Драконий берег

Глава 9

В этом треклятом городке ничего не изменилось.

Узкие улицы. Пыль.

Мальчишки, которым было нечем заняться, и от безделья они сбивались в стаи, а уже стаи вяло воевали друг с другом за пустые дворы и темные переулки. Иногда в переулках появлялись крысы, и тогда мальчишки оживлялись.

Крысиная охота – то еще развлечение.

Томас потер нить шрама на левой руке и поморщился. Порой крысы защищались.

В мотеле гуляли сквозняки. Домишко этот, перестроенный то ли из сарая, то ли из коровника, отличался какой-то особенной несуразностью. Он был длинен и низок. В расположенные на разной высоте окна свет почти не проникал, зато остатки тепла уходили.

Да и какое тепло?

Дощатые стены. Скрипучие полы. И вездесущая плесень, которая обжила и стены, и подоконники, и по потолку поползла ржавыми пятнами.

Зато хозяйка мотеля не изменилась.

– Чего домой не едешь, Томми? – поинтересовалась она, сплевывая табачную жвачку прямо под ноги. – Не рады будут?

– Не хочу стеснять.

Она хохотнула. И ключ кинула:

– Надо будет одеяло, скажешь. Тебе бесплатно.

Ключ, слегка погнутый, но почти чистый, Томас взял. И поинтересовался:

– Что здесь вообще нового?

Миссис Гольстром хмыкнула:

– Вынюхиваешь?

– Работа такая.

– А приличным парнем был. Папаша твой небось в гробу переворачивается. Он федералов крепко недолюбливал.

Она была толста и неопрятна. Она носила цветастые балахоны, до того одинаковые, что, казалось, различаются они лишь пятнами.

На одном – от соуса. На другом – от горчицы. Третье и вовсе пестрит мелкими темными – то ли крови, то ли сока. Нынешнее миссис Гольстром украсила воротничком. Даже почти белым.

– Но ты ж у нас не просто так, ты ж у нас по делу, верно?

Передние зубы она давно потеряла, поговаривали, что еще в той жизни, в которой был весьма бодр покойный ныне мистер Гольстром с его страстью к выпивке и игре.

– По делу, – согласился Томас. – Может, разрешите вас угостить?

– А вежливый какой… фу-ты ну-ты… угощай. Эй, Кир, сгоняй за выпивкой. И пожрать пусть дадут.

Мальчишка, служивший и горничной, и носильщиком, и прочим обслуживающим персоналом, вынырнул откуда-то из подсобки и застыл с вытянутой рукой. Пятерка мигом исчезла в рукаве.

– Сдачу чтоб принес, дьяволово семя.

Она уселась на высокий табурет и сказала:

– Спрашивай.

– Если бы знать о чем… слышал, старый Эшби ушел?

– А то… давненько уже. Слышала, молодого Вихо нашли?

– Нашли.

– Неподалеку?

– Есть такое.

Она кивнула и, вытащив из кармана пачку табаку, отрезала кусок, сунула за щеку.

– Будешь?

– Воздержусь.

– И правильно…

– На его месте теперь Ник?

– А кто еще? Кто ж может быть, если не Эшби… туточки он… про него, стало быть? С чего бы это?

– С кого-то ведь надо.

– Твоя правда… и чего сказать? Эшби – он Эшби и есть. Вот взять тебя, ты у нас вежливый, лощеный весь из себя, что коровья задница, но сковырни чуток, и нутро попрет. Нутро-то старое, что у тебя, что у папашки твоего, что у деда. Хоть ты весь наизнанку вывернись, а себя не перекроишь. Эшби, они… эти… ристократы. Вот.

Она даже жевать прекратила, довольная тем, что смогла произнести слово, столь непростое.

– И всегда были, сколько себя помню. Старший-то Эшби, не нынешний, а тот, который его папенька, тот по городу гулять любил. Костюмчик нацепит, рубашечку белую, тросточку возьмет. Машина у него была знатная. Из-за океана везли, да… верно, в гараже где-то стоит, не слышала, чтоб ее продавали. А встретит кого, раскланивается. О делах спрашивает… до баб, правда, охоч был. Но не так завалить, а ухаживал, цветы слал… наши-то и довольные. Не мужики, бабы, конечно… мамка моя сказывала, что и его папаша… жену, правда, не отсюда взял. Привез. Красивую, да… правда, тут ей не больно-то понравилось. Небось думала, что станет во Фриско жить или еще где, но не в нашей глуши. Тут и койоты от тоски дохнут, что уж про красивую женщину говорить? Вот она сына выродила, и все, только ее и видели…

– Это ведь давно было?

– Давно. Только ты не спеши. Такие, как Эшби, они прошлым живут. И он свою маменьку не простил. Сказывали, что она после объявилась, как деньжата закончились. То ли любовник ее бросил, то ли что-то там другое не заладилось, да скандал был… только он ее не простил. Мол, я тебе был не нужен, стало быть, и ты мне не нужна.

Этого Томас не знал. Он вообще не представлял старого Эшби молодым.

Вернулся мальчишка с пакетом еды и парой бутылок дешевого виски.

– Будешь? – миссис Гольстром вытащила из-под стола замызганные стаканы.

– Лучше чаю. Если можно.

– А коль нельзя, будешь сидеть и глазами лыпать? Хватит уже играть в этого… ристократа. Эй, сделай ему чайку, да покрепче! И сдача где? Ишь, дьяволово семя…

А вот гамбургер был горячим и сочным, щедро заправленным горчицей и соусом. Он исходил жиром, и Томасу пришлось наклониться, чтоб жир этот не испачкал костюм.

– Вот. А Эшби, он бы салфеточку постелил.

– А здесь есть салфеточки?

– Еще чего не хватало! Я с полотенцами умаялась. Если б ты знал, как их ухайдакивают студенты… что они с ними делают? Задницу подтирают, что ли?

Это предположение было произнесено тем задумчивым тоном, который заставил Томаса насторожиться. И заодно сделать мысленную заметку – полотенца не трогать.

Ну их. А то, может, и вправду…

– Так вот, смех смехом, а с ним та же история приключилась. Почти та же… жену он взял не здесь, хотя многие не отказались бы. Сам понимаешь, Эшби – это Эшби…

Столп местного общества и гарант того, что земля останется землею, небо небом, а драконы драконами. При воспоминании о них Томаса слегка передернуло.

Он и не думал, что они настолько… подавляющи?

Огромные когтистые твари.

Ужасные. И завораживающие какой-то нечеловеческой красотой.

– Уехал учиться. Они завсегда уезжают, и не в Тампеску. Эшби требуют самого лучшего, да…

И надо будет выяснить, где учился Вихо. Впрочем, он вряд ли уехал дальше Тампески. Дружба дружбой, а деньги деньгами. Сомнительно, чтобы старик Эшби стал бы тратиться на этого раздолбая.

– …А вернулся уже с невестой. Такая, знаешь…

– Аристократка?

Каплю соуса Томас поймал пальцем и, плюнув на все правила хорошего тона, палец облизал, к немалой радости миссис Гольстром.

Да, он точно не аристократ.

– Во-во… твоя правда… тоже… одевалась так, что наши кумушки на дерьмо изошлись. Навроде все простенькое, только сидит, что твои кружева. В Тампеску ездила, да. Кстати, школу она открыла. Раньше-то как? Кто умел читать, тот своих и учил. Была родня в Тампеске? Туда и отправляли. Еще патер О’Нил, если помнишь его?

– Помню.

Строгий суровый пастор, который на всех взирал так, будто насквозь видел. В присутствии невысокого этого человека даже отец терялся, становился будто бы меньше и незначительней. Оттого и не любил в церковь заглядывать, разве совсем уж по большим праздникам, когда не идти становилось невозможно.

– Вот… он еще учил, но в годах был, да и терпения ему Господь недодал, что правда, то правда. А вот миссис Эшби школу затеяла. Домик купила. Ремонт сделала. Не сама, конечно, пригласила… наши-то не больно-то обрадовались, решили, что затея дурная. Кое-кто и вовсе отказался детей отпускать. Но тут Эшби и шериф… отец нынешнего, да… приятельствовали они крепко. Так вот, созвал всех. Думали, пугать станет, наши-то иного языка не понимают, а он и давай объяснять, что, мол, без школы ныне человеку никак. Что коль они добра детям желают, то и думать должны, как эти дети дальше жить будут. Станут ли они песок ковырять или, может, в люди выйдут. Поступят в колледж или, чего уж тут, в университет… наши не больно поверили, конечно. Где Долькрик, а где университет? А тут уж Эшби встал. Сказал, что лучшим ученикам стипендию положит. Мол, его предки город строили, ему и отвечать. А перед этим еще и институт объявился. Да… – она кивнула, соглашаясь с собственными воспоминаниями. – Приехали. Наши и поглядели на умников. Ходят в костюмчиках, все из себя. Дома им поставили. Техники туда нагнали такой, которую наши в глаза не видели. Они и рабочих своих привезли, потому как наши только и способны, что дерьмом драконьим торговать. Но и дерьма прикупили. Для этих… как их…

– Анализов?

– Точно. Но в головешках завертелось. Кому неохота, чтоб твой дитенок в люди вышел? Чтоб вот так, в костюмчике, другими командовал. Так что школа пришла… и мисс Уильямс выписали.

– А она разве…

– Не, не местная. – Миссис Гольстром приложилась к бутылке и фыркнула: – Гадость… не, не мисс Уильямс. Баба годная, хоть и с гонором… не захотела в любовницах ходить, решила, что старой девой лучше. Может, оно и так, да…

– В каких…

Миссис Гольстром отмахнулась и вытащила второй бургер, от которого откусила солидных размеров кусок. Его она проглотила, почти не пережевав. И запила из бутылки.

– Когда… с Эшби несчастье приключилось… так вот, все думали, что он во вдовцах ненадолго…

– Погодите. Какое несчастье?

– А… точно… ты ж сам… ты с Ником одного году будешь? Или около того? Так вот, она Ника родила, это да… Эшби всему городу выпивку выставил. А потом года не прошло, как головой повредилась.

– В каком смысле?

Странно, что Томас не помнит этой истории. Вернее, он, конечно, был младенцем, когда она приключилась, но в маленьких городках прошлое рядом.

Матушка любила обсуждать соседей. И почему ни разу не затронула Эшби? Или… они для местных табу?

– В обыкновенном… не буду врать, точно не знаю, чего с нею не так, но в дурку спровадил. Думали, разведется, а он нет, мол, неможно, не по совести и предки не одобрят. Эх, несчастливые они. Богатые, а несчастливые…

И это само по себе кажется подозрительным.

– Тут много всякого болтали, – миссис Гольстром оторвалась от воспоминаний. Грязные пальцы она вытерла о кружевной воротник платья, икнула и приложилась к бутылке. – Народ горазд выдумывать, да только правды никто не скажет. Даже если клясться станут, что наичистейшая, не верь. Чего там было на самом деле, может, только старик и знал. А что до учительки, так она аккурат в его вкусе была. Тощенькая. Аккуратненькая. Леди. И сыну мать опять же. Он в школу заглядывать стал. Она пошла в медсестры. Пункт помощи открыли, при школе, да… вот наши и ждали, когда о помолвке объявят. Да не случилось. Встречаться встречались… то ли он побоялся, что и с нею чего приключится, если фамилию примет. То ли за сына? Она-то мальчика привечала, да всем известно, пока у бабы своих детей нет, то и чужие родными мнятся. А появись у нее кто? Нужен стал бы ей наследничек? Эшби ж свою кровь берегли… как бы там ни было, он до самой смерти к ней заглядывал. И Ник теперь вот тоже. Небось роднее матери…

Что ж, мисс Уильямс Томас и сам навестить планировал. Выходит, правильно. Будет о чем поговорить.

– А с Ником что?

– А что с Ником? Уехал учиться, после вернулся… Эшби-то уже немолод был. Женился он поздно, как и его отец. Будто… и вправду драконы прокляли.

– Что?

Миссис Гольстром поскребла щеку. Кожа у нее была неровной, в рытвинах и оспинах, а ногти обрели характерную желтизну.

– Так… старик-то… давно еще, когда тут ничего, кроме драконов, не было… магом был, сильным магом, да… поговаривают. Он спеленал драконицу и похоронил живьем… жертва, стало быть…

В магии Томас смыслил ровно столько, сколько вместилось в обязательный курс основ магии, естественно, теоретический.

Бюро со всяким сталкивается, да.

– А дракон его проклял. Мол, пока драконьи кости под домом в прах не обратятся, будет род жить, только счастья не видеть… красиво, черт побери.

Она вздохнула тяжко, должно быть сетуя, что собственная ее жизнь слишком ничтожна, чтобы в ней нашлось место проклятию, тем паче родовому.

Какое родовое, когда и рода-то нет? Одна она.

– Потому и выходит, что жениться они женятся, а все несчастливо. И до последнего держатся. Ник-то поспешил… влюбился. В Зои. Помнишь Зои? Фильчер? Та, которая Луи Фильчера дочь?

– Помню, – соврал Томас.

– Ага… как же… она ж тебя моложе будет годков на пять. Ты как уехал, она совсем соплюхой бегала, а потом ничего, заневестилась. Такая раскрасавица, что прям страх берет… тоже уехала. Учиться. Не знаю уже, на кого там училась, да только вернулась, почитай, сразу после Ника. Сперва сидела, из дому носу не казала. Наши-то разошлись, насочиняли всякого, им бы только языки потрепать. Но мамашка ейная скоро всем укорот дала. Папашка-то у Зои тихий, а вот мамаша еще та стервь. Стала дочку то в церковь водить, то по городу. Потом и с Ником свела. Теперь локти кусает. Небось знать бы наперед, чем оно обернется… так ведь и знала, чай, местная. Только не поверила в проклятие-то.

Ее речь, плавная и спокойная, убаюкивала.

А Томас пытался понять, имеет ли отношение к делу проклятие Эшби? И существует ли оно вовсе? Или является плодом воображения, благо воображение у местных все ж есть, было бы чему зацепиться.

Совпадения? И не такие случаются. Но…

Старик Эшби был врачом. А Ник? Ему, как и Томасу, около тридцати пяти, может, чуть больше. И стало быть, мог? Вполне.

Он доктор, единственный в округе. И пациентов у него по всем городкам хватает. Веская причина не сидеть на месте. А если где и задержится, то никто не обратит внимания.

Томас мотнул головой.

Нет. Этак на любого доказательства найти можно.

Хирург. И операции совершать приходится, потому как до той же Тампески попробуй доберись. Он и кости пилить умеет, и раны зашивать…

Как и половина местных, кто охотой пробавляется.

Не то чтобы Ник был так уж симпатичен, скорее напротив, но Томас прекрасно понимал, чем чревата предвзятость.

– Так что у них приключилось?

– Долгехонько они кругами ходили. Ник-то после батюшкиной смерти испереживался весь. Сам не свой был… вот и утешили. Много ли мужику надо? А свадьба красивая была. Наряд из Нью-Йорка выписали… тысячу отдали. Деньги им девать некуда. Да будь у меня тысяча…

Она ушла бы на виски и гамбургеры.

– Оркестр привезли. Город украсили почитай весь. Церковь в цветах. На вертолете притащили… совсем голову потерял, да… Зои, конечно, раскрасавица. И держалась так гордо. Как же, теперь она Эшби… подружки небось совсем на зависть изошли. Жили… не знаю, как они жили. Мне небось не докладывались. Он ей машину прикупил, розовый кадиллак. Разъезжала по городу… с ним и с дружком его…

– Которым?

– А то у Эшби приятелей много. Вихо, засранец. Появился аккурат перед свадьбой. Тоже хвост распушил. Наши вон поговаривать стали, что, глядишь, свадьбы и не случится, а эти двое расплюются до конца дней. Да только девка-то с головой, скоренько прикинула, что у одного капиталы Эшби, а у другого – дыра в кармане, а в ней вошь на аркане. Да… нет, так оно чин чином… Вихо свидетелем стал. И поздравлял… и после, конечно, слушок пополз, что с Зои они-таки договориться сумели ладком, но врать не стану, слухи у нас частенько ходят, а сколько в них правды – кто знает?

С Ником однозначно придется говорить. И вряд ли он будет рад этой встрече.

…Полный неповоротливый мальчишка в очках, которые вечно съезжали. Он поправлял эти очки, а без них близоруко щурился. Вздыхал.

Потел в своих наглаженных рубашечках.

И сжимался, стоило кому подойти близко. Он молча и терпеливо сносил затрещины, лишь улыбался этак виновато, чем доводил до бешенства.

В тот раз его подловили по дороге. Частенько за Ником приезжала экономка или старик Эшби, но случались дни, когда тот и сам добирался. Тут же всего ничего, с полмили вверх, к холмам. Вот за городом и подловили.

– Эй, жирдяй, куда спешишь?

Рубашонка запылилась, как и пиджак. По лицу Ника катился пот, и сам он выглядел до того несчастным, что просто смех.

Томас и рассмеялся. Ткнул пальцем:

– Ты поглянь на него! От него воняет, как от свиньи…

И Джер, старый приятель, подхватил:

– Свинья и есть!

Кто-то из мальчишек помладше, живо признавших за Томасом право верховодить, захихикал. Стая окружила Ника. Они и сами не понимали, что происходит.

Они хотели пошутить. Немного.

Ткнуть толстяка пальцем в бок, поглядеть, как тот согнется. Может, подножку поставить. Или пихнуть так, чтоб на задницу плюхнулся. Кому в голову пришло схватить сухую коровью лепешку, Томас не помнил. Но дерьмо полетело в Ника.

А тот не стал отмахиваться.

Он сидел на земле, и плечи его мелко вздрагивали, а из носа ползла красная нить крови. И вид ее привел стаю в неистовство. Все вдруг словно с ума сошли.

И он сошел.

– Что вы творите?! – этот голос заставил мальчишек броситься прочь, рассыпаться, притворяясь, что они не вместе, они просто так… – А ну пошли вон!

Томас потом узнал, что заметил их старик Дерринжер. Он и помог Нику подняться, отвел к дому. А потом… потом в школу пришел Эшби. И имел беседу с мисс Уильямс.

И не только с ней.

Задница заболела. И спина тоже. Отец лупил не глядя… и тогда в какой-то момент Томасу показалось, что его убьют. Вот просто так, в запале. Он потерял сознание от страха, а очнувшись, понял, что не способен шевелиться.

Он слышал, как отец что-то говорит матери, но различил лишь:

– Скажи своему ублюдку… Эшби.

И понял, что во всем виноват Ник. Тогда Томаса затопила обида. Все это было… несправедливо! Нечестно. Неправильно! Ник… подумаешь, слегка измазали одежонку, так нехрен выделяться. Приходит… вечно… урод полный! Правильно Берт говорит, таких учить надо, чтоб неповадно было.

Если бы Томас мог, он бы… он сам не знал, что бы сделал.

На его счастье, он в постели пару недель провалялся, а потом и ходил-то медленно. Все тело болело, даже зубы…