Драгоценности

Глава 1

Нью-Йорк, 1966 год

Люди, занимавшиеся ювелирным делом, называли Сорок седьмую улицу, между Пятой и Шестой авеню в Нью-Йорке, просто и коротко – Улицей. В этом маленьком квартале несметное количество алмазов обретало новых хозяев. Средоточием и смыслом этого мира были бриллианты – сверкающие, излучающие свет и холодный блеск.

Все в округе знали Пет (никто, кроме ее матери, не называл ее Петрой). Она считалась старожилкой Улицы, как торговец Голдман или дилер Браилоффски. Пет приходила сюда после школы и медленно брела вдоль магазинов, внимательно разглядывая выставленные на продажу камни. Сейчас ей было четырнадцать, а захаживать сюда она стала с тех пор, как смогла, поднявшись на цыпочки, рассматривать витрины. Девочку интересовали не только камни, но и те, кто покупал драгоценности. Часто она задумывалась, почему они сделали именно такой выбор.

Сейчас Пет прокладывала дорогу сквозь группу хасидов в широкополых черных шляпах. Эти ортодоксальные евреи заправляли почти всеми делами на Улице. Они улыбались, кивали девочке и даже прерывали разговоры, чтобы приветливо поздороваться с ней.

Но иногда Пет провожали и оценивающие взгляды. Пока еще она была немного угловатой и костлявой, одни руки и ноги. Но мужчины, казалось, догадывались, что со временем Петра А'пнеке д'Анжели станет необыкновенной красавицей.

Большие лазурно-голубые глаза она унаследовала от бабушки, которую никогда не знала. Темные локоны обрамляли лицо цвета слоновой кости.

– Твои руки созданы для бриллиантов, – всегда говорил ее дед. О, как она надеялась, что он прав!

В это апрельское утро Петра засунула руки в карманы шерстяной курточки. В любой другой день она бы остановилась поболтать с мистером Хиршем, купила бы хот-дог у Мэнни на углу или заглянула в «Готам-Бук-Март», чтобы спросить пожилую леди по имени Фрэнсис, что ей следует прочитать. Но не сегодня. Сегодня у Пет поручение – тайное и опасное. Если она справится, за ним последуют другие. Она дала себе клятву не бояться. Хуже всего – это испугаться.

Пет остановилась перед невзрачным зданием и огляделась, желая убедиться, что вокруг нет никого подозрительного и за ней никто не следит. На девятом этаже, за дверью из матового стекла с надписью «Шапиро и сыновья, торговля алмазами», за столом, защищенным решетками и освещенным жестким флюоресцентным светом, сидел дородный мужчина в белом костюме и черной ермолке.

– Меня послал мистер Зееман, – тихо сказала Пет. Мужчина поднял глаза и недоверчиво изогнул бровь над ювелирной лупой.

– Ты? Он послал ребенка… девчонку? – Мужчина был явно оскорблен таким неуважением к себе со стороны коллеги.

– Я не ребенок! – Пет тряхнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам.

Мистер Шапиро внимательно оглядел девочку. Из-за лупы Пет казалось, что он разглядывает ее под микроскопом. Потом Шапиро поднял телефонную трубку и набрал номер.

– Ты послал ее? – удивленно спросил он и нахмурился. – Гарантируешь? – И со вздохом добавил: – На свою голову.

Шапиро повернулся на стуле, открыл сейф, достал один из ящичков, быстро отобрал четыре белых пакетика, которые торговцы алмазами уже много лет делали из сложенного в пять раз листа белой бумаги, высыпал из каждого светлые неограненные камешки, пересчитал их, положил назад, сделал пометки в книге и через решетку протянул пакетики Пет.

– Ты знаешь, что эти камешки стоят больше пятидесяти ты…

– Знаю, – нетерпеливо отрезала она. – Не волнуйтесь. – Пет положила пакетики в глубокий карман своей курточки.

– Не волнуйтесь! – пробормотал Шапиро. Вернувшись к работе, он поправил лупу и низко склонился над алмазом.

Выйдя на улицу, Пет внимательно оглядела лица прохожих и пошла прочь с горделивой улыбкой.

– Привет, милашка, – окликнули ее. Она оглянулась и увидела незнакомого парня постарше ее. Он нагло разглядывал девочку. – У тебя есть что мне предложить?

Глаза Пет расширились от ужаса, а сердце учащенно забилось, но тут она поняла, что парень просто пристает к ней. Пока это случалось с Пет еще не часто. Она быстро пробежала мимо, услышав, как парень засмеялся. «Он бы не смеялся, – подумала она, – если бы знал об алмазах в кармане куртки». Пет положила руку в карман и зажала пакетики в кулаке.

Боясь, она все же понимала, что куда безопаснее нести алмазы в кармане школьной курточки, чем идти в сопровождении вооруженного охранника. Юный возраст и пол делали ее необычным курьером, однако на Улице люди почти каждый день носили с собой небольшие состояния. Алмазный бизнес основывался на доверии, рукопожатиях и устных договоренностях.

Через пять минут Пет открыла дверь другого кабинета, очень похожего на комнату мистера Шапиро. На двери была табличка: «Джозеф Зееман, огранка и полировка драгоценных камней».

– Ну как, Пети, – спросил старик, взглянув на нее. – Тебе было страшно?

– Не-а, – ответила она деду, голландцу с седой головой и круглым розовым рембрандтовским лицом. Невысокий, но ладно скроенный, Джозеф Зееман казался уверенным в себе и напоминал крепкую, хоть и неуклюжую голландскую мебель. – Если кому и было страшно, – усмехнулась Пет, – так это мистеру Шапиро. Он наверняка позвонит, чтобы проверить, добралась ли я до дома.

– Шапиро – старая баба.

– Баба с бородой, – засмеялась Пет. Вытащив четыре белых пакетика и вся сияя от гордости, она протянула их дедушке.

– Хорошо сработала, лапочка, – похвалил он девочку. Этот ребенок, это чудо по имени Петра было светом жизни Джозефа Зеемана.

– Чем занимаешься, дедуля? – Она наклонилась над столом.

Не успел он ответить, как зазвонил телефон.

– Да-да, она уже здесь, Яков. – Зееман подмигнул Пет. – Правда, ей пришлось отбиваться от диких ковбоев и индейцев, чтобы доставить камни.

– Только индейцев, дед, – с улыбкой уточнила девочка, когда он повесил трубку. – В Америке нет ковбоев.

– О да, – вздохнул он. – Ты обязательно расскажешь мне об Америке, а я научу тебя всему, что знаю сам. – Дед притянул ее к себе. – Ты спрашивала, над чем я работаю. Взгляни. Заказ Ван Димана,

Он протянул ей ювелирную лупу. Девочка уверенно вставила ее в глаз, как делала это не раз.

– Ух ты! Какой грязный алмаз! По всей поверхности включения ильменита, и даже пятно графита вот здесь.

Джозеф радостно улыбнулся.

– Как бы ты огранила его?

Она задумалась, так как старалась никогда не ошибаться.

– Р-2? – предположила она.

– Неплохо. Вообще-то Р-1. С Р-2 будет еще грязнее. – Пет огорчилась, а Джозеф засмеялся. – Ван Димана больше интересует размер, а не чистота. Его покупателей не смущает, если камень мутный, как Амстердам в декабре. Они хотят купить самый крупный камень.

– Значит, они глупы, – заметила девочка. Джозеф отложил камень.

– Что ты думаешь об этом?

Он взял пинцетом другой маленький бриллиант. Пет снова вставила лупу.

Джозеф тренировал ее таким образом уже несколько лет, развивая способности девочки и тренируя глаз. С тех пор как Пет исполнилось шесть, он посвятил ее в тайны огранки алмазов. Джозеф придумывал все новые и новые сказки про алмазы, и девочка слушала его затаив дыхание.

Однажды десятилетняя Пет пришла домой с пригоршней стручков рожкового дерева, которые набрала в парке. Дед объяснил, что слово «карат», стандартная единица веса драгоценных камней, произошло от арабского названия этого дерева – qirat. Семена рожкового дерева, тяжелые и плотные, арабы использовали как гирьки при взвешивании камней. Пет тогда целый день очищала бобы и взвешивала их на ювелирных весах. Каждое семечко весило ровно 200 миллиграммов, и она смеялась от радости.

Позднее дед сообщил ей точные формулы, разработанные в 1919 году Марселем Толковски, математиком и инженером из Антверпена. Он объяснил, что правильные углы и соотношения между гранями позволяют добиться максимальной яркости – «это означает количество света, который отражает камень, когда ты смотришь на него».

Пет оказалась одаренной ученицей, с безупречным вкусом и хорошим глазомером.

Сейчас она внимательно изучала маленький алмаз, вглядывалась в его глубины, пытаясь мысленно проникнуть внутрь, в пещеру с алмазными стенами, и обнаружить тайны, скрытые там.

– Чудесно! – наконец сказала Пет и уверенно добавила: – Качество VS, могу спорить.

– Точно! – с гордостью воскликнул Джозеф. – Ты становишься опытнее, дорогая. Хотя нужны многие годы, чтобы научиться безошибочно определять алмазы.

– Но ты уже давно меня учишь.

– Верно, но тебе еще многое предстоит узнать. – Джозеф взял алмаз и положил его в пакетик.

– А я когда-нибудь научусь этому, дедуля? Смогу ли я быть самой лучшей? Prima?

Он с восхищением посмотрел на нее.

– О, моя дорогая, ты уже prima. Пет рассмеялась.

– Только для тебя. Но я хочу научиться всему.

– Так и будет, Пети. Gcduld.

Пет слегка нахмурилась. Ей не нравилось, что голландское слово, означающее терпение, звучало как английское «стань старой». Она не понимала, почему ей придется состариться, чтобы выучиться всему.

Джозеф снисходительно улыбнулся. Просить подростка терпеть – все равно что пытаться предотвратить прилив, но его внучка лучше всех. Алмазы, рубины, изумруды составляют такую же часть ее мира, как хот-доги, дискотеки и Шон Коннери в роли агента 007. Для девочки в камнях больше волшебства и тайны, чем в развлечениях сверстников. Да, она слушала «Битлз», иногда напевая «Желтую подводную лодку», но ей всегда нравилось разглядывать фотографии знаменитых драгоценностей, а не рок-звезд, которыми увлекались девушки ее возраста.

– Посмотри, как я полирую эти камешки. – Джозеф установил чугунный полировальный круг, покрыл его смесью алмазной пыли и оливкового масла, единственным абразивом, способным воздействовать на самые твердые камни, и взялся за первый алмаз.

Пет наблюдала за ним как зачарованная.

Когда за дочерью заехал Стефано д'Анжели, она все еще следила за работой дедушки. Стефано казалось, что Петра загипнотизирована волшебным сверканием алмаза. Его дочь назвали в честь его матери, которую он знал так мало, но так сильно любил. Появление на свет дочери было единственным событием в его жизни, в необходимости которого он не сомневался. Он страстно любил Пет и иногда думал, что только она поддерживает в нем желание жить. Но мертвые камни не должны разрушить ее жизнь, как это произошло с ним самим, погубленным блеском драгоценностей.

Работая, Джозеф тихо объяснял правила Толковски, помогающие определить отражение света.

– Верхняя поверхность камня – это ровно пятьдесят три процента от ширины, под углом к соседним граням в…

– Сорок целых семьдесят пять сотых градуса, – продолжила Пет.

– Точно, – обрадовался Джозеф, склонившись над колесом.

– Пошли, Пет, – сказал Стефано.

– Привет, папа! – Она одарила его сияющей улыбкой. – Посмотри.

– Уже поздно. Разве тебе не надо делать уроки?

– Папа, сегодня пятница. У меня впереди выходные.

Джозеф остановил колесо и нахмурился, глядя на зятя.

– Я сам провожу ее домой, Стив. – С первых дней приезда Стефано в Америку все называли его Стивом.

– Нет, Джо. Не забивай девочке голову всей этой чепухой об алмазах. Ну же, Пет. Мне в отличие от тебя есть чем заняться.

«Папа в плохом настроении», – подумала Пет. Это означало, что ей лучше помалкивать. Взяв учебники, она поцеловала Джозефа в его лысеющую голову.

– Пока, дедуля, – сказала она на голландском. – Увидимся дома.

– Пока, дорогая, – ответил он с нежной улыбкой. Пока они ждали лифта, Стефано недовольно проговорил:

– Ты тратишь слишком много времени на алмазы. Тебе следует подумать о реальном мире, о своем будущем.

Она прижала книги к груди.

– Почему ты ненавидишь драгоценности, папа? – Этот вопрос занимал ее уже давно. Уж очень часто Пет слышала, как отец осуждает занятие деда и ее увлечение.

– Нельзя все свои мечты посвящать мертвым камням. Нельзя считать их мерилом жизненных ценностей. Это ужасная ошибка…

Приехал лифт, и неприятный разговор оборвался.

Пет украдкой смотрела на отца, пытаясь понять, чем он раздосадован. Может, все из-за мамы? Но отец пару раз обмолвился о каких-то тайнах в его прошлом, о чем-то связанном с утраченной мечтой и драгоценностями. Однако Пет так и не удалось узнать у него подробности. Отец отмахивался от ее вопросов, и с таким несчастным видом, что девочка не решалась приставать к нему. Раньше Пет думала, что его заколдовали злые духи, охранявшие пещеру с драгоценностями… куда случайно проник отец. Нет, ей самой не разобраться.

Недавно Пет прочитала одну из дедушкиных книжек про алмазы – описание самых больших и знаменитых камней, известных истории. Одна глава рассказывала об огромном бело-голубом камне, алмазе «Надежда», который заключал в себе роковое проклятие. Все, кто вступал во владение им, вскоре погибали. Пет очень боялась, что такое проклятие преследует и ее отца.

– Папа, – спросила она, когда они вышли на улицу. – Ты когда-нибудь слышал об алмазе «Надежда»?

– Нет. И не хочу слышать.

Стефано молчал всю дорогу. Было любимое время дня Пет, когда солнце опускается к Нью-Джерси и оконные стекла отражают розовый свет. Девочка старалась не замечать дурного настроения отца.

Но даже солнце не могло преобразить уродливую «Чертову кухню», где в нелепых домах люди влачили нищенское существование, потеряв представление о таких понятиях, как красота и человеческое достоинство.

Пересекая Восьмую авеню, Пет увидела группу местных подростков с бессмысленными от героина лицами. Из канализационных колодцев то и дело выскакивали крысы. Из окон домов доносились грубые крики. Все это поразило бы взгляд и слух другой четырнадцатилетней девочки, но Пет выросла в «Чертовой кухне» и не находила в своем окружении ничего странного.

На пороге их дома валялся пьяный. Пет перешагнула через него, а Стив оттащил пьяного и попытался привести его в чувство.

В этот же вечер Стефано, стоя в дверях кухни, наблюдал, как Пет приклеивает кусок темно-синего стекла к своей поделке.

Стефано думал о том, в награду за что послана ему дочь, при взгляде на которую сердце его поет от радости, а на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Он с благодарностью вспомнил о матери, ибо считал, что Пет унаследовала очень многое от итальянской красавицы Ла Коломбы. А от его жены она взяла только худобу.

Страстно желая Пет счастья, Стефано твердо знал, что драгоценности не способствуют его обретению. Сокровища причиняют только боль. Они порождают ненависть, тревогу, приводят к безвременной смерти.

– Не лучше ли, чем возиться с украшениями, заняться чем-нибудь важным? – спросил он.

Пет не слышала, как вошел отец, иначе все спрятала бы в стол. Она очень хорошо знала, что думает отец о ее увлечении.

– Мне это нравится, папа. Разве это пустая трата времени?

– На что тебе это нужно? Неужели ты хочешь, как дедушка, ковыряться в безжизненных камнях с молотком и резцом? Или мечтаешь стать продавщицей в ювелирном магазине?

– Почему бы и нет?

Пет с восьми лет тянуло к ювелирным витринам. Каждый день после занятий она отправлялась на Пятую авеню полюбоваться сверкающими камнями, а потом заходила к дедушке на работу. Девочка часами стояла перед брошками, изучая изгибы покрытого эмалью «крыла бабочки» или опал в платиновой оправе.

– Но ты умнее, чем нужно для этой работы, – сказал Стефано. – К тому же живешь в стране, где всегда есть возможность получить хорошее образование.

«Я не хочу, чтобы драгоценности разрушили твою жизнь, как разрушили мою», – хотел добавить он, но промолчал.

Пет поднялась, но отец положил руку ей на плечо:

– Не обращай внимания. Я сейчас уйду.

Несколько раз в неделю Стефано ездил по вечерам на улицу Мэлберри, в самое сердце нью-йоркской Маленькой Италии, где сидел за стаканом вина с такими же, как он, compatrioti и в мечтах видел себя романтическим юношей в Милане или героем-партизаном в Апеннинах.

Как только отец ушел, Пет вернулась к работе. К одиннадцати вечера шея уже ныла, но девочка продолжала свои занятия. Она не знала, долго ли просидела, склонившись над столом, пока не посмотрела на красные пластиковые часы над плитой. Три часа ночи!

Работая, Пет забывала обо всем. Не слышала громких голосов отца и дедушки, которые спорили из-за денег, из-за мамы или из-за чего-то еще, иногда даже и без причины. Они просто давали выход раздражению, потому что жизнь не оправдала их надежд. Пет не вспоминала о матери и не скучала о ней. Она забывала об их отвратительном, криминальном районе, о насмешках других детей.

Все ее мысли были заняты только соотношением поглощения и отражения света между двумя поверхностями. Ее снедало страстное желание создать что-то прекрасное и вечное.

Пет оглядела результаты работы: гребень, щетка из свиной щетины и небольшое зеркало, оправленное в розовый пластик, – все это она сделала в подарок ко дню рождения мамы.

Месяцами девочка собирала тонкую серебряную фольгу от «джуси-фрут», выпрашивая ее у одноклассников и даже покупая на свои деньги конфеты, которые сама не любила. Она отделила фольгу от бумажной подложки и приклеила серебряные пластинки к гребню, щетке и зеркалу. Потом разгладила все неровности, и поверхность оказалась посеребренной.

Маленькими бусинками и пригоршней стеклышек, обработанных с помощью дедушки на шлифовальном круге. Пет пыталась воссоздать на обратной стороне зеркала узоры окна кафедрального собора Шартре во Франции. Когда-то давно она нашла фотографию этого собора в библиотеке, и ее поразило богатство цветов и красота симметрии. Для Пет этот узор символизировал мир и надежду, именно то, чего, по ее мнению, не хватало матери. На обратной стороне щетки Пет выложила похожий рисунок из перламутровых кусочков раковин. Для гребня она придумала узор из виноградных ягод, сделав их из искусственных жемчужин, листья из кружев, а по краям пустив полоску из маленьких стеклышек.

Пет с нетерпением ждала утра, чтобы вручить маме подарок.

Девочка наклонилась, поцеловала мать в бледную щеку и погладила ее все еще красивые седые волосы.

– Пока, мама. Я вернусь на следующей неделе.

Для Пет субботний ритуал был всегда одним и тем же. С отцом или дедушкой – чаще с обоими – она совершала длинное путешествие в Йонкерс, а оттуда – в серый дом на берегу Гудзона, сначала на метро, потом на электричке и на автобусе. В первый раз дом показался девочке похожим на огромный гнилой зуб, выросший в челюсти гиганта. Этот образ преследовал ее и позже, когда она подросла и перестала читать сказки. В государственном психиатрическом институте в Йонкерсе людей не лечили, а разрушали, доводя до растительного состояния. Однажды попав в это заведение, несчастные жертвы уже никогда не покидали его.

Пет не разрешали заходить в палату матери. Обычно отец или дедушка оставляли девочку в холле для посетителей и шли за мамой. Иногда они надолго задерживались. Случалось, отец возвращался один.

– Мама сегодня чувствует себя неважно, мы увидим ее на следующей неделе, – говорил он, и Пет знала, что лучше не спорить.

У Беттины были хорошие и плохие дни, и Пет рано научилась определять это. В хорошие дни они выходили на улицу, гуляли по лужайкам или сидели под деревом, глядя на Гудзон.

В хорошие дни Беттина улыбалась и даже немного говорила. Пет рассказывала ей о школе, о том, что сейчас читает, о новом платье или телепрограмме. И на прощание Беттина обнимала и целовала дочку. Тогда она выглядела почти нормальной, и Пет всегда спрашивала:

– Папа, почему мама не может поехать с нами домой?

– Не торопись, дорогая. Она еще не поправилась.

– А когда-нибудь она поправится?

– Не знаю, детка. Надеюсь.

В плохие дни Беттина замыкалась, ее лицо напоминало маску, и она молча сидела на софе рядом с мужем, отцом и дочерью, не замечая, что они держат ее руки. Сама же Беттина смотрела в пространство и видела что-то недоступное другим.

Сегодня был хороший день. Джозеф приехал вместе с Пет, и Беттине понравился ее подарок. Позднее они стояли на обрыве и, как обычно, смотрели на реку. Беттина улыбалась, ее глаза светились, когда она вспоминала, как в детстве плавала на лодке в Швенингене.

– Помнишь, папа? – тихо спросила Беттина.

– Да, Тинта, – ответил дедушка так печально, что Пет едва не заплакала. – Помню.

Пет тоже вспоминала мать в обычной, не больничной жизни. Она хотела вытащить ее отсюда, поэтому не позволяла себе забыть прошлое. Когда они шли по парку у реки, держась за руки, Пет воскрешала в памяти, как мама называла по-голландски цветы. Маргаритки – margrietjes, а бархатцы – goudsbloemen, золотые цветы. Ирисы ее мама со смехом называла regenboogen – радуга!

Глядя на бледную кожу Беттины, порозовевшую под летним солнцем, Пет вспоминала их семейные путешествия на пароме, яхте для бедных людей. Они плавали часами, потому что это очень нравилось маме, и она ни за что не хотела возвращаться домой.

Но радостные впечатления редко приходили на ум, гораздо чаще – плохие: свет выключен, мама сидит в кресле и уже несколько дней молчит. Иногда она запиралась с дочкой в туалете, ожидая, «пока уйдет дурной человек». Временами мать плакала, как смертельно раненное животное.

На обратном пути из Йонкерса напротив Пет сидел мужчина с газетой. Когда он перелистывал страницы, перед ней мелькали заголовки и фотографии: драка в аэропорту во время встречи «Битлз», марш за гражданские права в Селме, солдаты, бегущие по рисовому полю во Вьетнаме. Но девочка думала только о том, как давно уже мама не живет дома. Тогда еще не существовало «Битлз» и им не говорили каждый день о Вьетнаме. Пет посмотрела на дедушку:

– Скажи мне правду, дедуля. Как по-твоему, мама когда-нибудь будет снова жить дома?

– Я молюсь об этом, милая, каждую ночь.

– И я тоже.

Пет мечтала, чтобы у мамы было все хорошо, но ничего не могла сделать для нее.

Глава 2

Нью-Йорк, март 1950 года

Стефано вошел в маленькую лавку Джозефа Зеемана на Сорок седьмой улице. Это было его последнее поручение в тот день. По роду занятий – он продавал всякие мелочи для ювелирного дела – ему приходилось встречаться с дилерами и огранщиками.

Многие, включая и этого старого голландца, уехали в Америку от ужасов и разрушений войны, как, впрочем, и сам Стефано. Если бы война не сломала так катастрофически их жизни, они бы достигли гораздо большего. До войны Джозеф был известным огранщиком в Роттердаме, а здесь ему приходилось чинить браслеты и часы.

Сегодня Стефано принес несколько пар серег.

– Купите у меня чудесные старые часы, – предложил Джозеф, когда они покончили с делами. – Я только что отремонтировал их. Я взял бы с вас…

– Мне не нужны часы, – отрезал Стефано.

– Но это женские часы. Они понравятся вашей жене.

– Я не женат. – Предугадывая следующий вопрос мистера Зеемана, Стефано добавил: – И у меня нет девушки.

Он ничуть не удивился, когда голландец предложил познакомить его со своей дочерью.

– Она очень милая девочка, моя Беттина, и красивая.

– Возможно… когда-нибудь, – ответил Стефано. Даже если бы в его сердце зажила рана после утраты Маризы, он не полюбил бы дочь голландского часовщика, румяную девицу, наверняка домовитую пышечку.

Голландец пристально посмотрел на него.

– Подожди здесь. – Через минуту он вернулся с бутылкой genever, голландского джина, наполнил две рюмки, и мужчины выпили. Зееман вдруг заговорил о тяжелых травмах, нанесенных войной, о том, что его дочери нужны любовь и внимание, и тогда она оправилась бы от них.

– А что с ней случилось? – участливо спросил Стефано.

Джозеф рассказал историю жизни своей семьи, и Стефано понял, что голландец впервые после приезда в Америку делится самым сокровенным с чужим человеком.

В начале нацистской оккупации Голландии Зееманы жили почти так же, как раньше. Их дом, к счастью, уцелел после бомбежек Роттердама. Джозеф работал огранщиком, его жена вела хозяйство, а Беттина ездила на велосипеде в ближайшую уцелевшую школу, находившуюся в нескольких милях от их жилья.

Разговоры о том, что евреев хватают и отправляют в трудовые лагеря, не слишком встревожили Джозефа.

– Конечно, мы сочувствовали арестованным, – иронически заметил он, – и нас шокировала такая жестокость. Но мы были тихие обыватели и не входили в Сопротивление. Поэтому считали, что нам нечего бояться.

Когда протестант Джозеф женился на еврейке, она отказалась от всех иудейских обычаев. Разве что по-прежнему покупала мясо в кошерной лавке, а хлеб – у булочника-еврея, как всегда делала ее мать, считая, что говядина там лучше, а хлеб свежее.

– Но однажды, – продолжал Джозеф, – вооруженные нацисты пришли на улицу Нассау, где многие магазины принадлежали евреям. Была пятница, и женщины покупали продукты для шабата. Моя Аннеке была там…

Его жена оказалась одной из женщин, которых согнали в грузовики и увезли.

– Сначала я полагал, что произошла ужасная ошибка. А как же иначе? Я отправился к властям. Но нацисты сказали, что это не ошибка.

Вскоре Джозеф услышал, что немцы забирают еврейских детей прямо из школ. Беттина была в опасности. Хотя девочка ни разу не зашла в синагогу, нацисты считали ее еврейкой, как и ее маму. Джозеф Зееман решил во что бы то ни стало спасти Беттину и спрятался с ней.

Старый друг, доктор, предоставил им убежище на чердаке своего дома. В этом крошечном помещении без окон и без воды они решили переждать войну.

– Доктор приносил еду и выносил мусор, – сказал Джозеф. – Раз в неделю, ночью, мы осторожно выползали, чтобы помыться. Три с половиной года жили как крысы в клетке.

Как-то так получилось, что и Стефано рассказал старому голландцу обо всех ужасах и потерях, пережитых им во время войны. Долгие годы он хранил память о Маризе, чувствовал боль и считал себя виноватым в ее ужасной смерти. Но genever развязал ему язык. Стефано надеялся убедить Зеемана, что тот исполнил свой долг – спас дочь. Беттина осталась жива, и у нее впереди долгая жизнь.

Джозеф покачал головой, и его глаза увлажнились, когда Стефано рассказал, как нашел тело Маризы.

– Может, вы как-нибудь вечером заглянете ко мне и познакомитесь с моей Беттиной. Ей… ей очень одиноко.

Стефано размышлял, как бы поделикатнее отклонить предложение голландца. Не объяснять же ему, что сердце его мертво и он не может просто так сходиться с женщинами.

Стефано умолчал о своих тщетных поисках украденного наследства. В последние годы ему часто хотелось смириться с поражением и отказаться от попыток найти Витторио. Не раз он доставал свою половинку флакона, решив продать ее, получить деньги и начать какое-нибудь дело… но не мог расстаться с ней… с памятью о матери… с мечтой. В надежде отыскать следы своего состояния Стефано занялся ювелирным делом. Долгие месяцы он пытался найти того, кто мог изготовить для Витторио вторую половину флакона. Однажды он прочитал о рубиновом браслете, проданном на аукционе. Судя по описанию, он был похож на тот, что принадлежал Ла Коломбе. Но след оказался ложным.

– Вы никогда не задумывались, мой друг, почему мы выжили, а другие умерли – ваша Мариза, моя Аннеке, так много других? – спросил Джозеф.

– Естественно! – воскликнул Стефано. – Каждый день думаю…

– И у вас есть ответ? Стефано покачал головой.

– И у меня нет, – сказал старик. – Потому что ответа нет вообще. Но я знаю одно: у нас, выживших в этом аду, есть долг перед умершими. Надо, чтобы появились дети, которых не успела родить Мариза, учить их тому, чему она учила бы их. Беттина должна выполнить заветы своей матери и передать их новому поколению. Понимаете? Это единственный способ оправдать их смерть.

Стефано выпил еще. По крайней мере голландец прямо говорит то, что думает. И точно знает, как надо жить. Он выстрадал это знание. Слова сорвались с языка Стефано прежде, чем он успел подумать.

– Спросите свою дочь, не пойдет ли она со мной в кино на выходные?

Джозеф вымыл рюмки.

– Если хотите увидеть мою дочь, мистер д'Анжели, приходите к нам выпить кофе в воскресенье днем.

«Нет, он не лицемерный человек, – снова подумал Стефано. – Но очень гордый».

Солнечным утром в воскресенье Стефано вошел в коридор, пропахший корицей и сигаретами, и постучал в металлическую дверь. В одной руке он держал коробку шоколадных конфет, в другой – бутылку кьянти.

Джозеф открыл дверь.

– Заходи, Стив, заходи. Рад видеть тебя.

Оказавшись в прихожей Маленькой квартирки, Стефано сразу почувствовал себя как дома. Здесь было очень тесно, пол кое-где прогибался, но на окнах висели красивые занавески, на кровати лежало яркое самодельное покрывало, отполированная мебель блестела, на стене висели старинные часы, а с пластинки на проигрывателе лились звуки «Simfonia Concertante» Моцарта.

Джозеф собрал со стола газеты – «Нью-Йорк таймс», «Фигаро». В пепельнице дымилась трубка, и Стефано вспомнил Карло Бранкузи, всегда курившего после обеда.

Он отдал Джозефу пальто, и его окутал приятный запах. Здесь пахло домом – сухими розами, трубочным табаком, лимоном. И чем-то еще. О, настоящий кофе! Этот горький и сильный аромат заполнял всю комнату. Квартира Зееманов отличалась от всех американских домов. Здесь пахло… да, Европой.

И потом вошла девушка, завязывая на ходу передник. – Папа, разве не время… – Она остановилась, увидев Стефано. – О, я… – Девушка покраснела от смущения. – Я не слышала, как вы вошли.

Стефано не мог отвести от нее глаз. Тоненькая Беттина Зееман с золотистыми волосами казалась необычайно элегантной в обычной серой юбке и длинном свитере под цвет ее серо-голубых глаз.

Джозеф взял дочь за локоть и подвел к гостю. Беттина была почти такого же роста, как Стефано, но стройная как тростинка. Молодой человек сразу заметил, что у нее высокая грудь и длинные ноги.

Взглянув на ее лицо, Стефано понял, что пришел сюда не зря. Бледная кожа, темно-розовые губы и печальные глаза, похожие на бездонный океан.

Девушка чем-то напоминала драгоценный, но очень хрупкий сосуд. «Да, Беттина Зееман не просто мила, а очень красива», – подумал Стефано.

– Добрый день, синьор д'Анжели, – приветливо сказала она, и молодые люди пожали друг другу руки.

Голос у девушки был глубокий и нежный.

Конечно, Беттина не имела ничего общего с Маризой, темноволосой, с шоколадными глазами и смуглокожей. Беттина же вызывала в памяти жемчуг, голубые кристаллы и свежую весеннюю воду.

Однако обе женщины, как показалось Стефано, обладали огромной душевной силой, энергией – взрывной и заметной в Маризе, подспудной в этой молоденькой голландке. И снова Стефано вспомнил Апеннины, ночи, проведенные с Маризой, воздух, напоенный ароматом свежего хлеба. При этом воспоминании кровь бросилась ему в голову.

Руки Стефано задрожали, и Беттина с удивлением посмотрела на него.

– Рад познакомиться с вами, мисс Зееман, – сказал он, стараясь овладеть собой.

– Тинта, принеси гостю кофе. – Джозеф улыбнулся.

– Конечно, папа, но, может быть, предложить ему сначала сесть? – Едва заметная насмешка послышалась в ее голосе.

Стефано запоздало вспомнил о шоколадных конфетах и протянул девушке коробку.

Просияв, Беттина сняла крышку, глубоко вдохнула и засмеялась счастливым детским смехом. Потом сунула в рот сразу две конфеты и собиралась взять еще одну, но Джозеф остановил ее.

– Спасибо за конфеты, мистер д'Анжели. Пожалуйста, садитесь. Я принесу кофе.

Девушка вернулась с подносом и разлила кофе в красивые тонкие чашки. Кофе был очень хорош, крепкий, ароматный, совсем не похожий на коричневую бурду, которую обычно подавали в Америке. Сделав глоток, Стефано закрыл глаза.

– Великолепно! – выдохнул он.

– Да, – согласился Джозеф. – Американцы ничего не понимают в кофе. В настоящем, который готовит моя Беттина. Вкус дома, да?

– Да, дома, – подтвердил Стефано.

Дом. Это слово означало для них куда больше, чем четыре стены и крыша.

– Тинти, – попросил Джозеф. – Принеси Стиву свое печенье. – Он взглянул на гостя. – Настоящее голландское печенье, с миндалем и перцем. Беттина прекрасно готовит. Она чудесная хозяйка, так обо мне заботится…

«Джозеф – хороший отец, – подумал Стефано, – и очень славный друг. И к тому же не лицемер».

Стефано д'Анжели и Беттина Зееман шли по Пятой авеню. На Беттину, разрумянившуюся от прохладного мартовского воздуха, засматривались все встречные мужчины. Это было их первое настоящее свидание.

Конечно, Джозеф очень потратился, желая, чтобы его дочь хорошо выглядела. Ее роскошный бело-синий костюм был точно таким же, какие недавно поступили в Америку от модного парижского кутюрье Кристиана Диора. Легкая длинная юбка трепетала на ветру, широкий темно-синий пояс подчеркивал тонкую талию девушки. Стефано она напоминала весенний цветок.

Они отлично смотрелись вместе. Стефано выглядел очень привлекательно в сером костюме, белоснежной сорочке и мягкой фетровой шляпе. Война, истребившая в нем юношеский идеализм, отметила его печатью мужественности.

– Вам нравится кинотеатр «Радио-сити»? – спросил он.

– Я никогда не была там, – ответила Беттина.

– Я посетил его в первую же неделю после приезда в Нью-Йорк. Это символ Америки.

– А разве не статуя Свободы? – удивилась Беттина.

– То игрушка для туристов. А я хотел стать настоящим американцем. Поэтому и пошел в самый большой кинотеатр. Тогда я даже не знал английского, но мне все равно понравилось. И вам тоже понравится.

– Надеюсь.

– Уверен, что так и будет.

Беттина одарила его улыбкой, сразу преобразившей ее и, казалось, озарившей все вокруг.

В кинотеатре Стефано купил воздушную кукурузу, и девушка лакомилась как ребенок, слизывая масло с пальцев. Это было очень мило, хотя и не вязалось с обликом элегантной дамы.

Во время фильма «Франциз» она звонко, заливисто и весело смеялась, а под конец даже хлопала в ладоши.

Когда они вышли из кинотеатра, Стефано охватило чувство, будто он сделал что-то важное.

Они гуляли по Пятой авеню, и Беттина с радостным любопытством разглядывала витрины дорогих магазинов, где продавали товары со всего мира.

– Это норка, – сказала она, остановившись перед «Бест энд компани». – А рядом серебристая лиса. Лисий мех очень теплый, но, конечно, не такой, как соболь.

– А я ничего не знаю о мехах, – признался он.

– Итальянцу и незачем знать, – улыбнулась Беттина.

В «Пек энд Пек» на витрине красовалась разнообразная обувь. Беттина рассматривала туфли и сандалии, ботинки, сапоги и тапочки с неподдельным восхищением.

– Вон те будут чудесно смотреться с новыми весенними костюмами, – показала она на пару туфель. Про другие заметила: – В них много не проходишь, но все равно они очень милы. – И так почти про каждую пару.

– Я и не догадывался, что обувь заслуживает такого внимания, – сказал Стефано.

Беттина смутилась.

– Прости меня, я наскучила тебе. Но у меня так давно не…

Он взял ее за руку.

– Понимаю.

– Когда-нибудь у меня будут туфли для каждого платья. И ботинки для дождя и для холода, и прекрасные тапочки для дома…

Внезапно Стефано потянул ее за собой.

– Куда ты? – спросила она.

– Когда мечты такие маленькие, их легко воплотить в жизнь.

Он привел Беттину в магазин и убедил примерить зимние ботинки с кроличьим мехом и тапочки из овечьего меха.

Беттина надевала обувь почти благоговейно, потом проходила несколько шагов, глядя в зеркало.

– Мы возьмем обе пары, – сказал Стефано продавщице.

– Очень хорошо, сэр. – Она начала упаковывать обувь в коробки.

– О нет! – воскликнула Беттина. – Я не могу…

– Пожалуйста, – тихо попросил Стефано. – Позволь мне.

Она настороженно посмотрела на него, но тут же улыбнулась:

– Спасибо тебе.

Недельная получка Стефано перекочевала в кассу, но он считал это небольшой ценой за улыбку, озарявшую лицо Беттины. Она крепко прижимала к груди подарок.

Только потом Стефано подумал, что Джозеф с его строгими правилами может счесть этот невинный жест выражением серьезных намерений.

Однако этот и весь следующий день Стефано с удовольствием вспоминал об улыбке, которую он видел на прекрасном, но очень печальном лице.

Глава 3

«Я не подхожу ей. – Эта мысль возникала у Стефано каждый раз после встречи с Беттиной Зееман. – Ей не нужен человек, отягощенный страшными воспоминаниями о прошлом. Она заслуживает терпения и любви, которых я не смогу ей дать».

Стефано постоянно обещал себе объясниться с девушкой. Она не должна ни на что рассчитывать. Да, он подарил ей ботинки, но это ничего не значит. Стефано было хорошо с Беттиной, однако он не собирался жениться на ней. Более того, при каждом удобном случае говорил Джозефу, что не годится в мужья его дочери.

– У тебя кто-то есть? – спросил Джозеф.

Когда Стефано признался, что нет, старик убедил его немного подождать.

– Прекрасно, когда любовь настигает нас как удар молнии. Но молния исчезает через секунду. Медленно расцветающая любовь длится дольше. Не оставляй нас, Стив. С тобой она так счастлива. А если и ты…

Стефано не находил в себе сил уйти навсегда. Он был очарован красотой Беттины. Увидев его, девушка расцветала, и это напоминало ему о радуге после дождя. В Стефано все еще не умер поэт.

Поэтому в выходные он снова приходил в дом Зееманов. Стефано и Беттина любили бродить по городу. Они поднимались на статую Свободы, заходили в музеи, залезали на крышу Эмпайр-стейт-билдинг. Беттине нравилось бросать монетки в металлическую щель автоматов, которые выдавали бутерброды и напитки.

– Когда долго голодаешь, – призналась она, – представляешь себе рай именно таким.

Стефано не сразу понял, что война до сих пор не отпустила Беттину. Печаль и внезапный страх в глазах девушки свидетельствовали о том, что ее душа еще не вполне рассталась с маленьким чердаком в Роттердаме.

Стефано все сильнее хотелось вычеркнуть войну из жизни Беттины, и он все нетерпеливее ждал встреч с ней.

Однажды в теплое воскресенье в конце июня они отправились на Кони-Айленд. Уже целую неделю Беттина просила:

– Давай поедем к морю. Когда я была девочкой, мы проводили лето в Швенингене, рядом с Роттердамом. Я так скучаю по этому месту. Пляж, вода, бесконечные пространства…

И Стефано не смог отказать ей.

Оказавшись там, Беттина не замечала ни людей, ни смеха, ни музыки. Она сразу потянула его к пляжу.

– О, Стефано! Какие чудесные запахи!

Беттина смотрела на все восхищенным взором. Она вынула заколку из длинных шелковистых волос, встряхнула головой, и.ее локоны рассыпались по плечам.

Глядя на нее, Стефано вспомнил фреску с Мадонной, которую видел в церкви, путешествуя по Тоскане перед войной, – тогда он считал себя поэтом и повсюду искал вдохновения. Обычно на фреску падала тень, но иногда ее заливало солнце, проникавшее сквозь арочные окна.

Беттина Зееман казалась не менее таинственной, чем Мадонна.

Стефано взял ее за руку, но она, удивленно взглянув на него, вырвалась и побежала по песку. Несмотря на горячее солнце, вода была еще слишком холодна для купания. Но девушка сняла туфли и быстро пошла по самой кромке воды. Потом подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и раскинула руки, словно обнимая океан. Впервые за все время их знакомства Стефано увидел, что Беттина счастлива.

Ее счастье передалось и ему. Страх разрушить или осложнить жизнь Беттины исчез. Стефано любовался красотой девушки. Влажное платье облепило ее тело, подчеркнув мягкие изгибы.

Полюбит ли он когда-нибудь ее? А если уже полюбил? Сейчас Стефано уже не считал это невозможным.

Беттина подбежала к нему. Ее зубы стучали от холода, но она радостно смеялась. Стефано закутал девушку в свой пиджак, повел в кафе и заказал две чашки горячего чая.

Они сели около окна, согревая руки о дымящиеся чашки. Беттина улыбалась, попивая чай и безмятежно разглядывая все вокруг… И вдруг вздрогнула. Побелев как мел, она уставилась остекленевшими от ужаса глазами на что-то за окном. Чашка выскользнула из ее задрожавших рук и разбилась.

Проследив за взглядом Беттины, Стефано увидел высокого усатого мужчину, который разговаривал с худой женщиной в цветастом платье.

– Ублюдок! – выдохнула Беттина, охваченная диким возбуждением. – Не трогай ее! Оставь ее в покое!

Стефано схватил девушку за руку.

– Беттина?

На них с удивлением смотрели люди.

Глаза Беттины сверкали яростью. Стефано снова взглянул в окно. Незнакомец наклонился и поцеловал свою подругу в щеку.

– Убегай! – завопила Беттина. – Убегай скорее!

– Беттина, что случилось? – спросил Стефано. Пара рассталась, и мужчина ушел. Беттина посмотрела на Стефано, и ее гнев моментально улетучился.

– Кто это был? – Стефано впился в девушку взглядом.

Она встряхнула головой.

– Этот мужчина, – продолжал настаивать Стефано, – кто он?

– Я ошиблась, – прошептала Беттина. – Я приняла его за другого.

– Может, расскажешь мне об этом? – попросил он.

– Не о чем рассказывать.

На Стефано произвел тяжелое впечатление этот неприятный инцидент, убедивший его в том, что он совсем не понимает Беттину и не сможет взять на себя ответственность за нее. В этот вечер Стефано решил извиниться и сказать, что они не должны видеться какое-то время.

Но когда они дошли до дома Беттины, она заговорила первой:

– Ты боишься меня, правда?

– Нет, я боюсь за тебя.

– И поэтому никогда не касаешься меня? Ну… как мужчина женщины?

Стефано растерялся. Девушка подошла так близко к нему, что он почувствовал, как от нее пахнет морем.

– Думаешь, я разочарую тебя? Ты так не думал раньше, на пляже. Я видела твой взгляд. Ты хотел меня…

– Беттина… – Смущенный, Стефано растерялся.

И тут она потянулась к нему. Легкое прикосновение ее губ рассеяло все сомнения. Он обнял и поцеловал Беттину.

Рот ее приоткрылся, она облизнула его губы и притянула Стефано к себе.

Желание захлестнуло его. Он нежно сжал ее грудь. Беттина застонала и открыла рот шире.

И вдруг отшатнулась от него. Тяжело дыша, раскрасневшись, она внимательно смотрела на Стефано.

– Пора пожелать вам спокойной ночи, синьор д’Анжели, – прошептала Беттина и открыла дверь. – Вот видите, дорогой Стефано, – насмешливо сказала она, перед тем как исчезнуть за дверью, – у вас нет причин бояться. Ничего страшного…

Стефано был вне себя. Он действительно боялся ее… но вместе с тем жаждал увидеть Беттину как можно скорее, немедленно, чтобы разгадать все ее тайны. Но больше всего на свете Стефано желал снова прикоснуться к ней.

Однако на следующее утро сомнения вернулись. Целый день Стефано размышлял, когда ему пойти к Беттине и стоит ли идти вообще. Вспышка страсти была так несвойственна ей, что он даже подумал, не пригрезилось ли ему все это. Ведь был всего один поцелуй, и ничего больше.

Но вечером Стефано постучал в дверь мастерской Джозефа.

– Привет, Стив, – обрадовался голландец. – Или мне звать тебя Стефано? Беттина сказала, что это имя ей больше нравится. Оно романтичнее.

– И что еще она рассказала вам?

– Ну… что вы провели чудесный день на пляже.

– И все?

– А что, Стив? Есть что-то еще, о чем мне следует знать?

Глядя на его лукавую улыбку, Стефано понял: старик ожидает, что он признается в любви к его дочери.

– Нет, – тихо ответил он. – Но все так странно… Голландец обеспокоено наклонил голову, и Стефано рассказал ему о незнакомце.

– Беттина вела себя так, будто он сделал что-то ужасное.

Нахмурившись, Джозеф кивнул.

– Вы знаете, за кого она приняла его? – спросил Стефано.

Старик опустил глаза.

– Да нет, пожалуй, не знаю. Но она… она тоскует о матери. Беттина думает, что ее убил один негодяй, а не отряд неизвестных солдат. – Он посмотрел на Стефано. – Это моя вина. Когда ее мать не пришла, я не мог сказать ей правду. Беттина была так молода… Я обманул ее, убеждал, что Аннеке ушла с другом в гости. Но тогда я считан, что жена вернется домой через несколько дней. А потом Беттина начала задавать бесконечные вопросы об этом друге. Прошло немало времени, прежде чем я решился сказать ей правду.

Стефано задумался.

День угасал. Джозеф выключил лампу, взял с вешалки пальто и шляпу.

– Пойдем к нам. На сегодня хватит работать. Беттина приготовит ужин, ты же еще не пробовал ее стряпни? Идем домой.

Последнее слово решило все.

Когда они пришли, Стефано снова поразила перемена, произошедшая в ней. Беттина ничуть не обрадовалась ему.

– Папа… как ты мог? Посмотри на меня! – Она была в простом домашнем платье. – И у нас не хватит еды…

– Всего хватит, а выглядишь ты великолепно, – успокоил ее Джозеф. – И разве ты забыла, что меня пригласили в голландский клуб? Так что я сегодня на славу повеселюсь, – потирая руки, сказал он. – А чтобы ты не скучала, я привел Стива.

Стефано украдкой взглянул на старика. Неужели он все подстроил? Но ведь Джозеф не знал, что они сегодня встретятся. Ох, Господи, как все тяжело! Почему ему кажется, что его заперли в клетку?

Беттина застенчиво улыбнулась.

– Я рада, что вы пришли, – немного смутившись, проговорила она. – Но если не хотите остаться…

– Конечно, хочу. – Стефано сразу вспомнил, как держал Беттину в объятиях. Даже сейчас он чувствовал ее запах.

Джозеф оделся.

– Наслаждайся, папа. – Беттина подала отцу шляпу.

– Желаю и вам повеселиться, – ответил он с лукавой улыбкой.

Когда за отцом закрылась дверь, Беттина повернулась к Стефано:

– Ты займешься любовью со мной сейчас или после ужина?

Стефано восхитило, что Беттина с такой готовностью предлагала ему всю себя. Вместо ответа он обнял и поцеловал ее.

Страстно ответив на поцелуй, Беттина развязала его галстук и расстегнула пуговицы сорочки, потом наклонилась, лизнула сосок и слегка прикусила зубами.

Стефано отреагировал мгновенно и так же сильно, как в юности.

Тем временем Беттина расстегнула ремень брюк и опустила молнию. Он начал раздевать ее, но она оттолкнула его.

– Нет, – тихо, но твердо сказала девушка, прижав Стефано к стене так, что он не мог двинуться.

Она взяла в руки его мужское достоинство, погладила бархатистую кожу, провела ногтем по всей длине. Ее рука, скользнув ниже, обхватила мошонку и нежно сжала. Потом сжала чуть посильнее, и Стефано задохнулся от желания… Вдруг он услышал ее смешок. Стефано никогда не чувствовал себя настолько беспомощным и уязвимым. «Где она научилась так управляться с мужчинами?» – удивился он, хотя в тот момент не это заботило его больше всего. Лишь бы Беттина не остановилась.

Она приспустила его брюки опустилась на колени перед ним, взяла в рот пенис, облизывая, сжимая губами, слегка посасывая. Потом быстро и решительно двинулась вперед. Беттина поднимала и опускала голову, язык кружил вокруг пениса, зубы иногда довольно ощутимо прикусывали кожу.

Стефано никогда не испытывал ничего подобного. В какой-то момент он ощутил себя бабочкой, которую поймали и насадили на булавку, еще живую, способную чувствовать. Стефано не мог ни касаться Беттины, ни двигаться, ни даже уйти, если бы и хотел. Он был полностью в ее власти.

Страсть разгоралась, и Стефано знал, что скоро наступит освобождение. Но Беттина внезапно остановилась, встала и отошла. Она улыбалась. Однако ее лицо выражало вовсе не счастье и радость, а торжество.

Беттина расстегнула платье, и оно упало на пол. Под ним не было ничего. Стефано ахнул от восхищения. Не такие пышные формы, как у Маризы, но тоже отличная фигура. Небольшая высокая и упругая грудь, тонкая талия, округлые бедра. При электрическом свете ее кожа светилась, как перламутр. Треугольник волос между ногами отливал золотом.

Он лишь несколько секунд наслаждался ее красотой. Беттина, толкнув Стефано на пол, залезла на него и обхватила сильными ногами. Ее сосок оказался у самого его рта. Она заскользила вверх и вниз, а Стефано голодным ртом вцепился в ее грудь.

Девушка резко отстранилась, села почти вертикально и продолжала двигаться. Стефано закрыл глаза и открыл их только в момент наивысшего блаженства.

Да, на ее лице было торжество. Она улыбалась как королева, повелевающая страной.

В наступившей тишине Стефано встал и начал собирать свою одежду, а Беттина, извинившись, ушла в спальню. Через несколько минут она вернулась в темно-синем платье, невинном, как школьная форма.

– А сейчас мы поужинаем, – спокойно сказала она.

Стефано сидел и наблюдал за ней, пока Беттина сновала между кухней и маленькой гостиной, накрывая на стол. Мысли его пришли в полное смятение, он никак не мог сосредоточиться и разгадать ее поведение.

Стефано никогда еще не испытывал такого удовольствия. Он полностью потерял контроль над собой, весь мир на десять минут превратился в источник наслаждения. Казалось, оргазм будет длиться вечно. И сейчас, несколько минут спустя, он уже снова хотел ощутить все это снова. Но мужчине необходимо не только получать удовольствие, но и доставлять его. Она же не позволила ему прикоснуться к ней, как будто вовсе не интересовалась этим. И не испытала оргазма, даже не приблизилась к нему.

Кто же такая Беттина? Как в ней совмещаются невинность и порок?

Когда она села напротив него за стол, Стефано сказал:

– Ты ни на кого не похожа.

– Все люди разные.

– Но… ты так быстро меняешься…

Беттина намазала маслом кусок хлеба и посмотрела на него.

– Думаешь, я испорченная?

– Нет. Я просто не понимаю, почему ты так много в себе прячешь.

– Только так можно выжить.

– Сейчас ничто не мешает выживать.

– Если я раскроюсь перед всеми, то погибну.

Стефано покачал головой, недовольный ее ответом.

– Беттина, это Америка. Новая, свободная страна. Она положила нож и посмотрела ему в глаза.

– Позволь мне быть собой, Стефано. Позволь… и я знаю, что понравлюсь тебе. Я буду хорошей для тебя. Только ты узнаешь о том, что скрыто во мне. Я стану отличной женой.

Стефано хотел возразить, но не вымолвил ни слова. Он мечтал помочь Беттине, жаждал обладать ею. Если он сейчас уйдет, откажется от этой девушки, то не простит себе этого никогда.

Стефано уже не помнил, когда написал последнее стихотворение. Но поэт все еще жил в нем. Пусть он не любит Беттину, но станет верным рыцарем, будет заботиться об этой девушке и защищать ее – это достойно настоящего мужчины.

Глава 4

Нью-Йорк, апрель 1952 года

– Мамочка! Мамуля! – стонала Беттина, зовя мать, умершую десять лет назад. Она сама готовилась скоро стать матерью и страдала от невыносимой боли.

Они ехали на такси в больницу. Стефано успокаивал жену, обнимая ее и шепча ласковые слова.

– Мы почти добрались, Тина, держись, – повторял он, задыхаясь от волнения. До родов оставалось еще больше месяца, и Беттина очень боялась. Ее серо-голубые глаза то расширялись от страха, то закрывались от боли. Она крепко вцепилась в мужа и кричала только одно слово – «moetie», мама.

Они вступили в брак больше года назад. В целом это был хороший год. Приличные заработки Стефано и Джозефа позволили им снять большую квартиру в неплохом районе.

Жизнь сильно изменилась, и вскоре итальянец Стефано превратился в американца Стива. Постепенно мечта, связанная с поисками украденного наследства, померкла. Приходилось заботиться о жене, а скоро появится и ребенок. Стивом овладели новые мечты, более реальные, чем глупые фантазии об алмазах и золоте.

Он все еще не продал половину флакончика – слишком дорожил памятью о Ла Коломбе, – хотя и понимал, что семье не помешают лишние деньги. Стив стеснялся своей сентиментальности, поэтому никому не рассказывал о сокровищах. Он спрятал свое прошлое и почти забыл о нем.

Стив много работал. К счастью, Карло Бранкузи дал ему хорошее образование. Некоторое время Стив сотрудничал в «II Progresso», итальянской газете, потом перешел на итальянскую радиостанцию. Он писал статьи для коммерческих передач и радиопьесы, колесил по городу, продавая рекламное время, переводил американские новости, иногда даже работал диск-жокеем.

Брак не разочаровал его. Ему доставляло удовольствие покупать Беттине красивые вещи – одежду, духи и обожаемый ею шоколад. Каждый вечер они гуляли вместе по городу, и она все чаще смеялась.

Эротические обещания первой ночи Беттина выполнила с избытком. Бесконечно изобретательная в любви, она доставляла ему самые изощренные удовольствия. И чем больше давала Стиву жена, тем больше он хотел ее. После работы он всегда спешил домой и теперь считал, что может называть свое чувство к Беттине любовью.

Но она по-прежнему оставалась для него загадкой. Когда Стив проявлял к ней нежность, Беттина мягко отталкивала его руки или отодвигалась. Охотно удовлетворяя любые капризы мужа, она не позволяла ему сделать для себя и самой малости.

Иногда Беттина погружалась в воспоминания и надолго замолкала. Но это случалось все реже и реже. Стив надеялся, что постепенно тяжелые воспоминания о прошлом покинут ее.

Узнав, что Беттина беременна, он был счастлив. Джозеф вытащил бутылочку genever, и они распили ее за будущего ребенка. Стив побежал в магазин и купил роскошное кресло, чтобы Беттине было удобно убаюкивать ребенка.

Она мужественно и спокойно переносила беременность, но когда начались боли по ночам, в ее глазах появился страх.

В госпитале медсестры сразу увели Беттину, предоставив Стива и Джозефа тревожному ожиданию. Тиканье часов превратилось в мучительную пытку. Стив безумно боялся за жену… и за себя. А вдруг что-нибудь случится с Беттиной? Сможет ли он пережить утрату еще одной любимой женщины?

Наконец Стив признался себе, что не просто привязан к Беттине, а по-настоящему любит ее. И скоро у них будет ребенок!

Только через восемь часов к ним вышла медсестра. Она улыбалась.

– Поздравляю, мистер д'Анжели. У вас дочь.

Дочь! Дочь! Его дочь! У него дочь! О Господи, у него самая настоящая дочь!

– Дочь, – прошептал он. Внезапно в голове всплыло имя – Петра.

Джозеф схватил зятя за плечо.

– Да. Петра Аннеке д'Анжели, – с жаром сказал он. Девочку назовут в честь бабушек, погибших от рук нацистов.

Она такая крошечная! Стив боялся держать ее в руках, неловко прижимал к себе, застывая от напряжения. Малышка весила шесть футов, но распахивала огромные глаза. Ее головка с темными волосиками помещалась на его ладони.

Целуя дочь, Стив понимал, что никого еще не любил так сильно. Он убил бы всякого, кто посмел бы обидеть дочку.

Недоношенная, Петра росла здоровым ребенком. Однако Стиву и Джозефу внушала опасения ее мать. Беттина отказалась кормить ребенка и брать на руки. Когда ей принесли маленький сверток, она отвернулась, не пожелав даже взглянуть на дочь.

А ведь Стив так уповал на то, что появление дочери даст Беттине покой и счастье. Но случилось непредвиденное.

На третий день Стив услышал, как Беттина разговаривает с медсестрой.

– Они убивают детей, – спокойно сообщила она. – Бросают их в печи и сжигают.

– Миссис д'Анжели напугана, – объяснил врач. – Боится полюбить Петру, привязаться к ней. Бедную женщину преследует страх, что ребенка отнимут у нее, как отняли мать.

– Что же нам делать? – Стив чувствовал полную беспомощность.

– Давайте попытаемся изменить ситуацию, – сказал доктор.

Пока Беттина спала, Петру положили рядом с ней на кровать и откинули детское одеяльце так, чтобы, проснувшись, мать сразу увидела личико дочери. Все утро Стив просидел в углу комнаты.

Когда Беттина открыла глаза, он подался вперед и затаил дыхание. Увидев рядом с собой ребенка, она отвернулась. Стив ждал. Через несколько минут девочка заплакала. Беттина нехотя повернулась к ней. Маленький кулачок качнулся в воздухе, и малышка поднесла его к глазу.

Беттина инстинктивно взяла ручку девочки, наклонилась над ней и погладила ее щечку. Потом, прижав к груди, глубоко вздохнула. В этот момент Беттину пронзила любовь к дочери.

Но это не излечило ее от депрессии. Когда они приехали из роддома, Беттине стало еще хуже. Возвращаясь с работы, Стив видел, что свет в комнате выключен, а Беттина сидит в кресле, крепко прижав к себе ребенка. Часто Петра лежала в грязных пеленках или плакала от голода, но Беттина не хотела отдавать ребенка даже мужу.

Дочь спала в одной комнате с ними. Девочка была спокойной и почти не будила родителей. Зато очень часто с криками просыпалась Беттина.

– Они идут! Они у двери! – Она вскакивала, хватала из кроватки дочь и заползала с ней под кровать.

Стив никак не мог внушить жене, что страхи остались только в ее сознании и никакое гестапо уже не навредит ни ей, ни ребенку.

Петра росла очень живой и любознательной, часами раскладывала свои вещички и игрушки, разглядывала камешки и зеркала, заползала во все углы. С течением времени Беттина начала следить за собой и чаще улыбаться. У Стива зародилась надежда, что к ним вернется нормальная жизнь.

Но одной снежной февральской ночью 1956 года Стив, вернувшись с работы, обнаружил, что в квартире темно. Странно. Обычно для него оставляли свет в прихожей. Он вспомнил, что Джозеф собирался провести вечер в голландском клубе. Наверное, он так поздно вернулся, что забыл про зятя и выключил свет.

Но тишина насторожила Стива. Он прислушался, пытаясь различить хоть какие-то звуки. Радио, не работало, в кухне, где иногда его ждала Беттина с чашкой горячего кофе, было тоже тихо.

Охваченный безотчетной тревогой, он пошел в спальню. Постель пуста. В маленькой кроватке тоже никого. Стив испугался не на шутку. Он бегал из комнаты в комнату, включая свет и открывая двери.

– Пет! Тина! – звал он в отчаянии. Стив выскочил из квартиры и снова окликнул жену, предположив, что она у соседей. Черт побери, что случилось? А вдруг произошла беда с Пет, и они уехали в больницу?

– Па… – раздался где-то сзади сдавленный голос. Поняв, что он донесся из квартиры, Стив снова ринулся на поиски. Он заглядывал под кровати, открывал шкафы, отодвигал мебель.

– Пет! Папа здесь, bambina! Где ты? – в ужасе кричал он. – Пет… – Открыв дверцы огромного шкафа Джозефа, Стив замер.

В углу, за одеждой, спиной к нему, сидела Беттина, крепко прижав к себе дочь и шепча ей на ухо:

– Тшш.

Но малышка не слышала ее. Чтобы она не кричала и не выдала их, Беттина крепко зажала ей рот рукой. Девочка уже не дышала.

Стив вытащил их из шкафа и вырвал дочь у Беттины.

– Мое дитя! – кричала Беттина. – Мой ребенок! Не забирай ее! – Она бросилась на мужа и вцепилась в него, как дикая кошка. Он пытался оттолкнуть ее, но она кидалась ему на спину, драла волосы, царапалась и кусалась. Ей казалось, что она спасает ребенка от нацистских убийц.

Понимая, что Пет нужна немедленная помощь, Стив оторвал от себя Беттину и коротким ударом свалил на пол.

Потом занялся дочерью. Пет лежала неподвижно, ее кожа приобрела синюшный оттенок.

– О Господи! – взмолился Стив. – Помоги мне!

Он недавно что-то читал об искусственном дыхании. Надо только вдохнуть воздух в ее легкие, и все будет хорошо. Опустившись на колени, Стив прижался ко рту малышки и медленно выдохнул. Не помогло. Еще раз и еще.

– Дыши! – шептал он. – Дыши, черт побери! – Стив продолжал вдыхать в нее жизнь, чертыхаясь, умоляя, плача и крича.

Через минуту, которая показалась ему вечностью, Пет закашляла. Он потряс ее за плечи, и она открыла глаза.

– Папа? – Она испуганно огляделась. Он прижал ее к себе.

– Спасибо, – прошептал он, не в силах остановить слезы. – Благодарю тебя, Святая Мария.

Стиву пришлось бросить работу, чтобы оставаться с Пет, и нехватка денег стала ощутимой. К тому же им пришлось потратиться на дорогих частных психиатров. Прогноз врачей был неутешительным: депрессию Беттины можно лечить дома, но она должна постоянно пить транквилизаторы.

С того ужасного вечера Стив уже не оставлял Пет с Беттиной, понимая, что трагедия может повториться. А если что-нибудь случится с Пет, он умрет. Поэтому Стив занялся переводами – буклетов, рекламы, небольших книг. Он писал письма в Европу для иммигрантов, не знавших английского. Стив работал за кухонным столом, пока Пет играла у его ног.

Дела шли не так уж плохо. Джозеф через друзей устроился в нью-йоркское отделение «Дюфор и Иверес», парижской ювелирной компании, существовавшей со времен Наполеона. Он выполнял черновую работу, но радовался возможности снова держать в руках драгоценные камни и вспоминать былое. Ему платили двести долларов в неделю, целое состояние по сравнению с семьюдесятью пятью, которые Джозеф зарабатывал ремонтом часов. К тому же на новой работе его оценили. Джозеф как-то помог одному из огранщиков, который чуть было не испортил ценный сапфир. Тот сказал начальнику, что у голландца Зеемана хороший глаз. И Джозеф снова стал огранщиком.

Летом 1957 года по фирме распространился странный слух. Говорили, будто французский владелец фирмы, Клод Иверес, собирается привезти великолепный неограненный алмаз размером с детский кулак.

День ото дня слух обрастал подробностями. Утверждали, что камень принадлежит богатому вьетнамцу, опасавшемуся посылать такую ценность в Париж. Лишь несколько лет назад Вьетнам перестал быть французской колонией, и Шарль де Голль считал, что гордость Франции задета. Правительство вполне могло конфисковать вьетнамский алмаз в счет военной репарации. Поэтому для огранки камень переправили через Лондон в Нью-Йорк. Уже называли вес камня – сто двадцать карат.

– Он изумителен, – сказал Джозеф внучке, посадив ее на колени. Пет уже исполнилось пять лет, и Джозеф радовался, что она с интересом слушает его рассказы о камнях и ювелирном деле. – Раньше такие чистые камни находили только в реке Голконда, далеко отсюда, в Индии. Они были так прекрасны, что люди считали их магическими.

– Деда, а зачем они хотят резать его? Он не потеряет чудесной силы?

– О нет, малышка. Напротив, магия усилится. Сейчас алмаз выглядит как большой кусок грязного стекла. Но когда его огранят, если это хорошо сделать, он засверкает, как лед на солнце.

Услышав о камне, Джозеф мечтал сам превратить грязное стекло в бриллиант. Такая работа прославила бы его.

– А как это делают? – спросила Пет.

– Ну, алмаз – очень сложный камень, малышка. В нем есть невидимые линии, скрепляющие его. Если специальным ножиком провести по одной из этих линий, он разломится. Таким образом удаляют все лишнее, что называют включениями, и остается чистый алмаз. А еще ему придают красивую форму, делая множество разных граней. Потом эти грани полируют. Помнишь, в прошлом году мы ездили на Кони-Айленд и ты ходила в дом зеркал? – Девочка кивнула. – Хорошо ограненные алмазы похожи на зеркала. Свет проходит через одну грань и отражается другими. Но если грани неправильно расположены, то свет не будет отражаться, зеркала проглотят его.

– Ты должен делать хорошие алмазы, дедуля. Иначе в мире будет темно.

Джозеф улыбнулся:

– Да, моя милая, мы должны делать хорошие алмазы.

– Мне не нравится, когда темно, – пробормотала Пет и заснула у него на руках.

Как-то утром по дороге на работу Джозеф заметил длинный черный лимузин, притормозивший на углу Пятьдесят четвертой улицы и Пятой авеню, возле главного входа «Дюфор и Иверес». Шофер услужливо распахнул дверцу перед мужчиной в строгом черном костюме, невысокого роста, но производившего весьма внушительное впечатление.

Войдя через несколько минут в рабочую комнату, Джозеф услышал, что приехал Клод Иверес. Старика удивило и разочаровало, что на встречу с Ивересом уже вызван главный огранщик, Курт Лурье, бельгиец из Антверпена. Значит, работу, о которой так мечтал Джозеф, отдадут другому.

Через два часа Лурье вышел из офиса. Ему не дали алмаз… пока не дали, сообщил он обступившим его огранщикам. Целых два часа его расспрашивали с пристрастием, как на допросах в полиции. Где он раньше работал? Как огранил бы алмаз? Но это-то еще ничего. Клод Иверес интересовался абсолютно всем. Удачно ли он женат? Каковы его гастрономические вкусы? Много ли пьет? Болел ли в последние несколько лет? Где был во время войны?

– Клод Иверес сумасшедший или очень умный, – сказал Лурье. – Последний раз так много вопросов мне задавали в гестапо в 1943 году.

Весь этот и следующий день огранщиков одного за другим вызывали на час или два для разговора с Клодом Ивересом. Джозеф ждал своей очереди, думая только об одном: есть ли надежда получить эту работу. Удастся ли ему дать «правильные» ответы? Стоит ли упоминать о том, что каждый вечер, приходя домой, он опрокидывает рюмочку genever? А если его спросят о семье… О, это самая большая проблема: что сказать о Беттине?

Джозефа вызвали последним, вечером следующего дня. Он уже ни на что не надеялся. Мечта об огранке этого камня стала недосягаемой.

Секретарша провела его в кабинет, обшитый деревянными панелями, с огромным столом возле окна. Джозефа удивило, что тяжелые шторы задернуты. Как работать в такой темной комнате, когда так важны свет и световые эффекты? Наверное, Иверес и впрямь немного не в себе.

– Садитесь, Зееман, – сказал Иверес.

И потом начались бесконечные вопросы, как и предупреждали другие огранщики. Место рождения, детство, опыт работы… сколько?., а потом?., с кем?., а вы?.. Сначала Джозеф отвечал терпеливо, хотя мало что понимал. Конечно, нельзя отдать камень стоимостью в несколько миллионов долларов первому встречному, но какое Ивересу дело до свободного времени Джозефа, его любимого голландского клуба или настольных книг?

– Расскажите о семье, – попросил Иверес напоследок. – У вас есть дети?

– Дочь, мсье, – ответил Джозеф. – И прекрасная внучка, свет моей жизни.

Иверес улыбнулся, а Джозеф не удержался от вопроса:

– Разве это важно?

Иверес резко выпрямился. Неужели вопрос оскорбил его?

– Проверка камня, выбор огранки займут много месяцев, – ответил он. – Я должен знать, как вы будете жить это время, есть ли те, кто позаботится о вас, позволив полностью сосредоточиться на работе. Например, я рад, что у вас есть внучка. Она наверняка любит красивые вещички, которые вы ей делаете. Вы ведь будете стараться ради нее? Если, конечно, получите работу. Вас удовлетворил мой ответ?

Джозеф кивнул, размышляя: рассказать ли о Беттине? Но Иверес спросил:

– Кто ваш любимый художник?

Старик не раздумывая назвал бы Вермеера, но его охватило возмущение. С какой стати этот недоросток играет им, пользуясь своей властью, и вселяет в него надежды, которым, быть может, не суждено сбыться?

– Не скажу! – отрезал Джозеф, от волнения переходя на голландский. – Довольно! Хватит с меня этой непонятной игры! Почему бы вам не спросить меня о единственной важной веши? О камне – что бы я сделал с камнем?!

– Итак, Зееман, – спокойно проговорил Иверес, – вы нетерпеливый человек.

– Да. У меня никогда не хватает терпения на чепуху. Для этого найдите кого-нибудь другого. Я хочу говорить о важных вещах. О сердце и душе алмаза, а не о моих привычках. Задайте мне вопросы о камне, и вы увидите, что мое терпение бесконечно.

Иверес слегка улыбнулся:

– Зееман, я два дня ждал того, кто посмеет держаться со мной на равных, оспорить мою власть и силу моих доводов. Человек, которого я выберу, должен быть сильным и твердым, как алмаз. Вы первый, кто бросил мне в лицо, что говорить о чем-то, кроме алмаза, – бесполезная трата времени. Я не уверен, что это так. Однако мое поручение не для покорной овечки.

Иверес встал, отдернул шторы, взял с подоконника полированную деревянную шкатулку, поставил ее на стол и открыл. Внутри был алмаз.

– У вас двадцать минут. Изучите его. Потом скажите мне, что бы вы сделали с ним.

Джозеф не понимал, радоваться ли ему или еще рано.

– Двадцать минут – это ничто. Камни изучают по девять месяцев…

– У меня нет девяти месяцев. И я не прошу детального анализа, скорее обоснованного предположения. Может, вы не хотите с ним работать?

Несомненно, этот сверкающий камешек уже обследовали со всех сторон самым тщательным образом. А ему дают двадцать минут. Это несправедливо. Но выразить протест можно только встав и хлопнув дверью. Но это значит расстаться с мечтой.

Джозеф взял тяжелый камень величиной с яблоко, медленно повертел на свету, ощупывая все выступы и углубления, достал из кармана лупу и начал исследование.

Иверес наблюдал за ним. Через несколько секунд он достал из кармана часы, открыл крышечку и положил их перед собой. Джозеф продолжал изучать камень. Наконец Иверес с громким щелчком закрыл часы.

– Ну? – спросил он. – Время прошло.

Джозеф положил камень на место.

– Возможно, после более длительного изучения я бы предложил что-то другое…

– Возможно.

– Но то, что я вижу сейчас… Я бы сделал модифицированную огранку «Старая Шахта». Камень подходит для нее. Девяносто граней, как у «Тиффани Желтый», но немного по-другому из-за вот этого включения. Таким образом мы уменьшим отходы. Думаю, можно получить сорок пять, максимум пятьдесят карат. И я бы сделал плоскую грань чуть выше, чем у Толковски. Мы пожертвуем яркостью за счет огня. Камень выдержит это.

– Вы хотите получить только один бриллиант?

– Да, – без колебаний ответил Джозеф. Это было смелое решение – кристалл сложной формы с одной плоской гранью, но он не сомневался, что справится. Главное – не допустить ошибки при резке.

– И Лурье, и Десмет предложили четыре камня.

– Они, наверное, решили, что грани параллельны этому плоскому месту. Я так не думаю. – Голос Джозефа звучал очень уверенно.

Именно это и хотел услышать Иверес. Его клиент заказал самый большой и сверкающий камень на свете. Один только Зееман инстинктивно чувствовал, как этого достичь.

Иверес долго и пристально смотрел на голландца. Конечно, Зеемана уважают в компании, но он не входит в круг лучших нью-йоркских огранщиков. Говорили, что перед войной в Нидерландах он успешно справился с парой прекрасных камней, но это было давно. А этот камень слишком ценен. И все же Зееман обещал сделать один бриллиант в сорок пять карат, а возможно, даже и в пятьдесят…

Иверес протянул деревянную шкатулку Джозефу:

– Работа ваша. Занимайтесь ею столько, сколько потребуется.

Глава 5

Алмаз не прощает ошибок. Любое неверное движение, и он разрушен.

Джозеф обдумывал варианты, часами изучая камень под ювелирным микроскопом. Он тщательно и подробно записывал и зарисовывал все свои идеи, сделал несколько моделей, чтобы лучше понять внутреннюю структуру кристалла. За обедом Джозеф катал шарики из хлебного мякиша и лепил из них необычные предметы с одной плоской гранью, а потом задумчиво съедал их один за другим. Алмаз Ивереса стал почти членом семьи.

Иногда, желая поделиться с кем-то своими соображениями, Джозеф звал Пет. Стив не вмешивался, но хмурился, когда его обожаемую дочь затягивали в магическое поле драгоценностей. Беттина тоже чувствовала в алмазе что-то волшебное и внимательно прислушивалась к словам отца.

– Я должен как скульптор, – говорил он Пет, – увидеть бриллиант, затаившийся в этом камне. Ведь скульптор видит статую в безжизненной глыбе мрамора.

Через девять месяцев Джозеф был готов обрабатывать алмаз. Об этом сообщили Клоду Ивересу, и он телеграфировал из Парижа, что обязательно прилетит. Уже назначили дату – воскресное утро в конце марта. Были приглашены все огранщики и менеджеры нью-йоркского отделения «Дюфор и Иверес». В углу комнаты стояли ящики с шампанским, поскольку собирались отпраздновать начало обработки самого дорогого камня компании.

Джозеф, считая это очень важным событием, попросил, чтобы пригласили его семью. Беттина чувствовала себя гораздо лучше, и близкие надеялись на ее полное выздоровление. Джозеф думал, что резка камня понравится его дочери. Он хотел также, чтобы обязательно пришла Пет, которая очень интересовалась камнем. Джозеф осторожно подогревал этот интерес.

Комнату заполнили гости. Беттина надела на шестилетнюю Пет самое красивое платье и блестящие черные туфельки.

Джозеф сидел за своим рабочим столом. Он уже все приготовил, нанес на камень бороздки, по которым ему предстояло пройтись резцом, отметил их специальными чернилами, смазал алмаз особым, приготовленным им клеем, чтобы не отлетали крошки.

Для Беттины принесли кресло. Все остальные стояли.

– Мистер Зееман. – Клод Иверес нервно откашлялся. – Вы готовы начать?

– Да, – ответил Джозеф и вставил лупу под бровь. – Не отойдете ли вы все немного назад?

Он достал специальный стальной нож, медленно установил его в бороздке и поднял деревянный молоток. Пет заметила, что у ее матери перехватило дыхание.

Джозеф склонился над камнем, занес молоток так, как делали ювелиры и пятьсот лет назад, и опустил его на нож.

Лезвие защелкнулось.

По комнате прокатился тихий ропот.

– Может, пригласить доктора и приготовить кислородные подушки, – пошутил один из мужчин, – как делал Каплан, когда резал «Джонкерс».

Джозеф ничего не слышал. Он совершенно невозмутимо достал еще один нож и, поместив в бороздку, подвинул вперед и назад, чтобы закрепить положение. Потом снова занес молоток и опустил его на нож.

Алмаз разлетелся на сотню кусочков.

Все застыли. Казалось, комната и люди превратились в камень. На рабочем столе лежал не драгоценный алмаз, а кучка обломков.

Джозеф неправильно понял камень, и произошла катастрофа. В одно мгновение уникальный алмаз стоимостью в миллионы долларов превратился в ничто.

Наконец тишину прорезали голоса, они становились все громче. Пет поняла: случилось что-то ужасное. Дедушка неподвижно сидел и смотрел на разлетевшиеся осколки. Стив схватил дочь за плечо. У матери по щекам покатились слезы, она начала всхлипывать, потом зарыдала. Стив взял ее за руку, стараясь успокоить. Мистер Иверес протиснулся сквозь толпу и крикнул старику, чтобы тот убирался и никогда больше не помышлял о работе с камнями. Лица присутствующих выражали злобу, тревогу и разочарование. Пет хотела помочь дедушке, помочь им всем, собрать осколки камня, соединить их. Но что она могла сделать?

Раскололся алмаз, а вслед за ним все, что соединяло их семью.

Джозеф потерял место, зная, что едва ли когда-нибудь найдет приличную работу. Хотя все понимали, что любой огранщик мог допустить такую же ошибку, как голландец Зееман, никто не рискнул бы сказать это Клоду Ивересу. Джозеф, потеряв уверенность в себе, стал все чаще ссориться со Стивом. При встречах они изливали друг на друга накипевшие в них злость и разочарование.

Беттина походила на привидение. Когда раскололся алмаз, ее мозг пострадал так же сильно, как камень. Она погрузилась в глубокую депрессию, не поднималась с постели ни днем, ни ночью и ни с кем не разговаривала.

Первое время Джозеф даже не искал работу, и Стиву приходилось зарабатывать на всех. Скрепя сердце он вернулся в ювелирный бизнес и опять стал посредником у мелких торговцев и ювелиров. Стив ненавидел свою работу, и его утешало лишь то, что она приносила постоянный доход.

Им было уже не по карману оставаться в дорогой квартире на Риверсайд-драйв, и они переехали в четыре маленькие комнатки на Сорок пятую улицу рядом с Гудзоном – в район под названием «Чертова кухня», кишевший проститутками, бездомными и неблагополучными подростками.

Пет предоставили самой себе. Она часто думала, как все чудесно сложилось бы, если бы дедуля правильно разрезал алмаз. В такие минуты девочка представляла себе, как должен был выглядеть камень, мысленно обрамляла его кольцами, брошами, вкрапляла в них изумруды, рубины или сапфиры.

Она с радостью отправлялась с дедом на прогулки к Гудзону. Пройдя несколько кварталов, девочка забывала о своем постоянном окружении – печальных одиноких матерях с кучей ребятишек, о здоровенных мужчинах, игравших целыми днями на улице в домино, потому что в большом городе для них не нашлось работы. Пет и дедушка, глядя на реку, переносились совсем в другой мир.

– Доки как в Роттердаме, – с улыбкой замечал Джозеф. – Как дома.

Пет знала, что в Роттердаме родилась ее мама и умерла бабушка Аннеке, убитая нацистами. Она знала, что этот город находится очень далеко, и чтобы попасть туда, надо пересечь голубую часть карты. И еще она знала, что дед скучает по родине. Он никогда не говорил об этом, но Пет догадывалась.

Девочка слышала, что другую бабушку тоже звали Петра и она жила в Италии, где родился папа. Пет хотелось узнать больше, но когда однажды она спросила о ней отца, его лицо омрачилось.

– Она была королевой с прекрасными пышными волосами и кожей цвета слоновой кости. У нее в замке была тысяча драгоценностей. Но, малышка, я и сам не очень хорошо ее знал, к сожалению.

– Она бы полюбила меня, папа?

– Конечно, детка, так же сильно, как я.

Потом Стив заговорил о другом, и Пет поняла, что больше не следует задавать вопросов. Но она всегда думала о своей бабушке как о сказочной фее.

Как-то вечером, в начале весны, Джозеф пришел домой возбужденный. Целый год он стучал во все двери, унижался перед каждым, кто соглашался его выслушать, и наконец нашел работу. Настоящую работу огранщика. Джозеф уже смирился с тем, что никто никогда не доверит ему ценных камней. Но теперь он будет резать и огранять маленькие, обычные алмазы, может быть, изумруды и сапфиры, будет зарабатывать деньги, хорошие деньги. Он поможет своей любимой дочери, так нуждающейся в помощи.

С легким сердцем, забыв про свои шестьдесят лет, Джозеф быстро шел домой с букетом бледных роз для Беттины и бутылкой вина. Сегодня вечером у них будет праздник, и Беттина снова улыбнется. Приветливо помахав рукой соседу, он побежал вверх по лестнице.

Открыв дверь квартиры, Джозеф сразу почувствовал запах газа.

Выронив цветы и бутылку, он бросился на кухню. Под столом, прижав к полу Пет, лежала Беттина. Она открыла до отказа все конфорки плиты и духовку.

Джозеф моментально отключил газ и попытался открыть кухонное окно, но его заклинило. Высадив кулаком стекло, он кинулся в другие комнаты и открыл все окна. Потом вытащил Беттину и Пет из квартиры.

Они обе кашляли, и их глаза слезились, но Джозеф видел, что все более или менее в порядке.

– Зачем, Тинти? – простонал он, обняв дочь как маленького ребенка. – Почему ты это сделала, дорогая?

Она шепотом ответила:

– Я не позволю им забрать ее, папа. Только не Петру, мою девочку. Я никогда не позволю ей узнать, что это такое.

– О, моя бедная любовь.

– Почему они не убили меня, папа? – заплакала Беттина. – Лучше бы они убили меня. Почему они не отправили меня в газовую камеру, как маму?

Крепко прижимая дочь к себе, Джозеф гладил ее по волосам. Слезы катились из его глаз.

– Ох, Аннеке, что эти ублюдки сделали с нашим ребенком!

Опасаясь реакции Стива, Джозеф решил скрыть попытку самоубийства Беттины. Ведь она подвергла Пет смертельной опасности! К возвращению Стива квартира была проветрена, а разбитое окно задернуто занавесками. Беттина лежала в постели, успокоенная транквилизаторами и травяным чаем.

Но Пет уже все понимала, даже если не догадывалась о причинах. Ложась спать, она спросила отца:

– Почему мама ненавидит меня? – И вся история выплыла наружу.

Стив выбежал из комнаты Пет разъяренный, влетел в спальню и сдернул с Беттины одеяло.

– Как ты могла сделать это? – кричал он, тряся ее за плечи. – Ты монстр! Сделать такое со своим ребенком!

Если бы Джозефа не было дома, Стив завершил бы то, что его жена начала днем.

На крики прибежал Джозеф и оттащил Стива от своей дочери.

– Genoeg! – завопил он. – Хватит! Все обошлось!

Стив посмотрел на жену. Она скорчилась возле кровати, обхватив руками голову. Гнев иссяк. Стив желал только защитить дочь.

– Нет, Джо. Этому не будет конца, пока Беттина в доме. – Он вышел из комнаты.

Пет видела все из коридора, но отец взял ее за руку и отвел спать.

Стив и Джозеф проговорили всю ночь. Злость утихла, и они спокойно обсудили проблему, придя к решению, что Беттину больше нельзя оставлять дома. Ее надо поместить в лечебницу. Это единственное спасение для Пет.

Но даже заработок Джозефа не позволял положить Беттину в дорогую частную больницу.

Так Беттина оказалась в государственном психиатрическом институте в Йонкерсе.

Пет долго не понимала, куда и почему уехала ее мама. Стив объяснил, что мама болеет и находится в больнице, где ее лечат. Девочка постоянно просыпалась от ночных кошмаров и росла нервным ребенком, непохожим на других.

Прошло шесть месяцев. Однажды Стив вернулся домой простуженным. Пет забралась к нему в постель, хотя отец сказал, что она может заразиться.

– Ты тоже уедешь, папа?

– Что? – смущенно спросил он.

– Дедушка говорит, что ты болеешь. Ты уедешь в больницу, как мама, и никогда не вернешься?

– Не беспокойся. Это обычная простуда, bambina. Я никуда не уеду.

– Обещаешь?

– Обещаю. – Стив прижал к себе дочь, ласкал и успокаивал ее, уже не думая о том, заразится ли она от него.

Пет очень быстро росла. В школе ее дразнили из-за сумасшедшей мамаши, которая жила в дурдоме. Однажды девочка подралась с одноклассником и пришла домой с синяком под глазом.

Пет пережила слишком много и от всего ждала только плохого. Разбитый алмаз. Переезд в опасный район. Болезнь матери. Несчастий было куда больше, чем радостей. Девочка видела своими глазами, насколько непрочно счастье, как легко разрушить его одним неправильным ударом. Чтобы выжить, надо быть крепкой, тверже алмаза.

– Он такой красивый, папа, как кинозвезда. Восьмилетняя Пет, стоя перед новым телевизором, смотрела на улыбающегося молодого мужчину, который баллотировался на пост президента Соединенных Штатов Америки. Стив и Джозеф молча наблюдали за Пет. В день выборов никто не работал, и с утра они навестили Беттину. Каждый раз после этих поездок мужчины были мрачными и часами не разговаривали.

Пет просила, чтобы ей разрешили подольше не ложиться, и наблюдала за ходом выборов. Наконец Джека Кеннеди объявили победителем. В десять часов вечера девочка поцеловала отца и деда и пошла спать.

Через два часа она проснулась от криков.

Сначала Пет услышала дедушкин голос, такой же громкий и резкий, как у мистера Ивереса в тот день, когда был разбит алмаз.

– Нет, Стив, нет! Я не позволю тебе оставить Беттину там! Это какое-то змеиное гнездо!

Пет поняла, что они снова спорят о маме, но при чем здесь гнездо? Пет никогда не разрешали посещать маму. Что от нее скрывают?

– Черт побери, у нас нет выбора, Джо. Что мы будем с ней делать? Она опасна! – закричал Стив.

Пет вышла в коридор и увидела, что отец и дедушка стоят посреди гостиной в позе боксеров на ринге.

– Они говорят, что лекарства успокоят ее, – возразил Джозеф.

– Ты хочешь проверить это, подвергнув опасности Пет?

– Но Бетти там уже девять месяцев! Девять месяцев в этой чертовой дыре. Ты видел, на что это похоже, она там умрет. – Стив не отвечал и казался растерянным. – Ты хочешь, чтобы Беттина умерла? Тебе не нужно, чтобы она выздоровела.

– Очень нужно. Она же моя жена, черт побери! Мне больно за нее. Но разве я не заслуживаю спокойной жизни, Джо?

– Но моя дочь умирает!

– Я не хочу умереть вместе с ней!

Пет побежала к себе и с головой накрылась одеялом, чтобы не слышать их криков.

– Пусть они уймутся, – шептала она в подушку. – Пожалуйста, пожалуйста, пусть все снова будет хорошо.

Девочка схватила любимую игрушку, жирафа Раффи, подарок отца, и сжала его так сильно, что в нем что-то лопнуло.

– Прости, Раффи, – прошептала Пет, – я не хотела сделать тебе больно.

Наконец крики прекратились. Девочка подождала, прислушиваясь, потом выбралась из-под одеяла. При свете ночника – Пет боялась спать в темноте – она увидела на животе жирафа порванный шов. Ватные комочки вывалились наружу, и она попыталась заткнуть их обратно. Тут ее палец наткнулся на что-то твердое.

– Что ты съел? – Девочка усмехнулась. – Камешек? – Она снова сунула палец внутрь и достала небольшой твердый предмет.

Это напоминало маленькую куколку. Точнее, половину куколки, потому что у нее не было юбочки и ног, а только голова, плечи и чудесная красная блузка. Куколка, настоящая волшебная леди, сверкала драгоценностями, как сказочная фея.

Пет показалось, что сбылось ее заветное желание: волшебная куколка вернет спокойствие папе, дедушка будет снова улыбаться, а мама приедет домой.

Соскочив с кровати, девочка побежала в гостиную.

Там сидел папа, очень усталый. На подлокотнике кресла стоял пустой стакан и бутылка виски.

– Папа! – крикнула она. – Посмотри, что я нашла! Где деда? Я хочу показать ему это!

Отец посмотрел на Пет:

– Что ты хочешь, bambina?

Она забралась к нему на колени, столкнула стакан, но от возбуждения даже не заметила этого.

– Я сама нашла! – объяснила Пет и протянула отцу свое сокровище. – Разве это не самая прекрасная вещь на свете, папа? Мне дала ее моя сказочная фея.

Стив вырвал половину парфюмерного флакона из руки дочери, озадачив ее.

– Откуда ты знаешь, кто дал тебе эту вещицу? – тихо спросил Стив.

Он, конечно, знал, где Пет нашла ее, поскольку давным-давно сам зашил драгоценность в игрушку.

– Это было у Раффи, – сказала Пет. – Совсем как в сказке про Золушку, где карету сделали из тыквы.

– Знаешь, bambina, некоторые волшебные веши дают нам не как подарок, а как испытание. Их посылают нам злые волшебники. Лучше не брать эти вещи и даже не думать о них. Забудь, что видела это, и не говори дедушке. Пообещай мне.

– Почему, папа?

– Потому что это принесет ему очень много бед. А сейчас быстро отправляйся в постель. Иди же!

Пет соскользнула с колен отца, но не ушла, а смущенно топталась на месте.

– Разве такая красивая вещь может быть плохой, папа?

– Я знаю, малышка, только одно – что для меня она была плохой. Очень плохой.

– Как, расскажи?

– Она… Если бы я не видел ее… моя жизнь сложилась бы иначе.

– И меня бы не было?

Его лицо смягчилось.

– О нет, моя драгоценная bambina, – улыбнулся Стив. – Ты убеждаешь меня в том, что все произошло так, как надо.

Он встал, взял дочку на руки и понес в постель.

– Папа, почему, если эта вещь плохая, ты хранишь ее? – сонным голосом спросила Пет.

Стив не знал, что ответить. Он подоткнул одеяло, поцеловал девочку и проговорил:

– Спи, моя радость, уже идет волшебник.

Утром Пет схватила Раффи, но не нашла на его теле и следа вчерашних событий. Ни одной дырки, ни одной торчащей нитки. Однажды папа сказал ей, что сны иногда походят на жизнь, но это просто фантазии, которые приходят ночью и уходят утром.

Но ведь куколка с жемчужными плечами и голубыми сапфировыми глазами была настоящей. Или нет?

Пет сомневалась во всем, но одно знала точно. Она никому не расскажет об этом. Никогда.

Глава 6

Нью-Йорк, 1966 год

В это дождливое воскресенье в конце апреля простуженный Стив лежал в постели, а Джозеф работал для своего главного клиента. Мужчины с сожалением сказали Пет, что сегодня придется пропустить поездку к маме, поскольку некому сопровождать ее. Пет подошла к коробке, где хранились деньги, взяла несколько долларов, сунула их в карман, потом быстро и тихо выскользнула из квартиры. Через час она уже ехала в электричке.

Только недавно Пет узнала о том, как арестовали бабушку и как дедушка спрятал маму, чтобы спасти ее. Раньше от Пет скрывали правду.

Но однажды, придя домой, Джозеф увидел, что Пет плачет над книгой о войне, и решил: девочке нужно все узнать. Она поймет, раз уж читает «Дневник Анны Франк».

– Деда, она была всего на год старше меня, когда умерла, – сказала Пет, размазывая слезы по лицу. – В пятнадцать лет.

– Да, она была ровесницей твоей матери.

– Это несправедливо!

– Ха, какая же справедливость у нацистов? Они строили мир, в котором справедливость была бранным словом, глупой детской надеждой. – В его голосе зазвучала старая ненависть, до сих пор не изжитая. – Твоя мать не была бы там, где оказалась сейчас, если бы не нацисты.

И Джозеф поведал внучке о тех годах. Он рассказал о чердаке, где они прятались, о добром докторе, который помог им, о том, как ужасно долгие часы сидеть молча. Джозеф ответил на все вопросы о том, что они ели, что читали, как Беттина училась.

Конец истории оставался неясным.

– Но что же случилось потом, дедуля?

– Потом?

– Да. Что было дальше? Как вы вышли?

Его лицо исказилось болью, и он отвел взгляд.

– Война кончилась, – сказал Джозеф и вышел из комнаты.

Стоя одна на дороге, Пет разглядывала ненавистное серое каменное здание, где ее мать проводила свои дни. Сквозь зарешеченные окна выглядывали разные лица. Пет внезапно посетила ужасная мысль. Что, если там, внутри, ее тоже примут за сумасшедшую? Приволокут в комнату с решетками на окнах и оставят там навсегда? Как убедить людей, что ты не безумная? Можно спорить, кричать, бороться, плакать… но это лишь укрепит их подозрения. Чем отличаются обычные люди от тех, кто заперт там?

Почему маме приходится тут жить?

Пет набралась смелости и вошла. Она не должна огорчать маму. Даже в те дни, когда Беттина не замечала или не узнавала ее, девочка надеялась, что со временем мама выздоровеет. Возможно, даже сегодня.

Охранник посмотрел на Пет с удивлением, хотя и узнал ее.

– Ты одна, малышка?

Впустят ли ее?

– Мой папа заболел, а дедушка работает. Можно мне повидать маму? Она ждет меня…

– Скажи мне ее имя.

– Беттина д’Анжели.

Охранник проверил списки.

– Хорошо. Она не опасна, повидайся с ней. Но тебе не разрешат взять маму на прогулку. Пройди прямо вниз, в холл. Она, наверное, там.

Охранник показал девочке на двойные двери с армированным стеклом, но она и так знала дорогу. Пет много раз видела, как папа и дедушка входят в эти двери.

Вскоре она оказалась в совершенно чуждом мире. В вестибюле с зелеными стенами сидел за столом еще один охранник, а за ним была стальная дверь с маленьким зарешеченным окном. У него на поясе висела огромная связка ключей, которые громко звякнули, когда он встал, чтобы открыть дверь.

– Твоя мама в холле. Знаешь дорогу?

Пет слышала, как дверь, лязгнув, захлопнулась за ней. Девочка задрожала от страха, но подавила желание попросить, чтобы ее выпустили, и пошла вперед.

В этом странном месте со всех сторон доносились крики. Мимо прошли двое больных с такими страдальческими глазами, что Пет потупилась. Теперь она поняла, почему ее всегда оставляли снаружи. Ей еще рано посещать такие места.

Миновав еще одну охранницу, Пет вошла в большой холл. Все здесь бесцельно бродили из угла в угол, одни с отрешенными лицами, другие со страшными гримасами. Девочка даже не представляла себе, что ее мать живет в таком ужасном месте.

– О Господи! – Пет оглядела прокуренную комнату, пытаясь отыскать Беттину, но поняла, что ее тут нет.

Можно, конечно, спросить охранницу, как найти миссис д'Анжели, но что, если ее не пустят к маме? Или вообще выгонят? В любом случае охранница была занята, утихомиривая двух пациентов, которые играли в карты. Пет пошла наверх по лестнице. В последний их приезд мама махала им из окна на третьем этаже. Девочка вспомнила лицо Беттины и решила, что это четвертое окно от угла.

На третьем этаже были серые металлические двери с маленькими окошками. Пет заглядывала в каждое и видела комнатушки с кроватью, столом и одним стулом. На окнах были цветастые занавески, а на стенах висели картинки. В одной комнате старик читал книгу, в другой на постели лежала молодая женщина. Пет почувствовала себя увереннее. По крайней мере здесь чище и тише, вроде и жить можно.

Но ее настроение резко изменилось, когда она заглянула в четвертое окошко. На полу, широко расставив ноги, сидела женщина с грязными, нечесаными волосами, в бесформенном сером платье. Закрыв глаза, она раскачивалась. Пет заметила, что она засунула обе руки под юбку и что-то там делает.

Девочка отпрянула от окошка и побежала дальше по коридору.

Внезапно она замерла от ужаса, не зная, как поступить: убежать или вернуться к окошку и снова посмотреть. Чтобы убедиться. Хотя Пет и так уже все знала.

Она подошла к тяжелой металлической двери.

Мама все еще сидела на полу, ее руки двигались быстрее и быстрее. Она громко говорила:

– Я трахну тебя, трахну, трахну, а ты не сможешь, а я трахну, трахну, трахну…

– Мама! – Пет вцепилась в дверную ручку, но та не поворачивалась. Девочка начала стучать кулаками в окошко. – Мама! Мама!

Наконец Беттина подняла глаза и встретилась взглядом с дочерью. Но ее руки продолжали двигаться, а тело изгибалось от наслаждения.

Кто-то взял Пет за плечо и оттащил от двери. Она обернулась и увидела охранницу.

– Что ты здесь делаешь?

– Я… моя мама… – забормотала Пет.

– Тебе нельзя…

– Но я нужна маме. Ее надо умыть, причесать. У мамы такие красивые волосы, если только…

– Уходи. – Охранница все сильнее сжимала руку Пет. – Здесь пятьдесят безумных женщин. Мы не можем позволить детям находиться рядом с ними.

– Нет, пожалуйста!

И вдруг Пет вспомнила свои ужасные опасения. Что, если эта строгая охранница примет ее за умалишенную?

Девочка еще раз заглянула в комнату Беттины. Та, свернувшись на полу, слегка вздрагивала.

– Я вернусь, мама, – тихо сказала Пет. – Клянусь, я вернусь и заберу тебя отсюда.

Жарким июльским вечером Пет шла домой из библиотеки в шортах, футболке и сандалиях. Неделю назад она ездила с отцом на Кони-Айленд и уже немного загорела.

Люди старались укрыться в тени, пили газированную воду. Кто-то открутил пожарный кран и поливал радостно визжавших детишек. Джой Рачетти, красавчик парень, схватил пожарную кишку и направил струю прямо на Пет. Футболка тут же промокла и облепила грудь. От смущения девочка чуть не умерла на месте.

Лайэм О'Шей, широкоплечий рыжий ирландец, преградив ей путь, попивал пиво «Будвайзер». В восемнадцать лет он уже был главарем местной банды и гордился репутацией развратника. Однажды Пет слышала, как старшие девочки называли его «станцией обслуживания О'Шей». Она не знала, о чем они говорят, но по их смеху поняла, что не о машинах.

Сейчас он не рассмеялся, как другие, а подошел к Пет и весело присвистнул:

– Привет, принципесса.

Такую кличку ей дал Джой Рачетти. Когда-то он попытался дразнить Пет, но она молчала – отец учил ее никогда не разговаривать с плохими мальчишками на улице.

И тогда же Джой сказал другим ребятам:

– Принципесса слишком высока и могущественна, чтобы разговаривать с нами, простолюдинами.

Принципесса – маленькая принцесса. И это прозвище прилипло к ней.

– Привет, принципесса, – повторил Лайэм. Смущенная Пет попыталась обойти его.

– Знаешь, – он оглядел ее с ног до головы, – ты очень даже неплохо выглядишь. – Лайэм схватил ее за руку. Пет вздрогнула. – Скоро нам придется что-то с этим делать.

– С чем? – прошептала Пет, не поднимая глаз и даже не пытаясь вырваться.

Лайэм на глазах у всех ущипнул ее за грудь.

– Скоро-скоро, – повторил он.

– Забудь об этом, Лайэм! – крикнула Шарлин, сидевшая неподалеку. – Принцессы не трахаются. Все это знают. – И она засмеялась так противно, что Пет захотелось ударить ее.

– А эта будет. – Лайэм усмехнулся. – Она хорошо трахнется, и ей понравится. Уж я способен определить это. – Пет наконец-то вырвала руку и побежала. Лайэм прокричал ей вслед: – Когда-нибудь я тебя трахну, принцесса, и клянусь, заставлю тебя бегать за мной, упрашивая повторить.

Она мчалась всю дорогу, и в голове эхом отдавались слова, но не те, что сказал этот противный мальчишка, а те, которые говорила Беттина в тот день, когда Пет приезжала одна в Йонкерс. «Я трахну тебя, а ты не сможешь».

Кому же мама говорила эти слова? На кого она смотрела с такой ненавистью?

Пет все чаще посещала психиатрическую больницу. По воскресеньям, а иногда и в будние дни она приезжала пораньше, стараясь провести там больше времени. Это место не стало для нее более приятным, но Пет привыкла к нему и перестала бояться его. Она поставила перед собой цель – вытащить маму из больницы.

Пет читала Беттине газеты, рассказывала о школе, советовалась, делала с ней упражнения, которые назначил доктор, чтобы больная не отвыкла от нормальной жизни.

Пет познакомилась и с другими пациентами. Заметив, что старую Мэри успокаивает только игра в шахматы, Пет начала проигрывать ей партию за партией. Она внимательно слушала испанские песни в исполнении Консуэлы, постоянно следила за молодой женщиной по имени Сузи, страдающей от шизофрении и диабета. Пет научилась определять симптомы инсулинового шока и дважды спасала Сузи, успев принести ей апельсиновый сок.

Постепенно Пет пришла к мысли, что, возможно, когда-нибудь поможет многим людям, таким, как ее мать. Ей захотелось стать психиатром.

Однажды вечером, возвращаясь из больницы домой, Пет увидела, как около булочной затормозил огромный «кадиллак» винно-красного цвета с затемненными стеклами. У машины спустило колесо. Шофер в форменной одежде ударил ногой по мягкой шине и пошел искать телефон.

Почти сразу вокруг лимузина собралась толпа. Все пытались разглядеть владельца шикарной машины. Пет уже почти поравнялась с толпой, когда из лимузина вышла девочка, очень маленькая и не слишком красивая, но роскошно одетая. Взрослое украшение – рубиновое ожерелье – делало ее похожей на куклу. Девочка попыталась протиснуться сквозь толпу к булочной. Пет заметила, что девочка болезненно бледна.

– Извините, – то и дело повторяла она.

– Богатая сучка! – бросила одна из девиц в лицо девочке.

Лайэм оказался тут как тут. Преградив девочке путь, он потрепал ее по щеке.

– Ну и ну… И что мы тут делаем? Милая богатая малышка приехала полюбоваться на бедняков?

Девочка побледнела еще сильнее, ее серые глаза казались огромными.

– Простите меня, – снова повторила она. – Мне надо…

Но Лайэм не пропустил девочку, и ее лицо выразило страх.

Пет вскипела. Она уже знала, как держаться с такими, как Лайэм.

– Отвали, Лайэм! – бросила Пет, взяла девочку за руку и оттащила подальше от толпы. – Лучше бы ты осталась в машине, – сказала она с участием.

– Пожалуйста, – прошептала девочка. – Сахар… Мне очень нужно немного сахара.

Вглядевшись в нее, Пет внезапно вспомнила Сузи. У этой девочки диабет – все симптомы налицо!

Быстро введя девочку в булочную, Пет усадила ее на стул возле кассы.

– Апельсинового сока! – крикнула она миссис Ганжемми, хозяйке магазина. – Скорее, иначе она потеряет сознание.

Дородная итальянка, взглянув на маленькое дрожащее создание, побежала к холодильнику и тут же вернулась с бутылкой сока. Пет подала его девочке.

– Пей, быстро. – Она наклонила бутылку. Девочке было так плохо, что сок залил ее красивое платье.

Через минуту дрожь унялась, бледность тоже прошла.

– Спасибо, – прошептала девочка. Пет улыбнулась:

– Пронесло. Тебе надо соблюдать осторожность.

– Обычно в машине всегда есть сок, но на этот раз…

– Эй! – Пет положила руку на плечо девочки. – Все в порядке. Тебе лучше?

– Да, спасибо тебе. Меня зовут Джессика Уолш. Спасибо, что спасла меня.

– На здоровье. А я – Петра д'Анжели.

На следующий день винно-красный лимузин снова появился в районе «Чертовой кухни», на сей раз у дверей дома, где жили д'Анжели. В записке, написанной на плотной кремовой бумаге, мистер и миссис Джонатан Уолш благодарили мисс д'Анжели и приглашали ее на чай в воскресенье в четыре часа.

Дом Уолшей был откровением для Пет – элегантное здание на Парк-авеню. Мрамор, шелк, антикварная мебель. Повсюду стояли цветы – в вазах, в горшках на полу. Пет никогда еще не была в таком красивом доме, и ей хотелось бы остаться здесь навсегда.

Пет наблюдала за хозяином и хозяйкой. Салли Уолш, стройная блондинка, была грациозна, как фотомодель. Ее фиолетовое платье украшала нитка жемчуга, в ушах поблескивали, жемчужные серьги. Простые украшения, соответствующие чайной церемонии. Седой Джонатан Уолш, председатель правления крупного банка, выглядел весьма респектабельно в темно-сером костюме и ярком галстуке. На его левой руке Пет заметила перстень из оникса. Эти люди явно привыкли к роскоши.

А вот Джессика очень отличалась от родителей. Она выглядела моложе своих семнадцати, хотя и была в таком же дорогом фиолетовом платье, как и у матери, которое, кстати, совсем ей не шло.

– Слава Богу, что вы оказались там, Петра, – сказала Салли Уолш, разливая чай. – Без вашей помощи она бы снова оказалась в больнице.

– Мама… – начала Джессика, но затихла, как только Салли повернулась к ней.

– Как вы догадались, что надо делать? – спросил Джонатан Уолш. – Я имею в виду апельсиновый сок.

Пет осторожно поставила чашку на тонкое фарфоровое блюдце.

– У моей подруги диабет.

Лучше не говорить, что Сузи шизофреничка и находится вместе с ее матерью в психиатрической больнице.

На вопросы о семье Пет всегда отвечала уклончиво. Она не стыдилась родных, но предпочитала ничего не объяснять. Через час с чаем и прочими формальностями было покончено. Джонатан Уолш вернулся в кабинет к своим бумагам, Салли собралась играть в теннис.

– Джессика, покажи подруге сад, – сказала она, вставая из-за стола. – Вильямс отвезет тебя домой, Петра. Спасибо, что пришла. Мы очень признательны тебе. – Салли протянула девочке руку, украшенную большим жемчужным кольцом. – Поспи немного сегодня днем, дорогая, – бросила она дочери и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

– Давай уйдем отсюда, – предложила Джессика, как только за матерью закрылась дверь. – Ты же не очень хочешь смотреть сад. Там нет ничего особенного.

– Не хочу. Лучше я поеду.

– О нет! Я не это имела в виду. Просто давай уйдем из дома. Может, погуляем в парке? – Джессика умоляюще посмотрела на Пет.

– Как скажешь.

Они пересекли Пятую авеню и вошли в Центральный парк. Освободившись от родителей, Джессика оживленно болтала и смеялась.

– Мама считает, что мне надо все время лежать в постели с теплой грелкой в ногах, – объяснила она.

– Почему? С диабетом не сложно управляться.

– Врачи говорят, что у меня трудный случай. Кома может наступить в любой момент, даже когда все хорошо. – Она внимательно посмотрела на Пет. – Это не пугает тебя?

– Нет. А должно?

– Это пугает многих людей. Даже Эдди Мартиндейл Третий испугался. В прошлом году он пригласил меня потанцевать на балу и внезапно увидел, что кружится с девочкой, потерявшей сознание. Эдди от страха покрылся пятнами. – Джессика остановилась, наблюдая за гарцующим вдалеке всадником. – С тех пор я больше не была на танцах.

– Ну а я вообще никогда не была на балу, – сказала Пет.

Джессика удивленно взглянула на Пет:

– Почему?

– В нашем районе не устраивают балов. Кроме того, вряд ли бы ты захотела кружиться в вальсе с Лайэмом О'Шей.

– Кто это?

– Тот рыжеволосый парень, который преградил тебе дорогу.

– О Господи, нет, конечно!

Пет улыбнулась:

– Успокойся, я и не предлагаю его тебе в партнеры. И они засмеялись, радуясь, что им так хорошо вместе. Джессика надолго умолкла, и Пет решила, что она думает о своей болезни.

– Я не испугаюсь… никогда, – тихо сказала Пет. – Если окажусь рядом, то сделаю что смогу.

Джессика снова взглянула на нее.

– Я бы хотела, чтобы мои братья и сестра были такими. Они чертовски переживают за меня, ведут себя со мной как с фарфоровой куклой.

– Их можно понять, хотя тебе не позавидуешь.

– Уж конечно. А ведь они такие здоровые. Признаться, они отличные родственники.

– Сколько их?

– Трое, но они намного старше меня. Наверное, я родилась по ошибке.

– Я всегда мечтала иметь братьев или сестер. Какие они?

– О, ты полюбишь их. Все их любят. Особенно Роберта, моего большого брата. Он работает на Уолл-стрит – уже сделал свой первый миллион. Бегает по три часа, у него отличная жена, чудная собака и двое прекрасных ребятишек. Джек был капитаном футбольной команды в Йеле и хорош собой, как греческий бог. Он в следующем году начнет работать. А еще у меня есть сестра Мелисса, но, пожалуйста, зови ее Маффи. Она самая старшая, работала несколько лет моделью, только, к сожалению, за небольшие деньги, – сообщила Джессика тоном своей матери. – А сейчас она обосновалась в Вестчестере со своим мужем, который служит в папином банке, и новорожденным ребенком.

Джессика любила говорить и умела слушать. Пет рассказала ей то, о чем не слышала от нее ни одна живая душа. О жизни в «Чертовой кухне». О папе и дедушке, об их несчастьях и о том, как она старается сохранить мир между ними. Даже о матери. Чертовски здорово, когда кому-то можно поведать о себе все, когда есть друг.

На автобусной остановке они обменялись телефонными номерами. Джессика сказала:

– Петра, у тебя очень красивое имя, а мне всегда казалось, что Джессика звучит слишком глупо. Поэтому, если мы подружимся, называй меня просто Джесс.

Пет кивнула и засмеялась.

– Что смешного я сказала?

– Ничего. Просто меня всегда звали Пет. Подъехал автобус.

– Пока, Джесс.

– Пока, Пет.

Автобус тронулся, но Джесс побежала за ним.

– Эй, Пет… Пет! Позвони мне завтра, или я позвоню тебе.

Джесс Уолш стала другом, доверенным лицом Пет и окном в другой мир для нее.

Долгие годы Пет относилась к богатству и роскоши, как к витринам дорогих магазинов. Люди из этого мира казались ей сказочными существами. Она думала, что они не простуживаются, не встают по утрам, если им не хочется, не зубрят перед экзаменами, не боятся темноты.

Пет не вошла в этот особый мир, но стала там частой гостьей. Уходя из «Чертовой кухни», она сидела с Джесс в ее спальне с плюшевым ковром, коллекцией кукол и огромным цветным телевизором. Девочки болтали, сплетничали, красились, обсуждали неудобства менструации и строили догадки о том, как кинозвезды ведут себя в постели. С каждым разом они чувствовали себя вместе все лучше.

В первые выходные дни августа Джесс позвонила Пет и пригласила ее в их дом в Монтоке.

– Где это?

– На берегу Лонг-Айленда.

Пет вздохнула. Она любила море, но бывала только на Кони-Айленде с отцом. И никогда раньше не проводила выходные с Джесс. Воскресенья принадлежали Беттине. Всегда.

– Прости, Джесс, – сказала Пет. – Ты же знаешь, я не могу.

– Послушай, Пет, может, и твоей маме станет лучше, если ты будешь вести себя с ней, как со мной. Ведь ты единственный человек, который не делает мне скидок на болезнь. Напиши маме письмо или позвони и скажи, что уезжаешь на выходные. Дети других матерей не сидят с ними целыми днями, а живут своей жизнью. Ну и твоя тоже наверняка хочет этого, поскольку любит тебя.

Пет молчала.

– Пет, ты тут? – спросила Джесс.

– Я просто чертовски счастлива, что познакомилась с тобой, Джесс.

Пет написала матери длинное письмо и рассказала о новой подруге, которая пригласила ее к себе в загородный дом.

Выходные в прекрасном доме Уолшей с видом на океан показались Пет самыми прекрасными днями в ее жизни. И тогда же у Пет зародилась идея сделать русалку.

Глава 7

Нью-Йорк, декабрь 1968 года

Наконец-то сбудутся ее горячие мольбы. Вообще-то Пет не верила в Бога, но сейчас ждала самого замечательного рождественского подарка.

На праздник домой приедет мама.

Последние два года Беттина чувствовала себя все лучше. Новые транквилизаторы смягчили дневную агрессию и ночные кошмары, но не превратили Беттину в зомби. Она адекватно реагировала на шутки и глупости, укоряла Пет за небрежную прическу и слишком яркую помаду.

С 1968 года во многом благодаря стараниям Пет доктор разрешил забирать Беттину на выходные домой. А уже на Рождество она должна была вернуться в семью навсегда.

И вот в холодный декабрьский день вся семья отправилась в Йонкерс в подержанном «шевроле», который Стив одолжил у друга.

– Учтите, – Пет посмотрела на отца и деда, – сначала мама будет нервничать. Больница ужасна, но она провела там девять лет. Мама чувствовала себя в безопасности.

– Да, доктор, – улыбнулся Стив. – Мы выполним все ваши указания.

– У нас она тоже будет в безопасности, малышка. – Джозеф засмеялся от радости.

– Тогда поехали скорее, – сказала Пет.

Все прошло хорошо. На обратном пути все трое так старательно занимали Беттину разговорами, что у нее не возникло ни малейшего страха перед свободой. Она смотрела в окно и улыбалась родным. Дома Беттине очень понравилось, особенно праздничный венок, разукрашенная елка и яркий плакат «Добро пожаловать домой!» во всю стену гостиной.

После бокала шампанского Беттина призналась, что устала, и легла вздремнуть. Пет несколько часов сидела в кресле возле кровати, глядя на мать и чувствуя себя по-настоящему счастливой.

В эту ночь Стив и Беттина остались вдвоем. Оба смущались, не зная, как начать разговор. Стив, отвыкший от жены, нервничал. Раньше, когда Беттина приезжала на выходные, он позволял себе лишь поцеловать ее в щеку. Сейчас она вернулась навсегда, и Стиву казалось, что он не хочет ее. Стив наблюдал, как Беттина расчесывает свои все еще прекрасные волосы щеткой, подаренной ей Пет два года назад.

– Ты прекрасно воспитываешь нашу дочь, Стефано, – сказала Беттина, глядя на него в зеркало. Он улыбнулся, услышав это имя. Никто, кроме Беттины, не называл его так уже много лет. – Прости, что пришлось свалить большую часть забот о ней на тебя.

– У тебя не было выбора, Тина. И Джозеф сделал не меньше моего.

– Да, ты прав. – Беттина умолкла. Теперь она будет воспитывать дочь, болтать с отцом, любоваться своим красивым мужем. Беттина словно очнулась после долгого кошмара. Теперь ей хотелось изгнать все тяжелые воспоминания навсегда. – Я мечтаю подарить тебе еще полдюжины детей, Стефано.

– Мне они не нужны. И одной Пет хватает с избытком, – засмеялся он.

Беттина положила щетку и подошла к мужу. Он лежал в постели и курил.

– Не бойся меня. – Она улыбнулась той слабой улыбкой, которую Стив до сих пор не забыл. – Мы уже говорили об этом. Помнишь? – Он помнил. Беттина сняла халат и осталась в тонкой, почти прозрачной ночной сорочке. Помедлив, она легла рядом с мужем. – Я не из стекла, Стефано. И не разобьюсь.

Жена погладила его по груди. Стив неуверенно взял ее за руку, но тут же разжал пальцы.

У него было много женщин за последние годы. Он не предполагал, что снова окажется в постели с женой. Ему и в голову не приходило, что он захочет этого. Но никто, кроме Беттины и Маризы, не доставлял Стиву такого наслаждения. А Беттина отлично помнила, как возбудить мужа и сделать так, чтобы он сходил с ума от желания. Ее губы, язык, пальцы не утратили навыков. И сегодня Беттина заставила мужа забыть, что ему уже больше пятидесяти лет.

«Возможно, все устроится, – подумал Стив, – и у нас будет настоящая семейная жизнь».

К Рождеству в доме д'Анжели в этом году готовились с необычайным энтузиазмом. Все были в приподнятом настроении, в квартире пахло орехами и лимоном – Беттина испекла специальный голландский пирог с причудливым названием. Все так старались порадовать друг друга, что накупили кучу подарков. Стив получил шарф и книгу. Джозеф натянул новые перчатки, но тут же снял их, увидев преподнесенный ему музыкальный альбом.

– Красота! – воскликнул он. – Я должен это послушать. – Он включил проигрыватель, и комнату заполнила музыка Малера, идеально соответствующая этому светлому утру.

Беттине подарили духи и шелковую голубую блузку, Джозефу – еще и новую трубку, а Стиву – кошелек, полный талонов на метро, которых ему всегда не хватало.

Самый большой пакет с подарками был приготовлен для Пет. Сумочка, розовая помада и короткая юбочка – от мамы.

– Знаю, знаю, – отмахнулась Беттина, заметив неудовольствие мужа. – Я тоже не очень люблю все это, но девочкам важно быть модными. К тому же у Петры очень красивые ноги.

Пет получила от каждого книжку: биографию Фрейда от Стива, альбом с цветными фотографиями известных драгоценных камней от Джозефа и подписку на молодежный журнал от Беттины.

– Никто не обвинит мою семью в отсутствии хитрости. – Она рассмеялась и обняла родных.

Пет припасла для матери еще один подарок: маленькую коробочку, элегантно отделанную блестящей бумагой с темно-красными и серебряными лентами поверху.

Она работала над подарком несколько месяцев, потому что пришлось искать деньги на материалы. Подрабатывая после школы и по выходным в ювелирных магазинах, Пет скопила почти сотню долларов. Ее больше не удовлетворяли поделки из стекла, пластика и песка. Она считала, что для этого особенного Рождества нужен настоящий подарок.

Улыбнувшись дочери, Беттина развернула фольгу и ахнула от восторга, когда открыла голубую бархатную коробочку.

– О, Петра, как прекрасно!

На белом атласе лежала большая брошь в форме русалки. Тело из перламутра, голова, руки и рыбий хвост из серебра. Лицо и волосы покрыты эмалью, глаза из двух прозрачных голубых сапфиров. В руках русалка держала чудесную жемчужину.

Пет с самого начала знала, как сделать верхнюю часть фигурки. А вот с хвостом пришлось повозиться. Случайно увидев в магазине недорогие опалы, она купила три дюжины мелких камешков и украсила ими серебряный хвост, а в плавник с двух сторон вставила маленькие аметисты.

– Неужели это мне? – спросила Беттина, разглядывая брошь.

– А кому же еще? О чем ты, мама?

– Эта русалка прекрасна, но она может обмануть любого, кто не понимает, что таится в ней.

– Что же в ней таится, мама?

– Ловушка.

Пет смотрела на мать в полной растерянности. Беттина провела пальцем по хвосту русалки.

– Посмотри. Она затягивает в свои таинственные глубины, потому что не может выжить в реальном мире.

– Но тебя же никто не затягивает, Тина, – встревожился Стив. – Ты что, не понимаешь…

– Чудесная работа, Пет! – перебил его Джозеф. – Достойная профессионала.

Он уже давно знал, что внучка готовит сюрприз, хотя она тщательно скрывала это от всех. Джозефа поразило ее мастерство.

Хотя Стив не одобрял занятий дочери, Джозеф надеялся, что Пет пойдет по его стопам. Он считал внучку очень одаренной. В шестнадцать лет она оценивала алмазы так же хорошо – нет, даже лучше, чем дед. Всего неделю назад покупатель принес прекрасный алмаз для оценки. Разглядывая его добрых пятнадцать минут, Джозеф все еще точно не знал, как определить цвет. Он попросил покупателя оставить камень до возвращения его «помощника». Потом показал алмаз Пет. Она дала ответ быстро, уверенно и правильно, как всегда.

Сейчас Джозеф был восхищен ее творением:

– Так оригинально! Такая техника! Я знал, что у тебя получится, Пет. Если будешь много работать и развивать талант, станешь великим ювелиром.

– Джо… – начал Стив, но старик перебил его:

– Я знаю, о чем ты думаешь, Стив. Хочешь, чтобы она была врачом, но у девочки есть талант и чувство красоты. Ты только взгляни. Такую брошь не постыдились бы выставить Фаберже или Картье.

Стив нахмурился, рассматривая брошь.

– О чем ты думаешь, папа?

Он не ответил. Джозеф, опасаясь, как бы не обидели его любимую внучку, пошел в наступление:

– Как ты придумала такой дизайн, Пет? За долгие годы работы я не видел ничего подобного.

Пет и сама не знала. Идея пришла внезапно.

– Помню, в раннем детстве… я нашла одну драгоценность, спрятанную в животе Раффи. – Пет засмеялась. – Ты ведь помнишь Раффи, мама, моего игрушечного жирафа? Это была женщина с плечами из жемчуга, с головой, покрытой эмалью, и с глазами из сапфиров. Она сверкала, как принцесса.

Стив пристально смотрел на дочь. Ах, если бы он мог остановить ее!

– Драгоценность в жирафе? – Стив натужно улыбнулся, но в его тоне слышалось предостережение.

– Разве не помнишь, папа? Я показала ее тебе, а ты сказал, что эта женщина – от дьявола, и забрал ее. Ты просил меня тогда забыть о ней, и я так и сделала. Это было как в сказке. Но когда я начала обдумывать идею подарка, я вспомнила и сразу нарисовала свою фею.

– Пет, – начал Стив, – я не думаю…

Джозеф вскочил с кресла.

– Когда это было, Пет?

– Когда? – переспросила она. – Не знаю. Подожди-ка. Тогда только что выбрали Кеннеди, значит, это был 1960 год. Мне было восемь. – Она посмотрела на отца. – Почему ты сказал, что она плохая, папа?

– Потому что это правда.

– Что? Так, значит, Пет не привиделась та драгоценность? – изумился Джозеф.

– Она была как маленькая куколка, – пояснила Пет, – но только верхняя половина. И вся в алмазах и рубинах – думаю, настоящих.

– Если тебе было восемь, – Джозеф покачал головой, – ты уже могла определить, настоящие они или нет. Я многому научил тебя к тому времени.

– Это не было моей фантазией, ведь так, папа?

Стив наклонился вперед и обхватил голову руками.

– О чем сейчас рассказала Петра? – строго спросил Джозеф.

Ощутив напряженную атмосферу, Беттина испуганно посмотрела на мужа.

– Стефано? Что это значит?

Голос дочери подействовал на Джозефа как удар гонга. Он подбежал к Стиву:

– Говори!

– Хорошо! – закричал Стив. – Да! Она права! Это было на самом деле. Алмазы были настоящие. И дорогие.

– В 1960 году! Ты прятал целое состояние, а твоя жена прозябала в этой вшивой дыре, потому что мы сидели без денег! – Джозеф изо всех сил встряхнул зятя.

– Деда, – закричала Пет, – прекрати!

Но Джозеф словно сорвался с цепи:

– Ты позволил моей дочери болеть, имея деньги на лучших докторов, которые могли спасти ее?

– Да! Ну и что! Возможно, я был не прав, но…

Джозеф перешел на голландский.

– Ублюдок! Грязная, вонючая, проклятая скотина!

– Не надо! – Плача, Пет схватила деда за руку и попыталась оттащить от отца. – Пожалуйста!

– Посмотри на нее. – Джозеф показал на Беттину, которая сидела в своем кресле, переводя бессмысленный взгляд с мужа на отца. – Посмотри, что с ней сделали, что ты с ней сделал!

– Деда! – снова закричала Пет. – Пусть он объяснит. – Она умоляюще взглянула на отца: – Ты ведь сейчас все объяснишь, папа? Расскажи нам.

– Да, Стив, – сказал Джозеф уже спокойнее. – Расскажи нам все. Расскажи своей дочери, почему ей пришлось жить без матери все эти годы. Почему ее папаша, черт побери, оказался таким эгоистом, что не пожелал платить за частный госпиталь, где бы Беттину вылечили.

– Все было совсем не так. – Стив застонал, как раненое животное.

– А как? Отправив жену в ад, ты спрятал состояние и ждал, пока она умрет, чтобы наслаждаться потом своим богатством? Как все было, ублюдок?!

– Это был ад. И он продолжается.

– Продолжается? Ты хочешь сказать, что ты в аду? Где же он, твой ад? – Джозеф схватил зятя за пиджак, но Стив оттолкнул его, и старик упал.

– Перестань! – заплакала Беттина, обхватив голову руками и съежившись в кресле. – Петра, пусть они прекратят.

Пет обняла мать.

– Все хорошо, мама, все хорошо. – Она взглянула на мужчин. – Посмотрите, что вы с ней делаете, и перестаньте ссориться. Сейчас же!

Стало так тихо, что было слышно только тяжелое дыхание Джозефа, всхлипывания Беттины и финальные аккорды первой симфонии Малера.

Стив смотрел на жену, свекра, дочь. Что сказать им? Как объяснить им то, чего он сам не понимает. Ведь ему не удалось найти украденное наследство, он не смог продать свою единственную драгоценность и воспользоваться ею. Чувство вины, злость, стыд, напряжение – все это терзало и мучило его.

Они все смотрели на него, ждали и надеялись услышать объяснение, но Стив молчал. Внезапно он стал задыхаться. Ему больше нельзя оставаться здесь. Надо уйти. Стив схватил пальто и выбежал из квартиры.

– Стефано? – прошептала Беттина. – Папа? Куда он пошел, папа?

– В ад, надеюсь, – буркнул Джозеф. – Но не волнуйся, Тинта, мы позаботимся о тебе. Он нам больше не нужен.

– Стефано, – позвала Беттина. – Петра! Папа! Я хочу к мамочке. Петра, мой ребенок. Где мой ребенок? Отдайте мне моего ребенка!

Она завыла. Пет хотелось заткнуть уши и спрятать голову под подушку. Но она попросила деда принести матери лекарства и, взяв ее за руки, повторяла:

– Я здесь, мама. Это Петра, я здесь. Со мной все хорошо. Я твой ребенок, мама. Все хорошо, у нас все хорошо.

Только через час Беттина успокоилась и заснула. Пет стояла и смотрела на беспорядок в комнате. Пахло горелым пирогом. Брошка-русалка лежала на полу. Пет опустилась на колени и подняла ее.

Так и не поднимаясь с колен, она смотрела на то, что осталось от их веселого Рождества.

Глава 8

Стив не вернулся. Один из его полупьяных приятелей-итальянцев явился к ним через несколько дней после Рождества за его одеждой и другими вещами. Он дал им клочок бумаги с адресом квартиры, которую снял Стив, но Джозеф был слишком зол, чтобы встречаться с зятем, а Пет слишком обижена на отца.

Ее настроение становилось все хуже с каждым днем. Она пыталась понять, почему Стив так поступил в далеком 1960 году. И почему сейчас сбежал вместо того, чтобы все объяснить. Откуда взялась драгоценная половина флакона, почему отец так долго прятал ее и называл дьявольской?

Ответов не было, и в конце концов Пет перестала терзать себя мучительными вопросами. А вскоре у нее возникли другие тревоги.

На следующий день после Рождества Пет замерла на пороге комнаты матери, увидев, что та методично отламывает крылья у рождественского ангела из папье-маше.

– На вид ты такая милочка, – злобно бормотала она, – но я разгадала тебя. Я знаю, что ты шлюха, негодная маленькая шлюха. – Отломав крылья, Беттина начала сдирать шелковую одежду. – Шлюха, шлюха, шлюха, – твердила она, разрывая ангела и разбрасывая его части по полу.

Пет уже давно предупредили, чтобы она не плакала при матери, так как это ухудшает состояние Беттины, и она сдержала слезы. Ее охватила невыносимая безнадежность, с которой было трудно совладать.

– Мама? – Пет коснулась ее плеча.

Беттина вздрогнула так, будто обожглась, и отпрыгнула, взмахнув руками.

– Нет! Я не буду, не хочу. Убирайся. Не трогай меня.

Пет отошла.

– Все хорошо, мама. Никто больше не тронет тебя, никто не причинит тебе вреда.

Беттина металась, ее взгляд обежал маленькую комнату, словно она искала опасность.

– Нет, нет, нет, – бормотала она.

– Тише, мама, – успокаивала ее Пет. – Пойдем в постель. В спальне безопасно. Они не найдут тебя там.

Беттина позволила дочери взять себя за руку и повести в спальню. Она легла, приняла лекарство и вскоре заснула.

И только тогда Пет дала волю слезам. Она рыдала, считая, что все ее надежды рухнули.

А Беттина снова погрузилась в мрачный мир прошлого.

Пет каждый день звонила доктору Беттины в Йонкерс. Увы, он не говорил ничего утешительного. Пет уже привыкла к поражениям, но и сейчас не прекращала попыток вернуть мать к нормальной жизни.

Ее незаменимым другом стала Джесс, приехавшая в Нью-Йорк на каникулы. Эта девочка постоянно поддерживала Пет, и та впервые в жизни осознала, как плохо ей было одной. Они разговаривали часами, и Пет делилась с Джесс всем, что накипело на душе. Злостью на отца, покинувшего семью, тревогой за деда, все более дряхлевшего. Пет поняла, что настоящий друг всегда выслушает ее и не осудит, а когда нужно – даст хороший совет.

Через неделю после Рождества Пет решила ненадолго отлучиться из дома, чтобы вручить Джесс сделанный своими руками подарок – серебряные филигранные серьги. Она решилась оставить мать, поскольку та спала и скоро должен был вернуться дедушка.

Но, вернувшись, Джозеф обнаружил, что вся квартира уставлена горящими свечами. Горячий воск залил все, а кое-что и прожег. Пламя одной свечи уже подбиралось к занавеске. Посреди комнаты стояла на коленях Беттина.

– Ийс-ка-дал в ийс-ка-даш…

Это был Каддиш, иудейская молитва за мертвых. Джозеф не подозревал, что дочь знает ее. Он и сам слышал эту молитву лишь однажды, когда умер его тесть.

Тонкая грань, отделявшая Беттину от безумия, была поколеблена, и Джозеф опасался, что навсегда. Он тут же позвонил в Йонкерс, и через неделю после Нового года Беттина вернулась в больницу.

Их квартира опустела, и Джозеф сразу постарел на десять лет. Он ел, спал и работал, но не ходил в голландский клуб, не читал, не курил свою трубку, считая невозможным позволить себе даже маленькое удовольствие, когда его дочь так ужасно страдает.

Джесс вернулась домой. Она просила мать позволить ей остаться в Нью-Йорке, поскольку Пет нуждается в помощи, но Салли отказала. Джесс хотела симулировать приступ диабета, но Пет убедила ее не делать этого.

Оставшись одна, Пет старалась занять себя чем угодно, лишь бы не думать. Она училась, готовила домашние задания, вела хозяйство и каждый день ходила в мастерскую Джозефа, пытаясь создать там что-то стоящее.

Стив постоянно звонил им, но Джозеф сразу же опускал трубку. Пет тоже отказывалась разговаривать с отцом. В конце концов Стив перестал звонить, но каждые две недели присылал чек на имя Пет. Ей очень хотелось разорвать эти чеки, но врожденная практичность удержала Пет от этого.

Здравомыслящая Джесс убедила подругу изменить отношение к отцу.

– Ты несправедлива к нему, – сказала она Пет через пять месяцев после ухода Стива.

– А я и не хочу быть справедливой, – отрезала Пет, но ее голос прозвучал не слишком уверенно. Злость постепенно прошла, и она очень скучала по отцу.

– Черт побери, Пет! Я мечтала бы иметь отца, который так заботился бы обо мне, поддерживал меня, когда я болею, и рассказывал сказки со счастливым концом, если у меня появляется страх смерти… А мой только вызывает доктора и флориста и вовремя оплачивает счета.

– Он бросил меня.

– Твой отец запутался и испугался. Прошло уже столько времени. Поговори с ним начистоту.

Внезапно Пет отчетливо вспомнила ласковое лицо отца. Она насмешливо улыбнулась.

– Черт тебя побери, Уолш. Почему ты всегда права?

Стив ответил на ее звонок сразу, будто ждал возле телефона.

– О, bambina, я так рад, что ты позвонила! Я скучаю по тебе.

Слезы покатились по щекам Пет, когда она услышала любимое прозвище.

– И я, папа. И я.

– Мы можем увидеться? Мне надо о многом тебе рассказать.

– Я тоже хотела бы тебе кое о чем рассказать, папа.

Они договорились встретиться на следующий день.

Ресторан находился в неизвестном Пет районе. Старые фабрики с высокими потолками и огромными окнами превратили в жилые дома, и их заселили художники, ценившие большие и хорошо освещенные помещения. К тому же цены за аренду здесь были очень низкими. Художники называли это место Сохо по названию улицы Хьюстон-стрит.

Стив сидел в баре недалеко от двери с кружкой пива в руках. Едва Пет вошла, он стиснул ее в объятиях. Когда Стив выпустил дочь, она смеялась, хотя в глазах ее блестели слезы.

– Che bella, – протянул он. – Выглядишь замечательно.

– Ты тоже. – И действительно, высокий и красивый Стив выглядел отдохнувшим и счастливым.

– Давай пообедаем. Здесь отличные гамбургеры. Сев за стол, они заговорили о погоде, школе, экзаменах.

– Ты живешь поблизости? – спросила Пет, взяв огромный бутерброд. – Я думала, что у тебя квартира в Маленькой Италии.

– Я переехал. – Стив отодвинул кружку пива и глубоко вздохнул. – Пет, я живу не один.

– Снял квартиру вместе с приятелем?

– Вроде того. Это художник, скульптор. – Стив замялся, и Пет пристально посмотрела на него. – Ее зовут Анна. Я познакомился с ней в прачечной.

– Анна? Ты живешь с женщиной?

– Да.

Она растерялась.

– Папа, как ты мог?

– Я влюбился в нее, Пет. Ты уже взрослая и должна понять это.

Пет показалось, что ее предали. Давно ли отец знает эту женщину и любит ее? Может, и с дедушкой он начал ссориться, чтобы уйти и жить с ней? Неужели отец не помогал маме, потому что не хотел больше оставаться с ними? Пет не верила в это даже сейчас.

– Давно? – спросила она.

– Три месяца. Я познакомился с ней в феврале.

– Февраль. Ты не слишком долго страдал от одиночества.

– О чем ты?

– Ты ушел и вскоре забыл о нас, найдя замену.

– Я не бросал тебя, Пет, и никогда не сделаю этого. – Он погладил ее руку. – Ты – моя дочь, и я люблю тебя.

– А что скажешь о своей жене? Тебе полагалось бы любить и ее.

– Я любил. И я пытался… ты видела сама, Пет. Я пытался жить с твоей матерью, помогать ей.

– Плохо же ты пытался.

– Я делал все, что мог, – до тех пор, пока не понял, что моя душа умрет, если я не… вырвусь на свободу. Твоя мама считает себя русалкой. Но я просто человек.

– И ты отослал ее с глаз долой.

– Твоя мама больна уже очень давно. Я не знаю почему и не знаю, поправится ли она. Очень надеюсь на это, но не могу посвятить всю жизнь надеждам и мечтам, которые не осуществляются.

– Откуда такой эгоизм? Почему ты не продал этот дурацкий флакончик и не заплатил за хорошее лечение?

– Черт побери, это не эгоизм! – Стив хотел взять ее за руку, но она увернулась. – Пет, пожалуйста. Ты злишься и обижена, но попытайся понять.

– Тогда объясни.

– Хорошо. Все началось с твоей бабушки. Когда-то давно я потерял очень много из-за твоего дяди Витторио.

– Моего дяди?..

– Давай пройдемся, и я все расскажу тебе. – Стив бросил на стол несколько монет и повел дочь к двери.

Они медленно шли по улицам, и Стив рассказывал ей о своем прошлом. Он рассказал Пет о Витторио и о Карло Бранкузи. Образ прекрасной виллы рядом с Флоренцией, запах свечей в серебряных канделябрах, сверкающие бриллианты на шее необычайно красивой женщины. – Стив пронес эти воспоминания через всю жизнь.

– Ла Коломба, – повторила Пет, – бабушка.

Стив остановился, достал кошелек и протянул дочери старую фотографию из газеты – бледную и едва различимую, – но Пет поразила красота женщины, которая пила шампанское и улыбалась в камеру.

– Можно мне взять это?

– Я хранил фотографию для тебя.

А потом он рассказал ей о парфюмерном флаконе и о наследстве, украденном братом.

– Я сделал все, чтобы выследить Витторио. Я следил за всеми сообщениями об аукционах, читал все статьи о продаже драгоценностей. И всегда надеялся, что когда-нибудь всплывет что-то из маминой коллекции и я узнаю об этом. Но этого не случилось. Возможно, все уже распилено, разобрано и продано. Именно поэтому я занялся в Америке ювелирным бизнесом. И так встретил твоего дедушку.

– То есть если бы ты не приехал в Америку искать брата, я бы не родилась?

Стив улыбнулся и помахал рукой куда-то вдаль, за горизонт.

– Спасибо, Витторио.

Теперь Пет многое стало понятным, но не все. Почему отец сдался?

– Почему ты перестал искать, папа? Может, начнешь все снова? Я помогу тебе. Мы найдем дядю, я уверена.

– Прошло тридцать лет с тех пор, как в моих руках оказалась эта половина флакона. Когда-то я посвятил ей жизнь и чуть не потерял себя. Я сдаюсь.

– Но, папа…

– Нет, Пет. Посмотри, что этот флакон сделал с нами, со мной, с твоей матерью. Я думаю, что был прав, когда назвал его дьявольским. Мне необходимо раз и навсегда отказаться от поисков драгоценностей.

– Папа, где сейчас эта половинка флакона?

– Если я скажу тебе, что ты сделаешь с ней?

– Не знаю. Но я должна снова взглянуть на нее. Она вдохновила меня на лучшую мою работу, помнишь?

– Пожалуй, пора использовать ее для чего-то полезного. Продай ее, а на вырученные деньги помоги матери. Или заплати за свое обучение. Мне следовало продать эту реликвию много лет назад.

– Не говори так, папа, – перебила его Пет, и Стив чуть не заплакал. – Сейчас я понимаю, почему ты был не в силах расстаться с ней, даже когда мы так нуждались в деньгах для мамы. Флакон принадлежал твоей матери, и только он остался у тебя на память о ней.

– Половинка флакона там, где была последние девять лет. В ту ночь, когда ты обнаружила ее в Раффи, я спрятал флакон в пурпурную подушку, которую вышила твоя мама. Возьми ее, Пет, и сделай с ней все, что хочешь. Она твоя, твое наследство. – Стив печально улыбнулся. – Увы, это все, что ты можешь получить от меня.

– Перестань, папа. Ты дал мне гораздо больше.

– Пойдем ко мне домой, Пет, – внезапно предложил Стив. – Это недалеко, за углом. Познакомишься с Анной…

– Нет. – Та близость, которая возникла между ними в последние минуты, внезапно исчезла.

– Пожалуйста. Она понравится тебе.

– Если она любит тебя, наверное, понравится. Но пока я не готова встретиться с ней, папа.

Стив кивнул.

– Я позвоню тебе, папа. – Пет повернулась и пошла одна по улицам Сохо.

Стив смотрел ей вслед. Его дочь, которую он любил больше всех на свете, уходит от него. Но не навсегда. Она же сказала, что позвонит.

Он не потерял дочь.

Пет сидела одна в бывшей комнате родителей, разглядывая половинку прекрасного парфюмерного флакона. Образ бабушки, утраченные мечты отца. Она так и не знала, что ей делать. Продать и получить огромную сумму, как предлагал отец? Драгоценность тут же разломают, вынут камни и продадут их.

Изменят ли деньги положение мамы? Пет знала, что нет. Недавно больницу в Йонкерсе перестроили. Беттине там было хорошо. Она чувствовала себя почти счастливой от того, что вернулась «домой».

А устроит ли это будущее самой Пет? На такие деньги можно получить первоклассное образование, но она уже получила стипендию. Купить большой дом? Но им с дедушкой и здесь неплохо. У Джозефа неподалеку появились друзья. И до работы ему всего пять минут пешком.

Может, оставить флакон у себя? Перед Пет лежала фотография бабушки, и она ощущала неразрывную связь с этой давно погибшей женщиной.

– Ну, бабушка, – обратилась Пет к фотографии, – что ты думаешь? Ты ведь хотела, чтобы папа получил половину твоих драгоценностей. Должна ли я найти их для него? На это уйдет много времени. Возможно, несколько лет. Я знаю слишком мало, чтобы начать поиски.

Луч света из окна упал на фотографию Ла Коломбы, и Пет решила, что это знак свыше.

– Хорошо, – прошептала она.

Пет спрятала флакон в вышитую подушку. Она сохранит его, пока не отыщет дядю Витторио. А тогда потребует свое наследство. И ничего не расскажет дедушке.

«Прости, дедуля. Мне не хочется врать тебе, и ты по-прежнему будешь считать папу эгоистом. Но я должна так поступить. Ты не поймешь меня, но бабушка поняла бы. Моя бабушка Петра».

Глава 9

Нью-Йорк, 1970 год

– Не хочешь перекусить? – небрежно предложил Ларри Карвер – сексапильный, атлетически сложенный красавец блондин, однокурсник Пет по Нью-Йоркскому университету, где оба изучали медицину. Ларри, лучший студент на курсе, собирался по окончании учебы отправиться военным врачом во Вьетнам.

Они готовились к экзаменам и последний час провели вместе, склонившись над анатомическим атласом.

– Спасибо, Ларри, – Пет собрала книги и конспекты, – но я должна идти.

Она двинулась к двери, но Ларри загородил ей дорогу:

– Со мной что-то не так, Пет? Может, у меня перхоть или грязь под ногтями? Тебе не по душе мои шутки? Шесть месяцев я пытаюсь пригласить тебя куда-нибудь, однако слышу только одно: «Спасибо, Ларри, но…»

Пет вздохнула. Она давно предвидела этот разговор, но сейчас у нее не было ни сил, ни времени объясняться.

– Признаться, я не могу пообедать с тобой, потому что у меня назначено свидание с… другим мужчиной, который мне очень дорог.

Разочарованный Ларри отошел в сторону.

– Мне следовало догадаться. Все классные девчонки уже заняты. – Он собрал свои записи и с восхищением оглядел Пет с ног до головы. – Парню крупно повезло.

– Увидимся в среду. – Пет засмеялась и вышла.

«Я не солгала, – говорила себе Пет, перепрыгивая через ступеньки. – У меня действительно назначено свидание с отцом». Но в любом случае она отклонила бы приглашение Ларри, слишком красивого и самоуверенного. Такие мужчины, как он, всегда ожидали от нее больше, чем Пет была готова дать.

Она вообще не собиралась завязывать серьезные отношения с мужчинами. Сама мысль об этом внушала Пет отвращение. Перед ней был пример родителей, а уж их брак никак не назовешь удачным. Зная все недостатки семейной жизни, Пет не понимала, как это находят привлекательным и романтическим. Она избегала любовных увлечений, считая, что не нуждается в них. Пет казалось, что у нее есть все необходимое человеку для счастья: учеба в университете, работа, дающая независимость, и, наконец, лучшая подруга – Джесс, с которой она проводила почти каждый уик-энд.

Считалось, что девушка ее возраста (а Пет стукнуло восемнадцать) должна интересоваться сексом. Большинство ее подружек давным-давно потеряли невинность. Даже Джесс призналась, что в прошлом году ее лишил девственности Сигма Чи из Принстонского университета. На дворе стояли семидесятые, и сексуальная революция коснулась всех, кроме Пет. Она знала, что рано или поздно это произойдет и с ней, но только не сейчас.

Всякий раз, когда Пет задумывалась о том, что хорошо бы встретить какого-нибудь милого, симпатичного юношу – вроде Ларри – и сделать решительный шаг, в памяти ее всплывало ужасное воспоминание детства о мастурбирующей матери. Если к этому приводит секс, лучше умереть девственницей.

Пет встряхнула головой, чтобы избавиться от дурных мыслей. Легкий ветерок играл прядями ее густых черных волос. В этот солнечный весенний день Пет решила прогуляться пешком до Сохо. Почти год она отказывалась посетить отца и его новую подругу, Анну Яновски, но наконец решилась. За это время Пет подготовилась к встрече с женщиной, которую полюбил Стив. Пет давно уже не считала, что отец предал мать. Она понимала, что Беттина не могла быть ему женой. Пет избегала встречи с Анной, потому что ревновала отца к этой женщине и очень стыдилась такого недостойного чувства. Она поклялась преодолеть неприязнь к Анне и принять ее такой, какая она есть.

Пет пересекла Хаустон и пошла вниз по Западному Бродвею, поглядывая на витрины бутиков и подолгу задерживаясь перед ювелирными магазинами. Теперь она собиралась стать психиатром, но по-прежнему увлекалась ювелирным делом. Почти все свободное время Пет проводила в мастерской деда, перенимая опыт, экспериментируя, изучая различные виды ювелирной техники. Частенько, вместо того чтобы заниматься спряжением французских глаголов или симптомами цирроза печени, она погружалась в чтение «Шести путешествий Жана Батиста Тавернье» – трактата придворного ювелира Людовика XIV, где тот подробно описывал свои хождения за драгоценными камнями в страны Центральной и Восточной Азии. Ее привлекало и захватывало повествование об экзотических ювелирных рынках Кабула, Дели, Цейлона и Голконды. Эти рассказы пробуждали фантазию Пет, и она иногда читала целый день, забывая о реальном мире.

Внезапно Пет остановилась у магазина на Спринг-стрит, привлеченная необычайно красивым ожерельем причудливой формы из чеканного золота, усыпанным полупрозрачными кабошонами различных размеров. Здесь были фанаты, красноватые халцедоны, сердолики и лунные камни. Составленный ими узор сначала казался абстрактным, однако в нем явственно проступали то силуэты животных, то очертания диковинных цветов.

Пет замерла в немом восхищении и тут же представила себе мастера, склонившегося над рабочим столом и делающего набросок за наброском. Он, несомненно, пытался достичь совершенства, к которому стремится каждый истинный художник, и наконец нашел единственную комбинацию линий и узоров, превратившую его творение в подлинное произведение искусства.

«Я хочу испытать это чувство, хочу творить», – подумала вдруг Пет. Ее охватило безумное желание создать нечто такое же прекрасное, совершенное, уникальное и вечное.

Ладонь Анны Яновски была теплой, а рукопожатие твердым, но дружелюбным.

– Познакомьтесь, – несколько напряженно сказал Стив, – это Анна.

– Здравствуй, Пет, – улыбнулась Анна, полная, высокая, круглолицая и моложавая женщина с каштановыми волосами и смеющимися карими глазами. – Очень рада, что мы наконец встретились.

Для эмигрантки она хорошо говорила по-английски, хотя и с заметным славянским акцентом, нараспев, растягивая слова. Пет с интересом разглядывала ее. Анна показалась ей не такой красивой, как мать. Зачесанные назад волосы были стянуты на затылке резинкой. Широко посаженные глаза и выступающие скулы выдавали славянское происхождение. Пет заметила, что Анна – полная противоположность ее матери, и это, возможно, определило выбор отца. В очень привлекательной Анне были заметны внутренняя гармония и природная чувственность, а теплая, открытая улыбка сразу располагала к ней.

Мансарда, где жили Стив и Анна, отличалась от всего, что когда-либо видела Пет, и казалась не слишком пригодной для жилья. Сквозь застекленный потолок единственной огромной комнаты лился свет вечерней зари, окрашивая все в розовые, оранжевые и бледно-желтые тона. Несколько толстых чугунных колонн поддерживали потолок.

– Обед будет готов через пятнадцать минут, – сказала Анна.

– Если это можно назвать обедом, – пошутил Стив, обняв ее за плечи. – Расскажи Пет о своей теории идеальной еды.

Анна засмеялась, обнажив ровные белые зубы.

– Я ненавижу готовить. Это пустая трата времени и сил. На приготовление еды следует отводить не больше времени, чем на трапезу.

– Теперь ты понимаешь, дочка, какие нас ждут деликатесы, – с улыбкой заметил Стив.

– Да уж, – согласилась Анна. – Хотя я провела два часа в магазинах, стараясь найти лучшую копченую колбасу и маринованную сельдь. У нас будет также капустный салат, маринованные огурцы, тушеный перец и… – Она начала вытаскивать из сумки продукты. – …картофельные чипсы, свежий виноград… – Анна торжественно достала две бутылки вина, белого и красного. – …и вино! Посмеешь ли ты теперь, Стефан, сказать мне, что я потрудилась меньше, чем какой-нибудь шеф-повар?

– Никогда, mia сага. – Стив поцеловал ее в голову. – А теперь иди на кухню и заверши свою работу. Колбасу-то ты точно нарежешь без посторонней помощи.

– О да! – смеясь, воскликнула Анна. – Это удается мне лучше всего. Как и тебе, – добавила она, возвращая Стиву поцелуй.

Пет удивленно наблюдала за отцом. Она никогда не видела его таким раскованным и непосредственным. Несомненно, он и Анна питали друг к другу любовь и доверие, поэтому были счастливы.

От Пет не укрылось и то, что за этот год отец стал выглядеть моложе, чаще смеялся и бросил курить. К тому же он нашел интересную работу, став редактором и репортером в нью-йоркском бюро одной крупной итальянской газеты.

Пет искренне радовалась, что после стольких тяжелых лет отец наконец обрел покой и умиротворенность.

– Стефан, может, прогуляешься с Пет, пока я буду хозяйничать? – предложила Анна.

– Я должен закончить кое-какие переводы до обеда. Пет, а ты, пожалуйста, помоги Анне. Ее нельзя оставлять на кухне без присмотра.

Стив скрылся за перегородкой, отделявшей рабочий кабинет от гостиной.

Пет обрадовалась возможности побыть наедине с Анной и быстро прошла в кухню, отгороженную небольшой деревянной стойкой. Сверкающая на полках кухонная утварь выглядела так, словно ею никогда не пользовались. С потолочных балок свешивались пучки сушеных трав и цветов.

– Симпатично, правда? – спросила Анна. – Подруга помогла мне купить все эти веши, надеясь, что это введет кого-то в заблуждение. – Анна подмигнула Пет. – Мне удавалось обманывать твоего отца ровно одну неделю. Он думал, что я сама готовлю борщ и картофельный салат! – Она залилась искренним смехом.

– Папа не похож на голодающего, – заметила Пет, нарезая спелый помидор.

– Нет, конечно, нет! Я хорошо кормлю его. Только сейчас он уже знает, что все это покупается в ближайшем супермаркете.

– Ты давно приехала из Польши?

– Пять лет назад. Хотя по моему произношению не скажешь, что я прожила здесь больше пяти месяцев! Английский язык такой трудный.

– Ты отлично говоришь, – заверила ее Пет. – А почему ты уехала?

– Я художница. Быть художником в Польше очень трудно, особенно если не хочешь заниматься партийным искусством. Там невозможно дышать. Главное условие творчества – чтобы душа, ум и сердце были свободны. —

Анна снова засмеялась, и Пет подумала, что целую вечность не слышала такого радостного смеха.

– Наверное, замечательно – быть творцом. – Пет вспомнила ювелирный шедевр, который видела по дороге сюда. – Создавать прекрасное и знать, что кто-то это оценит.

– Да-да! Именно так, Пет. Это то, ради чего я работаю в студии. Мне хочется поделиться с другими своим ощущением красоты. – Анна возбужденно жестикулировала, и огромный нож в ее руке описывал широкие круги в воздухе. – Это великолепно, когда кто-то совсем посторонний и беспристрастный отдаст должное твоей работе. О! В такие мгновения я понимаю, что не зря живу на свете.

– Мне хотелось бы посмотреть твои работы.

– Конечно. Приходи в мою студию.

Прежде чем накрывать на стол, Анна взглянула на Пет:

– Можно я тебе кое-что скажу?

– Да.

– Я люблю Стефана и знаю, что он тоже меня любит. Мы подходим друг другу. Но я не пытаюсь занять место твоей, матери, Пет. И никогда не попытаюсь.

– Теперь я понимаю это.

– Надеюсь, мы подружимся, Пет. Ведь хорошо быть друзьями, правда?

– Да, Я бы тоже этого хотела.

– Вот и прекрасно.

Анна положила нож и заключила девушку в объятия.

– Пора начинать пиршество! – крикнула она Стиву, и все трое сели за стол.

Это была веселая, оживленная трапеза. Пет снова и снова поражалась тому, какой идеальной парой оказались Анна и ее отец.

Чувствуя себя здесь приятно и свободно, Пет пожалела о том, что так долго откладывала этот визит. Отец заслужил счастье, и она очень радовалась за него.

Но тут же Пет вспомнила мать, и ей стало больно от того, что Бог не послал такой же любви Беттине.

Пет вернулась домой совсем поздно. Джозеф дремал над книгой. Он всегда ждал ее возвращения, хотя не всякий раз дожидался.

– Где ты была так поздно, детка? – спросил старик, потягиваясь.

– Просто гуляла, дедуля, – ответила Пет, но внезапно решила сказать деду, что любит отца и не хочет вычеркивать его из своей жизни. – Я обедала с папой и его подругой.

Сонливость Джозефа как рукой сняло. Он побагровел.

– Ты… ты виделась с этим ублюдком? Пет, почему… почему ты так поступила? Как ты могла предать свою мать?

– Успокойся, пожалуйста, дедушка.

– Нет. Я…

– Пожалуйста. Прошу тебя, выслушай меня.

Даже спустя столько лет ненависть Джозефа к зятю не утихла, но любовь к внучке была сильнее этой ненависти. Он затих.

Пет рассказала ему об Анне и о том, как счастлив ее отец с этой женщиной.

– Он заслужил счастье, дед. И это не причиняет маме боли. Она сейчас совсем в другом мире.

– Я знаю, – вздохнул Джозеф. – Но раз уж мы не способны помочь ей, то должны хотя бы уважать ее чувства.

– Мы можем только любить ее, дедуля. И мы никогда не перестанем любить маму.

– Никогда.

Поняв, что дед больше не сердится, Пет пошла в свою спальню и принесла оттуда заветную половинку флакона для духов.

Сначала девушке показалось, что Джозеф выхватит у нее флакон и вышвырнет в окно.

– Посмотри на эту вещь, – дрожащим голосом сказал он. – Ты знаешь, что она могла спасти твою мать.

– Но это в прошлом, дедуля. Сейчас ей ничто не поможет.

– Возможно, ты и права, но…

– Никаких «но», дед. Теперь мне известно, почему папа не мог его продать. – Пет повертела флакон в руках. – И я тоже не сделаю этого.

И она рассказала деду о Ла Коломбе, а также о похищенном Витторио наследстве, поиски которого привели Стефано д'Анжели в Америку, где он провел очень трудные годы и потерял все надежды…

– Папа разрешил мне продать эту вещицу. Однако она дает мне то, чего я никогда не имела раньше, – чувство корней, память о предках. Возможно, с ней связано и мое будущее.

Как настоящего художника, Джозефа тронула романтическая и загадочная история. И флакон… Он взял его в свои старые, опытные руки, погладил и с такой нежностью ощупал чуткими пальцами каждый камешек, точно ласкал женщину.

– Это чудо! – воскликнул старик. – Одно из прекраснейших произведений ювелирного искусства. Его создал великий мастер. Но отсутствие второй половины лишает вещь завершенности и высшей гармонии. Необходимо найти недостающее и воссоздать целое.

– Что я и собираюсь сделать, дедушка.

В эту ночь Пет не легла спать. Она до рассвета просидела у открытого окна, держа в руках драгоценный флакон. Девушка думала о Ла Коломбе, о матери, об отце и Анне, о призвании человека, о служении искусству, о словах Анны о том, что искусство – это желание поделиться с людьми своим ощущением прекрасного. Пет вспомнила, как была счастлива, когда делала брошь для мамы. Она испытывала такой душевный и творческий подъем, что летала как на крыльях. Ложась спать, Пет мечтала только об одном – чтобы поскорее настало утро, когда она снова вернется к работе над своим творением.

Едва небо над Нью-Йорком начало светлеть, Пет приняла решение.

– О'кей, – вкрадчиво обратилась она к половинке драгоценного флакона, воображая, что это Ла Коломба. – Ты победила, бабушка.

Девушке показалось, будто у нее гора с плеч свалилась. Она встала и громко сказала:

– Я больше не пойду в колледж и не стану психиатром. Пусть таким людям, как мама, помогают те, кто способен взвалить на себя эту ношу. Каждый должен заниматься своим делом. Мое призвание – искусство. И я буду ювелиром.

Оставалось только сообщить об этом решении отцу.

Студия Анны, огромная комната, захламленная, пропахшая опилками, лаком и олифой, находилась на Грин-стрит. Пет была очарована ею с первой минуты.

Большие рельефные скульптуры, выполненные из деревьев разных пород, когда-то были толстыми сучьями и даже стволами. По ним прошлись резцом, отполировали и покрыли лаком.

– Вот таким, – Анна указала на изогнутый кусок сандалового дерева, похожий на вертикально стоящую волну, – я вижу твоего отца, когда он пытается от меня кое-чего добиться. – Она рассмеялась.

– Серьезно?

– Понимаешь, я не всегда знаю, что именно хочу создать и каким будет завершенное произведение. У меня есть только представление о чувствах и ассоциациях, которые оно должно вызывать. Я хотела, чтобы эта работа ассоциировалась с шелком, бархатом и медом.

– Тебе это удалось. – Пет с удивлением подумала, что Анна точно передала ощущение. – Почему ты работаешь с деревом?

– Потому что оно живое. – Анна пробежалась длинными, чуткими пальцами по шероховатой поверхности. – Мне нравится угадывать его душу и находить для нее соответствующую форму. – Анна пытливо заглянула девушке в глаза. – Затем я просто отсекаю все лишнее.

– А допустив ошибку, ты уничтожаешь готовую скульптуру?

– Да, если ее нельзя превратить во что-то другое. Иногда это другое оказывается интереснее того, что было задумано вначале. – Анна подошла к большому отполированному овалу, в углублении которого покоился крошечный деревянный шарик. – Так получилось вот с этим. Я предполагала назвать это «Оком вселенной», но, когда завершила его, Стефан сказал, что скульптура напоминает раздавленный круассан с одинокой изюминой внутри. – Анна рассмеялась. – Иногда мне кажется, что твой отец ничего не понимает в искусстве.

Пет задумчиво поглаживала светлый гладкий бок «Ока вселенной».

– Ты сделала отца счастливым, Анна. Он снова научился смеяться.

– И он дал мне счастье, Пет, потому что с ним я чувствую себя женщиной.

– Как же вам удается сохранять взаимопонимание?

– Мы друзья. В этом весь секрет, Пет. Самый лучший любовник тот, кто еще и настоящий друг.

Слово «любовник» применительно к отцу резануло Пет, но она прекрасно поняла, что имела в виду Анна.

– Приходи к нам на вечеринку на следующей неделе, – предложила Анна. – Будет много интересных людей.

Вечеринка была в самом разгаре. Гостей было человек двадцать, в основном люди искусства – художники, музыканты, пара писателей, танцовщик. Три журналиста и фотограф работали вместе со Стивом.

Пет немного робела. Она не бывала на светских приемах, но ей хотелось бы с кем-нибудь побеседовать до того, как все это закончится.

Прислонившись к кухонной стойке, Пет наблюдала за худощавым молодым человеком, стоявшим у сервировочного столика. Он самозабвенно поглощал крекеры с сыром. На вид ему было чуть больше двадцати, на его мальчишески пухлое лицо падали прямые темные волосы. Расправившись с крекерами, он потянулся за сандвичем с сыром и сельдереем.

– Может, предложить вам что-нибудь еще? – спросила Пет, взглянув на опустевший поднос. – По-моему, вам нужно что-то более существенное, чем крекеры с сыром.

– А что вы можете мне предложить?

– Полагаю, в холодильнике найдется несколько ростбифов.

– С кровью?

– Не знаю. А вы, похоже, разборчивы?

– А как же! Жизнь несовместима с компромиссами.

Пет усмехнулась.

– Ладно, я найду что-нибудь для вас. Порывшись в холодильнике, она извлекла оттуда мясо, сыр, пучок салата, помидоры, майонез, горчицу и банку пикулей.

– О! Сколько еды! Вот если бы вы сумели все это приготовить!

– Сандвичи незачем готовить. Вот телятина или консоме с цыпленком требуют кулинарных навыков.

Нарезав сыр, огурцы и помидор, Пет положила все это на поджаренную булочку.

– Какая разница. – С нескрываемым удовольствием съев сандвич, парень несколько запоздало представился: – Чарли Бэррон.

– Пет д'Анжели. – Они пожали друг другу руки.

– Чем вы занимаетесь, когда не едите, Чарли Бэррон? – осведомилась Пет.

– Я делаю искусство, – важно ответил Чарли.

Пет никогда не слышала такого словосочетания, хотя на этой вечеринке им явно злоупотребляли. Анна и ее друзья делают искусство. Этим же хотела заниматься и Пет со своими камнями.

– Какого рода искусство? – спросила она.

– Поп. – Голос Чарли звучал несколько агрессивно. – Слушай, все работают, так почему же я не должен?

– Не знаю. А почему ты не должен?

– Потому что никто не понимает, что я пытаюсь выразить.

– Попробуй мне рассказать.

Чарли рассказал, и очень подробно. Когда холодильник опустел и на тарелке ничего не осталось, молодые люди переместились на удобный диван, покрытый индейским покрывалом. Чарли рассказал, что по дешевке арендовал под мастерскую помещение старой типографии, где и создает свои произведения из первого попавшегося хлама – ржавого металла, рваных простыней, консервных банок, кусков картона и прочего мусора.

– Отходы человеческой деятельности производят впечатление, если смотреть на них свежим взглядом, – объяснил он.

Они все еще сидели, потягивая красное вино и мило болтая, когда за последним гостем закрылась дверь.

– Спокойной ночи, Чарли, – сказала Анна. Он поднял голову и удивленно огляделся.

– Вечеринка закончилась?

– Да, Чарли, – Стив. – Закончилась.

– Ммм… – разочарованно протянул парень.

Пет поднялась, потянулась и пошла проводить его до дверей.

– Может, зайдешь ко мне и посмотришь на мой хлам? Например, завтра? – предложил Чарли.

Пет пыталась представить себе, как выглядят творения ее нового знакомого. И ей действительно захотелось увидеть их. И еще она подумала о том, что совсем не прочь встретиться с Чарли Бэрроном.

– Хорошо.

– Я зайду за тобой сюда около шести. – Открыв дверь, он обернулся. – А ты очень милая.

Работы Чарли поразили Пет. Огромные холсты были покрыты приклеенными к ним пластиковыми стаканчиками и упаковками из-под гамбургеров с фирменными знаками «Макдоналдс», банками из-под отбеливателей и раздавленными коробками из-под стиральных порошков. На других холстах красовались яичная скорлупа, кофейная гуща, апельсиновые корки, сырые макароны и расплющенные жестянки из-под леденцов. Все эти предметы представляли собой причудливую мозаику и были покрашены яркими акриловыми красками.

«Мусорные стены», как называл их Чарли, казались эксцентричными, грубыми и надуманными, но не оставляли зрителя равнодушным. Пет они почему-то напомнили туалетный набор, украшенный ракушками и морским песком, подаренный ею матери. Тогда она пыталась воссоздать узоры окон кафедрального собора в Шартре.

Ей захотелось поведать Чарли о том, как трудно было воспроизвести это на обратной стороне пластмассовой щетки для волос.

– Покажи мне. – Чарли протянул Пет карандаш и блокнот.

– Что?

– Нарисуй этот узор.

Девушка взяла карандаш и по памяти сделала набросок.

– Неплохо, совсем неплохо, – проговорил Чарли, разглядывая рисунок. – Ты приступаешь к занятиям в Лиге на следующей неделе?

Пет рассказывала ему о том, что собирается изучать ювелирный дизайн в Лиге искусств.

– В следующем месяце.

– Начинай на следующей неделе. Тебе нужно работать над рисунком. – Подняв голову от блокнота, он спросил: – Ты принесла поесть?

– Как, черт возьми, сказать ему, что я не вернусь в университет? – Пет вопросительно посмотрела на Джесс.

Они сидели за традиционным субботним завтраком. Джесс считала поступление в колледж поворотным моментом в жизни, потому что, обретя самостоятельность, не собиралась расставаться с ней. Она сообщила всем, что больше не нуждается в опеке – ни в шофере, ни в горничной, ни даже в родителях – и позаботится о себе сама.

Но обретенная ею свобода не изменила отношений с Пет. Девушки по-прежнему проводили вместе много времени, хотя обе работали – Пет в ювелирном квартале, а Джесс на книжном складе.

– Рано или поздно он все равно об этом узнает, – ответила Джесс. – Через месяц, в сентябре, он заметит, что ты не корпишь над биологией и анатомией и не бегаешь на лекции, как прежде.

– Конечно, но ему будет тяжело услышать правду. Все, что касается ювелиров и драгоценностей, связано в его сознании с болью и потерями. – Пет подцепила вилкой омлет. – Ешь свой шпинат. Тебе это полезно.

– Посмотри-ка, уверяла меня, что не хочешь быть врачом, а сама постоянно даешь мне медицинские рекомендации! Я ненавижу шпинат. И не понимаю, зачем его заказала. – Джесс задумалась. – Может, Анна тебе поможет. По-моему, она поймет твою проблему и согласится стать посредником между тобой и отцом.

– Да, ты права, думаю, она не откажется. Пожалуй, попробую поговорить с ней.

– Попытка не пытка.

Выслушав Пет, Анна сказала:

– Приходи обедать. Выложишь ему все, а остальное я беру на себя.

Они сидели за обеденным столом в мансарде, которая стала для Пет вторым домом, и наслаждались осетриной в остром соусе. Внезапно отложив вилку, Пет сказала:

– Я бросаю университет, папа.

Стив нахмурился.

– Что значит – бросаю?

– Я больше не буду там учиться.

– И чем же ты собираешься заниматься? – спросил Стив и со страхом осознал, что, кажется, знает ответ на этот вопрос.

– Я хочу стать настоящей внучкой своей бабушки. – Пет натянуто засмеялась.

– Не во всем, надеюсь! – рассмеялась Анна. – Ты же не собираешься податься в куртизанки, хотя с твоей внешностью это совсем нетрудно!

– Нет, конечно. – Пет покосилась на молчавшего отца. – Я хочу работать с драгоценными камнями.

– Каким образом? – спросил Стив, и Пет уловила в его голосе неодобрение.

– Я хочу стать дизайнером и создавать красивые веши. Знаю, тебе тяжело смириться с моим решением, но только так я смогу реализовать себя и только этому мечтаю посвятить жизнь.

Стив был потрясен тем, что болезненная страсть к драгоценным камням, как рок, как генетический дефект, поражает членов его семьи и заставляет менять жизнь. Он тяжело вздохнул.

– Пет, ты не знаешь…

– Нет, она все знает, Стефан, – вмешалась Анна. – Только сама Пет имеет право распорядиться своей жизнью.

Анна поднялась и вышла, оставив дочь и отца наедине. Пет стало не по себе. Однако Анна знала, что делала.

– Ну что же, – начал Стив, – полагаю, она права, и я должен смириться с твоим выбором. Из-за болезни Беттины мне очень долго приходилось самому принимать решения, касающиеся твоей судьбы, твоего будущего. Надеюсь, я не слишком часто ошибался. Однако теперь ты вправе поступать по-своему и отвечать за последствия. Видит Бог, я не хотел, чтобы ты выбрала эту дорогу, но раз уж так получилось, можешь рассчитывать на мою поддержку.

На глаза Пет навернулись слезы.

– Спасибо, папа. Хотелось бы верить, что ты будешь гордиться мной.

– Я уже горжусь тобой, детка.

«Дружба восхитительна», – думала Пет. Сначала была Джесс. Потом Анна. А теперь Чарли Бэррон. Его мастерская стала еще одним прибежищем Пет. Ей нравилось приходить сюда, ощущать запах типографской краски, въевшийся в кирпичные стены, шлепать босиком по устланному тростниковыми циновками полу, смотреть через застекленную крышу на небо, бледно-серое днем и чернильно-фиолетовое ночью. Пет полюбила даже Ринальдо, нервного и нелюдимого кота Чарли. Но лучше всего были отношения, сложившиеся у нее с молодым художником. В возможность настоящей дружбы между мужчиной и женщиной она никогда раньше не верила.

С тех пор как Пет впервые открыла холодильник Чарли и обнаружила там банку горчицы, бутылку уксуса, полупустую жестянку кошачьих консервов и кусок заплесневелого сыра, она поняла, что Чарли и Ринальдо очень нужна женская забота. Раза два в неделю, когда Чарли работал допоздна, Пет появлялась в мастерской с полным набором продуктов для какого-нибудь изысканного блюда, например, для телятины в красном вине или тушеного мяса по-датски, называемого hutspot.

Пет готовила, а Чарли работал. За обедом они пили вино и болтали обо всем на свете. Затем она садилась за эскизы к ювелирным работам, а Чарли возвращался к своему гигантскому мольберту. Время от времени он подходил к Пет, делал замечания или добавлял пару карандашных штрихов к ее наброскам.

Пет наслаждалась занятиями по рисованию и ювелирному дизайну в Лиге искусств. Иногда она целый день проводила с ювелирным молотком в руке, обрабатывая золото, серебро и медь. Девушка выпросила у деда крошечные обломки алмазов, рубинов и других камней и экспериментировала с ними, постепенно оттачивая свое мастерство.

Джозеф был счастлив, что Пет бросила занятия медициной и посвятила себя ювелирному делу. Восхищаясь новыми идеями внучки, он хвалил каждое удачное изделие.

Прогуливаясь с Пет по Мэдисон-авеню, Джесс задала подруге провокационный вопрос:

– Значит, вы с Чарли Бэрроном друзья?

– Глупо. Ты же прекрасно знаешь ответ.

– Я спрашиваю, близкие ли вы друзья? Такие, как Анна и твой отец?

– Нет, мы не любовники.

– Почему?

– Сама не знаю. Никогда об этом не задумывалась.

– Никогда? – Джесс рассмеялась.

– Ты маленькая испорченная девчонка. Мы просто хорошие друзья, и больше ничего. Слышишь, ни-че-го!

– Ну и?..

– Джесс, прекрати!

– Ладно, не буду больше к тебе приставать. Но обещай, что скажешь мне, как только это произойдет, или мы больше не подруги.

– Обещаю. Ты будешь третьей, кто узнает об этом.

Днем позже Анна затеяла генеральную уборку в своей мастерской, и Пет вызвалась помочь ей.

– Итак, – начала Анна, размахивая веником, – можно считать, что вы с Чарли подружились?

– Я знаю, к чему ты клонишь, но едва ли папу обрадует такой поворот событий.

Анна отбросила веник.

– Вот что я тебе скажу. Отцы взрослых дочерей никогда не хотят признать, что их малышки выросли и спят с мужчинами. Но значит ли это, что их дочурки должны остаться девственницами? – Анна откинула со лба свои густые волосы. – А теперь слушай меня внимательно, потому что это очень важно. Я ни в коем случае не хочу торопить тебя, но рано или поздно появится мужчина, который пробудит у тебя желание – и это будет прекрасно. Но ты не позволяй прошлому – даже не твоему, а твоих родителей – мешать тебе. – Анна коснулась лба Пет: – Это твоя голова. – Она коснулась плеча девушки: – И твое тело. И только тебе решать, что для тебя хорошо, а что плохо.

Эти слова подействовали на Пет как бальзам на израненное сердце.

– Спасибо, Анна.

– И когда ты действительно захочешь этого…

– То?..

Анна усмехнулась.

– Наслаждайся этим на всю катушку!

– Боже мой! – воскликнула Пет, войдя в мастерскую Чарли. Ее взгляд скользнул по картонкам, разбросанным по столу. – Неужели ты сам позаботился о еде?

– Ты же знаешь, я иногда бываю голоден.

– Да, я успела это заметить. – Пет начала распаковывать коробки с этикетками китайского ресторана. – Что же ты заказал?

– Макароны в кунжутовом соусе, мясо с брокколи, цыплят с кешью и имбирем, а еще коричневый рис.

– Пируем! А это что? – Пет вскрыла очередную упаковку.

– Горячий и острый… – Горячий фонтан из супа брызнул на Пет. – Суп! – Чарли расхохотался.

– Прекрати… Немедленно прекрати смеяться, это вовсе не смешно.

– Нет, это чертовски смешно!

Густой суп залил блузку Пет и стекал на джинсы.

– Ты не обожглась? – вдруг встревожился Чарли.

– Нет, но мне нужно умыться.

– Прими душ. А одежду брось в стиральную машину. И надень мой купальный халат, он висит в ванной.

Пет приняла душ и привела себя в божеский вид. Затем облачилась в красный махровый балахон без пояса, который Чарли назвал халатом, и вышла из ванной. Одной рукой она придерживала полотенце на мокрых волосах, а другой – расходящиеся полы халата. Чарли тем временем тоже переоделся и убирал остатки пиши со стола.

– Чем ты завязываешь эту хламиду? – спросила Пет.

– Где-то был пояс, но, кажется, я его потерял. – Чарли с интересом разглядывал Пет.

– Хорошо, тогда дай мне что-нибудь вместо него. Не могу же я все время держать этот дурацкий халат!

– Тогда сними его, – тихо сказал Чарли, и Пет уловила что-то необычное в его тоне, ласковом и дразнящем. Чарли подошел к Пет, и, глядя ей в глаза, отвел руку, придерживавшую халат. Полы распахнулись.

На Чарли повеяло пьянящим ароматом женского тела. Разгоряченная душем кожа Пет нежно розовела в наступавших сумерках, и юноша увидел груди и бедра девушки. У него перехватило дыхание. Пет замерла и, казалось, даже не дышала.

«Вот оно, – лихорадочно думала она, – то самое мгновение, о котором говорила Анна». Пет вдруг почувствовала, что готова сделать шаг в неведомое. Она не любила Чарли, но он ей нравился. Сейчас, когда Чарли пожирал глазами ее обнаженное тело, Пет не испытывала смущения, напротив, ее захлестнула радость и что-то еще, совсем новое. В Пет проснулся голос крови. Значит, она унаследовала от Ла Коломбы не только любовь к драгоценным камням. Одним движением девушка сбросила халат.

– Черт возьми! – воскликнул восхищенный Чарли. – Я всегда знал, что ты красавица! Клянусь, будь я Боттичелли, я написал бы с тебя Мадонну!

– Не смеши меня, Чарли. Я не смогу расслабиться, если ты будешь меня смешить.

– Душа моя! – Он взял в ладони лицо девушки. – Этим надо заниматься смеясь. – Чарли провел руками по ее шее и плечам. – И я заставлю тебя смеяться до изнеможения.

Прикосновение подействовало на Пет, как электрический разряд; затрепетав, она подалась навстречу молодому человеку. Чарли притянул девушку к себе, прикоснулся губами к жилке на шее и начал ласкать языком нежную кожу. Пет откинула голову и засмеялась тихим глубоким смехом.

– Я же говорил, что ты будешь смеяться. – Он обвел пальцем контуры ее губ.

Пет приоткрыла рот, и Чарли, прильнув к нему, обвил руками талию Пет и повлек ее к постели.

– Мы займемся этим здесь, и моя девочка будет на седьмом небе, обещаю, – страстно прошептал Чарли, отрываясь от мягких, податливых губ Пет. Он бережно опустил девушку на кровать, расстегнул ремень, стянул джинсы и предстал перед Пет во всем великолепии своей мужской силы. Она никогда еще не видела фаллос в возбужденном состоянии и была потрясена. Недаром ее бабка питала такую же страсть к чувственным наслаждениям, как и к драгоценностям.

Чарли лег рядом с Пет и несколько секунд жадно смотрел на ее обнаженное тело. Этот взгляд смущал и возбуждал девушку. Щекочущее тепло, зародившееся где-то в области живота, разливалось по всему телу. Груди ее напряглись. Тихо застонав, Пет коснулась своих сосков.

– Подожди! – Чарли, лаская груди девушки, любовался ее красотой. – Так приятно? – Он провел пальцем вокруг большого темного соска. – А так? – Чарли обхватил сосок и слегка покрутил его. – А здесь щекотно? – Его рука скользнула вниз по животу.

Пет не могла вымолвить ни слова. Новые, необычайно сильные ощущения полностью захватили ее. Она только тихо постанывала. Чарли обхватил губами твердый сосок и стал посасывать, а его пальцы продолжали свое путешествие по животу Пет, лаская, поглаживая и спускаясь все ниже и ниже. Пет бросало в жар от этих прикосновений, но тут ее пронзило ужасное воспоминание о том, как мастурбировала мать и пронзительно хохотала. Пет будто окатили ведром холодной воды. Вскрикнув, она оттолкнула Чарли.

– Все хорошо, все хорошо, не волнуйся, – горячо зашептал он, – это я, Чарли. Я не сделаю тебе ничего плохого. Не бойся. – Он осторожно обнял девушку.

«Это Чарли, – говорила себе Пет, – мой друг. А друзья – самые лучшие любовники, по словам Анны. А еще Анна просила меня, чтобы я не позволяла прошлому испортить мне жизнь». Отвратительное видение исчезло, и Пет, постепенно успокоившись, прижалась к Чарли всем телом. Юноша принял это как призыв к продолжению любовной игры и тут же откликнулся на него.

– Девочка моя!

Он нежно продолжил свое путешествие по животу подруги, пока пальцы его не погрузились в мягкую гущу курчавых волос. Пет застонала, предвкушая что-то необычайное. Его палец продвигался все дальше и дальше, пока не нащупал заветный бугорок. Пет захлестнула волна восторга и радости, и она качалась на ней, забыв обо всем на свете.

– Пожалуйста, еще!.. – Волна казалась теперь огромной лавиной, и Пет испытывала мучительное блаженство. В этот момент что-то взорвалось в ней. Ощущение было настолько сильным и пронзительным, что свет померк в глазах Пет. Она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Чарли прошептал:

– У тебя получилось, Пет, ты молодец, моя девочка…

Отдышавшись, она уткнулась лицом в подушку и захохотала.

– А ты говорила «не смеши», глупышка, – продолжал нашептывать Чарли. – Я тебя еще не так насмешу…

Пет откинулась на спину и с интересом посмотрела на юношу. Внезапно она почувствовала, что разлетевшаяся в пыль волна опять набирает силу. Чарли извлек в это время откуда-то маленький блестящий пакетик и, приговаривая: «У тебя нет никаких шансов, Пет», надел презерватив. Закрыв глаза, она пробормотала:

– Давай, насмеши меня так, чтобы чертям тошно стало…

Пет плохо помнила, что было потом. Сначала, когда Чарли вонзился в нее, было немного больно, но затем уже знакомая волна снова захлестнула девушку, и они плавали, качались и взлетали на этой волне до полного изнеможения.

Пет и не подозревала, что жизнь может быть такой полной. Теперь она имела все, что нужно для счастья, – учебу, работу, семью, лучшую подругу Джесс и любовника.

Стив наконец смирился с профессиональными устремлениями дочери и искренне старался помочь. Он с интересом следил за ее учебой и участвовал в обсуждении работ. Стив рассказал Пет все, что знал о Ла Коломбе, об удивительной атмосфере, окружавшей эту необыкновенную женщину. Пет теперь лучше понимала свою бабку и даже считала, что именно в нее вселилась душа знаменитой куртизанки.

– Теперь, когда твои стремления определились, – сказал однажды Стив, – каким будет твой следующий шаг? С чего ты начнешь?

– Начну сначала, папа, – смеясь, ответила Пет.

Глава 10

В помещении было прохладнее, чем на улице. «Слава Богу, хоть кондиционер работает, – подумала Пет, – и на том спасибо». Без кондиционера в такой день, как этот, в Нью-Йорке можно просто расплавиться. Всю неделю температура не опускалась ниже 30°. Сегодня, в восьмой раз за последние три недели, Пет просили подождать в приемной салона «Дюфор и Иверес», куда она приходила на собеседование.

Девушка осмотрела большую комнату с огромными зеркалами и светлыми стенами, покрытыми лепниной и бронзовыми позолоченными ветвями. Огромный особняк на Пятой авеню, где размешался ювелирный магазин, принадлежал некогда одному из королей преступного мира. В 1910 году жене хозяина приглянулось восхитительное ожерелье из натурального черного жемчуга, выставленное в витрине салона «Дюфор», и Пьер Дюфор согласился обменять ожерелье на особняк.

Пет нравилось здесь. Правда, несмотря на новую бархатную обивку, кресло времен Людовика XVI казалось ей тверже бетона. В светлом льняном костюме девушка выглядела старше своих двадцати лет, серьезной и, как она надеялась, вполне солидной. Но костюм был слишком плотным, и Пет чувствовала себя в нем как в панцире. Она уже трижды пролистала все иллюстрированные журналы, лежавшие на столике орехового дерева.

Когда Пет пришла сюда в первый раз, ей сказали, что в данный момент работы нет, но предложили оставить резюме и обещали позвонить, если что-то появится. Нет резюме? Очень жаль. Пет отправилась домой и составила резюме.

В следующий визит она увидела удивленно приподнятые брови и услышала холодное: «Разве вы не принесли свои работы для демонстрации? Очень жаль». Всю неделю Пет делала цветные фотографии своих лучших работ. Затем сложила все фотографии в изящный вишневый портфель из крокодиловой кожи, который стоил целое состояние. Затраты окупились: на сей раз девушку принял уже сам личный секретарь, а не помощница, как раньше. Правда, ответ был все тот же: «Для вас нет работы, мисс д'Анжели». Ее фамилию секретарь произносила «Дан-Джел-ли».

Прочитав имя на табличке, Пет перешла в наступление:

– Мисс Харрисон, не кажется ли вам, что для истинного таланта следует создать вакансию? Фирма не должна упускать такую возможность.

– А вы считаете себя истинным талантом? – саркастически осведомилась мисс Харрисон.

Пет высокомерно кивнула и смерила секретаршу презрительным взглядом.

Но мисс Харрисон была неколебима, и Пет получила очередной отказ.

Неделю спустя Пет попросила аудиенции у господина Ивереса, но услышала, что он в Париже и вернется не раньше чем через две недели.

Она шла домой, полная решимости во что бы то ни стало добиться встречи с главой ювелирного дома. Девушка была уверена, что стоит ей только встретиться с Клодом Ивересом и показать ему свои работы, и он не откажет ей. Сила ее таланта покорит его.

Конечно, у Пет были другие возможности устроиться на работу. Прежде чем прийти сюда, она обошла ведущие ювелирные фирмы: «Картье», «Ван Клиф», «Тиффани». Кое-что ей там обещали, а иногда даже заговаривали о вакансиях, но Пет отказывалась. Мало-помалу она поняла, что ее нежелание работать в тех фирмах связано не с низким жалованьем или отсутствием перспектив. Но так уж вышло, что она хотела работать только в фирме «Дюфор и Иверес», ибо считала это делом чести, способом восстановить справедливость, попранную много лет назад – в тот день, когда деда с позором уволил Клод Иверес. Это был переломный момент в жизни деда, отца и матери. Огромный алмаз раскололся и вдребезги разбил хрупкое благополучие ее семьи.

Поэтому Пет продолжала атаку на «Дюфор и Иверес». Будь она проклята, если не заставит Клода принять ее. Он обязан дать ей шанс. Это стало бы первым шагом, хотя Пет и не собиралась объяснять, кто она, и ее имя никто не связал бы с Джозефом Зееманом.

В начале недели Пет наконец одержала маленькую победу. Ледяная и недосягаемая мисс Харрисон, утомленная настойчивостью Пет, провела девушку к помощнику управляющего художественным отделом. Работы Пет произвели на него столь сильное впечатление, что он согласился свести ее со своим начальником.

– – Я полагаю, мисс д'Анжели, что ваши работы перспективны, – сказал помощник управляющего. – У вас свежий взгляд и оригинальное видение. Приходите в пятницу утром. Мистер Иверес вернется из Парижа в четверг. Возможно, он найдет время познакомиться с вами.

И вот она здесь. Был уже полдень, но Пет еще не видела Клода Ивереса. С их единственной встречи прошло пятнадцать лет, и, хотя тогда ей было шесть лет, она не сомневалась, что узнает его. Может, он еще не вернулся из Парижа, так какого же черта торчать здесь и ждать у моря погоды?

Пет раскрыла свой крокодиловый портфель и начала разглядывать фотографии, как вдруг услышала мужской голос, окликнувший ее.

Она подняла голову и увидела стройного симпатичного молодого человека, стоявшего в проеме двери. Удивительно, но он первый в этих стенах правильно произнес ее фамилию.

– Пойдемте со мной. – У него был хрипловатый мужественный голос, и говорил он с небольшим французским акцентом.

Пет надеялась, что молодой человек проводит ее к Клоду Ивересу. Они прошли по длинному, устланному толстым ковром коридору, миновав дверь с медной табличкой «Клод Иверес». Пет поняла, что опять ошиблась. Молодой человек – всего лишь очередное звено в гигантской цепи помощников, секретарей и клерков, призванных охранять мистера Ивереса от докучливых посетителей. Что ж, если это необходимо, она преодолеет и это препятствие. Между прочим, препятствие было не таким неприятным, как мисс Харрисон. Молодой человек ввел Пет в освещенную солнцем комнату, напоминающую скорее гостиную, чем офис, и девушка только теперь как следует разглядела его. На вид ему было двадцать четыре или двадцать шесть. Загорелый, в великолепном сером костюме, он двигался так грациозно, что Пет, пожалуй, не отказалась бы потанцевать с ним.

– Садитесь, пожалуйста, мисс д'Анжели. – Молодой человек показал рукой на обитое бархатом глубокое кресло.

– Благодарю вас, мистер?.. – Пет опустилась в кресло.

– Марсель, – сказал он. – Я пытаюсь привыкнуть к американской простоте в общении. Это немного сложно для нас, французов. – Молодой человек расположился в кресле напротив.

Он улыбнулся, и Пет улыбнулась в ответ. Его зубы, белые и идеально ровные, напоминали жемчуг.

– О'кей, Марсель. Можете называть меня Петра. – Девушка решила, что полное имя звучит солиднее, чем уменьшительное.

– Петра, – задумчиво повторил Марсель. – Кажется, в Италии это слово означает «камень».

– Верно. Так звали мою бабушку. – Пет тут же пожалела, что заговорила о личном.

– Не знаю, подходит ли это имя вашей бабушке, – Марсель заглянул Пет в глаза, – но вы-то уж точно не похожи на холодный серый камень.

В комнату вошла женщина с подносом и налила кофе в чашки из китайского фарфора. Марсель попросил Пет показать ее работы. Некоторое время он рассматривал фотографии. Пет, потягивая кофе, наблюдала за Марселем. Он несколько раз поднял брови и одобрительно хмыкнул.

– Сколько вам лет, Петра? – спросил он, отложив фотографии.

– Двадцать два, – соврала Пет. Она столько раз повторяла эту ложь за последние недели, что делала это легко. И в самом деле, что значат какие-то два года?

Марсель закинул ногу на ногу и сцепил пальцы рук на колене.

– Буду откровенен с вами, Петра, поскольку вы действительно талантливы… и настойчивы. На нас работают самые выдающиеся ювелирные мастера – и здесь, и в Париже, и в Милане. Эти люди, безусловно, талантливы, но, кроме того, обладают огромным опытом работы. Вы же очень молоды.

– Так же, как и вы, – дерзко парировала Пет.

– Мы обсуждаем вашу кандидатуру, – возразил Марсель. – Дело в том, что наши дизайнеры участвуют в отборе и закупке камней и драгоценных металлов, в переговорах с поставщиками, в борьбе с конкурентами. Вы должны разбираться во всех деталях, а это очень сложно. Вы слишком молоды для этого.

«Я молода и к тому же женщина – вот что он имеет в виду», – подумала Пет, но промолчала. Она не сомневалась, что Марсель считает женщин менее способными, чем мужчины.

– Боюсь, в ближайшее время у нас не найдется для вас работы, – продолжал молодой человек, – если вы не согласитесь занять место секретаря или продавца. Впрочем, такой талантливой женщине бессмысленно тратить на это время. Советую вам пойти в какую-нибудь небольшую фирму, где вас оторвут с руками и ногами.

Пет не нуждалась в его советах, а отказ готова была принять только от Ивереса.

– Если, по-вашему, я так талантлива, дайте мне шанс. Позвольте мне показать мои работы мистеру Ивересу…

– Вам необходимо набраться опыта, Петра. Лет через семь-восемь, возможно, вы сможете…

– Семь лет? – вскричала Пет. – Я не могу потерять столько времени.

– Конечно. Я это понимаю. Вы молоды и красивы. За семь лет в вашей жизни многое изменится. Появятся семья, дети…

– Нет, Марсель. Вы ничего не понимаете. – Пет осторожно поставила на столик хрупкую кофейную чашку. – Мою страсть к ювелирному искусству не затмят ни семья, ни дети, ни что-либо другое. Это моя жизнь. Не сомневаюсь: меня примут в любую другую фирму, где я быстро добьюсь успеха. Но я должна работать здесь.

– Должны?

– Это… это очень личное, – ответила Пет, жалея, что проговорилась. – Прошу вас, Марсель, если вы действительно считаете мои работы талантливыми, позвольте мне показать их мистеру Ивересу. Пускай решит он.

– Он? – удивился Марсель. – Что ж, я подумаю. Оставьте мне портфолио и еще свой номер телефона.

– О, спасибо, Марсель, я так вам признательна. – Пет написала на листочке номер и встала.

В дверях она обернулась и широко улыбнулась молодому человеку:

– Марсель… Я не камень. Поэтому зовите меня Пет.

Прошли две тягостные недели. Вначале Пет была уверена, что Марсель сведет ее с Клодом Ивересом. Она не сомневалась, что понравилась ему. Он даже назвал ее красивой.

Но вскоре надежды угасли. Марсель держался любезно, но явно считал ее глупой, молодой и наивной. Он никогда не скажет о ней Ивересу из опасения потерять работу.

Пет ходила как в воду опущенная, и Джозеф, не выдержав, спросил, что случилось. Она отшутилась. Упаси Бог рассказывать деду о попытках встретиться с Клодом Ивересом!

Только одному человеку Пет поведала о своих делах. Приезжая к матери по субботам, она рассказывала ей о том, как пыталась устроиться на работу. Правда, Беттина ничего не отвечала. Как всегда.

Наконец раздался телефонный звонок. Пет, уже потерявшая надежду, решила, что ослышалась, когда Марсель спросил, не может ли она этим вечером поужинать с мсье Ивересом.

– Поужинать? Но, Марсель, мне нужна только работа. Какое отношение к этому имеет ужин?

– Мадемуазель Пет, речь пойдет именно о работе. Мсье Иверес предпочитает обсуждать такие вопросы в спокойной обстановке, а не в офисе, где бесконечно раздаются телефонные звонки. Он знает, что в ювелирном деле нельзя спешить, иначе возникнут крупные неприятности.

«Крупные неприятности, – повторила про себя Пет. – Такие, как неосторожно обработанный бриллиант. Даже дед, изучавший камень в течение девяти месяцев, допустил непоправимую ошибку».

– Мсье Иверес видел мой портфолио?

– Разумеется. Он потрясен.

– Хорошо. Пожалуйста, передайте ему, что я принимаю приглашение. Чтобы поговорить о деле, – быстро добавила Пет.

На другом конце провода раздался тихий смешок.

– Вы сможете прийти в «Ла Гренуй» к восьми?

О Боже! Пет читала об этом ресторане в журнале «Вог». Там постоянно обедали Джекки Онассис, Генри Киссинджер и другие важные персоны. В чем же ей отправиться в один из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка?

– Конечно, – ответила Пет, стараясь не выдавать охватившей ее паники.

Весь день она перешивала старое вечернее платье матери, напоминавшее о тех далеких днях перед роковой ошибкой деда, когда в семье еще водились деньги. Пет убрала накладные плечики, сделала вырез глубже и укоротила подол. Платье выглядело теперь вполне современно и свежо.

– Куда это ты направляешься, стащив у матери старое вечернее платье? – спросил Джозеф.

– В «Ла Гренуй». Это насчет работы.

– Работы? Разве кто-то приглашает красивую женщину в шикарный ресторан, чтобы предоставить ей работу? – Джозефа насторожило странное поведение его серьезной внучки. Сегодня она была слишком красива и возбуждена. Платье оттенило ее глаза, и они полыхали синевой, волосы блестели, а щеки алели от румянца.

Заметив, что дед встревожен, Пет заглянула ему в лицо.

– Ты веришь мне?

– Доверие и любовь к тебе – единственные ценности, которые я пронесу через всю жизнь.

– Тогда не волнуйся. – Она поцеловала его и вышла.

Конечно, Джозеф доверял внучке. Но она очень хороша собой, даже красивее, чем Беттина. Разве можно не волноваться?

Ровно в восемь Пет вышла из такси перед рестораном «Ла Гренуй». Она трижды объехала квартал, чтобы не прибыть раньше времени. Тем не менее когда ее провели к столику, там еще никого не было. Пет опустилась на стул и оглядела зал.

Она слышала, что «Ла Гренуй» – один из самых роскошных ресторанов, и сейчас убедилась: это правда. Бледно-зеленые стены были увешаны сверкающими зеркалами и картинами в позолоченных рамах. Свет был приглушен. А цветы! Пет чуть наклонилась, вдыхая аромат искусно подобранного букета в центре стола. В углах зала стояли вазы с композициями из самых экзотических растений.

Столик был накрыт на двоих. Пет заинтересовало то, что рядом с ее прибором стояла маленькая коробочка, завернутая в изысканную черную бумагу с пурпурными и серебряными полосами – цвета «Дюфор и Иверес». При этом девушка вспомнила, что найм на работу обычно не сопровождается ужином. Может, Клод Иверес намерен вскружить ей голову угощением, бриллиантами, а потом… Пет оттолкнула коробочку и попыталась отделаться от дурацких мыслей.

Не уйти ли отсюда?

К столику подошел официант:

– Что будете пить?

Вопрос обрадовал Пет. Значит, официант решил, что ей уже исполнился двадцать один год. Решив подождать еще немного, Пет заказала «Кир рояль».

Она задумчиво потягивала коктейль, когда к столику подошел метрдотель. Подняв глаза, Пет увидела за ним… Марселя. Он был очень красив, и девушка даже вспыхнула от радости. Но радость сменилась гневом. Он обманул ее! Сыграв на амбициях и надеждах, завлек на ужин. Но зачем? Неужели Марсель не понимал, что она и так согласится с ним встретиться?

– Добрый вечер, мадемуазель Пет. – Марсель опустился на стул напротив нее. – Спасибо, Генри. – Изящным движением руки он подал метрдотелю банкноту.

– Благодарю, мсье Иверес. – Генри отошел.

– Мсье Иверес?! – поразилась Пет. – Но вы сказали…

– Марсель Иверес, к вашим услугам. – Он кивнул. – Извините, Пет, но вы так и не дали мне возможности объясниться. Клод Иверес – мой отец, и он почти всегда в Париже. Перед тем как мы познакомились с вами, отец прислал меня заниматься нью-йоркским филиалом компании.

– Почему вы скрыли это и поставили меня в дурацкое » положение?

– Я боялся, – признался Марсель. – Боялся, что, получив отказ, вы рассердитесь и не произойдет то, о чем я мечтал.

– О чем же?

– Увидеть вас еще раз.

– Тогда почему вы позвонили мне только через две недели?

– Почти сразу после нашей встречи меня вызвали в Париж: отец хотел узнать о моих первых впечатлениях на новом месте. Он очень требовательный человек. Я вернулся сегодня утром.

– И много ли у вас впечатлений?

– Только одно по-настоящему значительное. Но я не рассказывал ему о нем.

Их взгляды встретились, и у Пет запылали щеки. Она опустила глаза.

– Я позвонил вам из аэропорта.

«Будь осторожна», – напомнила себе Пет. Марсель – человек светский, к тому же француз. Можно ли верить его словам? Он был чертовски привлекателен в безупречном черном костюме, кипенно-белой сорочке и голубом галстуке.

– Что ж, я здесь, – сказала она. – Но по-прежнему хочу получить работу в «Дюфор и Иверес». Вы сказали, что это будет деловой ужин. Если вы собираетесь отказать мне…

– Разумеется, нет. Я много думал о вашей работе. Сначала мне показалось, что вы слишком молоды для такой работы и слишком красивы, поэтому сразу же выйдете замуж за одного из наших богатых клиентов. Но сейчас я думаю, что поспешил с выводами. Как вы справедливо заметили, я и сам очень молод. Поэтому я решил дать вам шанс.

Пет улыбнулась. Ей только и нужен шанс.

– Я приготовил вам испытание, Пет.

– Испытание?

– Откройте коробочку и докажите, что ваших знаний достаточно для такой работы.

Удивленная, Пет потянулась за коробочкой. Бросив настороженный взгляд на Марселя, она открыла ее и увидела восемь бриллиантов, каждый в пять-шесть карат. В этот момент к ним подошел официант и замер, уставившись на камешки.

– Поставь воду и иди, – нетерпеливо сказал Марсель официанту. – И попроси Генри подождать с едой – я позову его позже.

– Oui, monsieur.

– Это ваше испытание, Пет, – повторил Марсель, когда они снова остались одни. – Если вы справитесь с ним, я возьму вас в «Дюфор и Иверес». Если нет… Но в любом случае обещайте мне остаться и пообедать со мной. И без обид.

– Марсель, обещаю, если вы рассудите справедливо, я отвечу тем же. И я пообедаю с вами. – Пет улыбнулась. – Уверена, я справлюсь с испытанием.

– Но вы еще не знаете, в чем оно состоит.

– Если речь идет о бриллиантах, то я не проиграю. Если же это не так, значит, вы правы – я еще не готова… пока.

– Очень хорошо. – Марсель отставил тарелку. – Среди камней есть один – только один – качества «ривер», бело-голубой, без дефектов. Этот камень добыли в Голконде несколько сот лет назад. Мы получили его в прошлом году от одного из индийских князьков. Другие камни хороши, даже очень, но не из Голконды и не того качества. – Марсель откинулся назад и скрестил руки. – Покажите мне тот камень, и работа ваша.

Достав из кармана десятикратную лупу, Марсель протянул ее девушке, потом подозвал официанта, и тот поставил на стол сильную лампу. Пет, закусив губу, начала рассматривать камни.

Посетители ресторана бросали на них удивленные взгляды, но ни Марсель, ни тем более Пет не замечали этого.

«Ох, дедушка, помоги мне, – подумала Пет. – Помоги вспомнить все, чему ты учил меня!»

Это были прекрасные камни, все до одного, Марсель прав. Но… В одном чудилась некоторая желтизна, другой портило мельчайшее включение. Третий был не слишком хорошо огранен. Пет осмотрела каждый камень, но не нашла того, который соответствовал описанию Марселя.

– А он точно здесь? – спросила она.

– Клянусь. Этот камень перед вашими глазами.

Пет изучала их почти час и в конце концов пришла к выводу, что ни один из восьми камней не отвечает необходимому качеству.

Она посмотрела Марселю в глаза. Лгал ли он? Может, это ловушка, чтобы не давать ей работу? Или Марсель сам жертва обмана?

Но глаза Марселя выражали полную искренность. К тому же он не глуп и вырос с камнями, как и она.

Значит, по его словам, тот камень прямо перед ней? Пет оглядела стол.

И внезапно улыбнулась. Марсель устроил небольшое представление, и теперь она ответит ему тем же. Взяв суповую ложку, Пет сгребла на нее бриллианты и протянула ее к бокалу воды.

– Эта вода слишком теплая, – заметила она, высыпав алмазы в бокал. – Нужно немного льда. – Пет подняла свой бокал. – И что вы скажете, если я выпью его до дна?

– Скажу, что у вас будет несварение желудка.

Пет засмеялась, поставила бокал на стол и вынула из него бело-голубой бриллиант.

– Как? Я… я думал, что поставил вас в тупик, – удивился восхищенный Марсель.

– Так оно и было… пока я не нашла ключ.

– Какой ключ?

– А это мой секрет. Давайте лучше поедим, я страшно проголодалась.

– Надеюсь, сейчас нам что-нибудь подадут.

Марсель подозвал Генри.

Блюда были изысканными. Марсель расспрашивал Пет об украшениях, о ней самой и о причинах ее интереса к ювелирному делу. Пет отвечала коротко, а потом быстро перевела разговор на него самого. И вскоре Марсель рассказал, что он – отпрыск богатого рода.

– Мы не нувориши, но и не потомственные аристократы. Разумеется, у нас есть небольшой замок в долине Луары и дом в Париже.

Марсель порекомендовал Пет отведать лягушачьи ножки под чесноком и травами.

– Нельзя побывать в лучшем французском ресторане и не попробовать этого блюда, – сказал он, но-Пет предпочла мясо под острым горчичным соусом.

– А вам нравится Нью-Йорк?

– Все больше и больше. – Его глаза блестели. – А теперь, Пет, скажите, откуда вы так много знаете о бриллиантах?

Пет не хотела говорить о том, что дед работал в их фирме огранщиком и был изгнан за ошибку, какую может допустить даже самый талантливый мастер.

– Моя бабка коллекционировала драгоценные камни. – Пет усмехнулась. – Думаю, я унаследовала эту страсть от нее.

– Вы самоучка?

– Временами мне помогали.

Марсель явно ждал подробностей, но Пет молчала, и он подозвал официанта и попросил принести десерт.

– Не хотите ли потанцевать? – спросил Марсель. – Мы могли бы поехать отсюда…

– Спасибо, Марсель, нет. Это же деловой ужин, а с делами уже покончено.

Пет была не прочь потанцевать, но опасалась новых вопросов.

– Как угодно, но я провожу вас домой.

Нет, она не позволит этому элегантному французу высадить ее у дверей обшарпанного дома в бедном квартале. Марсель не должен знать, где живет Пет, так как это вызовет ненужные подозрения. Впрочем, загадочность особенно привлекательна в женщине, как утверждала Беттина.

Марсель оплатил счет и вывел Пет на улицу.

– Спокойной ночи, Марсель. Мне очень понравился ужин… и мое испытание. Спасибо. Вы не пожалеете, что дали мне работу.

Он кивнул.

Подъехало такси, и Пет направилась к машине.

– Подождите! – Марсель схватил ее за руку. Пет показалось, что он сейчас поцелует ее. – Я должен знать, как вы решили загадку.

– Это оказалось несложно. Мне надо было только поверить вам. Вы сказали, что камень прямо передо мной. Поняв, что это правда, я пригляделась к бриллиантам получше. И тут вспомнила, что вы сказали официанту.

– Боже, как просто!

– Это помогло мне найти бриллиант, – сказала Пет, забираясь в такси. – Но доверять вам было очень сложно.

Марсель захлопнул дверцу, и машина тронулась.

Марсель наблюдал за машиной, с трудом подавляя желание устремиться за Пет, прелестной, необычайно красивой девушкой с глазами цвета сапфира.

Но он, в конце концов, француз и должен выказывать аристократическую сдержанность. Вернувшись в ресторан, Марсель подошел к телефону и набрал номер манекенщицы, время от времени согревавшей его постель.

Однако почти сразу положил трубку. Сегодня ему не хотелось быть с другой женщиной. Им завладели воспоминания об этой красавице.

Глава 11

Роскошный «роллс-ройс» двигался почти бесшумно. За окном проплывали прелестные домики Женевы, но Марсель Иверес чувствовал себя немного взвинченным.

– Не понимаю, зачем нам встречаться с этим человеком, отец. Я же не раз слышал от тебя, что он не нашего круга.

– Он сказал, что у него есть для меня какое-то предложение.

– Имеется в виду магазин в Нью-Йорке? Если нет, то не вижу смысла встречаться с ним.

Прошло несколько недель с того момента, как Марсель возглавил американский филиал фирмы, но он все еще был не уверен в себе. Марсель не понимал и того, почему отец так поспешно принял решение передать ему дела и срочно вызвал его в Женеву.

– Отец…

– Марсель, если ты хочешь преуспеть, следует научиться терпению. Не все так просто, как кажется на первый взгляд. Сейчас твоя задача – сидеть и слушать.

Боже, как он ненавидел нотации отца, а в последнее время тот читал их все чаще и чаще.

Впрочем, Марселю не хотелось думать об этом. Его мысли то и дело возвращались к Пет д'Анжели – молоденькой женщине, недавно принятой им в штат магазина. Марселя заинтриговала эта красивая американка с мужским именем, так много знающая о бриллиантах.

Он позвонит ей, как только вернется в Нью-Йорк.

Машина свернула на торговую улицу рю де Рона и остановилась перед самым новым и сверкающим магазином во всем квартале. Над входом красовалась вывеска с золотыми буквами: «Тезори».

Бьющая в глаза роскошь «Тезори» резко отличалась от спокойной элегантности «Дюфор и Иверес». «Что за показуха?» – с презрением подумал Марсель.

У дверей их встретил сам владелец магазина Антонио Скаппа, говорящий по-итальянски швейцарский бизнесмен.

– Добро пожаловать, джентльмены. – Он обменялся с ними рукопожатием. – Хочу показать вам свое творение и надеюсь, это произведет на вас должное впечатление.

Скаппа был горд своим созданием. Мрамор с золотыми прожилками, красный плюш и зеркала в позолоченных рамах свидетельствовали о богатстве, а сотни людей работали не покладая рук, чтобы сделать Скаппу еще богаче. Магазин был большим, а главное —прибыльным.

Клода и Марселя провели по всему магазину, включая и мастерские. Когда они выходили из комнаты дизайнеров, к ним подошла молодая женщина – высокая, соблазнительная блондинка в ярко-красном платье.

Марсель остолбенел, когда она остановилась перед ними. Каскад рыжеватых волос, желтые кошачьи глаза под темными разлетающимися бровями и восхитительное, как у Софи Лорен, тело.

– А, Андреа, – улыбнулся Антонио. – Джентльмены, это моя дочь, Андреа Скаппа.

– Я в восторге, – сказал Марсель.

Взгляд, которым девушка одарила его, выражал нечто большее, чем кокетство. Она явно чего-то хотела от Марселя. Что ж, он с удовольствием узнает, что это. Сам Марсель точно знал, чего хотел бы от нее.

– Андреа, принеси кофе в мой офис, – попросил Скаппа.

– Конечно, папа.

В офисе Скаппа усадил гостей на огромный диван, а сам устроился в кресле напротив, сложив руки на груди. На его губах играла улыбка.

– Ну, джентльмены, как видите, «Тезори» стал силой, с которой нельзя не считаться.

– Без сомнения, – отозвался Клод.

– Разумеется, нам не сравниться с «Дюфор и Иверес».

– И это несомненно, – согласился Клод.

Скаппа нахмурился, но не успел он ответить, как появилась Андреа с подносом, на котором стоял серебряный кофейный сервиз.

Разлив кофе, она отошла в сторону, но не села, и Марселю показалось, что она умоляюще смотрит на Скаппу.

Антонио покачал головой и перевел взгляд на Клода Ивереса.

– Отец…

– Останься, Андреа. Надеюсь, ты поможешь нам все обсудить.

Марселю показалось, что эти слова – замаскированный приказ остаться и отвлекать гостей. Андреа выглядела искренне удивленной. В отношениях отца и дочери было что-то странное. Они казались соперниками.

– Джентльмены, – начал Скаппа, – «Тезори» пора выйти за пределы Швейцарии и Германии. Поэтому я хочу купить «Дюфор и Иверес».

Пораженный Марсель забыл о присутствии Андреа. Неужели его отец решил продать дело? Но разве можно передать фирму в руки такого человека, как Скаппа?

Клод промолчал, и Антонио продолжал так легко, словно речь шла о пустых формальностях:

– Мне нужна ваша фирма, джентльмены, особенно магазины в Риме, Нью-Йорке и Париже. Меня привлекает респектабельность фирмы. А вы, джентльмены, намерены продать дело.

– Откуда вы… – начал Марсель, но Клод, взмахнув рукой, остановил его.

– В нашем деле сложно хранить секреты. – Скаппа усмехнулся. – Слухи распространяются как огонь по сухой траве. К сожалению, цены на сети магазинов «Дюфор и Иверес» в последнее время падают. Не сильно, но достаточно, чтобы это встревожило вас.

– У нас и прежде были трудности, – заметил Клод, – однако мы выжили.

– Верно, и сделали деньги в то время, когда другие разорились. Но сейчас есть и другие настораживающие сигналы. Вы, например, дали своему сыну полный контроль над отделением в Нью-Йорке, хотя в свои двадцать шесть лет он совершенно не имеет опыта подобной работы.

– Папа, – внезапно вставила Андреа, – не сомневаюсь, способности мсье Марселя не зависят от возраста. – Она обращалась к отцу, но смотрела на Марселя.

– Конечно. – Скаппа нахмурился, недовольный тем, что дочь вмешалась без спросу, и изменил тактику. – Как я понимаю, мсье Клод, это не первый ваш визит в Швейцарию. Говорят, вы недавно прибегли к услугам клиники Жерваис в Давосе, известной своим уникальным подходом к лечению безнадежных онкологических больных.

Клод промолчал.

– Отец, что он…

И снова Клод взмахом руки остановил сына.

– Кроме того, – не унимался Скаппа, – многое уже видно невооруженным глазом. Своими успехами «Дюфор и Иверес» обязана вашему талантливому руководству, но в последнее время вы почти не выезжаете из дома. Короче, мсье, всем ясно, что вы больны и хотите оставить свое дело сыну. Но успеете ли вы это сделать? Похоже, вам пора принять решение, к нашей общей выгоде.

Марсель вскочил.

– Откуда, черт побери, вы взяли, что мой отец болен? И что он примет подобное предложение от вас?

– Марсель! – одернул сына Клод.

Скаппа, казалось, не обратил ни малейшего внимания на гнев Марселя. Он развалился в кресле, спокойный и уверенный в себе.

– За право на владение «Дюфор и Иверес» я готов предложить… – Скаппа назвал весьма внушительную сумму. Марсель бросил взгляд на Андреа и увидел, как светятся ее янтарные глаза. Что это – гнев, радость или предупреждение? – Я готов оставить вашего сына управляющим отделением в Нью-Йорке. Я никогда не был в Америке и не желаю туда ехать. Кроме того, имеет смысл показать, что Ивересы все еще в деле. Согласитесь, мсье, это разумное предложение.

Наконец Клод Иверес встал и подошел к окну. На фоне изумрудной зелени деревьев его лицо казалось серым.

– Да, синьор Скаппа, – с горделивым достоинством сказал он, – я смертельно болен.

– Отец, нет! – воскликнул Марсель.

– Мне жаль, что ты узнал все таким образом, Марсель, но это правда. У меня редкая форма болезни крови, как говорят врачи, неизлечимая. – Он взглянул на Скаппу. – Правда и то, что в последнее время доходы нашей фирмы упали. Поэтому я приехал сюда.

– Отлично. – Скаппа подался вперед.

– Однако, увидев ваш магазин, я решил, что «Тезори» – неподходящий партнер для «Дюфор и Иверес», – заключил Клод.

– Неподходящий? Но…

– Стиль нашей работы, причины, побуждающие нас заниматься ювелирным делом, синьор Скаппа, совершенно различны. Ваш подход приносит успех, как вы показали нам сегодня, но все это не соответствует нашим требованиям. Мне придется отклонить ваше предложение. – Клод подошел к Скаппе и протянул ему руку. – Жаль, что мы отняли у вас время, синьор. Мадемуазель. – Он кивнул Андреа. В его глазах мелькнуло то ли разочарование, то ли грусть.

Потрясенный Марсель поднялся.

– Вы допустили ошибку, мсье, – бросил Скаппа. – «Тезори» будет расти, с вами или без вас, и рано или поздно проглотит вашу фирму.

– Возможно, но я готов рискнуть. До свидания.

Клод вывел Марселя из комнаты.

Полчаса спустя отец и сын Ивересы сидели у озера на террасе небольшого ресторана. Они ни разу не коснулись темы, волнующей их обоих. Но когда подали кофе, Марсель взглянул на отца.

– Ты должен был сказать мне. Давно ли?.. – У него дрогнул голос.

– Год, как говорят. Может быть, меньше.

– Боже мой! – Марсель вздрогнул. – И все это время ты позволял мне думать, что назначением в Нью-Йорк я обязан своим талантам.

– Так оно и есть.

– Но этого не случилось бы, будь ты здоров.

– Возможно. Но ведь я отказался от предложения Скаппы. Разве я поступил бы так, если бы не верил в твои силы?

Марсель невидящими глазами смотрел на озеро.

– Не знаю, – прошептал он.

Его очень обрадовало назначение в Нью-Йорк, однако Марсель, боясь ответственности, предпочел бы какое-то время просто наслаждаться жизнью.

– Сможешь ли ты за год взять все дела в свои руки? – спросил Клод. – Мне жаль, что приходится требовать от тебя ответа, но если нет, нам следует продать фирму, хотя и не Антонио Скаппа.

– Почему ты не принял его предложение?

– Тайна драгоценных камней в том, что эти твердые и вечные субстанции полны внутреннего света и огня. А в сердце Скаппы царит холод, и мне невыносима мысль, что такому человеку достанется дело всей моей жизни.

– Но Антонио Скаппа стал легендой в кругах ювелиров. Никто еще не богател так быстро, как он. Возможно, Скаппа прав, и «Тезори» скоро поглотит нас. Только посмотри, как высоко он прыгнул всего за двадцать два года.

– Не так высоко, чтобы достать «Дюфор и Иверес».

Проводив Ивересов, Антонио Скаппа сидел за своим огромным столом и что-то подсчитывал в блокноте.

Он был разгневан. Ему и в голову не приходило, что Иверес откажется от предложения. Антонио потратил уйму времени и денег, чтобы найти единственное слабое место соперника и сломать его волю.

«Тезори» нуждался в слиянии с такой старой и почтенной фирмой, как «Дюфор и Иверес». Открыв свой магазин, Скаппа стал преуспевать. Но этого ему было мало. Скоро на рынок выйдут большие деньги – он предчувствовал это и не желал упустить свою долю.

После сегодняшней встречи уже нельзя рассчитывать на Ивереса. Скаппа, хорошо зная людей, понял, что отказ окончателен. Черт побери этого аристократишку!

В офис вошла Андреа.

– Ну? – спросила она. – Что будем делать?

– Ничего. Мне не удалось убедить их продать мне фирму.

– Я так и думала. Мне очень жаль.

Антонио и не подозревал, сколько правды в этих словах. Хотя всех поражала красота Андреа, девушка была не только хороша собой, но очень умна и честолюбива. Она обладала прекрасной деловой хваткой и врожденным талантом к ювелирному делу. Андреа знала, что действительно поможет отцу, если только он даст ей шанс. Однако Антонио его не давал. Дочери он отводил роль приманки. Вот и сегодня Скаппа потребовал, чтобы она надела красное платье и держалась полюбезнее с Марселем Ивересом.

На свои возражения Андреа получала один и тот же ответ:

– Если хочешь мне помочь, выходи замуж за одного из тех миллионеров, что пялятся на тебя в магазине. Тогда ты станешь моим лучшим партнером.

Что еще хуже, отец всячески привлекал к делу Франко, брата Андреа, позволяя ему заниматься тем, в чем отказывал дочери. А Франко, благослови его Боже, проявлял полное равнодушие ко всему этому.

– Ивересы не нужны тебе, отец. – Глаза Андреа сверкнули. – Вместе мы превратим «Тезори» в самую крупную фирму мира. Я могла бы…

– Довольно, – оборвал ее Скаппа. – Бизнес – не для женщин. А сейчас отправляйся в этом красивом платье туда, где принесешь больше пользы, чем здесь.

Она вспыхнула от гнева.

– Когда-нибудь, отец, – ее голос дрожал от ярости, – я создам свое дело. И тогда ты пожалеешь о том, что отказал мне.

Андреа надеялась, что, купив «Дюфор и Иверес», отец привлечет ее к управлению сети «Тезори», но этому не суждено было сбыться.

Что ж, есть еще один путь…

Марсель видел во сне Пет д'Анжели в роли леди Годивы на белой лошади. Внезапно в его видения ворвался резкий телефонный звонок.

– Да, – пробормотал он в трубку.

– Мсье Иверес, – сказал женский голос, – надеюсь, я вас не разбудила?

– Нет. – Он попытался вспомнить голос. Женщина усмехнулась, и от этого звука у него по спине побежали мурашки. Марсель вспомнил.

– Мадемуазель Скаппа.

– Я ведь разбудила тебя, не так ли? Извини. Но я хотела бы поговорить с тобой об очень важном деле.

Марсель уже совсем проснулся. Дело?

– Я всегда готов побеседовать о делах с прелестными дамами.

– Не сомневаюсь. Скажем, минут через пятнадцать в баре гостиницы?

– Скажем, минут через десять.

Ответом был тихий смешок.

Когда Марсель спустился в бар, Андреа уже ждала его. Она сменила красное платье на менее яркое, но такое же вызывающее. И он захотел ее еще больше, чем раньше.

Увидев его, Андреа встала.

– Я предпочла бы прогуляться с тобой по прохладному ночному городу.

Марсель улыбнулся:

– Когда мужчина видит такую женщину, ему необходим холодный воздух.

Марсель взял ее под руку и вывел на улицу.

Они молча шли по набережной, чувствуя себя при этом очень свободно. Внезапно Марсель заметил, что от пристани вот-вот отойдет прогулочный паром для туристов.

– Ты сказала, что у тебя есть предложение для меня. А я всегда считал, что предложения лучше делать на воде.

– Многое лучше делать на воде, – согласилась Андреа, и они поднялись на палубу.

Паром отчалил. Марсель и Андреа, устроившись на палубе, заказали устрицы и шампанское. Поев, они перешли в танцевальный зал. Прижав девушку к себе, Марсель ощутил жгучее желание. Он не сомневался, что она чувствует то же самое. Они покачивались в такт музыки, не в силах оторваться друг от друга.

И молчали… Тишина казалась частью игры. Марсель не сомневался, что Андреа предложит ему секс.

Паром причалил, они сошли на берег, быстро направились к гостинице Марселя, пересекли холл и вскочили в лифт.

Двери с тихим шелестом закрылись.

– Спасибо, Господи, за автоматические лифты!

С этими словами Марсель заключил Андреа в объятия, припав к ее губам в поцелуе и лихорадочно гладя роскошное тело. Одной рукой он скользнул ей под юбку, нащупал заветное местечко… и застонал. Под поясом для чулок она не носила трусиков, и треугольник волос был чуть влажным, как кожица зрелого персика.

– Трогай меня, – прошептала Андреа.

– Да, я буду трогать каждый дюйм твоего тела!

Его номер был на последнем этаже, но Марсель не мог ждать и нажал на кнопку аварийной остановки. Лифт остановился, и он прижал Андреа к стене.

Охваченная таким же неистовым желанием, девушка быстро расстегнула ему брюки и высвободила его мужское орудие. Марсель схватил ее ягодицы и слегка приподнял.

– Сейчас! – крикнула Андреа. – Я хочу тебя сейчас! Он погрузился в нее, и они задвигались в едином ритме.

– Боже мой, – простонал Марсель, – ты…

Но он не закончил фразы, захлестнутый волной удовольствия.

Андреа вместе с ним достигла оргазма, и ее руки с такой силой обхватили Марселя, что ему показалось, будто в небеса его несет орел. Но это не имело значения…

– Интересно, – сказала Андреа, поправляя одежду, – как все это будет в твоей комнате?

Позже в его постели они трижды достигали оргазма. Марсель никогда еще не встречал такой раскрепощенной женщины, как Андреа. Он не знал, наскучит она ему когда-нибудь, но сейчас хотел ее все больше и больше.

Было уже три часа ночи, когда Андреа сказала:

– Ты можешь использовать меня.

Марсель сонно усмехнулся.

– Нет, я говорю не о сексе, а о деле. Вспомни, почему я пришла к тебе…

– Ах да, предложение.

– Траханье всего лишь часть его. Ты хороший любовник, Марсель, но нас связывает не только это. – Он нахмурился, раздраженный собственническими нотками в ее голосе. – Я готова помочь тебе в делах. Твой отец болен, я же выросла в среде ювелиров. Отец не дает мне возможности проявить себя, поэтому я предлагаю свои услуги тебе.

Марсель мгновенно осознал все выгоды такого предложения. Ему понадобится помощь после смерти отца – он не сомневался в этом. Так почему бы не воспользоваться той, у кого он может попросить совета даже ночью – в перерывах между оргазмами.

К несчастью, штат в Нью-Йорке был полностью укомплектован.

– Я не могу много платить тебе.

– Я ничего не требую.

– Ничего?

– Абсолютно. В течение полугода. После этого, если я докажу, что полезна фирме, ты назначишь мне хорошее жалованье, не считая процента от сделок.

– Идет!

– Отлично! – обрадовалась она. – А теперь снова трахни меня, чтобы скрепить нашу сделку.

– Как было бы хорошо, если бы все контракты приносили столько удовольствия, – пробормотал Марсель.

В офисе «Тезори» царила тишина. На одной из пепельниц лежала дымящаяся гаванская сигара. Антонио Скаппа размышлял в одиночестве.

Ему нужен «Дюфор и Иверес». Черт, почему старик отказался продавать фирму? Он же умирает…

Что ж, Антонио подождет. Марселю явно не справиться с таким сложным делом. Через год он пойдет на все, лишь бы избавиться от ответственности.

Антонио не отличался терпением, но обстоятельства научили его скрывать свои чувства.

Он запер дверь в офис, подошел к окну и задвинул занавеску. На улице не было никого, однако Антонио не хотел рисковать.

Он подошел к стене, отодвинул картину, за которой находился сейф, набрал шифр, открыл дверцу и осторожно вынул оттуда свое самое главное сокровище. Именно оно помогло ему начать новую жизнь, но из-за него Антонио мог потерять все.

Он повертел в руках парфюмерный флакон Ла Коломбы – настоящую половинку, соединенную с подделкой, – и улыбнулся.

– Спасибо, мать, – тихо сказал Антонио. – Ты – старая шлюха.