Дракон

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ПОЧЕМУ КОЗЕЛ И ДВУХБОРОДЫЙ УЛЫБАЛИСЬ...

В самом деле, почему они улыбались, почему и всех остальных заставляли улыбаться и приветствовать боярина Калоту? А потому, что Панакуди перед этим отозвал их в сторону и спросил: "Хотите вы, чтобы завтра же не осталось следа от боярской крепости и от самого боярина?" - "Ещё б не хотеть!" - ответили оба. "А хотите, чтобы дракона на куски разорвало?" - "Ещё бы!" - обрадовались они, но тут же помрачнели снова: "Зачем говорить о том, чему никогда не сбыться?" - с упрёком сказали они деду Панакуди. А тот ответил: "Всё будет, как я сказал, и не позже чем завтра. А если нет, пусть растерзают меня боярские псы!" И добавил: "Но только вы должны всё делать в точности так, как я велю". "Само собой!" - пообещали Двухбородый и Козёл. И обещание, как мы уже видели, исполнили: кричали и улыбались, улыбались и кричали: "Да здравствует боярин Калота! Да живёт он тысячу лет!" А теперь давайте подумаем, почему Панакуди дал такое обещание. Когда родились у него такие смелые мысли? А тогда, когда они с Саботой затаив дыхание следили за перепалкой между Калотой и Звероловом. "Видал? - шепнул старику Сабота, легонько толкнув его локтем. - Ну и дела! Будь у нас побольше этих кореньев, тогда бы все в крепости передрались и перебили друг друга! Хотя, - огорчённо вздохнул юноша, - боярин и крепостные стены всё равно останутся..." - "Почему же они останутся?" - возразил ему тогда дед Панакуди. "Потому что нет такого средства, чтобы сровнять стены с землёй..." - сказал Сабота. Перебранка между боярином и Звероловом продолжалась, но Панакуди уже больше ничего не видел и не слышал: он напряжённо размышлял о чём-то. Потом дёрнул Саботу за рукав и сказал шёпотом: "Сровнять крепость с землёй мы не можем, но мы можем её затопить. Я вспомнил... - Глаза у него загорелись, но он осекся. - Об этом после! Сейчас протолкайся вперёд и скажи боярину, что желаешь сразиться с драконом". Зверолова к тому времени уже бросили на растерзание псам. Сабота вышел вперёд, и дальше произошло то, что вам уже известно. Потом, когда сын углежога удрал от боярских стражников, Панакуди велел крестьянам отобрать для чудища трёх телят и дожидаться, пока сам он сходит домой и выпьет три сырых яйца, чтобы голос был позвонче, а то чудище не расслышит ещё. И старик заковылял к своей хижине, где его уже дожидался Сабота. Едва он перешагнул порог, юноша бросился к нему, хотел заговорить, но старик подал ему знак - дескать, молчи, взял с постели овчину, накинул себе на голову, кивком показал Саботе, чтобы тоже сунул туда голову, и только тогда начался у них разговор. - Мы же могли поговорить на языке "пу-пу", - сказал Сабота, сморщив нос от запаха старой овчины. - С твоим "пу-пу" больно долго получается, а у нас времени в обрез. Слушай внимательно, что я скажу! - И, переведя дух, старик торопливо продолжал: - Дело мы с тобой затеяли, сынок, нешуточное! Если к завтрашнему дню не затопим крепость, красавица Джонда попадёт в пасть дракона, а мы с тобой к боярским псам. - Этому не бывать! - прервал его Сабота. - Ещё не знаешь, что делать надо, а уже кричишь "не бывать"! - рассердился Панакуди. - Значит, тоже не головой думаешь, а усами, да ещё прежде, чем они у тебя выросли. - Но почему же, дедушка? Я всё хорошо обдумал. Ты сказал, что крепость можно затопить. С какой стороны? Ясное дело - с той, где река. Крепости всегда строят так, чтобы, если случится осада, не остаться без воды. Значит, где-то должна быть потайная преграда, которая не даёт реке проникнуть в крепость. И такая преграда есть. Я даже знаю где: недалеко от водопада. Там вода особенно гулко бьётся о стену, я это ещё прошлым летом заметил, когда слуга Главного Прорицателя послал нас ловить раков. Место там глубокое, я нырнул, и под водой мне ещё ясней стало, что за стеной пустота. Тогда мне ничего такого не пришло в голову, но, когда ты сказал, что крепость можно затопить, я сразу вспомнил. Вот! А ты говоришь, что я не головой думаю! - Молчи! Молчи, сынок! Не вгоняй в краску! Ты так умно, так дельно рассуждаешь, что меня, старика, стыд берёт. Но всё равно, дело нам предстоит нелёгкое. После того как чудодейственные коренья заставят всех в крепости говорить правду и там из-за этого поднимется кутерьма, тебе придётся каким-то образом миновать девять зал, проникнуть к потайной преграде и пустить в крепость воду. И самому при этом не утонуть! Ведь покончив с крепостью, надо будет приниматься за дракона, а без тебя нам нипочём не справиться. Вот что предстоит тебе сынок: сотворить невозможное! - Кому в крепости известно, как открывается потайная преграда? - Сабота нечаянно шевельнулся и тут же чихнул, потому что из овчины при каждом движении сыпалась пыль, а Сабота привык к чистому лесному воздуху, а в лесу, как известно, пыли и в помине нет. - Известно про то двоим, - ответил Панакуди. - Во-первых, Калоте - если, конечно, этот дуролом не забыл, потому что на уме у него только охота да обжорство. Во-вторых, Главному Прорицателю. Этому вралю и проныре вообще всё известно, потому что под его началом все боярские соглядатаи. Он рассчитывает в один прекрасный день отравить боярина и сесть на его место. - Больше мне ничего знать не надо! - воскликнул Сабота. - Считай, что крепость уже под водой. - Ты забываешь о девяти залах длинного входа. В каждой из них подстерегает тебя смертельная опасность. В одной, как ты знаешь, псы... - У псов - только зубы, а у меня есть руки, - возразил Сабота. - Да ещё невыросшие усы, которые иногда заменяют мне голову. Верно, дедушка? хихикнул он и тут же опять отчаянно расчихался, потому что из овчины опять посыпалась едкая пыль. - Не беспокойся, дедушка, - добавил он, перестав чихать, - девять зал и Главный Прорицатель - это моя забота. А ты, как "побеседуешь" с драконом, поди набери побольше чудодейственных кореньев. Потому что без них мне не проникнуть к тайной преграде. - С драконом у меня разговор будет недолгий. Я крикну: "Ответь мне, дракон, нет или да?" Эхо ответит: "Да-а", - вот и всё. Даже возвращаться, докладывать боярину не надо: соглядатаи Прорицателя всё равно раньше моего прибегут. Так что я оттуда сразу же отправлюсь за кореньями. Прихвачу с собой Двухбородого и Козла вместе-то больше наберём. Маловато осталось их в наших лесах, кореньев этих, - дикие кабаны выкапывают. - Да-а... - вздохнул Сабота. - Если не хватит кореньев, красавице Джонде несдобровать... - Никак, приглянулась она тебе? - Панакуди, скинув овчину, заглянул юноше в глаза. - Нет! - поправился он, вглядевшись пристальней. - Ты любишь её! Давно? - Не помню... - смущённо пробормотал Сабота и хотел снова спрятать голову под овчину, но Панакуди отшвырнул шкуру на пол. - Тебе сколько лет от роду, а? Не сто шестьдесят небось, как мне! Не помнит! А вот я всех помню! И Леку, и Чубру, и Комну, Войку, Делебону, Чецу - всех до единой! Эх, ты!.. Чуть не вчера дело было, а он уже забыл! - Не вчера, дедушка. Прошлым летом... Девушки собирали бруснику на Медвежьей поляне, и я сквозь ветки увидал её... - А не догадался, умная голова, горсть ягод у неё попросить? - Юноша не должен подходить к девушке, пока у него усы не выросли!.. Ведь так ведётся испокон веку? А то бы я обязательно подошёл... - Сабота смущённо потупился, у него покраснели даже уши... - Почему ж ты мне ничего не сказал, сынок! - заахал Панакуди. - У меня ведь мазь есть такая, что у тебя за сутки длиннющие усы вырастут!.. Я ведь и Козлу усы сделал - прежние у него на пожаре спалило. И Двухбородый мне по гроб благодарен, вон у него какая бородища отросла от моей мази. Ко мне за усами знаешь откуда народ приходил? Один раз из самой Глиганицы боярский сын прискакал и не медяшками какими-нибудь заплатил, а золотом! Три золотые монеты подарил! Ну уж и я расстарался - усы сотворил ему густые, русые, закрученные кверху, прямо как бараньи рога. А тебе какие надобны, говори! - Если сейчас смазать, когда они вырастут? - робко спросил Сабота. - К завтрашнему утру. Когда солнце выглянет из-за гор, у тебя уже будут усы. - Тогда мажь, дедушка! - обрадовался Сабота. - Очень мне они пригодятся... Только пускай длинные будут, чтоб зимой вокруг шеи обматывать - для тепла... И голову чтоб, если понадобится, укутать можно было... - Сейчас, сейчас! - Панакуди принёс бутылочную тыкву, где у него хранился жир какого-то неведомого зверя. - Будут тебе такие усы, какие ты хочешь. Но имей в виду: иной раз усы - помеха. Когда кашу ешь или молоко пьёшь. Так что особенно густые ни к чему. - Не беда, дедушка! Молоко я через соломинку пить буду. - Надо же! - изумился Панакуди. - Сто сорок два года ношу усы и бороду и не догадался молоко через соломинку пить, а юнец зелёный догадался! Одно могу сказать: далеко ты пойдёшь, сынок. Приложить к такой умной голове усы да бороду - и тебе прямая дорога в Главные Советники. Само собой, если ты не станешь этим остолопам боярам говорить того, что на самом деле думаешь! - Мазнув Саботу в последний раз волшебной мазью, он добавил: - Носи, сынок, усы, носи и радуйся! И да порадуется вместе с тобою красавица с золотыми косами! - Большое тебе спасибо, дедушка! - горячо поблагодарил старика Сабота. - А теперь иди, а я останусь, поточу свой меч. - Целую торбу кореньев притащу, а дальше - тебе, сынок, действовать, спасать нас от гибели. - Панакуди махнул на прощанье рукой и скорым шагом вышел из дому.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. МЕЧ САБОТЫ.

Когда дверь за дедом Панакуди закрылась - если можно назвать дверью скреплённые вместе жерди, - Сабота, вместо того чтобы точить меч, выбрал овчину почище, лёг на спину и задумчиво уставился в потолок. Ничего интересного в этом потолке не было, но, лёжа на спине и глядя в потолок или в небо, Саботе лучше думалось. А думал он о том, как проникнуть к потайной преграде и как спастись потом от буйного потока, который хлынет в крепость. Хотя мужчины в Петухах и любили похваляться силой своих мечей, тут меч будет бессилен. Даже если Сабота каким-то чудом сумеет пробраться в боярскую крепость, то против его меча поднимутся триста мечей! Против копья его, если он войдёт 6 копьём, триста копий! Говоря деду Панакуди, что он остаётся поточить свой меч, юноша имел в виду другое: он должен найти средство, которое поможет ему оказаться сильнее трёхсот мечей и трёхсот копий, если они преградят ему путь... Оружием юноши была мысль. И вот теперь он пытался отточить её так, чтобы преодолеть все смертельные опасности, которые подстерегают его в замке боярина. Сабота рассчитывал на чудодейственные коренья деда Панакуди, но как велика будет их помощь, предугадать было трудно. Конечно, в крепости поднимется суматоха. Но кто с кем схватится, кто будет победителем, а кто побеждённым, заранее нельзя сказать. Одно лишь Сабота знал твердо: надо воспользоваться этой кутерьмой, чтобы проникнуть к Главному Прорицателю и выведать у него всё насчёт потайной преграды. О том, как накормить обитателей крепости чудодейственными кореньями, Сабота не думал, он считал это делом нетрудным. Достаточно взвалить на плечи бурдюк молока - якобы для того, чтобы помочь возчикам, - и раскрошенные коренья поплывут по деревянным желобам за стены крепости. "Главный Прорицатель! Главный Прорицатель!" - шептал Сабота. Как проникнуть к нему? Лицо у юноши пылало, взгляд был неподвижен. Наконец из груди его вырвался радостный возглас: "Придумал! Придумал!" Он вскочил на ноги, но спохватился, что решил только одну трудную задачу, а таких задач было не одна, а две. Он опять лёг и устремил глаза в потолок...

* * *

Вечером Панакуди принёс две торбы кореньев. - Всё в порядке! - крикнул он ещё с порога и стал рассказывать о том, как он "говорил" с драконом, как подслушивали подосланные Прорицателем соглядатаи, как потом он вместе с Двухбородым и Козлом искал коренья, что было не просто: кореньев в лесу осталось мало, их сожрали дикие кабаны. Пришлось лезть на Голый бугор. - А ты что за это время успел? - спросил под конец Панакуди. - Меч свой наточил, дедушка! - ответил Сабота. - И, сдаётся мне, неплохо. - Дай-то бог! И да помогут тебе громы небесные! - сказал старик, подняв глаза к потолку. - А как в крепость пробраться, придумал? - Придумал. Только ты должен отдать мне золотые монеты, которые тебе дал за усы боярский сын из Глиганицы. - Бери, пожалуйста. Больше ничего тебе не требуется? - Нет. Дудку и перец я сам раздобуду. - Я не ослышался? - наклонился к нему Панакуди. - Нет. У тебя, дедушка, слух острый! - засмеялся Сабота и неожиданно спросил: - Когда Главный Прорицатель надевает свою маску? - Когда отправляется беседовать с громами небесными. А ты почему спрашиваешь? Уж не метишь ли на место этого обманщика? - Нет. Я так, на всякий случай... Мне ведь завтра с ним разговаривать... - Ладно, сынок, открою тебе всё, что знаю. Неизвестно, что тебе завтра может пригодиться. Но только погоди малость, не сейчас... Сейчас я пойду обряжать Джонду. Причешем её, нарядим, как пообещали боярину, а завтра посмотрим, кому она достанется: дракону или... - он подмигнул юноше, - его победителю. - Хорошо, дедушка, подожду, - сказал Сабота. - Только скажи, где у тебя перец. - А вот он. - Сдёрнув со стены связку красных стручков, Панакуди протянул её юноше. - Но поосторожнее, перец у меня острый. Не обжигает, а, можно сказать, сжигает. С этими словами Панакуди исчез за дверью, а Сабота взял стручки, положил в деревянную ступку и стал толочь, напевая такую песенку: Перец, перец, острый перец! Ты желудки бедняков Обжигать всегда готов! Но теперь тебе для славы Дело новое дано: Жги отныне, острый перец, То, что надо сжечь давно! Жги, жги! Злее, злее! Жги, жги! Не жалей! Жги, жги! Обжигай! Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! Горький перец, ты, который Жег желудки бедняков, Будь сегодня, острый перец, Беспощаден и суров! Жги отныне то, что надо, Жги, пощады не давай! Жги, опустошай! Жги, уничтожай! Пока Сабота толок перец и пел, время шло. Уже смеркалось, к селению подступала ночь. Эта ночь должна была решить, будет ли затоплена боярская крепость, наступит ли для жителей Петухов новая жизнь и останется ли на свете дракон. Вернее, сколько будет драконов: два, один или ни одного. Будет ли спасена красавица Джонда? Вырастут ли усы у влюблённого юноши? Всё это мы узнаем к исходу ночи, которая медленно опускалась на землю. Одна за другой зажигались на небе звёзды.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. КОГДА РАССВЕЛО...

Когда рассвело и над селением разнёсся звон колокольцев, из дома деда Панакуди вышел Сабота с торбой на спине и направился к крепости - туда, где находились желоба для молока. Вскоре туда же подъехали и возчики, сгрузили бурдюки и только было принялись выливать молоко в желоба, как их ослы вдруг задрали хвосты и начали отчаянно брыкаться, а потом кинулись бежать кто куда... Дело в том, что Сабота ухитрился незаметно подсадить беднягам под хвост слепней - и не одного, не двух, а целую пригоршню. Возчики бросились ловить ослов, а Сабота тем временем быстро открыл один из бурдюков и высыпал в него чудодейственные коренья. Он даже успел вылить в жёлоб молоко из этого бурдюка. Возчики вернулись потные, запыхавшиеся, поблагодарили Саботу за помощь, погрузили пустые бурдюки и двинулись назад в горы, а юноша подошёл к Главным воротам крепости. У ворот стоял в карауле Бранко. - Это ты, что ль, взялся дракона убить, дурья башка? - насмешливо спросил он. - Я, - ответил Сабота. - Кабы я вчера словил тебя, я б тебе показал дракона! Твоё счастье, что быстроногий, удрать успел. Но я могу тебя и сейчас схватить за грудки и препроводить в замок. - Пожалуйста! Я тебе ещё спасибо скажу. Мне обязательно нужно в замок! ответил Сабота. - Это ещё зачем? - Взгляд у стражника стал жёстким, подозрительным. - А затем! - Сабота вытянул руку, и на ладони у него сверкнули золотые монеты деда Панакуди. - Вот нашёл монеты, хочу показать Главному Прорицателю. Он всё знает, так пусть скажет, кто их потерял. Бранко не сводил жадного взгляда с ладони Саботы. Заметив это, юноша протянул стражнику одну из монет. - На, возьми, если хочешь. Не всё ли равно мне - две монеты я покажу Прорицателю или три? Бранко оглянулся, поспешно схватил монету, спрятал, потом ударил концом копья о булыжник, и в воротах появился караульщик. - Отведи к Главному Прорицателю, - распорядился Бранко. - Проверено! добавил он, подмигнув Саботе, чтобы показать, какая милость ему оказана. Собственно, милости никакой не было, потому что караульщик, хотя и спросонок, всё же обыскал Саботу, не спрятано ли у него под одеждой оружие. Не обнаружив ничего, кроме дудочки и торбы с едой, он повёл раннего гостя в покои Главного Прорицателя. Загляни караульщик в торбу, он бы, наверное, удивился, потому что хлеба там было всего краюшка, а вот толчёного перца - несколько пригоршней. К счастью, он не стал развязывать торбу, потому что она была небольшая, в ней и кинжал не спрятать, а уж меч или копьё смертоносное и подавно. Вступив во двор крепости, Сабота увидел множество слуг с вёдрами и кувшинами в руках - они направлялись за молоком для своих господ: боярских военачальников, вельмож и старейшин. Если бы караульщик не спал на ходу, а шёл рядом с Саботой, он бы заметил, как просиял юноша при виде людей с кувшинами и как мгновенно спрятал улыбку, когда навстречу показалось отделение закованных в латы стрелков. Саботе почудилось, что капитан стрелков пристально вглядывается в него. Но, на его счастье, стрелки спешили сменить ночную стражу, и капитану некогда было спрашивать, кто этот бедно одетый паренёк и что ему тут нужно в такой ранний час. Пройдя мощённый булыжником двор, они вступили в узкий, облицованный мрамором коридор, много раз поднимались и спускались по бесчисленным лестницам, миновали три двери и четыре преддверия и наконец оказались перед дверью, окованной серебряными гвоздями. Там стоял на часах человек в плаще из лисьего меха и башлыке. - Один из соглядатаев Главного Прорицателя желает предстать перед ним! объявил караульщик, который и вообразить не мог, чтобы крестьянский сын явился к Главному Прорицателю по какой-либо другой надобности. Часовой в ответ кивнул, промычал что-то и исчез за дверьми, но вскоре появился снова и рукой показал - входи! Перешагнув через порог, Сабота очутился в зале с каменными стенами и бойницами вместо окон. Пол был застлан медвежьими шкурами. Завидев юношу, Главный Прорицатель злобно сощурился. - Что надо? - грубо спросил он и, шагнув вперёд, впился в Саботу своими круглыми, птичьими глазками. - Ты не состоишь у меня на службе. Как ты очутился здесь? - Я здесь затем, чтобы показать твоей милости вот это, - ответил Сабота и, низко поклонившись, разжал кулак. На ладони блеснули две золотые монеты. Я нашёл их и хочу узнать у тебя, чьи они, чтобы вернуть потерявшему. - Это... это хорошо! - Прорицатель смерил юношу взглядом и пристально посмотрел на раскрытую ладонь. - Очень хорошо! - повторил он громче, глазом опытного сребролюбца определив, что монеты чужеземные. Пока Главный Прорицатель рассматривал монеты, Сабота успел оглядеть залу. Он заметил, что на серебряном столике стоит кувшин - по всей вероятности, с молоком. - Ой, горе мне! Что я наделал! - в притворном отчаянии воскликнул юноша и стал бить себя по голове. - Я переступил через твой порог, господин, прежде, чем ты позавтракал! Отец никогда не простит мне, что я помешал тебе выпить молоко! - А ты не говори ему. Пусть это останется между нами, - милостиво произнёс Прорицатель, не сводя глаз с ладони Саботы. - Впрочем, я его сейчас действительно выпью. - И он с жадностью осушил весь кувшин, до самого дна. - Слава громам небесным! - с неподдельным облегчением воскликнул Сабота и подал Прорицателю монеты. - Отдаю мою находку в твои руки, - с поклоном добавил он. - А теперь скажи мне честно, - проговорил Главный Прорицатель, опуская монеты в глубоченный карман, - зачем ты всё-таки принёс сюда эти славные монетки? - Я же сказал, - ответил Сабота, - чтобы ты узнал, чьи они. - Будто бы! - недоверчиво бросил Прорицатель. Сабота заметил, что зрачки у него расширились, взгляд стал словно бы прямей. - А пришёл я к тебе, а не к кому-нибудь другому, потому что ты всех умнее, - продолжал юноша. - Пожалуй... - согласился Прорицатель. - Правда, если не считать старого Панакуди... Сколько раз пытался я отравить этого старого хрыча, но он питается, можно сказать, одними травами да кореньями, так что ничего у меня не вышло. Сабота вгляделся и понял, что чудодейственные коренья начали действовать: шея Прорицателя покрылась красными пятнами, глаза блестели так, будто их смазали медвежьим жиром, а язык невольно выбалтывал правду. - Отравить не удалось, но зато теперь я нашёл отличного душителя! Пальцы у него такие длинные, мягкие, что старик мигом испустит дух. - Но за что же? - сдавленным голосом спросил Сабота. У него от волнения перехватило горло. - За то, что больно много знает. И не верит ни в громы небесные, ни в священное небо, хотя подчас клянётся и тем и другим. - А о потайной преграде он тоже знает? - внезапно спросил Сабота. - Вполне возможно, - не задумываясь, ответил Прорицатель, словно не с посторонним говорил, а сам с собой. - Но это нам не страшно, потому что одно дело знать о потайной преграде, а другое - отпереть её.

- Как же она, интересно, открывается? - опасливо спросил Сабота, но тут же с превеликой радостью убедился, что Прорицатель спешит выложить всё, что знает, и совершенно не думает о том, кто перед ним. - Очень интересно. - Прорицатель достал из-за пазухи кожаный мешочек-ладанку, который висел у него на шее. - Вот этим! - и вынул оттуда три птичьих когтя и показал Саботе. - Белый коготь - орлиный, он длиннее всех. Каждый подумает, что именно им и открывается потайная преграда. Как бы не так! Не орлиным открывается она и не соколиным, а самым маленьким и тупым - коготком обыкновенной галки... В преграде есть отверстие. Стоит вставить в него этот коготок - только этот, никакой, другой, - ив крепость хлынет вода! - Да ну?! - восхищённо воскликнул Сабота. - Это ещё не всё! - горячо продолжал Прорицатель. - Если повернуть коготок влево, крепость затопит только до половины и защитники её могут спастись, взобравшись на зубцы стен. А если вправо, её затопит всю, с зубцами и башнями, и все, кто в ней есть, погибнут. Так что враг, ворвавшись в крепость, окажется в западне. Хитро придумано, а? - Замечательно! - снова восхитился Сабота. - Чудесно! - Это мой прапрадед придумал во времена прапрадеда теперешнего боярина. У Калоты тоже есть такие три когтя, только он не знает, каким из трёх открывается преграда. Захочу - всех утоплю, как крыс! Все у меня в руках, все до единого! Я всех сильнее, всех могучей! - Он потряс в воздухе кулаками, а дальше стал плести совсем уж несуразное: - Я огро-омный! Я высокий! А ты кро-охотный! Только дуну разок - и тебя сдует, как ветром! Ха-ха-ха! Я всех могу сдуть! Всё селение! Всю вотчину боярскую! Всю округу! Я всё могу-у-у! Гу-гу-гу! - Прорицатель неожиданно запел, и Сабота понял, что тот наглотался чудодейственного корня даже больше, чем нужно.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КТО ЧТО МОЖЕТ, ИЛИ КАК ПОЛЕЗНО УТРЕННЕЕ МОЛОКО.

Главный Прорицатель начал подпрыгивать. Ладанка на шее взлетала, и Сабота в страхе следил - вдруг она слетит, оторвётся или когти рассыплются и пропадут? А Прорицатель прыгал всё быстрее и быстрее и распевал во всё горло: Я всё могу, я всё могу! Поскольку я могучий! Могу я сдунуть Петухи, Как будто горстку шелухи, А с неба сдунуть тучи. Я всё могу, я всё могу! Могу так сильно дунуть, Что вмиг боярин улетит, Забыв достоинство и стыд, И это мне - раз плюнуть! Я всё могу, я всё могу! В костёр я без обмана, Как сучьев, молний навалю И звёздной каши наварю, Ничуть не хуже манной. Я всё могу, я всё могу! Раз плюнуть, если взяться, Разбить старейшин в пух и прах Трам-тарарам, трам-тарарам! Пока живёт на свете страх, Мне нечего бояться! - Да, да, я понял! Понял! Ты всё можешь! Остановись, прошу тебя! старался Сабота перекричать его. - Отдохни. А то вспотеешь, простудишься. Кто тогда затопит крепость? Если вдруг ты умрёшь - да простит меня небо за такие мысли! - кто спасёт крепость от неприятеля? - И то правда... - сказал Прорицатель весь в поту и перестал прыгать. - Скажи скорее, как попасть в потайной ход? - спросил Сабота напрямик. Он с тревогой заметил, что Прорицатель всё больше бледнел и задыхался. - Надо пройти девять зал, но не с открытым лицом, а в маске. Вот она... Он кивнул в угол комнаты, где на особом месте висела священная маска с кабаньими клыками. - Потом, - отдуваясь, продолжал он, - как наденешь маску, перед тобой откроется одна дверь за другой. Потом спустишься вниз, пройдёшь столько ступеней, сколько у тебя пальцев на одной руке, потом поднимешься вверх, пройдёшь столько ступеней, сколько у тебя пальцев на обеих руках и одной ноге, и очутишься в сводчатом коридоре, который ведёт к потайной преграде. На самой середине её - отверстие крохотное, с блоху. Вставишь в неё коготок галки, и... Он не договорил. Двери распахнулись, на пороге выросли два стражника. - Посланцы боярина! - с поклоном возвестил один. - Главный. Прорицатель, тебя зовёт Калота! - с поклоном сказал второй. Вид у стражников был встревоженный. Снаружи долетали дерзкие крики, хохот. Сабота даже вздрогнул, заметив, что мешочек с когтями на виду, а Прорицатель и не догадывается спрятать его. Хотел подскочить, снять мешочек, но было поздно... - Увяз Калота с головой, у меня хочет ума набраться! - С этими словами Прорицатель двинулся за стражниками, а Сабота - следом за ним, сообразив, что в одиночку отсюда не выберется. "Подожду, погляжу, что дальше будет", - решил он. Караульщика в башлыке на посту уже не было. По коридорам, громко переговариваясь, сновали боярские слуги. Через множество дверей прошли Главный Прорицатель и его спутники, пока наконец не остановились у двери, окованной золотом. Стражники отворили её, впустили Прорицателя, а Саботе преградили путь скрещёнными копьями. Саботе волей-неволей пришлось ждать. - А ты кто такой? - спросил один из стражников. Он, видно, не пил молока и поэтому был не в духе. - Я с Главным Прорицателем, - соврал Сабота, напустив на себя беззаботный вид, и почесал верхнюю губу - что-то зачесалась. Стражник хотел опять о чём-то спросить его, но голоса за дверью стали резче, и Сабота отчётливо услыхал слова Калоты: - Как ты смеешь такое говорить мне! Рассудка лишился на старости лет? - А у тебя его и смолоду не было! - не остался в долгу Прорицатель. Давно бы пора скинуть тебя с престола! Тогда бы в Петухах спокойно стало! И старейшины тоже так считают, только вот трус этот, начальник стражи, не решается... Что ты на меня уставился? Глаза выскочат! И так дурак дураком, а он еще таращится. - Ах вот ты как?! - Калота уже не кричал, а хрипел. - Змею пригрел на груди! К сердцу подпустил! - Нет у тебя сердца! - торопливо продолжал Прорицатель, словно предчувствуя, что не успеет сказать всё, что думает. - Будь у тебя сердце, ты бы не стал душить родного брата, чтобы завладеть его замком! Жену его не спихнул бы с берега в глубокий омут! - Замолчи! Убью! - задыхался от гнева боярин. - Вот благодарность! Я осыпал тебя серебром и золотом, а тебе всё мало?! - Золотом?! - вскричал Прорицатель. - Это золото ты награбил у... Тут послышалось: "хрря-ясс", и Прорицатель рухнул наземь. В тот же миг кто-то толкнул окованную золотом дверь, она распахнулась, и Сабота увидел боярина. Вне себя от ярости, с окровавленным мечом стоял он над скрюченным телом Главного Прорицателя. Воины и слуги, проходившие по коридору, остановились, раздались голоса: - Наш боярин скор на расправу! - Придёт день - всех нас перебьёт! - Псов кормить надо, а они больше всего человечье мясо любят! Но тут один из слуг, который утром не пил молоко с кореньями, прикрикнул: - Да вы что, взбесились? За такие слова знаете, что бывает? - и поспешил отойти подальше от недовольных. Калота, по-видимому, уже опомнился. Он спрятал меч в ножны и приказал: - Старейшин - ко мне! Всех! Сюда! Немедленно! Один из стражников кинулся выполнять приказ. Заметив столпившихся в дверях воинов и слуг, Калота шагнул к ним: - А вам что тут надо, клопы вонючие? Убирайтесь вон! Живо! - А ты полегче, не ори! - огрызнулся воин со шрамом на лбу. - Видали, теперь мы для него "клопы вонючие". А ведь кабы не мы, быть бы тебе в плену. Бой у Кривого утёса помнишь? - Что? Что ты сказал? - подскочил к нему взбешённый Калота. Но тот и бровью не повёл. - Истинную правду сказал, как подобает истинному воину! - А кто вёл войско в бой у Кривого утёса? Не я? Не я впереди шёл? - Шёл-то шёл... пока неприятель улепётывал! А вот когда мы на засаду напоролись, ты первый дал тягу и со страху зарылся в стог сена. Забыл, как я тебя откапывал? - Ха-ха-ха! - Все так и покатились со смеху. - Молчи! Вонючее семя! Вы что, ополоумели все? Громкий шум заглушил его слова. В ближнем коридоре раздался звон мечей и яростные вопли. - Это кто вор? Я?! - угрожающе кричал кто-то. - Ты! Ты! Обобрал его жену. Самого убил, а потом разрыл могилу и снял с него пояс с медной пряжкой! - Эй, дурачьё! - заорал Калота. - Вас что, собаки бешеные искусали? С чего вы все сегодня взбесились? - А тебя кто покусал? Чего лезешь, куда не просят? - огрызнулся кто-то. И перебранка возобновилась: - Все вы, стрелки, прохвосты и негодяи! Отсиживаетесь в кустах, пока мы бьёмся врукопашную и крови своей не жалеем! - А вы, меченосцы, грабители и подлецы! - гремело в ответ. - Мы вас прикрываем своими луками, а вы убиваете женщин, грабите жилища и могилы раскапываете! - Вы... - Нет, вы... - Да уймут их наконец?! - гаркнул Калота и замолотил ножнами о каменные плиты пола. Но это не возымело ни малейшего действия. Звон мечей доказывал, что спорщики пустили в ход оружие. - Где капитаны? - продолжал стучать ножнами боярин. - Где мои капитаны? - Тоже дерутся между собой во дворе, - ответил слуга, проходивший мимо с бутылью вина на плече. Пока Калота препирался со слугами и с воинами, Сабота подступил к окованной золотом двери - он хотел проскользнуть и снять с мёртвого Прорицателя кожаный мешочек-ладанку. Но караульный у двери был начеку. Юноша прикидывал, как поступить, но тут ему помог сам боярин. Сообразив, что в крепости творится неладное, он послал караульного за начальником стражи и, сам того не ведая, открыл Саботе дорогу в свои покои. Сабота сразу кинулся к Прорицателю, но только было протянул руку к заветной ладанке, как дверь из соседних покоев отворилась, и влетела боярыня с кувшином в руке. Сабота юркнул под каменный стол, накрытый толстой парчовой скатертью. Сердце у него колотилось. Он стал ждать, что будет. Не видя мужа, боярыня стала искать его и наткнулась на тело Главного Прорицателя. - Ой, что это? - вскричала она в ужасе. - О громы небесные! Вдруг послышались шаги, и появился Калота в сопровождении старейшин. Саботе из-под стола были видны только сапоги, но он сразу узнал, чьи они. - Что это значит? - подбежала к мужу боярыня. - Опять ты делами занялся и молока не выпил? - Успеется! Поставь кувшин и ступай! - попробовал боярин отослать жену, но не тут-то было. - Нет, нет, сначала молоко, а уж потом дела! Не уйду, пока не выпьешь! - Ох уж эта жена! - заохал боярин. Сабота услыхал громкое бульканье: значит, Калота уступил жене. "Что теперь будет?" - навострил уши Сабота, а боярин вдруг воскликнул: - Господи, какая же ты страхолюдина! На миг стало тихо, потом раздался громовый хохот - это смеялись старейшины. - Ты шутишь, боярин, но это скверная шутка, - ледяным тоном сказала боярыня. - Советую тебе исправить ошибку, пока не поздно! - Верно говоришь, надо исправить. Ошибку я сделал в молодости, когда женился на тебе... Вот отошлю тебя назад, к твоему отцу, боярину из Верхнего Брода. - Как это я вернусь к отцу через столько лет? Что ты мелешь? Мне там делать нечего! - Боярыня кипела гневом, но старалась сдерживаться. - Как это - нечего? - помолодевшим голосом воскликнул Калота. - Когда неприятель подойдёт к вашей крепости, поднимись на сторожевую башню. Твоя физиономия такого страха нагонит, что вмиг кинутся наутёк. И воины кровь не прольют, и стрелы уцелеют! Ха-ха-ха! - смеялся Калота, страшно довольный своим остроумием. - Ха-ха-ха! - гоготали старейшины, а Гузка так и корчился со смеху. - Ты мне заплатишь за это, дурак толстобрюхий! - прошипела боярыня в припадке ярости. - Что ещё скажешь? - весело спросил Калота. - А ну скажи, пока я не бросил тебя на съедение псам. - Это будет означать войну с Верхним Бродом, твоя милость, а дракон - у наших ворот! - вмешался Гузка. - Ты молчи, изменник! - цыкнул на него Калота. - Молчи, потому что... - Ну, договаривай! Почему? Да не юли, как эта старая лиса Главный Прорицатель! Эти дерзкие слова произнёс сам Гузка! И каким твёрдым голосом! Сабота просто не верил своим ушам! - Он ещё смеет спрашивать! Да потому что все вы изменники! Главный Прорицатель сказал мне, как вы собирались меня скинуть и посадить на моё место другого. Было это или не было? - Было! - хором подтвердили старейшины. - Первые правдивые слова, сказанные Главным Прорицателем! - добавил Кутура. - Первые и последние! - облегчённо вздохнул Варадин, перешагнул через труп Прорицателя и подошёл к боярину. - Может, объяснить, за что мы хотели тебя "скинуть", как ты справедливо выразился? - продолжал он с насмешкой и так близко подошёл к столу, что чуть не наткнулся на Саботу. - За то, что ты нам поперёк горла стал! Требуешь, чтобы мы на любую твою глупость только дакали. И мы, трусы, говорим "да", хотя нам душу воротит. Говорим, потому что всяк знает: стоит только сказать два раза "нет", сразу угодишь в темницу, а после третьего "нет" распростишься с жизнью. Вот за что! И ещё за то, что ты не о нас, а только о себе думаешь! - Что же в этом плохого? - удивился Калота. - А то, что вотчина твоя обнищала и мы вместе с нею! - Ах вы, пиявки! А то мало вы крови попили? - ехидно перебил его Калота. Будто я не знаю! - Пускай мы пиявки, спорить не будем! А ты зато знаешь кто? Свиное рыло! злобно выкрикнул Гузка. - Чирей волосатый!.. Чирей волосатый в доспехах! - наперебой орали старейшины, и три пары ног подскочили к боярским сапогам с серебряными подковками. - Ай-ай-ай! Стража! Сюда! Мой муж! - запищала боярыня. Опасность, грозившая боярскому роду, заставила её забыть о недавней грубости мужа. Неизвестно откуда взявшийся глиняный горшок пролетел через комнату и брякнулся у ног боярина, разлетевшись на тысячу черепков. Зазвенели мечи. Судя по всему, старейшины переходили от угроз к делу. Перебранка тоже не затихала: - Пиявки! - Свиная харя! - Тупая скотина! - Чирей волосатый! С воплем: "Стража! Стража!" - Калота стал бегать вокруг стола. Три пары ног кинулись за ним вдогонку. Сабота смекнул, что теперь самое время вылезать - может, удастся в суматохе завладеть ладанкой с когтями. Однако боярин и его преследователи бегали с такой быстротой, что ему никак не удавалось выбраться из-под стола. Вдруг в коридоре послышался страшный топот, и в покой ворвались вооружённые воины во главе с начальником стражи. - Обезглавить! Отрубить им головы! - радостно крикнул Калота. - Ой, нет, погодите! Сразу не убивайте, пусть подольше помучаются! Сапоги старейшин и воинов сбились в кучу. Раздался голос Гузки: - Старейшины! Впе... Он, должно быть, хотел крикнуть "вперёд", но страшный рёв заглушил всё: ревел дракон. Калота завопил: - Скорей отведите дракону девушку! Он голодный! Один из воинов мигом выбежал из залы передать приказ боярина. Сабота понимал, что медлить нельзя. Как на грех, нестерпимо чесалась губа. Притронувшись к ней, он вдруг нащупал усы! Вот радость-то! Усы, свои собственные, густые, мохнатые! Только теперь не время радоваться, надо действовать, и быстрей! Он выглянул из-под стола и подтащил к себе плащ, оброненный кем-то из стрелков. В плаще, да ещё усатого его никто не распознает. Можно без опаски делать дело. Не обращая внимания на свалку, на крики и брань, которые сыпались вокруг, на вопли Калоты, науськивавшего воинов на старейшин, Сабота добрался до Прорицателя и стал искать кожаный мешочек-ладанку. Кто-то ударил его сломанным копьём по спине, кто-то пнул в бок, он и не почувствовал. Но наконец мешочек найден! Только было он стал снимать его, как кто-то рявкнул над самым ухом; - Ты что делаешь? Это был начальник стражи, потный, красный, с палицей в руке. - Расчищаю поле сражения! - коротко, по-военному ответил Сабота, показав на мёртвое тело. - Тащи! - одобрительно сказал начальник стражи и замахнулся мечом на Кутуру, а Сабота поволок труп Прорицателя за дверь. В коридоре он наконец завладел ладанкой, но в тот же миг на пороге вырос начальник стражи. - Э-э, да ты, видать, успел обыскать его! - сказал он. - А ну давай сюда, что ты там нашёл! - Сию минуту! - Сабота сунул руку в торбу. Это было последнее, что видел начальник стражи. В следующий миг жаркое пламя ослепило его, всё лицо обожгло красным перцем. - О-ой! - завопил начальник стражи и выронил палицу, а Сабота быстро зашагал к девяти страшным залам. Ему казалось, что он ползёт, как черепаха, потому что по каменным коридорам неслись вдогонку вопли ослеплённого стражника: - Держите его! Держите! "Да беги ты, беги!" - закричал бы, наверное, Панакуди, если бы мог сейчас увидеть его, но юноша рассудил, что бежать нельзя: тем самым он выдаст себя. О многом успел подумать он, пока шёл с драгоценной ладанкой в руке. Сначала он хотел вернуться в святилище Прорицателя, взять там священную маску и в ней пройти через девять зал. Но весть о смерти Прорицателя, вероятно, уже разнеслась по дворцовым подземельям и появление человека в священной маске вызовет подозрение у стражи. Поэтому Сабота решил положиться на перец и в крайнем случае - на спрятанное в рукаве шило, смазанное соком крапивы. А вдруг преследователей окажется не один и не два, а несколько?.. Как их всех ослепить разом? Эх, были бы здесь Двухбородый, Козёл, дедушка Панакуди!.. Сообща они бы с любыми преследователями справились. А в одиночку... Вот о чём размышлял юноша и, вместо того чтобы прибавить шагу, шёл всё медленнее. Пыхтение и топот гнавшихся за ним воинов слышались совсем отчётливо. Ещё минута - и они настигнут его! Но Сабота шмыгнул за угол, в узкий коридор, и преследователи, не заметив его, пробежали мимо. Тогда он помчался следом за ними. - Разбойник! Вор! Догоним - шкуру спустим! Соломой набьём! - кричал наш хитрец. - Догоним - шкуру спустим! - вторили ему преследователи, ни о чём не подозревая, потому что никто не знал, сколько человек бросилось в погоню. Сабота успел приметить, какая суматоха царит в крепости: с треском хлопали двери, слуги колошматили друг друга, стрелки дрались с копьеносцами. Когда преследователи приблизились к длинному входу, Сабота забежал вперёд и крикнул: - Вон он куда проскользнул! Держите его! Стражи сидели у входа, скрестив копья, но преследователи двумя взмахами меча повалили их и ворвались внутрь. В ту минуту могучий рёв сотряс стены. Воины переглянулись в испуге: ревел дракон, и ревел на этот раз так сильно, что зазвенели висевшие на стенах алебарды. Сабота сорвал одну из алебард, поднял её над головой и с криком: "Вперёд! Нас призывает месть!" - побежал по коридору. За ним ринулись и остальные. Коридор привёл их к первой зале длинного входа, самой страшной, самой зловещей из всех, - "Зале расправ", или "Псовой зале".

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ДЖОНДЕ ГРОЗИТ СМЕРТЬ.

Мы уже говорили о том, что дракон взревел во второй раз в ту самую минуту, когда Сабота и его преследователи ворвались в коридор, который вёл к "Зале расправ". Почему же ревел дракон? Потому что он был голоден, а голоден он был потому, что Волопас, который накануне погнал ему телят, отдал дракону только одного телёнка, а двух других увёл в лес, зарезал и зажарил для себя самого. - Хоть раз в жизни вдосталь поесть телятинки! Как вы помните, боярин, чуть заслышав драконов рёв, распорядился отвести чудищу предназначенную ему жертву - красавицу Джонду. Воля боярина была бы тотчас исполнена, если бы капитан стрелков, который побежал передать этот приказ страже, не выпил утром молока. И теперь он затеял драку с капитаном копьеносцев - они давно таили вражду друг к Другу из-за того, что каждому хотелось быть Главным Капитаном боярского войска. Напрасно посланный боярином стражник метался по двору крепости и звал: - Капитан стрелко-о-ов! Капитан стрелко-о-ов! К боярину! Джонда в это время стояла на площади перед крепостью и ждала. Она походила на боярышню: стройный стан облегала одежда из белого льна, расшитая жёлтыми и красными шнурами, золотые волосы были расчёсаны на пробор. Глаза были скрыты длинными ресницами, и неизвестно было, волнуется ли она. Но грудь её дышала ровно. Нет, девушка спокойно ожидала своей участи! - Страшно тебе? Жалко небось с жизнью расставаться! - от души жалели женщины бедняжку. Но Джонда отвечала: - Нет! Когда мужчины трусы, жить не хочется! Стерегли Джонду Бранко и Стелуд. Жители селения сидели на расстоянии двух копий от них, понурив головы. И дед Панакуди тоже сидел тут. Только смотрел он не в землю, а на боярский замок, смотрел и покусывал кончики усов - верный признак, что старика терзает тревога. А причина для тревоги была, да ещё какая! От Саботы никаких вестей! Правда, окно в боярских покоях было закрыто, и Калота, вопреки своему обыкновению, ещё не показывался; стражники на крепостных стенах как-то уж слишком суетливо сновали туда и сюда, а Главные ворота всё ещё не открывались, хотя солнце давно встало. Все это говорило о том, что в крепости творится неладное. Однако она стояла целая, невредимая, высокая, неприступная, уставившись зубцами стен в самое небо. Как поверить, что эту твердыню можно каким-то чудом разрушить или затопить? Даже если Сабота проберётся к потайной преграде, как он откроет её? Куда вероятней, что юноша погибнет и та же печальная участь постигнет и Джонду... Панакуди горестно вздохнул и пощупал у себя за поясом, проверяя, на месте ли баночка с жиром. Да, на месте. Дело в том, что дед Панакуди долго думал над тем, как спасти Джонду в случае, если Саботу постигнет неудача. И вот что он придумал: он попросит разрешения проститься с девушкой и, гладя её по голове, незаметно смажет ей волосы хорьковым жиром. А у хорькового жира, как известно, запах до того невыносимый, что даже голодные волки нос воротят, а уж дракон и подавно! Размышления старика были прерваны рёвом, на этот раз ещё более оглушительным, чем прежде. Значит, дракон вылез из пещеры и направляется к селению. Крестьяне в ужасе кинулись прятаться - кто за ближние скалы, кто в лес. А перепуганные стражники поглядывали на Главные ворота, ожидая боярского приказа. Но ворота не открывались.

Панакуди сжимал в руке баночку с мазью и беззвучно шептал: "О небо! О громы небесные! Помогите доброму, умному юноше! Если есть в вас хоть капля милосердия, спасите его! Ради всех нас спасите! Сделайте шею его твёрже дерева, чтобы палачи не могли отсечь ему голову! Защитите панцирем его грудь, чтобы копья не могли пронзить её! Сделайте его резвее серны и напористей вепря, чтобы смог он избежать всех опасностей! Сделайте это, силы небесные, и я принесу вам в жертву трёх самых жирных своих баранов!" Так молился дедушка Панакуди, пока дракон, не переставая реветь, полз к селению, пока стражники нетерпеливо поглядывали на Главные ворота в ожидании условного знака, а Сабота мчался к "Псовой зале" в развевающемся плаще боярского воина и с алебардой в руке.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ВПЕРЁД, ВПЕРЁД, С АЛЕБАРДОЙ В РУКЕ!

Когда пятеро воинов ворвались в залу, боярские псари - здоровенные, вооружённые железными крюками и палицами - сидели и распивали вино. Увидев незнакомых людей, они вскочили, чтобы остановить их. - Прочь! Мы преследуем преступника! - вскричали воины. - Прочь с дороги! "Дорога" представляла собой узкие мостки, проложенные через залу из одного конца в другой. Мостки были высокими, так что псы, даже подпрыгнув, не могли достать проходящих. В бессильной ярости они подгрызли деревянные опоры под мостками, и, когда там проходило больше двух человек, мостки раскачивались. - Скажите тайное слово! - требовали псари. - Смеют ли псари преграждать дорогу благородным боярским воинам, которые преследуют преступника? - крикнул Сабота и обрушил свою алебарду на голову одного из псарей. Псари не остались в долгу: пырнули одного из воинов крючьями. Воины отступили, но ненадолго. Выставив копья, они снова ринулись вперёд и достигли середины мостков. Мостки прогибались, качались из стороны в сторону, но воины продолжали напирать. Затрещали деревянные опоры. Сабота понял, что если мостки рухнут, то даже перец не спасёт его. "О небо, кажется, пришёл мой конец!" - подумал юноша, поднял кверху глаза и увидал, что над самой головой у него свисает с потолка толстый канат с крюком на конце. То был канат "Ста смертей": боярские палачи подвешивали на том крюке осуждённых. Несчастные раскачивались, в одной пяди от них скалила клыки пёсья свора, и они прощались с жизнью не один раз, а сто, если не больше. Этого Сабота, конечно, не знал, но он мгновенно смекнул, что канат может спасти его. Подпрыгнув, ухватился за него, и в ту же минуту мостки под тяжестью дерущихся переломились и рухнули. По душераздирающим воплям и громкому лаю Сабота понял, что внизу творится нечто страшное. Но и сам он раскачивался в опасной близости от разинутых собачьих пастей. Свирепые псы, приученные гоняться за жертвами, подвешенными на канате, прыгали, пытаясь укусить Саботу. Один огромный пёс вцепился в его царвул и повис. Кто знает, что стало бы с юношей, если бы завязки царвула не лопнули. Это спасло Саботу. Но теперь канат раскачивался так сильно, что ещё немного - и юноша разбился бы о стену. В этот страшный миг смекалка вновь выручила его. Сабота сообразил, что, если раскачаться посильнее, можно спрыгнуть на той стороне пропасти. Так он и сделал. Раскачался, полетел, выпустил канат и смело спрыгнул у ступеней следующей залы - она называлась "Змеиной". Не оборачиваясь, взбежал он по ступеням и подошёл к двери. - Посланец боярина! Откройте! - закричал он, стараясь придать голосу внушительность, и заколотил кулаком в дверь. Одна из створок медленно приоткрылась, в щели показалась голова и необыкновенно толстая шея. Это был укротитель змей. - Знак! - произнёс укротитель. - Вот он! - Сабота снова сунул руку в свою торбу, и не успел тот понять, что происходит, как в лицо ему полетела пригоршня горького перца. Укротитель взвыл, но Сабота ударил его обухом алебарды, и он упал навзничь у раскрытой двери. Юноша проворно перешагнул через него и вбежал в залу, не забыв, по совету деда Панакуди, накинуть плащ убитого на алебарду и выставить это чучело перед собой. Уже через несколько секунд ему стало ясно, отчего эта зала называется "Змеиной": со всех сторон слышалось тихое злобное шипение. Сабота застыл, не смея шевельнуться. Вдруг две змеи выросли, словно из-под земли, и с тихим шипением вонзили в плащ своё ядовитое жало. Он сунул руку за спасительным перцем, но змеи исчезли так же внезапно, как и появились. Дожидаться, пока они покажутся снова? Время было дорого. Значит, надо подманить их чучелом. Но попадёт ли перец в цель с такого большого расстояния? Есть у змей веки или нет? И ослепит ли их перец? "Лучше всего, - решил Сабота, - пустить в ход алебарду, у неё рукоять длинная". И, стянув с алебарды плащ, он собрался шагнуть вперёд. В этот миг дверь с шумом распахнулась. Показалась испуганная физиономия боярского слуги. - Пожар! Горим! - крикнул он. - Все за мной, гасить! - А змеи? Как я пройду? - спросил Сабота. - А колокольчик у тебя за пазухой на что? - Слуга думал, что говорит с укротителем. В два прыжка Сабота очутился возле укротителя, который всё ещё не пришёл в себя, и мигом достал у него из-за пазухи колокольчик. Теперь Сабота шагал по "Змеиной зале" быстро и уверенно. Шипение смолкло, ни одна змея не подняла головы, и он беспрепятственно дошёл до противоположной двери. Однако тут его взяло сомнение: а есть ли смысл идти дальше, если в крепости пожар? Наводнение может даже оказаться для неё спасительным. Да, раньше чем открывать потайную преграду, надо узнать, что происходит на самом деле, решил Сабота и бросился вслед за слугой, который звал гасить пожар. И понял, что правильно сделал, последовав за человеком, хорошо знакомым со всеми ходами и переходами: коридоры в подземельях крепости были такие извилистые, запутанные, что сам он ни за что бы не нашёл дороги. Из боковых коридоров к ним присоединялось всё больше и больше людей. Некоторые были мертвенно бледны, они растерянно моргали, оттого что отвыкли от света. Одни были совсем обнажённые, другие - закутаны в множество звериных шкур. Многие бы ли вооружены мечами, а кое-кто нёс трезубцы, арканы, пращи, ножи. Все эти подземные стражи - мучители, отравители, надзиратели - всполошились, шумели. По их испуганным лицам Сабота догадался, что они не пожар гасить бегут, а просто спасаются из подземелий, боясь остаться погребёнными под развалинами крепости. "Кто поджёг крепость? Или тут кроется какой-то обман?" - мучительно пытался понять Сабота, мчась вслед за боярскими стражами по тёмным переходам, освещённым лишь мерцающими факелами. Тьма внезапно поредела: Сабота и все, кто бежал впереди него, оказались в просторном внутреннем дворе крепости.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ВОЗМЕЗДИЕ БЛИЗИТСЯ.

Первое, что увидел Сабота... вернее, он разом увидел много всего, от чего пришёл в ужас. Чудовищный вой и треск оглушили его. Вой вырывался из сотен собачьих глоток, а трещали обрушивавшиеся стены. Пламя уже охватило замок боярина. В тучах пыли и клубах огня падали брёвна, балки. Многие из боярских слуг и воинов, вместо того чтобы тушить пожар, яростно бились друг с другом. И яростнее всех - стрелки с копьеносцами. Кровожадные, озверелые боярские псы носились по двору и вцеплялись в каждого, кто подвёртывался. Одни улепётывали от них, другие отбивались мечами и копьями. Сабота не мог понять, каким образом очутились здесь боярские псы. А дело объяснялось просто: когда псари и воины попадали с обрушившихся мостков, один из псарей, на котором под меховым плащом был панцирь, добрался до дверей и открыл их. Собаки с бешеным лаем и воем выбежали во двор. Случилось так, что Калота первым поплатился за свою жестокость. Заслышав собачий лай, он высунулся в окно посмотреть, что там происходит. Оскорблённая боярыня воспользовалась удобным случаем, подскочила и так толканула его в спину, что боярин вылетел в окно - прямо в зубы псам. - Помогите! Спасите! - вопил Калота. Но его предсмертные крики никто не услышал. Всё это произошло за то время, пока Сабота находился в "Змеиной зале". Когда же он появился во дворе, от Калоты остались только помятые позолоченные латы. Радоваться или грустить было некогда. Псы каждую секунду могли кинуться на него, а он не мог, не имел права погибнуть, пока не спасёт Джонду от грозящей ей участи. Первой мыслью юноши было выйти из крепости через Главные ворота, но, оглядевшись вокруг, он увидел, что и Главные ворота, и двое боковых ворот заперты. Один лишь Калота мог приказать открыть их, но Калоты уже не было в живых. Прикинув так и этак, Сабота рассудил, что есть только один выход: перелезть через стену. Но как это сделать? "Ладно, что-нибудь придумаю!" сказал он себе и бросился вверх по узким каменным ступеням. После первых же шагов ему стало ясно, что даже подняться на стену мудрено - на лестницах была толчея: одни воины бежали вниз, другие вверх, третьи, схватившись врукопашную, кубарем катились по ступеням, четвёртые дрались в коридорах и переходах. Тем не менее юркий, как белка, сын углежога сумел преодолеть все препятствия и подняться на крепостную стену. На миг ему почудилось, что все ужасы и опасности наконец позади. Он оглянулся, надеясь увидеть какую-нибудь верёвку, но тут одно копьё прожужжало у него над самым ухом, слегка оцарапав его, второе пробило рукав, третье чуть не вонзилось в ногу. Лица его преследователей были красные, глаза сверкали точно так же, как у Главного Прорицателя, когда тот горланил свою предсмертную песню, или у Гузки, когда тот орал: "Старейшины, вперёд!" Единственным спасением был перец. И Сабота опять прибегнул к этому испытанному средству. Раздались вопли, рёв, проклятия. - Громы небесные, что это?.. О небо, я ничего не вижу! - вопили преследователи и отчаянно тёрли себе глаза.

А Сабота тем временем вскарабкался на верх стены. Первое, что он увидел, Стелуд и Бранко вели Джонду. Дракона не видно было, но пыль, вздымавшаяся каждый раз, как он издавал рёв, точно указывала, где он находился: за ближними скалами. Дед Панакуди семенил следом за стражниками, хотя те отгоняли его копьями. Позади старика шагали с толстыми палками в руках Двухбородый и Козёл, но, видимо, не решались напасть на вооружённых стражей. - Стойте! Приказ боярина Калоты! Остановитесь! - что было силы закричал Сабота и даже сам удивился, откуда у него взялся такой громкий голос. Стелуд обернулся и, увидев на стене усатого человека с алебардой в руке, толканул Бранко. А Сабота снова крикнул: - Приказ боярина! Остановитесь! Стражники повиновались. Сабота глянул вниз, выбирая, куда спрыгнуть. И только тут заметил, как высоки крепостные стены. Кроме того, под ними пролегал глубокий ров и, спрыгнув, юноша оказался бы в воде или, вернее, в густой тине. Тщетно искал он глазами верёвку. Рядом находились лишь котлы со смолой да пучки соломы. Некоторые пучки были развязаны: должно быть, стрелки разжигали костры, чтобы вылить на копьеносцев кипящую смолу. Из-за этого, наверно, и возник пожар. Да, рядом не было ни верёвки, ни лестницы, только сухая солома - огромные снопы соломы, перевязанные лыком. Больше ничего. А внизу выжидательно смотрят на него стражники и вот-вот поведут Джонду дальше, к дракону. И тут Саботу осенило: надо спрыгнуть в наполненный водой ров верхом на снопе соломы! Солома всплывёт, и он не утонет. Нужно только покрепче ухватиться... Всё произошло так, как он рассчитал: солома погрузилась в воду, но сразу же всплыла на поверхность прежде даже, чем "посланец Калоты" успел наглотаться воды. Крестьяне приветствовали этот редкостный прыжок радостными возгласами, несколько человек бросились, протянули Саботе шест. Ухватившись за него, юноша выбрался на берег и тут же кинулся к Джонде. - Развяжите её! - крикнул он. - Сначала скажи тайное слово боярина! - огрызнулся Бранко, хватаясь за меч. И опять Сабота сунул руку в свою торбу, но на этот раз там оказался не перец, а какое-то месиво: перец размок в воде! - Боярин мёртв! - крикнул Сабота. - А если вам мало моего приказа, тем хуже для вас! Бранко, не отвечая, замахнулся на него мечом, Стелуд наставил копьё, но тут в воздухе просвистела брошенная кем-то дубина, и копьё брякнулось оземь. Вторая дубина обрушилась сзади на шлем Бранко. - Отведите Джонду домой! - приказал Сабота. Четверо крестьян стали развязывать верёвки, опутывавшие девушку. Будто почуяв, что жертва ускользает от него, снова взревел дракон. Громкое шуршание говорило о том, что голодное чудище приближается.

- Бегите! - раздался чей-то крик. - Отведите реку! - распорядился Сабота. - Остальное я беру на себя. - Кто ты, незнакомец? - спросил один крестьянин, вглядываясь в его лицо. - Посланец неба! - опередил юношу дед Панакуди. Он бросился к нему якобы для того, чтобы обнять, а на самом деле - чтобы шепнуть: - Говори, что ты ниспослан небесами, тогда они будут быстрей повиноваться, а времени у нас в обрез! - Мне нужен осёл и два мешка сухого трута, дедушка. И скорее! - сказал Сабота старику. - Двухбородый, ты что, заснул? Быстрей за ослом, привези два мешка трута! - крикнул Панакуди. - А ты, Козёл, живо - к реке! Отводите реку, как велит посланец неба! - Голос у старика был громкий, молодой. - Живей поворачивайтесь! Дракон уже близко! Это была чистая правда. Скрип и скрежет - будто триста цепей волочилось по земле! - и вскоре показалась огромная, с гору, спина дракона, покрытая толстой сверкающей чешуёй. Часть крестьян во главе с Козлом мчалась к реке, чтобы отвести воду в другое русло. Другая часть в страхе отпрянула назад. Лишь один Панакуди не потерял присутствия духа. - Живей, Двухбородый, живе-ей! - кричал он. - Веди осла! Двухбородый изо всех сил тянул за собой навьюченного двумя мешками осла, но упрямое животное упиралось. А Сабота и дракон всё это время недвижно стояли и с яростью смотрели друг на друга. Чудище снова взревело, спина его заходила ходуном, к небу взметнулись камни и комья земли. Чтобы нагнать на противников страху, дракон ревел и рыл копытом землю, как это делают быки, перед тем как ринуться в бой. Боялся ли он напасть на такое множество людей или его отпугивал неприятный запах, исходивший от деда Панакуди, неважно. Важно, что это помогло выиграть время: Двухбородый успел пригнать осла и передать недоуздок Саботе. - Начнём, дедушка! - сказал юноша деду Панакуди. - Зажигай! Кремень у предусмотрительного Панакуди был уже наготове, он сразу высек огонь, и трут загорелся. Сабота схватил его и сунул сначала в один мешок, потом в другой. Дракон ревел теперь уже радостно, не замечая впереди себя ничего, кроме жирного осла, которого Сабота и Панакуди гнали прямо в разинутую пасть чудища. Стоголосое "ах", в котором были и ужас, и досада, прокатилось над землёй: дракон поднял голову, принюхался и, тряся шеей, попятился. Сабота и Панакуди в недоумении переглянулись. - Это от тебя такой запах, дедушка? - спросил Сабота, зажимая нос. - Солнцем припекло, вот и запахло! - торжествующе улыбнулся старик. - Я хотел испытать, можно ли спровадить дракона скверным запахом, и вот, пожалуйста, выходит - можно! Будь у меня побольше хорькового жира, я бы мигом покончил с проклятым чудищем! На, гляди... Панакуди хотел подойти к чудищу ближе, но Сабота схватил его за руку. - Куда ты? Именем солнца заклинаю тебя, дедушка! - взмолился он. - Отойди подальше! Иначе всё погибло! - Видал, как пятится? - с довольным смешком сказал Панакуди. - Значит, мы безо всякого оружия можем выжить дракона из наших мест. Только для этого потребуется самое малое три сотни хорьков! - Уйди, дедушка, иначе всё погибло! - продолжал умолять Сабота, почуявший сквозь запах хорькового жира ещё и запах разгоравшегося в мешках трута. Скорей беги отсюда! Назад! Панакуди, хотя и без большой охоты, послушался, а дракон снова пополз на людей. Снова заскрежетала по камням его чешуя, а могучая спина выгнулась дугой, наводя на всех ужас. Сабота потянул осла вперёд, но тот упёрся ногами в землю и не двигался с места. При всей своей тупости длинноухий не желал по доброй воле лезть чудовищу в пасть. А время шло, дым валил всё сильнее, надо было спешить. Сабота подтащил осла к дереву, привязал к стволу, а сам, пятясь, отбежал назад. - Скорей уходите отсюда! Вы мешаете ему! - крикнул Панакуди односельчанам: он догадался, что произойдёт, если чудище замешкается и не сглотнёт осла вместе с его огненным грузом. - Уносите скорей ноги и блейте по-овечьему или мычите, да погромче, слышите? Кто заблеял, кто замычал, а следом заревел и привязанный к дереву вислоухий. Это, по-видимому, окончательно раззадорило дракона, он подскочил к ослу, и бедняга исчез в его утробе. - Слава небесам! - В наступившей тишине голос Панакуди прозвучал особенно громко. - Не видать тебе девушки как своих ушей! - И, ко всеобщему изумлению, старик вдруг пустился в пляс. Он взмахивал руками, подпрыгивал и пел: Слава, слава небесам И громам небесным! Этот юноша - герой! Погляди, какой он бравый! Что за сердце у него! Скажем прямо - золотое. Что за ясный, светлый ум, Ну и всякое другое. Прыгнул прямо со стены И остался цел, родимый. Подземелья все прошёл И остался невредимый! Он дракона повстречал И, не тратя ни минуты, В чрево чудища впихнул Два мешка с горящим трутом! Панакуди пел и плясал, но все смотрели не на него, а на дракона. Проглотив осла, чудище блаженно облизнулось и повернуло назад, к пещере. Скрежет его чешуи постепенно затих вдали. Но недолго длилась тишина. Скрип железных цепей оповестил о том, что кто-то собирается опустить подвесной мост у Главных ворот. Поняв, чем это грозит, Сабота кинулся к воротам. - Несите скорей брёвна! - крикнул он односельчанам. - Надо заложить ворота, иначе боярские псы разорвут нас всех в клочья! Они пострашней дракона! Скорей тащите брёвна, не то во всём селении не останется ни одной живой души! Крестьяне бросились за брёвнами, чтобы подпереть мост, не дать опустить его. Но тут раздался страшный грохот, земля ходуном заходила у них под ногами. Люди в ужасе попадали ничком. Только Сабота остался стоять. И Панакуди. Вслушавшись в грохот, старик засиял. - Началось! - радостно воскликнул он и с неожиданным проворством вскарабкался на одну из ближних скал, откуда была видна пещера дракона. Сабота последовал за ним и хорошо сделал, потому что зрелище, открывшееся ему с вершины скалы, можно увидеть лишь раз в тысячу лет: дракон - быть может, последний дракон на земле - горел, метался, издыхал в страшных муках. Тёмные клубы дыма валили из пастей и ноздрей всех его трёх голов, а жёлто-зелёные языки пламени, которые чудище изрыгало, поджигали всё вокруг - траву, кусты, деревья. Дракон метался по ущелью в поисках воды, но воды не было ни капли - не зря Сабота велел Козлу отвести реку в другое русло. Огонь между тем разгорался всё сильнее. Дракон карабкался вверх по склону, поджигая всё новые и новые деревья, кусты, и с грохотом срывался вниз, на каменистое дно ущелья. Он неистово бил хвостом, и от этих ударов и ужасающего предсмертного рёва тряслась земля, раскалывались скалы и каменным дождём обрушивались на дракона. Почуяв наконец, где вода, дракон, не переставая реветь, потащился по высохшему руслу. Он не полз, а словно подскакивал, на ходу разбивая хвостом камни и скалы. Крестьяне попрятались кто куда. Панакуди уже не смеялся: если разъярённый, горящий дракон дотащится до селения, он испепелит его, сровняет с землёй. - О небо! - взмолился старик. - Смилуйся над нами! Само собой, ни небо, ни люди не услышали его, а дракон продолжал громыхать и реветь. Вот он уже совсем близко от боярской крепости. Его манила вода в оборонительном рву. Пусть тухлая, но вода! Однако чудище так металось, так сотрясало всё вокруг, что стена старой, сгоревшей изнутри крепости пошатнулась, накренилась и обрушилась, доверху завалив ров. Дракон дёрнулся в каком-то отчаянном прыжке, рухнул наземь и лопнул, разлетевшись на тысячи кусков! Онемевшие, потрясённые, наблюдали за этим зрелищем люди, укрывшиеся за скалами и деревьями. Долго ещё сыпались с неба драконова чешуя, камни, комья земля. Когда же наконец небо очистилось, многоголосый возглас радости взметнулся над развалинами: - Да здравствует свобода!

* * *

Радости, ликованию не было предела. Не стало ни дракона, ни боярина, ни старейшин, ни Главного Прорицателя! Те, кто умел играть на свирелях и волынках, заиграли весёлую музыку; те, кто не умел играть, запели и заплясали, а кто не умел ни того, ни другого, принялись колотить в тазы и вёдра. Поднялся такой шум, какого никто никогда не слышал. Тщетно звал Панакуди "посланца небес" - тот не отзывался. Тщетно искал его старик в толпе... Саботы нигде не было...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. НАД СЕЛЕНИЕМ ВЗОШЛО СОЛНЦЕ...

Где же он был? Возле Джонды? Нет! Сабота думал пойти к ней, но не посмел. Что он скажет ей? "Вот он я, посланец неба"? Да и как показаться в таком виде? Усы длиннющие, а бороды нет. Волосы всклокочены. На плечах плащ, но одна нога обутая, другая босая, вся в ссадинах и царапинах. Нет! Либо надо найти второй царвул, либо уж скинуть и этот... И плащ тоже скинуть, потому что солдатский плащ хорош при сапогах... Но тогда будет видна рубаха мятая, грязная, забрызганная кровью... Как быть? Вот о чём размышлял Сабота, пока последние, самые мелкие камешки сыпались с неба. А потом, когда жители Петухов с криками и песнями потянулись на площадь, он решил так: "Нет, нельзя мне к ней идти! Сначала умоюсь, взгляну на своё отражение в воде, и тогда подумаю, как быть дальше..." Перепрыгивая через дымящиеся балки, когти, кости, камни и чешую, Сабота спустился в буковую рощу, где протекал прозрачный родничок. Наклонившись над водой, юноша увидел свою усатую физиономию и отпрянул в ужасе. "Как мог Панакуди сыграть со мной такую шутку? Сделать чёрные усы, когда волосы у меня русые!" Он снова посмотрел на своё отражение. Нет, он не ошибся: усы были чёрные, как воронье крыло! Вдруг рядом с его головой в водяной ряби отразилось знакомое лицо... - Ты что тут делаешь? - спросил Панакуди, еле переводя дух от быстрой ходьбы. - Водицы пришёл испить, - солгал Сабота. - А почему ты такой красный да понурый? - снова спросил старик, вглядываясь в него и пытаясь отгадать, чем он так опечален. - Зачем ты сделал мне такие ужасные усы, дедушка? - чуть не со слезами воскликнул Сабота. - Чёрные! Торчком торчат! Ни пригладить их, ни закрутить! - Вот и вся причина? - удивился Панакуди. - Не нужны тебе чёрные - вымоем в отваре ореховых листьев, и станут они в точности как твои волосы. Не хочешь, чтобы торчали, - мазну их разок блошиным жиром, и станут они мягкими, как шёлк, да послушными. Если нет у тебя другой заботы, то напейся скорее воды, и пойдём. Джонда хочет видеть своего спасителя... - Как я пойду? Босиком? - Зачем босиком? Я, когда ещё в женихах ходил, сшил себе сапоги - из выделанной кожи, с красным кантом и бубенчиками, а надеть ни разу не довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и стоят новёхонькие, ненадёванные, тебя дожидаются. - Ах, дедушка! Я... - Сабота хотел поблагодарить старика, но тот прервал его: - А боярский сын из Глиганцы вместе с золотыми монетами подарил мне ещё кафтан верблюжьей шерсти, с поясом. Тебе он больше под стать, чем мне. - Я... - порывался сказать Сабота. Но Панакуди снова прервал его: - Благодарить потом будешь. Сначала дай обнять эту умную голову, которая спасла нас даже не от одного, а от двух драконов! - Пойдём, дедушка! Пойдём, нас ждут... - вырвался, Сабота из объятий старика. - Неудобно, чтобы люди ждали... - Ох, вижу я, не мешало б и тебе глотнуть тех кореньев, - лукаво ухмыльнулся дед, покачав своей седой головой. - Тогда ты не будешь думать "Джонда", а говорить "люди"... Верно? - Верно... - рассеянно ответил Сабота. - Ты о чём задумался? - спросил Панакуди, заглядывая ему в глаза и усмехаясь в свою курчавую бороду. - О твоих кореньях. Хватит ли у нас чудодейственных кореньев, чтобы отныне люди всегда говорили одну только правду? - Раз нет больше на свете боярской крепости и самого боярина, его псов, палачей и слуг, люди и без всяких кореньев будут всегда говорить правду, сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда ожидает тебя. Старик взял Саботу за руку, и, довольные, счастливые, они направились в селение, где царили солнце, веселье и песни.

1 Царвули - крестьянская обувь из сыромятной кожи.