Дракон Фануил

15

Ббоулт вернулся быстрее, чем ожидал Лайам, но без эдила, как пояснил стражник, Кессиас отправился к Виеску, а его отослал обратно, на тот случай, если Лайаму понадобится помощь.

Впрочем, особой надобности в помощи уже не было. Неквер полностью очистил желудок, но дышал все еще с трудом. Лайам, по-прежнему придерживая торговца за пояс, пожал плечами. Стражник также пожал плечами и принялся ногами, обутыми в крепкие сапоги, сгребать осколки стекла в кучу. Оконные ставни оставались открытыми, и в комнату залетали струи дождя.

Прихватив фонарь, Боулт подошел к подоконнику и с риском набрать за ворот воды высунулся наружу. Фонарь он опустил вниз и принялся вертеть головой. Когда стражник выпрямился, Лайам вопросительно взглянул на него.

— На земле ее не видать, лаконично пояснил стражник и пожал плечами.

Лайам внутренне содрогнулся. Что же еще Фануил с ней сотворил?

Через некоторое время наконец-то появился Кессиас, за ним — Виеску с объемистой сумкой в руках. Похоже, аптекарь нимало не удивился, увидев, в каком состоянии пребывает Неквер. Он мигом опередил эдила и принялся за работу. Повинуясь молчаливым жестам Виеску, они переложили Неквера на кровать. Затем Лайам отошел в сторону, а аптекарь извлек из сумки несколько флаконов и рулончик бумаги.

Виеску полностью сосредоточил свое внимание на Неквере и даже не поднимал головы. Мысли и взгляд Лайама также были прикованы к торговцу, но рядом шумно вздохнул Кессиас.

— Боулт вам все объяснил? — спросил Лайам, не поворачивая головы.

— Кое-что, но не все. Так, значит, это девица? Ни за что бы не поверил, скажи вы это мне раньше.

В голосе эдила проскользнули восхищенные нотки; кажется, он думал, что Лайам подозревал Рору с самого начала. Лайам скрипнул зубами и проворчал в ответ нечто неразборчивое.

Чтобы заставить Неквера проглотить противоядие, его требовалось усадить, и Виеску кивнул Лайаму. Пока Лайам поддерживал Неквера за плечи, аптекарь ложкой влил пострадавшему в рот какое-то полужидкое снадобье.

Боулт еще раз выглянул из окна и вдруг подозвал эдила. Кессиас подошел к стражнику, и они о чем-то заговорили, но дождь заглушал их голоса. Виеску воспользовался этим моментом, чтобы заговорить самому.

— Иерарх Кансе, — произнес он так тихо, что Лайам едва расслышал его слова, — я должен просить вас об отпущении грехов.

Аптекарь произнес это, не поднимая головы. Взгляд его был устремлен на ложку с очередным снадобьем, которое он вливал в рот торговцу.

Лайам ожидал чего-то в этом роде, хотя сам уже почти позабыл имя, которым назвался при их первой встрече. Неужели аптекарь до сих пор верит, что он — иерарх? Похоже, так оно и было, потому что Виеску выждал несколько секунд и, не получив ответа, продолжил, не разжимая губ:

— Это все я виноват, иерарх. Вы, конечно, понимаете… эта женщина и я… я молю о прощении. Эта женщина и я…

Не в силах больше молчать, Лайам произнес — более резко, чем ему бы хотелось:

— Спасите этого человека, и ваши грехи будут прощены.

На его взгляд, прозвучало это глупо, чересчур, что ли, претенциозно, но Виеску, помедлив, кивнул.

— Спасибо, иерарх, — произнес он и добавил: — да вознаградит вас Урис.

Он влил в торговца еще несколько ложек лекарства, затем жестом указал, что пострадавшего следует уложить. Затем он все так же молча, жестом, велел Лайаму отойти, сам же сначала приподнял веки Неквера, потом принялся изучать его пульс.

Кессиас и Боулт тем временем что-то рассматривали за окном, стараясь не напороться на осколки стекла, все еще торчащие из рамы. Затем Боулт указал на что-то. Лайам приблизился к этой паре, когда они выпрямились, раскрасневшись и шумно дыша.

— Ну, что там?

— Девушка, — отозвался Кессиас. — Кажется, зацепилась за край крыши.

Лайам побледнел. Конечно же, Фануил не мог ее унести. Как ему только такое могло прийти в голову? Тело Лайама вдруг страшно отяжелело. Чуть не валясь с ног от жуткой усталости, Лайам спросил, нельзя ли ему уйти. Кессвас, поразмыслив немного, кивнул. Эдил сказал, что они с Боултом сами снимут ее оттуда или кликнут на помощь кого-то еще.

— Может, зайдете ко мне домой? Бурс вас впустит. Предпраздничный пост уже закончился, — эдил подмигнул.

Лайам отказался, стараясь сделать это как можно тактичнее, но эдил все-таки выбил из него обещание пойти с ним завтра к его сестре — отметить величание Урис.

— Все равно нам нужно все обсудить, — заявил Кессиас грубовато, но с нотками странной предупредительности, не сегодня, так завтра.

Бледность и отсутствующий вид Лайама явно беспокоили эдила.

— В общем, приходите завтра к полудню ко мне домой.

Лайам обещал и поспешно удалился, не обращая внимания на умоляющий взгляд Виеску. Выбравшись на темную лестницу, Лайам сел прямо на ступеньки и натянул сапоги. Каким-то чудом, топчась по стеклу, он не изрезал ступни, но Лайам не обратил на это внимания.

Лайам знал, что Кессиас позволил ему уйти лишь потому, что считает его изнеженным книжником, бледнеющим от одного вида крови. Впрочем, его это не волновало. Лучше считаться чокнутым слабаком, чем стаскивать с крыши труп женщины, на след которой ты, сам того не желая, навел дракона.

Все то время, что Лайам брел через Муравейник, дождь лил не переставая, но он лишь по плотнее кутался в плащ. На душе было невыразимо муторно, и скорее всего от того, что сам Лайам никак не ожидал подобной развязки. Да и как он мог ожидать, что авантюра, в которую он ввязался несколько дней назад, завершится подобным образом?

При одной лишь мысли о поездке к дому Тарквина под проливным дождем Лайаму сделалось нехорошо, а при мысли о том, что его там ждет, сделалось еще хуже. Поэтому он решил отправиться к себе на чердак. Когда он добрался до дома госпожи Доркас, хозяйки на кухне не оказалось. Лайам понял по отдаленному гомону голосов, что она сейчас вместе с другими жильцами отмечает наступление праздника Урис. Облегченно переведя дух, Лайам проскользнул наверх, не потрудившись даже прихватить новую свечку.

Он сбросил плащ я, не зажигая огня, уселся на стул. Но дождь все лил, все стучал по оконному стеклу, и это нервировало Лайама. В конце концов он решил, что стоит прилечь.

Удача по-прежнему опекала его. «Я успею поразмыслить об этом завтра» — успел он только сказать себе и тут же уснул.

Когда он проснулся, комнату заполнял тусклый свет. Дождь перестал, и тучи, превратившиеся из черных в светло-серые, уже не нависали над самой землей. По прикидкам Лайама, было часов десять утра.

Лайам чувствовал себя помятым и больным — одним словом, куда паршивее, чем вчера утром. Пятна, покрывающие грудь, принялись желтеть по краям.

«Заживает, как на легавой», — подумал Лайам, невольно вырвавшийся смешок перешел в стон.

Стараясь двигаться осторожнее, он оделся и уложил свои немногочисленные пожитки в сундук. Сундук был легким, даже вместе со всем уложенным имуществом, но чтобы снести его вниз, Лайаму пришлось до предела напрягать ноющие мышцы.

Мальчишка-конюх подвел Даймонда прямо к дверям кухни. Он помог Лайаму взвалить сундук на конский круп и привязать его понадежнее. Сияющая физиономия паренька и беспечность, с которой он принял крупные чаевые, напомнили Лайаму, что сегодня праздник. Этим же объяснялось и малое количество народу на улицах, и тот факт, что госпожа Доркас еще не встала. Хозяйка дома явно полагала, что в праздник Урис можно поспать и подольше.

Это вполне устраивало Лайама, ему вовсе не хотелось встречаться с госпожой Доркас. Он при шпорил Даймонда и пустил его медленным шагом. Ему понадобился почти час, чтобы добраться до дома Тарквина, но Лайам ничуть не возражал против столь неспешного передвижения.

Невзирая на облака, погода выдалась достаточно ясная, но Лайам знал, что даже будь сейчас распрекрасный, солнечный весенний денек, ему все равно не очень хотелось бы поспешать к дому покойного чародея.

Впрочем, Фануила нигде не было видно, и даже когда Лайам нерешительно принялся обходить дом, время от времени окликая дракончика, ни одной посторонней мысли у него в голове так и не появилось. Озадаченный, Лайам вышел на берег и разгрузил Даймонда. Сундук шлепнулся на песок, и Лайам, ухватившись за один край, отволок его в прихожую.

Решив, что он уже достаточно поискушал судьбу, Лайам оставил сундук в прихожей, снова взгромоздился на своего чалого и двинулся обратно в Саузварк.

Лайаму не хотелось видеть Фануила, и он был рад, что так и не увиделся с ним. Впрочем, Кессиаса ему тоже видеть не очень хотелось, но он обещал, и кроме того, он должен был кое-что объяснить Эдилу. На обратном пути Лайам намеренно сдерживал коня, поскольку не хотел явиться слишком рано.

Кессиас уже ждал его. Он сам отворил дверь и впустил Лайама в дом.

— Ну, как спалось?

— Хорошо, — ответил Лайам и с удивлением понял, что сказал чистую правду. — Только болит все.

Эдил рассмеялся:

— Ничего, скоро мы добёремся до ваших дружков.

Кессиас провел Лайама на кухню и, пока они разговаривали, занимался тем, что добавлял последние унции пряностей в поистине устрашающего размера котел.

Лайам в общих чертах изложил свою историю, дополняя ее теми деталями, которые он узнал или вычислил прошедшей ночью. Это оказалось на редкость несложно.

Она была беременна, а Неквер ее оттолкнул. Из речей Кансаллуса можно было понять, что ей присущи гордость и умение защищаться. Однако директор труппы ее явно недооценивал. Она умела и нападать и обладала более неукротимой натурой, чем полагал Кансаллус, невзирая на то, что у него имелось яркое тому свидетельство — искалеченное ухо Хорька. Она, скорее всего, легла под Виеску в своих целях — чтобы раздобыть яд, необходимый ей для убийства Неквера, — а затем пригрозила рассказать всему свету о том, что произошло между ними. Уже одно это свидетельствовало, какая безжалостность и какое коварство были присущи ее душе.

— Думаю, она была слегка не в своем уме, — заметил Лайам, и Кессиас невнятным ворчанием выразил свое согласие.

Итак, она задумала убить Неквера. Должно быть, Лонс рассказал ей о своей сделке с Тарквином, и она решила уговорить чародея подменить заклинание, заплатив ему своей кровью. Не вполне ясно, почему она выбрала заклинание, способное сделать Клыки незримыми. Возможно, она не хотела совать брату палки в колеса и думала, что если Клыки пропадут из поля зрения горожан, то Лонс сможет потребовать у Поппи Неквер обещанную награду. Если бы Поппи не заупрямилась, брат непременно получил бы свое. И что с того, что в тот же день Неквер разбился бы о незримые скалы? Возможно, это казалось ей вполне уместным. И давало возможность вдвойне отомстить. Жена Неквера становится подстилкой другого мужчины, а сам Неквер покоится на морском дне.

— При всем своем хитроумии, она явно была сумасшедшей.

Слушая свой голос, Лайам удивлялся себе. Он говорил холодно, рассудительно, отстраненно описывая события. Лайам сам не мог понять, как у него это выходит.

Тарквин попытался сотворить заклинание, которое заказала она, но потерпел неудачу, — она ведь не поставила ему подходящую кровь, поскольку девственницей никак не была, — а потому старик выполнил заказ Лонса. Возможно, тем самым он хотел ее наказать. Когда Неквер вернулся в город целым и невредимым, она явилась к Тарквину скорее всего, чтобы высказать претензии по этому поводу, не подозревая, что чародей и сам уже зол на нее. Вышла ссора. Тарквин пригрозил обо всем рассказать Некверу, и тогда она убила его.

— Конечно, — подвел итог Лайам (он обращался к обширному заду эдила, поскольку Кессиас все это время, подобно сказочному гному, нависал над кипящим котлом), — все это слабо доказуемо. Более-менее ясно лишь с мотивом и некоторыми деталями. Несомненно лишь то, что она собиралась убить Неквера, подсыпав в его кубок сантракт.

Лайам помолчал, размышляя. Он знал, что Тарквина убила Рора. Но Кессиас мог иметь свое мнение на этот счет. И потому он счел нужным добавить, пересиливая себя:

— Еще доказательством ее вины могут служить действия фамильяра Тарквина. Он словно знал, что убийство дело ее рук.

— И то правда. Интересно, кто же навел эту тварь на след? — произнес наконец Кессиас, распрямляясь. — Но я думаю, что вы правы — это ее рук дело. Других объяснений тут не подберешь. И мне тут Гериона сказала любопытную вещь, года два назад Рора танцевала по ночам у нее. Просто танцевала, ничего больше. Можно предположить, что именно там Виеску ее и встретил. И Неквер тоже.

Несколько мгновений коренастый эдил внимательно вглядывался в лицо Лайама, словно пытаясь в нем что-то прочесть. Потом черты Кессиаса смягчились и на лице его появилось выражение простодушного восхищения.

Лайам опустил голову, чтобы скрыть виноватый румянец. Он вдруг осознал, что за все это время ни разу не назвал Рору по имени. Он говорил только «она». От этого на душе у него стало еще паршивее.

— Когда вы собираетесь рассказать обо всем Лонсу?

— Уже рассказал — вчера ночью, сказал Кессиас. Они с Боултом долго возились, снимая тело актрисы с крыши, а когда сняли, надумали отнести его Лонсу. Лайама это неприятно поразило, но эдил поспешно объяснил что к чему. Оказалось, что Фануил не злобствовал, на теле Роры остались лишь несколько царапин да две ранки на шее. Смерть наступила в результате падения. Кессиас с Боултом смыли кровь с лица и рук Роры, так что выглядела она пристойно.

— Завтра компания «Золотой шар» покидает Саузварк — из медицинских соображений, и Лонс едет с ними.

Разговор о расследовании себя исчерпал, и Кессиас предложил отправиться к его драгоценной сестрице. Лайам вяло поинтересовался, как же они потащат такой здоровенный котел? Но оказалось, что сестра эдила живет всего в квартале ходьбы, а Кессиас уже успел отлить часть сидра в баклагу поменьше.

— Лучше я пошлю кого-нибудь за новой порцией, когда мы справимся с этой.

Сестра Кессиаса оказалась похожа на своего брата, невысокая, крепко сбитая, несколько полноватая, но очень уютная, как истинная мать большого семейства. Она весьма удачно в свое время вышла замуж за бондаря, и детей у них была целая прорва. Чужак Лайам вызвал у мелюзги боязливое уважение, а вот на Кессиаса детишки налетели толпой — как и на появившегося чуть позднее Бурса.

Через какое-то время к застолью присоединились несколько деверей Кессиаса, притащивших с собой неимоверное количество всяческой пищи и еще большее количество ребятни. Столы ломились под весом блюд; а затем, объевшись сверх всякой меры, все семейство принялось петь под аккомпанемент флейты Бурса. Компания от души веселилась, но Лайам чувствовал себя не на месте. А потому вскоре после того, как почтенное общество перешло к музыкальной части программы, он, извинившись, ушел.

Три дня он провел в одиночестве. Он изучал дом Тарквина и размышлял о произошедшем. Он спал на диване в библиотеке и часами лениво перелистывал страницы книг или рассматривал загадочные предметы из коллекции старого мага.

Не раз перед его мысленным взором возникал образ Роры. Девушка упрекала его, обвиняла в предательстве, говорила, что он погубил ее жизнь. Лайам знал, что все это неправда, но все равно не мог избавиться от ощущения вины.

Иногда он думал и о Виеску, и о том, что обманом вломился в его жизнь. Лайам надеялся, что отпущение грехов, данное мятущемуся аптекарю мнимым иерархом Кансе, сняло тяжесть с сердца Виеску, но подозревал, что это все равно не искупает его собственного греха.

А еще существовали Фрейхетт и Поппи Неквер, и о них тоже стоило поразмыслить. Впрочем, Лайам понимал, что их пути разошлись, что между ними уже никогда не возникнет ни дружеских, ни деловых отношений. Он слишком многое знает об этой паре — и они знают, что он это знает, — так что Лайам мысленно сказал Поппи прощай.

Но дело сделано, оно было кончено не лучшим образом, но в конечном итоге Лайам постановил все оставить, как есть. Возможно, в другой раз он будет более проницательным и расторопным.

На исходе третьего дня в двери дома Тарквина постучал Боулт и оторвал Лайама от чтения исторического труда. Стражник принес копию завещания мага, подтверждающего право Лайама владеть частью саузваркского побережья со всеми строениями, возведенными там. Недоверие, которое, похоже, Лайам внушал ему прежде, сменилось опасливым уважением.

Лайам понял по этой перемене и по некоторым словам Боулта, что Кессиас успел многим порассказать обо всей этой истории и что теперь простодушные жители Саузварка считают его чем-то вроде всезнающего провидца, читающего в людских душах, словно в открытой книге, но которому — вот ведь беда! — становится дурно от одного вида крови. К собственному удивлению, Лайам обнаружил, что особо не возражает против подобной славы. Он чувствовал, правда, что не очень достоин ее, поскольку знал, что успешным завершением дела обязан вовсе не собственной проницательности, а воле случая, или удаче, или тому, кто опекает его, взирая с небес. Но в глубине души Лайам был польщен.

Кроме того, Боулт принес записку от эдила. Это было краткое послание, небрежно нацарапанное на клочке бумаги. Кессиас приглашал Лайама отобедать с ним завтра и упоминал, что Неквер полностью оправился от последствий отравления. В конце он сообщал, что его отмеченный шрамом знакомец, а также крысовидный дохляк и их достойный приятель пойманы и томятся в кутузке, ожидая приговора эдила.

Лайам попросил Боулта передать Кессиасу, что он завтра будет.

Все эти дни Лайам периодически выходил на берег или присаживался на балюстраду веранды; он вглядывался в небо, выискивая там Фануила. Но обнаруживал лишь пустоту.

Рептилия вызывала у Лайама сложные чувства. Дракончик солгал ему, уверяя, что слишком слаб, чтобы летать. Теперь Лайам знал, что Фануил следил за ним и по его следам добрался до Роры. Это поначалу тяготило его, но, поразмыслив, Лайам решил, что с этим он все равно ничего не мог бы поделать. Дракончик так или иначе прочел бы все, что ему нужно, в его сознании.

Фануил был нужен Лайаму. Во-первых, затем, чтобы завершить заключенную сделку. А во-вторых, у Лайама имелось еще одно дельце, в котором ему могла бы пригодиться помощь дракона.

«Проснись. Проснись».

На четвертый день после смерти Роры Лайам вновь бродил во сне по руинам древнего города, и эти руины снова были исписаны одним-единственным словом.

«Проснись Проснись».

Лайам проснулся и обнаружил, что лежит на диване, а дракончик сидит рядом и смотрит на него немигающими, как у кошки, глазами.

— Ты вернулся… — пробормотал Лайам.

«Да, мастер. Мне надо было поохотиться. И еще я думал, что ты будешь сердит на меня». Сейчас, сидя на задних лапах и покорно согнув шею, Фануил походил на пса, ожидающего заслуженной выволочки.

— Я и был сердит, — согласился Лайам, спустил ноги с дивана и провел рукой по взъерошенным волосам. Почему ты ее убил?

Ответная мысль сформировалась медленно:

«Это показалось мне правильным. Она убила мастера Танаквиля».

Следующая реплика появилась быстрее:

«Ты научил меня, как поступить».

— Я? Ты имеешь в виду, что эту идею ты позаимствовал у меня?

«Да. Ты делал такое прежде».

Лайам рассмеялся, но смех его был горек — он смеялся над собой.

— Да, делал. Но тогда я был намного моложе. Намного. И дорого за это платил.

Он вдруг осознал, насколько плохо дракончик понимает людей и насколько сильна его способность заимствовать чужие мысли и представления.

«Прости, мастер».

Последовала долгая пауза.

— Так, значит, ты признаешь меня своим хозяином? И ты выполнишь свою часть сделки?

«Теперь я буду во всем подчиняться твоей воле. Я сделал то, что…»

Мысль Фануила застопорилась, словно колесо, переваливающее через бугор. Дракончик явно пытался сообщить о чем-то, ему не присущем.

«…сделал то, что хотел».

Лайам понял. И ощутил внезапную легкость. У него словно камень свалился с души. Их сделка, кажется, пришла к завершению.

— Ты научишь меня, как выставлять тебя из моей головы?

«Все, что прикажешь, мастер».

— А сейчас ты знаешь, что заботит меня? Что я хочу уладить?

«Да».

Дракончик опустил голову, словно стыдясь того, что по-прежнему читает мысли хозяина.

— Ты поможешь мне выполнить этот замысел?

«Да».

— Тогда обсудим детали.

После полудня Лайам приехал в Саузварк и свел Даймонда на конюшню. Он сказал, что вечером его окончательно заберет, и оплатил счет.

Затем Лайам двинулся к порту. Холодный сильный ветер еще вчера разогнал тучи, и небосклон был чистым. Ушибы Лайама еще побаливали, но общее болезненное состояние уже прошло и Лайам себя чувствовал сносно.

Припортовый район кишел народом: люди и животные суетились, спеша вывезти последние в этом сезоне грузы. Лайам подошел к складу Марциуса и постучал в неприметную дверь. От туда выглянул незнакомый верзила и молча по сторонился. На складе было тихо, словно в гробу, и Лайам не удержался от злорадной улыбки. Тишина была вызвана тем, что лучшие надежды Марциуса покоились на дне моря. Лайам обнаружил, что злосчастье торговца действует на него животворно.

— Думаю, ваш хозяин захочет повидаться со мной, — сказал Лайам и двинулся мимо верзилы в глубь помещения.

Но дорогу ему заступили еще две мрачные фигуры.

— А я думаю, что ты задержишься здесь! — рявкнул верзила, схватив посетителя за плечо, но тут глаза его закатились и он тяжело осел на пол. Лайам чуть отступил и увидел, что остальные наемники также лежат на полу.

Откуда-то сверху к Лайаму спорхнул Фануил.

— С ними все в порядке?

«Спят. Это ненадолго».

Лайам зашагал к лестнице. Фануил лениво всплеснул крыльями и уселся у него на плече, словно птица. Дракончик был крупным, размером с собаку, но Лайам словно не ощущал его веса. Пока он поднимался по потрескивающим ступенькам, Фануил слегка покачивался, чтобы сохранить равновесие.

Когда дверь кабинета с грохотом распахнулась, Марциус гневно вскинул голову — и пода вился сердитым окриком, в одно мгновение растеряв всю свою спесь.

По тому, как побледнел торговец, Лайам окончательно уверился, что он — в паре с драконом являет собою зрелище не для слабонервных.

— Мастер Марциус, вы меня помните?

— Д-да, — запинаясь, выдавил торговец. Лайам выпятил челюсть, отчасти для того, чтобы дополнительно нагнать страху на Марциуса, но пуще для того, чтобы не расхохотаться.

— Это очень неразумно с вашей стороны, Марциус, пытаться вступить в борьбу с чародеем. Вы меня понимаете?

Марциус кивнул.

— Это может привести к весьма неприятным последствиям. Понимаете?

Марциус снова кивнул.

— А я не желаю никаких неприятностей. Ваши люди теперь сидят в тюрьме, и там они и останутся. Я позволил им так легко отделаться лишь потому, что знал, что они действуют по приказу. Теперь вы отмените все приказы подобного плана и больше никогда не посмеете меня потревожить. Вам ясно?

Марциус кивнул несколько раз подряд, не сводя глаз с Фануила. Дракончик зевнул во всю пасть, обнажив острые, словно иголки, зубы.

— Карты, которые я вам продал, достоверны, и они не будут проданы никому более. Полагаю, вы сумеете найти им применение и забудете обо мне. Это вам тоже ясно?

Когда Лайам уходил, торговец все еще продолжал кивать. Фануил меж тем перепорхнул на шкаф с книгами.

«Я улечу отсюда через несколько минут, мастер, а потом буду ждать дома на берегу».

Не потрудившись ему ответить, Лайам просто кивнул и вышел.

Оказавшись на улице, Лайам широко улыбнулся. Он добился желаемого эффекта и знал, что торговец его больше не побеспокоит. Ему понравилось устроенное им представление (хотя, по правде сказать, главным героем спектакля был вовсе не он). Лайам понимал, что страх на Марциуса по большей части нагоняло присутствие Фануила.

А маленький уродец действовал точно по плану. Похоже, он и вправду будет ему хорошим слугой. Эта мысль приятно согрела сердце Лайама, и он вновь улыбнулся.

Интересно, зачем дракончик задержался в кабинете торговца? Ему ведь велено не причинять Марциусу никакого вреда. Лайам позволил себе немного поразмыслить на эту тему, а ноги тем временем сами несли его к дому эдила.

От праздника Урис осталась целая прорва пахнущего корицей напитка, но за плотной трапезой, которую подал Бурс, и многочисленными попытками спеть нее варианты песенки «О, безгубый флейтист!» трое мужчин не заметили, как выпили весь сидр без остатка.