Аркадий
– Это не очень хорошая идея, – Паша, конечно, зануда, каких поискать, но он очень чуткий и по-настоящему внимательный. А я сейчас – прообраз папаши своего – делаю так, как хочется мне, не прислушиваясь к мнению друга.
– Просто расслабься, – приказываю, не особо заботясь о его желаниях. Но он не может радоваться жизни, чем невероятно напрягает и портит вечер. Без конца пытается, чтобы я меньше пил, нудит, что алкоголь – это яд.
Яду мне да побольше! Это первый день, когда я свободен от условностей. В этом клубе, где мелькают разноцветные огни и звучит музыка, где танцуют и отрываются, я думаю, что могу жить, как хочу, не оглядываясь и не думая, что скажет или прикажет мой отец. Только ради этого стоило обмануть и лишиться всего, что он ценит, а я… Не то, чтобы не ценю, но хочу попробовать жить по-другому. Своей жизнью и своим умом. И это пьянит куда сильнее той дряни, что плещется на дне моего стакана.
Я набрался до уровня, когда свет становится размазано-мягким, клубящимся и обволакивающим, когда люди кажутся милыми и улыбчивыми.
Чтобы не потерять контроль, мне нужен якорь – фигура, за которую можно зацепиться взглядом и не отпускать. Тогда всё будет хорошо. И я нахожу её – девушку, что снуёт по залу. Ловко у неё получается. Гибкая, спорая. Почти незаметная. Но не для меня. Она мой якорь – теперь я могу пить спокойно – не развезёт. Да и вообще: хорошо иметь точку опоры.
Я не выдержал. Захотелось увидеть её глаза, когда она оказалась рядом. Красивые – интуиция меня не подвела. Конечно же, девушка не согласилась выпить со мной. И потанцевать не захотела. Зато с этого момента стало легко и просто: та самая эйфория, что должна была накрыть сразу после того, как я ушёл из дома, наконец-то меня догнала.
Вот только сразу после танцев я понял, что мой якорь исчез. Нет-нет-нет! Этого нельзя допустить, иначе натворю бед или упьюсь до невменяемости.
– Прикрывай мой тыл, – командую Паше, и ерунда, что фраза звучит двусмысленно.
– Аркадий, хватит уже, поехали домой, а? Ну, что тебе стоит побыть милым и простым? Ты ведь всегда – само очарование. И легко с тобой – это не простые слова.
Вот только не надо, не надо на меня давить!
– Паш, ты мне друг? – это уже пьяный разговор, но без него никак.
– Кажется, я не давал ни единого повода в себе усомниться! – Паша поджимает обиженно губы, оскорблённый до глубины души. Ну, и кто из нас пьян? Я бы так не дулся, правда-правда! Он бы ещё ножку отставил картинно. Наверное, плохо, что он трезвый и здоровье бережёт.
– Расслабься, ладно? А мне… нужно тут…
Я не собираюсь ему объяснять, что без якоря пойду ко дну. Поэтому направляюсь к туалетам, а потом иду искать девчонку.
Она сидит в каморке папы Карло, или нет, в комнатушке с инвентарём. Ни дать ни взять – бедная Золушка. Где-то там гремит музыка, народ веселится, пьёт, гуляет, а она погрузилась в чтение, словно ничего не происходит. Мой якорь. Я её нашёл.
И чем же так увлечена девушка с карими глазами?
– Патанатомия?.. Серьёзно? Студентка? Медицинский?
В висках бьётся боль. В глазах темнеет. Но я парень крепкий, меня с ног не сбить – пусть и не старается.
Девчонка протягивает руку. Смотрю на конечность, как на щупальце инопланетянина. Это что, способ познакомиться? По-мужски пожмём друг другу руки? Хоть в глазах и плывёт, вглядываюсь в девушку внимательнее. Украдкой поглядываю на кадык. Да нет, девочка. Всё у неё на месте. И грудь вон имеется. Нормальная, красивая, вполне даже очень.
– В чём дело? – спрашиваю, на всякий случай от руки её отодвигаясь подальше.
– Учебник отдай, пожалуйста, – как с тяжелобольным на всю голову. Улыбочка у неё участливая, мягонькая, благостная. И ручонка жадная тянется. Я по субботам не подаю, обойдётся.
Неловко приземляюсь рядом с ней. Тяжело, как авоська с апельсинами. Рукой по лбу провожу. Не раскисать. Сосредоточиться. Якорь. Выдержать!
А книга намертво в руке зажата. Когда-то и я на третьем курсе учился. Там, где и она. Надо же. Это меня догнало то самое прошлое, о котором вспоминать и больно, и приятно. Прошлое, из-за которого отец сломал моё будущее.
Алла
Я помню его, Драконова. Вот же: столько всего пропускаю мимо себя, отбрасываю ненужную информацию, как конфетные фантики, а этого красавца неземного помню. Да как его забыть, когда он такой прекрасный: высокий, стройный, мышцы прокачаны, волосы тёмные, ресницы опахалами, а глаза серые, с синими искрами.
Я первокурсница желторотая, а он третьекурсник, весь из себя. Шалопай, как потом оказалось, папочкин сынок, но очаровательный – с ног сбивал своей красотой и магнетизмом. В прямом смысле сбивал.
Я на него засмотрелась тогда, споткнулась и растянулась на затоптанном полу. Ладонями проехалась, чудом нос не расквасила. Все ржали над неуклюжей коровой, а он не стал. Руку мне протянул, подняться помог. Предложил в медпункт отвести, рассматривая разодранные ладони.
Я от него убежала тогда. Слишком дикая и не привыкшая к общению и вниманию. Он меня не запомнил. Да и не мог: руки изучал мои, но никак не лицо.
– Знаешь… я ведь тоже в медицинском учился, – откровенничает он, но учебник из рук так и не выпускает. Сидит, плечом к моему плечу прижимается. Не специально, не намеренно. Жар от него идёт и… волнует меня Аркадий Драконов, что скрывать. В этом хоть самой себе признаться можно. Слишком много одиночества, наверное. А я нормальная. Хочется и поговорить, и чтобы меня поняли, выслушали. Вот как сейчас я слушаю откровения парня, что однажды помог мне подняться с пола.
– Бросил после третьего курса. Отец настоял. Сказал: где это видано, чтобы Драконовы медиками были? Бизнес, деньги, больше, выше. Планка, должен соответствовать. А теперь я гей – и ничего не нужно. Вон пошёл, ясно?
Мне не совсем понятно, что он хочет рассказать, но по привычке я киваю, улыбаюсь, излучая доброжелательность. За год привыкла. Тут иногда откровенничают. А начальство моё как бы не против: если клиенты хотят поговорить, душу излить – послушать и поддакивать можно. Лишь бы дело не страдало и посетители довольны были.
– Что молчишь? Я дурак, да?
Он заглядывает мне в глаза. Какой ответ ждёт?
– Если очень хочется, если о чём-то жалеешь, всегда можно вернуться и довести дело до конца, – лучше выразиться обтекаемо, чем потом страдать из-за неосторожных слов.
– То есть? – он всё же пьян и притормаживает. Мягко высвобождаю из его рук книгу и прячу её в сумку. Раритет. Большая часть материала сейчас – в электронном виде. А мне нравится шелест страниц, книжный запах. Буквы пальцами трогать обожаю.
– Ну, раз так жалеешь, что ушёл из института, может, стоит вернуться? Доучиться?
– Ты гений, – больно сжимает Драконов мою руку. – В яблочко. С первой стрелы.
Он вскакивает. Меряет шагами помещение. Оно ему не по размеру явно: здесь слишком мало места для его энергии и роста.
– Нужно всё хорошо обдумать, – кидается он вон, а на пороге оборачивается. – Ты это. В зал вернись, а?
Это называется, хорошо, что сидела, а то бы упала. Всякое бывало, но посетители мной ещё не командовали, мне для этого хозяев хватает.
– Ты мой якорь. Мне без тебя никак. Пожалуйста, – произносит он загадочные слова, и я, получив заряд ослепительной улыбки, поднимаюсь на ноги и иду за ним, как зомби.
А дальше – чёрно-белое кино какое-то. У меня работа, мне не до Драконова, но что бы я ни делала, чувствую на себе его взгляд. Такое впечатление, что он за каждым жестом моим следит, и когда бы я ни обернулась, глаза его на мне дыру прожигают.
Буйное помешательство. В груди пылают станицы. Колени расхлябаны, походка – неуверенно-приседающая. Благо у меня должность такая – в вечно скукоженном состоянии, не так видно, что ноги не держат.
Это как в глубоком детстве и подростковом возрасте, когда тебе мальчик нравится, и вдруг ты ловишь на себе его заинтересованный взгляд. Или просто глазами мазнул. И тут же фантазия услужливо дорисовывает всё остальное: фату, лимузин, куклу на капоте, свадебные колокола, любовь до гроба.
Стыдно признаться, вот именно сейчас я ощущаю нечто подобное. Подростково-детское томление. И мальчик глаз от меня не отводит. И в голове смешались кони, люди, а тело – сплошные нервные окончания: не подходи, а то шарахнет током.
Я уговариваю себя, что Драконов – нетрадиционал. Рядом с ним – его друг, так сказать, ни на шаг не отходит. А внутри гормоны взбесились, и в ушах, как эхо: «Ты мой якорь. Без тебя никак».
Ухожу, чтобы проветриться, а заодно в чувство прийти. К тому же, меня ждут туалеты – не самое приятное занятие, но необходимая часть моей работы.
Но до туалетов я так и не дохожу. Горячие руки хватают меня за плечи, а затем всё, как в кино: он прижимается ко мне всем телом, вжимает меня в стену, а губы впиваются так стремительно, что я не успеваю ни оттолкнуть, ни возмутиться.
Это умопомрачительный поцелуй. Горячий и самый лучший за всю мою жизнь. Так меня ещё никто и никогда не целовал.