Драгоценный дар

Глава 15

Хотя в салоне первого класса реактивного лайнера ничто не угрожало спящей Пич, Ари продолжал бодрствовать, чтобы охранять ее. Несмотря на тени под глазами и суровую морщинку, казалось, навсегда прорезавшую ее лоб, он никогда не видел более прекрасной женщины и никогда так не желал ни одну из них.

В тот день когда налетел торнадо и он понял, что она сейчас может погибнуть, он отдал ей себя целиком, и тело и душу, и не просто на несколько дней, но на всю оставшуюся жизнь. Он жизнь бы отдал, лишь бы только положить конец этим бесконечным бедствиям, преследующим ее. Но он мог только быть рядом.

Его чутье подсказывало ему, что они, возможно, собираются растревожить осиное гнездо в столице. Люди, уничтожившие Блэкджека, играли жестко. Сможет ли он уберечь Пич от беды, когда эти люди узнают о существовании книги?

За себя Ари не боялся. Дьявол, бывали времена, когда он смеялся в лицо смерти и страстно желал ее. Но Пич!.. Он разрывался между желанием помочь ей найти эту книгу-иголку в вашингтонском стоге сена и ужасом перед тем, что может с ней случиться, если им это удастся.

Пич проснулась, когда самолет начал снижаться. Она повернулась к нему с удивленной улыбкой.

— Мне нравится просыпаться рядом с тобой, — произнесла она сонно, зевнула и потянулась.

— Мне это тоже нравится, особенно как ты потягиваешься.

— Что в этом такого особенного?

— Тебе не понять.

— Попробуй объяснить.

— Это мужской секрет, леди босс. Когда ты поднимаешь руки за голову и выгибаешь спину, я вижу сквозь блузку очертания сосков.

— Ты прав, это мужской секрет, — ответила Пич с лукавой улыбкой, а потом снова потянулась, и на этот раз подольше.

Жар, заливший его чресла, напомнил Ари о приятных сторонах этой поездки. Завтра они займутся делами. Но сегодняшняя ночь принадлежит им.

Мысль о перспективе провести ночь с Ари заставляла сердце Пич бешено прыгать в груди, пока они ехали в такси из аэропорта Даллас в отель «Кентербери». Ари сказал, что займется с ней любовью, когда все — обстановка, атмосфера — будет идеальным. Окажется ли номер пятизвездочного отеля достаточно идеальным? И что ей делать, если нет?

Пич хихикнула, представив себе, как попытается изнасиловать мускулистого мужчину вдвое больше ее самой. Не ужаснется ли он, узнав, как сильно она мечтает об этом? Не сочтет ли ее помешанной на сексе, если узнает, что при одном взгляде на него у нее внизу живота начинаются спазмы, а нежная плоть между бедрами становится влажной?

— Ты когда-нибудь останавливалась в «Кентербери»? — ворвался в ее мысли голос Ари.

— Обычно я останавливаюсь во «Временах года», — ответила она.

— «Кентербери» не столь популярен, но, по-моему, куда привлекательнее. Он расположен на тихой, тенистой улице, а номера обставлены антикварной мебелью.

— Звучит очень мило. — С ее точки зрения, прекрасно подошла бы и комната в мотеле для дальнобойщиков, лишь бы в ней имелась кровать. Никогда она так не желала мужчину, как желала Ари, и это желание уже превращалось для нее в пытку.

А ведь Синди, наверное, испытывает то же самое, вдруг подумала Пич. А что, если после их первой ночи Ари в ней разочаруется и обратит внимание на мисс Даунинг? Ну что ж, чему быть, того не миновать. Но по крайней мере этой ночью она возьмет у него все сполна.

«Кентербери» полностью совпал с описанием Ари. Улица оказалась тихой и тенистой, администратор у стойки регистрации вежливо и быстро оформил им номер. Через несколько минут они уже были одни в прелестной, уставленной цветами маленькой гостиной.

— Твоя идея? — спросила она, оглядывая вазы с желтыми розами и шампанское в наполненном льдом серебряном ведерке. — Или это все от щедрот управляющего гостиницы?

— Я перестарался?

Склонив голову набок, Пич сделала вид, будто обдумывает его вопрос.

— Если только в дверь не постучит скрипач, чтобы спеть нам серенаду, то нет.

— Черт возьми, как это я не подумал об этом?

Пич хихикнула.

— Потому что ты не такой изобретательный, как я.

— Буду над собой работать. Хочешь посмотреть остальные комнаты?

— Пока что нет. — Минуту назад Пич умирала от желания оказаться наедине с ним в спальне, а теперь вдруг ужасно перепугалась. Она совершенно не знала, что делать дальше. Она никогда не оказывалась в номере отеля наедине с мужчиной, не считая Герберта.

— Ты нервничаешь? — спросил Ари.

— Даже ноги подгибаются, сейчас упаду.

— В общем, идея именно в этом, — усмехнулся Ари.

Вспыхнув, Пич подошла к окну и притворилась, что рассматривает улицу внизу, тем временем перебирая в уме свои достоинства — или их отсутствие. Ари разочарует ее тело, разве только ему каким-то чудом нравятся растяжки на коже. И сексуального опыта у нее маловато. Господи, да она почти ничего не умеет! Катастрофа! Может, стоит сбежать прямо сейчас, пока она еще не опозорилась?

— Как насчет бокала шампанского? — спросил он. — Он поможет тебе расслабиться, а то ты напряжена как струна.

Она повернулась к нему лицом.

— Может потребоваться вся бутылка. Боюсь, я сделаю что-то не так.

Ари подал ей полный до краев бокал, затем сел на хрупкую на вид старинную кушетку и жестом пригласил ее сесть рядом.

— Тебе не надо ничего делать. Никаких правил не существует, Пич. Я счастлив просто быть здесь с тобой и немного поговорить. Мне так много хочется узнать о тебе.

— Например?

— Для начала, откуда у тебя такое имя?

— Папа в первый раз взглянул на меня после моего рождения и сказал, что я напоминаю ему спелый персик[4]. Мне повезло, ведь он собирался назвать меня в честь тети Гермионы, а прижилось имя Пич.

Ари рассмеялся низким мужественным смехом, так непохожим на резкий, неприятный смех Герберта.

— Да, лучше уж Пич.

Пич сделала глоток вина, потом взглянула на него. Они сидели так близко, что их бедра соприкасались.

Она чувствовала его мышцы. Он обнял ее за плечи. Господи, как это приятно!

— О чем ты думаешь? — спросил он хриплым голосом, от которого по спине пробежали мурашки.

— Мне стало интересно, как выглядит спальня, — ответила она со своей обычной прямотой.

— Пошли проверим?

Ее ответное «да» прозвучало едва слышно.

Ари встал.

Пич сбросила туфли на высоких каблуках и пошла вслед за ним, чувствуя, как покраснели ее щеки при виде широкой старинной кровати с пушистым покрывалом, на котором словно было написано «Залезай!».

— Ты должна согласиться, что это гораздо лучше спальни для гостей у тебя дома, когда этажом ниже спит твоя мать, — сказал Ари, заключая ее в свои объятия и целуя в шею.

— Да, конечно, но гостевая спальня тоже подошла бы. Я не кричу, если тебя именно это тревожило.

— Ты хочешь сказать, что раньше не кричала, — ответил он, прижимая ее к себе так крепко, что она смогла ощутить всю длину его восставшей плоти у своего живота. И что это была за длина!

— Разве нам не надо обсудить, что мы будем делать завтра? — спросила Пич.

— До завтра еще много времени.

Ари улыбнулся ей, и эта улыбка сказала все. У него был вид нетерпеливого мальчишки под вечер Рождества перед горой свертков с подарками. Только сверток перед Ари был один. Она сама. Пич молила Бога, чтобы он не слишком придирался к своему подарку.

— Может, тогда обсудим, чем мы будем заниматься сегодня вечером?

Он наклонил голову и пощекотал языком ее нижнюю губу.

— Если ты о ресторане, то мы можем заказать ужин в номер. Я надеялся получить тебя на десерт.

— Все обещания да обещания, — пробормотала она, но он заставил ее замолчать поцелуем.

Ари страстно впился в ее рот, крепко прижал к себе, пробовал ее на вкус, вдыхал ее аромат и желал так сильно, что ему потребовалась вся его сила воли, чтобы удержаться, не сорвать с нее одежду, уложить на ковер и взять тут же и немедленно.

Охватившее его желание было сильным и примитивным — «я Тарзан, а ты Джейн». Его плоть стала такой твердой, какой не бывала и в юности, когда он часами тискался на заднем сиденье автомобиля с девчонками, чьи лица и имена давно уже стерлись из его памяти.

В те дни Ари позволял тестостерону управлять своими поступками. Но даже тогда никогда не говорил женщине лживых слов и не давал пустых обещаний, которые не мог выполнить. Теперь же ему хотелось пообещать Пич весь мир.

Он оторвался от нее ровно настолько, чтобы перевести дыхание и обуздать свой слишком горячий пыл, взял за руку и увлек за собой на кровать.

— Надеюсь, когда-нибудь, когда ты будешь оглядываться на свою жизнь, ты сочтешь все, что делала с другими мужчинами, всего лишь вступлением.

— Не так уж много мне придется вспоминать. Их было всего двое.

Двое? Значит, кроме Герберта, был кто-то еще? Ари внезапно обнаружил, что ужасно ревнует.

— Всего двое? Как же это тебя миновала сексуальная революция? — Слова сорвались с его языка прежде, чем он успел его прикусить. Ну почему он все портит?

— Я была старшей дочерью. Не хотела ставить в неловкое положение отца, если мое имя появится на первой странице газет.

Ари поцеловал ее в лоб, в кончик носа, потом ущипнул губами за мочку уха.

— Знаю о Герберте. А кто был второй?

— Ланс Латроп, мой одноклассник.

Ари расстегивал пуговицы на спине ее блузки, одновременно целуя ее в бьющуюся жилку на шее.

— Латроп — это настоящее его имя?

— Да. И очень известное. У его родителей крупное состояние. Я была по уши влюблена в него три недели.

— Не слишком долго. Что случилось?

Она вздохнула:

— Ланс случился. Я умирала от желания побольше узнать о сексе. И он меня уважил. Это было ужасно.

Ари закончил расстегивать блузку, стянул ее с плеч и бросил на пол.

— Я рад.

— Не слишком милосердно с твоей стороны.

Он спустил с ее плеч бретельки бюстгальтера.

— Я тебя честно предупреждаю, во мне не остается ни капельки милосердия, когда речь заходит о тебе и других мужчинах.

— Эй, никак ты ревнуешь?

— Точно, черт побери, ревную к любому мужчине, который когда-либо смотрел на тебя. — Он расстегнул застежки ее бюстгальтера, и тот упал. Ее груди полностью соответствовали тому, что рисовалось в его воображении всякий раз, когда он глядел на нее. Он нагнул голову и попробовал их на вкус, пока его пальцы расстегивали пуговку, удерживающую ее юбку на талии. Потом встал и притянул ее к себе, позволяя юбке соскользнуть на пол. Нижняя шелковая юбка со свистящим шелестом последовала за ней.

— Господи, какая ты красивая! — хрипло произнес Ари.

— Боюсь, что разочарую тебя.

— Это тебе никак не удастся.

— Я не слишком хороша в постели.

— Кто тебе это сказал?

— Герберт.

Герберт — чертов кретин, мрачно подумал Ари. Если бы этот добрый доктор уже не отправился на тот свет, он бы с большой радостью показал ему дорогу. После всех его высказываний неудивительно, что Пич считает себя чуть ли не фригидной.

— Герберт так боялся микробов, что не…

— Что — что? — проворчал Ари.

— Не признавал французских поцелуев и не любил меня ниже талии.

Ари усмехнулся тому, как она деликатно выразилась. Пусть у Пич двое детей, но опыта у нее, как у школьницы. Его обрадовала мысль о том, что ему первому предстоит открыть ей восторги секса, свободного от предрассудков.

— Я люблю микробов — если они твои, — сказал Ари и, чтобы доказать это, стянул с нее трусики, и они полетели к остальным предметам туалета.

Пояс для чулок, охватывающий ее бедра, и черные чулки, прикрепленные к нему, делали ее невероятно эротичной. Они притягивали взор к кустику рыжевато-каштановых волос у основания бедер.

— Ты — персик. — Ари застонал от желания, потом упал на колени и зарылся лицом в эти курчавые волосы, наслаждаясь ее мускусным женским ароматом.

Пич ахнула от изумления. Она задрожала, а он целовал ее, потом пальцами и языком раздвинул похожие на лепестки складки кожи.

— Тебе нравится?

— «Нравится» — не то слово!

Он снова принялся ее ласкать, на этот раз сильнее.

— Ты хоть представляешь, насколько сексуальна?

— Я не так самонадеянна.

— Ты просто мечта.

Она и правда не имеет понятия о своем невероятном обаянии, думал Ари, пробуя на вкус ее женское естество.

Пич вскрикнула от этой интимной ласки. Он проник глубже, слизывая ее нектар, и она снова закричала. На этот раз громче. Он улыбнулся, затем вернулся к поставленной перед собой задаче. Крик Пич был не слишком громким, но что-то подсказывало ему, что она способная ученица. Она войдет во вкус задолго до наступления темноты.

Пич проснулась рядом с Ари, ощущая себя восхитительно томной. Она бы с радостью провела с ним в постели весь день. Но что поделаешь — долг зовет. Поэтому она все-таки заставила себя встать, разбудить Ари и не поддаться на его ласки.

Она приняла душ и оделась, затем позвонила и заказала завтрак, пока Ари приводил себя в порядок. Они обсудили планы на день и решили, что Пич лучше встретиться с конгрессменами, а Ари сосредоточит усилия на бывших сотрудниках Блэкджека.

Несколько часов спустя Пич брела к кабинету очередного сенатора в полной уверенности, что встреча с ним окажется столь же бесполезной, как и все предыдущие, и с грустью думала, что лучше бы она провела этот день в постели.

Она позвонила членам комитета по вопросам права, которые раньше были ближайшими коллегами отца. Сначала они любезно встречали ее, но стоило Пич заикнуться о книге Блэкджека, как они тут же вспоминали про неотложные дела.

Все напрасно, безнадежно думала Пич, подходя к кабинету сенатора Перкинс. Она была уверена, что та тоже выставит ее за дверь. Однако, к ее удивлению, Алин Перкинс поздоровалась с искренней теплотой и пригласила ее присаживаться.

— Я была так огорчена, узнав о смерти вашего отца, — сказала сенатор после того, как с приветствиями было покончено. — Блэкджек был моим наставником, когда меня избрали сенатором. Показал мне все закоулки власти. Мне все время кажется, что я сейчас встречу его в коридоре и он мне велит идти в сенат, чтобы не пропустить важное голосование.

— Я чувствую то же самое, — ответила Пич, и голос ее дрогнул. — Я сегодня утром проходила мимо папиного кабинета и едва удержалась, чтобы не зайти туда, словно он все еще там.

— Для вас это должно быть особенно больно. Откровенно говоря, я удивлена вашему появлению в Вашингтоне. Насколько я понимаю, это не просто светский визит.

Что заставило вас приехать?

— Мой отец, сенатор.

— Вы, надеюсь, говорите не в буквальном смысле?

— Перед смертью он меня кое о чем попросил.

— Я не знала, что вы оставались с ним до конца. Наверное, для него было большим утешением, что вы рядом. Ваш отец часто говорил о вас.

Наконец-то, обрадованно подумала Пич, она встретила сочувствующего собеседника.

— Сенатор Перкинс, я пришла просить вас о помощи.

Сенатор взглянула на часы, затем перевела взгляд на Пич.

— У меня на сегодняшний день больше не назначено никаких встреч. Может, мы поужинаем вместе?

— Мне неловко вам навязываться…

Сенатор взяла свою сумочку и встала.

— Вы не навязываетесь. Я в долгу перед вашим отцом. Лучшего способа отплатить ему нельзя придумать. Кроме того, нам надо поговорить.

И они поговорили, а заодно познакомились друг с другом поближе.

Неудивительно, что она одержала убедительную победу на выборах, думала Пич, садясь в сенаторский автомобиль. Алин Перкинс производила впечатление очень честного и порядочного человека.

Она предложила поехать в тихий ресторан, где им вряд ли помешают. Пич и сама не любила модные рестораны, где собирается весь бомонд, потому с радостью согласилась. Затем откинулась на спинку сиденья и расслабилась, пока они сорок пять минут добирались до Мэриленда.

— Надеюсь, вам нравится кайенская еда, — сказала Алин, ставя машину напротив ресторана «Луизиана экспресс».

Пич кивнула:

— У нас дома много ресторанов с кайенской кухней.

— Возможно, у этого заведения не слишком шикарный вид, — сказала Алин, — но здесь подают самую лучшую джамбалайю за пределами Нового Орлеана, и цены умеренные.

Пич огляделась и поняла, что сенатор сделала мудрый выбор. Маловероятно, что они наткнутся на каких-нибудь знакомых или журналистов в ресторане, который обслуживал посетителей среднего класса.

— Чем я могу помочь? — спросила сенатор после того, как они сделали заказ.

Пич глубоко вдохнула и начала свой рассказ, от аукциона в Бель-Терр до звонка Дэвида Келлера.

Появление еды и напитков не прервало ее повествования. К чести сенатора, она не прерывала. Она дослушала до конца и только потом сказала:

— Ужасная история. Конечно, кое-что мне было известно. Я всегда чувствовала, что против вашего отца объединились некие силы. То, что вы рассказали, подтверждает мои подозрения.

Пич с воодушевлением подалась вперед.

— Такое счастье — встретить человека, который согласен с моими выводами. В последний год жизни папе пришлось пройти через ад.

Алин наполнила опустевшие бокалы. Пич отпила из своего и продолжила:

— Другие сенаторы тоже делали то, в чем обвиняли Блэкджека, и оставались у власти. И о них газеты даже не заикнулись. Почему же они набросились на папу?

— Потому что он — Блэкджек Морган. В прошлом году он напоминал мне старого льва. Знал, что более сильные самцы собираются изгнать его из прайда, но продолжал сражаться за то, во что верил.

— Я знала, что он хочет перемен. Но сейчас все, кто хочет быть избранным или переизбранным, обещают реформу системы сверху донизу.

— Вы достойная дочь своего отца, — ответила Алин. — Блэкджек поддерживал реформу не только на словах. Он варился в этом котле долгое время. И знал всю подноготную. Ему ничего не стоило разоблачить все эти махинации с коррупцией, торговлей влиянием, покупкой покровительства. И все знали, что у него хватит на это мужества. Название его книги говорит само за себя. Если вы когда-нибудь найдете «Политику стяжательства», пожалуйста, пришлите мне один из экземпляров. Я буду хранить ее как сокровище.

— Папа никогда не говорил с вами об этой книге?

— Он намекал, что у него припрятан козырной туз. Но ни разу не сказал какой. В последние годы мы уже не были так близки, как раньше. А в конце жизни он вообще стал очень скрытным.

— А с кем-нибудь он был близок?

Сенатор задумалась.

— Нет, не могу сказать. В последнее время все старались его избегать, чтобы тоже не запачкаться.

— Вы тоже?

— Я не собираюсь снова выставлять свою кандидатуру, если вы на это намекаете. Два срока в сенате достаточно для любого разумного человека. И для меня, безусловно, тоже.

Пич не зря была дочерью политика. Она умела распознать речь на публику.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Не думаю, что отцы-основатели хотели, чтобы страной правил профессиональный класс политической элиты. Предполагается, что у нас правление народа, во имя народа и для блага народа, а не политиков, во имя политиков и для блага политиков. Это не изменится до тех пор, пока ограничение срока избрания не станет законом. Хотя надеяться на это глупо. — У нее вырвался резкий смешок. — Маловероятно, чтобы занимающие государственные посты люди сами издали закон против себя. Я ухожу, пока у меня еще хватает силы воли это сделать.

— А мой отец не смог?

— Блэкджек был всего лишь человеком. Власть и ее привилегии предлагают порой такие соблазны, что почти невозможно отказаться. Я чувствую, что начала им поддаваться. — Алин обвела взглядом зал, затем снова повернулась к Пич. — Сегодня вечером я могла бы ужинать в самом дорогом ресторане Вашингтона, причем совершенно бесплатно. Если бы мне захотелось завтра полететь в любое место на земном шаре, будто бы по каким-то важным делам, для меня наготове реактивный самолет. Отдых, транспорт, номера в отелях — если не хочу, могу за них не платить. Поверьте, с каждым годом становится все труднее оставаться честным.

— А мой отец этого не смог?

— Я не могу говорить за него, Пич, но скажу вам вот что. Только что избранные сенаторы и конгрессмены по приезде в Вашингтон часто очень идеалистичны. Они борются за то, во что верят. А затем система начинает их обрабатывать.

— Как?

— Трудно не обращать внимания на людей, которые говорят тебе, какой ты хороший, как они хотят тебе помочь. Только потом понимаешь, что все они действуют по принципу «ты мне почешешь спинку, потом я тебе». Мало-помалу это оказывает свое влияние. Со временем новые конгрессмены становятся неотъемлемой частью той самой системы, ради изменения которой их избирали.

— В ваших устах это звучит очень безнадежно.

Алин сделала глоток вина, потом откинулась назад.

— Я не верю в лучшее. Не могу. Не потому, что я пессимистка, хотя ваш отец частенько обвинял меня в этом. Но его пример доказывает мою правоту. Он был частью этой системы. Играл в эти игры лучше многих. Но потом он изменился. Очень изменился. Знаете поговорку о том, что не надо выметать сор из избы? В прошлом году он попытался это сделать. И что же? Его сломали, а на его место пришел человек, который знает, как правильно мести.

— Так вам точно ничего не известно об этой книге?

Алин покачала головой.

— Я очень надеюсь, что вы ее отыщете.

— Вы не знаете, кто стоял у истоков этой травли моего отца?

И снова сенатор покачала головой.

— Не думаю, чтобы существовал организованный заговор, если вы это имеете в виду. Я не могу поверить и не поверю такому обвинению против моих соратников. Тем не менее Блэкджек действительно разозлил очень многих.

— Поэтому они его убили.

— Вы никогда не думали, что некоторые из обвинений могли оказаться правдой?

Пич яростно замотала головой. Неужели и Алин Перкинс верит в эти обвинения?

— Отец сказал моей матери, что собирается рассказать правду и тем восстановить свое доброе имя.

Сенатор потупилась.

— Надеюсь, что вы правы, Пич. Только помните, Блэкджек не был святым.

* * *

— Сенатор Морган был бессовестным, распутным сукиным сыном, — сообщил Ари Рэндольф Сперлинг.

— Это довольно резкая оценка, — заметил Ари.

Он провел этот день, расспрашивая бывших подчиненных Блэкджека, и пустил в ход все приемы из своего репортерского арсенала, чтобы убедить их говорить откровенно. Пич не понравилось бы то, что он услышал.

Сперлинг был не одинок в своих оценках. По мнению примерно десятка людей, которых Ари уже повидал, Блэкджек был крупным мерзавцем, который требовал мгновенного повиновения и верности без рассуждений. Впрочем, в этом он не отличался от любого другого сенатора.

— Я сделал все возможное, чтобы оградить семью сенатора от правды, — продолжал Сперлинг. — Какое облегчение — рассказать наконец-то кому-то правду.

— Вы его недолюбливали?

— Мы никогда не были с ним близки, если вы это имеете в виду. Но было время, когда я его уважал. Когда в восьмидесятых его инвестиции в недвижимость Техаса погорели, он стал остро нуждаться в деньгах. И тогда… — Сперлинг уставился в окно.

— Что тогда? — подбодрил его Ари.

— Невозможно уважать человека, который проворачивает такие дела, как сенатор.

— Например?

— Подделывал документы о доходах, чтобы не платить налоги, использовал деньги избирательной кампании на личные нужды, — выпалил Сперлинг. — Меня трясло от гнева, но я ничего не мог поделать. Вспомнить только тех вашингтонских адвокатов с оплатой по шестьсот долларов в час. Последний год сенатор вымогал деньги. — Откуда вы знаете?

— Он сам ныл по этому поводу. Если бы Блэкджек не преставился так скоро, я бы подал в отставку. Вы не представляете, какой это был ад — работать на него в последнее время. Не сомневаюсь, что меня заставили бы давать против него показания, когда сенатская комиссия начала бы расследование.

— Похоже, вы очень злитесь на него, мистер Сперлинг.

— Злюсь? Не то слово! Моя репутация тоже была поставлена на карту. Блэкджек чуть было не утянул меня вместе с собой на дно.

— Его жена и дочь говорят, что он собирался вернуть себе доброе имя.

— Чепуха. Даже Блэкджек с его хорошо подвешенным языком не выкрутился бы в такой ситуации.

— Он когда-нибудь упоминал о том, что пишет книгу? — Ари задал этот вопрос и увидел, как встревожился Сперлинг.

— Какую книгу?

— Несколько дней назад Пич и ее матери позвонил литературный агент. Очевидно, Блэкджек связался с ним за пару недель до смерти. По словам этого агента, Блэкджек написал совершенно разоблачительную книгу о правительстве.

— Если сенатор передал книгу агенту, почему вы задали этот вопрос?

— Он не послал всю книгу целиком, только три главы и краткое содержание. Остальная часть рукописи исчезла.

— Очень жаль. Пич и Белла, наверное, очень расстроены. — Сочувствие Сперлинга было фальшивым, как купюра в одиннадцать долларов. Этот человек — хамелеон, подумал Ари, и не слишком приятный к тому же.

— Значит, вы ничего не знаете об этой книге?

— Абсолютно ничего. Но с другой стороны, я не был доверенным лицом сенатора.

— У вас есть какое-либо предположение, кому бы он мог о ней рассказать?

— Знаете эту поговорку, насчет «шерше ля фам»? Поспрашивайте у других. Может быть, знает кто-то из тех, кого он трахал, кроме народа Соединенных Штатов.

— Вы можете подсказать мне имена?

— Я вам уже сказал, что мы с сенатором не были близкими друзьями.

Сперлинг встал, показывая, что разговор окончен, обошел вокруг стола, взял Ари под руку и проводил его до двери.

— Жаль, что не смог вам почти ничем помочь, — произнес он противным голосом. — Если я могу еще что-либо для вас сделать, звоните, не стесняйтесь.

Рэндольф так спешил отделаться от Раппапорта, что буквально вытолкнул его за дверь. Какого черта он согласился встретиться с этим журналистом, корил себя Рэндольф, возвращаясь к письменному столу. Какое счастье было бы оставаться в неведении.

Раппапорт подтвердил его худшие опасения. Ему очень не хотелось передавать эту информацию дальше. Он набрал номер телефона в Вашингтоне, который помнил наизусть, пересказал то, о чем узнал, а потом внимательно слушал, пока повелительный голос говорил ему, что надо сделать и как это сделать.

К тому времени когда в трубке раздались гудки, Рэндольф весь вспотел. Он подождал, пока тиски, сжимавшие его грудь, хотя бы немного ослабнут, потом набрал номер хьюстонского агента Управления по борьбе с наркотиками и объяснил ему новое задание.

— Делайте все, что потребуется, только найдите эту проклятую рукопись. Разнесите дом Пич Морган по камешку, если понадобится. И ради Бога, не попадитесь, не то нас обоих повесят.

Глава 16

Через три дня после приезда в Вашингтон Пич и Ари признали свое поражение и отправились назад в Хьюстон, мрачные и разбитые. На этот раз они оба спали во время перелета, словно не хотели расставаться даже во сне.

Их разбудило объявление о посадке в аэропорту «Интерконтинентал». Они продолжали держаться за руки, молча утешая и поддерживая друг друга. После приземления достали свою ручную кладь из ящика над сиденьем, вышли из самолета и устало пошли к «субурбану» Ари.

На полпути к дому Ари нарушил молчание:

— Я все же считаю, что тебе следовало бы связаться с одной из бывших любовниц отца.

— Я не могу поступить так с мамой. Кроме того, она мне сказала, что папа в последние два года ей не изменял. Так что вряд ли его прежние подружки могут что-то знать о книге. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Мне и самой кажется, что мы оставили неперевернутым какой-то камушек.

— Извини, что заговорил об этом. Я не хотел тебя огорчать, — вздохнул Ари. — Я понимаю, что ты разочарована, но мы сделали все, что могли.

— «Разочарована» — не то слово. Как насчет «раздавлена»?

Пич погрузилась в молчание. В ней боролись два чувства: полное блаженство по поводу того, что она нашла любовь там, где меньше всего ожидала, и глубокое уныние из-за того, что не смогла выполнить последнюю просьбу отца. Если не произойдет чуда, «этим ублюдкам» все же удастся уйти от ответа.

— Смирение — это достоинство, — произнес Ари, заворачивая массивный автомобиль на подъездную дорожку. — Вот мы и дома.

Его голос вывел Пич из задумчивости. Она взглянула в сторону дома, увидела стоящую перед ним машину хьюстонской полиции и пару раз моргнула. Может, ей все-таки мерещится?

— Не может быть! — простонала она. — Опять полиция. Они что, будут меня до самой смерти преследовать?

— Надеюсь, ничего страшного. — Ари поставил машину за полицейским автомобилем, вышел и достал их вещи из багажника «субурбана».

Страх узлом скрутил желудок Пич. Она рывком распахнула дверцу автомобиля и выскочила наружу. Пока она шарила в сумочке в поисках ключей, дверь распахнулась. Несмотря на поздний час, Белла была еще на ногах.

— Я так и знала, что ты испугаешься, увидев полицейскую машину, — сказала она, быстро целуя Пич, — поэтому решила вас встретить.

К удивлению Пич, за спиной Беллы показался Берт.

— Хорошо, что вы вернулись, хотя, боюсь, вам теперь трудно будет воскликнуть «Дом, милый дом!».

— Почему? Почему здесь опять полиция?

— У тебя измученный вид, — сказала Белла, беря Пич за руку. — Перелет был трудный?

— Забудь о перелете. Что делает у нас возле дома полицейская машина? Что-нибудь случилось с близнецами?

— С мальчиками все в порядке.

Пич обессиленно прижалась к Ари.

— Тогда почему тут полиция?

Как раз в этот момент из полутемного холла в прихожую вышли двое полицейских. Тот, что постарше, седовласый мужчина с животиком, ответил на вопрос Пич:

— В ваш дом вломились грабители, миссис Морган.

— Мисс Морган, — машинально поправила его Пич.

— Зайди и посмотри сама, — предложила Белла, проходя вперед в гостиную.

В комнате царил полный разгром. Из столов выдвинуты все ящики, их содержимое валяется на полу. Ее шаги подняли вихрь перьев из распоротой ножом обивки диванов. Картины сняли со стен, книги сбросили с полок. Даже ковер перевернули.

— И в других комнатах такой же кошмар? — спросила Пич, когда к ней вернулся дар речи.

— Почти. Мне очень жаль, дорогая, — ответила Белла.

Если бы Ари не обнимал Пич рукой за талию, пока она ходила из одной разгромленной комнаты в другую, она рухнула бы на пол среди разбросанного мусора. К тому времени как она вернулась в сравнительно мало пострадавшую прихожую, Пич задыхалась от ярости и горя.

— Вы знаете, кто это сделал? — спросила она у старшего полицейского.

— Мы надеялись, что вы сможете нам это сообщить, — ответил он. — Вы не заметили, что-нибудь пропало?

— Только мое хорошее настроение.

— Вы уверены?

— Я же только что прилетела! — взорвалась она.

— Пока мы ждали твоего приезда, я проверила вещи, — вмешалась Белла. — Насколько я могу судить, все на месте.

— Вы можете определить, когда проникли в дом? — спросил Ари у полицейского.

— Исходя из слов миссис Морган, это должно было произойти между семью часами вечера и часом ночи.

— А поточнее сказать нельзя? — нетерпеливо воскликнула Пич.

— Без свидетелей — нет.

— А как же моя мать? Разве ее здесь не было?

— Она была со мной, — быстро ответил Берт, — и можете благодарить за это свою счастливую звезду.

— Мистер Ханраан прав, — вставил полицейский. — Если бы миссис Морган была дома, ее могли ранить… или еще хуже.

— Как они проникли в дом? — спросил Ари.

— Через одно из французских окон. Тот, кто это сделал, несомненно, знал, как отключить систему охранной сигнализации. По всем признакам, работа профессионалов.

Пич крепче сжала руку Ари, когда подумала о напрашивающихся выводах. Если этот взлом был работой профессионалов и ничего не взяли, значит, тот человек или люди, которые разгромили ее дом, охотились за книгой Блэкджека. Следующие десять минут она объясняла ситуацию полицейским.

— Никогда не думала, что до такого может дойти, — произнесла Белла, когда Пич закончила. — Мне следовало быть умнее и не отпускать вас в Вашингтон на поиски этой рукописи. Боюсь, вы открыли ящик Пандоры. Ари сжал губы.

— Если это так, то нам следует придумать, как, черт возьми, его закрыть.

Пич резко повернулась к нему.

— Означает ли это, что ты готов все бросить?

— Нет. Но это означает, что тот, кто это сделал — или приказал сделать, — должен считать, что мы все бросили. — Он повернулся к полицейским. — Вы можете как-то защитить семью Морган?

— Если вы имеете в виду, можем ли мы оставить в доме дежурного полицейского, то ответ — нет. Все, что мы можем, — это почаще присылать сюда дежурный патруль.

— Не густо, — кисло произнес Ари.

— Мне очень жаль, сэр. Я знаю, что вы расстроены. Я бы тоже расстроился на вашем месте. Тем не менее вряд ли начальник смены пришлет сюда человека на основании предположений мисс Морган. — Полицейский нервно рассмеялся. — Откровенно говоря, это дикая история.

— Это правда! — вскричала Пич. — Квартиру моих родителей сожгли, моего художественного редактора ранили, мой муж погиб при наезде, а теперь еще дом разгромили так, словно через него прошли войска Шермана во время наступления на Джорджию.

— Мне очень жаль, мисс. Я знаю, что вам фантастически не везет, но у вас нет никаких доказательств, что случаи, о которых вы мне рассказали, как-то связаны между собой. И пока их нет, полиция не может вам помочь.

— Я понимаю, — сказала Белла со своим обычным спокойствием.

— Ну а я нет. — Пич чуть не плакала от отчаяния. Похоже, полиция зашевелится лишь тогда, когда ее прихлопнут. Только вот ее это уже не обрадует.

Она прошла в кабинет, ногой отшвыривая прочь с дороги мусор, подошла к окну и стала смотреть в ночь. На душе ее было черно.

— Могла бы быть полюбезнее с этими полицейскими, — упрекнул ее Ари, присоединившийся к ней через несколько минут.

— Простите, добрая фея, но мне сейчас как-то не до того.

— Ладно, я сам извинился за твое поведение.

— Что ты сделал?

— Что слышала. Эти парни всего лишь делали свою работу, и к тому же не очень приятную. Им мало платят, они много работают, и этого никто не ценит.

Он обошел бар и обнял ее.

Пич вырвалась из его объятий. Но когда он снова обнял ее и сказал ласково: «Ничего, что ты злишься, Пич. Я знаю, как тебе страшно», — она растаяла.

— Просто так тяжело вернуться домой и застать это… эту катастрофу после нашего бессмысленного путешествия.

Крепко обнимая ее, Ари подошел к лежащему на боку стулу, поднял его, сел и посадил Пич к себе на колени.

— Оно не было бессмысленным. Как ни ужасен этот разгром, он свидетельствует о том, что мы заставили кого-то действовать. Этот кто-то хочет заполучить рукопись не меньше нас.

— Откуда ты знаешь, что они ее не нашли?

— Потому что они перерыли весь дом сверху донизу. Если только рукопись не была спрятана в самой последней комнате, которую они обыскивали — а это маловероятно, — они не нашли того, за чем приходили. Это значит, что книга спрятана где-то в другом месте.

— Если ты думаешь, что меня это утешит, то ошибаешься. У нас этой книги тоже нет.

— Она еще может объявиться.

— Папа умер несколько месяцев назад. Если она у кого-нибудь лежит, почему нам не дали знать?

— Может, боятся. — Он хрипло рассмеялся. — Учитывая все, что здесь произошло, я их не виню. Поскольку полиция помочь не может, нам придется самим позаботиться о вашей безопасности.

— Мы могли бы по очереди сторожить дом, — произнес Берт, входя в кабинет вместе с Беллой.

— Это мысль, — отозвался Ари.

Пич спрыгнула с колен Ари.

— Эй, вы оба, а у меня спросили? Это мой дом.

Ари сразу понял, в чем дело, — Пич хочет твердо стоять на своих ногах, так как Герберт и Блэкджек никогда не давали ей такой возможности.

— Конечно. У тебя есть лучшая идея?

— Я хочу позвонить завтра всем тем людям, с которыми мы встречались в Вашингтоне. Поблагодарить за помощь и сообщить, что у меня не осталось никакой надежды найти отцовскую книгу.

— Хорошая мысль, — ответил Ари, хотя и сам планировал этим заняться. — Поскольку сегодня уже слишком поздно звонить, как насчет того, чтобы позволить мне остаться ночевать?

— Ничего не получится. Мы с мамой и сами с трудом найдем местечко, где бы провести ночь.

— Я могу спать на полу.

— Я знаю, ты хочешь как лучше, и люблю тебя за это. Но за мной всю жизнь присматривал какой-либо мужчина. Пора мне научиться самой о себе заботиться.

Глаза Пич сверкали так, что, казалось, вот-вот из них вылетит молния. Ари поостерегся настаивать. Он душераздирающе зевнул и сказал:

— Пошли, Берт. Давай уберемся отсюда, чтобы дамы могли отдохнуть.

— Где ты была сегодня ночью? — спросила Пич, как только они с Беллой остались одни.

— Мы с Бертом ходили ужинать.

— Полицейский сказал, что в дом проникли между семью и часом ночи. И все это время ты была с Бертом?

Щеки Беллы вспыхнули.

— Я знаю, что ты устала и расстроена, но все равно не позволю тебе говорить со мной в таком тоне.

Пич сжала кулаки, но гнев рвался наружу.

— Нечего строить из себя строгую мать после того, что ты сделала.

— И что же именно?

— Ты спишь с Бертом, правда?

К изумлению Пич, Белла хихикнула:

— Так вот почему ты так взвилась. Дорогая, это твой отец умер, а не я.

Пич охватила такая ярость, что, если бы в доме не перебили все вазы, она запустила бы одной в мать.

— Как ты можешь быть так… так быстро забыть папу?

Белла не ответила. Она пошла к стойке бара, налила две рюмки бренди, затем вернулась к Пич и сунула ей одну.

— Мне это не нужно! — крикнула Пич, со стуком поставив рюмку на столик.

— Тебе или нужно выпить, или тебя нужно хорошенько отшлепать, — ответила Белла невозмутимо, как всегда.

Пич готова была ее удавить. Однако вместо этого она взяла рюмку и сделала большой глоток.

Белла присела и посмотрела на Пич так пристально, что та отвела взгляд.

— Я знаю, тебе тяжело расстаться с тем образом отца, который ты себе нарисовала, но пора уже взглянуть правде в глаза.

— Ты имеешь в виду свою правду?

— Я тебе не лгала. Я разлюбила Блэкджека много лет назад. Ты знаешь почему. Теперь он мертв, а мне надо подумать о будущем. Мне шестьдесят один год, Пич. Возможно, я кажусь тебе глубокой старухой, но я не чувствую себя старой. Ты это можешь понять?

Пич изо всех сил пыталась держать себя в руках и не срываться на крик.

— Конечно, я понимаю. Просто… — Голос ее замер. Как ей объяснить это матери, когда она сама не может разобраться в своих чувствах?

— Просто что, дорогая?

Вздохнув, Пич откинулась на спинку стула.

— Так много произошло за последние несколько месяцев. Я совсем вымоталась. Не знаю, выдержу ли я еще что-нибудь. Но все равно мне не следовало вымещать злость и отчаяние на тебе.

— Ты совсем как ребенок, Пич. Делишь все только на черное и белое, плохое и хорошее. Научись различать оттенки, видеть другие цвета. Тебе сразу станет легче.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой отец не был героем. Герберт не был злодеем. Ари — не Белый рыцарь, который защитит тебя от любой беды. А я не потаскуха, если ищу утешения в объятиях другого мужчины.

— О, мама, я никогда этого не говорила! — вскричала Пич.

— Но ты так думала. — Белла сделала глоток бренди. — Мне надо сказать тебе еще одну вещь, прежде чем мы придумаем, где нам лечь спать среди всего этого хаоса. Берт сделал мне предложение.

— И что ты ответила?

— Ответила решительно «да». Если его чувства не изменятся к Рождеству, мы назначим дату. Надеюсь, ты найдешь в своем сердце силы и впустишь его в то, что осталось от нашей семьи.

Пич помолчала мгновение, чтобы собраться с мыслями.

— Ты уверена, что тебе именно этого хочется?

— Совершенно уверена. Берт чудесный человек, и он сделает все, что в его силах, чтобы я была счастлива.

— А любовь?

— Это тоже, Пич, — тихо ответила Белла, и ее лицо засияло при этом признании.

Пич прикусила язык. Как она могла сердиться на мать, когда всего лишь вчера ночью лежала в объятиях Ари, наслаждалась самым лучшим сексом в своей жизни и кричала как дура от удовольствия?!

Она все еще восхищалась своим отцом, но он разбил сердце матери. Если Берт сумел снова сложить то, что разбито после всех этих лет, она должна быть ему благодарной.

— У меня есть одно условие, — произнесла она наконец.

— Какое?

— Если и когда вы с Бертом поженитесь, я хочу быть на свадьбе посаженой матерью.

Слезы навернулись на глаза Беллы, такие же слезы стояли в глазах Пич. По крайней мере хоть одна из них будет жить «долго и счастливо».

Отослав сопротивляющегося Берта домой, Ари провел остаток ночи в машине у дома Пич, изо всех сил пытаясь не заснуть, хотя и очень устал сегодня. К рассвету он пришел к нескольким выводам.

Во-первых, он понял, что безнадежно влюблен в Пич и больше не может скрывать это от самого себя. Как только наступит удачный момент, он попросит ее выйти за него замуж.

Во-вторых, он все-таки решил, что события, которые на первый взгляд кажутся связанными между собой, все-таки не связаны. Неудивительно, что полиция смотрела на Пич, словно она истеричка, когда она излагала свою версию.

Пожар в квартире Морганов и разгром в доме Пич, по-видимому, связаны с ее попытками вернуть доброе имя отца. Это похоже на правду. Но нет ничего общего между этими событиями и ранением Берта и смертью Герберта.

А так как Герберт и Берт никак не связаны друг с другом, то скорее всего это просто совпадение. И к Пич это не имеет никакого отношения.

Конечно, Ари понимал, что Пич все равно в опасности, но теперь он знал, что делать. Под утро ему в голову пришла замечательная мысль, и теперь осталось только уговорить Пич принять его план.

Пич была в восторге от того, как быстро в доме навели порядок. Фирма профессиональных уборщиков, которую она наняла, пообещав премию за быстроту, прислала своих лучших служащих. Мебельщик, которого рекомендовал ее дизайнер, приехал почти так же быстро и увез изрезанный диван и кресла.

Белла взяла на себя задачу достать напрокат мебель, пока не отремонтируют мебель Пич. Размеры заказа гарантировали быструю доставку. К четырем часам пополудни спальни Беллы и Пич, кухня и столовая снова были пригодны для обитания, а другие комнаты расчищены.

Теперь ей надо было решить, что делать с рукописью. Она обещала позвонить Дэвиду Келлеру в пятницу, но рукопись отца была так же недосягаема для нее, как и в тот день, когда Келлер сообщил ей о ее существовании.

Она расставляла по полкам книги в кабинете, когда в дверь позвонили. Помня о наставлении Ари смотреть в глазок перед тем, как открыть дверь, она прижалась глазом к стеклышку.

Это был Ари. Пич сразу почувствовала себя лучше. Она широко распахнула дверь, собираясь поцеловать его вместо приветствия, но тут обнаружила, что он пришел не один.

— Что это такое? — спросила она, глядя на громадного черно-коричневого пса.

— Это Архимед фон Фричбрюкен.

— Будь здоров, — рассеянно сказала Пич.

— Я не чихал. Так зовут пса, — сообщил ей Ари.

Пич впустила гостей, закрыла дверь и повернулась к нему, то есть к ним.

— Ты мне не говорил, что у тебя есть собака.

— У меня ее нет. — Ари окинул взглядом прихожую, заглянул дальше. Присвистнул. — Как вам удалось так быстро убрать дом?

— Деньги и упорный труд, — ответила Пич, не отрывая глаз от громадного животного.

— Если это не твоя собака, — сказала она, провожая их в кабинет, — что она тут делает?

Ари отстегнул поводок, подошел к стойке бара и налил себе пива.

— Хочешь?

— Ты не ответил на мой вопрос, — сказала Пич, стараясь не повышать голос. Мало ли как эта псина на него отреагирует.

Пес обошел комнату, обнюхивая пол с таким шумом, словно пылесос, работающий с двойной скоростью, затем со вздохом устроился на коврике перед камином. Через секунду в комнате раздался мощный храп.

— Он явно чувствует себя как дома, — прокомментировал Ари с довольным видом.

— Надеюсь, у него нет блох.

— Красивый зверь, правда? — Ари был похож на гордого папашу.

— Наверное.

— Наверное? У него родословная длиннее, чем у меня!

— Что это за порода?

— Архимед — ротвейлер. Один мой друг, который разводит сторожевых собак, продал его мне. Он сказал, что эта собака — почти смертельное оружие.

— Сейчас он выглядит не слишком смертельным.

— Поверь мне. Я видел его в действии. — Ари вытащил из кармана пачку бумаг и протянул ей. — Это инструкции по уходу за ним и кормлению, а это — список команд на немецком, которые он знает.

— Очень интересно, но какое это имеет ко мне отношение?

— Разве ты не знаешь, что дареному псу в зубы не смотрят?

— Зачем мне нужен этот вынюхиватель наркотиков, который говорит по-немецки?

— Тебе нужна собака, раз ты против, чтобы тебя охранял я.

— Я прекрасно могу сама о себе позаботиться. — И тут же прыснула, когда особенно громкий храп разнесся по комнате.

— Оставь его ради меня. Я буду лучше спать, зная, что сто двадцать фунтов собачьей свирепости охраняют твой дом.

— Упаси меня Бог тревожить твой сон, — любезно ответила Пич. — Я должна называть его Архимедом?

— Он очень способный. Ему не составит труда выучить новое имя.

Пич бросила еще один взгляд на пса. Он перевернулся на спину, выставив напоказ пару яичек, способных заставить большинство мужчин позеленеть от зависти.

— Я могла бы назвать его Болз[5].

— Постыдитесь, леди босс.

— Ладно, тогда я назову его Лентяй. По-моему, это имя лучше всего выражает его сущность.

— Твоя мать дома? — ни с того ни с сего спросил Ари.

— Она у себя.

Ари улыбнулся Пич с видом заговорщика:

— Если обещаешь не кричать слишком громко, я отведу тебя наверх и покажу, что у меня получается лучше всего.

Глава 17

Куда больше торнадо, устроившего разгром в редакции, Синди волновали курсирующие там слухи. Когда Пич и Ари не вернулись на работу, стали говорить, что Пич собирается продать журнал. После того как Берт опроверг эту версию, всплыла другая, еще более тревожная.

Слух о том, что Ари и Пич вместе улетели в Вашингтон, пронесся по кабинетам с такой скоростью, с какой раньше здесь пронесся смерч. Синди услышала, как женщины в дамском туалете судачили о любовной связи, отдавая должное вкусу Пич и признаваясь, что сами не прочь бы залезть к Ари в штаны. Вульгарные сучки.

Синди понадобилась вся ее воля, чтобы не обращать внимания на подобные небылицы. Она сказала себе, что объятия, в которых она застала Пич и Ари после бури, были инициативой самой Пич. Она даже убедила себя, что эта поездка чисто деловая, и ничего больше.

В глубине души она знала, что Ари любит ее. Ведь им судьбой предначертано прожить жизнь вместе. Она поняла это с первого раза, когда встретила его, когда тихий голос прошептал это ей на ухо.

Ожидая его возвращения, Синди еще старательнее работала над своей внешностью, делала прическу в парикмахерской через день, а не раз в неделю, покупала самые модные наряды в надежде, что настанет день, когда она наконец наденет их для него.

Через неделю после торнадо Синди пришла на работу и наконец-то услышала слова, которых ждала с таким нетерпением.

— Мистер Раппапорт вернулся, — сообщила ей Тиффани. — Он просил меня оповестить всех, что в одиннадцать состоится общее собрание.

Синди была так счастлива, что почти плыла по воздуху до своего кабинета. Ее радость померкла, когда она увидела Пич Морган.

— Мне никто не сказал, что вы сегодня возвращаетесь на работу, — произнесла Синди.

— Не знала, что это необходимо.

— Я сказала не потому, что не рада вас видеть. Вы хотите продолжить обучение?

Пич продолжала складывать свои личные вещи в маленькую коробку.

— Я со всем этим покончила.

— Наверное, для вас это было слишком тяжело, эта буря и все такое, — сказала Синди и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Торнадо меня не испугал, если вы это имеете в виду.

— Я говорила не о буре. Вам было очень трудно учиться компьютерному делу. Я не виню вас за то, что вы бросаете это дело. И уверена, что остальные сотрудники тоже.

Пич поставила коробку на письменный стол и посмотрела Синди прямо в глаза.

— Боюсь, я мало что понимала из ваших слишком уж научных объяснений. Но когда я села за компьютер Ари, я обнаружила, что много чего умею. Больше, чем думала. Вы оказались лучшей учительницей, чем мы обе предполагали.

— Но вы же сказали, что уходите.

— Я ухожу недалеко. Ари предложил мне работать вместе с ним.

Синди показалось, что ее сейчас хватит удар. Перед глазами поплыли круги. Ей хотелось броситься на Пич, царапаться, кусаться, лягаться. Вырвать ей все волосы, выцарапать глаза — убить, уничтожить эту ведьму! Подумать только, как она рисковала, когда выстрелила в Берта Ханраана и убила доктора Стрэнда, а все это время ее настоящим врагом была Пич. Как это она раньше не додумалась?

— С вами все в порядке, Синди? — Голос Пич, казалось, доносится откуда-то издалека.

— Я просто думала, как любезно со стороны мистера Раппапорта стать еще и вашим наставником в дополнение ко всем его остальным обязанностям.

— К чему вы клоните?

Синди послала Пич взгляд, который, как она надеялась, был полон задумчивости, а не ненависти.

— Вы не представляете себе, как много работает мистер Раппапорт. Выпуск «Техаса изнутри» отнимает у него все силы.

— Я хорошо понимаю его ответственность и не собираюсь мешать ему в работе.

— Но так или иначе вы вынуждены будете это делать. Ведь мистеру Раппапорту все равно придется вас обучать, показывать. У него больше ни на что не останется времени.

Пич взяла свою коробку.

— Ценю вашу заботу, Синди. Приятно знать, что сотрудница так близко к сердцу принимает дела журнала. Однако мы с Ари работаем не только над ним. У нас есть и другие совместные проекты. И если мы будем сидеть в одном кабинете, это сэкономит время. — И она пошла к двери, ни разу не оглянувшись.

Синди стиснула ножницы. Она представила себе, как вонзает их в спину Пич и слышит ее смертный крик. А потом бьет ее еще и еще. Будь она проклята, она и все другие богатые суки, которые превратили жизнь Синди в ад. Они все ответят за это!

Прошло несколько минут, прежде чем Синди снова смогла спокойно дышать. Она чуть не выдала себя. Чуть все не испортила. Ей придется избегать встреч с Пич до тех пор, пока она не придумает способ избавиться от нее навсегда.

Ари сидел за своим письменным столом, когда вошла Пич. Солнечный свет позолотил его лицо, превратив его в этюд в золотых тонах. Пич остановилась, наслаждаясь этим зрелищем, чувствуя себя так, словно она долго плыла по бурному штормовому морю и наконец нашла спасение в тихой гавани. И все благодаря Ари.

Ари поднял взгляд от работы, увидел ее и сделал из ладоней рамку, словно собирался сфотографировать.

— Что это ты делаешь? — спросила Пич, ставя коробку на книжную полку.

— Все время забываю, какая ты красивая.

Комплименты все еще заставляли Пич смущаться. Она отвернулась от него, вынула из коробки свои книжки и поставила их на полку.

— Тебе нужны очки.

— Ни в коем случае. У меня стопроцентное зрение. — Он встал из-за стола, взял у нее из рук пустую картонку, бросил на пол и стал целовать Пич — сначала нежно, а потом со всевозрастающей страстью.

Восхитительно, думала Пич. Все в Ари восхитительно. Прикосновение его губ, вкус рта, мускулистое тело. Желание пульсировало в ней, мощно заявляя о себе. Они могли бы заняться любовью на столе, или на полу, или на диване, или даже стоя, нетерпеливо прикидывала Пич.

Она с трудом пришла в себя.

— Если мы собираемся работать в одной комнате, нам придется установить какие-то правила, — сказала Пич.

Ари шагнул к ней. Она уперлась рукой ему в грудь, чтобы остановить.

— Как насчет правила, запрещающего служащим вступать в близкие отношения?

— В твоем случае это правило не действует. Ты не служащая.

Пич нахмурилась.

— Помнишь тот день, когда я беседовала с тобой перед тем, как взять тебя на должность главного редактора?

— Я его никогда не забуду.

— Я знала, что в тебя влюбятся все сотрудницы редакции, но не ожидала, что окажусь одной из них.

— Одной из них? Насколько мне известно, других нет.

— Не будь таким тупицей, Ари. Тиффани все время строит тебе глазки. И Синди тоже. Она в тебя безумно влюблена, и можешь сделать упор на слово «безумно». В этой женщине есть что-то странное.

— Что именно?

— С виду она очень спокойная, но мне все время кажется, что она в любой момент может взорваться. И потом, все эти пластические операции…

— Какие пластические операции? — Пич изумленно подняла брови.

— Ты понятия не имеешь, о чем я говорю, а?

— Синди никогда не упоминала о пластических операциях.

— Большинство так и поступает. Ты удивишься, на что только готовы пойти женщины, чтобы сохранить в тайне подтяжки лица. Но, насмотревшись на пациенток Герберта, я всегда могу определить, делала ли женщина пластическую операцию. Наша Синди исправила нос, перенесла имплантацию щек и подбородка, ее глазам поменяли форму, а грудь увеличили. Не могу поверить, что ты ничего не замечал. Она должна была проводить массу времени в отлучках.

Пока Пич говорила, лицо у Ари вытягивалось все сильнее. Он покачал головой.

— Я чувствую себя полным болваном. Синди мне рассказала, что у нее умирает мать. Я отпускал ее всякий раз, как она меня просила.

— Если только ее умирающая мать случайно не классный специалист по пластической хирургии, то она тебе бессовестно лгала. Синди раньше была дурнушкой. Теперь она красотка, вроде куклы Барби. Разве ты не заметил в ней перемен?

— Если честно, Я не обращал внимания ни на Синди, ни на других женщин. Был слишком занят мыслями о тебе.

Пич улыбнулась, но тут же вернулась к своей теме:

— Является ли ложь для получения отпуска основанием для увольнения?

— Это не слишком сурово?

— Возможно. — Пич помолчала. — Возможно, я сужу слишком строго. Может, я ее просто к тебе ревную. Но она на тебе помешалась, точно помешалась.

— Поверь мне. Может быть, Синди и ненормальная, но она безобидна.

— Не думаю. У женщины, которая вынесла множество пластических операций, должна быть стальная воля.

— Разве это плохо?

— Ты здесь командуешь. И решения принимаешь тоже ты. Надеюсь, ты прав насчет мисс Даунинг. Во всяком случае, у меня есть более важные дела. Я обещала позвонить сегодня Дэвиду Келлеру. Мне следовало сразу же рассказать ему, что у меня нет этой рукописи, и не заставлять его зря надеяться.

— Он взрослый человек. Он поймет. Все будет в порядке, Пич, вот увидишь.

И конечно же, Ари был прав. Дэвид Келлер был разочарован, но сказал, что все понимает, когда Пич сообщила ему плохие новости. После того как она попрощалась, Ари поручил ей составлять списки ресторанов и обзоры по ним, которые появлялись в каждом номере журнала. Это была работа для журналиста-новичка, но Пич была рада внести свою лепту.

По мере того как лето уступало место осени, ее жизнь менялась, и менялась в лучшую сторону. Она наконец примирилась, что не сможет выполнить предсмертную волю отца, и все реже вспоминала о его словах.

Близнецы ненадолго приехали домой на каникулы между двумя семестрами, и вихрь молодости расшевелил всех в старом доме на Ривер-Оукс. Перед возвращением к своей занятой жизни в колледже они вроде бы одобрили Ари, по крайней мере, когда они буркнули: «Давай, ма», — Пич поняла их именно так.

В начале октября Пич проснулась и увидела, что из равнинных штатов прилетела первая осенняя буря. В окна барабанил дождь, под крышей свистел ветер. Понимая, что до работы теперь придется добираться дольше, она поспешно позавтракала, поцеловала на прощание Беллу, погладила Лентяя, раскрыла зонтик и бегом бросилась к машине.

Прошлым вечером она оставила «ягуар» перед домом. Пока она отперла дверцу и забралась на переднее сиденье, ее одежда промокла насквозь. По дороге к Центру Аллена дворники на лобовом стекле с трудом боролись с потоками дождя, а сточные канавы были полны до краев.

Ари разговаривал по телефону, когда Пич вошла в кабинет. Он протянул ей трубку:

— Это тебя, леди босс. Твоя мать хочет удостовериться, что ты благополучно добралась.

Пич сказала Белле, что с ней все в порядке, и предупредила, чтобы Белла не выходила из дома, пока погода не наладится, потом села за стол работать над своим новым заданием — придумывать подписи к фотографиям, которые будут помещены в журнале. Это была трудная задача, и Пич промучилась с ней весь день.

Появление Беллы к концу дня явилось полной неожиданностью. Пич первая увидела ее на пороге кабинета: платье промокло насквозь, волосы мокрыми прядями упали на лоб, на щеках горят два красных пятна, а лицо белое как мел.

— Мама, ради Бога, что ты здесь делаешь? Я думала, ты сегодня не выйдешь из дома. У тебя ужасный вид. Что-то случилось?

— Мне очень жаль, дорогая, — произнесла Белла, стуча зубами.

Ари снял с себя пиджак, набросил ей на мокрые плечи и помог сесть на кушетку.

— Что случилось, Белла?

Казалось, Белла его не слышит.

— Я не собиралась выходить, но потом подумала, хорошо бы надеть мой жемчуг в театр завтра вечером.

— Ожерелье из японского жемчуга? Я не знала, что оно сохранилось! — воскликнула Пич, садясь рядом с Беллой на кушетку. — Ты сказала, что тебе очень жаль. Что, его украли?

— Оно у меня в сумочке.

— Ты меня совсем запутала, мама. Я полагала, что твои драгоценности были проданы на аукционе вместе со всем остальным.

Ари наливал кофе, пока Пич разговаривала с Беллой. Он подал каждой по дымящейся кружке.

— Хотите, чтобы я вышел, пока вы расскажете Пич, что вас тревожит?

— Боже правый, нет. У нас нет от вас секретов. Я нашла кое-что еще, кроме жемчуга, когда открыла сейф.

Пич осенило. Только одна вещь могла заставить Беллу приехать сюда в такую непогоду.

— Рукопись?

— Нет, но нечто почти столь же важное. Твой отец написал мне письмо и положил его в сейф. Думаю, на всякий случай. Он рассказал мне о книге. Я теперь знаю, у кого она.

Первой мыслью Пич было: почему именно сейчас? После всего, что пережили они с матерью, они наконец-то счастливы. Рукопись снова изменит их жизнь.

— У кого она? И почему он нам ничего не сообщил?

Белла опустила глаза.

— Это она. Джин Синклер звонила в тот день, когда умер твой отец. Теперь я знаю почему.

Пич прищурилась.

— Папа сказал тебе, что книга — в драгоценностях, перед тем как назвал имя Джин. Если бы я связалась с ней, когда она позвонила, или позже, когда мы с Ари были в Вашингтоне, все бы закончилось. Репутация папы была бы спасена.

— Я в этом не уверена, — тихо произнесла Белла. — Он сказал, что собирается сказать правду. Это не совсем то же самое.

— Ты еще не говорила с Джин Синклер?

— Нет, дорогая. Я поехала прямо сюда.

— Где письмо? — спросил Ари.

— В моей сумочке, вместе с жемчугом, — ответила Белла.

— Можно мне прочесть? — спросила Пич.

Белла покачала головой.

— Извини, дорогая. Это очень личное письмо. Я многое рассказала тебе об отце, но только не это.

— Почему он доверил книгу Джин Синклер, а не нам?

— Хотела бы я знать. В последний год жизни всякий раз, когда его служащие не могли его найти, он был у нее. Она печатала его записи и то, что он ей диктовал.

Белла казалась такой потрясенной, что Пич чуть не заплакала. Как мог отец снова солгать маме? В эту минуту Пич ненавидела его за то, что он сделал с жизнью Беллы — и с ее жизнью.

— Позвоню-ка я мистеру Келлеру и спрошу, не передумал ли издатель.

— Может быть, сначала следует связаться с Джин Синклер? — спросил Ари.

— Ты никогда не делаешь ошибок, да?

Он лукаво улыбнулся ей:

— Это одна из мужских привилегий.

Пич не знала, стукнуть его или поцеловать.

— У меня с собой ее номер, — сказала Белла, открывая сумочку и вынимая листок бумаги. — У нее секретарская контора в Аннаполисе.

Пич бросила взгляд на часы.

— Там уже больше пяти часов.

— Твой отец подумал обо всем. Он записал номер ее домашнего телефона и адрес тоже, — ответила Белла с болезненной улыбкой. — Пока ты будешь звонить, пойду скажу Берту, что мне завтра, наверное, не захочется идти в театр.

Она вышла из кабинета своей обычной быстрой походкой, расправив плечи, высоко держа голову. Но Пич понимала, чего это стоит. Белла только что узнала, что ее муж, отец ее детей, никогда, никогда не был ей верен.

— Если ты только посмеешь взглянуть на другую женщину, я тебе яйца отрежу, — рявкнула она Ари. Затем, стиснув в руке листок бумаги, подошла к телефону и набрала домашний номер Джин Синклер, заранее ненавидя женщину, которая ей ответит.

После двух гудков в трубке раздался вежливый женский голос с южным акцентом:

— Джин Синклер слушает.

— Это Пич Морган, дочь сенатора. Вы ведь помните его, не так ли? — Пич словно выплевывала каждое слово.

— Я никогда не могла забыть вашего отца. — Вежливый голос помолчал. — Я долго ждала, чтобы вы мне перезвонили. Почему вы молчали?

— Я только что узнала, что у вас книга моего отца. Иначе я бы никогда не позвонила.

— Я пыталась связаться с вами после смерти вашего отца. Женщина, которая ответила мне по вашему номеру, обещала передать вам мою просьбу. Я хотела тогда отдать вам рукопись.

— Послушайте, мисс Синклер. Меня не интересует, кто что сделал и когда. Мама рассказала мне о вас и папе в тот день, когда мне сказали о вашем звонке. После этого у меня не возникло ни малейшего желания с вами разговаривать.

Пич услышала Вздох на другом конце провода.

— Вам кто-нибудь говорил, что вы разговариваете точно так же, как ваш отец?

— У меня нет настроения болтать с вами, мисс Синклер. Я бы хотела как можно скорее получить эту рукопись.

Джин Синклер не ответила.

— В чем дело, мисс Синклер? Чувствуете себя немного виноватой? Язык проглотили? Или ждете, чтобы я предложила вам денег за оказанные услуги? Вы так договаривались с моим отцом?

Пич была вознаграждена болезненным вскриком Джин Синклер:

— Если вы хотели сделать мне больно, то вам это удалось. Вы не только разговариваете, как отец, вы думаете так же, как он, в самом плохом из его настроений.

Ари отобрал у Пич телефонную трубку.

— Прошу прощения, мисс Синклер. Пич расстроена, что вполне понятно. После смерти отца ей пришлось нелегко. Тем не менее это не дает ей права так разговаривать с вами.

Сверкнув на него глазами, Пич нажала кнопку громкоговорителя как раз вовремя, чтобы услышать ответ Джин Синклер:

— А вы кто такой?

— Просто друг. Меня зовут Ари Раппапорт.

— Хорошо иметь таких друзей. Я потеряла очень хорошего друга, когда умер сенатор. — В голосе Джин прозвучало такое горе, что Пич чуть не забыла, что ей надо сердиться.

— Наверное, вам было очень тяжело, — ответил Ари.

Пич пнула его в голень. Разве он не понимает, что Джин Синклер чуть не увела Блэкджека из семьи?

— Это была большая потеря. Но мисс Морган позвонила мне не затем, чтобы обмениваться соболезнованиями, правда? — спросила Джин и тут же ответила на собственный вопрос: — Конечно, нет. Она хотела узнать о рукописи ее отца.

— Безусловно, хочу! — воскликнула Пич так громко, что Джин наверняка ее услышала, хотя Пич стояла в десяти футах от телефона. Она выхватила трубку у Ари.

— Боюсь, вас ждет разочарование, — ответила Джин.

— Не волнуйтесь. Я уже к ним привыкла.

— Вы были такой хорошенькой девчушкой. Мне бы очень хотелось вас увидеть, — произнесла Джин со своим уютным южным акцентом. — Боюсь, однако, что у вас нет никакой причины ехать в Аннаполис.

— Что вы хотите этим сказать?

— В тот день, когда я позвонила, я долго ждала, пока вы или ваша мать свяжетесь со мной, достаточно долго, чтобы понять, как эта рукопись опасна для вас. Я знаю каждое слово этой книги. Это была бомба с часовым механизмом. Вам и так досталось, а эта книга не прибавила бы вам счастья.

— Как же, как же, — пробормотала Пич.

Ари опять забрал у нее трубку.

— Что вы сделали с книгой? — спросил он медленно.

— Даже не знаю, как вам сказать, мистер Раппапорт.

— Скажите как есть.

— Я выбросила эту книгу. И компьютерные дискеты тоже.

У Пич вырвался такой вопль, что Ари даже подпрыгнул на месте.

Она вырвала у него телефонную трубку.

— Что вы сделали?!

— Я ее выбросила, — повторила Джин. — Мне ужасно жаль. Я не знала, что она вам нужна.

У Пич помутилось в голове. Да как она могла! Выбросить труд всей жизни отца! Кем она себя возомнила?

— Будьте вы прокляты! Чтоб вам гореть в аду! Вы понимаете, что вы наделали?

— Я понимаю это лучше, чем вы, Пич. Я знаю каждое слово. Если бы вы знали, что написал ваш отец, то, возможно, поблагодарили бы меня за то, что избавились от нее.

— Я больше не могу с ней говорить! — выкрикнула Пич и бросила трубку.

Она подошла к дивану, рухнула на него и закрыла глаза. Потом на диван опустилась Белла и обняла ее.

— Сколько ты слышала? — спросила Пич.

— Все, — ответила Белла.

— Неужели это безумие никогда не закончится? — рыдала Пич.

Белла крепче прижала ее к себе.

— Думаю, оно только что закончилось, дорогая.

— Я чувствую себя такой дурой. Если бы я поговорила с этой женщиной в тот раз, когда она позвонила, я бы избавила всех нас от стольких бед.

— Ты лишь сделала то, что я попросила. — Белла отпустила Пич, достала из сумочки платочек и протянула ей. — Вытри глаза, детка. Можно посмотреть на то, что произошло, и. с другой стороны. Ты наконец-то свободна и можешь жить своей жизнью.

Глава 18

Благоухание горящих дубовых поленьев наполняло кабинет, где Пич, Ари, Белла и Берт только что закончили трапезу.

Идея устроить импровизированный ужин принадлежала Белле. Ари приготовил умопомрачительные голубцы, а Берт по дороге с работы купил пару бутылок «Мерло», и обе уже опустели.

— Тебе лучше? — спросил Ари у Пич.

— Намного лучше. Если честно, я даже почувствовала облегчение.

Ари удивленно поднял брови.

— Вот уж чего от тебя никак не ожидал.

— Дэвид Келлер сказал, что папина книга — это политический динамит.

— Теперь, когда мы знаем, что книга исчезла, мне просто хочется сделать то, что предложила мама, и продолжать жить дальше.

— Мне тоже, — согласилась Белла. — Я подумываю о том, чтобы устроиться на работу.

— Что? — вырвалось у Пич.

Она так была занята собственными проблемами, что не слишком задумывалась, а как живется Белле.

— Ты слышала, дорогая. Мне необходимо чем-то себя занять. Раньше я хозяйничала по дому, наводила в нем красоту, но дом скоро будет продан. И что мне тогда делать?

— А куда ты хочешь устроиться? — спросила Пич.

Белла пожала плечами.

— Я не очень-то многое умею. Наверное, смогла бы работать в модном магазине.

Сердце Пич болезненно сжалось. Как тяжело Белле говорить эти слова, как она, наверное, переживает!

— Мне очень не нравится, что ты будешь продавать платья тем женщинам, которые раньше были твоими подругами.

— Меня это не смущает, дорогая. Они и остались моими подругами.

Пич бросила отчаянный взгляд на Ари. Их взгляды встретились, и он кивнул, словно подтверждая: «Сообщение принято».

— А не хотите попробовать что-нибудь другое? — обратился он к Белле.

— Конечно. Я не согласна с избитой поговоркой, будто старую собаку нельзя научить новым трюкам. А что вы имеете в виду?

— Берт мне говорил, что у вас хорошо получается компоновка журнального макета.

Белла любовно улыбнулась Берту, потом снова повернулась к Ари.

— Берт — прирожденный льстец. Я принесла ему домой несколько макетов, когда он выздоравливал после ранения, но вряд ли это можно назвать компоновкой.

— Ты чересчур скромничаешь! — воскликнул Берт. — Ты сделала гораздо большее, а не просто принесла макеты. Я никогда бы не закончил работу вовремя, если бы ты мне не помогала. Твои предложения были бесценны.

— Берт уже давно требует дать ему помощника, — сказал Ари Белле. — Если вы согласны, я возьму вас на тех же условиях, что и Пич. С точки зрения зарплаты и продолжительности рабочего дня тут хвастаться нечем, но зато какая приятная компания!

Белла широко улыбнулась Ари, потом потянулась через стол и пожала ему руку.

— Возможно, это злоупотребление семейными связями, но я согласна.

— Это надо отметить, — заявила Пич. — Давайте забудем о грязной посуде и выпьем шампанского у камина.

— Это второе прекрасное предложение за сегодняшний день, — объявила Белла.

— А первое? — спросила Пич.

— Работа, детка. Не знаю, как вас благодарить.

— Благодари Ари. Он ведь главный редактор.

Пич пошла к бару и достала из холодильника последнюю бутылку шампанского «Дом Периньон». Поставила ее на поднос вместе с четырьмя бокалами, принесла поднос на кофейный столик и села.

Вот так ей бы хотелось провести всю оставшуюся жизнь, подумала она, обводя взглядом дорогие ей лица, пока Ари открывал и разливал по бокалам шампанское. У них получилась такая дружная семья, какую только можно себе представить.

Фруктовый аромат шампанского навевал воспоминания о других праздниках в этой самой комнате, но ни один из них не был так сладок, как этот.

— За будущее, — произнесла Пич, поднимая бокал.

Рядом с ней Ари пробормотал:

— Лехаим.

— Что это значит? — спросила Пич.

— За жизнь, — ответил он. — Я тоже за это выпью, — согласилась Белла.

— В такую ночь гораздо приятнее провести вечер у камина, чем куда-то ехать, — сказал Берт, подбрасывая в огонь еще одно полено. Белла и Берт устроились на диване. Ари растянулся на полу рядом с Лентяем, а Пич присела неподалеку на коврик возле камина. Хотя ветер и дождь продолжали штурмовать дом, она чувствовала себя надежно защищенной. И ей хотелось, чтобы этот вечер длился вечно.

* * *

Два часа спустя Пич глядела на угасающие янтарные угли камина и впервые за много месяцев ощущала покой. Это время пролетело в оживленной дискуссии о будущем журнала.

— Мне хотелось бы написать статью о политической коррупции в Долине, — говорил Ари, имея в виду область, граничащую с Рио-Гранде.

— Мы никогда ничего подобного не публиковали, — колебалась она.

— Я знаю, тебе нравится, что в «Техасе изнутри» нет никакой политики, но я и не стану писать ничего слишком уж резкого. Тем не менее существуют интересные параллели между тем, что происходит в Долине, и тем, как делали политику в Арканзасе, когда Билл Клинтон был еще ребенком.

— В каком смысле?

— В обоих случаях существует почти кровосмесительная связь между деньгами и властью. Все это знают, но никто об этом не говорит.

Уверена, что могу открыть перед вами некоторые двери, привести вас к людям, которые ни с кем не стали бы разговаривать, — сказала Белла.

Ари одобрительно улыбнулся:

— Вы говорите как настоящая журналистка.

— Придержите коней, вы оба, — осадила их Пич. — Такая статья означала бы крутой поворот в политике журнала. Я слишком много выпила, чтобы принимать подобные решения сегодня.

Ари с заговорщицким видом подмигнул Белле, затем произнес:

— Но ты можешь подумать об этом завтра.

Не успела Пич ответить, как зазвонил телефон.

— Вот и спасение, — сказала она и пошла к столу, чтобы ответить.

Вежливый голос с южным акцентом, который она надеялась никогда больше не слышать, прозвучал в трубке:

— Можно Пич Морган?

Целую секунду Пич колебалась, не бросить ли трубку.

— Пич, это вы?

Пич нажала кнопку громкоговорителя. Пусть уж все слышат, что скажет ей эта Синклер.

— Что вам нужно, мисс Синклер?

— У меня хорошие новости, по крайней мере надеюсь, что они хорошие. У меня есть книга вашего отца.

— Сегодня утром вы сказали, что выбросили ее. В какую игру вы играете?

— Пожалуйста, выслушайте меня. Я не лгала, когда сказала, что избавилась от рукописи и от дискет. По правде говоря, этот материал настолько взрывоопасен, что я боялась хранить его в доме.

— Тогда зачем вы меня беспокоите? У нас уже половина одиннадцатого. Это значит, что в вашей местности уже половина двенадцатого. Разве вам не пора в постель? А то морщины появятся.

— Пич, у вас есть все основания меня ненавидеть. Но выслушайте меня спокойно. В ту ночь, когда я выбросила рукопись, я была так расстроена, что почти не понимала, что делаю. Ваш сегодняшний звонок меня напугал. Мысли в голове путались. Но когда приехала домой, я вспомнила кое-что. Я ввела книгу вашего отца в память своего переносного компьютера, которым с тех пор не пользовалась. Я выбросила распечатку и дискеты, но не стерла книгу из его памяти.

Пич показалось, что она сейчас задохнется.

«Боже мой, неужели снова?»

— Вы уверены?

— Компьютер сейчас стоит передо мной на столе. На экране первая глава. Я могу распечатать «Политику стяжательства» за несколько часов — если вы все еще хотите ее получить.

Пич посмотрела в окно на бушующую непогоду. Ей показалось, что рев ветра эхом отдается в ее сердце. Картинка того безопасного, благополучного будущего, которую она нарисовала в своем воображении, задрожала перед ее мысленным взором и растаяла, словно мираж.

Несколько часов назад она примирилась с мыслью о том, что с прошлым покончено. И обещание свое ей не сдержать. А теперь Джин Синклер снова давала ей шанс.

— Начинайте печатать, мисс Синклер. Я буду у вас завтра. Как только закажу билет на самолет, сообщу вам, когда меня ожидать. — Она попрощалась, обернулась и увидела уставившихся на нее Ари, Беллу и Берта. — Знаете что, люди, эта безумная гонка все-таки еще не закончилась, — произнесла она, слабо улыбнувшись.

— Ты не можешь завтра лететь в Вашингтон, — сообщил ей Ари.

— Почему?

— Потому что я не могу лететь с тобой. Мне надо закончить декабрьский номер. Не стоит объяснять тебе, какая произойдет катастрофа, если он не выйдет вовремя. С точки зрения прибылей от рекламы это самый важный номер в году.

— Тебе нет необходимости все бросать. Мне не нужна нянька.

— Но тебе может понадобиться телохранитель.

— Не говори глупостей. Никакая опасность мне не грозит. Никто не знает о рукописи, кроме нас четверых и Джин Синклер.

* * *

Рэндольф Сперлинг сел за стол, который раньше принадлежал Блэкджеку Моргану, открыл верхний ящик и достал кубинскую сигару. Хотя в здании курить запрещено, будь он проклят, если будет выходить на улицу вместе с уборщиками. По его мнению, он платил достаточно большой налог, чтобы делать в своем кабинете все, что заблагорассудится.

Не слишком торопясь, он глубоко затянулся, потом несколько мгновений подержал дым во рту, прежде чем выпустить его. Нет ничего более успокаивающего, чем вкус по-настоящему хорошей сигары.

Еще пара затяжек, и он почувствовал себя достаточно спокойным, чтобы в очередной раз позвонить Пич Морган. Сперлинг ослабил галстук, положил ноги на стол и набрал номер Пич. После третьего гудка трубку сняла Белла.

После обмена обычными приветствиями и «как поживаете» она сказала:

— Вы меня чудом застали дома. Я только что вошла. У нас тут всякие события.

— Какие-нибудь неприятности? — спросил он с тщательно отмеренной долей озабоченности.

— Совсем наоборот. Я только что вернулась из аэропорта, провожала Пич.

— Не знал, что она опять собирается путешествовать.

— Я тоже, до вчерашнего вечера.

Рэндольф тут же насторожился. Он задрожал, словно охотничий пес, унюхавший дичь. Последние две поездки Пич — сначала в «Заповедник», а затем в Вашингтон — не принесли ему ничего, кроме неприятностей.

— Что же произошло вчера вечером?

— Вы, наверное, знаете, что Блэкджек написал книгу?

Еще бы! Если бы не эта чертова рукопись, стал бы он названивать Белле.

— Если честно, я не верил в ее существование.

— Пич сейчас летит в Вашингтон за ней.

Сердце Рэндольфа пустилось вскачь, словно антилопа, за которой гонится лев. Книга Блэкджека могла его утопить. Он заплатил небольшое состояние бывшему агенту Управления по борьбе с наркотиками, чтобы тот выследил и уничтожил ее. Когда этот человек, настоящий профессионал в своей области, сообщил о своей неудаче, Рэндольф решил, что этой книги просто никогда не существовало. Как мог он быть таким самонадеянным?

Если рукопись будет опубликована, он даже не успеет попасть под суд. Его убьют раньше.

Он мог придумать только один способ избежать этого. Ему надо перехватить Пич. Если хоть немного повезет, она приведет его прямо к рукописи.

— Мне в голову только что пришла прекрасная идея. Почему бы вам не сообщить мне номер рейса Пич, и тогда я смогу встретить ее в аэропорту?

Предложение застало Беллу врасплох. Она отвела трубку от уха и удивленно взглянула на нее, словно та могла объяснить ей неожиданную любезность Рэндольфа. Он, безусловно, знает, что о нем думает Пич. С чего это он предлагает бросить ради нее свои дела?

— Она вполне сумеет взять такси.

— Меня это вовсе не затруднит. Буду рад случаю убедить ее, что не такой уж я плохой.

Теплота в голосе Рэндольфа показалась Белле слегка наигранной.

— Мне кажется, это невозможно. Пич — истинная дочь своего отца. Он был очень на вас сердит перед смертью. А Пич все еще сердится.

— Я знаю и хотел бы реабилитировать себя хоть таким мелким одолжением. Правда, Белла, я буду рад встретить Пич.

Его настойчивость беспокоила Беллу. Ужасная мысль заставила похолодеть кровь в ее жилах. Пич была уверена, что кто-то знает обо всех их шагах и пытается им помешать. А вдруг это Рэндольф?

Белле трудно было в это поверить. С чего ему их ненавидеть? И кстати, а почему Блэкджек на него обозлился? Что было известно мужу о Рэндольфе Сперлинге?

— Белла, вы меня слышите?

Жизнь, проведенная в коридорах власти, сослужила ей теперь хорошую службу. Она научилась очень хорошо притворяться.

— Я просто искала бумажку, на которой записан номер рейса Пич. Думала, что положила ее в сумочку, но теперь не могу найти.

— Не важно. Скажите мне только название авиалинии и из какого аэропорта вылетел самолет. Остальное я узнаю.

Чем больше он настаивал, тем меньше она ему доверяла.

— У вас наверняка есть более важные дела.

— Ну, Белла, позвольте мне самому судить об этом.

Белле сейчас больше, чем когда-либо, недоставало Блэкджека. Она считала себя ловкой женщиной, но сама она не могла справиться с Рэндольфом.

Внезапно у нее возникло странное ощущение, что Блэкджек стоит рядом, смотрит ей через плечо и подсказывает, что надо делать.

— Дайте подумать. Возможно, это «Континентал»… или «Юнайтид», О Господи, я не уверена. Вы, должно быть, думаете, что я рассеянная старая дура.

— Вовсе нет. Любой растерялся бы при таких обстоятельствах. Но вы возбудили мое любопытство. Как вы сказали, у кого эта книга?

— Я вам этого не говорила.

Белла уронила трубку с таким грохотом, что у Рэндольфа должно было заболеть ухо, потом еще пару раз для верности стукнула ее о крышку стола.

— Что там происходит? — закричал Рэндольф, стараясь перекрыть шум.

— Простите, — любезно ответила Белла. — На меня прыгнул пес, и я уронила телефон.

— Пес? Какой пес?

— Ари Раппапорт подарил Пич ученого бойцового пса, ротвейлера, он здоровый как черт, и зубы у него соответствующие. Ари считает, что Пич нуждается в охране после всего, что случилось.

Пока Белла произносила все это, она достала из ящика стола несколько листов бумаги и скомкала их рядом с микрофоном трубки, имитируя треск статических разрядов на линии. Она видела, как однажды это делал Блэкджек, когда хотел избавиться от нежелательного собеседника.

— Я вас почти не слышу. Наверное, что-то разъединилось в телефоне, когда я его уронила. Позвоню вам на следующей неделе, — сказала она и положила трубку.

Провернув эту хитрость, Белла весело рассмеялась. Но веселье быстро угасло. Что, если она права насчет Рэндольфа? Нет хуже дурака, чем старый дурак, отругала она себя, вспомнив обо всем, что рассказывала Рэндольфу все это время, пока считала его другом.

Он знал о каждом шаге Пич, едва она его делала, как сейчас знал о поездке Пич в Вашингтон. Ей надо предупредить дочь, подумала Белла, сняла телефонную трубку и набрала номер, который никогда не могла забыть.

Рэндольф прислушивался к шуму, доносящемуся из телефонной трубки, со всевозрастающим недоверием. Сторожевая собака в доме? Неполадки на линии?

Как бы не так! Белла просто не хочет отвечать на его вопросы, а это очень плохо. Это означает, что она ему больше не доверяет. Будь она проклята, подумал он. Если он не перехватит Пич, он погиб.

Он потушил наполовину выкуренную сигару, вытер потный лоб белоснежным носовым платком и заставил себя подавить панику, грозившую его захлестнуть. Должен ведь быть какой-то выход.

Белла сказала, что только что вернулась, проводив Пич в аэропорт. Обратная дорога из аэропорта «Интерконтинентал» не могла занять больше сорока пяти минут. Если Пич приехала туда за положенные полчаса до вылета, ее самолет взлетел в Хьюстоне примерно в девять тридцать. Тогда она прилетит в Вашингтон около часу дня.

Он вызвал секретаршу, выдал ей наскоро придуманную историю о приезде в город старого друга, которого он очень хочет встретить в аэропорту, но не знает номера рейса. Велел ей проверить рейсы из Хьюстона всех авиалиний, которые прибывают в Вашингтон около часу дня, и стал ждать.

Через пятнадцать минут он снова вызвал секретаршу.

— Ну как?

— Я пытаюсь, мистер Сперлинг. Как раз говорила с представителем компании «Американские авиалинии», когда вы меня прервали. Они говорят, что их самолеты вылетают из двух аэропортов Хьюстона. Вы знаете, каким воспользовался ваш друг?

— Продолжайте выяснять, — вместо ответа прорычал Рэндольф.

Прошло полтора часа, прежде чем секретарша сообщила ему номера не одного, а сразу четырех рейсов, прилетающих от половины первого до половины второго: два в аэропорт Даллас, один в Вашингтонский национальный и последний — в аэропорт Балтимор-Вашингтон.

Рэндольф от отчаяния заскрипел зубами. Ему оставалось только ткнуть пальцем наугад — может, и угадает. Но потом он вспомнил, что Пич с матерью прилетели в аэропорт Даллас, когда прибыли на похороны сенатора. Скорее всего Пич воспользуется знакомым маршрутом.

Первый самолет приземлится через час. Он может успеть, если постарается.

Попутный ветер принес самолет Пич в аэропорт Даллас на десять минут раньше времени по расписанию. Она взяла маленькую сумку из отделения над креслом и поспешила по переходу в здание аэропорта. В ее распоряжении было пять часов, чтобы добраться до Аннаполиса, забрать рукопись и вернуться в аэропорт к вечернему рейсу обратно в Хьюстон.

Пич спешила, обгоняя людей, направляющихся к выходу на посадку, спускалась даже по идущему вниз эскалатору. Какая-то суета заставила ее обратить внимание на эскалатор, движущийся в противоположном направлении. Человек, похожий на Рэндольфа Сперлинга, как брат-близнец, буквально прорывался по телам людей, прокладывая себе дорогу наверх. Он так спешил, что даже не заметил ее.

Это и есть Рэндольф, вздрогнув, поняла Пич и отвернулась. Он кого-то встречает или сам летит куда-то, но почему у него такой сердитый вид? Она поспешила к выходу, к длинной шеренге такси, села в первую машину, дала водителю адрес в Аннаполисе и откинулась на спинку сиденья.

Поездка заняла час, они проезжали мимо очень красивых мест, да и погода стояла чудесная. Но Пич ничто не радовало. Она не могла ни о чем думать, кроме книги, — и женщины, у которой она хранилась.

Джин Синклер жила на тенистой, окаймленной деревьями улице неподалеку от Военно-морской академии. Два ряда по четыре окна с черными ставнями подчеркивали элегантный стиль дома. Он напомнил Пич дом ее родителей, в котором они жили в Джорджтауне.

Может быть, это Блэкджек купил этот дом для Джин, подумала Пич, расплачиваясь с водителем и выходя из такси.

В этот момент седовласая дама, стройная и с гордой осанкой, открыла парадную дверь. Пич ожидала увидеть эдакую famme fatale, а не пожилую женщину, на лице которой отражались все пережитые невзгоды.

— Я бы узнала вас повсюду, — сказала Джин Синклер, — ваш отец показывал мне фотографии.

Пич была слишком вежливой, чтобы не замечать протянутую Джин Синклер руку. Она быстро пожала ее.

— Входите, пожалуйста, — пригласила Джин и прошла вперед, в маленькую прихожую.

Пич огляделась и одобрила вкус этой женщины. С того места, где она стояла, видны были небольшая гостиная и столовая, обставленные хорошими копиями старинной мебели.

— У вас очень милый дом, — произнесла она.

— Я унаследовала его после смерти тети и всегда считала себя больше смотрительницей, чем владелицей.

Собираюсь подарить этот дом городу на устройство музея.

Значит, Блэкджек не давал ей денег на покупку дома. Это слегка утешило Пич.

— Вас накормили обедом в самолете?

— Мне не хотелось есть.

— Я приготовила настоящий английский чай.

— Послушайте, мисс Синклер, я здесь не со светским визитом. Мне бы хотелось перейти к делу.

— Конечно. Но сначала мы выпьем чаю. Он снимает раздражение и успокаивает рассудок. Судя по вашему виду, вы нуждаетесь и в том, и в другом.

Джин Синклер проводила ее в маленькую семейную гостиную в задней части дома, выходящую окнами на крохотный, но тщательно ухоженный садик. Чайный поднос стоял на кофейном столике у дивана. Джин Синклер села на него и сняла пластиковые обертки с тарелок, полных маленьких сандвичей и лепешек.

Не желая садиться рядом с ней, Пич заняла соседний стул. Острый аромат крепкого чая разлился в воздухе.

— С лимоном или с молоком? — спросила Джин, наполняя чашку.

— С лимоном.

Может быть, Джин Синклер и выглядела спокойной, но рука у нее дрожала, когда она протягивала Пич чашку. Она предложила ей сандвичи, потом лепешки и улыбнулась, когда Пич взяла и то и другое.

— Вы гораздо более стройная, чем на тех фотографиях, которые мне показывал ваш отец. Вам очень идет.

— Я потеряла аппетит после его смерти.

— И я тоже. Когда мы работали над книгой, я готовила ему обед. Когда закончили, я… — Она запнулась. Помолчала. — Мне нравится готовить, но для кого-то.

«Держу пари, ты ублажала его не только обедом», — подумала Пич и подавилась куском лепешки.

— Вижу, мысль о том, что ваш отец бывал здесь, вас огорчает. Может, вам станет легче, если вы узнаете, что я бы никогда о нем больше не услышала, если бы ему не нужен был человек, которому он мог доверить напечатать эту рукопись. — Ясный взгляд Джин встретился со взглядом Пич. Если глаза действительно зеркало души, то у этой женщины отсутствуют угрызения совести.

— Если между вами больше ничего не было, то почему он ничего не сказал маме?

— Когда мы начали работать вместе, он не был уверен, что сумеет закончить эту книгу, не говоря уже о том, чтобы ее продать. Он не хотел разочаровывать Беллу… и, конечно, не хотел подвергать ее опасности.

— Вы хотите сказать, что он не любил вас?

— Возможно, любил, много лет назад, но не так, как Беллу. Она была для него единственной в целом мире.

— Если вы об этом знали, почему рассказали ей, что он с вами спит? — выпалила Пич.

— Мне очень не хочется, чтобы обо мне судили только по этому эпизоду. Я была молода, ужасно влюблена и очень глупа.

— Вы чуть было не загубили жизнь нескольких человек.

— В том числе и свою собственную. Я несказанно сожалела об этом. К счастью, ваша мать была гораздо мудрее меня. Она не обращала внимания на фортели вашего отца, и в конце концов они остались вместе.

— Фортели! Это так вы называли его измены? Джин побледнела.

— Конечно, нет.

— Никогда не прощу отца за то, что он сделал. — Пич не осознавала, насколько сердита на Блэкджека, пока эти слова не сорвались с ее губ.

Джин поставила свою чашку.

— Я не пытаюсь оправдать вашего отца и себя тоже, но хочу, чтобы вы поняли. Он был красивым и очень влиятельным человеком. Ему не надо было охотиться за женщинами. Это они за ним охотились. — Она прокашлялась. — Он использовал женщин, они помогали ему забыть.

— Забыть о чем? О семье? Об обязательствах?

— О войне. Во Вьетнаме он делал страшные вещи. Эти воспоминания жгли его память. Он начинал сомневаться в себе.

— Я этому не верю. Мой отец был очень уверенным в себе человеком.

— Он хорошо держался, но ему не нравилось то, что он делал. Все это есть в книге. И это одна из причин, почему ему было так тяжело ее писать.

— Это какая-то чепуха. Он сказал, что книга вернет ему доброе имя.

Джин печально улыбнулась:

— Боюсь, это не так.

— Я там была. Он попросил меня не допустить, чтобы эти ублюдки ушли от ответа.

— Ваша мать говорила иначе.

Наглость Джин Синклер явно переходила все границы.

— Моя мать никогда с вами не разговаривала.

— Вы ошибаетесь. Она позвонила мне сегодня утром.

— Вы лжете! Зачем ей звонить? Вы — последний человек, с которым ей хочется разговаривать.

— Она тревожится, Пич. Она рассказала мне, о чем говорил ей Блэкджек перед смертью. И также о пожаре в квартире и погроме в вашем доме. Просила меня позвонить ей и сообщить, благополучно ли вы добрались. С вашего разрешения я так и сделаю, — закончила Джин и взяла с кофейного столика портативный телефон.

Глава 19

Хотя Пич не слышала того, что говорила мать на другом конце провода, она догадывалась о словах Беллы по ответам Джин.

— Пич приехала пятнадцать минут назад, — сказала Джин.

…

— Мне следовало позвонить вам раньше, но мы увлеклись разговором.

…

— Нет, мне с ней не трудно.

…

— Она очень милая женщина, в чем-то очень похожая на своего отца.

…

— Конечно, вы можете с ней поговорить. Я сейчас передам ей трубку.

Джин протянула Пич трубку.

— Держу пари, ты никак не ожидала, что я позвоню тебе туда, — сказала Белла. Такая прямота была очень в ее духе.

— Можно сказать и так, — загадочно ответила Пич, зная, что Джин слышит каждое слово. — А почему?

— Беспокоилась о тебе.

— В этом нет необходимости.

— Боюсь, что есть. Видишь ли, сегодня утром позвонил Рэндольф Сперлинг.

— Не знала, что ты поддерживаешь с ним отношения.

— Он звонит раз в неделю и расспрашивает, как мы живем, и что делаем, и не может ли он чем-нибудь нам помочь.

— Какой помощник выискался! Тебе следовало рассказать мне об этом.

— Мне не хотелось тебя огорчать. Наши беседы выглядели совершенно невинно — по крайней мере до сегодняшнего утра.

— Что случилось? Он сказал что-то такое, что тебя встревожило?

— Мягко говоря. Я сделала ошибку и рассказала ему, что ты поехала забрать рукопись отца.

— Ох, мама… — Пич не договорила. Нельзя было винить Беллу за то, что она доверяла человеку, которого знает уже тридцать лет.

— Тебе не нужно говорить мне, что я совершила ошибку. Я почти сразу это поняла.

— Что произошло после того, как ты сообщила это Рэндольфу?

— Он настаивал, что встретит тебя в аэропорту. Чем больше настаивал, тем больше я нервничала.

Тело Пич покрылось гусиной кожей.

— Мне показалось, я видела его в аэропорту. Я спускалась на эскалаторе вниз, а он проехал мимо меня вверх.

— Я не сказала ему номер твоего рейса, — произнесла Белла хриплым, сдавленным голосом, — но он знал, что я только что вернулась из аэропорта. Наверное, догадался, каким рейсом ты прилетишь.

— Наверное, — согласилась Пич. — Он очень спешил. Если бы самолет не приземлился на десять минут раньше, он бы уже ждал меня.

— Боже мой! Ты была права, когда не доверяла ему. Теперь я это понимаю.

— Он меня искал. Я в этом уверена.

— Теперь мне и правда ужасно страшно, — дрожащим голосом произнесла Белла.

— Ты ему сказала, куда я отправилась?

— Я не настолько глупа, детка.

— Тогда тебе нечего волноваться. Рэндольф меня никогда не найдет.

— Он очень умен. Что, если он проверит все авиалинии и вычислит твой обратный рейс?

— Они не сообщают имена пассажиров.

— Он может притвориться твоим мужем или еще кем-то.

— Он может притворяться кем угодно. Это ему не поможет. Ари предложил мне принять предосторожности и путешествовать под вымышленным именем. Я считала, что он чересчур осторожничает. А теперь рада, что послушалась его.

— Какое имя ты взяла?

— Пич Раппапорт. — Она усмехнулась. — По правде говоря, мне нравится, как оно звучит. Я даже расплатилась за билет его кредитной карточкой.

— Таких, как он, один на миллион. Надеюсь, ты его пенишь по достоинству.

— Поверь, ценю. — Хотя Ари был от нее далеко, одна мысль о нем придала Пич смелости и бодрости духа.

Белла вздохнула:

— Я только надеюсь… Не важно, на что я надеюсь. Сейчас не время.

— Не заставляй меня гадать. На что ты надеешься?

— Надеюсь, у вас с Ари хватит ума пожениться. Вот, я это сказала! — Белла рассмеялась. — Ты не обиделась?

Обиделась? Да она и сама только об этом мечтает.

— Обещай, что будешь осторожной, когда поедешь назад в аэропорт. Надень темные очки и шарфик на голову. Помнишь, Джекки Кеннеди тоже носила шарфик. Она единственная женщина в мире, которой удавалось выглядеть шикарной бабушкой.

Пич невольно рассмеялась. Только маме могла прийти в голову мысль о стильной маскировке.

— Будь уверена, мама. Пожалуйста, не волнуйся. Со мной все будет в полном порядке. До встречи вечером.

Рэндольф Сперлинг подбежал к выходу на посадку и увидел, что последние замешкавшиеся пассажиры выходят из самолета, прилетевшего из Хьюстона. Ни один из них даже отдаленно не напоминал Пич Морган. Может, он все-таки ошибся и она прилетит другим рейсом?

Понимая, что только зря теряет время, он побежал по соединительному проходу, чтобы заглянуть в самолет. В дверях плечом к плечу стояли две стюардессы.

— Вам не следует здесь находиться, сэр, — сказала одна из них.

— Боюсь, я разминулся с женой, — задыхаясь, проговорил Рэндольф. — Застрял в пробке. Можно мне заглянуть в салон?

— Там пусто. Мы последние на борту. Вы проверили зону получения багажа? Она, вероятно, там, — предположила одна из стюардесс.

— У нее только ручная кладь. Мы поссорились перед ее отъездом. Она не простит мне, если ей придется платить пятьдесят долларов за такси до дома.

— Не знаю, чем мы можем помочь вам, — пробурчала та стюардесса, что была поменьше ростом. После трехчасового перелета ее обаяние сильно потускнело.

— Ей сорок с небольшим лет, рост примерно пять футов и три дюйма, полноватая, с длинными рыжими волосами. Вы ее не видели?

Обе женщины дружно пожали плечами.

— У единственной рыжеволосой женщины в этом рейсе была короткая стрижка. И к тому же ей лет тридцать и она очень стройная, — сказала та, что поменьше ростом. — А теперь прошу нас извинить…

Они закрыли дверь салона, спустились по трапу и вскоре исчезли из виду.

Рэндольф прислонился к стене, достал из кармана пиджака носовой платок и вытер лоб. Он был так уверен, что Пич прилетит этим рейсом, что не поинтересовался о других. И теперь он ее наверняка упустил.

Все еще тяжело дыша после бесполезной гонки, он пошел обратно в здание аэропорта, решая по пути вставшую перед ним задачу.

Все сводилось к Пич. Если бы не ее бурная деятельность, его лодка сейчас бы не раскачивалась. Убрать Пич — и все снова придет в норму.

Но сначала ее надо отыскать, думал он, возвращаясь обратно в город. Отыскать ее в таком огромном городе, как Вашингтон, так же трудно, как иголку в стоге сена. Но она должна через день-другой вернуться в Хьюстон. И тогда можно будет все удобно организовать.

Он вернулся в свой офис, не обращая внимания на изумленное выражение лица секретарши, когда она увидела, что он вернулся один, без друга, отрицательно покачал головой на ее вопрос, принести ли ему корреспонденцию, и заперся в кабинете. Несколько минут он набирался духа, потом заставил себя набрать знакомый номер в Хьюстоне.

Он собирается заказать убийство. При мысли об этом ему становилось нехорошо.

— Это Сперлинг, — произнес он, как только его соединили. — У меня для вас есть еще работенка.

— Всегда найду применение денежкам. Но больше никаких пожаров. От меня потом неделю воняло дымом.

— Это не пожар. И вы, получите достаточно денег, чтобы уйти в длительный отпуск, — ответил Рэндольф, уверенный, что его боссы без колебаний расстанутся со своими денежками ради такого дела.

— У меня нет настроения играть в загадки, — бросил экс-агент Управления по борьбе с наркотиками. — Переходите к делу, Сперлинг.

— Я хочу, чтобы вы кое от кого отделались.

— Мокрое дело?

Рэндольф кивнул, потом понял, что собеседник его не видит, и произнес:

— Да, кажется, это так называется.

Прозвучавший в трубке смех неприятно резанул его по ушам.

— Размечтался. Нет таких денег в мире, которые заставили бы меня взяться за «мокруху».

— В чем дело? Кишка тонка?

— Если у вас на этот счет имеются сомнения, с удовольствием нанесу вам визит, чтобы доказать обратное.

Рэндольф задрожал от угрозы, прозвучавшей в голосе собеседника.

— Если сами не беретесь за эту работу, может, порекомендуете кого-нибудь, кто…

Он не успел договорить, как раздались короткие гудки. Каков наглец! Он чуть было не перезвонил ему, чтобы высказать все, что он о нем думает.

Но у него сейчас были более важные дела, И куда более неприятный разговор. Он набрал вашингтонский номер.

— Боюсь, у меня плохие новости, — сказал он человеку, снявшему трубку.

Их разговор был коротким и деловым. Либо Рэндольф сделает так, чтобы рукопись и Пич вместе с ней исчезли, либо исчезнет сам Рэндольф. И он ни секунды не сомневался, что это не пустая угроза.

В кино часто показывают «плохих парней» из правительства, но никто и не подозревает, насколько они «плохие» на самом деле.

— Я невольно слышала ваш разговор, — сказала Джин Синклер, когда Пич положила трубку обратно на кофейный столик. — Вас кто-то преследует?

— Это вас совсем не касается, мисс Синклер.

— Если бы я вчера не позвонила, вас бы здесь не было. Если вы в опасности, то это моя вина. Ваш отец желал бы, чтобы я оберегала вас так, будто вы моя собственная дочь.

— Это просто оскорбительно.

— Вы когда-нибудь были влюблены?

Этот вопрос застал Пич врасплох.

— При чем тут это?

— Я любила вашего отца до умопомрачения. Жила ради тех мгновений, которые мы проводили вместе, и умирала, когда его не видела. Вам знакомо это чувство?

— Да, — призналась Пич. Еще как знакомо. То же самое она чувствовала к Ари.

— Тогда вы знаете, как легко потерять над собой контроль, говорить и делать такие вещи, которые раньше считала возмутительными и недопустимыми. Я знаю, какую боль причинила вашей матери. Я знаю, вы не сможете меня простить, но попытайтесь меня понять. Если мы не сможем быть друзьями, то хотя бы не будем врагами. Я ведь только хочу вам помочь.

Пич не могла с ней не согласиться. Она права — сейчас ей нужна вся помощь, какую только можно получить.

Кроме того, она поняла, что не может сердиться на Джин Синклер. Было что-то ужасно грустное в том, как она пыталась придать этой неловкой встрече видимость светского визита: приготовила маленькие сандвичи к чаю, испекла лепешки — и все эти хлопоты для совершенно незнакомого человека. Наверное, ей очень одиноко.

— Можно задать вам нескромный вопрос? — спросила Пич.

— Конечно.

— Вы когда-нибудь были замужем?

Джин кивнула.

— До встречи с вашим отцом. У нас с мужем был ребенок, девочка.

— А где она теперь?

— Она умерла во сне, когда ей было шесть месяцев. Сейчас это называют «смертью в колыбели», но в то время считали, что виноваты родители. Муж винил меня. А я его. Наш брак не выдержал такой боли.

Хотя Джин рассказывала спокойным тоном, блестевшие в ее глазах слезы выдали Пич, чего ей стоил этот рассказ. Джин вынула из кармана носовой платок и вытерла уголки глаз.

— Простите. Это старая история, и я не всегда так переживаю, вспоминая о ней. Просто я вдруг подумала, что вам столько же лет, сколько было бы сейчас Бет. Как я завидовала вашему отцу, что у него есть вы и ваша сестра!

— Не знаю, что и сказать… Мне ужасно стыдно — за все, особенно за то, как я вела себя по приезде к вам. Мне бы хотелось начать все сначала.

— Мне тоже. Может, вы все-таки расскажете мне, кто, по-вашему, вас преследует?

— Некий Рэндольф Сперлинг. Он раньше работал ответственным секретарем отца.

Джин резко выпрямилась.

— Я не спущу с вас глаз, пока не посажу в самолет.

— Вы его знаете?

— Только понаслышке. Ваш отец много рассказывал о нем.

— Вы знаете, почему Блэкджек был на него так зол?

Джин кивнула.

— И вы тоже узнаете, когда прочтете рукопись. Рэндольф Сперлинг — страшный человек и очень опасный. По нему тюрьма плачет, и эта книга может его туда упрятать.

У Пич мурашки побежали по спине.

— Это звучит так, словно мы имеем дело со злодеем из романов Гришэма.

— Знаете, в книгах этого писателя много правдивых описаний. Хотя все тайны Вашингтона даже он не решился бы раскрыть.

Джин встала, подошла к маленькому шкафчику, спрятанному в алькове стены, и что-то достала. Глаза Пич широко раскрылись, когда она поняла, что это пистолет.

— Вы умеете им пользоваться?

— Поскольку я живу одна, то решила на всякий случай взять несколько уроков в тире.

— Я тоже училась стрелять, но пистолеты все еще действуют мне на нервы, — призналась Пич, когда Джин вернулась в кресло и положила револьвер на кофейный столик.

— Рэндольф Сперлинг еще больше действует мне на нервы.

— Мне этот человек тоже не слишком нравится, но револьвер против него… не слишком ли?

— Блэкджек учил меня: никогда нельзя недооценивать противника. Мистер Сперлинг — очень опасный противник. Но ваш отец считал, что он действовал не в одиночку.

— Вы можете назвать мне имена?

— Нет, и в книге их тоже нет. Блэкджек был уверен, что они существуют и что он встречался с ними ежедневно — в конгрессе.

У Пич вырвался нервный смешок.

— Последними словами отца, обращенными ко мне, была просьба: «Не дай этим ублюдкам уйти от ответа». Я думала, он имел в виду репортеров. Видит Бог, они не давали ему ни секунды покоя.

— Репортеры тоже участвовали в этом. Но они были лишь частью охоты, организованной на вашего отца.

— Вы хотите сказать, что статьи в газетах и на телевидении были «куплены»?

Джин кивнула.

— Не могу поверить! Я сама журналистка. Мне принадлежит журнал, и я контролирую то, что мы публикуем.

— Вы сами только что это сказали. Вы никогда не удивлялись тому, что некоторые события получают широкое освещение в печати, а некоторые словно бесследно исчезают?

— Бывало, — ответила Пич, припоминая, как быстро переставали писать о некоторых вашингтонских скандалах и как материалы об отце снова и снова появлялись на страницах газет, хотя описываемые в них события давно прошли.

— Большинство газет и телекомпаний принадлежат крупным корпорациям. У этих корпораций собственные приоритеты.

— А как же быть со свободой прессы?

— То, о чем я говорю, гораздо тоньше прямой цензуры. Большинство американцев не знают о хитросплетениях структур власти, которые в действительности управляют страной. Ваш отец знал. Он прослеживал путь законопроекта от предложивших его конгрессменов, через лоббистов и комитеты политических действий, которые оказывают на них влияние, до воротил бизнеса, пожинающих все плоды. Вот почему он решил написать эту книгу.

Пич слушала затаив дыхание. Теперь она шумно выдохнула.

— Где она?

Джин встала, сунула пистолет в карман и сделала знак Пич следовать за ней. Она прошла обратно в прихожую, поднялась по лестнице, миновала две спальни и подошла к ванной комнате в задней части дома. Вытащила бельевую корзину, пошарила в приготовленном для стирки белье и достала целлофановый пакет.

— Напечатав вчера рукопись, я так испугалась, что спрятала ее здесь. Подумала, что никому не придет в голову искать в дамской грязной одежде. — Она достала из пакета толстую пачку бумаги и вручила ее Пич.

Пич опустила взгляд и увидела на первой странице надпись: «Политика стяжательства», сенатор Джон Морган. Глаза ее наполнились слезами. Сердце сжалось от нахлынувшего ощущения потери, как тогда, сразу же после его смерти. Она отдала бы все на свете, чтобы провести с ним хоть один час. Она никогда не говорила ему, как любит его, а теперь уже поздно.

— Как вы? — Казалось, голос Джин доносится откуда-то издалека.

— Все в порядке, — ответила Пич, хотя у нее ужасно разболелась голова.

— Давайте спустимся обратно на первый этаж, там нам будет удобно, — сказала Джин и взяла ее за руку.

Пич была благодарна ей за поддержку. Пока они шли обратно в гостиную, рукопись казалась Пич все более и более тяжелой.

— Хотите выпить еще чаю или, может, коньяку? Я держала бутылку «Курвуазье» для вашего отца. И не трогала ее со времени его последнего визита.

— Коньяку, пожалуйста.

Джин быстро вышла из комнаты. И вернулась с бутылкой и двумя изящными бокалами. Пич второй раз за этот день пришлось бороться со слезами, когда она осознала, что последним человеком, который пил этот коньяк, был ее отец.

Получив бокал из рук Джин, она тут же сделала глоток. Он вернул ей силы.

— Я не ожидала, что мне станет так… так грустно.

Глаза у Джин были печальными.

— Боюсь, что худшее еще впереди.

— Вы имеете в виду Рэндольфа Сперлинга?

— Нет, дорогая. Я имею в виду книгу. В ней есть вещи, которые могут причинить вам боль.

— Если вы говорите о женщинах в жизни папы, то мама меня уже просветила.

— Это был не единственный его грех, Пич.

— Я справлюсь, — ответила Пич. — У меня есть еще час до того, как мне надо будет выезжать. Вы не против, если я начну читать книгу здесь?

— Лучше пока не стоит.

— Почему?

— Блэкджека очень волновала ваша реакция. Он собирался сделать так, чтобы вы с матерью прочли эту книгу вместе. Это было для него очень важно.

— И вы считаете, что именно так мне следует поступить?

— Так хотел ваш отец.

Пич выпила еще глоток коньяку. — Вы знаете, как долго я искала эту рукопись?

— Думаю, что несколько месяцев.

— А теперь хотите, чтобы я подождала, пока попаду домой, чтобы ее прочесть?

— Не я хочу этого, — мягко ответила Джин. — Так хотел ваш отец.

Глава 20

Приехав домой, Пич обнаружила на лужайке перед домом Ари, который бросал Лентяю мячик. Оба как будто и не замечали, что уже девять часов вечера и на улице совсем темно.

Впервые после того, как Пич заметила в аэропорту Рэндольфа Сперлинга, она почувствовала себя в полной безопасности. Дом — это вовсе не четыре стены и крыша, подумала она, дом — это люди, которые тебя любят.

Когда она подъехала, мужчина и собака прекратили игру и бросились навстречу. Лентяй произнес вместо приветствия громкое «гав», а Ари сжал ее в крепких объятиях. Когда его губы нашли ее рот, окружающий мир со всеми его бедами исчез. На какое-то сладкое мгновение она забыла обо всем.

— Я так рада, что ты здесь, — сказала Пич, когда Ари отпустил ее.

— А где мне еще быть? — Голос его от волнения стал низким. — Я о тебе беспокоился.

— Тебе не следовало. У меня был вооруженный телохранитель. Джин Синклер со своим револьвером 38-го калибра оставалась со мной до самой посадки в самолет.

— Белла рассказала мне о звонке Рэндольфа Сперлинга. Сказала, что он едва не перехватил тебя в аэропорту Даллас. Жаль, что меня там не было.

В голосе Ари было столько сдержанной ярости, что Пич невольно посочувствовала Рэндольфу, которому тогда, несомненно, пришлось бы туго.

— Мне нравится, когда ты притворяешься крутым парнем, — ответила она, — хоть я и знаю в глубине души, что ты ласков, как котенок.

— Единственная кошечка, которая меня интересует, — ты.

— Ты все только обещаешь, — со смешком произнесла Пич.

Ари взял у нее сумку, обнял за талию и направился к входной двери, сдерживая шаг, чтобы приноровиться к ее более мелким шажкам.

— Даю тебе еще одно обещание. В следующий раз, когда Рэндольф Сперлинг захочет до тебя добраться, он сначала встретится со мной. Я переехал к тебе.

— Повтори, что ты сказал?

— Что слышала, Пич. Белла, Берт и я это обсудили, и все улажено. Я собираюсь пожить в комнате для гостей до тех пор, пока книга твоего отца не попадет благополучно в руки Дэвида Келлера.

Страх, сжимавший ее сердце с тех пор, как она заметила в аэропорту спешащего к самолету Рэндольфа Сперлинга, слегка отпустил ее.

— Я не буду возражать. Я знаю, что это смешно — Рэндольф не мог знать, каким рейсом я полечу домой, — но я почти ожидала, что увижу его в самолете, и все время смотрела в зеркало заднего вида, пока ехала по шоссе домой, чтобы проверить, не преследует ли меня кто-нибудь.

— Это не смешно. Кто-то устроил пожар в квартире твоих родителей. Кто-то подстрелил Берта и убил Герберта. Кто-то обыскал твой дом. Этот кто-то мог быть Рэндольфом Сперлингом.

Пич задрожала.

— Он, безусловно, из шкуры вон лез, чтобы знать о каждом нашем шаге.

— Тебе холодно? — спросил Ари, покрепче прижимая ее к себе.

— Нет. Просто страшно.

— Мне ненавистна мысль о том… что ты через такое прошла… О черт! — Ари опустил ее сумку на пол и сказал своим ртом, руками, всем телом то, что не смог выразить словами.

Смысл сказанного был так ясен, будто он написал это на небесах. Она его женщина, и он сделает все, что в его силах, чтобы защитить ее. Пич льнула к нему и думала о том, как ей повезло, что в ее жизни, встретился этот человек.

— Твоя мать и Берт в кабинете, — прошептал Ари. — Им не терпится тебя увидеть почти так же, как и мне.

— Если Берт поцелует меня так же, как ты только что, у нас будут неприятности.

— Подозреваю, что, пока мы тут разговариваем, он целует твою мать, — ответил Ари со смешком.

Ари оказался прав. Белла и Берт отскочили в разные стороны, будто смущенные подростки, когда Пич и Ари вошли в комнату. Их приветствие было почти столь же бурным, как приветствие Ари. Даже обычно сонный Лентяй принял в нем участие, перебегая от одного к другому и звонко тявкая в знак чистой собачьей радости.

— Ну и встречу вы мне устроили, — сказала Пич, когда все наконец успокоились. — Мне следует чаще уезжать из дома.

— Мои нервы этого не выдержат, — ответила Белла. — Я чувствую себя такой виноватой, я столько всего разболтала Сперлингу в последнее время. Когда я положила трубку после разговора с ним, нервы у меня совсем сдали.

— Джин Синклер меня хорошо оберегала.

Ари повел Пич к дивану и усадил рядом с собой.

— Она тебе понравилась?

— Сначала нет. Боюсь, я вела себя несколько резко.

— Ты должна была понять, что она — особенный человек, — вставила Белла. — У твоего отца был очень хороший вкус.

Пич бросила на Беллу косой взгляд.

— Ты ее простила?

— Поначалу я думала, что не смогу. Но с тех пор многое изменилось. Надеюсь, ты тоже ее простишь.

— Давайте пока забудем о Джин Синклер, — заявил Берт, нетерпеливо глядя на Пич. — Я хочу послушать о книге Блэкджека. Как она?

— Я ее не читала. Джин сказала, что папа хотел, чтобы мы с мамой вместе прочли ее. Он планировал быть при этом с нами. Так как это невозможно, я ужасно рада, что вы с Ари здесь. Я была бы вам очень признательна, если бы вы остались и прочли ее вместе с нами.

— Где она?

— В моей сумке.

— Хочешь, я ее принесу?

Она кивнула.

— Я и не знала, что так устала, пока не села.

— Пойду сварю кофе, — вызвалась Белла и ушла на кухню.

— Я помогу, — предложил Берт.

Пич смотрела, как три человека, которых она любила больше всего на свете — не считая близнецов, — вышли из комнаты. Хотя они находились в пределах слышимости, она сразу почувствовала себя очень одинокой.

Должно быть, Лентяй уловил ее настроение, так как он встал со своего любимого лежбища перед камином, пробежал в противоположный конец просторного помещения и подошел к двери во двор, издав глухое низкое рычание.

Пич замерла. Она никогда прежде не слышала, чтобы он так рычал. Страх захлестнул ее. У нее возникло странное ощущение, что там, в тени, кто-то стоит и смотрит на нее. Просто смотрит.

— Что с Лентяем, черт возьми? — спросил Ари, вернувшийся с рукописью.

— Кажется, он думает, что снаружи кто-то есть, — ответила Пич, стуча зубами.

— На заднем дворе есть освещение?

Она показала на выключатель возле двери.

Ари повернул его, и патио возникло из темноты словно по мановению волшебной палочки. За ним, словно черный шелк, переливалась вода в бассейне.

— Я никого не вижу, — сказал Ари, вглядываясь в темноту.

Лентяй был с ним не согласен. Он скреб лапой дверь, а когда Ари ее открыл, прыгнул мимо него, рыча все громче, пока рык не сделался громовым.

Пич вскочила, когда Ари бросился за псом.

— Будь осторожен! — крикнула она.

Она слышала, как Лентяй с треском ломится сквозь кусты.

— Лентяй, вернись! — крикнул Ари из темноты.

— Ари, что там у тебя? — позвала Пич таким тонким голоском, что сама его не узнала.

Она вглядывалась в ночь и ничего не видела. Она онемела от ужаса, когда более темная тень выступила из окружающей ночи, тень чудовищных размеров.

Пич открыла рот, но не смогла издать ни звука.

Тень неумолимо приближалась.

Внезапно она поняла, что это Ари, держащий за ошейник Лентяя. «Скажи спасибо своему воображению, — подумала Пич. — Еще немного — и запугала бы сама себя до смерти».

Ари вошел и отпустил Лентяя. Тот неторопливо вернулся на свое место у камина.

— Там никого не было, — сказал Ари.

— Ничего себе сторожевой пес, — с укоризной сказала Пич. — Единственный раз показал себя настоящим охранником, а тревога оказалась ложной. Ты же говорил, что он хорошо обучен.

— Если я никого не видел, это еще не означает, что там никого не было, — предостерег Ари и тщательно запер дверь, а затем проверил замок.

Рэндольф Сперлинг проехал мимо дома Пич и пару раз объехал вокруг квартала, изучая топографию участка перед тем, как установить наблюдение. Стоящий у гаража «ягуар» Пич сообщил ему, что Пич уже вернулась в Хьюстон. Свет на крыльце и в гостиной не горел, наверное, они с матерью уже легли спать.

Он вышел из машины, ничем не примечательного японского седана, который взял напрокат в аэропорту, и перешел через дорогу. Бросил беглый взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что никто на него не смотрит, и кинулся к ограде.

У кирпичной стены, огораживающей задний двор, стояла металлическая лестница, и он решил, что это знак свыше. Взобрался наверх, с трудом удержал равновесие на гребне стены и почти свалился на густую подушку дерна на заднем дворе.

Его сердце так громко стучало, что несколько секунд он ничего не слышал, кроме этого стука. На цыпочках пошел к дому, ступая осторожно, словно по сырым яйцам. Один шаг, другой, пока не завернул за угол и не увидел свет, льющийся из двух французских окон.

Заглянув в них, Рэндольф увидел Пич, которая одна сидела в кабинете. По крайней мере он думал, что она одна, пока большой меховой шар не подплыл к ней, словно патрульный боевой корабль.

Он быстро шмыгнул в тень. В следующий миг он увидел, как кто-то распахнул дверь и меховой шар ринулся к нему.

Правду говорят, что осторожность — лучшая часть доблести. Рэндольф поспешил последовать этому мудрому совету. К тому же его очень подгонял страх. Он даже не подозревал, что может взлететь на шестифутовую стену, как кот, удирающий от своры псов. Но эта собака могла вдохновить кого угодно. Слава Богу, задний двор дома Пич выходил на дельту реки, не то он бы приземлился в соседнем дворе. И одному Господу известно, каких ужасных псов держат ее соседи.

Рэндольф соскользнул вниз по крутому склону к кромке стоячей воды, порвал брюки и загубил новехонькую пару дорогих кожаных туфель, затем побрел в сторону уличных огней, просвечивающих сквозь ветви деревьев. На этом пути его сопровождало пение цикад.

Правда ли, что в таких вот старых каналах обитают аллигаторы? Боже упаси! Он шел по илистому берегу до тех пор, пока не вышел на такое место, где можно выбраться обратно на улицу, не вторгаясь в чужой двор, и на каждом шагу осыпал проклятиями Пич Морган. Если бы не она, сидел бы он сейчас в своем офисе, а не рисковал жизнью и конечностями.

После ее приезда в Вашингтон Рэндольф провел несколько часов на телефоне, убеждая своих хозяев, что им больше не следует беспокоиться по поводу Пич Морган. Возможно, он проявил слишком большую самоуверенность, когда заверял их, что справится с ней одной левой. Она оказалась гораздо более сильным противником, чем он представлял.

Несмотря на регулярные тренировки, он весь вымотался, пока совершал это малоприятное путешествие. Болел бок, и он задыхался. А в кино все это кажется таким легким!

Последнее усилие — и Рэндольф благополучно выбрался на улицу. Огляделся, понял, что район ему незнаком, и двинулся наугад. У него чуть не случился инфаркт, когда мимо проехала патрульная полицейская машина. К счастью, они не заметили плачевного состояния его брюк и туфель. Он небрежно махнул полицейским рукой и продолжал целеустремленно шагать вперед, как человек, спешащий по своим делам.

Через два квартала он понял, что идет не в том направлении. К тому времени как он нашел свою машину, ноги подгибались от усталости. Он забрался в машину и стал обдумывать, что ему делать дальше.

Мочевой пузырь решил за него. Интересно, как полицейские во время слежки часами беспрерывно пьют кофе и не бегают отлить, размышлял он, заводя мотор. Он поехал на юг, по направлению к скоплению ярких огней, молясь, чтобы они привели его к работающей круглосуточно заправочной станции.

Рэндольф справил нужду в мини-маркете, купил шоколадку и вернулся на вахту. К этому времени в доме Морганов было уже темно. Он съел шоколадку, понаблюдал пятнадцать минут и решил на этом закончить. Каждая клеточка его усталого тела умоляла его поехать в роскошный «Хьюстонец», но здравый смысл сказал, что следует остановиться там, где его не знают.

Час спустя он лежал на продавленной кровати в каком-то Богом забытом мотеле, желая очутиться в любом другом месте на земле. Воздушный кондиционер страшно гудел и к тому же, похоже, работал как обогреватель. Единственным, что удерживало его на матраце, пахнущем застарелой похотью и разбитыми мечтами, были деньги, положенные на его имя в зарубежном банке. За такие деньги он был готов на убийство.

Завтра, подумал Рэндольф, погружаясь в сон, ему, возможно, придется именно так и поступить.

— Что это был за шум? — спросила Белла, возвращаясь в кабинет вместе с Бертом.

— Лентяю показалось, что он почуял кого-то на заднем дворе, — ответила Пич.

— Вероятно, он учуял какое-то животное, — заметила Белла, ставя нагруженный поднос на стол. — У него тут кровная вражда с одним енотом, который приходит с реки и роется в отбросах. Где книга? — спросила она, наливая всем кофе.

Ари махнул рукой в сторону бара:

— Вон там.

— Мне кажется, нам не надо начинать чтение, пока мы не покончим с едой, — заметил практичный, как всегда, Берт.

— Может быть, нам вообще не следует начинать чтение сегодня, — ответила Белла. — Если мы начнем, то сомневаюсь, что сможем остановиться.

— Белла права, — согласился Ари. — У Пич измученный вид. Может, нам всем лучше хорошо выспаться сегодня, а завтра на свежую голову начать читать?

Пич встала и подошла к бару.

— Я столько месяцев ждала, когда же смогу прочесть то, что написал отец. Сегодня вечером мне бы хотелось прочесть первую главу.

Полчаса спустя все четверо сидели за столом, а толстая рукопись лежала в центре на поверхности из полированного дуба.

— Как будем читать? — спросила Пич.

— Начинай ты, — предложила Белла, — а когда закончишь, передашь мне страницу. Я дам ее Берту, а он потом отдаст Ари.

Спрашивая себя, не открывает ли она ящик Пандоры, Пич взяла рукопись и положила перед собой. За титульным листом следовала страница с посвящением, от которого в горле у нее встал комок.

«Посвящается Белле, — было написано на ней. — Ни один мужчина не имел лучшей жены и не был достоин ее меньше, чем я».

Она передала дальше эту страницу.

Затем шла страница с благодарностями. Пич быстро просмотрела ее и с удовлетворением отметила, что отец не забыл поблагодарить Джин Синклер. Она снова передала страницу Белле. Дальше начиналась первая глава.

Рука Пич дрожала, когда брала эту страницу. Она глубоко вдохнула, как ныряльщик, бросающийся вниз с высокого трамплина, потом начала читать.

«Известный английский историк, лорд Эктон, был одним из первых мыслителей, обеспокоенных угрозой свободе, заложенной в основу современных демократий. В 1887 году в письме к другу Эктон писал: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Моя карьера в политике — три срока в палате представителей и три в сенате — является свидетельством проницательности Эктона».

Пич ошеломленно заморгала, словно это могло заставить написанные слова исчезнуть. Но когда она снова опустила глаза, эта проклятая фраза все еще была там. Ей казалось, что она слышит звучный баритон Блэкджека, произносящий эти слова.

«Если бы я был единственным грешником в конгрессе, единственным политиком, злоупотреблявшим своей властью и положением, я бы склонил голову и покорно принял праведный гнев своих собратьев.

Я пишу эти строки не для того, чтобы умалить свою вину, называя имена других, которые в равной степени виновны в низких поступках, но скорее для того, чтобы доказать правоту лорда Эктона. Власть действительно развращает.

Я ни разу не встречал только что избранного конгрессмена, который шел бы на финансовый риск, выдвигая свою кандидатуру, который осмелился бы выставить на всеобщее обозрение свою личную жизнь ради единственной цели — пробраться поближе к вашингтонской кормушке и обогатиться. Мужчины и женщины баллотируются в конгресс потому, что хотят создать лучшую страну для себя, своих близких, своих избирателей.

Когда они приезжают в Вашингтон, то оказывается, что их первоочередной задачей является собрать достаточно денег, чтобы расплатиться с долгами, сделанными на пути сюда. В течение первого месяца, выбиваясь из сил на разнообразных приемах, эти вашингтонские девственники быстро понимают, что множество людей жаждет им помочь — лоббисты, транснациональные корпорации, состоятельные граждане, стремящиеся добиться для себя особых льгот, голливудские звезды, желающие придать блеск своему имиджу.

Самые благородные устремления только что избранных законодателей быстро тонут под влиянием необходимости научиться плавать в бурном океане неограниченных возможностей. Я знаю, как соблазнительно пение сирен, Я их слышал — и не устоял».

Пич подняла глаза и уставилась в пространство. Эта глава начинается странно. Но рано или поздно она прочтет те слова, которые вернут отцу доброе имя.

Час спустя Пич передала последнюю страницу первой главы матери, затем откинулась на спинку стула и стала ждать, когда остальные дочитают до конца, В первой главе не было того материала, который она надеялась в ней найти. Обсуждение ограничения срока избрания на должность, вето на один пункт законопроекта, требование сбалансированного бюджета, пересмотра законов об иммиграции, реформы избирательной кампании и более решительной торговой политики — все это читалось будто конспект новой избирательной программы Блэкджека.

— Ну, что ты об этом думаешь? — спросил Ари, положив последнюю страницу и взяв Пич за руку.

— Вполне стандартные рассуждения. Папа и раньше говорил обо всем этом.

Ари поднял брови.

— Похоже, ты разочарована.

Пич перевела взгляд с Ари на Беллу, потом на Берта.

— Разочарована. Папа умолял меня не позволить этим ублюдкам уйти от ответа за то, что они его погубили. Не понимаю, как можно сделать это с помощью такой книги.

Ари крепче сжал руку Пич. Он понимал, что она сейчас чувствует.

— Терпение, — посоветовала Белла. — Мы прочли только первую главу.

— Как мы можем быть уверены, что ее написал именно папа?

— Обычно папа проверял на мне все свои речи до своего выступления. Я узнаю его стиль, его хлесткую манеру выражаться. Не сомневаюсь, что это слова твоего отца.

— Теперь он тебе безразличен, — в гневе бросила Пич.

Ари никогда не видел ее такой раньше. Она походила сейчас на разъяренную львицу.

— Мне не безразличен Блэкджек, и никогда не будет безразличен. Нельзя сорок лет быть замужем и иметь детей, а потом стереть память о муже. Но меня гораздо больше волнует то, как все это скажется на тебе. Я скорее сожгу эту книгу, чем допущу, чтобы она причиняла тебе такую боль, как сейчас.

Пич глубоко вздохнула.

— Прости меня. Я не хотела на тебя рычать.

— Ты устала, детка. Мы все устали. Думаю, пора ложиться спать.

Пич кивнула. Она казалась такой убитой, что Ари захотелось подхватить ее на руки, отнести наверх и уложить в постель, как он уложил бы захворавшего ребенка. Только он знал, что не сможет обращаться с ней как с ребенком, когда снимет с нее одежду. А она сейчас нуждается во сне гораздо больше, чем в любви.

Берт встал, произнес:

— До встречи утром, — и направился к выходу.

Белла догнала его, и они вышли вместе. Они были красивой парой.

Ари слышал, как Белла сказала:

— Будь добр, купи завтра по дороге пышек. Я люблю с джемом, а Пич предпочитает с шоколадной глазурью.

Пич тоже поднялась.

— Ты, кажется, едва на ногах держишься, леди босс, — сказал Ари.

— Точно подмечено. А ты? — И Пич одарила его слабым подобием улыбки.

— Я не это имел в виду. У тебя был ужасно тяжелый день. Иди и ложись спать.

— Только с тобой. Мне кажется, я не смогу уснуть без тебя.

Но Пич сильно ошибалась. К тому времени когда Ари открыл дверь в ее спальню, поговорив перед этим несколько минут с Беллой и выпустив Лентяя во двор, Пич уже крепко спала.

Он поцеловал ее в лоб и еле слышно помолился за нее, за себя, за Берта и Беллу, чтобы все у них было хорошо.

Глава 21

Пич чувствовала, что ее глаза устали и слезятся. Все тело болело от напряжения после вчерашнего беспрерывного чтения, продолжавшегося весь день, а сегодня она рано встала, чтобы читать дальше. Единственным утешением было то, что она почти закончила. Пич дочитала последнюю страницу и положила ее на стол. Но слова отца все еще звучали в ее мозгу.

«Конституция и Билль о правах отражали волю народа. Теперь, двести девятнадцать лет спустя, всемогущее федеральное правительство правит помимо воли народа.

Гражданам легко указать обвиняющим перстом на избранных ими чиновников. Но вина простирается далеко за пределы Вашингтона, в каждый город, деревню и поселок. Страна, в которой ежегодно больше людей ходят играть в теннис, чем на выборы, сама выбрала свою судьбу.

Менее тридцати шести процентов зарегистрированных избирателей ходят на выборы, чтобы выбрать конгрессмена, сенатора или президента. Но еще не поздно изменить ход истории нашего великого народа, чтобы избавить политику от таких людей, как я.

Сделать это не во власти тех политиков, которые обещают перемены. Это во власти народа. Голосование может стать оружием против коррупции. Оно может свалить правительство, которое уже не прислушивается ни к чьему голосу, кроме своего собственного. Общественность может быть услышана, когда наконец заговорит».

Благородные чувства, думала Пич, у неблагородного человека. Те надежды, которые она так лелеяла, были разбиты вдребезги этой рукописью. Она больше не знала, где правда, а где ложь, и во что еще она может верить.

Чтение «Политики стяжательства» было самобичеванием. Это было даже больнее, чем смотреть, как гроб с телом отца опускают в могилу. Тогда она похоронила тело. Теперь она похоронила его душу.

Во время чтения ее чувства снова понеслись по уже знакомому пути вверх и вниз, с горки на горку, взлетая и опускаясь между восторгом и отчаянием, гордостью и гневом. В конце концов возобладали отчаяние и гнев.

Отцовское mea maxima culpa[6] оставило после себя горький осадок. Пич ему доверяла, верила в него, рисковала жизнью, чтобы вернуть ему доброе имя. Как могла она быть такой слепой, такой доверчивой, не прислушиваться к словам других? Неужели он и вправду считал, что, написав эту книгу, раскрывающую махинации властей — безумное бросание денег на ветер и пренебрежение благосостоянием общества, — сможет заслужить прощение за все те поступки, в которых признался?

Отец вел жизнь, полную лжи, и заботился только о собственных интересах. В тот миг она не знала, кого презирает сильнее: себя — за то, что Блэкджек был для нее эталоном, по которому она оценивала всех людей, или его — за то, что он так долго ее дурачил.

«Политика стяжательства» представляла собой до боли честную оценку внутренних механизмов сената, написать ее мог только человек, знавший их изнутри. Но книга открыла Пич правду о Блэкджеке, которой она не знала. Эта рукопись погубит его имя, а не очистит его. Ари был прав, когда несколько месяцев назад предупреждал ее об опасности борьбы с ветряными мельницами.

Пич очнулась от своих мыслей и увидела, что Ари смотрит на нее.

— Ты дрожишь. Тебе холодно? — спросил он.

— Мне больно. — Она прикусила губу. — Не слишком приятно узнать, что мой отец был лгуном и мошенником, который взял огромную взятку у японской корпорации, потому что ему нужны были наличные, не говоря уже о том, как он предал Кэтлин Прайд. Составил план, как разорить Кэт, чтобы японцам досталось ее ранчо по цене ниже рыночной, нанял Детвейлера, а потом стоял и смотрел, как во всем обвинили его сообщника.

У нее слезы навернулись на глаза, когда она вспомнила, с каким восторгом отзывалась Кэтлин Прайд о Блэкджеке, считала его своим спасителем, тогда как на самом деле он сделал все, что было в его власти, чтобы ей не удалось превратить семейное ранчо в курорт, заповедник для животных, которым грозит вымирание. С такими друзьями, как Блэкджек, Кэтлин Прайд не нужны были никакие враги.

— Правда, твой отец совершил много ужасных поступков, — сказал Ари, — но не думаю, что к ним относится написание этой книги. Я не могу им не восхищаться. Он мог уйти в отставку, как Никсон, и обвинения против него отпали бы.

— Я не согласна. Рано или поздно все выплыло бы наружу, — возразила Пич. — Рэндольф Сперлинг узнал о взятке и использовал эти сведения, чтобы шантажировать отца. Со временем репортеры тоже раскопали бы эту историю. С моей точки зрения, папа написал эту книгу, чтобы как можно лучше раскрутить очень грязную ситуацию.

— Мне кажется, вы на ложном пути, — произнес Берт голосом, заставляющим прислушаться к нему. — Вы сосредоточиваетесь на небольшой картинке и не видите все полотно. Блэкджек оказал настоящую услугу обществу, написав эту книгу. Он описал столько выброшенных зря денег, обманов и явных злоупотреблений, что их хватит для полного погашения национального долга страны.

— Знаете пословицу насчет того, что «вор вора за руку поймал»? — буркнула Пич.

— Я не говорю, что ваш отец был святым, — продолжал Берт, — но он пережил подлинное прозрение после смерти Детвейлера. И преисполнился решимости измениться — и как человек, и как слуга народа. Он понимал, что никто не поверит его рассказам о том, что в действительности происходит в Вашингтоне, если он не расскажет правду о том, что делал он сам.

Белла кивнула. В ее глазах блестели слезы.

— Я никогда еще так не гордилась тем, что была его женой, как сейчас.

Пич ушам своим не верила.

— Это все просто ужасная насмешка. Когда я решила вернуть папе доброе имя шесть месяцев назад, меня никто не поддержал. И теперь я снова осталась в одиночестве. Я считаю, что написать такую книгу было ужасной ошибкой, о которой папа пожалел бы, если бы остался в живых. По-моему, не может быть и речи о публикации.

— Ты ничего не забыла? — спросил Ари.

— Что?

— Рэндольф Сперлинг. Ты будешь представлять для него угрозу до тех пор, пока книгу не напечатают.

— Плевать! Я презираю этого человека. Но ему не удалось бы шантажировать папу, если бы папа не принял взятку. От всего этого меня тошнит. Я просто хочу забыть обо всем.

— В данный момент не так важно, чего хочешь ты, как то, что думает Сперлинг.

В глазах Беллы светились сочувствие и забота.

— Дорогая, я знаю, что ты надеялась найти в книге. Мне так жаль, что тебя постигло разочарование. Ты всю свою жизнь смотрела на отца снизу вверх, он был твоим кумиром. Ты мечтала быть похожей на него. Теперь тебе известно, что у Блэкджека было множество недостатков. Он не был совершенством. Однако чудовищем он тоже не был. Он был просто человеком. В конце жизни у него хватило мужества быть честным. В некотором смысле эта книга — его последняя воля и завещание.

— Неужели ты хочешь, чтобы ее напечатали?

— Решение принимать не мне, — ответила Белла так быстро, что Пич поняла: она ждала этого вопроса.

— Конечно, тебе! — воскликнула Пич. — Ты была его женой. Деньги от продажи книги будут твоими.

— У меня достаточно денег. И даже при жизни отца я уже давно не была его женой. А вот ты всегда была его дочерью. Ты — его истинная наследница, Пич. Решение принимать тебе.

Ари взял Пич за руку.

— Тебе нет необходимости решать это сегодня. Дэвид Келлер не знает, что мы нашли книгу. И никогда не узнает, если ты этого не захочешь.

— Но ты считаешь, что это было бы неправильно?

— Не имеет значения, что я считаю.

— Для меня имеет.

Их взгляды встретились. В его глазах Пич не увидела ничего, кроме любви.

— Тебе надо сделать трудный выбор. Я совершенно уверен, что ты поступишь правильно.

Хотела бы она быть столь же уверенной в этом. Пич смотрела в окно, ее все сильнее охватывали сомнения. За столом повисло неловкое молчание. Белла складывала страницы в аккуратную стопку. Берт набил трубку. Ари сделал глоток холодного кофе.

Наконец молчание прервала Белла:

— Мы просидели взаперти полтора дня. Утро чудесное. Почему бы нам не вывести Лентяя на прогулку?

— У меня есть идея получше, — возразил Ари. — Я всегда еду прокатиться на мотоцикле, когда хочу обдумать какую-то проблему. И я знаю потрясающий ресторанчик за городом, где мы с Пич могли бы пообедать.

Предложение застало Пич врасплох. Она знала, почему Ари предпочитает ездить на мотоцикле, а не в машине, но он никогда не приглашал ее поехать с ним, а она никогда не выказывала такого желания. Мчаться со скоростью шестьдесят миль в час верхом на «харлее» как-то никогда ее не привлекало.

Ари улыбнулся ей особой улыбкой, смысл которой был ей прекрасно известен.

— Пользуйся случаем, леди босс. Поедем со мной. Обещаю, ты не пожалеешь.

Пич сдалась.

— А где ресторанчик?

— В Раунд-Топ.

— Это же два с половиной часа езды!

— В этом все дело. Тебе надо уехать подальше от рукописи, и дорога замечательная, множество крутых поворотов. Ты будешь так занята тем, чтобы удержаться в седле, что позабудешь обо всем остальном.

— Уехать подальше действительно заманчиво. Только я бы лучше поехала на «ягуаре».

— Ты же знаешь, как я отношусь к автомобилям. Кроме того, с заднего сиденья мотоцикла мир выглядит по-другому. Разом освобождаешься от всех лишних мыслей.

— Прекрасное предложение, — вставила Белла.

— У меня нет подходящей одежды, — упиралась Пич.

— Тебе не нужно ничего, кроме джинсов, каких-нибудь ботинок, перчаток и кожаной куртки, если у тебя она имеется. Я вожу с собой запасной шлем.

— В самом деле, дорогая, тебе следует поехать, — подбодрила ее Белла.

— А вы ни о чем не забыли? Как насчет Рэндольфа Сперлинга? Он, возможно, находится в эту самую минуту в Хьюстоне. Мне кажется неразумным разделяться. А вдруг он здесь объявится?

Берт встал из-за стола.

— Белла одна не останется. Я от нее не отойду ни на минуту.

Пич чуть было не напомнила ему, что он не смог уберечь самого себя от выстрела из проезжающей машины, но вовремя прикусила язык.

Белла ободряюще улыбнулась ей:

— Ты же знаешь Рэндольфа, дорогая. Он не сделает ничего такого, что может испачкать его одежду.

Она встала, взяла Берта под руку, подозвала Лентяя, потом строго посмотрела на Пич.

— Мы идем на прогулку, а когда вернемся, то тебя, надеюсь, здесь уже не будет.

Ари поднялся и взял Пич за руку.

— Ты в меньшинстве, леди босс.

Через пятнадцать минут Пич спустилась вниз, одетая в выгоревшие джинсы, которые в последний раз надевала еще тогда, когда близнецы ходили в школу, сапоги в стиле вестерн и кожаную куртку, слишком нарядную по сравнению с остальной одеждой. Ари ждал ее в прихожей, держа в каждой руке по шлему.

— Он мне давит, — пожаловалась Пич, надев свой шлем.

— Привыкнешь, — весело ответил Ари, выходя впереди нее из дома. — В шлеме есть переговорное устройство, так что мы сможем разговаривать.

Он вывел «харлей» из гаража и поставил перед домом. На ее взгляд, этот старший брат велосипеда был очень неустойчив.

— Возможно, это звучит глупо, но что удерживает мотоцикл от падения, когда он не стоит на подпорках?

— Водитель — и еще такой физический закон под названием прецессия. Не надо так волноваться. Ты для меня слишком много значишь, чтобы подвергать тебя риску. И еще есть одно преимущество. Ты сможешь всю дорогу ко мне прижиматься.

Ари подошел к мотоциклу, убрал опору, сел на него и завел мотор. Пич позволила себе несколько мгновений полюбоваться им, думая о том, какой у него сексуальный вид: широкие плечи, обтянутые черной кожей, и мускулистые бедра, натянувшие ткань джинсов, когда он сел верхом на «харлей». Сексуальный и немного опасный.

Он, несомненно, добился своего. Она и думать забыла об отцовской книге.

Рэндольф сидел за рулем взятой напрокат машины, проклиная свою злосчастную судьбу, которая занесла его в это время и в это место. Будь прокляты все Морганы. И агент Управления по борьбе с наркотиками тоже.

Вчера, после того как он четырнадцать долгих часов провел, наблюдая за домом Пич — с перерывами на поездки к ближайшей заправке, чтобы облегчить мочевой пузырь, а потом к ближайшему бистро, чтобы наполнить его снова отвратительным кофе, — Рэндольф проглотил свою гордость и позвонил бывшему агенту.

Он хотел всего лишь спросить совета, научиться нескольким приемам из его арсенала. Но агент бросил трубку, как только узнал голос Рэндольфа.

Самое неприятное в подобных людях, думал Рэндольф, это отсутствие лояльности. Он пригнулся, боясь быть замеченным, когда увидел Беллу, идущую по дорожке в сопровождении мохнатого чудовища и щеголевато одетого мужчины, которого он раньше никогда не видел. Либо этот человек приехал до того, как Рэндольф возобновил слежку в восемь часов утра, либо он провел ночь в доме.

Рэндольф хихикнул при мысли о том, что Белла завела любовника. Сенатор перевернулся бы в гробу, если б узнал. И еще не было покойника, который бы так этого заслуживал.

Твердо решив выполнять свои непривычные обязанности профессионально, он достал из кармана куртки маленькую записную книжечку и занес в нее время и краткое описание незнакомца и пса. Написал: «мужчина под шестьдесят, сказочно одет» и «пес — полно зубов».

Он продолжал наблюдать, а троица не торопясь удалялась прочь. Когда они завернули за угол и исчезли из виду, Рэндольф возобновил свою вахту. Пятнадцать минут спустя вне поля его зрения взревел двигатель. Через секунду он с изумлением увидел мужчину и женщину, едущих по дорожке на мотоцикле, и еще больше изумился, узнав в женщине Пич, а в мужчине Ари Раппапорта.

Несколько мгновений он обдумывал дальнейшие действия. Он мог бы попытаться проникнуть в дом, который вроде бы был пуст, потом решил, что лучше ничего не предполагать там, где дело касается Пич. Ему с ней так не везет, что скорее всего он приведет в действие систему охранной сигнализации, и тогда его арестуют за незаконное вторжение.

С другой стороны, он может поехать за мотоциклом. В конце концов его цель — это Пич. Если он уничтожит угрозу с ее стороны, с его неприятностями будет покончено.

Слово «уничтожит» снова и снова эхом отдавалось в мозгу, окатывая его раз за разом холодным потом. Существовала огромная разница — шантажировать отца или убить дочь. Шантаж — это преступление интеллектуалов. Убийство — для нищих и прочих недоумков. Рэндольф считал, что не способен на такое, но теперь он зашел слишком далеко, чтобы повернуть назад.

Рэндольф завел машину и, взвизгнув тормозами, пустился в погоню за мотоциклом. У него не было никакого определенного плана, кроме желания узнать, куда направляется Пич. Когда это она полюбила ездить на мотоцикле? Разве она не знает, как это опасно? Мотоциклисты вечно разбиваются насмерть.

Разбиваются насмерть. Насмерть.

Эта мысль прожигала его мозг. Ему не нужен этот проклятый агент, чтобы избавиться от Пич. И руки марать ему тоже не придется. Все, что ему надо, — это устроить Пич и Раппапорту дорожную аварию со смертельным исходом.

Это будет не слишком трудно. Всего лишь толкнуть их посильнее на повороте, и все. Он ехал за ними, отстав на две машины, пока мотоцикл не выехал из города, потом отстал еще больше, когда высокие здания уступили место просторам пригорода. Он не беспокоился, что его заметят в городе. Но когда мотоцикл свернул с шоссе на тихую сельскую дорогу, он забеспокоился. Что, черт возьми, ему делать, если Ари поймет, что их преследуют, нажмет на газ, и этот громадный мотоцикл рванет на полной скорости?

— Ты был прав, — сказала Пич в микрофон, вмонтированный в ее шлем. — Теперь, когда я вошла во вкус, мне нравится ехать с тобой. — Она отпустила его талию, вытянула руки в стороны и закричала: — Смотри! Я не держусь!

— Пожалей мои барабанные перепонки, — ответил Ари. — Хочешь послушать музыку?

— Только если ты не собираешься спеть мне серенаду. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так фальшивил.

— Мотоцикл оборудован радио.

Она хихикнула:

— А ванной комнатой?

— Приятно снова слышать, как ты смеешься. Люблю твой смех.

— Больше, чем мои груди?

— Единственное, что я люблю больше твоих грудей, это сама-знаешь-что. — Он опустил руку назад и погладил ее бедро. — Ты когда-нибудь занималась сексом на открытом воздухе?

— Нет. Герберт боялся муравьев.

— Может, нам удастся найти приятный уединенный холм и на его вершине исправить этот пробел в твоем образовании.

— Холм? Мы собираемся ехать по холмам? — спросила Пич, думая о том, что она и на плоской-то поверхности с трудом удерживается в седле.

— Ты не получишь удовольствия от езды на мотоцикле, пока не поездишь по дорогам со множеством изгибов и поворотов. Доверься мне, Пич. Тебе это понравится.

Они проехали через несколько маленьких городишек и парочку деревушек. Фермы с опрятными домиками и пастбищами, где паслись стада, тоже встречались часто. Буколическая безмятежность приятно расслабляла.

Хотя на противоположной стороне от Бельвиль появились первые холмы, Пич чувствовала себя слишком хорошо, чтобы всерьез забеспокоиться. Она поступала так, как учил ее Ари перед выездом: наклонялась внутрь дуги при поворотах и не нарушала равновесия мотоцикла, пытаясь усидеть прямо.

Он предупреждал ее не смотреть на асфальт, который мог показаться ей угрожающе близким, когда они наклонялись на вираже. Поэтому она не отрывала взгляда от несущегося мимо пейзажа, вдыхала запахи лугового сена и влажной земли.

Пич просунула руки под куртку Ари и снова занялась изучением еще более интригующего ландшафта на его груди. События последних нескольких дней заставили их ненадолго расстаться. Теперь она наверстывала упущенное.

Так приятно чувствовать себя любимой! Что бы она ни решила насчет книги, Ари ее поймет и поддержит. А это главное.

Мускулы Ари напрягались под ее пальцами, когда он вел мотоцикл из одного поворота в другой. Ее руки спустились вниз, к животу, потом еще ниже, пока не прикоснулись к самому потаенному месту.

— Тебе действительно удобно в этих тугих джинсах? — промурлыкала она. — А если нет, буду рада помочь тебе из них выбраться.

— Перестань валять дурака, — резко произнес Ари.

— Почему? Никто не видит, что я делаю. — Ошибаешься, леди босс. Кто-то едет следом за нами с тех пор, как мы проехали Бельвиль.

Глава 22

От слов Ари у Пич оборвалось сердце. Она обернулась, чтобы взглянуть на дорогу, и тут же почувствовала, как вильнул мотоцикл, потерявший равновесие.

— Сиди прямо, или мы упадем, — предупредил Ари.

Она тотчас же повиновалась.

— Мне ничего не видно. Ты уверен, что едут именно за нами?

— Если бы не был уверен, не говорил бы.

Странно было разговаривать друг с другом нормальным голосом, когда ветер рвет шлем и пряди волос бьют в лицо.

— Какая машина?

— Желто-коричневая «тойота».

— Тогда это не Рэндольф Сперлинг. Он бы скорее умер, чем сел в такой плебейский автомобиль. Ты можешь разглядеть водителя?

— Нет. Я стараюсь оторваться от него подальше.

— Может, это случайное совпадение?

— Здесь живет не так уж много людей, леди босс. Мы уже три раза сворачивали на разные проселочные дороги. И каждый раз он сворачивал за нами.

— Здесь есть поблизости полицейский участок?

Он рассмеялся, и смех его был невеселым.

— Это не город. Держись. Попытаюсь от него оторваться.

Пич покрепче обхватила его за талию. И сжала коленями его бедра, словно он был диким жеребцом, которого ей предстояло объездить. При других обстоятельствах это было бы очень сексуально. Но только не сейчас. Одно дело отправиться на приятную прогулку по сельской местности, и совсем другое — превратить извилистую проселочную дорогу в гоночную автостраду.

Пич еще никогда не было так страшно. И все же в глубине души она призналась себе, что опасность ее возбуждает. Навсегда исчезла благовоспитанная светская леди, подчинявшаяся всем указаниям мужа. Ее сменила отчаянная женщина, которой сам черт не брат. И эта бесшабашная авантюристка нравилась Пич куда больше.

Рэндольф Сперлинг был так поглощен тем, чтобы не упустить из виду мотоцикл, что не имел ни малейшего представления, где находится. Знал только наверняка, что в Техасе. Слава Богу, вчера вечером он предусмотрительно залил полный бак бензина. Если он упустит мотоцикл…

Он не додумал эту мысль до конца, так как понял, что «харлей» резко увеличил скорость. Какое выражение он слышал по этому поводу? Кажется, что-то вроде: Ари его «засек».

Рэндольф нажал на акселератор и с радостью почувствовал, что «тойота» рванула вперед, словно была хорошей гоночной машиной. По крайней мере ему не надо беспокоиться о том, чтобы не отстать. Что делать, когда он догонит мотоцикл, — это другой вопрос. Тут все будет зависеть от местности. Лучше, конечно, столкнуть их с какого-нибудь обрыва, но и простой наезд может оказаться смертельным.

Хотя в открытое окно врывался поток холодного воздуха, у него на лбу выступили капли пота. Он не был гонщиком, а убийцей и подавно, и он не знал, выдержат ли нервы. Но точно знал, что не может вернуться в Вашингтон и сообщить о провале своей миссии.

Рэндольф ехал с широко раскрытыми глазами, не смея моргнуть, и вжимал педаль акселератора в пол. Если он выполнит задуманное, он точно потребует дополнительной награды.

Никаких если, упрекнул он себя. Когда. И лучше сделать это поскорее, забеспокоился он, начиная понимать, что догнать мотоцикл на извилистой асфальтовой ленте будет очень непросто.

Внезапно они оказались в маленьком городке — на главной улице. Краем глаза ему удалось заметить его название: «Индастри». К счастью, в воскресный полдень на дороге не было машин. И светофоры тоже не горели. «Жми на педали, Сперлинг», — приказал он сам себе. Когда они снова выехали из городка, он был уже совсем рядом.

— Пошел в задницу, кто бы ты ни был, — крикнула Пич водителю «тойоты», не сообразив в запале, что ее вопли слышит только Ари. — Чтоб тебе ни дна ни крышки!

Ари невольно рассмеялся:

— Ты хотела сказать «ни дна ни покрышки»?

— Один черт! — крикнула она в ответ.

Пич продолжала удивлять Ари. Он-то думал, она перепугается до смерти, а она, похоже, только разозлилась. Возможно, она и сама не догадывается, что в полной мере унаследовала отчаянную храбрость Блэкджека.

Ари сосредоточился на дороге. Водитель «тойоты» был сущим маньяком. Он не отставал от них, хотя его машину сильно заносило на поворотах. На одном из поворотов «тойота» приблизилась к ним так близко, что Ари смог разглядеть лицо человека за рулем.

— Дьявол, это Сперлинг, — пробормотал он себе под нос, нажимая на газ.

— Сперлинг по имени Рэндольф? — раздался механически усиленный голос Пич.

— Он самый. А я-то считал его занудой.

— Он и есть зануда.

— Зануды так не ездят.

— Разве «харлей» не может обогнать «тойоту»?

— Может. — Ари не стал уточнять, что преимущество мотоцикла в скорости не поможет на извилистой проселочной дороге.

Пока что Пич не издала ни единого жалобного звука. Но Ари чувствовал, что она на пределе. И зачем он предложил ей эту поездку? Во второй раз в жизни он недооценил противника. Если с Пич что-нибудь случится по его вине…

Он прогнал эту мысль. Он не смог спасти жену, но Пич он спасет во что бы то ни стало. Ресторан на Раунд-Топ находится от них всего в нескольких милях. Там они будут в безопасности. Он сомневался, чтобы Сперлинг прихватил с собой пистолет, а если даже и прихватил, то не станет пускать его в ход при свидетелях.

Скорее всего Сперлинг хочет сбить их где-нибудь на дороге, пока никого нет. Их спасет только его хорошее знание местности.

Ари ездил по этой дороге много раз и знал все изгибы и повороты. Это давало ему небольшое преимущество. Стрелка спидометра порой доходила до цифры семьдесят, и тогда они немного отрывались от «тойоты».

— До Раунд-Топ еще далеко? — спросила Пич на удивление спокойным голосом.

— Всего несколько миль. — Он не сказал ей, что эта часть пути будет самой опасной, так как здесь дорога пролегала по холмам.

Он не мог отвлекаться и потому не стал говорить ей то, что хотел сказать больше всего: например, как сильно он ее любит, никогда никого не любил так сильно.

Заднее колесо мотоцикла пошло юзом, так как он слишком быстро вошел в поворот. Ари потребовалась вся его сила, чтобы удержать мотоцикл. Быстрый взгляд в зеркало сказал ему, что Сперлингу приходится еще труднее.

Впереди замаячил еще один поворот, круто уходящий влево и скрытый густым кустарником. Во время своих первых поездок сюда, когда ему не хотелось жить, он часто входил в этот поворот на такой скорости, с какой не решаются ездить и профессиональные гонщики.

И теперь он сделал поворот безупречно, их даже не занесло. Они вылетели на дорогу, и Ари увидел несущийся им навстречу бульдозер.

Ари успел вывернуть руль, и они проскочили в нескольких дюймах от машины. А затем Ари услышал, как отчаянно завизжали тормоза «тойоты».

У Сперлинга не было ни единого шанса. На скорости семьдесят миль в час он врезался в бульдозер. Раздался страшный скрежет, грохот, звон разбивающихся стекол. Ари резко затормозил.

— Что случилось? — крикнула Пич, соскакивая с заднего сиденья и стаскивая с головы шлем.

— Авария! — крикнул в ответ Ари и бросился к машинам. Пич бежала за ним.

Корпус бульдозера скрывал от их взоров «тойоту». Слава Богу, водитель бульдозера не пострадал.

— Что вы наделали, проклятые идиоты? — орал он.

Ари не ответил. Бросив взгляд на «тойоту», он выругался. Машина превратилась в груду металлолома.

Сперлинг сидел выпрямившись, неподвижно, только его руки бесцельно дергались. Тонкая струйка крови текла изо рта. Если бы он не пристегнулся, его бы выбросило из машины и он бы разбился насмерть, подумал Ари.

Но, подбежав, Ари понял, что Сперлинга держит на сиденье не ремень, а рулевая колонка. Он вошла ему в грудь, пригвоздив к спинке сиденья, словно бабочку.

Сзади судорожно всхлипнула Пич. Громко ахнул подбежавший фермер.

— Надо его оттуда вытащить, — сказал Ари фермеру.

Рэндольф застонал. Прохрипел:

— Не надо.

— Я за подмогой, — сказал фермер. — Я тут недалеко живу. Господи, только я собрался рыть пруд, а тут это. — И он бросился бегом по дороге.

— Пич, где Пич? — с трудом произнес Сперлинг.

— Зачем она вам нужна? — грубо спросил Ари.

— Прошу прощения. У нее. И у Беллы тоже.

— Почему вы предали Морганов?

Веки Сперлинга задрожали и опустились. С его разбитых губ слетело одно слово:

— Деньги.

— Вам кто-то заплатил, чтобы вы это сделали?

Голос Сперлинга звучал все тише:

— Да.

— Кто?

— Не знаю. Не спрашивал, пока платили. — Он закашлялся, и изо рта хлынула кровь. — Простите.

Пич сглотнула и спросила Сперлинга:

— Это вы подожгли квартиру мамы и обыскали мой дом?

— Нанял человека, — честно ответил Сперлинг. Терять ему уже было нечего.

— Но почему? Мои родители всегда хорошо к вам относились.

Губы Рэндольфа шевельнулись, и Ари скорее понял, чем расслышал ответ.

— Власть, — произнес Сперлинг. Голова его бессильно поникла.

Ари пощупал пульс у него на шее. Пульс пару раз слабо дрогнул и замер.

Пич ошибалась. Рэндольф Сперлинг все же умер в «тойоте».

Никогда еще дом не выглядел так приветливо, подумала Пич, когда мотоцикл въехал на подъездную дорожку. Мышцы ее болели от долгих часов, проведенных в седле мотоцикла. Она с трудом слезла с сиденья. Ари поддерживал ее под руку.

— Я хочу принять горячую ванну, а потом хочу, чтобы ты обнял меня и долго-долго не отпускал, — сказала она Ари.

Он не смотрел ей в глаза. Пич раньше не видела его таким подавленным.

— Ты прошла сквозь ад, и виноват в этом я.

— Что ты говоришь? Ты спас мне жизнь.

— Ее не надо было бы спасать, если бы я не настоял на этой поездке.

Пич положила руки ему на плечи, приподнялась на цыпочки и заглянула ему прямо в глаза.

— Не смей чувствовать себя виноватым. Рэндольф поймал бы меня рано или поздно. Не хочу даже думать, что бы случилось, если бы я в это время оказалась одна.

В этот момент из дома выскочили Белла и Берт.

— Дорогая, — закричала Белла, крепко обнимая Пич, — ох, дорогая моя, слава Богу, с тобой все в порядке! Когда шериф позвонил мне и рассказал, что произошло, я ушам своим не поверила. Я знаю, что Рэндольф был ужасным человеком, но даже вообразить не могла, что он попытается тебя убить.

— Как видишь, ему это не удалось. — Пич попыталась улыбнуться, но губы отказывались ей повиноваться. Она не в состоянии была радоваться тому, что уцелела, пока сцена смерти Рэндольфа все еще стояла у нее перед глазами.

Она прокручивала в голове события предыдущих месяцев, от смерти отца до ужасной погони, которая закончилась разбитыми стеклами, искореженным металлом и окровавленным, искалеченным телом Рэндольфа Сперлинга, и спрашивала себя, не могла ли она предпринять что-нибудь, чтобы предотвратить этот страшный конец.

Снова и снова она думала, что все могло бы быть по-другому, если бы не ее упрямство. Но она настояла на том, чтобы поступить по-своему, и слишком многие — ее мать, Берт, Ари и даже Рэндольф — заплатили за это. Пич не любила его, а потом даже боялась, но никогда не желала ему смерти, даже когда поняла, что он хочет ее убить.

— С тобой все хорошо? — встревоженно спросила Белла, поддерживая Пич под руку. — Я знаю, шериф говорил, что ты не пострадала, но, может, у тебя шок?

— Я просто очень устала. Все это кажется мне ненастоящим, словно все происходило в кино, а не на самом деле.

— Когда я думаю, что могло произойти и что произошло с Рэндольфом, мне просто хочется сесть и разрыдаться, — сказала Белла.

— Больше никаких Слез, — сурово возразил Берт. — Ты уже наплакалась на всю оставшуюся жизнь. Пич и Арии благополучно вернулись домой. Все остальное не имеет значения.

Берт отошел от Беллы на минуту и заключил Ари в объятия.

— Никогда раньше не говорил тебе этого, но ты для меня все равно что сын. Я так счастлив, что все обошлось.

— Взаимно, — отозвался Ари. — Надеюсь, вы, трое, не подумаете, что я хочу сплясать на могиле Сперлинга, но все же нам следует отпраздновать. Я так чертовски рад, что все закончилось, что мог бы перекувырнуться через голову.

— У нас есть еще один повод для праздника, — с лукавой улыбкой произнесла Белла и прошла вперед, в кабинет.

Пич рухнула на диван и положила ноги на кофейный столик, не обращая внимания на то, что ее сапоги пачкают полированную поверхность.

— О чем ты говоришь? Неужели ты передумала и позвонила Дэвиду Келлеру?

Белла даже споткнулась от удивления.

— Я никогда бы так не поступила. Я же тебе сказала, что решение должна принять ты.

— Надеюсь, ты со мной согласишься.

— Означает ли это, что ты уже решила, что делать? — спросила Белла.

— Если ты не возражаешь, я бы хотела немедленно позвонить Дэвиду Келлеру и сообщить ему, что мы нашли рукопись.

— Ты уверена? — с сомнением спросила Белла.

— Совершенно уверена.

— Когда ты это решила?

— В тот момент, когда поняла, что Рэндольф готов убить нас, лишь бы только не допустить этого.

Белла вздохнула.

— С его смертью столько вопросов осталось без ответа.

Ари в это время пил пиво из холодильника за баром. Он принес бутылку к дивану, сел и сказал, обращаясь к Белле и Берту:

— Перед смертью Сперлинг признался, что нанял человека, который поджег вашу квартиру и обыскал дом. Очевидно, он с первого дня охотился за этой книгой. И еще он сказал, что ему заплатили, чтобы он это сделал.

— Но кто?..

— Он этого не знал, — перебил Ари. — Или же не захотел сказать.

— Значит, это еще не закончилось?

— Пока нет. Но как только книга будет напечатана, все останется позади.

— А как насчет выстрела в Берта и несчастного случая с Гербертом? — спросила Белла. — К этому он тоже приложил руку?

— Нет. Полиция была права, когда решила, что они никак не связаны друг с другом.

Пич кивнула и прижалась к нему покрепче. Когда Ари был рядом, она ничего не боялась.

— Забудем на время о Рэндольфе. Мама, ты сказала, что у нас есть что отпраздновать. Хорошие новости были бы сейчас очень кстати.

— Надеюсь, ты сочтешь хорошей новостью то, что мы с Бертом решили, пока вас не было дома. Я знаю, я тебе говорила, что подожду до Рождества, а потом уже решу насчет замужества. После того что случилось сегодня, когда мы поняли, что дела могут принять плохой оборот тогда, когда меньше всего этого ожидаешь, мы с Бертом решили, что не станем ждать. Мы собираемся пожениться как можно скорее.

— Самое позднее ко Дню благодарения, — вставил Берт, сияя так, словно только что выиграл в лотерею.

Пич почувствовала, что сейчас расплачется. Она встала, подошла к матери и поцеловала ее.

— Я так рада за вас.

— И я тоже, — сказал Ари. — Поздравляю, Берт. Ты счастливчик.

— Я бы хотел, чтобы ты был моим шафером, — обратился Берт к Ари.

— У нас почти нет времени на подготовку, поэтому мы устроим тихую свадьбу, позовем только нескольких близких друзей, — добавила Белла, потом нагнулась поближе и прошептала на ухо Пич: — Надеюсь, мы покажем твоему другу хороший пример.

Глава 23

Однажды в конце декабрьского дня Пич вернулась домой с работы и увидела в окнах соседних домов рождественские огни, сияющие словно звезды в ночи. Пока она все выходные работала над первой статьей из серии, посвященной влиятельным людям Техаса, ее соседи украшали свои дома к празднику. Это время года всегда нравилось Пич: на несколько счастливых дней люди преображались, бегали по магазинам за подарками, между ними воцарялись любовь и согласие.

Когда близнецы были еще маленькими, она много дней проводила за подготовкой праздника, стараясь соблюсти все семейные традиции. Она пекла десятки пирожных, наполнявших дом ароматом ванили, корицы и мускатного ореха, водила мальчишек с их друзьями кататься на коньках и по магазинам и проводила вечера на элегантных вечеринках, где собиралось все светское общество Хьюстона.

Но этот праздник будет совершенно не похож на предыдущие, более спокойным и грустным. Ей не для кого печь, не нужно посещать никаких вечеринок, исполнять обязательные рождественские ритуалы.

Поскольку Берт и Белла уехали в свадебное путешествие, Ари умчался в Долину, расследуя какой-то случай политической коррупции, а многие сотрудники редакции не вышли на работу из-за гриппа, у нее не было никакого желания украшать дом.

Она с энтузиазмом взялась по-новому издавать журнал, как они с Ари наметили, пусть даже это означало, что Ари время от времени придется уезжать из города. Пич не возражала и тогда, когда близнецы, которым пришлось дольше пробыть в Хьюстоне на День благодарения в связи со свадьбой, сказали, что на Рождество поедут с друзьями в Нью-Гэмпшир.

Она с радостью предвкушала ежегодный вечер, который устраивала для сотрудников редакции, рождественский ужин у Берта и Беллы и тихие вечера у камина с Ари.

Наконец-то ее жизнь устроилась и все осталось позади. Книга Блэкджека будет опубликована в самый разгар избирательной кампании девяносто шестого года, Белла нашла счастье с Бертом, и очень скоро, Пич была в этом уверена, Ари сделает ей предложение. Учитывая, как придирчиво он подошел к тому, где и когда они будут заниматься любовью в первый раз, Пич не сомневалась, что он втайне планирует сделать ей предложение в самой романтичной обстановке.

Сколько же еще ждать, думала Пич, сворачивая на подъездную дорожку и останавливая машину перед гаражом. Взяла свой дипломат с переднего сиденья, вышла и взглянула на пустой дом, в котором оставила утром гореть свет, чтобы по возвращении не чувствовать себя так одиноко.

Она помедлила еще секунду, глядя на небо и любуясь звездами. Внезапно увидела падающую звезду и загадала желание. То же самое желание, которое всегда загадывала со времени смерти Блэкджека, — чтобы никакая беда не стряслась с теми, кого она любит. Затем пошла к дому.

Вдруг ей показалось, что кусты, отделяющие ее участок от соседей, шевельнулись. Она взглянула в ту сторону, но там ничего не было.

«Возьми себя в руки», — приказала себе Пич. Причин бояться уже нет. Рэндольф мертв, а люди, которые ему платили, ничего не выиграют, запугивая ее. «Политика стяжательства» уже попала в руки издателя.

Краем глаза она снова уловила какое-то движение. Пич повернулась и увидела женщину, идущую следом за ней. Было темно, единственный фонарь над гаражом светил плохо, и Пич разглядела ее лицо, только когда она подошла поближе.

Пич облегченно вздохнула.

— Синди, что ты здесь делаешь? Кто-то на работе сказал мне, что ты сегодня звонила и предупредила, что у тебя грипп.

— Теперь мне гораздо лучше. А к концу этого вечера станет совсем хорошо.

Какой странный ответ, подумала Пич. Но с другой стороны, Синди всегда разговаривает очень странно.

— Ты уверена, что выздоровела? Этот грипп так всех и косит. Минимум на неделю.

Пич открыла сумочку и попыталась выловить оттуда ключи. Когда она снова подняла голову, Синди была уже в двух шагах.

— Синди, не так близко! Вдруг ты еще заразная? Я сейчас не могу позволить себе заболеть.

— Не беспокойся, ты от меня не заразишься. Ты вообще больше ни от кого не заразишься.

— Это как понимать? — спросила Пич несколько рассеянно, потому что все еще никак не могла найти ключи.

— Вот так! — Синди выхватила из сумочки пистолет и направила его на Пич.

Когда Пич была еще девушкой, Блэкджек настоял, чтобы она научилась обращаться с огнестрельным оружием. «Никогда не знаешь, когда это тебе понадобится», — сказал он тогда. В тире они пользовались именно пистолетом 38-го калибра. Как и у Синди сейчас.

Стрелять она научилась. А вот что делать, когда оружие наставлено на тебя, ей никто не рассказывал.

— Если это шутка, то не смешная.

— Я не смеюсь. А ты? — Глаза Синди сверкали. Она встала между Пич и дверью.

Пич почувствовала, как кровь отлила от лица. Колени подогнулись от страха. Но она не доставит Синди удовольствия заметить это.

— Если ты все еще надеешься сохранить свое место в редакции, советую тебе убраться к черту.

Синди зло прищурилась.

— Зря ты это сказала. Я думала убить тебя быстро. Но теперь, пожалуй, я заставлю тебя помучиться. Я слышала, что пуля в живот — это очень болезненно.

Пич показалось, что она сейчас упадет. А она-то думала, что все уже позади!

— Тебе это с рук не сойдет. Здесь тихий район. Стоит тебе спустить курок, и здесь тут же будет полиция.

— Я не настолько глупа, чтобы застрелить тебя прямо тут. — Синди бросила взгляд на дом, улыбнулась. — Эти каменные стены выглядят достаточно толстыми. В доме выстрел не услышат.

— Мне зайти в дом? — спросила Пич, вновь обретая надежду.

Синди издевательски рассмеялась:

— Думаешь, я идиотка? Я все знаю про вашего пса. Когда мы войдем, ты его позовешь и запрешь в чулане.

— Это тренированный боевой пес, — отчаянно сказала Пич. — Мне стоит только крикнуть, и он разорвет тебя в клочки.

— Кого ты хочешь обмануть? Я слышала, что ты рассказывала об этой собаке. По твоим словам, он опасен не более чем чи-хуа-хуа. Единственная причина, по которой я хочу, чтобы ты его заперла, это чтобы не ранить его. Я люблю собак.

— Почему ты это делаешь? Потому что я не позволила тебе закончить мое обучение?

Не успела Пич сказать эти слова, как поняла, насколько глупо они звучат. Синди терпеть ее не могла и была рада от нее избавиться.

По крайней мере в одном она была права. Синди безумна, как Сумасшедший Шляпник. Только это ей никак не поможет.

— Плевать я хотела на твою учебу, — с ненавистью сказала Синди.

Пускай говорит, сказала себе Пич. Пока она будет говорить, она не выстрелит.

— Я вижу, ты очень расстроена. Если я тебя чем-нибудь оскорбила…

Синди не дала ей договорить.

— Все в тебе меня оскорбляет. У тебя есть все — большой дом, дорогие наряды, куча денег, машина, семья.

— Ты красивая женщина, Синди. У тебя тоже может быть все, чего ты захочешь, — сказала Пич, спрашивая себя, можно ли убедить разумными доводами маньяка.

Синди провела рукой по лицу, словно это было не ее лицо, а маска.

— Ты и правда считаешь меня красивой?

— Конечно. И все остальные тоже. Ты так много сделала, чтобы себя преобразить.

— Он дал мне все, что я хотела, кроме твоих глаз.

Пич опять ничего не понимала.

— Кто дал тебе все? Мужчина? Он тебя любил?

Гнев исказил старательно вылепленное, красивое лицо Синди.

— Твой муж вовсе не любил меня! Я заплатила ему кучу денег за все, что он сделал.

Пич не удивилась, узнав, что именно Герберт оперировал Синди. Возможно, муж из Герберта был никудышный, но никто не мог сравниться с ним в операционной.

— Ты считаешь, что Герберт взял с тебя слишком много? И поэтому сердишься?

— Он хотел меня использовать, хотел рассказать всем, что он со мной сделал. Я не могла ему этого позволить.

— На Герберта это совсем не похоже. Он очень хорошо хранил профессиональные секреты. Я даже и не знала, что ты была его пациенткой.

— Он не знал моего настоящего имени. И я позаботилась о том, чтобы он никогда его не узнал.

К горлу Пич подступила тошнота.

— Позаботилась? Что это значит?

Синди наклонилась поближе и сказала свистящим шепотом:

— Не имеет значения, если я сегодня скажу тебе правду. Ты все равно не успеешь никому рассказать. Это я убила доктора Стрэнда.

— Моего мужа переехала машина.

Синди хихикнула.

— Знаю. Это я сидела за рулем. Мы договорились встретиться и побегать в Мемориальном парке. Я специально приехала туда раньше и наехала на него сзади. Ну и полетел же он! Я прямо обмочилась от смеха.

Пич почувствовала, что сейчас грохнется в обморок.

— Как же ты могла?

— Легко. Это было здорово. Чувствовала себя потом просто отлично, а когда тебя убью, будет еще лучше.

— Раз ты так твердо решила меня убить, скажи по крайней мере почему, — попросила Пич, стараясь протянуть время и думая о том, что случится, если она попытается вырвать пистолет.

Бах-бах, и она готова. Вот что случится.

— Ты сама знаешь почему.

Улыбка на лице Синди выражала что угодно, только не радость. Несмотря на свои идеальные черты лица, она напоминала Пич ухмыляющуюся горгулью со средневекового собора.

— Клянусь, не знаю.

— Он был влюблен в меня, пока вы с Бертом все не испортили.

«Господи, должно быть, она говорит об Ари».

— А при чем тут Берт?

— Он всегда был против меня. Но я его проучила.

Пич задрожала, когда поняла, о чем говорит Синди.

— Это ты в него стреляла?

— Он это заслужил.

— Ари и Берт просто друзья.

— Берт меня ненавидел. Он не пускал ко мне Ари.

Голос Синди становился все громче. Если бы Пич удалось заставить ее говорить еще громче, соседи, возможно, услышали бы и вызвали полицию. Но только нельзя кричать самой, иначе Синди выстрелит.

— Если бы Ари на самом деле любил тебя так, как ты говоришь, никакие силы в мире его бы от тебя не увели.

— Он любил меня, пока ты не соблазнила его своими деньгами и своим большим домом, — сердито крикнула Синди. Потом оглянулась и понизила голос: — Ты стараешься заставить меня сильно шуметь, но у тебя ничего не выйдет. Я гораздо умнее, чем тебе кажется. Голоса подсказывают мне, что надо делать.

Голоса? Синди еще безумнее, чем она думала.

— Какие голоса?

— Те, которые я слышу у себя в голове. Они подсказали мне, как сделать себя красивой, чтобы Ари влюбился в меня. Но вы с Бертом его против меня настраивали.

— Я никогда не говорила о тебе с Ари, — ответила Пич, надеясь, что хоть раз в жизни солгала убедительно.

В глазах Синди полыхало пламя.

— Я видела, как ты ему нашептывала что-то на ухо. Ты его у меня отняла. Ты во всем виновата.

— Поверь, я знаю, каково потерять любимого человека. Знаю, как это больно. Но ты не могла потерять Ари, он никогда тебе не принадлежал. Он хоть раз назначал тебе свидание, приглашал поужинать, поцеловал тебя?

Синди затряслась. Пистолет в ее руке дрогнул.

— Ты хочешь меня запутать.

— Я хочу тебе помочь. Я говорила искренне, когда сказала, что ты очень красивая женщина. Однажды кто-нибудь тебя полюбит. Дай себе шанс.

— Когда ты умрешь, Ари будет любить меня. — Синди произнесла это с параноидальной уверенностью, отметающей всякие аргументы. Она снова ткнула в Пич пистолетом, подталкивая ее к двери.

— Ари не успокоится, пока не узнает, кто меня убил. И когда он обнаружит, что это ты, он тебя возненавидит. Ты этого добиваешься?

Синди так сильно толкнула Пич, что та чуть не упала.

— Заткнись, сука. Ари будет меня любить, и ты это знаешь. Открывай эту чертову дверь и позови собаку.

Больше Пич ничего не могла придумать. Мысли путались. Может, все-таки закричать? Вцепиться в Синди? Ударить ее по руке с пистолетом? Ну хоть что-нибудь! Она поднесла связку ключей к свету, нашла нужный ключ и вставила его в замочную скважину. Странный звук послышался из-за двери, нечто похожее на низкий рокот или на шум прибоя.

— Что это? — спросила Синди.

— Кажется, я забыла выключить телевизор, когда уехала сегодня утром, — быстро ответила Пич.

Молясь про себя, чтобы она правильно угадала истинный источник звука, Пич повернула ключ в замке, распахнула дверь и бросилась в сторону.

Мелькнули черная шкура и белые зубы, и Лентяй прыгнул мимо Пич прямо на Синди. Раздался выстрел, и Пич увидела, как из лапы Лентяя брызнула кровь.

— О нет! — закричала она. — Ведьма! Ты убила мою собаку!

Лентяй словно и не заметил пули. Он вцепился зубами в руку Синди, держащую пистолет, и Пич услышала, как захрустели ломающиеся кости.

Синди выронила пистолет и взвизгнула от боли.

Пич схватила пистолет.

— Отзови собаку, — кричала Синди, так как Лентяй стоял над ней, капая слюной и кровью, и продолжал издавать угрожающее, рокочущее рычание.

— Не могу, даже если бы захотела. Я не знаю нужной команды, — искренне ответила Пич. Затем кинулась к телефону, доверив Лентяю сторожить Синди, и набрала номер 911. — Меня пытались убить, — дрожащим голосом проговорила она.

— Вы ранены? — спросил спокойный голос на другом конце провода.

— Со мной все в порядке. Но пришлите, пожалуйста, «скорую помощь» для моего пса. Его ранили.

Во время допроса полицейских Пич ни разу не сорвалась. Не позволила себе заплакать, когда полицейский помог ей уложить Лентяя на заднее сиденье своей машины, а потом со включенной сиреной помчался в ближайшую ветеринарную больницу «Скорой помощи». Она справилась с собой даже тогда, когда врач сообщил ей, что Лентяй быстро поправится, хотя ей очень хотелось разрыдаться от облегчения.

Пич не позволила себе пролить ни слезинки до тех пор, пока не увидела на своей подъездной дорожке «субурбан» Ари. И только тогда по ее лицу Ниагарским водопадом хлынули слезы.

Она позвонила Ари в Браунсвилль и сообщила, что произошло, сказала, что он должен остаться и закончить интервью. Однако не стала спорить, когда он ответил, что немедленно выезжает в Хьюстон.

Пич поставила стул у окна в гостиной, чтобы увидеть его, как только он покажется, и встретить его у двери. Но ноги отказались ей служить. Пич не в состоянии была шевельнуться, когда услышала, как Ари вошел в дом.

— Я в гостиной, — крикнула Пич, когда он открыл дверь.

— Пич, ох, Пич, — шептал Ари, крепко прижав ее к себе. — Я видел у входа кровь.

— Это кровь Лентяя. И Синди.

— Слава Богу, что не твоя. — Ари обнимал ее так крепко, что она слышала биение его сердца.

Только ей было и этого мало. Она старалась спрятаться в него, зарыться, словно испуганный зверек. Она дрожала всем телом и не могла говорить от перенесенного страха.

Ари тоже молчал. И не отпускал ее. Они льнули друг к другу в течение бессчетных минут, пока Пич рыдала, избавляясь от ужаса.

— Не надо плакать о Синди, — сказал он.

— Я плачу о Лентяе, — ответила она всхлипывая. — Он был такой смелый. Когда я думаю обо всех гадостях, которые наговорила про него…

— Он поправится?

— С ним все будет в порядке, — ответила Пич, пытаясь взять себя в руки. — Ветеринар сказал, возможно, я смогу забрать его домой уже завтра.

— А что Синди?

— Лентяй просто раздробил ей руку. Ее увезли в больницу. Один из полицейских сказал что-то насчет предъявления ей обвинения через пару дней. Он говорит, что можно не беспокоиться, ее не выпустят под залог. Ох, Ари, ты бы слышал ее! Она прямо похвалялась тем, как убила Герберта и ранила Берта. Единственное, о чем она жалела, — это что ей не удалось убить меня.

Теперь, когда Пич обрела голос, она не могла остановиться. Пересказала Ари все подробности своего столкновения с Синди, начиная с того момента, как увидела Синди на дорожке, до приезда полицейских и их отъезда несколько часов спустя. Когда она закончила, то почувствовала себя очищенной, словно избавила себя и дом от миазмов безумия Синди.

Ари все время крепко обнимал ее. Так приятно было находиться в его объятиях, ощущать, как в нее вливается его сила.

— Помнишь, что я говорила насчет того, что женщины в редакции будут безумно в тебя влюбляться? Но я не думала, что так безумно. Синди была уверена, что единственное, что стоит между вами, — это я.

Ари твердо взглянул ей в глаза.

— Я никогда не давал ей ни малейшего повода так думать.

— Знаю. — Пич еще крепче прижалась к нему. — Мне ее жаль, несмотря ни на что. Возможно, она весь остаток жизни проведет в сумасшедшем доме.

Ари поцеловал ее в шею.

— Вот за что я тебя люблю — ты способна жалеть других людей даже тогда, когда они этого не заслуживают.

Приятно было ощущать прикосновение его губ к своей коже. Еще приятнее было бы ощутить их на своих губах, подумала Пич и повернула голову, чтобы поймать его рот. Она забыла свою тревогу о Лентяе и жалость к Синди, забыла свой недавний ужас. Забыла обо всем, кроме мужчины в ее объятиях — а потом в постели. Их любовь была полна сознанием того, что они снова едва не потеряли друг друга.

Утро наступило слишком быстро. Они вместе приняли душ, наслаждаясь этими игривыми минутами перед тем, как одеться и встретить новый день.

— Я никогда ни с кем не ощущала такой близости, как с тобой, — сказала Пич за кофе во время завтрака.

Ари не отрывал взгляда от ее лица, будто не мог заставить себя смотреть ни на что другое.

— Я тоже.

— Я тут думала о будущем, — сказала Пич.

— О каком-то абстрактном будущем или о конкретном?

— Совершенно конкретном. Я думала о нас.

— Я тоже.

— Пришел к каким-нибудь выводам?

Он кивнул.

— Не держи меня в подвешенном состоянии.

— Знаешь, ты значишь для меня гораздо больше, чем любой другой человек в мире, — начал Ари, и вид у него был слишком уж мрачным для человека, который собирается сделать ее счастливейшей женщиной на земле.

— Ты, несомненно, доказал это вчера ночью. Три раза.

Ари несколько раз открыл и закрыл рот, не произнося ни звука. Мужчины порой так долго соображают, когда говоришь им что-то неожиданное, любовно подумала Пич.

— Я выбирал подходящий момент, чтобы сказать это.

— Так же, как выбирал подходящее место, чтобы в первый раз заняться со мной любовью? — спросила она с хриплым смешком.

— Пич, мне трудно это говорить…

— Давай я облегчу тебе задачу. Я знаю, что ты собираешься сказать. И мой ответ — да.

— Ты — одна на миллион! — воскликнул Ари и откинулся на спинку стула. — Я боялся, ты не поймешь.

— Почему?

— Нельзя же от тебя так много требовать.

— Это зависит от того, с какой стороны посмотреть. — Тут она заподозрила неладное. Она уставилась на него. — Мы ведь говорим об одном и том же, правда?

Он улыбнулся той особенной улыбкой, которая всегда заставляла ее таять.

— Не знаю, как ты догадалась, что я прошу у тебя разрешения уехать. Могу только сказать, что я очень благодарен тебе за это. Это сильно облегчает дело.

Пич моргнула. И только.

— Когда ты принял это решение? До того, как мы занимались любовью, или после?

— До.

Почему-то от этого ей стало еще хуже.

— Ты собираешься скоро уехать?

— Я знаю, как ты любишь эти праздники. Как насчет начала следующего года?

«Ужасно!» — кричала ее душа. Это не просто жестокая шутка. Он действительно хочет уехать. Он действительно собирается оставить ее здесь, в Хьюстоне, а сам уедет бог знает куда и будет делать бог знает что. Она была такой дурой, полагая, что он собирается сделать ей предложение. Пич чувствовала себя еще более беспомощной, чем под дулом пистолета Синди. Синди могла ее убить, но Синди ни за что не удалось бы ее победить.

— Как долго тебя не будет?

— Это хуже всего. Я не знаю. — Он нерешительно взглянул на нее. — Не могу поверить, что ты так спокойно это воспринимаешь.

Спокойно? Значит, она лучшая актриса, чем сама думала.

— Могу я узнать, почему тебе надо уехать?

Его улыбка погасла.

— Поскольку ты уже догадалась обо всем, я думал, что это ты тоже поняла.

— Просвети меня на тот случай, если я поняла неверно, — ответила Пич, пытаясь не сорваться на крик.

— Я хочу провести с тобой остаток жизни…

— И чтобы доказать это, уезжаешь! — выкрикнула Пич.

— Ты сердишься?

Он взял ее за руку. Пич выдернула руку.

— Сержусь? Сержусь?! Я думала, ты собираешься просить меня стать твоей женой!

По крайней мере у него хватило совести смутиться.

— Я все испортил.

— Это уж точно, парень. Почему бы тебе не сказать мне правду? Я выдержу. Если ты меня не любишь, так и скажи.

— Это не имеет никакого отношения к тому, как я к тебе отношусь. Я хочу на тебе жениться. И мне жаль, что нельзя сделать это завтра же. Но сначала мне надо закончить одно дело.

— Дело? И как ее зовут?

— Хелен, — тихо ответил Ари. — Ее зовут Хелен. Я не могу начинать новую жизнь до тех пор, пока не покончу со старой.

Плечи Пич поникли.

— Я могла бы бороться с живой соперницей. Но с мертвой мне не справиться.

— Она тебе не соперница. Я никогда и никого не любил так, как тебя.

— Ты это говоришь искренне?

— От всего сердца. Но это ничего не меняет. Мне следовало тогда остаться и достать того негодяя, который убил мою жену. А я не мог справиться со своим горем и поэтому удрал. И с тех пор это меня гложет. Разве ты не понимаешь, Пич? Я должен знать. Я не могу жить спокойно с тобой, пока не узнаю.

Его полное боли признание погасило ее гнев так же верно, как вода гасит пламя. Ари таков, какой он есть. Он не может уйти от долгов и обязательств.

— Хорошо. Возвращайся в Феникс, если чувствуешь себя обязанным это сделать. Я поеду с тобой.

Он покачал головой:

— Я не могу этого позволить.

— Ты не можешь меня остановить.

— Пич, пожалуйста, если ты меня любишь, на этот раз сделай так, как я прошу. Я не могу… я не позволю снова подвергать твою жизнь опасности. Кроме того, тебе надо подумать о близнецах. Они потеряли деда и отца. Они не могут потерять еще и тебя.

— Близнецы уже взрослые, — возразила Пич. — Я им не нужна. Я их теперь почти не вижу. У них своя жизнь.

— Все, что ты говоришь, — правда, кроме одного. Ты всегда будешь нужна близнецам. И надо еще подумать о Белле.

— У нее есть Берт.

— Пич, не усложняй все.

— Что это я усложняю? — с вызовом спросила Пич.

— А как же журнал? «Техас изнутри» мог бы стать реальной силой, если ты будешь стоять у руля.

— Мне наплевать на журнал.

— Ты это не серьезно. У тебя задатки первоклассного репортера.

— Когда ты найдешь убийцу Хелен, из этого получится великолепный репортаж. Мы могли бы написать его вместе.

Ари опустился перед ней на колени — жестокая пародия на предложение руки и сердца — и взял ее ладони в свои.

— Мы можем провести в спорах об этом все оставшееся время и совершенно рассориться или можем получить удовольствие в эти несколько дней, — произнес он с безупречной мужской логикой.

Пич не смогла придумать ни одного довода, который поколебал бы его. Мужчина, которого она любила, который клялся, что любит ее, твердо решил уйти из ее жизни, и она ничего не могла с этим поделать.

Вот вам и веселое Рождество!

Глава 24

— Не могу поверить, что Ари и правда уехал. — Дрожь в голосе Пич выдавала ее глубокую обиду.

— А я не могу поверить, что ты позволила ему уехать, — ответила Белла.

— Он не оставил мне выбора.

— У женщины всегда есть выбор, дорогая.

Они сидели в гостиной дома Берта и Беллы чудесным воскресным вечером, и Берт заканчивал последние приготовления к ужину.

Хотя Берту и Белле было уже за шестьдесят, они, несомненно, подходили к браку с позиций девяностых годов. У них все обязанности были общие, от работы в редакции журнала до уборки дома. Сердце Пич радовалось бы, глядя на них, если бы она не была так несчастна.

— Мама, ты же знаешь, почему Ари уехал и не взял меня с собой. Мне приходится смириться с этим.

— Мужчины не всегда понимают, что для них лучше. Иногда им необходимо некоторое руководство, и только тогда они прозреют, — ответила Белла с лукавым блеском в глазах. — Ты помнишь тот день, когда погиб Рэндольф?

— Как я могу его забыть? — Пич не понимала, зачем мать напоминает ей о таких неприятных вещах, когда она и так чувствует себя ужасно.

— Когда вы в тот вечер вернулись домой, я вас обманула, но это была ложь во спасение. Я сказала, что мы с Бертом решили пожениться как можно скорее. — Белла наклонилась поближе и понизила голос: — Правда заключается в том, что если бы я ждала, пока Берт сделает мне предложение, то к тому времени, когда он решился бы на это, мы с ним уже катались бы в инвалидных креслах по дому для престарелых. Я спросила у него, хочет ли он на мне жениться, и он привел множество доводов против этой идеи. Его беспокоило, что скажет пресса и что скажут мои друзья. Кажется, он даже говорил что-то насчет поспешного брака, о котором я потом пожалею. И тогда я сказала ему, что после всего пережитого мне наплевать на то, что скажут люди. Потом я уложила его прямо к себе в постель, чтобы это доказать.

— Не может быть! — ахнула Пич.

— Очень даже может. Я хотела дать Берту понять, что говорю серьезно.

— Мама, ты потрясающая женщина.

— А ты моя дочь.

— То есть?

— То есть ты не должна была выпускать Ари из своих рук.

— Она права, — заметил Берт, появляясь в гостиной подобно добродушному джинну. — Откровенно говоря, Пич, ты меня разочаровала. Я не думал, что ты не справишься с Ари после того, как так решительно расправилась с Синди.

— Как ты думаешь, он говорил правду, что вернется?

— О, он обязательно вернется. Когда-нибудь. Беда в том, что нельзя точно сказать, сколько ему потребуется времени, чтобы отыскать того негодяя, который убил Хелен. И в процессе поисков Ари может попасть в беду.

— Ты считаешь, что ему грозит опасность?

— Трудно сказать. Не помешает, если кто-нибудь будет прикрывать его тыл.

— А я могла бы быть этим человеком?

— Конечно, могла бы, — вмешалась Белла. — В последние несколько дней мы с Бертом только об этом и говорим.

— Но я же не репортер, занимающийся журналистским расследованием, — выпалила Пич. — У меня даже нет диплома об окончании колледжа.

— Вести журналистское расследование нельзя научиться в колледже, — возразил Берт. — Преподаватель может научить, как исследовать вопрос и как написать статью. Но никто не в состоянии дать тебе нюх на новости. Нельзя научиться инстинкту по книгам. С ним рождаются.

Белла поддержала Берта:

— Ты с самого начала раскусила Рэндольфа Сперлинга. И сомневалась насчет Синди за много месяцев до того, как она показала себя во всей красе.

Пич была чересчур сосредоточена на собственном подходе, который гласил, что она слишком стара для Ари, слишком непривлекательна, слишком неопытна в постели и вне ее, чтобы его удержать. Она была так несчастна, что даже не пыталась посмотреть на ситуацию под другим углом зрения.

— Вы заставили меня задуматься.

— Ты только и делаешь, что думаешь, с тех пор как он уехал, — заявила Белла, — и это ничего тебе не дало. Пора не думать, дорогая. Действуй!

— Это не так-то просто.

— Это ты все усложняешь.

— Каким тебе показался Ари, когда ты с ним разговаривала? — спросил Берт.

— Не знаю. Наверное, одиноким.

— Конечно, ему одиноко. — Берт с удовольствием принялся объяснять особенности мужской психики. — Любому мужчине одиноко жить в номере отеля после того, как он столько времени привык проводить с любимой женщиной.

— Если бы только я была уверена, что это так. Но мужчина не уходит от женщины, которую любит.

У Берта был такой торжественный вид, словно он сейчас изречет древнюю истину.

— Еще как уходит, так всегда бывает. Некоторые мужчины лучше сбегут на край света, чем свяжут себя обязательствами.

Пич склонила голову к плечу и посмотрела на него, думая о том, каким чудесным отцом он мог бы стать. Она почти жалела, что он не был ее отцом.

— Ты знаешь Ари лучше, чем кто-либо другой. Как ты считаешь, что мне следует делать?

— Ситуация требует решительных действий, таких, которые потрясут Ари до основания и заставят заново пересмотреть все взгляды на жизнь, — ответил Берт.

— Какие именно взгляды?

— Ари получил очень старомодное воспитание. Его отец приносил домой деньги, а мать покупала на них еду. Хоть он и принимает женское равноправие на интеллектуальном уровне, но в глубине души считает, что долг мужчины — защищать свою подругу и оберегать от бед.

— Как мне заставить его изменить свое мнение?

— Это твоя задача, Пич, не моя, — ответил Берт.

Нашел время проявлять сдержанность, разозлилась Пич, потом с надеждой посмотрела на мать. Белле столько довелось пережить. Она так хорошо разбирается в жизни вообще и в мужчинах в частности. Наверняка у нее есть ответ, необходимый Пич.

— Как ты считаешь, мама? Что мне делать?

Белла лучезарно улыбнулась в ответ:

— Загляни поглубже в свое сердце, дорогая. Только там ты найдешь ответ.

Пич совершила поступок, который еще год назад сочла бы непростительным с точки зрения приличий. Она быстро поела и убежала. Но она знала, что Белла и Берт ее поняли. Она провела большую часть ночи, стараясь заглянуть в глубину своего сердца, как советовала ей Белла. Но не увидела там ничего, кроме Ари.

Под утро у нее перед глазами все расплывалось от недосыпа, но она давно уже не чувствовала себя такой счастливой: теперь она знала, что надо делать. Пич составила план действий так же тщательно, как генерал перед началом сражения, и следующие две недели претворяла его в жизнь. Хотя они с Ари разговаривали каждый вечер по телефону, она ни разу не упомянула о своих намерениях. Неожиданность была важной частью ее плана. В одну прекрасную пятницу Пич прикатила в Скоттсдейл, сняла номер в отеле, где жил Ари, отнесла багаж в свою комнату и выложила одежду, которую собиралась надеть.

Окинула пристальным взглядом свой новый наряд, произнесла «Отпад!» и вернулась к своему «ягуару» и прицепу, который тащила за собой от самого Хьюстона. Разгрузив его, Пич вернула прицеп на ближайшую станцию для обратной транспортировки.

К пяти часам, к тому времени когда Ари обычно звонил ей на работу, она была уже готова. И спряталась в холле за пальмой в кадке ждать его возвращения. Сердце ее забилось быстрее, когда она заметила знакомую фигуру, освещенную со спины солнцем. Через мгновение Ари широким шагом вошел в холл отеля.

У него был озабоченный вид. Он выглядел просто здорово и… одиноко. Хотя несколько женских голов повернулось ему вслед, его окружала такая сильная аура, ясно говорящая «уже занято», что ни одна из особ, которым эти головы принадлежали, не попыталась его перехватить.

Он направился прямо к лифтам, не глядя по сторонам. Пич подождала, пока один из лифтов не унес его наверх, потом вынырнула из засады. Хотя она чувствовала себя так, словно была одета в маскарадный костюм, никто вроде не обращал на нее внимания, когда она подошла к лифтам, вошла в один из них и нажала кнопку этажа Ари.

Зеркальные стенки лифта отражали сексуальную, затянутую в кожу женщину с потрясающей фигурой и коварным блеском в глазах.

«Это я», — изумленно подумала Пич. Долгий же путь ей пришлось пройти, чтобы так измениться.

Она прижала ладонь к громко стучащему сердцу, сделала глубокий вдох, потом подмигнула своему отражению в зеркале. Берт советовал предпринять решительные действия. Что ж, она задумала такое, что решительнее уже некуда.

Пич вышла из лифта на этаже Ари, подошла к его номеру и постучала в дверь.

— Кто там? — крикнул он.

— Обслуживание номеров. Вам специальная доставка.

Не успели последние слова слететь с ее губ, как Ари рывком распахнул дверь. Несколько секунд он просто стоял в дверях, окидывая ее взглядом с головы до ног.

Прежде чем Ари обрел дар речи, он несколько раз открыл и закрыл рот.

— Это правда ты, Пич?

— Во плоти.

— Как ты сюда попала?

— Приехала на машине.

— Но ведь тебе пришлось проехать тысячу четыреста миль, а я только вчера вечером разговаривал с тобой по телефону.

Ей все-таки удалось застать его врасплох, с ликованием подумала она.

— Твой звонок переключили на телефон в автомобиле.

Он покачал головой, будто не мог поверить собственным глазам.

— Ты не собираешься пригласить меня войти?

— Извини. Просто я никак не могу поверить, что ты здесь.

Он широко распахнул дверь и проводил ее в комнату. Пич быстро оглянулась и подумала о том, каким стерильным и одиноким может быть гостиничный номер. Несколько цветочков могли бы чудесным образом преобразить окружающую обстановку.

— Теперь, когда я уже здесь, я не стану возражать против поцелуя.

Ари не пришлось просить дважды. В том, как его рот впился в ее губы, как он заключил ее в объятия, не было ничего неопределенного. Одной рукой он прижал ее к своей груди. Другая ладонь обхватила ее ягодицы, крепко прижав к своей восставшей плоти. По крайней мере эта его часть быстро привыкла к мысли, что она здесь.

Пич отвечала на его поцелуй с такой же страстью, сплетала свой язык с его языком в танце древнем, как само время.

— Ты рад меня видеть? — спросила она, когда он прервался, чтобы перевести дыхание.

Ари еще теснее прижал ее к себе.

— А ты не чувствуешь?

— Одна часть тебя, кажется, в восторге. А все остальное?

— Я не испытывал такого счастья с тех пор, как уехал из Хьюстона. Я люблю тебя, Пич. Этого ничто никогда не изменит.

Пока что все шло точно по плану.

— И тебе ничуть не любопытно узнать, что это за специальная доставка?

— Кроме тебя, мне больше ничего не нужно.

Он попытался снова обнять ее, но она резво отскочила. У них будет масса времени для любви — вся жизнь, если все выйдет так, как ей хочется.

— Я привезла тебе еще кое-что. Оно внизу, на стоянке для автомашин, — сказала она, взяла его за руку и потянула к двери.

Он задержался ровно настолько, чтобы схватить ключ от номера и бумажник со столика, а потом последовал за ней.

— Только не говори, что ты привезла с собой Лентяя. Не думаю, что администрация отеля разрешает гостям держать в номере собак.

— Лентяй сидит дома, с мамой и Бертом. Они от него в таком восторге, что нам еще повезет, если удастся получить его обратно, когда мы вернемся домой.

— Почему это «мы»? Я буду счастлив, если ты побудешь со мной несколько дней, но ты не можешь остаться. Это слишком опасно. Здесь становится жарко.

Пич обрадовалась, когда увидела, что лифт пришел пустым. Она вошла в него, за ней Ари.

— Хоть раз в жизни представь себе, пожалуйста, что ты не знаешь ответов на все вопросы. Если ты мужчина, это не значит, что ты бог.

Ари улыбнулся:

— Ты уж точно знаешь, как поставить на место мужчину, не задевая его самолюбия. Можно, мы поговорим немного о моих мужских качествах? После трех недель, проведенных в одиночестве, я чувствую себя готовым на все.

— После, — легкомысленно ответила Пич, отмахнувшись от разговора о сексе, хотя и была возбуждена до крайности. — Сначала мне надо тебе кое-что показать.

— Ты не можешь показать мне ничего более интересного, чем ты в узких кожаных брючках. Ты похожа на девчонку-байкера.

— Если туфли тебе по ноге, носи их, — загадочно ответила она.

— И что это должно означать?

— Подожди и увидишь.

— Это вызов моим умственным способностям, мисс Морган? Если в этом ваш замысел, то я бы предпочел, чтобы вы проверили другие мои способности.

Прежде чем она успела ответить, он еще раз поцеловал ее, вложив в поцелуй и душу, и тело. Этот поцелуй еще длился, когда двери лифта распахнулись на первом этаже.

Пожилой джентльмен, ожидающий лифта, деликатно кашлянул и произнес:

— Сынок, спальни наверху.

Пич Морган-Стрэнд умерла бы от стыда, если бы ее застали в столь компрометирующей позе. Новая Пич хрипло рассмеялась, поблагодарила джентльмена за совет и вышла из лифта с высоко поднятой головой. Когда она шагала к входной двери, бахрома на ее кожаной куртке раскачивалась при каждом шаге. Она чувствовала себя стрелком, готовящимся к стрельбе.

— Перестань меня интриговать, — сказал Ари, когда они вышли из мотеля, беря ее за руку, как это умел делать только он.

Вверх по ее руке побежала чувственная дрожь. Пич остановилась. Господи, как ей хотелось поддаться искушению и вернуться обратно в номер!

— Закрой глаза, я проведу тебя остаток пути.

Он беспрекословно повиновался, что доказывало глубину его доверия. Она повела его за угол здания, к тому месту, где поставила «харлей».

— Теперь можешь смотреть.

Его глаза раскрылись, потом распахнулись еще шире при виде мотоцикла. Лицо расплылось в улыбке.

— Как тебе удалось доставить сюда мой мотоцикл, черт побери?

— На прицепе.

— Но я оставил его у себя в гараже.

— Напоминаю, если ты забыл, что ты оставил мне ключи от дома. — Сердце Пич оглушительно стучало в груди. Так много зависело от нескольких следующих минут. Она молилась про себя, чтобы ей это удалось. — Раз уж мотоцикл здесь, не хочешь поехать покататься?

Ари нахмурился.

— Я думал, ты больше никогда не захочешь сесть на заднее сиденье мотоцикла.

— Я и не собираюсь.

— Тогда я не поеду. Не хочу оставлять тебя одну ни на секунду.

Пич хихикнула.

— Ты не понял. Я собираюсь сама покатать тебя. Вот почему я так оделась.

— Я слишком ценю твою шкуру, чтобы ею рисковать.

Пич сунула руку в карман брюк, достала лицензию на вождение мотоцикла и сунула ему под нос.

— Смотри. Штат Техас считает, что никакого риска нет.

Если бы она тут же, на месте, устроила стриптиз, он не мог удивиться сильнее.

— Что… как…

Пич подошла к мотоциклу, взяла с багажника два шлема, надела один и протянула ему второй. Потом сняла мотоцикл с упора и села. Это была слишком большая машина для женщины, но торговец мотоциклами марки «Харлей Дэвидсон», который давал ей уроки, заверил ее, что и другие женщины ездят на этой модели. Он даже познакомил ее с двумя из них, чтобы они научили ее тонкостям езды на мотоцикле с точки зрения женщины. Одна из них работала биржевым маклером, а вторая — официанткой. Она с ними подружилась.

Пич вставила ключ в зажигание, запустила двигатель и посмотрела на Ари.

— Не говори мне, что ты струсил.

— Сказать по правде, Пич, я потрясен. Ты понимаешь, что делаешь?

— Как никогда. — Она подняла большие пальцы вверх, потом указала на заднее сиденье мотоцикла. — Запрыгивай.

Ари покачал головой, будто хотел сказать, что они оба сумасшедшие, затем сел сзади.

Мышцы ее бедер дрожали от напряжения, с трудом удерживая мотоцикл в равновесии, пока он не уселся. Если бы она не провела много часов тренировок с учителем ростом в шесть футов на заднем сиденье, она бы не справилась. Но теперь она чувствовала себя уверенно, включая скорость и трогаясь с места.

Вечерний поток автомашин, направляющихся домой, поредел к тому времени, когда Пич повернула мотоцикл на дорогу в Скоттсдейл. Она досконально изучила карту еще в Хьюстоне и теперь знала, куда ехать.

— Что скажешь насчет парка Папаго? — спросила она в микрофон.

— Ты же за рулем, — ответил Ари сдавленным голосом.

Она чувствовала, как напряжено его тело, так же как он, наверное, чувствовал напряжение в ее теле в тот день, когда они поехали на Раунд-Топ.

— Догадываюсь, что ты никогда прежде не ездил на заднем сиденье.

— Никогда. Я люблю сам сидеть за рулем.

— Не можешь же ты всегда править. Иногда приходится доверяться другому.

Она включила радио и нашла такую же успокаивающую музыку, какую он включил для нее на обратном пути от Раунд-Топ, потом переключилась на удовольствие от управления мотоциклом и прохладного свежего воздуха, так сильно отличающегося от влажного воздуха Хьюстона.

Через сорок минут она доставила их обоих — живыми и невредимыми — обратно на стоянку возле мотеля. Ари слез первым, потом помог сойти Пич, хотя она прекрасно справилась бы и сама.

— Ну, что ты думаешь? — спросила она с вызовом.

Он смотрел на нее так, словно никогда раньше не видел.

— Если ты хотела произвести на меня впечатление, то тебе это удалось. Я думаю, что ты — самая поразительная женщина из всех, которых я знаю.

— Хорошо. Это входило в мои намерения. Я хотела показать тебе, что не собираюсь мириться с той жизнью, которую вела прежде, не собираюсь «сидеть у очага». Хочу проверить, на что я способна, хочу преодолевать препятствия на каждом шагу, хочу идти на риск.

— Ты можешь пострадать при этом.

— Я гораздо больше буду страдать, если не попытаюсь. Я до смерти боялась, когда в первый раз вела мотоцикл самостоятельно. Если бы я не пересилила этот страх в тот день, мне бы не удалось научиться тому, что теперь мне так нравится.

— Ты говоришь не только о вождении мотоцикла, правда?

— Ты понимаешь меня с полуслова. Я говорю о нас с тобой. Ты позволил своему страху контролировать наши отношения. Это несправедливо по отношению к нам обоим. Я скучала по тебе.

Его глаза блестели.

— И я скучал по тебе, леди босс.

Пич тоже готова была расплакаться.

— Я не боюсь жить с тобой. Но меня приводит в ужас мысль о жизни без тебя.

— Что ты предлагаешь?

— Брак. Общую радость и общий риск.

— Это предложение?

— Несомненно.

— Никто еще не делал мне предложения.

— Значит, мы квиты. Я тоже никогда никого не просила жениться на мне. Сколько еще ты будешь держать меня на взводе?

Хотя по лицу Ари скатилась слеза, он улыбнулся ей своей особенной улыбкой, а потом обнял.

— Ответ — «да», леди босс. Он всегда был «да».

— Ради этих слов стоит жить, — сказала Пич. И твердо решила, что ради них и будет жить всю оставшуюся жизнь.