Дракоморте

Имбролио

Шикши направлялись на северо-запад, к месту толковища. С ними шли восемь жрецов Храма Солнца, которые больше не признавали Юльдру своим верховным. И ещё с ними шли четверо крупных волков, при виде которых разбежались и котули, разбившие лагеря вокруг посёлка Четырь-Угла, и собаки, охранявшие посёлок от котулей. Шикши и оборотни не пользуются сгонами. Им ещё несколько дней идти к месту толковища.

Проходя посёлок, шикши задержались в храмовом лагере и пожелали увидеть Юльдру. Верховный жрец вышел к ним в сопровождении Нооги. Поодаль, сложив руки на груди, стояла Рохильда — ни Юльдра, ни шикши не возражали. Другие жрецы высыпали из своих шатров — когда-то давно, в начале пути через Старый Лес, их всех напугали бы шикши и волки, но сейчашние жрецы, изрядно истрёпанные лесом, но не сломленные им, а, скорее, рассерженные, смотрели на нежданных гостей исподлобья и сжав губы. Не далее как накануне вечером у Юльдры состоялось сразу несколько разговоров с этими людьми, и общий смысл всех бесед можно было свести к «Хватит уже этому лесу нас трепать! Разве недостаточную плату мы оставили на этом пути, чтобы просто взять своё?».

Из-за спин шикшей мягко выступила Асаль. Рядом с ней вышагивал грозный волк, огромный мощнолапый зверь с удивительно невыразительной светло-серой мордой и тёмным пятнышком на правой щеке и… Юльдра содрогнулся всем телом, хотя не впервые видел этого зверя с глазами человека.

Одной рукой Асаль держала оборотня за холку. В другой руке несла свой всегдашний свёрток, спелёнутый, как спелёнывают младенцев. Этот свёрток был пуст. Не всегда он был пуст.

Самое страшное для тех, чей мир разрушен, — что разрушенный мир не умирает. Он продолжает жить растерзанным в клочья. Так говорил воин-мудрец.

— Я пришла предостеречь тебя, — проговорила Асаль, глядя Юльдре в глаза. — Тебе нужно отступить сейчас, пока ещё не поздно.

— Не говори, что мне нужно делать, — сухо бросил Юльдра.

— Лес хочет остановить тебя, — продолжала Асаль, словно не слыша. — И его дети хотят, чтобы ты остановился.

— Его дети не говорят твоим ртом, — так же сухо парировал Юльдра. — Они скажут свои слова на толковище.

Асаль помолчала. Стоящий рядом с нею оборотень смотрел на верховного жреца с любопытством и едва заметно дрожал верхней губой.

— До толковища остались немногие дни. Надеюсь, за это время ты не совершишь ничего непоправимого.

— Так пусть лес и его выродки не вынуждают меня совершать непоправимое, — процедил Юльдра и жестом, совершенно не вязавшимся ни с его словами, ни с тоном, величественно-приглашающе простёр руку. В направлении тропы, ведущей прочь из посёлка.

Асаль поджала губы и ушла. Вместе с шикшами, вместе с семью другими жрецами, в окружении волков с человеческими глазами.

Когда заканчиваются свои — своими становятся чужие. Вроде бы так говорил воин-мудрец. А может, он такого не говорил, и эти слова ещё кому-нибудь предстоит запечатлеть в пока не сложенных главах Постулата.

— Что думаешь? — спросил Юльдра Ноогу, почти не разжимая губ.

— Ты знаешь, что я думаю, — ответила она. — Нам здесь, очевидно, не место. Но мы уже здесь. Мы несём свою правду, другие несут свою. Сила Башни может быть опасной для тебя, если в историях старолесских грибов есть хоть крупица истины.

— Если воин-мудрец и обладал тёмной силой, — начал заводиться Юльдра, — то это лишь делает его светлый путь ещё более достойным восхищения!

Ноога не возразила. Юльдра сделал глубокий вдох и вместе со старшей жрицей они медленно двинулись в сторону детского шатра. Остальные жрецы изо всех сил делали вид, что всё идёт как обычно и ничего особенного не произошло. Только некоторые дети хныкали, и без Язатона их трудновато будет успокоить.

Рохильда шагала следом за верховным жрецом и старшей жрицей, не особенно скрываясь, но и не стремясь попасться им на глаза. Внимательно слушала.

— Ведь требуется огромная сила, — говорил Юльдра, — огромная внутренняя сила и могучая вера в свет, чтобы одолевать низкую тварьскую силу внутри себя. Если есть доля правды в возмущающесмущённых историях грибойцев — что же, это лишь значит, что путь воина-мудреца был путём последовательного и настоятельного преодоления собственной тёмной стороны, которая звала, манила спрямлять пути. Разве мы не знаем, что это стремление свойственно всем воинам?

— Это правда, — кивнула Ноога. — Но по историям грибойцев выходит, что тварьская сторона его натуры в конце концов победила.

Они остановились и стали смотреть на жречат, играющих в камешки.

— Именно поэтому, Юльдра, я думаю, что тебе с твоим мрачным талантом стоило бы держаться подальше от Башни. Если воин-мудрец и впрямь запечатал себя в земле.

Юльдра не колебался.

— А я думаю, Ноога, что самая важная часть истории — окончание. Я не побегу отсюда хвостоподжавши лишь потому, что в древней лесной байке может быть скрыта угроза, или потому, что моего бегства желает Асаль.

— Согласна, — помедлив, неохотно ответила старшая жрица. — Как я и сказала: нам здесь не место, но мы уже здесь. Я надеюсь, тебе хватит терпения и мудрости пройти через унижение толковища, ведь мы знаем, каким будет итог. Я лишь хотела сказать, что не стоит печалиться из-за этого итога, поскольку, возможно, Башня опасна для тебя и позволение войти туда окончилось бы скверно.

— Нет, — поморщился Юльдра. — Ни в коем случае. Не для нас.

Ноога сложила руки на животе.

— Озарит же свет наших сердец этот путь до конца. Пускай же нам хватит сил и достоинства остаться собою на этом пути, что сегодня ведёт в никуда. И, быть может, в будущем мы сможем пройти его ещё раз с другим результатом.

— Хм, — Юльдра рассеянно следил за жречатами.

В глаз Нооге врезался солнечный зайчик.

— Но, знаешь, — прошипела она, утирая слёзы, — стоит сейчас отослать отсюда детей. Отправить их по людским поселениям, пока всё не закончится. Так будет безопаснее.

Солнечный зайчик плясал на мантии Юльдры.

— Верно, — задумчиво произнёс он, — детей нужно отослать отсюда. Но только не Аадра. Нет, Аадр должен пройти этот путь с нами до конца. Великопростёртость нашего грядущего вижу я в этом ребёнке, Ноога.