки — калеки,

Сады — без воды,

Где ж это видано:

Скотина без выгона,

Россия без еды!

Мы все России не нужны,

Она нам долгий век кукует,

Но не хотят ее сыны

Судьбу убогую такую.

Быть может, нам она нужна,

Не то, зачем мы тут нищаем,

И подперев ее плечами,

В иные верим времена?

Не доживем до них, а все ж

Нам без нее не сладок сахар,

И каждый, как бывалый знахарь,

Да на сквозняк рецепт похож.

Ведет необъяснимо нас

Азарт рисковый рудознатца,

Слепая вера: ни на час

С любимыми не расставаться!..

Все листья опали опять,

И все родники уже вытекли,

О, если бы только понять,

Что держит нас в этой обители.

Монашеским супом сыты

В своей вероломной усталости,

Какие предъявим висты

На первом свидании старости.

Из серого снова потоп,

Все небо обложено тучами,

На метод ошибок и проб

Одна только жизнь отпущена.

Зачем еще медлить и ждать?..

Мы тут и статисты и зрители…

О, если бы только понять,

Что держит нас в этой обители…

Бася, вот твои глаза

Это же Серебрякова!

Но тебя я вижу снова

Лики словно образа!

Это Вика — вот овал,

На пороге и улыбка,

Хоть размыто все и зыбко,

Сколько я про вас узнал…

И светло, и так щемит…

Отчего же — непонятно,

Будто я иду обратно,

Обхожу картины щит.

А с обратной стороны

Только грубый холст распятый,

И никто за ним не спрятан!

В чем же тайна глубины?

На нарочности такой,

На зажатом сером поле

По ее счастливой воле

Радость пополам с тоской.

Не прожито без следа

Ни полшага, нам на милость

Вся судьба тут уместилась

И осталась навсегда.

Исход — продолженье Исхода.

Судьба — Моисеев мудрец.

Не кончена книга расхода,

Но скоро запасам конец.

Страница дописана в драму

Среди бесконечной зимы,

Дорога, ведущая к храму

От плахи, тюрьмы и сумы.

Рабов вековая опала,

Чесотка обид и стыда,

И Родина в след не сказала:

«Постойте! Зачем вы туда!?.»

«Туда!» с повеленьем глагола!

Погоней торопит беда.

Россия — отличная школа!

Туда, непременно туда.

«К чему эти нехристи-люди»!

И все же за все ей прости:

Обидно самой скоро будет

На гетто нельзя наскрести!

На обрыве у Протвы

Сзади Храма Вознесенья,

В дебрях девственной травы

Были сладкие мгновенья.

Полустертые слова

На надгробьях средь бурьяна

Неразборчивы и пьяно

Пробормотаны сперва.

И так хочется стереть

Зелень мха, чтоб прояснилось,

Как жилось и что им снилось,

Каково им будет впредь.

Может я, пройдя свой век,

Здесь лежу совсем забытый,

Но по прихоти орбиты

Вновь живу, как человек.

И уж если не других,

То себя спасти хотя бы,

Мы беспамятны и слабы

В достижениях своих.

И кому они нужны,

Если сердце позабыто,

А судьбе не надо мыта,

Бог — кормилиц Сатаны.

Беззаботно режет шмель

Мармеладные настои,

Не за тридевять земель,

Мы в самих себе изгои…

Не в суе-в час нежданный, роковой

Я восклицаю это: «Боже мой!»

Неведомой ко мне пришло дорогой,

Минуя все запреты прошлых лет

То, без чего, Быть может, правды нет,

И жизнь вся становится убогой.

Языческий ли это ритуал,

Христос — заступник, заживо распятый,

Кого я — Магомета, Будду звал?

Бог — Бог един, и от меня он спрятан.

Я не горжусь ущербностью своей,

А может, не ущербностью, кто знает,

Но мой вопрос сегодня всех важней;

Как Бог во мне внезапно возникает?..

И почему — всегда зову его,

«О, Боже! Жду я знака твоего!»..

Был пьян ли Бахус на работе

И с кем он распивал вино?

Лишь истина — никто не против,

Ведь было все давным давно!

А кто намеренно и долго

Подогревает интерес:

По службе иль по зову долга

В поэта выстрелил Дантес?!.

Ну, кто подглядывает в щели

И щурится сквозь толщу лет?

Быть может, миру в самом деле

Важнее сплетня, чем предмет!?.

И чтобы низменные души

Потешить, смотрим в щелку вспять,

Безжалостно святое рушим,

Мешая богам распивать!

В душном храме год за годом

Осыпается икона,

И она еще святее,

И она еще ценнее.

А музейные полотна,

Перенесшие утраты,

С сожаленьем убирают

С глаз в глубокие подвалы.

Назови себя иначе,

И судьба твоя другая:

То тебя в застенки прячет,

То к вершинам подвигает.

Грех чужой искупал Иисус,

И ведется теперь от Бога:

Я за чьи-то грехи пекусь

Да, грешил, видно, кто-то много!

И терпенью уже конец,

И последний час не приходит,

Где ж терновый ты мой венец,

Надоело жить по погоде!

Что ж всевышний ко мне так строг,

Милосердие — род загадки,

Я прожить бы и дольше мог,

Только если на боль без оглядки.

А коль так, — ничего не жаль.

Я грешил бы и сам, пожалуй,

Только внутрь вгоняют сталь:

За чужое — чужое жало.

Поскорей бы того обнять,

Кто обрек меня этой роли.

Все сменяю за день без боли,

Только нечего мне сменять.

И этот день не возвращу,

За что же сам себе я мщу?

Как оболваненный простак

Ужели в завтра верю так?

Или инерцией гоним,

Быть перестал собой самим?

Зачем вопросы мне плодить,

Зачем же не собою быть?

Какой расплаты я боюсь?

О, Боже, ну позволь, вернусь,

Ну, сделай чудо, хоть на день:

Верни назад, коли не лень!

Чтоб непременно доказать,

Что смог совсем другим я стать,

Что долго сильно я болел;

Что боль свою преодолел.

О, Боже, ты опять молчишь

Нет, ничего не возвратишь.

Церковь без креста,

Земля без Христа,

Не проходит даром

Счет открытый карам.

Ложью день налитый,

Без веры молитвы,

Буйство и растрата,

И за все расплата.

Ворона — куста,

Антихрист — креста,

Вдова — тишины,

Солдаты — войны,

Кисть — краски густой,

Стих — рифмы пустой,

Отверженный — сцен,

Палач — перемен,

Копейка — рубля,

Безвластья — земля,

Идеи — посев

И прошлого — все.

Как немного я просил:

Боже, дай немного сил,

Разума на жизнь ссуди,

Очень строго не суди

За грехи…

ты мне не внял

От щедрот без меры дал,

Для чего? Чтоб я страдал?

Кто упрекать горазд,

не стоит спора.

Свидетели, как флюгер, верещат,

И прошлое

таким представят скоро,

Что нам самим захочется назад.

Не всех же ложь от правды отвратила,

Все кажется иным при взгляде вспять,

Но молодости нашей не хватило,

На то, чтобы грядущее понять.

Теперь,

отягощенные прозреньем,

Представим ли былое с высоты,

Пусть с болью

и великим сожаленьем

Восстановив реальные черты.

Так выбирая путь, первопроходцы

Без пафоса наносят свой маршрут,

От никак ни печалься,

остается

Не что даем, а только — что берут.

Жизни моей

выставляют отметки

Лес и малина

на солнечной ветке,

Дождь и речушки

сонливая вялость,

Даже собака,

что потерялась,

В книге ошибка,

внука улыбка…

Если же станет

на все наплевать,

Двоек тогда мне

не миновать!

Только на двоечку

стоит ли жить?

Лучше с ответом

пока не спешить…

Дай бог нам только прозвучать

В аккорде вечности однажды,

Дай бог сподобиться, чтоб каждый

Мог тишине свой звук отдать.

Так нота падает подчас

На кресла замершего зала,

Когда ее ничто не ждало

В полночный неурочный час.

Когда с проулка фонари

Все тщатся заглянуть за стекла

И сцена мертвенно поблекла,

Устав от вечного пари.

Откуда этот звук пустой?

Слетел пылинкою с портьеры?

Иль заплутав один без меры,

Он был обманут высотой?

И взбудоражил мертвый зал

На миг,

но снова глухо, тихо,

Он проскользнул в запасный выход

И ничего не досказал.

Нам тоже не отпущен срок

Для обстоятельной баллады,

Не время распевать рулады,

Пульс метрономит нам в висок.

Дал бог бы только прозвучать

В аккорде вечности однажды,

Чтоб умирать — так не от жажды

Тиши свой кровный звук отдать.

Покажется грядущее знакомым,

Но время проверяет опыт твой

Ни правила, ни воли, ни закона

Для близости, что вечно, как впервой.

Объятые тревогой нетерпенья,

Не ведая ни завтра, ни вчера,

К великому призыву повторенья

Стремимся, чтоб не кончилась игра.

Где запахи, касания и звуки

Хранят от вымиранья род людской,

И мы берем друг-друга на поруки,

Гонимые желаньем и тоской.

И ожидаем ветрено и праздно

Манящее страдание — любить,

И охладеть не можем безнаказно,

Как прошлого не в силах позабыть!..

Когда ты верила в меня,

Какое солнце мне дарила,

Как ты красиво говорила,

Когда ты верила в меня!

Когда ты верила в меня?

Когда? Такое разве было?

Ты что и впрямь меня любила,

Когда ты верила в меня?

Когда ты прокляла меня,

Какая боль меня пронзила!

Спасибо, милая, виня,

В грехах, в бездарности меня,

Меня тогда ты возродила,

Когда ты прокляла меня!

Ах, так всему ты цену знала,

Ты ложь и бездарь пропускала,

На них не тратила ни дня,

И вдруг ты прокляла меня!

Спасибо! Выше нет огня,

Чем злость высокого накала,

И ты поверила в меня!

И эту веру мне внушала!

Когда ты верила в меня?

Когда ты верила в меня!

Любил,

а счастья так и не изведал,

стрелял,

а все ж не ранен, не убит,

забыл врагов,

а с ними тех, кто предал,

и меж друзей

с годами вырос быт.

Пусть мимо воли все судьба вершила,

Возьми реванш однажды у нее:

Когда увидишь, что внизу вершина,

Смени и плащ и звание свое.

Еще не поздно:

вспомни, только вспомни,

куда влекло,

какая блажь вела,

и как легко

твой каждый шаг бесспорный,

гордясь собой,

сожги мосты дотла.

Но погоди… на дне жестокой ямы,

В грязи поверь опять в судьбу одну

И поднимись, свободный и упрямый,

Смени свой плащ и позабудь вину.

Тело

Хотело,

А душа

Ни шиша.

Тело

Имело,

А душа?

Молчала

И мычала:

— Мало!

Что первично,

Что вторично

Выясняю лично!

Что значит простить?

Это значит пустить.

Прости же, прости,

Пусти же, пусти,

Коснуться щекой,

Дотянуться рукой

И сердцем понять,

Как трудно прощать.

Силы трачу на тихие игры,

Годы тают за этой игрой,

Осыпает сосна свои иглы

Незаметно осенней порой.

На закате виднее светило,

Жаркий абрис, багровый разлив.

Для чего ты меня посвятила,

Все, чего я не знал, разрешив!?

Отнимают сомнения радость,

Отравляют неловкий покой,

И со мной ты останешься рядом

Неизменно красивой такой.

Разве важно, что шел, спотыкаясь,

Разбиваясь, сбиваясь с пути,

Если ты на закате такая,

Если смог до тебя я дойти!

Стареет город и ветшает,

И на плече влачит суму,

Он ничего не обещает

Уже ни сердцу, ни уму.

Я в нем глумлению подвержен,

Но оторваться не могу,

И выхожу из дома реже,

И чаще, глядя в окна, лгу.

Но у него одно прощенье

За кровь прошедшую и ложь,

Оно для сердца превращенье,

Что ты отныне в нем живешь!

Быть может, я живу не в первый раз,

И не последний в мире шанс остался,

Но счастлив я впервые лишь сейчас

Я счастлив, я с тобою повстречался.

А потому, уж ад там или рай,

Я быстро их пройду, чтоб вновь вернуться!

Ты подожди меня, не умирай,

Дороги наши вновь тогда сойдутся.

Поверь: не важно дни или года

И кто кому предвестник и предтеча,

Но счастье в том, чтобы хоть иногда,

Хоть в жизни раз была такая встреча!

Может, я и выдумал тебя,

Только разве выдумал я плохо?

Верь, что никакого в том подвоха,

Что я взял и выдумал тебя!

Я тебя сначала полюбил,

А потом добавил, что хотела:

Что-то для души, а что для тела…

И еще сильнее полюбил…

Ты чего боишься? Не себя?

Вера — это то, что воплотится,

Разве не в тебе моя частица,

Отчего боишься ты себя?!.

Теряет память нежные детали,

Но запахи с годами не стареют,

Былое возвращается скорее,

Чем больше счастья мы ему отдали.

Стекли в морщины горечь и усталость

Автографы оставили недуги,

Но запахи так гладки и упруги,

Что прежнее нетронутым осталось.

На твой желанный запах набрести,

Уйти в такие вечные глубины,

Где уж любить — так не наполовину,

А умереть — так не на полпути.

Я могу кого-то оттолкнуть,

Но случайно только

Не со злобы,

Если город можешь обогнуть,

Запах не почувствуешь особый!

Это, как вприглядку

сладкий чай,

Это понаслышке

о победах,

Ты скучай, пожалуйста,

скучай!

А вернусь

о всех расскажешь бедах.

Вовсе я тебя не позабыл,

Если б знала, как мне трудно было,

Это оттого, что я любил,

Оттого, что ты меня любила.

Постой, постой

Ведь я пустой,

Ты все с собой,

В себе уносишь,

Полна и ничего не просишь,

Жива своею полнотой.

Но я? Постой, не уходи!

Чтоб выпить,

вновь

Меня наполни,

Движенье хрупкое запомни,

Влеченье тихо зароди!

Все оживет и прорастет,

О, как тебе послушна нива,

Как ты пленительно красива,

Как эта роль тебе идет!

Умеешь паузу держать,

Стремиться, властвовать, отдаться

И не умеешь отрываться,

И не стремишься отрывать!

Вечер встречает меня ворожбой,

Неодолимой тревогой свиданья.

Мне ни за что не расстаться с тобой,

И возвращенья трудней расставанья.

Рухнуло все за цепочкой дверной.

Нет оправдания крови и боли.

Полузабыто звучит «мой родной»

Нежный рожок архаичной любви.

Не тяготись расстоянием лет

Время беспомощней прикосновенья.

Каждое слово — вопрос и ответ,

Целая жизнь уместилась в мгновенья.

Смысла и правды нелепо искать

Не для счастливых чужие законы,

Только одна у сердец благодать,

Только одни на земле унисоны.

Мой век убедительно тает,

И тут вне борьбы и стихов,

О, как мне тебя не хватает,

Твоих утешающих слов.

О, как раздраженной привычкой

Я кровь возбуждаю свою,

И без оправданья на вычет

Часы без тебя отдаю.

Быть может, всевышний осудит:

Молюсь я тебе — не ему,

Но пусть до скончания будет

Мой бог в твоем тихом дому.

Цени меня так, как умеешь,

Ласкай, отпускай, отрекай,

На тайной ты мельнице мелешь

Наш общий с тобой урожай.

И чтобы в последнюю полночь

Прийти к Маргарите на бал,

Приди мне нежданно на помощь,

Когда лишь в душе тебя звал.

Ревнуй меня ко всем стихам,

К печалям, радости и боли,

К ночам, что были не с тобою,

К тоске, что пережил я сам.

Ревнуй к касанию огня,

К цветам, к хождению по грани

И ко всему, что сердце ранит

Так значит любишь ты меня!

Жемчужный день

весны осколок,

Ветрами брошенный в январь,

Еще пора его не скоро,

Не перестроен календарь.

Дыханье влажное пахнуло

На скань берез, лощеный наст,

И перламутровым аулом

Стога надвинулись на нас.

Он, как любой обман на свете,

Пускай невольный и пустой,

Тревожит, как тревожат дети,

Которых рядом нет с тобой.

Чем пахнет первый снег лесной

На ветви легший, на поляны?

Он пахнет хлебом и весной,

А потому такой желанный.

Еще, пожалуй, не зима,

Быть может, он еще растает,

Но сводит детвору с ума

Такая белизна святая.

Лицо застыло первый раз,

Озябли и промокли ноги,

И задержал надолго нас

Он неожиданно в дороге.

А мы ему благоволим

И улыбаемся, и ловим

Снежинки языком своим,

Как зиму всю, на добром слове.

Колеблется чаша весов,

Но время большие качели,

И ход из десятков веков

Заметен порой еле-еле.

Порой миллионами лет

Ученый эпоху размажет,

И только живым белый свет

Не годы, не месяцы даже.

Не дни и увы не часы…

Из жизни, текущей в забвенье.

Кладем мы на эти весы

Счастливые только мгновенья.

Не отдаю тебе ни грана

Своей трагической судьбы.

Когда неверие — программа,

На солнце пятна не видны.

Пусть не проходит ослепленье,

Чтобы в терзании виной

Я не прозрел ни на мгновенье

Покуда будешь ты со мной.

Вот так: стоять к тебе лицом

Перед началом и концом,

Перед прощеньем и грехом,

Перед влеченьем и стихом,

Перед всевышнем наяву

И ощущать, что я живу!

Колдунья, девочка, глазастик,

Мадонна радости моей,

Твое явленье память застит

Машины времени верней.

Быть может, молодость вернулась

С усталым опытом надежд,

Не повторение волнует,

А повторения падеж.

Какая выдумка простая

Соединение сердец,

И целый мир она верстает,

И в ней начало и конец.

Ни доказательства, ни меры,

А лишь влечение и боль

Сильнее гордости и веры

И отвращения судьбой.

Полуразорванные встречи,

Полуголодные мечты,

И все равно:

еще не вечер

Пока живешь на свете ты!

Гладко волосы. Пучок.

И про прошлое молчок.

Да, а что мне надо?

Рядом да и рада!

От себя то не уйти,

Где оно «прощай-прости»?

До скончанья века

Без кнута и стека.

Ах, ты милая моя,

Где они, дружки-друзья?

Чем теперь измерю

Я свою потерю?

То-то щедро так господь!

Да не радуйся, погодь!

Не спугни, как птаху,

А не то на плаху!

И у сердца свой предел.

А когда уж поседел…

Эту песню знаешь?

Знаешь ты одна лишь.

Причешись и оглянись,

Ой, влюбись в меня, влюбись!

Да и что мне надо?

Рядом да и рада!..

Ты местью сделала любовь

Другому отомстила,

А в жизни ей не прекословь

Она такая сила!

Сожгла изменника дотла,

Но и самой досталось,

Ох, и былая не прошла,

И новая осталась…

Вернуть бы все!.. Да как забыть!

Что ж в этой мести толку?

Одной любовью не убить

Другую втихомолку.

Нельзя рассчитывать в любви

И ждать проценты сдачи,

Чтобы потом покрыть свои

Грехи и неудачи.

Дыханье надо затаить,

Чтоб не спугнуть случайно,

И просто жить, любить и жить,

И молча — это тайна!

Чуть-чуть в сторонку отойти,

Годами отдалиться,

Чтобы прошедшему почти,

Как прошлому, молиться.

Едва забыть твои черты,

Почти не вспомнить имя,

Чтобы уверовать, что ты

Была одна богиня.

Забыть и месяц и число,

И день и год рожденья.

Чтоб торжествующе пришло…

Ярмо освобожденья!

Не говори, когда поймешь,

Он лжет,

затверженную фразу

Не прерывай его ни разу,

Не отвергай пустую ложь.

Не верь, не верь ему, не верь,

Не потому что жил обманом,

Он несомненно в мире данном

Несомневающийся зверь.

И он натаскан на приказ,

Он даже лжет чужою ложью,

Простить такое невозможно,

А он предаст тебя, предаст,

Предаст без боли и стыда,

Без угрызений и прощенья,

И то, что не достоин мщенья,

Пусть не узнает никогда.

Прошу тебя, не опоздай,

Прости — и вновь сведет нас горе.

Твое последнее «прощай»

Услышу я в печальном хоре.

Преодолей себя, а все ж,

Ты выполни мое желанье,

И сколько лет ни проживешь

Искать не будешь оправданье.

Мне сладко будет сознавать:

Любовь моя еще на воле,

И ей дано тебя опять

В последний раз сберечь от боли.

Когда пророчества сбываются,

Любые доводы слепы

Не надо ни мельчить, ни каяться

По настоянию толпы.

И храму не богобоязненно

Любовь расхлестано являть,

Жонглировать бесстрастно разумом

И отношеньем подавлять.

Царица, девочка, разлучница

В косынке с ангельским лицом,

Перед тобой робеть и мучаться

И душу изливать потом,

И отдавать тебе безвестное

И недоступное другим,

И улетать с тобою весело,

В тот мир, где места лишь двоим.

Угли охлаждаются снаружи,

Чувство остывает изнутри,

Вот уже и голову не кружит,

И не вспоминаешь до зари.

Время овевает и уносит

Страсти жар и нежности тепло,

И благодаришь еще не в осень,

Что тебе за что-то повезло.

Только сердце молча не сдается

И саднит ночами от тоски,

Вдруг оно возьмет и разорвется,

От любви, на сладкие куски…

Нет. Не признаньем,

Может быть отказом

Привлечь кого-то легче и вернее,

Но книгу ту, что мы вдвоем писали,

Ни с кем ты не сумеешь прочитать.

Страницы те лишь нам двоим открыты

И продолженья ждут

мы их напишем,

С тобой вдвоем.

И никому на свете

Не сможешь ты доверить

то, что было

Ни «да» сказав ни «нет», всего вернее

Ты, улыбнувшись,

тихо помолчишь.

Я не ищу предлога для прощенья,

Я не хочу залога продолженья,

Ни «нет», ни «да» не верю и не жду,

А потому, что только нам с тобою

Одна звезда случайно посветила,

И луч один пробил два сердца сразу,

И ангел тот бывалый и усталый,

Пресыщенный циничный и порочный

У наших ног заплакал и поник.

Крепко запутались строчки

В этой листве и ветвях,

Ветер их выучить хочет,

Пробормотать впопыхах.

Ты невзначай повторяешь

Вместе с пугливой листвой,

Ты навсегда уезжаешь,

Строчки остались со мной.

Может быть, завтра услышу

То же я в плеске волны,

Песни остались, где вышли,

Где были мы влюблены.

Годы невольно срываешь,

Как календарь отрывной,

Ты навсегда уезжаешь

Строчки остались со мной.

Подыхаю от жадности

И нет силы терпеть

Убежать от зажатости,

Все на свете успеть.

Налюбиться, наслушаться,

Наглядеться, напеться

И за все, что есть лучшего,

За тебя натерпеться.

Написаться, намучаться,

Наиграться, навериться,

И с тобою, разлучница,

Своим счастьем помериться.

Подыхаю от жадности,

Что бы там ни случится,

Не отдам все без жалости,

Чтоб с тобой поделиться.

Нет в твоем молчанье

Никакой гордыни,

Сожаленье, может,

Да еще тоска,

Мы с тобою время

Вовсе не делили,

А теперь не может

Трубку взять рука.

Из ничего, из пустоты,

Из суеты, из бормотанья

«Твои небесные черты»,

Твой зов и тайные мечтанья.

И ничему не удержать

Того невидного слепого,

Что станет сердце снова, снова

На этот вечный путь толкать.

Какая мощная река

Течет в безумном этом мире

Не оскудевшая века,

Она с годами шире, шире.

Один стремительный поток,

Одна неведомая сила,

Один безудержный манок,

Что ты мне сладко подарила.

Когда в душе возникли тайно

Любовь, нежданная строка,

Не подвергай их испытаньям

Храни от всех наверняка.

Лови счастливые мгновенья

Невосполнимые потом

И суетой осуществленья

Не забивай их нежный тон.

Не огрубляй прикосновеньем,

Не искажай словами лжи,

Души и тела откровенья

В себе, единственном, держи…

Пока по силам обладанье

И не сметут любовь и стих.

Не исполняй свои желанья,

Чтоб не избавиться от них!..

А если бы все совместилось

И скука привычки пришла!

Какая великая милость,

Что вместе сгораем дотла.

Ах, если бы тайну терпенья

Опалой разлук огранить,

Нанизывать счастья мгновенья,

Как бусы, на вечности нить.

Тихий серенький денек.

Бездорожье. Дождик сеет.

Не в ладах с утра со всеми.

Все на свете поперек.

Ожидает света лес

В равновесии печальном,

Никого не обличает,

Не откажет наотрез.

А подальше забреди

На поляне день светлее,

От чего душа болеет,

В синей чаще позади.

И дороги кривизна

Неожиданно желанна,

И таинственна и странна

Пред утерянным вина.

Бог «Песнь песней» каждому поет,

Но кто ее услышит, кто поймет!?.

Погружены в условности морали,

Быть может, мы себя обворовали

И глупо называли светом тьму,

И верили не сердцу, а уму,

И то, ради чего на свет пришли,

За весь свой век услышать не смогли.

Расстанусь верно я с тобой

И может, многому не сбыться,

Как поле вешнею водой,

Хочу успеть тобой напиться.

Минуют дни или года,

Непостижимых далей сроки,

И напоят меня тогда

Тобой дарованные соки.

Что может случиться с тобою,

Когда я покину тебя,

Быть может, не будет отбоя

От тех, кто приходит, трубя.

Воздастся тебе за терпенье,

И вот он — судьбы поворот,

Пусть кто-то и второстепенный

Уверенно в двери войдет.

Ни жалоб, ни тайны, ни боли,

Ни тяготы горьких стихов,

И время само пообоит

И душу, и новый твой кров.

И чувство былое погасит…

Тогда ты в себя посмотри:

Не ври, не юли, не пугайся

Я там безысходно — внутри.

Ты зачем, зачем ушла?

Отлюбила? Отыграла?

Не нужна тебе зола,

А огня на углях мало?

Ты зачем, скажи, зачем

Так горюешь и бедуешь

И на тысячу свечей,

Чтоб погасли разом, дуешь?

Ты зачем, зачем скажи

Сократила миг пространства,

И слова, как рубежи,

Охраняешь из упрямства?..

Что ты делаешь сейчас,

В этот поздний поздний час,

Может, Тютчева читаешь

В девяносто пятый раз.

И необщим выраженьем

Обрываешь стих и сон;

— Неужели, неужели

как в Денисьеву влюблен?!.

Жертва, может бесполезна

И другая сторона

Скажет просто:

— Это бездна,

не заполнится она!

Вот и все. Что дал, то отнял

У меня великий бог,

Потому что не по нотам

Разыграла свой пролог.

А теперь одна догадка

Сердца смута и тоска,

И малиновые сладко

Тают, тают облака…

Что ты делаешь сейчас?

Что ты делаешь сейчас?

Что ты делаешь сейчас?

Что ты делаешь сейчас?

В ошибке есть одна свобода:

Ее постигнув, стать умней,

Потом все реже год от года

Ты будешь вспоминать о ней.

Она за это не в обиде,

И потому уверен я,

Что наши горькие ошибки

По праву лучшие друзья.

Когда поверить трудно в лето,

Заулки все занесены,

Молитва чудится с рассвета:

«Дожить бы только до весны».

Услышать это мы готовы

В капели первой января,

Залетном цоканье подковы,

Хрипатой песне снегиря.

От разгулявшейся метели

Весенней рощи шум в ушах,

Чтобы скорей прошли недели

Невольно ускоряем шаг.

Плетем восторженные сети,

Морозным пряником хрустим.

Весну повсюду ждем, как дети,

Живем на свете, как хотим.

Пусто. Стук пустых ветвей.

Дом пустой. Промерзший ставень,

Куст малиновый усталый,

Как излом твоих бровей.

Все прозрачно. Все в себе.

Где же тайна тут витает,

Отчего на сердце тает

Лед несчастий и скорбей.

Может, в этой пустоте

Так просторно для страданий,

Что от этой вечной дани

Шаг к добру и теплоте.

Можно петь под дудочку сирокко,

Танцевать под огненный мистраль,

Заполняет сердце одиноко

Голубой завьюженный февраль.

Каждый след — усталая глазница,

Там надежда тайная жива:

Под метель лукаво соблазниться,

Закружат далекие слова.

Может это молодость такая,

Что ее не в силах мы забыть.

Жухнут все цветы и умирают

Старыми… они не могут быть!..

В этой местности

когда-то

Знаменитой и веселой

Я свою судьбу сосватал

Не с одной начальной школой.

Здесь впервые я подрался

И без памяти влюбился,

Первый раз с мечтой расстался

И с надеждою простился.

И узнал почем анкеты

И прочел запоем книгу,

Сам на все искал ответы,

Видя страшных дней интригу.

Повзрослел, конечно, рано,

Беспризорно жил, не сладко,

Растерял среди бурьяна

Все задатки без осадка…

И не знал, как жить иначе,

И совсем не понимаю,

Отчего теперь, тем паче,

Место это вспоминаю.

Найти так трудно

и так просто

Пришла внезапно, как строка,

Любовь в преддверие погоста,

За ней сомненья и тоска.

Прощальный вальс не утихает,

Все старомодно отменя,

Возникла музыка лихая

Со стороны — не от меня.

Мы так привыкли, в генах это:

За все страданием платить,

Но легкость вечная рассвета

Живет укромно во плоти.

И надо лишь не испугаться,

Не отступить, и не предать,

А каждой тайне — улыбаться,

И каждой лаской обладать!

Читать чужие дневники

и даже тех, кто далеки,

опубликованные даже,

будто глазеть на распродаже,

как жизнь уходит за долги,

прикидывая на себя,

хоть верно: и другая мера,

и вовсе не подходит вера,

но тайно шепотом долбя,

что все от бога мы равны…

Послушай…

только позови…

и я, как он…

теперь доколе…

Но преданность сильней любви,

Когда покой милее воли.

Капризы уведут свободу.

Бесцелен дел круговорот.

И рифма лжет себе в угоду

Лишь только сердце не соврет.

Где взять ему поверить силы

И хоть полноты изменить,

Чтоб не цепляться за перилы

И в дверь пустую не звонить.

Чтоб каждый день, не как виденье,

Не как предтеча и мечта,

Была ты здесь, как птичье пенье

И тайна нового листа.

Движение души

Твоей руки движенье,

Улыбка, взгляд, бровей

Излом или разлет…

Что дарят мне они?

Надежду и сомненье.

И сколько в жизни дней,

На все их достает.

И если ни одна строка

тебе не в тягость:

Ни полная тоски,

ни до краев любви,

И если не гнетет

тебя моя усталость,

Движением руки,

глазами позови.

Не покидай меня,

Не зажигай огня,

не надо ждать вдали,

тоскуя и маня.

Я не умею ждать,

мне верить — значит, знать,

судьбу мою моли

нас вновь не разлучать.

Какая безделица,

где стелется,

где любится,

где плачется,

где помнится,

где значится,

где дышится,

где живется,

где оборвется.

Нет, пауза совсем не остановка

Короткое дыханье на бегу,

Предчувствие, что сказанным неловко

Задеть обидно нехотя могу.

Она акцент перед прыжком эффектным,

Раздумье перед тем, как дверь открыть,

Или прозрачный фантик от конфетки,

Или попытка глупость отвратить.

И попросту короткая заминка,

Стеснение дыхания в груди,

За полшага, за волосок до мига,

Что счастьем обладанья наградит.

Все женщины, которых я любил,

Спасибо ВАМ, что вы на свете были,

Что дали мне для жизни столько сил,

Что сердце так мое испепелили.

Огонь сжигал и место расчищал,

И время пепел горя уносило,

Костра последний всполох освещал

Прошедшее по-новому красиво.

Дыханию не стоит вспоминать

О ревности к прекрасным ароматам.

И я дышу, дышу, дышу опять,

И счастья смысл от меня не спрятан.

Я вновь сегодня счастлив — я влюблен

В ту незнакомку в золоченой раме,

В ту женщину, с которой обручен,

В ту Божью матерь в Подмосковном храме.

И как они мне, счастье им дарю

В бессмертный миг таинственной услады

Любовью каждый раз благодарю

Поскольку в мире выше нет награды…

Спасибо, Бог,

Что я смог

Не только поверить в слово,

Но прочесть каждое снова

И почувствовать

Вкус его, запах и цвет

Ничего дороже сердцу на свете нет,

И прекраснее нет ничего,

Как дарить другому его.

Оттого хоть знаю,

что там на небе сгорю,

Здесь тебя я благодарю.

Успех любимца выбирает:

Признанье, слава, жизнь легка…

Потом судьба его карает,

И он в забвенье на века.

А неудачливый уверен

В себе, в движении планет,

На суету не тратит время,

И не по моде он одет.

А не хотелось бы, проверьте,

Нам тайну тайную узнать:

Кто неудачника бессмертье

Готов на славу променять!

Биография поэта.

не важней стихов ли это?

Есть отличные примеры:

Шелли, Байрон. Буало…

Предваряла их легенда,

Каждый жизнь из них отведал…

Может,

…просто повезло.

Анненский бродил по парку,

А потом в подъезд сквозь арку,

В кресло мягкое садился

У высокого окна…

И директорства заботы

Строк пришедших эшафоты,

Шум ребячий до темна.

Вот. Всего один лишь томик

Особняк, прозрачный домик.

Ни один поэт не может

Этот домик обойти,

Опереться о колонну,

Приложиться к эталону,

Чтобы меру знать в пути.

Нельзя поэтов обижать

Они, как дети, — беззащитны,

И принижать их нарочито,

Чтобы расплаты избежать.

На свете нет беды страшней,

Чем смерть невинная людская,

И этот грех не отпускает

Ни божий суд, ни суд людей.

Поэт убитый — горький кол

Навек вколоченный в планету,

Все, все открыты рикошету

И сгинут тайно и легко.

Кто, чтоб себя отгородить,

Бездумно жертвует поэтов,

Забыв начальный из запретов,

Что без души нельзя прожить!..

О. Мандельштаму

Был прост, как ямб,

Как птичье пенье.

Мудрец, по мелочи страдал.

Но Бог великое терпенье

Его душе недаром дал.

И силу гордого мужчины,

И нежность чище алтаря…

Он поднял нас на те вершины,

Где выше облаков заря.

В искусстве право меньшинство

Перед людьми и перед богом,

И не уступит своего

Оно властительным порогам,

В искусстве правит меньшинство,

А большинство им управляет

И гонит и стыдит его,

Вершит, крушит и наставляет.

В искусстве побеждает тот,

Кто нарушает все законы

И сам, не зная, создает

Для мира новые иконы.

Художник, подаривший свет

И озаривший наши лица,

С тобой нам выше счастья нет

Одной молитвою молиться!

Бальзак писал с утра до ночи,

А ночью верстку выправлял,

Был у него корявый почерк,

И в картах замыслов подвал.

Бальзак любил красивых женщин,

Блистать на бале, первым быть,

Под старость с Ганской был повенчан

И свой Париж не мог забыть.

Так что он был на самом деле:

Жуир, игрок, писатель, плут?

Он жил без страха — на пределе,

Как только гении живут.

Родился мальчик,

И никто не знал:

Какую жизнь

Ему судьба готовит.

Он рос, взрослел,

Мужал — никто не знал:

Какую смерть

Ему судьба готовит.

Родился мальчик

Гений и поэт,

Таким и жизни нет

И смерти нет.

За чьи грехи страдают дети,

Поскольку нет на них грехов?

И разве за отца в ответе

Невинный сын сегодня вновь?

Коль выжил — ставь свечу удаче,

Осколок, мальчик для битья,

И о таланте не заплачет

Россия — мачеха твоя.

А если веришь, что в потомках

Ты смог бы вызвать боль и стыд,

Пускай наследная котомка

Души твоей не тяготит.

Отринь обманы и наветы,

Обид, как денег, не скопить,

Приходят дети и поэты

Вину чужую искупить.

1

Дубравы ритмы над рекою,

Дворца рифмованный квартал,

В них гений-юноша в покое

Стиха дыханье обретал.

Ловил счастливые мгновенья,

Распознавал свои мечты,

Бежав лицейского ученья,

Придворной первой суеты.

Еще до яростных гонений,

Измен, завистливых врагов…

Теперь тут всюду тихий гений

Его раздумий и шагов.

2

Такой палитрой бы гордился

И Головин, и Ренуар,

От летних пут освободился

Осенний благостный пожар.

Террасой сполохи сбежали

До темных вод от синевы,

Славянка в огненной пижаме

Неугасающей листвы.

И сквозь нее мелькает зыбко

Утиный бок, окрестный склон

И белозубая улыбка

Неповергаемых колонн.

3

Затеряны следы епархий,

Но силой памяти влеком

Воображаю будто пахнет

Еще здесь вальсом и дымком.

И в равновесии трехдольном,

Блистательны и влюблены,

Забыли о земной юдоли

Ее счастливые сыны.

В том божий промысел, быть может,

Вокзал звучащий все слышней,

И до сих пор легенда множит

Тот аромат минувших дней.

Вот чистый лист, рука, перо

Ну, не такое уж добро,

Но первая легла строка,

За ней уверенно и просто

Спешит вторая и пока

Всего-то только

Строчек горстка.

Но лист теперь уже не тот,

Он кандидат на эшафот.

Он был листом,

Он стал стихом,

Он тайною такой влеком,

Что задевает всех она

Всегда, в любые времена.

Он вызывает зависть, гнев,

В нем легком вечности посев,

Он нерушим, нетленен он

В нем малодушье и закон,

В нем тонком тысячи карат,

Они бессмертием горят.

Он вещей огранен рукой,

Ему уж не грозит покой,

Привычный в кипе на столе,

Неповторим он на земле.

Вот удивительная страсть:

На лист бумаги строчки класть,

Но полно, полно — пробил час!

Не место магам среди нас!

Поэта хорошо убить,

Чтобы потом его любить!

Чтоб он соблазна не являл,

Чтоб он листом бумаги стал,

Не сеял зависть и раздор

Решило время этот спор.

Так было, есть и будет впредь

Поэт обязан умереть,

Тогда ему легко простить,

Что чудо он умел творить!

Не делай этого, не делай,

Не защищай, не закрывай,

Спасенная тобой неделя

Иная мука, а не рай.

И сожаления избегни,

Оно сожжет остаток дней,

Испепелит тебя из бездны

Геены огненной верней.

Мы с жизнью никогда не квиты,

Не защищай его, любя,

Нет у художника защиты

Не от судьбы, а от себя!

Вильям Блейк тачал сапоги

Всем от велика до мала,

Жил в подвале, но ни одной ноги

По нему не ступало.

Умер сапожником Вильям Блейк,

И о сапога ни слова,

Было на свете так десятки лет,

Пока он не родился снова.

И с тех пор поэтом живет Вильям Блейк

Высоко-высоко не в подвале.

Жаль, что жизнь так долго берет разбег,

Но иначе когда-нибудь будет едва ли.

Был Пушкин беден,

Моцарт нищ,

Бах не сводил концы с концами,

О, Гении,

а сколько тыщ

В нужде страдало

рядом с нами!..

Увы,

Чайковский брал взаймы,

Гол гений Мусоргский до нитки.

Какие светлые умы

Не избежали этой пытки.

В долгах

барахтался Бальзак,

Чтоб успокоиться

отчасти,

Он вывел формулу,

что враг

У творчества

простое счастье.

Но Блейк порой надоедал,

Булгаков пропадал завлитом…

А сколько б каждый миру дал

Кто знает — при желудке сытом!?.

Закон: кто миру все отдал,

Сам — словно спасся от пожара.

Ведь тот, кто Библию писал,

И вовсе жил без гонорара!

И что ж?

Чем дальше — тем страшней,

Но

от Гомера так, поверьте:

Коль труд бессмертен средь людей,

Ему цена — одно бессмертье!..

Про запас зажато в горсти

От бесовских перемен

Снежный Григ, лесной Чайковский,

Шитый бисером Шопен.

В суете и круговерти

Камертон и строй и лад

Хоровые страсти Верди,

Веча Мусоргский набат.

И когда одни убытки,

И бледнеют дух и слог

Есть еще распятый Шнитке

И Свиридова венок.

Удачи в ямбе, а в хорее

Вся легкость, нежность, чистота,

И девушки наверно млеют,

На память выучив места,

Им посвященные поэтом…

Я пел анапестом при этом,

Но строй стиха не изменить

Потом вам приведу примеры,

Не в назиданье; не для веры,

Для повторенья, — так и быть.

Но о любви стихом не скажешь

В нем строй и рифмы — хуже пут,

Они всегда в засаде ждут,

Иль вовсе числятся в пропаже.

Стих — рифмы раб, а рифмы — лгут!

От ямба я не отступаю:

Успеха жду, авось придет:

«Я вас любил» все повторяю

И верю, что Поэт не врет.

Легко изложишь сказку и роман

найти слова сумеешь без сомненья

но станет все лишь пошлость и обман,

коль перескажешь ты стихотворенье.

Перетолмачить душу не берись!

Как о любви рассказывать словами?

Мельчает вдруг и опадает высь,

Что в междометьях высилась над вами.

По их ступеням так легко идти,

Так радостно тонуть в глубинах взгляда,

И ничего произносить не надо.

Когда губами губы смог найти!

Понять попробуй птичье пенье,

Отбросив шум и суету,

Лишь эти одолев ступени,

Подняться сможешь в высоту.

Не составляй на славу плана,

Сначала ветра суть пойми,

И только помни непрестанно,

Что все у жизни брал взаймы.

Так возвращай долги без спроса,

А чувство долга прочь гони,

Поскольку в творчестве отбросы

Удачам гения сродни.

Бессмысленно не пререкайся

Судьбу не отвести перстом,

Но не пред нею ты склоняйся,

А лишь над начатым листом.

Улетела песня,

Улетела песня

И уносит радость

Тех, кто пел ее.

Может быть, кому-то,

Кто ее услышит,

Передастся радость

Тех, кто пел ее?

Станет вдвое радость,

Потому что с песней

Радость тех, кто слышит,

Тех, кто пел ее…

Тексты производи, чтобы процесс

Хотя на миг не мог остановиться,

Чтобы и ты мучительный прогресс

Как некая представил единица.

И не страдай, что недооценен,

Судьбы зигзаги неисповедимы,

И гений современникам смешон

Истории потом необходимый.

Каменьями нас бьют, так пусть за что

Мы сами знаем и гордимся этим,

Для нас одно лишь время решето,

Века — непонукаемые сети.

Но не молчи, так узок этот бег,

Так непонятна горная тропинка,

Ты на краю всегда, и лист, как снег,

И кровь на нем в финале поединка.

Ничто не защитит и не спасет,

Молчание — не выход, а расплата,

Пиши — и среди тысяч или сот

Одна строка твоя всплывет когда-то.

Как страшен до сих пор Везувий,

Хоть сотни прожито Помпей,

Он выбран среди всех безумий

Правдоподобней и тупей.

Как символ сбереженный пеплом,

Огарок выжженной свечи,

Останками, что было телом,

Безумно властвуют врачи.

Как бы не ведая преграды,

Проходит, содрогнувшись, дух,

Для тех, кто возродиться рады,

Где жизнь и смерть — одно из двух!

Все своего не избежали,

И не оценено пока

Уходят войны рубежами

Из биографии на века.

И даже по единой строчке

Потом легко определить

Пусть на оплавленном листочке,

Да не могло такого быть.

И времена определяют

Не по знакомым цифрам дат,

А по стихам, что возникают

В сердцах вернувшихся солдат.

Я никогда не верю в это чудо:

Что вот перо возьму, и на листе

Из ничего, неведомо откуда

Возникнут и окликнут строки те.

Они меня подхватят без вопроса,

Потом затянут в трудный разговор

И разместят всего легко и просто,

И обнажат смущенье и разор.

И доведут до горечи и боли,

Все без разбора выскоблят опять,

И, удивившись, буду я доволен,

Забыв что мне за это отвечать.

Рукописи рвут с досады

И сжигают со стыда,

В этом рвении отрады

Не бывает никогда.

И не слава Герострата

Привлекает в этот час,

Не страшит увы утрата

Тем, что в них частица нас.

И людское милосердье

Не берется тут в расчет,

Мнение кристальной тверди

Нас безжалостно сечет.

Никакого гонорара

Не хватает на искус,

Чтобы скрыться от кошмара

Не спасает и Иисус.

В этот миг одно доступно:

Все с начала повторить,

Если это все подспудно

И нет сил иначе жить.

Не прячься за строку стиха,

Ты ей просвечен, как рентгеном,

Тут воля божья или гены,

А остальное — чепуха.

Увы, за рифмой не иди,

Она коварна и беспутна,

И ей победа недоступна,

А пораженье впереди.

Но если в боли и мычанье

Родился стих, слова пришли,

Желанно сладки все мученья

Полуистерзанной души.

Художник, наград не преследуя,

Пиши пока пишет рука,

Как будто минута последняя,

А в запасе — глухие века.

Но если ты ждешь только случая

На этом возвысится чтоб,

Тогда не велико ты мученик,

Только тающий праздно сугроб.

В огне доброты не сгорающий,

Ты будешь сто раз умирать,

Когда не помогут товарищи

И оплачет заранее мать.

Безвестный равно или признанный,

Что сердце велит, соверши.

Поэзия — это пожизненно

Земляные работы души.

Г. Цейтлину

Достоинства модели

В портрете не важны,

Они и в самом деле

Лишь потому видны,

Что их подметил тайно

И явно воплотил

Искавший непрестанно

Все это во плоти.

Они существовали

Заранее уже,

Их не найти едва ли

В ожившем чертеже,

Но надо, чтобы рядом

Подумали о том,

И после острым взглядом

Их бросить на картон.

Достоинства модели

В портрете не важны,

А важно лишь на деле,

Кем изображены.

Чтоб каждое пятно,

Сошедшее на холст,

В картине обрело

Свою любовь и меру,

Как долго грунтовать

Бедой его пришлось,

И сердце сколько раз

Бросала жизнь к барьеру.

В мозаике всегда

Укатанной и гладкой,

Где вышел побродить

Уставший огонек,

Ты будешь вновь туда

Невольно и украдкой

Глядеть, чтобы опять

Его постигнуть мог.

Нам тайны раскрывать

Велит неугомонность,

И радость не сулит,

И шлет порой беду,

Чтобы мазок бросать

На этот холст огромный,

Который всем открыт

И вечно на виду.

Пока перо бумаги не коснется

Тревожно медлит первая строка,

На первый шаг купальщицы похожа,

Но вдруг решится

И наверняка

Подать сестре доверья рифму может.

Не ошибись, подругу ей послав,

Не обмани, случайно бросив слово,

Не разделить уже отлитый сплав,

Как не прожить однажды прожитого.

И все же к простоте ломились

И Эренбург, и Пастернак,

Она далась им не как милость

И не явилась просто так.

Но объяснить никто не сможет,

Ну, разве что искусствовед

На счетах время подытожит

И какова цена побед.

Строка короткая беспечна

И остроигла, как ерши,

Зато как формулы — навечно

Их откровения души.

И если грянет катастрофа

Среди стремительных планет,

То смогут вновь по этим строфам

Восстановить наш горький свет.

От бытия ему икается,

И с прошлым все

Перекликается,

И ныне он без интереса

До прагматичного прогресса,

И все внутри без затруднения

Находит он для обновления.

И это не простят ему,

Понятно точно — почему:

Всегда он неблагополучен

Поскольку нестандартно штучен.

То ли сидя во дворе кемарить,

То ли сочиняет «Ревизор»,

А двойник на именном бульваре,

Не стесняясь, вышел на позор.

Что бессмертному до этой доли

Он уже при жизни все сказал судьбе,

Скульптор знать забыл, что поневоле

Он ваяет памятник себе.

Может быть, рассерженной толпою

Вынесет сидящего на люд,

А пока что в Гоголя, не скрою,

Правда, целясь в скульптора, плюют.

Вас прикроет строчка Блока,

Фраза выручит из Ницше,

Светский вид придаст Набоков,

И поднимет Блейк всех выше.

Врите смело, непохоже,

Им предоставляя слово,

Кто проверить это может

Пусть звучат свежо и ново.

За душою, что сыскалось,

Им отдайте, не жалея,

Пригодится даже малость

Формулируйте смелее.

Приобщайте круг к высотам

Дорог друг вдвойне, что вечен,

Разыграйте, как по нотам,

Память мира в эту встречу.

Стоит лишь остерегаться,

Что однажды… плоть от плоти

Могут классики собраться

И за все вас поколотят!..

На грани боли и отчаянья,

Когда не совладать с собой,

Стихи придут совсем нечаянно,

Неотвратимо, как прибой.

Они раскатятся разрядом

Меж этих тягот грозовых

И выйдут из тебя и рядом

С тобой улягутся живым.

И свежесть одурманит сразу,

Заставит легкость все забыть,

Ничто не значащую фразу

Из жизни целой полюбить.

Ты пуст, здоров и недоволен

Стихотвореньем и собой,

Весь век неизлечимо болен

Своею собственной судьбой.

Вот и пишется, как дышится,

Ни полслова, ни строки,

Год рожденья снова слышится,

Дни его недалеки.

Мало в дом вложили разве мы,

Или совесть не чиста,

Столько сердца, столько разума,

Но без веры пустота.

А она всего запретнее.

Мы поземкой на пути

Пробежим,

гонимы ветрами,

Чтобы время занести.

И не вынести, не выстоять,

Не оставить, не понять,

Не согрев,

погаснуть искрами,

Не поднявшись,

лечь опять.

Мы судьбы уставшей узники

В ожидании свинца,

Все опять начнется с Грузии

Боль девичьего лица.

На затопленной, истерзанной

Места хватит нас сложить,

Совесть ходит под обрезами,

И нельзя поземкой жить.

А для чего же эти занавески

Пустячных дел, незначащих забот,

Когда могу оставить людям фрески,

И это мне известно наперед.

За ними там нешуточное дело,

Стихии гром, раздумий тишина,

Ужели так эпоха одолела,

Ужели одолжила так страна.

Я был уверен, что неисчерпаем,

Поскольку Бог водил моей рукой,

Но где-то притаился видно Каин,

Кому разбой он, а кому покой.

И вот она — беспомощность навстречу,

Предательства не в силах одолеть,

Я дни теперь не тихой датой мечу,

Не заношу над ними рифмы плеть.

Соперницы — удача и разлука

Меня как раз не могут поделить,

Но если не исчезла сердца мука,

За занавеской не сумею жить.

Лицо подставил листопаду,

Настигнут истиной простой:

За что-то осень мне награду

Монетой платит золотой.

И в шелестящее молчанье

Твержу прозрение свое:

За то, что я ее сознанье,

За то, что зеркало ее.

Счастья краткое мгновенье

В нем судьба заключена,

Не прокормит вдохновенье,

Но к нему ведет она.

Это вальс на голой льдине

И рисунок на песке,

Это только миг единый

В нескрываемой тоске,

Это тихая улыбка

Над родившейся строкой,

Это в черном зале скрипка,

Обманувшая покой.

Так ручей не умолкает,

Зная горький свой конец,

Так безудержно сверкает

Солнца пламенный венец,

И не кормит вдохновенье,

Возвышая час любой,

Но слагаются мгновенья,

Становясь твоей судьбой.

Как Библию читай

Прошедшие печали

И мудрости земной,

Дивясь, не прекословь,

Мы в жизни столько раз

За бедами встречали

И благостные дни,

И радость, и любовь.

Пусть зависть изведет

Швыряющих камнями

Да, пращуры мои

Писали книгу книг,

И сколько будем жить

Пребудет между нами

Печали и любовь

Питающий родник.

Ужели хватит нам воспоминаний

На тот безвестный срок, что нам остался,

И никаких не требовать скитаний;

И никаких пустот не заполнять,

И не краснеть за то, где ты скитался,

И не вздыхать о радости желаний,

И не стремиться встретить их опять!

Я не хочу на прошлом словно чага

Висеть на умирающем стволе,

Царапины и пятна на столе,

И снова — белоснежная бумага,

Тот чистый лист, что крови ждет моей,

Стекающей через перо на строки,

И новые ошибки и уроки

Уходят в память за судьбой скорей,

Чем успеваю их я записать,

Не вовремя кончается тетрадь,

И прошлое — да вот оно — сейчас:

Мой каждый день, мой каждый новый час.

Ничто убить не в силах строчку,

Которую поэт родил.

Ссылай в именье за Опочку,

Приблизь и званьем награди,

В затылок пулю на Лубянке,

В подарок знойной Колыме,

Или в Калитники останки

И в яму тайную во тьме…

Она ничем не истребима

Сама разит, казнит и жжет…

И ненавистна и любима

Незнамо как живет

живет!

У снега нет ни прошлого, ни завтра,

И скрип его исчезнет без следа,

Какая бесполезная затрата

Материала; времени, труда!..

А впрочем труд не так уж энтропиен,

Задумка повторяется века,

Материал, когда б не торопили,

Мог попрочнее быть наверняка.

А все же снег…

из зависти возможно

Хочу, как он, лететь, лететь, упасть…

И так лежать, как будто бы возложен,

И так сверкать, как будто солнца часть!